Когда цветёт багульник

Парень относился спокойно к тому, что его взгляды не всегда совпадают с чьими-то, но всё равно насупился.

— Я понял, но у меня могут быть свои тайны, может, всё-таки договоримся?

Толя развёл руками.

— Ваня, я тебя умоляю...

Выслушав Толю, Терёхин вызвав Ваню в кабинет и с ходу, налетел на расстроенного парня:

— Ваня, что за комедию ты играешь?

Иван повздыхал и растягивая, словно резинку слова, произнёс:

— Это серьёзное дело. Мне надо попасть в монастырь. Точка.

Терёхин пристроил обе ладони на стол. "Спокойно, спокойно..." Получилось не просто спокойно, но и с насмешкой:

— Вот это я понял. Меня интересует, что ты там забыл?

Помедлив ещё, Иван сказал правду.

— Девушку.

— Какую?— опешил Славка. "Вот это поворот!"

— Таню Сидякину.

Терёхин растерялся. Известие о том, что подружка сына в монастыре привело его в шок.

— Как Таню? А что она там делает?

Ванька вздыхая бубнил:

— Ушла в монастырь. Хочет постричься в монашки. Мать в истерике...

— Что за блажь?— забарабанил обеими ладонями по крышке стола Славка.

— Из-за отца. Решила так искупить грех. Втемяшила в свою головёшку, что, спасая меня, предала отца.— Отвернулся, махнув рукой, устало Ваня.

— Мура какая,— не выдержав, поднялся и Терёхин.

— Факт, мура и есть.

Он поднялся из-за стола и, не зная что делать, с той правдой, которую выбил из сына ходил по кабинету вроде маятника. Встав напротив, он в недоумении пожал плечами.

— Но что ты можешь сделать, это её жизнь и её выбор.

Иван тоже не усидел на месте. Они стояли друг против друга. Глаза в глаза.

— Ты не понял отец. Я её люблю. И у меня с ней всё уже было.

— Что-то я не понял ничего,— опешил Славка, ища своим рукам место в карманах.

Иван поймал взгляд отца и, не выпуская его, прямо сказал:

— Что тут непонятного. Спал я с ней, как мужчина. Теперь понимаешь. Это моя женщина. И я имею право решать, что с её жизнью делать.

Славка растерялся, что в таком случае должен делать отец он просто не знал. "Не скажешь же ему, чтоб подождал, а самому бежать к Любаше за советом. И потом она на последнем месяце беременности ей только этого ещё до полного счастья не хватает",— тёр вспотевший лоб он. Чеши не чеши репу, а надо что-то решать. Вот тебе и молчун неуклюжий. Красавицу подцепил, да ещё и в кроватке повалял. До чего ж они прыткие теперь. Собственно о чём речь, он в его годы уже был женат. И тоже попался на сексе. Думал слаще не бывает.

— Вань, а может, оставить всё, как есть. Знаешь, не зря говорят, что не делается всё к...

— Я догадываюсь, ты по себе судишь. Но у меня другой случай. Она меня любит и её чувство ещё сильнее моего. Таня Любу напоминает, а не ту про которую ты подумал.

Славка отступил. Что, правда, ломать парня. У каждого свой путь к истине и судьбе.

— Пусть будет по-твоему. Я в принципе согласен. Но при одном условии.

Иван кивнул.

— Говори.

— Потерпи недельку, пока мама родит. Посидите с Артёмкой с ней дома.

Против такого условия Иван не возражал.

— Договорились.

— Тебя монашкой, не представляю,— засмеялся отец, обнимая его.

— Я тоже,— улыбнулся и Ваня, прижимаясь щекой к его щеке.

— Как ты на такое безумие решился?

— Пап, не начинай всё сначала. Выхода нет.

— Давай я встречусь, поговорю...

— Бесполезно. Я должен всё сделать сам.

Терёхин сдался.

— Будь по-твоему. Только если попадёшься, не тормози, проси помощи.

— Ясно.

За Любой следили все. Чтоб не споткнулась, не упала, чтоб вовремя ела и гуляла. Все ждали вот— вот. Артём постоянно прикладывался к животу матери, а, получив толчок ребёнка восторженно вопил:

— Он со мной поздоровался, он живой.

