— Нет, не сразу, — даже не пытаюсь выдать желаемое за действительное отвечаю я. — И не по отдельной. Но даже двумя семьями жить в одной квартире, даже всемером на один унитаз и на одну электроплиту, все равно лучше, чем в разгромленной казарме от холода загибаться. А со временем, когда окончательную ревизию жилого фонда проведем... Кто знает. Из Пересвета многие работать в Москву мотались. И очень многие оттуда не вернулись. Да что Москва — из Посада, и то не многие живыми выбраться смогли. Как ни крути — почти два десятка километров. На автобусе почти сорок минут. Вот и прикинь: что получалось, если в такой автобус какой-нибудь недавно покусанный гражданин садился? А то и не один...

— Полный амбец получался, — хмуро хмыкает полковник.

— Именно. И шансов у попутчиков до дому добраться оставалось очень немного. И квартиры этих бедолаг стоят сейчас пустые и никем не занятые. Осталось только найти, дверь вскрыть да замок другой поставить. Так что, будет где людей разместить. Особенно если получится Краснозаводск как следует почистить. Да и деревень там вокруг хватает.

— Да, деревни — это мысль верная, — соглашается слегка отошедший, но все ещё смурной Алексей. — Сами тут уже несколько небольших аграрных коммун оружием и боеприпасами проспонсировали. С прицелом на дальнейшее сотрудничество в плане бартера: картошку на патроны и всё такое... Кстати, а вот с ними как?

— Да думаю, так же. Прокатимся, обговорим с ними еще раз условия сотрудничества. Радиостанцию с антенной подходящего размера презентуем, ну, чтоб на три-четыре десятка километров била, нам больше и не нужно. Пробок на дорогах теперь нет, так что, если необходимость возникнет, то мангруппа* на 'броне' к ним на выручку и из Пересвета минут за сорок доберется.

— Понятно. Как и на чём планируете народ вывозить? — Алексей, судя по появившейся на переносице решительной складке, похоже, всё-таки принял решение.

— А у вас что, автобусов не осталось?

— Откуда?.. Людей же конвоями из эвакоцентров везли. Пришла колонна, автобусы на плац заехали, народ высадили и назад — в Москву...

— Понятно... Знаешь, вот уже совсем конкретику я с тобой, честно говоря, обсуждать не уполномочен...

Поймав на себе ехидный взгляд бывшего командира опускаю глаза в пол и хмыкаю.

— Ну, ладно, поймал, просто не в курсе я, что там и как будет. Я ж эта — живая 'эсэмэска', мать её. Расширенная. По конкретным вопросам тебе нужно с Львовым и прочими нашими старшими пообщаться. Я бы посоветовал прямо сейчас до Пересвета скататься. Предупредить, что выезжаешь, чтоб собрались и ждали, и ехать. Сам знаешь: 'Раньше сядешь — раньше выйдешь'. Если повезет, так хотя бы детей и какую-то часть женщин до ночи успеете к нам отправить.

— Вариант, — не находит что возразить Раченков. — Связь мне с командованием своим наладить сможешь, или нужно к связистам топать?

— Не нужно, — отрицательно мотаю головой, вытягивая из 'мародёрки' уже слегка обшарпавшийся от не шибко нежного обращения 'Иридиум', совсем еще недавно бывший таким красивым, глянцевым и новеньким.

— Да уж, у богатых жизнь другая, — грустно ухмыляется Алексей.

— Брось, — прищурившись отмахиваюсь я. — Если б он мой личный был — базара нет, а то ж -казённое имущество.

— Всё равно — хорошо придумали. Жаль только, что надолго этой красоты не хватит.

— Ну, наши связисты говорят, что месяца два-три, а то даже и полгода они протянуть могут. Хотя я в полгода не верю... Вот потом — да, спутники постепенно орбиту без коррекции с Земли потеряют и всё — пишите письма мелким почерком. Что тогда делать будем — я фиг его знает.

— Придумаем что-нибудь, — уверенно отвечает Раченков. — Вон, есть в Ногинске одна интересная вэ-че... Так там чуть не вся территория командно-штабными машинами и передвижными центрами связи на 'шишигах' и 'Уралах' заставлена. У тех радиус — дай дорогу. ..

— Спецов только найти бы... — неуверенно тяну я.

