Тень - это место для страхов

А потом...

О камень лязгнуло железо. Послышался звук раздираемого по швам платья. Женский крик и грубый мужской вопль. Перед глазами Каланчи появился полыхающий передник.

Огонь, лязг, крики...

Он снова будто бы вернулся в тот самый день. Нет, нет, не так. Тот самый день выбрался откуда-то из уголков его подсознания и воплотился в реальности. По каменным стенам бродили всполохи пожаров, кругом шла резня, женщин и детей насиловали и убивали.

Но в этот день он, Корвел Бладхоук, не сопливый пацан с одним луком. Сейчас он может вмешаться в происходящее и остановить резню.

Каланча резко развернулся вокруг своей оси и обратил раскрытую ладонь к ближайшему стражнику. Связка щупалец вцепились в стражника со всех сторон; они проникали любую щель его доспеха, терзали горло, подмышки; хлюпая, выдавили его глаза и глубоко вошли в черепную коробку. Одним усилием воли Корвел вернул все щупальца в свою ладонь и атаковал второго стражника. Его тело врезалось в стену и поползло вверх, скрежеща о камень доспехами. Когда Каланча понял, что противник уже мёртв, он с возгласом отвращения отшвырнул его тело. Оно грузно шлёпнулось рядом с первым мертвецом.

Корвел шагнул к воровке, забившейся в угол, и тихо сказал:

— Не бойся, ничего плохого больше не произойдёт.

Девушка взвизгнула, сжимаясь в комок, но рядом уже была Шорох:

— Глотка, это я, Шорох, — зашипела она, — пошли отсюда быстрее.

Глотку — "Ну и имечко", — успел подумать Корвел — долго просить не пришлось. Вскочив, она прижалась к Шорох, глядя испуганными глазищами на Каланчу.

— Я тебя спас, — сказал он обиженно.

— Спас, мать твою, — прошипела Шорох. — Уводи нас отсюда быстрее!

Всё ещё чувствуя обиду, Корвел повёл девушек по переулкам. Он часто оглядывался, выискивая возможную погоню, но их никто не преследовал. Возможно, никто даже и не видел того, как он убил этих ублюдков — на улицах даже ночью слишком мало народу. Поплутав с четверть часа, Корвел остановился. Они находились в пяти кварталах от дома Селены. Достаточно, чтобы, случись что сейчас, туда можно было бы вернуться позже, не подвергая себя опасности.

— Всё, — буркнул он, — здесь мы в безопасности.

— Да уж, — нервно сказала Глотка. — С тобой-то уж точно.

— Заткнись, — прошипела Шорох.

— Нет-нет, я, конечно, благодарна, что вы меня от стражи спасли, но я на мокруху не подписывалась, ясно?

— Ясно-ясно. Ты здесь вообще что делаешь?

— У тебя можно спросить то же самое, — фыркнула Глотка. — Ещё пару недель назад мы с тобой вместе вспарывали кошельки на площадях, а сейчас посмотри-ка какая матрона! Где шмотки такие своровала? Я тоже туда хочу!

— Я не своровала, — как будто стыдливо призналась Шорох. — Я...

— Вижу, вижу, с этим типом снюхалась, — воровка зло посмотрела на Корвела. — Не знаю, как у них, благородных, а нас за у... за такое дело на площади повесят.

— Я не благородный, — подал голос Корвел. Он слушал девушек в пол-уха, ожидая возможного нападения.

— Плевать мне, кто ты, — прошипела Глотка, — даже имя знать твоё не хочу. — Она снова перевела взгляд на Шорох. — Да уж, подруга, поднялась ты, — она хихикнула. — А, кстати, как я здесь оказалась-то! Меня же неделю назад и правда повязали. Ну, думаю, сидеть мне в тюрьме до тех пор, пока не сожрут. Но повезло. Пришёл какой-то тип, странный такой, выбрал из всех наших в камере двух самых симпатичных и спрашивает: чего, мол, сделаете, чтобы на свободу выйти? Ну, я говорю, что всё, что его благородию захочется, а вторая ломаться давай. Короче, помыли меня, переодели, накормили и к какому-то дедку отвели. — Глотка зажмурилась от восторга. — Какое я у него вино пила...