— Горе луковое,— теребила его вихры Люба, ведь в 11 класс пойдёшь. Жених уже. Взрослеть должен.

— Вот ещё влюблённых в нашей семейке и без меня хватает. А мне и так славно.

Ждали, ждали, готовились, а всё равно роды начались неожиданно. Люба долго терпела, надеясь, что отпустит и только поняв, что это тот сигнал, какого она ждала, позвонила Славе. Тот, бросив всё и примчавшись на всех парах домой раскалял телефон, вызванивая докторам. Когда Ваня приехал домой, во дворе уже стояла "скорая", а отряд акушеров колдовал в приготовленной комнате над стонущей матерью. Мимо, всё как будто по делам, бегал растерянный отец. Медики привезли с собой всё: начиная от аппаратуры и кончая обслуживающим персоналом. Все в одинаковых голубых костюмах и белых марлевых повязках, они навевали на жалеющего мать Артёма тоску. В наши дни, организовать роды дома, оказалось не проблемой. Можно всё, лишь бы платили. А Терёхин заплатил хорошо. Но, глядя на притихших ребят, сомневался уже в правильности своего решения. Он и сам представлял это немного по-другому. А если честно то совсем иначе. Возвышено и красиво. А Люба стонала и мучилась от боли и к тому же дело сделано, всё на мази, теперь поздно, что-то там переиначивать и вся семья толклась под дверьми в ожидании появления нового родственника. Люба отказалась делать УЗИ и сейчас всех завораживала интрига. Кто ж родиться?

— Ну, чего вы прыгаете?— усаживал на места сыновей отец,— выбор-то, как я понимаю, у нас небольшой, если не мальчик, то девочка.

— Лучше б мальчик,— вздыхал Артём.

— Чего так?

— Что с той куклой делать, а с пацаном всегда общий язык найти можно. Мы вон с Ванюхой... подуемся маленько и разговариваем.

— Вот ведь философ выискался,— начал было Славка и не докончил..., крик ребёнка резанул уши. Его ждали с нетерпением и всё равно, он прозвучал неожиданно резко, заставив вздрогнуть и наполняя счастливой музыкой вмиг оттаявшие сердца.

— Девочка! У вас дочка,— улыбались глаза акушерки измученной схватками и родами Любе.

— Славу позовите, пусть посмотрит,— запёкшимися губами прошептала она.

Вошедший, несмело, бочком Терёхин, увидев белую, как полотно жену, онемел. О том, что роды не лёгкий и весьма болезненный процесс он не подозревал.

— Доктор, что с женой. Любаша, как ты себя чувствуешь,— отмерев, засуетился он.

— Успокойтесь Вячеслав Николаевич. Нормальное состояние после родов. Это ж не простой, трудоёмкий процесс. Она молодец, хорошо родила. Всё в пределах нормы. Около неё останется наша сиделка и медсестра. Присмотрят за ней и за ребёнком.

— Слава, посмотри, какую красавицу ты мне подарил,— шептала Люба, целующему её пальчики мужу.

Когда последние следы родов были убраны, в комнату разрешили войти ребятам. Поздравить маму и посмотреть сестрёнку.

— Жаль, что не пацан, но сойдёт.— Поцеловал мать в щёку Артём.— Тебе же тоже, как не крути, подружку надо. Нас у папы двое.

— Ну, спасибо за понимание,— улыбнулась Люба, притянув к себе сына,— от души отрываешь.

— А, что всё честно, ты мучаешься, рожаешь и всё мимо, не тебе. Теперь подружка.

— Мамуль не слушай ты этого балабола и поправляйся,— чмокнул её в щёчку Ваня.

— Давайте я сам перенесу жену на кровать.— Оттеснил Терёхин медиков, пытающихся поднять Любу.— Ваня, беги, открой дверь в спальню. Маме надо отдыхать.

А к дому уже мчал Сергеевич, везя полмашины цветов.

— Артём, встреть оранжерею и проводи врачей. Там домоправительница всё знает насчёт того, что дать и сколько, а я около мамы посижу. Побаюкаю её. Не мешайте нам, а то ещё ребёнка разбудите.

