Такое вот кино

— Так я не спорю.

— Саша, а как вам пришло в голову заняться кинотеатрами? — полюбопытствовала мама.

— Не приходило. Если честно, документы на свой первый кинотеатр я в карты выиграл.

Я положила вилку и уставилась в тарелку, на горку салата. Чувствовала полное бессилие. Что он несёт? Нашёл чем похвастать, ей-богу.

А вот Сашка, кажется, наслаждался произведённым эффектом, и даже на папу моего смотрел открыто, будто рассказывал смущающие подробности из своего прошлого хорошему приятелю.

— Мне было двадцать пять, и я понятия не имел, что делать с огромным пустующим зданием, которое грозило вот-вот развалиться. Да к тому же находилось оно не в Москве. Кинул документы на полку и забыл, вспомнил только через год. Заняться было нечем, денег не было, покупать кинотеатр никто не хотел, и я поневоле начал думать, что с ним делать. Придумать придумал, но денег так и не было, пришлось искать того, кто мог в долг дать.

— Не страшно было, столько денег в долг брать?

— Страшно, конечно. Но вытащил ведь кинотеатр, и дальше дело пошло. Теперь это отработанная схема.

— А в карты так и играешь? — вроде бы невинно поинтересовался папа.

Сашка также невинно моргнул.

— Так где? Законом запрещено.

И оба так сладко друг другу улыбались при этом, что я затосковала в душе. Правда, Емельянов поспешил развеять миф о своей порочности.

— Не азартный я человек, казино меня не прельщают. Это по молодости дурью маялся. Но, наверное, это судьба.

Я заметила, как мама обожгла папу взглядом, и постаралась вернуться к более спокойной теме.

— А родители ваши кто?

— Врачи. Старший брат тоже врач, хирург, а я вот по кривой дорожке пошёл.

— Обошли стороной медицинский институт?

— Не обошёл, — признался Емельянов с некоторым смущением. — По образованию я врач-аллерголог. — Он рассмеялся, а я уставилась на него в полном шоке. Сашка мой взгляд перехватил и вскинул брови. — Не смотри на меня так. Это было давно и неправда.

Дашка рядом фыркнула.

— Как посмотрю, у вас обалдеть, какие доверительные отношения.

— Душевность — куда важнее, — легко отозвался Емельянов.

Я только головой покачала, слушая его, но потом улыбнулась. Чувства были смешанные: вроде бы и стукнуть его хотелось за пустую болтовню, но с другой стороны, что-то было в его интонации для меня понятное и близкое. Я понимала его слова, его намерения, и это меня радовало. И, наверное, это было заметно со стороны, потому что родители расслабились и начали успокаиваться. А может, попросту смирились и приняли мой выбор.

— Интересный молодой человек, — шепнула мне мама, когда мы на кухню вышли.

— Правда? — позволила я себе усомниться. — Судя по тому, как папа себя вёл, чересчур интересный.

— Перестань. Он всех ваших с Дашкой кавалеров так допрашивает.

— Моих или Дашкиных? — проворчала я, заваривая чай. — У меня, кроме Вовки, и допрашивать-то некого было. А он, по понятным причинам, никакой ценности для правоохранительных органов не представлял.

— А Емельянов представляет?

У меня, признаться, рука дрогнула. Я обернулась к матери, осторожно проговорила:

— Это ты мне скажи.

Мама тут же поспешила меня успокоить.

— Я просто так спросила, ничего такого в виду не имела. Приличный молодой человек, так мне показалось, по крайней мере.

Я выдохнула.

— Ещё бы папе так показалось... Кстати, Завьялов тебе привет передавал, — ляпнула я неожиданно для самой себя.

— Серьёзно? — Я заметила, как мама усмехнулась. — Кто-то осмелел. При нашей последней встрече мне показалось, что Геннадий будет счастлив никогда меня больше не видеть и не слышать. А теперь приветы передаёт.

— Не знаю, что раньше было, а теперь он законопослушный гражданин, семьянин, и так далее по списку.

— Да, женился на дочке Филина. Я всегда знала, что он не такой идиот, каким прикидывается. Первый приспешник шефа.

