Гареммыка

— А, так ты массаж делаешь! — с нескрываемым облегчением выдохнула Ира. — Я сейчас!

— Кать, не сердись на Иришку, не надо. Прошу тебя. — шепнул я ей на ухо, воспользовавшись кратким отсутствием Ирины, и сразу же почувствовал, как она напряглась под моими руками: — Катя, ну, пожалуйста, не надо ссориться.

— Ладно, уговорил, не буду. — Пусть далеко не сразу, но Катя всё же откликнулась.

С маслом дело пошло веселее — очень скоро размякшая, а затем и заметно подобревшая Катюша стала болтаться в моих руках как кукла.

— Вот и всё! — закончив массаж, я вернул воротник на место. — А теперь продолжим разговор. Катя, я тебя ещё раз прошу не сердиться на слова Иры, тем более что в них было много правды. Лишь в одном она ошиблась: я никогда не стремился обзавестись любовницей. Наоборот, всегда стремился к семейным отношениям, и вам это прекрасно известно. Обеим. Поэтому ни о какой любовной связи на стороне речи быть не может.

При этих словах Катюша отвела глаза в сторону и неуловимо поскучнела. Я же взял небольшую паузу, прежде чем продолжать свою речь дальше.

— Да, Катя, не может. Но, раз Ира хочет, чтобы ты вернулась в мою жизнь, мне не остаётся ничего иного, кроме как предложить тебе стать моей второй женой.

— Как это, второй женой? — оторопела Катерина, ожидавшая чего угодно, только не подобного предложения.

— Как, женой? — эхом откликнулась Ирина, опешившая не меньше чем Катя.

— А что тут такого необычного? Пол мира так живёт уже сколько веков. — и не скрывая улыбки уточнил: — Мусульманская половина.

— Всё понятно, просто падишаху захотелось гарем завести! — ощетинилась Ира. — Может, ты нас ещё паранджу одеть заставишь?

— Ну, зачем же скрывать от мира такую красоту? Это будет слишком жестоко по отношению к окружающим!

— Нет, Серёж, ничего у тебя не выйдет. Я хоть и была в комсомоле, но с мамой в церковь ходила. Поэтому извини, исламские обычаи я не приемлю.

— Исламские... Хорошо, тогда объясни мне, глупому, вот какую вещь. Если у нас, у христиан, никогда не было подобного явления, то откуда в нашем советском уголовном кодексе есть статья на эту тему? Причем, заметь, появилась она чуть больше двадцати пяти лет назад, а до этого её там просто не было. Значит, раньше в ней не было надобности, а потом она возникла, когда подобные явления стали массовыми. Понимаешь, массовыми! Из-за одного -двух случаев УК переписывать бы не стали.

— Да, но... как ты себе это представляешь? — опомнившись, подключилась к разговору Катя. — Чтобы мы вместе жили в одной квартире, вместе ели, вместе спали, да?

— Не это сейчас важно. Для меня главное чтобы у нас не было недопонимания, чтобы двух безумно дорогих мне людей не грызла пустая ревность, чтобы Ира позволяла мне заботиться о Кате, а Катя не сердилась на такую же заботу об Иришке и Юленьке.

Это были первые мои слова, сказанные без какого-либо шутовства или ёрничества. Я с самого начала не скупясь добавлял в свои реплики иронию, показывая что не следует воспринимать мои слова за чистую монету, однако Катерина и особенно Иришка почему-то отнеслись к ним со всей серьёзностью.

— Блин, люди, вы меня сейчас опять в кардиологию отправите подобными разговорами! Пойдёмте, поможете немножко. — Заметив, что Ирина вот-вот разразится негодующим отрицанием, хитрюга Катька ловко отвлекла нас от грядущей беседы на повышенных тонах, сразу же найдя занятие для каждого.

Буквально через пять минут на столе красовались три крохотных рюмочки, покрошенная на дольки плитка "Аэрофлотовского" шоколада в хрустальной вазочке, блюдце с посыпанными сахаром ломтиками лимона и бутылка армянского коньяка.

— Кать, а разве тебе можно пить? — удивилась Ира.

