Это моя земля! (книга вторая)

Это моя земля! Борис Громов на правах рукописи (С). Подмосковье, 2013-2014 г.

Город умер. И это было по-настоящему жутко. Ужас вызывали вовсе не отвратительный запах гари и тлена, висящие над его улицами, не замершие на обочинах пыльные автомобили, хозяева которых уже никогда не сядут за руль, не пустые и темные, будто ослепшие, провалы окон и витрин, не мелкий мусор, что гонял по грязным, совсем недавно очистившимся от снега и льда и уже подсохшим шоссе и проспектам прохладный весенний ветерок. Если бы дело было только в этом, то окружающий пейзаж можно было назвать... ну, возможно, неприятным, даже страшноватым. Но действительно жутким его делало нечто другое. Жизнь покинула эти улицы, но уступила свое место вовсе не тишине и запустению. Во владение всем вокруг вступила Смерть. Смерть невозможная, противоестественная, неправильная и от того еще более кошмарная. Это именно она неторопливо шаркала по асфальту дорог и плитке тротуаров тысячами, десятками тысяч пар покрытых струпьями, подсохшим гноем и давно свернувшейся, черной кровью, ног. Именно она взирала на яркое весеннее небо десятками тысяч мутных, будто грязно-белыми бельмами затянутых глаз. Она глодала покрытыми вязкой слизью желтыми клыками кости и рвала ими протухшее мясо трупов. Она вела безжалостную охоту за немногими оставшимися в городе живыми.

Маленький светло-серый, с аристократичной белоснежной 'манишкой' на груди и такими же 'тапочками' на лапах, пушистый, будто одуванчик, котенок осторожно крался вдоль ряда выстроившихся вдоль стены выгоревшего продовольственного магазина металлических мусорных контейнеров. Лапы мягко и бесшумно ступали по давно остывшим углям, уши сторожко подергивались. Даже этот малыш прекрасно понимал, насколько сильно изменился, и как опасен стал мир вокруг за последнее время. Впрочем, время — это человеческая категория, животные его не осознают. Он просто знал, что сначала все было хорошо: Она любила его, кормила вкусным, ласково чесала за ушком и разрешала охотиться на большой красный бант из бумаги. Он тоже любил Ее и изо всех сил урчал, лежа на Ее коленях, потому что чувствовал, как Ей это приятно. Потом внезапно случилось что-то страшное. Однажды Она пришла домой сильно больной, он не понимал, но чувствовал это. Не покормила его, не дала бант и даже на урчание совершенно не реагировала. А вскоре вовсе перестала быть Ею, той, которую он беззаветно любил всем своим маленьким сердечком, и превратилась во что-то страшное, злое и хищное. Что-то, желавшее только одного — его смерти. Он, спасаясь, едва успел сигануть в приоткрытую форточку и с тех пор жил на улице, добывая пропитание и спасаясь от...

Уши котенка вдруг встали торчком, шерсть вздыбилась и он дымчатой молнией взлетел на крышку ближайшего контейнера, где, выгнув спину коромыслом, взвыл на одной бесконечной тягучей ноте, сверкая зелеными круглыми глазищами. Выскочившая из-за угла небольшая мертвая дворняга, донельзя ободранная, с торчащими сквозь обрывки шкуры ребрами и выгрызенным животом, с грохотом врезалась в стенку контейнера и тупо уставилась вверх, на исходящего шипением, будто вскипевший чайник, котейку. Тот, гневно повыв еще несколько секунд, сообразил, что опасность, похоже, миновала, и ждать каких-либо проблем от противника уже не стоит, победоносно фыркнул и прыжками, с одного контейнера на другой, бросился прочь. Потому что уже успел уяснить — если стоящий перед тобой прямо сейчас противник слаб и глуп, то это вовсе не означает, что рядом не ошивается другой, куда более сильный, умный и ловкий.

А дохлая псина продолжала стоять, глядя белесыми, тусклыми, словно оловянные пуговицы, глазами вслед несостоявшемуся обеду. В умершем, разлагающемся городе Жизнь одержала пусть и маленькую, но все же победу над Смертью, и, значит, еще не все потеряно. Надежда остается всегда.

г. Пересвет, база Подмосковного ОМОН. 28 марта, среда, поздний вечер.

— Ну, что, комиссар Толмачев, опять ты в историю влез? Все неймется тебе? А если б они тебя, Грошев, не послушали? Ведь могли не просто морду набить, а и пристрелить под горячую руку... Что, сильно в Лазо* поиграть захотелось, героическая личность ты наша доморощенная?

— Тащ полковник, так Лазо, вроде, в топке паровозной сожгли, а не расстреляли...

— И какая ему в результате вышла разница? — скептически заламывает правую бровь Львов. — Не умничал бы ты, Грошев. Вот со стороны на тебя глянешь — вполне себе нормальный боец ОМОН: сам здоровый, морда кирпичом, взгляд зверский... А как рот откроешь — все, сразу все твое высшее образование из тебя переть во все стороны начинает, как квашня из кадушки. Так что, уж лучше помалкивай, а то из образа выбиваешься.

Нет, умеет все-таки Батя внушения делать! Ведь и не ругается, и не орет, кулаками по столу не стучит, и даже шутит. Голос тихий и такой... словно у доброго учителя, что нерадивому хулиганистому ученику что-то объяснить пытается. А чувствую я себя при этом... Короче, уж лучше бы он орал и кулаками стучал.

— Виноват, — понуро склоняю голову я. — Только ведь вся эта буча, если честно, при некотором моем участии началась. Ну, и не смог я в стороне остаться. Сам наломал дров — сам и исправить пытался. Вроде, вполне удачно.

— Виноватых бьют, Боря, — укоризненно смотрит на меня командир Отряда. — А так — да, твоя правда, в том, что ситуация эта возникла — ты же сам и виноват, пусть и частично. Отсюда — возврат к тому, с чего начали: меньше языком молоть нужно, где попало, когда попало и при ком не стоит.

Возразить мне нечего.

— Ладно, я тебя не совсем по этому поводу вызвал, — вроде как сменяет гнев на милость Батя и тут же припечатывает меня 'приятным известием' к стулу. — Есть мнение, что с разведки складов тебя придется снять...

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Вроде ж на 'Таблетке' все без эксцессов прошло, тихо, чисто и без потерь отработали. Первая колонна грузовиков оттуда уже вернулась, под завязку оружием и боеприпасами загруженная. Парни из второй роты, что погрузку прикрывали, на вопросы: 'Сколько там всего?' только тихо стонут и закатывают глаза. Понятное дело — много, очень много. Это снаружи, если с дороги проезжая мимо смотреть, 'Таблетка' выглядит до крайности несерьезно: территория, вроде, большая, а строений — три двухэтажных домика, электроподстанция, да два ветхих на вид ангара. Остальная площадь — лес. Правда, понимающему в вопросе человеку в глаза сразу бросится, что все деревья в этом лесу примерно одной высоты, и что стоят они уж больно ровными рядами. Потому что когда-то давно тут этот лес специально посадили, чтоб под его кронами спрятать от лишних глаз кое-что важное. Склады. Огромные подземные хранилища Росрезерва и арсеналы ВВС. Которые теперь, в том числе и при моем скромном участии, принадлежат нам. Что ж не так тогда? За какую такую провинность я умудрился в немилость впасть?

Командир явно уловил мой настрой и поспешил успокоить.

— Не мороси, Борис, 'косяков' за тобой никаких нет... Но в свете некоторых произошедших событий и в связи с твоей пламенной речью в 'ментобате'... Словом, есть другая работенка. Как раз для такого, как ты...

— В смысле, такого же симпатичного?

— Не хами, — легонько прихлопнул по столу ладонью Львов и бросает на меня серьезный, лишенный даже намека на веселость взгляд. — Я понимаю, конец света, все дела, но, как ты сам 'вэвэрам' сказал: если уж мы все еще военизированная структура, а не банда батьки Ангела, то про субординацию и дисциплину забывать не стоит. А 'для такого' — значит 'для такого болтливого'. В смысле — общительного и сообразительного. Мы тут с начштаба посидели, подумали и пришли к выводу, что имеется у нас один весьма серьезный недостаток: вокруг столько всего творится, а мы почти ничего не знаем. В свои дела зарылись по брови, а по сторонам даже не смотрим. Неправильно это, потому что может для нас в результате, плачевно закончиться. Как там, в 'Боевом Уставе'? 'Разведка является важнейшим видом боевого обеспечения...' Что дальше?

— 'Разведка должна вестись активно и непрерывно, а разведывательные данные должны быть своевременными и достоверными', — без запинки заканчиваю я.

— Вот-вот, — кивает Львов, — не забыл азов, разведчик, вижу. В общем, решили мы использовать твою группу в качестве глаз и ушей. Задача по смыслу простая — проехаться по разным анклавам, посмотреть, чем народ живет и дышит. Понимаю, выполнить ее будет несколько сложнее, чем поставить, но вот тут твоя коммуникабельность, подвешенный язык и общая толковость и сообразительность как раз очень даже пригодятся. Для начала прокатишься в армейский учебный центр 'Пламя'. Знаешь, где это?

— Конечно, — уверенно отвечаю я. — По Ленинградке, рядом с Солнечногорском. Когда фанатов 'Зенита' от границы области до Москвы и назад колонной тягали — постоянно мимо проезжали, там еще указатель здоровенный, прямо возле трассы.

— Именно, — хмыкает согласно Батя, — опять же — для поездки туда у нас вполне серьезный повод имеется. Там, как я понял, коллеги твои по прошлой специальности, 'летучие мыши' из ГРУ, плотно законтачили с командованием центра и совместными усилиями строят чуть ли не целое княжество. С территорией у них проблем нет, с оружием и техникой — тоже. Людей, конечно, не сказать, что много, но всяко больше, чем у нас, и уровень подготовки ударных групп — нам только позавидовать им остается. Взялись за дело серьезно, эвакуируют и вывозят к себе штатских сотнями. Помимо всего прочего, как я понял, умудрились развернуть у себя что-то вроде лаборатории по изучению всего этого вирусного безобразия. И вышли на нас, попросили помощи...

— 'Вакцина'? — уверенно предположил я.

— Точно, она самая, — подтвердил мою догадку полковник.

'Вакцина' — это серьезно. Если 'подсолнухи' решили изучать накрывшую и едва окончательно не угробившую весь мир эпидемию, то она для них — идеальный вариант. Вирусологический центр научно-исследовательского института Микробиологии Министерства Обороны. В свое время там такое выдумывали и в жизнь воплощали, что Америка, ну, та ее часть, что была в курсе дела, мелко тряслась и по ночам под себя гадила. Официально там сейчас исключительно борьбой с вирусными угрозами занимаются. Хотя, подозреваю, что это так, для отвода глаз, а на деле продолжают трудиться над тем же, над чем и при Союзе, но это уже мои догадки, ничем не подтвержденные. Так что, там и персонал, и оборудование, и 'расходники' разные и все прочее, чему я, в вопросе совершенно несведущий, даже названий не знаю... Не силен я в микробиологии, только про какую-то 'чашку Петри' помню откуда-то. Но, думаю, что все необходимое на 'Вакцине' имеется, и в немалых количествах. И главное — она уцелела. На третий, кажется, день, с утра пораньше, собралась толпа каких-то не совсем адекватных граждан, и с воплями, мол, это здешние 'яйцеголовые' во всем виноваты, они вирус выпустили, пыталась устроить на 'Вакцине' погром с попутным поджогом и линчеванием. Но тогда в Посаде остатки батальона ППС относительный порядок еще пытались поддерживать. Они и вызвали на помощь наших, когда поняли, что сами могут не управиться. Ну, вторая рота и прокатилась... Даже без стрельбы обошлось. Большинству собравшихся погромщиков вполне хватило наведенного на толпу ствола КПВТ и простого вопроса: 'Если во всем виноваты 'пилюлькины' с 'Вакцины', то почему мертвецы восстали не только у нас в Посаде, но и в Америке с Африкой?'. Толпа — она ж дура по определению: когда народ оравой прёт что-то громить и жечь, да еще собирается попутно кого-нибудь вешать, то никто обычно никакими сложными вопросами не задается. Хватает простых объяснений. Страшный вирус есть? Есть! Лаборатория, что с вирусами работает есть? Есть!!! Ну, собственно, все, типа, и сошлось... Это они во всем виноваты! Ату их!!! А вот стоит пыл такой толпы слегка охладить и конкретный вопрос задать, как мозги у большинства граждан снова включаются и начинают работать. И выясняется, что самые простые ответы далеко не всегда самые правильные. А тут еще командир роты, Серега Зиятуллин, масла в огонь подлил, вежливо поинтересовавшись у собравшихся мужиков, кто, собственно, пока они такие красивые, сильные и кто чем вооруженные, тут фигней страдают, защищает от мертвецов их оставшиеся в городе семьи? После этого почти у всех в голове нужный рубильник мгновенно щелкнул, и несостоявшиеся поджигатели-линчеватели дружно рванули по домам на форсаже. Нет, нашлось несколько особо упертых, но им совместными силами ОМОН, ППС и немногочисленных, но уже собравшихся стоять до конца, и потому настроенных более чем решительно, офицеров из охраны 'Вакцины', просто и незатейливо надавали по шеям. На этом все и кончилось.

— Товарищ полковник, так я, мягко говоря, не сильно в теме... Им там, в 'Пламени' что-то конкретное с 'Вакцины' нужно, или по принципу: 'тащи все, что под руку попадется, а мы уже сами разберем, что нужно, что не нужно, а что — вообще на помойку, потому что ты, гоблин бестолковый и криворукий, сломал ценный прибор'?

Батя, похоже, представил себе подобную картину и с трудом подавил смешок.

— Нет, Грошев, подобное тебе точно не грозит, хотя, много бы я дал, чтоб глянуть на твою наглую физиономию в такой ситуации. Просьба у 'Пламени' — более чем конкретная, причем просят они не столько что-то, сколько кого-то. В смысле, очень нужен им один специалист, — Львов перевернул лист лежащего перед ним ежедневника на массивной деревянной подставке. — Некто Игорь Иванович Скуратович. Вообще сам он из Новосибирска, как я понял, но буквально за две недели до всего этого приехал по каким-то своим делам к нам на 'Вакцину', в долгосрочную командировку. Нужно обязательно его найти и передать ему вот это...

Командир выдвинул верхний ящик своего стола, достал оттуда и положил передо мной массивную трубку спутникового телефона с толстой, отогнутой вбок антенной. Сверху на телефон лег вырванный из блокнота лист со строчкой цифр — номером.

— Когда Скуратовича найдешь — набери этот номер, представься и доложи, что ты по поводу объекта 'Парацельс'. Только, предупреждаю сразу, давай без своих обычных фокусов. Чтоб не как с Гаркушей, а то рассказывал он мне про одного конкретно офигевшего в атаке 'прапора'... На том конце будет начальник 'Пламени', генерал-майор Лаптев. Он, в отличие от Олега Степановича, может отнестись к твоим хохмам без понимания, у генералов вообще обычно с чувством юмора — не очень. Все понятно?

— Так точно, тащ полковник! — подрываюсь со стула я.

— Хорош тут шагистикой заниматься. Можно подумать я тебя, анархиста, не знаю, — фыркает Львов. — Чинопочитание он тут мне изображает... Думаешь, я про Ивантеевку забыл уже? Так что — 'Не верю!' И учти, телефон береги пуще глазу. Угробишь 'трубку' — вообще можешь не возвращаться, своими руками придавлю, как гидру мирового империализма. У меня их всего две, одну тебе отдаю, можно сказать, с мясом от сердца отрываю. И вот еще...

Львов пишет на все том же блокнотном листке еще один номер.

— Это уже мой. Для экстренной связи и передачи самой важной, не терпящей промедления информации.

Ничего себе! Да, похоже, ошибся я: ни о какой 'опале' и речи не идет. Скорее — наоборот, расту я в глазах руководства. Раз Батя мне настолько дорогостоящую технику вручил, значит, действительно доверяет. Такие телефоны теперь даже не на вес золота, а куда дороже. Мобильная связь, похоже, окончательно 'крякнула', а вот спутниковая, думаю, еще как минимум год должна продержаться, пока сателлиты не начнут орбиты терять без корректировки с Земли. И достать новый спутниковый телефон совсем не просто. Вот такой 'Иридиум' — это вам не 'Нокия' и не 'Самсунг' какой-нибудь, что во всех салонах связи сейчас на покрывающихся уже потихоньку пылью витринах валяются, никому не нужные. И за него, случись что, командир, пожалуй, и на самом деле голову открутит.

— Все сделаю в лучшем виде, товарищ полковник! Когда выдвигаться?

— По-хорошему бы — прямо сейчас, Боря, сам знаешь: раньше сядешь — раньше выйдешь... Но денек у тебя с парнями был нелегкий и отдохнуть вам — совсем не лишним будет. Так что, завтра подъем, как в армии, в шесть ноль-ноль, и приступайте к выполнению поставленной задачи. Вопросы, жалобы, предложения?

Хм, когда это в армии на подобный вопрос утвердительно отвечать было принято?

— Никак нет, тащ полковник!

— Ну, тогда дуй, к выезду готовься и — отбой, если 'никак нет'.

г. Пересвет, база Подмосковного ОМОН — населенный пункт Загорск-7 'Вакцина'. 29 марта, четверг, утро.

Ровно в шесть утра на полу возле моего уха зажужжал, завибрировал 'мобильник', давно загнанный мною в автономный режим и выполняющий теперь исключительно функции часов и будильника. Нужно, кстати, на эту тему серьезно подумать. В смысле, нормальные наручные часы раздобыть. Сейчас ведь времена такие настали, что не только 'Касио Джи-Шок', но и настоящим 'Лонжином' или 'Брегетом' разжиться можно. Главное, чтобы хватило смелости залезть туда, где эти часы, никому теперь не нужные, лежат, и удачливости — назад вернуться. Отключив сигнал еще до того, как начала пиликать мелодия, я сел на спальнике и начал натягивать на себя термобелье и 'горку', которую приготовил еще с вечера.

Едва я сел, как со своего спального мешка в противоположном конце комнаты приподнялся и вопросительно мотнул головой Михаил, тот самый, что своей черной банданой так гордится. Вот ведь слух у человека! Жестами я показал ему, что все нормально, мол, спи дальше. Миша понятливо кивнул и снова уронил голову на заменяющий подушку валик из одежды.

Одевшись, я на цыпочках, стараясь не скрипеть плашками дешевого ламината, обошел и разбудил свою 'бригаду-ух' аккуратным потряхиванием за ногу. Проснулись мгновенно все, даже Гумаров. Я же говорил уже, что беспробудным сном наш татарин дрыхнет только тогда, когда ему ничто не угрожает и никаких важных дел нет. А если нужно, подрывается как миленький. Закончив с одеванием, мы сгребли в охапку оружие, бронежилеты, шлемы и 'разгрузки' и осторожно, изо всех сил пытаясь потише громыхать железом, выбрались в коридор, где вдоль стенки аккуратным рядочком стояли берцы. Там и обулись, и доэкипировались, и снаряжение окончательно подогнали. Осталось только дополнительный БК в дежурной части получить и все — садимся в УАЗ и выдвигаемся.

Экипировку нашей группе я, кстати, решил подбирать максимально нейтральную по внешнему виду, почти как наш УАЗ. В смысле, любому понимающему человеку сразу становится ясно, что машина наша — не какая-нибудь 'мечта фермера', а вполне себе военизированный аппарат. Но вот чей, к какому ведомству относящийся — да бог его знает: ни номеров, ни цветографических схем, никаких других опознавательных знаков. Так же и мы будем выглядеть: оружие, шлемы ЗШ с забралом, набитые боеприпасами РПС. 'Кирасы' третьего класса защиты. Пулеметную или снайперскую пулю, в отличие от 'Корунда' пятого класса, они не удержат, но нам сейчас подвижность гораздо важнее, а 'трешка', как ни крути, почти на семь кило легче 'пятерки'. Совсем без 'брони', или в одних только кевларовых чехлах нам ехать нельзя. Мы ведь не зомби отстреливать едем. Всегда остается опасность огневого контакта с людьми. А вот в такой ситуации отсутствие 'броника' может стать последней ошибкой в жизни. Так, что еще? 'Горки', берцы, защитные щитки на руках и ногах, перчатки, полотняные шапочки-маски, пока скрученные и одетые вместо подшлемников. Зато, если понадобится, буквально за секунду ее можно на лицо стянуть и устроить самое что ни на есть настоящее 'маски-шоу'. Тот еще видок у нас сейчас. В смысле, сразу видно, что точно не рыбаки и не грибники какие-нибудь, но ведомственную принадлежность с первого взгляда не вычислить. Что в определенных обстоятельствах может сыграть нам на руку. Все, кто стоят по нашу сторону закона, учитывая, что армейцы сейчас сами всем желающим оружие раздают, первыми стрелять в нас не станут, если мы их ничем не спровоцируем, потому что не будут наверняка уверены, что мы — враги. Те, кто с противоположной — тоже не станут, собственно, по той же самой причине. Прошли те времена, когда вся 'братва' исключительно в 'адидасах' и кожаных куртках щеголяла. Сейчас среди бандюков и служивших, и воевавших — тоже полно. И, если прижмет, а сейчас — как раз прижало, они быстро вспомнят, думаю, уже вспомнили, весь свой армейский опыт. А вместе с ним вернется и 'стиль одежды'. Понятное дело, что всегда остается шанс нарваться на каких-нибудь уж совсем беспредельных отморозков. От таких типов вообще никто не застрахован: будь ты в ведомственном камуфляже и при всех положенных шевронах, в китайском спортивном костюме и турецкой кожанке, или вовсе в старом драповом пальто, облезлой шапке из ондатры и стоптанных зимних ботинках на 'рыбьем меху'. Таким уродам абсолютно все равно, кто ты и во что одет, достаточно того, что рожа твоя им не понравилась. Но тут уже все зависит только от твоих способностей и готовности все свои познания и умения пустить в ход. У нас и с первым, и со вторым все в полном порядке. Плюс — противопульное бронирование УАЗа, три автомата и 'Печенег' Тимура. Подходи — не бойся, уходи — не плачь!

Разместились вполне даже комфортно: я за рулем, Гумаров — на переднем пассажирском, рядом со мной, 'неразлучники' — на заднем сиденье. Ящики с патронами сложили в 'собачник', там же Солоха какой-то большой брезентовый баул уложил. Тимур свой пулемет сразу пристроил в расположенной прямо перед ним круглой бойнице, прикрытой до этого крышкой. Сектор обстрела, конечно, не идеальный, но в качестве курсового 'Печенег', случись что, сработает вполне достойно.

Через Посад ехать я снова не решился. Даже не знаю, чего в моем поведении было больше — осторожности, которая подсказывала, что на неосвещенных улицах сейчас можно запросто влететь в какую-нибудь нам совершенно не нужную передрягу, или банального страха и нежелания увидеть, во что превратился сожранный ожившими мертвецами родной город. В общем, рванул в объезд, по Ярославскому шоссе. Снова пролетел мимо Торбеева озера с одной стороны и Осинников с другой, подумав еще, что на обратном пути, пользуясь служебным положением, надо будет обязательно к отцу и его 'банной команде' заскочить. Какая-никакая помощь им точно не помешает. Кроме того, Осинники на данный момент — вполне себе самостоятельный анклав, пусть и небольшой совсем. А какая задача мне изначально командиром Отряда ставилась? Вот-вот, и я о том же! Все строго в рамках приказа — веду разведку, смотрю и слушаю, кто чем живет и дышит.

Объехав по Ярославке Посад и свернув с нее на небольшую объездную, выруливаю к перекрестку и старому, давно закрытому посту ДПС, что стоит буквально в сотне метров от центрального КПП 'Вакцины'. Связь с местной охраной Зиятуллин установил еще когда отгонял от поселка погромщиков, так что вышли на них и согласовали свое прибытие мы еще на подъезде. Остановившись у заколоченной и заваренной листами железа будки, вызываю охрану еще раз и предупреждаю, что УАЗ со стороны перекрестка — это мы. Получив подтверждение, мол, фары ваши видим, стрелять не будем, трогаюсь и неспешным зигзагом, объезжая выложенные перед КПП в художественном беспорядке бетонные блоки (не было их тут раньше, автобусная остановка — была, а вот блоков этих — не было: явно уже после начала всех этих событий, а то и после неудавшегося погрома, выложили) выруливаю к сдвигающимся в сторону воротам. Будка проходной теперь смотрится настоящей маленькой крепостью: стены обложены снаружи все теми же бетонными блоками, в окнах — утрамбованные пластиковые мешки с землей, оставлены только узкие бойницы для стрельбы, все сооружение густо оплетено колючей проволокой. Прямо блок-пост в Чечне, а не проходная на режимный объект в Подмосковье. Зомби перед воротами, кстати, нет ни одного. Что, в общем, не удивительно — до Посада километра два, и вдоль дороги только лесополосы и пустыри. Нет мертвецам никакого интереса сюда тащиться.

В свет фар выходит из утреннего полумрака человек в 'трехцветке' с автоматом на груди, и я, повинуясь его жесту, гашу фары и выхожу из машины.

— Приветствую, — тон у встречающего нас капитана, вроде, вполне приветливый, но автомат из рук он не выпускает и ближе подойти не спешит. — Как там у спасителя нашего, Димки Сафиуллина дела?

— Дела у него отлично, жив-здоров, чего и вам, думаю, желает... Только его Сергей зовут... Зиятуллин, — максимально доброжелательно улыбаюсь я в ответ.

Проверочка, конечно, примитивная, на уровне чуть ли не детского сада, но вполне действенная. Капитан, явно успокоившись, только руками разводит, мол, вы парни взрослые, сами понимать должны. А мы чего? Мы все понимаем и не в претензии.

Ворота начинают неторопливо отползать в сторону. Я снова сажусь за руль и загоняю УАЗ на маленькую асфальтированную площадку сразу за будкой проходной.

— Какими судьбами к нам? — интересуется все тот же капитан, когда мы вчетвером выбираемся наружу.

— Человека одного ищем, из числа вашего научного персонала. Скуратовича Игоря Ивановича, — честно отвечаю я.

— Зачем он вам?

Что ж, вполне логичный вопрос. Приехали какие-то омоновцы, хотят забрать ученого. Я б на месте этого капитана тоже причиной заинтересовался.

— Да как сказать... Я и сам не знаю. У меня приказ простой: приехать к вам, найти этого человека и организовать ему сеанс связи с руководством учебного центра 'Пламя'. Все. Что и как будет дальше — пока и сам не знаю. Это, видимо, как раз от вашего Скуратовича и зависит.

Капитан понятливо кивнул.

— Хорошо. Ребята твои пусть тут, возле машины подождут. Мои парни из дежурной смены их пока чаем угостят. А мы с тобой давай до жилого корпуса прогуляемся. Связь-то как устанавливать будешь?

— Посредством технических средствов, — хохотнул я, и продемонстрировал извлеченный из 'мародерки' спутниковый телефон.

— Ого, — брови капитана удивленно поднялись. — Кучеряво живете! Ну, пойдем.

На поиск ученого много времени не ушло. Скуратович оказался ранней пташкой. Когда капитан тихо постучал костяшкой указательного пальца по металлической пластине вокруг личинки дверного замка его комнаты, Игорь Иванович уже не только не спал, а даже собирался чаевничать на крохотной кухоньке. Еще один плюс закрытой и охраняемой территории, принадлежащей военным — автономность. Пусть и не полная, но, как минимум: свет, отопление и водоснабжение — свои, да и продовольствия некоторый резерв, по-любому, иметься должен, всё же не девяностые годы на дворе, когда армию едва на мелкие куски не растащили и этими самыми кусками — разворовали. Конечно, до былой мощи Союза — далеко, но от нищеты пятнадцатилетней давности оправляться начали понемногу. В общем, и тусклая лампочка под потолком на кухне горела, и черный пластиковый электрочайник синей подсветкой подставки светил. Будто и не случилось ничего, будто прежняя жизнь продолжается. Разве что дикторы с телеэкрана не несли обычную утреннюю чепуху.

— А, Арсений, приветствую, — явно узнал моего провожатого хозяин и поздоровался за руку сначала с ним, потом со мной. — Чем обязан?

— Да вот, Игорь Иванович, к вам люди приехали. Говорят — по делу. Пообщаться хотят.

— Даже так? — ученый с интересом оглядывает меня. — И какие же вопросы возникли у спецназа к скромному вирусологу?

Как могу, объясняю ученому, кто я вообще такой и зачем к нему приехал. Выходит, и сам это понимаю, несколько коряво: приперся ни свет ни заря какой-то... кхм... деятель с бугра, собирается с кем-то созвониться, и только этот самый кто-то даст, наконец, относительно вразумительные объяснения. Ну, я надеюсь, что даст.

Скуратович выслушивает эту ахинею вполне доброжелательно и только руками разводит, когда я заканчиваю свой короткий монолог, мол, давайте, соединяйте, коль уж приехали. Снова достаю из 'мародерки' спутниковый и с сомнением гляжу на висящие на стене кухни часы в виде расписанной под гжель стеклянной тарелки. Пятнадцать минут восьмого... Не рано? Все-таки генералу звонить собираюсь. Мало ли... Впрочем, судя по тому немногому, что я от Бати о генерал-майоре Лаптеве узнал — человек он умный и деятельный. Не Павлов какой-нибудь, прости господи, который (если историкам верить), начало войны банально проспал: к нему люди на доклады ломятся и телефоны обрывают, потому что немецкие пушки уже пограничные заставы с землей мешают, а адъютант всех разворачивает, мол, у товарища командующего округом по распорядку дня — сон, давайте-ка попозже. Так вот, Лаптев, как я понял — не из таких. Ну, раз так, будем звонить.

Похоже, в предположениях своих я не ошибся. Трубку взяли уже после второго гудка и голос ответившего был вполне бодрым.

— Слушаю, Лаптев.

— Здравия желаю, товарищ генерал-майор. Прапорщик Грошев, ОМОН Сергиев-Посад, по поводу объекта 'Парацельс'...

Услышав, какой оперативный псевдоним ему присвоили, Скуратович только фыркнул, но сравнение ему польстило, по лицу вижу.

— Вы обнаружили объект? — слушая голос в трубке, поневоле хочется встать по стойке 'смирно', сразу чувствуется — привык и умеет командовать человек.

— Так точно, товарищ генерал-майор, 'Парацельс' сейчас рядом со мной.

— Хорошо. Грошев, этот человек чрезвычайно важен. Оставайтесь рядом с ним и ждите, в течение ближайших пяти-семи минут вам перезвонят. Передадите телефон 'Парацельсу'. И учтите, в случае необходимости 'Парацельса' нужно защищать любой ценой, повторяю, любой, — последнее слово Лаптев произнес с нажимом, давая понять, что в данном случае это не просто расхожее выражение, а прямой приказ: сам сдохни, всех людей своих положи, но объект спаси. Вот тебе и 'скромный вирусолог' в слегка заношенном спортивном костюме и тапочках на босу ногу...

В трубке зачастили гудки отбоя.

— Ну, что? — капитану явно очень интересно.

— А фиг его знает, — на полном серьезе пожимаю плечами я. — Сказали ждать, через несколько минут перезвонят. Тогда отдам трубку профессору... Вы ведь профессор?

Скуратович иронично улыбается и отвешивает мне легкий полупоклон.

— И доктор наук в придачу...

— Серьезно, — уважительно киваю я в ответ. — А я даже в аспирантуру не пошел, хотя очень звали, чуть не за шкирку тянули.

Выражение лица ученого выглядит забавно. Не ожидал профессор, ох, не ожидал! Ну, да, когда стоит перед тобой такое рыло, поперек себя шире, да еще и оружием с ног до головы увешанное и в 'броню' упакованное, то первая мысль на тему его образования и уровня умственного развития: 'три класса церковно-приходского и младшие командирские курсы'. А тут — аспирантура! Есть от чего слегка обалдеть. Но перейти к выяснению подробностей мое биографии профессор не успевает — в моих руках оживает и начинает пиликать 'Иридиум'. Вот тебе и пять-семь минут... Нет, точно этот человек кому-то сильно нужен!

Нажимаю на кнопку приема вызова и подношу трубку к уху.

— Игорь Иванович?

Голос точно принадлежит не генералу.

— Секунду, — я передаю трубку Скуратовичу.

— Алло, слушаю вас...

Некоторое время ученый внимательно прислушивается и морщит лоб, что-то вспоминая.

— А, Роман! — морщинки на переносице разглаживаются. — Конечно помню, конференция на биофаке МГУ в прошлом году, мы с вами еще обсуждали проблему...

Все! Дальше и для меня, и для капитана начинается 'непереводимая игра слов с использованием местных идиоматических выражений' минут на двадцать. Ей-богу, не вру, натуральный 'цигель-цигель, ай-лю-лю'. Причем, если в 'Бриллиантовой руке' актеры несли полную абракадабру, но смысл сказанного угадывался совершенно без проблем, интуитивно, то тут — строго наоборот. Вроде, по-русски человек говорит, и даже отдельные понятные слова проскальзывают, но хотя бы общий смысл уловить — нереально.

— Даже так? Чистый 'исходник' вируса? Это откуда же, позвольте полюбопытствовать? — профессор явно взволнован, даже рука, держащая трубку, слегка подрагивать начала.

Видно, собеседник рассказывает Скуратовичу что-то весьма захватывающее. Профессор смотрит сквозь нас с капитаном круглыми от удивления глазами и едва не садится мимо табурета.

— Не может этого быть! И кто же это умудрился? А, понимаю, закрытая информация...

После этого ученый переходит на обсуждение каких-то, как я понимаю, имеющихся, или, наоборот, отсутствующих в 'Пламени' приборов и я снова начисто перестаю понимать, о чем вообще идет речь.

— Да, Роман, прекрасно вас понял и согласен. Скажите вашему старшему, пусть немедленно выходит на руководство 'Вакцины'. Думаю, согласовывать подобные вещи нужно не на нашем с вами уровне... Да, конечно, сам я выезжаю, как только соберу всех оставшихся тут специалистов и отдам распоряжения по поводу сборов и упаковки всего необходимого. До встречи!

Скуратович жмет на кнопку сброса вызова и, резко поднявшись с табурета и направляясь к входной двери, смотрит на капитана.

— Арсений, мне необходимо срочно переговорить с полковником Кожевниковым. Это чрезвычайно важно!

— Хорошо, Игорь Иванович, — капитан, похоже, как и я, понял только самое главное — происходит что-то весьма серьезное. — Только, может, хотя бы оденетесь. На улице опять подморозило, а вы в тапках...

Ярославское шоссе — Ленинградское шоссе — учебный центр 'Пламя'. 29 марта, четверг, день.

