Абсолютный слух (Счастливчик Майки)

— Они все наши и тоже не любят Тревора, а он пришлый, мелкий поганец и все наши это знают.

— Извини, конечно, но 'наши', это кто?

— Все, кто родился на острове и прожил достойную жизнь.

— Но, тогда не понятно, как он попал в нашу полицию?

— Здесь, политика, его папаша в то время протирал штаны, в команде предыдущего мэра и нашим пришлось пойти на уступки. Теперь, он никто, и Тревор долго не продержится. А, теперь, объясни мне, зачем, ты, напал на грабителя?

'Вот, что ему сказать? Совесть приказала?'.

— Он, не дал бы мне уйти, ситуация становилась все хуже, он шел добить охранника и не заметил меня, на обратном пути, он бы меня заметил, обязательно и мог выстрелить, просто, от неожиданности. Я, пошел за ним, были мысли, оглушить его, но под руку ничего не попалось, были мысли отнять пистолет, неожиданно, с улицы, зашла женщина и выбора у меня не осталось. Я прыгнул и ударил его в горло, получилось так, что вес моего тела, вложился в удар и его гортань оказалась сломана. Говорят, он выжил и это хорошо, иметь репутацию убийцы в шестнадцать лет, мне бы не хотелось. Отец, неожиданно, улыбнулся и сказал:

— Все таки, ты, Гордон! А, я, ведь думал, что ты в мать пошел... Кстати, твоя девочка звонила, спрашивала где ты и мне показалось, что голос у нее испуганный. А, я и сам не знал где ты, твой друг Крис, позвонил, только, минут через двадцать, после нее и я сразу поехал разбираться, так, что она до сих пор, ничего не знает.

— Я, бы, обязательно, к ней заехал, но тут, просто, вмешательство судьбы! Я, сам, ей все объясню!

Он задумался надолго, я, посмотрел на автомобильные часы, они показывали десять часов, тридцать две минуты. 'Машке, надо, обязательно позвонить!'.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

Мы, с отцом вышли с территории кладбища и я испытал, как напряжение последних двух дней, отпускает меня. Люди пришедшие на похороны, рассаживались по своим машинам и потихоньку разъезжались. Мне стало легче, сегодня, было еще терпимо, а вот вчерашний день, был полным кошмаром. Даже присутствие Маши с Ниной Александровной, меня не порадовало. Люди приходили, выражали сочувствие и уходили, а нам с отцом пришлось простоять весь день в зале для прощаний. Потом, Маша, клюнула меня в щеку и они ушли, она несколько раз оглянулась, а я стоял как истукан. Они и сегодня, были на похоронах, но уехали гораздо раньше.

— Кто все эти люди? — Спросил я отца.

— Мои знакомые, знакомые мамы, в общем, все кто ее знал.

Я вдохнул полной грудью, подняв голову, окунулся в синеву небес, ощутил запах зелени, от деревьев рассаженных вдоль ограды и на мою душу снизошло спокойствие. Долг отдан и можно жить дальше.

Мы, дождались, когда уедет последняя машина, заняли свои места в 'Мустанге' и поехали домой.

— Сегодня на меня не рассчитывай, готовь только для себя, нужно разобраться со страховкой мамы, встретиться с адвокатом, так, что приду поздно. Кстати, завтра с утра, ты мне будешь нужен, машину уже перегнали, нужно оформить ее на тебя и сразу же оформить страховку на машину, сам, ты, вряд ли справишься.

— Хорошо, буду дома — сказал я, подивившись оперативности страховой компании.

— Скорее бы, со всем этим покончить, мой 'Ман' стоит на стоянке в доках и каждый день 'съедает' наши деньги, а должно быть наоборот.

— И когда, ты, собираешься в рейс?

— Думаю, за два дня, разберусь со всеми делами, а на третий, выйду в рейс. Дорога, она лечит. Хорошо, что ты стал таким самостоятельным, иначе были бы сложности. Готовить, тебя мама учила?

— Я, не помню кто учил, просто знаю, как это делать и делаю.

— Прости, я забыл...

— Не извиняйся, я не чувствую себя ущербным и меня это не обижает.

