— Включая Жданова?!
— Товарищ Жданов, — сбавил тон главный идеолог, — лишь "солдат партии" и чиновник государства. Когда-то, в 1918 году, на заре наивной юности — он закрыл эсеровскую газету "Народная мысль" и на её базе создал газету "Путь к коммуне". Строил коммунизм и хотел отменить государство. А четверть века спустя, он выполнял приказ — "Ленинград не сдавать". И выполнил. Там и тогда — это было самым главным... Кубаткин, при всей его профессиональной интуиции — данной тонкости не понял. Несомненно собирал на Жданова "материал", ожидая рано или поздно увидеть его на пыточном станке... По мнению "пса режима", кто-то должен был ответить за все невероятные "косяки" начального периода Блокады. Пес ошибся, государство — выше права и логики. И сам там оказался. По заслугам... А лично Жданов, если в чем и ошибся, так это в ленинградцах. Принимая "историческое решение" тихо выморить голодом лишний "мирняк", саботирующий его же предыдущее решение о массовой эвакуации — переоценил степень дисциплины и "кюлютурности" столичной публики. Вместо ожидаемой покорности воле начальства и абсолютной готовности умереть ради блага государства — "образцовые советские граждане" устроили там дикий бардак. Развели в Ленинграде помойку, спекуляцию и людоедство... Как только государство отвлеклось на свои проблемы и прекратило крепко держать этих "кюлютурных людей" за шкирку, как они мгновенно озверели, распоясались и принялись среди бела дня гоняться друг за другом с топорами...
— Это как раз ясно. Непонятно, почему долгие десятилетия молчали сами ленинградцы?!
— Вы читали воспоминания о Блокаде самого "неполживого" и "рукопожатого" мыслителя новой России — академика Лихачева? — хмыкнула филологиня, — Он ещё кокетничал, что "при его жизни, это не издадут!" Издали... Прорабам Перестройки срочно понадобились "духовные авторитеты". В 1991 году, в тогда еще ленинградском журнале "Нева", вышла его повесть "Как мы остались живы". Могу вам сделать распечатку. Кстати, упомянутая повестушка написана в 1957 году. Чирикать "про допустимость людоедства" при Сталине — было шугливо. Только при Хрущеве — стало "уже можно". Однако, напечатать про допустимость людоедства открыто — в СССР осмелились лишь при позднем Горбачеве. Симптоматично!
— Что там?
— Очень поучительное чтиво "от первого лица". Как будущее научное светило, летом 1941 года, пряталось от обязательной для бесполезного на войне "белобилетника с ученой степенью" принудительной эвакуации. Как потомственные горожане попытались "запастись продуктами впрок" (сам академик, задним числом, старается прибавить себе ума, утверждая, что "ожидал голода"). Если бы он его действительно ожидал — то убежал бы из Ленинграда пешком, впереди паровоза... На самом деле, он остался стеречь свою престижную квартирку и драгоценную "ленинградскую прописку". Как из города вывозили продовольствие. Как, в ожидании его неминуемой сдачи — жгли архивы... Да так усердно, что улицы были сплошь усыпаны бумажным пеплом... Как во все щели понабились "эвакуированные" (которые потом вымерли начисто). Как все отчаянно мухлевали с документами... Как якобы сплоченные советские граждане неуклонно дробились на банды, группки знакомых или по "сословным признакам", обоснованно начиная считать всех остальных окружающих — смертельными врагами... Как выяснилось, что наиболее выгодными для обмена на продукты вещами являются не золото и антиквариат, а модная женская одежда. Подавляющее большинство спекулянток продуктами "с рук", а по жизни раздатчиц, продавщиц и поварих — были молодыми женщинами и посреди голода вовсю пользовались открывшейся им возможностью "задешево принарядиться"... Новые "модельные" туфли — продавали за килограмм хлеба... Как отказала забитая и замерзшая канализация и "цвет отечественной интеллигенции" повадился гадить на чердаке (так что на верхних этажах с потолка капало вонючее-коричневое), выливал поганые ведра в подъезде или швырялся говном через разбитые окна во дворы и на улицу. Как они подличали, предавали и убивали друг друга.