Сборы на 'Вакцине' вышли долгие. И это при том, что личных вещей у Скуратовича набралось ровно насредних размеров спортивную сумку. Впрочем, а что ему в 'Пламя' тащить? Смену белья, костюм спортивный с тапками, мыльно-рыльные... Ну, ноутбук еще. Как он сам сказал, на мой удивленный взгляд отвечая: 'Меня заверили, что всем необходимым на месте обеспечат, нечего лишними вещами обрастать'. Силен мужик, без шуток — силен. Уважаю! Так что, если бы процесс сборов в дорогу только в упаковке личных вещей ученого заключался, мы уже минут через двадцать в сторону 'Пламени' на всех парусах летели. Но дело было совсем не в этом. Сначала мы с капитаном проводили все же решившего переодеться по сезону вирусолога к начальнику 'Вакцины'. И там застряли часа на полтора. Полковник Кожевников, одолжив у меня казенный 'Иридиум', долго что-то согласовывал с руководством 'Пламени' и Скуратовичем, разрываясь между трубкой спутникового телефона и ученым, как та хрестоматийная обезьяна из анекдота. В конце концов, все участвующие в переговорах стороны 'нашли консенсус' и Игорь Иванович двинулся ставить задачи и раздавать ценные указания подчиненным и коллегам. Там мы еще почти на два часа зависли. Видели б вы тот безумный 'консилиум', когда они список всего потребного к отправке в 'Пламя' оборудования составляли! Песня, с припевом... Вроде бы ученые, образованные люди. А гвалт подняли — куда там павианам в обезьяннике. Никакой дисциплины! Ей-богу, пару раз даже подумал о том, что еще чуть-чуть, и пора будет мне вмешаться и навести порядок (ну, или хоть какое-то его подобие) при помощи магических подзатыльников и громкого мата. Обошлось... Но, как было написано на одном известном колечке некоего не менее известного древнего самодержца: 'Все пройдет, и это — тоже пройдет!'

По итогам дебатов, как я понял, для перевозки всего записанного в перечень, что занял несколько стандартных листов офисной бумаги для принтера, исписанных мелким и корявым почерком, понадобится несколько грузовиков. Десяток, не меньше. Да еще и грузчики не помешают. Кстати, это да! Своими, что ли, силами работники умственного труда будут свои многочисленные 'цитомеры' грузить? Это вряд ли... Ума-то им бог дал — остальным на зависть, а вот с физическими данными у всех — так себе. Или тощие как щепки, или, наоборот, излишне упитанные. Таскать-грузить не обученные, да и не готовые. Стоит ли рисковать? Ведь и спины посрывают, к чертям собачьим, и ценное оборудование порасколотят. А главное, уйдет у них на это не меньше недели. Нет, без грузчиков — никак! И плюс — какой-нибудь автобус, для вывоза научного персонала и их семей.

На вопрос Скуратовича, сможет ли Отряд в нашем лице представить все необходимое для транспортировки, я только руками виновато развел. Откуда? У нас сейчас вовсю вывоз 'Таблетки' идет, да плюс — стену вокруг центральной части Пересвета уже начали ставить. Пока — силами ниихиммашевского СМУ, из имеющихся у них бетонных блоков и плит. Завтра первые группы пойдут за защитными экранами на Ярославку, в район Королева и Мытищ. Словом, и рады бы — да никак. Снова пришлось выходить на 'Пламя'. В конце концов, это все-таки в их интересах. Коротко обрисовываю сложившуюся ситуацию. Генерал Лаптев, внимательно, не перебивая меня выслушав, замолкает на несколько секунд, обдумывая.

— Хорошо, Грошев. Передай 'Парацельсу' — будут и грузовики, и грузчики, и автобус для его 'белых халатов'. И разместим мы их на месте со всеми возможными по нашим временам удобствами, и под лабораторию помещение выделим... Лишь бы толк был от этих 'профессоров Нимнулов'*!

От неожиданности я не смог сдержаться и изумленно хрюкнул в трубку, в последний момент попытавшись замаскировать не совсем подходящий в разговоре с генералом звук за покашливание. Неудачно, Лаптев явно все расслышал и понял правильно, а потому, после секундного молчания продолжил вполне нормальным, человеческим и даже слегка извиняющимся тоном:

— У генералов тоже есть дети, Грошев, и эти дети тоже когда-то были маленькими и смотрели мультфильмы... — хмыкнув и снова секунду помолчав он продолжил командным тоном. — Так, последнее, про Нимнулов — не передавай, а то еще обидятся. У них же душевная организация тонкая... Понял меня?

— Так точно, тащ генерал-майор!

— Вот и молодец, раз 'так точно'. Сам же в кратчайший срок доставь 'Парацельса' сюда. Без этих его 'цитомеров' мы какое-то время обойдемся. Понадобится — другие отыщем, благо, Москва под боком и разных биологических институтов и прочих профильных 'контор' в ней хватает... А вот без 'Парацельса' — никак. Выполняй, Грошев!

В трубке коротко запикал сигнал отбоя. Довожу итоги разговора до собравшегося вокруг меня кружком 'консилиума'. Новость о том, что период неразберихи и ожидания непонятно чего для них, похоже, закончился, ученых явно взбодрила. Понятное дело! Смотрю я вокруг, и вижу, что народ тут подобрался, может, и не глупый и, допускаю, в своих вопросах очень даже толковый, а то и талантливый. Да вот беда — все их таланты и знания лежат исключительно в научной плоскости. А вот в обычной жизни, как это часто со всевозможными 'вчеными' и бывает, они беспомощны, словно слепые новорожденные кутята. Сейчас же вокруг даже не 'обычная жизнь', а форменный Амбец с большой буквы 'А'. Сначала мертвецы по земле пошли, обуреваемые одним-единственным желанием — человечиной перекусить, потом весь мир как-то уж слишком быстро, почти не пытаясь сопротивляться, в тартарары рухнул, затем какие-то мутные типы чуть ли не 'холерный бунт'* с локальным геноцидом в одном флаконе, в лучших традициях батьки Махно, в отношении ни в чем не виноватых ученых устроить пытаются... А впереди, вместо хоть каких-то перспектив и надежды — 'туман войны' и мрак неизвестности. И полнейшая безнадега. А тут приезжаю я, весь такой из себя фраер в белом, и объявляю, что 'товарищи ученые, доценты с кандидатами' с этой секунды вовсе не никого не интересующий балласт и потенциальный корм для оживших покойников, а очень даже нужные и ценные специалисты, которых готовы вывезти в по-настоящему безопасное, хорошо охраняемое место и обеспечить работой, питанием и жильем... В общем, как мне кажется, ящик халявного мороженого в детсадовской песочнице не смог бы вызвать такого безоблачного счастья.

Обрадовав 'вченых' я приступил наконец к выполнению основной задачи: чуть ли не бегом погнал Скуратовича сначала на квартиру, за его весьма скромными пожитками, а потом — к КПП в машину. Вопреки моим опасениям, 'бригада-ух' ничего не натворила, не упилась дармовым чаем и не отправилась самостоятельно искать приключений. Парни чинно сидели возле стола в караулке и о чем-то беседовали с офицерами из 'бодрянки'*. Уж не знаю, что они местным в мое отсутствие наплели, но вполне взрослые дядьки с капитанскими да майорскими погонами чуть ли не в рот им смотрели. С другой стороны, рассказать моим есть чего, за эти полторы недели такого нагляделись — ни в одном американском фильме ужасов не покажут. Ну, и старое присловье всех рыбаков, охотников и военных: 'Слегка не приврать — хорошую историю испортить' оба Андрея тоже знают очень хорошо. В общем — не скучали они тут. Уже хорошо!

— Все, отцы родные, прощаемся с гостеприимными хозяевами, благодарим их за хлеб-соль и — по машинам. Труба зовет, и все такое.

Парни понятливо подрываются, мы вполне по-приятельски прощаемся с караульными 'Вакцины' и, обменявшись взаимными пожеланиями удачи, рассаживаемся в УАЗ. Андреям на заднем сиденье теперь не так вольготно, чтоб посадить посередине Скуратовича им пришлось немного потесниться. Но Солоха, в общем-то, не толстый, просто, как тот Карлсон, 'в меру упитанный', Буров — так и вообще, можно сказать, худой. Скуратовича тоже крупным не назвать. Так и разместились, по принципу: 'В тесноте, да не в обиде'. УАЗ негромко кашлянул стартером и бодро помчал нас в сторону Ярославского шоссе.

И снова смотреть по сторонам, несмотря на яркое и теплое, совсем не мартовское солнце и голубое безоблачное небо, мне откровенно тошно. Потому как в первую очередь бросается в глаза не вся эта весенняя природная красота, а пришедшая, скорее всего, по вине самих же людей Катастрофа. Бредут по обочинам трассы, или просто стоят омерзительными, окровавленными и разлагающимися статуями ожившие мертвецы. Уже перестали дымиться, выгорев дотла, дома, по самым разным причинам вспыхнувшие в первые дни эпидемии, а измятое, рваное железо разбившихся тогда же автомобилей уже затянуло ярко-рыжими пятнами свежей ржавчины. Апокалипсис. Конец света. И ни единой живой души вокруг, словно я, Скуратович и мои сослуживцы — последние нормальные люди в этом умершем и восставшем для страшной и отвратительной не-жизни мире. Если честно, от таких мыслей у меня аж мурашки по загривку забегали. Вроде бы знаю, что это не так, что есть наш Отряд и весь Пересвет в целом, есть соседний Краснозаводск, базы Софринской бригады в Ашукино и ОДОНа в Реутове, есть те же самые 'Вакцина' и 'Пламя', в которое мы прямо сейчас направляемся, в конце концов. Но мурашкам на это мое знание, похоже, плевать с высокой колокольни, им доводы разума безразличны. Зато что-то древнее, чуть ли не первобытное, из незнамо каких глубин подсознания выползшее, заставляет дыбом топорщиться волосы на затылке. Очень неприятное ощущение, да еще и на неприглядные пейзажи вокруг помноженное, даже такого толстокожего и непробиваемого гоблина, как я, способно вогнать в глубочайшую депрессию. Поглядываю время от времени в зеркало заднего вида, да на сидящего справа Тимура глаза скашиваю: похоже парни себя чувствуют ничуть не лучше. Плохо дело! С таким настроем мы, случись что, много не навоюем. А чем их можно занять или отвлечь от тягостных дум, я даже не знаю — ни одной даже самой завалящей идеи нет, как назло. Только и остается, что жать на газ, чтоб как можно быстрее добраться до Солнечногорска, благо, ни одной машины кроме нашей на шоссе нет: В Москву сейчас ехать желающих, как я понимаю, не так уж много, а из... В общем, кто мог, из нее уже давно вырвался. Остальные либо уже мертвы, либо скоро умрут. Шансы выбраться из замертвяченной столицы сейчас практически равны нулю. Через миллионные толпы зомби на улицах не проскочить. Не поможет, думаю, уже ни машина, ни оружие. Разве что на танке или бронетранспортере... Да только у многих ли они есть? И я о том же...

— Слушай, Борь, а чего мы не по 'бетонке' через Дмитров и Клин рванули, а через Ярославку и МКАД? — Тимуру тоже явно не по себе от окружающих 'красот' и он, похоже, решил разговором отвлечься, да и меня заодно отвлечь. — Ведь могли бы приличный угол срезать...

— Могли, — согласно киваю я. — А могли и завязнуть наглухо. Потому что 'бетонка' — это всего две полосы, одна — туда, вторая — обратно. Да плюс через два не самых маленьких города протискиваться, в которых тоже максимум по две полосы в каждую сторону. Да плюс мост в Дмитрове... А Ярославка — четыре полосы минимум, пусть и с отбойником посередине. И в населенных пунктах сильно узких мест нет почти. Про кольцевую и говорить нечего. На соблюдение правил, полагаю, всем сейчас наплевать, так что чисто по математике шансы проскочить намного выше.

Гумаров несколько секунд молчит, видимо, прикидывает и припоминает маршрут, а потом одобрительно качает головой.

— Угу, не поспоришь, все верно. Ты это, Борь, если 'баранку' крутить устанешь — только маякни, сразу подменю. Я водитель хороший.

— Это ты-то хороший? — неожиданно фыркает с заднего сиденья Солоха. — Тима, хорош тут бабушку лохматить! Сказки рассказывать будешь в милиции... Водитель он... А у кого в позатом году 'Геленд' поршень на ходу выплюнул?

— Ну, во-первых, — невозмутимо начинает загибать пальцы на правой руке наш татарин, — это когда было, я с тех пор много работал над собой и повышал, понимаешь, профессиональный уровень. Во-вторых, вспомни, сколько тому 'Геленду' годков было? Он же ж ровесник кобылы Семёна Буденного, ему уже по возрасту и сроку службы положено было поршнями плеваться...

— А в-третьих? — продолжает ехидничать Андрей.

— Что 'в-третьих'? — явно не понял Гумаров.

— Ну, обычно, когда люди вот так же пальцы гнут: 'во-первЫх, во-втОрых'... Короче, подразумевается еще и третий пункт. Или у тебя на него фантазии не хватило?

— В-третьих, шел бы ты в задницу, юморист фигов, — беззлобно и даже с этакой ленцой огрызается Тимур. — Я, может, и не Ральф Шумахер, но, по крайней мере, водить умею. В отличие от некоторых, что только велосипед в детстве и освоили. И то — трехколесный...

Фу, ну, слава богу, отвлеклись мои хлопцы от мрачных дум, даже слега повеселели и зубоскалить начали. Уже хорошо! А то сидели кислые, словно на поминках. Впрочем, почему 'словно'? У нас сейчас каждый день — поминки с утра до вечера. По безвременно покинувшей нас прежней жизни и старому миру, который и сам медным тазом накрылся, и процентов восемьдесят, если не больше, народу за собой утянул. Вот их всех и поминаем, оптом, можно сказать.

Заправка возле торгового центра ХL, на которой в наш прошлый проезд 'вэвэры' бойко раздавали оружие, оказалась покинутой. Лишь груда темно-зеленых оружейных ящиков в кювете, осиротевшее пулеметное гнездо на крыше, да расстрелянный 'Кайен' напоминали о том, что совсем недавно тут прямо-таки кипела жизнь. А сейчас даже плаката о порядке и нормах залива топлива на колонне с ценами нет: то ли ветром сорвало, то ли 'вэвэшники', уходя, сами сняли, чтоб народ не дезинформировать. Все, мол, раздавали горючку, но теперь уже не раздают. Фиговый знак, кстати. Значит, и эти ребята, до последнего помогавшие вырывающимся из Москвы штатским, поняли, что ловить больше нечего и помощь их тут больше никому не потребуется. И ушли туда, где они нужнее. Точно — хана столице.

По совершенно непривычному, абсолютно пустому МКАДу (я его таким ни разу в жизни не видел), до пересечения с Ленинградкой домчались буквально за несколько минут, встретив по пути только пролетевший по встречной бронетранспортер, сопровождающий куда-то три тентованных армейских ЗиЛа.

На Ленинградском шоссе — снова запустение. Только возле химкинской развязки бестолково околачиваются возле нескольких сильно покореженных легковушек, явно чем-то тяжелым, скорее всего — 'броней', сдвинутых на обочину, несколько мертвяков, умеренно перемазанных кровью (не разобрать — своей или чужой). Нет, скорее все-таки чужой. Тут, похоже, серьезная авария приключилась, армейцы позже дорогу расчистили, чтоб ничего проезду не мешало, и, если б те мертвецы из сдвинутых в кювет легковушек были, то их, наверняка, сходу и упокоили. Так что, думаю, они откуда-то из окрестных дворов подхарчиться приковыляли. Собрался было притормозить и угомонить, но передумал: острой необходимости нет, а просто так патроны жечь и время терять — не стоит оно того! Дальше — еще хуже. Сначала возле мебельного торгового центра 'Гранд', а потом, буквально через пять-шесть километров, возле 'Меги', той самой, где под одной крышей все эти 'Икеи', 'ОБИ', 'Стокманны' и прочие 'Ашаны' — буквально забитые мертвецами автостоянки. Блин, а я думал, что на Калужской или перед 'пироговкой' их много было... Нет, много их тут — сотни и сотни бесцельно и неспешно ковыляющих туда-сюда или просто стоящих столбом разлагающихся оживших покойников. Тьфу, мля! Глаза б мои всей этой гнуси не видели!

В Солнечногорске картина тоже безрадостная: все те же зомби на улицах, все то же полное отсутствие следов живых людей. Хотя, нет, ошибаюсь, вон они — следы! Причем, в самом прямом смысле. Явно совсем недавно кто-то проехал по едва очистившемуся от снега газону, оставив на слегка оттаявшей земле глубокие колеи. М-да, явно на чем-то мощном и внедорожном катались. Отпечатки в грязи глубокие и протектор, что эти отпечатки оставил, внушает уважение. Хватает и иных свидетельств 'разумной деятельности'. В принципе, обглоданных и буквально на части растащенных трупов на улицах сейчас предостаточно, но не везде они лежат так густо. А тут — будто кто-то встал неподалеку и методично, словно в тире, начал отстрел... О! Что я говорил! Вот и россыпь ярких, еще не успевших потускнеть отливающих медью гильз. Интересно, кто это тут воевал? В Подмосковье что военные, что милиция давным-давно на калибр 'пять-сорок пять' переведены. А тут явно от 'семерки' гильзы, автоматные. У 'пятерки' они зеленые, крашеные, эти же вон как медяшкой на солнышке блестят. Непонятно... Хотя, может 'спецура' грушная резвилась? Или из ОМСН парни? Кроме них автоматов калибра 'семь-шестьдесят два' в Московской области ни у кого нету. Или охотники какие-нибудь с СКС, там патрон тот же. Или кому-то с мобилизационных складов АКМы и АКМСы все же раздали? Желандинов на Ярославке, правда, говорил, что это не планируется, ну, так он вовсе не самый высокий начальник и не истина в последней инстанции. В Королеве — не планировали, а вот в Солнечногорске — передумали. В общем — тайна, покрытая мраком. Ладно, не так уж оно важно, в конце концов. Валит кто-то мертвяков — и хорошо, выжившим хоть немного легче.

Сразу за Солнечногорском мне на глаза попадается интересная бензозаправка, здорово похожая на ту, что мы на Ярославке видели, только пока еще не совсем покинутая. Очереди из желающих заправить машину или получить оружие тут не наблюдалось, как не видно и грузовика с оружием, но возвышавшаяся рядом с кассовой будкой груда характерного вида и колера ящиков говорит сама за себя. Армейцы (судя по шевронам, тут верховодили именно они, а не 'внутряки'), опять же, свой форпост еще не покинули — посреди асфальтированной площадки грозно возвышалась камуфлированная туша БМП второй модели, на которой сидели несколько слегка небритых, зато весьма хорошо вооруженных и экипированных мужиков в стандартной армейской 'флоре'. А еще на одном из окружающих заправку фонарных столбов уныло болтается, покачиваясь на ветру, труп с самодельной табличкой на груди. Ага, 'Грабитель. Убийца. Насильник'... Видать, не у одного меня чувство социальной справедливости обострилось. Поставил себя вне человеческих законов — вот и получи полной мерой. Причем, этому, судя по заскорузлому бурому пятну на штанах, еще и 'орудие преступления' отстрелили... Хотя, не исключено, что и отрезали. Туда и дорога! Собаке — собачья смерть. Эх, притормозить бы, поболтать с мужиками, новостями обменяться. Но — нельзя. У нас имеется четкий и недвусмысленный приказ: любой ценой обеспечить безопасность и доставить в кратчайший срок. В таком разрезе незапланированная остановка в незнакомом месте — серьезная угроза безопасности. Ничего, на обратном пути притормозим, если армейцы раньше не снимутся. Один из сидящих на броне приветливо помахал нам рукой, я коротко вякнул 'крякалкой' СГУ в ответ и покатил себе дальше. До поворота на 'Пламя' остались считанные минуты.

— Ого, вот это них.. чего себе! — выдохнули в один голос Гумаров и Солоха.

М-да, остается только, как той собачке из анекдота про говорящую корову, удивленно лапками развести: 'А я чего? А я сама офигела!' Серьезно тут народ за строительство оборонительных сооружений взялся, с огоньком. Генерал Карбышев, думаю, вполне одобрил бы. И без того вполне себе добротный, высокий бетонный забор по периметру учебного центра оплели в несколько слоев колючей проволокой. Изнутри, через каждые полторы-две сотни метров поставили несколько... ну, я даже и не знаю, как сказать... Нет, по сути своей — это, конечно, караульные вышки... Хорошие такие, со стенами из бетонных блоков и крышами из бетонных же плит, с узкими, но вполне толково расположенными, обеспечивающими широкий сектор обстрела, бойницами и, похоже, втягивающимися наверх лесенками. Но вот по исполнению...Наверное, именно такую вышку мог бы построить Зураб Церетели с его нездоровой страстью к гигантомании. В общем, думаю, не сильно ошибусь, если предположу, что в одной такой вышке запросто пехотное отделение в полном составе разместиться сможет вполне свободно. Прямо этакий небольшой форт 'на курьих ножках'. Перед стенами, рыча, будто свора голодных динозавров, немилосердно коптя непрогоревшей соляркой из выхлопных труб и ею же, родимой, воняя, роют землю несколько траншейных машин и экскаваторов. Ох, если-палки! Где ж вся эта красота была, когда мы в Чечне себе огневые позиции на базах готовили? При тамошнем-то грунте, когда на один скребок лопатой нужно раз пять-шесть кайлом махнуть, такие могли бы стать настоящим подарком. Ан нет, на Кавказе я таких красавиц за все время не видал ни разу. Там мы, словно при царе Хаммурапи, все вручную долбили и рыли. А тут... Смотришь, как тут работа спорится, и аж по-хорошему завидно становится. Думаю, такими темпами они вокруг всего центра натуральный крепостной ров выкопают.

— Да уж, — словно читает мои мысли Тимур. — Натуральный рыцарский замок. Только крокодилов во рве не хватает.

— Во рву, — машинально поправляю его я.

— Чего?

— Говорю, правильно говорить — 'крокодилов во рву'.

— Блин, Борь, да им, крокодилам, без разницы, они гимназиев не кончали.

Всю дорогу молчавший Буров неожиданно хмыкнул и ткнул пальцем в сторону въездных ворот.

— Фиг с ними, с крокодилами! Вы вон туда лучше гляньте.

Хм, нет, ну а что? Очень даже мило, практически по феншую... По обе стороны от сдвижных ворот из-за забора торчат башни танков. Вполне себе обычные 'семь-два'* в пятнах камуфляжа. Способ установки, правда, на первый взгляд несколько странный, но это только на первый. Сейчас танк в капонир закапывать смысла не имеет. Равные по силам соперники для этих стальных мастодонтов — разве что в таких же как 'Пламя', на базе крупных воинских соединений созданных, анклавах найдутся. Вроде той же таманской или кантемировской дивизий. Полагаю, руководители таких и без местечковых Прохоровок общий язык найдут. Зато против бандитов танк — натуральная 'вундервафля', которой и противопоставить-то нечего. Не то, что пробить — дострелить не сможешь, а он тебя уже с глиной мешать начнет 'чемоданами' калибра сто двадцать пять миллиметров. При таких раскладах танк не прятать нужно, а, наоборот, демонстрировать. Вот местные их на 'постаменты' и загнали, заодно здорово улучшив танкистам обзор и увеличив сектор обстрела. Молодцы, все по уму!

По извилистой и узкой дорожке между бетонных блоков я подгоняю машину поближе к воротам. Те начинают медленно откатываться в сторону. Странно, как-то необычно доверчиво они тут себя ведут. Или наличие двух 'семьдесятдвоек' инстинкт самосохранения заглушило?

Ага, щаз! Заглушило... Прямо за воротами тут, оказывается, что-то вроде тамбура, только размера соответствующего, в таком не то, что нашему УАЗу — парочке 'Уралов' или 'Камазов' тесно не будет. И окружен этот тамбур высокой бетонной стеной. Понятно, площадка досмотра автотранспорта. Все в полном соответствии с типовой план-схемой оборудования блок-поста в зоне боевых действий. Разве что мало какой 'блок' в той же Чечне сразу два танка прикрывали.

Заглушив двигатель и оставив автомат в салоне, выбираюсь из УАЗа и, состроив на физиономии самое миролюбивое выражение и даже слегка выставив вперед пустые ладони, неторопливым шагом отхожу на пару шагов в сторону и останавливаюсь. Жду указаний. От кого? Да, хотя бы от тех двух 'прапоров', что сейчас меня разглядывают. Не сказать, чтоб сильно здоровые: шкафоподобные плечи отсутствуют, да и квадратных 'супермэнских' челюстей не наблюдаю, но...Очень уж спокойные хлопцы, на вид, я бы даже сказал, несколько преувеличенно неагрессивные. Вот только автоматы уж больно толково держат, да и стоят грамотно, вдвоем контролируя и меня, и наш УАЗ и при этом ни друг другу линию огня не перекрывают, ни в сектор обстрела из бойниц нашего боевого 'пепелаца' не попадают. Профи. Скорее всего — из 'подсолнухов', стоящей тут же, неподалеку бригады 'летучих мышей'. Спецназ Главного разведуправления. Серьезные парни. Очень напоминают мне моего армейского инструктора — прапорщика Комарова. Тот тоже внешне на Джонни Рэмбо совершенно похож не был, но, думается, случись необходимость, сожрал бы того Джонни на ужин сырым, без соли и перца.

Из караульного помещения мне навстречу выходит молодой старший лейтенант с небрежно закинутым на плечо автоматом. Расслаблено ведет себя паренек, расслаблено. Хотя, если б меня два 'семьдесят вторых' и вот такая парочка волкодавов из спецназа ГРУ прикрывали, я, наверное, тоже особо не напрягался бы.

— Здравия желаю, — вполне доброжелательно кивает мне старлей и вопросительно смотрит, явно ожидая, что я представлюсь и расскажу, чего, собственно, приперся и что мне нужно. Ну, не буду заставлять ждать парня, он при исполнении и дел у него, наверняка хватает. Чего ж резину тянуть?

— Прапорщик Грошев, подмосковный ОМОН. Доставил объект 'Парацельс', прошу доложить генералу Лаптеву.

Судя по тому, что старлей галопом умчался в 'караулку', явно, докладывать о нашем прибытии, а один из 'прапоров' буквально через минуту уже дал мне отмашку в направлении открывающихся внутренних ворот тамбура, ведущих на внутреннюю территорию базы, проезжай, мол, нас тут ждали. Пустячок, а приятно!

За Скуратовичем приехали минут через пять. Рядом с нашим УАЗом притормозила не первой свежести 'Нива' модного некогда цвета 'баклажан' и из нее прямо-таки выкатился этакий круглый и лохматый юноша неопределенных лет, где-то между двадцатью и неполными сорока, в мятом лабораторном халате, на нагрудном кармане которого растеклось пятно от потекшей шариковой ручки. Глаза — красные и не выспавшиеся, на кончике носа непонятным чудом висят очки в тонкой оправе, на голове — натуральное воронье гнездо. В общем, понятно, откуда у генерала ассоциация с Нимнулом выплыла. Внешне, конечно, с мультяшным персонажем общего мало, но, все равно, с первого же взгляда видно — классический 'безумный ученый'. Буров выбрался наружу, выпуская профессора, я открыл 'собачник' и достал его сумку. Лохматый, гад такой, даже попрощаться толком не дал — налетел на бедного Игоря Ивановича, как канзасский торнадо, ухватил под локоть и сходу затараторил что-то на своем ученом тарабарском наречии. Вирусолог, прежде чем исчезнуть в салоне 'Нивы', только и успел, что обернуться и, словно извиняясь за столь нетактичное поведение коллеги, слегка пожать плечами и махнуть нам рукой. Я улыбнулся и помахал в ответ. Все, основная поставленная задача выполнена: объект 'Парацельс' по месту назначения доставлен. Теперь нужно доложить руководству об исполнении и можно будет заняться второстепенной. Значит, пора звонить Бате. Вжикнув 'молнией' я потянул из 'мародерки' 'Иридиум'. Хорошая все-таки штука — спутниковая связь. Вот сейчас, если б не эта 'трубка' было бы геморроя: найди мощный передатчик, настрой на нашу частоту, выйди на связь... А тут — знай, жми на кнопки. И, в отличие от связи мобильной, плевать на то, работают ли ретрансляторы и есть ли они вообще. Жаль только, что ненадолго вся эта лафа, ох, ненадолго! Но, думаю, и тогда выкрутимся. Вон, отец мой срочную службу еще в начале семидесятых оттарабанил на какой-то малюсенькой 'точке' в глухой тайге, от которой до ближайшего человеческого жилья чуть ни две сотни километров было. На какой-то дико секретной по тем временам передвижной передающей станции. Та, по его словам, свой собственный сигнал могла словить трижды, пока он вокруг земного шара крутился. Трижды! Думаю, что сейчас и помощнее найдутся. Главное — найти и сберечь специалистов, что с ними работать умеют.

— Львов, — коротко отозвался 'Иридиум' голосом Бати.

— Тащ полковник, это Грошев, докладываю...

Закончив разговор и убрав спутниковый телефон, подошел я к вышедшему из 'караулки' старшему по КПП.

— Слушай, товарищ старший лейтенант, не окажешь небольшое содействие?

— Да не вопрос, — приосанился тот. — В чем проблема?

— Подскажи, будь другом, с кем у вас тут можно по поводу окружающей 'оперативной обстакановки' переговорить. А то, понимаешь, 'сами мы не местные', здешними раскладами не владеем, а они, судя по... — я мотнул головой в сторону танков, — уже имеются. Не хотелось бы по незнанию 'косяк' упороть и в проблемы влететь на ровном месте. Да и просто интересно было бы у вас тут осмотреться. Нам самим нежданно 'счастье привалило' — аж целый город на десять, примерно, тысяч душ населения. Теперь вот голову ломаем, что с этим 'подарком судьбы' делать и как все не прое... Ну, ты понимаешь.

— Десять тысяч? Ничего себе! У нас тут чуть больше двух и мы уже не знаем, как размещаться, своими силами новые дома строить начали, — сочувственно качает головой тот.

— Не, нам проще, — отмахиваюсь я. — Это у вас тут всего несколько учебных корпусов, да пара-тройка казарм... Остальное — стрельбища, тактические поля да танковые директрисы.

— Ну, прямо уж так и пара-тройка, — с деланной обидой тянет старлей. — Поболе будет. И не только казарм, но и гостиницы имеются.

— Пусть так, — с готовностью соглашаюсь я. — Но у нас-то там не армейский учебный центр, пусть и большой, а вполне нормальный город: пяти, девяти и даже шестнадцатиэтажные дома имеются, ну, и всякое прочее, включая детские сады, больничку, пожарную часть и милицейский околоток.

— Везет...

— Это если с одной стороны поглядеть. А с другой — у вас тут периметр изначально закрытый и куча строительной техники как раз по профилю, для оборонительных сооружений. Оставалось только забор укрепить слегка и фантазию проявить. А у нас — город. Обычный, без бетонных заборов вокруг...

— И чего делаете?

— Укрепляемся помаленьку, окна на нижних этажах замуровываем, между домами стены ставим.

Тут я, скорее желаемое за действительное выдаю, строительство только сегодня начаться должно было... Да и ладно! Сам же говорил: 'Немного не приврать...'

— Нелегко придется, — сочувственно качает головой подошедший к нам грушный прапорщик. — И голодных ртов полно, и работы — немерено. А главное — нужно еще кого-то сагитировать ту работу выполнять. Добровольно кирпич таскать да раствор месить не каждый 'манагер' пойдет. Среди них же чуть не половина — профессиональные пустомели и бездельники.

— Это да, — киваю я, — Может, и не настолько все страшно, но проблема такая имеется. Что делать — будем агитировать...

— Что касается 'обстакановки', — продолжает 'прапор', — это тебе лучше к нашему старшему, подполковнику Пантелееву. Он у нас тут вроде начальника разведки. Только его нет сейчас — на выезде, только к вечеру вернется.

— Начальник разведки и сам на выезде?

— Пантелеев у нас — тренер играющий, — ухмыляется в ответ грушник.

Ну, да. Спецназ ГРУ — это вам не мотопехота, где большинство подполковников-полковников уже такой 'штабной грудью' обрастают, что на пятый этаж по лестнице в один прием пешком подняться не могут. У них, вроде как в нашем милицейском ОМСН, где тоже, званием-то, может, уже и полковник, а по должности — старший опер, ну, максимум, старший опер по особым... В общем — как рядовой боец, с автоматом сам рысачишь, без скидки на погоны и выслугу лет. Скорее — наоборот, как с наиболее подготовленного, требуют куда больше, чем с 'молодых-зеленых'.

— Хотя бы примерно, во сколько будет, не в курсе?

Мой собеседник в ответ только руками развел. Всё верно, ему-то откуда знать?

— Какие идеи? — интересуется Буров.

— Думаю сначала до АЗС возле Солнечногорска прокатиться. 'Пламя' от нас теперь никуда не денется, а вот армейцы могут и укатить. Не смертельно, конечно, но раз уж взялись за сбор информации... Как мой отец говорит: 'Делай все хорошо — фигово само получится'. Там с народом поболтаем — назад вернемся. Впустите нас назад-то? — вопросительно смотрю я на старлея.

— Впустим, — не стал жеманничать он. — Только для того, чтоб на территорию попасть — зарегистрироваться нужно будет и гостевую 'времянку' получить. Без нее — до первого внутреннего патруля.

— С регистрацией возни много? — вступает в разговор высунувшийся в окно УАЗа практичный Солоха.

— Нет, за пару-тройку минут можно управиться, — успокаивает его прапорщик-спецназовец.

— И чего тогда ждем? — в голосе нашего хохла вдруг прорезались начальственные нотки. — Поехали уже. Пока туда, пока назад, а там, глядишь, и начальство здешнее как раз вернется...

— Ладно, парни, мы тогда не прощаемся, — киваю я старлею и обоим 'прапорам' усаживаясь в машину.

Старший лейтенант желает нам счастливого пути и идет в караульное помещение открывать ворота, тот прапорщик, что болтал с нами, шутливо козыряет двумя пальцами.

АЗС на Ленинградском шоссе — учебный центр 'Пламя'. 29 марта, четверг, день — вечер.

Армейцы с автозаправки уехать не успели, но судя по всему, когда наш УАЗ подъехал — как раз собирались. Но тут объявились мы. Подкатили к БМП, выбрались, представились, познакомились с 'аборигенами'. Оказалось — офицеры и контрактники доблестной Четвертой Гвардейской, Краснознаменной, Ордена Ленина, Кантемировской танковой дивизии. К желанию обменяться информацией кантемировцы отнеслись с полным пониманием. Военные, они, на самом деле вовсе не такие тупезни, какими их зачастую и, совершенно необоснованно, считают гражданские. Они даже если не знают старую фразу: 'Кто владеет информацией — тот владеет миром', и не в курсе, кто именно ее произнес, то интуитивно с такой постановкой вопроса согласны. И то верно, на кой вот этому, заросшему длинной, но редкой рыжеватой щетиной старшине-контрактнику знать того же самого миллиардера Ротшильда? Он ему что, близкий родственник? Специально для него в Боевом уставе, который, кстати, далеко не самые глупые люди в свое время сочиняли, то же самое прописано, пусть и слегка другими словами. Ага, то самое: 'Разведка ведется непрерывно...' Что, скажете, есть большая разница? Вот и я говорю — те же яйца, только в профиль. По словам командовавшего тут майора — они на этой заправке со второго дня стояли. Сначала просто порядок поддерживали, бензином всех заливали и изредка подбредающих из Солнечногорска мертвяков отстреливали. Потом еще и оружие раздавали. Сперва службу несли, так сказать, смешанным составом, позже, когда бОльшая часть 'срочников', подобно нашим таманцам, рванула по домам — остались одни офицеры и контрактники. А вчера в обед, когда стало окончательно ясно, что из Москвы выбираются уже не тысячи, и даже не сотни, а считанные единицы, они получили приказ ждать еще сутки, потом сворачиваться и возвращаться в ППД* дивизии под Наро-Фоминск.