— Ты, сильно изменился, у тебя взгляд взрослого человека. Хотя, после таких потрясений, это не удивительно. Самое страшное на войне, это не труппы, это пятилетние дети, со взрослым взглядом.

— Где ты воевал?

— Прошел корейскую, от начала до конца. Начал простым пехотинцем, дослужился до сержант — майора. Так хорошо все шло, думали до осени закончим. Потом, появилась русская авиация и с каждым днем ее становилось все больше. Русские отрицали свое участие. Но кто же поверит, что узкоглазые, вдруг, научились летать и сбивать наши самолеты? Мы тогда стояли под Янгу, из штаба фронта пришел приказ, захватить русского летчика живым, любой ценой. Ну, и наш взвод разведки, подтянули для этого дела. Подтянули и зенитчиков, они там упражнялись недели две. И все, таки, им улыбнулась удача! Сбили русский истребитель! Летчик выбросился с парашютом и приземлился в лесном массиве, наш взвод пошел его брать. Гоняли его до самого вечера, моему отделению повезло, или не повезло, как знать? Прихватили его на переправе, через какую-то богом забытую речку, которой даже на карте не было. Он не стрелял пока мы не подошли вплотную, потом убил троих наших и хотел застрелиться сам, пистолет его подвел. Климат там такой, очень для оружия вредный. Наши парни, помяли его со злости, но он молчал, ни слова не сказал, ни нам, ни в штабе фронта. Почему он молчал? По женевской конвенции, он был обязан, назвать свое звание номер части и свои данные...

— Что, с ним случилось потом? — Спросил я стараясь сохранить свое лицо равнодушным.

— Не знаю, нам ведь не докладывали, говорили приезжали какие— то типы из внешней разведки. Нашего взводного повысили до второго лейтенанта, ну а меня наградили Почетной Медалью Конгресса.

'Узнай он правду, еще больше бы удивился, а скорее, просто, не поверил. Для него, было бы дико узнать, что Родина отправила своего летчика — офицера воевать в чужую страну с приказом: 'В плен не сдаваться!'. Конечно, он молчал, вряд ли он знал корейский настолько, что бы выдавать себя за корейца. А, ведь он, когда хотел покончить с собой, прекрасно знал, что его семья, даже пенсию не получит за него. За пропавших без вести, пенсию не платят. СВР живым его, конечно, не отпустила, из-за той самой женевской конвенции, а ну, как, кто узнает, что она была нарушена?! Там ведь, без пыток не обошлось, могли конечно и химию применить, но тут уж неизвестно, что хуже. Почему меня так зацепила эта история? Потому, что мой отец к этому причастен? Но, какой спрос с сержанта? Виновные в этом, сидят гораздо выше, даже затрудняюсь определить их уровень'.

Отец, высадил меня у дома и уехал разбираться со страховкой. Я зашел в дом, стянул с себя ненавистный галстук, а вот на счет костюма были сомнения. Я даже покрутился перед зеркалом в комнате родителей. На мой взгляд, черный костюм с синим отливом, подходил, как для похорон, так и для свадеб. Я, конечно, еще плохо ориентируюсь в здешних реалиях, но сомневаюсь, что мой джинсовый костюм, будет уместен на свадьбе. Решил оставить все, как есть, чего время терять? Сейчас, надо к Машке заехать на пару часиков, свинство с моей стороны, три дня не виделись толком. У Криса там, четырех часовая программа, париться там четыре часа резона нет, появлюсь в середине выступления, нормально будет. Я проверил входную дверь, отнес гитару с педалью в фургон, убедился, что карта с адресом свадьбы на месте, нажал кнопку подъемника и поехал по уже знакомому маршруту к дому Маши.

Маша не выпускала меня из объятий, уже минут пятнадцать. Она уткнулась лицом в мое плечо и никак не хотела разжать кольцо своих рук. Мы стояли на садовой дорожке и я не успел сказать ей ни слова, мне и сейчас не хотелось ничего говорить. Я потерся щекой о ее щеку, почувствовал встречное движение ее щеки и ощутил острый приступ счастья. Она, как будто это почувствовала, подняла голову и я увидел ее счастливые глаза.