Но Артём на цыпочках исправно, каждый час пробирался заглянуть в кружевную корзину. И так же на цыпочках, улыбаясь, удалялся. Неделю с охотой ребята по десяток раз за день бегали смотреть малую. Он толкался за спиной матери, наблюдая, как та её пеленает. Стоял в дверях затаив дыхание во время кормления грудью, когда малая захлёбывалась и сопела, с жадностью поглощая материнское молоко. Когда она насытилась ем удали её подержать. Ваня терпеливо уступал свою очередь покачать пищащий свёрток Артёмке. Купали тоже всей семьёй. У Любы не переставали блестеть глаза счастливыми слезами. Спазм то и дело сдавливал ей горло. Плескаясь, как головастик, под восторженные вопли Артёма, она становилась любимицей. Крестили дома. Батюшка с большой радостью согласился приехать сам. Все привыкли к её присутствию и бежали на первый же призыв малышки. То, что случилось дальше, не объяснялось ничем. Девочка исчезла вместе с женщиной оставленной медиками на неделю приглядывать за ней. Она просто положила её в хозяйственную не большую сумку и ушла. Никому, естественно, не пришло в голову обратить на это внимание. Столбняк напал даже на Сергеевича.

— Картина дрянь. Кто она не знаем. Лица не видели. Всё время же под маской. Куда ушла, не ведаем. Толя гони в роддом и выверни там всё на изнанку. А мы тут покумекаем.

— Сергеевич, что это?— стонал Славка.

— Босс, в твоём списке не так много женщин, которые ненавидят тебя до такой степени. Думай?

Терёхин въехал кулаком в собственную ладонь.

— Тут и голову ломать нечего только одна.

— Мать Вани?— на всякий случай уточнил Сергеевич.

— Угу.

Он крепко тряханул его локоть.

— Погоди, погоди. Это ниточка. Похоже, за Ивана Сидякина мстит.

— Сучья любовь, Сергеевич, тоже любовь.

— Ох, зря мы её со счетов сбросили. Насчёт её любви у меня большие сомнения, но потеря кормильца, это веский аргумент взбеситься. Погоди-ка, Толя звонит,— схватился он за телефон.— Алло. Слушаю я тебя, говори. Понял. Мы тут с Николаевичем так примерно и кумекаем.

— Что?— от нетерпения дёрнул его Тёрёхин.

Сергеевич развернулся к нему:

— Всё точно. Она. Жену успокой.

— Привёз уже психотерапевта. Мало помогает ей это. Сидит в одну точку смотрит, ни ест, ни пьёт. Почти на грани потери рассудка.

— Ты поговори с ней, пусть молоко посцеживает, чтоб не перегорело. Малышку найдём, кормить надо будет.

Он кивнул и тут же взвыл:

— Не понимаю.

— Чего тебе непонятно? Стервозина такая, если она Ваньку не пожалела на смерть обрекла, ради прихоти любовника, то что ты с этой суки можешь ждать и хотеть? Ведь не могла же она не понимать, что он его уничтожит. Мы с Иваном ездили к тому заброшенному пересохшему колодцу. Где его держали. Точно гранатами закидан, не блефовал Сидякин. А ты сопли распустил, "не понимаю". Мне такие, как она, шибко понятны. Мне непонятно другое, как умные мужики попадаются на их удочки, когда в жёны берут.

— Что теперь об этом говорить, искать надо. Всё, что можно, я уже поднял, но пока никаких результатов.

— Найдём.

— Она может её просто утопить, или кинуть в такой же, как Ваню колодец.

— Хватит себя накручивать. Зачем ей убивать. Её цель сделать гадость. А убивать нет, не должна. Она ж не сомневается, что мы выйдем в считанные часы на неё и понимает, чего ей это будет стоить. Просто подкинет куда-нибудь, чтоб нагадить тебе и вся недолга. Голову на отсечение даю. Выяснив, что Люба беременна, план задумала, для этого и в роддом устроилась. Пронюхала, где та на учёт встала, туда и приткнулась.

— Как узнала?

— Проще простого обзвонила всех гинекологов в больницах вот и всё.

— Но это ж не просто. Титанический труд.

— Тебе гадость сделать невтерпёж было, она гнала и силы давала.