— Что, вообще прорвавшихся не было? — хмуро интересуется у рыжего 'контраса' Солоха.

— Сегодня с самого утра — четыре машины всего, — отмахивается тот в ответ.

М-да, по сравнению с теми многокилометровыми 'хвостами' едва ползущих пробок, что мы видели всего несколько дней назад на Варшавке и Ярославке — даже не капля в море. Вообще ничто.

— А это, кстати, ваша работа? — я указываю глазами на слегка покачиваемое теплым весенним ветерком тело на фонарном столбе.

— Не совсем, — слегка морщится майор, теребя мочку уха. — Совместное, можно сказать, творчество. Вешали мы, а вот взяли эту суку 'партизаны'...

— Кто? — удивленно переспрашиваю я.

— Да есть тут команда одна. Кто такие — не понятно. Сами только отшучиваются, партизаны, мол, народные мстители. Экипированы, конечно, серьезно. И 'снаряга' новая, деловая, и оружие — как с выставки, всё в 'рельсах', оптика-коллиматоры-целеуказатели — все дела, и машины — хана всему, хоть в джип-шоу на них... Но не из наших, да и не из ваших, пожалуй. И к 'Большому Брату', думаю, никакого отношения не имеют.

— С чего решил? — история про 'народных мстителей' меня заинтересовала.

— Да девчонок у них в группе много. Как минимум — четыре, причем две — совсем на вид соплюхи, школьницы. Но стреляют — дай дорогу. Они тут с нашим руководством что-то вроде джентльменского соглашения заключили: мы им автоматы и патронов к ним подогнали, а они — несколько дней по Солнечногорску круги наматывали, мертвецов отстреливали, да людей, в домах заблокированных, выводили. Через нас несколько десятков ими спасенных прошло, почти все про них рассказывали. А потом они это дерьмо, — майор сплюнул на грязный асфальт, искоса зыркнув на повешенного, — притащили. Их там целая стайка сбилась, шакалов, мать их за ногу. Беспределили по полной программе, несколько человек застрелили, просто так — развлекались. Женщин насиловали и убивали. Короче, та еще погань...

— А про 'подвиги'-то их откуда узнали? Свидетели?

— Да сам, гаденыш, 'раскололся'. Сначала под дурака косить пытался, но когда наш Абрек, — майор кивнул на рыжего контрактника, — свой трофейный 'ухорез' достал — лопнул до самой жопы и запел, как канарейка.

— Так вы ему что, на самом деле, что ли яйца отчекрыжили? — изумленно тянет Тимур.

— Не, брезгливый я, об такое дерьмище мараться, — скривился названный Абреком 'контрас'. — Так, попугал немного, пару раз по брюху ширкнул, только кожу и рассек, чтоб кровь пошла... А он тут же и обоссался и обхезался. Герой, сука. Только против баб да безоружных воевать горазды были, твари.

С обсуждения повешенного бандита и поймавших его 'партизан', которые, как я понял со слов майора, подались в то самое 'Пламя' из которого мы только что приехали (интересные, все же, ребятишки, надо бы попробовать найти их, да пообщаться), перешли к вопросам практическим и более приземленным. Я взял у майора частоты, на которых можно будет установить связь со штабом дивизии в Наре и клятвенно пообещал передать его своему командованию. Хотя, думается мне, наши отцы-командиры давно уже и без нас состыковались. Впрочем, это нам не так уж важно. Наше дело маленькое — наладить контакты на своем уровне, а дальше: 'Пусть лошадь думает, у нее голова большая'. Мы же свое дело сделали честно.

В общем, проболтали мы с кантемировцами не меньше часа. Потом из железной утробы БМП высунулась чумазая физиономия мехвода, который позвал майора и протянул ему подключенный к ТПУ* шлемофон.

— Простите парни, — с ходу взял быка за рога тот, вернув 'говорящую шапку' и подойдя к нам, — но нам пора. Труба зовет, и все такое. Не обессудьте...

— Да ладно, чего уж там, — понимающе хмыкнул я. — Сами погоны носим, все понимаем. Удачи!

Тепло распрощавшись с нами, гвардейцы забрались под броню и 'бэха'*, рыкнув движком и плюнув солярным выхлопом, зашлепала траками по асфальту в сторону Кольцевой, быстро набирая скорость.

— Все, орлы, гвардия отчалила, пора и нам честь знать. Пока до 'Пламени' доберемся, пока все их бумажки оформим, глядишь — и 'играющий тренер' Пантелеев со своего выезда вернется.

Пантелеева нам все-таки пришлось подождать, пусть и совсем недолго. Руливший на КПП старлей как раз успел вписать наши данные в толстый прошитый журнал с пронумерованными страницами и вручить нам по временному пропуску — явно в типографии отпечатанному небольшому листочку плохонькой сероватой бумаги. Приглядевшись к мелкому, почти неразличимому тексту в правом нижнем углу, я выяснил, что отпечатаны эти 'мандаты' типографией Министерства обороны Союза Советских Социалистических Республик еще в семьдесят девятом году тиражом аж в один миллион экземпляров. Да уж, крепка была Совецка власть! А я ведь говорил, что в армейских закромах, если хорошенько поискать, еще и не такое найти можно. Один мой старый друг служивший еще при Союзе в Закавказье, в теплой беседе под пивко поведал о штабелях хранящихся на тамошних складах казачьих шашек и кавалерийских седел. И, знаете, несмотря на некоторую степень алкогольного опьянения как рассказчика, так и слушателя, я ему почему-то безоговорочно поверил. Во-первых, друг — из тех людей, что в склонности к пустопорожнему трепу не замечены, а во-вторых... А во-вторых, наглядное подтверждение я сейчас в руках держу: расходный, копеечный бланк, что почти тридцать лет назад отпечатан был и вполне себе в обращении до сих пор.

Едва выйдя из 'караулки' мы услышали пока еще совсем тихое, но уже вполне отчетливое завывание доброй пары десятков двигателей. Звук, знакомый до боли по кавказским командировкам — идет большая колонна.

— Вот и Пантелеев возвращается, — мотнул головой в направлении ворот спецназовский 'прапор'. — Вы УАЗ свой чуть к забору подвиньте, а как колонна пройдет — в хвост пристраивайтесь. Они на склады пойдут сейчас, там плац здоровенный, как встанут — грузовики, думаю, под разгрузку пойдут, а наши все на 'броне' останутся. Вот возле 'бэтров' Пантелеева и ловите. Здоровенный такой мужик, тебя, конечно, пониже, но в плечах как бы не шире. И бритый наголо, как Котовский. В крайнем случае, у любого с 'брони' спросите — покажут.

Поблагодарив прапорщика за совет, мы рассаживаемся в машину, а когда длинная вереница из полутора десятков зеленых армейских тентованных 'Уралов' и 'Камазов', сопровождаемых пятью бронетранспортерами-'восьмидесятками', неспешно закатывает через ворота и уходит куда-то вглубь территории учебного центра — едем следом.

Сразу поговорить с подполковником, которого я и без чьих-то подсказок моментально узнал по описанию, нам не удалось. Он, похоже, на головном БТР ехал, и к тому моменту, как мы вслед за замыкающим бронетранспортером на плац перед складами выкатили и из припаркованного УАЗа вылезли, его уже перехватил какой-то парень, с которым Пантелеев сейчас оживленно и, по лицам видно, вполне дружески беседовал. Не мешать же людям — не вежливо это...Собеседник подполковника, кстати, меня тоже заинтересовал. На вид — ничего в данных обстоятельствах и в этом месте необычного: высокий, худощавый, но крепкий, широкоплечий, с короткой стрижкой, одет в новенькую 'горку'. Среди бойцов в 'Пламени' сейчас таких — двенадцать на дюжину. Зато вот автомат его... Насколько мне отсюда видно — изначально это был обычный АКМ, но вот сейчас... Как-то сразу сами собой вспомнились 'народные мстители', про которых кантемировский майор рассказывал — столько на тот автомат было понакручено и понавешано. Нет, не подумайте плохого, это я в хорошем смысле. Так сказать, в приступе белой зависти. Сам уже давно на такой 'обвес' для автомата слюни пускаю, да только уж очень дорого — не по карману было. Короче, что-то мне подсказывает, что это один из тех самых 'партизан', не исключено даже, что их старший.

— Стой, руки вверх, стрелять буду! — раздается вдруг у меня за спиной. — Борисяныч, глазам своим не верю, ты ли это?

— Оба-на, — оборачиваюсь я на голос. — Митяй! А твоя светлость тут какими судьбами?

После крепкого рукопожатия мы обнялись, похлопывая друг друга по плечам.

— Аккуратнее, ведмедь, помнешь меня, маленького, — делано кряхтит Димка, прозванный за 'субтильное и хрупкое' телосложение Бульдозером. — Закабанел-то как. Толстеешь брат, толстеешь.

— Хорош меня кошмарить, — широко ухмыляюсь я в ответ. — Типун тебе на язык, 'толстею'. И так скоро турник подо мной гнуться будет.

— А я о чем? — легонько тычет меня могучим кулачищем в плечо тот.

С командиром взвода подольского ОМОН лейтенантом Димой Марковым мы знакомы еще с тех времен, когда я был сержантом, а он — прапорщиком. В общем, очень много лет знакомы. Отличный парень, правильный. И надежный, как скала. И такой же крепкий. В ОМОНе вообще дохликов как-то не водится, народ весь физически развитый и тренированный, поэтому, чтобы заработать прозвище Бульдозер — нужно очень постараться выделиться на общем фоне. Диме это удалось

— Нет, Митрий, я серьезно, тебя каким ветром сюда занесло?

— Попутным, Боря, попутным, — смурнеет лицом старый товарищ. — И не меня одного. Нас тут почти полный взвод, да плюс семьи.

— Это как так?

— Да вот так, — совсем помрачнел Дмитрий. — Мы же к Москве поближе, чем вы. Ну, и киданули нас туда немного раньше, когда еще почти ничего толком не понятно было... В общем были 'двухсотые'... Много... Считай, почти целый взвод потеряли исключительно по начальственной дурости: вызвали, как на массовые беспорядки. С одними спецсредствами, без оружия.

— Я знаю кого?

Дима кивает.

— Подопригора, Буянов, Снежик...

— Твою-то мать!

— Вот-вот, — продолжает он. — Что в Отряде делалось — лучше и не представлять: бабы воют, дети плачут, бойцы ходят злые, как черти... А тут еще Шрама занесло, как старый 'Жигуль' по гололеду...

— Серьезно занесло?

— Ай, не спрашивай, — Бульдозер только отмахивается. — Почти до взаимного мордобоя. Их с тезкой моим, Димкой Моисеевым еле растащили, а то б, думаю, они друг другу кадыки повыдирали.

Что да, то да, характер у командира подольского Отряда полковника Шрамко ангельским никогда не был. Резковат мужик, порой до излишней грубости. Но чтоб в такой ситуации так раздуть конфликт с собственными подчиненными, что собственный заместитель на тебя с кулаками бросился — этого я от Шрамко не ожидал. Знаю я подполковника Моисеева, он ведь спокойный, как танк, его из себя вывести — это ж очень постараться нужно. Смотрю, у Шрама получилось.

— И что теперь?

— Да ничего. Все, кто Дмитрия поддержал, собрали оружие и 'сбрую', оседлали две 'коробки', семьи в два 'Урала', тех, что для перевозки личного состава, усадили и — 'Адиос, мучачас! До свиданья, девочки!'. Сначала думали тут, неподалеку, в Хлебникове, одну 'жирную' оптовую базу под себя подмять и на ней забазироваться, но там серьезная банда засесть успела — сами могли не управиться, а семьями рисковать — желающих нету. А тут 'летучим мышам' та же идея в голову пришла, вот мы и присоединились. Сам знаешь, большой компанией — оно веселее. А вы тут какими судьбами? Неужели тоже проблемы?

— Нет, Мить, у нас все гораздо спокойнее, хотя, без потерь тоже не обошлось. А тут мы по делу — одного очень нужного здешнему начальству человечка из Посада привезли и так, чисто в познавательных целях, что почем, уточнить. Почти что дипломатическая миссия, можно сказать, разглядываем, вынюхиваем и контакты наводим.

— Тоже дело нужное, — с понимающим видом кивает Дима. — А тут, на складах, чего разведываете?

— Подполковника Пантелеева ищем, как раз с целью потрепаться за жизнь в целом и оперативную обстановку в округе, в частности.

— Так вон же он стоит, — Марков машет рукой в сторону все еще беседующих лысого здоровяка и парня с понтовым автоматом.

— А то я сам не вижу, — скептически фыркаю я в ответ. — Только он сейчас, как видишь, занят. А в разговор незнакомых людей влезать — невежливо. Да и впечатление у них о себе можно создать не лучшее, решат сходу, что хамоватый наглец. Не, лучше я обожду малость.

— Ну, ты погляди-ка! Борисян, да ты, гляжу, прям психолог...

— Угу, стихийный, блин, доморощенный. Приходится, Мить. Люди-то, они разные, особенно сейчас. Это раньше: 'ксивой' сверканул — и все с тобой общаются, пусть, порой, и сквозь зубы. А теперь всем на любые 'корочки' плевать с высокой колокольни...

— Это точно, — согласно мотнул головой Дмитрий. — Я тут с 'мышами' немного пообщаться успел... Так они говорят, несколько дней назад вот этот самый Пантелеев на Международном шоссе вице-премьера грохнул собственноручно. Тот, видать, по старой памяти поборзеть решил: мигалку врубил, 'крякалку'... Ну, ты сам понимаешь, Репин, картина маслом: 'Разбежались, холопы, барин едет!'...

— И что?

— И все, Боря. Так, говорят, и валяется его крутой 'членовоз' в кювете, вместе с 'геликом' охраны. А самого вице и свиту да охрану его, наверное, давно уже по косточкам мертвяки растащили...

— Нормально так... Нет, дело понятное — накипело у людей в адрес 'слуг народа'... Но вот охрану, на мой взгляд — зря. Там тоже люди разные, как мне кажется. Не все ж скурвившиеся.

— Ну, не знаю, — чешет коротко стриженный затылок Митяй, — Может, тут ты и прав, но, как один не самый глупый человек говорил: 'Даже не стой рядом с пидорасами'. Так что, если и были среди тех охранников нормальные люди, то попали они под замес чисто до кучи. Если ты хороший, честный и правильный — зачем на какого-нибудь ублюдка ишачишь? Зачем деньги у него берешь?

— Эк тебя занесло, Митрий! Знаешь, по мнению некоторых — и мы с тобой, получается, ничуть не лучше, раз правительство защищаем, а не на всяких 'Маршах несогласных' с плакатами прыгаем и зарплату от того же правительства получать не гнушаемся.

— Ты, Борян, не путай. Мы не правительство, которое только на моей памяти, при моей службе, менялось уже трижды, защищаем, а закон. Может, и не всегда совершенный, но даже такой закон — лучше, чем его полное отсутствие, или какие-нибудь шариатские суды, мать их. А недовольных чем-то, их при любой власти хватает... Все время кто-то где-то против чего-то протестует. И всегда уверен, что он — герой и 'борец с системой', а вокруг — либо верные соратники, либо лютые вороги, либо серое и ни черта не отдупляющее 'быдло', которое и за людей-то не считает. Как по мне, так прежде чем что-то рушить, неплохо бы подумать: а сможешь ли ты на обломках что-то путное построить, или так и останешься никому не нужным, грязным и голодным бомжом на руинах?.. А главное, — Дима глубоко вздохнул и махнул рукой, — Кому это все теперь интересно? Сейчас у всех совсем другие проблемы. Кстати, Пантелеев как раз освободился, давай, дуй к нему, пока его кто другой не перехватил. Потом поболтаем еще.

Начальник разведки 'Пламени' мне понравился сразу. Знаете, бывают такие офицеры, на которых только глянешь — и сразу видно: 'Слуга царю, отец солдатам'. Своего подчиненного перед вышестоящим начальством защищать, несмотря ни на что, будет до последнего, но если тот на самом деле накосячил, потом, один на один, в тесном, так сказать, семейном кругу... Когда я срочную в разведроте служил, у нас в бригаде начальник разведки такой же был.

Как сейчас помню, приключился у меня один 'залетец'... Ну, не суть. В общем, вштабной палатке наш Новгородский ревел раненым буйволом, доказывая, что я — лучший из людей, рожденных под этим Солнцем, что все произошедшее — коварные происки моих недоброжелателей, я не виноват, меня подставили... И ведь доказал! Зато пятнадцатью минутами позже, в своей палатке, натягивая на свои лапищи рукопашные накладки, он тихим и ровным проникновенным голосом, словно рассказывая мне большой секрет, сказал: 'Грошев-на, сволочь ты этакая, я ни одного из своих бойцов вот уже двенадцать лет как пальцем не тронул. Но тебя, паскуда-на, я сейчас убью'. Не буду врать, бил серьезно, понятно, без цели убить или покалечить, но от души. И больше к упоротому мною 'косяку' он даже на словах не возвращался ни разу. Провинился — искупил — забыли. А главное — все только среди своих. 'Что происходит в разведроте, в разведроте и остается'.

Так вот, думается мне, что майор Новгородский с подполковником Пантелеевым прекрасно бы поладили.

— Здравия желаю, товарищ полковник*.

— И тебе не хворать, боец-на...

Заметив поневоле расплывшуюся по моей физиономии глупую ухмылку, Пантелеев слегка набычился.

— Извините, тащ полковник, просто у меня один старый хороший знакомец в такой же манере выражался. Такой же бывший матершинник. Вас услышал — его вспомнил. Один в один, даже голоса похожи чем-то. Вот и не удержался.

— А, тогда понятно-на. Знакомца-то как звали?

— Петр Дмитриевич Новгородский. Майор, начальник...

— ... разведки в Софринской бригаде был. Помню-на, хороший мужик. Пересекались с ним в девяносто пятом под Самашками. Был там?

— Так точно, был, только вас, уж извините, не помню.

— Ну, ты, боец, юморист-на, — широко улыбнулся, сверкнув ровными зубами, Пантелеев. — Да тебе тогда, не то, что видеть, тебе знать о том, что я в природе существую-на, не положено было!

— Ну, так уж прямо и не положено, — как-то враз стало обидно мне за свою службу. — Позывной 'Вега'?

— Ого, — в глазах подполковника мелькает уважение. — В курсе?

— Если честно — то практически нет, — не стал врать я. — Один-единственный раз выдвигались ночью взводом на обеспечение выхода группы с таким позывным. С приказом, в случае каких-либо проблем сдохнуть, но идущий за вами 'хвост' если не обрубить, то на себя оттянуть и связать боем.

— И как-на? — Пантелеев явно заинтересовался.

— Да никак, собственно, — я только руками развел. — Не только 'хвост', но и саму 'Вегу' так и не увидели.

— Так я и говорю-на — не положено было, — снова расплылся в улыбке он и протянул для пожатия широкую ладонь. — Подполковник Пантелеев, спецназ ГРУ.

— Прапорщик Грошев, Посадский ОМОН.

— А, так это ты, кажется, нам должен был сегодня какое-то биологическое светило-на привезти?

— И привез уже, и сдал под опись с рук на руки какому-то растрепанному и упитанному юноше неполных сорока лет. Роману, кажется.

— Что сказать? Молоток-на! Нам тут этот самый ваш Скуратович со всей его 'научной бандой' очень даже пригодиться может-на. А ко мне ты по какому поводу?

— Так, собственно, по профильному, тащ полковник. Мне командир Отряда поставил задачу — как можно больше о происходящем вокруг выяснить. Кто, где, что, да как? Кто чем дышит и от кого чего ожидать можно. Вот я и прикинул, что лучше вас в 'Пламени' окружающую обстановку никто не знает. Решил обратиться за помощью. Не поделитесь информацией?

— А чего б не поделиться? Дело нужное-на. Опять же, ты мне про ваши тамошние расклады расскажешь, взаимообразно-на, баш на баш. Эх, жаль, Серега-на ушел. Ему б тоже послушать не помешало. Он тоже такой-на, любознательный.

— Серега, это который с таким деловым автоматом? — я решаю проверить свою догадку насчет возможного 'партизана'. — Из ваших?

— Ага, он. А вот по пункту два — ошибочка-на. Серега у нас военный в дальнем прошлом. А сейчас так — партизанит помаленьку. Сам по себе мальчик-на, свой собственный.

— Это не про него мне кантемировцы на АЗС возле Солнечногорска страшные байки травили?

— Если страшные-на, — Пантелеев хмыкает. — Значит — точно про него. Ладно, пошли-ка ко мне в штаб-на, там и поболтаем. Обстоятельно, с картой и с горячим чаем. Не против?

— Если с чаем, тащ полковник, то только 'за'.

— Молодец-на, коли 'за'. Не доверяю я людям, которые от угощения отказываются. Пошли тогда.

— Тащ полковник, а чего идти-то? У меня тут транспорт. В нем, правда, еще трое гавриков, но мы их на заднее сиденье утрамбуем, а уважаемого офицера на переднем пассажирском разместим. Гаврики те, кстати, от угощения тоже не отказываются...

Пантелеев только хохотнул в ответ и махнул рукой, давай, мол, веди к своему транспорту.

Интермедия первая. Юра Пак.

Шажок назад, еще один. Осторожно, осторожно, еще осторожнее. Юра сейчас мечтал только об одном — чтобы не треснул под ногами какой-нибудь валяющийся на полу кусок пластика, не хрустнуло битое стекло дорогих шкафов-витрин. Ну, вот на черта было сюда лезть, а? То, ради чего они забрались в этот торговый центр, лежало совсем в других отделах. В тех, где на полках стеллажей ровными рядами стояли пакеты с макаронами и крупами, громоздились банки консервов. А тут, в маленькой, отгороженной от остального супермаркета стеной и массивной деревянной дверью, над которой красовалась идиотская вывеска 'Винный бутик', комнатке торговали раньше дорогим алкоголем. Вот и заглянул Юра, по старой памяти. Хотя, еще после происшествия в травмпункте сам себе дал твердый зарок — больше ни капли! И все равно пройти мимо не смог: будто лампочка в голове включилась при виде вывески и вспомнилась неизвестно где и когда услышанная фраза: 'В тяжелые времена самая твердая валюта в России — это жидкость'. Вот и решил зайти, с целью разжиться чем-нибудь для обменного фонда. Ага, хитрый кореец не был бы самим собой, если б уже не начал собирать небольшой запасец всяко-разного нужного и имеющего ценность. Так, чисто на всякий случай. Заглянул, блин...

Стоило корейцу распахнуть дверь и сделать шаг вперед, как в нос ударила волна смрада разлагающейся плоти и едкой химической вони, которая по какой-то причине всегда окружала оживших мертвецов. Опять же, устремившийся за 'ценными алкогольными призами' Пак чисто по инерции сделал еще несколько шагов вперед. И ведь, вроде, увидал и почуял, что все, приплыли, но все равно, шагал. А вот теперь ему отсюда нужно срочно выбираться. Потому что среди стеклянных шкафов с бутылками разных форм и размеров, на полу лежали и сидели зомби. Много, с десяток, наверное. Повезло Юре, что вошел он в комнату очень тихо и мертвецы, похоже, не почувствовали пока его присутствия и не вышли из своего странного, похожего на летаргию, оцепенения. 'Беги!' — мысленно заорал самому себе Пак, но, вместо того, чтобы поддаться панике и ломиться из могущей в любой момент стать смертоносной ловушкой комнаты, он, вскинув автомат, начал осторожно, буквально на цыпочках, пятиться назад, молясь о том, чтобы под ногу не попался какой-нибудь звонкий или бренчащий мусор. Осторожно, еще осторожнее...

Один из зомби, мужчина с начисто объеденным лицом, одетый в черные , сейчас заскорузлые от крови, брюки и форменную рубашку охранника с залитым кровью, но, каким-то чудом удержавшимся беджиком на груди, вдруг зашевелился. Твою дивизию! Юра был уверен — он двигался практически бесшумно и 'разбудить' мертвеца шумом не мог. Похоже, прав милицейский старший прапорщик Володя, эти твари наводятся на живых не только, если видят их или слышат, но и как-то еще. Может — на запах? Хотя — кой к черту запах?! Они ж не дышат. А если не дышат, то и воздух через нос не втягивают и нечего унюхать не могут. Наверное, на тепло, или на что-то еще менее вещественное. На ту же душу, например. У живого человека она есть, у мертвой нежити — нет. Вот упыри живого и чувствуют. Чем плоха версия? Да, малость мистикой отдает... Так и ожившие мертвецы — тоже явление, официальной наукой труднообъяснимое.

Черт! Зашевелили башками, приходя в себя, еще двое мертвецов. А до спасительной двери — еще не меньше метра. Шажок, еще один...

Выскочив за дверь, Пак захлопнул ее за собой и навалился на дверное полотно всем своим невеликим весом. Блин, ну почему в магазинах двери всегда открываются наружу?! Нет, понятное дело, противопожарная безопасность, чтоб ее. А он теперь из-за этих идиотских правил пострадать может.

— Чуга, бегом сюда, — охрипшим от волнения голосом засипел он в висящую на груди милицейскую 'Моторолу', придавив клавишу вызова указательным пальцем. — Я тут, сдуру, кубло разворошил, похоже.

Рация матерно хрюкнула в ответ голосом 'страшного прапора' Чугаева, а через минуту из соседнего торгового зала выбежал он сам и ещедвое молодых милиционеров-сержантов.

— Где? — коротко бросил Володя.

Пак молча ткнул пальцем себе за спину.

— Много?

— С десяток...

Милиционер на мгновение задумался и, тоже бросив взгляд на вывеску над дверью, отрицательно помотал бритой наголо головой.

— Не, на фиг. Больше шума будет, чем пользы. Лешка, кол с киянкой давай!

Один из сержантов вытянул из висевшей на боку противогазной сумки деревянный клинышек и обычную кровельную киянку. По двери что-то негромко шлепнуло изнутри. Видать, один их очухавшихся зомби подошел и, от всей своей отсутствующей души приложил по ней ладонью.

— Бегом, мля! — театральным шепотом рыкнул Чугаев и уперся в дверь крепким плечом.

Сержант Лешка сноровисто вогнал тонкий конец клина в небольшую щель между дверью и полом и тремя взмахами киянки вогнал его туда чуть не до половины. По двери изнутри несколько раз ощутимо грохнуло, похоже, мертвяк замолотил по ней кулаками. Отскочившие от двери Чугаев, Пак и сержант Леша взяли ее на прицел.

— Нормалек, — тихо выдохнул второй сержант. — Держит, похоже.

И верно, на совесть забитый под дверь деревянный клин надежно ее заблокировал.

— Круто! — восхищенно выдохнул Юра.

— Да брось ты, — сморщился Чугаев. — 'Круто' — это механические дверные блокираторы, что я в прошлом году на ВДНХ на 'Интерполитехе' видел. Со школьный пенал размером фиговина, под дверь сунул, на кнопку нажал, там мощная тугая пружина высвободилась... И все, дверь если только бульдозером выкорчевывать, вместе с косяком. А эти деревяшки — так, от нищеты нашей. Та самая голь, которая на выдумки хитра. Но — работает, этого не отнимешь. А вообще — ты, Юра, молодчага!

Пак, ожидавший за проявленную ненужную инициативу нехилой взбучки, аж оторопел в недоумении.

— Если б ты сюда не влез, — пояснил свою мысль Чугаев, — то, скорее всего, никто из нас не влез бы. И вся эта теплая компания запросто могла завалиться к нам 'на огонек' в самый разгар погрузки. Дальше объяснять нужно?

Кореец отрицательно замотал головой. С фантазией у него проблем не было, и он вполне явственно представил себе картину: десяток уже очухавшихся зомби вваливаются в торговый зал, а там — кто стопки коробок с консервами тащит, кто целлофановые упаковки макарон или круп... И руки почти у всех заняты. А вместо нормальной группы прикрытия — не больше пары человек. Народу и так мало, а грузить нужно ой как много. Да уж, не весело могло бы получиться. Прав старший прапорщик — удачно он зашел. Но главная его удача в том, что еще и выйти смог. Нет, ему помирать никак нельзя, его в центре спасения, что в Учебном центре ГИБДД возле Ивантеевки разместился, Света ждет. Он за нее в ответе, и не только потому, что Ревазу, ныне покойному (хотя, какое там, скорее уж — беспокойному и неупокоенному), за ней приглядеть обещал.

Старший прапорщик Володя их тогда в 'Полянке' не обманул. И предложение сделал, по наступившим временам, более чем заманчивое. Укрепленная территория за высоким забором и вне города, вооруженные люди в охране... Да, с размещением — не очень. Все-таки Учебный центр МВД, а не пятизвездочный отель по системе 'олл инклюзив'. Зато оружие не отобрали, а, наоборот, патронов для 'укорота' подкинули. Но тут уж Юра сам не сплоховал. Еще по дороге в гаишную 'учебку', уговорив Чугаева ехать в его 'буханке' он всю дорогу расспрашивал милиционера о том, как там, в этом центре, жизнь обустраивается. На вопрос, откуда собираются брать продовольствие, Чугаев ненадолго задумался и, почесав бритый затылок, ответил, что пока сидят на запасах 'учебки', но планируют в ближайшее время начать вывозить наиболее удачно расположенные супермаркеты. В ответ Пак только презрительно фыркнул, заявив, что в супермаркете продуктов почти никогда нет, только то, что на полках стоит. Товар туда завозят ежедневно. И если что и нужно 'обносить', то это разные оптовые продовольственные базы. Володя, подумав пару мгновений, согласился, но посетовал на то, что сейчас не середина девяностых и мелкооптовые продовольственные ярмарки на каждом углу не стоят. Нет, были у них в Управлении офицеры ОБЭП, которые про такие склады, наверняка знали. Да только где они сейчас и живы ли вообще? И тогда Юра понял, что, похоже, ухватил-таки удачу за хвост. Не зря же он у Жмыхова за целой кучей мелких торговых точек приглядывал. Уж что-что, а где для них товар брать, он знал отлично. О чем и сказал Володе.

Несмотря на известные Юре координаты нескольких продовольственных складов, начать все же решили с супермаркетов. Грех бросать лежащую неподалеку относительно легкую добычу. Почему легкую? Ну, как сказать... Все же, большая часть магазинов, когда все только начиналось, успели закрыться. А вот утром открывать их было уже или некому, или незачем, а то и оба пункта совмещались. И лежит за их темными витринами еда, которая очень даже не лишней будет для людей, что в центре спасения обосновались. Да и поучиться новому для всех 'ремеслу' их начинающей мародерской бригаде тоже нужно, как Чугаев сказал: 'Боевое слаживание провести'. Вот они и слаживаются, 'тренируются на кошках'.

Словом, почти мгновенно, благодаря всего паре вовремя сказанных фраз, Пак превратился из подобранного из милости 'беженца' в нужного человека, обладающего ценной информацией. Со всеми вытекающими 'бонусами' и повышением в статусе. И все бы ничего, но было одно существенное 'но': корейцу категорически не нравились люди, что взяли в центре спасения власть. Неприятные это были люди, хоть знакомые Паку еще по прошлой жизни. Именно к ним, сидящим в разных кабинетах городской администрации и УВД, он не так давно ходил 'решать вопросы'. Именно им передавал за разные услуги пухлые конверты. Да, такие вот гнилые продажные людишки — очень нужны и чрезвычайно полезны при спокойной жизни. За энную сумму в вечнозеленой американской валюте они готовы были помочь почти в любом вопросе. Говнюки, понятное дело, но говнюки нужные, при условии, что это ты им платишь, а они на тебя за это 'мечутся'. А вот быть под началом у таких людей, когда вокруг полная и беспросветная задница... В общем — чревато оно может быть, очень чревато.

В 'учебке' — какие-то непонятки. Света, вроде более-менее успокоившаяся за последние пару-тройку дней, выглядит взвинченной и напряженной. На попытку Пака выяснить причины такого состояния только коротко и излишне резко бросает:

— Все в порядке!

Ууу, нет, девочка, так дело не пойдет. То, что Пак в свои неполные сорок еще не женат — вовсе не означает, что он ничего не понимает в общении с женщинами. Это ты своим ровесникам могла таким макаром 'баки забивать', а вот Юре — не стоит. Он уже старый и, если и не мудрый, то уж точно опытный и циничный. 'С волками жить — по волчьи выть' — права народная поговорка. А Пак в 'лихие девяностые' не просто уживался, а 'терки тер, базары базарил и прочие рамсы разводил' с такими волчарами... В общем, Светик, лучше тебе даже и не знать, что такие упыри вообще на свете живут! Так что, пытаться наколоть прожженного корейца — дело изначально безнадежное.

Слово за слово, и вот уже через пару минут примерная, самая общая канва событий Паку ясна и понятна: пришел, сделал весьма нескромное и откровенно оскорбительное предложение, после отказа попытался распустить руки, немного позанимался 'созерцанием' дульного отверстия направленного точно в лоб ТТ, обматерил и, пообещав многочисленные проблемы, удалился. Осталось выяснить одну единственную, но, при этом, чрезвычайно важную мелочь...

— Кто?

Света, немного помявшись, называет имя и фамилию. О, как! Ну, надо же, какая честь нам оказана! Любимый сыночка, получается, так сказать — отпрыск и наследник...

М-да... и ведь не сказать, что для Пака произошедшее — большой сюрприз. Узнав, кто в 'учебке' всем заправляет, Юра, как чувствовал, что чем-то подобным все рано или поздно может закончиться. Если людишки прогнившие, то они свое нутро вонючее в экстремальной обстановке очень быстро покажут. Об этом ему еще много лет назад рассказывал бывший десантник Лёха Лохматый, пытавшийся тогда наладить в 'бригаде' Жмыха хоть какое-то подобие боевой подготовки. Не срослось — остальные 'быки' были категорически против 'муштры'. Тогда Лохматый некоторое время тренировал только тех, кто подобно Паку, сам захотел чему-то научиться, а чуть позже махнул на все рукой и вовсе из 'бригады' ушел. Но именно он и поделился во время тренировок с Паком этой нехитрой, в сущности, солдатской мудростью: на гражданке гнилой человек может годами свою 'сучность' скрывать и изображать офигительного парня, но вот на войне, стоит только жизни такого чуть-чуть прижать, все дерьмо из него наружу так и полезет. Пак не был на войне, да и в армии не служил, но видеть самых разных людей в сложных жизненных обстоятельствах ему тоже доводилось. И с бывшим сержантом ДШБ он был полностью согласен. А тут, в гаишной 'учебке' прогнившие еще и при власти оказались. Не могло тут как-то иначе закончиться. Вопрос был только во времени. Правда, Пак предполагал, что возрождение феодализма в худших его проявлениях, вроде 'права первой ночи' для новоявленных 'сеньоров' по отношению к привлекательным 'пейзанкам', займет несколько больше времени и рассчитывал к тому времени приподняться достаточно, чтобы его и Свету все эти блудняки не касались. Похоже — не успел. Хотя, возможно, это просто у одного отдельно взятого придурка в мозгах короткое замыкание приключилось и, как говорится: 'Мнение редакции может не совпадать с мнением автора', в смысле, все произошедшее — личная инициатива сыночки... Вот, пожалуй, и проверим...