— Так странно всё это слышать, — сказала я, наблюдая, как мама ловко выкладывает купленный в кондитерской пирог на большую плоскую тарелку. То, что пирог купленный, порадовало, выпечка ей никогда не удавалась, хотя она всеми силами экспериментировала, решив, после ухода с работы стать образцовой хозяйкой. А что за хозяйка, если пироги печь не умеет? Но, видимо, разочаровать дорогого гостя показалось маме неудобным, и пирог привезли из города, из любимой кондитерской.

— Почему странно?

— Кирилл Александрович... такой солидный, очень серьёзный.

— Да уж, от его серьёзности деваться некуда. — Мама протянула мне тарелку с пирогом. — Неси на стол.

Дашка встретила меня весёлым взглядом. Видимо, в моё отсутствие смогла, наконец, перетянуть внимание на себя.

— А мы снова говорим об Испании, — порадовала она. — Оказывается, твой отдых был очень познавательным.

Я насторожилась, замерла перед столом, держа в руках тарелку. Кинула быстрый взгляд на Емельянова.

— В смысле?

— Мы обсуждаем достопримечательности.

Сашка усмехнулся. А когда мы всё-таки покинули дом родителей, вышли за калитку и направились к машине, сказал:

— Твоей сестре это по наследству перешло. Правильно говорят: гены пальцем не раздавишь. Ей бы дознавателем работать.

Я расстроено вздохнула.

— Что она говорила, пока меня не было?

— Её очень интересовали детали нашего отдыха.

— Вот ведь зараза.

— Да, похоже, она догадывается, что мы помимо спальни посещали только клубы.

— По себе, наверное, судит.

Сашка рассмеялся.

— Теперь понятно, кто из вас двоих плохая девочка. Наверное, она очень хотела впечатлить твоими подвигами родителей.

— И что ты ей рассказал?

— Всё, что об Испании знал. Оказывается, не так уж и мало. — Сашка весело глянул. — Я у тебя молодец?

— Молодец, — согласилась я, правда, без улыбки. В этот момент я планировала месть младшей сестре. Очень хотелось придумать что-то коварное и невероятное.

Приехав в Яблоневку, я, наконец, поняла, насколько устала. И вроде бы, чем таким изматывающим сегодня занималась? А морально меня выдавили, будто лимон. Папа, с его подозрительным взглядом и вопросами с подковырками, Сашка, который поразил, меня в первую очередь, своей откровенностью, наверное, специально старался, и Дашка, изображающая из себя хитрую бестию. И ведь сестра свято верила в то, что ей это удаётся, всегда. А когда я пыталась донести до неё мысль о том, что она в такие моменты выглядит глупо, Дашка лишь откровеннее посмеиваться начинала. Что ж, я всегда говорила, что ум и красоту между мной и ею поделили, ей ума досталось немного, всё в длину ног ушло. А вот мне приходится труднее. И ноги не от ушей, и талия не осиная, а привычка рассуждать и всё обдумывать — явно моё. Вот и сейчас, не смотря на усталость, я ещё в машине принялась анализировать прошедший вечер. Кто что сказал, кто как посмотрел. И раз за разом в мыслях возвращалась к нелепому вопросу отца: не беременна ли я. И к Сашкиной реакции на это. А то, что он по дороге домой тоже молчал, меня отчего-то беспокоило. Я старалась украдкой, посматривать на него, почти тут же отворачивалась, но взгляд сам собой возвращался к его лицу. Довольным Емельянов не выглядел.

Как только в дом вошли, я туфли скинула, свет в гостиной зажгла, и обернулась на Сашку. Тот был задумчив, и первым делом открыл дверцу бара, достал бутылку виски. Признак плохой, но просто спросить его о том, что у него на уме, и с чего бы вдруг пропало настроение, смелости в себе не нашла.

— Выпить хочешь? — спросил он.

— Хочу, — неожиданно для самой себя согласилась я.