— А дальше-то что? — нетерпеливо спросила Шорох. Она тоже постоянно озиралась, видимо, желая уйти отсюда подальше.

— Да ничего, отсосала ему, а он потом в слёзы. Иди, говорит, куда хочешь, нечего такую молодую жизнь губить. — Глотка хихикнула и подмигнула покрасневшей Шорох. — Если бы тебя хоть раз поймали, и не такое пришлось бы делать. Ладно, бывай. — Воровка буквально испарилась.

Нет... Корвел видел её. Не собственными глазами, а чем-то внутри. Он мог догнать её и выпотрошить. Чтобы она не привела помощь, конечно. А потом...

— Корвел, — позвала Шорох. — Корвел!

Каланча, согнувшись, блевал на мостовую. У него чудовищно кружилась голова. Закончив, он отошёл на пару шагов, уселся прямо на мостовую и обхватил голову руками.

— Что... что я сделал? — спросил он. — Что я натворил?

Шорох приблизилась к нему и обняла его за плечи. Она говорила что-то успокаивающее, но он не слушал.

"Чудовище, — шептал кто-то внутри него, — ты чудовище. Вспомни того парня, с которым ты пил кислое пиво в подворотне. Что он сказал тебе? Что твоя мать, как и у него, была шлюхой, раз ты побираешься? И что ты тогда сделал? Забил его. Насмерть забил. Пинал его, бил кулаками. Как и сейчас у тебя перед глазами был тот день, ты буквально видел, как этот парень насилует твою мать раз за разом, и бил его за это...".

Корвел тяжело поднялся, оттолкнув Шорох.

— Мне надо идти, — с трудом сказал он.

— Куда? Стой же!

— Идти, — повторил Корвел. — Я прогуляюсь и вернусь, хорошо?

— Но...

— Просто мне надо прогуляться, — сказал Каланча уже пустоте.

Он бежал. Куда — он не знал и сам. Казалось, что если убежать сейчас куда-нибудь далеко, решатся все его проблемы. Не будет того дня. Не будет сегодня. Возможно, и его не будет. Он просто добежит до края света и свалится в преисподнюю, туда, где ему самое место.

"За что? — шептала вся его суть. — За что ты убил их?".

Корвел остановился и опёрся на стену. Хорошо, что почти нет прохожих. Хорошо, что его никто не видел. В этот момент ему было плевать на то, что он оставил Шорох одну. Плевать, что она, возможно, не знала обратную дорогу. Ему нужно было сбежать. От самого себя.

В тот день, сам того не зная, он стал чудовищем, но чудовищем в человеческом обличье. Что ему остаётся делать теперь, когда он чудовище, машина для убийства, ещё и физически?

— Эй, парень, всё в порядке?

Корвел резко обернулся на голос. Рядом стоял подвыпивший мужичок. Он, оказывается, стоял у крыльца какой-то таверны.

— Что-то случилось? — продолжил расспросы нечаянный собеседник.

— Ничего, — ответил Корвел. Его горло пересохло. Он знал, что ему нельзя пить в таком состоянии, но...

— Ничего такого, чего нельзя было бы залить парой кружек эля, — ухмыльнулся Каланча.

— Вот это наш разговор...

Шорох встретила его около полудня. Он был чудовищно пьян, измазан в грязи. И крови.

Девушка в ужасе шагнула к нему навстречу. Она боялась увидеть тот взгляд. Вытаращенные немигающие глаза, абсолютно пустые, с расширенными зрачками. Но у Корвела были глаза просто пьяного вдрызг человека.

— Я подрался, — сказал он, усаживаясь прямо на половик. Он говорил вникуда, ни к кому не обращаясь. — Подрался. Но никого не убил. Больше не убил. Я правлюсь. Справлюсь. Тот день больше не придёт, понятно?

Шорох не понимала, о чём он говорит, но кивала, одновременно стараясь стащить с него разодранную куртку.

— Я не чудовище, — пробормотал Корвел, — не чудовище. — Его взгляд впервые сфокусировался на Шорох. — Ты веришь мне?

— Верю... — прошептала она в ответ.

— А я — нет. Нет, понимаешь?

Воровка думала, что он сейчас расплачется, но гримаса страдания на его лице сменилась яростью.

