Деревянные колотушки отбивали неспешный ритм в чреве эннеры Птолемея. С родосских кораблей отчётливо доносился бодрый посвист флейт, задававших темп гребцам, и те работали размеренно, ровно, словно не в бою, а на учениях.

"Р-раз!"

Сто восемьдесят весел поднимаются вперёд и вверх, как копья фаланги. Ни одно не идёт криво, выученные гребцы легко поспорят с лучшими геометрами в изображении параллельных линий.

"Два!"

Весла опускаются.

"Ха-ай!"

Новый толчок. По обоим бортам в воде возникают цепочки стремительных вертунов, сопровождающих бросок корабля. А келевст не унимается и бьёт все быстрее:

"Р-раз!" — подхватывают пентеконтархи.

"Два!" — копья эпибатов стучат по палубе. Нет сил стоять неподвижно, так и хочется поддержать, отбить нарастающий ритм, принять участие в пробуждении мощи хищного морского чудовища, в которое стремительно превращается корабль.

"Р-раз!" — струи воды дождём льются с поднятых весел.

"Два!" — вода бурлит, мириады брызг на мгновения рождают в воздухе солёный туман.

"Р-раз!"

"Два!"

"Немезида" Гегесиппа вырывается из ровного строя вперёд.

"Р-раз!"

"Два!"

Хатем Пожарник согнулся возле станины палинтона, наводя машину. Поднял руку.

— Давай!

Камнемёт ухнул, вздрогнул всем телом. Дымящийся горшок улетел в цель, разбился о стэйру "Немезиды". Матросы бросились тушить пожар, но в узости носовой палубы они только мешали друг другу. Через несколько секунд весь акростоль[85] был объят пламенем.

[85] Акростоль — рог на носу триеры, продолжение форштевня (стэйры).

Хатем ничем не выказал удовольствие от удачного попадания. Он невозмутимо следил, как его помощники заряжали палинтон для нового выстрела.

В ответ прилетело несколько стрел, никому не причинив вреда. Родосцы не плевались огнём, они предпочитали другой способ поджаривания противника. На носах их триер не было наклонных мачт для акатионов. Вместо этого там торчали длинные шесты, на концах которых дымили серным смрадом железные жаровни.

Киприоты подобными подарками оснаститься не догадались, потому триеры Стасанора начали одна за другой отваливать в сторону, уклоняясь от лобовой сшибки. Некоторые, попав в толчею, переломали друг другу весла.

Пожар на носу "Немезиды" разгорался: Хатем хорошо знал своё дело. Гегесипп приказал сбавить темп гребли, и вперёд вырвалась другая триера, прикрыв галикарнасца от очередного выстрела Пожарника.

Сущее самоубийство — триера относилась к афрактам, "открытым" судам. Огненный снаряд Хатема влетел прямо в галерею гребцов, разбился и обдал их жидким пламенем. Птолемей хорошо видел, как корчатся в тесном подпалубном пространстве несколько охваченных огнём фигур. Они страшно кричали, но помочь им уже никто не мог. Остальные гребцы, спасаясь, прыгали в воду, благо покинуть афракт им было куда проще, чем тем несчастным, что не сумели выбраться с объятой пламенем "Орестиды".

— Хватит, — распорядился Пожарник и указал пальцем, — ядро.

Заскрипели взводимые плечи. Круглый каменный снаряд, размером с небольшую дыню, лёг в направляющий жёлоб палинтона.

— Бей!

Ядро врезалось в группу вражеских эпибатов, что готовились засыпать "Астрапей" дротиками, и снёс одному из них голову. Кровь ударила фонтаном. Птолемей дёрнул щекой.

Триера, прикрывшая "Немезиду", потеряв ход и частично управление, подставила борт "Астрапею".

— На вёслах — атака! — закричал Птолемей.

Флейтисты заторопились. Гребцы, рыча, навалились на весла с удвоенной силой.

— Приготовиться! — крикнул Лагид и вцепился в борт.

Эпипаты, сгрудившиеся на носу "Астрапея", последовали его примеру.

Удар!

