Бишоп опирался спиной на край колодца, деловито перевязывая руку.
Целехонек остался один Касавир. "Ну еще бы — он же с ног до головы в железе".
Закончив с повязкой, и затянув зубами узелок на бинте, следопыт поморщился, процедил сквозь зубы:
— Они устроили неплохую засаду. План хороший, исполнение — дрянь. Но это могло бы сработать, если бы не я.
Распоротая осколками нога все еще противно ныла, зелье не спешило мгновенно затянуть рану, как мне обещал этот прохиндей алхимик.
"Однако. Парень себя высоко ценит". Я переступила с ноги на ногу и опять поморщилась. Потом мельком глянула в осеннее небо. Оно было низким, серым плотно обложенным тучами и солнечный свет с трудом пробивался сквозь пелену облаков. На мертвой траве изломанными куклами стыли гитиянки, зеленовато-коричневые тела почти сливались с пожухлой травой.
Между тем следопыт прищурился, вглядываясь в просвет единственной деревенской улочки:
— А-а, я как раз думал, где их подкрепления. Вперед, дело еще не закончено.
По улице бежало несколько чужаков...
Гортанно-хриплые крики зеленокожих, сплетающиеся в дикую какофонию вместе с рвущей нервы песней Гробнара. Отблески злости в темных глазах чужаков. Металлический запах крови и алые сполохи перед глазами. Злое щелканье тетивы.
А потом — тишина. Стало слышно, как ветер бьется среди деревенских домов, как он ворошит солому и протискивается сквозь щели в частоколе. Тихо.
Следопыт оперся о лук. Огляделся:
— В деревне они оставили большой отряд... это значит, что нам будет проще разобраться с остальными. Если, конечно, мы догоним их.
Я кивнула.
— Они разделились — это хорошо. Правда, остальные пойдут быстрее и угнать за ними будет сложней.
Паладин молчал, только хмурился больше обычного. Похоже, ему совсем не нравился ни тон следопыта, ни его разговоры. Гробнар потихоньку обыскивал тела мертвых гитиянки и пока, о-счастье, в разговор не встревал.
Сглазила.
— Посмотрите-ка, что я нашел, — гном показал несколько колец, аптечку и какую-то палочку, покрытую замысловатой резьбой, — это морозный жезл, очень-очень полезная вещь. Да-да, он посылает во врага острейшие ледяные осколки, — бард осекся, натолкнувшись на мой взгляд.
— Аптечку давай сюда. И... сумки притащите. Из кустов, — уточнила я на всякий случай.
Гном отдал аптечку и тихо насвистывая что-то себе под нос пошел к воротам. В компании с паладином.
Распотрошив небольшой мешочек с лекарствами, я выудила оттуда бинт и замотала раненую ногу прямо поверх разрезанной штанины, предварительно еще раз смазав рану мазью. Все это я проделала под пристально-изучающим взглядом следопыта.
Бишоп усмехнулся:
— Однако. Ты прямо-таки луч света в темном царстве. Предводительница, — последнее слово отдавала тем еще насмешливым ехидством.
— Она просто объяснила ситуацию, рейнд...— подошедший Касавир поставил на землю обе походных сумки.
— Поумерь свой пыл, паладин. Наша предводительница, — следопыт снова выделил это слово, — может сама постоять за себя, — Бишоп вскинул свою сумку на плечо и развернулся, собираясь идти дальше.
— Я не собирался говорить вместо нее.
"Вот черт. Они сейчас снова сцепятся".
Даже в логове Ослепителей я не чувствовала в голосе Касавира такого... раздражения? Или злости? И еще я яснее ясного понимала, что при других обстоятельствах словесной перепалкой дело бы не ограничилось.
На слова паладина следопыт с ленивой, текучей грацией обернулся:
— Да ну? — это прозвучало как пощечина. — Тогда не говори — так ты будешь более убедительным, — похоже, Бишоп любил оставлять за собой последнее слово. И последний удар — тоже. Всегда и везде.