В кабинет, раньше принадлежавший начальнику Учебного центра, а сейчас ставший своего рода штабом прибравших к рукам власть в лагере спасения 'шишек' из ивантеевского УВД и городской администрации, Юра вломился, словно маленький, но очень злой бульдозер. Попытавшегося было встать на его пути секретаря (а может, учитывая обстоятельства, ординарца), он срубил хорошо поставленным еще в юности хуком, да и дверь распахнул едва ли не ногой.

— Ну, и какого рожна этот урод себе позволяет, я не понял? — с порога рявкнул он, поправляя висящий на плече 'укорот'. — Я спрашиваю, у него что, как у того кота, девять жизней в запасе? Может, еще и проверить хочет?

Судя по выражениям лиц четырех сидящих за столом мужчин, они уже в курсе произошедшего. Еще бы, вон, в углу кабинета, на небольшом кожаном диванчике, больше на кресло-переросток похожем, как раз сам 'сыночка' и устроился. Сидит, сука, ручки на коленочках сложил. Пай-мальчик, мать его! Только рожа уж больно бледная, да глазки бегают, словно у пойманного за руку базарного карманника. Чует кошка, чье мясо съела.

— Спокойно, Юрий, не стоит делать необдуманных поступков и говорить опрометчивых слов, — неторопливо и веско бросает один из сидящих за столом. Бывший зам ивантеевского мэра, папа провинившегося. — Думаю, никто не хочет, чтобы сейчас произошло что-то, о чем мы все потом будем жалеть. Ведь так?

— Допустим, — с прищуром оглядел четверку 'шишек' Пак.

Так, кто тут у нас? Заместитель мэра Гапонов, старый знакомец, не один раз Пак к нему с пухлыми конвертами захаживал. Он тут явно за старшего. Двое в милицейской форме: начальник УВД и начальник этого самого Учебного центра. Плюс Скороходько — один из самых крупных и влиятельных городских бизнесменов. Ага, вроде Жмыхова, такой же 'меценат и благотворитель', блин. В девяностые 'бригада' Скорохода 'крышевала' несколько рынков в Пушкино. В Ивантеевку Скороход благоразумно не лез, понимая, что со Жмыхом ему не тягаться, а когда жмыховской братве не кисло накернили азербайджанцы, времена уже переменились и вопросы решались совсем не на 'стрелках'. В общем, Жмыхов со Скороходько во вражде не состояли, да и конкурентами не были, хотя и союзниками их назвать было сложно. Так, просто 'в одном сегменте рынка' работали. Что для Юры было совсем не плохо, как-то не с руки ему было иметь врагов среди властей 'лагеря спасения'. А тут, как раз собрались если и не все, то, пожалуй, самые влиятельные, 'деловые'. Если они что-то решат, то остальные противиться не смогут, даже если захотят, что вряд ли. Ну, значит, будем договариваться.

— Я действительно не хочу ни с кем портить отношения, но и себя за лоха и 'терпилу' держать не дам. Это понятно?

— Вполне, — кивнул старший 'деловых'.

— А раз понятно, то пусть твой не в меру общительный отпрыск зарубит себе на носу — еще раз он подойдет к Свете хотя бы на десять метров, с ним сотворю что-нибудь нехорошее. Предупреждаю заранее и предельно внятно. Надеюсь, это тоже понятно?

'Сыночка' попытался было подорваться со своего диванчика, но по резкому жесту руки Гапонова снова рухнул на мягкое сиденье.

— Он все понял, Юрий, — заместитель мэра (хотя, скорее, уже бывший заместитель, ведь уже скоро две недели как нет ни мэра, ни самой Ивантеевки). — Больше подобное не повторится. Я даю слово.

— Хорошо, — мотнул головой Пак. — Я понял.

Интересно, Гапонов действительно что-то полушепотом сказал, стоило Паку закрыть за собой дверь, или это Юре просто померещилось? Кто знает... Но что-то подсказывало ушлому корейцу, что лучше ему считать эти слова произнесенными и готовиться к последствиям с максимальной обстоятельностью и серьезностью. Потому как, если слух Пака не подвел, то когда дверь закрылась у него за спиной, заместитель мэра, будто змея, прошипел кому-то (да отпрыску своему, кому же еще!): 'Сидеть! Позже...'

Едва выйдя из штабного корпуса, Юра быстрым шагом направился к превращенной в общежитие для семейных курсантской казарме. Ему нужно было срочно поговорить с Чугаевым.

— Владимир, открой мне страшную военную тайну, — начал он прямо с порога, даже не войдя толком в один из крошечных кубриков, в которых раньше по двое жили курсанты, а теперь были расселены семейные эвакуанты. В этом кроме самого старшего прапорщика ютились еще и его жена с двумя детьми. — А есть в вашей героической структуре какая-нибудь фиговина, позволяющая легко вскрывать закрытые металлические двери?

Старший прапорщик, явно не ожидал такого вопроса, но задумался не больше чем на секунду.

— Разумеется, есть, Юра. Только не 'фиговина', а 'специальное средство'. Называется 'Ключ-М'. Хорошая штука, но сейфовую дверь не возьмет — сразу предупреждаю.

— Сейфовую и не нужно, — чешет в затылке Пак. — А квартирную возьмет?

— Почти наверняка, — пожимает плечами Владимир. — Не возьмет с первого раза — второй заряд наложить можно будет. Только на кой оно тебе вообще?

— Тогда переходим к следующему пункту повестки, — Юра делает вид, что вопроса, заданного старшим прапорщиком, не услышал. — Есть у тебя на примете несколько по-настоящему надежных людей? Таких, чтоб ты с ними готов был в огонь и в воду? И был уверен, что не бросят и не предадут?

— Нормально ты спросил, — мрачнеет Чугаев. — Так, пойдем-ка на улицу, покурим, заодно и расскажешь, во что ты без меня вляпаться успел...

Учебный центр 'Пламя' — г. Дмитров. 30 марта, пятница, утро.

— Сделаем, тащ полковник, не вопрос, — рапортую я в трубку 'Иридиума' и отключаюсь.

Парни выжидающе смотрят на меня. То, что во время разговора я какие-то новые вводные получил, они и по моим фразам догадались — не маленькие. Но всем явно интересно узнать, что конкретно для них любимое начальство приготовило?

— Не делайте таких лиц, мужики, а то я сейчас прямо расплачусь, ей-богу, — брюзгливо ворчу, убирая спутниковый телефон назад в 'мародерку'. — Сейчас все расскажу...

О результатах нашей вчерашней, аж до полуночи затянувшейся, беседы с Пантелеевым я сразу же, несмотря на позднее время, доложил Львову. Выслушав полный расклад здешних дел, Батя порекомендовал ночью назад не ехать, ну, если, конечно, принимающая сторона силой со двора не погонит, а утром еще раз перезвонить, мол, есть на наш счет у руководства соображения. А нам что? Мы ж исполнительные военные: скажут — копаем, не скажут, соответственно, не копаем... Из 'Пламени' нас, понятное дело, никуда не погнали. Наоборот, разместили на ночлег в здании, еще пару недель назад бывшем гостиницей для проходивших в центре обучение офицеров. Правда, затрамбовали всех четверых в один номер, который по размерам ну никак на президентский люкс не тянул. Ну, так я говорил уже — мы непривередливые и к отсутствию комфорта привычные. Сверху не каплет? С боков не дует? Снизу не подмораживает? Вот и ладненько, благодарим судьбу, ведь могло быть и хуже. Опять же, в обмен на полученную от меня информацию, расщедрившийся Пантелеев даже распорядился с утра залить нас горючим под пробку. Тоже ни разу не мелочь и очень приятно!

УАЗ по нынешним временам — просто подарок, а не машина. Ну, может не прямо сейчас, но в ближайшее время это будет становиться все заметнее. Потому как, чем дальше — тем меньше будет деталей к очень комфортным, но дико технологичным иномаркам. Плюс, с крутыми фирменными автосервисами, с их профессиональным оборудованием теперь реальная напряженка. В общем, не так уж много осталось до времен, когда красивые и удобные 'Мицубиси', 'Тойоты', 'Шевроле' и прочие 'Роверы' будут отправляться в утиль из-за невозможности добыть на замену какую-нибудь совершеннейшую фиговину, вроде термостата, регулятора тормозной колодки, а то и вовсе разнесчастного болта крепления ГБЦ. Потому как новых запчастей никто из Европы, Америки и Японии не привезет. А УАЗ... А что УАЗ? Его еще в мехдворах колхозов советской поры чинили матерным словом и кувалдой. Ну, может, не совсем все так просто было, но, тем не менее, тот же 'Хантер', случись что, в чувство привести будет в тысячу раз проще, чем какой-нибудь БМВ Икс-Пять. Вот только прожорливое оно, это чудо ульяновского автопрома. Впрочем, те же БМВ тоже скромными аппетитами не отличались никогда... В общем, помощь с топливом мы приняли с благодарностью. А багровый от натуги Солоха, кроме того, еще и три под пробку залитые девяносто вторым канистры по два десятка литров откуда-то приволок. И как он их упер в одиночку? Рук-то всего две... На мой вопрос, мол, 'откуда дровишки?' и 'за чей, собственно, счет весь этот банкет?', Андрюха только хитро один глаз зажмурил и изобразил на своей наглой физиономии нечто этакое... Из серии: 'Много будешь знать — скоро состаришься'. Да и бог бы с ним! То, что наш хохол своего не упустит, я и так знаю. Вряд ли обмен был неравноценным. А канистры, да еще и с топливом, при нашей нынешней деятельности точно лишними не будут.

— Ладно, парни, расклады такие: в обратный путь нам все-таки придется через Клин и Дмитров возвращаться. Командир очень просил на обстановку в тех краях поглядеть, мало ли. Как ни крути — соседи. Случись чего — а мы не накрашенные.

— С одной стороны — верно, — хмуро морщит лоб Буров. С другой — очень аккуратно нужно. Ты по пути сюда сильно прав был — проблемные это города, учитывая происходящее. Улицы не шибко широкие, обзор вокруг плохой, да еще и мост через канал имени Москвы в Дмитрове. Очень осторожно ехать придется.

— Да ладно, — скептически приподнял правую бровь Гумаров. — Где наша не пропадала?

— Вот-вот, — в тон ему ехидно поддакивает Солоха. — И там пропадала, и сям пропадала... Все верно тезка говорит, осторожно нужно. Там кое-где реально такие места есть: грамотный человек засаду устроит — и фиг ты куда денешься.

— Лады, заканчиваем прения сторон, — подвожу итог я. — Если настоящий профессионал засаду устроит, то почти где угодно фиг куда денешься. Приказ выполнять все равно надо. Сказали — произвести первичную разведку и оценку обстановки, будем производить и оценивать. Не забывая при этом о личной безопасности. Вопросы?

— Никак нет, сэр! — продолжает паясничать Солоха. — Не извольте сумлеваться, барин, чай оно не в первый раз. Сделаем...

— Раз вопросов нет — по коням! В гостях, конечно, хорошо, но дома, все равно, лучше.

Фраза избитая и банальная, спору нет, но возражений со стороны парней не последовало. Что не удивительно. Это я — бобыль: молодой-красивый, холостой-неженатый, а их на базе ждут: Андреев семьи, Тимура — любимая девушка.

Уже сев за руль я еще раз напоминаю:

— Не расслабляемся, мужики. Сколько хороших парней в Чечне сгинуло из-за того, что бдительность не вовремя теряли? Нам оно не нужно.

Клин выглядел откровенно плохо. Живых на улицах нет совсем — только покойники по каким-то своим, нам непонятным надобностям култыхают. 'Макдональдс' на обочине Ленинградского шоссе выгорел дотла, только стены закопченные стоят, и те не все. Сквозь одну, снеся хлипенький декоративный заборчик вокруг здания, в руины въехал грузовик. Наливник, если по остаткам развороченной цистерны судить. Нет, он, конечно, чисто в теории, мог и молоко перевозить, но оно свойства взрываться, буквально вывернув наизнанку толстостенную стальную бочку, не имеет. Так что, скорее всего, этот грузовик причиной пожара и стал. Чуть дальше, на площади с фонтаном, той, что на пересечении улиц Гагарина и Ленина — следы людей. Много стреляных гильз и начисто обглоданных и на части растащенных костяков. Похоже, кто-то решительный и хорошо вооруженный вывозил стоящий тут торговый центр 'Семья'. Не исключено, что тут наши коллеги из Управления по Клинскому району поработали. С одной стороны — проверить бы... С другой — в здании Управления точно никого нет, мы мимо проезжали — одни мертвяки, как вокруг, так и на территории. Но в форме там зомби практически не было, только в штатском. Ну, может, пара-тройка мертвецов в сером милицейском повседневном 'пэ-ша' и затерялись в толпе, но при масштабах произошедшего такое количество говорит, скорее, о том, что здешние милиционеры смогли все же и сориентироваться вовремя, и правильно отреагировать. А вот куда местные коллеги податься могли и где осесть — да кто ж их знает? Предложенную Гумаровым версию про клинский колбасный завод отмели сходу. Пищевое производство, особенно такое крупное — это крысы. А крысы отлично зомбируются, про это нам Пантелеев очень подробно рассказал. Крысы, собаки, любые хищники кроме, как ни странно, кошек. И всеядные: свиньи, там, или медведи. А вот травоядные не восстают, проверено. Это хорошо. Потому что я, когда про хрюшек услыхал, дико расстроился. Люблю я свинину, чего уж греха таить, особенно в виде шашлыка. Похоже, придется на говяжьи стейки переходить, по баранине я не любитель. Солоха с видом знатока заявил, что если где здешние менты оборону и заняли, то это точно на пивзаводе. Но где он расположен, никто из нас не знает, поэтому — не стоит и время тратить на поиски. Отметим для себя, что Клину — хана, но какие-то вооруженные выжившие в нем все же имеются. Для начала и этой информации хватит. Потребуются подробности — проведем доразведку.

А вот в Дмитрове мы нарвались. Точнее, даже не в самом Дмитрове, а на железнодорожном переезде на въезде в город, сразу после моста через канал. А ведь так все тихо и безобидно выглядело. Ни у кого даже малейших подозрений не возникло до того момента, как вдруг в окне будки дежурного по переезду полыхнуло дульное пламя и в боковое окно точно напротив моей головы ударил сноп крупной дроби. Ни черта себе! Блин, так ведь и обхезаться недолго. Понятное дело, что триплекс нашего УАЗа должен не то, что дробь — автоматную пулю держать, но уж больно внезапно все случилось.

Нет, как ни крути, а опыт все-таки — великая штука! Башка моя еще, как мне кажется, даже не успела толком переварить внезапное происшествие, а руки-ноги уже начали действовать: врубаю 'нейтралку', ручник — вверх до упора, руль выворачиваю влево (вправо нельзя — в кювет улетим, а слева — целая полоса встречного движения, совершенно сейчас пустая). Есть! Ручник вниз, задняя передача, сцепление, тормоз. УАЗ замирает, будто вкопанный.

— Огонь! — рявкаю я на ухо Тимуру и его 'Печенег' заливается злым, лязгающим лаем, сквозь который едва слышен звон звеньев ленты и разлетающихся по салону гильз. 'Полицейский разворот' я выполнил четко, будто на автодроме, не зря столько тренировался в свое время, и ствол Тимурова пулемета сейчас смотрит точно на будку. У нападавших нет ни малейших шансов. Для старого доброго 7,62х54R, который 'в девичестве' — 'трехлинейный патрон образца 1908 года', обшитая пластиковыми панелями стенка в один кирпич толщиной — вообще не преграда, так, досадное недоразумение. Словом, когда Гумаров высаживает примерно половину пристегнутого к 'Печенегу' короба-'сотки', ответных выстрелов нет. Боже мой, как удивительно!

— Что это было? — раздается с заднего сиденья голос Бурова, явно пытающегося изобразить генерала Михалыча из 'Особенностей национальной охоты' — Ну, вы, блин, даете!

— Мешок тебе срочно нужен, Тима, — протянул я, задумчиво трогая кончиками пальцев свежий ожог на правой щеке, слегка припухший и влажный на ощупь. Ай, блин, больно!

Помню, в армии у меня случай был: на учениях одному бойцу гильза от ПК красиво залетела точно в ворот тельняшки. И все бы ничего, да только кроме нее на бедном Лёхе были в тот момент еще китель и тяжелый бронежилет. Хорошо, попрошу заметить, подогнанный и дисциплинированно застегнутый. Короче, пока он с воплями и матом все это с себя сдирал, гильза неспешно сползала от ключиц к пупку, оставляя за собой красивый такой ожоговый шрам. Нам вот только такого не хватало...

М-да, мысли в голове какие-то... Не соответствующие обстановке. Но на то и нужны тренировки, чтоб в критической ситуации туловище действовало само, практически без участия мозга, чисто на рефлексах.

— Тима, прикрываешь! — коротко командую я и выкатываюсь из УАЗа. За спиной слышу хлопанье дверей — это мои 'неразлучники' рванули следом. Нет, сработанная 'тройка' в боевой обстановке — великое дело! Ни единого лишнего слова, ни секунды потери на команды и объяснения, каждый отлично знает, что и как он должен делать. Одним быстрым броском преодолеваем расстояние от машины до будки на переезде и сразу же врываемся внутрь. Накапливаться перед дверью смысла нет: окна в этой сарайке огромные, к тому же, одно из них выстрелом разнесено вдребезги, вон, осколки в подсыхающей грязи под ногами на солнышке блестят. Да и стены никакой защиты не обеспечат, в этом мы уже убедились. А значит — работать нужно быстро, сходу. Как там у Высоцкого? 'Вперед и вверх, а там...'. Вот-вот. Стараясь максимально быстро проскочить дверной проем, 'крючком'* входим внутрь и замираем, беря под контроль единственную комнатку, что совершенно не сложно при ее-то размерах.

— Твою-то за ногу... — зло сплевывает на залитый растекающейся из-под двух тел кровью пол Солоха.

Добавить нечего, согласен. Напавшим на нас идиотам было лет около тридцати... Это, если в сумме считать, на двоих... Сопляки тупорылые! Ну, на кой хрен вам это вообще нужно было?!!

— Рейнджеры, мля, техасские, — почти шипит Андрей, поднимая с пола старенькую ижевскую двуствольную 'вертикалку'.

С тихим клацаньем он переламывает ружье, экстрактор выбрасывает на пол две стрелянные гильзы из красного пластика с надписью 'Record'.

— Ой, кретины, сука... — на лицо Солохи смотреть страшно. — Ну, и какого рожна, а?!

Прекрасно понимаю его реакцию. У Андрюхи трое детей, старшей девчонке как раз примерно столько же, сколько и этим двоим... было. Подозреваю, что вопросы несколько запоздали. Отвечать на них уже некому.

Опустив автомат, свободно повисший на груди стволом вниз, тяну из кобуры 'Старичка'.

— Андрей, — в упор смотрю я на Солоху. — Давай на крыльцо, прикрываешь тылы. 'Контроль' на мне, а вещи...

— Вещи я погляжу, — согласно кивает Буров.

Солоха, видимо, собирался что-то сказать, возможно — возразить, но не стал. Только рукой махнул и вышел на улицу. Буров отбрасывает в дальний от лежащих возле окна трупов угол принадлежавшие им небогатые пожитки в дешевых 'типа тактических' рюкзаках. Совсем поганеньких, даже не китайских, вроде 'МилТека' какого-нибудь, а из неведомого подвала в Подмосковье, вроде того цеха, что мы в Ивантеевке сожгли. Я с пистолетом в руках замираю над телами.

Опять же, из разговора с Пантелеевым мы вчера выяснили, какую несусветную глупость отмочили мы возле складов на Пожарской, после расстрела банды азербайджанцев. Оказывается, если добить мертвеца уже после того, как он восстанет и превратится в зомби — это одно. В самом худшем случае он станет кормом для своих же 'собратьев'. Те станут немного умнее и быстрее, что само по себе — далеко не сахар, но и только. А вот трупы не обратившиеся — они для зомби натуральный допинг и стероиды в одном флаконе... С научной точки зрения это все Пантелеев и сам описать не смог, так и сказал, мол, сам в этой ахинее не силен, но если по-русски и коротко — нажравшийся 'необращенного' мясца своего вида зомби могут очень быстро превратиться в мутантов. Ага, в тех самых 'мини-халков' с блок-поста ФСИНа возле Калужской, или ту непонятную крысо-пантеру, которой я шею свернул, когда мы блондинку из офисного центра вытаскивали. Правда 'научники' этих мутантов называют иначе — 'метаморфами', или, для краткости, просто 'морфами'. А что? Тоже нормальное слово, короткое и ёмкое. Я его по какой-то незнамо когда прочитанной фантастической книжке помню, тоже были там хищные твари, постоянно видоизменяющиеся и боевые качества свои улучшающие. Очень похоже... И, получается, что по незнанию своему, мы какому-нибудь случайно забредшему в тот дворик мертвецу самый натуральный 'шведский стол' накрыли. Калорийный и питательный, блин. Не исключено, что та тварь, что к нам заглянула 'на огонёк' во время вывоза складов и которую только благодаря парням из СОБРа и их 'Корду' уконтрапупили — мною же лично и выкормлена. А ведь были еще трое висельников на Садовом кольце... Эх, блин, подложили ж мы кому-то свинью! Одно слегка извиняет, что по незнанию. Хотя, если кто-то на нами выкормленных морфов нарвался — вряд ли он согласится с такими 'смягчающими обстоятельствами'. Виноваты, чего уж там. Остается только принять во внимание и в будущем не 'косячить'. И другим не позволять. Ладно, значит, теперь контроль только после 'воскрешения'. Так опаснее, ворон ловить нельзя ни в коем случае — зазеваешься и свежевосставший покойник тебе в ногу зубами вцепится, даром что тупой, как пробка. Уж укусить на полную тактическую глубину пасти и кусок мяса зубами отхватить — у них у всех соображалки хватает. Зато совесть чиста, на таком уже в монструозную хищную тварь никто откормиться не сможет. Так что — ждем.

Когда через три-четыре минуты два тела у меня в ногах слабо зашевелились, я без колебаний всадил по девятимиллиметровой пуле в голову каждому. Мертвяки окончательно умерли, не успев толком ожить. Ну, и правильно. Нечего! Мертвый — лежи спокойно и не дергайся.

— У тебя там что? — оборачиваюсь я к уже переворошившему рюкзаки Бурову.

— Да ничего, толком, — отмахивается тот. — Самое ценное — само ружьишко да три десятка патронов к нему. Патроны, кстати, тоже фуфло. Половина — дробь на утку или зайца. Пяток пулевых да картечных несколько. Остальное — полный шлак: фляжки, фонарики, ножики складные. Всё дешевка страшная, будто на развале 'всё по десять' закупались. И еще вот это... На, глянь.

Андрей протягивает мне тощую стопочку листов офисной бумаги с каким-то распечатанным текстом. Начинаю читать верхний и, презрительно скривившись и сплюнув, бросаю их в изрядно натекшую с тел лужу крови. Сколько ж я подобного бреда в свое время на разных форумах в Интернете перечитал? Эротические мечты чахлых пубертатных подростков на тему: 'Вот придет полная задница, а я так — раз, и сразу стану крутым. Добуду у ментов 'волыну', начну 'грабить корованы', трахать манекенщиц и вообще'... А что 'вообще', дети вы безмозглые, инфантильные? Откуда возьмутся силы на что-то, если вы на уроке физкультуры километр пробежать и десять раз на перекладине подтянуться не можете? Откуда 'добуду 'волыну'' и 'грабить корованы', если огнестрельное оружие вы только в своем несчастном 'Контр Страйке' и видели? С чего взяли, что 'тупые менты', которые, в отличие от вас, хоть изредка, да на стрельбы ходят и службу со своим оружием несут постоянно, вам свои 'волыны' вот так возьмут и на тарелочке с голубой каёмочкой подарят? Ну, вот, двое и решили 'абсолютно реальный' сценарий в жизнь воплотить... И чем это закончилось? Да ничем, двумя уже начавшими остывать трупами у меня под ногами! Твою душу!

Начавшиеся было у меня рефлексии по поводу 'слезинки младенца' прерывает стоящий снаружи на крыльце Солоха.

— Борян, давайте живее! Там со стороны торгового центра в нашу сторону хорошая такая толпа прет, особей так на пару сотен, навскидку. Видно, на выстрелы навелись.

М-да, пожалуй, пора делать ноги. Никаких дел у нас тут все равно не осталось: мертвяки окончательно упокоены, ружье и патроны к нему Буров прибрал, а больше тут ничего ценного или для нас интересного и не было. Значит — сворачиваемся.

— Тимуру — ни слова, — обернувшись пристально смотрю я в глаза 'неразлучникам', спускающимся по лесенке в пять ступенек за мной следом.

Те только согласно кивают. Не стоит нашему татарину знать о том, кем на самом деле оказались нападавшие на нас 'бандиты'. Уж на что мы — упыри прожженные и циничные, и то как-то не по себе всем, и мне, и парням — по глазам вижу. А он — на десяток лет моложе и тех могучих говн, что и мы в свое время в Чечне, не хапал. Не нужно ему попусту нервы трепать.

— Чего там? — Гумаров за эти несколько минут явно извелся весь от любопытства.

— Да ничего, — скривил безразличную мину я. — Два дебила решили в НВФ* поиграть. С одной двустволкой на двоих. Ну, и доигрались... Ты молодец, чисто сработал — обоих наповал.

Тимур шутливо козырнул двумя пальцами и выпятил, явно подражая Шварценеггеру, нижнюю челюсть, мол, могём если надо.

— Хватит, — потом друг друга хвалить будете, — ворчит Солоха. — Сваливать отселя пора, а то мы в этой толпе завязнем нафиг. У нашей 'броняшки' и так движок не шибко мощный. Увязнем в толпе — фиг тронемся.

Это он прав. Да только я в толпу зомби, что к железнодорожному переезду от расположенного всего в сотне-другой метров супермаркета 'Спар' в нашу сторону бредет, въезжать и не собираюсь. Снег сошел почти, грязи немного. В общем, по обочине и газонам объехал эту невыносимо смердящую, даже в закрытой машине вонь гниения и едкой химии буквально с копыт сшибает, толпу.

— Не, парни, что-то с этим нужно делать, — заговорил я, когда и зомби, и торговый центр, из которого они выбрались на звук наших выстрелов, остались позади. — Если каждый раз на выстрелы такая орава выбредать будет — это придется на какие-нибудь алебарды переходить. Тяжело, неудобно, опасно — зато бесшумно. Тимуровой 'девятки' тут явно недостаточно будет. Нужно попробовать что-нибудь из Бати под это дело выдавить. Хоть 'глушителей' к 'Клинам'*.

— Не нужно не из кого ничего выдавливать, — негромко вздыхает Солоха и с загадочным видом разворачивается на сиденье и, наклонившись, начинает ковыряться в недрах 'собачника', погромыхивая какими-то железяками. — На вот, держи.

С этими словами Андрей укладывает между передними сиденьями автомат 'Вал'* со сложенным прикладом.

— Ого, — не в силах сдержать изумление я. — И откуда дровишки?

— Из леса, вестимо, — подначивает меня наш скопидомный хохол. — С блок-поста на Калужской.

— Я не понял, а ты что, собранное оружие не сдал?

— Кому, Боря? — в голосе Солохи явно слышно возмущение. — Что-то не припоминаю я там представителей ФСИН... Филипочкину, царствие ему небесное, они тоже ни в одно место не впились, у него и патронов под них не было. А в Отряде про эти стволы и не знал никто. Ну, вот они и того... Прижились...

— Ну, Андрюха, силен, — хмыкаю я. — И много у тебя 'прижилось'?

— Да есть кой-чего, — скромно потупил глазки он. — Запас, он, как известно, хлеба не просит, карман не тянет и в попу не сношает. Нет, ну ты сам посуди, Борь... Отдал бы я эти красавицы... Да тому же Филипочкину и сдал бы на хранение. По описи, блин. И чего? Так бы они сейчас там и валялись, посреди кубла ожившей мертвечины. Безо всякой пользы и толку. И кому от этого было бы хорошо? Зато поступили бы, типа, правильно... Да на фиг такую правильность! Нам оно сейчас понадобилось — вуаля, получите и распишитесь. А не прибрал бы вовремя — обходились одним Тимкиным 'Штурмом'* и сосали бы... как мишка лапу.

— Ладно, ладно, не горячись, убедил, — примиряющее поднимаю я на мгновение руки с руля. — Признаю, был не прав и теперь раскаиваюсь. А с патронами как?

— Вот с патронами — не очень, — хмурится Андрей. — Только те, что в разгрузках у погибших минюстовцев были. Не запасливые были парни, земля им пухом. Но в Отряде теперь этого добра навалом, я помню, на Пожарской грузили много.

— Если много, то хорошо, — глубокомысленно изрекаю я с видом восточного даоса, которому, после многих лет медитации открылась Великая Истина. — Так, все, техническая остановка на пять минут!

Из Дмитрова мы уже выехали: по обе стороны от дороги — только грязные поля, на которых с прошлой осени лежат не убранными здоровенные валки уже сопревшего сена.

— Чего, в туалет прижало? — с улыбкой интересуется Гумаров.

— Не совсем, — отвечаю я, останавливая УАЗ на обочине. — Хочу эту 'ляльку' в руках подержать, а то как-то раньше не доводилось.

— Ну, ты даешь, — фыркает Тимур. — А попозже никак?

Но я уже не слушаю. Как в том годичной давности мультике про Добрыню Никитича было: 'Ой, девочки, вот это любовь!' Вот-вот, у меня сейчас что-то похожее. Взял в руки — и выпускать не хочется. Легкий, не больше двух с половиной кило, какой-то ажурный, даже и не оружие, а словно игрушка в руках. Короткое цевье и пистолетная рукоять из шершавого, приятного на ощупь пластика, прямо просятся в руки. Блин, хороша штуковина! Никому не отдам. Моё!

— Все, завязывай, фетишист оружейный, — бурчит рассудительный Буров. — Потом с этой железкой понянькаешься. А я уже назад в Отряд, к семье хочу. Тут и осталось-то минут сорок пять — пятьдесят. Так что — не тяни резину: заводи и поехали.

г. Пересвет, база Подмосковного ОМОН. 30 марта, пятница, вечер.

Как же я завидую парням! Хорошо им сейчас: приехали, из машины выбрались и рванули к женам-подругам да детям — они, видите ли, соскучились. Угу, а я, если по их логике судить, за время отсутствия по полковнику Львову сильно скучал. Ну, очень, просто страшно. Потому как едва припарковав нашего слегка 'окривевшего' на стекло водительской двери 'Хантера' возле боксов автопарка, рванул к нему на доклад. Даже на старательно скорченную зверскую физиономию стоящего на въезде начальника автопарка капитана Юрки Горбунцова никак не отреагировал, только руками развел: прости, мол, старый друг, но дурака сейчас мне с тобой валять некогда, вот вернусь — тогда и изобразим мексиканские страсти: поорем от души друг на друга и вообще... А пока — некогда мне, 'на ковёр' к начальству спешу. Я ж не успел в ворота проехать, как стоящие в карауле на КПП двое сержантов из второй роты, молодых, недавно устроившихся, пока только в лицо мне знакомых, призывно руками замахали, привлекая внимание.

— Ты Грошев? — спросил один, как только я притормозил и приоткрыл дверь.

— Он самый, — не стал отрицать я.

— Командир велел — как приедете, чтоб ты сразу к нему прибыл. Ждет.

— Не вопрос, раз ждет — значит прибуду, — хмыкнул я и, высадив парней, порулил к автопарку.

Место на большой и обычно полупустой площадке перед боксами отыскать удалось не сразу. Вся 'плешка' была заставлена разной строительной техникой. Новенькие автокраны, манипуляторы и экскаваторы сияли глянцевыми боками на ярком, практически летнем солнце. И где их только достали столько разом? На мое счастье УАЗ все-таки — далеко не трехосный 'Урал' и даже не ПАЗик, поэтому местечко его приткнуть я все же отыскал, аккуратно втиснувшись между кирпичной стеной боксов и деревянной беседкой водительской 'курилки'. С трудом выбравшись через едва приоткрытую дверь (сильнее открыть стена боксов просто не позволяла), я оглядел машину. М-да, триплекс нам эти дурни все же угробили, менять придется однозначно. Была б это задняя дверь — и черт бы с нею, не до эстетики сейчас, но сквозь паутину трещин не очень хорошо видно боковое зеркало, а это совсем 'не есть хорошо'.

Так, а это что, Юрок мою пантомиму не понял и все-таки решил разборки прямо сейчас учинить? Не, так дело не пойдет. Горбунцов — мужик неплохой и, в общем-то, не вредный, но уж очень вспыльчивый. А мне сейчас его витиеватые матерные конструкции, реально, выслушивать просто некогда. А значит — валим отсюда!

Подхватив с сиденья 'Вал' и закинув его на плечо, рядом с 'Тигрой', а компактный 'Бизон' со сложенным прикладом просто взяв в руки, ужиком протискиваюсь между стенкой и бортом машины. А выбравшись из тесноты, быстрым шагом, стараясь, чтобы он был похож именно на торопливую походку спешащего куда-то человека, а не на паническое бегство, ретируюсь в сторону казармы.

Взбежав по ступенькам на второй этаж, отмечаю, что спальников в коридорах определенно слегка поубавилось. Что, в Софрино в центр спасения отправили? В принципе — вполне возможный вариант, собирались же. Тем лучше. Как там, в старой английской поговорке? 'Леди, покидающая экипаж, увеличивает его скорость и улучшает ходовые качества'. В смысле — 'Баба с возу — кобыле легче'. А то чуть не превратили, понимаешь, расположение боевого подразделение в помесь детсада и богадельни!

Внезапно вылетевшая из туалета стайка пацанвы лет пяти-шести, каким-то чудом не сшибившая меня с ног и не растоптавшая в лепешку, мгновенно расставила все точки над 'и'. Ошибочка, все-таки превратили...

Горестно вздохнув, топаю в бывшую комнату психологической диагностики, ставшую теперь пристанищем для нашего взвода. Нужно всю лишнюю 'сбрую' скинуть. Негоже являться на прием к начальству в раздувшейся от магазинов РПС и аж с тремя автоматическими стволами разом. Дешевой буффонадой попахивает. Укладываю лишнее сейчас 'железо' и амуницию прямо поверх своего спального мешка, киваю сидящему на задвинутом в самый дальний угол массажном кресле Мише, тому самому, что своей черной косынкой так гордится, пригляди, мол. Тот так же молча кивает в ответ, продолжая задумчиво и почти беззвучно перебирать струны своей старенькой 'Кремоны'*, типа, пригляжу, не беспокойся. А чего нам особо лясы точить? Во время всеобщего аврала и суеты сидит себе, понимаешь, в кубрике одинокий воин и лодыря празднует. Но, при этом, 'подвесная'* на нем и автомат с двумя смотанными изолентой магазинами — к креслу прислонен, только руку протяни... Дураку понятно — дневалит парень, осуществляет охрану взводной 'располаги'* и имущества бойцов. И это, как мне кажется, очень верно. Во времена серьезных потрясений всегда всплывает очень много разной человеческой 'накипи'. И пока одни, жизнью рискуя, людей спасают, другие под шумок кто открыто разбойничает, кто втихую подворовывает. Как говорится, кто на что учился, у кого на что смелости и наглости хватает. Так что, даже на собственной базе в нынешних обстоятельствах вещи без присмотра бросать не стоит. Это снаружи она — почти крепость, а вот внутри тут и замков-то серьезных на двери никогда не ставили. Как-то ни к чему оно раньше было. От своих запираться на семь замков — какой смысл? Да только сейчас на базе посторонних — едва не в три раза больше, чем своих. Вот и приходится учитывать новые реалии.

Оставив только набедренную кобуру со 'Старичком' (все ж таки не та сейчас обстановка, чтоб совсем безоружным разгуливать, пусть даже и по базе собственного Отряда), прохожу десяток метров по коридору и, негромко постучав, тяну на себя дверь кабинета командира.

— Разрешите, тащ полковник? Прапорщик Грошев...

— Не шуми прямо с порога, Боря, — обрывает взмахом руки мой доклад Львов. — Я пока, вроде, не слепой и сам отлично вижу, что прапорщик Грошев по моему приказанию прибыл, как тот паровозик из Ромашково на станцию назначения. С диким опозданием, но зато полный свежих впечатлений.

М-да, вид у Бати, прямо скажем, совсем неважнецкий. Но голос, вроде, бодрый и даже шутит, значит — прорвемся.

— Так точно Алексей Андреевич, впечатлений и разной полезной информации — выше крыши. Только это, тащ полковник, разрешите сразу небольшую просьбу?

— Не подождет? — командиру информация, мною привезенная, явно важнее и интереснее, чем мои же 'небольшие просьбы'.

— Никак нет, срочное...

— Хорошо, раз безотлагательно, давай, рассказывай, что там у тебя стряслось.

— По дороге назад, на въезде в Дмитров обстреляли нас одни полудурки, нам-то ничего, а вот триплексу с передней левой двери амба приснилась — весь в трещинах, не видно сквозь него ни черта. Вы уж прикройте меня от Юры, а то он, когда я машину в парк загонял, так глядел: думал, скальп сдерет голыми руками.

— Ох, Боря, одни проблемы от тебя, — театрально вздыхает Львов. — То офицеров бьешь, то беззащитных горцев без суда 'к стенке прислоняешь', то коллег вешаешь, опять же без суда и следствия... Вот теперь еще и матбазу гробишь. А новых триплексов, как мне кажется, нам теперь еще долго не пришлют...

Я всем своим видом пытаюсь изобразить деятельное раскаяние и готовность встать на путь исправления и сотрудничества с администрацией. Похоже, получается неплохо.

— Кончай лицедействовать, — усмехается командир. — В тебе, я гляжу, не только 'пейсатель', но еще и великий актер помер... А теперь лежит там, внутри, разлагается и пованивает. Всё я понял, от Горбунцова прикрою, не бойся. Теперь давай к делу. Веришь — нет, дел — невпроворот.

Если Львов просит переходить к делу — значит, действительно, пора заканчивать с 'лирическими отступлениями'. Батя, как и почти всякий командир высокого ранга, 'когда нормальный, а когда и беспощаден'. Опять же, забот у него, точно, хватает.

— Значит к делу, — я вытаскиваю из кармана флешку, которую передаю полковнику и раскрываю записную книжку, в которой вчера конспектировал для надежности всё рассказанное Пантелеевым.

— Обстоятельно, как я погляжу, ты к вопросу подошёл, — хмыкает Львов, подключая флешку к компьютеру. — Что, на память уже не надеешься, разведка?

— 'Сапог в бою надежнее', тащ полковник, — невозмутимо отвечаю я на беззлобную подначку. — Мне вчера столько всего показали и рассказали — голова кругом. Так что, уж лучше зафиксировать, чтоб не перепутать ничего... Ну, основное я вам еще ночью по телефону изложил, теперь пора показывать то, что словами описать сложно. Значит, как я уже говорил, причина эпидемии — вирус. Причем, если ученым из 'Пламени' верить, а не доверять их словам лично у меня никаких оснований нет, вирус этот — искусственно созданный. Таки натворили 'пилюлькины' на свою и на нашу голову. Причем, как я понял, не со зла.

— В смысле? — Батя явно меня не понял, как так — полный аллес вокруг, и вдруг без злого умысла.

— В общем, Пантелеев особо останавливаться на этом моменте не стал, только в самых общих чертах... Вирус этот планировался как полезный. Этакий 'крысиный волк'* среди себе подобных. Забарывает всё, от гриппа до СПИДа. И при этом не наносит вреда организму. Наоборот, борется за жизнь носителя до последнего.

— Угу, — хмурит брови Львов. — Вот только с дозировкой создатели этой благодати, кажется, переборщили. И за жизнь эта хрень борется даже после того, как носитель уже того, отправился в 'страну вечной охоты'.

— Ну, в целом как-то так, — соглашаюсь я. — Есть там кое-какие тонкости, но они на основной смысл не влияют. Да, вирус настолько 'не хочет' физической гибели носителя, что поднимает из мертвых его труп.

— Да уж, благодетели, ети их душу, — в сердцах выдыхает командир. — Вот чего им спокойно не сиделось? Хотели, понимаешь, все человечество осчастливить. А в итоге что? Ладно, какие подробности по их способности мутировать?

— Папку 'Морфы' откройте.

— Морфы? — переспрашивает командир, щелкая кнопкой 'мышки'.

— Так биологи из 'Пламени' мутантов обозвали, — поясняю я, обходя кресло Львова и вставая у того за правым плечом, готовясь давать пояснения к презентованным мне Пантелеевым 'веселым картинкам'. — Это сокращение. Полное название — метаморф. Это от греческого 'метаморфоза' — изменение, превращение. Думаю, смысл понятен. В общем, существо, которое способно при необходимости и удачном стечении обстоятельств менять свой внешний облик и даже телосложение, подгоняя его под какие-то конкретные задачи. Вот, сами смотрите...

Командир начинает неспешно просматривать фотографии. Те явно сделаны в разное время, разными людьми и на разные фотоаппараты, а то и на камеры мобильных телефонов. И 'объекты' на них засняты тоже разные. И слегка видоизменившиеся, едва успевшие отрастить себе большие челюсти с острыми клыками, вроде застреленного мною на Ленинском проспекте алкаша, и уже успевшие основательно трансформироваться, похожие на обезьяноподобных 'культуристов' с перебитого блокпоста ФСИН или того, что 'собры' на складах из 'крупняка' угомонили. Были и другие, не только из людей отожравшиеся. Некоторых еще можно было опознать. Ну, в смысле, еще угадывалось, что вот эта облезлая жуть с несоразмерно огромной головой и крокодильими клыками, была совсем недавно чьим-то домашним любимцем, скорее всего обычным пуделем — остатки стрижки выдают. А вот другие вообще ни на что не похожи, если только на доисторических хищников, вроде того же саблезубого тигра. Но, как мне кажется, тигры выглядели по сравнению с ними куда привлекательнее. В первую очередь потому, что были пусть и хищными, но живыми. А не разлагающимися трупами. Короче, далеко не самое аппетитное зрелище.

— Ну, с этим, в принципе, все ясно. Перестраивают себя, превращая в идеальных охотников. Причем, похоже, не по общему принципу, а всяк по своему, кому что важнее. Так?

— Так точно, — соглашаюсь я.

Пока Львов кликами 'мыши' перелистывал фотографии, я, периодически подглядывая в свой 'конспект', пересказывал ему принцип превращения обычного зомби в морфа.

— Значит, сразу 'контроль' делать нельзя? — переспрашивает командир.

— Нельзя, — согласно киваю я. — На невосставших такое откормиться может...

— Вот, кстати, о 'таком'... — задумчиво трет переносицу он. — А до какого предела вообще эти 'красавцы' раскормиться могут? Чего нам от них ждать? Может, пора уже не только крупнокалиберными пулеметами, а полевой артиллерией обзаводиться? Противотанковой, чтоб их.

— Вот это пока не известно, тащ полковник. Но ученые, как я понял, собираются над этим плотно работать. В том числе и поэтому им Скуратович и прочие 'ботаники' с 'Вакцины' так нужны были. Наверное, будут всякие эксперименты ставить...

— Угу, — хмуро хмыкает командир, — тренироваться... на кошках...

— Нет, — отрицательно мотаю головой я. — На кошках — бесполезно. Не зомбируются кошки, уже проверено. Если совсем не повезет мурзику — просто умирает. Но в упыря не превращается.

— Да, повезло котейкам, — задумчиво тянет Львов. — А кому еще подфартило? Кто в группу риска не попал?

— Как я понял, Алексей Андреевич, кроме кошек иммунны к вирусу все травоядные и, вроде бы, рыбы. Но по последним не уверен. А вот все хищники, кроме кошачьих, и всеядные, ну, там, свиньи или медведи — обращаются только в путь. Птицы — тоже пока не ясно, но есть подозрение, что тоже восстать могут. Вроде кто-то уже дохлых ворон и голубей видел.

— Плохо дело, — вздыхает командир. — Нам теперь, выходит, не только с бывшими людьми, но и с доброй половиной животного мира воевать придется. Птицы — вообще труба. Раньше только на головы гадили, а теперь?

— Не так уж все плохо, — не соглашаюсь я. — Животные от своих мертвяков, как я понял, улепетывают во все лопатки. И, в отличие от нас, в многомиллионные группы сами не собираются. Так что, той же собаке от своей помершей товарки сбежать проще, чем человеку. Дохлые птицы — вообще ни о чём: еле ходят, а летать вообще не могут. Да, вот еще что — все зомби, вне зависимости от вида, не любят воду.

— И что? Ров крепостной нам теперь вокруг города рыть?

— Почему нет? Техника строительная есть, рук, которые чем-то занять нужно, чтоб их хозяевам в головы мысли глупые не лезли — тоже. Понятно, что не сразу, сначала бы с реально нужным закончить: склады перевезти, стену поставить... А вот в перспективе...

— Нет, Грошев, смотрю на тебя, и кажется мне, что ты к подобной чертовщине всю жизнь готовился. Что ни спросишь — на всё уже ответ готов.

— Так я ж рассказывал, тащ пол...

— Помню, — обрывает меня он. — Помню я про твою 'палату параноиков'. Это я так, брюзжу с устатку, не принимай близко к сердцу. Так, всё, с мертвецами, вроде, в общих чертах разобрались. Переходим к живым. Что у тебя есть сказать по выжившим?

— Карта нужна...

— Есть карта, — командир вытаскивает из верхнего ящика своего стола пухлую, во много раз сложенную 'склейку'*. — Помоги-ка развернуть.

Расправив армейскую крупномасштабную карту нанемаленьких размеров совещательном столе, перелистываю страницы своей записной книжки и начинаю докладывать по пунктам. Наро-Фоминск, 'Пламя', Балашиха... Пересказ полученных от Пантелеева и кантемировцев на солнечногорской автозаправке сведений затягивается минут на тридцать. Опять же, про наши наблюдения и соображения по поводу Клина упомянуть не забыл, да и про обстрел в Дмитрове рассказал в подробностях, попросив никому про возраст нападавших не рассказывать, чтоб разговоры до Гумарова не дошли. Батя к просьбе отнесся с пониманием.

— В Софрино бы заехать нужно обязательно, — пристально смотрит на меня командир, когда я заканчиваю. — В смысле, в Ашукино, в бригаду. У тебя ж там по прежним временам знакомцев много.

— Ну, теперь уже поменьше, чем пять-шесть лет назад, но все равно хватает, — не стал отрицать я. — И меня там, вроде, помнят еще.

— Вот и хорошо, что помнят, легче в контакт войти будет.

— Так вы ж, вроде, и так на связи с ними?

— Связь по рации — одно. А вот личные отношения, тем более в такой обстановке, когда с ходу фиг разберешь, от кого чего ждать можно — куда важнее.

Да, тут Львов прав, не поспоришь.

— И еще, Алексей Андреич... тут еще один маленький анклав нарисовался. Почти у нас под боком, можно сказать...

— Это где же?

— Да в Осинниках. Там группа решительных мужиков решила своими силами поселок под охрану взять.

— Отец твой?..

— Так точно. Можно сказать — один из зачинщиков...

Львов крепко задумался.

— А что, — встряхнул он головой после пары минут молчания. — Может и не самый плохой вариант. Пахотной земли там много. Да коровники-свинарники, да зерноток, да племенной птицеводческий завод... Хотя, судя по твоему отчету, последний как раз — это ни разу не прибыток, скорее — строго наоборот. В любом случае, правильно ты 'вэвэрам' сказал — просроченный 'тушняк' лопать — это не дело. Так что, думаю, с такими 'аграриями', как твои земляки, дружить нужно обязательно. На основе взаимовыгодного сотрудничества, так сказать. Подкинуть тем 'решительным мужикам' оружия и патронов со складов резерва, там много, не обеднеем... А то и вовсе небольшой гарнизон там поставить....

Чувствую, мысль Львова явно захватила.

— Точно-точно, гарнизон, большой не нужен, взвод, а то и пара отделений, но при средствах усиления... 'Тигр', там, с 'крупняком', а то и вовсе 'коробку', тот же БРДМ... Пусть дежурят там посменно, как в Москве на Триумфальной. Или совсем на постоянной основе их там расквартировать.

Да уж, заработала командирская фантазия! Прямо древнерусский князь, собирающийся под свое крыло очередной городок взять. Чтоб не силой, огнем и мечом, когда после такого 'крышевания' только дымящееся пепелище остается, а полюбовно. Как он там выразился? 'На основе взаимовыгодного сотрудничест...' А? Я понимаю, что Львов только что задал какой-то вопрос, но вот какой — убейте меня, не расслышал.

— Извините, тащ полковник, задумался...

— Я спрашиваю, у нас в Отряде из Осинников народу сколько еще?

Я на секунду задумался.

— Теперь — немного. Я, Пузанов, Горбунцов...Вроде — все. Раньше было побольше, но народ кто переводом ушел, на офицерские должности в ППС, да в ОВО, кто совсем уволился...

Командир посмурнел лицом. Да, было дело. С год назад ушло из Отряда несколько очень грамотных и толковых парней. Ушли, потому как в 'потолок' свой упёрлись. Офицерских должностей в Отряде мало, новых не предвидится, а старые тоже освобождать не спешит никто. В вечных же старших прапорщиках не каждый ходить готов. Я вот, врать не буду, тоже о переводе подумывал потихоньку. И если б не конец света, не исключено, что года через два тоже ушел бы куда-нибудь взводным, а то и на заместителя командира роты. Бывших бойцов ОМОН на такие должности берут охотно: и сами многое умеют, и показать и научить других смогут, а нужно будет — так и заставить не обломаются.

— Нужно будет тебе попробовать там наших бывших парней отыскать, коли живы еще. Из них и друзей отца твоего может вполне приличный отряд самообороны получиться... Короче, вот тебе еще одна задача: на обратном пути из Ашукино — заедете в Осинники, всё равно мимо проезжать будете и туда, и назад. Но, Боря, я тебя предупреждаю на полном серьёзе: сначала — в Ашукино. Потому что там крупная воинская часть и лагерь беженцев. Это сейчас важнее, чем родственники, даже если эти родственники ещё и для дела полезны. Понял?

— Так точно.

— Хорошо. В деревне своей поосмотрись. Поговори с народом, обрисуй им перспективы взаимопомощи, наших поищи. У связистов получи Р-159, мы их на складе 'Таблетки' много взяли и несколько штук уже отладили. Разберется там кто в армейской радиостанции?

— Думаю — без проблем, там как минимум трое — строевые офицеры в отставке. Мой — мотострелок, и двое — то ли ракетчики, то ли как раз вообще связисты. В общем — справятся, не бином Ньютона.

— Тем лучше, — удовлетворенно кивает командир. — Радиус у 'сто пятьдесят девятой' — не шибко впечатляющий, так и до Осинников от нас по прямой — десяти километров не будет. Добьёт точно. В общем, Грошев, задача тебе, надеюсь ясна? Пока что — отдыхайте, а с утра — начинайте действовать.

Интермедия вторая. Евгения Воробьева.

Второе занятие на складе прошло... Ну, не сказать чтоб скучно и бесполезно... Нет, Женька уже прекрасно поняла, что в обращении с оружием первое не просто можно — нужно перетерпеть, а второго — так и вовсе быть не может. Любая информация о смертоносном, но при этом, спасающем жизни железе — необходима... Однако как ни крути — добрых пять часов повторять одно и то же движение — занятие тоскливое и монотонное, будь оно хоть трижды полезным. Дядя Коля, едва она успела ему рассказать, как красиво удалось ей вчера вечером 'рисануться' перед соседками по палатке, отреагировал совсем не так, как она ожидала. Нет, ругаться не стал, только насупил брови и тихонечко, как бы про себя, пробормотал:

— С мерами безопасности — совсем беда. Будем исправлять...

А потом, озорно подмигнул ей и сказал, скорее утверждая, чем спрашивая.

— Ну, что, Эухения, будем тебе моторику ставить?

Женька, честно говоря, смысл вопроса-утверждения скорее угадала по контексту, чем поняла. Слово 'моторика' ей было вполне знакомо... Но вот моторику чего ей собирался ставить Грушин и каким именно образом? Несмотря на некоторые сомнения, она с готовностью кивнула — не стоит отказываться от обучения, особенно если учитель сам предлагает, да еще и денег взамен не просит. Неученье теперь — не просто тьма, скорее — тьма вечная.

— Раз согласна, тогда смотри внимательно, — старший прапорщик аккуратно снял с ее шеи 'Кедр' и небрежным, но отточенным движением накинул ремень-петлю себе на правое плечо, а потом быстро и сноровисто его вскинул, прицелившись.

— Понятно?

-Ага, — неуверенно кивнула Женька.

— И что именно понятно?

— Ну, — на секунду смешалась девушка, вспоминая предыдущий урок и пытаясь яснее и короче сформулировать свою мысль. — Оружие — на уровне глаз, приклад плотно упёрт в плечо, левой рукой держаться возле этой... как ее?... Шахты магазина, а не возле ствола... Что еще? А! Мушку с колечком прицела совместить сразу...

— Всё? — интересуется Грушин.

— Вроде да, — согласно мотает челкой Женька.

— Угу, — старший прапорщик выглядит явно недовольным, хотя, она вроде ничего важного из его вчерашних объяснений не упустила. — То-то и оно...

— Дядь Коль, что не так? Что забыла? — Женька слегка подпускает жалостливых интонаций в голос, такое на мужчин очень благотворно действует, главное — не переигрывать.

— Да не ты забыла, красавица, а я — пенёк трухлявый, из ума выживающий... Упустил чуть ли не самое важное... Вот гляди, что я делать сейчас буду. Внимательно гляди.

Грушин опустил пистолет-пулемёт, который свободно повис на ремне, а потом снова, но на этот раз неторопливо, явно демонстрируя, прицелился из него в ближайший стеллаж.

— Что-нибудь заметила?

Женька разочаровано замотала головой.

— Нет, дядь Коль.

— Ладно, попробуем ещё разок.

Пожилой кладовщик снова принял изготовку для стрельбы стоя.

— Ну?

Женька собралась было снова ответить отрицательно, но тут словно маленькая лампочка слабо забрезжила у нее в мозгу.

— Дядь Коль, а еще разок можно?

Старший прапорщик с готовностью повторил и с надеждой уставился на Женьку.

— Палец? — несмело предположила после секундной заминки она.

— Ай, ты ж моя умница!!! — аж просиял Грушин. — Точно, палец!

Смущенная похвалой девушка почувствовала, как потеплели ее, похоже, покрасневшие щеки. Явно очень довольный Грушин продолжил объяснения.

— Понимаешь ли, Эухения, оружие — штука чрезвычайно серьезная. Вот, скажем, молоток. Он ведь придуман был, чтоб им гвозди забивать. Или топор — дрова рубить. Сугубо мирные инструменты. Но убить ими можно совершенно запросто. Про кухонный нож, что, если милицейской статистике верить, вообще — самое смертоносное изобретение в истории человечества, я вообще молчу. А со всеми этими, — старший прапорщик широким жестом обвел громады стеллажей вокруг, — пистолетами-автоматами все еще серьезнее. Их изначально изобрели с одной единственной целью — наносить живым человекам повреждения, несовместимые с жизнью. И обращения они к себе требуют самого серьезного. Понимаешь?

Женька согласно мотнула челкой, вспомнив, как быстро спасшие ее омоновцы разделались с толпой оживших мертвецов, от которых она пряталась за железной дверью своего офиса. Оружие — это серьезно. Это возможность забрать чью-то жизнь... Ну, или спасти свою. Даже странно теперь осознавать, что еще месяц назад она второго не понимала, а стреляющего железа откровенно боялась. Мол, раз из этой штуки можно человека убить — значит она плохая. А тут дядя Коля очень хороший пример привел — кухонный нож. Вот уж, действительно, сколько с его помощью в разных семейных конфликтах да пьяных разборках народу в гроб загнали? И что, теперь, хлеб руками ломать, а колбасу так, прямо зубами от целой палки откусывать? Ножиком ведь тоже человека убить можно, а значит, он тоже 'плохой'...

— Так вот, — продолжал меж тем Грушин. — При обращении с оружием самое главное — техника безопасности. Ничего сложного там нет, все предельно просто: не направляй оружие на человека, ну, если, конечно, ты не собираешься этого человека пристрелить, как собаку. Не досылай без необходимости патрон в патронник...

Под выразительным взглядом пожилого спецназовца Женька снова покраснела, причем, на этот раз куда гуще.

— Вооот, — удовлетворенно протянул тот. — Поняла, да? Как один мой боец говаривать любил: 'Понты — дело святое, если они обоснованные'. А вот у тебя, Эухения, уж прости, пока вышло только в стиле: 'беспонтово понтовалась беспонтовыми понтами'.

Девушка от стыда уже готова была сквозь пол ангара под землю провалиться и заметивший это старший прапорщик слегка 'подсластил пилюлю'.

— Да не красней ты так. Тут больше моя вина. По устройству тебя прогнал 'галопом по европам', а про меры безопасности рассказать забыл. Ты ж про них и не слышала даже, так что теперь говорить о несоблюдении?

— Так ведь это... дядь Коль, как в кино всякие следователи говорят: 'Незнание закона не освобождает от ответственности'...

— Тоже верно, — досадливо хмыкнул Грушин. — Ладно, оба виноваты, чуть попозже друг дружке по выговору с занесением в личное дело и грудную клетку объявим...

Женька, представившая себе процесс занесения выговора в грудную клетку, громко хихикнула, поглядев сначала на Грушина, а потом — на свою вполне отчетливо выступающую даже из-под мешковатого армейского камуфлированного кителя грудь. Решив слегка пошалить, для пущего эффекта, слегка отвела плечи назад, отчего та стала еще заметнее, мол, готова к 'занесению'... После чего и вовсе расхохоталась в голос.

Старший прапорщик, явно уловивший причину ее веселья, вдруг внезапно смутился.

— Кхм, отвлеклись мы что-то... Так, продолжим... Ага... В общем, то, что я тебе только что показывал — это тоже из требований МБ*. Хотя, как ни странно, в письменном виде ты этого ни в одном приказе по огневой подготовке, что армейском, что милицейском, не найдешь, что не есть правильно*. В общем, сформулировать этот пункт можно примерно так: никогда не мацай без необходимости спусковой крючок. Понимаешь?

Женька неуверенно кивнула.

— Не переживай, Эухения, сейчас покажу, — широко улыбнулся Грушин и снова плавным и медленным движением вскинул 'Кедр' к плечу. — Гляди, пока эта тарахтелка стволом смотрит вниз, мой указательный палец лежит на ствольной коробке. Но как только приклад вжимается в плечо и мушка начинает совмещаться с целиком — я тут же переношу его на спусковой крючок. Видишь? А когда я перестаю из него куда-то целиться и начинаю опускать ствол вниз — палец тут же снова переношу на ствольную коробку.

— Вижу, поняла.

— Хорошо, что поняла. Теперь — попробуй сама.

Женька, приняв из рук Грушина пистолет-пулемёт, не спеша повторила движение, которое ей только что продемонстрировал старший прапорщик.

— Нормально, — удовлетворенно кивнул тот. — Теперь усложним задачу. Прежде чем перенести палец на спуск, нужно еще и снять оружие с предохранителя. Справишься?

Немного осмелевшая Женька только тихонько фыркнула и уже немного быстрее выполнила требуемое. Похоже, не зря она накануне измусолила себе палец, а Грушин отгибал излишне тугой предохранитель. Получилось быстро и вполне сноровисто.

— Молодец, — снова похвалил ее кладовщик. — А теперь, Эухения, вставай вон в том углу, и, целясь в стену, неторопливо повторяй это движение три тысячи раз.

В первый момент Женька решила, что или она ослышалась, или Грушин оговорился, и удивленно уставилась на старшего прапорщика.

— А ты как думала? — хмыкнул он в ответ на ее немой вопрос. — Мастерство — результат упорного труда. Автоматизм в действиях только так выработать и можно — монотонным и многократным повторением. Долго, утомительно — согласен. За один раз точно не управишься. Тебе б для начала хотя бы тысячу повторений за сегодняшний день осилить. Но ничего лучше пока просто не придумали. Так что, крепись, красавица. Как говорится: труд превратил обезьяну в человека...

— Ага, чтобы чуть позже превратить его в лошадь, — грустно вздохнула Женька и покорно поплелась в указанный угол.

Там, встав поудобнее, вскинула 'Кедр' к плечу, подняла на один щелчок вверх округлый флажок предохранителя и, соскользнув указательным пальцем по холодному металлу и перенеся его на спусковой крючок, прицелилась в застарелое пятно на стене. Опуская пистолет-пулемёт и убирая палец со спуска, она чуть слышно прошептала себе под нос:

— Раз.

Да, похоже, ближайшие несколько часов обещают стать весьма запоминающимися. Главное теперь — со счета не сбиться.

В общем, изготовкой для стрельбы из пистолета-пулемёта в положении 'стоя' Женька прозанималась, за вычетом обеда и... ну, в общем, нужно было еще пару раз отойти ненадолго, почти до ужина. Зато смогла честно заявить, что назначенную Грушиным тысячу повторений сделала. За что и удостоилась от него еще одной похвалы.

— Молодчина, Эухения! Я думал — сломаешься и скиснешь. А ты, я погляжу, настырная. Это хорошо! В такие времена, как сейчас, характер нужен твердый. А иначе — пропадешь ни за понюшку табаку.

Уже прощаясь, Женька решилась задать старшему прапорщику очень волновавший её с самого утра вопрос.

— Дядь Коль, а можно я в следующий раз не одна приду?

— Не одна? — с задумчивым видом кладовщик осторожно, самыми кончиками пальцев, коснулся старого шрама на щеке. — Это очень сильно зависит от того с кем...

— Девчонки сегодня утром за завтраком спрашивали, — торопливо пояснила девушка, поняв, что имеет в виду Николай Николаевич. — Правы вы были. Нормальные люди уже начали приходить в себя и теперь усиленно пытаются дать понять, что балластом оставаться не намерены. Вот только не все знают, как это лучше сделать.

— Значит, говоришь, не все соседки твои хотят и дальше в балласте висеть? — Грушин явно всерьез задумался над ее вопросом. — Давай сделаем так: сначала я слегка поднатаскаю тебя. И когда решу, что ты уже вполне годишься в помощницы — тогда и приведёшь своих 'доброволиц'. Мне, на самом деле, человек на подхвате не помешает, чтоб самое простое рассказывать да показывать. Кроме того, за это время, глядишь, кто-то и сам отсеется. А то на эмоциях многим кажется, что они на многое способны и готовы. А пройдет два-три дня, глядь, и прогорел человечек. Первоначальный запал прошёл, а настоящего желания и упорства, оказывается, и не было... Вот на кой мне такие? Зачем я на таких свое время тратить буду?

Несмотря на колыхнувшуюся было где-то внутри обиду, Женьке пришлось, прежде всего перед самой собой, быть честной — старший прапорщик был прав. Загоревшимся было заманчивой идеей девчонкам, и впрямь, неплохо бы дать 'отстояться'. Поглядеть, у кого это просто сиюминутный каприз, помноженный на эмоции, а у кого — действительно твёрдое и осознанное желание.

Время показало, что Николай Николаевич оказался прав. Еще четыре дня она продолжала ходить заниматься на склад одна, отговариваясь от поначалу довольно назойливо лезших с вопросами соседок по палатке, что, мол, 'сенсей' еще не принял на их счет окончательного решения. Назначенные ей Грушиным три тысячи изготовок она, кстати, выполнила уже к обеду третьего дня, после чего Женька начала обстоятельно и неторопливо изучать пистолет Макарова, который после 'Кедра' показался ей не таким уж сложным. Прерывались занятия только на прием пищи и 'санитарные остановки'. Ну, еще по нескольку раз на дню Грушин отвлекался на выдачу оружия. Похоже, Женька угадала, 'дозрели' до осознания всей серьезности изменений в своей жизни не только ее соседки по палатке. Когда в дверь ангара стучал очередной посетитель, а то и компания из трех-четырех человек, кладовщик садился за стоящий на столе ноутбук и начинал деловито, пусть и не очень шустро, вбивать в графы какой-то программы данные из паспортов пришедших. Потом уходил вглубь склада и возвращался оттуда с новенькими карабинами Симонова, брезентовыми подсумками и бумажными пачками патронов.

О том, как называется выдаваемое старшим прапорщиком оружие, она выяснила еще после первого посетителя. Когда тот вышел наружу, Женька наморщила лоб и поглядела на Грушина.

— Дядь Коль, знакомая такая винтовка... Где я ее видеть могла?

— Это не винтовка, Эухения, — хмыкнул тот в ответ. — Это СКС — самозарядный карабин Симонова. А видела ты его, скорее всего, у почетного караула. Могила неизвестного солдата возле Красной площади... Вспоминаешь?

— Точно! — улыбнулась девушка. — Там еще в таких будках стеклянных солдаты стоят, неподвижные, как манекены. А когда меняются — маршируют красиво...

— Угу, — поддакнул Грушин. — Вот у них там как раз точно такие же карабины. Их на складах еще много лежит, про запас. Вот их и выдаем.

-А кому выдавать — кому нет, по компьютеру смотрите? — припомнила Женька разговор с регистрировавшей ее усталой женщиной в штабе.

— По нему, родимому, — согласился Николай Николаевич. — Тут база одна вельми толковая. Если кто судимый или на учете в психушке стоял, или у нарколога — сразу засемафорит.

— Это что получается, если человек когда-то глупость совершил или болен, так его на съедение бросить можно? — возмутилась Женька.

— Э, нет, золотце, ты тёплое с мягким не путай. Если человек за мелкое хулиганство судим или по экономической статье — это одно. А вот если по тяжким и особо тяжким... Таким деятелям оружие в руки давать — все равно, что волка в овчарню запускать: добром не кончится. А про больных, Эухения, так даже в совершенно спокойные советские застойные годы такой термин был — 'недееспособный'. То есть, не способный на самостоятельную деятельность. Заметь, даже в совершенно спокойных и мирных условиях — не способный. А уж про то, что сейчас вокруг творится — и говорить нечего... Вот как такому в руки оружие давать? Скоторым он сам не знает, что в следующую секунду сотворит, потому как в голове у него — винегрет пополам с кириешками. Лично мне таких граждан за спиной иметь — вообще не улыбается, а уж если они при этом еще и со стволами... Так что, как мне кажется, вооружать нужно только тех, кто сам до такой необходимости дотумкал.

— А остальные?

— Остальных и дальше сторожить, чтоб не съели. Мы, вроде как, этих обязанностей с себя и не снимаем. Но чуть ли не силком всем оружие совать — дурость несусветная. Как говорится — насильно мил не будешь.

Женька замолчала, обдумывая слова пожилого спецназовца. Снова не поспоришь. Жить рядом с вооруженным убийцей, грабителем или насильником — удовольствие, мягко говоря, сомнительное. Да и вооруженный сумасшедший в качестве соседа тоже воспринимался без особого оптимизма. Правда, сейчас времена такие, что ещё совсем недавно вполне приличный и законопослушный гражданин мог такое устроить... Вон, вроде тех милиционеров на Садовом, которых спасшие ее омоновцы без долгих разговоров в петлю сунули... Еще месяц назад вроде как законность защищали, с преступностью боролись... Хотя, если они при первой же возможности грабить да насиловать кинулись, то, скорее всего, от них изначально в душе гнилыми были. Вон, те же омоновцы... Тот же спасший ее 'пятнистый'. С их бронетранспортерами, подготовкой и оружием они могли бы стать такой бандой, что практически кого угодно могли в блин раскатать. А кого не смогли — от того б удрали. Но нет, собой рисковали, а ее и тех бедолаг на Садовом — вытащили. И не их одних. Когда она наТриумфальной попыталась найти своего спасителя и объяснить, что глупость сморозила, совершенно не желая его обидеть, ей сказали, что тот со своими подчиненными уже уехал по важному заданию. Обидно, он ей, можно сказать, вторую жизнь подарил, а она даже спасибо ему сказать не успела...

— Так, краса-девица, ты там прикемарила что ли? — вырывает Женьку из задумчивости голос Николая Николаевича. — И кто приснился? Кавалер, небось?

Женька только молча запунцовела щеками. Ох уж эти пожившие, много повидавшие и опытные... Ничего от них не скрыть, будто мысли читают.

— Ладно, не смущайся, — широко улыбнулся Грушин. — Но про ухажеров мечтать — в свободное от учебы время. А сейчас — неполная разборка и сборка пистолета, пока — без секундомера, но насколько сможешь быстро. Готова?

И так — три дня подряд. А с четвертого в их палатке начались довольно серьезные перемены. Сначала ушла, записавшись в аграрную 'коммуну', одна из девчонок. Потом еще две уехали куда-то с разбитного вида молодой смазливой девахой, что на пятый день поутру объявилась непонятно откуда в их лагере и начала агитировать молодых и привлекательных беженок ехать с ней на какой-то Базар. Обещала она при этом едва ли не рай на земле: хорошее, безопасное место для проживания, сытную и обильную кормежку и непыльную работенку.

На прямой Женькин вопрос, мол, что за работа, та лишь с притворным восхищением вытаращила наглые глазищи и бойко затараторила:

— Да сказка — а не работа! Будешь весь день на диване валяться да в потолок поплёвывать...

Весь внешний вид девахи: дешевые, но с претензией на местечковый 'гломур' вещи (типичные 'дольчи и кабана' с Черкизовского рынка, но зато яркие и блестючие), откровенный перебор с косметикой, выжженные гидропиритом чуть не до состояния пакли волосы, вульгарное поведение и сильный украинский акцент... Всего этого Женьке и так вполне хватало, что бы понять, что вообще из себя представляет их внезапная гостья. Но объяснение 'должностных обязанностей', за которые были обещаны по нынешним временам просто неземные блага, окончательно расставило все точки над 'ё'. Крашеная хохлушка вербовала их в проститутки.

— Слушай, 'гарна дивчина', — максимально серьезно глядя той в глаза, протянула девушка. — Шла бы ты отсюда. А то ведь я и огорчить тебя могу до невозможности.

Та собиралась было что-то сказать в ответ и даже воздуха в легкие набрала побольше, видать, громкий вопль планировался. Но от вида небрежно извлеченного из-под расстегнутого на три верхние пуговицы бушлата 'Кедра' хохлушка буквально подавилась втянутым воздухом и юрко порскнула куда-то между палатками.

