Хольмград'76. Шаг Третий. Ключи и калитки

Внизу оказалось ожидаемо темно. Ни факела ни лучины, ни иного источника света здесь не нашлось. Впрочем, едва сереющие пятна под потолком говорили о том, что некие продухи в порубе имеются, так что днём можно рассчитывать хоть на какой-то полумрак. С другой стороны, до рассвета ещё далеко, да и задерживаться в этом каменном мешке я не собираюсь. Так что, и чёрт бы с ней, с проблемой отсутствия света.

Услышав, как хлопнула тяжёлая дубовая крышка, перекрывшая единственный вход в подвал, я хмыкнул и, проведя по глазам рукой, шепнул знакомый наговор. А когда отнял ладонь от лица, от проблемы не осталось и следа. Вот теперь можно и оглядеться.

Ну что сказать? Подвал, он подвал и есть. Пустой и гулкий. Ну и потолок под две здешних сажени высотой, впечатляет. Но, полагаю, сделано это, чтобы заключённый не добрался до тех самых продухов, расположившихся под ним. Узких, забранных солидными железными решётками. В остальном же... каменные стены, каменный пол, с валяющимися там и сям кучами сопревшей соломы... да пяток каменных столбов, подпирающих недостижимый потолок. Деревянный. Хм, а не устроить ли мне небольшое представление для местного Шерлока Усатого, чтоб его, Холмса? Или, всё же, Любима Лестрейда?

Почему бы и нет? Но прежде, нужно отписаться подруге, чтобы не нервничала сверх необходимого! Короткий всплеск ментала, и на меня уставились чёрные глаза-бусинки моего боевого хомяка. На этот раз, иллюзор оказался наряжен во что-то вроде "лешего" или "кикиморы", и выглядел как болотная кочка, из центра которой торчит хомячья мордочка. Саблезубая. Партизан, однако! Вот интересно, а не связаны ли наряды моего иллюзора с моим же настроением? Ну да, да! Я понятия не имею, чем руководствуется созданный мною же ментальный конструкт, облачаясь в ту или иную форму. Изначально-то, я прикрутил ему эту функцию вместе с генератором случайных чисел, так что, по логике, выбор одежды должен быть рандомным, но... уж очень подходяще к обстановке у него это получается. Точнее, подходяще к моему ощущению от окружающей обстановки. Порой дае слишком. М-да... будет время, обязательно разберусь. А пока, пока не до того.

Отправив подруге записку в которой я не только подробно описал случившееся на подворье полусотника и то, что утворили его десятники в Медовом зале при полной поддержке самого Стояна, но и уверил Свету в своём скором прибытии, после чего облегчённо вздохнул и принялся за исполнение плана, родившегося у меня в ходе осмотра своего узилища. Бежать, так красиво!

Сказано — сделано. Ещё один наговор, и в моей ладони лежит искрящийся серыми всполохами, чёрный хлыст. Коллекция боевых наговоров у Яговичей невелика, но... точнее, конструктов для борьбы со всякой потусторонней нечистью у них полно, но используется Яговичами лишь малая их часть, прежде всего, ввиду определённой направленности бойцов. И "Плеть Мары" один из них.

Я уже было примерился к месту удара, но, спохватившись и хлопнув себя ладонью по лбу, наложил вокруг Полог Безмолвия. Незачем нервировать охранников странными звуками. У них сегодня и без того проблем будет навалом.

Убедившись, что наговор лёг как надо, я вновь примерился к одной из досок потолка... И вновь вынужден был отвлечься. На этот раз, на примчавшегося с ответом иллюзора Светы. Прочитав короткую записку, я удовлетворённо кивнул и снова призвал фирменное оружие Яговичей. Развернувшаяся плеть послушно удлинилась и, словно живая змея скользнув по камням пола, с чудовищной скоростью взметнулась вверх, нанося хлёсткий удар по толстенной доске перекрытия. И ещё один. Хрусть. Первая доска готова. Удар! И сразу следующий, для верности.