— Так вот... Я хотел сказать, что в словах нашего лидера есть смысл... более того, теперь наши друзья не будут оставлять за собой такой четкий след — ведь они больше не могут устраивать засады, — деловой собранный тон. Так Дейгун рассказывал мне, как снимать шкурки и ставить ловушки. Но за этим спокойствием и собранностью чувствовалось, что рейнджер сказал все это лишь для того, что ткнуть кое-кого мордой в грязь. Кого? Паладина, естественно. Впрочем, это их разборки.
Я скрутила платок в жгут и повязала его вокруг головы.
— Нужно идти.
— Согласен. Обойдем эту жалкую деревушку и...
В окнах замелькали лица. Несколько крестьян даже отважились выглянуть из-за дверей. Когда пришли гитиянки — все попрятались по углам, как крысы, а теперь вылезли, значит? Решили посмотреть на тех, кто спас их грошовые шкуры?
Напряженно-испуганные лица. Вцепившиеся в косяки пальцы. Изучающие взгляды. Мне стало неуютно. Кто их знает, этих крестьян — достанет какой-нибудь охотничек дедовский самострел да ка-а-ак шмальнет... хотя... нет, не рискнут. Потому что не рискнули справиться с чужаками, значит, побоятся полезть на тех, кто этих зеленых и безносых нашинковал.
А в голове крутилась единственная фраза — низкие твари.
Бишоп сплюнул по ноги и растер плевок сапогом и прищурился:
— Крестьяне, одно слово. Вот так запросто отдали свои дома врагу.
— Они не солдаты, Бишоп. Они не могли сражаться, и ты не имеешь никакого права осуждать их.
Касавир заговорил, тщательно скрывая раздражение. Но спрятать его совсем у святого воина не вышло. В глубоком голосе паладина проскальзывали стальные нотки.
"А представление-то продолжается".
— Прибереги свои слова для других, паладин, — небрежно отмахнулся от него Бишоп, — Если бы эти трусы не попрятались по домам, то всей этой заварушки не случилось бы. И мы не потеряли бы время. А так... — следопыт не закончил фразу, потому что на сцене появилось еще одно действующее лицо. Светловолосая девушка, спотыкаясь, выбежала из ближайшего дома и кинулась к нам. Синяк на скуле, разбитая губа, грязная одежда и растрепанные белокурые волосы. Она всхлипнула, но быстро взяла себя в руки:
— Простите... Вы... разве вы ищете не Шандру Джерро? — крестьянка на минуту запнулась, но потом выдохнула и продолжила, — просто эти... твари... они прошли через нашу деревню и, — девушка снова всхлипнула, — они несли с собой Шандру. Она так страшно кричала... Я не сразу ее узнала... Она обычно приезжает к нам в Эмбер и Порт-Лласт за покупками, после сбора урожая, но в этом году мы ее не видели...
Речь крестьянки была торопливо-сбивчивой, словно она пыталась рассказать обо всем разом и одновременно боялась упустить что-то важное и не была уверена — что из ее рассказа на самом деле важное, а что — просто чепуха.
Касавир сделал рукой успокаивающе-плавный жест:
— Успокойтесь. Все уже закончилось, — опять этот его мягкий тон.
Крестьянка прекратила тараторить и перевела дух. Она поправила волосы и проговорила спокойнее:
— О, прошу прощения — где же мои манеры? Я — Алэйн. Эти чудовища несли ее на северо-восток, в горы. Они были здесь совсем недавно, сегодня утром, но шли очень быстро. Спасибо, что спасли нас от этих тварей. Я...
— О-о, нам не привыкать, — рассмеялся гном, — в конце-концов — мы же герои.
"Я не собиралась никого из вас спасать".
— Вы и так сделали достаточно, — раненая нога заныла, и я аккуратно перенесла вес тела на здоровую, — Вы позволили гитиянки устроить тут засаду. А теперь — убирайся с дороги.
— Слушай нашего лидера, девочка, — расслабленно и насмешливо протянул Бишоп, — и когда снова придут враги — сражайтесь. Или умрите.
Паладин прищурился. Стиснул рукоять молота и шагнул вперед, ближе к сжавшейся от испуга Алэйн.
— Я не допущу этого, следопыт. Даже если ты или кто-то другой бросит их.