— Я задал прямой вопрос... — начальство изволит сердиться.
— Я отвечаю — они не молчали! — Ленка воровато зыркнула в мою сторону, — Лихачев, среди прочих личных воспоминаний о Блокаде — детально описывает "бытовое людоедство". Как обрезали мясо с валяющихся на улице трупов, как скелетированные остатки продолжали валяться на на мостовой и прохожие только старались не подходить к ним близко. Как заманивали и убивали "на мясо" людей... Как торговали этим мясом, из каких соображений его покупали, — она напряглась вспоминая, — Цитирую:
"Людоедство это нельзя осуждать огульно. По большей части — оно не было сознательное. Тот, кто обрезал труп — редко ел это мясо сам. Он либо продавал это мясо, обманывая покупателя, либо кормил им своих близких, чтобы сохранить их жизнь. Ведь самое важное в еде были белки. Добыть эти белки неоткуда. Когда умирает ребенок и знаешь, что его может спасти только мясо — отрежешь это мясо и у трупа. Но, были и такие мерзавцы, которые убивали людей чтобы добыть их мясо для продажи... Мы боялись выводить детей на улицу даже днем..."
— Если припомнить, что, по воспоминаниям самого академика — мясо на его семейном столе в разгар первой блокадной зимы не переводилось... И все его дети выжили... Показательно, что хотя сочиняли эти воспоминания они на пару с женой, скользкий вопрос "откуда в доме бралось мясо" — каждый "бытописатель" как-то обходит, переваливая подробности на другого... Этак вспотеешь, думая!
— А соседи — спокойно нюхали запахи лакомой еды и молчали? — поморщился Ахинеев, — Голодный человек ощущает запахи пищи очень остро. По себе помню... "Святые девяностые", мать их...
— Скрыть факт приготовления мясного в голодающем многоквартирном доме — физически невозможно, — пожала плечами филологиня, — Но, ведь в старом фонде проживали коренные ленинградцы! Которые "все свои". Те, кто жарил человечину — не особенно-то беспокоились, что соседи их заложат. Они тоже что-то там кипятили... А вот людоедов-одиночек (судя по отчетам НКВД), среди совсем нищих беженцев — в Блокаду ловили на счет раз. И, скорее всего — обнаруживали, как раз "по запаху еды". Отсюда — своеобразная статистика...
— Перестаньте морочить мне голову! — каудильо выпрямился в полный рост, строение от его рывка задрожало, сверху, прямо за шиворот, посыпался иней, — Что вы ходите вокруг да около?!
— Издержки воспитания! — хладнокровно констатировала Ленка, — Мы тоже, в некотором смысле столичные жители и "кюлютурные люди". А вы — присядьте, я сейчас одну неприятную вещь скажу.
Повисло молчание. Соколов повозился, заново устраиваясь в тесном для него кресле, а народ — как-то подозрительно напрягся...
— Как главному начальнику нашей доморощенной цивилизации, — говорить без подколов о серьезных вещах филологиня не может, — вам надо учитывать один социальный закон. Сталин — данной тонкости не знал, кстати... Его задним числом поставили перед фактом. При переходе от первобытного строя охотников-собирателей к культуре производства еды — общество переживает скачок численности. В этот момент оно теряет устойчивость сплоченной группы, где "все знают всех" и становится жертвой социальных паразитов. Подавляющее большинство таких скачков быстро заканчивается цивилизационной катастрофой. Максимальная продолжительность жизни любой человеческой организации — 250-300 лет. Те из них, кто протянул дольше (например, основные мировые религии) — совершенно непохож на исходник. СССР — изменялся до неузнаваемости каждые десять лет. Тоже своего рода рекорд... За четверть века, он пробежал путь от революционного "братства по морали" до всевластия "универсального государства".
— Короче, всё упирается в "барьер Данбара"?