Бронзовый бивень прошил кипарисовые доски, словно лист папируса. Проемболлоны проскользнули внутрь галереи гребцов. Затрещало ломаемое дерево. Несколько человек на обоих кораблях не удержались на ногах. Один из гребцов повис на остром проемболлоне, словно на громадном вертеле.

— Назад! Давай назад!

Гребцы и сами знали, что делать, вот только грести в обратном направлении чрезвычайно неудобно.

Эпибаты-македоняне метнули дротики. Почти безнаказанно: родосцам было не до ответа, они спасались с гибнущего корабля.

"Астрапей", сдавая назад, сполз с трупа триеры, тот начал стремительно погружаться. Вода вокруг кишела людьми. Одни хватались за обломки, другие пытались оплыть в сторону, рискуя попасть под удары весел других кораблей. Захлёбываясь, они просили помощи, извергали проклятия.

Обзор быстро ухудшался: все вокруг заволокло вонючим чёрным дымом. На какой-то миг Птолемей потерял ориентацию в пространстве. Куда вести корабль? Вперёд? Назад? Он посмотрел на своего кормчего, тот тоже растерянно мотал головой.

Замешательство быстро закончилось — из дыма вынырнула "Немезида". Она приближалась, намереваясь пырнуть "Астрапей" в левый борт. Шла под небольшим углом.

— Назад! Быстрее назад! — кричал Лагид.

Он понимал, что кричит напрасно. Скорость быстро не набрать. Развернуться гиганту тоже весьма непросто.

— Ну, теперь держись, — невозмутимо сказал Хатем и вытянул из ножен меч.

"Немезида" врезалась в эннеру, ломая весла. Удар все же пришёлся по касательной. Таран своим острым краем проехался по доскам обшивки, словно стамеска. Не пробил их, но обильную течь всё равно устроил. Оба корабля вздрогнули. "Немезиду" развернуло борт в борт к эннере. Пылающий акростоль переломился и рухнул на "Астрапей" огненным мостом. Сломалось несколько весел, которые не успели втянуть внутрь.

Птолемей, прикрываясь гоплоном, метнул дротик. Промахнулся, рванул из корзины под рукой ещё один и с удовлетворением всадил его прямо в лицо родосцу, проворно перескочившему на палубу эннеры.

Обмен стрелами и дротиками длился недолго. Родосские эпибаты попытались перенести бой на вражеский корабль, но киприотов и македонян на огромном "Астрапее" было гораздо больше. К тому же они гораздо увереннее чувствовали себя в рукопашной. Лагид впервые за несколько лет вновь очутился в эпицентре жаркой схватки. Он не прятался, одел панцирь, льняной, усиленный широким чешуйчатым поясом и прямоугольной стальной пластиной с травленым узором на груди. На голове аттический шлем с высоким гребнем. Его распознали сразу.

— Птолемей! Это Птолемей! Навались ребята! Бери его!

Самый крикливый быстро заткнулся. Лагид напоил свой клинок из его горла и схватился со следующим.

— Сам у меня сейчас возьмёшь! — рявкнул "царь без царства", работая щитом и мечом так, что сразу трое родосцев пятились от него, не в силах ничего противопоставить стремительной стали.

— Наддай, ребята! — проорал кто-то совсем рядом с отчётливым ионийским выговором, — мочи македонских козотрахов!

— Жопу не надорви! — это уже македонская речь.

Справа отборная брань, слева кто-то визжит, как свинья под ножом. Впереди чужие щиты — родосские розы, самосские павлины, милетские львы, эфесские кабаны. Начищенная бронза с любовно нанесёнными рисунками быстро покрывалась царапинами и вмятинами.

Родосцы надорвались, их молодецкая атака захлебнулась. Македоняне теснили их, постепенно перебираясь на "Немезиду". Самых прытких столкнули в воду, но нескольким удалось закрепиться на вражеской палубе, оттянуть родосских эпибатов на себя.