— Если не напиваться, а по чуть-чуть, то можно. Врач сказал, даже полезно, если напиток качественный. — Катерина разлила по пол стопочки всем нам и свою сразу же залпом опрокинула в рот. Было видно, что при всей своей традиционной браваде Катя волнуется, очень волнуется. Она повторно наполнила свою рюмку, подняла на уровень глаз и лишь тогда произнесла тост: — Ну, как говорит Михал Сергеич, за консенсус!

Мы выпили.

— А двести тридцать пятая статья тебя уже не пугает? — задавая вопрос, Катерина состроила забавную гримасу, сморщившись от кислоты лимонной дольки.

— Согласись, что лучше сидеть за дело, чем по оговору.

Катя посмотрела на Иру, перевела взгляд на меня и сказала:

— Знаешь что, Серёж, а сходи-ка ты покури на балкон или, лучше, погуляй где-нибудь полчасика.

Я посмотрел на часы.

— Я лучше съезжу, заберу Юлю из садика. Полчаса на дорогу туда-обратно, ещё час нам с ней на прогулку... nbsp; От этих слов у Катьки мгновенно раздулись ноздри и затвердели желваки на скулах. Предупреждая неминуемый взрыв, я хлопнул по столу ладонью и рявкнул:

Вам хватит полтора часа на разговор?

— Может да, а может и нет, там видно будет. — подала голос Ирина, меряя испытующим взглядом Катю. — Только ты Юлю сюда не приводи, не надо.

— Хорошо.

Я ехал в троллейбусе, прижатый спиной к задним дверям, и анализировал недавний разговор. Припоминал каждую реплику девчонок, удивлялся необычно разнервничавшейся Ирине, улыбался Катиной хитрости и осторожностиnbsp;, но больше поражался самому себе — откуда у меня взялись подобные мысли? Я ведь никогда даже не думал жить одновременно и с Катей и с Ирой! Или всё-таки думал? Не на пустом же месте возникли мои сегодняшние высказывания, правильно? Значит, где-то глубоко в подсознании у меня зрела эта идея — не выбирать одну из двух любимых, а заполучить обеих сразу.

А потом вспомнил эйфорию, охватившую меня в тот вечер, когда мы шли по улицам втроём, обсуждая, кому что одеть на предстоящий концерт в горкоме. "Вот! — подумал я. — Вот откуда всё началось. Или ещё раньше? Например, прошлым летом, когда в моей постели с интервалом в несколько часов побывали Ира с Катей?" Что ж, может быть и так. Но факт остаётся фактом — мечта не отказываться от одной любимой в пользу другой, во мне проснулась не вчера и не сегодня, а подспудно зрела уже давно. Впрочем, очевидным фактом является и то, что эта идея из разряда явно неосуществимых.

Вот взять меня, например. Позволил бы я моей Иришке иногда спать с другим мужчиной, признайся та в любви к кому-нибудь помимо меня? Да ни за что в жизни! Я бы от ревности на стену лез или бился бы башкой об ту же самую стенку, но никогда бы не согласился. Так почему же Ирина должна быть на седьмом небе от счастья из-за того, что в моём сердце живут чувства к Кате? Или она не человек, и от ревности не страдает? Нет, мне надо не уподобляться Манилову в бесплодных мечтаниях, а думать о том, как я стану вымаливать у Иры прощения за свою сегодняшнюю выходку.

Поэтому я решил не возвращаться за Ирой, а дождаться её во дворе дома, в песочнице, где мы на пару с Юлей самозабвенно принялись строить замок для прекрасной принцессы на куче недавно привезённого песка. Влажный, без сора и примесей песок отлично держал форму, позволяя возводить высокие башенки по углам квадратной стены замка, окруженной глубоким рвом с перекинутым через него мостиком. И пусть в роли моста выступал обломок доски, а шикарной кареты послужила простая обувная картонка, зато в ней хорошо помещалась кукла Нюся... упс, пардон, конечно же, прекрасная принцесса, ведь Нюсей она была в другие, будние дни. Как и пластмассовый медведь Миша — лишь на сегодня примеривший образ верного коня. Моё предложение сделать из Миши шофёра, а из коробки лимузин было с негодованием отвергнуто:

— Ну, как ты не понимаес, Силёза. Это зе плинцесса! А плинцессы на масынах не ездят, тока в калетах.

— Тогда давай сделаем Мишу кучером, а вместо коня будет вот эта щепка. А то раньше в играх Миша всегда был женихом твоей Нюськи, а сейчас на нём ездят. Обидно за парня!