— Это современный термин. Даже "кризис доверия" — современный термин. Если совсем грубо — цивилизация рождается там и только там, где люди перестают смертельно бояться незнакомцев и привыкают им безоговорочно доверять. Увы... На безоглядном доверии к себе подобным — немедленно начинает паразитировать власть и порожденное ею государство. Которое цивилизацию и гробит... Через некоторое время — цикл "рождение-процветание-гибель" повторяется.
— Банальщина...
— Скорее, первая часть "пароля-пропуска". Вторая часть табу. Неназываемые признаки по которым определяют и уничтожают врагов. Уже не глядя — свои они, чужие или кровные родственники.
— Как в "Ясе" Чингис-хана? — хищно подобрался Плотников, даже глаза засветились...
— Примерно. "Яса" сравнительно недавнее свидетельство штурма "барьера Данбара". Не дошедшее до нас целиком. В полной версии "культурного кода человечества" — содержится однозначное требование: "Пойманных с поличным людоедов, садистов и предателей — убивать вместе с семьями". Без всякой жалости, оправданий или оговорок. Представляете? Иначе — всем крышка. Они — больше не люди. Они опасные выродки, вероломно притворяющиеся людьми. Им всем — нет ни прощения, ни срока давности.
— Да рассказывали мне про умельцев разнообразить рацион белковой пищей, — каудильо понизил голос и зябко поежился, — "Людоедскую" семью, в голодном 1946 году пойманную на воровстве покойников (военный госпиталь у нас тогда работал и свежие трупы умерших от ран — редко хоронили в тот же день, складывая в сарае на задворках) — даже не стали "преследовать по закону". В первую же ночь подперли двери дома бревнышком и запалили, со всех четырех сторон. Разом порешили и старых, и малых, с кошками, собаками, чада и домочадцами... А тех, кто пытался выскакивать из огня в окна — запихивали обратно вилами. Ближе к обеду следующего дня — приехал участковый милиционер. Брезгливо поковырял палкой угли (смешанные с костями) и — "закрыл дело" (с формулировкой — "пожар, на почве самовозгорания, по причине пьянства"). Вместо хотя бы формально-символического расследования...
— А почему оно так, сформулировать можете? — опять исключительно нехорошо зыркнула в мою сторону внучка секретного академика.
— Так элементарно! Воспитывать и надеяться на исправление преступника — есть смысл только в случае, когда вина сознается и человек раскаивается. В случае людоедства — оно немыслимо! Ваш академик Лихачев, например, всей семьей жрал человечину, потом молился богу о прощении греха и спокойно ложился спать... — буднично пояснил Соколов, — Я его болтовню о Блокаде — по телевизору в 90-х смотрел, тогда особо не вникая. На следущий день — всё повторялось. Доказывать людоедам (или их детям) словами, что "человечину есть нельзя" — смысла не имеет! Во-первых — они это уже делали и теперь в каждом встречном — видят прежде всего кусок мяса. Собственный опыт из головы не выбить! Во-вторых — точно знают, почему так... Причем, никакой своей вины — не ощущают... Вообще... Глухо! Те кто стыдился или побрезговал жрать людей — поголовно умерли с голоду, а они — живые... Это как надеяться, что специально доведенный голодом до каннибализма "крысиный волк" — когда-нибудь потом опомнится, устыдится и опять станет обычным серым грызуном. И вообще — бог простит. Лихачев, как я помню, задушевно вещал, что "бог с небес" чуть ли не прямо к нему, в окошко козырной ленинградской квартиры (что на пятом этаже "двора-колодца") — персонально заглядывал. Видимо, пожелать спокойной ночи и поправить блудному чаду одеялко... Чтобы после запретного скоромного грешному мягче икалось.
— ??? — офигели от неожиданного захода собравшиеся.
— Было, помню, — подтвердила Ленка, — Видно, академику образ "всё прощающего бога" очень нравился. Так, что гражданин наяву бредил. Насколько всё же приятно иметь дело с атеистами...
— Кстати, а почему подавляющая масса моральных уродов, как на подбор — "набожные"?