— Найдем, — рубит ладонью воздух отошедший от черной меланхолии полковник. — Мы тут, пока народ регистрировали, таких уникумов отыскивали... А уж бывших офицеров-связистов, или даже бывших 'срочников' толковых... Время-то у нас пока есть: и сами вспомнят, и помощников подучат.

Я внезапно вспомнил, в каком роде войск служили отцовские банные приятели Володя-майор и Володя-подполковник и молча развел руками, признавая правоту бывшего взводного. И найдутся, и вспомнят, и научат. Куда деваться — если припёрло? Протянув Раченкову массивную трубку спутникового телефона, достаю из внутреннего кармана куртки служебное удостоверение, а из него — сложенную вчетверо бумажку с номерами.

— Держи, там подписано.

Вместо ответа Алексей только буркнул себе под нос что-то нечленораздельное и начал набирать номер. Чтобы не напрягать старого товарища, которому, как мне кажется, и без того нелегко, да и разговор предстоит серьезный, выхожу из кабинета в коридор. Там тихо и пусто. Ну, да, а чего сейчас в штабе делать? Снаружи дел полно, да и времена теперь не те — по кабинетам прохлаждаться некому и некогда. Минут десять я бесцельно бродил по этажу туда и назад, перекатывая по слегка вытертому и очень грязному линолеуму разнокалиберные гильзы, которых и тут хватало. Потом из кабинета вышел Раченков. Серьезный и сосредоточенный, по лицу видно — окончательно принявший какое-то решение и сейчас напряженно обдумывающий варианты его исполнения.

— Вы как сейчас, с нами? — возвращая мне 'Иридиум', интересуется он. — Мне подождать?

Я отрицательно мотаю головой.

— Выезжать будем прямо сейчас, но по дороге еще кое-куда заскочить нужно. Так что — нет, не жди.

По лестнице на первый этаж спускаемся и выходим на крыльцо вместе. А вот дальше — расходятся пути-дорожки. Мне — к старому штабу, где ждут меня мои 'верные нукеры' и 'украденная красавица'. А Лёха... Да бог его знает... Где у него машина стоит — я не в курсе.

— Ну, раз так, погнал я тогда, — протягивает он мне свою широченную ладонь. — Глядишь, и правда успеем до ночи хоть кого-то к вам отправить. Счастливо!

— Береги себя, — коротко киваю я на прощание.

Троица моих подчиненных, вопреки ожиданиям, не в машине кемарит, как это у бойцов ОМОН обычно принято в свободное время, а в окружении нескольких офицеров из местных, загорает на лавочке возле бывшего штабного корпуса, в котором теперь, как я понял, узел связи расположен и тыловики сидят. Хотя, скорее — сидели... До того, как началось. Правда, в небрежении моих орлов не обвинить — отмытый УАЗ стоит буквально в нескольких метрах от длинной лавки, на которой проходят дружеские посиделки.

Первым меня замечает Солоха. Встает, подходит и, как обычно, слегка ехидно рапортует:

— Товарищ прапорщик. Несчастная жертва ваших ужасных манер успокоена, напоена чаем, накормлена бутербродами и сейчас спит на заднем сидении.

А, так вот почему они не в машине и не дрыхнут! С 'посадочными местами' напряженка образовалась. Ну, ничего, бывает. Как там, в контракте у нас записано: 'Обязуюсь стойко переносить все тяготы и лишения'... Приходится соответствовать.

— Молодец, Андрей, спасибо! — я делаю вид, что ёрнического тона не заметил. — Ладно, прощайтесь с собеседниками, будите аккуратно попутчицу и поехали. Нам тут ещё...

— Да понятно, — перебивает Солоха. — Все как обычно: 'Вставайте граф, нас ждут великие дела'...

Фух, блин, как же хорошо снова дышать чистым воздухом! Нет, на выезде с территории бригады мне снова пришлось проехаться через гниющий могильник и, хоть я и старался ехать по собственным следам, машина снаружи снова выглядит... Ну, скажем так, неприглядно и неаппетитно. И, наверняка, пованивает. Но на вполне приличных пятидесяти-шестидесяти километрах в час (разгоняться быстрее даже при ярком солнечном свете и по широкому, совершенно пустому Ярославкому шоссе я теперь не рискую, правильно говорят: 'Не буди лихо', в смысле — не создавай самому себе проблем на пустом месте) нас обдувает встречным ветром и запах в салоне почти не ощущается. А смрадная и липкая, почти осязаемая на ощупь вонь, облаком висящая над военным городком, осталась позади. Женька, уютно устроившая голову на плече Бурова, продолжает спать. Она, как мне кажется, вымоталась настолько, что даже не поняла ничего, когда ее из 'горизонтали' привели в сидячее положение и прижали с двух сторон крепкими мужиками. Только мумыркнула что-то не открывая глаз и устроилась поудобнее. Понятное дело — для себя удобнее, а вот бедный Андрюха сидит теперь — пошевелиться боится, чтоб не разбудить. Бедняга!

Солохе просто так сидеть явно скучно и он, наклонившись вперед и просунув голову между центральной стойкой и подголовником моего кресла, громким шепотом пересказывает мне все услышанные от софринцев истории. Тимур, который эти самые байки буквально полчаса-час назад уже слышал — бдительно постреливает глазами по сторонам, не убирая рук с крышки ствольной коробки 'Печенега'. Я — рулю. Все при деле.

Солоху слушать интересно: рассказывает пусть и шепотом, чтоб не разбудить прикорнувшую соседку, но эмоционально и чуть ли не в лицах, будто сам там был и во всем участие принимал. Судя по раздающемуся время от времени справа хмыканью Гумарова, еще и слегка привирает и что-то от себя придумывает на ходу. Не из злых побуждений, а чисто для красоты картинки и из любви к искусству. Ну, да, слегка не присвистнуть — хорошую историю испортить. Так вот, блин, и рождаются легенды, из-за которых столетиями позже историки копья в спорах ломают.

Но, даже если поделить рассказанное на два, или даже на три, все равно весело моим бывшим сослуживцам было. Когда все только начиналось и ни причины, ни масштабы наступившего 'упитанного полярного лиса' еще не были известны, понятны и не вызывали оторопи и ужаса, бригаду подняли по тревоге и отправили в район славного поселка Николина Гора... Ну, да, чем же еще заниматься второму после Дивизии Дзержинского* по размеру и степени боеготовности (хотя, тут еще как посмотреть, 'Витязь' — это еще не весь ОДОН, так что по уровню подготовки у Софрино с Реутовым, как мне кажется, вполне себе паритет), как не охраной Рублевки в целом и, так же как и все, пока ни черта толком не понявших, но внезапно обхезавшихся 'слуг народа', 'столпов' отечественного бизнеса и членов их семей в частности? Понятно, что важнее задачи нет и быть не может. Поначалу бойцы и офицеры бригады приказ восприняли спокойно. Ну, да, в Москве — беспорядки. Пока не шибко массовые, но — кто его знает... То, что разные выступления 'разгневанных народных масс' постоянно норовят скатиться в банальным грабежам и погромам — ни для кого из военнослужащих Внутренних войск тоже не секрет. Много мы подобного за последние лет пятнадцать повидали: пока одни на полном серьезе, от всей души за социальную справедливость ратуют, другие за их спинами начинают лабазы подламывать... Главное, всегда удивляло последующее искреннее негодование первых, мол, нас-то вы за что? Мы ж из лучших побуждений! Это не мы, это те, вторые, безобразничали... Инфантилизм просто зашкаливает! Такое ощущение, что когда витрины магазинов битым стеклом зазвенели, а на улицах машины факелами запылали, ОМОНу, по команде 'Фас!', больше делать нечего, как вас на 'тех' и 'не тех' сортировать. Правильно говорят: даже не стой рядом с пидо... эээ... 'не теми'. Есть силы и возможности — отгони их от себя к едрене матери. Нет на это сил — сам отойди, причем, как можно дальше. В противном случае попадешь под замес с ними в одной компании... Так, ладно, что-то занесло меня уже немного в сторону.

В общем, поначалу приказ охранять 'элиту страны' от пока еще не совсем понятных беспорядков софринцы восприняли пусть и с некоторым раздражением и тихим ворчанием по поводу 'зажравшихся буржуев', но относительно спокойно. А вот потом начались осложнения.

Первые слухи о воскресших мертвецах, нападающих на живых с целью 'немного подкрепиться' личный состав доблестной 21-й БрОН* воспринял, как и положено нормальным людям: хмыкнули и пальцами у виска покрутили. Но чуть позже сначала объявили о введении в Москве военного положения, а затем на выставленный у трассы пост разведчиков вышел мертвец, нестарый еще на вид мужик в некогда дорогом спортивном костюме, теперь сильно порванном и залитом кровью. Конкретный такой, с начисто обгрызенным лицом и до костей объеденными руками. В том, что 'оно' уже по любому давно должно было отдать богу душу — сомнений не вызывало даже у самых недоверчивых и бестолковых. Но разведка все равно чуть не обмишулилась. Нет, понятно, даже во время войны в Чечне сходу в человека выстрелить, и то не у всех получалось. Потому и потери такие несли в самом начале. Вот и тут, несмотря ни на что, бойцы сначала ему что-то из серии: 'Стой стрелять буду!' покричали, потом в воздух пальнули. Короче, действовали по Уставу, чтоб его. И только когда зомби едва ли не на расстояние вытянутой руки к бойцам подобрался, нервы у пацанов, взглянувших в глаза восставшего трупа, окончательно сдали и они, совместными усилиями, нафаршировали мертвеца свинцом из четырех стволов. На их счастье, кто-то умудрился все-таки попасть в голову, а то могла бы закончиться плохо. Кстати, на выстрелы откуда-то из окрестных домов подтянулись еще трое упокойничков: весьма прилично одетая тетка лет тридцати пяти — сорока с перемотанной бинтом рукой и сильно перепачканной кровью мордой, а чуть погодя — пара тоже малость погрызенных стариков пенсионного возраста. Ну, в принципе, картина практически ясная: кто-то тяпнул в Москве эту 'бизнес-вумэн', та, понятное дело, обтрухалась и рванула домой. К сожалению — успела доехать. И уже в кругу семьи 'дозрела' и немножко перекусила...

В общем, именно по ходу 'общения' с приковылявший на пальбу троицей, благо, по тем стрелять начали с вполне вменяемой дистанции, народ и выяснил про 'хочешь убить — стреляй в голову'. Эмпирическим, так сказать, путем. Потому как когда на перепуганные завывания постовых в эфире к ним на помощь примчался ротный с резервной группой из 'краповиков'-контрактников, на троих бойцов там оставалось ровно десять патронов. Из ста двадцати, имевшихся изначально у каждого. В общем — свезло мальчуганам капитально.

Несмотря на строжайший приказ сохранять произошедшее в тайне, уже через час-полтора фотографии всех четырех упокоенных разведчиками (и ими же снятыми на 'мобилы') живых мертвецов были, наверное, на телефоне у каждого солдата и офицера бригады. Ночь прошла весьма напряженно: личный состав обсуждал ситуацию в Москве, спорил до хрипоты о причинах, по которым мертвые вдруг снова стали ходить и возжелали человечинки, и время от времени отстреливал выходящих на посты и позиции бригады мертвецов. Которых с каждым часом становилось все больше. А утром из Софрино пришел совершенно секретный, но благодаря волшебному 'солдатскому телеграфу' — мгновенно, еще до объявления, ставший всем известным приказ: забрать у всех солдат срочной службы мобильные телефоны. Большинство офицеров в бригаде — далеко не дураки и на золотопогонных бестолочей из 'Броненосца 'Потемкин'' совершенно не похожи. Отлично осознавая, насколько плохо в таких условиях выполнение подобной 'указивки' может закончиться, честно в ППД* отрапортовали: 'Не могим, потому как боимсу'. Кондаков из штаба ответил глубокомысленным молчанием. А когда так и не лишенные мобильников бойцы ближе к вечеру стали массово получать нерадостные известия из дома... Блин, подозреваю, что мой 'героический подвиг' на крылечке 'ментобата' в Пересвете просто меркнет по фоне того, уже на полном серьезе, без кавычек, подвига, который удалось совершить на Николиной Горе взводным и ротным бригады. Угомонить и утихомирить почти три тысячи перепуганных и чрезвычайно нервных, но при этом отлично вооруженных сопляков — это вам не фунт изюму. Тут, как американцы говорят, balls нужны не просто стальные, а... Я фиг его знает, титановые, наверное.