"Черт возьми, нас чуть не убили из-за этих проклятых крестьян, а ты лезешь их спасать".
— Ты не можешь быть везде, "паладин". А, кроме того, если ты защищаешь слабых, они так и останутся слабыми.
"Издевается".
Я кивнула. Следопыт был прав, чертовски прав. Никто и никогда в этом мире не кинется тебе на помощь просто так. С тебя всегда стребуют плату, и не важно — хотел ты быть спасенным или нет. И плата окажется, да, высокой. Как бы пафосно это не прозвучало.
— Может, мы уже двинемся в путь и прекратим обращать внимание на писк и мяуканье. Чем дольше мы ждем, тем холоднее след, — Бишоп поправил окровавленную повязку на руке и выжидающе посмотрел на святого воина. Прищуренные глаза, короткий, словно скользнувший удар, взгляд в мою сторону. Ехидная усмешка уголком рта.
Народу на площади прибавилось. Ребенок выбежал из-за двери и с любопытством уставился на нас. Какая-то женщина схватила его за руку и, постоянно оглядываясь в нашу сторону, утащила обратно в избу, невзирая на сопротивление. Вместо нее на пороге показался мужик. С топором. "Смелый какой. Ублюдок".
Внимание всех этих людей раздражало. Липкое, испуганно-мутное, словно у трусливой собаки.
"Низкие твари".
— Мы не можем оставить этих людей без защиты, — какой упрямый этот паладин. И голос поучительно-спокойный. Преувеличенно спокойный даже.
Гробнар усердно рассматривал найденные свитки и в разговор, что удивительно, не лез. Хотя чему я удивляюсь? Воздух между паладином и следопытом трещал от еле сдерживаемого раздражения. Казалось, еще пара слов, и он взорвется снопом обжигающих сине-белых искр.
Располосованная осколками нога перестала болеть — наконец-то подействовало зелье.
Я посмотрела на спорщиков:
— Хватит. Пошли, — и зашагала к выходу из деревни.
Мы почти дошли до вторых ворот деревеньки, когда я услышала шелестящий голос. Тихий и мертвый, как шуршавшие под ногами опавшие листья:
— Я знаю тебя. Ты уничтожишь Эмбер.
Страшноватый голосок принадлежал мальчишке лет десяти-двенадцати. Бледное худое лицо, обтрепанная одежда, босые ноги. "А ведь уже заморозки бывают". Но самое неприятное — глаза. Темно-темно карие, почти черные, они смотрели сквозь собеседника, словно паренек был или слепым или провидцем. "Вот черт".
— Ты врешь. Я здесь впервые.
Паренек моргнул, потер пальцами глаза, потом подошел, ближе напряженно заглядывая каждому из нас в лицо. Потом мотнул головой:
— Я... ошибся. Но Эмбер обречен. Выживу один я, но только ты можешь мне помочь.
Краем глаза я увидела, как поморщился следопыт, словно червяка в яблоке увидел.
— Дурацкая шутка, — я шагнула прочь от мальчишки.
— Подожди. У вас есть вещь, которая может мне помочь.
Мне стало любопытно. А еще — если эта вещь может спасти мальчишку, она может оказаться полезной и мне. В первую очередь — мне. А то что получается? Таскаю ценный артефакт, а сама о нем — ни ухом, ни рылом. Непорядок.
— Какая такая вещь?
Мальчик замолчал, прикрыв глаза:
— Я не знаю точно, но узнаю ее, если увижу. Позволь мне осмотреть твои вещи.
— Валяй. Пропадет что-то — придушу.
Мальчик только мельком заглянул в сумку и покачал головой. Потом прошел к моим спутникам. На Гробнара он не обратил внимания. Возле паладина замер на мгновение, словно споткнувшись. Потом покачал головой.
"Какое у этого оборванца лицо... Словно маска"
— А у него? — мальчишка ткнул пальцем в следопыта.
— А я-то тут причем? — раздраженно буркнул Бишоп.
— Да пусть глянет. "Далеко все равно не убежит".
Короткий хмурый взгляд:
— Но если попробуешь что-то украсть — руки отрежу.
