За воротами был пышный сад, но в темноте было тяжело даже найти дорожку или увидеть глаза другого. Серебряной девушке казалось, что всё в этом саду спит и видит зелёные сны: и деревья, и их ветки, и сидящие на ветках птицы, и бассейн. Откуда-то появился садовник с двумя ветками в руках. Подойдя к ним он отдал ветки Коджабею и Акгюль и тут же исчез в темноте, также внезапно, как и появился. И тут случилось чудо: ветка в руках Серебряной девушки стала сама собой распускаться, а ветка Коджабея затрепетала от любви, её бутоны превратились в соловьёв и запели. Тут же сад воспрянул ото сна, ветки ожили, розы славили день, а соловьи — любовь. Акгюль склонилась к Коджабею, но тут заговорил Камень Терпения:

— До чего же ты нетерпелива! Тебе скажи, что твой суженый — вон то сливовое дерево, ты и на него заберёшься, только бы побыстрее выскочить замуж!

Пройдя через сад пара вошла во дворец и поднялась по сорока ступенькам, которые вели в богатые покои. От центрального холла отходили сорок дверей, в дверях — по сорока ключей и по сорок, горевших ярким светом, свечей у порогов. Акгюль хотела было спросить у Коджабея, что это за чудеса, но Камень Терпения уговаривал её молчать и она смолчала, хотя вопросы так и роились у неё во рту, и хотели сорваться с языка. Девушка и юноша уселись на камне, поддерживавшем центральную колонну и тут же послышался звон струн, словно заиграли сорок невидимых музыкантов. Мелодия была настолько щемящей и пронзительной, что от неё умолкали соловьи. Коджабей почувствовал состояние Акгюль и повелел музыке умолкнуть, а затем сказал Серебряной девушке:

— Девушка, дворец, в который мы вошли называется Дворцом Сердца, а эти залы — Залы Доброго Нрава. Под этой колонной можно раскрыть своё сердце другому человеку так же как ты открываешь его небу. Здесь ты можешь рассказать мне обо всём, что выпало на твою долю и открыться так, как это невозможно нигде больше.

И Серебряная девушка начала свой рассказ и не забыла в нём ни роз отцовского сада, ни посланных к Чёрному дядьке рабынь, ни плетения тетивы, ни стрельбы с крыши отцовского дворца, ни бешенной скачки на край мира, ни страданий в этом краю.

— Мне стало интересно, — завершив свой рассказ, спросила она, — ты будешь плакать над моей судьбой или же смеяться?

— Девушка! — сказал он, сохраняя совершенно бесстрастное выражение лица. — Я не умею ни смеяться, ни плакать! Только не удивляйся, пожалуйста. Я родился в стране, славящейся своими йигитами. Ростом я со взрослого дэва, а мой отец происходит из рода магов. Он передал мне способность к перевоплощению в различные тела: вечером я могу быть золотым фазаном, а наутро обернуться пятнистым оленем. Как ни странно, но, обладая такими способностями, я не умею выражать свои эмоции. И плач и смех для меня, словно маски, словно телесные оболочки которыми я оборачиваюсь, превращаясь то в фазана, то в оленя. Я не помню своей матери, она умерла когда я был ещё младенцем, но мой отец утверждал, что она из рода джиннов. Он дал мне наказ, жениться на женщине из рода людей. Ты научишь меня плакать и смеяться, а я тебя — тайнам магии и волшебства. И если наши роды соединяться, то проживём в этом хрустальном дворце до самой смерти.

После того, они давали друг другу клятвы и обещания вечной любви и хотя они оба не были искусны в этом, но были вполне искренни. Коджабей был настолько увлечён ею, что даже забыл ключ тайн. А на следующее утро Серебряная девушка проснулась на голой скале Кафадага, а дворец пропал как и не было его вовсе никогда. И она проплакала весь день и говорила себе: "Голодная курица во сне видит зёрна. Вот так и я в пустыне увидела огромный дворец". Но, как известно, день не длиннее ячменного зерна и как только зашло солнце снова появился Коджабей и их сердца снова были вместе и снова возник хрустальный дворец с сорока лестницами и сорока покоями и сорока свечами, снова в садах пели сорок соловьёв, а в покоях играли музыканты и славили новобрачных. Сорок дней продолжалась их свадебная церемония и Серебряная девушка каждый раз ночевала в разных покоях, а каждый из тех покоев носил чудные названия, были там залы: "За виденное не проси платы у глаза", "Не прислушивайся ко всему, что слышишь", "Не попрекай человека каждым его недостатком", "Не пренебрегай ни одним добрым делом", "Тайна — терпение", "Нежная речь", "Приветливое лицо" и многие другие, названия которых мы просто не помним. А Коджабей, немного бахвалясь постоянно менял свой облик, он оборачивался тем или иным зверем и был пред возлюбленной и куропаткой и оленем и соловьём и горлицей и лебедем. Спрятавшись за камни он смотрел ка рыдает Акгюль и сам постепенно научился плакать. А на сорок первое утро, как обычно, всё пропало, но Коджабей не исчез, а остался с ней на той же самой голой скале, что и она и радость, что она видит его днём, переполняет её. А она не хочет разбудить его, и он спит до полудня. Тем временем, послышались чьи-то шаги. "Кого это могло с попутным ветром занести сюда, в края, где не летают птицы и не проходят караваны?" — подумала Акгюль и тотчас она увидела идущего прямо на них босого пешего Кельоглана. Испугавшись, она отважилась разбудить Коджабея.

— Зачем тревожиться по пустякам, о Серебряная девушка, — отвечал юноша, едва прогнав сон, — ведь крылья мои в моей руке, и силу свою я не расстратил. Сделаем так: я обернусь голубем и буду стеречь тебя и оберегать тебя. Когда подойдёт Кельоглан, он заведёт с тобой разговор, то что ты должна будешь ответить ему я скажу тебе мысленно скажу, а тебе надо это лишь повторить за мной вслух.

Так и вышло: подойдя к девушке, Кельоглан не заметил, обернувшегося голубем Коджабея, но тут же заговорил с нею:

— О, Серебряная султанша! Да ослепнут глаза судьбы за то, что она бросила в тебя такой огромный камень! В нашей стране всё переменилось, но никто не позабыл тебя. Твои сёстры родили по ребёнку: у одной — златоволосый сын, у другой — белокурая дочь. Увидав их, твоя мать, забыла про алмазы и жемчуга, а отец расстался с печалями и тоской. Там такой праздник закатили,что сама судьба глядит на то, да нарадоваться не может. Кстати, было объявлено, что тому, кто вернёт младшую дочь падишаха, унесённую потоком без дождя, дадут столько золота, сколько те весят, но никто не согласился, вот и собрались старейшины и повелели мне: "Перед тобою, Кельоглан, отступают дороги и горы. Вот тебе и идти за нею". Так то.

Не верилось Акгюль, что всё так быстро переменилось в её царстве и посмотривала она украдкой на голубя, мол, не видит ли он в том какого подвоха, но нет, он не было в том ничего подозрительного.

— Кельоглан, — сказала она слова, которые мысленно говорил ей Коджабей, — да не устанут твои ноги, прошедшие из-за меня столь долгий путь. Да дарует Аллах долгую жизнь моим племянникам. Только вот мне не с чем показаться перед ними: со мной нет ни златокудрого, ни белокурой. Жених мой — купец, и неизвестно в каких горах, в каких морях он нынче? В его отсутствие у меня одна только радость есть — вот этот голубь, который утешает меня в этих диких горах. Если я пойду с тобой, примут ли меня с этим голубем и в этой одежде?

— Ох, Акгюль! — отвечал ей Кельоглан. — Тебя наградил Аллах чёрной судьбой, а ты всё ещё думаешь, что людям интересно твоё богатство? Да, уста твоих сестер не свяжут и сорок аршинов шелка, но, что бы они ни говорили про тебя, стыд падёт на голову говорившего.

Поняла Серебряная девушка, что она не сможет переспорить Кельоглана и она пошла с ним во дворец отца. Если уж говорить совершенно честно, то соскучилась она по своим сёстрам и родителям и хотела повидаться с ними. Долгим был их путь, но Кельоглан оказался замечательным попутчиком, он развлекал девушку разными весёлыми историями.

День закончился и солнце скрылось за горами, а путь ещё не кончается. Понял голубь, что далеко им ещё идти до ближайшего города, пошевелил он крыльями и предстал в сорока шагах перед ними всадник в зелёном кафтане и за пару мгновений перенёс их ко входу во дворец и тотчас растворился в воздухе. И вон входят они во дворец: впереди — Кельоглан, а за девушка с голубем Коджабеем на груди. Выглядела она как крестьянка из глухой деревни. Обиделись мать и сёстры, что пришла она в залатанной одежде и, что немало важно, без подарков, надулись они, а сёстрам к тому же было стыдно перед их мужьями за то, что у них есть такая родственница. Вместе с тем, держалась она гордо и независимо, не заискивала ни перед кем, не целовала рук, обуви или подолов платья.

— Она долго прожила на Кафадаге. — вступился за неё Кельоглан. — Её привёз к вам всадник в зелёном кафтане. Когда её муж, возвратиться из Индии, она и в одежды нарядится и наденет лучшие драгоценности, но, увы, сегодня, её руки пусты.

Бывало Кельоглан мог своими речами разжалобить даже камни, но уговорить сестёр Акгюль ему не удалось и они не признали её. Потому Серебряная девушка и Коджабей провели эту ночь в курятнике, но если два сердца сливаются в одно, тогда и курятник превращается в дворец.

— Ох, султанша! — сказал Коджабей, засыпая. — Мне так неприятно, что ты ночуешь здесь. Я мог бы одним взмахом руки поставить новый дворец на месте этого двора или унести тебя на родину на своих крыльях, но мы останемся здесь, чтобы проучить твоих сестёр. Завтра будет первый день состязания всадников и охотников, которое твой отец устраивает для двора и для народа. Я появлюсь на нём в виде всадника в белом кафтане. Только ты знаешь эту тайну, но никому её не рассказывай.

И вот утром забили барабаны и на празднично разукрашенной площади стал собираться народ и пришло столько людей, что негде было иголке упасть. А сутанши, вельможи, слуги и рабыни — вобщем, всё население дворца, собралось у окон и глазели вниз. Вспомнили спесивые сёстры о запертой в курятнике Акгюль и решили выпустить её на свободу и позвали её, а она робко примостилась у окошка.

На этот день было назначено конное состязание. Первым выступал сын старшего визиря, муж Золотой султанши, за ним сын младшего визиря, муж Алой султанши, затем все, чей конь был достаточно ловок для этого состязания. Вдруг появился всадник, одетый во всё белое, под ним был белый конь в белой попоне. Четыре круга сделал он по площади, четыре раза пролетел он по ней быстрее ветра, и все кто видели его, от удивления положили пальцы в рот, а затем над зрителями начали сыпаться лепестки роз, а сам таинственный незнакомец исчез. Что было потом никто не запомнил, ибо на площади, а, особенно, во дворце только и разговоров было — про этого загадочного белого всадника.

На второй день соревнования снова собрались зрители, было их вдвое больше, чем в первый день, ибо надеялись они увидеть что-то ещё более диковинное, чем то, что приключилось в первый день. И вот падишах объявил о начале рыцарских поединков. На этот раз Коджабей появился одетый во всё золотое, на золотом коне. Выехал он на арену, конь под ним играет, но не нашлось никого, кто бы осмелился с ним состязаться. Ждал он соперника долго, а затем направил своего коня на мужа Золотой султанши и поразил его в правый бок со словами "Такова, йигит, твоя судьба, прими её" но не убил, а, только ранил и ускакал прочь, поднимая пыли песка и пыли. От удивления золотая султанша даже выронила из рук на землю свою белокурую дочь.

— Что ж ты такая нетерпеливая! — сказала она Акгюль, поднимая ребёнка. — Этот красавец-йигит мог бы стать нашим зятем.

И она ударила Серебряную девушку по голове, та естественно не стерпела и дала ей сдачи, в результате чего завязалась потасовка, которую видели не только придворные и горожане, так что теперь темами для пересудов стали Золотой рыцарь Коджабей и драка султанш.

На третий день снова забили барабаны и на празднично украшенной площади народу собралось в десятеро больше чем в первый день и все ожидали какой-нибудь неожиданной диковинки. И их ожидания не обманулись: появился Коджабей на этот раз, одетый во всё голубое, на коне в голубой попоне. Стал он вызывать соперников на поединок, но никто не решился состязаться с ним и спрятали соперники свои головы под мышки. Тогда он вызвал мужа Алой султанши, сына младшего визира, поразил его в левый бок, сказав: "Такова, йигит, твоя судьба, прими её", но не убил его, а затем ускакал, подняв за собой облако пыли.

Зрителям только и оставалось как охать и ахать, вспоминая этот молниеносный поединок. Тогда розовая султанша выронила своего сына из рук на землю.

— Сестра, вот кто настоящий йигит! — шепнула она Золотой султанше, нагибаясь, чтобы поднять ребёнка, — а наши с тобой мужья — так себе. — А затем, обращаясь к Серебряной девушке, — Ах, если бы немного потерпела, тебе достался бы этот йигит, а нам он стал бы зятем.

И ударила её по голове, и Акгюль не стерпела и ударила в ответ. Завязалась драка. Мать сама в драку не полезла, но приказала рабыням побить Серебряную девушку. Такого унижения та вынести не смогла.

— О бессовестные рабыни, — воскликнула она, — у вас сердце замирает при виде этого юноши, так знайте, несчастные, что этот юноша, всем йигитам йигит — мой муж!

И тотчас, только она произнесла это к ней подлетел голубь, ударился о золочёную решётку окна и упал, обливаясь кровью.

— Эх ты, нетерпеливая! — говорил он с трудом. — Ты не смогла сберечь мою тайну, разве я достоин такого? Теперь ищи меня по свету. И пока не стопчешь на сапогах-чарыках семь железных подошв, не изобьёшь о дорогу железный посох — не видать тебе меня!

И голубь исчез, оставив на дорогом напольном ковру кровавые пятна. Мать, сёстры и рабыни, которые видели появление голубя совершенно не могли понять, что именно произошло, но кровь у них застыла в жилах от удивления и от встречи с чудесным. Да и сама Акгюль от того потеряла сознание и пришла в себя уже в своих старых покоях, где над её изголовьем склонились родители. Ей пришлось рассказать им удивительную историю своих похождений. Когда она подошла к концу мать заплакала и сказала:

— Давай я поплачу вместо тебя, ведь мы упустили птицу желания.

— Мы упустили не птицу желания, а птицу мира! — поправил её муж. — Не плачь, моя султанша, давай лучше я за тебя поплачу!

Но сколько бы они там, у изголовья младшей дочери, не плакали, а слёзы не могут вернуть потерю. Повелел падишах кузнецам выковать по ноге Акгюль железные подошвы на чарыки и железный посох под её рост и она приготовилась в дальний путь.

— Благословите меня! — сказала она уходя на поиски Коджабея. — Пусть свершится всё что суждено. Я отправляюсь на поиски моего мужа. Возможно, я пойду и не найду его, а, может, найду и не вернусь. — И они благословили её, вначале — отец её, потом — мать. После сказала она — А сёстрам моим передайте такие слова: "Всё, что вы мне сделали злого, вам же и достанется. Если меня сейчас слышит Аллах: когда я вернусь, потускнеет золото Алтынгюль и поблекнут алые розы Кирмизгюль".