Однако визит представительницы древнейшей профессии не прошел даром: пока Женька щелкала предохранителем на складе РАВ, из палатки, собрав немногочисленные пожитки и не говоря никому ни слова, тихонько ушли еще две девушки. Причем, 'ангелы-хранители' с внешнего периметра позже сказали, что видели тех садящимися в бутылочно-зеленый 'Гран Чероки', на котором приехала со своего таинственного Базара крашеная. Когда она на следующее утро рассказала о произошедшем дяде Коле, тот лишь пожал плечами и буркнул.

— Естественный отбор пошёл... Каждый имеет право топать в ад своей собственной дорожкой...

Ну, да, собственно...Решение ехать на этот самый Базар девушки приняли самостоятельное и осознанное. Никто их насильно, в старый половичок завернутых, в тот джип не волок, никто ни к чему силой и угрозами не принуждал. Потому и часовые с периметра ничего не предприняли. Колхоз — дело добровольное. Решили уехать — их полное право. Но и ответственность за свой шаг теперь нести тоже им, и только им.

Помолчав еще полминуты, Грушин посмотрел на Женьку и поинтересовался.

— Что, Эухения, еще не у всех добровольцев боевой запал угас? Если желание у кого не пропало — завтра приводи всех ко мне. И вооружим, и учить начнем...

На следующее утро, когда Женька ввела в полутемное помещение склада свою 'бригаду-ух', в глазах вставшего им навстречу Николая Николаевича было не только искреннее удивление, но и нешуточное уважение. А то! Имелся повод, чего уж скромничать! Потому как вместе с ней было их пятеро. Нет, если учесть, что поначалу в ученицы к Грушину собирались едва не две трети обитательниц палатки — результат мог бы показаться не таким уж впечатляющим. Но это был результат. Сюда с ней пришли только те, кто действительно этого по-настоящему хотел.

— Ну, что... кхм,— откашлялся Грушин, — а потом вдруг окинул притихших девушек озорным взглядом и продолжил. — Саида, Фарида, Зухра, Лейла... За мной, барышни.

Немного неуверенно вошедшие следом за уже вполне освоившейся на складе Женькой, девушки выстроились возле стены и выжидающе смотрели на явно получавшего удовольствие от игры в красноармейца Сухова старшего прапорщика.

— Так, молодые-красивые... Чем же мне вас вооружить? — задумчиво протянул тот внимательно оглядывая девушек.

г. Пересвет, база Подмосковного ОМОН — поселок Осинники. 31 марта, суббота, утро — день.

С Горбунцовым поговорить удалось только на следующее утро. Перехватил его у ворот автопарка, где он выпускал, на строительные работы, как я понимаю, те самые, вчера мною примеченные новенькие китайские грузовики 'Фотон'. Несмотря на вчерашнее обещание командира, я решил сразу сдаваться. Как в народе говорят: 'Повинную голову меч не сечет'.

— Юр, слушай, тут такое дело...

— О, заморосил, вредитель, — фыркнул в ответ тот. — Как казенное имущество портить, а потом сбегать втихаря и за начальников прятаться — так герой. Как честно в глаза потерпевшему глянуть — так заюлил, хвостом пыль замел, как бобик нашкодивший...

— Так, Юрий Владимирович, — перехожу я на холодно-официальный тон. — Палку не перегибаете?

— Кхм, ну, может и перестарался мальца, — в голосе Горбунцова явно слышно смущение.

— И я о том же. Мы этот чертов триплекс не сами по пьяной лавочке прострелили. Если б на обычном УАЗе ехали — мне б полголовы снесло к едрене фене. Хочешь сказать, тебя такой вариант больше устроил бы?

— Ладно-ладно, не дуйся, Грошев, а то лопнешь, — командир автороты уже явно передумал ругаться и скандалить. — Я ж ничего, так, по привычке.

— Ну, да, — скептически хмыкаю я. — Привычка — вторая натура. Юр, нам сегодня уже ехать нужно...

— В курсе, — отмахивается он в ответ. — Батя еще вчера предупредил. Прямо сейчас занимаются твоей машиной. Ночью времени не было — 'китайцев' в рабочее состояние приводили.

С этими словами он мотнул головой в сторону проезжавшего мимо нас автокрана, кабина которого была выкрашена веселенькой, лиловой с перламутровым отливом, краской. И они, как я подметил, все такие — не грузовики, а прямо ёлочные игрушки какие-то. Причем, тоже китайские. Там, как я понимаю, вообще излишне яркие и ядовито-кислотные цвета в моде. Судя по их товарам.

— Откуда вы этих 'ёлочных шариков' понабрали вообще?

— Не поверишь — в Посаде нашли, недалеко от твоего дома, кстати, за путепроводом что-то вроде небольшой автобазы раньше было, а теперь — салон продаж всего этого китайского безобразия. Грузовики разные, автокраны...

— Надо же... Странно, сколько раз мимо ездил, получается, и не видел даже...

— А там забор высокий, вот и не видел. Мы б и сами не узнали — из беженцев один мужик подсказал, когда мы строителей и водителей да операторов строительной техники набирали. Ну, мы и не растерялись...

— Это верно, — согласно кивнул я. — В большой семье хлебалом щелкать нельзя... Особенно в такие времена. Так что там, по 'пепелацу' нашему?

— Брось, не такая уж эта 'семья' теперь большая. Того, что по складам да прочим базам стоит да лежит на оставшихся за глаза хватит. Другое дело, что время поджимает — это да. А УАЗ ваш, думаю, через полчаса готов будет. Только ты это, постарайся уж на будущее поаккуратнее. А то ведь ЗИП* не бесконечный.

— Блин, Юр, я б с радостью, только далеко не всегда от меня зависит. Вот, к примеру, чем мы этим придуркам в Дмитрове помешали? Ан, нет, они и машину нам попортили, и самим себе проблем на задницу нашли. И, чувствую, то ли ещё будет. Думается мне, сейчас с первоначальными проблемами, вроде выжить и где-нибудь забазироваться, народ разгребётся — такое начнется... Любой 'Безумный Макс' будет завистливо покуривать в сторонке.

Возразить Горбунцов даже не пытается. Он тоже калач тёртый и человеческую натуру знает не понаслышке. Как бы плохо не было, всегда найдутся какие-нибудь 'свободномыслящие индивидуумы', которые всеми силами ситуацию ухудшать начнут. Всегда так было, всегда так будет. Не переделать людей.

— Ладно, Юр, ещё раз извини за триплекс... Пойду я, тогда, 'гвардию' свою поднимать. Если что, мы у вас в курилке обождём, благо — погодка шепчет.

— Ага, лады, — коротко бросает он и быстрым шагом, почти бегом, срывается в сторону явно не вписывающегося в разворот грузовика. — Стоять!!! Куда?! Куда, твою душу за ногу?!! Ты на чём раньше ездил?! На 'Логане'?!!!

Так, понятно, тут теперь не до меня. Пора сваливать. Тихонько, по-английски. Нечего людям мешать.

'Гвардейцев' ниоткуда поднимать не пришлось — моя не совсем святая троица ожидала в холле перед 'аквариумом' Дежурной части. Тимур, опершись спиной на стену и уткнув приклад 'Печенега' в пол, 'медитировал', смежив веки. Буров меланхолично поглядывал по сторонам, сидя на поставленных друг на друга патронных ящиках с нашим БК. Солоха что-то перебирал в своем объёмистом, небрежно брошенном на подоконник брезентовом бауле. Экипированы все по прежнему, 'нейтрально-милитаристическому' варианту. Бегло оглядываю всех троих. По вооружению и снаряжению поводов придраться и сделать замечание не нахожу. В принципе — было бы странно, если б нашел: парни далеко не новички. Однако принцип 'Доверяй, но проверяй' никто не отменял. Командир — в ответе за всю группу. И если кто-то из бойцов что-то забыл или не учёл, то виноват в первую очередь все равно будет прошляпивший этот момент командир.

— Что, Борь, 'По ступам!'? — вопросительно смотрит на меня снизу вверх Буров.

— Точно, — согласно киваю я. — 'Пепелац' доделывают, вот-вот готов будет. Так что, вы пока в курилке возле боксов посидите, если что, сами машину примете. А я к связистам заскочу. Они для нас 'сто пятьдесят девятую' должны были подготовить в Осинники и кодовую таблицу.

— Кому там эта таблица нужна? — фыркает Солоха, отрываясь от содержимого баула. — Им бы поначалу не забыть тангенту вовремя нажимать-отпускать.

— Не скажи, Андрюх, — возражаю я. — Там минимум трое — отставные офицеры. Кадровые, не 'пинжнаки'*.

— Ну, если только... — закидывает на плечо своего брезентового монстра наш хохол. — Всё, хлопцы, на выход! Гумаров, подъём, Царство Божие проспишь!

— Не сплю я, — позёвывает тот в ответ. — Опять же, мне ваше Царство по вероисповеданию не положено. Меня ждет райский сад с гуриями...

Уже взбегая по лестнице, слышу, как хмыкает ему в ответ Буров:

— Ты гляди, чтоб Полина тебя не услышала. А то будут тебе гурии...

— Вот-вот, — поддакиваю я с середины пролёта. — А то получится как в том анекдоте, про 'пофиг, на каком ухе тюбетейка'...

— Чего-чего? Какая такая тюбетейка? Погодь, говорю, будь человеком — расскажи. А то заинтриговал, а сам — дёру.

Пришлось вернуться, чтобы поведать Тимуру весьма 'бородатый' анекдот, который он, видимо, просто по молодости лет не знает.

— В общем, в старые, еще советские годы, решил узбек жениться на украинке. Ну, цветы-конфеты, прогулки в парке... Как положено, короче. Подошло дело к свадьбе. Тут он и сообщает невесте, мол, родная, должен тебя предупредить об одной нашей национальной особенности. Дескать, ежели иду я с работы, а тюбетейка у меня на правое ухо сдвинута — все в порядке, у меня хорошее настроение, несу тебе подарок, а вечером сам плов готовить буду. Но если тюбетейка на левом ухе — значит настроение у меня плохое: одевай паранджу, прячься в чулан и до завтра даже на глаза не попадайся. Та выслушала и отвечает: 'Без проблем, милый, всё поняла. Только и я тебе об одной нашей национальной особенности рассказать должна. Если идешь ты с работы, а я тебя у ворот встречаю, и руки у меня на груди сложены — всё хорошо: дом убран, ужин на столе и всё такое. Но вот если я стою, а руки у меня в бока упёрты — плевать я хотела, на каком ухе у тебя тюбетейка'...

Гумаров на мгновение задумался, словно вспоминая что-то из своих с Полей отношений, а потом громко захохотал. Рассмеялся и Буров. Один только Солоха негромко фыркнул.

— Старый анекдот, Борь. Да и вообще, можно сказать — не анекдот совсем. По крайней мере, для тех, кто злую хохлушку в деле видал. Тем, кто видал — вообще не смешно!

— Я видал, — с серьёзным выражением лица соглашаюсь с Солохой. — У меня бабушка из-под Полтавы. Если что не так — рой окопы полного профиля, ставь противотанковые ежи и запускай противопехотных ёжиков. И то, почти наверняка, не поможет. Проще сходу сдаться на милость... Авось, меньше достанется. Ладно, позубоскалили — и будя, топайте в автопарк, а я — к этим, которые 'в дождь, и в грязь'...

Получив от связистов тяжеленный, будто гранитное надгробие, короб Р-159 , запасной аккумулятор и зарядное устройство для него, навьючиваю всё это безобразие на себя и топаю вслед за парнями. Страшная все-таки штука — советская армейская связь. Весит 'сто пятьдесят девятая' под четырнадцать килограммов. Помню, в Чечне связистам официально разрешено было бронежилет не носить. Во-первых, под таким весом более-менее шустро смог бы перемещаться разве что Шварценеггер, а во-вторых, вражью пулю Р-159 и сама остановить могла не хуже 'броника'. Но зато и устойчивую связь на восемнадцать километров обеспечивает в любой грязи и практически в любом мыслимом температурном диапазоне на 'хлыст' штатной антенны. А в комплекте с шифровальным блоком она передаваемый сигнал шифрует так, что у вражины без декодирующего компьютера скорее мозги вскипят, чем он пойманный сигнал расшифрует. Да и с компьютером, далеко не факт, что все сложится. Лично мне в армии наш инструктор на занятиях по связи сказал, что зашифрованный 'Историком'* сигнал расшифровке не поддается в принципе. Всё, точка. Может, конечно, и приврал он слегка, для красного словца, но — за что купил, за то продаю. В общем — зверь-машина. Разве что вес... Последнее время, правда, прорвались в войска и 'Северки' и 'Арбалеты'*, которые и весят в три-четыре раза меньше, и бьют ещё дальше, но те всё больше по подразделениям спецназа и разведки, а простые пехотинцы по-прежнему Р-159 на загривке таскают.

— Фу, блин, как же хорошо, что мне её не на хребтине в Осинники переть, — отдуваюсь я, аккуратно снимая лямки радиостанции с плеча.

— Что, Борь, упрел? — ехидно жмурит глаз Буров. — А я по 'срочке' два года с такой лётал, будто безумный лось.

— Вам, десантникам, положено, — шутливо огрызаюсь я. — Вы ж крутые, 'Никто кроме нас' и всё такое. Вот и отрабатывайте свою могучую распальцовку. Как один мой знакомый говаривал: 'Понты — дело святое, но только при условии, что они обоснованные'.

Ответить мне Андрей не успел — из двери третьего от нас бокса высунулась чумазая физиономия одного из отрядных 'механов'.

— Готов ваш агрегат, парни! Забирайте бегом, а то у нас тут очередь.

— Понял, Славян, уже бегу! — доставая на ходу из нарукавного кармана 'горки' ключи, я быстрым шагом двинулся к боксу.

— Он там белены объелся, что ли? — изумленно выдохнул Тимур, когда увидел метрах в трёхстах впереди головокружительный кульбит в исполнении 'жигуля'-'пятнашки'.

Это да, правда, мне показалось, что одной беленой дело не ограничилось, водитель 'жигулины' явно чего-то покрепче употребил. В общем, летевшая нам на встречу легковушка в сером милицейском окрасе, мало того, что добрые сто пятьдесят по, прямо скажем, плохонькой дороге выжать умудрилась... Сидевший за рулем деятель еще и скорость перед железнодорожным переездом не сбавил. В общем, взлёт, будто с трамплина, короткий полет и кувырок в глубокий кювет получился — Голливуд с его высокооплачиваемыми каскадёрами завидует чёрной завистью.

— Хана, — спокойным голосом подытожил с заднего сиденья Солоха. — Однозначно, без вариантов...

Но оказалось, что водитель 'пятнашки' не только сумасшедший, но и чертовски везучий сукин сын — когда наш УАЗ, скрипнув тормозами, остановился на обочине возле места аварии, тот уже выбрался из смятой буквально в гармошку машины. Вот только повел себя как-то неадекватно. Стоило мне открыть дверь, как он кривыми петлями, но довольно шустро, припустил в лес. Нормально так: вроде только что стоял, держась за центральную стойку, и башкой тряс, в себя приходил... А сейчас уже мчится, будто Карл Льюис* на стометровке — вон уже и спина между голыми пока ветками кустов мелькать перестала.

— Убёг, — невозмутимо констатирует факт Буров. — С чего бы это? Кстати, машина-то наша, милицейская, а вот гражданин — в цивильном. Да и вообще, если человек так прытко от ментов бежит — дело нечистое...

— Не факт, — справедливости ради возразил я. — На нас же не написано, что мы из милиции. А может, он от каких 'оборотней', вроде тех уродов с Садового, пострадавши... Тогда понять можно...

— Или так, — спокойно согласился Андрей. — В любом случае, я за ним по лесу бегать и выяснять, что и как, не собираюсь. Нам Батя других задач нарезал.

— Факт, — киваю я. — Но машину проверить на всякий случай нужно. Мало ли... Правильно я говорю, Андрей?

Вопрос мой адресован уже не Бурову, а Солохе, который активно, будто китайский болванчик, согласно мотает головой. Да кто б сомневался! Уж кто, а Андрей, будто тот милиционер Терещенко из 'Зелёного фургона', завсегда готов: 'Трохи пошукать вещественных доказательствов'.

— Раз согласен — пошли. А вы с Тимуром, — оборачиваюсь я к уже успевшему выбраться из УАЗа Бурову, — на прикрытии. Оружия я у этого мутного типа не увидел, но мало ли...

К разбитой 'пятнашке' мы спускались максимально осторожно: лес, даже если листьев на деревьях нет пока — это серьезно, что вполне убедительно продемонстрировали во время Великой Отечественной немцам наши партизаны. Пальнуть из-за деревьев или недотаявших сугробов и сейчас можно — не поймёшь, откуда прилетело... И это при условии, что вообще будет кому понимать. Так что — бережёного бог бережёт. Но все наши старания пропали даром: водитель, похоже, рванул от места аварии во все лопатки и об организации засады даже не думал.

Ничего интересного найти в машине не удалось. По надписям на задних дверях выяснили только, что 'пятнашка' из нашей, Посадской 'вневедомки'. Но кто-то машинёшку весьма обстоятельно разукомплектовал. В смысле — в бардачке шаром покати, багажник тоже пустой, не только вечно валяющихся там, чтоб в салоне места не занимали, средств бронезащиты, положенных патрулю, нет, но и вообще ничего. Только запаска да сиротливо закатившийся в дальний угол маленький огнетушитель. Закрепленная на месте магнитолы 'Волна'* — для использования по назначению непригодна. С самой радиостанцией, насколько я могу при внешнем осмотре судить, все нормально, а вот от динамика-микрофона только витой проводочек с какими-то жалкими осколками чёрного пластика на конце вниз свисает. М-да, ясно, что ничего не понятно... Ладно, не все загадки в этом мире имеют ответ, по крайней мере, не на все ответ получишь именно ты. Случилось и случилось. Расследование по факту нам проводить некогда, Андрей тут полностью прав. Задачи у нас, действительно, совсем другие.

Но жизнь, оказывается, порой бывает и щедра. Разгадку мы выясняем буквально через пару километров. На въезде в Осинники, перегородив неширокую, всего по одной полосе в каждую сторону, дорогу, стоит 'Камаз'-самосвал с оранжевой кабиной, в кузове и вокруг которого засуетились и явно начали изготавливаться к стрельбе люди. Оба-на, вот тебе и 'заезжай в гости'. Нормальную такую 'встречу в тёплой и дружеской обстановке' мне на родине обеспечили.

Резко выжав сцепление и тормоз, останавливаю наш 'Хантер' метрах в ста от этой 'баррикады' и снимаю с крепления висящий справа от меня микрофон СГУ.

— Алло, земляки, вы там что, сбрендили?! Ружья-то опустите, по милиции стрелять, оно даже в такое время, как сейчас, занятие в корне неправильное! Особенно по лично знакомой милиции! Эй, слышь, я серьезно!!! Стволы в землю, а то мы обидимся!!!

— ...орис... ы... то ли?.. — приглушенно доносится от 'Камаза'.

Скорее по смыслу догадываюсь о сути вопроса, но вот голос этот мне знаком отлично.

— Не, старый, это мой злобный брат-близнец, с которым вы с мамой нас разлучили при рождении! Я не понял, приглашение в гости что, больше недействительно?! Если так, то мы поедем, а то дел полно!

— ...мально всё... зжай...

Ну, раз 'мально' и 'зжай', тогда подъезжаю, опять же стволы народ начал опускать. Хорошо, не хотелось бы снова за порчу автотранспорта перед Юрой ответ держать.

— Вы тут чего устроили, батянь, — качаю я укоризненно головой, пожимая широкую и мозолистую отцовскую ладонь. — Прямо 'Проверка на дорогах', драма про Великую Отечественную. А если б не я, а какой-нибудь другой милиционер мимо ехал, у которого нервы не такие крепкие и знакомых тут нет, и не было никогда?

Отец хмурится, не по нраву, видно, ему моя отповедь. Но уж лучше я сейчас словом, чем какой-нибудь залётный — пулей.

— Ты понимаешь, что вот этот замечательный парень, — указываю я на выбравшегося из УАЗа и опершегося предплечьем на пламегаситель поставленного прикладом на асфальт 'Печенега' Тимура, — мог своей 'сенокосилкой' превратить вашу 'боевую машину' в дуршлаг? А вас самих свинцом нашинковать по самые гланды. Вы чего, батянь?

— Да ничего, — бурчит себе под нос отец. — Ты что, думаешь, мы от хорошей жизни так гостей встречаем? Тут у нас такая веселуха...

— Зомби?

— Да если бы, — досадливо морщась, отмахивается он. — Тут, в поселке, если честно, пока ни одного мертвяка до сих пор вживую так и не увидали. Не добрались они пока до нас, слава богу. Искдючительно по 'ящику' да в Интернете, пока он работал. Только я с теми, кто за оружием в Королев мотался, эту гнусь своими глазами посмотрели. И то — издаля, даже притормаживать не стали. Ну его к лешему, такой интерес! Нет, у нас проблема хуже. Люди, блин. Человеки. Венцы творенья, мать их за ногу, 'двуногие, не имеющие перьев'.

— Это кто ж такие?

Интерес у меня искренний и сразу по двум причинам. Во-первых, очень не нравятся мне граждане, создающие проблемы моим родным. Не люблю я таких. Сильно. Как Фрунзик Мкртчян в известном фильме сказал: 'Такую личную неприязнь испытываю — аж кушать не могу'. Во-вторых, Львов решил брать Осинники 'под свою руку'. А это значит, что пытающиеся создать местным какие-то трудности, автоматически попадают в категорию недругов Отряда и тоже подлежат 'углубленной проработке'. Вот так удачно у меня переплетаются личный и служебный интерес.

— А кто б знал? — пожимает плечами отец. — Приехали тут какие-то деятели. И, что характерно, тоже на милицейских машинах...

— Что, на самом деле сотрудниками оказались? — я снова вспомнил трёх беспредельщиков с Садового.

— Нет, из этих, носорогих, 'не имеющих национальности', блин. Наглые, што песец. Особенно старший их. Не поверишь, будто какой-нибудь мурза из Золотой Орды за данью за двенадцать лет прикатил. Мол, мы волки, вы бараны и если не хотите все под нож — будете оброк платить. Жратвой и девками.

— И чего? — сказать, что услышанное меня удивило — вообще ничего не сказать. Я просто припух от такой наглости. Двух недель не прошло, как всё началось, а кое-кто уже вот такие 'фигвамы рисует'. Это чего ж дальше ожидать, рабских ошейников? Хотя... Зная 'национальные особенности' некоторых 'гостей с юга', можно и не такое предположить. Там кое-где и в куда более спокойные, чем сейчас, времена рабов в ямах держали, и не парились.

— Дали три дня, сказали, что вернутся и к их приезду все должно быть готово. Вот, сегодня приехали, — продолжает меж тем отец.

— И чего?

— Борь, тебя заклинило что ли с великого изумления? — отвешивает он мне легкий щелбан по лбу. — Вон, сам погляди...

Только тут замечаю позади бетонной коробки автобусной остановки, почти полностью скрытой от меня 'Камазом', ПАЗ в милицейском окрасе. Автобус явно почти новый, но сейчас он больше похож на решето. Видать, из доброго полутора десятка стволов по нему работали. Хорошая кому-то 'дань за двенадцать лет' прилетела. И что характерно, автобус тоже из ОВО УВД по Сергиево-Посадскому району. Тааак. Интересно девки пляшут. Наводит на некоторые размышления.

— Всех положили?

— То-то и оно, — расстроенно разводит руками отец. — Нужно было хоть одного 'языка' взять, да увлеклись... Злые мужики были, у нас, сам знаешь, народ добрый, но отходчивый. Многое простить могут, на многое глаза закрыть, чтоб не связываться. Но если кто палку перегнёт...

Это да. Думаю, если б 'загорелые' просто 'крышевать' Осинники попытались, как 'братки' коммерсантов в девяностые, только не за деньги, а за продовольствие, народ, может, и не вскинулся бы. Ну, охрана, ну, за некоторую плату... Зато самим стрелять меньше. А вот по поводу девок абреки явно переборщили. И вон он, результат, стоит позади остановки и пробитым в нескольких местах радиатором еще слегка парит.

— У меня для вас фиговые новости, бать. Положили вы не всех. Один на легковом 'жигуле' то ли отстал, то ли специально в арьергарде шёл. И когда вы тут всех в мелкий винегрет крошили, сначала затаился, а потом слинял по тихой грусти.

— Откуда знаешь?!

— Видели мы его. Летел, наверное, на ста пятидесяти, не меньше. Перед переездом скорость сбросить не успел. Такое сальто-мортале крутанул — в цирке не увидишь. Но сам живой остался. Нас увидел — в лес утёк. И сейчас, абсолютно точно, изо всех сил в свою 'Орду' чешет, за подмогой.

— Попали, — отец новостям явно не обрадовался. — Помочь сможешь? Нам ведь просто повезло, если честно. Они когда грузовик увидали, похоже, решили что мы в штаны накидали и действительно решили от них откупаться. Вот теперь точно возьмутся всерьез. А с карабинами против автоматов мы много не навоюем.

— На Ярославке же, вроде, собирались ППШ раздавать, обещали, мол, отставным офицерам...

— Может, где и раздавали, — отец снова пожал плечами. — А к аквапарку только СКС привезли. Взяли, что было. Сам знаешь, дарёному танку в дуло не смотрят. Вот, сейчас с тех, что в ПАЗе лежат, три 'окурка' сняли и два 'Кедра'. Но патронов к ним мало совсем. Только те, что со жмуров взяли. Сам понимаешь, 'пять-сорок пять' и 'девять-восемнадцать' — калибры не охотничьи. Это к 'симоновкам', ну и, соответственно, к АКМ, мы боеприпаса по сусекам наскребем. К этим — вряд ли...

— Ясно. Попробуем подсобить, — задумчиво тяну я, расстегивая 'мародерку', в которой у меня по-прежнему лежит 'Иридиум'

Набрав номер командира, быстро объясняю ему ситуацию. Судя по задумчивому сопению, появление в окрестностях Отряда столь наглой банды его явно не порадовало.

— Есть хоть какие-то предположения, откуда они могут быть?

— Никак нет, тащ полковник. Приезжали со стороны Посада, но могут быть и из Дмитрова, и из Клина, из Талдома... Не Пушкино, не Мытищи — точно, и не со стороны Переславля — тогда б с Ярославского шоссе приехали.

— Вот странный ты человек, Грошев, — хмыкнул Львов. — Где умный-умный, а где тупить начинаешь, будто пациент 'дурки' в Абрамцево. Талдом, Клин... Угу, а машины у них почему-то из нашего районного ОВО. Ну, да, нигде поближе к Талдому милицейского транспорта не нашлось. Только в Посаде цивилизация, везде кроме нас менты до сих пор на телегах ездят и верхами.

Ой, блин! Стыдно-то как! Вот уж действительно: умничал по любому поводу, прогнозы с серьёзной физиономией делал, меморандумы писал. А на такой ерунде... Позор на мои седины! В трубке, меж тем, на несколько секунд затихло. Батя явно крепко задумался.

— В любом, даже самом неблагоприятном для нас случае, если база их прямо где-то в Посаде, часа три у нас есть, не меньше. Пока он пешком, да еще после аварии до своих дотрюхает... При условии, что раньше какому-нибудь мертвяку на зуб не попадет... Пока они там карательный отряд собирать будут... Короче, Грошев, высылаю к вам группу — первый взвод второй роты, старшим у них Зиятуллин. Они, вообще-то, должны в Москву ехать, ребят наших на Триумфальной менять, но раз такие дела... Заскочат по пути — подсобят. С ними организуете на 'загорелых' засаду и давите, как крыс помойных, чтоб визгнуть не успели.

— Сапёров бы ещё сюда...

— В смысле?

— Местность тут уж больно удачная: несколько фугасов поставить — и стрелять почти не придется. Только 'контроль' разве что.

— Хм, молодец, Грошев, толковая мысль. Будут вам сапёры.

Убирая спутниковый телефон назад, я ободряюще подмигиваю отцу.

— Нормально, старый, прорвёмся. Уже вьются знамёна и гремят барабаны. Это мчится, это скачет на помощь могучая Красная Армия.

— М-да, приятно иногда почувствовать себя Кибальчишем, к которому помощь успела, — облегченно переводит дух и кривовато улыбается он в ответ.

Едва соскочив с брони нашего (вернее, теперь уже не нашего, а отрядного) приблудного 'бардака', Зиятуллин развил кипучую деятельность.

— Так, господа-товарищи, 'Камазом' цепляем автобус и — на фиг с пляжу! Чтоб их от дороги вообще не видать было!

— Зачем? — недоумевает вслух кто-то из осинниковских. — Какая ни есть, а все ж защита.

— Да нет, всё верно, — соглашается отец еще до того, как Серёга открыл рот, чтобы ответить. — Если дорога пустая будет, они до самого посёлка 'верхами' докатят, а если нашу баррикаду на пути увидят — спешатся метров за триста-четыреста, цепью развернутся... Воюй потом с ними в лесу... Может и одолеем, но и сами кровью умоемся.

— Да брось, Николаич, — скептически поднимает бровь стоящий рядом с отцом Володя-подполковник, один из постоянных участников здешних воскресных банных посиделок. — Ты будто не с бандитами воевать собрался, а с пехотой Вермахта...

— Это ты не геройствуй, Володя, — рассудительно отвечает батя. — Бандиты сейчас тоже разные. Это тридцать-сорок лет назад, когда мы с тобой пацанами были, бандит — это 'Там сидела Мурка...' и самодельный 'финкарь' в сапоге, край — древний 'наган' или ТТ в кармане. Сейчас, вон, у некоторых 'банд' и бронетехника, и артиллерия... Особенно на югах.

— Вот, здравая мысль, — наставительно поднимает указательный палец Зиятуллин. — Вы кто?

— Да вроде как один из здешних старших, — пожимает плечами отец. — Подполковник вооруженных сил в отставке, бывший командир отдельного мотострелкового батальона, Грошев Михаил Николаевич.

— Грошев?

— Ну, да, отец этого мальчика, — кивает он на меня.

— Мальчика? — фыркает Сергей. — Хотя... 'Кто скажет, что это — девочка, пусть первый бросит в меня камень'... Приятно познакомиться, старший лейтенант Сергей Зиятуллин, командир роты ОМОН.

— Прошу прощения, мущщины, что прерываю и не даю рассказать, как вы счастливы познакомиться друг с другом, но у нас сейчас других дел — хоть афедроном их пережёвывай!

За широким и высоким Зиятуллиным инженера-взрывотехника Валеру Хондрука я сперва и не заметил. Или он уже позже подошёл от их тёмно-синего 'Форда Транспортера' с эмблемой инженерно-саперной службы МВД на водительской и передней пассажирской дверях? И такое возможно, умеет он, несмотря на весьма впечатляющей ширины плечи, кажущиеся еще более внушительными, принимая в расчёт невеликий рост, двигаться быстро и очень тихо. Хондрук мне вообще всегда дворфа, в смысле, боевого гнома из фентэзийных книжек, напоминал. Невысокий, очень широкий, с крупными и слегка грубоватыми чертами лица и яркими голубыми глазами с задорной хитринкой. Разве что бороды лопатой для полного сходства не хватает. Зато в полном объеме присутствуют рукастость и тяга к разному 'железу' и 'химии'. В основном — имеющим отношение к минно-подрывному делу. Он в этом вопросе очень на покойного Рыбалкина похож — такой же маньячила-подрывник... Нет, скорее — Маньячила. С прописной буквы и исключительно в хорошем смысле. Тоже взорвать может все, что угодно, да и разминировать, пожалуй, тоже. В общем, когда такие, как Валера, на твоей стороне — живётся как-то спокойнее. Больше взрывчатки и детонаторов он любит разве что мотоциклы. В этой ненормальной любви к быстрым двухколёсным 'железным коням' они уже с Пузановым 'братья по разуму'. Отмороженные на всю башню. Я на четырёх колесах никогда не рискну выжать ту скорость, что они на двух по трассе выдают.

— Не вопрос, Валер, — оборачивается к нему Серёга. — Действительно, пора к встрече дорогих гостей готовиться. Соображения какие есть?

— А то, — хмыкает Хондрук. — Боря прав — место тут зачётное. Метров на двести вернемся, я справа, если отсюда глядеть, в лесополосе, на взгорочке, он там уж очень удачный, штуки три 'пятидесятых' МОНки поставлю. Вполоборота, чтоб надёжнее и плотнее сектор накрыть. Не по гребню, а примерно посередине. А с левой стороны заминирую уже обочину. И не только МОНами, но и пару ОЗМ* воткну... Как мысль?

— Толково, — оценивающе прищурившись чмокает губами Сергей. — Снайпера оставим тут, возле остановки, ему на дистанции сподручнее и работать, и наблюдение вести будет. За гребнем справа положим в засаду человек пятнадцать. Все три пулемёта — тоже туда. Мины при таком раскладе остановят колонну почти стопроцентно, если, конечно, те без 'брони' прикатят...

— Не думаю, — вступаю в разговор я. — 'Брони' у них почти наверняка нет. Неоткуда. Но даже если предположить невероятное... Что, гранатомёта на них не найдем?

— Гранатомет — найдем, — хмыкает Зиятуллин. — Да только гранатометчик у меня молодой-зелёный... Борь, может, тряхнёшь стариной?

До того, как в командиры отделения податься, я во взводе бойцом бегал. Да не простым, а гранатометчиком, благо, с какого конца за РПГ-7 держаться мне в армии накрепко вдолбили. Настолько, что я, ещё будучи сержантом, для прочих бойцов ОМОН перед командировками на Кавказ занятия по обращению с гранатомётом проводил.

— Почему нет? 'Дудку' давай и выстрелы. Сработаю в лучшем виде.

— Хорошо, вопрос с гипотетической абречьей 'бронёй' можно считать закрытым, — подытоживает Сергей. — Значит, когда первая серия подрывов остановит колонну...

— Погоди, Серёж, а не свалятся нам южные парни как снег на голову, пока мы тут планы строим?

— Не меньжуйся, Борь, всё учтено могучим ураганом: я за лесхозовской остановкой трёх ребят на 'Хантере' оставил. С биноклем. И перекресток, через который 'загорелые' к нам попрут, у них как на ладони, хотя по расстоянию там — километра полтора. Но с оптикой — считай, что рукой достать можно. Не пропустят и оповестят.

— Успокоил, — преувеличенно облегчённо выдыхаю я. — Тогда — продолжим...

Нет, всё-таки сильно неправ был сказавший, что ждать и догонять — хуже всего. Когда догоняешь — это всё же движуха. Есть цель, нужно для её достижения приложить некоторые усилия. А вот ждать... Не люблю я это дело, еще с армии не люблю. Но выбора нет. Мы лежим на пожухшей прошлогодней траве в пока ещё серой, без единого зеленого пятнышка, густой лесополосе, среди покрытых черно-серой коркой подсохшей грязи маленьких сугробов и луж. Ждём. И чем дольше мы так валяемся без дела, тем больше тревожных мыслей начинает мельтешить в голове. 'А что если они не приедут сегодня?', 'А что если поедут со стороны Ярославского шоссе или ещё с какой другой стороны?' И вроде сам прекрасно понимаю, что учитывая горячий норов южан, примчатся они сюда, будто наскипидаренные (как же, им, крутым и гордым джигитам какие-то русские деревенские Вани по соплям надавали), и что ни с какой 'другой стороны', кроме как отсюда и с Ярославки, в посёлок просто не заехать... Нет, есть 'тайные тропы', но их только свои и знают и не по каждой из них машина пройдет. С этой стороны дорогу 'держим' мы, с шоссе они тоже не прорвутся — там, за элеватором и зернотоком, что расположены точно вдоль обочины, сидит 'засадный полк' из БРДМ, десятка парней из второй роты и всего осинниковского ополчения. Отсюда мы их решили убрать, от греха подальше. Если, по словам великого Суворова: 'Пуля — дура', то граната или мина — вообще законченные идиотки. Нам вот только потерь среди ополченцев от 'дружественного огня' не хватало. Нет, уж лучше мы тут сами как-нибудь...

— Внимание, — бухтит в ухе наушник радиостанции слегка искаженным голосом Зиятуллина. — Большая колонна со стороны Посада. Примерно полтора десятка единиц. 'Брони' нет, но есть два 'инкассатора'. Алтай-11, как принял?

— Принял, — коротко бросаю я и, с треском разрывая тонкую вощёную бумагу, раскручиваю два зеленых тубуса с пороховыми зарядами.

Оба сразу же навинчиваю на гранатометные выстрелы, один из которых аккуратно укладываю рядом с собой, второй — до тихого щелчка фиксатора вгоняю в 'шайтан-трубу'. Инкассаторская машина — не ахти какой броневик против армейских калибров, но некоторые шансы сидящему внутри даёт. Оно нам нужно? И я о том же...

Ого! Красиво жить не запретишь! Я почему-то ожидал, что снова увижу милицейские машины. Ошибся. Видно, на них у бандитов только рейдовые группы гоняют, для маскировки и введения граждан в заблуждение. Сейчас маскироваться им уже не нужно — на разборки катят... Пара уазовских 'Патриотов' в голове колонны, за ними — два бежевых фольксвагеновских микроавтобуса с крупными логотипами 'СибТрансБанк' на бортах. Потом сразу три явно не новых, но ухоженных чёрных 'Гелендвагена', остальные мне с моей позиции видно уже плохо, но, вроде, 'Ленд Крузеров' несколько штук и 'Ниссанов', тоже, понятное дело, внедорожников. Живут же люди! Одни мы, как идиоты, на УАЗе катаемся...

— Головы пригните, мущщины, — выходит в эфир Хондрук.

Понятно, сейчас бабахнет. В принципе, МОН сконструирована так, что все поражающие элементы вперед летят, буквально выкашивая всё в секторе поражения. Назад отскочить ничего не должно. Но меры безопасности — это святое. Дисциплинированно вжимаюсь в землю, подтягивая к себе уже снятый с предохранителя гранатомет. Из автомата и без меня есть кому пострелять, а вот 'Фольксвагены' — на мне. Были бы у нас АКМы, скорее всего и так управились бы. Но 'пять-сорок пять' уж больно в рикошет уходить любит и пусть и лажовенькую, но всё же броню 'инкассаторов' может и не пробить. А ПК у нас в группе один.

Бьёт по барабанным перепонкам слитный грохот трёх взрывов. Мерзко взвывают, вспарывая воздух, ролики поражающих элементов, скрежещет раздираемый ими металл кузовов и жалобно звенит разбитое стекло. Поднимаюсь на колено и, широко открыв рот и сильно жалея о том, что нет при себе ни берушей, ни ваты, затычки в уши сделать, ловлю в прорезь открытого прицела (а на кой нужен ПГО* на такой дистанции да по тихоходной цели?) бежевый борт дальнего от меня инкассаторского микроавтобуса. Кумулятивная граната с шипением проносится между деревьями и врезается в 'инкассатора'. Смотреть, что будет дальше, мне некогда, подхватываю с земли второй выстрел, выдергиваю за матерчатую петлю предохранительную шпильку, стряхиваю в пожухшую траву предохранительный колпачок и перезаряжаю РПГ.

А нормально, похоже, получилось, мы по колонне уже секунд пять-шесть как работаем, а оттуда пока — ни одного ответного выстрела. Да, господа южане, не все коту Масленица. Не только вы на нас, но и мы на вас засады устраивать можем. И в роли дичи выглядите вы, честно говоря, куда как бледненько. Мы бы на вашем месте уже позиции занимали и огнем огрызались, а вы ещё даже не поняли до конца, что вас убивают.

По обе стороны от меня народ времени зря не теряет: короткими, на два-три патрона, но частыми очередями лупят автоматы, более длинными — 'ручники'. Сквозь их частый и звонкий перестук солидно и гулко прорывается рокочуще-лязгающий 'голос' ПК. От замерших на дороге внедорожников летят во все стороны искры, рикошеты и какие-то клочья. Густо коптит потерявший разом все триплексы и слегка вздутый изнутри, будто просроченная консервная банка, подбитый мною 'инкассатор'. О! Кажется, замечены признаки разумной жизни!!! Второй бежевый 'Фольксваген' начинает сдавать назад, пытаясь одновременно развернуться. Нет, мил друг, так дело не пойдет! Вскидываю РПГ на плечо, прицеливаюсь... Снова гулкое но негромкое 'бум' в ушах, снова ощущение 'будто лампочку встряхнули' в голове и мгновенный, на долю секунды, приступ тошноты — привет от возмущенного подобным хамским отношением вестибулярного аппарата. Так и не успевший развернуться микроавтобус по инерции скатывается в глубокий кювет, заваливается на бок и ярко вспыхивает. Красота! Как в той древней карикатуре из интернета, ну, той, где пара пьяных ландскнехтов тащит от горящего замка мешки с золотом? 'Просто мы любим свою работу!' Вот-вот, поддерживаю всеми лапами.

Роняю с плеча на землю РПГ и подхватываю 'Тигру'. Предохранитель давно снят, патрон в патроннике, но стрелять не спешу. К чему просто так боеприпасы тратить? Огневой налёт, продолжавшийся секунд пятнадцать, стихает. Те, кто убит — опасности для нас уже не представляют, те, кто выжил — забились по каким-то щелям, из которых нам их без потерь не выковырять. А нам потери ни к чему.

— Борода, наблюдай, — вызывает нашего снайпера Зиятуллин. — Остальные — отставить огонь и укрыться.

Послушно сползаю назад, за гребень холмика. Вижу, как мои соседи слева и справа делают то же самое. Правильно, нечего геройствовать. Во-первых, сейчас выжившие бандиты, чтоб перед собой за первую растерянность и испуг оправдаться, палить начнут во все стороны. А во-вторых, ОЗМ-72 — это вам не 'монка'. Нет, площадь поражения у них примерно одна: у МОН — сектор на полсотни метров вперед, у ОЗМ — радиус сплошного поражения — двадцать пять метров, а летит-то во все стороны, так что, примерно тот же 'полтинник' и выходит. Вот только готовых поражающих элементов в 'семьдесят второй' — почти в пять раз больше, что-то порядка двух с половиной тысяч, против неполных пятисот у 'пятидесятки'. И системы опознания 'свой-чужой' у этих шариков-роликов нет и не предвидится. Ну, его, от греха!

— В 'Гелендах' явно живые есть, похоже, 'мерсы' тоже бронированные были, — начинает докладывать разглядывающий поле боя со стороны сквозь четырехкратную оптику прицела Борода. — В серебристом 'Крузаке' — тоже. У второго 'Патриота' в кювете — двое, отползают за горящий 'фолькс'...

Ну, о том, что шарики-ролики мин и наши пули явно не всех ухлопали, и без его доклада легко можно было догадаться. Мертвые не матерятся вполголоса, не перекликаются хриплыми гортанными голосами и уж точно не вопят, что есть мочи, от боли. Кстати, если орут дурниной — значит не так уж сильно ранены. Этому меня много лет назад под Грозным на ПМП* научил пожилой санитар-контрактник, что занимался там сортировкой раненых. Он говорил, что у по-настоящему серьёзно раненых сил на вопли просто нет, и они лежат тихо или негромко стонут. А если горланит, значит и подождать немного сможет.

Ох, ё-моё, видать, от первого шока наши гости оправились! Как колошматят!!! И когда магазины менять успевают? Только все зазря: пули свищут над головой, срезая ветки, с громким помкающим стуком врезаются в стволы деревьев, поднимают фонтанчики грязи, но мы надежно прикрыты, словно бруствером окопа, взгорком, за которым спрятались. Палили бандиты минуты, наверное, три, не меньше, но самое страшное, что приключилось со мной — осыпало трухой, когда, не выдержав обрушившегося потока свинца, коротко хрустнул, подломился и упал стоявший рядом насквозь прогнивший ствол старой берёзы. Подозреваю, что вряд ли кто из наших пострадал серьезнее.

— Валера, внимание, они повылазили и что-то затевают, — снова выходит в эфир Борода.

— Понял! Так, мущщины, все залегли, начинаю обратный отсчет... Три, два...

После 'один' снова рвануло, причём, куда серьезнее, чем в первый раз. Воздух снова наполнился завывающим железом, снова заскрежетали окончательно превращаемые в металлолом автомобили, посыпались на землю срезанные ветки...

— Всё, парни, хорош бока пролёживать, — командует Зиятуллин. — Добивание и 'контроль'... Пошли!

Пошли, так пошли, начальству виднее. Закинув 'граник' за спину и поудобнее перехватив автомат, быстрым шагом, переходящим в лёгкую трусцу, стараясь не выпадать вперед, но и не проваливаться в цепочке, выламываюсь из лесополосы на обочину.

— Если будет кто в относительно товарном виде, не добивайте, — снова слышу в наушнике голос Сергея. — 'Язык' не помешает...

Ууу, брат, ну это ты погорячился! Про 'языка' нужно было раньше думать, до того, как эту автомобильную свалку дважды осколками и один раз свинцом 'причесали'. Тут теперь даже тяжелораненого отыскать — та ещё задачка. Но к сведению примем, разведданные, действительно, были бы кстати...

Не срослось. Живых на дороге оказалось всего двое и те, как бы это повежливее... В общем, относительно живые были. Способные только кровавые пузыри ртом надувать да ногами по асфальту скрести. Толку от них... В общем, добили, потом подождали немного и окончательный 'контроль' в голову провели, когда тела шевелиться начали. К слову, не так уж много пришлось возиться, почти всех, кого накрыла первая серия взрывов и наш обстрел, горцы сами и дострелили. Учёные уже, видать. Но тупые: про то, как и на чём (или, скорее, на ком) морфы откармливаются — явно не в курсе. С другой стороны — откуда бы? Кто с такими отморозками на контакт пойдёт да информацией делиться станет? Так что — ничего удивительного.

Пока добивали поднимающихся мертвецов, да собирали трофеи из искореженных до состояния совершенно неремонтопригодного металлолома внедорожников, внезапно порадовал оставленный возле Лесхоза тыловой дозор. Те, получив от Зиятуллина чёткие указания, сначала предупредили нас о приближении колонны, а потом, когда бандиты проехали в сторону Осинников, перекрыли им путь к отступлению. И не прогадали. Видимо, наши оппоненты выводы из первого сегодняшнего боестолкновения сделали правильные и снова назначили что-то среднее между тыловым дозором и посыльным на случай проблем. Да не подфартило им с рельефом местности: от Осинников, а вернее — от поворота на Молотково, возле которого мы свой 'тарарам с блинами' и учинили, до самого перекрёстка со старой Ярославкой деваться с дороги просто некуда — слева и справа лес стеной, ни единого просёлка, ни единой 'пьяной' дороги. Там даже на танке проломиться не вышло бы, не то что на 'Ниссан Патроле'. Вот и у пошедших 'на рывок' бандитов ничего не вышло — влетели аккурат в нежные объятия нашего дозора. Без стрельбы не обошлось, но, не так давно я сам 'тамани' нашей объяснял: против толково засевших в кювете на обочине пехотинцев пассажиры, и, уж тем более, водитель движущейся машины — не пляшут. Не успеют ни отреагировать толком, ни изготовку к бою принять, ни, тем более, прицелиться и стрелять начать.

Так оно и вышло. Стреляли, по большей части, наши. Бандиты едва-едва огрызнуться успели куда-то 'примерно в том направлении', как их сосредоточенным огнём из трех стволов задавили. И вытащили из сильно побитого пулями 'Патрола' два трупа и слегка подраненного в правую руку заросшего жёстким курчавым волосом по самые брови горца. И притащили его к нам.

— Так, и кто будет с 'языком' общаться? — обводит стоящих кучкой омоновцев Зиятуллин.

— М-да, Миша-то сегодня в Мытищах, работяг, что там стену разбирают, охраняет, — вспоминает нашего обладателя чёрной банданы кто-то из парней. — Он по этому вопросу умелец. Разведчик...

— Погоди, Борь, ты ж тоже в разведке служил? — смотрит Сергей на меня. — Как, сможешь?

— А куда деваться? Больше всё равно некому...

Действительно, никуда мне от этой 'почётной' обязанности не деться. Не учат бойцов ОМОН технике экспресс-допроса в полевых условиях, а вот в войсковой разведке — вполне. И меня учили. Правда, на практике мне те знания применять приходилось всего пару раз, да и то, больше на подхвате был, но хотя бы теоретическая база есть. У остальных нет и того. А главное — нет настроя на то, прямо скажем, весьма грязное и поганое дело, которым сейчас придётся заниматься.

— Вот только с матбазой напряженно, — продолжаю я. — Никакого подходящего инструментария нету...

— Это решим, — начинает рыться в карманах разгрузочного жилета Хондрук.

Буквально через несколько секунд он извлекает на свет божий небольшой чехол из кордуры на 'липучке', из которого вытягивает стальной мультитул.

— Блин, Валер, боюсь, попачкаю я твой девайс. Допрос — штука грязная...

— Ничего, брат, лишь бы польза была. А отмыть — я его опосля отмою... Кстати, у меня еще и репшнура* тонкого немного есть. Нужен?

— Нет, Валер, думаю — и так управлюсь, — с задумчивым видом кручу я в руках блестящий инструмент. — Думаю, управлюсь...

Интермедия третья. Евгения Воробьева.

Когда за спиной у Женьки, вошедшей в ангар последней (замыкающей, как наверняка сказал бы Николай Николаевич, вообще словечко 'последний' не жаловавший) хлопнула закрывшаяся дверь, оказалось, что в 'кондейке' за крупной решеткой никого нет. Настольная лампа тускло светит, отбрасывая на стены резкие тени, тихонько ворчит кулером ноутбук на столе, а хозяина нет...

— Дядь Коль, ты тут?! — громко крикнула девушка.

— Ага, здесь, — донеслось откуда-то из глубины склада, а затем что-то внушительно и гулко грохнуло по полу — видно, что-то тяжелое с полки свалилось.

Не успело под сводчатым потолком ангара отгулять эхо, как из-за полок послышались едва слышное, но очень экспрессивное и явно матерное шипение. Правда, Женька разобрать не смогла ни слова, хоть и прислушалась.

Буквально через минуту на освещенный настольной лампой пятачок вышел, слегка прихрамывая на левую ногу, хозяин всех здешних смертоубийственных 'сокровищ' — старший прапорщик Грушин.

— Дядь Коль, вы в порядке? — наперебой загомонили девушки.

— Нормально, красавицы, — только отмахнулся кладовщик. — Старею, наверное. Раньше я такие коробки по три штуки за раз таскал — и даже дыхание не сбивалось, а тут — поползла и не удержал.

Женька тихонько хмыкнула, решив про себя, что к этой самой коробке Грушин последний раз, наверное, в те героические и весьма далёкие времена прикасался — уж слишком густо его плечи и неприкрытая кепкой макушка были усыпаны крупными хлопьями светло-серой пыли. Словно подтверждая ее догадку, прапорщик громко чихнул. Правда!

— Так, девчонки, особо не располагайтесь, сегодня у меня для вас особое задание, — огорошил Грушин девушек, уже было начавших снимать с плеч полученные у него же самозарядные карабины Симонова.

— Серьёзное? — озадаченно наморщила нос Женька.

— А то! — поднял вверх указательный палец кладовщик. — Можно сказать — вопрос жизни и смерти. Ну, может, и приврал слегка, но только самую малость.

— А мы потянем? — как-то испуганно пискнула одна из Женькиных соседок.

— Вы? — Грушин сурово сдвинул брови к переносице. — Должны потянуть! Иначе я решу, что сильно в вас ошибся. Всё, Зухра-Лейла-Гюльчатай, закончили разговорчики в строю... За мной шагом марш, барышни.

Ошарашенные и слегка напуганные столь серьезным вступлением девушки послушно двинулись за пожилым спецназовцем. Далеко идти не пришлось: выйдя через по-прежнему незапертую калитку, по обе стороны от которой торчали на узкой полоске разровненной граблями земли суровые треугольные таблички с надписью 'Мины!', они обошли еще один ангар, в котором размещался, судя по табличке на воротах, овощной склад, и вышли на довольно просторную площадку. 'Караульный городок' — прочла про себя Женька на стоящем буквально в нескольких метрах стенде. Так, а что там еще? Ага, 'Устав гарнизонной и караульной службы...', 'Обязанности разводящего...', 'Часовой есть лицо неприкосновенное...'. Понятно, что-то вроде учебного класса, только под открытым небом.

Одна из девчонок сдавленно фыркнула и ткнула пальцем в сторону .

— Детсад, песочница...

Надо же, и правда, похоже. Действительно, почти такой же 'грибочек', что в детских садах над песочницами стоят. Разве что там они, обычно, под мухоморы раскрашены, а тут — темно зелёный. И песка нет, зато есть приколоченная примерно на середине столба-'ножки' полочка. Вспомнив услышанную в институте от кого-то из однокурсников не совсем приличную поговорку про то, что армия — тот же детский сад, только... кхм... с некоторыми отличиями, Женька захихикала.

— Так, красавицы, не отстаём, время поджимает, — негромко окликнул их Грушин. — Почти пришли уже.

И правда, пройдя ещё два десятка метров вдоль всё того же длинного овощного ангара, к которому примыкал караульный городок и свернув за угол, девушки увидели, куда же именно вел их пожилой старший прапорщик. Женьке показалось, что в душе ее вдруг запели райские птицы.

Там, на небольшом пустыре стояла большая армейская палатка, можно сказать сестра-близнец той, в которой они жили. Рядом с ней — темно-зеленый, явно армейский 'Камаз' с очень странной будкой вместо кузова. Но внешний вид будки интересовал сейчас Женьку меньше всего, важнее было, что от нее в палатку тянулись длинные и толстые гофрированные шланги, сама будка негромко гудела, пыхтела и попыхивала, будто старинный паровоз или еще более старинный паровой котёл, струйками белоснежного пара. А в сборе всё это сооружение могло быть только одним... Баня!!!

Похоже, эта мысль пришла в голову не ей одной, потому как весь ее маленький отряд дружно восхищенно выдохнул, а кто-то даже тихонько застонал, будто от наслаждения. Хотя, почему 'будто'? Когда несколько дней подряд все гигиенические процедуры сводятся только к чистке зубов холодной водой, да торопливым подмываниям из солдатского котелка в заднем, не используемом в качестве дверей, тамбуре палатки. Когда единственные трусики стираются в выданном сердобольными 'ангелами-хранителями' вскрытом цинке от патронов, по краю которого какая-то добрая душа (дай бог тебе здоровья, святой ты человек) основательно прошлась плоскогубцами, загнув и примяв острые края, все в той же холодной воде с вонючим хозяйственным мылом... А потом (по совету все тех же солдатиков, да чтоб мы без них вообще делали?) тщательно выжимаются и сушатся ночью на собственном животе... Словом, только тот, кто пережил подобное лично, способен оценить возможность сходить в баню. Пусть даже такую импровизированную, как эта.

— Все, девчонки, воскресенье — банный день, — с довольным видом улыбнулся Грушин. — Выбил для вас право проверить объект на пригодность к эксплуатации. Ага, даже в армии без блата — никуда! У вас, правда, всего пятнадцать минут, но зато без толпы других жаждущих с себя грязь смыть. Так, ну и чего вы на меня так смотрите? Я не ДиКаприо и не этот... Как его, собаку?.. Не Дима Билан... Да, и время пошло уже!

Опомнившиеся девушки гурьбой рванули к входному тамбуру.

— Ээээ! Куда?! Погодите, мыло с мочалками забыли! — выдохнул им вслед едва не сбитый с ног старший прапорщик и, отдав Жене туго набитую наволочку, в которой, судя по ощущениям на ощупь, кроме вышеперечисленного, еще и чистое нательное белье на всех лежало, хмыкнул себе под нос. — Да уж, никогда не вставай между горячей водой и женщиной с немытой головой.

Хорошо-то каааааак! Насколько же мало, оказывается, нужно человеку для полного и безоговорочного счастья. Намылить куском ядовито-розового мыла с выдавленной на нем надписью 'Земляничное' странную мочалку, похожую на большой пучок тонких и очень длинных полосок, на ощупь похожих на бересту, ну, разве что немного помягче... Потом натереться этим безобразием до обильной белой пены, до покрасневшей кожи, сдирая с себя собирающуюся серо-черными катышками налипшую за неделю жизни в палатке грязь. А после этого встать под тугие струи, бьющие из простенького, жестяного и похожего на насадку с садовой лейки, душевого рожка. Аааааа!!!!!!!

Вот, казалось бы — ничего ведь особенного: брезентовая палатка, деревянные поддоны, плотно уложенные прямо на землю, вместо пола. Тонкие стальные трубки на стальных же стойках, по которым идет от огромного бойлера, установленного в кузове 'Камаза', горячая вода. Да кусок старого, еще, наверное в Советском Союзе произведенного, противного цвета, но душистого мыла, один на троих, и грубая мочалка. А в оставленной у входного тамбура наволочке, лежащей рядом с аккуратно прислоненными к стене карабинами и сложенными на полу солдатскими дерматиновыми ремнями с патронными подсумками — по комплекту простенького, но чистого солдатского нательного белья на каждую. Но до чего же хорошо!

— Ой, девочки, — простонала стоящая неподалеку пышнотелая рыженькая Галка. — Вот он, настоящий кайф. Никакой секс до этого ощущения не дотягивает!

Женьке почему-то показалось, что вот прямо сейчас с Галей спорить никто из присутствующих не станет. Ой, а это что?

Снаружи, из-за толстой брезентовой стенки палатки слышна какая-то тихая возня. Девушка подошла поближе и прислушалась.

— ...уя ты тут потерял, воин?

Так, этот голос она уже ни с кем не перепутает — дядя Коля.

— Да я, тащ прапорщ... уй, мля, больно... Тащ... тащ... тащ прап... Ааа! Мля буду, ничего такого... Тут эта... петелька на окошке расстегнулась, я и того.... Ааааа! Тащ прапорщик! Мля буду — только застегнуть хотел... Ааа!!!

— А ну — цыц! Сгинь с глаз моих, позор армии, — это снова дядя Коля.

Возня за стенкой прекращается, зато хорошо слышны удаляющиеся шаги. Сначала — будто испуганный слон по саванне ломанулся, с топотом и хрустом. Потом, несколько секунд спустя — неторопливые и спокойные — шаги человека, честно сделавшего свое дело. Похоже, Грушин всерьез взял над ними шефство. С одной стороны — приятно, с другой — при такой 'дуэнье' женихов найти у них еще не скоро получится.

Минут через двадцать к бане густо потянулись обитатели палаточных городков под присмотром все тех же офицеров, что поддерживали порядок в очереди возле столовой,. Девушки же, отмытые до скрипа и переодетые в чистое, а оттого совершенно, просто до неприличия счастливые, сидели на длинной скамье, опершись спинами на нагретую ярким солнцем металлическую стену ангара. Лепота!

— О чем теперь задумалась, Эухения? — забавно жмурясь на солнце, поинтересовался Грушин, устроившийся рядом, у крутящей в руках обрывок упаковочной бумаги от мочалки Женьки.

— Да вот, дядь Коль, об этом, — девушка протянула кладовщику клок серой оберточной бумаги.

Грушин взял обрывок обертки в руки, повертел несколько секунд и, недоуменно пожав плечами, вернул его Женьке.

— И что?

— 'Мочало липовое', — тихо прочла вслух она. — 'Министерство обороны СССР, 1958 год'... А много таких на вашем складе, дядь Коль?

— Да полно... И не только на нашем. И не только этого. Только к чему это ты? — снова явно не понял старший прапорщик.

— Да, так... Пятьдесят восьмой год, у меня мама только в шестидесятом родилась, дед, наверное, за бабушкой только ухаживать начал... А кто-то уже подумал, что рано или поздно может что-то произойти, и понадобится много... да вот тех же мочалок... Дал команду изготовить, упаковать, убрать на склад... Пятьдесят лет прошло. Пол столетия. А понадобилось — раз, и есть... И при этом чуть не вся страна военных дураками считает... Как же так?

— Эх, молодая-красивая, гляжу, любишь ты из каждой мелочи глубокие 'философические' выводы делать, — рассмеялся пожилой спецназовец. — Не стоит армию идеализировать. Это в тебе сейчас благодарность за спасение и помощь бурлит, вот и выдумываешь, по вашему женскому обыкновению, про спасителя невесть что, чего в нем отродясь, может, и не было... Своего дурдома у нас тоже — выше крыши. И траву, бывает, гуашью красим, и 'кантики' на сугробах отбиваем... Да и посерьезнее глупостей хватает. Одно в армии хорошо: пока в ней руководят те, кто сам воевал — в ней порядок. Потому что воевавший, 'боевой', на своем горбу всё прочувствовал. Он знает, чем в боевой обстановке может разгильдяйство или отсутствие какой-нибудь сущей, по мирному времени, чепуховины закончиться. Он понимает, что в бою необходимо, а на что можно смело наплевать. А вот если армия долго не воюет, то 'боевых' начинают потихоньку задвигать в сторонку 'штабные'. Кого на пенсию, кого просто на другую должность... Ты думаешь, я по собственному желанию с командира группы спецназа в кладовщики ушёл? Нет, понятно, что 'группником'* мне бегать уже по возрасту поздновато... Но инструктором-то вполне бы мог... Эх!

Грушин глубоко вздохнул и уныло махнул рукой, мол, чего уж там, дело прошлое...

— Просто 'боевому' гуашь и кисточку не всучишь... А в невоюющей армии цвет травы на газоне и бордюров, да блеск бляхи на ремне куда важнее, чем сколько раз солдат в этом месяце на стрельбище был. И начинают рулить 'штабные'... А потом, вот прямо как сейчас, и всегда — совершенно внезапно, точно в задницу клюёт жареный петух и 'штабные' впадают в панику. Потому как приказать солдату бордюр побелить они могут, а вот роту под обстрелом в атаку поднять — это уже вряд ли. Даже самый тупой 'штабной' понимает, что на войне от правильных приказов и грамотного руководства зависит, в том числе, и его жизнь. А дороже своей задницы для него ничего на свете нету. И власть меняется, командовать снова начинают 'боевые'... И так по кругу...

Грушин вдруг замирает и легонько встряхивает головой, словно отгоняя какое-то наваждение.

— Так, молодые-красивые, — обводит он глазами притихших и только что внимательно слушавших девушек, — и чего это мы тут бездельничаем? Баня — дело святое, а вот выходного вам никто не обещал. 'Отпуска нет на войне', слыхали? Ну-ка, подъем и пошли дальше заниматься!

Позаниматься им не дали. Не успели девушки толком встать с лавки, как на темно-зеленом командирском УАЗе приехал давешний, похожий на слегка потолстевшего и потерявшего форму богатыря, полковник Алексей. Правда, в отличие от прошлого раза, настроение у него было, мягко говоря, не очень. Хмуро кивнув всем девушкам разом, он взял Николая Николаевича под локоть и увел в дальний угол дворика перед ангаром. Говорили они тихо, но с каждой секундой Грушин мрачнел все сильнее. Пару раз он, судя по мимике и жестам, явно пытался возражать. Похоже, безуспешно, потому что в завершении разговора он громко и отчетливо выругался и, махнув рукой, отвернулся от собеседника и пошел к входу в склад, бросив через плечо:

— Ну вас к черту, Алексей! Я сразу предупреждаю — хреново закончится.

— Николай Николаич, ты ж понимаешь, я в бригаде не самый главный, надо мной комбриг... — со страдальческим выражением лица тянет полковник.

— Мудак твой комбриг. Всегда мудаком был — им и остался! Но у вас-то с начштаба мозги, вроде не засохшие. Неужели не понимаете, чем всё это пахнет и чем закончиться может?!

— Пока всё пахнет только попыткой неподчинения непосредственному начальнику, Николай Николаевич, — чётким, но каким-то мёртвым, будто у робота, голосом ответил полковник. -Выполняйте приказ.

— Ох, Лёша, да что ж вы творите-то?! Ладно, Кондаков, он всю жизнь дебилом штабным был, шаркуном паркетным, которого папа наверх проталкивал. Но ты-то! Ты ж со мной вместе взводным в Грозном грязь кровавую месил! Ай, да о чем я... Есть, выполнять приказ, товарищ полковник! Но учти, — последнюю фразу Грушин произнес, будто выплюнул, — закончится всё это не подзатыльником и моей фразой 'Я же предупреждал'... Кровью это закончится и трупами.

Полковник с каменным лицом молча забрался в УАЗ и, уже сев рядом с водителем тихо, словно извиняясь, произнес:

— Пятерых бойцов я тебе в охрану выделю, Николаич. Больше не могу — нету. Но зато — из разведроты, контрактников.

— Дядь Коль, это что было? — вид полковника и злость в голосе Грушина ее здорово напугали.

— Это, Женечка, — впервые за несколько дней прапорщик не переиначил её имя, — то, из-за чего как раз ни в коем случае нельзя идеализировать армию. Иногда среди 'штабных' встречаются настолько конченные идиоты, что они готовы сдохнуть, но не признаться в том, что не контролируют ситуацию. И ладно б при этом дохли только они. Порой такой ублюдок способен уволочь за собой толпу вполне нормальных и ни в чём не виноватых людей...

Кладовщик резко замолчал, но фантазия у Женьки была достаточно хорошая, чтобы про себя произнести то, что не договорил Грушин: 'У нас как раз этот случай'...

— Так, девушки, слушай мою команду, — лицо у бывшего спецназовца было неподвижным, словно посмертная маска какого-нибудь египетского фараона, но в голосе ощутимо лязгало железо. — Бегом в ангар, забиваемся там поглубже за полки и делаем, что я скажу.

— Так, красавицы, — неторопливо заговорил он, когда девушки забились в его каморку и даже попытались изобразить что-то вроде коротенькой шеренги. — Сдается мне, что у нас тут назревает серьёзная проблема. Поэтому даю вам бесплатный дружеский совет — ближайшие несколько дней вам лучше будет пожить тут. Имущества у вас, все равно почти никакого нет, так что смысла в палаточный лагерь вам возвращаться не вижу. Спальными мешками я вас обеспечу, есть запасец... На ящиках себе постелите. Будет пожестче, чем на панцирной сетке, но терпимо. А пока — займитесь-ка общественно полезным делом.

Грушин откинул пару простеньких запоров и поднял крышку довольно большого железного рундука, стоящего у стены.

— Вот тут — пустые магазины. Прямо сейчас начинайте вскрывать патронные цинки вот из этого штабеля и снаряжайте. Чем больше, тем лучше. Только аккуратнее, ящики тяжелые, по тридцать два кило в каждом, вдвоем двигайте, а то надорвётесь. Всё ясно?

Дождавшись, когда девушки снова согласно замотали чёлками, прапорщик удовлетворенно кивнул.

— Тащ старший прапорщик, вы тут? Прибыли в ваше распоряжение! — браво и уверенно прокричал кто-то от порога звонким приятным голосом.

Так, вот, кажется, и обещанная полковником охрана.

— Прибывают поезда на станцию, боец! — гаркнул Николай Николаевич, а потом серьёзно поглядел на Женю. — Сидите тут тихо и наружу не высовывайтесь.

Подхватив с одной из полок большой черный пулемет и зеленую коробку с брезентовой ручкой, из которой свисал вниз хвост набитой патронами ленты, пошел на голос.

— Ну, тогда явились, — уверенности в голосе слегка поубавилось.

— А являются привидения в старых замках, — донесся до девушек голос уже скрывшегося за полками стеллажей Грушина. — Значит так, воины, смотрим на меня внимательно, в оба глаза, слушаем внимательно, в оба уха! Задачи у вас простые — помогать мне. Для начала — носить и таскать. Если, не дай бог что — валить, к едрене матери всё, что по ту сторону решетки шевелиться будет. Но! В разговоры ни с кем не вступать, на провокации не поддаваться, стрелять либо по моей команде, либо... Короче, не то, чтобы в порядке самообороны, но...

— Мы поняли, тащ старший прапорщик. Если те буром попрут.

— Ну, да, что-то вроде...

Пока Грушин инструктировал разведчиков, Женька, успевшая ловко вскрыть один цинк большой зелёной открывалкой, точь в точь как та, которой ей Грушин в первый день их знакомства тушёнку открывал, поставив его между сидящими на ящиках девушками, и мелкими шажками двинулась в сторону входа в ангар.

— Никогда живых разведчиков не видела, — заговорщицки подмигнула она остальным и на цыпочках скользнула между стеллажами.

Вернулась минуты через две, решив, что вот так сваливать всю работу на подруг — не совсем правильно.

— И как? — ехидно прищурилась Галина.

— Симпатичные, — хихикнула Женька. — Вполне можно попробовать какого-нибудь закадрить.

Тут уже прыснули все.

Минут через двадцать, когда Женька вытащила из вскрытого металлического ящика очередную небольшую, но увесистую пачку в тонкой оберточной бумаге и, надорвав упаковку, начала вполне сноровисто набивать патронами ярко-рыжий пластиковый магазин, снаружи послышался приближающийся гомон голосов. И она тут же поняла и причину резко испортившегося настроения Грушина, и зачем к ним в помощь прислали аж пятерых разведчиков. Уж больно характерными были эти голоса. На секунду ей показалось, что она снова зашла на маленький продовольственный рынок возле своего студенческого общежития. 'Эээ, красавица, зачэм такой хмурий? Зачэм такой злой? Денег на пэрсик нэт? Захады вечиром в гости — за так падарю!'... Небритые лица. Запах пота от нестиранных футболок. Неприятные, липкие взгляды и сальные ухмылочки...

— Так, орать прекратили, — негромко, но веско рыкнул на вошедших Грушин.

Гвалт понемногу стих.

— Слушаю внимательно...

— Ми эта, за 'пушками'... Уот списак...

— Убери эту бумажку, она мне не интересна. Есть человек — есть на него карабин. Всё, без вариантов.

— Эй, слушай, ну ти зачем такой грубый, да? Тэбя нармальные люди па-нармальнаму просят...

— Слышь, нормальный, ты глухой? Тебе ещё раз объяснить? Так, деятели, предупреждаю сразу — попытаетесь бузить и права качать, — до девушек донесся чётко различимый металлический лязг, — устрою вам тут конкретное веселье, а парни — помогут. Никому мало не покажется. Уяснили?

В ответ кавказец только что-то тихо буркнул по-своему.

— Что сказал? — зло протянул кладовщик, а потом разразился длинной и громкой тирадой, явно на том же языке.

— Эта, камандир, — вступил в разговор еще один голос, постарше и посолиднее. — Он маладой, пагарячился, но и ты такие абидные для джигита вещи не гауари больше...

— Слышь, обидчивый, жену свою поучи шурпу варить. Мы таких обидчивых как вы — богато нагляделись. Не впечатлили... Вы сюда оружие получать пришли или за жисть со мной потрепаться?

