На пути "Тайфуна" 4

Ударная волна, отразившаяся от дульного тормоза, ударила по глазам, но Яковлев продолжал строчить из пулемета. Из боевого отделения слышались звон гильзы и лязг затвора. Расчет знал свое дело, и в настоящий момент в командах не нуждался.

* * *

Вянрикки был готов поспорить на что угодно, что второй выстрел не пройдет мимо, но одна из шальных пуль все-таки достала наводчика. Тот мужественно не отрывался от прицела, прежде чем схватиться за раненую ногу, но его рука дрогнула. А тут еще над головой просвистел снаряд, грохнувший где-то сзади среди крон деревьев, и вокруг зажужжали осколки, с громким чпоканьем ударяясь о землю. Впрочем, судя по сдавленному хрипу второго подносчика, не только об землю.

Оттолкнув наводчика, Виири сам прильнул к прицелу. Счет шел на доли секунд, кто опередит противника, тот и выжил. Разумеется, тридцатисемимиллиметровое орудие зарядили быстрее, а промахнуться с такого расстояния по неподвижной цели невозможно. Да и нужно было-то лишь восстановить наводку и довернуть ствол чуть правее. Готово! Выстрел раскатисто хлопнул, и блеснувшие на лбу самоходки искры доказали, что вянрикки не промазал.

Виири все расчитал правильно. Бронебойный снаряд без труда прошил не очень-то и толстый лобовой бронелист саушки, и угодил в моторное отделение. Вот только ничтожное заброневое действие малокалиберного снаряда не позволяло надеяться уничтожить боевую машину с одного выстрела.

Болванка, потерявшая начальную энергию, натолкнулась на массивную втулку тормозного барабана, отскочила от нее к коробке передач, а отрикошетив от последней, застряла в воздухоочистителе. Зато трехдюймовый осколочно-фугасный снаряд самохода, ударивший в грунт перед щитком Бофорса, смел взрывной волной бруствер, перевернул пушку и разметал ее расчет во все стороны.

* * *

— Сейчас я еще вкачу этому лахтарю! — возбужденно крикнул Макаров.

Яковлев, сменивший пулемет на бинокль, охладил пыл подчиненного:

— Орудие уже подавлено, так что поберегите снаряды. Боезаправка когда еще придет.

Короткий осмотр машины развеял самые худшие опасения. Ведущее колесо правого борта было цело, и требовалось только заменить поврежденные траки. Разбитые жалюзи вентиляции — пустяк, главное что трансмиссия цела. Ну, а что из фильтров масло вытекло на коврик на полу отделения управления, так то дело житейское.

Тем временем подкатили вызванные на помощь два самохода, и комбат пересел к ним, сразу коротко проинструктировав:

— Смотрите, там тянется полоска пляжа, а левее просвечивает просека. Там наверняка дорога, и финн охранял подходы к ней. Сначала идем без света на первой передаче и малых оборотах. Как только окажемся на дороге, включаем фару, и дальше едем спокойно, как у себя дома.

* * *

— Механизмы стоп!

Отдав последнюю в этом бою команду, Авдеев шумно выдохнул. Его плечи поникли, как будто он таскал на них тяжеленные снаряды, и мой ординарец, чуть пошатываясь, полез наверх, отдохнуть и вдохнуть чистого воздуха. К этому времени в бронебашне, несмотря на вытяжку, уже было трудно дышать, а снаружи дым успело унести ветром. Да и жара стояла почти как в финской сауне. Заряжающие, пощелкав тумблерами и отключив управление, тоже потянулись к выходу, и вскоре почти весь самозваный расчет орудийной башни выбрался на крышу, наслаждаясь относительной тишиной и свежим прохладным воздухом.

Увы, все хорошее обычно кончается быстро, и наш крупнокалиберный переполох не стал исключением. Мы потратили гораздо больше времени на освоение орудий, чем на саму стрельбу. Сначала накрыли ближнюю батарею финнов, но не успели перенацелиться на командный пункт Исосаари, как дальняя батарея начала лупить по нашей башне.