Послушная моей воле, плеть захлестнула взломанные доски и, выломав их разом, вновь взметнулась вверх к пролому. Как я и думал, столбы лабаза, державшие его крышу, опирались на каменные основания, расположенные в подвале, так что направляемая даже не рукой, а моим намерением, созданная для борьбы с запредельной нежитью, плеть без проблем зацепилась за невидимый мною столб и, обмотавшись вокруг него, столь же легко вытянула меня наверх. Потусторонний зиплайн, как он есть, ха!

Ну вот, из поруба я выбрался, осталось выйти из лабаза... ну или изобразить этот самый выход для развития мышления одного усатого пинкертона... недоделанного! И ворота в этом плане мне не подойдут. За ними площадь перед Медовым залом, место открытое и доступное взглядам любопытных, светиться перед которыми я не хочу. Заметят, заинтересуются, устроят погоню... ну нет, нам такой хоккей не нужен! А значит... Отцепив оружие от изрядно разлохмаченного им деревянного столба, подпирающего кровлю лабаза, я вскинул голову и, прицелившись, захлестнул послушно удлинившейся плетью одно из стропил. Рывок, и я уже под самой крышей. Очередной полог лёг вокруг как родной, и било освобождённой мною плети вновь принялось терзать дерево перекрытия, но на этот раз, куда аккуратнее, чтобы не привлечь внимания окружающих... нет, не звуком, но падающим с крыши плашек кровли. Не сезон сейчас для листопада из осинового тёса. Не сезон!

Пробив приличное отверстие в крыше, я не стал выбираться через него из лабаза, а вместо этого спустился вниз и, не теряя времени даром, направился к отдельно лежащей кучей всякого-разного, отложенного острожной старшиной для торга... и для себя? В конце концов, имею я право на компенсацию морального ущерба?! Учитывая, что данная на камне памяти клятва меня уже не держит... делаем вывод: имею и компенсирую. Вот прямо сейчас!

Понятное дело, что разорять трофеи, ломать и крушить их я не собирался. Равно как и не думал утащить прочь всё мало-мальски ценное, что собрали с находников воевавшие с ними стрельцы. Но взять пару-тройку невеликих сувениров, я посчитал вполне честным. Тем более, что в победе над пришедшими из-за Бия разбойниками, есть и доля моего участия. Про Баюна и вовсе молчу. Без него, чёрта с два Стояну удалась та ночная атака.

Успокоив таким образом свою совесть, неожиданно вышедшую на миг из вечной спячки, я прошёлся вдоль ряда отдельно сложенных трофеев. Раз, другой... выудил из кучи какой-то коврик, явно вынесенный из кайсацкого шатра, полюбовался на шитьё и со вздохом вернул его обратно. Великоват. Потом пришёл черёд сумок и баулов. Порывшись в тряпках и рухляди, и не увидев там ничего интересного, я плюнул и переключился на железо. Вот здесь мне повезло больше. Стоящая на серебряном подносе, солидная серебряная же миска с затейливой чеканкой, первой привлекла моё внимание. А уж когда в лежащей в неё расшитой кожаной суме я обнаружил сработанные в том же стиле серебряные чарки, пиалы и маленький тонконосый кувшин с изящной крышкой в виде орлиной головы, то понял, что без этого набора я отсюда не уйду. Следующей находкой стал добротный кинжал из стали весьма похожей на известный мне дамаск, и явно идущий с ним в паре короткий нож-засапожник. И всё. Более ничего достойного я в этой куче трофеев не отыскал, хоть и убил на это занятие добрых полчаса. Обидно.

С другой стороны, ничего неожиданного. В конце концов, гости из-за Бия пришли за добычей, а кто ж ходит в поход за зипунами, будучи сам нагружен добром? Тут стоит удивляться, что среди находников нашёлся какой-то богатый кайсак, которому жизнь не мила без еды с серебра! Да и те же ковры, что я перебирал четвертью часа ранее, степняки брали с собой не для украшения походных шатров и демонстрации своего "богачества", а с куда более приземлённой целью. Тепло! Шатёр — не современная палатка с тёплым контуром. Он на землю ставится, а от неё даже самым жарким летом холодом тянет, да так, что филей застудить — плёвое дело.

