Самая известная новостная фотография войны, поднятие флага на Иводзиме в феврале 1945 года, представляла собой с трудом добытую победу ценой 30 000 американских потерь (6000 убитыми) и пропагандистский успех. Командование решило, что ему нужен символ, повышающий моральный дух войск на острове, который также продемонстрировал бы прогресс населению дома, обеспокоенному высоким уровнем потерь. Оно приказало взять гору Сурибачи и поднять звездно-полосатый флаг. Морские пехотинцы из третьего взвода в сопровождении фотографа Лу Лоури из журнала морской пехоты «Лезернек» подняли флаг под одобрительные возгласы солдат внизу и ружейный огонь японских солдат, которым было приказано защищать свои позиции до самой смерти. Командование распорядилось, чтобы один из морских пехотинцев явился на флагманский корабль адмирала для интервью с прессой. Дону Пайрору из «Си-Би-Эс» представили уставшего сержанта. Эрнест Томас предстал перед своей радиоаудиторией как «скромный, но выносливый 20-летний боец из Таллахасси» и «первый американец в истории, который когда-либо поднял «Старую славу» над частью японской империи». К ужасу сержанта Кейса Бича, сотрудника отдела рекламы морской пехоты, Томас поправил репортера, сказав: «Нет, мистер Пайрор, я не хочу создавать такое впечатление. Эта честь принадлежит каждому человеку в моем взводе». Бич приправил скромное сообщение Томаса в официальной версии, предоставленной телеграфным службам. Прежде чем его история попала на первую полосу, японский снайпер убил Томаса. Тем временем командир батальона решил, что флаг большего размера будет легче увидеть, и несколько человек на горе Сурибачи быстро поменяли флаги. Поднятие нового флага произошло так быстро, что Джо Розенталь, фотограф пула, не знал, что или кто был на снимке, который он сделал, когда отправлял свою пленку на проявку. Его потрясающий снимок стал национальной сенсацией. «Лезернек» утаил фотографии Лоури, чтобы они не конкурировали с культовым изображением Розенталя, а имена морских пехотинцев, которые действительно взяли гору, были забыты.95
Президент Рузвельт потребовал, чтобы люди на фотографии немедленно вернулись домой, чтобы их встретили как героев, и чтобы они появились в седьмом шоу продвижения займов, которое уже выбрало фотографию Розенталя в качестве своего официального символа. Потребовались недели, чтобы найти их. Трое из шести были мертвы. Выжившие, рядовой морской пехоты Рене Ганьон из Нью-Гэмпшира, рядовой морской пехоты Айра Хейс из Аризоны и санитар ВМС Джон Брэдли из Висконсина, в сопровождении сержанта Бука отправился в национальное турне, возглавляя парады, осматривая фабрики, целуясь с кинозвездами и инсценируя поднятие флага. Они стали «голливудскими морскими пехотинцами». Красавец Ганьон был в этом хорош, тихого Брэдли беспокоило, что мирных жителей нужно развлекать, прежде чем они заплатят за войну, а Хейс, которому уделялось много любопытного внимания, потому что он был индейцем Пима, чувствовал себя глубоко виноватым из-за признания, которое, по его мнению, принадлежало похороненным на Иводзиме людям и тем, кто все еще сражается. Политики, военные, пресса и общественность восприняли героический миф, символизированный на фотографии; размытие фактов и вымысла, казалось, беспокоило лишь немногих.96
Сами солдаты предпочитали репортажи в новостях, отражающие их опыт. Военный корреспондент Эрни Пайл стал любимцем, потому что его истории, представляющие человеческий интерес, передавали тяготы и потери войны, даже когда он придавал ей смысл. С четырнадцатимиллионным тиражом колонки Пайла прославляли гражданина-солдата на линии фронта, всегда ссылаясь на родной город человека. Усталость и разочарование Пайла отразились в его последних рассказах с Тихого океана, где он был убит японским пулеметчиком в апреле 1945 года.97 Другим любимым летописцем войны был двадцатитрехлетний сержант Билл Молдин, чьи карикатуры для армейской «Звезды и полосы» печатались в американских газетах. Молдин нарисовал эпизоды из жизни потрепанных «собачьих морд» Вилли и Джо. «Они, черт возьми, хотели бы оказаться где-нибудь в другом месте, и они, черт возьми, хотели бы получить отдых. Они чертовски хотят, чтобы грязь была сухой, и они чертовски хотят, чтобы их кофе был горячим. Они хотят вернуться домой», — подытожил Молдин. «Но они остаются в своих мокрых окопах и сражаются, а потом вылезают, ползут по минным полям и снова сражаются».98 Его карикатуры высмеивали лощеных офицеров и оптимистичный тон освещения событий военного времени. Уделяя особое внимание отдельному солдату, Пайл и Молдин придали человеческое лицо войне, которую союзники выигрывали с помощью грубой силы, войне, которая заставляла человека чувствовать себя, как выразился один бомбардир, «винтиком в чертовски большой машине».99
Продажа интернационализма
ЧЕМ ДОРОЖЕ ОБХОДИЛАСЬ БОРЬБА, тем решительнее американцы стремились предотвратить новую войну. Никто, как выяснило УВИ, не хотел, чтобы его называли изоляционистом. Опросы показали, что от 70 до 90 процентов населения согласны с тем, что Соединенные Штаты должны присоединиться к союзу наций. С благодарностью признав, что эти взгляды отражают отказ от Лиги Наций, официальные лица отметили, что дух сотрудничества был явно слабее, когда дело касалось экономических вопросов. Шестьдесят восемь процентов заявили, что Соединенные Штаты должны воздерживаться от ввоза иностранных товаров, а 43 процента считают, что страны Оси должны быть вынуждены «платить за войну, даже если она их разорит». Тем не менее, американцы поддержали спонсируемое США восстановление разрушенных войной стран, хотя они опасались, что их собственный уровень жизни может снизится. «Вы сможете лучше продать послевоенный план, когда и если он будет представлен в свете того, что он поможет американскому бизнесу и экономике, а также остальному миру», — посоветовал один корреспондент. «На этот раз американцы больше думают о том, «Как это нам поможет?», чем когда мы спасали мир для демократии». Опросы показали, что некоторые американцы обеспокоены тем, что, если Соединенные Штаты возьмут на себя роль мирового полицейского, «идущего в ногу со временем и поддерживающего порядок», они могут превратиться в империалистов «при малейшей провокации». Другие не проявляли такого страха, придерживаясь позиции «эта страна должна и будет править миром».100