Хорошо, корректировщики не растерялись и точно дали целеуказание. Вернее, они точно указали азимут, а вот с дальностью нам пришлось повозиться. Уж очень пологой была траектория на столь мизерной для обуховок дистанции, да и разметка вертикального прицела в градусах сбивала с толку. И вот, меняешь угол прицела всего на одну десятую градуса, и снаряд ложится метров на двести дальше. И это на ровном месте. А с неровным рельефом Куйвасаари нельзя было угадать, снесет ли снаряд очередную сопку, или перелетит и упадет в километре за ней. Тут уже требовались длительные расчеты и точные карты местности.

Но так как рассчитывать сложные параметры стрельбы мы не умели, то просто понемногу увеличивали угол возвышения ствола. Прицел меняли крайне осторожно, с перестраховкой. Ведь если перестараться, то снаряд просто перелит холмы и взорвется на льду, а там могут быть наши. Поэтому первый выстрел по новой цели лег с большим недолетом, но зато попутно снес какое-то мелкое орудие, оказавшееся всего в десятке метров от эпицентра взрыва. Эту подробность я, правда, не видел, но зато корректировщик все хорошо разглядел. Он продолжал спокойно нас подбадривать, хотя башню, на которой он сидел, снова сотрясло касательным попаданием.

Второй выстрел всего лишь чуть-чуть не дотянул до капониров шестидюймовок, но зато накрыл финские позиции огромным облаком вонючего дыма и темной пыли. Целую минуту противник не мог ни заряжать, ни стрелять, а мы за это время перезарядили орудия и тщательно поправили прицел. Мы рассчитывали, что снаряды упадут с тыла артиллерийских позиций, где орудийные дворики не защищены траверсами, и наш расчет удался. Накрыв шестидюймовую батарею дуплетом, причем наше левое орудие брало прицел чуть дальше, а правое чуть ближе, мы поспешили перенацелиться на самую дальнюю позицию, где стояли десятидюймовки.

Что творилось на позициях шестидюймовок, догадаться было нетрудно. Расчеты частично ранены, частично контужены, и все без исключения оглушены. Все завалено землей, камнями и целыми деревьями, а орудия посечены осколками. Пока выжившие придут в себя, соберутся, осмотрят пушки, приведут их в порядок и организуют стрельбу, стрелять уже будет поздно.

К этому времени я уже приноровился управлять батареей, и все пошло как по маслу. Оказывается, огонь непрямой наводкой не такой уж и сложный... если требуется вносить лишь небольшие корректуры. Да и стрельба ведется параллельным веером, что значит, одной головной болью меньше. Опять-таки, поправки на величину уступа тоже нет, ведь оба ствола находятся в паре шагов друг от друга. А главное, неточность пристрелки мы компенсируем могуществом боеприпасов. Если у легкой 122-мм гаубицы эффективный радиус поражения составляет метров тридцать, а разлет осколков в десять раз больше, то что уж говорить о двенадцатидюймовке. И если на мягком грунте снаряд еще мог бы зарыться в землю, уменьшив радиус поражения, а то и вовсе пшикнув камуфлетом, то на скальном грунте острова такого конфуза не произойдет. К тому же, прибрежный батальон, базировавшийся на Исосаари, занимал большую территорию, на которой располагалось множество построек. Так что куда бы мы не попали, ущерб врагу гарантирован.

И вот, доворачиваем башню чуть влево, оба горизонтальных наводчика увеличивают угол возвышения на двенадцать сотых градуса, и снова дуплет. Наши десятидюймовые конкуренты на Исосаари торчат под открытым небом, защищенные лишь щитками, и при обстреле с тыла расчеты просто сметает огнем.

Следующим залпом мы хотели еще раз пройтись по уже подавленным батареям, но корректировщик остудил наш пыл, предупредив, что бой переместился на остров. Вскоре командование подтвердило информацию. Наши бойцы смогли просочиться через позиции финнов в глубь их обороны, и нам приказали прекратить огонь.