Сашка усмехнулся, плеснул мне в бокал виски, всего на несколько глотков, подошёл и присел рядом со мной на диван. Ноги вытянул, уставился на картину на стене напротив. Сделал глоток, с удовольствием, даже причмокнул.

— По-моему, всё прошло нормально.

Я посмотрела на него. У меня от алкоголя язык щипало, вообще, виски — это не моё, но после его слов, честно, захотелось выпить ещё.

— Саша, он мой отец.

— А я разве что-то говорю?

— Не говоришь, — проговорила я в сторону. — Зато ты при папе говорил много и охотно.

Емельянов бровь почесал.

— Ты просила меня не разговаривать с родителями об их работе. Я очень старался. Но твой папа... Тань, ну ты сама всё слышала. — Сашка руками развёл. И этот жест, признаться, меня здорово разозлил.

— Ты тоже постарался. Вместо того, чтобы сказать чётко и ясно, что ни к какому криминалу отношения не имеешь, начал хорохориться!

Сашка даже повернулся ко мне, сел боком, а взглянул с возмущением.

— Ты с ума сошла? Чтобы я начал твоего отца уверять, что чист? Мне только проверок не хватало!

— Что ты имеешь в виду? Мой папа, — твёрдым и хорошо поставленным голосом начала я заученную речь, — мой папа никогда не пользуется служебным положением в личных целях!

— Да? Знаешь, любимая, мне очень хочется в это верить. Прямо всей душой.

Я с дивана вскочила, пустой бокал поставила на барную стойку, а к Сашке не сразу в себе нашла силы повернуться. Дыхание переводила и пыталась справиться с обидой.

— Понятно. Значит, ты напрягся из-за папиного интереса. С какой-то стороны меня это радует.

— Во-первых, я не боюсь. И копать нечего, просто я всеми силами старался ему понравиться.

— Ага.

— Ага, — передразнил он меня. — А во-вторых, хотелось бы узнать, что за стороны у нас образуются. С какой именно стороны тебя это радует, а с какой нет?

— Не радует с той, что ты едва в обморок не упал, когда услышал про беременность. Ты бы себя видел в этот момент, Саша. — Я смерила его выразительным взглядом. Очень постаралась, чтобы взгляд был серьёзный, в меру укоряющий, и нисколько не отчаянный или расстроенный.

Емельянов глаза на меня вытаращил, даже рот открыл, демонстрируя всю степень своего возмущения. Даже руками развёл.

— А как я, по-твоему, должен был отреагировать? Когда твой папа на меня взгляд-лазер устремил и интересуется, что я с его дочкой любимой делаю ночами?

— Да, — с оттенком горечи согласилась я, — это был бы интересный разговор по душам.

— Вот именно. — Сашка голову рукой подпёр, устремил на меня умоляющий взгляд. — Тань, давай прекратим. Ну, о чём мы говорим? Разбираем, как было бы хуже всего. А хуже — не случилось. Это же отлично. И родители твои мне понравились. Надо только... притереться друг к другу.

— А ты собираешься притираться?

У него подбородок в сторону повело, я заметила, и смотрел Сашка больше не на меня, а в сторону. И я понимала, что он зол. Он зол, а я ещё больше его злю своими приставаниями, но поделать с собой ничего не могу, не могу остановиться.

— Таня, мы с тобой, кажется, всё решили. Мы поехали к твоим родителям, встреча родственников прошла на должном уровне. Или ты так не считаешь? — Он посмотрел на меня, а я промолчала. А Емельянов и ждать моего ответа не стал, вместо этого глухо поинтересовался: — Тогда что ты душу из меня тянешь?

Я сглотнула. Упёрлась рукой в стойку.

— У меня в последнее время такое чувство, что ты раз за разом делаешь мне одолжение. Я хочу поговорить — ты говоришь. Я хочу познакомить тебя с родителями — ты надеваешь костюм и знакомишься. Я хочу, чтобы ты хоть что-то положительное из всего этого вынес для себя — и ты старательно улыбаешься. Но ты не настолько хороший актёр, Саша.

— И я опять же виноват в том, что чего-то не чувствую? В том, что не чувствую того, чего хочешь ты?