— Нисего, на музыках надо ездить, а то они быстло от лук отобъются.

— Это кто тебе такое сказал?! — я едва смог выговорить, давясь от смеха.

— Девоськи в садике говолили, а сто, лазве не так? Ты зе любис, когда я на тебе велхом еззу?

Железная логика, и как тут поспоришь?

Солнышко скрылось за крышами домов, обещая скорое наступление сумерек. На фоне сгустившихся теней во дворе непривычно ярким пятном выделялась арка между домами, в которую прямиком били последние лучи заходящего светила. "Словно сцена в свете рампы, только артиста не хватает" — пришло мне на ум сравнение. И в этот самый миг в арке возник чёрный силуэт входящей во двор женщины. Юля первой её узнала и с криком "Мама плисла!" помчалась на встречу Ирине. Когда мы шли домой, разжалованная из принцесс Нюська болталась вниз головой, небрежно ухваченная Юлей за одну ногу. "Вот брат, справедливость и восторжествовала! — подмигнул я удобно устроившемуся в моей руке Мишке, словно тот мог услышать мои мысли. — Не всё кошкам масленица, случается и для них великий пост".

Пока мы с Юлей весело брызгаясь отмывались от песка, Ирина переоделась в серый байковый халат и комнатные тапочки, как-то разом став милой, домашней и очень-очень родной. А потом мы пили чай с "бабускиными завелтусками", как назвала Юля выпечку Елены Станиславовны, и я чувствовал себя на седьмом небе от тепла семейного уюта. Вот он, тот предел мечтаний, когда на моих коленях ёрзает маленькая непоседливая егоза, норовящая накормить меня непременно этим кусочком сдобы, а за ней с улыбкой наблюдает любимая до сладостной боли женщина.

— Ир, не сердись на меня, пожалуйста. Я ведь просто пошутить хотел, там, у Катьки.

— Знаешь, Серёжа, у тебя шутки порой такие... бьющие в самое больное. — Иришка перевела с Юли свой погрустневший взор на меня.

— А почему ты у Катьки так задержалась? — я поспешил сменить тему. — Мне косточки мыли?

— Да так, девичьи разговоры, ничего существенного. О том поговорили, о сём... — уклонилась от прямого ответа Ира, а потом, без всякого перехода огорошила меня вопросом: — Ты знаешь о Катиных предыдущих браках?

— Да, она этого не скрывала.

— И как у неё с материнством, тебе тоже известно?

— Да, в общих чертах.

— А вот от меня она подробностей не скрывала.

И Ирина вкратце рассказала о Катиной исповеди, намекнув, что это сама Катерина дала разрешение передать мне её слова. Оказывается, Катя всегда хотела ребёнка, ещё с подросткового возраста мечтала о нём. Для того и выскочила замуж, едва ей исполнилось восемнадцать, однако больное сердце не позволило ей выносить плод. Случился очередной приступ и как следствие немедленный аборт. При выписке врачи строго погрозили ей пальцем и категорически запретили даже думать о новой беременности. От потери ребёнка у Кати резко испортился характер, причем настолько, что развод стал неминуемым.

А через год новая свадьба и новая беременность. В этот раз Катюша была готова есть таблетки горстями, лишь бы избежать приступа в течении хотя бы семи месяцев, ведь тогда это давало смутную надежду на кесарево и обретение долгожданного дитя, пусть и недоношенного. Но, увы, приступ случился много раньше, да такой, что её едва успели довезти до больницы. Врачи порядком перепугались перспективы получить летальный исход при следующем сердечном приступе столь проблемной пациентки. И, главное, никто не мог знать заранее, когда Катино сердце может прихватить — через год, или через час. Поэтому люди в белых халатах застращали Катину родню и её тогдашнего мужа, выбив от них заверенное по всей форме согласие на операцию. В результате от наркоза Катя очнулась уже без ребёнка под сердцем и с перевязанными фаллопиевыми трубами. То есть стерильной, без какой либо надежды в будущем стать матерью. Это был страшный удар для Катерины, уничтоживший и перечеркнувший все её мечты, всю её жизнь. Вот тогда и появилась у неё циничность, стервозность, расцвёл буйным цветом эгоизм, словом, весь тот букет, о шипы которого я не раз колол себя до крови.