Мне даже стало немного обидно за нашу батарею. Еще бы пехотинцы не взяли остров, с нашей-то крупнокалиберной поддержкой! Но они могли бы и подождать еще чуток, чтобы дать мне настреляться всласть.

Правда, получив ответ, что первое и второе орудия заряжены, командование все-таки поставило новую огневую задачу — уничтожить позицию зенитных орудий на северо-восточной оконечности острова.

Итак, раз уж пушки все равно заряжены, то они все-таки сделают еще по одному выстрелу. Но сначала, собрав консилиум в составе меня, Леонова, Авдеева и Рябинина, мы долго возились с картой, определяя поправки дальности и направления. Тратить драгоценный снаряд впустую не хотелось, и данное башней целеуказание мы тщательно проверяли, для чего даже пошли на центральный командный пост. Там имелись большие карты, целлулоидные круги, хордоугломеры, циркули, масштабно-прицельные линейки и прочие инструменты для расчета дирекционного угла. Прикинув и так, и эдак, наш консилиум пришел к выводу, что с направлением корректировщик не ошибся, и для наводки орудия осталось всего лишь рассчитать угол возвышения.

Проблема заключалась в том, что траектория снаряда была слишком уж настильной, а рельеф Исосаари слишком холмистый. До сих пор наши цели располагались по гребням высот, и точка падения находилась почти на горизонте орудия. Поэтому с каждым выстрелом мы вводили лишь небольшие поправки, ведя пристрелку при малом смещении. Но новая цель, расположенная на причале, находится не просто далеко от предыдущих, но и намного ниже, почти у самого уреза воды. А с нашей чудо-пушкой стоит ошибиться метра на полтора, и снаряд улетит на километр дальше. А мог и вообще не долететь, если его полет прервет какой-нибудь холмик, встретившийся по пути.

По-хорошему, при стрельбе на такую мизерную дистанцию заряд пороха следовало брать половинный, чтобы траектория стала крутой. Но об этом я сразу не подумал. А если потом спросят, скажу, что это специально, чтобы разбивать бетонные капониры.

Итак, для тщательного расчета и таблицы, и карты, и инструменты в наличии имелись. Все подаваемые команды в бланк записи стрельбы Авдеев тоже вносил, а результаты были отмечены мной на полевой карте. Высота артиллерийской башни над уровнем моря и превышение линии огня тоже известны. Вероятным отклонением снаряда вообще можно пренебречь. Все-таки массивный станок орудия и забетонированное основание обеспечивают в разы лучшую кучность боя, чем у полевой артиллерии.

В общем, проблема решаема, в смысле, поддается исчислению. Вот только имеется одна закавыка — микрокалькуляторы человечество еще не изобрело, а пользоваться логарифмическими линейками в мое время уже не учили. Одну такую линейку Леонов бережно протянул мне, и пришлось сделать вид, что я размышляю над картой.

Наша главная надежда, самоходчик Рябинин, за дело браться тоже не спешил. Он ворчал и недовольно жаловался на дурную систему с нарезкой вертикального прицела в градусах, вместо тысячных. Вот что стоило разлиновать прицел так же, как на всех нормальных орудиях?

Но постепенно дело все-таки сдвинулось с мертвой точки. Для начала мы рассчитали по карте топографическую дальность до последней пораженной цели. Сравнив ее с исчисленной дальностью, полученную по установкам прицела, высчитали метеобаллистическую поправку. Ну, а зная и дальность до причала и превышение орудия над целью, искомый угол возвышения ствола по таблицам нашли. Впрочем, раз угол получился отрицательный, то это уже не возвышение, а снижение. Но, хотя подготовка исходных данных на этом закончилось, самое трудное было рассчитать, не пересечется ли траектория снаряда с холмами.

Дружно покумекав, все-таки одна голова хорошо, а четыре лучше, и проверив два раза вычисления, мы в итоге пришли к выводу, что холма никак не миновать, о чем тут же и сообщили на вышку. Корректировщик немедля связался с командованием, доложив, что цель находится в непоражаемом пространстве, и оно нашло взамен новую, не менее ценную. Скопление противника обнаружилось как раз у той высоты, которая нам мешала, так что даже не пришлось делать новые расчеты.