Чтобы противостоять изоляционистским и империалистическим настроениям, УВИ поручило радиовещателям уделять особое внимание безопасности. В руководящих принципах напоминалось о провале политики умиротворения в Мюнхене и нападении на Перл-Харбор: «Мир сузился. Нашей безопасности, теперь мы знаем, может угрожать акт агрессии за тысячи миль от нас. Нет безопасности ни для кого, если нет безопасности для всех». Более того, в руководстве предупреждалось: «Современные войны имеют тенденцию распространяться и становиться мировыми войнами». Еще до того, как американцы увидели фотографии устрашающего грибовидного облака, они знали, что еще одна мировая война может стать для них последней. Весной 1945 года радиопередача УВИ предупреждала: «Ученые и военные эксперты говорят нам, что третья мировая война будет еще более разрушительной, чем эта... что целые города могут быть разрушены одним мощным ударом... что это будет означать конец цивилизации, с которой мы сражались так долго и упорно строили и сохраняли». Следовательно, «мир во всем мире требует международного сотрудничества».101 И это означало работу с союзниками. Избегайте «превосходящей точки зрения о том, что янки идут, и теперь мировые тревоги позади», — инструктировал УВИ вещателей. «Чрезмерно рьяные патриотические программы еще не дошли заканчивать передачи «Хайль Америка», но иногда эффект почти тот же». Обязанность каждого американца, объяснило УВИ, заключалась в том, чтобы изучить мирные предложения и написать в свою газету и избранному представителю.102 Это проецировало картину заинтересованного гражданина, который выступал за интернационализм.
Государственный департамент, как и Рузвельт, был больше заинтересован в том, чтобы избежать каких-либо внутренних ограничений на внешнюю политику администрации, чем в создании полностью информированных граждан. Госсекретарь Халл возглавлял то, что он назвал комитетом по политическим проблемам, в котором участвовали высшие должностные лица департамента, профессора, видные журналисты, законодатели-республиканцы и демократы, а также Маклиш, который сейчас находится в штате по продвижению Организации Объединенных Наций. В то время как администрация подготовила подробную дипломатическую политику, она хотела «менее точную» программу просвещения общественности, осуществляемую людьми, входящими в комитет. Сенаторам, советовалось в нем, следует представить резолюции, подтверждающие общие принципы, «сформулированные с точки зрения американских традиций и интересов». Когда администрация обсуждала послевоенную политику на конференциях союзников в Тегеране, Квебеке, Ялте и Сан-Франциско, она делала это за закрытыми дверями, что не оставляло критикам поводов для возражений, кроме самой секретности. Обозреватель Дрю Пирсон пожаловался, что в раздаточных материалах Госдепартамента не было никаких новостей. «То, что претендует на роль новостей, становится пропагандой», — написал он в своей авторской колонке. В то время как Дэвис из УВИ и видные обозреватели Пирсон, Уолтер Липпманн и Джеймс Рестон настаивали на большей открытости, Госдепартамент предпочитал, чтобы сенаторы, специалисты по иностранным делам и журналисты поощряли принятие населением нечетко определенной политики. Цель состояла в том, чтобы избежать «разрушительной общественной полемики».103
С этой целью администрация Рузвельта проводила активную внешнюю политику, которая использовала интернационалисткие средства для достижения националистических целей. Вновь напомнив о Соединенных Штатах как о Санта-Клаусе, члены комитета Халла были обеспокоены тем, что некоторые американцы опасались, что от Соединенных Штатов будут ожидать, что они «накормят, оденут, восстановят мир и будут его контролировать». Он решил убедить общественность в том, что внешняя политика США преследует «две очень практические цели». Один из них состоял в том, чтобы защитить Америку, предотвратив новую войну. Вторая заключалась в защите американской экономики «путем предоставления свободного доступа к сырью и содействия международной торговле». Фраза «свободный доступ» была значительной переработкой положения Атлантической хартии о «равном доступе».104 «Свободный доступ» означал, что экономика США, как самой сильной в мире, будет доминировать; «равный доступ», который гарантировал доступ для всех, может привести к ограничениям для Соединенных Штатов, если им приходилось делиться с другими нациями. Рузвельт и чиновники Госдепартамента ссылались на экспансионистскую внешнюю политику Маккинли и Теодора Рузвельта, которая теперь считается «великими американскими традициями», в качестве своей модели. Они подчеркивали историческую преемственность внешней политики, «которая в течение пятидесяти лет проецировала Соединенные Штаты все дальше и дальше в мировые дела».105 Их темой мог бы стать хит Коула Портера 1944 года «Не загораживай меня». «Просто освободи меня», — пел Бинг Кросби, сестры Эндрюс и Рой Роджерс.
Американские военные планировщики хотели создать глобальную систему стратегических баз в Атлантике, Средиземном море, Персидском заливе, Индийском океане и Тихом океане. Обвинения в том, что такие приобретения нарушают принципы Атлантической хартии, были отвергнуты. Рузвельт согласился, сообщил интервьюер Форрест Дэвис. Президент объяснил, что флаг Организации Объединенных Наций будет развеваться над «коммерчески бесполезными» атоллами в Тихом океане, но звездно-полосатый флаг будет развеваться над островами со «стратегически ценными» базами для самолетов или кораблей.106 Газеты, такие как «Питтсбург Пост Газетт», заявили, что глупо думать, что Атлантическая хартия помешает Соединенным Штатам удерживать в качестве меры безопасности тихоокеанские базы, завоеванные в войне. Репортер из Чикаго спросил трех поднявших флаг с Иводзимы, должны ли Соединенные Штаты передать захваченные острова в Тихом океане какой-либо международной организации после войны. «Черт возьми, нет», — ответил Рене Ганьон. «Морские пехотинцы сражались и умирали, чтобы захватить эти острова».107 Наряду с базами американцы хотели получить доступ к аэродромам по всему миру. На Международной конференции гражданской авиации 1944 года Соединенные Штаты успешно согласовали то, что сенатор Джозеф Болл (республиканец от штата Миннесота) назвал «пятью свободами для международного воздушного транспорта». Участвующие страны предоставили друг другу привилегию летать по территории, приземляться, высаживать и принимать пассажиров, почту и грузы. Болл отметил: «Некоторые из наших союзников, похоже, опасаются, возможно, не без оснований, что Америка в будущем будет доминировать на международных воздушных перевозках».108
Что касается получения доступа к нефти, то политика США была таким отклонением от объявленных целей войны, что УВИ не могло ее касаться. В 1940 году Соединенные Штаты добывали 63 процента мировой нефти. Однако к 1943 году министр внутренних дел Гарольд Икес предупредил: «Если начнется Третья мировая война, ее придется вести за счет чужой нефти, потому что у Соединенных Штатов ее не будет».109 Крупнейшие известные запасы чужой нефти находились в странах Персидского залива. Компании США контролировали 42 процента известных запасов нефти на Ближнем Востоке, в основном в Саудовской Аравии, и стремились получить доступ к контролируемым Британией нефтяным месторождениям в Иране и Ираке. УВИ осозновало, что политика США по установлению господства великой державы над арабскими нефтяными запасами настолько не соответствует принципу Атлантической хартии о «равном доступе» к сырью, что в данном случае «стратегия правды» умолкла.110
Избегая конкретных вопросов, связанных с нефтью или базами, УВИ просто приравняло американские интересы к интересам всех остальных. Оно хотело напомнить радиослушателям, что после того, как рабский мир будет побежден, союзники, используя положения Атлантической хартии, «должны построить для всех людей лучший мир, в котором ужасы, подобные Оси, никогда больше не повторятся».111 Министр финансов Генри Моргентау озвучил преобладающую тему администрации: «Сегодня единственная просвещенная форма национальных интересов заключается в международном согласии», — так он представил результаты валютно-финансовой конференции Организации Объединенных Наций 1944 года, более известной как Бреттон-Вудское соглашение.112 Охарактеризовав его как сложное и даже загадочное, недавно созданные Международный валютный фонд (МВФ) и Всемирный банк, как объяснили представители администрации, преследовали простую цель положить конец «экономической войне» и сделать возможной свободную, справедливую и стабильную систему обмена товарами. Будучи крупнейшим финансовым донором, Соединенные Штаты будут контролировать эти международные организации. Советы, с подозрением относившиеся к капиталистической экспансии, отказались участвовать. Сорок четыре союзные страны, которые это сделали, надеялись, что глобальное экономическое сотрудничество предотвратит будущие депрессии и захватнические войны.