— Я, так, соскучилась! Пойдем в мою комнату, мамы сейчас нет дома, а дедушка наверное еще спит. Он всегда после обеда спит.

— Пойдем. Ты извини, но у нас, только, два часа времени. Даже сходить никуда не успеем.

— Почему так мало? — Встревожилась она.

— Крис с группой, сегодня играют на свадьбе, я, тоже, обещал спеть там пару песен.

— Я, тоже, с тобой поеду! — Решительно сказала Маша.

— Прости, но без согласия твоей мамы, я не смогу тебя взять с собой. Когда она придет, договаривайся с ней, если она согласится, с удовольствием, возьму тебя с собой.

Мы дошли до комнаты Маши и она тут же стала распоряжаться:

— Костюм свой сними, помнется ведь!

— Мне, что, одеть твои шортики?

— Ну, брюки можешь оставить, — милостиво разрешила мне Маша — мы их потом быстро в порядок приведем.

— Ты, что, затеваешь, что-то грандиозное?

— Да, какое там, грандиозное, — отмахнулась Маша — быстренько петтинг сделаем и все. Пока дома никого нет.

— Как, это нет?! А, дедушка?

— Дедушка по лестнице больше не поднимается, не может наверное.

— Или не хочет! А, тут возьмет и захочет! Так и вижу его с наганом в руке. Как, живой, стоит перед глазами!

— А, наган, это что?

— Русский револьвер.

— Майки, не будет в тебя дедушка стрелять! Ты ему нравишься!

— Ну, стрелять, положим не будет, но из дома выставит, это точно!

Маша задумалась.

— Вообще-то, он у нас с предрассудками, — согласилась со мной Маша — хотела ведь попросить Патрика поставить замок на дверь! Но, замок, нужно сначала купить! Может к тебе поедем? У тебя хорошо было!

— Так, ведь и у меня отец дома! Нет, сейчас-то, дома его нет. Но ведь, закон подлости никто не отменял! Может прийти, в самый не подходящий момент! Я не хочу, что бы он думал о тебе плохо.

Маша тяжело вздохнула, я вздохнул с ней за компанию, потом добавил:

— Прямо, какая-то студенческая любовь получается...

— А, что, у студентов любовь другая?

— Нет конечно, это просто шутка такая, о разных видах любви.

— Ну и какие, там, виды любви бывают?

Глаза Маши стали любопытными и я подумал: 'Хорошо, что она, так легко отвлекается'.

— В этой шутке виды любви такие: Студенческая любовь, комическая любовь, трагическая любовь и философская любовь.

— Ну и какая любовь у студентов?

— Определения очень короткие, это же шутка и так студенческая любовь: Есть с кем, есть чем, но негде!

Маша вздохнула:

— Прямо, как у нас, а комическая любовь?

— Есть где, есть чем, но не с кем.

Маша хихикнула:

— Это, точно, не про нас, — уверено сказала она — а трагическая?

— Есть где, есть с кем, но нечем.

Маша расхохоталась и сказала сквозь смех:

— Ну, тебе это точно не грозит!

Она посмотрела на меня лукавым взглядом и опять расхохоталась, я едва разобрал ее слова:

— Как, вспомню твое лицо...

Она рухнула на постель и закатилась в приступе смеха, дрыгая ногами. Я сказал с легкой обидой:

— Что-то я не заметил, что бы, ты, на лицо смотрела.

Машка, сумела приостановиться и выдавила из себя:

— Видела мельком...

И опять расхохоталась дрыгая ногами, а я сказал возмущенно:

— Машка! Если бы, ты, тогда, так же засмеялась, ты, бы меня, просто, убила морально!

Ее смех тут же прекратился, она поднялась и села на постель, вытирая слезы.

— Мне, тогда, было не смешно, я так удивилась!

Она показала указательными пальцами, быстро увеличивающийся размер, на мой взгляд, прибавив сантиметров десять лишнего.

— Никогда, такого не видела!

— Ну, все! Прекрати! Больше не говорим об этом!

Маша всмотрелась в мое лицо и сказала утвердительно:

— Обиделся... Ну, прости меня, хочешь, я сниму майку и ты меня потискаешь?