Вскоре башня совершает новый неспешный доворот влево, а Рябинин, отстранив Шитова от табурета вертикального наводчика, лично выставил установку угломера. Он, буквально не дыша, медленно крутил маховичок тонкой наводки, установив нужный угол склонения. Удовлетворившись результатом, сержант взялся за маховик подъемного механизма и начал его крутить в направлении, помеченным надписью "lasku", пока не придал стволу нужный угол.

Результат выстрела для артиллеристов-самоучек получился просто идеальным. Недолет до указанной точки составил каких-нибудь полсотни метров, что было фатальным для любого противника, не успевшего спрятаться в укрытии. Последний же выстрел угодил точно в яблочко, и будь там даже блиндаж, он бы никого не спас.

Это было всего минуту назад, а сейчас, приходя в себя после необычного боя, которого никому из сухопутчиков доселе не удалось испытать, мы просто устало стояли, обозревая окрестности и тихонько разговаривая. Правда, со стороны могло показаться, мы орем благим матом, но все потенциальные слушатели в радиусе сотен метров тоже были оглушены и при разговоре переходили на крик.

Конечно, по уставу требовалось не отдыхать, а скорее смазать стволы, пока они не остыли, а потом почистить. Ну да подождут немного. Мы же все-таки продували орудия, а остывать они будут долго. А поручим чистку... да хотя бы штрафникам. Но не сейчас, а чуть позже, когда нам подтвердят, что услуги двенадцатидюймовок больше не требуются. Поэтому перегрузочики пока остаются внизу, на дне каземата. Белов с нами тоже поднялся проветриться, а Еремин сам напросился остаться на месте командира батареи для связи.

И вот, отложив на время все хлопоты, я оглядывал в бинокль окрестности, рассматривая мельтешение огоньков на Куйвасаари и высматривая подкрадывающихся с моря финских лыжников. Замполитрука Михеев рассеянно крутил трофейную сигарету, размышляя, позволить ли себе закурить по особому случаю, или же стойко продолжать борьбу с курением, по примеру командира. Авдеев тяжко вздыхал, думая о своей Наташе, оставшейся в тылу. Леонов, не отрываясь, рассматривал в бинокль Луну, появившуюся в разрыве облаков. Эх, романтик. Я тоже когда-то увлекался астрономией, но сейчас не до астрономических наблюдений.

Самоходчики же, попав в необычную компанию, робко смолили самокрутками и рассматривали трофейную форму, которую мы не удосужились снять. Рябинин с вожделением рассматривал наши бинокли, и, после недолго раздумья, задал волнующий его вопрос:

— А вам, товарищи командиры, немецкие Цейсы выдали на время, вместе с формой, или же их можно трофейщикам, кхм, не отдавать?

— Цайс, — поправил Леонов, оторвавшись от созерцания земного спутника. — Так звучит по-немецки. А вообще, нам в виде исключения разрешили оставить трофейное вооружение. Винтовки там, пулеметы, орудия, ну и снаряжение заодно. Сначала временно. Думали, пока израсходуем боеприпасы, нас к тому времени снабдят уже своим оружием. Но как дивизию бросают в бой, так она непременно идет в наступление и все время собирает все новые и новые трофеи. Так что недостатка в боеприпасах и в снаряжении у нас нет.

— И что, правду говорят, будто Цайсы лучше показывают, чем отечественная оптика?

Алексей смущенно потер переносицу, и, взяв у Михеева полевой бинокль, начал сравнивать его со своим немецким:

— Вот возьмем наш обычный Б-6, хоть московского завода, хоть ленинградского, и немецкий "шесть на тридцать Карл Цайс". Все параметры у них одинаковые: Размеры линз, увеличение, поле зрения, усиление света. Все оптические характеристики один к одному. Показывают тоже совершенно одинаково. В этом байки врут. По качеству к нашим никаких претензий нет. Но... вот возьми-ка в руки.