Я отвернулась от него, губу от обиды закусила. А Емельянов с дивана поднялся, секунду медлил, я знала, что первым его желанием было из комнаты выйти. Но он себя пересилил и подошёл ко мне.

— Тань, ну, правда. Нам что, плохо? Зачем ты нагнетаешь? Я уже говорил тебе, что я хочу быть с тобой, что для меня это важно. И я сделаю всё, что ты хочешь. Но... — Сашка выдохнул, вполне обречённо. — Я не хочу детей. Это преступление? И да, это моё право, реагировать на столь неожиданную новость подобным образом. Я тоже не робот. Я тебя люблю, но, извини, я хочу точно знать, что происходит в твоей голове. Особенно, что касается нашего общего будущего. Особенно то, что касается детей. И говорю тебе честно: я не хочу. Я не готов. Я жениться не готов, и к детям не готов. — Он ткнул себя в грудь. — Это моё право.

Он всё-таки пошёл к лестнице, а я вслед ему проговорила, точнее, поинтересовалась, понимая, что задохнусь, если не озвучу свой вопрос:

— То есть, ты считаешь, что я могу забеременеть специально, чтобы тебя на себе женить?!

— Я этого не сказал.

— А к чему тогда была эта пояснительная речь?

Емельянов обернулся на лестнице и неожиданно рявкнул:

— Я этого не сказал! — Заставил себя выдохнуть, и добавил тише: — Пойдём спать.

Первым моим желанием было кинуть в него чем-нибудь, а затем вызвать такси и уехать. В тот момент мне было неважно, что я почувствую, оказавшись в квартире родителей в одиночестве, какой реакции от Емельянова буду ждать завтра... я попросту задыхалась. И вместо того, чтобы собраться и уехать, вышла на веранду, села в кресло качалку и зло оттолкнулась ногой. Сашка за мной не вышел. В спальне наверху зажёгся свет, на газоне перед домом появилось жёлтое пятно, я смотрела на него и слёзы глотала. Обидно было до ужаса. И не от того, что Сашка мог усомниться в моей порядочности и честности, дело было в том, что он на самом деле всего этого не хотел. Я видела это по его глазам, я отчётливо расслышала это по его тону. Он не хотел, и всё это было ужасно. И я совершенно не понимала, как мне себя в дальнейшем вести. Сделать вид, что меня это не волнует, что меня всё устраивает? Просто жить дальше, как жилось, любить его... Ведь нам на самом деле хорошо вместе, вдвоём. Но как долго это продлится? У любых отношений должно быть будущее, какое-то развитие. Правда? Я так думаю. Но, видимо, это самое развитие мы с Емельяновым понимаем по-разному. На самом деле обидно.

Утром он меня поцеловал. Очень осторожно, в щёку, я сквозь сон едва почувствовала. А потом будто очнулась, глаза открыла, вдруг испугавшись чего-то, и увидела, что Сашка уже одетый, сидит на краю постели. Понял, что я проснулась, и снова наклонился, ещё раз приложился губами к моей щеке.

— Мне на работу пора. Я позвоню позже, хорошо?

Я кивнула. Глаза от него не прятала, просто щурилась, делая вид, что ещё не до конца проснулась. Просто встретиться с ним взглядом отчего-то не получалось. Сердце нервно подпрыгивало, было неловко и это не могло поднять настроение. Поэтому я негромко пообещала ждать звонка, спросила: позавтракал ли он, а когда Сашка лишь отмахнулся, спорить не стала. Пусть идёт, пусть. Мне нужно время, чтобы принять ситуацию, заново освоиться, и лучше это сделать без него. Но на ещё один короткий поцелуй, на этот раз в губы, ответила. Правда, вся эта любвеобильность с утра в исполнении Емельянова напоминала больше попытку подлизаться.

И он на самом деле позвонил, что меня даже удивило. Обычно Сашка к обещаниям подобного рода относился достаточно легко, звонил и давал о себе знать, только когда сам заскучает или беспокоиться начнёт. А тут позвонил, спросил о том, как у меня настроение, и даже на обед пригласил.