Совсем близко у правого борта "Астрапея" из клубов висящего над водой чёрного облака возникла ещё одна родосская триера с дымящим ведром на шесте. Втянув весла, она прошла вдоль борта эннеры. Шест матросы с помощью верёвок наклонили над бортом "Астрапея" и опрокинули содержимое жаровни прямо на палубу. Там было намешано что-то очень ядрёное, и пожар распространился моментально. Македоняне бросились тушить, но бой у левого борта оттянул почти все их силы. На палубу выбралось несколько десятков гребцов. Одни, вооружённые короткими мечами, бросились в драку, помогая эпибатам, другие пытались забить пламя песком. Им почти удалось это сделать, но тут родосцы облепили "Астропей", как свора псов медведя. Ещё одна триера, тоже вооружённая жаровней, воспользовавшись неподвижностью гиганта, врезалась в его правый борт. Почти побеждённый огонь вспыхнул с новой силой, а в пробитое чрево эннеры хлынула вода. Триера не смогла убраться безнаказанно. Крепление тарана не выдержало удара, открылась течь и судно, огрызаясь стрелами, отползало с креном на нос, все увеличивавшимся.

Птолемей почувствовал, что корабль начал крениться. Надо убираться. Куда? Лагид сунул меч в ножны, перелез через борт. Спрыгнул на крышу парёксейресии "Астропея", а оттуда на "Немезиду", наполовину уже захваченную македонянами. Едва не сорвался. Ему протянули руку. Чудом не потеряв щит, он забрался на палубу, нашарил рукоять меча и вновь влился в кровавый танец.

Жарче всего было на корме "Немезиды". Здесь находился Гегесипп и потому родосцы, хотя и заметно уступали в боевой сноровке македонянам, рубились, защищая наварха, как одержимые. К корме подошла маленькая восьмивёсельная эпактида. Воин в высоком фракийском шлеме со сбитой вперёд тульёй и белыми перьями по бокам, стоявший на носу судёнышка, сложил ладони рупором и закричал:

— Гегесипп, спасайся!

— Телеф, — перегнулся через борт наварх, — что видно у Менедема?

— Нихера не видно! Все в дыму и пламени!

— А у Пердикки?

— Вперёд идёт, говноеды вроде бегут! Трусливые собаки!

Гегесипп задумался на пару мгновений.

— Что-то слишком быстро. Это притворство! Они договорились загодя! Где Красный?

— Застрял в лимане! Не видать!

— Давай туда! Всеми богами заклинаю, найди его, скажи — Лагид действует, как я предупреждал!

— Я не уйду без тебя, Гегесипп! Спускайся!

— Иди к воронам, Телеф! Выполняй приказ.

— Безумец, сгинешь напрасно! У меня тоже есть приказ вытащить тебя! Циклоп мне голову снимет!

— Найди Красного! — срывая голос орал наварх, — скажи, выпал его жребий!

Под ноги Гегесиппу, заливая палубу кровью, повалился один из его телохранителей.

— Телеф, спеши!

— А-а-а! — махнул рукой Телеф, — поворачивай! Давай к берегу!

Эпактида развернулась практически на месте и прямо по головам тонущих моряков, своих и чужих, помчалась прочь.

Согласно плану, отряд Неарха должен был изобразить притворное отступление. Легко сказать — изобрази. Это на суше можно развернуться и дать деру, наводя зарвавшегося врага на засаду. Попробуй-ка провернуть такое с участием нескольких десятков кораблей. Невероятно сложно. Но нужно. Потому в первой линии своего отряда критянин расставил лёгкие судёнышки киликийцев, за которыми расположились ещё в два разреженных и далеко отстоящих друг от друга ряда, триеры киприотов.

Навархи согласились, что пираты панику и бегство изобразят лучше всего. Ойней на это лишь презрительно хмыкнул. Впрочем, задача сия возлагалась не на его плечи, а на рыбёшку помельче. Жадный, вместе с Кононом, на тридцати самых крупных гемиолиях и триерах укрылись в реке, в основном рукаве Каликадна. Отступление Неарха должно было увлечь противника, разрушить его строй, вытянуть в ленту, на которую обрушится пиратская засада. Корабли Демарата в лимане тоже играли роль засады, только ложной. Все надеялись, что Антигон и его навархи, обнаружив её, уже не будут ожидать другого подвоха.