— Ты прав, будем рассматривать неудачу, не как повод для самобичевания, а как новый опыт. Поразмыслим, какие ошибки и почему мы допустили. Сделаем выводы. О плохом думать не будем, а то козлом заскачешь. Давай искать стерву эту. В этот раз она от меня даже с мылом не выскользнет.

— Вот это по-нашему.

— Ищи Сергеевич, ищи.

Ваня, услышав от разговаривающего с Толей Сергеевича, кто была та женщина, что похитила сестрёнку, посерел. Найдя отца в кабинете, он обнял его, и потеревшись подбородком об отцовское плечо спросил:

— Пап, из чего она сделана?

— Не знаю сынок, но то, что душу в неё забыли вложить это точно. Я могу объяснить это её сумасшедшей любовью к Сидякину, но Сергеевич сомневается. Да и я сейчас думаю, она всегда была такой. Женщиной любящей только себя. И бесится сейчас по простой причине. Прищемили хвост и перекрыли доступ к кормушке. Будем ждать. Деньги запросит...

— К слову о любви, я иду завтра за Таней. Нечего больше тянуть. Ещё не хватало там какой беде случиться.

— Толю возьми и ещё пару человек для страховки. Постарайся продумать всё ещё раз.

— Я понял отец.

Захватив тяпку и пристроившись к монашкам, что работали на грядках возле стен монастыря, он беспрепятственно попал вовнутрь. Никто ни к кому не присматривался. Каждая была при своих думах. Это ему на руку. Дождавшись, время молитвы, без особых трудностей высмотрел Таню. Бледная, с запавшими глазами, девушка, мало напоминала щебетунью Танюху. Последовав за ней до её кельи, он немного растерялся, считая двери: "Все под одно, хоть крест ставь, как в "Али — бабе и сорока разбойниках". Теперь надо искать дверь в подземных ход. Их тут сотня не меньше и все на замках. Голова от дум разорвётся. Вот будет номер, если и она на ключике. До ключей мне точно не добраться и Танька пропадёт в этой живой могиле. Стоп! только не паниковать, ничего пока не известно. Будем искать. Главный вход наверняка в самом здании, а запасной, что по ответвлению, может находиться и где-то во дворе, в пристройках". Взяв стоящие в углу кули с мусором, он заторопился во двор. Ему пыталась помочь какая-то сердобольная монашка, но он ловко вывернувшись, проскользнул дальше. "Надо же, как вошёл в образ, за горбатую старуху сошёл за милую душу, а сомневался, что смогу. Не отвлекайся по пустякам и думай где? Чтоб ответить на этот вопрос, надо обойти всё, но под каким предлогом? Что собственно думать, что в руки плывёт тем и воспользуюсь. Уборка так уборка, вон как все вокруг снуют, наводя порядок. И чего они тут всё метут и трут постоянно, и так дисциплина круче чем в казармах. Всё драится до блеска и стёклышком скоблится". Облазив места, где целесообразно смотрелся мешком мусора, причём один и тот же, сроднившись с ним, он не додумался его поменять, Ваня наткнулся на несколько закрытых на старинные замки дверей, но мощная среди них была только одна. И она находилась не далеко от мусорных баков. Заставленная пустыми старыми ящиками, железными бочками и кадками. Сделанное по подобию входа в погреб сооружение уходило ступенями вниз. "Сюда точняк не добраться. Много шума и весьма привлекательное зрелище для женского монастыря — монашка, играючи кидающая бочки",— расстроился он. Страшно ломили скрюченная в три погибели спина и согнутые ноги. Хотелось немедленно распрямиться, стряхнув усталость и размяться, восстановив силы, но он дотерпел до ужина. Проглотив вечером еду, зашаркал за Таней, шёл, посмеиваясь: "Радуйся осёл, что не пост, а то бы точно с таких харчей завыл на луну. Как они тут ещё ноги таскают? Кто б знал про этот мор. Можно было и пару банок консервов по карманам растолкать". Подтолкнув от нетерпения замешкавшуюся у дверей кельи Танюшку, шагнул за ней, задвинув за собой засов на двери. Ничегошеньки не понимая, та моргала на выпрямившуюся в один миг горбатую монашку. Враз ставшую высокой и широкоплечей. Но сброшенный странной старухой головной убор, вывел девушку из оцепенения: