На пути "Тайфуна" 4

На пути "Тайфуна" — 4

Глава 1

о. Кауаи.

Привалившись спиной к пальме, сержант Тимоти Вэнс флегматично поглощал свой немудреный завтрак. Как Тим и предсказывал две недели назад, все меню сузилось до вареного риса с минимум приправ и символическими крошками мяса. Как не экономили солдаты продукты, но все консервы, которые они прихватили с собой, давно закончились, а полковой склад опустел еще раньше. Там не осталось ни кофе, ни сахара, ни сухого молока, ни яичного порошка или сушеных овощей. Только мешки с рисом и то, что удавалось собрать на окрестных плантациях.

Но могло быть и хуже, а на этом острове, по крайней мере, в окрестностях Ваимеа, был чудесный климат. И не жара, как на Оаху, и, в то же время, не зима со снегом, как в северных штатах. Правда, тут почти каждую ночь капает дождик, но не сильный, а вот на востоке острова, где засели джапы, ливень идет, не переставая, уже вторую неделю.

Первые два дня после высадки рота "Си", как и весь батальон, успешно оборонялась, отбивая все натиски джапов. Правда, подвоз так и не возобновился, и командиры регулярно напоминали рядовым о необходимости беречь патроны, но оставшихся в наличии боеприпасов американцам вполне хватало для обороны, тем более, что "чарли" тоже сидели без снабжения.

Но потом в сражении за остров наступил перелом — джапы смогли оперативно привести конвой транспортов, и положение американцев стало угрожающим. Первые сутки после получения подкрепления японцы вели себя тихо, видимо перегруппировывая силы и получая боеприпасы. Но потом среди ночи на восточной оконечности острова началась адская пальба, гораздо более сильная, чем раньше, а к утру все стихло. Стало ясно, что восточное, самое заселенное, побережье Кауаи полностью захвачено врагами. Вскоре капитан Коди собрал весь комсостав роты и мрачно обрисовал ситуацию:

— Как установила разведка, японские транспорты не только доставили продовольствие и снаряды, но еще привезли часть седьмой пехотной дивизии генерала Които Коичи, базирующейся на Хоккайдо. Видимо, последние успехи русских на германском фронте заставили япошек окончательно отказаться от плана захвата Сибири, и они решили отправить свои резервы на Тихий океан. На Кауаи японцы высадили седьмой артиллерийский полк, двадцать восьмой пехотный полк под командованием Ичики Кийонао, и начинают высаживать свой двадцать седьмой пехотный полк. Противостоять же вторжению должен один наш двадцать седьмой полк неполного состава. Все остальные отряды разбиты и спешно отходят.

Капитан испытующе посмотрел на сержантов и офицеров, слушавших новости с хмурым видом, но без страха и нервозности, и продолжил:

— Дальнейшие действия противника вполне очевидны. Окончательно подавив оборону в тех восточных поселениях, где еще остались очаги сопротивления, его основные силы будут продвигаться вдоль побережья на запад, к Порт Алену, а затем и к Ваимеа. К счастью, обходному маневру препятствует местность в глубине острова, изобилующая каньонами, непроходимыми для лошадей и техники. Однако, учитывая, что вся артиллерия джапов, ранее занятая на востоке, уже освободилась, и недостатка боеприпасов японцы больше не испытывают, нашим в Порт Алене придется туго. Одновременно с ударом главных сил небольшие подразделения джапов с легким вооружением продолжат обходить нас с севера. Их целью будет не столько попытаться сбить наш батальон с занимаемых позиций, сколько просочиться дальше и, скрытно выйдя в тыл, нанести внезапный удар.

Порывшись машинально в кармане в поисках сигарет, Коди чертыхнулся и вполголоса заметил, что сейчас самый подходящий момент, чтобы бросить курить, а затем закончил свою речь бесхитростным воззванием:

— Вся надежда на вас, ребята. Нужно удерживать япошек как можно дольше, и тогда там, на Оаху, успеют хорошенько закрепиться и все-таки дождутся наших авианосцев. Не забывайте, с кем мы воюем! Вы все в курсе, что макаки делают с нашими ранеными, а также помните, сколько мирных жителей осталось в Гонолулу.

Красивые слова и воодушевляющие призывы были не нужны, все и так знали, зачем они здесь. Всегда легче воевать, защищая кого-то, чем просто сражаясь за себя. Если бы речь шла лишь о своей жизни, солдаты непременно начали подумывать об отступлении или даже о сдаче в плен. Но когда за спиной солдата остались целые города, куда ни в коем случае нельзя пускать врагов, он будет стоять насмерть. Пехотинцы и держались. Даже легкораненые не уходили в тыл и оставались на позициях. Конечно, плацдарм, занимаемый американскими войсками, потихоньку съеживался, но войска отступали лишь по приказу. Однако, когда в батальон пришло известие о падении Порт Алена, в душе у солдат что-то надломилось. Хотя наступило Рождество, настроение в роте царило отнюдь не праздничное, и джи ай ходили понурые и равнодушные, словно зомби из знаменитого фильма. Никто не пел песен и не дарил друг другу немудреных подарков. Никогда за всю историю полка в нем не случалось такого грустного Рождества.

Вэнс, как мог, поддерживал бодрость духа в своем взводе. Личный состав был тщательно выбрит, обмундирование заштопано, а в глазах у всех читались не отчаяние, а твердая решимость. Даже такие новички, как рядовой Гарри Симэн, не ныли и держались стойко. За свою недолгую службу Гарри уже привык терпеть лишения и приспособился к суровому казарменному быту, когда до захода солнца не дозволялись никакие развлечения. Конечно, на Кауаи развлечений не было вообще, так что даже наряды на кухне, чистка оружия и уборка палаток, не говоря уже о патрулировании, считались увеселениями. Но Симэн не унывал, и даже подтрунивал сам над собой:

— Н-да, вот я мечтал повидать мир, райские острова, пальмы и красоты природы. И что же? Кауаи самый красивый остров архипелага, а возможно, и во всем мире. Будь я на месте голливудских продюсеров то, как верно подметил Тим, все фильмы снимал бы здесь, особенно приключенческие. Тут встречаются такие внеземные пейзажи, что можно хоть кино про другие планеты снимать, с синекожими аборигенами. В общем, любуйся, сколько влезет. Вот только как любоваться пейзажами, если живот к спине прилип? Тут уже как-то не до красот природы.

— А я мечтал о новых туземках, — сокрушенно вспомнил капрал Билл Фармер.

Тщательно выскребя ложкой металлический контейнер, и убедившись, что ничего съестного там не осталось, Билл вздохнул и решил за неимением пищи телесной перейти к пище для ума:

— Тим, а почему перед войной наша разведка ничего не знала о действительных силах япошек? Конечно, к сражениям мы готовились. И новые корабли строили, и закон о воинской повинности Рузвельт в том году подписал, и вот еще одну дивизию на Гавайях сформировали. Но нам внушали, что Япония слаба, а ее авиация — просто нуль, однако сейчас у нас над головами летают только джапские самолеты, а наших орлов что-то не видно.

Прежде, чем ответить, сержант постарался взвесить свои слова. Это не обычный треп от безделья, и ребята хотят знать правду — имеет ли вообще смысл сопротивляться.

— Да, японская армия хорошо вооружена и натренирована, но у нас в десять раз больше заводов, а потому все победы чарли сугубо временные. Да и побед тех пока маловато. Сами посудите, они высадили на Кауаи целую бригаду морской пехоты, против двух наших рот, но не смогли с ними управиться, а потом один наш полк отбивался от целой дивизии. Нам, конечно, придется отступить с острова, но макаки умоются кровью.

— А ведь вторжения можно было избежать, — заметил начитанный капрал Фрэнк Брэдли. — Десять лет назад нашему президенту предлагали ввести санкции против Японии, но Гувер отказался, испугавшись войны. Но япошки-то знали, что столкновения не избежать. Они даже писали книги о будущей войне. Я читал роман Киосукэ Фукунага, и в нем на полном серьезе утверждалось, что макаки легко возьмут в плен весь американский флот.

— Кстати, о флоте, — крикнул неожиданно подкравшийся посыльный с командного пункта. — Капитан велел предупредить, что напротив Ваимеа появился японский линкор, и явно не для того, чтобы устроить салют в нашу честь.

Про линкор Вэнс не поверил — пехоте любое корыто, начиная от эсминца, покажется линкором, однако приказал всем немедленно спрятаться в укрытии.

До сих пор наступление чарли на позиции батальона не сопровождалось артиллерийским огнем сухопутных батарей и, тем более, авиацией. Но джапы интенсивно использовали огонь корабельной артиллерии, хотя точность ее стрельбы оказалась невысокой и, несмотря на солидный калибр орудий, японские крейсера оборону подавить не смогли.

Но, похоже, на этот раз подошел действительно большой корабль с огромными пушками, да еще взял на прицел именно их роту. Внезапно грохнуло так, что земля дрожала, и даже не было слышно свиста осколков. Воздух вдруг сделался настолько горячим, что дышать стало трудно. Окопы стали осыпаться, и в воздух взметнулась пыль.

Полуоглушенный Тим скорчился на дне траншеи, ожидая полного залпа, но больше столь ужасающих выстрелов не последовало и, переждав пару минут, он отправился поискать следы жуткого обстрела. Сержанту казалось, что тяжелый снаряд лег где-то рядом, но небольшое поле позади окопов осталось целым и нетронутым. Его лишь засыпало сломанными ветками и ворохами листьев. Зато в роще неподалеку появилась широкая просека, заваленная сбитыми пальмами. Осторожно зайдя в пострадавшую рощицу, Тимоти остановился на краю огромной ямы и замер, пораженный. Диаметр воронки был не меньше шести ярдов, а ее глубина достигала четырех. Это значило, что по ним лупили из, как минимум, двенадцатидюймового орудия. Калибр явно не крейсерский, то есть стрелял по ним действительно линкор.

Если линкор вздумает обстрелять их всерьез, то всему батальону конец. Но в этот раз, кажется, пронесло. Япошки пальнули разок для острастки, а затем ушли куда-то на восток. Ну что же, опять повезло, уже в который раз. Надо признать, что первому батальону, в целом, отчаянно везло. Он все время оставался на второстепенном направлении, в то время, как другие подразделения постепенно перемалывались японскими войсками. А в роте "Си", к примеру, потери не превышали четверти личного состава, да и то, в основном, ранеными. Правда, командному составу доставалось больше всего. Выбыл по ранению и лейтенант Пайпер. Его зацепило сразу двумя пулями в бедро, но санитар оперативно перевязал раны, а позже лейтенанта удалось вывезти с острова. Вместо него обязанности командира пришлось временно выполнять взводному сержанту Вэнсу. Провалялся недельку в полковом лазарете и здоровяк Билл Фармер, правда, не с ранением, а с простудой. Но капрал уже вполне оклемался и вернулся в строй, о чем многие успели пожалеть, потому что чертов ирландец постоянно ноет, что ему нечего пить, нечего есть и нечего курить. Можно подумать, что все, кроме него, купаются в роскоши, курят гаванские сигары и каждую ночь снимают новых шлюшек.

Конечно, даже без выпивки и при нехватке провианта полк свою задачу выполнял. Однако, после потери восточного побережья ситуация сильно изменилась. Чарли напирали все сильнее. Япошек становилось все больше, у них появились танки, и пехоте начала активно помогать авиация. Первый батальон двадцать седьмого полка, прикрывавший северный фланг американского плацдарма, без особого труда отбивал все наскоки джапов, но, в конце концов, его все же обошли сзади.

На тропическом острове с его большим количеством осадков, реки и ручьи размыли немало каньонов и оврагов, и по одной из таких глубоких ложбинок японцы смогли прошмыгнуть ночью незамеченными. Но, лучше бы они этого не делали. Еще до рассвета американцы засекли появление непрошенных гостей, и комбат сразу же приказал установить на гребни высот, господствующие над оврагом, станковые пулеметы. С другой стороны ложбинки артиллеристы выкатили на высокую гряду полковые орудия, и японцы оказались в огненном мешке. Пулеметы работали без перерыва, посылая вниз короткие очереди, а после к ним присоединились стрелки, засыпавшие овраг гранатами и палившие без остановки в мельтешившие внизу смутные тени. Хотя японский отряд имел при себе минометы, но без корректировки точность их стрельбы была невысокой, а вскоре джапы и вовсе перестали отвечать огнем.

Утром всех подранков добили. Сначала из винтовок, а после штыками. Приобретшие уже немалый опыт пехотинцы действовали осторожно, чтобы какой-нибудь притаившийся чарли внезапно не напал с саблей или пистолетом. Лишь одному японцу удался такой фокус, однако он нарвался на мускулистого Фармера, который был раза в два тяжелее своего противника. Билл просто двинул японского офицера прикладом, отбросив его на несколько ярдов, и никакое джиу-джитсу и умение фехтовать самураю не помогли. Он упал спиной на камень и задергался, не в силах подняться, пока его милосердно не пристрелили в голову. На этом неудачный рейд японцев и завершился. Однако, батальону все равно приказали оставить позиции, чтобы сократить линию фронта и закрепиться южнее, ближе к берегу.

Передислокация, представлявшая собой, по факту, отступление, Вэнса обеспокоила. Но имелась в этой ситуации и хорошая сторона — солдаты хоть немного отвлеклись от кровавой рутины. Побывав в настоящем бою, а не просто на учениях, все начали думать о смерти. Большинство отчаянно мечтали выжить, кто-то обреченно уверил себя в том, что живым с этого острова уже не выберется, а некоторых солдат волновала перспектива остаться калекой. Но, так или иначе, боялись все, что, в общем-то естественно. Все нормальные люди страшатся смерти, кроме сумасшедших и дураков, конечно, которых медкомиссия не пропустит. А так бойцы хоть на время отвлеклись от печальных мыслей. Им предстояло сворачивать лагерь, собирать пожитки, топать на новое место, и там копать заново стрелковые гнезда и укрытия.

И действительно, тяжелая работа, вкупе с голодным рационом, а кроме риса ротной кухне лишь изредка перепадало от интендантов немного сушеных овощей или яичного порошка, весьма способствовали переключению внимания рядовых с печальной темы на более безобидную. Например, пропесочить интендантскую службу и все начальство в придачу.

Сам же Вэнс не мог нарадоваться своей настойчивости, благодаря которой стал командиром, пусть и младшим. Он всегда перед боем волновался больше за солдат, чем за себя, переживая, правильно ли выбрал позиции, удачно ли выставил охранение, и надежно ли замаскированы окопы. Ну, а в бою сержанту, а тем более комвзвода, и вовсе некогда малодушничать. Ему надо следить за обстановкой, командовать, и подбадривать своих подчиненных.

К вечеру новые огневые позиции были почти готовы, благо подгонять никого не приходилось. У солдат хватало и опыта в оборудовании позиций, и мотивации. Вэнс придирчиво проверил, как капрал Брэдли, которому он поручил машинган, приготовил пулеметное гнездо, и остался доволен. Обзор с небольшой высотки был отличным, а заметить пулемет до начала атаки япошки вряд ли смогли бы. Получив одобрение взводного, Фрэнк установил Браунинг на треногу, молча вставил ленту и захлопнул крышку, приготовившись к стрельбе.

Закончив тщательный осмотр укреплений, Вэнс с чувством выполненного долга уселся у своей палатки на пустой ящик и безмятежно принялся осматривать остров. На севере вздымается гигантское темное облако, закрывающее гору. Там, как обычно, идет дождь. На востоке виднеются редкие дымки — видимо, догорают поселки и фермы после недавних боев. На юго-востоке все закрывает огромный черный столб, поднимающийся от горящих топливных хранилищ Порт Алена. Но сквозь гарь время от времени пробивались яркие зарницы от взрывов, и Тим заворожено смотрел на всполохи, дожидаясь, пока блеснет особенно красивая вспышка. Вот на месте большого дома появился яркий желтый шар, а потом строение вздыбилось и превратилось в черный смерч. А вот вдруг вверх взметнулась целая огненная стена. Наверно, удачным выстрелом накрыло склад боеприпасов.

Занимательные наблюдения сержанта прервали патрульные, которые привели семью беженцев, зашедшую на позиции. Женщина средних лет с симпатичным, но очень грустным лицом, две маленьких девочки в красных платьицах, и худенький долговязый парнишка, ростом почти с Тима.

Впервые за две недели увидев женщину, солдаты машинально расправляли плечи, одергивали форму и втягивали живот. Последнее, впрочем, учитывая вынужденную диету последних дней, было излишним. Пуза ни у одного человека во всей роте давно не наблюдалось.

Покосившись недовольно на гражданских, и гадая, как они вообще сюда забрели, Вэнс быстро подобрел от вида усталых детских мордашек. Да и в самом деле, куда им еще идти, если во всех населенных пунктах, оставшихся под контролем армии, очень кстати немногочисленных, беженцев и так пруд пруди. Отправить их в госпиталь? Но в полковой санитарной роте все палатки и так переполнены ранеными, а дивизионный медсанбат высадить на Кауаи не успели.

Вэнс, на правах командира, ответственного за этот участок, распорядился гостей накормить, выдал им лишние одеяла, оставшиеся от выбывших бойцов, и приказал поставить лейтенантскую палатку. Измученные дети быстро уснули, а парнишка, угадав в Вэнсе главного, попросил дать ему винтовку.

Тим устало взглянул на подростка, оценивая его физическое и психическое здоровье, и неожиданно махнул рукой. Запасного оружия, оставшегося от раненых, хватало и, достав из своей палатки винтовку и ремень с патронташем, Вэнс вручил их добровольцу.

Получив старенький Спрингфилд с амуницией, Ральф, как он представился, первым делом отщелкнул флажок предохранителя и, вытащив затвор, бегло осмотрел винтовку. Все оружие, даже запасное, в Тимовом взводе содержалось в исправном состоянии, и волонтер убедился, что чистить ружье не требовалось. Ральф надел солдатский ремень и достал из подсумка магазин с патронами, намереваясь зарядить винтовку, но сержант его остановил:

— Утром пристреляешь винтовку, а пока не заряжай.

Что такое армейская дисциплина, паренек, видимо, слышал, и пререкаться на стал, хотя было видно, что у него просто чешутся руки пристрелить какого-нибудь японца. Он сел на камень рядом с Тимом, поставил свою винтовку, с которой не желал расставаться, между коленей и попробовал завязать разговор. Это оказалось нетрудно. Вэнса интересовала, что сейчас твориться вокруг, а пареньку хотелось поделиться пережитым, и он начал рассказывать, как менялась жизнь на острове с начала войны. Как после бомбежки Перл-Харбора жители принялись скупать спички, керосин и соль, а во дворах и подвалах начали копать бомбоубежища. Все знали, что японский флот никуда не ушел, а наоборот, высадил десант на Мауи, и опасались, что враг может вторгнуться и на их остров. Матери предлагали уехать на Оаху, но она отказалась. По радио передавали о страшных жертвах от бомбежек в Гонолулу и в лагерях беженцев, где погибли десятки человек, а на Кауаи было безопасно. На перекрестках стояли полицейские, вдоль берега курсировали эсминцы, в Порт Алене разгружались армейские транспорты, а власти призывали не волноваться. Все было спокойно. А потом появились японцы, и сразу на разных концах острова. У них на острове до войны была расквартирована всего одна рота в Лихуэ, ну и еще сколько-то солдат и пушек прибыло в первые дни, но этого оказалось недостаточно.

Ральф говорил быстро, сбивчиво, перескакивая с одной темы на другую. Наверно, в обычной жизни он умел изъясняться гладко, но сейчас просто выплескивал все, что накопилось на душе.

Они не фермеры, у них никогда не хранилось больших запасов провизии. Только немного муки, круп и картофеля. Хлеб они покупали каждый день теплый, ветчину свежую, а мясо парное. Поэтому, когда большинство магазинов вдруг закрылось, появилась нешуточная угроза голода. А в лавках уже отказывались принимать бумажные купюры, только серебро и золото.

Ральф обернулся, как будто кому-то есть дело до его секретов, и доверительно склонился к сержанту:

— Ты же знаешь, серж, когда Рузвельт приказал всем гражданам отнести золотые монеты в банк, не все это сделали, хотя нарушителям грозили тюрьма и серьезный штраф. Мне тогда уже лет восемь было, и я все понимал. И вот теперь те, кто припрятал золотишко на черный день, понесли его лавочникам и спекулянтам. В банке давать серебряные доллары матери отказались, а потом отделение и вовсе закрылось, но у нас хранился небольшой запас монет дома, в шкатулке. Да еще были разные украшения, не особо ценные. Ну, в смысле, не фамильные драгоценности, и их было не так жалко. Одним словом, на консервы и хлеб им хватало.

В общем, поначалу все было терпимо. Они даже жалели местных япошек, которых власти были вынуждены депортировать из-за их агрессивных соплеменников. Японцы на острове все такие трудолюбивые, и обычно вежливые. Когда они шли под конвоем, как какие-нибудь преступники, и у всех, даже маленьких детей на груди висели бирки, им все сочувствовали.

Но затем появились беженцы. Сначала пикапы, грузовички, телеги. Потом пошли пешеходы с маленькими тележками и детскими колясками. Поток беженцев с северо-востока не прекращался, он все тек и тек, а другие люди брели им навстречу, с запада. Было страшно. Бездомных людей размещали где только можно — в школе, в церкви. Мать пригласила семью, но они лишь переночевали, а утром пошли дальше. Пешком, неся пожитки. Потом мать взяла домой маленькую девочку, возрастом примерно как их Лиза, одиноко стоявшую на улице. Как ее зовут, не знают, она не говорит. Девочка вообще не разговаривает, и не откликается на слова, только пугливо пригибается и вжимает голову в плечи, когда слышит выстрелы. Возьмешь ее за руку, идет, поставишь перед ней тарелку, ест, но в глаза не смотрит и все время молчит.

Потом поток беженцев вдруг прекратился, и это было еще страшнее. Казалось что там вообще не осталось живых людей.

— А еще, — Ральф трагическим тоном понизил голос, — мы кое-что услышали от беженцев, которым повезло сбежать из подконтрольных джапам районов. Остров большой, его весь не оцепить, и кое-кому уйти удавалось. Так вот, — парнишка перешел на шепот, — они рассказывали такие ужасы, что до сих пор содрогаюсь, когда вспоминаю. Как ты думаешь, серж, это все правда?

— Вы еще всего не знаете, — честно заявил Тим. — Гражданские просто не в курсе того, что япошки вытворяют по ту сторону фронта. Так что вы молодцы, что вовремя ушли из города.

— А нас все успокаивали, — вздохнул Ральф. — Радио еще работало, расклеивали плакаты, убеждали, что к рождеству желтомордых обезьян выкинут с острова.

Тим кивал с рассеянным видом, не выражая никаких эмоций, но на самом деле слушал внимательно. Он представлял себе печальное Рождество в пыльном подвале, с немудреными подарками, под грохот случайно залетавших в поселок Элеэле снарядов.

А утром мать попросила его купить что-нибудь вкусненькое для приемыша, чтобы хоть немного порадовать. Он стоял в очереди и ждал, когда лавочник проверит серебряные доллары. К постоянному гулу канонады все давно привыкли. И тут он увидел в окно, как по дороге несется целая живая волна людей, а у них за спиной вздымается стена пыли. Ральф машинально схватил с прилавка монеты, лишь потом поняв, что это не его деньги, и напрямик, перескакивая через заборы, бросился к своему дому. Они не приготовили вещи заранее, все собирали второпях, боясь, что мост вот-вот разрушат, и только потом поняли, что кое-что забыли. Мыло вот не взяли, и жестянку с зубным порошком оставили, но хотя бы сахар и сухое молоко захватили с собой. Потом часть вещей пришлось бросить, потому что нести оказалось тяжело. Еще мать посоветовала надеть старую куртку, чтобы никто не позарился на новую одежду.

Куда идти, тоже не знали. С востока подпирают обезьяны, а к причалам не протолкнуться, да и желтые сволочи бомбят все корабли с беженцами. — Ральф помрачнел так, что даже в сгустившихся сумерках стало видно угрюмое выражение его лица. — Или обстреливают своими крейсерами, не знаю. Но утром я видел в гавани перевернутый верх дном транспорт, а от другого судна торчали только мачты. А вода вся покрыта обломками и... — парнишка вдруг всхлипнул, — и еще что-то плавает. Идти на запад, тоже не выход. У Маны японцы появились даже раньше, чем в Лихуэ.

— Там большой аэродром, — открыл маленькую военную тайну Вэнс.

— Баркинг Сэндс — уточнил Ральф, знавший все про свой родной остров. — На нем может разместиться полсотни аэропланов, а неподалеку есть еще маленький запасной аэродром.

— Да, с Баркинг Сэндс вышла осечка, — печально вздохнул сержант. — Наши сначала думали, что взлетная полоса там совершенно непригодна. Так докладывала аэроразведка, ну пока у нас еще летали самолеты. Потом оказалось, что хитрые азиаты просто маскируют полосу, имитируя разрушения, но сил наступать в этом направлении у нас не осталось. Пару раз эсминцы пробовали обстрелять аэродром с моря, однако ничем хорошим это не кончилось. Один корабль мы потеряли, а чертовы самолеты с красными кругами так и шныряют в ту сторону и обратно. Командование попыталось заслать несколько диверсионных групп, взорвать топливо или машины, но без особого успеха. Кстати, знаешь, что наши ребята увидели на Баркинг Сэндс? Немецкие бульдозеры! Мы были уверены, что Япония страна бедная, техники у нее немного, и думали, что если джапам приспичит построить или починить аэродром на каком-нибудь острове, то на это уйдут чуть ли не годы. Но их император, видимо, проглотил свою знаменитую гордость и до начала войны попросил у Гитлера строительную технику. Уж не знаю, как ее привезли, наверно на испанских транспортах. Франко же, хоть и фашист, но формально нейтрал. И в результате япошкам теперь не нужны здесь авианосцы. У них есть большие удобные аэродромы, с которых они могут контролировать весь архипелаг.

Утром пристрелять свою винтовку Ральфу не удалось. Ночью посыльный принес из батальона письменный приказ, предписывающий всей роте до рассвета выходить с полной походной выкладкой и выдвигаться к Ваимеа.

Наутро взводный сержант метался вдоль позиций, проверяя, чтобы солдаты ничего не забыли, и распекал разгильдяев, оставивших в окопах лопатку или кирку. Наконец, убедившись, что все снаряжение взяли, Вэнс скомандовал:

— Первое отделение, вперед марш!

Солдаты уходили, бросая прощальный взгляд на высотки, которые они обороняли, и гадая, почему их никто не сменяет. Ну, это уже не их дело, а командованию виднее.

Грузовиков, конечно, роте выделять никто не собирался, и добираться к новому месту расположения пришлось пешком. Но дорога все время вела под уклон, а вещмешки уже давно отощали, и довольно скоро рота подошла почти к самому берегу океана, разместившись на привал под укрытием пальмовой рощи. Вскоре подошел и весь батальон, но никто не мог точно сказать, для чего их здесь собрали. Предположения выдвигались самые разные, но в основном сходились во мнении, что их хотят вывезти с Кауаи.

Делать было нечего, и солдаты безмятежно отдыхали, дремали или играли в карты. Им принесли достаточно канистр с питьевой водой и выдали по одной банке консервированной кукурузы на двоих, так что жизнь стала почти прекрасной.

Вскоре к этой же рощице подошел еще один отряд, которым командовал измученный капитан с ввалившимися от бессонницы глазами и с темной, отвратительного бурого цвета повязкой на шее. Его бойцы были не в лучшем состоянии. Оборванные, грязные, с исцарапанными щетинистыми лицами, покрытыми сажей, они не шли, а с трудом тащились, пошатываясь, а когда им разрешили остановиться, свалились без сил на обочину.

— Да уж, видно этой роте досталось изрядно, — сочувственно прошептал Симэн, представляя, в каких переделках пришлось побывать его коллегам.

— Гарри, это не рота, — возразил Брэдли, внимательно присмотревшись к пришедшим. — Это батальон! Кажется, из тридцать пятого полка.

Симэн недоверчиво покосился на капрала, хотя за тем никогда не наблюдалось привычки подшучивать над сослуживцами:

— Ты что-то путаешь Фрэнк. Посмотри, как их мало, а командир отряда капитан.

— У нас тоже взводом командует сержант, — пожал плечами Брэдли, — хотя мы в такой мясорубке еще не были.

Поняв, что капрал прав, Гарри удивленно присвистнул:

— Не слабо же их япошки потрепали. Ничего, надеюсь этой ночью бедняг вывезут на Оаху. А наш батальон, как самое боеспособное подразделение, вероятно, поставят прикрывать погрузку на транспорты.

Фрэнк хотел снова возразить, но передумал и грустно улыбнувшись, принялся тщательно выскребать консервную банку, задавшись целью не пропустить ни одного зернышка.

Капрал оказался прав. Остатки многострадального батальона вскоре начали занимать оборону подходов, хотя из тяжелого вооружения у них остался лишь один станковый пулемет без треноги, а сослуживцы Вэнса блаженствовал до вечера, пока роте "Си" не приказали строиться.

Вскоре солдаты вышли к реке, перебрались по мосту на правый берег реки Ваимеа и, пройдя через одноименный поселок, очутились на пристани. Посмотрев на море, Тим удивленно вскрикнул, разглядев при свете луны несколько кораблей, стоявших на якоре в заливе. То, что флот осмелился приблизиться к оккупированному острову, внушало слабые надежды. Правда, тут были только эсминцы, способные быстро подойти в темноте к острову и так же быстро убраться подальше от вражеских берегов. Вместительные, но медленные транспорты посылать в опасный рейс не рискнули.

Причал был оцеплен взводом военной полиции, усиленным пехотинцами. Они пропускали лишь подразделения, назначенные для погрузки и указанные в списке, а всех прочих, в том числе гражданских, которых здесь толпилось несколько сотен, безжалостно отгоняли от пристани. А вот роту "Си", наоборот, заставили поторопиться на посадку.

— Ральф, — крикнул Вэнс на бегу, — я тебя не спросил, где твой отец. Но если он на острове, то еще не поздно передать ему весточку.

— Он в Австралии, — откликнулся парнишка. — Ему предложили работу в Дарвине, а мы должны были переехать, когда он там устроится.

— Жаль, были бы сейчас в безопасности.

Тим кивнул ближайшим солдатам, чтобы они взяли на руки девочек, сам взял под локоть их мать, и прокричал полицейским:

— Семья военнослужащего! Жена и дети офицера!

Тим уже знал по опыту, что когда на судно набивается уйма народу, самое комфортабельное место находится на верхней палубе. Здесь, по крайней мере, можно дышать свежим воздухом. Правда, ротный сержант Берк сперва вознамерился загнать все подразделение в трюм. Но, заглянув в тесные проходы боевого корабля, население которого должно сегодня вырасти почти в три раза, он уступил эту честь другим ротам.

Едва последний батальонный клерк вскарабкался по сетке на борт, эсминец "Хенли", послуживший сегодня транспортом для первого батальона, поднял якорь и быстро набрал ход, торопясь до зари уйти подальше от берега.

Тревога, не отпускавшая солдат последние недели, потихоньку стала спадать. Все начали склоняться к мысли, что ад уже остался позади. Правда, кормить батальон пока никто не планировал. Флотское командование предполагало, что в дороге пехотинцы будут питаться сухпайком. Но воду давали без ограничений, а разок даже принесли горячий кофе. В общем, по большому счету, жизнь налаживалась. Фрэнк достал припрятанную для такого случая сигарету, и пустил ее по кругу. На весь взвод, конечно, окурка не хватило, но Тим стрельнул у моряков целую пачку, и солдаты блаженно задымили.

Дети, закутанные в армейские одеяла, лежали тихо вместе со своей мамой. То ли спали, то ли просто старались никому не мешать.

Капитан Коди, успевший побывать на мостике, собрал взводных и поделился вестями, которые узнал от старпома эсминца лейтенанта Гори. Новости из Европы, в основном, были хорошими. Русские активно наступали и отбрасывали гансов все дальше к западу. Но вот в Азии дела обстоят неважно, и перспективы улучшения ситуации пока не видно. На Гавайях джапы тоже явно что-то затевают. Весь их флот ушел от Кауаи, но куда, неведомо. Наземные наблюдатели ничего не заметили, а от воздушной разведки осталась буквально пара самолетов. Конечно, перед войной ходили слухи про какую-то чудодейственную радио-следящую станцию, но ее япошки разбомбили в первом же налете.

Когда начало светать, и под серым небом явственно проступила линия горизонта, стало ясно, что ничего угрожающего не предвидится. Флотские, конечно, стояли по боевому расписанию, но кораблю уже ничего не грозило. Окончательно успокоившись, пехотинцы, проведшие бессонную ночь, начали укладываться, подложив под голову свои тощие вещмешки, и умиротворенно засыпали.

Вэнс собирался последовать примеру подчиненных, но потом о чем-то задумался, снял куртку и, достав нож, принялся аккуратно отпарывать с рукава полковую эмблему.

Капрал Фармер, спросонья смотревший на командира, недоуменно протер глаза и осторожно спросил:

— Тим, то есть, сержант, сэр. Ты случайно не спятил?

— Билл, а ты знаешь, откуда у нашего полка взялась эта эмблема с песьей головой?

— Конечно знаю, из Сибири. Когда там шла гражданская война, наш полк в ней участвовал, и большевики уважительно назвали наших солдат волкодавами.

— И ты в это веришь? — вздохнул Тим. — Мы вот на Кауаи япошек зауважали, как бесстрашных солдат, но почему-то прозвища им придумываем исключительно ехидные и уничижительные. К тому же, теперь только русские могут одолеть Гитлера, да и с джапами без них справиться будет трудновато. Так что эта, как выразился один мой знакомый поляк, "пся крев" больше не актуальна.

Билл почесал лоб и после недолгих раздумий последовал примеру друга, а выкинув эмблему, зычным голосом завел полковой марш про бесхвостых обезьян, попытавшись по традиции добавить к нему пару похабных куплетов на тему последней кампании. Но все были слишком измотаны, чтобы поддержать певца.

Зато Ральф, грустно смотревший на видневшийся вдали берег и думавший о Порт Алене, в котором, верно, догорали последние головешки, тихонько запел незамысловатую песенку собственного сочинения:

В год страшный сорок первый,

В ночь перед рождеством,

Нагрянули япошки,

Порт окружив кольцом

Спокойно спали дети,

Беды никто не ждал,

Молились, чтобы Киммель

Всех чарли разогнал.

Тим пересел поближе, и тоже начал подпевать волонтеру:

Санта Клаус не прорвался в Ален,

На рассвете джапы подошли.

Санта Клаус не принес подарков,

Джапы Порт снесли с лица земли.

В Перл-Харбор эсминец заходить не стал, ему было безопаснее в открытом море, чем в тесной гавани, которая может превратиться в ловушку в случае массированной воздушной атаки. К борту корабля подошли катера, вниз опять сбросили сети, и пехотинцы, обессилившие после вынужденной голодовки, неуклюже спустились по ним вниз.

На берегу солдат встретил патруль ополченцев. Их командир, пожилой майор милиции, с очень внимательными, как у детектива или репортера глазами, вместо винтовки держал в руках большой блокнот и что-то записывал. Иногда он окликал командиров, перебрасывался с ними парой фраз, и снова начинал писать.

Проходя мимо майора, Тим вдруг ошеломленно застыл, а затем бросился к нему. Тот сразу узнал Вэнса, фотографии которого не так давно пестрели на первых полосах газет, и охотно протянул сержанту руку, а потом вырвал из блокнота страницу и отдал Тиму.

— Это что? — с неприкрытым любопытством спросил Билл, кода сержант вернулся в строй.

— Автограф, — благоговейно прошептал Вэнс, аккуратно сворачивая листок и пряча в карман.

— Он что, какой-нибудь второсортный актер, вроде нашего Рейгана?

— Эх ты, неуч, — сочувственно посмотрел на ирландца Тим, — это же Берроуз.

— Самый знаменитый фантаст мира, да? — растерянно оглянулся на мировую звезду Билл. — Я не неуч, и фильм про Тарзана смотрел. Даже несколько книг Берроуза читал и про Африку, и про Марс, когда лежал в госпитале. А что он тебе сказал?

— Он рад радешенек, что ему повезло оказаться на Гавайях перед началом войны. Теперь увидит настоящие приключения своими глазами.

— Ну и дурак он, — уже без прежнего пиетета перед великим писателем презрительно скривился Фармер. — О приключениях куда лучше читать, чем пережить их самому.

— Или не пережить — печально заметил Фрэнк Брэдли.

На этот раз батальону далеко идти не пришлось, весь личный состав перевезли на машинах. Родные Шофилдские казармы, не сильно пострадавшие от бомбежек, стояли опустевшие, но все равно выглядели незыблемыми и надежными. Казалось, что снова вернулись мирные дни и сейчас начнется размеренная скучная, но такая безопасная жизнь с опостылевшими расписаниями строевых и физических занятий, листами нарядов и хозяйственными работами.

О том, насколько все серьезно изменилось, солдаты поняли, когда их сразу после душа и столовой отправили к казначею менять деньги на "Гавайки". Отстояв очередь и сдав нескольких десяток, скопленных за время службы, Тим получил взамен равнозначную сумму новенькими банкнотами. Сержант внимательно осмотрел полученные купюры, и по его спине пробежал холодок. Это были самые обычные доллары, недавно отпечатанные и приятно хрустевшие, но все они были помечены маленькой надписью "ГАВАЙИ", а с оборотной стороны эта же надпись повторялась большими буквами.

— Откуда эта ерунда взялась? — подозрительно поинтересовался Гарри, разглядывая на свет долларовую бумажку.

— Наверно, привезли на бомбардировщике, — предположил Тим.

— Нет, я понял, что привезли, но зачем это?

— Когда япошки обыщут наши э..., обыщут пленных и заберут деньжата, их шпионы не смогут ими воспользоваться на континенте. Обычная предосторожность.

Рядовому объяснение не понравилось, и он что-то раздраженно пробормотал под нос, пока Вэнс его не одернул:

— Отставить неуставное бурчание. Пойдем лучше на почту. Возможно, рождественские посылки сумели довезти до острова.

— А мне никто ничего не пришлет, — признался Билл и насупился. — У меня родителей не осталось. Разве что девчонка какая-нибудь догадается послать посылку, но девушки такие ветреные.

— Мне пришлют, — уверенно заявил Тим, — и я с тобой поделюсь сладостями. Только идем скорее, пока нас снова никуда не перебросили. А ты Ральф, не стой столбом, живо беги получать довольствие.

— Но сэр, я же еще в списках не числюсь.

— Беги, говорят тебе. Надолго мы тут не задержимся.

Долго прохлаждаться батальону действительно не дали. Командование поспешило вывести его из Шофилда от греха подальше. Хотя япошки ни разу и не бомбили казармы, если не считать первого дня войны, возможно намеревались сохранить их для себя, но вводить их в искушение не стоило.

Разбивать лагерь солдатам не пришлось. Им выделили для размещения уже установленные палатки, в которых даже имелись раскладные кровати. Наличествовали и кухонный навес с противомоскитной сеткой, и одноместные командирские палатки, и склад с канцелярией. Конечно, командиры собирались переставит палатки по-своему, но попозже.

Проследив, как устроились его подчиненные, и проверив, заработала ли ротная кухня, повара которой должны были приготовить им ужин, Вэнс наконец улегся отдохнуть, гадая, дадут ли им хотя бы неделю передышки. Однако, едва он задремал, как его поднял посыльный от ротного.

Капитан Коди ждал его в штабной палатке. Он сидел за походным столом и диктовал писарям распоряжения, а при появлении сержанта расплылся в улыбке и довольно похлопал ладонью по стопке приказов:

— Тимоти, наши наградные списки утвердили. Всех, кого мы представили к медали "Серебряная звезда", обязательно наградят, а раненные получат "Пурпурное сердце". Твой дружок Фармер, кстати, тоже. Не зря же он героически провалялся в госпитале с насморком.

Вэнс вежливо улыбнулся, хотя предпочел бы сначала выспаться, а уже после выслушивать вести, как хорошие, так и плохие. Но Тим чувствовал, что его позвали не только для разговора о медалях, и слушал командира внимательно.

— Тим, — продолжал капитан уже без улыбки, — ты назначил Брэдли временным сержантом, а теперь я произвожу его в постоянное звание. Есть и плохая новость. Командира первого отделения у тебя придется забрать, но на его место ты можешь назначить кого-нибудь из своих.

— Билла Фармера, — почти без колебаний посоветовал Вэнс.

— Почему бы и нет, — охотно согласился капитан. — Голос у него громкий, пить умеет не пьянея, а в рукопашной ему нет равных.

Коди замолчал, и стало ясно, что он подошел к главной теме разговора:

— Тимоти, мне понравилось, как ты управляешься со своим подразделением. У тебя имеются все нужные командирские качества, и самообразованием ты постоянно занимаешься. Да и вообще, у тебя во взводе всегда царит полный порядок. Солдаты даже обращаются друг к другу по имени, а не называют кличками, как это часто бывает в армии. В общем, командование согласилось назначить такого перспективного командира, как ты, лейтенантом. В штабе полка приказ уже подписали, осталось только завизировать, и скоро тебя приведут к офицерской присяге.

Вэнс чего-то подобного ожидал. Все-таки вакансии, образовавшиеся в результате боевых потерь, нужно было кем-то заполнять, и потому удивился он не сильно. Правда, Тим предполагал, что сначала ему предложат окончить командирскую школу. Но если время не ждет, и нет возможности привезти с континента достаточно офицеров, чтобы полностью укомплектовать дивизию по штату, то почему бы не пополнить офицерские кадры таким вот странным способом. Но Коди еще не открыл все карты. Он лукаво улыбнулся и добавил:

— Тебя назначают первым лейтенантом.

— Сразу первым? — Вэнс даже машинально принюхался, уж не пьян ли командир. — А как же выслуга?

— А что, одна неделя боев вполне стоит года топтания на плацу. И вообще, Тим, не думай, что ты такой особенный. С начала войны подобные исключения стали практиковаться в нашей дивизии постоянно. Это как бы поощрение бравым парням, проявившим себе в бою. Берк вот тоже получает серебристые погоны и становится моим замом. А взвод ты получишь свой родной, не волнуйся.

— Не уверен, справлюсь ли, сэр, — честно признался Тим, не ожидавший столь стремительной карьеры.

— А кто справится? — пожал плечами Коди. — Я и сам в капитаны вышел только полгода назад. До этого лишь прошел курс подготовки офицеров резерва, да немного послужил в национальной гвардии, а потом меня сразу определили сюда командиром роты. Когда на Гавайях из одной дивизии попытались сделать две, то кадровых командиров, естественно, взять было неоткуда. Поэтому набирали резервистов и переученных сержантов. А в последнее время боевые потери комсостава были тяжелые, сам знаешь.

Вэнс не нашелся, что еще возразить, а капитан поспешил закончить дискуссию, вытащив из тумбочки три бутылки виски — все свои запасы, и вручив их новоиспеченному офицеру:

— Налей-ка ребятам, пусть выпьют за твое назначение, — напутствовал Коди молодого лейтенанта.

Вэнс послушно взял выпивку, и только выходя из палатки, вдруг вспомнил об одной важной вещи:

— Боже, так у меня же теперь взводного сержанта не хватает. И где мне его взять?

Глава 2

Анна Жмыхова.

На носу уже новый год, но праздновать нам, похоже не придется. В наркомате индел все сотрудники загружены до предела. С начала войны обмен нотами и посланиями между державами значительно возрос, а в последнее время еще целый ряд стран пожелал установить с Советским Союзом дипотношения. Это, конечно, замечательно, вот только увеличивать наркомату штаты пока не торопятся, и всем приходится работать за двоих. Вчера целый день пыталась пробиться на прием к Вышинскому, но, несмотря на свои полномочия, так и не смогла с ним встретиться, что и не удивительно. Как обычно, под конец года шел отчаянный торг с японцами за рыбные квоты, и товарищ Вышинский занят обсуждением проекта рыболовной конвенции. Спор идет за каждый рыболовный участок. Японцы просят письменных гарантий, что их рыбопромышленники смогут заторговать девяносто процентов участков в свою пользу. Наше ведомство, естественно, отвечает, что такая просьба противоречит принципу торгов, и вполне достаточно устного заявления о нашем благожелательном отношении к данному вопросу. Пусть промышленники дают соответствующую цену, и тогда они смогут переторговать участки в свою пользу. Японский посол Татекаве, конечно, выразил недовольство тем, что его вопрос так долго решается. Но генералу на его брюзжание ответили, что советское правительство занято и более важными делами, связанными с войной, и что задача разгрома фашистов требует от нашего руководства большого внимания и отнимает все время.

Впрочем, правительство действительно занято сверх всякой меры. Мне пришлось пустить в ход все свои связи, чтобы уговорить товарища Сталина на новогоднее обращение по радио. Ну не любит он таких публичных выступлений на всю страну, и лишь Молотов смог его убедить в необходимости всенародного поздравления.

Но поздравление это ладно, а куда труднее оказалось уломать всех посвященных принять космическую программу до конца года. Нет, против развития космической отрасли никто не протестовал, да и работы потихоньку уже ведутся. Глушко возглавил свое КБ жидкостных ракетных двигателей, Королев формирует другое бюро, разрабатывающее пакетные многоступенчатые ракеты. Весной начнется работа комиссии по выбору места ... нет, не космодрома, а пока еще просто ракетодрома, причем, помимо Капустина Яра и Байконура будут рассмотрены и другие варианты. До конца войны строительство стартового комплекса вряд ли начнется, но к тому времени будет оборудована транспортная и жилая инфраструктура, проведена тщательная геологоразведка местности и составлен проект стартового оборудования. Так как подобных сооружений еще никто в стране, да и во всем мире пока не строил, то данным вопросом поручили заниматься Бармину — главному конструктору "Компрессора", на котором производят ракеты и пусковые установки "Наташи". Кстати говоря, Саша уверял, что если бы не происки Ландышевой, то их бы называли "Катюшами". На составление проекта Бармину отвели два года, но если война окончится раньше, то он полностью переключится на космическую тему. Профессора Келдыша, и так занимающегося аэродинамикой, также загрузили расчетами атомной бомбы и теоретическими выкладками по выводу на орбиту искусственных спутников земли. На днях он вошел в круг посвященных, причем, я удивилась, насколько молод этот профессор. Гироскопы для больших ракет поручили разработать НИИ-10, недавно прославившемуся тем, что там создали аппаратуру для записи звука на пленку.

В общем, работа движется, хотя и чуть медленнее, чем по атомной тематике. Если первое главное управление при совнаркоме, занимающееся разработкой ядерного оружия, создали уже в начале октября, то вопрос о формировании второго ГУ, курирующего ракетную технику, пока даже не стоит на повестке дня. Но необходимость создания межконтинентальных средств доставки ядерного оружия, как и пользу искусственных спутников земли никто не оспаривает.

Однако, когда я объясняла, что общую концепцию космической программы с примерным графиком выполнения этапов работ следует официально утвердить до первого января, меня не все поняли. Дескать, какая разница, месяцем раньше или позже, если речь идет о десятилетиях, да и план мероприятий в постановлении будет указан лишь в самых общих чертах.

Но для истории имеет большое значение, подписан документ в этом году, или в следующем. Да и было бы весьма символично, если план покорения космоса утвердят в том же самом году, когда началась война. Это показало бы следующим поколениям, к чему надо стремиться.

Итак, первый пункт космической программы — запуск искусственного спутник Земли. Для его выполнения отводится 12-16 лет. Шестнадцать — максимальный срок, потому что именно столько нам понадобилось в той истории. Но, в связи с предположительно меньшими потерями в войне, состояние советской экономики позволит реализовать проект быстрее, особенно, учитывая раннее начало космической программы. Пока нельзя сказать заранее, сколько ступеней будет в новой версии знаменитой "семерки" Р-7, на каком топливе она будет работать, и какое там установят радиооборудование — ламповое, транзисторное или на микросхемах. В нашем проекте перечислены все варианты, и первая космическая ракета может быть как весьма примитивной конструкции, так и довольно технологичным изделием.

Второй важный пункт — отправка человека в космос с обязательным облетом вокруг Земли. Суборбитальные прыжки, выдаваемые американцами за полноценные космические полеты, в счет, разумеется, не идут. На запуск космонавта отводим три-четыре года после выполнения предыдущего задания. Торопиться тут не следует. Разница между запуском необитаемого аппарата весом несколько десятков или даже несколько сотен килограмм, и многотонным жилым модулем, весьма существенная.

Третий пункт — нет, не полет к Луне, а стыковка космических аппаратов в ручном и автоматическом режимах, а затем и создание космической станции со сменяемым экипажем. Сроки тут не ограничены. Все-таки штук семь Салютов в той истории, а потом еще более современный Мир, доказывали, что идти к созданию полноценной станции придется долго.

Четвертый пункт — это уже высадка на Луну, но она идет факультативом, и ее целесообразность будет решаться по обстоятельствам. Если удастся избежать гонки вооружений, то почему бы не потратить средства на такую пеар, или пиар, не знаю, как правильно пишется, акцию. Долговременную лунную станцию в ближайшие десятилетия основывать все равно не станут. Хотя, не будем пока зарекаться. Да и капиталистам надо каким-то образом деньги из бюджета выколачивать. Когда в прошлой истории военные расходы США после войны попытались сократить в десять-двадцать раз то, естественно, попытка не удалась. Скорее всего, окажись на месте Трумэна даже сам Рузвельт, он все равно не смог бы обуздать ненасытные аппетиты владельцев военно-промышленного комплекса. Так пусть лучше строят не авианосцы и атомные ракеты, а научно-исследовательские станции на орбите и на Луне. Можно вместе с нами, можно и по отдельности. В любом случае это лучше гонки вооружений.

Понятно, что задача прилунения очень трудная, и на нее отводится от восьми до двенадцати лет после выполнения второго пункта.

В итоге, программа в общих чертах готова, и ее следует принять до конца года. Жаль только, что опубликовать этот план пока невозможно, чтобы наши "партнеры" не форсировали свои ракетные исследования. С фон Брауном, или без него, американская промышленность все равно сможет в короткие сроки освоить производство космической техники. Хотя, конечно, мы постараемся, чтобы Браун американцам не достался.

Ну вот, в принципе, намерения мы обозначили, а ближе к концу войны за строительство космодрома возьмутся всерьез. Но это уже работа конструкторов, а меня сейчас нагрузили проблемой преобразования природы. Еще в девятнадцатом века появилась масса проектов по соединению рек и морей, а после того, как при советской власти часть из них стали воплощать в жизнь, ученые и инженеры начали просто фонтанировать идеями. Зато в двадцать первом веке все помешаны на экологии и требуют сбережения природы, а не ее покорения. В общем, различных инженерных проектов очень много и они зачастую противоречивы. Руководству страны вникать во все нюансы с учетом послезнания пока недосуг, и всю кучу документации, не долго думая, сбагрили мне. Нет, ну в самом деле, не посвящать же всех инженеров и проектировщиков в сверхсекрет! В общем, я еще раз прочитала воспоминания о будущем, пролистала современные материалы, а потом сделала уточняющий запрос. Хорошо, что все мои просьбы выполняются своевременно. В тот же день в Эстонию послали самолет и племянник Куликова, тоже сотрудник госбезопасности, вскоре привез плотный конверт, закрытый изнутри темной бумагой, так что его нельзя просветить лампой. Откровенно говоря, кроме официального запроса я еще отправила мужу послание личного характера и получила такой же ответ. Ну в самом деле, почему бы не воспользоваться оказией.

Итак, какая у нас ситуация с климатом на сегодняшний день? За последние тридцать лет температура на планете поднялась на 0,4 градуса, и это очень большая цифра. Правда, насколько нам известно, естественные природные процессы временно нейтрализовали антропогенный фактор и притормозили ход потепления примерно на четверть века, чему наглядное подтверждение холодные зимы последних лет. Но зато потом накопившиеся выбросы углекислого газа наверстают свое и, начиная с семидесятых годов, атмосфера станет быстро нагреваться. На первый взгляд для России это очень хорошо. В отличие от западной и центральной Европы, нам приходится возводить строения с расчетом на холодную зиму и тратить много энергии на отопление. Почти все области республики, кроме самых южных регионов, относятся к территории с неустойчивым типом земледелия, и стоимость выращивания сельскохозяйственных растений априори намного дороже, чем на западе, особенно за нулевой изотермой января. А с потеплением короткий вегетационный период удлинится, исчезнут заморозки и урожаи вырастут. Площадь обрабатываемых земель тоже увеличится, меньше придется тратить энергии на отопление, удешевится строительство, откроется северный морской путь, позволяющий осваивать богатства полярных районов. Но это лишь с одной стороны, а с другой все отнюдь не так уж и радужно.

Грубо говоря, там, где раньше было много осадков, их станет еще больше, а где было сухо, станет еще суше. То есть степи могут превратиться в пустыни, а плодородные земли станут болотом. Конечно, это лишь в первом приближении, и нюансов существует много. Все зависит от смены траектории течения воздушных и водных масс. Но первым звоночком таких последствий был продолжительный антициклон, когда дневная температура в Волгограде долго держалась под сорок градусов. Если подобные бедствия на юге станут регулярными, то на высокие урожаи рассчитывать не стоит. На севере новых пахотных земель тоже не прибавится, потому что и без того избыточное увлажнение в тех местах существенно повысится. Еще стоит упомянуть об инфекциях, область распространения которых начнет стремительно продвигаться к северу.

В общем, вопрос не простой. Но, по крайней мере, можно точно сказать одно — планировать борьбу с начинающимся похолоданием нам пока не к чему, хотя бороться с загрязнением атмосферы, в том числе, углекислым газом, нужно в любом случае. Однако, варианты смягчения климата ученым и хозяйственникам рассматривать все равно нужно. Замечу, что потепление и смягчение это не синонимы. Наиболее благоприятным воздействием на природу является затопление пустынных областей и образование на их месте искусственного моря, или же расширение старого. Это актуально, например, в Средней Азии. Окрестности обширного водоема, обладающего значительной тепловой инерцией, зимой будут испытывать отепляющее воздействие, летом охлаждающее, а уровень осадков существенно повысится, что позволит ввести в сельхозоборот пустынные территории. В итоге, новое море изменит локальный климат к лучшему.

Если же говорить конкретнее, то тут, конечно, в первую очередь следует иметь ввиду пересыхание Арала. В шестидесятых годах вследствие чрезмерного забора воды для полива хлопковых угодий уровень моря начал снижаться. Уже в начале семидесятых космонавты с орбиты стали замечать, что Амударья до Арала не доходит. Ученые били тревогу и предлагали различные методы борьбы с маловодьем Арала. Однако с началом Перестройки все попытки урегулировать проблему прекратились, а после распада Союза ситуация стала неконтролируемой. Туркменистан и Узбекистан увеличили объемы полива так, что от моря почти ничего не осталось, вследствие чего уменьшились и осадки в регионе, а значит, требовалось еще больше забора воды из рек. Если в восьмидесятых годах на Арале процветал рыбный промысле, до к двадцать первому веку вся рыба там вымерла, кроме небольшого озера, отгороженного Казахстаном.

Рекомендации тут должны быть однозначными — не расширять ирригационную систему среднеазиатских республик выше разумных пределов. Хлопок стране, конечно, нужен, но воду следует экономить. Поэтому надо или переходить к экономным системам полива, или же переводить хлопкосеющие регионы на менее влаголюбивые культуры.

Что же касается проектов межбассейновой переброски вод для перераспределения стока рек между водоизбыточными и засушливыми регионами, то к таким предложениям следует относиться весьма осторожно. Полагаю, время от времени они будут появляться и, возможно, некоторые предложения даже реализуют на практике, но лишь после взвешенного анализа всех последствий.

Но вернемся к увлажнению пустынных регионов и рассмотрим проблемы Каспия. К сожалению, за предвоенное десятилетие его уровень резко упал сразу на два метра, и дальнейшее падение, хоть и не такое стремительное, будет продолжаться до восьмидесятых годов.

С понижением уровня моря обмелели подходы к портам и приходится увеличивать объёмы дноуглубления в подходных каналах дельты Волги.

А еще сокращаются площади кормовых угодий рыб а значит, резко сократились уловы. Когда пойдет обратный процесс трансгрессии моря, то начнется затопление прибрежных территорий, которые к тому времени успеют застроить.

Причем нужно заметить, что хотя антропогенные факторы, влияющие на водный баланс Каспийского моря, в течение двадцатого века возросли, но климатические факторы все-таки превалируют над ними. В послевоенные годы рост водопотребления в бассейне Каспия вырос значительно. Был построен каскад водохранилищ, из-за чего речной сток снизился, а также проведены массовые агротехнические мероприятия по внедрению орошаемого земледелия. Увеличился и объем изъятия воды для коммунального и промышленного водоснабжения. Но, несмотря на снижение притока речной воды к морю, его уровень с начала восьмидесятых все равно начал быстро подниматься. Возможно, некоторую роль тут сыграло глобальное потепление, увеличившее количество осадков, а также загрязнение акватории нефтяными отходами, препятствующими испарению воды. Однако впоследствии рост замедлился, хотя всемирное потепление только набирало силу.

С точки зрения науки, такие колебания Каспия совершенно нормальное явление, свойственное замкнутому водоему, находящемуся в неустойчивом состоянии и зависящему от переменных условий внешней среды. В недавнем прошлом уровень моря менялся на десятки метров. Но с точки зрения страны такие изменения, зависящие от капризов гидрометеорологических процессов, негативно влияют на хозяйственную деятельность, и их необходимо свести к минимуму.

Только как этого достичь? Любое вмешательство может привести к непредсказуемым результатам. Достаточно вспомнить историю с плотиной Кара-Богаз-Гол. Этот мелководный залив, окруженный пустынями, интенсивно испаряет каспийскую воду, и когда уровень моря снижался, Кара-Богаз-Гол было решено отгородить от моря дамбой. После постройки плотины залив быстро высох и соль с его дна начало разносить ветром, засоляя почву. К счастью, как раз в это время Каспий начал резво подниматься и плотину разрушили.

Так, а вот несколько лет назад в "Технике-Молодежи" напечатали статью про Волго-Донский канал. Там инженер Галактионов предлагал строительством канала заодно решить проблему обмеления Каспия сбросом в него донской воды. Хм, а сколько кубических километров воды можно отнять у Дона? Его годовой сток составляет где-то двадцать восемь кубов. Из них в не столь отдаленной перспективе на нужды экономики будут изымать пятьдесят процентов. Ну хорошо, пока зарезервируем на хозяйственную деятельность только одну треть. Выходит, даже если забирать половину оставшейся воды, то это будет около девяти кубокилометров. Но такой объем позволит увеличить уровень Каспия всего лишь на пару сантиметров. Однако в последнее время уровень моря ежегодно падал на пятнадцать-двадцать сантиметров, то есть донской воды для регулирования водного баланса не хватит в принципе. И это если не брать во внимание техническую сторону. Ну, а с точки зрения экологии, данный проект вообще обернется катастрофой для Азова и повлечет истощение его биологических ресурсов. Как известно, это море уникально своими огромными рыбными ресурсами. Очень благоприятные условия для развития молодняка рыб там возникают в результате нескольких факторов, таких как обилие органики, малая глубина, малая прозрачность, не дающая развиваться водорослям и, не в последнюю очередь, низкая соленость. Но из-за изъятия вод Кубани и Дона приток пресной воды в Азов в последнее время постоянно снижается, что грозит засолением моря. Для решения этой проблемы даже предлагалось построить дамбу, сужающую Керченский пролив, чтобы воспрепятствовать ветровым нагонам, перемешивающим соленую черноморскую воду с малосоленой азовской. Заодно, дамбу можно оснастить мостовым переходом в Крым. Еще для рассоления моря рассматривались предложения забора воды из Печоры и Северной Двины и сброса в Волгу, откуда ее по большому каналу в районе Сталинграда будут переправлять в Дон. Да уж, построить дамбу на порядок дешевле, а если северные реки все же начнут перебрасывать на юг, то уж лучше в Каспий.

Но существует еще один грандиозный проект — Манычский канал между Азовом и Каспием. Имеется ввиду не судоходный канал, первая очередь которого была построена перед войной. Кстати, достроен он так и не был ... не будет, потому что после войны Волгу с Доном решили соединить более удобным маршрутом — коротким и не требующим чрезмерного расхода воды. Так вот, речь идет не более, ни менее, о суперпроекте — соединить моря напрямую, чтобы повысить уровень Каспия. Не так давно, во время плейстоцена, Черное и Каспийское моря не раз соединялись друг с другом через Кумо-Манычскую впадину, и достаточно ее углубить, чтобы снова наполнить Каспий водой.

В новенькой книжке Самохина, посвященной Манычскому каналу, эта идея названа фантастической. Однако, она вполне заслуживает внимания. Итак, рассмотрим первый аспект — технический. Ох, как же мне не хватает технического образования! Сразу после войны устроюсь на заочное. Так вот, перепад высот на маршруте составляет около 55 метров, но высота водораздела над уровнем Азовского моря не больше 27 метров. Самый высотный, перевальный, участок Манычской впадины, идущий по рекам Калаус и Чаграй, довольно протяженный, полторы сотни километров. Но остальная часть трассы лежит намного ниже, а ближайшие к Азову сто километров канала поднимаются лишь на пару метров. Итак, шесть сотен километров следует прокопать, а дальше вода устремится вниз самотеком. В дальнейшем можно по желанию полностью сравнять уровень Каспия и мирового океана, что позволит избежать постоянных колебаний капризного моря, а можно прикрыть затворы шлюза, оставив оптимальный уровень.

С инженерной точки зрения ничего невозможного тут нет, хотя работа предстоит грандиозная. Но вот для экологии обоих морей катастрофа будет полной. Засаливание воды Азова и биологическое загрязнение Каспия, соленость которого, кстати, также повысится, приведут к потери рыбного промысла. Еще важнее то, что будут затоплены не только ненужные прикаспийские пустыни, но и обширные сельскохозяйственные земли. Еще немало земель будет подтоплено солеными грунтовыми водами, а сильный ветер периодически будет вызывать ветровые нагоны. Ну и конечно, если уровень поднимется существенно, то затоплению подвергнутся множество населенных пунктов, и экономике региона будет нанесет серьезный ущерб.

В общем, идея красивая, но весьма сомнительная. А еще существуют проекты перекрытия дамбами Татарского и даже Берингова проливов. И как определить, стоит ли загружать ими научные институты, или они вообще не заслуживают рассмотрения?

6 января 1942г. о. Гогланд.

Забравшись на высокую, свыше ста метров, вершину холма с непроизносимым финским названием, я осматривал окрестности в бинокль. Сам остров, покрытый сопками, заросшими заснеженным еловым лесом, был очень красив. Его берега изрезаны мысами и бухтами, а рядом еще находится несколько крошечных безымянных островков. Но любоваться красотами можно будет после войны, а пока меня интересует только лед Балтийского моря, простирающийся во все стороны, насколько хватало глаз.

Встревожившее в последнее время научную общественность потепление к началу сороковых годов прекратилось, и начались холодные зимы. Мало того, я заранее предупреждал, что первая фронтовая зима выдастся необычайно суровой. Помимо явных неудобств для зимнего наступления — попробуйте-ка отправиться в поход в сорокаградусный мороз, когда сами фрицы сидят в теплых избах и землянках, холод сулил и некоторые преимущества. В первую очередь это касалось форсирования водных преград. Балтийское море, конечно, замерзать не торопилось, но и оно постепенно сковывалось льдом. Уже в ноябре действовали ледовые трассы из Ленинграда к Кронштадту и Ораниенбауму.

А еще я помнил об одном примечательном эпизоде времен войны. Воспоминания, правда, смутные и весьма отрывочные, но главную суть я знал твердо: Посреди Финского залива, чуть ближе к северному финскому берегу, среди россыпи мелких островков находится один узкий, вытянутый с север на юг остров, с названием, напоминающим "Готланд". Правда, настоящий Готланд расположен у берегов Швеции, и с него, по преданию, начинали когда-то свое расселение готы. Так вот, когда суровой осенью сорок первого Красная армия отступала, с этого псевдо-Готланда наши войска тоже ушли. Но когда фронт стабилизировался, а позже, в декабре, началось наступление, командование решило вернуть балтийские острова. Под новый год ледокол высадил десант на ближайших островках, а оттуда, уже после праздника, отряд пешком отправился к Гогланду и выбил финский гарнизон с нашей земли.

Ключевое слово здесь — пешком. Если уже в первые дни января стало возможным пройти по льду залива до Гогланда, то вскоре туда можно будет отправить санный обоз, а добраться с него до северного финского берега еще проще. К тому же в измененной истории оставлять Гогланд не пришлось, и его защитники продолжали держать оборону. Конечно, при взгляде на карту Финского залива возникает вопрос — почему бы не начать переправу западнее, прямо от Локсы, к которой уже вплотную подошли наши войска. В этом месте ширина залива минимальна, и до Хельсинки по прямой всего километров шестьдесят. Но проблема в том, что процесс ледообразования начинается с восточной части Финского залива, и лишь затем постепенно продвигается к западу. Тут действует несколько факторов — чем дальше к востоку, тем слабее влияние теплой Атлантики и все более континентальным и холодным становится климат. Кроме того, чем восточнее, тем преснее вода, а пресноводный лед, как известно, образуется интенсивнее, чем в соленой воде. Поэтому сначала сковывается льдом восточное и северное побережье Балтики, затем южное, и лишь потом, во второй половине зимы, лед покрывает середину залива. Так что в ближайшие недели прямой рейс Локсы-Хельсинки будет невозможен. Но добраться, скажем, до Котки вполне реально, а Гогланд сможет послужить хорошей промежуточной базой.

Для вторжения в Финляндию многомудрое командование выбрало, в первую очередь, дивизию, вооруженную немецким стрелковым оружием, то есть нашу, полагая что у нас больше шансов обмануть финские патрули. И вот, вечером третьего января первый батальон 215-го полка отправился по окрепшему льду из уже освобожденного Кохтла-Ярве на север. Путь мог быть короче, если бы отправной точкой маршрута стала Кунда, в тридцати километрах западнее Кохтла-Ярве. Но, во-первых, Кунду пока лишь только окружили, но еще не штурмовали. Вся тактика наступления последнего времени сводилась как раз к тому, чтобы обходить укрепленные пункты, окружая их и перерезая пути снабжения. Во-вторых, чем западнее, тем тоньше лед и тем больше в нем трещин и промоин. Наконец, в-третьих, мы не планировали добраться до Гогланда за одну ночь, и собирались сделать промежуточную остановку на Большом Тютерсе, служащим отличным ориентиром и местом для временного лагеря.

Небо покрывали низкие тучи, препятствующие проведению авиаразведки, и потому выдвигаться мы начали засветло. Нас снабдили легкими кошевками из расчета, чтобы половина личного состава могла отдыхать, пока другая половина марширует, и потому к Тютерсу мы на следующий день подошли хотя и усталые, но не измученные. Короткий отдых в холодных палатках, вечером новый марш-бросок, на этот раз вдвое короче, и утром пятого января мы уже спали в теплых землянках на Гогланде.

На острове еще летом выкопали множество убежищ, достаточных для размещения трехтысячного гарнизона. Осенью, в преддверии наступления, большую часть людей перебросили на материк, а оставшиеся бойцы имитировали присутствие огромного отряда, протаптывая многочисленные тропы и растапливая печи во всех домах и землянках. Финские самолеты ежедневно, если позволяла погода, облетали остров и обстреливали деревушки, радостно отчитываясь об ужасающих потерях, нанесенных русским. Но в избах, естественно, никто не жил, и после налета в уцелевших домах и банях снова растапливались печи, создавая видимость значительного гарнизона, о чем финские разведчики удрученно и докладывали своему начальству.

Едва стемнело, от острова во все стороны разослали военных гидрографов, каждого из которых сопровождала охрана. Почти весь состав Кронштадтского отряда ледово-дорожной службы командование перебросило для создания новой трассы, и сейчас ученые внимательно изучали ледовую обстановку. Результаты исследования, полученные к утру, были обнадеживающие. Весь лед вокруг Гогланда уже стал очень прочным, и по нему можно было проводить обозы из тяжелых саней, и даже переправлять трехдюймовые пушки.

В ожидании тяжелого вооружения стрелковые полки дивизии сидели в бункерах, дзотах, землянках и искусственных пещерах, созданных еще летом, и отдыхали. Когда я спустился ... нет, не с небес, а с холма, от одной из землянок первого взвода даже доносилось веселое пение:

Гитлер раз по радио орал:

"Заберём на днях у вас Урал,

Уничтожим самолеты,

Разобьём стальные доты

И потопим весь советский флот!".

Гитлер косоглазый, братцы, врёт:

До сих пор живёт советский флот,

Быстро плавает по морю,

Скоро фрицам будет горе

За Россию, родину мою!

Вот они дошли до Ленинграда,

Окружили город весь блокадой,

На весь мир они орали:

"Ленинград фашисты взяли!"

Это Гитлер сам составил ложь.

Вот они дошли до Ленинграда,

Там их наша встретила бригада,

И "Наташи" зашипели,

Фрицы к черту полетели,

До свиданья, Гитлер, навсегда.

Ну поют, и пусть поют. Делать-то бойцам нечего, а днем приказано лишний раз из помещений не выходить, так что пусть горло дерут. Тем более песня такая, что даже замполитрука Михеев не стал бы придираться, посчитав ее идеологически правильной. О, вот и он, легок на помине, уже прискакал на звук гармоники и все-таки нашел, к чему прицепиться. С улицы слышно, как он устроил разнос нерадивым красноармейцам. Дескать, почему это родина — Россия, если у нас все национальности воюют. А ну быстро переделать текст и поменять Россию на СССР.

Вот черт, и ведь не возразишь. Политрук-то прав.

* * *

— Все приглашенные уже собрались, и я объявляю нашу секретную конференцию открытой, — шутливым тоном начал заседание посвященцев Молотов.

— А товарища Сталина, выходит, не будет? — не удержалась от вопроса огорченная Жмыхова, и отвернулась к окну, чтобы никто не видел ее обиженной физиономии.

— Он просил передать лично вам, Аня, извинения, и заверил, что внимательно прочитает все наши предложения, если таковые появятся. А теперь, с вашего позволения, я проведу краткий обзор международных событий, и начну с Норвегии. Как вам всем известно, через незамерзающий норвежский порт Нарвик германцы вывозят шведскую железную руду. В этой связи немцев очень напугал недавний английский рейд на Лофотенские острова, в непосредственной близости от Нарвика. Хотя налет продлился всего несколько дней, но в германских штабах всерьез полагают, что англичане выбирают место, подходящее для создания плацдарма, с которого можно будет прервать немецкое прибрежное судоходство. Хотя основного наступления на Норвегию немцы раньше весны не ожидают, но полагают возможным захват англичанами опорных пунктов. В этом случае высадка десанта не на материке, а на прибрежных островах даже более предпочтительна. Подобная операция, будь она осуществлена, позволила бы союзникам перерезать линию снабжения группы армий "Норвегия", и неминуемо привела бы к изменению политики Швеции. Командование немецких оккупационных сил в Скандинавии очень опасается такой угрозы, и готово видеть в каждом арктическом конвое перевозку сил вторжения в Норвегию, тем более, что постоянно получает от разведки сообщения о приближающейся высадке.

Нарком выждал минуту, давая всем присутствующим возможность изучить большую карту, расстеленную на столе, и продолжил доклад:

— Насколько нам известно, Гитлер и руководство Вермахта в целом согласны с такой оценкой и, полагая Норвегию краеугольным камнем европейской оборонительной системы, приняли следующие меры: Во-первых, в Норвегию отправлен в инспекционную поездку генерал Лист с целью оценки состояния гарнизонов и выработки рекомендаций для повышения обороноспособности. Во-вторых, с целью максимального привлечения местных нацистов, рейхкомиссар Норвегии Йозеф Тербовен предложил Квислингу пост министра-президента страны. В-третьих, был отдан приказ командованию Кригсмарине до весны перевести все крупные корабли в норвежские порты. Вот на этом вопросе я бы хотел остановиться поподробнее.

Как вы все знаете, в ходе войны произошло изменение географических позиций Германии, что дало ей возможность улучшить систему базирования флота. Кроме того, захват немцами французского побережья позволил им развернуть свои силы в непосредственной близости от Великобритании для действий на западных подходах к острову. В настоящий момент в соединение крупных кораблей, базирующееся в Бресте, входят два линейных крейсера, так называемых карманных линкора, водоизмещением двадцать шесть тысяч тонн — "Шарнхорст" и "Гнейзенау", а так же тяжелый крейсер "Принц Эйген". Пока линкоры находятся во Франции, они угрожают морским трассам в центральной Атлантике, и англичане постоянно пребывают в душевном трепете за свои коммуникации, мечтая перевести эту угрозу в места подальше от себя. И это им удалось!

Британская разведка хорошо поработала, внушив фашистам мысль о том, что Англия собирается открыть второй фронт в Скандинавии. Если подумать, то это действительно звучит вполне правдоподобно. Второстепенный тяни-толкай в Африке производит впечатление игры в песочнице, а британские граждане, как и союзники, требуют активных военных действий. Высаживать войска на Сицилии и в Италии нельзя. Даже без учета шаткого положения британской экспедиции в северном Марокко, которым могут завладеть немцы, тем самым перекрыв Гибралтар, англичанам слишком трудно снабжать войска на таком удалении от метрополии. Вполне логично было бы высадить десант во Франции, тогда плечо снабжении будет коротким, и высадку смогут поддержать авиация, базирующаяся на острове. Но в Нормандии англичан ждут серьезные бои, и Гитлер прекрасно понимает, что Черчилль на подобную операцию не согласится.

Как видим, фашистам было нетрудно поверить в обман, и сейчас они тайно готовят выход брестской эскадры. Предположительно, уход кораблей должен произойти не позже середины января, но обстановка может изменить сроки, а британцы всемерно стараются ускорить выход. Ведь когда немцы покинут Брест, устранится серьезная угроза для союзников в северной Атлантике, и они смогут перевести свои главные силы, до сих пор вынужденные оставаться на европейском театре в качестве сдерживающих сил, в азиатский регион. Это стремление выманить линейные корабли в узкий Дуврский канал, под прицел крепостных орудий, бомбардировщиков и торпедных катеров можно было бы только приветствовать, если бы Черчилль имел твердое намерение уничтожить немецкие корабли после ухода из Франции. Однако у нас имеются основания полагать, что он может сознательно облегчить уход вражеской эскадры. Это кажется невероятным но, несмотря на безусловное превосходство на море, а также наличие поблизости военно-морских и авиационных баз, англичане способны упустить фашистские корабли. Поэтому наша дипломатическая, а также военная миссия в Лондоне приняли все меры, чтобы донести до английского командования мысль о недопустимости подобного сценария.

Молотов довольно улыбнулся, гордясь хорошо проделанной работой, и предложил высказаться. Первым поднялся Куликов и, непроизвольно подражая Верховному, принялся расхаживать вдоль стола:

— Безусловно, прорыва брестского соединения в Германию, а после в Норвегию допускать нельзя, как, впрочем, нельзя допускать на север и другие линкоры. Это нанесет сильнейший удар по основной магистрали Северного морского пути, роль которого скоро должна возрасти. Дело даже не в том, что линкоры физически способны расстроить наши внешние коммуникации, а в том, что Черчилль охотно воспользуется присутствием на севере тяжелых кораблей Кригсмарине как поводом для прекращения арктических конвоев. Хотя большинство англичан понимают тот простой факт, что затягивание войны ускоряет гибель Британской империи, но нынешний премьер старательно саботирует взятые обязательства. Если же Рузвельт и вынудит адмиралтейство отправить конвой, то английские адмиралы могут просто приказать кораблям охранения бросить транспортные суда на произвол судьбы, как это уже происходило в той истории. Что особенно неприятно, они при этом даже не известят наше командование, что позволило бы своевременно принять меры для обеспечения безопасности конвоя. Как бы ни был силен противник, решительные действия сил прикрытия могут нейтрализовать его надводные корабли. Кстати, англичанам однажды удалось продемонстрировать этот постулат на практике, когда они в Новогоднем бою, правда, неизвестно какого года, смогли своими эсминцами отбиться от тяжелых немецких крейсеров.

— Да, раз уж заговорили о конвоях, — вспомнил Шелепин, неотлучно находившийся в Москве, и потому не пропускавший ни одного заседания, — то нужно напомнить об одном вопиющем факте, упоминавшемся в воспоминаниях сами-знаете-кого. Он писал, что хотя было совершенно очевидно, что в разгар суровой зимы проводка судов в Архангельск станет невозможной, и конвои пойдут на Мурманск, в котором находится незамерзающий порт, но почему-то подготовка к приему транспортов там не велась. Часть портового оборудования из Мурманска вывезли еще в начале войны, и когда зимой туда пришел конвой, оказалось, что разгрузка организована из рук вон плохо. А ведь скопление в порту грузов и транспортов чревато опасностью их уничтожения воздушным налетом.

— Действительно, этот негативный факт имел место, — подтвердил Мехлис, — и меры по улучшению положения с грузовыми операциями были приняты незамедлительно. Через неделю ожидается приход первого конвоя в Мурманский торговый порт, и к разгрузке все подготовлено. Налажен также и вывоз грузов по железной дороге. Кроме того, заранее пополнен запас угля и мазута, чтобы его хватало не только на нужды флота, но и можно было снабжать торговые суда конвоев и английские военные корабли.

— Значит, военные корабли союзников смогут зимой базироваться в Кольском заливе и получить там все необходимое, так? — уточнил Железный Шурик, как за глаза уже начали называть Шелепина.

— Они получат мазут хорошего качества и продукты. Единственное, в чем отказано союзникам, это в просьбе построить отдельную гауптвахту для их моряков а также ... — Мехлис внезапно запнулся, бросил смущенный взгляд на Аню, и неопределенно закончил. — И еще кое в чем, чего в нашей стране нет и никогда не будет.

Кое-кто из посвященцев не удержался от смешка, поняв, что имелись в виду дома терпимости. Жмыхова покраснела, но тоже хихикнула, и только нарком индел остался серьезен и напомнил о теме разговора:

— Но вернемся к возможности появления на Северном театре линейных кораблей германского флота. Баренцево море имеет огромное экономическое и оперативно-стратегическое значение, поэтому создание противником эскадры крупных кораблей, базирующейся в Норвегии, и предназначенной для действий на коммуникациях Северной Атлантики, совершенно недопустимо. Эта мощная эскадра изменит соотношение сил и не только сможет угрожать конвоям союзников, в том числе в нашей операционной зоне, но и усилит оборону морских сообщений противника, позволив снабжать приморскую группировку немецких войск и вывозить стратегическое сырье. А это значит, что у фашистов появится возможность возобновить наступление на Мурманск.

Молотов взглянул на Шапошников, спрашивая взглядом, правильно ли он описал ситуацию, и маршал согласно кивнул.

— Но от Варангер-фьорда проложены шоссейные дороги, ведущие и на юг, в Финляндию, и на запад, к Нарвику, — напомнил Шелепин. — То есть подвозить новые контингенты войск и боевое снабжение в заполярье фашисты могут и по суше.

— Нет, — буквально подскочила Аня, — пропускная способность северных дорог мала, а зимой шоссе обледеневают и заносятся снегом, причем зима на севере очень длинная. Поэтому основным путем для снабжения лапландских войск остаются морские коммуникации, от которых зависит боеспособность вражеской группировки. Если германским военно-морским силам удастся изменить положение там в свою пользу, то на морских сообщениях произойдет резкий перелом. Северный путь, являющийся самым коротким маршрутом для доставки на фронт поставляемого союзниками вооружения, окажется под угрозой.

— Ну, а если это мы изменим ситуацию в свою пользу, — предложил другой вариант Шелепин, — например, овладеем Петсамо и Киркенесом?

— Тогда наш флот совместно с авиацией начнет еще активнее нарушать морскую коммуникацию противника, — наконец взял слово Шапошников, — а действия вражеского флота будут ограничены, и его выход на перехват союзных конвоев станет затруднен. Кроме того, после освобождения Киркенеса сухопутные дороги, соединяющие Финляндию с атлантическим побережьем Норвегии через Варангер-фьорд, окажутся перерезаны. Вот только войск и авиации на Карельском фронте пока недостаточно. Правда, англичане обещали выделить эскадру для совместной операции, но все тянут с обещанным. И у нас уже имеется опыт совместных действий с английскими кораблями. К сожалению, не очень удачный. В конце ноября был произведен совместный выход в ночной поиск с эскадренными миноносцами союзников. Но при обстреле острова Вардё английские миноносцы сначала оторвались от строя, а потом вовсе приняли друг друга за противника и демаскировали себя, сорвав всю операцию.

Мехлис недовольно буркнул что-то нелестное в адрес союзников, и повернулся к майору госбезопасности:

— Товарищ Куликов, скажите, продвигается ли у англичан разработка бронебойных бомб, рекомендованных по... нашим иновременным советником.

Про новые бомбы Куликов знал все, но так как речь шла об Англии, то отвечать взялся Молотов:

— Напомню всем, о чем идет речь. Изготовление бетонобойной бомбы нового типа никакой сложности не представляет. Ее конструкция состоит из вытянутого корпуса обтекаемой формы, сделанного из прочной стали и снабженного косопоставленными "стабилизаторами Леонова". Тяжелый бомбардировщик Галифакс со снятой броней и вооружением сможет поднять десятитысячефунтовую бомбу на высоту примерно пять миль. При падении с такой высоты бомба разгонится до сверхзвуковой скорости и сможет пробить пять метров бетона или корабельную броню линкора. Если же она попадает в грунт то, по подсчетам ученых, сможет углубиться в него метров на тридцать, и тогда взрыв двухтонного заряда вызовет небольшое землетрясение, способное разрушить ближайшие строения. Такие бомбы в Англии уже созданы, но трудность представляет разработка прицела, обеспечивающего точность попадания с такой высоты. Он должен учитывать температуру воздуха, направление и силу ветра и ряд других параметров. К счастью, после успешной бомбежки рурских плотин авторитет советских военных советников поднялся очень высоко. Англичане стали охотно прислушиваться к нашим рекомендациям, и работа над высотным прицелом активизировалась. Ну, а переоборудовать Галифаксы для бронебомбы куда проще, чем для прыгающей бомбы. Так что возможно, что уже в ближайшие недели им предстоят фронтовые испытания. Первоочередной целью для нового оружия должны стать бункеры подводных лодок, а когда летчики научатся попадать в неподвижную цель, они смогут охотиться на крупные корабли.

— А в Тронхейме немцы как раз недавно построили огромный бункер для подлодок, не так ли? — обрадовался Шелепин. — Вот пусть там и испытают.

— Так утверждал наш агент Майлмен, основываясь на сообщениях его источника Вики, — скептически улыбнулся Куликов. — Но наших специалистов стали одолевать серьезные сомнения. По разведданным англичан, которыми они с нами поделились, строительство бетонных укрытий началось только осенью, и оно не могло закончиться так быстро. Все основные материалы для стройки — бетон и сталь, а также строительное оборудование, должны доставляться морем, чему часто препятствует непогода. Размеры объекта довольно большие — сто метров на полторы сотни, и раньше, чем через год его сдать не успеют. К тому же, Майлмен сам признавал, что Вика зачастую пользуется слухами и непроверенными данными. Поэтому, прежде, чем предлагать англичанам бомбить бункер, мы отправили авиаразведчиков, и ценой потери одного самолета выяснили, что строительство находиться лишь в начальной стадии.

— Да уж, — вздохнул Шурик, — хороши бы мы были, если бы передали союзникам непроверенные сведения. А почему бы англичанам не испытать сверхбомбы на карманных линкорах в Бресте? Они же там стоят неподвижно.

— Скорее всего, к моменту боеготовности новой бронебомбы, линкоры из Бреста уже уйдут.

— И наверняка прорыв случится уже в ближайшие дни, — тихо добавил Шапошников.

* * *

"Планы изменились". Кому понравится такая фраза, звучащая в устах начальства? Хорошо хоть, к плану "Б", как с моей подачи в дивизии начали называть запасной вариант, готовились заранее, изучая маршрут и наготовив комплекты карт. Вот терпеть не могу чертить от руки, а опытных рисовальщиков или чертежников в моей роте не имеется.

Но карты ладно, а вот то, что вместо Котки мы отправимся намного дальше, внушало нешуточную тревогу. За последние недели солдаты подустали и морально и физически. На Гогланде отдохнуть и восстановить силы толком не получилось, а тут еще и морозы с каждым днем крепчают. Но холода, это еще не самое страшное, к ним даже я приспособился. А вот от перспективы проехать на грузовиках десятки километров по ненадежному морскому льду бросало в дрожь не только меня. Кто там говорил, что "батальоны не фрегаты, чтобы ходить по морям"? Даже если бы лед был чистым и ровным, все равно, согласно наставлениям, для соленых водоемов расчетная толщина льда должна быть вдвое больше, чем на озерах. К тому же трещин на Балтике имелось изрядно, и колонне часто приходилось менять направление, чтобы пересечь трещину перпендикулярно или вообще объехать ее стороной. Местами дорогу преграждали высокие, как дома, торосы, образованные нагромождениями обломков льда, и путь снова удлинялся.

Мы бы ни за что не успели проделать за ночь столь длинный путь, если бы ехали на санях, но все стрелковые части и даже обозы посадили на машины. И вот, в один отвратительно-пасмурный день, оговорив заранее скоростной режим и интервал движения, дивизия начала выдвигаться с Гогланда на северо-запад. Пасмурная погода оставляла нас без поддержки авиации, но зато и финнам не позволяла использовать самолеты для разведки.

Первым отправлялся второй батальон, затем наш, а за нами тарахтели легкие танки Т-60. В бою польза от их скорострельных, но малокалиберных авиационных пушек скорее моральная, чем практическая, а броня не выдержит даже бронебойных винтовочных пуль. Но зато вес этих танкеток составлял всего шесть тонн, немногим больше, чем грузовики повышенной проходимости, что позволяло им ехать с нами в общей колонне. Ну, а что касается "несерьезного" калибра, то на базе Т-60 конструкторы еще в октябре создали самоходки СУ-76, а командование выпустило строгие наставления по их правильному использованию. Я заметил как минимум один дивизион "Сушек", и надеюсь, что его выделили персонально нашему 215-у полку, а не всей дивизии.

В стороне от нашей трассы виднелись тусклые огоньки, там шли уже настоящие танки, хотя и легкие — новейшие секретнейшие, никем, кроме меня еще невиданные Т-70, вместе с однотипными самоходками. Последние, недолго думая, конструкторы тоже назвали СУ-76, как и созданные на основе Т-60 но, несмотря на одинаковое название, разница между ними была существенная. Лобовая броня более тяжелых "Сушек" без труда могла держать снаряды противотанковых пушек, и если эти самоходки дойдут до пункта назначения, то послужат нам хорошим подспорьем.

Эх, лишь бы только это "если" свершилось. Трехосные грузовики гидрографы обещали провести, но насчет танков гарантий не давали. Я вообще не понимаю, как они смогли разметить маршрут. Ночами, опасаясь финских патрулей, не демаскируя себя ярким светом, они сверлили лунки, брали образцы льда и как-то помечали дорогу.

Но даже с предварительной разведкой двигаться по морскому льду было очень опасно, и в кузовах никто не спал, готовясь, если понадобиться, спасаться из тонущей машины или спасать товарищей.

Вглядываясь из кабины грузовика в снежную темноту, изредка нарушаемую светом фонариков, и постоянно прикидывая, в какую сторону лучше бежать, если очередная промоина не выдержит веса "трехтонки", я попробовал скомпилировать все известны мне факты и оценить правильность решения нашего командования:

Во-первых, благодаря своевременной подготовке к отражению "Тайфуна" в сентябре сорок первого наши войска не потеряли в окружении несколько армий, под оккупацию не попали значительные территории, и была отменена эвакуация ряда военных заводов, что увеличило приток в армию самолетов, танков, минометов и медикаментов.

Во-вторых, контрнаступление также было проведено с учетом прошлого опыта. Наши полководцы уже не замахивались на широкое наступление по всему фронту, а целенаправленно концентрировали войска на узких участках, что почти гарантированно позволяло прорвать немецкую оборону, а после старались не вытеснять фашистов, а брать их в клещи. Окружив же противника, котел стремились максимально быстро разрезать на части, одновременно отодвигая внешний фронт для исключения прорывов. Первый опыт окружения немцев под Курском оказался вполне успешным, за ним последовали Демьянский и Ленинградский котлы. На южных фронтах зимнее наступление тоже проводилось, но не такое впечатляющее, потому что почти все ресурсы были отданы ударным армиям.

Но вот Демьянский котел, образованный еще в ноябре, почти додавили, с Курским разделались еще раньше. Ленинградский и Новгородский фронты, создав огромный, сто на двести километров котлище, не только смогли его удержать, но и оперативно разрезали, а к началу января ликвидировали большую часть окруженцев. Да, местами немцы там держались стойко, организовав крепкую оборону. Но таких упертых оставили на потом, занявшись в первую очередь дезорганизованными частями, лишенными всякого снабжения. К тому времени, как покончили со слабым звеном, сильное звено, просидевшее месяц без подвоза боеприпасов, горючего и продовольствия тоже успело ослабнуть. Все то, что творилось в Сталинградском котле нашей истории, в Ленинградском происходило с утроенной силой, что и неудивительно. В первом случае немцы стояли у берегов Волги, и им казалось, что вот еще чуть-чуть, и Советы капитулируют. Ну а сейчас в активе у фрицев имелось только три месяца успешных наступлений, быстро сменившихся успешными поражениями.

Неудивительно, что у большинства немецких окруженцев сложилось впечатление, что советы отмобилизовали к осени все свои силы и добились решительного перелома в войне. Это, конечно, не совсем так. Весеннее наступление Германии неизбежно состоится и, вполне возможно, будет иметь некоторый успех. Но сидящим безвылазно в ижорских лесах и лужских болотах фрицам, практически лишенным связи со своими, все виделось в мрачном свете. Впрочем, тем счастливчикам, которым повезло оказаться в Эстонии, тоже стало ясно, что на территорию России они теперь если и попадут, то лишь в качестве военнопленных. По данным разведки уже не меньше трети личного состава группы армий "Север" выбыло с фронта из-за обморожения по причине умышленного самоувечья, и это без всякого котла. Что уж тут говорить о попавших в окружение.

Собственно говоря, остатки котлов окончательно не уничтожали умышленно, чтобы уверить противника в полном истощении резервов Красной Армии. Геббельс заверял всех в стойкости и несокрушимости окруженных корпусов, а наши СМИ поддакивали, что действительно, фрицы еще держатся, хотя не то что корпусов, но даже ни одного целого подразделения крупнее батальона в кольце не осталось. Это в Сталинграде фашистские дивизии сконцентрировались в одном месте и потому два месяца сохраняли единое командование. Здесь же все немецкие соединения были разбросаны по лесам и маленьким поселкам.

Итак, к началу января у нас высвободилось немало войск, причем имевших неплохой боевой опыт, и наверняка верховное командование успело подкопить боеприпасы и сформировать новые авиаполки и артиллерийские дивизионы. Естественно, все это богатство следует поскорее использовать, пока противник обескуражен и в наших руках удерживается инициатива. Конечно, при этом встает вопрос, куда направить главный удар — на Эстонию с Латвией, на Великие Луки, до сих пор оккупированные, на Смоленск, или же в ином направлении. Но командование решило идти по проторенному пути, и после освобождения Ленинградской области вплотную заняться Финляндией, вывод которой из войны сулил высвобождение войск Северного и большей части Карельского фронтов. К тому же выпадение финнов из гитлеровской коалиции позволит прорвать изоляцию Швеции. Тогда шведы смогут прекратить поставки руды в Германию и перекроют все транзитные перевозки немцев через свою территорию. Правда, Гитлер, опасавшийся захвата союзниками аэродромов в южной Швеции, может приказать начать превентивное наступление и оккупировать эту страну первым, как это уже случилось с Норвегией. Ну что же, в этом случае немцам неизбежно придется снять войска с фронта, а союзники получат право бомбить шведские корабли, везущие в Германию сырье.

В Финляндии, в отличие от меня, о планах нашего командования не подозревали, но многие генералы уже сообразили, что окончательно согласившись в мае на предложение Йодля о совместном походе на Советский Союз, финны немного просчитались. Сокрушить Советы не удалось, а вот Германия находится накануне военного разгрома, который последует не сегодня-завтра. Однако погибать вместе с союзником Финляндия не собиралась, да и так называемая "невоссоединенная территория" Восточной Карелии ей, как оказалось, не так уж и нужна. Однако просто так капитулировать и возвращать оккупированные территории Маннергейм не собирался. К тому же, хотя потери финских войск в сорок первом были велики, но хитрый маршал не спешил начинать атаку на старые советские укрепления Карельского УРа, предложив немцам обойти их с тыла, и тем самым сэкономил немало своих полков. Не торопился Маннергейм и развивать наступление на южном берегу Свири, куда он все-таки, несмотря на мое предупреждение, смог прорваться. Впрочем, мы тоже сумели сэкономить немало дивизий, и благодаря резервам финское наступление в Карелии выдохлось, не дойдя до Медвежьегорска. Ну, а позже, когда линия фронта стабилизировалась, Маннергейму в связи тяжелым положением в финской экономике, лишившейся большей части работников, пришлось демобилизовать часть солдат.

Положение в финляндской промышленности спасала лишь централизация экономической системы, проведенная в ходе подготовки к войне. Еще после окончания Зимней войны в сороковом году правительство Финляндии, в ожидании реванша, не стало отменять военное положение. Наоборот, оно вводило новые чрезвычайные законы, еще более тоталитарные, чем принятые осенью тридцать девятого. Все общество было милитаризировано, остатки свободы слова ликвидировали, забастовки запретили, а нормированию подлежали практически все виды продуктов питания. Все это делалось из расчета на быструю войну, но план Барбаросса дал осечку, и Финляндия оказалась в ловушке. По-хорошему, ей следовало бы согласиться на мир с Советским Союзом и вернуться к довоенным границам, но президент Рюти, никогда не скрывавший своих планов по созданию Великой Финляндии и даже заранее приготовивший речь, посвященную уничтожению Ленинграда, все еще надеялся на Германию. До тех пор, пока Карельский фронт оставался второстепенным, финское правительство поддерживало иллюзию о благополучном исходе войны, но, наконец, у нашей Ставки дошли руки и до Финляндии.

Прошлый раз, летом сорок четвертого, советская армия сначала начала прорыв обороны на Карельском перешейке, неподалеку от Ленинграда, а когда противник стянул туда почти все свои войска, мы перешли в наступление и в Карелии, освободив Петрозаводск. Но на этот раз операция планировалась зимой, когда уже установились крепкие морозы, и можно было форсировать Свирь и Онежское озеро по льду. Поэтому Ставка решила сперва начать отвлекающий маневр к востоку от Ладоги, и лишь затем нанести основной удар к северу от Ленинграда. Ну, а когда финны бросили в бой все резервы, пришел и наш черед. План-минимум состоял в том, чтобы обойти по льду все укрепления, включая мощную линию Салпа. Но поскольку ученые ледоводорожной службы дали добро, то глубину удара решили увеличить и обрушить его на дальние тылы Финляндии, чтобы ускорить ее выход из войны.

Глава 3

Н. М. Харламов. Статья "Авантюрный прорыв." Военный зарубежник. N1 1972г.

Январь 1972 года богат на юбилеи и памятные события. Это и тридцатилетие принятия космической программы, тогда еще секретной, определившей стратегию исследование космоса на годы вперед. И двадцатилетняя годовщина запуска первого искусственного спутника Земли, отправленного в космос с большим опережением графика. Конечно, кое-кто за рубежом до сих пор утверждает, что небольшой десятикилограммовый шар, имеющий из аппаратуры лишь передатчик, не может считаться полноценным космическим аппаратом. Однако первый спутник и не мог быть большим и сложным устройством. Он являлся своеобразным разведчиком, доказавшим, что проникновение в космос возможно, а тяжелые аппараты связи и фотографирования земной поверхности появились позже, когда конструкторы смогли создать более мощные ракеты.

Немало в нынешнем месяце и юбилеев побед, одержанных нашей армией холодной зимой сорок второго. Однако, хотя на фоне достижений Красной армии дела наших союзников, терпевших постоянные поражения, и выглядели жалко, нельзя не упомянуть об одной успешной операции, проведенной англичанами. Пусть отношения между нашими странами не всегда складывались хорошо, и периоды потепления сменялись противостоянием, но мы всегда открыто и честно освещали все успехи наших союзников, и не наша вина, что во время войны таковые случались весьма нечасто.

Итак, сначала напомню о предыстории операции "Цербер" по прорыву тяжелых кораблей через Ла-Манш. Германские разведка и контрразведка хором уверяли своего фюрера, что весной, а то и раньше, союзники непременно попытаются овладеть северными территориями, как немцы нагло называли захваченную ими Норвегию. При этом даже уточнялось, что Швеция тоже готова объявить Германии войну в обмен на Петсамо и Нарвик, обещанные ей союзниками за вступление в войну. Конечно, таких планов на самом деле не было, но Гитлер охотно верил. Тут сыграли роль и булавочные уколы, изредка наносимые английскими диверсантами в Скандинавии, и отлично поставленная ими радиоигра, имитирующая подготовку в Шотландии целой армии вторжения. Не последнюю роль сыграли и советские разведчики, успешно внедрившиеся в руководство германской контрразведки и поставлявшие дезинформацию.

Германское командование очень беспокоила перспектива потери Скандинавии, ведь это означало потерю и шведской железной руды, и финского никеля. Еще в Норвегии было налажено производство тяжелой воды, необходимой для создания атомной бомбы. Появлялась также угроза обустройства союзниками аэродромов в южной Швеции, в непосредственной близости от Гамбурга и Берлина.

В итоге, после очередного, довольно удачного, несмотря на потерю крейсера, набега англичан на небольшой норвежский остров, Гитлер собрал совещание и потребовал принять меры для предотвращения вторжения. Он уверял, что скоро следует ожидать нападения английского флота и десантных войск на Норвегию одновременно в нескольких местах. По его мнению, в случае потери Нарвика, Швеция и Финляндия перейдут на сторону союзников, что станет решающим фактором для исхода войны. О том, что еще месяц-два назад он обещал полную победу, Гитлер больше не вспоминал.

Возможностей противопоставить что-либо ожидаемой высадке десанта у Германии в тот момент почти не имелось. Сухопутные части пытались скопить силы и боеприпасы, чтобы остановить натиск советских войск, а весной перейти в ответное наступление на Харьков и Брянск. У люфтваффе свободных самолетов тоже не имелось. Все новые машины перемалывал восточный фронт, да и на западном приходилось постоянно держать немало эскадрилий для отражения налетов союзников. Ситуация для немецких ВВС складывалась настолько тяжелая, что пришлось даже отправить на фронт инструкторов летных школ, (* как и в РИ) хотя такая мера грозила в будущем подорвать всю систему боевой подготовки летчиков, и так перешедших на ускоренное обучение.

Единственным шансом у фашистов хоть как-то усилить свою норвежскую группировку была переброска на север части флота. Поэтому фюрер приказал подготовить эскадру тяжелых кораблей, стоявших без дела в Бресте, к прорыву через Ла-Манш.

Решение, в общем-то, правильное. Хотя малогабаритные линкоры представляли собой потенциальную угрозу коммуникациям англичан, вынужденным из-за этого держать наготове целый флот, который следовало бы использовать в Средиземном море или в Индийском океане, но немецкие корабли в брестской гавани часто подвергались бомбардировкам.

Получив приказ, и в немецком Генеральном штабе, и в штабах авиации и флота тотчас закипела работа. В первую очередь генералы и адмиралы были озабочены вопросом, на кого свалить ответственность в случае возможного провала, и лишь во вторую, какие реальные действия можно предпринять для решения поставленной задачи.

Перейти из Франции в Норвегию немецкие корабли могли двумя маршрутами — напрямую через Ла-Манш, или же в обход Шотландии. Первый путь, лежащий через постоянно патрулируемый королевской авиацией узкий пролив, на берегах которого расположены мощные береговые батареи, был очень опасным. Но зато оставалась, пусть и чисто теоретически, возможность быстро проскользнуть незаметно, прежде, чем противник поднимет всю свою авиацию и выведет в море линкорную эскадру, базирующуюся на севере Шотландии. В этом случае очень важное значение придавалось истребительному прикрытию, которым предполагалось защитить корабли и от бомбардировщиков, и от вражеского флота. А вот северный маршрут оставлял эскадру без авиационного прикрытия, и был таким длинным, что давал Англии достаточно времени для выхода в море всего флота метрополии.

Для подготовки прорыва Гитлер отвел месяц. За это время люфтваффе должны были детально распланировать операцию оборонительного прикрытия кораблей, скоординировать свои действия с флотом и отработать действия наземных служб. По разработанному плану предполагалось, что линкоры будут постоянно сопровождать не менее шестнадцати самолетов. В то же время технические службы авиационной промышленности готовились пустить в ход новейшие противорадарные системы.

К началу января все приготовления были закончены. Для проведения операции было выделено необходимое число истребителей, их распределили по секторам, составив подробные планы действий, и уже были завершены пробные испытания. Все это делалось в обстановке строжайшей секретности. У немцев имелись неплохие шансы застать англичан врасплох и провести корабли в безопасный порт.

Однако, наша Ставка Верховного Главнокомандования имела немало источников информации, и внимательно следила за противником. Сразу после норвежских рейдов советская военная миссия в Англии получила по закрытым каналам связи предупреждение о том, что карманные линкоры собираются проскочить проливы. Предполагалась, что произойдет это не позже, чем через месяц, максимум, два. Времени вполне достаточно, чтобы королевские ВВС успели принять меры и перебросили свои авиаполки на юго-восток Англии. Но сначала следовало убедить союзное командование в необходимости принятия данных мер, что было весьма непросто.

Надо заметить, что большинство английских офицеров и генералов честно выполняли свой служебный и союзнический долг. Конечно, многие представители аристократической Англии высокомерно относились к нашим командирам рабоче-крестьянского происхождения, да и вообще, считали свой строй самым лучшим, а флот сильнейшим в мире. Особенно сильно подобные настроения царили в морском штабе, тоже "лучшем в мире". Хотя англичане пока не выиграли у немцев ни одной битвы, они самонадеянно полагали себя великими стратегами, и скептически относились к любым предложениям и любой развединформации, исходящей от нас.

К счастью, победы, одержанные Красной Армией осенью и зимой, произвели огромное впечатления на англичан, и подобные презрительные настроения постепенно сходили на нет. Это тем более неудивительно, что казавшаяся поначалу успешной операция союзников в Тунисе принесла им вскоре одни разочарования.

Понравилась англичанам и идея прыгающей бомбы, за внедрение которой были награждены британскими орденами сотрудники миссии полковник Пугачев и капитан 2 ранга Морозовский.

Но хуже, чем снобистское отношение, было другое. И сам Черчилль, и его ставленники, коих было немало в командовании вооруженных сил и флота, не собиралась исполнять взятые на себя союзнические обязательства. Еще в конце сентября сорок первого года из Москвы пришло сообщение, в котором указывалось, что союзники начнут десант на французском берегу лишь когда Германия будет глубоко ослаблена, или же ситуация на советском фронте резко ухудшится, и фашисты выйдут на Кавказ. В последнем случае перед Германией открылись бы перспективы проникновения в Индию и Египет, и Великобритания потеряла бы свои владения на востоке. Но так как захват немцами Кавказа невозможен, то ожидать от англичан операций по ту сторону Ла-Манша следует не раньше, чем мы изгоним противника со своей территории. Вот тогда Черчилль счел бы возможным комфортабельно высадиться во Франции, а до тех пор он собирается развлекаться второстепенными операциями в Средиземном море.

Правда, Рузвельт, считающий врагом номер один именно Германию, а не Японию, настаивал на открытии эффективного второго фронта и желал скорейшего нанесения удара в промышленный район Рура. Но британский премьер, мечтавший, чтобы СССР вышел из войны ослабевшим, всячески создавал у американского президента впечатление, что нужно спасать положение в Африке, а Советскому Союзу помогать лишь отправкой военных грузов.

Впрочем, с отправкой конвоев Черчилль также не торопился, прибегая к всевозможным хитростям и ухищрениям, чтобы задержать суда. Летом, по его мнению, было слишком светло, что грозило обнаружением конвоев, а зимой граница арктических льдов вынуждала корабли слишком сильно приближаться к берегам оккупированной Норвегии. Не гнушались англичане и прямым саботажем, недогружая транспорты, идущие в наши порты. Нельзя не упомянуть также о возмутительном приказе топить свои суда в случае малейшего повреждения, даже если они остались на ровном киле и сохраняли ход.

В общем, Черчилль был бы скорее рад, если бы немецкие линкоры смогли беспрепятственно проскочить проливы и перебраться на север. Не отставал от премьера и первый морской лорд адмирал флота Дадли Паунд, руководивший штабом военно-морских сил, и являвшийся, по сути, главнокомандующим ВМС Великобритании. Чтобы дать представление читателю о его лицемерии, достаточно рассказать об одном случае. Однажды мы разместили в канадских верфях заказ на тральщики и попросили Паунда ускорить его выполнение. В то время Канада еще оставалась британским доминионом, и главнокомандующий ВМС страны мог без труда ускорить выполнение нашей заявки. Адмирал заверил меня, что направил на судоверфи соответствующие инструкции и о выполнении канадского заказа не стоит и волноваться. Однако один из офицеров адмиралтейства, с которым мне приходилось общаться по делам службы, на мой вопрос о тральщиках с удивлением ответил, что канадской фирме предписано отказаться от нашего заказа. Он дал мне копию письма, подписанного Паундом, но когда я предъявил его первого морскому лорду, тот долго не мог придумать оправдания, и лишь что-то невнятно пробормотал о недоразумении.

Чтобы обсудить с подобным человеком столь важный вопрос, я попросил содействия у первого лорда адмиралтейства, как в Великобритании называли морского министра, Александера, очень честно относившегося к союзническим обязательствам.

Мы встретились с Паундом в кабинете Александера и я подробно изложил свой взгляд о предстоящей попытке кораблей брестской группы прорваться через канал. Передислокация тяжелых крейсеров должна была начаться вечером, чтобы корабли как можно дольше оставались невидимыми для противника. Самую узкую часть Ла-Манша предстояло проскочить днем, под плотным прикрытием истребительных эскадрилий.

Паунд мне не поверил. Он вытащил из портфеля обыкновенную ученическую карту и начал невразумительно водить по ней карандашом, доказывая, что если корабли выйдут из Бреста, то обязательно утром, чтобы пройти самый опасный участок в темноте. О том, что англичане могут не заметить эскадру ночью, адмирал и слышать не хотел. По его словам английские радиолокаторы самые совершенные в мире, и немцам ни разу не удавалось их обмануть. Также не считал Паунд необходимым отозвать эскадрильи торпедоносцев из Африки, где, по его мнению, они нужнее.

Конечно, я ожидал подобного ответа, и сдаваться не собирался. Следующий раунд переговоров состоялся с заместителем начальника генерального штаба генералом Наем. Тот уже догадывался о замыслах противника. Ведь приготовления, насколько бы тайными они ни были, не могли укрыться от разведки англичан, ведущих постоянное наблюдение и имеющих в оккупированной Франции многочисленных агентов. Но мне и Пугачеву, пользовавшемуся авторитетом в авиационных кругах Англии, пришлось провести еще немало встреч, как официальных, так и дружественных, прежде, чем в штабах приняли действенные меры.

Признаться, порой я уже сам начинал сомневаться в том, что Гитлер действительно решится на подобную авантюру, и считал дни, оставшиеся до конца двухмесячного срока. Однако, не прошло даже четырех недель, как операция началась. Причиной такой спешки стало наше наступление на Карельском перешейке, испугавшее германский генштаб, который решил, что Финляндия может скоро выйти из войны, а там очередь дойдет и до Норвегии.

Впрочем, закончить основные приготовления к операции немцы все же успели, и погода им благоприятствовала. Хотя до новолуния оставалось еще десять дней, но низкая облачность затрудняла работу авиаразведки. Однако, англичане тоже сумели подготовиться и с нетерпением ожидали вражескую эскадру.

7 января 1942 г. Брест. Франция

Начинать операцию "Цербер" немецкое командование собиралось ближе к новолунию, которое в январе 1942-го приходилось на 17-е число. Ориентировочно, рассматривался диапазон с четырнадцатого по шестнадцатое. Заставлять моряков, всегда страдавших суевериями, выйти в море тринадцатого числа, конечно не планировали. Но график пришлось подкорректировать после того, как в ночь на 5 января Красная Армия начала наступление в Карелии. Для Германии это стало полной неожиданностью, и в разведке полетело немало голов. Особенно Гитлер разъярился, когда контрразведка пожаловалась, что заранее оповестила армейцев о скором наступлении в Финляндии, но те лишь раздраженно отмахнулись от предупреждения. Дескать, ну и что такого, что красноармейцев готовят к вторжению в Финляндию? Летом сорок первого солдат вермахта тоже готовили к высадке в Британии и даже раздали всем английские разговорники. Понятно, что все это дезинформация. Но вот оказалось, что нет, не деза. Ночью русские танки форсировали Свирь, через сутки вышли к Петрозаводску, и тут же началось наступление на Карельском перешейке под Ленинградом.

Над Финляндией, а значит, и над всей Скандинавией нависла серьезная угроза, и фюрер распорядился немедля отправлять линейную эскадру в Норвегию.

Начались лихорадочные приготовления, осложненные тем, что подозревавшие о чем-то подобном британцы готовились к отражению попытки прорыва. За три дня перед выходом брестской эскадры англичане сбросили в воды Ла-Манша свыше тысячи магнитных мин. Немцы, в свою очередь, послали почти сотню тральщиков, которые за ночь убрали донные и якорные мины по всему маршруту. Протраленные участки обозначили буями, лодками с особой раскраской и даже самими тральщиками, игравшими роль плавучих маяков.

Немалое беспокойство германского командования вызывали и погодные условия над Ла-Маншем. Они зависели от воздушных потоков, формируемых в Атлантике, где у Германии не имелось метеостанций. Но несколько подводных лодок и самолетов-разведчиков, отслеживающих метеоусловия, предоставили метеорологам необходимые данные и позволили тем дать благоприятный прогноз.

Получив приказ о выходе в море, немецкие моряки, засидевшиеся на берегу, не скрывали своей радости. Конечно, зимой в море часто штормит, да и холод стоит такой, что уши мерзнут. Но, тем не менее, боевой дух у всех был на высоте. У русских, говорят, сейчас Рождество? Ну так мы их поздравим, — шутили матросы, готовясь к походу на север.

Еще до захода солнца семь эсминцев вышли из гавани, а вслед за ними начали отчаливать линейные крейсеры. Однако, командование ПВО сообщило о приближении эскадрильи бомбардировщиков, и выход пришлось отложить. Корабли снова пришвартовались и приготовились отражать авианалет.

На этот раз обошлось без потерь. Две девятки Велингтонов не спеша отбомбились с большой высоты по гавани, закрытой дымовой завесой, и ушли восвояси. Вскоре радары засекли появление еще одной волны бомбардировщиков, и все повторилось снова. Никакого физического урона бомбы не нанесли, но немцы потеряли три часа драгоценного времени, и вместо семи часов вечера флотилия оставила гавань в десять ночи.

Правда, дальше все шло как по маслу. Эскадра быстро продвигалась полным ходом, нагоняя отставание в графике, а англичане спали, ни о чем не подозревая. Благодаря немецкой службе радиосвязи британские радары ослепли, но их операторы ничего не могли поделать, полагая, что причина просто в природных феноменах. Ни вражеские самолеты, ни эсминцы, ни торпедные катера не тревожили соединение кораблей почти до рассвета.

Когда в просветах между облаками появлялась луна, сигнальщикам и вахтенным представлялась величественная картина. Во главе эскадры двигался огромный, напоминавший своим силуэтом гору линейный крейсер "Шарнхост". За ним шел однотипный "Гнейзенау", а замыкал кильватерную колонну крейсер "Принц Ойген". Миноносцы прикрывали своих больших братьев справа и слева. Трубы карманных линкоров отчаянно дымили, вода быстро текла мимо борта, а старшие вахтенные время от времени командовали смену курса. За два часа до рассвета к кораблям присоединилась флотилия торпедных катеров, усилив защиту линкоров. Казалось, все шло по плану.

Но англичане тоже считали, что все идет по плану, причем оснований для этого у них имелось куда больше, чем у их противников.

После успешного уничтожения рурских плотин начальника штаба королевских ВВС маршала авиации Чарльза Портала наградили и утвердили в постоянном звании, так что рекомендации своих русских коллег он теперь выслушивал еще благосклоннее, чем прежде. То, что гунны захотят увести линкоры от постоянных бомбежек, которым те подвергались в Бресте, сомнения не вызывало. В информацию о том, что немецкие инженеры готовы устроить помехи английским радарам, Портал тоже поверил. Если русская разведка об этом докладывает, значит, германская техника действительно обладает такой возможностью. Маршрут прорыва также был очевиден. Единственным сомнительным моментом являлось время операции. Но полковник Пугачев настаивал, что первую часть пути корабли пройдут в темноте, и именно исходя из этого факта следует планировать всю операции.

Еще два фактора, очень сильно влиявших на планы — консерватизм и осторожность морских лордов и премьера. Еще до начала консультаций с ними маршал догадывался, что рассчитывать на помощь линейных кораблей флота не приходится, а после проведения переговоров убедился в этом окончательно. Рисковать, выведя британские линкоры из безопасного Скапа-флоу и отправив их к континенту, под удары немецкой авиации, Адмиралтейство не собиралось. Выходит, в предстоящем сражении летчикам придется взять на себя большую часть работы. Ну что же, зато и вся слава достанется им.

Поставив перед собой цель — поймать крупную рыбу, кстати, русские тоже использовали английский рыболовный термин "trolling", маршал энергично взялся за дело. За три недели Портал успел не только стянуть поближе к Каналу значительные силы, но и сумел добиться полного взаимодействия между различными видами авиации — сухопутной, флотской и стратегической.

Нанести первый удар маршал поручил пилотам знаменитой эскадрильи Гибсона, прославившимся как "разрушители дамб". Это особое подразделение изначально формировалось из лучших летчиков Англии, Канады и Австралии, и вместо выбывших экипажей новые набирали из числа самых опытных пилотов и штурманов.

Эскадрилья состояла из двух дюжин бомбардировщиков, каждый из которых нес лишь одну бомбу, но зато такую, какие еще никем и никогда не применялись. Двадцатифутовые громадины весом десять тысяч фунтов, прозванные Толбоями, прятали в себе по пять тысяч фунтов смертоносного торпекса. Девушкам, работавшим на военных заводах, требовалось два дня, чтобы залить в корпус бомбы такое количество взрывчатки, а потом еще месяц торпекс застывал. Из тридцати супербомб пробной партии несколько потратили на испытаниях, но оставшихся хватило на всю эскадрилью.

Чтобы поднять в воздух такого монстра, Галифаксы максимально облегчали, снимая пулеметы, броню, створки бомболюка и даже часть обшивки. Настоящими Толбоями летчикам бомбить не разрешали, но они тренировались, сбрасывая равные по весу болванки, достигнув в этом деле некоторой сноровки.

Но Гибсон, хорошо представлявший себе, насколько трудно прицелиться с высоты трех миль, все равно настаивал на том, чтобы эскадрилья бомбила лишь корабли, потерявшие ход. Однако, командование ВВС сочло, что обездвиженные корабли в любом случае легко уничтожат обычными средствами, если гунны сами не поспешат их затопить. К тому же дамббастеры привыкли действовать в темноте, и если над вражеской эскадрой не будет плотной пелены туч, то летчикам Гибсона выпадет честь первыми отбомбиться по наглым линкорам, бросившим вызов Британии.

На этот раз эскадрилья не могла проделать весь путь на бреющем полете и, казалось, что немецкие радары неминуемо засекут самолеты, а затем наведут на англичан истребители. Но Портал припрятал пару козырей, выложив их тогда, когда противник совсем не ждал. Во-первых, появления воздушного прикрытия над кораблями следовало ожидать лишь перед самым рассветом, то есть не раньше девяти утра по среднеевропейскому времени. Подлетное время от аэродрома ночных истребителей Ме-110, которым первыми предстояло сопровождать корабли, составляло не менее получаса, и если совершить налет в сумерках, то Мессеры просто не успеют перехватить бомбардировщики. Во-вторых, фрицы не ожидают, что в их радиоигру можно играть не только в одни ворота, и не подозревают, что немецкие радары не менее уязвимы, чем британские.

Вышло все так, как и планировалось. Сперва Портал потроллил немцев ложными бомбежками, заставив тем самым потерять время, а потом англичане всю ночь играли с противником в поддавки, делая вид, что ничего не замечают. На самом деле британцы несколько раз посылали разведывательные самолеты, летевшие очень низко, над самыми волнами, где их не могли засечь радары. Свои локаторы, настроенные на высокую частоту, англичане включали лишь на доли секунд, чтобы уточнить местоположение эскадры. Но этого было достаточно. Операторы в штабе королевских ВВС отмечали местоположение кораблей не менее точно, чем их коллеги в Люфтваффе.

В то время, когда эскадрилья Гибсона уже летела над морем, дежурный офицер на аэродроме немецких истребителей только открывал окно, чтобы пустить сигнальную ракету. Летчики, неуклюжие в своих теплых комбинезонах, медленно забирались в кабины, пристегивались и ждали, пока техники помогут запустить двигатели. Поднявшись в воздух, Мессеры полетели низко над морем в режиме полного радиомолчания, не зная, что англичане уже заметили эскадру. Германские локаторы в это время, как назло, ничего не показывали, и визит Галифаксов оказался полной неожиданностью для экипажей линкоров.

Немецкие зенитчики, рассматривавшие в бинокль британские бомбардировщики, хорошо различимые на фоне сереющего неба, сперва были поражены потрясающими размерами бомб, сброшенных англичанами. Их было отчетливо видно даже с расстояния пяти километров. Потом немцев удивило поведение длинных бомб. Если обычные, падая, сначала кувыркаются, и лишь потом выравниваются, то эти монстры летели ровно, постепенно наклоняясь вперед и принимая вертикальное положение. Супербомбы ускорялись и вскоре разогнались до такой скорости, что вовсе пропали из виду. Однако они не испарились в воздухе, что вскоре доказали высокие фонтаны, поднявшиеся выше мачт линкоров. Не успели водяные столбы опасть, как на их месте взметнулись на высоту сотен метров пенистые взрывы, а затем раздался чудовищный грохот.

Эффектность от применения Толбоев была потрясающей, но бомбы, как и следовало ожидать, ложились с большим разбросом. Так что результат оказался одновременно впечатляющим и удручающим. Супермощные бомбы взрывались впустую в стороне от линкоров. Лишь одному Толбою из двенадцати удалось попасть в корабль, но только не в линейный, а в эсминец сопровождения. Первой жертвой нового оружия повезло, вернее не повезло оказаться миноносцу Z-7 "Герман Шеманн".

Прошив насквозь все палубы, бомба пробила днище, нырнула в воду и лишь там сработал взрыватель, поставленный на замедление. Очевидцы — моряки и летчики, смотревшие в этот момент в сторону эсминца, увидели, как он вдруг был приподнят невесть откуда взявшейся волной и надломился посередине, как сухая ветка. Затем корабль качнулся обратно вниз, и вдруг из места надлома вырвалось облако обломков вперемешку с водой, за несколько секунд закрывшее почти весь эсминец. Даже без бинокля можно было отчетливо разглядеть здоровенные куски надстройки, летящие по воздуху, а мелким обломкам не было числа.

Когда чудовищный фонтан взрыва опал, от боевого корабля остались лишь две искореженные половинки, быстро погружавшиеся в воду. Шлюпки, естественно, никто спустить не пытался. На эсминце не осталось ни лодок, ни уцелевших людей. Немногих оставшихся в живых моряков раскидало во все стороны, контузив и переломав кости.

Один из торпедных катеров остался у разломанного "Шеманна", чтобы снять выживших матросов, а вся остальная эскадра ушла вперед, не снижая скорости.

Едва моряки и офицеры линкоров перевели дух, как оказалось, что англичане собираются повторить интересный эксперимент. Гибсон уточнил поправку на ветер, и вторая половина эскадрильи отбомбилась чуть точнее. Прямых попаданий в линкоры и на этот раз добиться не удалось, но один из Толбоев рванул совсем рядом с кормой "Гнейзенау", как раз там, где противоторпедная защита была наиболее уязвимой. От сильного гидравлического удара сварные швы между бронеплитами разошлись, и вода хлынула в отсеки противоторпедной защиты и коридор левого гребного вала. Поврежденный вал начал сильно вибрировать, и его тут же отключили, чтобы не доломать окончательно.

"Гнейзенау" стал отставать и, несмотря на все усилия механиков, расстояние между сбавившим ход линкором и остальной эскадрой быстро увеличивалось. Выслушав доклад о возможности ремонта и оценив ситуацию, адмирал Килиакс оставил для сопровождения поврежденного "Гнейзенау" эсминец Z-25 и пару торпедных катеров, а прочие корабли продолжали идти тридцатиузловым ходом, спеша скорее проскочить опасный пролив.

Наступила краткая передышка. Вокруг, и в море, и воздухе было тихо, лишь далеко впереди дымился эсминец — там оказалось не замеченное ранее, или же поставленное ночью "Свордфишами" минное поле. Всю ночь по всему маршруту тральщики продолжали свою работу по обезвреживанию мин, и одна из флотилий недавно нашла еще одну минную банку. Фарватер быстро очистили, но "обнаруживший" это поле эсминец остался без хода, а его экипаж сейчас отчаянно боролся с огнем, охватившим корабль.

Лишь когда Галифаксы скрылись из виду, прибыла первая смена истребителей. Летчики уже получили сообщение об отмене всех маскировочных мер, и подняли свои самолеты повыше, уже не опасаясь радаров. Мессеры деловито сновали вдоль левого борта линкора, всем своим видом показывая, что не допустят к эскадре ни одного вражеского бомбардировщика. Вскоре к ночным истребителям присоединились дневные, и в течение двадцати минут над кораблями кружило почти сорок самолетов прикрытия. В случае необходимости еще могла взлететь резервная группа, пилоты которой уже сидели пристегнутые в кабинах, ожидая лишь сигнала на вылет. И приказ на взлет действительно скоро поступил. Все самолеты с ближайшей базы сектора N1 во Франции поднялись по тревоге и начали рыскать над Ла-Маншем, спеша перехватить крупные соединения бомбардировщиков, угрожавшие кораблям. Но, израсходовав горючее и утомившись в бесплодных поисках, пилоты сажали самолеты обратно на аэродромы, проклиная неуловимого противника.

Однако, ругать им следовало свою радиослужбу. Германские техники, как и планировалось, умело создавали помехи вражеским радарам, но когда с самими немцами сыграли ту же шутку, они оказались к этому не готовы. Операторы радиолокаторов постоянно докладывали, что к эскадре приближаются тучи самолетов с разных сторон, и не могли понять, что же на самом деле происходит в воздухе. В результате и основную и резервную группу истребителей раздергали по разным направлениям, и весь замечательный, тщательно продуманный план прикрытия пошел насмарку.

Когда немецкие радары в очередной раз показали появление самолетов, они, наконец, не соврали. Англичане действительно прилетели. Первыми к полю битвы подошли две эскадрильи Спитфайров. Часть истребителей связала боем верхнее звено Мессеров, а остальные обрушились на нижних.

Перед началом операции командование немецкой истребительной авиации строго настрого напомнило своим летчикам, что их главная задача не увеличивать личный счет, а защищать линкоры. Но сейчас у британцев имелось подавляющее численное преимущество, и ни один из шестнадцати Мессеров не сумел вырваться из собачей свары, чтобы встретить бомбардировщики. А бомберы уже были на подходе. Легкие Блейнхеймы и средние Хэмпдены несли бронебойные бомбы, намереваясь вывалить их на палубы крейсеров. Самолетов насчитывалось не очень много, всего полсотни, и был неплохой шанс на то, что ни одна бомба в цель не попадет. К тому же на германских кораблях имелась мощная противовоздушная артиллерия, и им было, чем встретить противника.

За время стоянки в Бресте линейные крейсеры получили дополнительные зенитные автоматы, причем на флагманский "Шарнхорст" установили целых восемнадцать 20-мм стволов. Их ставили везде, где только находилось свободное местечко — на палубе, на платформах, на крышах башен. Пришлось даже демонтировать часть прожекторов, чтобы поставить крайне нужные в современной войне системы. После модернизации на "Шарнхорсте" насчитывалось двадцать шесть 20-мм автоматов, стоявших как в одиночных, так и в спаренных или счетверенных установках, а также шестнадцать 37-мм автоматов и четырнадцать 105-мм зенитных орудий. И все это богатство на главных кораблях и на эсминцах сопровождения приготовилось немедля обрушить свой огонь на атакующие самолеты.

Но число нападавших неожиданно увеличилось. Несколько эскадрилий пушечных истребителей — Харрикейнов и двухмоторных Вайлвиндов, начали пикировать на корабли, пытаясь своим огнем выбить прислугу зенитных орудий.

На каждом истребителе стояло по четыре пушки, и после начала атаки целый ливень 20-мм снарядов обрушился на эскадру, ежесекундно поднимая из воды множество фонтанчиков. Но большая часть снарядов попала не в океан, а в корабли, пройдясь по ним смертоносным дождем, прошивая насквозь броню 37-мм спарок, а расчеты открытых Флаков просто сметая огненной волной. Заодно пострадали дальномеры, радары, антенны, торпедные аппараты и самолетные ангары. Получили свое и эсминцы, хотя по сравнению с линкорами им достались крохи.

После нескольких заходов британцам удалось хорошенько проредить скорострельную корабельную артиллерию, и уцелевшие офицеры-зенитчики уже догадались, что это лишь прелюдия перед основным актом трагедии. Поэтому для них не стало неожиданностью появление со стороны кормы шестерки Свордфишей, заходивших в торпедную атаку.

С кормовых углов противника могло встретить не так уж и много зенитных орудий, и торпедоносцы уверенно шли к цели сквозь снарядные трассеры. Лишь два из шести стареньких медлительных биплана удалось подбить, да и те все равно успели сбросить торпеды вслед "Принцу Ойгену". Крейсер еще мог увернуться, но на эскадру уже со всех сторон навалились Свордфиши с Бофортами, а против "звездного налета" корабли, оставшиеся без истребительного охранения, были бессильны.

Конечно, полной синхронности атаки самолетам достичь не удалось, и линкор с крейсером отчаянно маневрировали, пытаясь уклониться от смертоносных торпед. До поры до времени это удавалось, но под прикрытием облаков подходили все новые и новые звенья торпедоносцев. Английские истребители, в эти минуты царившие в небе над проливом, держали Мессеры на коротком поводке, а огонь зенитной артиллерии кораблей, ослабленный и рассредоточенный, не мог сорвать атаку. Ну, а дальше в действие вступала статистика. Если десять или даже двадцать торпед могли пройти мимо, то тридцатая в любом случае найдет себе цель.

Командиры кораблей сопровождения это понимали и, не сговариваясь, без приказа пошли на крайние меры, пытаясь закрыть собой главные корабли. Первым подставил свой борт сам командующий флотилией эсминцев капитан цур зее (* капитан 1-го ранга) Фриц Бергер. Заметив, что "Шарнхорсту" никак не удастся увернуться от очередной торпеды, он приказал начать маневр сближения с торпедой, и эсминец Z-4 "Рихард Битзен" сумел ее перехватить, причем довольно удачно — носом. От взрыва корабль подпрыгнул так, что все матросы, стоявшие в этот момент на ногах, попадали на палубу, а его переднюю часть начисто оторвало вместе с носовым пятидюймовым орудием.

Но если эсминец, получив легкую торпеду, имел хорошие шансы остаться на плаву, то для торпедного катера взрыв трех с половиной центнеров взрывчатки означал мгновенную гибель. Тем не менее, два торпедных катера, не видя другого средства отстоять своего флагмана, прибегли к этой крайней гибельной мере. Но, несмотря на самоотверженность моряков, они не могли остановить весь поток торпед, шедших к кораблям.

Когда строили "Шарнхорст", конструкторы линейных крейсеров не особо опасались воздушных торпедоносцев, полагая, что легкие восемнадцатидюймовые авиационные торпеды не представляют опасности для их детища. Однако судьба Бисмарка доказала, что малюток не стоит недооценивать, и в этот день немцам пришлось еще раз в этом убедиться. От первой торпеды, угодившей в "Шарнхорст", корабль заметно качнуло, но заряда оказалось недостаточно, чтобы пробить броню и нанести серьезное повреждение. Но следующие две торпеды взорвались ближе к корме, там, где броня потоньше, отсеки плавучести, заполненные нефтью, поуже, и в тоже время рядом находятся гребные валы, винты и румпельное отделение. В результате "Шарнхорст" застопорил ход и начал крениться на левый борт. Впрочем, и четвертая торпеда, угодившая в нос, пользы кораблю не принесла. Из-за нее было затоплено несколько отсеков, и линкор начал крениться еще сильнее. Еще больше досталось "Принцу Ойгену", защищенному похуже флагмана. Он совсем остановился, а его корма из-за контрзатопления отсеков сильно осела.

Хотя самолетам-торпедоносцам быстро потопить большие корабли и не удалось, но полдела уже было сделано. Этот налет стал лебединой песней Свордфишей. Хотя воздушный зонтик из лучших английских асов надежно прикрывал их сверху, но тихоходные бипланы ничего не могли поделать против зенитного огня линкоров и их охранения, пусть и сильно ослабленного предыдущим налетом, и потому понесли огромные потери. Их коллеги Бофорты отработали по немецким кораблям не хуже бипланов, а недосчитались лишь одной машины.

Едва торпедная атака стала затихать, как вокруг кораблей начали падать целые ряды бомб. Пусть лишь немногим из них повезло рвануть на палубе или в надстройках, но на взгляд экипажей, и это было чересчур.

Моряки "Шарнхорста" уже начали понимать, что это их последний бой, но вскоре погода, как и обещали метеорологи, сильно испортилась и высота облачности опустилась до полутора сотен метров. Немцы уже вздохнули было с облегчением. Теперь авианалеты уже не так страшны, да и береговые батареи не смогут прицелиться. Но оставался еще один фактор, который вскоре и вступил в действие. Лорды адмиралтейства, весьма неохотно выслушивавшие предложения о блокировке прорыва брестской группы, вдруг поняли, что эскадру уничтожат без них, и поспешили послать в бой отряд эсминцев и катеров из Гарвича. Прибыли те как раз вовремя. "Шарнхорст" еле выжимал из своих машин десяток узлов, "Принц" плелся за ним в пяти километрах сзади, а количество немецких эсминцев сопровождения сократилось почти вдвое. Правда, на подмогу подошла свежая флотилия из пятнадцати торпедных катеров, заставившая англичан поумерить пыл. Торпедные катера противников немедленно вступили в схватку друг с другом, ринувшись в атаку под прикрытием своих эсминцев.

Килиакс, чертыхнувшись от новой напасти, обрушившейся на его голову, вызвал бомбардировщики, чтобы отогнать эсминцы, и те не замедлили прилететь. Но германская эскадра уже сильно растянулась и, учитывая туман, дымовые завесы и низкую облачность, неудивительно, что немецкие самолеты отбомбились по своим эсминцам, приняв их за вражеские. Всего пара бомб угодила в Z-14 "Фридрих Инн", но этого оказалось достаточно, чтобы корабль загорелся, а судовые машины на нем остановились. "Фридриха Инна" еще можно было спасти, но вокруг рыскали англичане, и чтобы эсминец не достался врагам в виде приза, Z-14 затопили, предварительно пересадив экипаж на Z-5.

История уже заметно качнулась в сторону, изменив судьбы многих людей и кораблей. Не суждено теперь Z-14 войти в состав советского флота под именем "Прыткий". Но зато не сумеет он и потопить храбрую "Ижору", которую в нашей истории почти час расстреливали три немецких эсминца, разъяренные тем, что транспорт не подчинился требованию пиратов и послал радиограмму, предупреждая всех о местоположении немецкой эскадры.

Не только "Инну" пришлось в этот день пострадать от дружественного огня. По иронии судьбы, в новом варианте истории английскому лидеру эсминцев "Маккей" снова пришлось быть атакованным своими бомбардировщиками. Ни одна бомба, к счастью, в цель не попала, но эсминцы подстерегала еще одна опасность. Английскому бомбардировочному командованию была поставлена задача по установке минных полей на пути немецкой эскадры, и оно этот приказ усердно выполняло. Командование воздушных сил своевременно оповещало флот обо всех новых минных заграждениях, но пока сообщение передавали из инстанции в инстанцию, шифровали и дешифровали, эсминец успел напороться на свою же магнитную мину. К счастью, корабль остался на плаву и, так как проходящему мимо крейсеру было не до него, "Маккей" позже спокойно отбуксировали на базу.

На "Принце Ойгене" действительно было не до "Маккея". Часть машин на крейсере не работала, на погнутых валах летели подшипники, а исправить столь серьезные повреждения в море было невозможно. Командир корабля уже перестал надеяться на чудо и обреченно ждал очередной торпеды, которая не заставила себя долго ждать. Один из торпедных катеров, а какой именно так и не установлено, сумел послать торпеду прямо в погреб боезапаса, который не замедлил сдетонировать.

Очевидно, что та же судьба ожидала в скором времени и "Шарнхорст". Вице-адмирал Килиакс, еще несколько часов назад мысленно примерявший рыцарский крест, предусмотрительно пересел с флагмана на "Z-29", и уже с ходового мостика эсминца наблюдал за агонией линкора. Так совпало, что английские торпедные катера и самолеты-торпедоносцы атаковали почти одновременно. Огромный корабль вяло пытался огрызаться и маневрировать, но безуспешно. После нескольких попаданий "Шарнхорст" застопорил ход и покрылся дымом. Команда еще пыталась осушать отсеки и тушить пожары, но особого смысла бороться за живучесть линкора уже не было, и его командир приказал покинуть корабль. Эвакуация прошла спокойно, англичане благородно не стали топить спасательные средства, катера и эсминец Z-5, пришедший на помощь линкору. Поэтому большая часть экипажа смогла уйти с корабля. Конечно, немало моряков осталось в затопленных отсеках или лежало без сознания среди обломков. Разыскивать и вытаскивать их было некогда. Не покинул свой корабль и его командир Курт Хофман, которого в другой истории ждали адмиральские нашивки и очень долгая спокойная жизнь.

Как только с поверженного гиганта начали спускать спасательные плотики, британские эсминцы, кружившие поблизости, накинулись на одинокий "Z-29" и после короткой артиллерийской дуэли тот неприлично быстро прекратил сопротивление. Адмирал Килиакс, уцелевшие члены экипажа и даже командир эсминца сдались в плен, успев лишь уничтожить секретную документацию.

К вечеру из трех больших кораблей, вышедших из Бреста, на плаву остался лишь отставший "Гнейзенау". Маршал Портал оставил подранка на потом, направив большую часть авиации против основной эскадры.

На линкоре, как могли, устраняли неполадки, нанесенные Толбоем, и корабль продолжал путь, делая сначала десять, а потом и пятнадцать узлов. Однако, получив известие о повреждениях, полученных "Ойгеном" и "Шарнхорстом", командир "Гнейзенау" Отто Фейн сначала распорядился снизить ход, чтобы не попасть под раздачу, а потом и вовсе приказал рассчитать курс на Брест, хотя отчетливо представлял себе последствия такого решения.

Когда королевские ВВС заметили, что дичь удирает, маршал Портал выделил для уничтожения беглеца пару эскадрилий бомбардировщиков и немного истребителей. Понадобилось провести два налета, и ценой восьми самолетов, упавших в море, англичане все-таки смогли удачно влепить торпеду прямо в корму "Гнейзенау", на этот раз справа, так что симметрия линкора была восстановлена. Корабль все еще плелся самым тихим ходом, пытаясь дотянуть до спасительной темноты, но к вечеру освободившиеся торпедоносцы нанесли ему ряд визитов, сопровождавшихся сбросом торпед.

Отто Фейн постоянно радировал в штаб, требуя сильного истребительного прикрытия, и авиация сумела выложиться даже больше, чем на сто процентов. Сделавшие по четыре-пять вылетов летчики-истребители валились с ног, но взлетали снова и снова, чтобы попытаться защитить хотя бы этот корабль. Один из командиров эскадрилий, отчаявшись спасти линкор, даже не стал возвращаться на базу и остался прикрывать корабль до последней капли горючего, после чего выбросился с парашютом. Храбрость майора была вознаграждена. Он был подобран англичанами и всю войну провел в лагере для военнопленных. Условия, там, конечно, были не ахти, но от голода никто не умирал, а вот из его эскадрильи ни один летчик до конца войны не дожил.

Благодаря такой активности истребительной авиации, натиск английских бомбардировщиков несколько ослаб. Бофорты, правда, сумели влепить несколько торпед в "Гнейзенау", но особой роли они не сыграли, потому что рвались в центральной, лучше всего защищенной части линкора.

Ночью англичане активно вели разведку, надеясь утром снова попробовать атаковать ускользнувший корабль, однако к рассвету линкор уже дошлепал до Бреста. В гавань искалеченный линкор втягивали на буксире, и встречавшие его в порту моряки пришли в ужас, увидев, во что превратился красавец-корабль. Корма "Гнейзенау" погрузилась в воду настолько, что волны заливали башню главного калибра, в трубе зияла здоровенная дыра, антенная вышка упала, стрела крана болталась на тросах, и всюду виднелись черные пятна копоти. Затем на берег стали свозить раненых, и их было много, очень много, а потом начали вытаскивать трупы.

Матросы с других кораблей и команды береговых служб мрачно взирали на вернувшийся линкор, сомневаясь, стоит ли радоваться тому, что корабль удалось спасти.

Между тем, в штабах на самом верху пребывали в панике. Требовалось немедля наказать виновных, а для этого таковых прежде следовало назначить. Вице-адмирал Килиакс, возглавлявший прорыв, благоразумно предпочел сдаться в плен. Командующий ВМС адмирал Рёдер отговаривался тем, что с самого начала не советовал проводить столь рискованную операцию, и кивал на авиацию, не обеспечившую должного прикрытия. Начальник генерального штаба люфтваффе Иешоннек, изначально заявлявший, что с имевшимися в наличии силами он не может гарантировать надежную защиту кораблей, оказался крайним, и предпочел застрелиться. Однако Гитлер, разъяренный срывом операции, на этом не успокоился, и, чтобы не полетели головы генералов и адмиралов, кто-то догадался сделать козлом отпущения командира "Гнейзенау", нарушившего прямой приказ прорываться в Германию.

В ставке фюрера многие склонялись к тому, чтобы, наоборот, назначить Отто Фейна героем, в одиночку выстоявшим против всей мощи английских авиации и флота, и сумевшим спасти ценный корабль. Но Гитлер был неумолим, и не в меру инициативного капитана цур зее арестовали. Исход трибунала был предрешен заранее, и Фейна расстреляли первого апреля, в тот самый день, когда в нашей истории он получил звание контр-адмирала.

Что же касается линкора "Гнейзенау", то его начали активно восстанавливать, но было ясно, что раньше, чем через год, ремонт не закончат, а к тому времени ситуация на фронтах могла кардинально измениться.

Глава 4

Сержант Иван Денисов

(* Напомню читателям, что в первой книге сержант-артиллерист Денисов участвовал в рейде вместе с бойцами 215-го полка, а потом рассказывал им о походе в Иран)

Когда я покинул расположение стрелковой роты, оказалось, что батареи на прежнем месте уже не было, вместо нее появились пехотинцы. Весь день ушел на поиски. Понять ничего невозможно: где какая часть? Сплошная суматоха.

К вечеру слышу команду: "Кухни пришли!" Недалеко небольшая низина. Сюда пришли шесть кухонь, а людей мало. Повара приглашают каждый к себе, не спрашивая, от какого подразделения, лишь бы накормить воинов. Я подошел к одной кухне — получил котелок супа. Попробовал: такой вкусный суп с мясом! Да и не удивительно, что вкусный, столько времени был без горячего. Пехотинцы меня вчера кормили, но только сухпайком. Быстро очистив котелок, подошел к другой кухне — и мне положили каши до краев. Думаю: "К завтраку пригодится". А повара все просят: "Пожалуйста, подходите!.."

Я пошел в траншею, темно хоть глаз выколи, а в руке котелок с кашей держу. Привалился к стене. Не знаю, ни где мои товарищи, ни кто рядом. Сажусь на пол, ставлю рядом котелок с кашей, а в голове все переплетается, чувствую, засыпаю. А тут рядом сидит кто-то и просит нож, чтобы открыть консервную банку. Ножа у меня нет, и я снял с винтовки штык (стояла около нас) и помог ему распечатать. Он предложил и мне покушать, но я был сыт и отказался. Потом покурили и уснули сидя, даже не поговорив ни о чем.

Наутро проснулся, рассвет дребезжит. Морозно — долго не поспишь. Да на передовой всегда сон петушиный: спишь и все слышишь. Посмотрел я на вчерашнего соседа, а это старший лейтенант. Мне стало неловко, хотя я ничего грубого вчера не сказал, только разговаривал с ним как с равным, да и времени не было для разговоров.

Потом мы с ним разговорились, и он оказался командиром роты. Я рассказал ему, как находился на передовой с 215-м полком и отбился от своей части. У его адъютанта был хлеб и сахар, и мы немного подзакусили, а потом пошли по своим делам.

Свою батарею нашел быстро, она оказалась совсем рядом, но воевать мне уже не пришлось. На нас стали густо падать снаряды. Только я подбежал к своему орудию, как стукнуло по ноге, будто палкой, и я мешком свалился в воронку. Смотрю, из ноги кровь свищет, быстрей надо снять ботинок и перевязать рану. Спасибо, помог солдат, подползший ко мне (пакет у меня был).

Раненых собирали в той самой лощине, куда накануне кухни приезжали. Подъехала подвода, санитары навалили нас на двуколку и повезли. Привезли в санбат, погрузили в машины и отправили дальше. В Нелидово нас сгрузили, накормили и, наконец, сделали перевязку. Потом помыли в бане, белье пропустили чрез дезинфекцию, и стало легко. Затем санитарный поезд повез в Калинин. Нас разгрузили, обработали и положили в палаты. Госпиталь — бывшая школа. Я намаялся в дороге и сразу крепко уснул. Утром разбудили — накормили, и я опять уснул. Когда проснулся, меня побрили, и начал я рассматривать всех и знакомиться с товарищами.

Рана стала подживать. Через несколько дней я ходил в клуб, в библиотеку, где стал читать книги. Кормили хорошо, вкусно. В столовой чистенько расставлены столики на четыре человека. У каждого свое место: приходишь, садись и кушай — никто твое место не займет.

Пролежал я в госпитале больше месяца. Хорошо отдохнул, поправился, жаль, только из дому не получил ни одного письма, с тем и уехал на фронт.

И вот снова в поход. Перед этим прошел комиссию, признали годным к строевой службе. Обмундирование выдали все новое, дали денег на три дня, а вечером мы уже ехали на поезде. Так доехали до Валдая, а там я чуть не попал в моряки. Вот как это случилось. Когда мы сошли с поезда, наш старший командир куда-то ушел, а документы наши у него. Зашли в разбитое здание вокзала — ждем. Ночь настает, а его все нет. Пошли с вокзала в комендатуру без документов. Записал нас дежурный комендант и отослал на ночлег. Утром нашли своего командира, спрашиваем о документах. А он их, оказывается, сдал в морскую бригаду. Пошли туда — что это такое: кругом одни моряки, а мы сухопутные попали в их ряды. Зачем это мы сюда попали — никак не поймем. Проверили всех по списку, выдали паек. Сидим и думаем: "Вот и мы моряками стали". Но потом выяснилось, что мы не туда попали. Отдали нам документы и распростились мы с моряками.

Рано утром отправили нас из Валдая куда-то прямо в поле, даже не покормив завтраком. И в этот день нам не пришлось ни обедать, ни ужинать.

С утра все писали нас и переписывали, потом проходили комиссию: зачислили в запасной полк, разбили по батальонам, по ротам, потом по взводам — и все пишут, а у нас уже животы подвело. Вечером привели в землянку — думаем, хоть сейчас покормят. А нам объявляют, что не зачислили на довольствие, так что кушать будете завтра. Так и легли спать, как говориться, несолоно хлебавши. Ну что же — война! Ко всему должен привыкать.

Для военной подготовки направили в учебную роту, и закрутилось колесо... Утром зарядка, потом завтрак. Похлебал бульон — и в лес за шесть километров за дровами до обеда и после обеда. Потом стали гонять то на занятия, то в караул. А кормят голодно.

В запасных полках людям с фронта очень тяжело. Они недолечены, но муштровки полно: по-пластунски по снегу, бегом с полной выкладкой. Все красноармейцы из госпиталей — у каждого что-то тормозит, но никто на это не смотрит. "Попал в воронью стаю — и по-вороньи каркай".

Когда стали отправлять маршевую роту, я тоже попал в то число. Нас обмундировали, построили и в ночь отправили в поход до города Боровичи. Сорок километров надо было пройти пешком. Вышли из лагеря своего, и я вздохнул свободнее, уж очень там все надоело. Вечером пришли в деревню Прошково, где нас распределили по квартирам, и на этом поход закончился.

В расположении Боровичи формировалась вышедшая из боя 281-я дивизия, в которую нас и зачислили. Командир полка — майор Фукалов. Говорят, заслуженный. Нас разбили по ротам. Я попал в роту ПТР. За нами пришел старшина роты Борисов и повел в расположение роты в деревню Егла. В доме двухъярусные нары, а в коридоре стоят противотанковые ружья с длинными стволами. Теперь на плечах надо таскать двадцать килограммов. В канцелярии всех записали, познакомили с командирами.

Жизнь улучшилась по сравнению с лагерем. Кормят хорошо, спим в тепле, днем немного занятий да в наряд сходим. Командование фронтовое — хорошее. Но все это продолжалось недолго. В то время на всех фронтах наши войска перешли в наступление, и к нам все чаще стало наведываться командование. Значит, подходит и наш черед двигаться вперед.

Скоро нам выдали все необходимое обмундирование, погрузились на станции и отправились на фронт. Ехали по приказу Ставки как резерв Главного командования. Это было время сражения под Ленинградом — вглубь на 150 километров.

В начале нам говорили, что едем на Юго-Западный фронт, так как многие почему-то боялись Ленинградского. Его всегда считали самым худшим — из-за плохой местности: болота, сырость, зимой морозы.

Сначала поезд ехал на юго-запад, и это нас, конечно, обрадовало, уж очень не хотелось на север. Как будто на Украине или в Белоруссии пули легче и жить там лучше. Но потом поезд повернул на север — впереди был Ленинградский фронт.

Не доехав до Ленинграда, сгрузились в деревне, заняли дом и расположились там. Но недолго здесь пришлось быть, и отправились дальше на север. Подошли к одной горе — в нее ведет тоннель. Зашли, посмотрели — жить можно. Раньше, здесь, оказывается, было овощехранилище. Настроили нары на шестьдесят человек. Командиры были в другой землянке. А мы в этом овощехранилище расположились. Сделали печку, чтобы можно было обсушиться. Днем занятия всякие были, ночью отдыхали. Командиры очень хорошие были — хотя мы усиленно занимались, но нас не гоняли почем зря. Затем соорудили баню — совсем все на лад пошло. 30 декабря нам выдали подарки, присланные из тыла: табак, папиросы и прочие мелочи. Я вышел из землянки и как раз санинструктор принесла мне письмо из дома. Я так обрадовался, так как писем давно не было, что стал читать при луне. Хотелось бы сразу и ответ написать, но писать невозможно — темно.

2 января пошли на занятия за шесть километров, и нас оттуда сразу забрали в поход. Некоторые бойцы кой-какие вещи оставили в землянке, но командиру говорить нельзя. Солдат должен все иметь при себе. Все проверили, подогнали по себе, погрузили ПТР на плечи и отправились в поход. Сперва шли весело, потом стали притомляться. Настала ночь. Подошли к Ленинграду и шли километров пять по окраине. Сделали привал, потом еще шли пятнадцать километров без привала. Ночь холодная, ноги уже не поднимаются. Настало утро — мы прошли уже пятьдесят пять километров. Завели в кустарник отдыхать. Спать хочется, а ложиться негде: кругом снег. Но ложиться надо — война!

Встали в 10 часов. Ноги не идут, но немного размялись, и опять в поход. В двенадцати километрах от передовой расположились в лесу до следующего распоряжения.

Утром 6 января наши самолеты обрушились на финскую оборону, и весь день гремела наша артиллерия. Мы насторожились. Вскоре нам выдали боеприпасы и все необходимое, но 7 января финская оборона была прорвана, и финны отошли ко второй линии укреплений. Мы тоже двинулись вперед, как резерв армии.

Впереди лежала земля, где день и ночь шла битва и ручьями текла кровь, туда спешили и мы. Что же нас ждет впереди?

Дошли до разбитых землянок обороны, где люди сидели полгода. Теперь они очень рады, что вышли на волю, из этого безмерного напряжения. Сейчас же финская оборона разбита. От нашей артиллерии и самолетов финны бегут.

Двинулись войска Ленинградского фронта по всему Карельскому перешейку. А кругом леса, болота — места непроходимые, дороги же асфальтированные все заблокированы.

Самоходки валили деревья возле дороги, саперы раскидывали их по сторонам, и по этой новой дороге шли танки, артиллерия и весь транспорт. Пехота двигалась по болотам: ружье тяжелое, под ногами незамерзающая топь, а все равно продвигаются вперед.

Финны дошли до второй линии своих укреплений и остановились. 9 января наши батальоны пошли на прорыв, но брать оборону финнов было очень трудно: все опутано проволокой, каменные надолбы в пять рядов, траншеи, доты — все было очень прочное.

Мы остались в резерве. К вечеру командир полка сообщил, что часть обороны финнов прорвана, но первый батальон совсем погиб, а у второго батальона одну роту финны отрезали, и где она, неизвестно.

10 января ранним утром нас направили строить командный пункт. Было еще темно. Мы только выдолбили ямы, не успели их еще лесом завалить, как стали рваться мины. Мы — кто куда. Я бросился в одну яму, а в ней уже полно. Сверху раненные кровью заливают. Я в другую — там тоже самое, но деваться некуда — ложусь.

К вечеру высоту 175 наши войска, полностью прорвав оборону, взяли, хотя по бокам еще были финны. Мы тоже поднялись на эту высоту. (* Скорее всего, имеется виду высота 171 в районе поселка Сийранмяки).

Солнце стало садиться. Сколько же здесь было сожженных самоходок, танков, орудий. Их траншеи были глубиной два метра, обложены лесом, доты с бойницами для пулеметов — все опутано десятью рядами проволоки, везде бетон — и все это наши самолеты разбили с воздуха, проделали проходы для танков и взяли эту высоту.

Не успели мы здесь расположиться, как посыпались на нас тяжелые снаряды. И надо же было случиться, что наши ружья были прислонены к стене и в них угодил снаряд. Все разлетелось, покоробилось. Я подобрал свое ружье: попробовал, а оно плохо работает — заедает. Выбрал другое.

С этого момента обстрел не прекращался всю ночь. Ранило Кирилова, Игнатова — моего второго номера.

Утром 11 января нам команда: "Вперед!" Мне только дали вторым номером Шибулдина. Схватили ружья, и по траншее побежали вперед, но траншея забита ранеными — не пройти. Пришлось перебегать открытым местом, и на нас сразу обрушились сотни снарядов, только щепки летят во все стороны. Сразу заволокло сопку всю дымом. Крик, стоны — это на открытом месте стали погибать наши пэтээровцы: у сержанта Зайцева голова отлетела, кого куда — настоящий ад!..

Единственным укрытием здесь оказалась куча камней — все окружили их. Шибулдин ранен, сзади меня кричит Лысов: ему ногу оторвало, а помочь нет никакой возможности. Раненым укрыться некуда: повсюду рвутся снаряды, высота вся дрожит, и нет нигде живого места.

На сопку пытается подняться пехота, танки, самоходки — все это уничтожается ураганным огнем. Горит лес — сплошной дым.

С нашей стороны тоже стреляют наши орудия, минометы, "Наташи". По ним бьют финские орудия — стоит адский гул.

И так продолжается весь день. Терпеть нет никакой возможности. Как у Лермонтова: "И залпы тысячи орудий слились в протяжный вой..."

К вечеру стало затихать. Послышалась команда: "Вперед!" Мы пошли в атаку. Из всей роты ПТР я остался один. Как только мы вышли из траншеи и бросились вперед, по нам опять финны открыли ураганный огонь. Потери очень большие — атака захлебнулась. Кто выжил — отошли на старое место, но многие остались в поле.

Вскоре последовала команда о наступлении в другом направлении. Своих я никого не вижу, и кто дает команду — мне все равно.

Мы спустились вниз к лесу. Впереди танки, сверху самолеты — и всеми силами навалились на финнов, но они начали бить термитными снарядами.

Наши танки вспыхивали, как свечи, и стали отходить назад. Нас было мало, и тех перекрошили. Я пополз на сопку по мелкой траншее, а пули чуть меня не захватывают, но добрался до глубокой траншеи. Время двенадцать часов, но из-за луны видно хорошо. Пошел по траншее искать своих. Всю сопку облазил и никого из своей роты не нашел. Измученный, голодный, забрался под камень отдохнуть, но не прошло и часа, задрожала опять вся земля. И весь день 12 января били финны снарядами по этой сопке. Где были окопы — стало ровное место. Столько людей погибло в этих траншеях и сколько техники было уничтожено!

К вечеру подошла свежая рота автоматчиков и под прикрытием артиллерии сходу прорвала оборону. Так была полностью прорвана вторая линия Маннергейма. Финны отошли вглубь, на третью линию, и сопка затихла.

13 января мы стали выходить из боя, и тут я увидел командира роты Наговицына, командира взвода Романова, старшину Борисова. Где они были? Не знаю, остается только предполагать.

Трое суток дрожала земля на этой сопке 175. Сколько стонов было... — и вот все стихло: взрывы и стоны. Многие здесь затихли навеки.

Стали мы собираться — нас шесть солдат, три командира от всей девятой роты ПТР. Такими были полки, да и дивизии — все остались на этой высоте 175.

Идем мы по лесу — все измученные. От леса одни головни. Я задумался: "Было нас семьдесят, осталось — девять, где же люди? Как распорядилась людьми судьба?"

Пришли на место назначения, позавтракали и сразу уснули после такой катастрофы. Кое-как нас разбудили на обед. Поднялись с неохотой. Думали, что поедим и опять заляжем. Но отдыха не получилось. Приказано: "Выступать!"

Вооружились и пошли. Тяжело: шли день и ночь. Финны все бросают и уходят. Уходит гражданское население. На станции все разбросано, по лесу бродят коровы, свиньи. Идем и ничего не понять: где фронт, где тыл? Кругом леса и болота. Глубокий снег, под ним незамерзающая топь. Отстанешь — пропадешь: или в болоте погибнешь, или к финнам в руки попадешь, так как в лесах прячется много людей. Все население вооружено — живыми не сдаются: сами себя уничтожают. Самый опасный человек — финн.

Мы идем своей ротой в девять человек. Однажды командир полка приказал оборудовать ему командный пункт. Наш командир роты нашел разбитую землянку и приказал обустроить ее. Мы подошли к ней — она вся разрушена, а работать некому: три командира, два солдата личной охраны и нас четверо, которые должны работать. Мы покопались в ней, бросили и пошли дальше. Осталось об этом воспоминание, что один работает — двое командуют.

Наткнулись по дороге на железобетонный дот — полтора метра толщиной. Это был обычный командный пункт у финнов еще в войну 1939 года. Дот весь разбит — наверное, сотня бомб упала на него.

Переночевав здесь, двинулись дальше. Все наши походы — это погоня за финнами по лесам. Их везде много было разрозненными группами. Однажды поймали пятнадцать человек молодых финнов без оружия. Их даже вооружить не успели.

Вскоре все остатки полка собрали в один батальон. Нашу роту ПТР придали стрелковой роте из трех ружей — и отправили в бой.

Не успели подойти к сопке, как на нас обрушился огонь — значит, здесь сильное укрепление. Мы вышли на опушку, окопались.

Впереди стояло несколько домиков, а справа — высокая укрепленная сопка. Между нами завязалась перестрелка.

Командир стрелковой роты готовит нас к выступлению, мы все опасаемся снайперов финских. Но наступать не дает сильный огонь со стороны финнов. И тогда мы стали бить из ружей бронезажигательными пулями по домикам — сразу три из них запылали. Потом там пошел треск — значит, в них хранились боеприпасы.

Так мы уничтожили много точек, мешающих нашему передвижению. К вечеру пошли в атаку, но результату никакого, только людей потеряли много.

Командир роты говорит, что перед нами двенадцать пулеметов, а нас очень мало, и мы сидим в окопах под разрывами мин. Да, утром было десять снайперов, к вечеру там стало двенадцать станковых пулеметов, а завтра утром будет сто орудий.

Так и получилось. Утром к нам подошла штрафная рота. Несколько раз пытались идти в атаку — и все безрезультатно.

И хотя мы всячески пытались поддержать их огнем, но впереди были настолько сильные укрепления, что нашей потрепанной дивизии их не одолеть было. Эту гранитную стену надо было разбивать большой техникой.

И мы протоптались на этом месте еще двое суток — под беспрерывным огнем противника. Пехоты почти не осталось. Лес был густой, а сейчас — пустое место. И только три наших окопа остались невредимыми.

Нас — три ружья, и мы держим оборону почти под круглосуточным обстрелом. Лишь с 12 ночи до 3 часов немного стихает гул. Спим, когда совсем утомимся, по очереди по одному — остальные наблюдают и ведут огонь.

Командир роты все время кричит: "Дайте патроны для "кривых"!" Это наши ружья звали "кривыми".

Потом нас вывели из боя в тыл. Хотя нас осталось после предыдущего боя немного, но сейчас пока все уцелели. Дивизию быстро пополнили — нам тоже дали восемь человек. И снова в бой к этой сопке, только с другой стороны. Так и не успели мы отдохнуть от одного боя, как опять бессонные ночи в кипучем "котле".

На нашу долю выпало прорывать третью оборону финнов; второй раз с новыми силами подходим мы сюда. Наша задача — взять высоту и форсировать за ней водную систему, а дальше дело пойдет.

Пехота двинулась к сопке, мы — в резерве, но ненадолго. Дивизия быстро убывала.

К вечеру командир взвода Романов собрал нас — первых номеров, построил и объявил, чтобы мы забрали карабины, патроны, гранаты и шли бесшумно штурмовать сопку.

Через час мы были в траншее. Здесь все разворочено. Бой затих, и никого не видно. Везде валяются убитые, а где и живой, как убитый, — ничего не разберешь: кто держит оборону?

Но нам они не нужны, нам надо идти штурмовать сопку. Только подумали... — Как грохнет! И пошло беспрерывное буханье.

Сорвалась наша штурмовка. Мы стали зарываться в землю. Вдруг меня хлестнуло по лицу, потекла кровь. Утром рассмотрел: это задело мелкими осколками по щеке и виску — вроде вреда большого не случилось.

Днем все затихло. Мы хорошо окопались. С нами командир взвода Романов, тоже зарылся под дерево так, что и бомба не возьмет. Скоро должно быть наступление. А кто пойдет? В каждой роте по семь человек. Да ведь нашего ума не требуется здесь.

Снайперы финские так и щелкают. Сколько ни прочесывали лес, а они все щелкают — голову не поднимай от земли.

В 17 часов — артподготовка, через два часа — штурм. Сопку покрыло всю дымом, так как огонь открыт с обеих сторон. Стоит общий гул.

Меня командир взвода послал к сержанту, чтобы он собрал всех в кучу. Я пополз по траншее, а она мелкая, и везде солдаты.

Ползу по людям, осколки меня чуть не захватывают. Благополучно вернулся назад — доложил командиру взвода. Смотрю: только что у дерева стоял станковый пулемет — и вот он уже перевернулся в траншею. Я прижался к стене, в окоп стали падать мины. Командир взвода командует: "Вперед!" Я тоже бегу вперед, вижу — рядом наши перебегают. До опушки леса было метров триста — и все стремимся туда. Я перебегаю от ямы к яме, но вот огонь прекратился, атака приостановилась — все залегли.

Попробовал приподняться — снайперы бьют по цели. Надо отходить. Ждать ночи нельзя — финны близко. Я стал наблюдать за разрывами мин: они идут волной, после разрыва дым все закрывает и видимости для снайперов нет. Я стал немного отходить после очередной волны взрывов. По пути встретил двоих своих солдат. Говорят, что поразбилось все. В это время 1063-й полк шел на передовую, несли ПТР. А мы с карабинами.

Тот же лес, сосны, ночь холодная: вот и ложись под сосной — русская печь далеко осталась. Только кое-как угрелись под сосной, поднимают снова — пришла кухня. Нас покормили — и опять в наступление. Я подобрал один ручной пулемет: по-видимому, он совсем недавно еще трещал — и пошел воевать с этим пулеметом. Работал он безотказно.

Ходить в темноте очень трудно: сплошные окопы, люди, сумки, оружие, воронки от снарядов и мин. Атаки наши давали мало результата: продвигались на сотню метров вперед — залегали, потом опять вперед шли. Была такая адская круговерть: гул самолетов, стрекотня пулеметов, летят лохмотья от шинелей, крик раненых, рядом убитые, но мне стало все безразлично, все окаменело, пропал страх, отступили все мысли о родном крае, что не давали покоя, и осталась одна ненависть к фашистам.

Только начался бой — ранило командира взвода. Мы вдвоем его перевязали, пошли вперед, и тут же убило моего помощника. Остался я один со своим пулеметом. Забрал диски у погибшего и снова вперед.

Перебегать с пулеметом, запасом патронов сил уже не было — и я шел прямо, не сгибаясь. Около меня падали люди, а я все шел невредимым и совсем потерялся от своих.

Остатки всех потрепанных полков сначала шли дружно, так как снаряды на нас падали, но не густо. Подошли ближе — огонь усилился.

Мины рвались одна за другой, застрекотали пулеметы. Пробиваться вперед стало труднее из-за сильного пулеметного и минометного огня — нужна была поддержка артиллерии. А им говорят: "Нет боеприпасов".

И тут меня опять ранит в ногу. Я метнулся в сторону воронки, в ней был солдат. Он помог мне перевязать рану и ушел дальше, а я остался.

Оставил пулемет в воронке и по-пластунски пополз назад. Оружие кто-нибудь возьмет потом, кто придет на мое место, как я недавно его взял у убитого.

Ползти пришлось метров триста, то того рва, из которого утром пошли в атаку. Но эти метры очень тяжело даются, приходится все время прятаться от пуль за бугорки и кочки, прижиматься к матушке-земле, чтобы отдохнуть немного.

Наконец, добрался до рва. Иду дальше, перехожу железную дорогу, здесь все перекопано, а недалеко, в леске, санчасть батальона. Захожу к ним, но меня отправляют в санчасть полка. Со мной пошел младший лейтенант, у него ранение в руку. Идти полтора километра. Лейтенант шагает впереди, я все время отстаю, и он меня потом все же поджидает. Наконец, дошли до санчасти. Мне сделали перевязку, и я пошел спать в палатку. Мины где-то рвутся близко. Всю ночь не мог уснуть от горестных дум: "Полтора месяца существовала рота ПТР, но после этих боев остался ли кто в строю? Есть ли вообще кто живой?! — Ведь я их всех хорошо знал."

Утром погрузили нас в машины и повезли в санбат. Там наложили шину на ногу и отправили поездом в город Ленинград.

Сгрузили, помыли и стали растаскивать на носилках по каким-то помещениям. От всех дум и бессонницы я сразу уснул. Не пытаясь даже определить, где я.

Утром, когда проснулся, смотрю: мимо идут люди в туалет — значит, лежу в коридоре на койке. Подошла сестра-хозяйка. Я ей рассказал, что мне надо, и вскоре дали завтрак, принесли костыли, халат, тапки и отправили в палату.

Сначала я ходил с костылями, но рана стала быстро заживать, и я стал ходить с палочкой, полегоньку ступая больной ногой. Рана оказалась не тяжелой. Пуля поранила мякоть выше колена, а кость не была задета.

Пролежал в госпитале недолго: ровно месяц. Госпиталь N 1194, город Ленинград, улица Невская. Но за это время я отдохнул, ходить стал хорошо, успел с товарищами подружиться. Когда стали знакомиться, то оказалось много из 281-й дивизии — значит, не все полегли у той сопки.

Мне сообщили, что наши войска все-таки заняли эту высоту 70.6, а потом по льду форсировали реку Вуокса. Но наш 1064-й полк до того берега не дошел, от него остался один номер. Командир роты тоже был ранен. А еще в газете написали, что в том бою погиб младший лейтенант Есенин, сын поэта. Он, оказывается, в этом же полку служил.

7 января 1942г. Лондон.

Работать советским послом в Англии во время войны было нелегко. И газеты и радио без устали расхваливали СССР, ведущий тяжелую борьбу с фашизмом, и Советский Союз стал очень популярным у англичан. Майский каждый день получал по несколько приглашений на светские, дипломатические, правительственные и общественные приемы, а все знакомые считали своим долгом позвать его к себе в гости. Конечно, Майский использовал любую возможность, чтобы выступить перед англичанами и рассказать им о своей стране. Он читал речи на собраниях, митингах, приемах, заседаниях, обедах. Выступал на заводах перед рабочими, в закрытых клубах перед промышленниками, разговаривал со студентами и даже со школьниками.

Приглашений было так много, что большинство из них приходилось отклонять, чтобы успеть на самые важные мероприятия, как например, на сегодняшний прием, организованный парламентским комитетом.

В банкетном зале было незаметно, что в Британии действует карточная система. Здесь собрались сливки общества — лорды, министры, шахтовладельцы, послы, и эти люди не знали слова "нормирование".

К советским представителям почти все присутствующие относились с симпатией. Даже правые консерваторы, ненавидевшие коммунизм и критиковавшие самого Черчилля за его "слишком левую" политику, понимали, что лишь благодаря СССР над Англией больше не висит угроза вторжения. И чемберленовцы и черчелевцы, представлявшие господствующий класс Англии, хотя и не разделяли восторженного отношения рядовых англичан к русским, но охотно предоставили Советам право сделать всю грязную работу, уничтожив Германию, и искренне аплодировали успехам Красной армии.

Лишь польское правительство в изгнании не спешило поздравлять советских представителей с победами на фронтах. Хотя два года назад поляки потеряли свою страну из-за того, что отказались от советской помощи и понадеялись на пустые обещания англичан, но урок не пошел им впрок. Сикорский продолжал постоянно мутить воду, требуя от Британии вернуть Польше не только Западную Украину и Белоруссию, но даже Литву, как будто это и в самом деле было возможно. Вместо того, чтобы вернуться в реальный мир и всерьез подумать о будущем, поляки устраивали закулисные игры, пытаясь сколотить коалицию против Советского Союза. Так как большие страны их всерьез не воспринимали, то поляки стали досаждать эмигрантским правительствам, мечтая возглавить хотя бы виртуальный союз бывших стран. Но к их удивлению, ни Чехия, ни Голландия, ни Норвегия входить в польский антисоветский блок не собирались. Норвежцы вообще ждали освобождения чуть ли не со дня на день, и к антисоветским инсинуациям относились крайне отрицательно.

Король Норвегии Хокон VII — высокий, представительный мужчина, все еще, несмотря на свои семьдесят лет, сохранивший царственную осанку, тоже присутствовал на приеме. Беглый монарх постоянно проживал в Лондоне и уже настроился было на длительное пребывание за границей, но события последних недель заставили его поверить в скорые изменения на Северном фронте. Улучив минуту, когда толпа, обступившая Майского, немного расступились, норвежский король поспешил высказать свое одобрение советскому послу:

— Поздравляю, господин Майский. До сих пор Красная армия очень хорошо била немцев, а теперь взялись и за финнов. Как сообщили, в Карелии ваши войска освободили Петрозаводск, а под Ленинградом прорвали первую линию финской обороны и уже берут вторую.

— Полагаю, Финляндия скоро выйдет из войны, — ответил Майский, потихоньку отводя короля в сторону, — а затем мы сможем изгнать фашистов и из Норвегии. Я в этом не сомневаюсь.

— Я разделяю ваше мнение, и я рад за мою страну, — совсем не радостно улыбнулся Хокон. — Но я хотел бы знать, останусь ли я королем.

— Простите, а какие существуют препятствия? — изумленно вскинул брови Майский. — Норвежский народ горячо вас поддерживает, а мы не собираемся менять формы государственного правления других стран, если речь не идет о фашизме.

— Итак, вы заверяете меня, что Советский Союз не станет вмешиваться во внутренние дела Норвегии? — недоверчиво уточнил Хокон.

— Я категорически подтверждаю! — заверил посол. — Смена правительства, как и изменения границ, могут происходить только с согласия населения, за исключением случаев усмирения агрессора. Так, мы решили после войны выселить всех немцев из Восточной Пруссии, всегда служившей оплотом агрессии на восток, и союзники нас в этом поддержали. Полагаю также, что явная и оголтелая агрессия, совершенная Финляндией, тоже должна повлечь за собой территориальные уступки с ее стороны.

— И, вы уже выбрали какие? — вполголоса спросил Хокон.

— Полагаю, мы можем потребовать большую часть Лапландии. С одной стороны, эта территория малонаселенна, там проживает лишь несколько процентов финнов, так что особого ущерба Финляндия не понесет. Но, в то же время, Лапландия — это четверть территории страны, и ее потеря послужит финнам хорошим уроком на будущее.

— Пожалуй, это было бы справедливо, — несколько нерешительно одобрил монарх. — Ведь ваш народ столько натерпелся от войны.

— Однако, ваша страна тоже пострадала от нападения фашистов, — напомнил Майский. — К тому же, вся северная Финляндия нам особо и не нужна, лишь ее восточная часть. Главное, отодвинуть границу от стратегически важной железной дороги, ведущей к Мурманску, а нужды в западной Лапландии у нас не имеется.

— Но, похоже, вас будет волновать близость норвежской границы от Мурманска, — предположил Хокон, поняв, на что намекает собеседник.

— Увы, но факты таковы, что любой агрессор, собирающийся напасть на Советский Союз, непременно строит планы по овладению Варангер-фьордом и Киркенесом, чтобы создать там базу для действий против нашей страны. Так хотели поступить Англия и Франция весной сорокового года, и так же поступил Гитлер. И вам и нам было бы намного спокойнее, если бы в Варангер-фьорде находилась наша постоянная база, защищающая дальние подступы к Мурманску. Возможно, вы согласитесь обменять округ Сер-Варангер и часть полуострова Варангер на впятеро большую территорию в западной Лапландии, вмести с портом Кеми.

Услышав такое предложение, Норвежский король замолчал на несколько минут и, опустив глаза, задумчиво смотрел в пол. Лишь его густые усы беспокойно топорщились, показывая, как сильно волнуется их хозяин. С одной стороны, отдавать свою землю, пусть даже довольно пустынную и бесплодную, не хотелось. Но взамен Норвегия получает значительную территорию, причем богатую лесом и рыбой, с железными и золотыми рудниками, а порт Кеми давал прямой выход в Финский залив, да еще являлся важным железнодорожным узлом.

— Предложение заманчивое, — наконец произнес Хакон. — Но что скажут союзники о нашем плане аннексирования части Финляндии?

— Во-первых, не союзники, а только один союзник — США, — с самым серьезным видом возразил Майский. — Понятно, что такие важные вопросы Черчилль не смеет рассматривать самостоятельно и передает их на рассмотрение Рузвельта. Во-вторых, нам их согласия, в общем-то, и не требуется. Да они и сами прекрасно понимают, что не смогут заставить нас уйти с нашей земли. К тому же мы уже обговаривали с Иденом, что Финляндия должна понести надлежащее возмездие за свое поведение в ходе войны. Особенно, когда это касается интересов безопасности нашей страны. И, наконец, если англичане не станут возражать против наших планов, то и мы поддержим их в планах по созданию после войны британских баз во Франции, что с точки зрения Великобритании является очень важным.

— Вы это так говорите, — усмехнулся король, к которому уже вернулось его обычное хорошее настроение, — будто сами не считаете этот вопрос серьезным.

— Ну, откровенно говоря, я действительно отношусь к этому вопросу не слишком серьезно, — признался Майский. — Конечно, Петэн и его компания сделали неправильную ставку, за что Франция и поплатилась, но вскоре она снова возродится как самостоятельная держава, и сама будет решать, пускать ли англичан в Булонь и Дюнкерк. И мне кажется, что независимая Франция может посчитать подобный шаг нецелесообразным. То же самое касается и Бельгии с Голландией.

— Действительно, — улыбнулся Хокон, — Британия несколько торопится объявить Францию своей зоной влияния. Но Франция безусловно будет стремиться восстановить свою политическую независимость, и наверняка этого добьется.

— А вот насчет независимости послевоенной Англии я не уверен, — ехидно заметил Майский, — потому что при формулировке своей политики Черчилль в значительной мере руководствуется иллюзиями. С его стороны является ошибочной огромная переоценка могущества Великобритании в послевоенном мире. Для нас же очевидно, что истощенная войной Англия будет зависеть от Америки, которая получит монопольное положение в западном мире.

— Итак, мнение Великобритании в данном вопросе можно не принимать во внимание, — подытожил Хокон. — Но вот позицию Соединенных Штатов стоит учитывать.

— Да, конечно стоит, но Рузвельт прекрасно понимает, что данное изменение границ необходимо нашей стране в интересах ее безопасности. Да и речь идет не о какой-нибудь нейтральной стране, а о Финляндии, позволившей Гитлеру использовать себя как орудие в его руках. За это ее следует наказать. К тому же сейчас у Америки имеются более важные проблемы — японцы уже высадились на ее территории, и война на Тихом океане обещает быть долгой...

О том, что союзники просят СССР выступить в войне на Дальнем Востоке, если не сейчас, то после победы над Германией, Майский, конечно, говорить вслух не стал. Но об этом и так все догадывались, так что Хокон понимающе улыбнулся. Пожалуй, его страна не только ничего не потеряет в этой войне, но даже кое-что сможет выиграть.

Глава 5

о. Суоменлинна (Свеаборг). Финляндия

Войдя в штаб бригады, капитан Мерила вместо привычной спокойной работы узрел в нем необычную суматоху. Все ясно — грядет очередная реорганизация, или, как минимум, переименование бригады. Ну что же, — капитан стоически пожал плечами, — не привыкать. Его часть в последнее время переименовывали постоянно. Сначала в сентябре тридцать девятого, когда Финляндия усиленно готовилась к войне, первый полк береговой артиллерии получил название Хельсинского. Впрочем, через год почетное имя упразднили, и снова присвоили прежний номер.

Весной сорок первого, в связи с тем, что союз с Германией стал весьма прочным и финское правительство уже согласовывало с Гитлером будущие границы, в армии опять начались реорганизации и полк стал "Финским полком крепостной артиллерии".

17 июня, когда все планы по нападению на Советский Союз уже окончательно утвердили и началась большая мобилизация, полки прибрежной обороны стали спешно развертывать в бригады. Переформирование было проделано второпях, так что у некоторых больших бригад оказались в подчинении другие бригады, поменьше. Потом целых полгода шли разговоры о необходимости стандартизации артиллерийских соединений, но лишь перемены на фронте заставили командование всерьез взяться за оптимизацию структуры прибрежных бригад.

И вот, увидев сумятицу, которой не наблюдалось последние полгода, Мерила начал гадать, во что на этот раз превратилась его "Первая прибрежная бригада". Конец сомнениям положил знакомый адъютант лейтенант Карвинен, любезно поделившийся новостями:

— Теперь мы зовемся "Прибрежная бригада Усимы" (* Усима — самая южная финская провинция). Но это еще не все. Держись крепче, чтобы не упасть, а лучше сядь. У нас новый комбриг! — Нервно оглянувшись, лейтенант наклонился к капитану и вполголоса поделился витавшими в штабе слухами. — В командовании стали поговаривать, что наш полковник уже староват и устал от службы. В отставку его правда не отправили, и оставили в распоряжении, но с нашей бригады сняли.

— Ничего себе, — присвистнул от удивления Мерила, и действительно предпочел присесть на стул. — Марьянен нашим полком уже лет двадцать командовал, и досконально знает не только все батареи, но даже каждую пушку. И кого же прислали вместо него?

— Полковника Ниило Сарио.

— Как, он уже полковник? Когда я видел его на Рождество в офицерском клубе Хельсинки, он еще был подполковником. И что-то не припомню, чтобы он командовал дивизионом или хотя бы батареей. Скажи, ведь опыта командования артиллерийскими подразделениями у него нет, не так ли?

Карвинен, будучи и сам настоящей штабной крысой, предубеждений против штабистов не разделял, и начал защищать новое начальство:

— Полковник Сарио опытный артиллерист, энергичный, инициативный. К подчиненным внимателен, а наверху его ценят. Одним словом, будущий генерал.

— Не знаю, что там в будущем, — поднялся капитан, — а мне надо с ним поговорить о настоящем. Где его можно найти?

— Он сейчас у себя, но сам понимаешь, ему надо принимать дела...

— Ну и замечательно, — отрезал Мерила. — Вот и выслушает доклад о моей батарее.

Капитану пришлось прождать больше часа, пока командир смог выделить ему время. Свежеиспеченный комбриг действительно выглядел лет на десять моложе Марьянена. Ему было примерно сорок пять, и он только недавно начал лысеть, а фигура полковника все еще оставалась спортивной и подтянутой.

— Капитан Мерила, не так ли? — сразу узнал своего нового подчиненного Сарио. Видно, полковник успел просмотреть личные дела офицеров. — Третий прибрежный артдивизион, верно?

— Так точно, господин полковник.

— Присаживайтесь, капитан.

Времени у полковника действительно не хватало, и потому он отложил ознакомительную беседу с подчиненным офицером и сразу перешел к делу:

— Господин Мерила, что у вас за вопрос, который вы не можете решить с вашим прямым командиром майором Зиллиакусом и вынуждены прыгать через голову начальства?

— Господин майор не может решить проблему, он сам оказался в той же ситуации. Дело в том, что у нас забирают часть личного состава.

— Хм, полагаю, ваши подчиненные недовольны тем, что от вас увели девушек с поста воздушного наблюдения? — улыбнувшись, предположил полковник. — Но на острове, наверно, остались женщины при кухне и официантка в офицерской столовой.

Мерила с трудом сохранил бесстрастное выражение лица, а про себя выругался последними словами на столичного хлыща, сделавшего свою карьеру в Хельсинки и мерившего все своей меркой. Вслух же он произнес совсем другое:

— Забрали не только их, господин полковник. Когда у нас снимали расчеты зенитных пушек и солдат охраны, я молчал. Но вчера очередь дошла и до обслуги главных орудий. Господин полковник, — Мерила постарался придать своему голосу одновременно и твердую решимость и просящие нотки, — считаю совершенно необходимым вернуть обратно личный состав батареи.

— Да, я конечно в курсе, что из штатной численности в три сотни человек у вас осталось чуть больше половины. Но и вы должны войти в положение действующей, — полковник сделал паузу и еще раз повторил это слово, выделив его голосом, — действующей армии.

Ниило Сарио встал и раздраженно прошелся по кабинету, читая командиру батареи нотацию:

— Поймите, капитан. Численность расчета орудия — величина переменная. Допустим, дивизионную пушку по штату могут обслуживать и шесть, человек, и семь, и даже пять, в зависимости от обстановки и наличия людей. А в бою, бывает, приходится стрелять и одному человеку. Ваши артиллеристы сейчас до зарезу нужны на фронте. Да, я тоже считаю недопустимым ослаблять батарею сверхмощных орудий, но другого выхода нет. И, в конце-концов, никто кроме вас, не жалуется. Почему, скажем, ваш майором Зиллиакус не подавал рапорт по этому вопросу?

— Простите, господин полковник, но у него на Исосаари нет таких больших орудий, как у меня, их там только планируют установить. Чтобы научиться обслуживать механизмы столь огромных пушек и поддерживать их в идеальном состоянии, недостаточно даже обычного срока службы рядового состава. И теперь этих обученных артиллеристов отправляют на фронт в расчеты каких-нибудь простых полковых пушек.

— Да, отправляют, — голос нового командира бригады уже дрожал от негодования, — потому что на востоке они нужнее. Так решили в Генеральном штабе, и для этого решения есть серьезные основания.

— Господин полковник, не далее, как неделю назад, я имел серьезный разговор с прежним комбригом, приезжавшим к нам на остров с инспекцией. В декабре русские имели значительные успехи в Эстонии, и это нас весьма встревожило. Если бы они и в дальнейшем сохранили такие же темпы наступления, то могли бы дойти до Таллинна. А в феврале Финский залив покроется прочным льдом, и противник сможет пройти из Эстонии прямо до Хельсинки. А ведь задача нашей бригады как раз и состоит в защите столицы.

— Какой февраль, капитан, о чем вы вообще думаете? — Полковник, не выдержав, перешел на крик, но тут же опомнился и взял себя в руки. — Вы в курсе, что русские сходу преодолели фронтовой рубеж обороны, а сегодня уже проломили линию "Ваммелсу-Тайпеле". Наши союзники, — это слово полковник произнес с оттенком глубокого разочарования, — послали нам на подмогу линейную эскадру, но она не смогла пройти через Ла-Манш, а другой помощи нам даже не обещают. Кто поручится, что красные не одолеют все укрепления? А в Эстонии их наступление остановилось, потому что все резервы красные бросили в Карелию.

Сарио помолчал минуту, не желая заканчивать свой первый разговор с подчиненным на такой резкой ноте, и уже вполне миролюбиво добавил:

— Господин Мерила, мой вам совет на будущее. Не пытайтесь критиковать приказы Генштаба, у вас не тот уровень знаний, чтобы их обсуждать. Просто занимайтесь своим делом. Вам доверили двенадцатидюймовые орудия и, наверно, по праву. Вот и следите за их состоянием. А теперь можете идти.

* * *

— Вот это и есть остров Николаевский, который мы должны захватить — показал я взводным и командирам отделений темную полоску, еле видневшуюся в темноте.

Сержанты и лейтенант Свиридов приникли к окулярам биноклей, благо, трофейной оптики в роте имелось с избытком, и силились что-нибудь разглядеть на горизонте, но природа помочь им в этом старании явно не собиралась. Небо над морем было плотно прикрыто тучами, через которые не мог пробиться лунный свет, да еще начал сыпать снежок, снижавший видимость почти до нуля.

Впрочем, жалоб на погодные условия я не услышал. Пусть мы и не в состоянии вести наблюдение за противником, но и он нас не видит, что не может не радовать. Все-таки, хотя дивизия и постаралась затаиться среди торосов, прикрывавших колонну со стороны финского берега, но при ясной видимости вражеские наблюдатели могут заподозрить неладное.

Поход к Хельсинки прошел на удивление гладко. Не знаю, как полк, а батальон отделался потерей всего одной машины, да и та не утонула, а лишь застряла в трещине. Правда, застряла так прочно, что целый десяток солдат не смог ее вытащить. Комбат попытался было привлечь к спасательной операцией танк Т-60, но командир танковой роты наотрез отказался рисковать своими машинами, да и вообще тратить драгоценное время. Ну что же, семеро одного не ждут, и бойцов рассадили по грузовикам, а несчастную трехтонку оставили на произвол судьбы.

Благодаря полной моторизации дивизия преодолела путь до Хельсинки намного быстрее, чем мы добирались до Гогланда. Собственно говоря, до финской столицы мы не дошли, остановившись более, чем в десяти километрах от нее, и лишь командиры отправились на лыжах дальше, проводить рекогносцировку.

Генерал Кончиц заранее лично поставил конкретные боевые задачи каждому комбату и даже некоторым ротным, и теперь осталось лишь уточнить некоторые детали на местности.

Общий замысел операции был следующий: С севера Хельсинки защищен тремя рядами укреплений, построенных еще в Империалистическую войну, ох ты, я уже разговариваю, как современники, и усиленных в тридцатые годы. Поэтому штурмовать столицу вражеского государства лучше всего со стороны берега. Правда, там на островах расположено множество батарей, чьи зоны обстрела перекрывают друг друга. Однако островные форты предназначены в основном для борьбы с кораблями, и не рассчитаны на массированное наступление пехоты. Если бы к островам подошел флот, финские орудия смогли бы потопить немало десантных судов, а вот против пехотных цепей они не так эффективны. Да и не собиралось командование бросать нас в лобовую атаку. Ну, по крайней мере, сразу. Сперва мы попробуем внезапно, под покровом темноты, атаковать противника отборными штурмовыми группами.

Где взять этих самых отчаянных штурмовиков, вопрос не стоял. Генерал Кончиц хорошо помнил, что когда-то мы обладали высоким статусом отдельного лыжбата, и при том действовали весьма успешно, с шумом пройдясь по немецким тылам. (Время меня побери, ведь по календарю-то это было совсем недавно, а кажется, с тех пор уже полжизни прошло.) Поэтому комдив, распределяя свои подразделения по объектам атаки, раздергал наш батальон на части, которым и досталась честь стать теми самыми героическими штурмовыми группами. К примеру, нашей первой роте надлежало без огневой поддержки скрытно подкрасться к острову Куйвасаари, внезапным броском захватить все ДОТы, а живую силу противника уничтожить или отбросить в море. Ну, или в крайнем случае, если все бронедвери окажутся заперты, блокировать финнов в их казематах, не давая им вести прицельный огонь. И, можно сказать, нам еще повезло. Второй роте Коробова вместе с третей ротой старшины Сверчкова надлежало тоже самое проделать на Исосаари, а этот остров намного больше нашего.

Но понятно, что это все в теории, а на практике захватить быстро все казематы или хотя бы блокировать в них гарнизон вряд ли удастся. Поэтому, не полагаясь всецело на воинское умение и огневую мощь нашей роты, командование привлекло к атаке на Куйвасаари еще целый батальон 259-го полка и дивизион трехдюймовых самоходок. В случае, скажем так, не совсем удачного исхода операции, роте придется закрепиться на острове, приспособив для обороны какие-нибудь строения или траншеи, и вызывать огонь противника на себя, обеспечив тем самым успешное наступление батальона.

И вот, покинув грузовики, оставшиеся с основными силами дивизии, наша рота продвигалась дальше на лыжах, чтобы вовремя занять исходное положение. Идти по снежной целине было легко. К началу января еще не намело сугробов по пояс, и снега было как раз столько, сколько нужно — достаточно, чтобы накатать хорошую лыжню. Путь нам указывал проводник-гидрограф, тащивший на санках огромный компас, и все время сверявшийся с картой.

Вскоре мы прибыли на исходные позиции и осталось только указать подчиненным ориентиры, схемы которых нам раздали заранее. Командиры, с которыми предстояло взаимодействовать роте — комбат лейтенант Бочкарев и мой старый знакомый танкист Яковлев, переквалифицировавшийся в самоходчика, тоже напряженно всматривались в смутные очертания острова, который вскоре станет могилой для многих людей, и тоже почти ничего не видели.

По-хорошему, а вернее, по уставам и наставлениям, местность следовало бы изучать в светлое время суток. Но если дивизия останется на дневку прямо на льду, то ее с высокой вероятностью обнаружат, и все планы пойдут насмарку. Хорошо еще, что я заранее проштудировал карты, выучив их буквально наизусть. Но подобная возможность имелась не у всех. Из соображений секретности никто из командиров рангом ниже ротного о целях предстоящего наступления информирован не был, и сейчас подчиненные внимательно рассматривали планы, схемы и фотографии, осторожно подсвечивая их фонариками и пытаясь сориентироваться на местности.

— Почему ты сказал, что остров Николаевский, если на карте он обозначен как Куйвасаари? — уточнил первый взводный старший сержант Стрелин.

— А, так это финны недавно перековеркали название, обозвав его на своем языке "Сухой остров".

— Почему сухой, — полюбопытствовал Свиридов, — если вокруг море, да и климат здесь дождливый?

— Потому что на нем нет источников пресной воды. Теперь посмотрите на схему — на острове еще в царское время установили крупнокалиберную батарею береговой обороны номер 44. Она на западном берегу, и отсюда ее не видно. Так как форт строился для защиты Свеаборга, то главную опасность ожидали с юга, и потому, хотя все орудия батареи кругового обстрела, но с севера они открыты, и лишь с юга защищены толстым бетонным бруствером. Друг от друга орудийные дворики отгорожены бетонными же траверсами. Потом десятидюймовые пушки сняли...

— Но на фотографии они есть, — перебил меня Паша Авдеев.

— Потому что это старые снимки, хранившиеся в архиве. Поновей не нашли, а авиаразведка качественных фотографий доставить не смогла. Погода — сами видите, какая, а возбуждать подозрения противника, целыми днями кружа над островами, слишком рискованно. Так вот, пушки сняли, но вместо них на втором от моря дворике смонтировали двухорудийную башню, причем двенадцатидюймового калибра.

— Немаленькие дуры, — уважительно присвистнул Алексей Леонов. — Мне рассказывали, что когда во время Зимней войны финны обстреливали наши войска, наступавшие по Выборгскому заливу, то восьмидюймовые фугасы проделывали во льду отверстия метров по десять, если не двенадцать. Страшно подумать, на что способны двенадцатидюймовые снаряды, которые сами по себе весят полтонны.

— Ага, вижу что важностью порученной нам миссии все прониклись, — удовлетворенно заметил я. — Атаковать Хельсинки, когда в спину начнут стрелять вот такими чемоданами, нашей дивизии как-то не с руки. К счастью, вблизи эти огромные стволы совершенно безвредны. Но на них список вооружения финского гарнизона не заканчивается.

Ткнув карандашом в карту, я показал, чего стоит опасаться роте:

— Вот здесь на северной оконечности острова, рядом с причалом, расположена зенитная батарея. Там, насколько известно, стоят, как минимум, две "ахт-ахт". Еще одна восьмидесяти-восьмимиллиметровая зенитка предположительно установлена на главной батарее, в первом от моря орудийном дворике.

— Предположительно? — ядовито переспросил замполитрука Михеев. Весь его вид просто таки кричал о том, как плохо подготовилось к наступлению командование — ни точных карт нет, ни разведданных, и даже расположение огневых средств достоверно неизвестно.

— Далее, — проигнорировал я вопрос Михеева, — противодесантные укрепления. В прошлую войну они строились на южном и западном берегах острова. На юге остался старый царский дот, сооруженный на скале и прикрытый поверх бетона гранитными глыбами.

— Крепкий орешек, — нахмурился Леонов. — Если ДОТ такая укрепленная, то надеюсь, — лейтенант госбезопасности показал пальцем на карте, — атаковать её будем с севера, и не придется идти на амбразуру.

— Вот незадача, только сейчас сообразил, что фильм назывался "Крепкий орешек", — тихонько пробормотал я себе под нос. Ведь составлял же сценарий, все хорошо описал, и только название припомнить не смог. А его, наверно, уже досняли, да еще и на импортную цветную пленку. В Ташкенте, куда эвакуировали Мосфильм, круглый год лето, и все получится почти как в оригинале. (* Разумеется, ГГ имеет ввиду не американский боевик, а комедию "Крепкий орешек", в которой молодой Соломин на пару с Румянцевой устраивают в фашистом тылу настоящий разгром).

Взводные переглянулись, но смолчали. Все уже давно привыкли к тому, что ротный иногда вдруг начинает напряженно о чем-то думать и судорожно спешит записать свои бесценные мысли в блокнот.

— Рядом с дотом находится укрепленный дальномерный пост, — продолжал я инструктаж, — вернее целых два. Один старый и совсем маленький, а за ним финны соорудили новый, намного больший по размеру, и своим видом больше напоминающий дот. Пулеметов, правда, в нем быть не должно, и бойницы не предусмотрены. Но при необходимости можно вести огонь через смотровую щель, и сектор обстрела будет достигать почти ста восьмидесяти градусов.

— А высокая башня, возвышающаяся над деревьями посреди острова, это разве не дальномерный пост? — вроде бы вполне серьезно, но с некоторой долей ехидства поинтересовался Михеев. Вот глазастый, как он ее в темноте углядел. Я вот пытался рассмотреть вышку, служившую главным ориентиром, но не смог.

— Действительно, это второй пост, — подтвердил я. — И если мы вдруг не сможем вывести из строя орудия главного калибра, то должны будем захватить оба поста, и тогда артиллеристы не смогут прицельно стрелять. Далее, еще недавно на острове велись работы по постройке новых огневых точек, но, вероятнее всего, довести их до конца не удалось. Все ресурсы ушли на укрепление линии Маннергейма, и потому усовершенствовать оборону береговых батарей финны не успели. Но на Куйвасаари расположено еще несколько укрепленных помещений. Вот здесь бункер, здесь склад, здесь основная электростанция. Можно было бы просто взорвать ее, но уверен, что в батарейных казематах наверняка имеется запасной генератор, так что это не поможет. А вот эти строения неукрепленные, и представляют собой обычные деревянные домики — столовая офицерского состава, столовая рядовых, казарма.

— Что известно о численности личного состава гарнизона? — Свиридов, как самый старший по званию в роте, после меня, разумеется, задавал вопросы чаще других.

— На этот счет имеются обнадеживающие сведения. Еще в декабре Маннергейм, встревоженный нашими успехами под Ленинградом, отправил немало тыловиков на фронт. Ну, а после начала наступления Красной Армии в Карелии финны обескровили все свои дальние гарнизоны. Конечно, даже оставшихся на острове солдат раза в два больше, чем бойцов в нашей роте. В лучшем случае, раза в полтора. Однако мы рассчитываем на внезапность. Если наш неожиданный удар застанет противника врасплох, то организованного сопротивления он оказать не сможет. Но сразу хочу предупредить, чтобы ни у кого не возникло шапкозакидательских настроений. Вы все по опыту знаете, что немцы в своем тылу часто не выставляли охраны на ночь. Но у артиллеристов с этим очень строго. Они обязательно выставят посты у тяжелой батареи и у зенитных пушек. Будет ли дежурный зенитный расчет всю ночь бодрствовать у орудия, или же прибежит лишь по тревоге, точно сказать не могу. Но если батарею разукомплектовали, то там просто не осталось людей для круглосуточного дежурства, а заставлять артиллеристов спать рядом с орудиями на морозе, понятно, не станут. Еще на башне должен сидеть наблюдатель ПВО, возможно, вместе с наблюдателем от артиллеристов. Очевидно также, что в доте постоянно дежурит расчет станкового пулемета.

— Может ли противник перебросить живую силу с соседних участков? — нервно теребя карту, хмуро спросил интендант Захаров. Хотя интенданта третьего ранга разжаловали до того, как ему присудили срок, почему он и попал в штрафную роту вместо штрафбата, но все знали, что еще недавно он носил капитанскую шпалу. Поэтому Захарова я назначил заместителем командира штрафного взвода. Из постоянного состав у штрафников имелось лишь три человека — старший сержант, ставший взводным, и два сержанта, возглавивших отделения. Так что бывшего капитана, как старшего по званию, штрафники сразу признали командиром. Ну, а основы тактики он освоил быстро. — До материка всего километров семь, а Исосаари совсем рядом. Боюсь, как бы к фрицам подмога не пришла.

— Они не фрицы, а ... ну это не важно. Важно, что на Исосаари наш комбат даст финнам прикурить, да и прочие острова без внимания не останутся, так что им самим помощь потребуется. Правда, из Хельсинки тактические резервы действительно подвести смогут. Но, пока там в штабе получат доклады, пока разберутся, соберут команду, отправят ее, пройдет достаточно времени. Да и в любом случае, атаковать ночью, когда неясно, кто где находится, противник не сможет. Но к утру батальон Бочкарева, ну и наша рота, естественно, обязательно должны находиться на острове. Сами понимаете, что значит оказаться днем на снежной равнине меж... даже не двух, а множества огней, без возможности продвинуться вперед или вернуться на исходные.

Последовали новые вопросы — все ли огневые точки выявлены, имеются ли на острове минометные батареи, где находятся траншеи боевого охранения, и прочие, ответить на которые я, к сожалению, не мог.

Механик-водитель САУ Николай Шитов.

И зачем на нашу голову эта война проклятая свалилась? Так без нее было замечательно. Жил в Москве, жена — рукодельница, работа отличная, водитель, как никак. Устроился на завод "Мосгаз" рядом с домом. Начальник хороший — своих работников уважает, не кричит, по имени-отчеству именует. Если ему лично что надо перевезти, на дачу, например, то он сверхурочные честно выплачивал. А если его знакомым, так они платили щедро. Когда деньгами, а когда товаром — мясом, тканями, или еще чем нужным. А знакомых у товарища Савельева — считай, весь город. Так и получалось — за длинным рублем не гонюсь, а добро само в руки идет.

Одним словом, жил да радовался. Профессия водителя почетная — почти как летчик, и заработок приличный. Дети щекастые — их и в садике откармливают, и дома. Мебели у нас — ставить некуда. Платьев у Варьки — хоть каждый день новое надевай. Даже несколько штук специально большого размера пошили. Их соседки всегда одалживали, когда готовились стать матерью. Да мы и сами уже третьего ждали, и потому нам вторую комнату обещали дать.

И тут война! Ну, сначала еще терпимо было, даже когда карточки ввели. Опять же, эвакуированным частенько приходилось помогать, отвезти куда-нибудь с вещами. Справка, что машина учтена, у меня всегда с собой, пропуски тоже, и я мог в нерабочее время мотаться за город. А за помощь мне, естественно, кое-что перепадало.

Но германец все наступал и наступал, даже Киев взял, и мне уже становилось страшно. А что, если меня на фронт заберут и я там погибну? Как Варя с малышами будет на госпособие жить? Замуж ее с такой оравой уже никто не возьмет. Придется и работать, и с тремя оболтусами управляться. А если меня не убьет, а покалечит — так еще хуже. Не, мне на войну никак нельзя.

Но спасибо товарищу Савельеву. Он ко мне по-человечески отнесся и выписал справку, что электромонтером работаю. Эта специальность давала броню, и я остался на Мосгазе. Да и в самом деле, мы же тут не мед ложками хлебаем. Наша работа мало того, что всему городу нужная, предприятия и квартиры снабжать газом, так она иной раз и поопаснее, чем на фронте. Ведь даже в мирное время вся территория завода являлась зоной повышенной опасности. Тут круглые сутки дежурят пожарные команды. А что уж говорить о военном времени! Если хоть одна бомба угодит в газгольдер, когда я рядом, то все, даже хоронить нечего будет.

А еще на нашем заводе с лета начали штамповать ракетные стабилизаторы. Я частенько отвозил их на "Компрессор", где собирали и сами ракеты, и пусковые установки. Так что пользу для страны я приносил немалую, и новую песенку про фронтового шофера "Через реки горы и долины" пел заслуженно.

И тут вдруг прямо на завод приезжает грузовик с целым отрядом. Командиры что-то проверили в списках, и меня попросили проехаться до военкомата. Там ждал недолго, а потом привели в кабинет, да не к какому-нибудь капитану или даже полковнику, а к генералу. В новых званиях я не разбираюсь, а по-старому это целый комкор.

Наверно, с инспекцией прибыл и, судя по веселому виду, проверка его удалась. Как я вошел, он на меня покосился, а сам продолжал по телефону говорить:

— Да, вы оказались правы. Столько случаев незаконного забронирования по фиктивным документам, аж диву даюсь. Да вот, первого привели. Сидит, лапки сложил, глазами хлопает. Товарищ Шитов, вы Родине служить собираетесь?

Это мне.

— Конечно, — я вскакиваю. — Скажут, горящие газгольдеры на нашем заводе тушить, а скажут, и на фронте баранку крутить.

Про газгольдеры я, конечно, преувеличил. Не горели они у нас. А что меня товарищем назвали, а не гражданином, хороший знак.

Генерал довольно кивнул, и снова в трубку:

— Да, горит желанием отправиться на фронт. Надеюсь, прочие уклонисты от призыва тоже проявят сознательность, как только мы их липовые справки проверим.

Эх, кто же это надоумил-то проверять документы? Почему нет веры солидным товарищам — директорам заводов? Теперь вот придется отправляться на фронт.

Правда, на фронт меня сразу не послали, а прежде направили в учебную часть, осваивать новые бронемашины. Эх, лучше бы я водил грузовик. Шоферне на войне, конечно, тоже несладко, но все же не на самом передке находиться, а в ближайшем тылу. А тут придется на танках в атаку идти. Я-то, когда на водителя обучался, заодно прошел и курс вождения тракторов. По мне, так это чистый саботаж. Ведь обучение трактористов — это большие траты, а кто из москвичей в здравом рассудке захочет идти в деревенские трактористы? Вот разве нельзя собрать статистику и посмотреть, что таких совсем мало?

Ну, а военком не смотрит, что я на тракторе никогда не работал, и сразу приписал в танкисты. Танкист, так танкист, да тут новый казус. Был бы танк нормальный, а то какой-то недоделанный. Вращающейся башни нет, только рубка, да и та сверху открытая. Называется это чудо — "самоходная артиллерийская установка". Прежде я о них и не слышал.

Стал изучать машину. Двигатель новый, таких я еще не видел, а что еще хуже, их целых два в одной машине. Трудновато с ними придется. Коробка передач, правда, почти такая же, как на моей трехтонке. В общем, освоил технику, и даже стал уважать свою машину. Бывалые красноармейцы, уже повоевавшие на саушках, отзывались о новой модели с одобрением. Говорили, что самые первые САУ закрывали сверху крышей, но в них было тесно и душно. Как только пушка начинает стрелять, а калибр не маленький, трехдюймовый, так в кабине от дыма дышать нечем. А если придется город штурмовать, так там постоянно нужно вверх смотреть, чтобы фашисты из окон гранатами не закидали. Тут брезентовый полог, который можно откинуть, куда надежнее стальной крыши.

Да и были еще самоходки похуже нашей. Это ОСУ на базе Т-60 — броня тонюсенькая, чуть ли не винтовочной пулей пробить можно. Поговаривали, что их совсем перестанут выпускать. А у нас, как-никак, спереди броня противоснарядная.

Помимо изучения матчасти, нам еще преподавали тактику. Как сказал инструктор, самоходка — это всего лишь повозка для пушки, и потому ее нельзя использовать как танк, бросая в прорыв. Она идет позади пехоты и поддерживает огнем прямой наводкой. А с закрытых позиций мы стрельбы почти и не проводили.

И вот, готовы мы, или не готовы, а с завода привезли новую технику и сформировали дивизион. В моем экипаже два человека уже прошли боевое крещение. Мне они сразу объяснили, что задача водителя — не подставлять противнику борт, особенно левый, где находится бензобак. И тогда трехдюймовыми снарядами мы любую позицию расколошматим.

И вот первый боевой поход. Для меня первый, а наводчик с командиром уже воевавшие. Боеприпасами мы нагрузились полностью. Не только заполнили все штатные гнезда, но и взяли сверх того большой запас, всего двести с лишним снарядов. Тыловой эшелон пойдет сзади, и если что, ждать его будет некогда. Еще я накануне перед выходом со своими моторами возился. И днем, и ночью сидел с переноской и регулировал. Морока с двумя двигателями та еще, но теперь работают, как часы.

И вот мы в пути. На дорогу хочется ругаться, да слов таких нет, чтобы ее описать. Мы же по морскому льду едем! Под нами море!

Шли в стороне от грузовиков. Вроде, если под самоходками лед провалится, чтобы никто из пехотинцев не пострадал. А получилось наоборот. Пехтура умудрилась загнать свою трехтонку в полынью. Да еще и хотели, чтобы мы их вытащила. Ага, сейчас. Тоже мне удумали, чтобы тяжелая машина подъезжала к трещине. Наш комдив старший лейтенант Яковлев им доходчиво и объяснил, что они ой как неправы.

А так, доехали без приключений. Зря только переживал. И вот впереди первый бой. Машины расставили, и экипажам назначили сектор обстрела. Но вот не видно ни зги. Куда целиться-то? Вдали маячит остров, но что на нем где, разобрать нельзя. Да еще снега полно. Один выстрел, и перед машиной поднимется снежное облако, совсем обзор закроет.

* * *

— Итак, товарищи командиры, — обратился я к комбату Бочкареву и комдиву Яковлеву. — Напоминаю, что телефонный провод мы тянуть не сможем, и связь с вашими подразделениями будем поддерживать только по рации или ракетами. Если связь на наших частотах будет плохая, даем сигнал, чтобы отключили глушилку. Взводные, — это уже своим, — еще раз проверьте, чтобы все хозяйственные принадлежности в вещмешках бойцов были уложены аккуратно, и ни один звук не демаскировал подразделение.

— Так часовые все равно нас увидят, — хихикнул Михеев.

— Это уже другая проблема, — отмахнулся я от политрука. — Пусть красноармейцы еще раз попрыгают, и чтобы ничего не звенело. Далее, роте в боевой порядок не разворачиваться и оружие на изготовку не держать. Придерживаемся запланированного маршрута, чтобы зайти к острову с северо-востока и не попасть под огонь дота, а заодно, отрезать противнику путь отхода к материку.

Напоследок Бочкарев еще раз уточнил, не нужно ли усилить мою роту его бойцами, но получил отказ.

— Яковлев, — повернулся я к командиру самоходного дивизиона, — потихоньку выводи самоходки на линию атаки и постоянно веди наблюдение за всеми огневыми точками. Сигналы вызова и прекращения артогня повторять не будем, уже вызубрили наизусть. Облачный покров плотный, надеюсь твои саушки раньше времени не заметят. Все, выступаем.

Лыжи мы брать не стали, и сначала продвигаться по снегу было неудобно. Но когда, сделав крюк, мы вышли на наезженный зимник, дела пошли веселее. Ну, как веселее. Идти на врага в полный рост и в походном порядке ни мне, ни кому-то из нас еще не доводилось, и все чувствовали себя не в своей тарелке. Дорога, как мы и предполагали, вела прямо к пирсу, у которого дзотов вроде бы быть не должно. Но нас уже должны заметить и приготовиться к встрече. Так и казалось, что финны уже установили на берегу свои Максимы, а скорострельность у них, кстати, выше, чем у советских, и теперь тщательно выцеливают наш отряд. Если откроют огонь, то полроты сразу положат. Правда, ни выстрелов, ни вспышек пока не было, но глаза машинально выискивали ледяные глыбы, за которыми можно будет укрыться от огня с берега.

Вот осталось триста метров — скоро можно будет открывать по нам огонь даже без осветительных ракет. Двести метров. Уже отчетливо различалась фигурка часового, стоявшего на берегу.

— Интересно, установлены ли по периметру острова мины, — нарочито бодро поинтересовался Авдеев. — Я бы на месте финнов их поставил.

— На пристани мин, конечно, быть не может, — отзывался я, — на скалах тоже. В воде установить могли, благо приливов на Балтике не бывает, но сейчас они подо льдом. Так что меня больше волнуют пулеметные гнезда.

— В кустарнике сектора обстрела вроде не прорублены, — возразил Павел. — Наверно огневых точек там нет.

— Не факт. Мы же недавно, когда сами маскировали сорокапятки, ветки перед ними не убирали. Думаю, финны не хуже нас знают уставы и наставления.

Вот осталось полторы сотни метров, и светская беседа сама собой стихла.

— Алексей, пора, — окликнул я своего телохранителя.

— Чего пора? — недоуменно, как спросонья, переспросил Леонов. Видимо тоже высматривал огневые точки.

— На отдых останавливаться! — взбешенно, хотя и вполголоса прорычал я. Нервы в этот момент у меня уже серьезно сдали. — Запевай!

Еще осенью, сидючи в Москве и водя с умным видом пальцем по карте, я начал подозревать, что командование непременно попытается вывести Финляндию из войны. И тут, среди множества идей, роившихся в голове, разумных и не очень, я решил, что если мой полк участвовал в рейде по немецким тылам, то его могут кинуть и на карельский фронт с тем же заданием, а значит, надо готовиться серьезно. Научить бойцов трудному языку финно-угорской группы куда сложнее, чем немецкому, но можно выучить какую-нибудь песню, чтобы при случае сойти за своих.

В двадцать первом веке финская поэзия не очень популярна, но одну песню слышали буквально все, это "Leva's polka", более известная как "Як цуп цоп". В свое время я облазил Интернет и нашел ее текст, как в оригинале, так и в переводе.

Кстати, оказалось, что полька вовсе не Лёвина, а Евина. Да и таких слов, как "Як цуп цоп", а вернее, "Ja-tsu tsap-pari", и "ландэн ландо" ни в одном языке мира не существует. Их исполнители добавили в оригинальный текст для красоты и звучности, ибо финский язык таковой особо не отличается. В общем, тот самый куплет, за который миллионы людей в мире и полюбили экзотическую польку, оказался на псевдо-финском, и для моих сегодняшних целей не подходил. Другие куплеты я не осилил, ограничившись лишь переводом. Но хорошо быть ВИП-персоной. Достаточно просто дать поручение, и на следующий день у меня на столе лежал текст песни в трех экземплярах — в оригинале, финскими закорючками; латиницей и кириллицей. Не знаю, нашли ли его в заброшенном финском посольстве, или же у наших музыковедов. Главное, что раздобыли и, отправляясь в свою часть на желтом такси, я прихватил тексты с собой, чтобы передать командованию, а когда и сам поехал на фронт, то собственноручно занялся обучением личного состава. Сначала разучивание шло ни шатко, ни валко, хотя песня довольно мелодичная. Но потом я догадался, что сперва надо дать бойцам русский вариант в переводе Дмитрия Суворова:

Двор соседский в такте польки

Веселится и гудит.

Ева хочет в пляс, да только

Злая мамка не велит.

...

Дальше дело пошло на лад и, понимая, о чем они поют, солдаты все же заучили странные слова, хотя кровушки отцам-командирам при этом попортили изрядно. Но когда нам дали штрафников, повторять вокальный эксперимент мы не стали. Лишь Бабаеву не повезло. Его, как своего однополчанина, перевели в обычный взвод к лейтенанту Свиридову, а тот никому поблажек не делал. Кстати, интересно, где сейчас Бабаев? Лежит, убитый в лесу, или все же выжил?

И вот сейчас наш лингвист Леонов завел зычным голосом "Евину польку", а два взвода вразнобой подхватили ее. Спевки нашему хору не требовалась. Наоборот, индивидуальные голоса должны были тонуть в общем гаме.

Беспокойно слушая исполнение бойцов и тревожась, не слишком ли заметен русский акцент, как будто это можно понять, я и не заметил, как мы подошли к самой пристани.

Часовой на пирсе, вопреки ожиданиям, разительно отличался от моих "финских солдат". У нас имелись немецкие шлемы с козырьком и большим назатыльником, немецкие же карабины, автоматы и пулеметы. Маскхалаты, правда, советские, но они с финскими очень схожи. Еще кое-что из трофейного офицерского обмундирования, добытого на Карельском фронте, нам доставил разведотдел, причем, выбирая все самое новое.

А у куйвасаарского караульного были простой шлем, тулуп и старая винтовка-трехлинейка, явно еще дореволюционного производства. Ну а действительно, чего еще ожидать в тыловом гарнизоне. Понятно, что тут и оружие и обмундирование самое старое. Ну, да ладно, главное, что часовой держит свое ветхое ружье в положении на ремень, и к стрельбе не изготовился. Впрочем, зачем ему стрелять. Вон в полусотне метров виднеется офицер, наверно, начальник караула, а рядом с ним маячит посыльный.

Глава 6

Ну что же, хотя на такой вариант мы не очень надеялись, но к нему тщательно готовились. В принципе, нетрудно, нацепив импортное оружие и распевая финские песни, издалека сойти за своих. Но притвориться финнами при ближайшем общении мы не могли даже и мечтать, ведь свободно разговаривать на суомен киели никто из нас не умеет. А потому мундиры у командиров нашей роты были немецкие.

Первым от нашего строя отделился Авдеев. Голубоглазый, круглолицый и чуть веснушчатый, он вполне походил на обычного финна или немца. Подсветив фонариком свое лицо, он подошел к часовому поближе, делая вид, что прибыл проверять несение караульной службы. Вот сейчас будет окрик, и солдат сорвет с плеча винтовку... Нет, финн таки поверил, и даже слегка вытянулся перед союзным офицером по стойке смирно, хотя ночью этого делать не обязан. Впрочем, финских уставов для ознакомления нам не давали, и кто их знает, что там у них положено.

Уф, первый этап мы прошли успешно. Конечно, финны солдаты отличные, но одно дело — быть всегда настороже в прифронтовой зоне, и совсем другое, скучать далеко в тылу. Ну не засылали в Финляндию столько шпионов, сколько немцы забрасывали нам. Да и где это видано, чтобы шпионы нагло ходили строем, да еще у самой столицы? К тому же никаких секретных складов и хранилищ с боеприпасами рядом с часовым нет. Только пирс, а за ним замерзшее море. Да и незнакомый офицер вел себя вполне корректно — за оружие не хватался и остановился в отдалении. Впрочем, не подходил к нему Павел по одной простой причине — убивать противников следовало одновременно, а мы еще не приблизились к дежурному офицеру. Поэтому Авдеев нарочито медленно снял перчатку, переложил ее в левую руку и достал блокнот, собираясь то ли записывать, то ли что-то зачитывать. Понятно, что с незнакомыми людьми часовой разговаривать не должен, но пока что он, заинтригованный, спокойно наблюдал за манипуляциями "лейтенанта" и притоптывал ногами, чтобы согреться.

Жестом приказав отставить пение и остановив колонну у пирса, я прикинул, что против двух противников будет вполне достаточно четырех человек, и тихонько позвал Стрелина с Беловым. Леонов шел со мной по умолчанию. Как я успел заметить, Авдеев продолжал делать вид, будто прибыл для проверки несения караульной службы и теперь придирчиво все проверяет, отмечая нарушения, записывая их в блокнот и проговаривая вслух по-немецки:

— Проволочные заграждения отсутствуют, укреплений на причале нет, выправка у часового неважная...

Свиридов, игравший роль германского унтера, благо он успел понахвататься немецких словечек, тоже подошел к часовому и протянул ему открытый портсигар.

Часовой, стоя на посту с бесстрастной физиономией, вопросов задавать не стал, благо дежурный офицер был неподалеку, и просто любопытно посматривал из-под капюшона. А вот офицер, в спешке даже не надевший шапку, просто горел желанием разобраться с непонятными пришельцами, и едва ли не бегом шагал к нам. Леонов, игравший, как главный лингвист подразделения, основную роль в спектакле, спешил ему навстречу, размахивая настоящим стеком из китового уса, обтянутого черной кожей. Ну а мы, трое необразованных, вышагивали за ним, чуть поотстав.

Подойдя к финну и посветив себе на лицо фонариком, Леонов четко козырнул и представился:

— Обер-лейтенант Томас Хонка, Вермахт.

Алексей был само воплощение холодной вежливости, а я, в пику ему, играл роль безалаберного штабиста:

— Обер-лейтенант Генрих Лютце, Абвер — небрежно махнул я рукой, изображая вялое приветствие. В разведотделе нашей дивизии сочли, что незачем усложнять сущности, и вручили мне удостоверение контрразведчика, которое я сам же и раздобыл у языка, захваченного в новгородских лесах. Тот тип, правда, сбежал, но его документики у нас остались, и с переклеенной фотографией вполне могли пригодиться. Для серьезной проверки удостоверение, конечно, не предназначено, но так я его никому и не отдам на проверку.

Дежурный офицер так изумился появлению немецких оберлейтенантов, возглавивших финский отряд, что забыл представиться, и псевдо-Хонка, заметивший на рукавах визави галуны старшего лейтенанта артиллерии, тактично напомнил:

— Лилуутнанти?

— Лилуутнанти Экман, — очнулся от созерцания наших физиономий финн, и слегка дыхнул перегаром. — Что он сказал дальше, я не понял, но очевидно спрашивал, почему дорогие союзники вместо того, чтобы воевать в Лапландии, приперлись в предместья Хельсинки, да еще без пропуска.

Леонов сбивчиво, с трудом складывая труднейшие финские слова, начал было объяснять, с какой важной целью прибыли мы на этот остров, но Экман перебил его, заявив, что говорит по-немецки.

— Гот сай данк! — с непритворным облегчением выдохнул Алексей и посмотрел на собеседника едва ли не с нежностью.

— О! — я тоже искренне обрадовался, и не собирался скрывать своей радости. На знакомом ему языке Алексей сумеет применить свой дар красноречия, да и я смогу немного понять, о чем идет речь. Мало того, Леонов все-таки успел поставить мне правильное произношение нескольких немецких слов, и я мог бы вставлять в разговор короткие фразы, особенно, если собеседник и сам говорит по-немецки с трудом.

Итак, со слов Леонова вырисовывалась следующая картина. Германскому командованию стало известно, что когда русские прорвали пару линий обороны, Маннергейм вдруг вспомнил о своей прежней службе России, и решил перейти на сторону вероятного победителя. Дабы не допустить позорной капитуляции союзника, испугавшегося временных трудностей, Гитлером было приказано взять ситуацию в Финляндии под свой контроль, и, в первую очередь, обеспечить оборону столицы.

Слушая нашу сказку, то удивленно распахивая глаза, то мрачнея, Экман не возражал и не перебивал, и нам уже казалось, что все обойдется без кровопролития. Я даже почувствовал себя американцем в какой-нибудь банановой республике, или англичанином в Индии, где туземцы безропотно повинуются белым хозяевам. Но старший лейтенант Экман, видно, считал Финляндию независимой страной, и, не испугавшись немецких сахибов, вдруг задал резонный вопрос:

— Ваши полномочия?

Псевдо-обер с готовностью достал бумаги и протянул Лунтику, как я мысленно обозвал лилуутнанта. Тот едва взглянул на них, и вернул обратно:

— Это немецкие документы.

— Ну а чьи же еще? — неподдельно возмутился Томас Хонка, вошедший в роль. — Ваше командование замыслило измену, так как же я могу попросить у него полномочия для противодействия его же мерзким планам?

Довод был разумный, но артиллерист упрямо мотнул головой:

— Я не слышал о том, что фельдмаршал готовит капитуляцию.

— Финское радио Лахти об этом не сообщало? — коротко, ввиду ограниченного словарного запаса, но как можно язвительнее поинтересовался я.

Леонов же, как счастливый знаток немецкого, ответил финну более развернуто:

— Вы же не думаете, что о таком событии раструбят заранее? Однако, через войсковую связь вы получаете достаточно сведений, чтобы понять, что все пошло наперекосяк.

— Да, — нахмурился Экман, — сегодня днем нам передали, что полковника Марьянена, командующего бригадой, сместили.

— Быстро, — хмыкнул я.

— Самых лучших, самых верных офицеров устраняют первыми, — поддакнул мне Леонов. — Предатели! А где ваш комбат?

— Капитан Мерила отбыл в штаб бригады, и почему-то не вернулся в назначенное время. В его отсутствие я командую батареей и гарнизоном острова.

Ага, кажется клюнуло. Он действительно считает нас в некотором роде своими, раз делится служебной информацией.

Томас Хонка тоже решил, что самое время подсекать добычу, и властно распорядился:

— Ваша батарея переходит под мое командование. Я не требую, чтобы вы стреляли по изменникам, но обороной острова буду командовать я.

— Не имеете полномочий, — четко выделяя каждое слово, словно боясь, что мы его не поймем, твердо возразил Экман.

— Исполняйте приказ!

— Я выполню только приказ, полученный от прямого начальства.

Вот и поговорили по душам. Казалось бы, какие вообще могут быть возражения, когда перед тобой целая рота, да еще с автоматами и пулеметами. Но лилуутнанти, как видно, благоразумием не отличался. Однако Алексей дал упрямцу последний шанс:

— А если ваш командир дивизиона скажет отдать орудия русским, и стрелять из них по нашим кораблям, вы этот приказ выполните?

— Если командир дивизиона, полка или бригады отдаст такой приказ, я буду решать, насколько он законен. Но сейчас радиосвязи со штабами бригады и полка нет. Она прервалась несколько часов назад из-за помех в эфире.

Мы с Леоновым мрачно переглянулись, всем своим видом говоря "ну вот видите", однако Экмана ничего не могло сломить, и он тихо добавил:

— Пока же батарея находится в моем подчинении, а передавать командование вам я не имею права.

— В таком случае вынужден вас арестовать, — спокойно констатировал Алексей, а затем погромче, чтобы услышал Авдеев, добавил. — Сдайте оружие!

Стрелин с Беловым кинулись "обыскивать" посыльного, так и торчавшего рядом с командиром, а мы с Леоновым быстро разделались с Экманом, предварительно закрыв ему рот.

Пока Алексей опускал на землю несговорчивого лилуутнантина и вытирал нож, я оглянулся на часового, но того уже не было видно. Итак, минус три противника, и пока не раздалось ни одного выстрела. Надеюсь, до того, как нас раскусят, мы сумеем закрепиться хотя бы на краю острова.

Теперь нужно разделиться и действовать по заранее оговоренной схеме. Сейчас мы находимся на северо-восточной оконечности Куйвасаари. Далее будем продвигаться к югу, попутно захватывая строения, и стараясь при этом не шуметь. Длинна островка всего метров шестьсот-семьсот, а ширина в самом узком месте двести метров. Казалось бы, зачистка много времени не займет, но здесь столько каменных и деревянных домиков, сарайчиков, складов, бункеров и огневых точек, что работы не на один день, да и то силами батальона.

Итак, распределим задачи: Первый взвод Стрелина идет дальше на запад, в поисках зенитной батареи. Второй взвод Свиридова продвигается на юг, к казармам наземного состава. Штрафникам же мы оставим самое простое задание. Они тоже выдвигаются на юг, но левее, вдоль восточного побережья острова, где в основном располагаются хозяйственные постройки. Ну а я с ординарецем-гэбэшником, радистом и маленьким резервом подожду на пристани, встав в тени небольшого сарайчика. Но прежде, чем начинать захват острова, в первую очередь нужно обезвредить зенитчиков. Не хочу, чтобы роту обстреляли с тыла.

К счастью, погода продолжала нас баловать. Ветер старательно заглушал шум, а легкий снежок снижал видимость. Притоптывая от нетерпения, я наблюдал, как первый взвод, по-прежнему строем, но на этот раз без песнопений, промаршировал в указанном направлении. Пройдя сотню метров, бойцы остановились у дальнего причала, посигналили фонариком, а затем направились обратно. Очевидно, отдельного поста у финнов там не было.

Через минуту подбежал связной с устным сообщением от Стрелина:

— Зенитная батарея из двух орудий обнаружена. Дежурный расчет в количестве пяти рыл найден неподалеку в домике, где и заперт до поступления дальнейших указаний.

Обрадованный донесением, я бегом припустился посмотреть на свою новую батарею, чтобы узнать, нельзя ли ее как-нибудь использовать.

Накрытые белыми чехлами пушки можно было разглядеть только вблизи, а рассмотрев их, я возмущенно фыркнул. Это были вовсе не немецкие ахт-ахты, а допотопные 75мм конструкции полувековой давности. Сбить что-нибудь летающее, размером чуть меньше аэростата заграждения, этот раритет мог лишь в исключительных случаях при невероятном везении. Для этих древних орудий никто так и не сподобился создать приборы управления зенитным огнем, так что зенитками они считались лишь номинально. Ну да ладно. В такую погоду все равно никто не летает. Главное, что для пехоты даже эти старинные пушечки являются серьезной угрозой, и хорошо, что эту угрозу мы обезвредили. На огневой позиции нашлось по ящику снарядов для каждого орудия, и при необходимости можно будет пальнуть из них по финнам. А для серьезного боя боеприпасы для пушек наверняка можно найти в расположенном по соседству старом минном складе, превращенному в артбогреб. Дверь в него мы пока взламывать не будем, чтобы не шуметь, но потом обязательно его вскроем.

Но спрашивается, отчего расчет насчитывает лишь пять человек, ведь этого явно маловато? Видно, у финнов с кадрами действительно стало туго.

Так, ну а теперь можно двигаться дальше, и лучше по дороге, чтобы вызывать меньше подозрений. Жаль только, что старая схема острова немного устарела. В тридцатых годах финны здесь многое перестраивали. Они увезли старые десятидюймовые пушки и соорудили большой бетонный артблок для двенадцатидюймовок. Здесь были возведены временные бараки для строителей, часть из которых осталась, ну и наверно, еще кое-что переделано. Но общая планировка застройки все-таки осталась неизменной. Справа, на западе острова, находятся орудийный блок, склады боезапаса, позиции зениток. Посредине жилые помещения, а слева, на востоке, технические. И везде пока тихо. А раз в финском гарнизоне тревогу пока еще не подняли, продолжим выполнение прежнего плана по замирению противника.

От пристани прямо на юг вела старая, мощеная булыжником, дорога. Построена она была на совесть, и даже в суровом балтийском климате с его постоянными дождями и заморозками не осела и не развалилась, хотя по ней возили тяжеленные пятидесятитонные орудийные стволы и материалы для строительства. Через сотню метров дорога раздваивалась. Один путь постепенно заворачивал вправо и вел к батарее, а второй шел влево в сторону казарм. Ну раз Стрелин освободился, то пусть ведет своих бойцов направо, а Свиридов, к которому я откомандировал нашего "обера", налево. Ротный же в моем лице пока останется вместе с радистом у зениток, спрятавшись за мешками с песком. Рисковать надо в меру. Когда нужно — вести роту в атаку, а когда такой надобности нет — сидеть на КП и руководить боем оттуда.

Первое, что Свиридов с Леоновым сделали, это заняли караульное помещение. На этот раз не было никаких уговоров. Обер-лейтенант Хонка просто проинформировал финнов, что Вермахт берет остров под свою охрану, и начальник караула вместо того, чтобы задержать нас, сам попал под арест, причем даже не пикнув. И правильно, незачем спорить с целым взводом, вооруженным автоматическим оружием.

Затем без единого выстрела под наш контроль перешли большая казарма и несколько жилых помещений поменьше. Захаров же, незаметно перехвативший у своего сержанта командование штрафным взводом, отчитался о захвате офицерского клуба, сарая и бани. При слове "баня" бойцы, бывшие при мне, заметно оживились, предвкушая парилку. Похоже, о бое они уже не думали.

Но и в самом деле, доклады о новых взятых рубежах поступали один за другим. А самым значимым из очередных достижений был захват башни артиллерийского НП.

Высоченная тридцатиметровая башня была трудным орешком. Она стояла на широком каменном основании, сооруженном еще в царское время, и представляла собой массивную бетонную конструкцию, внутри которой пряталась узенькая шахта с винтовой лестницей. Правда, еще можно было забраться на крышу по вделанным в стену железным скобам, наверняка обледеневшим, но этим опасным путем, к счастью, пользоваться не пришлось. Бронированная дверь башни была открыта, и группа захвата беспрепятственно поднялась почти до самой дальномерной рубки. Наверху, как и ожидалось, дежурил наблюдатель ПВО. Но, вопреки ожиданиям, наблюдатель оказался не хрупкой девушкой, а дюжим парнем. Винтовки у него с собой к счастью не оказалось, ведь пост воздушного наблюдения находился посреди гарнизона, а не где-нибудь в лесу. Но он, услышав топот ног по железной лестнице и не получив ответа на свой вопрос, схватил тяжелый табурет и начал активно сопротивляться, пиная нападавших и лупя их по голове своим деревянным оружием. Стрелять красноармейцы не могли, а навалиться на противника вдвоем на узенькой лесенке было нелегко. Но все-таки бойцы исхитрились схватить пэвэошника за ногу, сдернуть вниз, и ударом в висок утихомирить буяна. Вот дурень, не сообразил, что нужно было оптику на дальномере разбить, да и телефон заодно, а не играть в "царя горы". В результате наши солдаты, оснащенные толстой зимней одеждой и стальными шлемами, отделались лишь ушибами, а дальномерный павильон достался нам в целости и сохранности.

Вот и прекрасно. Теперь даже если личный состав тяжелой батареи и запрется в своих казематах, то ничего нам сделать уже не сможет. А на то, что часовые артиллеристов ничего не заметят, надеяться уже не стоило. Свиридовцы такой шум подняли, захватывая казармы, что никакой ветер не мог его заглушить.

Итак, взводу Стрелина предстояла нелегкая задача захватить сразу два серьезных объекта — и саму забетонированную батарею со всеми ее снарядными погребами, и бункер, в котором располагались командный пост и казармы батарейцев. Часть бойцов, рассыпавшись по местности, пыталась окружить строения, а одно отделение продолжало маршировать по дороге, как ни в чем не бывало. Однако, эта затея едва не закончилась печально. Финский часовой, охранявший орудия, окликнув непонятный отряд и не получив вразумительного ответа, немедля открыл огонь, причем сразу на поражение. Второй часовой, торчавший у входа в бункер, услышав выстрелы, бросился к двери. Не будь наши красноармейцы настороже, он успел бы улизнуть и запереть бронированную дверь. Но к счастью, ураганным автоматическим огнем оба противника были убиты, а через несколько секунд проворные бойцы уже овладели входами в казематы. Война под землей много времени не заняла. Пока враги спали, наши солдаты один за другим захватили все подземные галереи и этажи орудийной башни, не встретив сопротивления. Виной тому были сами же финны, проектировавшие свою батарею. Как оказалось, в казарме не было предусмотрено комнаты для хранения оружия. Оружейная пирамида находилась в каземате у башни главного калибра, рядом с дежурным по батарее. Чтобы добраться до нее, артиллеристы должны были пробежать от своих казарм через длинные потерны и подняться наверх. Но лишь единицы успели хотя бы выглянуть в коридор, да и те после длинной пулеметной очереди, особенно гулкой в бетонных коридорах, попрятались обратно. Кое у кого из финских сержантов имелись при себе пистолеты, однако ввязываться в перестрелку они благоразумно не стали. Впрочем, наши бойцы строго выполняли приказ не говорить по-русски и пользоваться лишь немецкими словами. Когда финны поняли, что мы вовсе не дорогие союзники, они уже оказались запертыми под замком. После этого Стрелин снова тщательно проверили все закоулки, высматривая, не притаился ли где вражеский солдат. А то ведь финны народ несознательный. Они не посмотрят, что орудия наши, российского производства, и попробуют вывести их из строя.

Пока первый взвод занимался батареей и обыскивал подземные галереи, второй продолжал зачистку местности. Как выяснилось, еще один финский пост оказался на юге острова, и с той стороны тоже послышалась стрельба, правда, беспорядочная. Это уже было серьезно. Мы знали, что там должны находиться доты и бетонированные огневые точки, и я уже собирался вызвать по рации огневую поддержку. Осталось только уточнить координаты противника. Остров-то маленький. Если саушки начнут по нему лупить, то мы все можем попасть под дружеский огонь.

Однако, Свиридов и сам управился с неприятелем. Как он объяснил, финский часовой дежурил у забетонированной площадки с 75мм орудием. Но он то ли не умел стрелять из пушки, то ли просто не догадался открыть из нее огонь, и, расстреляв наугад в темноту обойму, юркнул в пулеметный дот. Однако прочный бетонный дот, с двух сторон обвалованный и выложенный камнями, оказался беззащитен перед пехотинцами, зашедшими к нему с тыла. Пока пулеметный расчет неторопливо решал, стоит ли подождать развития событий и дождаться указаний от командования, или же следует снять пулемет и выйти с ним наружу, наши бойцы уже подобрались вплотную. Сначала они бросили перед дотом гранату, отвлекая противника, а потом, подскочив к амбразуре с двух сторон, закинули еще пару лимонок внутрь. Напоследок красноармейцы щедро выпустили в амбразуру по длинной очереди, не оставляя финнам никаких шансов на спасение.

На этом сражение за Куйвасаари закончилось и, как оказалось, очень вовремя. Комдив дал нам немного времени, чтобы мы постараться управиться без драки, но когда у нас раздались первые выстрелы, одновременно начался и штурм Исосаари. С той стороны появились строчки трасс и вспышки взрывов. Через десять минут поднялась такая канонада, что куйвасаарский гарнизон встал бы на уши, если бы уже не сидел запертый в своих казармах.

Ну, а у нас весь остров уже захвачен, и мне теперь можно, отправив в полк победную реляцию, вылезти из убежища и осмотреть территорию. Перво-наперво, проинспектируем военный городок. Так, вот этот большой дом справа от дороги, вероятно, принадлежал местному комбату. Полагаю, три просторные комнаты с кухней слишком шикарно для одного человека, и здесь мы разместим перевязочный пункт. У нас трое раненых — у одного пулевое ранение, а у двоих ушибы, заработанные при штурме казематов. Когда стремительно бежишь по бетонным переходам или карабкаешься по железным лестницам, то даже без противодействия со стороны противника можно с непривычки неслабо шандарахнуться.

А теперь поглядим на казармы. На мой взгляд, помещений с пленными слишком много. Где нам столько людей взять, чтобы все сразу охранять? А вдруг пленные взбунтуются, и через окна полезут на улицу? Остров-то приспособлен лишь для обороны от внешнего врага, да и то плоховато. Тут даже ходов сообщений нет! Хотя кое-как укрепить позиции финны все же пытались. Вон, к примеру, валяются пулемётные бронеколпаки. Но они так и лежат без дела, никуда не установленные.

В общем, для удобства охранения финнам придется немножко потесниться. Посовещавшись со взводными, мы решили всех пленных из маленьких домиков согнать в солдатскую столовую, разрешив взять с собой одеяла. Исключения, несмотря на возмущенные протесты политрука, не сделали даже для женщин из обслуги. Впрочем, мужчины-финны против такого подселения не возражали.

Вот, теперь уже гораздо лучше. Вокруг казармы и столовой будет ходить усиленный патруль, а в домиках с двух сторон засядут наши пулеметчики.

Так, а теперь пойду дальше. Вот ввысь уходит пятнистая башня артиллерийских наблюдателей, к самой макушке которой тянутся длиннющие провода антенн. А вот тут, судя по схеме, должна находиться электростанция, но ничего нет. Ага, вот с этой стороны виднеется бункер, над входом в который нависают гранитные скалы. Понятно, русские инженеры строили на совесть, и потому сразу упрятали важное помещение глубоко под землю.

А вон там у дороги виднеется что-то громадное. Любопытно, что это такое? Я пригляделся внимательнее, а когда разглядел, то буквально подпрыгнул от ужаса. На земле, а точнее, на низеньких деревянных подпорках, лежала огромная ракета, длиной метров пятнадцать, а то и больше. Если такую поставить вертикально, то она будет высотой с пятиэтажный дом. А за ней высились технологические фермы и кабель-мачты. Но откуда здесь этот анахронизм? И не взорвется ли ее боеголовка от шальной пули?

Я благоразумно попятился назад, но остановился, когда Авдеев радостно присвистнул:

— Так вот как выглядит двенадцатидюймовый ствол! Даже не думал, что он такой огромный.

Ах, вот он что. Ну подумаешь, принял в темноте ствол мегапушки за ракету, очертания-то у них похожи. С кем не бывает. А те штуки за ним, вероятно, домкраты. Но почему ствол лежит здесь, а не установлен в башне? Наверно, запасной. Ну да, вот рядом вырыт большой ровик, а рядом лежат камни для его облицовки. Значит, работы начались недавно, раз еще не закончены. Видимо, этой зимой финское командование всерьез решило, что скоро придется оборонять столицу, и недавно прислало на остров запасной ствол.

Пока я так рассуждал, Павел уже посветил на казенник и прочитал, что там было написано:

М.А. N 96

ОБУХОВ. СТАЛЕЛИТ. ЗАВОДЪ

1914г.

Очевидно, что "М.А." означает "морская артиллерия". Значит, эта пушка когда-то была установлена на броненосце. Довольно любопытно, но в общем, этот ствол пока не актуален. Лежит себе, и пусть дальше лежит.

Далее мой путь вел к бункеру, а орудийную башню я решил оставить на сладкое.

После долго пребывания на морозе очутиться в бункере оказалось приятно. Воздух здесь был теплый и сухой. Миновав тамбур, я после пары поворотов оказался в предлинном коридоре, уходящем вглубь земли. У дверей слева дежурили автоматчики, охраняя казармы, а рядом находился Центральный командный пост батареи, так сказать, самое сердце острова.

Именно здесь, как я понял, собираются все данные для стрельбы — местоположение цели, ее скорость и курс, направление и скорость ветра на разных высотах, температура и влажность воздуха, тип снаряда, износ ствола, температура пороха и, наверно, еще множество всяческих нюансов, неизвестных нам, простым пехотинцам. После сбора всех этих сведений производятся расчеты и определяются цифровые величины наводки орудий. Наводчики, получив указания, устанавливают углы горизонтальной и вертикальной наводки и производят выстрел. Наблюдатель на башне следит за результатами стрельбы, определяя отклонения разрывов от цели, и по его докладу планшетисты делают поправки. Словом, примитив, и никакой автоматики.

Лично меня этот пост, не имеющий даже самой простейшей электроники, абсолютно не впечатлил. А вот Леонов с Авдеевым благоговейно ахали, рассматривая помещение, заполненное картами, планшетами, таблицами стрельбы, различными приборами, столами с циферблатами и логарифмическими линейками. Для переговоров с постами здесь имелись старинные гарнитуры в виде наушников и древних микрофонов в раструбах.

Полагаю, для того, чтобы вести цели столь примитивными методами, составляя на карте динамическую схему движения вражеских кораблей и обновляя информацию в реальном времени, требовалось целое отделение планшетистов. Да, нелегко раньше приходилось людям без компьютеров.

После осмотра Центрального поста я мельком оглядел расположенную рядом трансформаторную подстанцию, для чего сначала пришлось отодвинуть пулеметчика, установившего свой машингевер на стол прямо в проходе. Трансформаторная находилась в режиме ожидания, потому что электропитание исправно подавалось с центральной электростанции острова, и генератор не работал. Но все оборудование было целым. Захват бункера произошел столь стремительно, что финны не успели в нем ничего испортить.

Затем Стрелин объяснил, куда вел боковой коридор, который держали под прицелом МГ:

— Справа там кухня и проход, ведущий наружу, а слева энергетическая установка, санузел и большая казарма расчета артиллерийской башни.

Идти к мини-электростанции пришлось под прицелом пулемета, смотрящего мне прямо в спину, и ощущение это было не из приятных. Поэтому я постарался как можно побыстрее прошмыгнуть за угол.

В дизельной мы обнаружили два здоровенных генератора с масляным охлаждением. Все оборудование было ухоженным, хоть сейчас запускай... только сначала требовалось разобраться с иностранными надписями.

Из бункера мы потерной перешли в огромную шахту орудийной башни и обследовали все ее уровни. Осмотром я остался доволен. Все узлы и механизмы блестели смазкой, индикаторы и шкалы на контрольной панели в электрощитовой показывали, что все нормально. В общем, хоть сейчас стреляй. Вот ведь обидно, у меня имеются грандиозные орудия, полностью исправные и готовые к бою, а воспользоваться ими нельзя. Ну и ладно, сейчас следует проверить, как расположились солдаты.

Большинство бойцов было занято охранной военнопленных, которые могли, выломав окна или двери, вырваться на свободу. Свободных же от караульной службы бойцов устроили на отдых в офицерском клубе, заодно разрешив растопить баню. Из большой кухни солдатской столовой притащили караваи вчерашнего хлеба, кастрюли с компотом, консервы и пачки маргарина, а у финских офицеров были припрятаны бутылки лимонада, запасы натурального кофе и банка сравнительно свежего молока. В Финляндии кофе считается национальным напитком, хотя в военную пору его мало кто мог себе позволить, и теперь трофейный кофейник готовил кофеек для нас.

Еще, конечно, нашлись немалые запасы водки. В мирное время финские офицеры были не дураки выпить. А здесь, в глубоком тылу, войны для них до сегодняшнего дня, почитай и не было. Конечно, водку красноармейцам пить пока рано, сражение-то еще не закончено, но чашки с дымящимся кофе, да еще беленным молоком, после похода по снегам и льдам их должны утешить.

И вот бойцы, похлебывая кофе и жуя бутерброды, в ожидании своей очереди в парилку, развалились на отдых, кто сидя на стуле, а кто улегшись на пол и положив под голову вещмешок.

Я тоже наскоро перекусили, а вот Авдеев, к моему удивлению, не съел ни крошки, и лишь сидел с грустным видом над блокнотом.

— Кому пишешь? — сочувственно поинтересовался я. — Ландышевой?

— Ага, Наташе, — печально вздохнул Паша. — Только не знаю, как начать.

Писать письма я тоже не очень-то умею, но тут мне вспомнились письма товарища Сухова, и я решил подшутить над крестной матерью гвардейских минометов, нагло назвавшей их в честь себя:

— Паша, я тебя научу. Записывай! Незабвенная Наталья Евгеньевна, пишу вам из захваченного вражеского дота. Пришлось нам нынче штурмовать большой объект с сильным гарнизоном, но операция прошла гладко. Бункер неприятельский мы сожгли, и все фашисты там пропали, как тараканы в горящей избе. И вот теперь сидим мы у берега моря, ни в чем беспокойства не испытывая, и ни о чем не вздыхая, кроме, как о вас, единственная и незабвенная Наталья Евгеньевна ...

Поняв, что я просто пытаюсь шутить, Павел отложил трофейную ручку и обиженно засопел. По его лицу было понятно, что он пытается придумать какую-нибудь колкость в ответ, но от его язвительности меня спас нечаянный случай.

Пока все нормальные бойцы заваливались на отдых, нашего замполитрука Михеева все подмывало устроить какое-нибудь полезное мероприятие. Осмотрев кинопроектор и решив, что тот вполне исправен, он предложил устроить киносеанс.

— Все фильмы, наверно, на финском, — скептически отозвался я. — Ну, пожалуй, еще немецкая кинохроника завалялась, но ее точно не стоит демонстрировать.

— Надо какую-нибудь комедию показать, чтобы можно было смотреть без перевода, — не сдавался политрук. — Вот товарищ Леонов по-фински немного понимает, пусть найдет что-нибудь подходящее. — Называть моего охранника по званию все старательно избегали. Вся рота, кроме штрафников, знала, что Алексей аж целый лейтенант госбезопасности, то есть капитан по армейским меркам, но все понимали, что это страшная тайна. Но и красноармейцем его называть стеснялись, и потому все норовили именовать гэбэшника по имени или по фамилии.

Леонов отказываться не стал и, покопавшись в стопках цинковых коробок, наши самозваные кинопрокатчики отыскали желаемое:

— Вот, нашли комедию, — радостно провозгласили они. — Называется "Забрать спички".

— "За спичками" — обрадовался я. — Хороший фильм, смешной. Мне нравится.

— Не помню, чтобы его дублировали, — удивился замполитрука, но тут же все понял. — А, так вы его в зарубежной командировке видели. Вот пусть и бойцы его посмотрят.

И тут я погрузился в сомнения. Если в будущей совместной советско-финской картине присутствовала такая сцена в сауне, которую в нашем прокате безжалостно покромсали, то что могут показать в чисто буржуазном фильме? Даже страшно представить! А потом политработник скажет, что это командир порекомендовал бойцам смотреть такую похабщину.

И я решил как бы полушутя, но вполне прозрачно намекнуть на опасность демонстрации зарубежных картин:

— Подождите товарищ политрук, а вы не опасаетесь показывать бойцам иностранный фильм? В нем же может быть что угодно — и антисоветская агитация, и даже эротика.

Услышав последнее слово, бойцы навострили уши, но Михеев решительно встал на защиту "Спичек".

— Товарищ командир, — осуждающе покачал головой замполитрука, — тут на коробке написано, что снято по "ромаанин", тьфу ты, как они любят все слова удлинять, по роману Майю Лассила. А про этого финского писателя Лассила Майю нам недавно дивизионный комиссар рассказывал на лекции. Он был социалистом, и в его книгах, по одной из которых снята картина, обличаются пороки царской власти, а никак не советской. Заодно, идет злая сатира на мещанское финское общество. И вообще, вы знаете, что белофинны расстреляли Майю сразу после революции?

После такого аргумента я уже совсем не возражал, и готов был смотреть фильм в первых рядах, причем в буквальном смысле слова. Да и бойцы у нас совершеннолетние, так что пусть смотрят!

Впрочем, с самого начала, когда на экране появилась жена Йихолайнена, стало ясно, что сцен откровенного содержания не предвидится. В отличие от молодой, стройной и симпатичной актрисы, снимавшейся в нашем фильме, в бета-версии участвовала ее полная противоположность.

Так как вводной части с авторским текстом и картой в фильме не было, то я первым делом прояснил зрителям обстановку:

— Действие картины происходит в лесисто-озерной местности уезда Липери. Карта района действий персонажей в фильме, к сожалению, отсутствует, и я поясню все на словах. Главный герой Йихолайнен занял опорный пункт в межозерном дефиле, в смысле, живет на отдаленном хуторе верстах в шести от ближайшей базы... от крупного селения. Его противник Тахво Кенонен, когда-то собиравшийся захватить, эээ, жениться на его невесте, потерпев неудачу, ретировался в город, но продолжает мечтать о реванше.

Когда я замолкал, бойцы задавали наводящие вопросы:

— О чем женщины судачат?

— Перемывают косточки соседям, их коровам и свиньям.

— А этот что спит, пьяный что ли?

— Нет, он со своим лучшим другом Ватаненом уже лет десять, как бросил пить после случая, когда они спьяну избили мельника и сломали тому четыре ребра. Чтобы избежать судебной тяжбы, друзьям пришлось заплатить пострадавшему четыре коровы, и они поклялись больше не пить. А вот что случится с этими крестьянами, когда они все же напьются, и будет показано в этом фильме, пропагандирующем трезвый образ жизни.

— Это не просто крестьяне, — шепнул мне Леонов. — У них имеется наемная рабочая сила и целое стадо скота. Это кулаки! — Вслух, конечно, Алексей раскрывать страшную тайну не стал, а то политработник, чего доброго, распорядится прекратить сеанс.

— Итак, — продолжал я, — обнаружив отсутствие дома спичек, Йихолайнен, в связи с удаленностью баз снабжения решает запросить помощь у своего ближайшего соседа Хювяринена. Попытка переправиться на противоположный берег вплавь успеха не принесла вследствие неисправности плавсредства. Тогда он поставил себе задачу совершить марш обходной дорогой, огибающей озеро. На маршруте ему встретился вышеупомянутый друг Юсси Ватанен, недавно овдовевший. Этот Юсси решил, не дожидаясь заявок от потенциальных невест, самому проявить инициативу в отыскании и захвате... то есть в сватовстве. Для выполнения указанной цели Ватанен предложил Йихолайнену наладить взаимодействие и согласованными усилиями склонить дочку Хювяринена к брачному союзу...

Конечно, я кое в чем ошибался, но Алексей старался меня поправлять. Впрочем, когда дело дошло до моей любимой сцены сватовства, я уже никаких возражений не слушал. Невольно подражая голосу Леонова, не того, который мой сослуживец, а артиста, я с выражением "переводил":

— Сорок дойных коров крутят хвостами в его стойлах!

— Не сорок, а пятнадцать, — шепотом поправлял однофамилец великого актера.

— Я по памяти рассказываю, — шепотом же огрызнулся я. — И может, это перевод был неправильный.

Фильм оказался короткий, около часа, но сеанс приходилось частенько прерывать. То нам прислали две самоходки для усиления обороны острова, то подвозили раненых бойцов. К счастью, вместе с ними прислали и военврача с некоторым запасом лекарств. На Куйвасааре своего лазарета не было, но имелся фельдшерский пункт, из которого мы выгребли все медикаменты. Ходячих легкораненых врач из домика финского комбата, превращенного в госпиталь, быстро выгнал, оставив только настоящих пациентов, и в нашем клубе стало тесновато. Стульев не хватало, но к ним добавили скамейки, позаимствованные в солдатской столовой, причем для этого пришлось провести настоящую боевую операцию, держа пленных под прицелами пулеметов.

Потом командование пригнало на остров корректировщиков с радистами для наведения огня дивизионной артиллерии. На нашей наблюдательной башне, наверно, было уже не протолкнуться.

Еще временами я получал донесения от связиста и от нашего наблюдателя, докладывавших, что штурм Исосаари закончился неудачей, и теперь самоходки на пару с гаубицами пытаются раздолбать укрепления. Однако, если доты там такие же капитальные, как здесь, подавить их будет непросто.

Но, рано или поздно, история о маленькой спичке, приведшей к большому переполоху, закончилась. Все герои картины получили тех жен, которых заслуживали, как и я недавно смог жениться на Ане Жмыховой, о которой, сам того не зная, мечтал всю жизнь. А ведь поначалу казалось, что моя мечта — это ее сестра Зоя.

После окончания киносеанса некоторые бойцы задремали, улегшись на лавки, другие весело балагурили, попивая кофеек. Все чувствовали себя прекрасно, и только мне было не по себе, и для этого имелась веская причина. Многие мужчины любят оружие, и для них эта тяга так же естественна, как у женщин любовь к украшениям. И чем больше калибр, тем сильнее эта любовь. И вот мне в руки попадают двенадцатидюймовки, а трогать их нельзя! Ресурс стволов у таких орудий крайне мал, а механизмы сложнейшие. Если я что-нибудь случайно сломаю, меня по головке не погладят, и на прошлые заслуги не посмотрят. Ничего не скажешь, печальная ситуация. Расстроенный, я попробовал отвлечься, послушав, о чем беседуют солдаты.

Шумнее всех себя вел незнакомый красноармеец с красным, распаренным после сауны лицом, полушутя выговаривавший нашим бойцам:

— Хорошо же вы тут устроились, товарищи. И баня вам, и кино крутят, и настоящий, не ячменный, кофей с молоком.

Еремин из первого взвода, с распухшим после ушиба локтем, лениво огрызнулся:

— А что вашей роте мешает тоже какой-нибудь финский гарнизон захватить? Тут их полно. Выбирай любой остров и штурмуй.

Да уж, шутки шутками, но Исосаари, видно, оказался крепким орешком, раз его сходу не захватили. А овладеть им обязательно надо до рассвета, независимо от того, все ли огневые точки подавят артиллеристы. И, как назло, нельзя вызвать авиацию, погода не позволяет. Мы всю дорогу благословляли низкие тучи, а теперь они помеха нашим планам. Эх, как все плохо складывается. А ведь пушкари из артполка могли бы изучить захваченные мегапушки и пальнуть из них по финнам, но отчего-то подобного желания не высказывают. Впрочем, понятно почему. Судя по нарастающей канонаде, они намерены выпустить несколько боекомплектов подряд, и им недосуг отвлекаться. Вот только в темноте, да без точных карт, эффективность их огня будет невысокой, и гранитно-бетонные исосаарские укрепления могут устоять.

И тут я тихонько выругался, досадуя на свою недогадливость. Впрочем, после трудного марша и бессонной напряженной ночи соображать нелегко. А мысль была крайне проста: Если двенадцатидюймовки сейчас до зарезу нужны нашим войскам, а управляться с ними некому, то никто не осудит профанов, взявшихся за непосильное, но важное дело. Да и что тут сложного? БМПшный "Гром" мне изучать доводилось, правда, это было давненько; из сорокапятки на фронте стрелял; с ЗИС-3 дело имел; тридцатьчетверку осматривал, и даже трофейные гаубицы захватывал. Да я теперь просто специалист по пушкам!

Решившись, я снял с вешалки полушубок и принялся собираться, заодно кликнув клич:

— Товарищи красноармейцы, нужны добровольцы, человек десять. Легкораненые тоже принимаются. Попробуем побить врага его же оружием.

Бойцы устало переглянулись, но из наших поднялись все, и даже часть пришлых, не сильно страдавших от ран, согласилась на авантюру. Большинство добровольцев, конечно, пришлось оставить, чтобы было кому сменить часовых, а остальные счастливчики весело загудели, предчувствуя интересное дело. Лишь политрук Михеев, во всем пытавшийся найти какой-нибудь негатив, внешне вежливо, но с трудом сдерживая саркастическую улыбку, поинтересовался у меня:

— Тащ командир, вы не знаете, какова численность личного состава орудийной башни?

От такого вопроса я растерялся, но, почесав макушку шапки, кое-что вспомнил:

— В дальневосточной Ворошиловской батарее, где установлены такие же двенадцатидюймовые орудия, численность расчета каждой башни составляет семьдесят пять человек.

От полученной справки потенциальные артиллеристы разом приуныли, но я поспешил их успокоить:

— Так там башни трехпушечные, а здесь всего-то навсего два орудия. Неужели не справимся?

Глава 7

— И что тут сложного? — охотно поддержал меня Леонов, которому, видно, тоже не терпелось жахнуть из пушки. — Батарея на электрическом действии, и управиться с ней особого труда не составит.

— Да нам всего лишь и надо, — подхватил его мысль Авдеев, — разобраться в механизмах, зарядить, выбрать цель и подготовить данные для стрельбы.

Хм, разобраться... Допустим, стрелять вслепую мы не собираемся, и огонь будем вести фактически прямой наводкой, а потому полтора десятка планшетистов и расчетчиков нам не требуется. Нам не придется брать мудреные поправки на ветер, температуру, разницу в высотах и прочую непонятную физику. Наши цели неподвижны и находятся рядом. Так что можно пренебречь деривацией, забыть про отклонение плотности воздуха и наплевать на слагающую ветра.

Но сможем ли мы быстро освоить системы управления орудийными механизмами, особенно, когда почти все надписи сделаны на финском? Нам позарез нужен знающий человек, вот только где такого найти? И тут меня осенило: Ну конечно же, в казематах!

Старший сержант Стрелин военное дело знал хорошо, и когда запирал пленных артиллеристов, предварительно отделил командиров от рядовых. Солдаты остались в большом спальном помещении, а унтеров заперли в спальне комсостава. Вот к последним мы и направились, чтобы попытаться склонить финнов к сотрудничеству.

Едва Леонов завел свою шарманку про то, что линии финской обороны прорваны, как самый старший из унтеров, с широкими фельдфебельскими лычками на погонах, охотно согласился помочь нам, да еще и затараторил на довольно сносном русском языке. Хотя обороты его речи несколько устарели, а акцент заставлял слушателей морщиться, но все слова были понятны:

— Меня еще в царской армии обучали, — похвастал фельдфебель, представившийся как Тату Сихво. — Вот уж не думал, что придется снова России послужить.

Говоря это, старый вояка, возможно, даже участвовавший в финской гражданской войне, двинулся было к выходу, но тут же был остановлен бдительными бойцами, тщательно обыскавшими потенциального союзника. Лишь убедившись, что ничего смертоносного в карманах унтера не скрывается, его подпустили ко мне.

Не теряя времени, мы двинулись по подземной галерее в сторону батареи, а фельдфебель на ходу усердно рекламировал свою полезность да пригодность:

— Старый Тату Сихво всегда знает, что делать, и как лучше устроиться. Вот почему я служу в теплой казарме в двух шагах от столицы, и расхаживаю в яловых сапогах, а не мерзну в сырой продымленной землянке, полной вшей и воняющей портянками.

— Ты про батарею давай, — недовольно перебил языка Авдеев, — а не про землянки. О портянках и о вшах мы не менее твоего знаем.

Пререкаться с человеком, облаченным в офицерский мундир, пусть и немецкий, унтер не стал, и от саморекламы перешел прямиком к делу:

— На этой батарее я с самого начала. В смысле, не когда ее русские построили, а когда финны установили двенадцатидюймовки. В тридцать четвертом мы первые стрельбы провели, а на следующий год уже электроприводы наладили, и управляться орудием стало легко. Да вы и сами все увидите. Скажем, пятидесятипудовый затвор вручную открывали полминуты, а мотор с ним всего за шесть секунд управится, и даже не вспотеешь. И все-превсе нюансы по обслуживанию орудий Сихво известны! Вот почему прапорщика Ринне и с ним еще десять человек из нашей команды отправили затыкать дыры на фронте, а меня оставили. Я тут незаменимый! И я давно догадывался, что наше правительство врет, а правду говорят ваши Тилту.

— Кто-кто? — перебил я.

— Да дикторы ваши на радио, — пояснил фельдфебель.

В общем, Сихво сказал все то, что я и ожидал от него услышать. Что Германия войну проигрывает, а идея "великой Финляндии" оказалась чушью, и великое государство за счет соседа создать не удалось. И что правительство наврало, будто "Иванов" быстро прогонят за Урал, и войну закончат еще до покоса. И что дураки те, кто сейчас где-нибудь в глуши лежат, в лучшем случае, на жестких нарах, пытаясь отогреться у жестяной печки, и не могут уснуть из-за обстрелов русских. А здесь у него в родных казематах и центральное отопление, и водопровод, и электрическое освещение, и на голову не течет, и повара с пекарями, и баня каждую неделю, а если надо, то и чаще. Ну, и раз немецкие союзники предали Финляндию, не прислав никакой помощи, то нет никакой необходимости воевать дальше.

Пока мы шли, слушая треп фельдфебеля, высокий коридор каземата сменился низеньким туннелем, ведущим в артиллерийскую башню. Но Сихво в первую очередь направился не к орудиям, а в электрощитовую, и лишь проверив показания индикаторов, начал курс молодого артиллериста, поведя всю нашу компанию в подвал. Мы осторожно пробирались вниз через узкие отсеки, среди путаницы труб и кабелей непонятно назначения, пока наконец лестницы и трапы не закончились, и мы не очутились на самом дне подземелий.

Всего в орудийных казематах насчитывалось пять уровней, и на самом нижнем из них располагались снарядный и зарядный погреба. Слева хранились снаряды, а справа, в зарядном хранилище, находилось стеллажи с полузарядами. Располагались "пороховые" погреба, естественно, не непосредственно рядом с башней, а на некотором удалении, и к ним вели изогнутые галереи.

Так как орудия наверху вращалась на триста шестьдесят градусов, а погреб оставался неподвижным, то для подачи боеприпасов была разработана сложная система. В отличие от маленьких танковых башен, у которых вращались только купол и пол боевого отделения, здесь башня представляла собой постепенно сужающийся книзу железный стакан высотой во все пять уровней. Механизм подачи снарядов вращался вместе с пушками, а для загрузки боеприпасов на нижнем уровне в железных стенах башни имелись четыре окошка — по два для каждого орудия. Вокруг по кольцевому рельсу перемещаются две перегрузочные тележки — по одной для снарядов и зарядов, на каждой из которых установлено по два латунных лотка. На случай детонации боеприпасов перегрузочное отделение снаружи огорожено неподвижным железным стаканом, в котором тоже проделаны отверстия, ведущие в галереи порохового погреба. Две пары снарядных окон подписывались буквами "А", а пороховые, соответственно, букой "P". Впрочем, отверстия для зарядов закрывались здоровенной заслонкой, так что перепутать их с окнами подачи снарядов было невозможно.

Теоретически, процесс заряжания должен был выглядеть так: Пока наверху идет бой и башня крутится туда-сюда в бешенном ритме, расторопные бойцы группы подачи подтаскивают с одной стороны снаряды, а с другой заряды, и по латунным желобам пропихивают их через люки прямо на тележки. Перегрузчики, бегающие как пони по кругу, споро толкают свои тележки, догоняют убегающие окошки вращающейся башни, и перекладывают свой груз на лотки зарядника, а дальше все уже делает автоматика.

В подносчики боеприпасов мы заранее отобрали дюжину крепких бойцов. Выбрав четверых самых здоровенных в группу подачи снарядов, Тату Сихво показал им, какие типы снарядов имеются в наличии и как их различать, причем Леонов тщательно перечитывал надписи, чтобы проверить, правду ли говорит финн.

Для первого выстрела я, на всякий случай, выбрал практические снаряды. Пяток таких снарядов черного цвета лежало прямо на выходе из снарядного погреба, так что далеко их везти не придется.

После инвентаризации боеприпасов Сихво продемонстрировал нам систему транспортировки снарядов. Конечно, мы бы и сами во всем разобрались, но предварительно потратив уйму времени, а фельдфебель, привыкший натаскивать новобранцев, быстро растолковал нам все за пять минут.

Там и на самом деле ничего сложного не было. Под потолком галереи проходило два монорельса. Точнее, это был один закольцованный рельс, и по нему двигались подъемные механизмы — ручные таль-кошки. Управление талями было предельно простым, они приводились в действие приводной цепью. Тянешь в одну сторону, грузовая цепь вместе с захватом опускается. Тянешь в другую, захват поднимается.

Доставлять снаряды из склада в подбашенное отделение можно было двумя способами. Самый простой, подцепив снаряд кошкой, перемещать его вместе с талью по монорельсу. Ну, а если требовалось ускориться, то снаряды грузились на ручные тележки, а у окон подачи тележки разгружались.

Раздав бойцам перчатки, старый артиллерист показал, как пользоваться храповыми захватами, и предложил попытаться самим. Леонов, взяв себе в напарники дюжего бойца, первым попробовал, взявшись за цепи механизма, зацепить снаряд, и придирчиво убедился, что захват держит его прочно. Затем он без особых усилий потащил снаряд в сторону башни, и под руководством Сихво плавно опустил его на латунный желоб.

Мне тоже было интересно повозиться с таким огромным снарядом, но я опыты Алексея повторять не стал, чтобы не измазаться. Все металлические детали в бункере были покрыты толстым слоем масла, что в сыром климате Сухого острова было суровой необходимостью, а лишний раз мараться мне не хотелось.

Бойцы, назначенные заряжающими, тем временем уже подтаскивали другой кошкой второй снаряд, но с ними фельдфебелю пришлось помучиться. Неопытные грузчики то пытались, опуская грузовую цепь, оттянуть ее в сторону, что унтер категорически запретил делать, то клали снаряд на желоб носиком вперед, то допускали еще какую-нибудь оплошность.

Наконец, в каждое окошко подачи пропихнули по снаряду, и мы перешли в зарядный погреб. С полузарядами было полегче, причем в буквальном смысле, ибо весили они всего лишь пудов пять каждый. Их, при желании, можно было таскать просто руками.

Закончив обучение двух групп подачи, Тату сформировал группу заряжания и повел ее в перегрузочное отделение. Наука перекладывать боеприпасы с лотков на тележки, а с тележек на лотки зарядника, была нехитрой, и дважды показывать красноармейцам ничего не пришлось.

Глядя на то, как расторопно бойцы приноровились таскать боеприпасы, я довольно потер руки. Леонов тоже улыбался, хотя и не забывал переводить надписи на табличках. Один только Авдеев выглядел недовольным. Прислонившись спиной к стене и скрестив руки на груди, он скептически наблюдал за нашими манипуляциями, а потом, с неприкрытой подозрительностью поинтересовался у фельдфебеля:

— Сихво, ну зарядим мы орудие, а как стрелять-то без настоящих артиллеристов? Как разобраться во всех этих целеуказаниях, азимутах, углах наводки, суммарных поправках? Может, все-таки подождем, пока командование пришлет профессионалов, а?

Фельдфебель буквально подпрыгнул от негодования, и умоляюще прижал руки к груди:

— Мы справимся, господин офицер, честно справимся. А стрельбу все равно будем вести по методу наблюдения знака падения. Сложные исчисления не понадобятся!

Мне даже жаль стало финна, так искренне старавшегося угодить новой власти, но Павла его заверения не впечатлили.

— Может все-таки лучше действовать наверняка? Вот скажи Сихво, тебе-то зачем торопиться? А вдруг напортачишь?

Финн глянул исподлобья и на минутку задумался, подбирая слова:

— Господин лейтенант, — начал было Тату, но запнулся, глядя на немецкую форму Авдеева. — Простите, сейчас на вас трофейный мундир германского лейтенанта, и я не знаю, какое у вас звание в Красной Армии. Впрочем, я в ваших новых званиях и не разбираюсь. Так вот, вы с вашими сослуживцами уже прославленные воины, захватившие наш остров, и наверняка участвовавшие в осенней и зимней кампаниях. А я для вашей армии пока никто! И если сейчас я сам, без вашего артполка, смогу организовать стрельбу батареи, и она покажет хороший результат, то ваше командование меня отметит. Я займу важный чин в новой финской армии, неважно, присоединят ли Финляндию к вашему Союзу, или нет. В ней я буду прапорщиком и помощником командира этой батареи. А когда я стану офицером, то смогу хоть каждый день белить кофе молоком, пить водку, париться в сауне, менять подметки на сапогах, а по выходным ездить в столицу.

По мне, так мотивация вполне понятная и убедительная. Тахво, тьфу ты, Тату не желает прозябать на младших должностях, и тем более не хочет оказаться в лагере для военнопленных, зато жаждет запрыгнуть в социальный лифт. Следовало немедля принять меры, чтобы наш новый союзник не обиделся, и я как можно более сухим тоном обратился к Авдееву:

— Товарищ младший лейтенант госбезопасности, если у вас имеются конкретные подозрения в саботаже относительно товарища Сихво, то выскажите их. Если нет, то не мешайте работе моей батареи.

Услышав слово "госбезопасность", фельдфебель непроизвольно ахнул, но потом понимающе ухмыльнулся, и примеряющее заметил, что все понимает. Дескать, у тайной полиции такая задача — мешать работать строевикам.

Решив, что на этом инцидент исчерпан, Тату предложил подняться на палубу горизонтального наведения.

Погремев ногами по железной лесенке, наша сильно поредевшая артиллерийская команда ввалилась на второй уровень, где находился пост привода поворота башни. Первое, что бросалось в глаза, это многоухватистая ручка, рассчитанная на четырех человек. В случае отказа электромоторов или отключения питания, башню, как и вообще все приводы на батарее, можно было двигать вручную. Как раз с этой ручки унтер и начал свою экскурсию по палубе:

— Это розмах ручного горизонтального наведения. Его крутят, как ручку колодезного ворота, только вчетвером, по два человека с каждой стороны. Дело это медленное, и если людей не сменять, то башню на пол-оборота можно полчаса разворачивать. А еще надо не забывать предупреждать солдат перед выстрелом, чтобы отошли от ручки.

— А, понятно, — блеснул я своим знанием физики. — В башне два орудия, и расположены они не по центральной оси. Это значит, после каждого выстрела башню от отдачи немного, но крутанет. Пусть всего на долю градуса, но розмах при этом так дернет, что он крутильщикам все кости переломает.

— Верно, — довольно кивнул Сихво. — А вот здесь пост горизонтальной наводки. Кто из ваших людей тут встанет? Белов? Учись, давай. Тянем рычаг электропривода и смотрим вон в тот люк на верхнюю шкалу.

Зазвенел звонок, предупреждающий группу заряжания, и тысячетонная махина башни с грохотом задвигалась, причем довольно быстро, а через несколько секунд остановилась, повернувшись градусов на десять.

Так, с системой поворота башни разобрались, теперь посмотрим, что там с циферками.

В окошке указателя угла поворота башни имелось две шкалы. Верхняя — это нанесенные по ходу часовой стрелки обычные русские тысячные, унаследованные Финляндией от Российской империи. Они используются в военном деле для удобства прицеливания и корректировки огня. Суть в том, что полный круг делится на шесть тысяч частей, так называемых "тысячных". Каждая примерно равна одной тысячной доли радиана, и такую угловую меру очень легко измерить. Наблюдатель, глядя на цель, измеряет угол между нею и ориентиром по угломерной сетке бинокля, после чего докладывает, например, "влево пятьдесят тысячных". Мы, соответственно, поворачиваем орудие на этот угол, стреляем, а корректировщик, наблюдая разрывы снарядов, измеряет отклонение от цели по фронту и дает новое указания "вправо десять".

К слову, в Германии и в США тысячные отличались от наших. У них круг делится на 6400 частей, что довольно неудобно.

Сейчас стрелка на шкале указывала на значение "30-05", что почти точно соответствовало югу. Выше окошка висела табличка с азимутами окрестных островов. Достав карту, я попробовал проверить один из них. Вот, к примеру, островок Harmaja. Направление "47-39". Ну да, на карте он и лежит на западо-северо-западе отсюда. Все сходится.

Остров Исосаари который мы намеревались обстрелять, среди ориентиров не значился, что и не удивительно. Финны по нему стрелять не собирались. Но даже без карты понятно, что наш район целей находился к востоку от батареи, примерно в диапазоне 1200 — 1800 тысячных. Так что для пристрелки направим стволы орудий точно на восток, а там уже посмотрим.

— Белов, ставь пятнадцать ноль ноль.

Боец включил сервопривод башни и сосредоточенно всматривался в цифры, бегущие в окошке. Я тоже не отрывал глаз от шкалы, и когда стрелка подошла к цифре "16-00", над которой карандашом была дописана буква "R", скомандовал стоп. Эта пометка явно означала какой-то заметный ориентир на Исосаари.

— Готово, — последовал доклад Белова. — По основной шестнадцать ноль ноль.

Фельдфебель приглашающее махнул рукой, зовя нас наверх, но я вдруг остановился и уставился на нижнюю шкалу. Она была какой-то странной. И не тысячные, и не градусы, а черте что. Так, а ведь я недавно видел нечто похожее. На центральном командном посту батареи среди приборов лежал артиллерийский круг с непонятным лимбом. У него одна из разметок, разделенная на 1600 делений, шла в обратном направлении и была смещена на девяносто градусов.

Унтер на мой вопрос о странной оцифровке только виновато вытянулся:

— Вашбродие, не могу знать. Мое дело механизмы, а как господа офицеры высчитывают цифры, мне неведомо.

О, сумрачный суомский гений! Кто же мне разъяснит, что это за тайна? Ну да ладно. Хватит нам и обычной шкалы. Пора двигать дальше.

Когда я поднялся на орудийный уровень, который до этого осматривал лишь мельком, то остановился, как завороженный. Мне уже доводилось видеть и маленькие пушечки и здоровенные гаубицы, как наши, так и немецкие, но то, что находилось в башне, не походило ни на одно орудие. Это скорее выглядело как станок. Электродвигатели, трубы, шланги, вентили, здоровенные гайки, валы, цепные передачи, шестеренки, тросы и рычаги не вызывали никаких ассоциаций с артиллерией. Честно говоря, если бы я заранее присмотрелся к этой мешанине механизмов, то оценил бы свои шансы разобраться в них как безнадежные.

Наша маленькая компания разбрелась по башне, заглядывая во все углы. Зайдя за перегородку, разделявшую заброневое пространство пополам, Михеев радостно известил меня, что нашел второе орудие. Вот обрадовал, мне бы с одним сначала разобраться.

— А просторно тут у вас, — заметил я унтеру.

— Башню брали от четырнадцатидюймовки, так что места много. Но пора расчехлить орудия и расставить номера по постам.

И верно, нечего зря время терять.

Фельдфебель вывел нашу команду на крышу башни, и под его руководством бойцы начали стаскивать со стволов масксети и чехлы, открывать колпаки прицелов вертикальной и горизонтальной наводки и протирать объективы.

Наша башня, замаскированная под сарай и закрытая со всех сторон досками и листами фанеры, выглядела несерьезно, но избавленные от маскировки стволы, грозно смотрящие в сторону Исосаари, внушали уважение. Один залп, и они разнесут любой вражеский дот.

Вот только даже в бинокль мне было трудно разглядеть на острове какие-нибудь видимые цели. Над Исосаари периодически вспыхивали зарницы, но куда стрелять было совершенно непонятно. Правда, в комнате управления огнем есть большая карта окрестностей Хельсинки, но этого мало. Нужна разведсхема Исосаари, а ее у меня нет. Впрочем, не беда. Эта схема есть у корректировщиков артогня, засевших на вышке, вот они и дадут мне наводку.

Дальнобойная артиллерия вообще редко привлекается к поражению наблюдаемых целей. Обычно она применяется для выполнения задач в глубине обороны противника. Так что цель в визир наводчика я вряд ли увижу, как и результат обстрела. Впрочем, при желании можно забраться на вышку и понаблюдать оттуда.

Закончив все дела наверху, унтер провел краткий румтур по башне, и его сразу же засыпали вопросами:

— Вот это что за трубочки на казеннике?

— Система продувки ствола, — поспешил я блеснуть своей эрудицией. — Чтобы всю башню не заполнило дымом, после каждого выстрела ствол обязательно продувают сжатым воздухом.

— Верно, верно, — покивал фельдфебель, — иначе канониров потравит. Да и ствол от нагара следует очищать. — Вот вентили, вот баллон, вот манометры системы продувки. Но тут все настроено и проверено.

— А что за огромная линейка?

— Угломер прицела вертикальной наводки

— А это?

— Переговорная труба, ведущая к перегрузочному посту. Снимаешь с трубы заглушку, и можно говорить.

Несмотря на кажущуюся сложность, управляться с орудиями оказалось не так уж и трудно, если все уже отлажено и проверено. Да и людей много не требовалось. Рядом с каждой пушкой находился пульт управления механизмами заряжания, а впереди за выгородкой прятался закуток вертикального наводчика, вот и все посты.

Физических усилий наводка двенадцатидюймовок тоже не требовала. Конечно, вертикальное наведение орудий, как и горизонтальное, можно при необходимости производить вручную. Но сейчас все розмахи сняты. Рукоятки ручного привода затвора тоже убраны за ненадобностью. Вот если отключат электричество, тогда действительно начнется морока.

Итак, два орудия означают два зарядных поста, два места вертикальных наводчиков и одно место башенного командира. Самоходчики — наводчик Рябинин с мехводом Шитовым сформируют расчет первой пушки. Рябинин единственный настоящий артиллерист среди нас, так что ему все карты в руки. На втором орудии посажу зарядчиком Михеева, пусть политруку станет стыдно за свои сомнения, а вертикальным наводчиком к нему поставлю Еремина. Боец крепкий, но одна рука у него временно обездвижена. Снаряды таскать он не способен, а вот крутить маховичок вполне сможет.

Башенный командир, по идее, это я. Но, взглянув на место командира башни, заставленное приборами, телефонами и переговорными трубами, я мысленно поежился и уступил место Авдееву. Собственно, приборы приема сигналов с центрального поста нам сейчас не нужны, и все что требуется от исполняющего обязанности командира, это связь с вышкой управления огнем.

Между тем обучение подходило к концу, и наши курсанты подошли к самому главному — пульту управления заряжанием. Унтер уселся было на сиденье возле пульта, но не успел даже протянуть руку, как Авдеев из своего угла грозно прикрикнул, чтобы финн ничего не трогал, и лишь описывал все на словах.

Флегматично пожав плечами, Сихво попросил у Леонова стек и, тыкая им как указкой, рассказал о назначении всех ручек пульта и тумблеров электрощитка.

Алексей, сверяясь со своим словариком, внимательно проверял надписи, но унтер объяснял добросовестно, и на лжи его ни разу не поймали.

— Какие еще будут вводные для подготовки орудий к стрельбе? — уточнил я, когда Сихво закончил курс обучения.

— Перед выстрелом личному составу наружу лучше не выходить. И от казенника держитесь подальше, там отдача больше метра. Остальное вам объяснил.

— Значит, можем стрелять? — еще раз переспросил я.

— Так точно, орудия в исправности, господин офицер. — Фельдфебель угодливо улыбнулся. — Крутите в кителе дырку для ордена.

— Хорошо. Сначала пальнем... произведем выстрел в сторону Исосаари, скажем, под углом один градус. Авдеев, предупреди дальномерный пост.

Пока вертикальные наводчики крутили свои маховички, Павел связался с вышкой:

— КДП, как слышно? Наш отряд получил приказ ввести в действие трофейные двенадцатидюймовые орудия и приступить к развертыванию батареи на прямую наводку. Готовимся к стрельбе по Исосаари.

И вот, настал мой звездный час. Едва не потеряв от волнения голос, я тихо скомандовал:

— Батарея, по местам.

Новоиспеченные артиллеристы замерли на своих постах, готовясь запускать механизмы, но Леонов вдруг всех огорошил:

— Батарея к стрельбе не готова. Тату Сихво, а что же вы не напомнили о разогреве ствола?

Унтер не замер в растерянности, как я ожидал, а молнией метнулся к ближайшему пульту с нехорошим намерением что-нибудь испортить, но, наткнувшись на вытянутую ногу политрука, споткнулся, а подоспевший сзади Леонов скрутил предателя.

Пока финна вязали, он верещал что-то по-своему, но Алексей переводить не стал, и виновато улыбаясь, объяснил:

— Мне рассказывали, что во время Финской войны был такой случай. Финны захватили на каком-то острове наши гаубицы и открыли из них огонь, но ничего не зная про разогрев ствола у больших калибров, быстро вывели орудия из строя. И вот я об этом вдруг вспомнил и подумал, что с двенадцатидюймовками, да еще в холодную погоду, без прогрева тоже никак нельзя.

Ах, время меня побери! Ведь я не раз читал в книгах про Русско-Японскую, что на больших морских орудиях перед выстрелом прогревают ствол. Значит зловредный фельдфебель, втираясь в доверие и рассказывая нам почти все, как раз и добивался, чтобы стволы треснул после первого выстрела.

Ну ничего, дальше мы и сами справимся. Жаль только, я не успел спросить, какой у орудий допустимый угол заряжания. Впрочем, сейчас у стволов угол возвышения невелик, всего один градус, и это значения не имеет.

Пока Леонов уводил пленного, я без прежнего энтузиазма кивнул Рябинину:

— Первому, заряжай.

Самоходчик потянул на себя рычаг, осторожно пощелкал электрическими тумблерами на щитке, вытянул ручку предохранителя и запустил механизмы. Я без особой надежды уставился на казенник, уже не веря в успех затеи. Но вот загрохотали приводы и затвор двенадцатидюймовки исправно открылся, вызвав всеобщих вздох облегчения. Затем на секунду все стихло, но загорелась сигнальная лампа. Ролики лебедки, прятавшиеся под крышей башни, закрутились, наматывая трос лифта, и снизу донесся гул поднимающегося зарядника. Всего секунд восемь ему понадобилось, чтобы подняться из недр перегрузочного отделения и встать точно рядом с орудием. Черный практический снаряд уже лежал на лотке подачи, направленный носиком к орудию. Хоть в этом Сихво не обманул и все показал правильно.

Затарахтел механизм досылателя, и цепной прибойник медленно загнал тяжелый снаряд в ствол. Едва прибойник вернулся на место, поднялась бронзовая крышка люльки и на лоток выкатился полузаряд, немедленно отправленный прибойником вслед за снарядом. Вновь быстро хлопнула крышка подъемника, но на этот раз впустую, ибо второй полузаряд перегрузчики вовремя выгрузили, и пятка прибойника, совершая холостой ход, юркнула в казенник, как бы проверяя, что ничего не забыла.

Наверно, мы перестраховались, и достаточно было просто не трогать переключатель заряжания второго полузаряда. Но возможно, именно он активировал систему, так что лучше было перебдеть, чем выяснять, почему орудие не стреляет.

Лифт опустил зарядник обратно на нижний уровень, и заряжающий клацнул рычагом последний раз. Повинуясь ему, затвор вернулся на место и прокрутился, тщательно ввинчиваясь в казенник.

Рябинин торопливо выдохнул. Он, похоже, и не дышал до конца зарядки, боясь вспугнуть удачу.

— Первое готово, — гордо отрапортовал самоходчик и, нагнувшись к переговорной трубе, прокричал в нее. — Фугасный, полный заряд.

Мы с Авдеевым, не сговариваясь, кинулись к шахте подъемника и посмотрели вниз. Там ничего нельзя было толком разглядеть, но группы подачи вовсю шумели, загружая боеприпасы в ящик подъемника.

— Второму! — во все горло прокричал я, словно находился не в трех шагах от орудия, а, как минимум, за сотню метров от него.

Михеев в точности повторил все действия артиллериста, дергая ручки и поочередно открывая замок, вызывая зарядник и активируя прибойник. Гулкое подбашенное пространство снова заполнили грохот и шум механизмов, но они никого не раздражали, ведь грохот означал, что все работает.

Не прошло и минуты, как Михеев с гордостью доложил, что второе готово. Вот и все, фрицы, то есть финны. Сейчас мы разогреем стволы, потом зарядим боевыми, проведем пристрелку и начнем стрельбу на поражение. Размолотим за несколько залпов вражеские укрепления и подготовим наступление на Хельсинки! Вот так.

— Авдеев, предупреди вышку.

Корректировщик на том конце провода явно ждал, и ответил мгновенно. Выслушав его, Паша подмигнул нам и небрежным голосом бывалого артиллериста подтвердил:

— Да, конечно. Первый залп для прогрева орудий. Второй будет пристрелочный.

— Первому огонь! — радостно прокричал я, предвкушая, как в следующий раз мы выстрелим уже боевыми снарядами, но кроме взволнованного дыхания однополчан ничего не услышал. Орудие молчало.

— Второе!

Опять ничего. Рябинин и Михеев растерянно сидели, переводя взгляд с меня на орудие.

— Батарея, огонь, — повторил я. — Вы почему не стреляете?

Глава 8

— Не найду, где спусковой шнур, — виновато признался Михеев. — Унтер, сволочь, не успел показать.

Рябинин отозвался не сразу. Он присел сбоку у казенника и задумчиво осмотрел мудреные механизмы.

— Полагаю, если орудия полностью электрифицированы и все рукоятки ручных приводов сняты, то и спуск должен производиться кнопкой, — резонно заметил самоходчик. — Правда, при осмотре орудия ничего похожего я не нашел. Но вот тут, похоже, имеется механический спуск ударника.

— Где, покажите? — Я ринулся посмотреть на искомый спуск, и вдруг пол качнулся, а огромный "станок" орудия брыкнулся назад, к счастью, никого не задев.

Грохот орудия в башне, как и обещал Сихво, действительно оказался вполне терпимым. Никто не оглох, и мы вполне могли разговаривать. На повышенных тонах, конечно. И первое, что я услышал, был ликующий вопль Авдеева, который тут же подхватил Рябинин:

— Кнопка!

Но показывали они почему-то не на орудие и не на пульт, а на меня. Мне даже на миг почудилось, что выстрел я произвел просто силой мысли. Но все оказалось куда прозаичнее. Большая железная кнопка располагалась прямо на полу, и ее все принимали просто за головку заклепки или колпачок, прикрывающий какую-то деталь. По ней можно было спокойно ходить, и лишь когда орудие приготовлено к стрельбе, нажатие на кнопку ногой приводило к желаемому эффекту.

Михеев немедля ринулся к своей кнопке, спеша выполнить команду "огонь", и второе орудие также послушно рявкнуло, продемонстрировав, что техника нам все еще подвластна.

— Откат нормальный... наверно, — отрапортовал политрук, а когда завершилась продувка ствола, добавил — ствол чист.

Безудержное ликование, последовавшее за удачной стрельбой, хотя и короткое, но весьма бурное, не могло сравниться ни с чем, виденным мной до сих пор. Полагаю, столь безумный восторг по поводу технического триумфа останется беспрецедентным в истории техники еще лет десять-двенадцать, вплоть до первого космического запуска.

Только появление хмурого Леонова, недовольно потирающего уши, напомнило, что теперь пора жахнуть и боевыми снарядами.

— Заряжающим, — я повернулся к Авдееву, — полный выстрел.

Не успел Павел передать команду в раструб переговорной трубы, как снизу послышались лязг и рокот механизмов.

— Леонов, — тут уж мне пришлось кричать погромче, — возьми мой планшет с оперативной картой, дуй на вышку, и быстро перерисуй все огневые точки Исосаари. Да, кстати, а почему ты об этом сразу не подумал? И распорядись, чтобы часовые отошли от нас подальше.

Алексей метнулся вниз, а я взлетел по лесенке на крышу башни, попутно машинально схватив висящий у люка бинокль, хотя у меня имелся свой.

Даже ночью следы выстрелов можно было разглядеть без труда. Я с иронией вспомнил, как мы наметали ложный конус стрельбы у макетов пушечек-сорокапяток. Теперь этот конус казался мне таким крошечным. Здесь же вдоль директрисы выстрела со всех деревьев смело снег вместе с сухими ветками, а вокруг крутились снежные вихри. Если завтра воздушные разведчики пролетят над Куйвасаари, то они увидят большую черную стрелку, точно указывающую на нашу башню. Но до завтра еще надо дожить, а пока все внимание уделим Исосаари. Однако, на финском острове почему-то было темно, и никаких вспышек не наблюдалось. Видно, испугались фашисты.

Закончив наблюдение, я нырнул в люк, чтобы не пропустить первый выстрел боевым снарядом. Механизмы отработали нормально, наша гигантская пушка снова послушно откачнулась назад, заполнив помещение резким грохотом, а я снова метнулся вверх по лесенке, чтобы воочию увидеть результаты стрельбы.

Пара секунд требовалась снаряду, чтобы долететь, и еще секунд пять звуковая волна возвращалась обратно. Так что я не только застал зрелище разлетающихся над финским островом огненных искр, но и почувствовал оглушающее давление чудовищного взрыва. Это было восхитительно, и мне стало немыслимо грустно, когда фейерверк быстро закончился, да еще прибавил тоски чей-то жалобный крик. Наскоро оглядевшись, я понял, что кричал связанный унтер, которого сперва положили на землю возле часового, а потом, при эвакуации караулов просто забыли. А может и не забыли, а преднамеренного оставили, чтобы предатель на свой шкуре испытал действие звукового импульса дульной волны двенадцатидюймовки.

Больше наверху смотреть было нечего, и я скатился в башню, захлопнув за собой люк, как раз успев к докладу корректировщиков.

— Вправо восемьдесят пять, — выкрикнул Авдеев, — и сам же передал команду вниз Белову.

Башня тут же задвигалась и, повернувшись на несколько градусов, замерла в готовности к стрельбе. Вертикальную наводку менять не требовалось, так что оставалось только подать команду:

— Второе!

Оттеснив Еремина, я прильнул к прицелу правого вертикального наводчика. Громогласное "бух" уже стал для нас привычным, а в окуляр прицела я увидел незабываемое зрелище целой череды вспышек. На этот раз мы попали не куда-нибудь в остров, а точно в цель.

Никто уже не сомневался, что еще пара снарядов, и мы подавим все финские пушки, а там и Хельсинки возьмем. Даже замполитрука Михеев уже забыл про свой скепсис и обещался разметать вражеские батареи с трех выстрелов.

Командир самоходного дивизиона старший лейтенант Яковлев

Началась операция успешно. Удалой старлей Соколов, он же лейтенант госбезопасности Андреев, хорошо знакомый еще по осенним боям, свою задачу выполнил играючи. И, кажется понятно, почему Александр засиделся в ротных и его не повышают, хотя даже лейтенанты порой командуют пехотными батальонами, как тот же Бочкарев, которому едва исполнилось двадцать. Рота гэбиста Соколова — это как бы дивизионный осназ. Ее постоянно отправляют на самые трудные задания, в лихие рейды по тылам противника. Вот и сейчас соколовцы, переодетые в немецкую форму, бесшумно взяли в ножи весь гарнизон острова Куйвасаари, и теперь гоняют там чаи, причем вполне заслуженно.

А не сделавшие ни одного выстрела наш самоходный дивизион и батальон Бочкарева немедля направили на Исосаари, где наступление пошло совсем не гладко.

В начале войны не раз случалось, что пехоту бросали в атаку на неподавленную оборону противника, что вело к тяжелым потерям и не помогало выполнить поставленную задачу. Сейчас командование подобных промахов старается не допускать. Но, обжегшись на молоке, пехотинцы теперь дуют на воду, ударившись в другую крайность.

Пехота могла, это было совершенно ясно, одним броском выйти на финские позиции, но вместо этого осторожный комбат Иванов предпочел дождаться, пока самоходчики подавят все пулеметы. И вот дождался того, что проснулись сверхмощные батареи, с которыми трехдюймовкам не тягаться. И теперь пехота, втянувшись в затяжное сражение, не может ни продвинуться вперед, ни вернуться на исходные. Лишь роте старшины Сверчкова удалось залечь у самого берега, в мертвой зоне финских орудий.

И толку, что пехотинцы получили на усиление две легкотанковых роты, два дивизиона трехдюймовых самоходок и батарею 122-мм гаубиц. Зато финны получили в наследство от царизма неплохие укрепления, и к тому же имели достаточно времени для усовершенствования обороны. Орудия противника прятались за толстым бетонным бруствером, пробить который имеющимися средствами было невозможно.

А вот наступавшие, стрелявшие с открытых огневых позиций, были крайне уязвимы. Причем для поражения самоходок даже не требовалось прямого попадания. Гаубичному снаряду достаточно упасть метрах в десяти, чтобы расколоть ледовое покрытие и отправить саушку на дно. Дивизион Яковлева уже потерял две машины, ушедших под лед, причем одна из них утонула вместе с мехводом, не успевшим выскочить.

Уцелевшим самоходчикам оставалось только стиснув зубы продолжать неравную дуэль с мощным калибром. Рядом с ними, в зоне ответственности дивизиона, отчаянно сражались танкисты на Т-70, вооруженных сорокапятками, и на более легких Т-60, засыпая остров дождем снарядов. Легкие гаубицы держались позади, также внося свою лепту в общее дело. Казалось, на Исосаари уже не должно остаться никого в живых, но огневые точки противника вновь и вновь оживали. Пулеметных точек у финнов, правда, практически не осталось, но подавить гаубицы никак не удавалось. Умело вписанные в рельеф бетонные брустверы и бронеколпаки делали орудийные позиции почти неуязвимыми.

В наставлениях по использованию САУ рекомендуется уничтожать противника огнем с коротких остановок, укрываясь за складками местности. Сказано там и про форсирование широких водных преград по льду — реки или даже водохранилища. А вот про форсирование морей в них ни слова. Эх, сюда бы на подмогу орудия потяжелее, но по льду они не пройдут.

Саушка тихонько, на малых оборотах, лишь позвякивая гусеницами, проползла метров сто до большого тороса, откуда Яковлев надеялся получше рассмотреть передний край противника и дать целеуказание дивизиону. Разглядев огневую точку финнов, старлей положил поудобнее ДТ на борт рубки и дал длинную очередь трассирующими. Мехвод тут же включил заднюю и самоходка рванула назад, нещадно воя мотором, успев спрятаться за ледяными глыбами до того, как разорвался финский снаряд, обсыпав окрестности ледяной крошкой.

Бой шел, не прекращаясь ни на минуту. Танки и самоходки носились по морю, стараясь выбрать позицию получше, выстрелить и скрыться до того, как их накроют ответным огнем. Лед дрожал от гусениц и от разрывов снарядов, огонь не смолкал. Отовсюду слышался стрекот авиационных пушек Т-60, лай сорокапяток, торопливое рявканье трехдюймовок, грохот финских шестидюймовок, остервенело отстреливавшихся от танков, а иногда и громыхание десятидюймовых гигантов, заглушающих своих меньших собратьев. Даже сидя в самоходке, Яковлев чувствовал, как покачивается лед от взрыва мощнейших снарядов. Таких громадин на Исосаари насчитывалось целых четыре штуки, и лишь одну из них удалось подавить.

А время шло. Если не удастся овладеть островом до рассвета, то все. Финнам подойдет помощь, а при свете солнца на льду не спрячешься. Впрочем, до утра снарядов и не хватит. Тыловой эшелон далеко позади, к тому же в ходе марша он умудрился потерять направление и заблудиться, что неудивительно. Ведь лучшие проводники достались боевым подразделениям.

Комдив задумчиво глянул на Куйвасаари, размышляя, не занять ли его дивизиону позиции на суше. Но там, за исключением причала на севере острова, удобных мест нет. Кругом скалы и камни, вмиг гусеницы слетят. Да и раненые на острове. Не стоит вызывать огнь на свой госпиталь. Не зря двум самоходкам, которые он передал Соколову, был отдан приказ замаскироваться и без команды не стрелять.

И вдруг со стороны Куйвасаари, доселе остававшегося островком тишины и спокойствия, ухнуло так, что обе стороны, не сговариваясь, прекратили перестрелку. Над ледяной равниной воцарилась звенящая тишина, и если бы не заложенные уши, было бы слышно, как шуршат снежинки. Но идиллию немедленно вновь разорвали ослепительнейшая вспышка и последовавший за ней адский грохот, прокатившийся над замерзшим морем.

Яковлев мысленно чертыхнулся. Нежели он перехвалил Соколова, орудия вовсе не выведены из строя, и блокированные в казематах финны смогли до них добраться?

Радист свое дело знал, и уже запрашивал вышку:

— Корректировщики говорят, что пехотинцы ввели в действие финские двенадцатидюймовки. Первый залп произведен болванками. Сейчас перезарядят и начнут пристрелку.

— Вот это будет зрелище, тащ комбат, — прокомментировал мехвод Тарасов, возивший Яковлева еще на тридцатьчетверке, в его бытность комвзводом.

Первый снаряд разорвался за позициями левой батареи финнов. Ухнуло так, что казалось, по льду залива сейчас пойдут трещины. Поправку прицела пехотинцы произвели на удивление быстро, и второй снаряд лег примерно там, откуда недавно громыхали выстрелы.

— Есть накрытие! — Мгновенно подтвердил радист. — Ну дает, царица полей.

— Молодец Соколов, — согласился Яковлев, — но у нас тут еще одна царица есть. Давай связь с комбатом. Есть у меня одна идея, попробуем создать огневой вал.

— Уже на связи.

Иванов, оценив требуемый расход боеприпасов, от огневого вала отказался, приказав всем приданным артподразделениям организовать сосредоточение огня с переносом от рубежа к рубежу, благо, террасное расположение линий обороны противника способствовало этому методу.

Пока финны дезорганизованы, третья рота должна одним рывком ворваться на остров и, невзирая на потери, под прикрытием артогня выйти на гребни холмов. Если это удастся, артиллерия перейдет к комбинированному методу поддержки атаки. Конечно, танки и самоходки, ведя непрерывный огонь без смены позиций, неизбежно понесут потери, но другого выхода нет.

о. Исосаари. Финляндия

На командно-наблюдательном пункте Исосаари посторонний наблюдатель не смог бы догадаться, что идет настоящий бой, а не проводятся рутинные учения. Все действовали размеренно. Дальномерщики, телефонисты и планшетисты спокойно выполняли свои обязанности, словно враг не грозил вот-вот ворваться в столицу. Нервничал только командир артиллерийского батальона майор Зиллиакус, хотя заметить это мог бы только его адъютант, хорошо знавший начальника. Внешне беспокойство комбата никак не выражалось. Он невозмутимо отдавал распоряжения, куда высылать подвижные дозоры, какие участки прикрывать батареям и зенитчикам, по каким целям вести пристрелку, и когда открывать огонь на поражение.

Вот только юркие танкетки не давали возможности пристреляться, скрываясь после нескольких выстрелов и заставляя вспомнить русскую поговорку про воробьев и пушку. И не было связи с соседями на Куйвасаари. Телефон не отвечал, а эфир забили странные помехи. Правда, сохранилась связь с батареей Виллинки, но ее противник тоже атаковал, причем с трех сторон. А в расчетах быстро появились первые раненые, а вскоре и убитые. Но самое плохое, русская пехота пыталась добраться до мертвой зоны, и кое-кому это удалось.

Прав оказался капитан Мерила. Русские действительно решили прорваться к Хельсинки по льду залива. Вот только они явно сглупили, не став дожидаться февраля, когда лед окрепнет. Грузовики, правда, по льду прошли, как и легкие танкетки и даже танчики с неповоротными трехдюймовыми пушечками. А у него на батареях шести и десятидюймовые орудия, против которых трехдюймовки все равно, что пистолеты против пушек. Правда, визирщики, натренированные высматривать силуэты далеких кораблей, не могли правильно выбрать цель. Белые танки и солдаты в белых маскхалатах, прячущиеся среди ледяных торосов и укрываемые поземкой, еле виднелись через сетку визиров.

— Только бы продержаться до утра, — чуть слышно прошептал Зиллиакус. — Только бы выдержали орудия.

Майор уже имел боевой опыт, и неплохой. Он командовал артиллерийским батальоном на острове Валамо во время Зимней войны. Но там, к счастью, орудий крупнее шестидюймовок не было. А здесь, в третьем батальоне береговой артиллерии под его командованием находилось настоящее проклятие — четыре капризных десятидюймовки, так и норовящие постоянно заедать.

Свои крупнокалиберные орудия финны, разумеется, производить не умели, и потому использовали старые артиллерийские системы, оставшиеся им в наследство от Российской империи. А наследство это досталось не самое современное. Костяк береговой обороны Финского залива состоял из десятидюймовых орудий Бринка на станке Дурляхера. Эти орудия были примечательны весьма архаичной системой, устаревшей уже полвека назад, еще до того, как их начали разрабатывать. К тому времени морские орудия уже окончательно перешли на гидропневматические накатники, но сухопутные генералы-ретрограды не доверяли новинкам. Хотя изначально предполагалось создать единую корабельно-береговую пушку, сухопутчики для большей надежности предпочли старую добрую схему с откатывающимся станком, который после выстрела накатывался обратно под действием гравитации. Поэтому орудийные стволы, предназначенные для войн двадцатого века, делались с цапфами, как во времена Наполеоновских войн. Мало того, царские генералы также решили не рисковать с внедрением гидравлических приводов наведения и подачи боеприпасов, уже лет двадцать используемых на кораблях. А уж об электрических приводах они и вовсе слышать не желали. Заряжать и наводить многотонное орудие следовало вручную, как испокон веку дедами-прадедами завещано. Правда, на практике оказалось, что выцеливать быстро движущиеся паровые корабли вовсе не так же просто, как методично обстреливать неподвижный равелин. Орудия береговой обороны оказались для этой самой обороны малопригодны. Впрочем, морские десятидюймовки, с которыми орудия Бринка безуспешно пытались унифицировать, тоже вышли крайне неудачными. Запросив пушки полегче и подешевле, адмиралы в итоге получили стволы с настолько тонкими стенками, что каждое орудие обладало уникальной баллистикой и требовало составления индивидуальной таблицы стрельбы.

Береговые орудия проектировали долго и, учтя печальный опыт моряков, стволы сделали потолще и понадежнее. Но созданная по заказу артиллерийского управления конструкция Дурляхера получилась достаточно громоздкой. Передняя часть станка опиралась на шарнир, а задняя на катки, бегающие по круговым рельсам. Засунуть эдакое чудо в орудийные башни было крайне трудно, и потому береговые десятидюймовки всегда ставили на открытые дворики, стараясь заглубить позицию в землю или окружить бетонным капониром.

Помимо проблем со скоростью заряжания и наводки, у орудий имелась еще огромная проблема с боеприпасами, коих насчитывалось аж три вида. Стальной бронебойный снаряд снаряжался всего двумя килограммами пороха, что делало его совершенно неэффективным. Несколько лучшее фугасное действие имел чугунный снаряд, но при выстреле полным зарядом он легко разрывался. О третьем снаряде — сегментном, военные вообще не вспоминали.

Получив после революций такое сокровище, финны не стали списывать устаревший металлолом и самонадеянно взялись за усовершенствование станка Дурляхера. Суомские инженеры, никогда ранее не проектировавшие лафеты и станки десятидюймовых орудий, решительно взялись за дело и создали свою систему. Они без тени сомнения перенесли центр тяжести станка, заодно подперев его спереди парой колес. Проверять, выдержит ли сделанная на коленке конструкция хотя бы десяток, а лучше сотню выстрелов, инженеры благоразумно не стали. Действительно, к чему тратить бесценный ресурс ствола для проверки, когда заказчик может просто подписать приемный акт и подрядчик получит деньги за успешно выполненный заказ.

Тестирование системы на ошибки и проверка надежности станка состоялись в Зимнюю войну. Шесть орудий батареи на острове Сааренпяя смогли сделать всего восемнадцать выстрелов — по три на каждое, и вышли из строя из-за поломки передних колес или оси. Закупленные в спешке запчасти, естественно, оказались не лучшего качества и ситуацию не исправили.

За прошедшие с тех пор два года хрупкие колеса все же довели до ума, но доверять им все равно не стоило. Хотя из десятидюймовок старались стрелять пореже, но одно из орудий на батарее "A" уже вышло из строя, и тоже из-за поломки оси. Поэтому основную тяжесть борьбы с атакующими взяли на себя шестидюймовки, зенитки и пулеметы. Но большинство пулеметных гнезд русские уже подавили, да и в зенитных расчетах оставалось меньше половины людей. На подмогу артиллеристам отправили хозввход, помогать подтаскивать снаряды, но больше резервов не осталось.

— Только бы продержаться до утра, — повторил про себя майор. Но внешне он по-прежнему выглядел уверенно и спокойно, всем видом показывая подчиненным, что нет никаких поводов для паники.

Размеренную работу КНП прервал внезапный грохот со стороны Куйвасаари.

— Проснулись куйвасаарцы, — облегченно вздохнул молоденький телефонист Юхани. Унтер тут же шикнул на солдата, но и сам радостно заулыбался. Двенадцатидюймовые снаряды "обуховок" вдвое тяжелее "дурляхеровских" десятидюймовых, и теперь рюсся получат.

У Зиллиакуса радостно екнуло сердце. Куйвасаари держится и сейчас поддержит их огнем! Но команду майор по-прежнему отдавал твердым и размеренным голосом, как будто все идет строго по плану:

— Батареям, прекратить стрельбу.

Адъютант майора лейтенант Корпи торопливо затормошил связистов, требуя связаться с Куйвасаари, но Сухой остров по-прежнему не отвечал. Доложив об этом комбату, Корпи вполголоса добавил:

— Надеюсь, канониры капитана Мерила не забыли прогреть стволы, в такую-то погоду, а то будет как на Ристиниеми.

Майор кивнул. Во время Зимней войны на батарее Ристиниеми как-то сдуру пальнули сразу полным зарядом, одним выстрелом погубив двенадцатидюймовый ствол. Но капитана он знал хорошо. Хотя тот вряд ли успел вернуться на батарею, но его вышколенные подчиненные подобной промашки не допустят.

Промежуток после первых прогревающих выстрелов оказался ожидаемо небольшим, но рванул боевой снаряд почему-то не в море, а совсем рядом, менее чем в сотне метров от КНП. Все, кто в этот момент стоял на ногах, попадали на пол, и многие сидящие тоже. Майор тоже чуть не свалился, но его толкнуло грудью на стол, впрочем, он этого почти не почувствовал.

Зиллиакус за свою продолжительную службу привык к грохоту, но он еще не разу не слышал вблизи взрыв двенадцатидюймового снаряда. В ушах не просто гудело или звенело, а буквально бил набат. Воздух стал густым, все помещение разом заполнилось пылью.

Оттолкнув адъютанта, вдохнувшего слишком много пыли и оттого зашедшегося в приступе кашля, майор подбежал к смотровой щели и у него перехватило дыхание от увиденного. В отблесках пламени виднелись черный столб дыма справа от батареи "A" и летящие над ней стволы деревьев в окружении темных пятен — камней или кусков дернины. Хорошо еще, что рвануло в стороне от позиций батареи. Но с северной стороны они защищены лишь невысоким бруствером. Леший бы побрал этих куйвасаарцев! Ну, если хоть один канонир тяжело ранен, виновные легко не отделаются. Всех разжалуют и пошлют в действующую армию, чтобы они там завшивели. Уж он позаботится.

Однако, что-то видимо случилось с системой наведения обуховских двенадцатидюймовок, какое-то повреждение от обстрела. Не зря же батарея так долго молчала. Но ладно, недолет вполне объясним, а почему директриса стрельбы направлена на Исосаари? Странно это все. И почему зенитные пушки c Куйвасаари до сих пор не приняли участие в бою? Да, большинство офицеров гарнизона отсутствуют, а оставшийся за командира лейтенант растерялся. Но за прошедшее время уже пора бы взять себя в руки и установить пушки для стрельбы прямой наводкой по наступающим. А какое еще может быть объяснение нерасторопности и неуклюжести куйвасаарских артиллеристов? Майор не решился даже мысленно ответить себе на этот вопрос, но когда вдали за проливом полыхнуло, поспешил присесть, закричав на весь бункер команду "Ложись!".

В этот раз грохнуло не в рощице, а прямо посреди капониров, а вслед за первым адским грохотом эхом прогремела еще целая серия взрывов.

Хорошо укрепленный КНП, тщательно обвалованный и выложенный снаружи огромными камнями, можно было уничтожить лишь прямым попаданием крупного калибра, и взрыв в полусотне метров особого вреда ему причинить не мог. Но в наполненном пылью, дымом и грохотом помещении было жутко. По крыше непрерывно барабанило что-то очень тяжелое, в смотровые щели влетали мелкие камушки и сверкали нехорошие зарницы. Не все артиллеристы смогли спокойно перенести кошмарный обстрел. Некоторые впали в ступор и скорчились, зажмурившись на полу. Но были и те, кто сразу же после взрыва снова поднялись и заняли свои посты.

Встав, пошатываясь, на ноги, и машинально отряхнув пыль, Зиллиакус едва ли не бегом метнулся к столу телефонистов. Юхани, отвечавший за связь с батареей "B" уже проверил телефон. Догадавшись по губам, что майор произнес слово "связь", телефонист истово закивал и протянул командиру трубку. Схватив ее, комбат попытался что-то сказать, но закашлялся. Наконец, с трудом переведя дыхание, майор истошно прокричал:

— Куйвасаари захвачен. Немедленно открыть по нему огонь!

О. Куйвасаари

Проутюжав ближайшую финскую батарею и получив, наконец, от вернувшегося Леонова подробную карту, я задумался, выбирая следующую цель. Вот еще две большие батареи на дальнем конце острова, а вот, совсем рядом с уже разгромленной огневой позицией, находится командный пост, и с нашей стороны он должен хорошо просматриваться. Вот влепить бы по нему прямой наводкой полутонным снарядом.

Однако, Алексей принес не только карту, но и какой-то пакет, нехорошее содержимое которого он начал изучать, сверяясь с шифровальным блокнотом.

Не ожидая от послания ничего хорошего, я подозрительно ткнул в бумажку пальцем:

— Это что такое?

— Шифровка из особого отдела дивизии.

— Нашли время. И долго расшифровывать?

— Не, тут лишь несколько слов переданы шифром, да отправитель с получателем заменены кодовым номером. Все, уже готово. — Окинув взглядом соратников, не все из которых служили в нашей дивизии, Леонов, задумался, но решил, что скрывать нечего. — Помнишь, в Эстонии пропал штрафник Бабаев. Так вот, он перебежал к немцам и дает показания.

— Досадно, но чего особисты от нас хотят?

— Просят припомнить, какие важные сведения Бабаев мог знать и сообщить фрицам.

— Да что он там мог..., — раздраженно начал я, и вдруг, вспомнив кое-что, осекся. — Авдеев, пусть радируют в дивизию прямым текстом: Бабаев мог догадаться, что нашу дивизию скоро перебросят в Финляндию.

Но Павел не отозвался и с напряженным лицом вслушивался в трубку, а потом вдруг заорал в нее так, что корректировщики на башне могли услышать его и без телефона.

— Вышка, мать вашу! Толком доложите, что у вас там стряслось!

* * *

Матиас Хакала когда-то клял свою судьбу за то, что вырос он невысоким и тщедушным. Зато из-за хлипкого телосложения в тридцать девятом его не взяли в армию, приписав во вторую категорию, а после лишь раз призывали на сборы. Правда, в июне сорок первого, когда перед большой войной в Финляндии объявили всеобщую мобилизацию, Матиаса все-таки призвали. Но все равно не отправили к границе, а определили в столичную береговую батарею. Штат подразделения, расположенного в далеком тылу, был неполным, и солдат, зачисленный в хозяйственное отделение, служил и плотником, и повозочным, и младшим поваром, а порой и помощником слесаря в оружейной мастерской. Служба не тяготила, похлебки и каши с картошкой худенькому парнишке хватало досыта, а война шла где-то далеко. Одним словом, живи да радуйся. Но в одну неладную ночь всех солдат в казарме разбудили невесть откуда свалившиеся немцы, а после согнали в солдатскую столовую, позволив только наспех одеться.

Матиас ничего не понял, но особо не волновался, хотя вокруг слышалась стрельба. Кто там с кем воюет, непонятно. Наверно, немцы отражают советский десант. Не доверяют союзникам, но оно и к лучшему. Пусть сами сражаются, а мы целее будем.

Флегматичный, как и многие хуторяне-суомцы, Хакала присел в уголочке, спокойно пожевал табак и даже умудрился задремать, словно бывалый фронтовик, не обращающий внимания на канонаду. Однако он подскочил, как и все пленные, когда раздался громовой выстрел со стороны орудийной башни обуховок.

Офицеров и фельдфебелей конвоиры предусмотрительно поместили отдельно, если только не расстреляли, однако в столовой, превращенной в тюрьму, находилось несколько сержантов, принявших на себя командование. Коротко посовещавшись, они мельком осмотрели заключенных и остановили выбор на Хакале.

Парня схватили за руку и потащили в подсобку, на ходу всучив рукавицы и нахлобучив теплую шапку. Матиас перепугался, но вбитая за время службы субординация не позволяла задавать вопросы, и он послушно шел, куда его вели.

Хакала подвели к маленькому оконцу, расположенному почти под самым потолком, и только тогда он понял, чего от него хотят:

— Мне нужно пробраться в штаб батальона на Исосаари, да?

Немолодой уже капрал Турунен, призванный из запаса и пользующийся, благодаря своей рассудительности, авторитетом даже среди старших по званию унтеров, одобрительно хлопнул парнишку по плечу:

— А ты не трус. Вижу, мы не ошиблись в тебе, и это хорошо. Мало кто может протиснуться в эту форточку, и мало кто вел себя в эту ночь так хладнокровно, как ты. Но в батальон ты не пойдешь. Красные накинулись на Исосаари большими силами. Наверно, целую армию бросили в наступление, и до утра там не останется ни одного человека. Поэтому пойдешь в Хельсинки. Возражения есть?

Матиас понятия не имел, как проберется через посты, но спорить с обладателем лычек не смел.

— Нет возражений, — довольно хмыкнул капрал. — Ну, тогда слушай. Русские прошли на Куйвасаари в немецкой форме и потому захватили врасплох. Это бы ничего, пленных они не расстреливают. Но красные сумели зарядить двенадцатидюймовки. А палят они куда?

— По Исосаари, — предположил солдат.

— Верно, а тамошние батареи сейчас начнут стрелять в ответ, то есть по нам. Мы видели в окна, как русские сразу забегали, начали переводить своих раненых в старый артсклад, а пехотинцев прятать по укрытиям. Наши тоже стали кричать, просясь в убежище. Повести нас, конечно, никуда не поведут, но зато конвоиры с пулеметом вышли из домика, в котором грелись, и заняли позицию напротив дверей. Теперь никто не увидит, как ты прошмыгнешь на задний двор. К северу сразу не иди, сделаешь крюк через батарею. Когда она стреляет, часовых убирают подальше, это я точно знаю. А там уже доберешься по льду прямо к Хельсинки.

Сержант-зенитчик Нурми, во время разговора торопливо чиркавший карандашом в блокноте, подсвеченном фонариком, и, наконец закончивший свои записи, вырвал несколько страниц и запихал их посыльному в нагрудной карман:

— Отдашь командованию, а на словах в точности передашь все, что тебе говорили.

Убедившись, что солдат готов к выполнению важной миссии, Турунен скомандовал своим зенитчикам. Сильные руки, привыкшее поднимать тяжелые снаряды, легко приподняли Матиаса и, просунув в окошко, бережно опустили вниз, так что он мягко упал на руки. Вслед ему упал длинный столовый нож, а Турунен, выглянув в оконце, показал жестом, что этим ножом нужно будет сделать с часовым при встрече.

Замерев на снегу, Хакала медленно огляделся. Русских пулеметчиков отсюда действительно было не видать, и парнишка на четвереньках быстро пробежал метров двадцать, пока не очутился на протоптанной тропинке, ведущей вдоль восточного берега. Здесь он снова замер и покрутил головой.

Недалеко виднелся странный угловатый танк — маленький, но с большой башней. Его поставили над старой стрелковой ячейкой, перед бруствером, прикрывающим с моря. Из окопчика под днищем танка поблескивало пламя — танкисты в морозную ночь прогревали двигатель, чтобы он мог быстро завестись. Самих же советских солдат видно не было. А если они где и прячутся, то должны пялиться не вглубь острова, а в море, в сторону Исосаари.

— И это хорошо, — мелькнула у Матиаса мысль, — потому что резать часовых он не обучен, да и вряд ли бы справился.

Дальше Хакала передвигался пригнувшись, быстрыми перебежками, благо, канонада возобновилась, и хруст веток никто не слышал. Отбежав к югу, подальше от казарм и домиков, Матиас повернул направо к батарее и перебежал булыжную дорогу, но дальше пошел спокойно, как будто ни от кого и не убегал. Но, как и обещал капрал, ни одной живой души возле капониров не наблюдалось, что и немудрено. Когда гаркала огромная пушка, от грохота сотрясался воздух, летели ветки, а уши закладывало даже через шапку.

Матиас, подозрительно высматривающий караульных, едва не прошел мимо Тату Сихво, лежащего под деревом. Но, заметив пленного, солдат радостно ахнул. Если он вызволит из плена унтер-офицера, то наверняка получит в награду отпускное удостоверение и окажется дома, а лучше еще дальше, как можно дальше от фронта. Например, в Кеми, где у него живут родственники. С такой теплой мыслью Матиас коршуном набросился на фельдфебеля и, достав нож, принялся резать веревку, стягивающую руки Сихво.

Однако, вместо выражения признательности унтер задергал руками так, что порезал себе запястья, и яростно зашипел:

— Стой, дурень. Если меня не найдут здесь, то отправят погоню. Уходи сам. Только подожди минуту. Как тебя там, Матти, передашь от меня в штаб пару слов, чтобы там узнали, что у нас приключилось.

Сихво скороговоркой коротко пересказал события нелегкой ночи, напрягая голос, чтобы Хакала его услышал, пока рассказ не прервал гулкий звон со стороны наблюдательной вышки. Матиас разглядел сноп искр, высеченных снарядом, отрикошетевшим от толстенной стены башни.

— Началось, — буркнул себе под нос Хакала и, с трудом дослушав унтера, помчался к западному берегу острова. Наслушавшись баек от бывалых артиллеристов, он вовсе не желал оказаться под гаубичным обстрелом, после которого от него найдут лишь латунные пуговицы.

С трудом спустившись к морю по крутой обледеневшей скале, парнишка втиснулся в щель между камнями и минутку отдыхал, переводя дух и дожидаясь порыва пурги. Дождавшись хорошего снежного заряда, Матиас вскочил на ноги и припустился подальше от Куйвасаари, временами даже забывая пригибаться. Едва ветер стих и снег перестал лететь в лицо, финн бросился на лед и дальше пополз, изо всех сил отталкиваясь локтями и коленями. Он все боялся, что сзади застучит пулемет, и страх гнал его вперед, не давая остановиться.

Так, то перебежками, то ползком, он передвигался неизвестно сколько времени, пока не присел для отдыха за большой ледяной глыбой. Лишь тогда солдат решился оглянуться назад. За ним никто не бежал, пулеметы не трещали, и к его спине не тянулись линии трассеров. Зато впереди уже хорошо был виден маяк острова Хармая, а туда идти не стоило. На Хармая давно не осталось орудий, только персонал радиостанции, и для русских диверсантов это был лакомый кусочек.

Развернувшись направо, Хакала быстро зашагал, уже не пригибаясь, прямиком к Хельсинки. Мысли об отпуске его уже не посещали, и на их место пришла злость на всех тех, кто рассказывал про избранную финскую расу, которая скоро создаст могучую державу великой Финляндии. Что-то не получилось с державой, и вот враг уже подошел к самой столице.

Он не удивился и не испугался, когда из снежной тьмы сразу справа и слева бесшумно выскользнули лыжники полевого охранения, направившие на него стволы винтовок.

Разведя в сторону руки, показывая, что не вооружен, Матиас поискал глазами командира разведчиков и уверенно доложил:

— Солдат Хакала с донесением от капрала Турунен нашему главнокомандующему.

— Где твое оружие, солдат, — мрачно спросил лейтенант. — И почему донесение не в штаб бригады? Ты ведь, верно, из прибрежной обороны.

Еще недавно боящийся сказать слово капралу, Матиас почувствовал превосходство над этим офицером — тыловым хлыщем, прохлаждающимся в Хельсинки, пока он там воюет. Пожав плечами, Матиас вытащил из кармана свой кухонный нож и протянул рукоятью вперед:

— Я хлеборез, вот мое оружие.

Разглядев на лезвии бурые пятна, лейтенант лыжников уважительно присвистнул, и даже отстегнул с пояса фляжку со спиртом.

— А в бригаде мне делать нечего, — твердым голосом отчеканил рядовой. — Наша батарея захвачена, а на Исосаари все будут мертвы еще до рассвета.

Глава 9

Из книги Солгуницина "Круги Ада"

— А вы знаете, что такое огневой вал?

Я смотрю на честное и открытое лицо Бабаева. Отважный солдат, совершивший немало подвигов, но не поладивший с политруками и отправленный ими в штрафбат, он был обречен на смерть. Однако сумел выжить и перебежал к немцам, пришедшим в Россию для спасения русского народа от большевиков. Рождество сорок первого года он встречал уже свободным человеком. И я удивляюсь поразительному уму Бабаева, который в декабре, когда многие поверили, что поражение Германии уже не за горами, все-таки предпочел перейти к немцам.

— Огневой вал — это когда за атакующими частями создают сплошную огневую завесу из разрывов снарядов, которая неуклонно смещается вперед, вынуждая штрафников бежать в атаку. И тут не залечь, не спрятаться, только умереть на месте, или же немного продлить жизнь, убегая от вала вперед.

Журналисты сыпали вопросами, и Бабаев не успевал отвечать, немного удивляясь, что американцы не знают жутких реалий советской жизни.

— Да вы что, штрафникам, и оружие? Они же его тут же повернут против комиссаров. Раздавали лопаты, мотыги, вилы, и лишь командиры взводов и рот, такие же штрафники, получали винчестер с тремя патронами. Оружие позволялось добывать в бою. Вы слышали про случай на Куйвасаари, когда штрафник, вооруженный лишь лопаткой, сумел добыть себе вражескую винтовку. Но это лишь один из тысячи, а остальные так и погибли безоружными.

Смешно, но когда гэбня не смогла добраться до Бабаева, она придумала, будто он уже давно расстрелян. Лживые чекисты даже предъявляли какие-то справки и фотографии, доказывая, что выбравший свободу свободный гражданин Америки якобы не тот, за кого себя выдает. Но вот он, вполне живой. Да, внешность его изменили опытные хирурги, а на лице маска, которую он на людях никогда не снимает. Советы говорят, что подпись якобы не его. Но Бабаев продемонстрировал свидетельство ньюйорского нотариуса, что его подпись подлинная. Так какие могут быть сомнения?

— Да, в истории 179-й дивизии, а особенно ее 215-го полка, много тайн, в том числе битва за Хельсинки. Вы спрашиваете, почему командира роты не наградили за захват Куйвасаари? Я помню тот день в январе 42-го, когда меня, вместе с другими командирами штрафников вызвали в штаб дивизии на Гогланде. Комиссары обжирались печеной индюшатиной. Стол ломился от тарелок с беконом, анчоусами, тыквенными пирогами. В углу валялась груда пустых пивных банок. А нам они заявили, что еды мало. Дескать, те, кто выживут, поедят завтра, а остальным провиант уже не понадобится, и сигареты тоже. Лично мне повезло, я оказался на Куйвасаари, взятом сходу, а вот как штрафной полк штурмовал Исосаари, видел своими глазами.

— Что? Да, верно, головорезы Соколова вырезали всех защитников острова до единого, включая медсестер и поварих. А потом использовали пленных в качестве живого щита, чтобы с Исосаари не могли по ним стрелять. Выставили их на мороз на видное место, и тогда у исосаарцев не поднялась рука выстрелить в ту сторону. Они там так и замерзли стоя. А на следующий день пленных заставляли в мороз долбить мерзлую землю и камни, готовя укрепления. Так вот, вы считаете, что убить спящих, это подвиг? А на ком они тренировались резать сонных, как думаете? Да-да, сначала нашего брата штрафника напаивали всумерть, чтобы осназовцы могли набить руку. Потом следующую партию жертв поили уже вполсилы, чтобы жертвы могли немного сопротивляться. Вот так они и наловчились. Но вернусь к рассказу о Исосаари, при штурме которого полегло не меньше двух штрафполков. Такая тактика — посылать в бой обреченных, имела успех на суше. Волна атакующих с лопатами просто захлестнула бы батарею. Но дело было на льду, и эти полки просто потонули, провалившись под разбитый огневым валом лед. Штрафники, пытаясь спастись, даже скидывали рюкзаки и ботинки, хотя за потерю имущества им грозило строго наказание. Но в ледяной воде долго не побарахтаешься, и вскоре только черенки лопат остались плавать на поверхности.

Кое-кто из журналистов уже выходил, не дождавшись конца пресс-конференции. Видимо, не выдержали нервы. Но большинство отважно сидели и записывали откровения бывшего командира Красной Армии.

— Да он вообще никакой не Соколов. Мне рассказывали, что настоящего лейтенанта Соколова еще летом 41-го отправили в штрафную роту, где он сразу и погиб, а его документы отдали лейтенанту госбезопасности Андрееву.

— Как он смог управиться с большими орудиями? Да все в дивизии говорили, что он артиллерист, которого сослали в пехоту.

— Как тогда получилось, что "Соколов" стал осназовцем? А вы вспомните, что его жена, еще не успев доучиться в институте, сразу получила назначение в министерство иностранных дел. И не просто машинисткой, а помощником министра с отдельным кабинетом! Понимаете? Вы все знаете, что Молотов ночами ездил по Москве, затаскивая в машину студенток и даже школьниц. Но с этой стервой ему не повезло. Она от него получила все! И отдельную трехкомнатную квартиру в новом доме, а такие тогда давали лишь генералам. И высокую должность в министерстве. И личный автомобиль, тоже немыслимая роскошь в России. Но Молотов от нее так ничего и не добился, от чего был очень зол. Входя к Сталину, он, чтобы смягчить ярость, каждый раз дергал Поскребышева за волосы. Или других посетителей в приемной, например, Хрущева. Кстати, Никита именно из-за этого попросил потом перевода куда-нибудь подальше в Сибирь.

Зато, как только началась война, министр сразу шепнул, кому надо, и капитан артиллерии получил назначение на передовую. Хочешь, иди погибай, а хочешь, иди под трибунал. Но муж его пассии погибать не спешил, набрал себе команду сорвиголов, и постоянно возвращался живым. Его и против танковой дивизии бросали, и в тыл немцам, и в прорывы. Ведь Молотов сидел в Комитете Обороны, и имел немалое влияние на военных. Но ничего не помогало. Наоборот, постылый соперник все задания выполнял и перевыполнял. Понимаете теперь, почему несмотря на все лихачества Соколова, ему не давали звание Героя? Вот и в этот раз Молотов как только увидел, что немецкая оборона в Эстонии рассыпалась, так сразу отдал стоп-приказ, остановив наступление, а нашу дивизию бросил на финские батареи, надеясь что уж теперь-то погибнут все.

* * *

Капитан Мерила все-таки недооценил благоразумие командования. В генштабе сидели не дураки, и кое-кто все-таки озаботился возможностью перехода русских по льду, подготовив соответствующий план. Правда, раньше февраля незваных гостей с моря не ждали, и гарнизон Исосаари успели усилить лишь одним противотанковым взводом.

Командир последнего, младший лейтенант Виири, от назначения был не в восторге. Мало того, что пришлось покинуть пригороды столицы, где он успел обжиться, так ему еще предстояло с нуля оборудовать позиции не только для своих пушек, но и для всей батареи.

Задача была не из легких. Вместо прикрытия одного-единственного направления в узком дефиле, противотанкисты должны были защищать весьма протяженное побережье острова. Работы предстояло невпроворот, а исосаарцы, встретившие усиление скептически, помогать не спешили.

Самому майору Зиллиакусу заниматься малокалиберной ерундой было некогда, и все заботы о пополнении он свалили на своего адъютанта лейтенанта Корпи. Согласовав расположение огневых позиций, сперва на карте, а затем на местности, и завизировав план у комдива, лейтенанты принялись горячо спорить о размерах помощи, которую дивизион должен выделить противотанкистам. Бревен для обшивки стенок бруствера на дивизионном складе не имелось, лишних людей на острове тоже не было. Почти половина личного состава третьего прибрежного артдивизиона убыла на фронт, и командиры батарей предлагали не маяться дурью, а распределить противотанковый взвод по расчетам настоящих орудий, у которых один снаряд вести едва ли не больше, чем тридцатисемимиллиметровая пукалка.

Нарушать прямой приказ командования такой опытный офицер, как Зиллиакус, конечно, не стал, но и помогать тоже, предоставив Виири самому копошиться на своих позициях.

В итоге, к началу наступления противотанковый взвод успел только произвести трассировку позиций, углубить и выровнять орудийные дворики, да начать обустраивать брустверы. Никаких укрытий для орудия, противоосколочных ниш, бревенчатой обшивки, и каменной подушки оборудовать не успели.

Когда гарнизон Исосаари подняли по тревоге, Виири отправил одно орудие к южному берегу, где площадка была хоть немного оборудована, второе к западному, а сам метался между позициями и дивизионным КНП. Но вскоре первому орудию не повезло, оно попала под плотный огонь танков и было уничтожено вместе со всем расчетом.

Увидев покореженную пушку и лежащие вокруг нее в беспорядке темные кучки, полузасыпанные землей, вянрикки лишь тихонько выругался:

— Саатанан хелветти, а ведь могли бы успеть укрепить позицию и получше замаскировать.

Кого винить в случившемся, майора за пренебрежение обязанностями, самого себя за не проявленную настойчивость, или просто нехватку времени, Виири сам не решил, да ему в тот момент было все равно. Потрясенный мгновенной потерей половины своего подразделения в первом же бою, он как во сне рассеянно развернул лошадь и направился к последнему орудию, сосредоточенно следя за дорогой, плохо различимой в темноте.

О чем он в те минуты думал, артиллерист не смог бы сказать. Он лишь смутно помнил, что перед глазами вставали больше не лица расчета, а новенькое орудие, полгода назад изготовленное по шведской лицензии и торжественно переданное его взводу. Сам полковник тогда лично зачитывал приказ и вручал формуляры. Уж как вянрикки холил и лелеял свои пушечки, проверяя, чтобы все было вычищено и смазано. Он даже о расчетах так не заботился. Люди, если что, и сами могут о себе позаботиться, пожаловаться на проблемы, объяснить, что им не хватает. Пушка так не может, за ней пригляд нужен.

Едва получив под командование орудия, Виири самолично пометил банники, один для смазки ствола, а другой для промывки, чтобы их вдруг не перепутали. Все запчасти, принадлежности, инструменты, ремни и чехлы подверглись тщательной проверке. Каждая щетка, лопаточка, жестянка и даже суконки с палочками лично проверялись взводным для пригодности к использованию. У него пушки постоянно содержались в такой чистоте и исправности, что начальство всегда ставило его взвод в пример. Даже после длительных походов под проливными дождями на орудиях Виири нельзя было найти ни пятнышка ржавчины. Ведь ржавчина, как известно, есть результат химического воздействия небрежности личного состава на металл, а в образцовом взводе она не появляется. Но теперь эта холимая противотанковая пушка сгинула без пользы.

Остановившись у сарайчика, выделенного взводу для хранения вооружения, младший лейтенант непонимающе посмотрел на приоткрытые ворота. Ни пушек, ни людей в импровизированном артиллерийском парке не было.

Пребывание в растерянности продлилось лишь пару мгновений. Вспомнив все и мысленно чертыхнувшись, Виири встряхнулся и помчался к западной оконечности Исосаари, но второпях выбрал самый короткий путь, рядом с батареей "А", подвергаемой обстрелу. Ему казалось, что взрывы грохочут по всему острову, и нет разницы, какую дорогу выбирать. Но после очередной вспышки, сопровождаемой резким грохотом, мимо пролетел снежный вихрь вместе со срезанными ветками, а лошадь вдруг замедлила ход и повалилась на бок.

Когда в облаках появлялись просветы, пропускающие лунный свет, а поземка стихала, в бинокль можно было разглядеть силуэты танков, выскакивающих из-за торосов на открытый лед. Бронетехники, в училище и на курсах, Виири повидал немало — и на плакатах, и в учебных фильмах, и в кадрах кинохроники. Видел танки и вживую, оставшиеся как трофеи с последней войны. Но вот таких странных танчиков у Советов раньше точно не было. Скорее всего, это такое штурмовое орудие с неподвижной рубкой. Его калибр вянрикки определил уверенно — три дюйма, а вот какое там бронирование, угадать невозможно. У немецкой Штуги лобовая броня противоснарядная, но она не смогла бы так резво маневрировать, да и лед ее не выдержал бы. Выходит, тридцатисемимиллиметровому Бофорсу русская Штуга вполне по зубам.

Но проверить свою теорию вянрикки не удалось. Первый боевой опыт расчета оказался неудачным. Едва орудие открыло огонь, как его тут же накрыло ответным выстрелом крупного калибра. Все бросились врассыпную по щелям и минут пять лежали ничком, пока Виири не разрешил подняться.

Артиллеристы настороженно встали, отряхивая с себя снег и сухие листья, и поминутно пригибаясь от гула выстрелов. Настроение у всех царило подавленное. Лейтенант заверил расчет, что видел в бинокль поражение цели, но говорил не очень-то убедительно, и ему поверили только из вежливости.

Пушку наскоро осмотрели и зачехлили, раненых замкового со снарядным перевязали и отправили к фельдшеру, а убитого подносчика уложили под дерево.

Если орудие оказалось в порядке, то разбитому передку повезло меньше, а лошадь убило наповал крупным осколком. Повозочного вообще не удалось найти. Искать новый транспорт было некогда, и трое оставшихся солдат покатили орудие вручную, причем каждый еще тащил на плечах по лотку с тридцатисемимиллиметровыми патронами. Сначала пушку, увязающую в снегу, с трудом выкатили из подлеска на дорогу. Потом Бофорс покатили по накатанной колее, и дело пошло веселее, но к запасной позиции орудие снова пришлось тянуть через лесок, и тут даже младший лейтенант взялся за лямки.

Не такой уж дальний путь занял достаточно времени. Катить пушку было трудно, а висящие на заплечных ремнях тяжелые снарядные ящики били по спине. Однако, расчет успел вовремя.

Новая огневая позиция на северо-западной оконечности острова была расположена достаточно скрытно и замаскирована на совесть. Хотя для нее расчистили сравнительно узкий сектор обстрела, но он позволял контролировать подходы к пляжу западного побережья. Здесь танки противника могли выбраться на берег и через подлесок проехать к дороге, и они непременно попытаются это сделать. Но пока с этой стороны все было тихо, бои гремели гораздо мористее. Пока рюсси не подавят главные огневые точки, подходить ближе к берегу они не станут.

Едва отдышавшись, расчет быстро, но без суеты подготовил орудие к стрельбе, и, расстелив брезент, спокойно завалился на короткий отдых. Пока орудие себя не обнаружит, оно остается в безопасности. Да и вообще здесь пока что тихо. В переносном смысле, конечно. Чуть дальше к югу все грохотало и пылало, но солдаты, несмотря ни на что, дремали, плотно затянув уши своих ушанок. Пробудились они лишь когда по Исосаари вдарил чудовищный снаряд, до основания потрясший весь остров, отчего земля заходила ходуном.

— Неужто десант прорвался? — предположил заряжающий Песонен, молодой парнишка, пришедший в армию прошлой весной, когда призвали стразу два возраста.

— Ну да, а до того почему с Куйвассаари по красным не били? — усомнился капрал Сойни, пожилой резервист, призванный перед самой войной. — Это не по десанту долбят, а по нашим батареям.

И верно, пристрелявшись, двенадцатидюймовка стала молотить точно по финским позициям. Впрочем, для столь мощных снарядов точность особо и не требовалась.

Виири в спор не вмешивался. Удастся ли просочиться русской морской пехоте с юга или нет, но по тамошним крутым склонам танки не поднимутся. А у причала на северо-востоке стоят зенитки. Так что если танки захотят прорваться на остров, встречать их следует здесь.

Виири не зря ждал атаки именно в этом месте. Он высматривал в бинокль каждый торос и каждый риф в проливе, и, наконец, высмотрел. Из-за высоких скал, высившихся в проливе между Исосаари и Куйвасаари, показалась танкетка. Теперь, на близком расстоянии, ее можно было разглядеть получше. Штурмовое орудие двигалось зигзагом, быстро приближаясь к острову и явно выискивая подходящее место для въезда на берег. Фары не горели, но с правого борта светились выхлопные коллекторы, хорошо видимые, когда танкетка поворачивалась боком. Ага, значит мотор справа! Вот туда и будем бить. И на этот раз никто этот танк не прикрывает.

Орудийный расчет радости своего взводного не разделял. А ну как за первым танком выкатит целая армада? Вянрикки пришлось успокаивать командира орудия, вставшего к прицелу:

— Капрал, только попади. В отпуск пойдешь на неделю, или даже на две. Все пойдете! Только не дайте этому танку скрыться обратно за скалу. Пусть подъедет поближе.

Увещевание подействовало. И подносчики, и старый капрал успокоились. Из загнанной дичи они сами превратились в охотников.