В общем, пришлось мне ограничиться уже отобранными сувенирами, ну и ладно. Кинжал и нож отправятся в мою коллекцию, серебряная посуда — Свете в подарок. За исключением миски. Она достанется двухвостому. К серебру Баюн, вроде бы, относится нормально. Не шарахается, так что, будет у него персональная серебряная посуда. Заслужил!

Стоило мне подумать о двухвостом, как тот материализовался рядом и с ожиданием уставился на меня.

— Что, Света достала? — спросил я питомца, собирая в кучу отобранный на сувениры скарб. и кот, поймав эмоциональный посыл, вдруг совершенно по-человечески вздохнул. Да так печально у него это получилось, что я не удержался от ухмылки. — Ладно-ладно, идём. Не будем заставлять барышню нервничать. Угу?

— Мр-ря! — котяра хлопнул себя хвостами по бокам и, поднырнув под мою руку, утянул нас обоих прочь из острога. Секунда темноты и дезориентации и вот мы уже стоим у знакомого мне камня, где стрельцы держали оборону, отстреливаясь от спаливших Ладово селище самов. А в следующий миг на моей шее повисла Света. Всхлипы, слёзы, сопли... полный набор! Ну что ты будешь делать, а? Теперь я понимаю, отчего Баюн так вздыхал. Нервничающая женщина, это смерть для мужчины... даже когда она девица... Или особенно, когда... Да ну нафиг!

Подхватив подругу, я прижал её к себе и принялся бормотать что-то успокаивающее, поглаживая её по растрепанным волосам. Мало-помалу, Света затихла, перестала плакать, но хватки с которой впилась в меня, не ослабила. Так и уснула, сидя у меня на коленях, и обняв, словно плюшевого мишку. Большого такого...

Телекинез, которым так легко управляется князь Старицкий, это не моё. Жонглировать рюмками с коньяком я не сумею, но вот вытащить из собранных Баюном наших со Светой вещей, плед, расстелить его и бросить поверх надувную подушку-валик, без рук я всё же как-то смог. После чего переложил на получившееся суровое ложе спящую подругу и принялся ладить более вменяемое место отдыха. Воспользовавшись давно выученным на зубок наговором из арсенала Остромирова, я разбил лагерь в сотне метров от опушки леса окружавшего с трёх сторон Ладово селище, после чего перенёс туда спящую Свету, а следом за ней и наши вещи. После чего пришёл черёд морочащих наговоров и иллюзий. И лишь обезопасив наш новый лагерь всеми доступными способами, я, наконец, смог расслабиться. Не надолго. Стоило мне облегчённо вздохнуть и усесться у разожжённого костра, как мой желудок издал такую трель, что, думается, не будь Света так вымотана недавней истерикой, наверняка уже проснулась бы от одного этого звука.

А тут ещё и двухвостый под ногами крутится, еды требует. А у нас в рюкзаках, как назло, только консервы и остались. Но для Баюна это не еда, да и мне чего-нибудь повкуснее хочется. Ну так в сотне шагов от нас речка шумит, и в ней рыбы... дофига и больше. Решено!

На мой мысленный посыл, двухвостый предвкушающе облизнулся, и... уже через минуту вынырнул из Запределья со складным спиннингом в зубах. Где взял? Там больше нету, но котяра обещал вернуть снасть хозяину сразу после рыбалки. М-да, кажется, я дурно влияю на своего питомца. Или он на меня.

Часть выловленной во время нашей скоростной рыбалки добычи, я отправил в котелок на уху, а другую, меньшую, разложил на решётке, решив поджарить на углях. К ухе Света опоздала. Пока подруга ворочалась в шалаше, пытаясь сном бороться с собственным голодом, проснувшимся на аппетитные запахи, мы с Баюном сожрали весь котелок. Зато похожая на хариуса, запечённая на решётке рыбка, поспела аккурат к тому моменту, когда моя подруга, продрав сонные глазки, выбралась из-под зелёного навеса. Укутанная в плед, Света прошлёпала босыми ногами к подёрнувшемуся серым пеплом кострищу над которым доходило приготовленное мною блюдо, втянула носом поднимающийся над ним аромат, вздохнула и... решительно устроилась у меня на коленях, не забыв прихватить с собой решётку с рыбой. Вывернуться из-под неё мне не удалось. Светлана напрочь отказывалась отлипать от меня, и любое движение, рассматривавшееся ею как попытка убежать, приводила лишь к тому, что вокруг меня сплеталась ещё одна пара невидимых телекинетических "конечностей". И ещё одна, и ещё...