То, что у Кати было два брака, я знал и раньше. Знал и о том, с какой охотой Катерина, не имеющая собственных детей, нянчится со своими племянниками. Не являлось для меня новостью, что у неё порок сердца, но вот сложить все факты воедино я как-то никогда не удосуживался. А подумать стоило, тогда бы Иришкин рассказ не подействовал бы на меня подобно удару пыльным мешком из-за угла. Одним словом, от Ирины я ушел, находясь под сильнейшим впечатлением от услышанного, далеко не сразу оценив ту пару фраз, которыми мы обменялись на прощанье.

— Ир, ты позволишь мне хотя бы иногда заботиться о Кате? — я чуть ли не с мольбой воззрился на Иришку. Она отвела в сторону глаза, на донышке которых ещё плескались остатки Катькиного коньяка, и промолвила:

— Любить, это значит желать любимому добра, даже если он не с тобой...

Я безумно обрадовался, и даже не столько разрешению, сколько пониманию моих намерений в отношении Катюши. Так обрадовался, что совершенно не обратил внимания на следующую Иришкину фразу:

— Только учти: я знать не хочу ничего о том, что там у тебя с Катей, поэтому больше не порть мне настроение с самого утра своим покаянным выражением лица.

Только дойдя до автобусной остановки, я вдруг сообразил, что пять минут назад по существу получил от Иры разрешение на супружескую неверность. Я остановился, как громом пораженный. Начал лихорадочно перебирать в памяти слова Ирины, стараясь отыскать в них другой, ускользнувший от меня смысл, но ничего иного не находил. Да, после разговора с Катькой за рюмкой кофе у Ирины явно произошла какая-то переоценка, иначе откуда взялся для меня этот карт-бланш на походы налево?

"Ну, Катька, ну, зараза! Это что же она наплела Иришке, что та вдруг сочла для себя возможным закрыть глаза на мою связь с Катериной? Хотя, что она наплела мне предельно ясно — о своей бездетности рассказала. Поняла, что Иришка по натуре очень отзывчива, вот и надавила на жалость, прикинулась бедной овечкой!" Полный благородного негодования, я стрелой полетел к Катьке с твёрдым намерением устроить ей грандиозную выволочку.

Но чего я не учел, так это своего собственного восприятия моих любимых женщин. Дело в том, что та из них, которая оказывалась рядом со мной в данный момент, разом становилась для меня центром вселенной, а образы остальных как бы подёргивались тонкой вуалью. Если рядом была Ирина, то все мои помыслы устремлялись к ней, а если Катерина, то... В общем, весь мой гнев мгновенно улетучился в неизвестном направлении, стоило мне лишь увидеть открывшую дверь Катю.

— Давай входи, не стой на пороге! — она буквально втянула меня за рукав в прихожую, захлопнула дверь и как вампир в жертву впилась мне в губы страстным поцелуем. А я ответил, да так, что у Катьки ноги подкосились.

— Серёжка... — прошептала она, обессилено повиснув у меня на шее. Потом вскинулась: — Да что это мы? Скорее снимай куртку, ботинки и проходи.

Она отстранилась, встала чуть поодаль и добавила с игривой улыбкой: — Я жду!

Не знаю, почему я сразу не разглядел наряд Катюши, наверное, потому что до сих пор видел только её глаза: ждущие, радостные, дождавшиеся. А рассмотрев, просто обомлел: одетая во всё белое, словно невеста, Катька выглядела, как сейчас говорят, "супер секси". На ногах... я не могу правильно назвать эту обувь, наверно, всё же домашние босоножки, состоящие всего из двух деталей — пластмассовой подошвы, отлитой заодно с тонким каблучком и широкой меховой полоски, играющей роль верха. Эдакие шлёпанцы на шпильках, едва выглядывающие из-под длинного белого пеньюара, небрежно наброшенного на плечи. Заставляя биться сердце и терять дар речи, под полупрозрачным шифоном дерзко проглядывало кружевное бельё: узкие трусики и изящный бюстгальтер на тонюсеньких бретельках. А когда Катя шагнула, и её стройная ножка раздвинула полы пеньюара, при этом обнажив больше половины бедра, моё сердце чуть не выскочило из груди, отбивая неистовую чечётку. Для меня до сих пор загадка — как я тогда не набросился на Катю прямо в прихожей, а смог дойти с ней до дивана...