План сочли рискованным, но лучше ничего не измыслили. На душе Птолемея оставалось беспокойство. Он не доверял пиратам, но в устье реки в необходимом числе могли расположиться лишь небольшие суда. Или большие, но в числе недостаточном.

Триерам критянина предстояло при отступлении описать дугу на юго-запад и поддержать отряд Аменсенеба, который должен был не просто выстоять, но и перейти в наступление. Для этого триеры последней линии сразу обратили носами на восток.

Когда Пердикка вступил в бой, к югу от его крыла, казалось, само море горело, но здесь, возле берега ни та, ни другая сторона не пользовались огненосными снарядами. Даже стрелы применяли обычные, а метательных машин и вовсе почти не было. Гемиолии пиратов успешно изобразили нестройную толпу. Уклонялись от триер Пердикки, огрызались всем, что можно метнуть или выстрелить, старательно избегали палубного боя. Сыну Оронта удалось довольно быстро сожрать несколько из них. Сходясь с противником, его триеры развили большую скорость, собирались применить распространённый приём — проход вдоль борта с разрушением вражеских весел, последующим разворотом и ударом в бок обездвиженного противника.

Такую тактику обычно удавалось успешно применить в разгар боя, когда противник отвлечён на другое атакующее судно. Во время первого столкновения, естественно, никто не доводил до того, что его весла переломают. Но и здесь пираты не сдюжили против отменно выученных гребцов с Родоса и Ионийского побережья. На гемиолии, оказавшейся на пути "Геракла", триеры Пердикки, гребцы начали проворно втягивать весла правого борта, но левый борт продолжал грести. Келевст попался бестолковый. В результате гемиолию закрутило, и она беспомощно подставилась под удар. Опомнились пираты слишком поздно. Когда "Геракл" освободил свой таран, перегруженное киликийскими головорезами судёнышко моментально перевернулось. Тонуть не спешило, так и плавало кверху пузом, на которое старались забраться уцелевшие. На них не обращали внимания, не тратили стрел. Всё равно уже не воины.

Менее чем через полчаса алифоры обратились в бегство. Они торопливо разворачивались, ломали друг другу весла, сталкивались и тонули. Такого действа автор комедии не прописывал, да и не играл никто из них, за жизнь боролись. Киликийцы драпали, не задумываясь, что тем самым претворяют в жизнь хитрый план (далеко не все о нём и знали). Тем не менее, можно смело утверждать, что представление удалось на славу. Пердикка заглотил наживку и бесстрашно пошёл вперёд, в азарте преследования позабыв обо всём на свете.

Однако многократно более опытный Гегесипп, даже находясь в тяжелейшем положении, успевал подумать за всех.

Его посланник добрался до Офелла примерно за полчаса. Сражение в лимане к тому времени уже подходило к концу, Красный праздновал победу.

Птолемей не собирался жертвовать Демаратом, другом и верным сподвижником. Предполагалось, что эвбеец постарается втянуть в бой как можно больше сил противника, а потом бросит корабли и отступит берегом. Рискуя погибнуть не более, чем все прочие участники сражения. Однако человек предполагает, а жребий его уже взвешен богами. Леоннат отрезал эвбейцу пути отступления, а удар Красного оказался столь силен, что Демарат сразу все понял — это конец. Лиман станет его могилой.

На борту "Трезубца" ему удалось избежать встречи с, казалось, неубиваемым Вадрасаном, но триеру люди Офелла захватили. Демарат отступил на другое судно, благо в тесном лимане они буквально лепились друг к другу. Здесь его душу и забрал Танат. Случилось это в круговерти схватки совершенно буднично. Демарат не увидел, кто его достал — ударили в спину. Вспышка боли, мгновенно накатившая глухота. Солнце погасло. Пустой болтовнёй оказались россказни о жизни, пролетающей перед глазами за краткий миг. Он не успел даже понять, что произошло, настолько быстро и безжалостно чья-то злая воля вычеркнула его из списка живых.