Мальчишка напряженно смотрел сначала на сумку следопыта, потом на него самого:
— Этот нож. Он может меня спасти, — он указал на короткий кинжал, с которым Бишоп практически не расставался.
— Обойдешься.
Я хмыкнула:
— А что взамен?
— Только моя благодарность, — темные глаза все также смотрели сквозь меня.
— Ты ничего не получишь. Ни от него, — я кивнула в сторону следопыта, — Ни от меня.
— Тогда я погибну, — мальчишка сказал это все тем же шелестящим голосом. — Когда-нибудь Невервинтер поступит с тобой также, как ты сейчас поступила со мной. И пусть у тебя хватит сил выдержать это.
— Еще одно дерьмовое предсказание и я прирежу тебя сама и прямо сейчас.
Мне захотелось отвесить мальчишке оплеуху. И за "предсказания" и за задержку в пути. Но мне помешал Касавир.
— Отдайте мальчику нож. Ведь это действительно может его спасти.
— Когда твое мнение мне понадобиться, я его узнаю, — Бишоп ощерился.
"Твою мать. Еще и гребаный провидец".
— Значит так. Если мне понадобится твое, — я зло глянула на следопыта, — или твое, — следующий, не менее злой взгляд адресовался паладину, — и даже твое мнение, — я ткнула пальцем в сторону Гробнара, — то я его непременно спрошу. Ясно? А теперь — пошли. Мы теряем время.
— Ты обрекаешь ребенка на смерть ради прихоти, — спокойный голос паладина. Не вопрос, не поучение. Лишь сухая констатация факта. Мол, ну и сволочь же ты, Ах`Д`Харн. Ребеночка обидела.
Ненавижу, когда меня поучают, тем более когда поучают ненавязчиво. К тому же, этот самый ребеночек парой минут раньше наговорил целую кучу всякого дерьма и про то, что я Эмбер уничтожу, и про то, что Невервинтер со мной не-пойми-как поступит. Так ведь нет — обязательно надо было вставить свои три гроша.
Но спорить с Касавиром не было не смысла, ни желания. Тем более, что следопыт уже упруго шагал к выходу из деревни.
Выйдя за пределы Эмбера, Бишоп снова перешел на легкий стелющийся бег и не сбавлял тем почти до самого привала.
* * *
Из воспоминаний Касавира:
Эмбер оставил в моей в памяти гнетущее впечатление. Дело было не в засаде, устроенной нам гитиянки, а в отношении Харн к крестьянам. В том, что она думала так же, как этот следопыт. Но... ведь полудроу сама родилась в маленькой деревеньке в Топях. Так откуда же столько презрения к землепашцам? К людям, которые добывают хлеб тяжким трудом и которые и не должны сами защищать себя? У крестьян иное назначение в этом мире, далекое от войн и сражений. Они — соль земли.
Да, и еще одно. Разговор с этим странным мальчиком. На одной чаше весов — кинжал, который стоит вряд ли больше чем пара монет. На другой — жизнь человека. Более того — жизнь ребенка.
В горах возле Родника Старого Филина мы дрались до последнего вздоха, до кровавой пелены перед глазами, лишь бы защитить живущих там людей. Даже ценой собственной жизни, но защитить. Спасти, всех кого можно. А в Эмбере... Дашь на дашь, дерись или умри, обмен, соблюдение только своего интереса. Это было горько.
* * *
До предгорий мы добрались на следующий день.
Чахлый, почти облетевший кустарник почти полностью скрывал тропинку, ведущую наверх. Под ногами вместо пружинящей лесной подстилки похрустывали мелкие камешки. А за угловатыми, обточенными ветром и дождем глыбами песчаника, нас уже ждали гитиянки. Впрочем, встречать дорогих врагов "в-лоб" побежал только Касавир, гном остался позади — "радовать" чужаков своим кхм... пением. Ну а мы со следопытом перестреляли недобитых паладином зеленых уродов издалека. Было чертовски приятно слышать слитное злое щелканье не одной тетивы, а двух.
Хотя вряд ли Бишоп воспринял это также как и я, потому что едва закончился бой, парень также деловито повел нас дальше. Молча, спокойно, словно ставя границу между собой и всеми остальными.