— Солнце моё незаходящее! — наконец взмолился я. — Задавишь же!

— Хочешь сказать, я жирная?! — оторвавшись от поглощения рыбки, вскинулась подруга. И столько неподдельного возмущения было в её голосе, что я аж завис от удивления. А Свету, кажется, понесло. — Значит, жирная?! Где?! Покажи, в каком месте?

Подруга вскочила с моих коленей и, отбросив уже опустевшую решётку в сторону, скинула с плеч плед. Следом наземь полетела расшитая челядинками Неонилы, алая юбка с узорчатым передником, а ещё через секунду мне в лицо прилетела стянутая через голову нижняя рубашка. Раскрасневшаяся от гнева, обнажённая Светлана сверкнула россыпью почти невидимых веснушек на плечах и, подняв руки вверх, крутнулась вокруг собственной оси.

— Ну? Ткни, где я толстая! — звонкий голос девчонки разнесся над полянкой, и я почувствовал, как ещё секунду назад крепко удерживавшие на месте, телекинетические "щупалки" потянули моё тело в сторону Светы. Мелькнули белоснежные холмики грудей с острыми пимпочками розовых сосков и... Да что ж ты делаешь-то, а?!! Я же не железный!

Разум рвёт и мечет, ревёт и воет, а руки уже обвивают тонкую талию. Пока девичьи пальчики рвут на мне рубашку, мои ладони скользят вниз по бархатной нежной коже... и взгляд глаза в глаза. Шалые, блестящие от гнева и возбуждения. Раскрасневшиеся пылающие лица, тихий шёпот нежных губ. Жар дыхания и долгий, долгий требовательный поцелуй. Да чёрт бы с ним со всем!

Последней моей связной мыслью было: "Рогнеда Владимировна меня распнёт". И всё. До самого вечера, никакие мысли в моей голове более не появлялись. Вообще. Не до них было.

Как и когда мы перебрались в шалаш и оказались на пледе, я не помню. Равно, как не помню и в какой момент закружившее нас со Светой безумие отступило, и мы уснули в обнимку, усталые и измотанные, но, счастливые. Определённо счастливые, эмпатия меня не обманывает. Да и проснулись в том же состоянии, к которому прибавлась лишь сладкая истома и переполняющая обоих нежность...

Правда, уже через несколько минут проснулись и наши желудки, своим урчанием испортившие такой неожиданно "ванильный" момент.

— Любовь любовью, а обед по расписанию, — вздохнул я.

— Тогда уж ужин, — фыркнула Света, но тут же замерла. — Стоп. Повтори, что ты сказал?

— Твоя очередь, — ухмыльнулся я.— О моём отношении к тебе, подруга, ты знаешь давно. А вот я от тебя пока ничего подобного не слышал.

— Логично, — признала Света и, не проронив более ни слова, выкарабкалась из-под пледа и, как была, обнажённой, ничуть не стесняясь, отправилась собирать свою одежду по поляне.

— М-м, солнце моё, ты ничего не забыла? — устроившись перед входом в шалаш, я любовался своей девушкой, на что та демонстративно не обращала никакого внимания. Но я-то видел, как пунцовеют её щёки...

— Вроде бы нет? — задумчиво проговорила она, скрывая лицо за тканью нижней рубашки, в которую тут же попыталась влезть. Да счаз! Не одна Света здесь умеет в телекинез.

— Итак? — удерживая подругу завёрнутой в длинную рубаху, словно в кокон, надавил я.

— Руки попросишь — узнаешь, — справившись с моим неумелым воздействием, отрезала любовница, и поправив рубашку, задорно улыбнулась. Она бы ещё язык мне... и ведь показала, поганка такая! Ла-адно.