— Тоже элементарно! — грустно ухмыльнулась филологиня, — Совесть — это палач. Она пощады не знает. От мук совести — люди топятся, вешаются, стреляются... Только не у всех она есть. У большинства, вместо совести, страх наказания. Ну, или "страх божий". Для них бог это начальство. Поругает и простит... В кризисные периоды истории — традиционного бога обычно заменяет государство.
— По заветам Шпенглера...
— Так трагедия блокадного Ленинграда — "первая репетиция" системного кризиса нашей современной цивилизации, — вынес резюме Ахинеев, — Культура в базовом виде слабеет. Мегаполисы, с их "мультикультурностью" — отрицают все известные виды "традиции". Государство, пользуясь случаем — подминает под себя то, что осталось и начинает разрушать мораль. Отменяет святость "табуированной морали". Или неписанных моральных норм, как теперь принято выражаться... Все общественные связи и нормы — "диктует закон". Формальный, легко изменяемый и повсеместно игнорируемый... Демонстративно нарушаемый! Помните выражение: "закон для бедных"? А когда нарушение "писаных правил" превращается для элиты в "статусную цацку" — и культуре, и цивилизации, и государству наступает полный какаду.
— ???
— Сами подумайте. С точки зрения государства "самое главное — не сдать Ленинград". Попутное превращение миллионов чудом выживших рядовых "блокадников" в людоедов — досадная мелочь. Как-нибудь само рассосется... Понятно, что терпеть после войны во втором по значению городе страны кубло выродков — власти не собирались. Административно "замели мусор под ковер". Рассовали бывших ленинградцев по просторам необъятной Родины и запретили даже упоминать о проблеме. Война окончена, забудьте! Людоеды, если совсем начистоту — это "идеальные подданные". На каждого собран "материал" и в любой момент — есть за что прислонить к стенке. Или, после огласки — отдать на расправу толпе. Бедняги теперь на государство, вместо бога — молиться обязаны. О лишнем помалкивая. Или, на каждом углу славя доброту начальства. На более-менее долговременные последствия — руководству СССР тогда было наплевать. В начале 90-х годов — оно икнулось.
— ???
— В случае открытого нарушения "базовых табу", — подключилась Ленка, — рассосаться проблема не может. Возникает моральный гнойник. Зараза начинает распространяться... Сначала, через разговорчики о "городе особой судьбы" (в чем его "особость" — посторонним знать незачем, хи-хи). А через полвека — "внутренне свободные" (от всех человеческих запретов) носители "новой морали" дали обычным советским гражданам просраться, затеяв Перестройку. Не забывайте, откуда выскочили на наши головы всякие Собчаки и Чубайсы... про "ленинградскую" группу депутатов на Первом Съезде... и как ловко они ухитрились провозгласить старого людоеда Лихачева — "совестью нации"... Распахнуть "окно Овертона" — достаточно легко. Захлопнуть его обратно — невозможно.
— Вы говорили о двух частях "пароля-пропуска"...
— Могу пояснить подробно... — филологиня сегодня в ударе, жаль, что все её находки долбят по моей голове (и репутации), как весенние сосульки с крыши, — Проблема в "форме допуска". Публичное обсуждение возможности людоедства признак открытого доступа к древнему запретному ужасу. Всегда найдутся креативные персонажи, которые из всего сказанного поймут только одно — "и так тоже можно". Поэтому, во всех устойчивых культурах — тема людоедства табуирована. Даже сами людоеды (!) выражаются "обидняками". То у них — "лошатина", то — "мерзлятина", то — "длинная свинья". Но, для профилактики людоедства — надо опираться на что-то весомое. Исторически установлено, что признаки латентной склонности к людоедству — садизм и предательство. То есть, отношение к другим людям, как в вещам и расходному ресурсу. Связь прямая. Мы не знаем, как повел бы себя в конце 1941 года некий Даниил Хармс (НКВД распорядилось его судьбой раньше). Зато мы знаем, как повели себя лица, которые на разного рода литературных посиделках, этому "психу со справкой", восторженно внимали. Логично?