* * *

Спрятавшись за отрогом скалы, Яковлев приподнял над камнем перископ-разведчик, снятый с машины, и, не торопясь, осмотрел берег, пытаясь разобраться в рельефе местности и обнаружить противника. Никаких признаков финнов, ни движения, ни огонька. Но заросший подлеском берег был идеальной позицией для противотанковой засады, и на месте финнов комдив обязательно поставил бы там противотанковую пушку. Есть же на этом проклятом острове зенитки, так почему бы им не занять позиции здесь? Сюда бы нашу пехоту, прочесать лесок, но пехотинцы далеко, а время не ждет.

Нырнув под брезент, закрывавший края боевого отделения, старлей вызвал по рации еще два артсамохода на подмогу, и указал мехводу направление движения:

Опытный заряжающий без команды дослал в ствол снаряд и доложил:

— Осколочным готово.

Ровный участок льда, лишенный укрытий, не давал никакой защиты, зато позволял разогнаться почти как по шоссе без опасения сорвать гусеницу или сесть днищем. Двухмоторка тихо гудела, сзади из-под гусениц вылетали сугробы, из выхлопных труб валил дым. Мехвод свое дело знал исправно, и через каждые тридцать-сорок метров менял направление движения. Но проклятая луна освещала лед, и самоходка виднелась как на ладони. Если среди деревьев притаилось в засаде противотанковое орудие, то машину могут подбить даже первым выстрелом. Вот до леса триста метров, двести пятьдесят, двести... и яркий всполох. Сам выстрел был неслышим из-за общей канонады, но удар снаряда услышал и почувствовал весь экипаж.

— Командир, что с машиной? — встревожено спросил наводчик младший сержант Макаров.

— Нам врезали, — коротко ответил Яковлев. — Гусеница справа повреждена.

Загребая левой гусеницей, самоходка быстро развернулась в сторону выстрела, но наводчик медлил, выискивая цель. Однако, низенький щиток Бофорса, задрапированный белый тканью, был почти невидим среди колыхавшихся ветвей. Яковлев не терял времени и поливал подозрительное место длинной очередью из пулемета.

Наконец, вспышка со стороны острова позволила наводчику точно найти цель, и он мгновенно нажал на спуск. Оба артиллериста промахнулись. Снаряд самоходки прошел над головами финнов, а бронебойная болванка с берега угодила в правую надгусеничную полку. Столкнувшись под таким острым углом, что кончик снаряда даже не коснулся брони, болванка отрикошетила, сорвав гайку с кронштейна, и влетела в короб вентиляции.

Ударная волна, отразившаяся от дульного тормоза, ударила по глазам, но Яковлев продолжал строчить из пулемета. Из боевого отделения слышались звон гильзы и лязг затвора. Расчет знал свое дело, и в настоящий момент в командах не нуждался.

* * *

Вянрикки был готов поспорить на что угодно, что второй выстрел не пройдет мимо, но одна из шальных пуль все-таки достала наводчика. Тот мужественно не отрывался от прицела, прежде чем схватиться за раненую ногу, но его рука дрогнула. А тут еще над головой просвистел снаряд, грохнувший где-то сзади среди крон деревьев, и вокруг зажужжали осколки, с громким чпоканьем ударяясь о землю. Впрочем, судя по сдавленному хрипу второго подносчика, не только об землю.

Оттолкнув наводчика, Виири сам прильнул к прицелу. Счет шел на доли секунд, кто опередит противника, тот и выжил. Разумеется, тридцатисемимиллиметровое орудие зарядили быстрее, а промахнуться с такого расстояния по неподвижной цели невозможно. Да и нужно было-то лишь восстановить наводку и довернуть ствол чуть правее. Готово! Выстрел раскатисто хлопнул, и блеснувшие на лбу самоходки искры доказали, что вянрикки не промазал.

Виири все расчитал правильно. Бронебойный снаряд без труда прошил не очень-то и толстый лобовой бронелист саушки, и угодил в моторное отделение. Вот только ничтожное заброневое действие малокалиберного снаряда не позволяло надеяться уничтожить боевую машину с одного выстрела.

Болванка, потерявшая начальную энергию, натолкнулась на массивную втулку тормозного барабана, отскочила от нее к коробке передач, а отрикошетив от последней, застряла в воздухоочистителе. Зато трехдюймовый осколочно-фугасный снаряд самохода, ударивший в грунт перед щитком Бофорса, смел взрывной волной бруствер, перевернул пушку и разметал ее расчет во все стороны.

* * *

— Сейчас я еще вкачу этому лахтарю! — возбужденно крикнул Макаров.

Яковлев, сменивший пулемет на бинокль, охладил пыл подчиненного:

— Орудие уже подавлено, так что поберегите снаряды. Боезаправка когда еще придет.

Короткий осмотр машины развеял самые худшие опасения. Ведущее колесо правого борта было цело, и требовалось только заменить поврежденные траки. Разбитые жалюзи вентиляции — пустяк, главное что трансмиссия цела. Ну, а что из фильтров масло вытекло на коврик на полу отделения управления, так то дело житейское.

Тем временем подкатили вызванные на помощь два самохода, и комбат пересел к ним, сразу коротко проинструктировав:

— Смотрите, там тянется полоска пляжа, а левее просвечивает просека. Там наверняка дорога, и финн охранял подходы к ней. Сначала идем без света на первой передаче и малых оборотах. Как только окажемся на дороге, включаем фару, и дальше едем спокойно, как у себя дома.

* * *

— Механизмы стоп!

Отдав последнюю в этом бою команду, Авдеев шумно выдохнул. Его плечи поникли, как будто он таскал на них тяжеленные снаряды, и мой ординарец, чуть пошатываясь, полез наверх, отдохнуть и вдохнуть чистого воздуха. К этому времени в бронебашне, несмотря на вытяжку, уже было трудно дышать, а снаружи дым успело унести ветром. Да и жара стояла почти как в финской сауне. Заряжающие, пощелкав тумблерами и отключив управление, тоже потянулись к выходу, и вскоре почти весь самозваный расчет орудийной башни выбрался на крышу, наслаждаясь относительной тишиной и свежим прохладным воздухом.

Увы, все хорошее обычно кончается быстро, и наш крупнокалиберный переполох не стал исключением. Мы потратили гораздо больше времени на освоение орудий, чем на саму стрельбу. Сначала накрыли ближнюю батарею финнов, но не успели перенацелиться на командный пункт Исосаари, как дальняя батарея начала лупить по нашей башне.

Хорошо, корректировщики не растерялись и точно дали целеуказание. Вернее, они точно указали азимут, а вот с дальностью нам пришлось повозиться. Уж очень пологой была траектория на столь мизерной для обуховок дистанции, да и разметка вертикального прицела в градусах сбивала с толку. И вот, меняешь угол прицела всего на одну десятую градуса, и снаряд ложится метров на двести дальше. И это на ровном месте. А с неровным рельефом Куйвасаари нельзя было угадать, снесет ли снаряд очередную сопку, или перелетит и упадет в километре за ней. Тут уже требовались длительные расчеты и точные карты местности.

Но так как рассчитывать сложные параметры стрельбы мы не умели, то просто понемногу увеличивали угол возвышения ствола. Прицел меняли крайне осторожно, с перестраховкой. Ведь если перестараться, то снаряд просто перелит холмы и взорвется на льду, а там могут быть наши. Поэтому первый выстрел по новой цели лег с большим недолетом, но зато попутно снес какое-то мелкое орудие, оказавшееся всего в десятке метров от эпицентра взрыва. Эту подробность я, правда, не видел, но зато корректировщик все хорошо разглядел. Он продолжал спокойно нас подбадривать, хотя башню, на которой он сидел, снова сотрясло касательным попаданием.

Второй выстрел всего лишь чуть-чуть не дотянул до капониров шестидюймовок, но зато накрыл финские позиции огромным облаком вонючего дыма и темной пыли. Целую минуту противник не мог ни заряжать, ни стрелять, а мы за это время перезарядили орудия и тщательно поправили прицел. Мы рассчитывали, что снаряды упадут с тыла артиллерийских позиций, где орудийные дворики не защищены траверсами, и наш расчет удался. Накрыв шестидюймовую батарею дуплетом, причем наше левое орудие брало прицел чуть дальше, а правое чуть ближе, мы поспешили перенацелиться на самую дальнюю позицию, где стояли десятидюймовки.

Что творилось на позициях шестидюймовок, догадаться было нетрудно. Расчеты частично ранены, частично контужены, и все без исключения оглушены. Все завалено землей, камнями и целыми деревьями, а орудия посечены осколками. Пока выжившие придут в себя, соберутся, осмотрят пушки, приведут их в порядок и организуют стрельбу, стрелять уже будет поздно.

К этому времени я уже приноровился управлять батареей, и все пошло как по маслу. Оказывается, огонь непрямой наводкой не такой уж и сложный... если требуется вносить лишь небольшие корректуры. Да и стрельба ведется параллельным веером, что значит, одной головной болью меньше. Опять-таки, поправки на величину уступа тоже нет, ведь оба ствола находятся в паре шагов друг от друга. А главное, неточность пристрелки мы компенсируем могуществом боеприпасов. Если у легкой 122-мм гаубицы эффективный радиус поражения составляет метров тридцать, а разлет осколков в десять раз больше, то что уж говорить о двенадцатидюймовке. И если на мягком грунте снаряд еще мог бы зарыться в землю, уменьшив радиус поражения, а то и вовсе пшикнув камуфлетом, то на скальном грунте острова такого конфуза не произойдет. К тому же, прибрежный батальон, базировавшийся на Исосаари, занимал большую территорию, на которой располагалось множество построек. Так что куда бы мы не попали, ущерб врагу гарантирован.

И вот, доворачиваем башню чуть влево, оба горизонтальных наводчика увеличивают угол возвышения на двенадцать сотых градуса, и снова дуплет. Наши десятидюймовые конкуренты на Исосаари торчат под открытым небом, защищенные лишь щитками, и при обстреле с тыла расчеты просто сметает огнем.

Следующим залпом мы хотели еще раз пройтись по уже подавленным батареям, но корректировщик остудил наш пыл, предупредив, что бой переместился на остров. Вскоре командование подтвердило информацию. Наши бойцы смогли просочиться через позиции финнов в глубь их обороны, и нам приказали прекратить огонь.

Мне даже стало немного обидно за нашу батарею. Еще бы пехотинцы не взяли остров, с нашей-то крупнокалиберной поддержкой! Но они могли бы и подождать еще чуток, чтобы дать мне настреляться всласть.

Правда, получив ответ, что первое и второе орудия заряжены, командование все-таки поставило новую огневую задачу — уничтожить позицию зенитных орудий на северо-восточной оконечности острова.

Итак, раз уж пушки все равно заряжены, то они все-таки сделают еще по одному выстрелу. Но сначала, собрав консилиум в составе меня, Леонова, Авдеева и Рябинина, мы долго возились с картой, определяя поправки дальности и направления. Тратить драгоценный снаряд впустую не хотелось, и данное башней целеуказание мы тщательно проверяли, для чего даже пошли на центральный командный пост. Там имелись большие карты, целлулоидные круги, хордоугломеры, циркули, масштабно-прицельные линейки и прочие инструменты для расчета дирекционного угла. Прикинув и так, и эдак, наш консилиум пришел к выводу, что с направлением корректировщик не ошибся, и для наводки орудия осталось всего лишь рассчитать угол возвышения.

Проблема заключалась в том, что траектория снаряда была слишком уж настильной, а рельеф Исосаари слишком холмистый. До сих пор наши цели располагались по гребням высот, и точка падения находилась почти на горизонте орудия. Поэтому с каждым выстрелом мы вводили лишь небольшие поправки, ведя пристрелку при малом смещении. Но новая цель, расположенная на причале, находится не просто далеко от предыдущих, но и намного ниже, почти у самого уреза воды. А с нашей чудо-пушкой стоит ошибиться метра на полтора, и снаряд улетит на километр дальше. А мог и вообще не долететь, если его полет прервет какой-нибудь холмик, встретившийся по пути.

По-хорошему, при стрельбе на такую мизерную дистанцию заряд пороха следовало брать половинный, чтобы траектория стала крутой. Но об этом я сразу не подумал. А если потом спросят, скажу, что это специально, чтобы разбивать бетонные капониры.

Итак, для тщательного расчета и таблицы, и карты, и инструменты в наличии имелись. Все подаваемые команды в бланк записи стрельбы Авдеев тоже вносил, а результаты были отмечены мной на полевой карте. Высота артиллерийской башни над уровнем моря и превышение линии огня тоже известны. Вероятным отклонением снаряда вообще можно пренебречь. Все-таки массивный станок орудия и забетонированное основание обеспечивают в разы лучшую кучность боя, чем у полевой артиллерии.

В общем, проблема решаема, в смысле, поддается исчислению. Вот только имеется одна закавыка — микрокалькуляторы человечество еще не изобрело, а пользоваться логарифмическими линейками в мое время уже не учили. Одну такую линейку Леонов бережно протянул мне, и пришлось сделать вид, что я размышляю над картой.

Наша главная надежда, самоходчик Рябинин, за дело браться тоже не спешил. Он ворчал и недовольно жаловался на дурную систему с нарезкой вертикального прицела в градусах, вместо тысячных. Вот что стоило разлиновать прицел так же, как на всех нормальных орудиях?

Но постепенно дело все-таки сдвинулось с мертвой точки. Для начала мы рассчитали по карте топографическую дальность до последней пораженной цели. Сравнив ее с исчисленной дальностью, полученную по установкам прицела, высчитали метеобаллистическую поправку. Ну, а зная и дальность до причала и превышение орудия над целью, искомый угол возвышения ствола по таблицам нашли. Впрочем, раз угол получился отрицательный, то это уже не возвышение, а снижение. Но, хотя подготовка исходных данных на этом закончилось, самое трудное было рассчитать, не пересечется ли траектория снаряда с холмами.

Дружно покумекав, все-таки одна голова хорошо, а четыре лучше, и проверив два раза вычисления, мы в итоге пришли к выводу, что холма никак не миновать, о чем тут же и сообщили на вышку. Корректировщик немедля связался с командованием, доложив, что цель находится в непоражаемом пространстве, и оно нашло взамен новую, не менее ценную. Скопление противника обнаружилось как раз у той высоты, которая нам мешала, так что даже не пришлось делать новые расчеты.

Вскоре башня совершает новый неспешный доворот влево, а Рябинин, отстранив Шитова от табурета вертикального наводчика, лично выставил установку угломера. Он, буквально не дыша, медленно крутил маховичок тонкой наводки, установив нужный угол склонения. Удовлетворившись результатом, сержант взялся за маховик подъемного механизма и начал его крутить в направлении, помеченным надписью "lasku", пока не придал стволу нужный угол.

Результат выстрела для артиллеристов-самоучек получился просто идеальным. Недолет до указанной точки составил каких-нибудь полсотни метров, что было фатальным для любого противника, не успевшего спрятаться в укрытии. Последний же выстрел угодил точно в яблочко, и будь там даже блиндаж, он бы никого не спас.

Это было всего минуту назад, а сейчас, приходя в себя после необычного боя, которого никому из сухопутчиков доселе не удалось испытать, мы просто устало стояли, обозревая окрестности и тихонько разговаривая. Правда, со стороны могло показаться, мы орем благим матом, но все потенциальные слушатели в радиусе сотен метров тоже были оглушены и при разговоре переходили на крик.

Конечно, по уставу требовалось не отдыхать, а скорее смазать стволы, пока они не остыли, а потом почистить. Ну да подождут немного. Мы же все-таки продували орудия, а остывать они будут долго. А поручим чистку... да хотя бы штрафникам. Но не сейчас, а чуть позже, когда нам подтвердят, что услуги двенадцатидюймовок больше не требуются. Поэтому перегрузочики пока остаются внизу, на дне каземата. Белов с нами тоже поднялся проветриться, а Еремин сам напросился остаться на месте командира батареи для связи.

И вот, отложив на время все хлопоты, я оглядывал в бинокль окрестности, рассматривая мельтешение огоньков на Куйвасаари и высматривая подкрадывающихся с моря финских лыжников. Замполитрука Михеев рассеянно крутил трофейную сигарету, размышляя, позволить ли себе закурить по особому случаю, или же стойко продолжать борьбу с курением, по примеру командира. Авдеев тяжко вздыхал, думая о своей Наташе, оставшейся в тылу. Леонов, не отрываясь, рассматривал в бинокль Луну, появившуюся в разрыве облаков. Эх, романтик. Я тоже когда-то увлекался астрономией, но сейчас не до астрономических наблюдений.

Самоходчики же, попав в необычную компанию, робко смолили самокрутками и рассматривали трофейную форму, которую мы не удосужились снять. Рябинин с вожделением рассматривал наши бинокли, и, после недолго раздумья, задал волнующий его вопрос:

— А вам, товарищи командиры, немецкие Цейсы выдали на время, вместе с формой, или же их можно трофейщикам, кхм, не отдавать?

— Цайс, — поправил Леонов, оторвавшись от созерцания земного спутника. — Так звучит по-немецки. А вообще, нам в виде исключения разрешили оставить трофейное вооружение. Винтовки там, пулеметы, орудия, ну и снаряжение заодно. Сначала временно. Думали, пока израсходуем боеприпасы, нас к тому времени снабдят уже своим оружием. Но как дивизию бросают в бой, так она непременно идет в наступление и все время собирает все новые и новые трофеи. Так что недостатка в боеприпасах и в снаряжении у нас нет.

— И что, правду говорят, будто Цайсы лучше показывают, чем отечественная оптика?

Алексей смущенно потер переносицу, и, взяв у Михеева полевой бинокль, начал сравнивать его со своим немецким:

— Вот возьмем наш обычный Б-6, хоть московского завода, хоть ленинградского, и немецкий "шесть на тридцать Карл Цайс". Все параметры у них одинаковые: Размеры линз, увеличение, поле зрения, усиление света. Все оптические характеристики один к одному. Показывают тоже совершенно одинаково. В этом байки врут. По качеству к нашим никаких претензий нет. Но... вот возьми-ка в руки.

Рябинин взял протянутые бинокли, взвесил их на ладони, и понимающе вздохнул:

— Наш вдвое тяжелее.

— Верно, — подтвердил Алексей. — Вес Б-6 почти в два раза больше. Долго держать его рука устанет. Но один Цайс мы вам официально передадим, ведь вы все-таки приданное нам подразделение.

Рябинин, получив обещание, повеселел, а Леонов только вздохнул, признавшись, что сам хотел бы затрофеить логарифмическую линейку.

— Тут на ЦКП их столько — и инженерные, и штурманские. Причем, инженерные германского производства, самого высокого качества. Вот это действительно сокровище! Да только на всех проставлен инвентарный номер. Эх, а я бы после войны доучивался в институте и считал на них.

— После войны появятся электронные калькуляторы, — пообещал я, — а логарифмические линейки можно будет выкинуть.

— Зачем же их выкидывать, — раздался целый хор возмущенных голосов. — Ведь на них так удобно считать.

Я предпочел не развивать неудобную тему, а Леонов снова переключился на космос:

— Вот бы взять телескоп с вышки управления огнем. Там на Луне столько интересного: Таинственные моря, горные цепи, с одной стороны освещенные солнцем, а с другой скрытые мраком. И все это испещрено кратерами — большими и маленькими.

Эх, романтик ты неисправимый, Лешка. Если бы не война, пошел бы, наверно, в науку.

— Только представьте, — вдохновлено расписывал Леонов красоты внеземного мира, — много миллиардов лет на Луну падали метеориты и астероиды, постепенно покрывая ее кратерными кольцами, которые еще и накладывались друг на друга. На Земле следы космических ударов стирают дожди и ветра, но там атмосферы нет. Вот наш небесный спутник астероиды постепенно и изрыли кратерами.

— Вообще-то, — нравоучительно заметил я, — почти все огромные кратеры на Луне появились практически одновременно. Это случилось во время Поздней тяжелой бомбардировки четыре миллиарда лет назад. — Тоже мне астроном-любитель, даже таких элементарных фактов не знает.

Бойцы разом примолкли, обдумывая услышанное, и в наступившей относительной тишине, почти не прерываемой трескотней выстрелов, я продолжал изучать окрестности. Наблюдатели наблюдателями, но следует лично оценивать обстановку, благо, погода позволяет. Морозец пощипывает, но не сильно, лишь сгоняя сон.

Тишину нарушил Еремин, поднявшийся с докладом об обстановке на Исосаари. Успешное продвижение пехоты и танков, обеспеченное, между прочим, и нашим артиллерийским огнем, сделало наше пребывание на батарее ненужным. Этой ночью команды вызова огня уже не последует. Конечно, зачистка большого острова продолжится, как минимум, весь следующий день, но уже без нашего участия.

— Поздравляю, товарищи бойцы и командиры, — первым сориентировался Михеев. — Поставленная перед полком задача выполнена.

Все разом повеселели, и Белов шутя начал подтрунивать самоходчиков:

— Ну что, самоходы, какая пушка лучше? Ваша трехдюймовая, или наша, — боец широко развел руками, показывая, как минимум, шестидесятидюймовый калибр. — Ваши-то всю ночь палили без толку, а наше сделало пару выстрелов, и для лахтарей бой разом и закончился.

— Если бы ваше орудие, из которого мы научили вас стрелять, было чуть подвижнее, — не остался в долгу Рябинин, — то ему бы цены не было. А то ж его с места не сдвинуть. Это как футболист, которому нельзя с места сойти. Много от такого толку? А вот наш комбат Яковлев на "Сухарике" спокойно заехал на Исосаари, и там забил финнам голя.

— Да и покинуть огневую позицию до начала ответного обстрела ваша батарея не может — резонно добавил Шитов. — Вот начнется артналет, и... Так что самоходка, как ни крути, но получше.

Бойцы еще немного позубоскалили, и самоходчики отправились к своей машине. Стрельба стрельбой, а задачу боевого охранения острова их экипажу никто не отменял.

— Надо же, нашу двенадцатидюймовочку обхаяли, — возмутился им вслед Белов. Вы, тащ командир, как считаете, что лучше?

— Моя пушка мне очень нравится, но с собой ее не заберешь, вот что плохо. Но самоходки тоже, можно сказать мои. Вот кто предложил их строить?

— И кто же? — полюбопытствовал Михеев.

— Ну, собственно говоря, первым предложил Наркомтанкпром, — признал я. — Но без моей поддержки там бы еще долго доказывали необходимость выпуска самоходных орудий.

Вокруг остались только свои, и можно было пооткровенничать:

— Мало того, без меня бы конструкторы еще долго перебирали варианты компоновки. Они же сначала хотели соединять два двигателя по параллельной схеме, да еще поставить ведущие колеса сзади!

— И как бы машина работала с двумя несинхронными коробками передач, — усомнился Леонов.

— Вопрос риторический, — пожал я плечами. — Но конструкторы должного опыта еще не имели и потому действительно пытались синхронизировать работу двух двигателей и коробок передач.

Люк башни снова открылся, прервав мои откровения, и Еремин тревожно доложил, что получена шифровка из дивизии.

Пока посланный за шифровкой Белов бегал на башню к радисту, мы начали гадать, что же нам теперь поручат:

— Продолжим наступление! Еще один натиск, и возьмем вражескую столицу на штык. Тогда и войне с белофиннами конец, — оптимистично предположил Михеев.

Авдеев пессимистично хмыкнул:

— Скорее, ожидается финское контрнаступление, и мы будем держать здесь оборону. Это же очевидно!

— А может там приказ перенацелить наши двенадцатидюймовки на Хельсинки, — робко предположил я. — Там же столько военных объектов. Вот и поставят нам новую задачу уничтожить... да хоть ставку Маннергейма.

— Она расположена в Миккели, это километрах в двухстах отсюда — уточнил Леонов. Сам он гипотез не выдвигал и только хмыкал, выслушивая наши предположения, да задумчиво посматривал на вспышки со стороны Исосаари, где добивали остатки финнов.

Увы, но ошиблись мы все трое.

Глава 10

Когда приказ расшифровали, стало ясно, что теперь нам всем не будет ни сна, ни покоя. Меня назначили временным комендантом острова. Точнее, это я предполагаю, что временным, но в приказе это слово было опущено.

В тот момент, когда мы ошарашились этой новостью, я еще не понимал, сколько неприятностей несет эта коварная должность, хотя и подозревал, что ничего хорошего от нее ждать не приходится. Однако еще до рассвета мне пришлось хлебнуть лиха полной мерой.

Да и не только мне. Замполитрука Михеев автоматически становился военком острова, и такой карьере он был явно не рад. Авдеев превратился в адъютанта коменданта, и на него свалилась куча обязанностей. Если бы он только знал наперед, что его ждет, то немедля связался с особистом дивизии, а то и с самим комдивом, и попросил бы сменить нас.

Вот как же нам было хорошо до этой минуты. Задача роты крайне ясна — оборонять остров. Огневые позиции распределены, наблюдение организовано, маскировка проверена, кухня в наличии, есть где отдохнуть и обогреться. Что еще надо? Лично нам больше ничего, а вот командованию приспичило наслать на наш остров неисчислимые бедствия.

Но резоны для этого имелись. Когда мы шли в наступление, предполагалось, что полковые тылы плетутся где-то далеко сзади, а дивизионные частично рассеяны по льду, частично прячутся на Гогланде, а некоторые и вовсе остались на континенте. В принципе, так и было. Но как только забрезжил успех операции, командование приняло решение полностью перебазировать тылы на острова. Но так как на Исосаари все еще прятались вражины, и зачистка закончится, в лучшем случае, завтра к вечеру, то всех тыловиков направили прямиком на мой Сухой остров.

Первой примчалась кинопередвижка нашего дивизионного клуба. Война-войной, а план по демонстрации кинофильмов выполнять и перевыполнять нужно, что наш кинотехник товарищ Тарасов прямо и заявил коменданту, то есть мне. Узнав, что в островном офицерском клубе уже все готово для киносеанса, Тарасов повеселел. Он лишь попросил помочь ему улучшить светомаскировку помещения, которую тыловые финны делали откровенно халатно.

Следующим гостем оказалась санпередвижка во главе с фельдшерицей, и очень кстати. Поток раненых с Куйвасаари не прекращался, и врач в импровизированном госпитале не успевал всех принимать.

Не менее полезной оказалась и передвижная хлебопекарня, привезшая ноу-хау нашей дивизии — самодельную мельницу, смонтированную прямо в кузове полуторки. Её соорудили еще летом, до моего появления в дивизии, хотя молва уже приписала это изобретение мне. Сможет ли пекарня накормить свежим хлебом всю дивизию, разбросанную по морю, сказать не берусь. Но нашей роте горячий хлеб прямо из печи точно достанется.

Отлично! В графе "хлебообеспечение острова" можно мысленно поставить галочку.

От санпередвижки ненамного отстали дезинсекторы, сразу безапелляционно заявившие, чтобы я не смел отпираться. Они, дескать, все знают про наличие на острове большой финской сауны, и потому не стали брать с собой сборно-разборную баню.

Конечно, отпираться я и не думал. Это даже здорово, что у сауны теперь появятся ответственные за нее банщики, проводящие санобработку личного состава. А вот что было совсем не здорово, так это появление передового отдельного армейского артсклада. Тот факт, что артсклад стал передовым в самом буквальнейшем смысле слова, далеко опередив дивизионный артполк, командование не смущал.

Пришлось вызвать на разгрузку снарядов весь личный состав роты, не задействованный в караулах, и успевший подремать хотя бы пару часов.

Бойцы валились с ног и мечтали отдохнуть, но назло им на острове высадился целый десант начпродов, от дивизионного до полковых. Не сумев организовать питательные пункты на пути следования дивизии, да и где их располагать в открытом море, начальники продфуражного снабжения кинулись исправлять упущение. Они затребовали от коменданта блиндажи с отеплением, чтобы предохранить продукты от действия как противника, так и мороза. Ну и от хищений, разумеется.

Комендант в моем лице оказался в затруднении. Понятно, что в замерзшем виде продукты выдавать не положено, но кладовки на Куйвасаари были рассчитаны, максимум, на маленький дивизион, а не на дивизию. Кроме того, продукты мало просто хранить, их еще желательно приготовить. А начпроды уже грозили военкому острова прокурорской проверкой, если мы воспрепятствуем организации пусть не трех-, но хотя бы двухразового горячего питания.

Препятствовать организации пищеблоков мы не собирались, но вопрос оказался непростым. Учитывая, что пленных финнов у нас никто не соизволил забрать, а госпиталь все расширялся, помещение для приема пищи наши питатели выбрали в финском офицерском клубе, уже занятом под клуб дивизионный. Конфликт пищи духовной и пищи телесной, к счастью, разрешился быстро. Было решено совмещать принятие того и другого вместе, так что выгонять на мороз никого не пришлось.

Уладив спор, я потопал к причалу, куда подъезжали все наши гости, в тайной надеже, что они закончились. Увы, но ящик Пандоры, щедро выданный комдивом нашему маленькому острову, только-только начинал открываться.

Когда из очередного причалившего грузовика выскочило четверо человек, я не сразу разглядел, что это приехала полевая касса Госбанка. Но мой ординарец, которому приходилось заниматься скучными документами, сразу узнал пришельцев и кинулся им наперерез, возмущенно размахивая руками:

— Товарищ Либман, куда вы со своей кассой? Да куда же вы свой сундук тащите? Остров на переднем крае обороны! Здесь скоро начнутся обстрелы и налеты.

Кассир скользнул взглядом по немецкому мундиру, который Авдеев так и не снял, и устало ответствовал:

— И вам доброго утра, товарищ Авдеев. Только молодой человек, пожалуйста, не шумите так. Не знаю вашего настоящего звания, но вся дивизия таки говорит, что в Москве у вас денежный аттестат начсостава ГБ. Но если вы не знаете, то я вам скажу, что кубиков у меня не меньше, а в ЧК я служил, еще когда вы под стол пешком ходили. Так что слушайте меня внимательно. У нас здесь оборотная касса, а это больше миллиона рублей; карточки вкладчиков; бланки вкладных книжек; облигации госзайма. Так что простите великодушно, но выделите уж подходящее помещение для работы ПКГ. А мой, как вы выразились сундук, я уже выносил из окружения, не потеряв ни одного потрепанного червонца (* в августе 1941г, когда 179сд выходила из окружения). Если надо, вынесу снова.

Я и сам не так давно работал программистом в банке, но о работе финансовой системы в докомпьютерную эпоху знал лишь в общих чертах, а об организации фронтовых касс еще меньше, поэтому прямо спросил у коллеги, что конкретно от нас требуется.

Товарищ Либман ломаться не стал и охотно высказал свою скромною просьбушку:

— Товарищ Соколов, извините, что мы так без приглашения, но нам от вас ничего-то и не нужно. Только выделите уголочек для кассы, да местечко для ночлега, и света немного электрического, а он у вас есть, да в бане раз в месяц помыться. А еще немножко воды питьевой и в вашей столовой хоть чуть-чуть покушать. Вы думаете, мы в госбанке мед ложками хлебаем? Так я вам все выложу начистоту! Мы три недели так мотались с обслуживаемым соединением, что нас ни разу не успевали поставить на довольствие. Это же нужно снимать на кино! Мы питались так, что дай бог нашим врагам кушать не больше. У нас в супе и пшенинки было не найти. Мы видели хлеб, но ели его исключительно глазами.

— Вас понял, коллега, — прервал я разглагольствования кассира, который подобно Остапу Бендеру был столь же красноречив, как и голоден. — Разве можно отказать в такой пустяшной просьбе.

Начальник кассы, совсем еще молодой парень, годившийся кассиру в сыны, уловил момент и протянул адъютанту коменданта стопку аттестатов и рапорты о постановке на котловое и вещевое довольствие. И как, спрашивается, нам все это бумаготворчество оформлять?

Паша сник, поняв, что спор проигран, и пообещал предоставить кассе самое, что ни на есть, замечательно помещение: Убранное-прибранное, чистое-пречистое, где все сияет-сверкает, с электричеством, водопроводом и даже канализацией.

— Пойдемте, товарищи банкиры, — поманил Алексей кассиров, — там таки есть, на что взглянуть. Я даже не знаю, какая там площадь, но очень много.

Проводив крытую полуторку к батарее, где в подземных галереях можно было спрятать хоть десяток полевых касс, ординарец, подгоняемый нехорошим предчувствием, поспешно вернулся обратно. И вовремя. К этому времени облака совсем рассеялись, и при свете луны стала видна зловещая вереница грузовиков, тянущаяся от горизонта к нашему маленькому острову.

Первым делом нам подкатили каверзный подарочек в виде батареи сорокапяток. Нет, сами пушки были в исправности, и к ним прилагалось аж по три боекомплекта. Но вот незадача — пушкарей забрали на усиление артдивизионов взамен выбывших из строя. Во время боя стоявшие на открытом льду расчеты секло осколками, и потому весь личный состав малокалиберной батареи, остававшейся в резерве, раскидали по разным подразделениям. Ну а пушки подарили мне, рассудив, что уж с ними моя рота легко управится. Ага, управится... если других дел не будет. Но у нас и так финских орудий девать некуда, а тут еще за сорокапятки отвечай.

Следующей в наш теремок подкатила всего лишь автолавка, не выдвигающая никаких особых требований. Армвоенторг рассчитывал занять первое место на фронте, правда не знаю, на каком, они тут все перемешались, и от нас требовалось всего лишь не мешать торговле. Но за лавкой, к моему вящему неудовольствию, прибыла полевая почтовая станция. Разумеется, почте на фронте всегда страшно рады, но размещать станцию буквально на передовой, это не лучшая идея.

В подтверждение моих мыслей как раз в этот момент шальной снаряд, прилетевший с какой-то дальней батареи, разорвался недалеко от острова. Донельзя довольный счастливым случаем, могущим разогнать всех посетителей, я не без злорадства наблюдал за реакцией почтовиков. Младшие приемщицы почты, набранные из вольнонаемных, тихонько взвизгнули, старшие приемщики закрутили головами, пытаясь разглядеть, откуда стреляют, и лишь почтальон, регулярно появляющийся на передке, и знающий об обстрелах все, спокойно затягивался самокруткой.

Но случайный снаряд лишь подстегнул почтовиков, и они ринулись к бункеру, где им отвели для размещения половину Центрального командного поста батареи.

Вслед за ними в казематы отправилось и финансовое довольствие 259-го полка во главе с начфином. К последнему вопросов не возникло. Как-никак, именно к нему относился батальон Бочкарева, помогавший нам захватывать остров. Но когда заявился и начальник финансового довольствия артполка, я уже начал упрямиться, не желая пускать посторонних. Однако появление нескольких десятков грузовиков, приехавших за раненными и пленными, несколько смягчило мою позицию.

Пункт сбора пленных был назначен на Гогланде, и возвращавшиеся порожняком машины командование завернуло к нам, чтобы избавить остров от лишних ртов. Таким образом, мы смогли полностью очистить казематы и казармы от финнов. Из соображений безопасности пленных грузили всего по несколько человек в кузов, но места хватило всем. На радостях я принял следующих гостей довольно радушно, тем более, что это уже было ПФС нашего полка. Товарищ Водянов обрадовался не меньше, но предупредил, что места им понадобится много:

— У нас по плану намечен совместный выход в часть работников госбанка, финансовых отделов и полевой почты. Мероприятие согласовано с начальником финансового отделения соединения. Кроме того, дивизионный начфин по графику должен провести учебу со всеми финработниками частей дивизии по изучению приказов и директив, касающихся финансового довольствия, а также провести анализ недочетов, выявленных ревизиями.

Финотделение долго себя ждать не заставило, и вскоре на острове высадился целый десант финансовых органов во главе с начфином дивизии товарищем Голощаповым. Похоже, бывший финский остров становится настоящим финансовым центром Балтики. Ну чем не повод для каламбура?

Прокуратура, которой нам недавно грозили, прибыла тоже, вместе с особым отделом, трибуналом и редакцией дивизионной газеты. Потеснив немного финансистов, все эти подразделения тоже втиснулись в казематы, разложили имущество и дружно направились в столовую, снова вернувшуюся из офицерского клуба на место. Тот факт, что повара к нам пока не прибыли, а столовая до утра вообще-то работать не обязана, никого не смущал.

Распрощавшись с прокурорами и утерев пот со лба, я уже собрался вздремнуть полчасика, но тут с совершенно убитым видом подбежал Алексей и, тяжело дыша, показал куда-то в темноту:

— Там этот прибыл, как его, лейтенант Асеев.

— Не слышал про такого, — удивился я. — Кто таков?

— Техник-интендант второго ранга, наш новый начальник подвижного склада имущества, — отрапортовал Леонов. — Да вот он как раз идет.

Еще один склад? У меня появились смутные предчувствия чего-то очень нехорошего, и они не обманули. Лейтенант — интендант сразу взял быка за рога:

— Вы комендант гарнизона? У меня задача организовать и замаскировать на острове ДОП и срочно передислоцировать тылы.

— Какой еще ДОТ? — не расслышал я.

— Не ДОТ, а ДОП, — поразился моему невежеству интендант. — Дивизионный обменный пункт, куда доставляются дивизионное имущество.

Естественно, я тут же запротестовал, что столько складских помещений на островке не найдется, но Асеев заверил, что вещевой и обозно-хозяйственный склады будут размещаться на грунте. А дивизионные артиллерийско-ремонтные мастерские и медсанбат пока остаются на Гогланде. Уж слишком наш островок мал для размещения всех тыловых служб.

Ну спасибо, хоть кто-то заметил этот очевидный факт. Однако, я все-таки сделал попытку отфутболить ДОПы подальше, и невзначай поинтересовался, не слишком ли близко обменный пункт к линии фронта?

— Я все проверял, — уверенно заявил Асеев, — до финского берега километров десять. Как раз по нормативам.

Осталось лишь махнуть рукой и заняться следующим неотложным делом, причем тоже абсолютно незнакомым. Так как столовая, призванная питать множество подразделений, висела на коменданте, то утверждать раскладку и меню приходилось тоже мне. И спасибо еще, что на финской кухне пока хватает своих продуктов, ибо для получения припасов от продфуражного отделения требовалось составить строевые записки всего гарнизона. Авдеев сейчас над ними усиленно корпел, но было ясно, что списки личного состава скоро снова пополнятся. Да и поваров тоже надо найти. Пока в столовой справляется усиленный наряд по кухне, но чтобы регулярно кормить такую ораву, нужен целый взвод. К тому же, как выяснилось, красноармейцы просто не имеют права самостоятельно готовить для гарнизона из подотчетных продуктов. Из неучтенных трофейных еще можно. Но если, допустим, нам выделят по накладной кусок мяса и боец просто попытается его взвесить, то это уже подсудное дело.

А если мы что-то нарушим, то прокурор — вот он, за ним далеко ходить не надо. И возьмут нас всех, как выразился Паша, "на цугундер".

Впрочем, после принятия горячей пищи наши высокопоставленные гости острова объявили благодарность коменданту и даже пообещали представить к награде. Секретарь прокурора товарищ Кикудинов чуть позже действительно показал мне представление на орден. Правда, не за взятие острова, а за "недопущение срыва питания в период наступательных действий, несмотря на исключительно напряженную боевую обстановку, отдаленность от баз снабжения, растяжку тылов, бездорожье и погодные условия".

Впрочем, надо признать, что все службы не зря так спешили обустроиться и переправить свое имущество. К этому времени, как и обещали синоптики, западный ветер сменился северным, и уже ощутимо веяло холодом.

После сильнейших новогодних морозов, продержавшихся на Балтике всего дня три, погода на время смягчилась. Когда мы выдвигались на Гогланд, воздух днем прогревался до нуля, и лишь ночью морозило. Но сейчас с севера идет холодный фронт, и днем температура упадет до минус двадцати, а держаться суровые морозы будут, по крайней мере, неделю. А самое неприятное, это улучшение видимости. Сначала перед холодным клином возникают мощные облака со снегопадами, надежно укрывающие нас от наблюдения с воздуха. Но после прохождения приземного фронта давление быстро растет и наступает прояснение. Ну а нам улучшение видимости сулит лишь одни неприятности от воздушной разведки противника.

А ведь днем, как только забрезжит рассвет, нужно будет срочно улучшать оборону острова. Но пока надо быстрее разобраться со всем этим снабжением. Ох, ну сколько же у нас мороки с проклятым комендантством и складами. Конечно, тыловики обещали давать нам продовольственный паек вовремя и в полном объеме, бойцам раздать месячный запас махорка и книжек курительной бумаги, а начсостав снабдить положенным доппайком — печеньем, папиросами, консервами и даже коровьим маслом. Но мы тут и так не бедствовали. Здешних трофеев роте хватило бы надолго. Так что выгоды от должности никакой, а хлопот хоть отбавляй. А у меня даже нет канцелярии, чтобы разбирать все эти дела.

— Нам бы опытного интенданта... — помечтал я вслух, и вдруг осекся. А ведь есть у нас такой!

Мы с Леоновым и Михеевым переглянулись, и хором воскликнули:

— Захаров!

— Так, Паша, — заторопился я. — Радируй в дивизию, чтобы с Захарова сняли судимость. За... за взятие стратегически важного объекта. И, была не была, проси ему присвоение очередного звания.

А что, штрафники Захарова без выстрела захватили сауну, а на фронте баня — вещь крайне нужная. Спросите у любого солдата, посидевшего зимой в окопах, чтобы он выбрал — горячий обед, или парилку. Еду, если что, можно и в котелке сварить. А попробуй-ка в котелке помыться. И вообще, командование дивизии в курсе, что я на особом счету, но своими привилегиями пока не злоупотреблял, и ни разу ни для кого звания не просил. Но вот сейчас позарез надо. Все-таки для тыловиков большая разница, разговаривать со старшим по званию, или с младшим.

Между тем, Михеев, не дожидаясь ответа командования, а оно не могло не быть положительным, помчался в автолавку за майорскими шпалами. Мы же с Леоновым поспешили к тяжелой батареи, чисткой которой Захаров сейчас командовал.

Интендант был легок на помине. На полпути мы столкнулись с посыльным, который звал Леонова на помощь:

— Бойцы заканчивают банить орудия, но теперь нужно найти подходящую смазку.

Когда мы завершили стрельбу по Исосаари, то ограничились тем, что надели на стволы чехлы и распорядились прислать штрафников, когда те чуть отдохнут. Все инструменты для чистки были в наличии, расходные бачки с надписью "Kerosiini" по запаху соответствовали содержанию, и погода благоприятствовала, так как снегопад прекратился. Так что наш штрафной взвод рьяно взялся за дело, приводя при помощи банника, керосина, ветоши и кузькиной матери стволы в порядок.

Подходя к казематам, я насладился зрелищем суетившихся вокруг башни бойцов, работающих как муравьи. Все-таки не зря я проводил с ними задушевнее беседы, стараясь замотивировать любым способом. Почти все они, ну кроме пары-тройки отпетых лентяев, старались усердной службой искупить вину. Правда, что делать с неисправимыми, я не знал. Ведь вся наша рота прошла огонь и воду... ага, буквально целое море прошла, и никого понукать и принуждать не приходилось. А как воздействовать на упрямцев, мне было непонятно. Наверно, просто попрошу перевести их куда подальше, чтобы не подавали другм дурной пример.

Ага, вот как раз и эта троица. Пока все бегают с банниками, штрафник Кузьмин с двумя дружками спрятались в закутке и затягиваются самокрутками.

— Так, что тут у нас? — как можно более грозным тоном поинтересовался я. — Опять Трус, Балбес и Бывалый? — Кто из них кто, я специально не уточнял. Пусть сами спорят, кто из них трус, а кто балбес. — На этот раз вы нарядами не отделаетесь. Быстро за работу.

Троица изобразила раскаяние и метнулась к пушкам, хотя я подозревал, что работу они все равно будут саботировать.

Мы спустились с Захаровым в казематы, и Леонов с помощью словаря быстро отыскал среди кучи банок и канистр, хранившихся на стеллажах, зимнюю смазку. Однако интендант заявил, что смазывать ею канал ствола нельзя:

— Если потребуется открыть огонь, то эту смазку нужно будет долго и тщательно удалять из нарезов, иначе ствол разорвет. При таких габаритах ствола даже тончайшего слоя в одну десятую миллиметра достаточно, чтобы снаряд собрал перед собой огромную массу смазки. И тогда, в лучшем случае, он сорвет поля нарезов. А в худшем, ствол раздует или разорвет.

— А как же мы тогда стреляли? — растерянно задал я риторический вопрос.

— Очевидно, что финны заранее подготовили батарею к стрельбе и стволы смазали жидкой ружейной смазкой, — спокойно пояснил интендант. — Она дорогая, и обычно ее экономят. Да и смазывать ею нужно очень часто — если не ежедневно, то хотя бы раз в два-три дня. Но зато стрельбу можно начинать в любой момент.

В подтверждение слов интенданта, Леонов, покопавшись в папках с накладными, нашел недавнее распоряжение комбата капитана Мерила. Мы уже знали от пленных, что капитан беспокоился о боеспособности батареи и поэтому недавно уехал в штаб бригады, отстаивать свою точку зрения. То ли он боялся, что русские пришлют ледокол с десантом, то ли опасался, что мы дойдем до Хельсинки по суше. Так или иначе, но Мерила не хотел отдавать свой личный состав на фронт, полагая, что он скоро понадобится здесь. И перед своим уездом капитан распорядился удалить из стволов густую смазку, заменив ее жидкой.

Ну что же, жидкая так жидкая. Леонов нашел ее без труда. Однако, видя нашу неосведомленность в артиллерийском деле, интендант прочитал краткую лекцию о чистящих жидкостях, маслах, пушечных смазках, красках, грунтовках, лаках, а также особенностях их использования при различных температурах.

Как смазывать канал ствола, мы уже знали. Но еще имеются регламенты, чем и как смазывать прицелы, казенники, гидроприводы, свободные трубы, подшипники, редукторы и насосы. Что и как наносить, в холодном или расплавленном виде, и в каких пропорциях смешивать. А помимо механизмов у нас еще наличествует электрооборудование, резервные генераторы и основная электростанция. Время меня побери, да на острове по штату положено сотни три человек! И как мы со всем этим хозяйство управимся?

Единственно, что меня немного порадовало, это возвращение Авдеева с Михеевым. Военком острова, правда, не смог раздобыть петлицы с цветом и окантовкой административного состава, и принес обычные пехотные. Но это несущественно.

А вот Паша выглядел до крайности смущенным, каким я его ни разу не видел. Сбиваясь и путаясь, он доложил, что говорил со штабом дивизии. Захарову звание утвердили без проволочек. Но потом стали расспрашивать, кто командовал огнем двенадцатидюймовок.

— Понимаешь, — тихо объяснял Авдеев, — меня спросили таким грозным тоном, как будто мы целый батальон своих бойцов накрыли.

— Так что же ты ответил?

— Я и подумал, что раз сидел на месте командира башни, то могу свалить все на себя. Вот и ответил, что командовал Авдеев.

— Не тяни уже, — не выдержал Михеев. — Что сказал штаб?

Павел потупил глаза и чуть слышно произнес:

— Сказал, что командующий фронта распорядился присвоить этому командиру звание Героя Советского Союза.

А что, Ставка уже раздает командующим квоты на звания героев? Если не ошибаюсь, у нас подобная практика появилась только во второй половине войны. Например, за форсирование крупной реки могли выделить пять или семь вакансий, которые распределялись среди лучших бойцов и командиров. Конечно, с распределением наград не всегда все проходило гладко, но это уже нюансы. Однако, выходит, что дела у нас идут все лучше и лучше, раз на награды уже не скупятся.

— Ну, спасибо друг, — я радостно похлопал Авдеева по плечу. — Ты всегда готов грудью закрыть меня и от пули, и от начальственного гнева.

— И от наград, — не смог удержаться от шпильки замполитрука, отчего Павел еще сильнее засмущался.

Спасло его только сообщение о новых гостях.