— Не чудовище! — прошипел Корвел. В его глазах полыхнул такой огонь, что Шорох снова испугалась. Но почти сразу взгляд Каланчи погас.

С трудом ей удалось увести его спать.

— Ничего, — сказал Риппер. — Как в воду канул. Никто такого не видел.

Риппер лгал. Он не искал этого Корвела. Если уж им суждено найти друг друга, то это произойдёт. Вместо того чтобы искать, Риппер ходил по улице. Туда-сюда, больше ничего. Просто каждый раз количество шагов, которое он делал, отличалось от четырёх.

— И у меня тоже, — раздражённо буркнул Щелбан. — Да уж, в Столице столько народу, что вот так сразу никого и не найти.

А в кошельке всё меньше денег. Нет, денег-то ещё достаточно, просто Щелбан решил, что нужно ограничиться суммой в двадцать марок. Но, судя по всему, у него это не выйдет — приходится кормить ещё двоих, снимать две комнаты... Хорошо, что девки достаются ему почти забесплатно.

— Ещё один день в жопу, — буркнул Щелбан вслух. — Поискать бы его ещё, но сейчас уже слишком опасно...

— Вообще-то, — гордо сказал Лоскут, привлекая к себе внимание. — Вообще-то, я ещё ничего не рассказал о своих успехах.

— И что же ты можешь рассказать? У тебя из успехов за последние дни только постельные.

— А вот и нет, — Лоскут ощерился неприятной улыбкой от уха до уха. — Я тут болтал со стражей. Корвел им не попадался, по крайней мере, тем увальням, с которыми я разговаривал. Но! Они рассказали мне об одном случае, случившимся прошлой ночью. — Наёмник многозначительно замолк.

— Ну, не томи! — зарычал Щелбан.

— В общем, ночью погибло два стражника. Те идиоты, с которыми я разговаривал, знали это абсолютно точно, но вот в то, как их убили, не верили. А всё дело в том, что уж очень странно их убили. Как будто проткнули копьями. Ну, похоже на то. Вот только у копий были зубы. К тому же, одного стражника как будто подняли до середины стены, а потом отшвырнули на сорок футов. И стражник этот был не из маленьких.

— И что? — раздражённо спросил его напарник. — Очередная...

Щелбан замолчал. А потом ухмыльнулся.

— В каком, говоришь, это было районе города?

— Десять марок премии, — осклабился Лоскут. — И тогда я подумаю, сказать тебе или нет.

Щелбан выбросил монеты на стол. Всё равно они вернуться к нему, когда он прикончит Лоскута.

— Мы же не сейчас пойдём его убивать? — равнодушно поинтересовался Риппер.

— Нет. А что?

— Пойду, похожу.

Он ушёл.

— Странный парень, — пробормотал Щелбан.

Лоскут коротко кивнул. Он не собирался рассказывать Щелбану, что видел. Какая ему от этого печаль? Всё равно, когда они убьют Корвела, он прикончит их обоих.

* * *

XXIII

Под колесо фургона попал камень. Тряхнуло так, что половина солдат, сидящих на узких и неудобных скамьях, повалилась на пол. Вторая половина поддержала пострадавших потоком смачной брани. Брандту повезло — он на скамье удержался.

— Гладкая ж дорога была, — прорычал сосед справа, Шмяк, потирая ушибленный о скамью локоть. — Всё, мать их, за неделю засрали.

Сосед слева, Рихард, в ответ издал лишь невнятный звук, выражающий то ли согласие, то ли желание сблевать. Брандт его прекрасно понимал: он тоже вчера порядком перебрал. Но всё же ему было лучше, чем соседу. Проблема Рихарда в том, что его постоянно укачивает. Он поэтому в конницу не пошёл, хотя лошадей любил до безумия.

— Что там было-то? — раздался чей-то голос из глубины фургона.

— Ни хрена не видно, — заорал кто-то из заднего ряда. — Холмик какой-то.

— Всё, мать их, засрали, — повторил Шмяк.

Брандт пожал плечами.

— А вдруг там был труп? — спросил кто-то.

— И что?

— Ну... как-то... это не по-человечески.

— Ему уже плевать... Ах, мать твою!