Я покосился на дверь и сказал:

— Ладно, майку, думаю, можно.

Мы, лежали на постели, ничем не укрытые и на нас не было, ни единой нитки. Маша, все еще не пришла в себя, я плотненько прижимал ее к себе и с тревогой поглядывал на ее лицо. 'Матерый мужик, — подумал я о себе презрительно — куда он делся?'. Помню, мы целовались по 'французски', помню, как Маша потянула меня на себя и раскрылась для меня. Дальше, только фрагменты. Она, задушено пискнула пару раз, когда я притиснул ее к постели, но меня это только распалило. На каком-то глубинном слое, мое сознание, все еще сохранило адекватность и от проникновения, я, все же удержался. Но и петтингом, это назвать язык не повернется и совесть подлюга, хоть бы раз хрюкнула. 'Моя нежная девочка... Как, она, все это воспримет? Какими глазами посмотрит на меня?'. Я, то нежностью не отличился, действовал грубо и напористо, у нее наверное по всему телу синяки будут. Я, еще раз, посмотрел на ее лицо и встретился с ней взглядом. И буквально, опешил от неожиданности, ее глаза, просто, излучали радость.

— Майки... — Сказала она нежно — Оказывается, у меня никогда не было настоящего оргазма. У меня, просто сил не хватило, что бы сделать все до конца... А, у тебя хорошо получилось...

— Как, ты себя чувствуешь? — спросил я с беспокойством.

— Хорошо, мне никогда не было, так хорошо!

— У тебя ничего не болит?

— Ну, наверное, на попе синяки будут, у тебя очень сильные пальцы, но это ничего, там все равно не видно. Обними меня покрепче. А, тебе было хорошо?

— Очень, хорошо было, теперь, простыню придется менять.

— У меня есть, ни о чем не беспокойся, я все сделаю. Полежу немного и сделаю.

— Мне нужно в ванную, тебе тоже нужно вставать, пока нас не застукали.

— Иди, — сказала Маша — а меня одеялом укрой, у меня еще слабость.

Я осторожно высунулся в коридор, было тихо, проскочил в ванную, прижав к груди свернутую одежду. Расправил одежду на стиральной машине и метнулся под душ. В темпе помылся, ухитрившись сохранить свою голову почти сухой и вытерся имевшимся тут полотенцем. И уже не торопясь оделся. Ну с пиджаком-то ничего надеюсь не случилось, он так и остался висеть на спинке стула в Машиной комнате, рубашка конечно помялась, а брюки все перенесли на удивление стойко. Хороший материал, совсем не мнется. Я пустил воду в ванную, отрегулировал подходящую температуру и вернулся в комнату Маши. В доме было все еще тихо и я подумал: 'Может и пронесет на этот раз'.

— Покажи, где чистую простыню можно взять — попросил я Машу.

— Майки, я сама все сделаю!

— Маша, некогда! Просто пальцем покажи!

Маша показала, пошарив на ее полках, я обнаружил искомое, кинув свернутую простыню на в изголовье постели, подхватил Машу на руки:

— Пойдем-ка, рыбка золотая, поплаваешь немного.

Загрузив Машу в ванную, я привел в порядок ее постель. Посмотрел на ее разбросанные вещи. Черт! Она, же, там голая! Без одежды! Отнес ее вещи в ванную, сложил их аккуратной стопочкой на стиральной машине. Посмотрел на Машу, она уже имела бодрый вид, успела, что-то добавить в воду и теперь только ее голова и плечики, выглядывали из пенной поверхности.

— Майки, смотри!

Маша села в ванной, стряхнула с себя пену и я увидел приличный засос ярко — вишневого цвета, на ее правой грудке.

— Как, ты, это сделал? — Спросила она, глядя на меня с любопытством.

— Это секретная тибетская техника, пока, тебе лучше не знать, вот исполнится тебе шестнадцать лет и я тебе открою эту тайну. Ладно, долго не сиди.

Вернулся в комнату, окинул ее взглядом, вроде все, нет не все, я распахнул окно в сад, пусть проветрится. Вот, теперь все, по крайней мере, большего я сделать не в силах.