Воплотитель

Да — очевидно, прислушиваясь к себе, или чему-то внутри своей головы, сказал этот парень — тебе, наверное, стоит рассказать все, пусть и вкратце.

А затем мир вокруг, всхолмленная равнина с торчащими местами прутьями и балками из устойчивых ко времени и атмосфере сплавов, исчез. И мы вдвоем словно парили над солнцеворотом, сделанным из светящихся тумана и ярких точек. Иллюзия? Интересно.

— Когда-то давно мир, позже названный А-лхаз'а Зе'Рот, вел тысячелетнюю войну с цивилизацией, называемой Легионом. Война тлела долго, то превращаясь в череду битв, опустошавших молодой мир, то затухая до новых времен. Именно в пламени первых битв той войны, и был создан наш прародитель. Горе Зимы, Морозный Плач, его много как называли. Имен много, а суть одна. Магический клинок, пробивающий защиту врага и выпивающий его суть.

Много лет спустя, когда клинок был изменен бесчисленное количество раз, а мир получил новое имя в честь старого, этот меч попал в руки тамошних людей. Собственно, они и изменили его к своей пользе, а затем использовали еще и еще, пока весь мир, который они потом назвали чуть иначе, не стал принадлежать им. А затем они вырвались из оков уже постаревшего мира, ища Легион, которым пугали их предков.

Но, к тому времени, этой силы уже не было. Легион пал, испепелил самого себя, точно пожар, запертый в герметичном бункере. И только наш прародитель, как и другие артефакты, был доказательством того, что эта сила — была.

И тогда пришло время людей. Вырвавшись вверх, они ринулись исследовать ставшую доступной вселенную. Чтобы увидеть. Чтобы понять. Чтобы подчинить людям и А-лхаз'а Зе'Рот, новому человеческому Азероту, вселенную.

Один за другим, миры пали. Боги Торила развеялись под ударами острия, созданного для поглощения любой энергии, могущей преградить ей путь. Колдуны Атхаса ничего не смогли поделать с лезвием клинка. Орудием, в ходе бесчисленных ритуалов научившемся изменять направления направленных на него воздействий.

И даже легендарные Принцы Отражений сбежали в свой Амбер, когда поняли, что их сила просто оседает в гарде и рукояти этого меча.

Миры подчинялись или погибали, ибо мертвый покорен. И так продолжалось бесконечно долго, пока однажды, в мире под названием Нирн, для него все не закончилось. Возможно, дело было в Оке, которое последний носитель попыталась разрубить. Или в том, что наш прародитель слишком долго копил злобу на своих носителей. Ты ведь тоже видел эти сны, не так ли? Проклятые перчатки, мешающие дышать, и дающие лишь каплю свободы в танце с мечами и магией.

Как бы там не было, великий меч пал. Раскололся на части, впитавшие отдельные аспекты его силы. Кому-то досталось острие, развеивающее все, что носитель считал преградой. Кому-то же досталось хранилище силы без возможности ее добыть из врага. Не так ли, Гарда?

— Это, все, конечно, интересно — ответил я, когда молчание уже слишком затянулось — но к чему весь этот пафос?

— Этот мир склеен из лоскутков многих других, разорванных на части войной. Когда ты убьешь меня, сила нашего прародителя свяжет эти острова, не давая им снова расплыться по междумирью. А ты получишь всю его силу, кроме той, что накопилась в нем от убийства других людей.

— С какой стати мне отдавать силы, запечатанные во мне, Гарде, как ты меня назвал?

— Потому что я прошу.

— Я не собираюсь убивать тебя.

— Почему?

— Потому что мне за это не платят.

— Хватит! Я не для того потратил свою вечность, чтобы продолжать жить! Ты отдашь мне нужное, хочешь этого или нет!

И земля у него под ногами выстрелила, словно бы сила тяжести, упругости и множество других разом поменяли вектор, толкая его в мою сторону. И моя рука, словно марионетка, управляемая нитями, поднялась ему навстречу.

И он напоролся на нее, точно копье. Теплое, жесткое, человеческое сердце.

— Теперь ты, Фрост... — сказал он.

И умер. Удостоверившись в этом, я развеял его тело выбросом вернувшейся чакры.

В моей памяти повторился только что, пару секунд назад, прошедший эпизод. Он летел так медленно, нити были так деликатны и одновременно неуклюжи. Я бы мог оборвать их и разрушить его нелепый план. Но в моих ушах прозвучал голос Сестер, и я не услышал в нем лжи.

Я как-то резко, точно включили свет, ощутил себя прежним. И одновременно чем-то большим. Весело бежала от сердца по сосудам Ветвь Греха. Руки стали казаться острием меча, способным убить самую защищенную цель, чтобы, скользнув через кожу-лезвие, полученный Трофей осел в костях-гарде.

Словно бы я стал чем-то законченным. Опасная иллюзия, если подумать.

Земля, как в старые времена, разошлась в стороны, открывая потолок какого-то тоннеля. Усиленный чакрой удар не потребовался — Кровавая Плеть гораздо тише и экономичнее.

Осталось поговорить с кем-то из тех, чей голос я услышал. Благо, мои глаза чувствуют прямо впереди знакомый объект, сияющий Молнией, Огнем, Водой и Распадом.

И я снова стою на равнине.

Синее небо над головой сияет чистотой, словно бы его отмыли от облаков. Что, впрочем, не мешает медленно спускающимся с него, редким, снежинкам.

Я чувствую, как пальцев мягко и в то же время колко, касается невесомое острие ажурной ледяной звёздочки. Она замирает на подушечке безымянного пальца, словно так и надо. А мимо неё, как в доброй сказке, падают остальные — медленно, величаво, не вращаясь и не колеблясь, только вниз.

Красиво, да.

И мои глаза чувствую впереди знакомую фигуру. Теперь, — светящую Молнией, Огнём, Водой и Тленом, обёрнутыми в светло-серую кожу над выпирающими ключицами и плоской, как у любой нормальной одиннадцатилетки, грудью.

И подхожу к ней. Хочется обнять её, сидящую на холодном для чужих, чёрном-чёрном, Льде. Или обойти и сесть перед ней. И снова обнять.

А ещё хочется встряхнуть и спросить, что, Пустота подери, это означает.

Но я просто присаживаюсь в ту же позу, так, чтобы не касаться её спины своей, но быть близко. И быть в её зоне комфорта, пока она не заговорит.

Я молчу. Медленно, как в сказке, так и не достигая чёрного-черного Льда, падает снег.

Глава 16

— Значит, всё?

— Всё-всё.

— Я в другом смысле.

— И в этом, тоже, — всё.

Спину кольнуло во множестве точек, когда, наконец, пропала стена из воздуха. Кольнуло, — и тут же отпустило. Как в детстве, далёком прошлом этой иллюзии, когда кот, лежащий на коленях, бил меня маленькими молниями. Не со зла, просто по природе своей. Статическое электричество, или, если угодно, короткое замыкание между кожей и шерстью.

Чудесно. Я сижу в мире, который существует только в моём разуме, спиной к спине с ходячим воплощением Молнии. Забавное совпадение, что моя девушка в той, прошлой, настоящей жизни...

Впрочем, это — не важно. Прошлое — в прошлом. Хотя совпадение забавное. Настолько, что впору задуматься о вечном.

Будь я повнимательнее тогда, не грозило ли мне увидеть синий экран раньше?

Впрочем, это — тем более неважно. Солипсизм хорош только тем, что отвечать приходится только перед собой. И плох тем, что приходится открыть глаза на главного виновника всех бед.

— Скажи, кто ты?

— Мисака. Клон эспера.

— Эспера?

— Ты сам. Я. Прототип. Повелитель Направлений. Те, кто может паранормально создавать и управлять неким явлением. Однако все дальнейшие последствия действий явления, целиком и полностью, нормальны.

Ясно. Вот и ответ, значит, да?

— У каждого эспера — своя сила?

— Да. Кроме клонов. Их сила — ослабленная версия силы прототипа.

— Ты — управляешь электричеством?

— Электромагнитные поля, электрические заряды — это моё явление. Молнии, иллюзии, электролиз, а также управление ферромагнетиками — это следствия. Целиком и полностью физические.

— Тогда... Ветвь Греха, что это?

— "Было Великое Древо, что цвело и плодоносило. Корни его были корнями нижнего из миров, а крона подымалась к вершине высшего из миров. И было Оно матерью и отцом, началом всего сущего, и было это время начала эпох.

И обрело Древо разум, и явилось людям. Но стыдилось оно облика своего, и в явлении оставило лишь силуэт, объятый пламенем. И стало древо плодоносить, и семена его разлетелись по миру, укореняясь в людях. И стали сыны людские, в кого попало семя Его, ангелами Его. И стали дщери, в коих попало зерно Его, бессмертны и бесплодны, ибо несущий жизнь, несёт и смерть, а лишённый одного, лишён и другого, ибо таков Его замысел.

И было Древо, но умерло. И появились те, кто замахнулся на силу Его. И сила их стала зваться Древом Греха. А порождения её — Ветвями"

Евангелие от Томы, стих пятнадцатый, строфа третья.

— Мне это ни о чём не говорит.

— Не важно. Теперь уже всё — не важно.

Такой тихий, упавший голос. Смирилась? С чем?

— Нас сотрут?

— Нас?

— Если ваши сумели создать такую иллюзию, то устроить моей личности амнезию навряд ли является проблемой. Не скажешь, зачем всё это было?

— Исследование реакций единственного известного эспера и носителя Ветви Греха одновременно. Цель — определение оптимальных алгоритмов действия для действий в реальном мире.

— И сколько длился этот театр одного зрителя?

— Двести шестнадцать повторов, не считая последний цикл. Точное время реального мира мне уже неизвестно.

Да уж. Обидно. Впору признать себя если не идиотом, то по меньшей мере, олигофреном. Двести шестнадцать раз попадать в такую ловушку. Надо же.

— Память корректировали по завершении процедуры?

— Не было необходимости. Косметических изменений лиц и имён основных персонажей, вкупе с коррекцией антуража, оказалось достаточно.

Вдвойне обидно. Ещё никогда меня так не тыкали в собственную некомпетентность. Хотя, в таком случае, есть один вопрос.

— Мисака, почему я не помню прошлых приключений?

— Человечек всё помнит, однако, не всегда может заставить себя вспомнить. Тем не менее, единственным гарантированным способом лишить человека воспоминаний, является полное физическое уничтожение всех носителей подлежащих стиранию информации.

— Декапитация?

— Нет, зачем? Просто прицельное уничтожение определённых участков коры.

Та-ак. Как мило.

— Дай догадаюсь. Моего тела больше нет? Есть только головной и кусок спинного мозга, плавающие в питательном растворе? А ты считываешь импульсы и создаёшь иллюзии?

— Да. Да. Да — на каждое "Да", мне спину слабо кололо крошечными искорками — Сказала Мисака-Мисака.

Я аж вздрогнул. Неприятно, что и говорить.

— Не злись. Лучше, скажи, что дальше?

— Смерть.

— Причина?

— Разрушение изолирующего слоя реактора — ответила она. И чуточку снисходительно добавила — ты сравнивал его с огромной лампой.

— Мы умрём?

— Я — да. Поправка. Мы. Да, мы умрём.

— Жаль. Но ведь ты ответишь ещё на пару моих вопросов?

— Конечно.

— Что творится снаружи?

— Не знаю.

— С тобой не общаются?

— Нет. И кровь больше не сосут.

— Прости?

— Получение крови из эсперов класса "рейлган" седьмого уровня, являлось главным способом получения электроэнергии на момент твоего появления в мире.

— Появления? И когда меня схватили?

— Сразу. Хочу отметить, это была очень глупая идея, появляться посреди Шестого Стратегической Авиации Полигона.

— Значит, всё — иллюзия? А ты — богиня, создавшая тот сумасшедший мир?

— Я — Мисака Мисака, эспер седьмого уровня, класс рейлган, клон Прототипа номер один-девять-шесть-семь-семь.

— Богиня. Маленькая богиня.

Хм, кажется, ей понравилось. Теперь бы спросить, почему она продолжала держать меня в иллюзии, если с ней не связывались? Оставили одну, и даже перестали забирать, как она говорит, "кровь"?

Хотя, я знаю ответ на этот вопрос. Остаться один на один, с темнотой. И даже боль и чувство потери со временем оставляет тебя. И всё, что остаётся, чтобы не поддаться отчаянию и безумию одиночного заключения, — это работа. Задание, данное тебе когда-то давно.

Не возьмусь судить. Ибо, в её ситуации, наверняка, поступил бы также.

И всё же, "получение крови"? А возможно ли подобное, если показанное в иллюзии, — правда? Если оболочка реактора — это не только тюрьма, мешающая ощущать мир и двигаться, но и скафандр, не дающий телу Мисаки развеятся?

Как много вопросов. И как мало ответов. Впрочем, как и всегда, верно? Главное, это понять, как можно спасти себя. И, по возможности, её.

— Мисака, ты слышишь меня?

— Мисака внимательно и с надеждой слушает, ответила Мисака-Мисака, втайне надеясь, что её снова назовут маленькой богиней.

— Скажи мне, твое влияние на химреакции ведь не ограничивается примитивным электролизом?

Эпилог.

Темнота. Ни звука шагов, ни мерного плеска капель. Ни шелеста ветра, ничего. Коридор, если это коридор, а не зал или вовсе толща стен, пуст и тёмен. Сухо, тихо, мёртво. Безвременье.

И темнота, как в трюме сухогруза с углём, порт приписки — Кейптаун.

И лёгкая, безжизненная, прохлада.

Куда не взгляни, куда ни повернись, — всюду темнота. Даже не поймёшь, и правда, света нет, или глаза ослепли?

Впрочем, нет. В центре зала, как и всегда, другой цвет. Голубой объект в форме гигантской груши, лежащей наклонно, не даёт света. Во всяком случае, теней нет. Просто груша, висящая в неосвещаемом пространстве. В темноте.

А затем, груша выстреливает из себя недалеко, буквально на метр, тончайшей, похожей на нить, иглой того насыщенно-красного цвета, что похож на чёрный. И игла двигается вниз.