Второе препятствие было серьёзней первого, теперь уже на пол повалились практически все. Звук был такой, будто встряхнули мешок, полный железа.

Брандт, выругавшись, снял шлем, закрывший ему глаза из-за ослабленных повязок. Он утёр пот и положил его на колени. В телеге было чертовски душно и жарко, так что шлем можно надеть потом, когда уже действительно начнётся боевое задание. Больше половины ребят сидели без шлемов, так что хоть не одному пропадать.

— Куда же мы едем? — спросил Шмяк, когда все более или менее успокоились.

— В Столицу, — раздражённо ответил Брандт. Он безуспешно пытался заснуть.

— Но зачем?

— Заткнись уже, а?

Шмяк обиженно замолчал.

Дорога пошла получше, но Брандту не спалось. Его на самом деле мучали те же вопросы, что и Шмяка. Дело выглядело довольно мутно, если не сказать — странно.

Их собрали три часа назад, перед закатом, погрузили в фургоны — три из пяти фургонов шли порожняком — и отправили на ТУ сторону. Секретное задание короля, вот и все объяснения. Не желающих ехать в Столицу пригрозили повесить, поэтому никто не брыкался.

Ещё страннее было то, на это "секретное королевское задание" отправили именно их — штрафников. Восемьдесят человек отменного войскового сброда. Проворовавшиеся сержанты, нарушители распорядка, убийцы, дезертиры. Их вина была достаточной, чтобы они навсегда остались рядовыми с урезанным жалованием и маленькой пенсией, но виселицы они не заслужили. Официально. Брандт знал здесь с десяток парней, по которым буквально рыдал ближайший берёзовый сук.

Час назад они встретили конный разъезд из двенадцати человек. Свободная армия. Чёртовы дезертиры. А им даже премии обещали за несение службы ЗДЕСЬ. Брандт завидовал им. Он сам был дезертиром — сбежал с поля боя два года назад, когда они убивали какого-то герцога... то есть наводили порядок. Или свергали тирана. Обычно операции на юге называли так. Три дня Брандт бродил по лесу, пока не наткнулся на арьергард королевской армии. Его побег не повлёк за собой больших потерь, так что ему дали двести палок, а не повесили. Чёрт, да у него на спине живого места нет, всё в шрамах. А этим...

Впрочем, если верить магам, то нынешние дезертиры никогда не выйдут на солнце. А они в безопасности. "Главное, чтобы на вас не попал солнечный свет, прошедший через остров, так что ночью можно спокойно ходить под Тенью", так сказали им. Оставалось только верить на слово. Так что, вполне возможно, Брандту повезло куда больше — его старый полк потерял сто процентов личного состава. Кого убили, кто сбежал, а кто ослеп.

— Сколько ещё ехать? — тупо просил Рихард.

— Да кто ж знает? — буркнул Шмяк.

— Я больше не выдержу...

Брандт попробовал двинуться вправо, но у него не вышло — уж слишком они плотно сидели. Оставалось только зажать нос и стараться не слушать.

Остаток поездки обещал превратиться в сплошной ад.

Брандт неглубоко дышал ртом и слушал, как скрипят колёса. А потом...

Как будто бы тряхнуло телегу. Но почему он оказался здесь, в детстве? Пахло земляникой, рядом сидела сестра, которая скончалась от чахотки пятнадцать лет назад.

— Брандт, очнись! Брандт!

Брандт попробовал встать с бревна, на котором сидел, но тело не слушалось.

— Спи, Брандт, — сказала сестра. — Спи.

Тело рядового Брандта, ударившегося во время падения виском, решено было выгрузь на обочине.

— Быстрее, быстрее... да быстрее же!

Каша и без того торопился. Но они не успевали.

— Стоять! Кто здесь?!

— Твою мать, — ругнулся Стальной Молот. — Каша, давай-ка задержимся.

Головорез послушно остановился. Молот вытащил свои катары, а Каша взялся за кинжал.

Ну кто мог подумать, что дворец охраняется? Каша самолично был здесь вчера. И никого. Он упёр груду позолоченной посуды, которая оказалась полным дерьмом — всё самое ценное уже растащили. А сегодня — пожалуйста, стража.