— За оружием, — коротко ответил тот, что постарше.

Ну, надо же как резко он обороты сбавил! А, наверное, фотографии на стене 'кондейки' разглядел. Ну, да, там есть над чем молча поразмыслить, есть что обдумать.

Еще минут двадцать только негромко погромыхивали передвигаемые контрактниками ящики, да брякали железом по железу карабины, выкладываемые на стальной 'прилавок' под окошком в решетчатой стене.

— Эээ, пагади, а мне пачиму уинтоука? — снова подал голос тот, что постарше.

— А ты чего ожидал? — спокойно поинтересовался Грушин.

— Мине сказали: если офицер — аутамат дадут... Вот кинижка, лэйтэнант я.

— Это кто тебе такое ляпнул?

— Люди, гауарят... На Ярослауке так раздают...

— Вот на Ярославку за автоматом и дуй. А у меня — только СКС. Берёшь, нет?

— Бэру...

— Молодец. А это что за фигня?

— Эта дакумэнты. Они сами прийти не смагли... Эта... — кавказец ощутимо запнулся, явно стараясь придумать причину поуважительнее. — Балеют, да...

— Как поправятся — так пусть и приходят. Я сразу сказал: есть человек — есть ствол, нет — значит, нет. Вопросы, жалобы?

Если у кавказцев и были жалобы или вопросы, высказывать их вслух они не стали. Может, сыграл свою роль холодно-равнодушный тон Грушина, недвусмысленно намекавший, что спрашивающему на них плевать с высокой колокольни. Может, пятеро крепких ребят с автоматами недобро глядящих на посетителей, а может — стоящий рядом с прапорщиком на столе пулемет... Хотя, наверное, все три фактора сказались. Так сказать, комплексное воздействие.

После того, как за получившими оружие и патроны кавказцами хлопнула входная дверь, Николай Николаевич, так и не расставшийся с пулемётом, вернулся к усердно набивающим автоматные магазины девушкам и присел на пустой патронный ящик. Разведчики, с интересом разглядывающие девушек, остались на ногах и лишь оперлись плечами о полки.

— Что, девчонки, всё понятно?

— Понятно, чего уж там... — протянула первой Галина. — Кучка мутных горцев с оружием — серьезный повод для появления проблем...

— Если бы 'кучка' — я бы не и не суетился, — вздохнул Грушин. — А этих красавцев — только взрослых мужиков почти четыре десятка, не считая баб и детей. И теперь двадцать восемь из них вооружены. Да и остальные — не факт, что пустые...

— Странно, — хмыкнула Женька, — а почему они не все за оружием пришли?

— Потому что у меня база в компьютере. И судимым ничего не светит. Про порядок выдачи на Ярославском шоссе они в курсе, значит, там уже были... Наверное, обломались, вот теперь и осторожничают. В любом случае, взвод вражеской пехоты на базе — это очень серьезно...

— Прямо-таки сразу и 'вражеской', — фыркнула Галка. — То, что они мутные, еще не зна...

Прапорщик бросил на рыжеволосую такой взгляд, что та испуганно замолкла на полуслове.

— Девочка, с вот с такими 'мутными' я с восемьдесят девятого года пересекаюсь... Фергана, Душанбе, Баку, Нагорный Карабах, Дагестан, Чечня... Если я говорю, что вражеский, тебе лучше прислушаться и поверить на слово. От многих проблем и разочарований убережет. Поняла?

Галина только пристыженно кивнула.

— Отлично. Тогда продолжайте, а хлопчики вам помогут.

— Дядь Коль, ты, правда думаешь, что понадобится? — Женька вдруг отчетливо осознала, что все эти снаряженные ею только что магазины — совсем не тренировка. Что всё это всерьез.

Прапорщик несколько секунд сидел, молча хмуря брови, а потом, не поднимая взгляд от пола ответил:

— Можешь считать меня старым психом, Эухения, но лучше быть живым параноиком, чем дохлым оптимистом.

Развивать тему девушке почему-то не захотелось.

Несмотря на данное только что обещание, всех контрактников Грушин девушкам в помощь не отдал. О чем-то вполголоса с ними пошептался, двоим приглашающе сделал ручкой, мол, располагайтесь, а троих увел за собой вглубь склада. Чем они там занимались, Женьке ни видно, ни слышно не было. Явно не оружейные 'сундуки' двигали, от этих манипуляций шума много — уж больно тяжелые. А тут — почти тишина. Так, время от времени негромкое погромыхивание, да скрежет вскрываемой открывалками жести укупорок.

Но даже с двумя помощниками дела враз пошли веселее. Во всех смыслах. И в переносном: и ящики патронные кантовать, и толстые жестяные цинки вскрывать у молодых и крепких парней выходило куда сноровистее и быстрее, чем 'друживших' разве только с фитнесом девушек. А фитнес — штука такая, для фигуры, конечно, полезен, но вот в плане почти сорокакилограммовые ящики таскать — толку от него не много. И в прямом: оба парня прямо-таки залипли при виде роскошного Галкиного бюста и сейчас усиленно строили той глазки и травили одну за другой насквозь завиральные, но очень смешные армейские байки, якобы, из жизни их части.

— Была у нас в бригаде история одна, — поставил перед девушками уже третий по счету вскрытый цинк один из ребят, представившийся Максом. — Году, наверное, в девяносто восьмом дело было, летом. Пошла вся бригада на полевой выход... Ну, это вроде больших учений: на пару недель вся часть выходит в поле, ставит палаточный лагерь и начинает в войнушку играть. Штаб, понятное дело, тоже из крысятничка своего в кои то веки выполз. Куда ж без их руководящей роли?.. И служил тогда в штабе один му... эээ... майор, по фамилии Перета. Тот еще был, говорят... Ну, да не суть...Козел он был по жизни, если коротко. И за козлиность эту его народ в бригаде не любил. Вот и вся краткая характеристика, для истории больше и не нужно... Короче, где-то с неделю бригада уже в поле простояла... И одним отличным вечерком пошел этот самый Перета,, крепко выпив 'чайку', до ветру. А сортиры в базовом лагере были как в деревне: яма, а над ней 'скворечник' из горбыля. В общем уж не знаю как, но присел тот майор над 'очком' так удачно, что упустил в него кобуру с пистолетом... Короче, 'бульк!' и нету табельного...

Представившие себе эту картину девушки громко зафыркали или сочувствующе заохали. Ну, да, похожий, только размером побольше, туалет они и сами ежедневно посещали и как все это выглядит — представляли. За неделю-то яма должна была уже солидно наполниться.

— Вот-вот, — понимающе кивнул Макс и продолжил.

— А дело-то серьёзное, подсудное. Сначала рванул Перета по офицерам-мотострелкам. Мол, выручайте, дайте какого-никакого бойца взаймы, не самому ж мне туда... Но я ж сразу сказал, му... майор он был на редкость неприятный... В общем, бойца ему никто не дал. А своих в подчинении нет — штаб, ё-моё... А дело-то к ночи... И пошел Перета к комбригу... Сдаваться и в ножки падать... Как был — пьяный и безоружный. Тогда комбригом еще не этот...— разведчик презрительно скривился и мотнул головой куда-то в сторону штаба, — был, а полковник Савельев. Суровый, говорят, дядька, но справедливый. Афганец, да и потом прошел с бригадой и Крым, и Рым... В общем, он Перете бойца тоже не дал, а дал по шее. И велел к утру пистолет отыскать . Ну, майор, повздыхал, напялил на себя офицерский химзащитный костюм Л-1, противогаз, взял фонарь и полез в яму. А на дворе уже ночь глубокая... И как назло именно в это время и именно в этот сортир рванула по своим делам телефонистка с узла связи. Съела, бедная, чего-то несвежего... Зашла, присела... А тут ей снизу прямо в... эээ... попу — луч света и какое-то странное 'бу-бу-бу', отдаленно на 'етит твою мать' похожее. Она в дыру-то глядь, а там — противогазное 'хрюсло'. А оно, зараза, когда неудачно в темноте неярким светом подсвечено — хуже рожи любого упыря из фильма ужасов... Ну, та, с перепугу, прямо в 'хрюсло' как дала 'из обоих стволов'... с 'подливкой'... А потом — орать и дёру. Прямо как была, со спущенными портками...

Галя, явно представившая себе несчастную девушку, без штанов мчавшуюся ночью по военному лагерю, громко и не очень прилично захохотала.

— Ага, — хихикнул Макс. — Короче, хорошо, говорят, бежала. Её наши, что в 'секрете'* в лесу, возле лагеря сидели, только у опушки перехватили. Ну, и голосила, как пожарная сирена, весь лагерь на уши поставила. Народ сбежался, пытается выяснить, что почём, а та только штаны подтянула, в сторону сортира бешеным взглядом косит и причитает: 'Там! Там!'. Ну, наши тоже напряглись, неспроста ж у девки такая истерика... Патроны у офицеров и прапоров боевые имелись — всё ж таки толпа народа с оружием в лесу, мало ли. Охранять-то его тоже нужно... Короче, два наших 'прапора' из взвода спецразведки вламываются в нужник и тычут стволами в дыру, мол, 'Хенде хох, сволочь!' А там этот му... Майор... Мало того, что стоит в дерьме по пояс, так еще и 'хрюсло' все телефонисткой обгаженное...

Тут уже захохотали все. Понятно, что представить подобное зрелище во всей красе сложно. Такое нужно увидеть. Но даже того, что услужливо нарисовала фантазия, хватило для того, чтоб девушки просто ржали в голос, будто молодые кобылки. До слез, то икоты, до сведенных мышц живота.

— И что потом с тем майором было? — спросила лишь похихикавшая за компанию Женька у довольного эффектом рассказчика.

— А, — легкомысленно отмахнулся тот. — Ушел он из бригады, буквально в ту же неделю. Переводом, в другую часть. Сожрали бы его у нас после такого. Не за ныряние в толчке, нет... За это, скорее, наоборот — зауважать могли. Мол, вон, на что офицер готов был пойти, чтоб оружие вернуть. Но вот телефонистку ему бы не простили. Это уже клеймо на всю оставшуюся службу.

— Ну, да, — многозначительно кивнула в ответ она.

Вообще-то историю эту старшеклассница Воробьева слышала еще в родном Иваново. Только там дело происходило не в подмосковной бригаде внутренних войск, а в поволжской бригаде войск химзащиты. А роль телефонистки исполнял залетный проверяющий генерал из Министерства обороны, не вовремя траванувшийся чем-то в офицерской столовой. В остальном — совпадение стопроцентное. Даже род деятельности и звание главного героя совпадали. Похоже, недолюбливают в армии штабных майоров, коль такие пошлые пасквили про них выдумывают. Хотя, сказка ложь — да в ней намек. Если история так по армии расползлась, значит что-то похожее где-то и когда-то все же было. На пустом месте такое не выдумать.

— А вот еще случай был, — прищелкнув пальцами, довольно улыбнулся и подмигнул Гале Максим, — Значит...

— Так, Железный, отставить там барышням по ушам ездить! — гаркнул откуда-то со стороны входа Грушин. — Бери Раша за жабры и ко мне оба бегом!

Подарив на Галине на прощание по улыбке, и веселый рассказчик Макс, по прозвищу Железный, и его менее балагуристый напарник Сергей, отзывавшийся на Раша, быстрым шагом, переходящим в рысь, дёрнули на голос. 'Да уж', — подумала Женька: 'Какая, оказывается, интересная штука эти 'неуставные взаимоотношения', когда при упоминании полковника бойцы разве что не плюются, а по первому зову старшего прапорщика несутся, теряя ботинки и снося все на своем пути'... Ну, может, с 'теряя тапки' и снесенными препятствиями она и преувеличила, но так, слегка, чуть-чуть совсем.

— Слушай, Галь, ну это прямо даже обидно, — громким шёпотом попеняла рыжей сидевшая рядом с ней Аня — высокая и спортивная брюнетка с короткой стрижкой. — Тут такая, понимаешь, клумба собралась, можно сказать — цветник, а эти два гаврика оба на тебя залипли. Это как понимать?

Женька только улыбнулась, услышав неподдельную ревность в заданном вроде бы шутливом тоне вопросе.

— Тут, девчонки все дело в главном, — Галина широко улыбнулась и слегка приподняла на ладонях свой внушительный бюст. — В сиськах. Ты ж сама сказала — гаврики. 'Контрактники', ага! Обоим хорошо если водку уже пить можно по американским законам. Год отслужили, да на контракте остались. Да, мышцу подкачали — дай бог всякому. А сами как пацанами сопливыми в мозгах были, так ими и остались. Вот чтоб оценить такую как ты, Ань, или вон — Эухению нашу, тут мужики постарше нужны. А на меня все больше такие как эти двое и западают. У которых прыщи только сошли. Или 'ара, слющай, да', но им, по-моему, вообще без разницы, к кому приставать.

С обсуждения разных типов ухажеров, завидных и не очень, разговор плавно перетек в обсуждение планов на будущее. Как оказалось, размытые и неопределенные перспективы пугали не одну лишь Женьку, но в 'колхоз' к общинникам на дальние выселки и уж тем более, в проститутки на Базар (где бы он ни находился и что бы из себя не представлял) не хотелось никому.

— А я б, наверное, попробовала к военным пристроиться, — поделилась наболевшим Женька. — Не как сейчас, балласт, который приютили из милости и кормят-поят из жалости, а, что называется, 'на оклад'. У них ведь, оказывается, не так уж все плохо и глупо, как снаружи казалось.

— Особенно сейчас, — согласилась Аня.

— Похоже, что это самое 'сейчас' еще не на один год затянуться может, — погрустнела только что улыбавшаяся Галя. — Жень, а ты попробуй с Ник-Ником на эту тему переговорить. Он к тебе вон как хорошо относится. Вдруг подскажет что дельное. Ну, а мы — за тобой в этом... Как его? В фарватере?.. Или кильватере? А, плевать! Неважно... Следом, короче. Кучкой-то, девчонки, оно всегда полегче...

После Галиных слов 'клумба' глубоко задумалась, разговор мало помалу заглох. Только шуршала бумага разрываемых пачек, да негромко клацали один об другой загоняемые в магазины патроны. Грушин и разведчики вышли на улицу и чем-то непонятным там занимались. Сначала неторопливо, судя по негромкому бубнежу голосов за металлической стеной, прошли по всему периметру ангара, потом один из разведчиков явно зачем-то залезал на округлую стену и гремел по железной крыше подошвами ботинок. После этого Грушин и один из ребят, тот, которого он отводил в сторону первым и с которым о чем-то довольно долго переговаривался, тянули по балкончику, что изнутри опоясывал ангар по кругу, через узкие окна почти под крышей, тонкие, чуть толще суровой нитки, золотистого цвета проводки. Затем, когда уже начало понемногу смеркаться, Николай Николаевич поставил двоих разведчиков в караул и, отправив оставшуюся троицу и девушек ужинать и спать. А сам долго возился на столе своей 'кондейки' с какими-то небольшими коробками, к которым в одному ему понятной последовательности подключал эти самые проводки-нити.

Железный Макс пытался было прямо с балюстрады, не отходя от окошка, у которого дежурил, травить байки расположившимся парой метров ниже него в спальниках на ящиках девушкам, но Грушин рыкнул на него так, что балагур только сделал страшные глаза и бдительно уставился в сгущающийся за окном ночной мрак. Да, похоже, не для всех дядя Коля — добрый дядюшка. Для некоторых вон — очень даже строгий.

Женька некоторое время ворочалась на непривычно жестких, после провисшей панцирной сетки, ящиках, но потом как-то незаметно для самой себя задремала.

— На месте! На месте, кому сказано?!!

Подскочившая от громкого предупреждающего крика Женька больно тюкнулась локтем о какой-то ящик и тихо ойкнула. Что это? Что случилось?

Вместо ответа на эти невысказанные вопросы снаружи грянул нестройный залп. Металлические стены ангара загудели, словно гигантский барабан на 'Ямато'*.

— Ах ты ж...!!! — не стесняясь в выражениях снова заорал Макс. — Тревога! К бою!!!

Прямо над головами девушек загрохотал автомат, а вокруг, отскакивая от ящиков и полок, запрыгали обжигающе-горячие гильзы.

п. Осинники. 31 марта, суббота, вечер-ночь.

Артём Панин, штатный гранатометчик Зиятуллинской роты, низкорослый, белоголовый крепыш, едва отслуживший срочную и только-только вернувшийся с 'первоначалки'* в Расторгуевском учебном центре, принимая назад 'шайтан-трубу' лишь восхищенно цокает языком.

— Ну, ты и силен!

— Ерунда, — отмахиваюсь я, — Это еще что. Бывают и куда серьезнее спецы: когда я сам 'срочку' трубил, был у нас в роте гранатометчик Вова Гарин. Вот его так и прозвали: 'Инженер Гарин с его гиперболоидом'. Он, паразит, однажды умудрился так тандемный кумулятив в старый БТР на мишенном поле засандалить, что у того башня отлетела. Заметь, у давно выгоревшего дотла железного 'гроба на колесах', вернее, уже даже без колес. В котором уже взрываться-то нечему было. А он так красиво влепил — башня набок и съехала. Что главное — аккурат перед генеральской проверкой, накануне. Начальник стрельбища так орал: мы думали — инсульт беднягу разобьет или инфаркт хватит. Не, обошлось. Пришлось только всем скопом башню на место ставить и на прихватки приваривать. Понятное дело — получилось кое-как, но там было не до жиру, лишь бы держалась. Зато на следующий день генерала повеселили: Вова опять свой 'гиперболоид' расчехлил и снова тому же 'бэтру' башню снёс, но на этот раз уже с разрешения. Вот это мастер был, а я — так, по верхам нахватался...*

— Ну, может и так, — недоверчиво пожимает плечами Артём. — Но я и так, как ты — не смог бы.

— Подучишься — сможешь, — уверенно рублю ладонью воздух я. — Нет там ничего сложного — тренировка и еще раз тренировка, вот и все.

Махнув рукой Сереге, руководящему сбором трофеев, мол, дальше вы тут уж как-нибудь сами, а у меня своих дел — аж по самый кадык, объявил своим по рации общий сбор возле УАЗа, запрятанного за ближайшей к автобусной остановке кирпичной двухэтажной 'хрущёбой'. После чего и сам двинул к нему неспешной рысцой. Солоха мне, понятное дело, опять попеняет за то, что по разбитым джипам пошарить не дал, но нам командир своих задач нарезал, которые тоже выполнять нужно. Кстати, о командире... Доложить бы нужно...

— Вот я так и знал, Грошев, что ты анархист и приказы руководства тебе вообще побоку, — гудит Львов своим густым басом в трубку 'Иридиума'. — Тебе что приказано было? Сначала — в Ашукино, а уже потом — в гости к папе с мамой. А ты?

Это нормально, это Батя шутит. Настрой у него после моего доклада позитивный: противнику накостыляли, у самих потерь нет. Разве что с 'языком' не срослось... Но тут уж — как свезет. 'Порой ты ешь медведя, а порой — медведь ест тебя', всё верно сказал тот безымянный ковбой в 'Большом Лебовском'. Не подфартило мне с 'языком'. Думал — он сильно стойкий, 'колол' его настолько жёстко, что аж самого замутило. А он оказался просто тупой. Вот как назло — классический такой дуболом из горного кишлака, будто из плохого анекдота про 'лиц без национальности'. По-русски толком двух слов связать не может и ни черта не знает. Куда едут, зачем... Ему просто не интересно было, мать его. Чтоб чем-то интересоваться — нужно хоть какие-то мозги иметь, а он, похоже, когда бог мозги раздавал — в очереди за бицепсами застрял. Реально — бычара, без всяких кавычек. Что по габаритам, что по поведению. Куда ведут — туда и топает. Все едут — и он едет, все русистов резать и стрелять собираются — и он собирается... Только и выдавил из него, что после быстрого, как им казалось, усмирения 'русских Вань' из Осинников они собирались ехать куда-то еще. 'На большую разборку'... Что за разборка, где, с кем? А черт его знает! В тот момент я второй раз за час пожалел, что уехал сторожить рабочих под Мытищи Миша. Он и в вопросах экспресс-допроса гораздо опытнее меня, и по-чеченски лопочет вполне внятно. По крайней мере, он чеченцев понимает, а они — его. Мне вот как-то не дал бог способностей, так, пару десятков фраз из армейского ситуационного разговорника зазубрил когда-то... В общем, почти как у дедов наших: 'Хальт!', 'Хенде хох!', да 'Гитлер — капут!'... У Миши все было куда серьезнее, он на рынке в том же Аргуне или Шали с местными балаболил свободно, не напрягаясь. Он бы выяснил. Хотя — думаю, еще выяснит. Я ж не маньяк и не садист, просто так живого человека, пусть и врага, мне на ремни распускать — ни желания, ни удовольствия. Сейчас из Отряда колонна с оружием и боеприпасами для отцовского ополчения придет — и отправят его в Пересвет. А там, глядишь, к вечеру и Михаил вернется. Кто знает, может и выясним, куда они такой толпой двигали. А может — не выясним. Уж больно пустоголовый кадр нам достался.

Львов выслушал мои соображения и задумчиво хмыкнул.

— Не расстраивайся, Боря. Не всегда мы узнаем то, что хотим узнать, так уж жизнь устроена. Но 'языка' своего — присылайте обязательно, в Отряде не только Миша по-чеченски говорит. Вам задачи теперь следующие: как Зиятуллин со своими в Москву укатит — остаешься там за старшего, встречаешь колонну с оружием для вашего 'царандоя'*, находишь бывших наших, ставишь их под ружьё, помогаешь им с формированием хоть чего-то напоминающего воинское подразделение, налаживаешь радиосвязь с Отрядом... На всё про всё тебе времени — до утра. А утром, как рассветет — в Ашуки. Как понял?

— Понял, тащ полковник, сделаем. Конец связи.

Едва я нажал кнопку отбоя, как Солоха, подошедший к машине еще в самом начале разговора с командиром и все это время нетерпеливо приплясывавший на месте, состроил до предела оскорбленную физиономию и рванул с места в карьер.

— Так, Борян, я не я буду, но свое мнение выскажу...

— Стоп, Андрей! Даже не начинай! Твое мнение я и так знаю. Согласно ему мы сейчас всей нашей четверкой должны трупы возле машин ворочать, золотые кольца да цепи с них снимать и коронки из зубов плоскогубцами рвать.

Явно не ожидавший ничего подобного Андрюха аж воздухом поперхнулся от возмущения (на сей раз совершенно реального, не наигранного) и натужно закашлялся, багровея коротко стриженным затылком.

— Грошев, ты совсем офигел? — прохрипел он, после того, как сердобольный Гумаров пару раз сильно хлопнул его широкой ладонью по спине. — Это когда я такой лабудой занимался? Что за поклёп?

— Ладно, не мороси, — примиряюще выставил ладони вперед я. — Признаю, переборщил, неудачная шутка вышла. Но даже на что-то серьёзное у нас времени просто нет. Командир задач нарезал — только успевай поворачиваться. Не стоит Батю расстраивать, он и так, пусть и шуткой, мне уже своё 'фе' высказал. По его расчетам мы сейчас уже должны были в Ашуках в штабе бригады сидеть, и с тамошним первым замом комбрига чаи гонять.

— А чего только с замом? — ехидно прищурился Гумаров. — Что не с комбригом? Как-то мелко плаваем...

— Просто я и тамошнего комбрига, и зама его, очень хорошо и давно знаю. Обоих. И если второго помню еще зеленым летёхой-взводным, только после Саратовского училища, нормальным смелым парнем, то с первым даже гадить на одном поле не сяду — побрезгую.

— Чего так? — уже серьезно интересуется Тимур.

— Мудак, — коротко характеризую я.

— Понятно... А зам, значит, нормальный?

Я согласно киваю.

— Ага. Наш человек. В бригаде начал служить со 'срочки' в УРСН.* Как раз под Карабах влетел. После 'дембеля' поступил в военное училище и уже лейтенантом вернулся. Правда, в Группе спецназа тогда должностей вакантных не было и он к нам, в разведку, на мой взвод встал. Правильный мужик. Никого попусту не гнобил, но и панибратства не разводил. Да и в Чечне себя показал... Короче, дело с ним иметь можно. А комбриг... генеральский сыночка в самом худшем из возможных вариантов. Много гонору и связей, мало реальных знаний и умений.

— Понятно, — задорно фыркнул Тимур. — Ну, значит с замом, мы не гордые.

— Угу, а мы вместо этого — до сих пор тут. Кстати, Зиятуллин вот-вот дальше по своим делам двинет, а мы тут пока что за старших в лавке остаемся.

— Задачи? — серьезным тоном интересуется немногословный, как всегда, Буров.

— Дожидаемся подкрепления, разгружаем все, что они привезут, организуем перевооружение местных на автоматы, по-быстрому пытаемся сколотить из здешнего ополчения хоть что-то напоминающее воинское подразделение. Чтоб не страшно было им автоматическое оружие оставлять. А, да, еще радиосвязь с Отрядом налаживаем...

— Понятно... Фигня делов — начать, да закончить. С чего начать думаешь? С наших?

— Ты, Андрей, прямо мысли читаешь, — развожу руками я. — Именно с этого начать и планировал. Но что-то у меня на этот счёт нехорошие предчувствия. Ты хоть одну знакомую физиономию среди местных увидел?

— Нет, — отрицательно мотает головой Андрей. — Ни одного из наших бывших...

— И это не есть хорошо, как мне кажется. Ладно, пошли родителя моего отловим, пообщаемся.

Отца мы нашли возле автобусной остановки, рядом с основательной кучей извлеченных из бандитских джипов трофеев. Ответ на мой вопрос звучит неутешительно: никого из бывших омоновцев в Осинниках нет.

— Мы ж, сын, не дурнее паровоза: как сообразили, что дело плохо — сразу по вашим рванули. Как ни крути — и опыт у ребят посерьезнее нашего, и выходы на тот же Отряд... А там — облом за обломом. Никого нет. Кто на работе, кто на службе. Но все — в Москве. Пробовали дозвониться — дохлый номер, никто трубку не берет. А потом так и совсем связь вырубилась.

Да, плохо дело. Наши, по большей части, подались или в личную охрану к московским 'богатеньким буратинам', или на офицерские должности в столичную же милицию. Кто в ППС, кто в ОВО. Некоторые — операми в уголовный розыск и БЭП*, И, похоже, в самый замес там попали. Как тот же Перебийнос — один выживший из целого Отдела. В самом начале, когда никакой информации еще не было, когда мертвецов считали просто агрессивными буйно помешанными и пытались задерживать и доставлять... В общем, шансов на выживание было немного. Жалко парней...Бывают моменты, когда сам ты можешь быть насколько угодно крутым, но вот просто сложились обстоятельства не в твою пользу — и все, хоть ты убейся. Вот нарвался б я на зомби не в рабочую смену в составе взвода в Ивантеевке, а... Ну, не знаю... Был бы это мой выходной, поехал бы я в Москву... Прямо рисуется картина маслом: вагон метро, остановка посреди перегона, и пара-тройка... Да что там, и одного бы хватило... свеженьких покойничков в вагоне. Все, хана. Оружия — нет. Понимания ситуации — нет. И даже спину прикрыть — некому. Зато гражданских от буйного психа защищать пошел бы не раздумывая — к бабке не ходить. Ну, собственно, на том бы все для меня и кончилось... М-да, неприглядная такая перспективка нарисовалась, аж нехорошо на душе стало. Опасаюсь, что с парнями что-нибудь в этом же духе и приключилось, если не хуже.

— Ладно, батянь, давай о другом. Боевых единиц у тебя в строю сейчас сколько?

— Мало, — отмахивается отец. — Мужиков с оружием — шестьдесят восемь человек. Думаю, после сегодняшнего еще добавятся. Но вот реально боеспособных среди них...

Понятно. На кабана толпой сходить, чтоб потом под водочку у костерка с мужиками за жизнь потрендеть — это одно. В бой под пули идти — совсем другое, кабаны-то в ответ не стреляют...

— А с настроем у них как?

— Настрой нормальный, боевой. Прямо сейчас, думаю, так и вообще на грани эйфории. Только это все до первого убитого с нашей стороны.

Что есть — то есть, тут с отцом опять не поспоришь.

— Раз так, значит нужно постараться, чтоб не было среди ваших потерь. Хотя бы первое время, пока не пообвыкнут, не поймут, что вокруг уже не мирная жизнь, а хуже любой войны. Службу наладили?

— Обижаешь, — укоризненно смотрит на меня отец. — Не для того я в Советской Армии служил... Организовали посты наблюдения на крышах окраинных трехэтажек, патрулируем территорию поселка на трех машинах, есть группа резерва на всякий случай.

— А как связь теперь держите?

— По радио. Знаешь, такие маленькие рации, как у охранников в супермаркетах? Мы по дороге к 'Икс-Элю', когда за карабинами катались, в пару салонов сотовой связи заглянули -слегка прибарахлились.

— Быстро ж вы... кхм... сориентировались...

— А вот этого не надо, — вполне натурально изображает обиду отец. — Туда кто-то до нас вломился. Да видно, когда всё только начиналось: кассы подломали и самые дорогие смартфоны выгребли, ноутбуки ещё. А на эти 'балаболки', похоже, даже и не глянули.

— В общем, с 'короткой' связью у вас трудностей нет?

— Ну, не идеально, конечно: чтоб у каждого своя рация — такого нет, но с дозорными, старшими групп и патрулей связь у нас есть вполне устойчивая.

— Это хорошо. Блин, чем же вам еще подсобить-то? Схемы обороны и карточки огня для огневых точек ты, наверное, куда лучше меня составишь...

Отец только возмущенно хмыкает в ответ.

— Сын, не дерзи родителю. Меня этим премудростям пять лет в советском военном училище обучали. Я не то, что тебе, я тем, кто тебя учил, могу на эту тему лекции читать.

— Дык, и не спорю даже... Вот и мозгую, чем помочь...

— Чем-чем? — слегка остывает мой папенька. — Автоматами, Боря. Патронами. Инструкторами, чтоб мужикам нашим напомнили, чем у Калашникова ручной пулемет от единого отличается. 'Броню' пригоните — вообще сказочно получится.

— Будет 'броня', не переживайте, — рокочет из-за моего плеча Зиятуллин. — Мы вам связь с Отрядом установили, командир сказал, выдвигаются в вашу сторону колонна со всем необходимым и два десятка бойцов при бронированном 'Тигре'. Минут через сорок, максимум — через час, будут тут. Бандитское барахло мы все собрали, поделили по-честному, пополам. А вот с разгрузкой вам привезенного оружия и боеприпасов, уж простите, подсобить не сможем: у нас приказ, нам в Москве опорный пункт принимать. Спешим. Придется вам тут самим.

Всё, покидает нас Серёга... Жаль, конечно, но ничего не попишешь, на Маяковке его сейчас очень сильно ждут. Думаю, замертвяченная Москва сидящим на Триумфальной площади парням уже конкретно поперёк горла. А вот связь наладили — это вообще замечательно, минус один пункт из списка нарезанных нам Львовым задач. Вроде, и не сказать, что сильно проблемное и трудное дело было, но — было. И на него необходимо было бы потратить время. Теперь, получается, уже не нужно. Одной, пусть и маленькой, проблемой меньше. Благодарно киваю Зиятуллину, тот шутливо козыряет двумя пальцами в ответ.

— И на том спасибо, — жмет на прощание Серёгину лапу отец. — Без вас, наверное, нас бы тут уже добивали, так что — никаких претензий. Аккуратнее там, берегите себя.

Распрощавшись с направившимся к БРДМу Зиятуллиным батя оборачивается ко мне.

— Вот, сын, а ты переживал, чем помочь! У меня личный состав-то, в основном, предпенсионный, ящики с автоматами и патронами им таскать — грыжи да геморрои недолеченные повыпадают махом. Так что — без вас, молодых-здоровых, не обойтись. Подсобите?

Я, поймав тоскливый взгляд Гумарова и ехидно-понимающий — Солохи, лишь глубоко вздыхаю и развожу руками.

— Куда ж мы денемся? — выражает общую мысль флегматичный Буров.

И опять — пошла 'потеха', совсем как на складах на Пожарской: бери больше, кидай дальше, а пока летит — отдыхай. Одно радует — объемы куда скромнее. Хотя, с другой стороны, на складах нужно было только с этажа вниз спустить и в кузова грузовиков все закидать. Тут же — из машины ящики достань, в холл бывшей колхозной конторы, которая теперь под штаб ополчения определена, их оттащи, в штабель уложи... А ведь потом еще все это вскрывать и народу раздавать... И грузчиков было куда больше. На наше счастье с колонной действительно приехало обещанное подкрепление из Отряда. Два десятка свеженьких мордоворотов. Отлично, есть кому эстафету передать! Стоя в кузове, передаю через борт очередной ящик автоматных патронов 'молодому' из второй роты. Совсем еще зеленому, не бойцу даже пока — стажёру, 'первоначалку' не прошедшему, которого только в лицо и знаю пока.

— Давай, мужчина, отнеси-ка это и подмени на погрузке старую больную обезьяну, а то что-то умаялся я сегодня: то стреляй, то ящики кантуй... 'И в мешок — меня, и копать — меня'...

'Молодой' безропотно подхватывает переданную ношу.

— Куда их?

— Вон туда, в контору, а там увидишь сразу, — указываю я направление и резким громким свистом привлекаю внимание своей 'бригады-ух'. — Все, парни, помощь как-никак пришла, хватит пупы надрывать. Нехай трактор работает — он железный.

Спрыгиваю на землю и с наслаждением, до хруста в суставах, потягиваюсь. Хорошо! С моим-то ростом в 'Урале' под тентом во весь рост не выпрямиться, а в полусогнутом положении тяжести кантовать — то ещё удовольствие.

Прежде чем идти в родительскую квартиру: повидать маму и, заодно, напроситься на постой: помыться, перекусить и вздремнуть перед завтрашней поездкой нам с парнями совсем не помешает, свожу отца с зиятуллинским заместителем, лейтенантом Сашкой Лиско, по прозвищу Лис. Он у приехавших старший, ему тут оставаться и службу нести. Вот пусть познакомятся и сразу взаимодействие наладят. Заодно порешают, где народ квартировать будет, посты и маршруты патрулирования определят... В общем, всякая военная рутина, которая совсем не похожа на красивое киношное 'пиф-паф, всех убью — один останусь', но без которой, случись что, это самое 'пиф-паф' будет очень недолгим и плохо для тебя закончится.

Папахен с Саней общий язык нашли быстро, что радует. Им теперь долго бок обок 'лямку тянуть', если б характерами не сошлись — могли на пустом месте нарисоваться совершенно сейчас лишние затруднения. Но — ничего, не успели и пары минут пообщаться, как Сашка по-свойски, словно у старого знакомого, стреляет у отца сигаретку и они на пару начинают немилосердно дымить, склонившись над схемой поселка. Сработаются!

— Батянь, я так понимаю, что в моём присутствии вы больше не нуждаетесь? 'Мавр сделал свое дело, мавр может гулять смело'?

— И куда это ты собрался? — ехидно щурится Лиско. — По бабам что ли?

— Маму проведать.

Сашке явно неудобно за не шибко удачную шутку, по конфузливому выражению лица вижу. А вот отец, погрузившийся в мысли об организации обороны поселка, похоже, даже и не расслышал о чём мы вообще.

— Чего говоришь, сын?

— Говорю — шабаш работе, мы домой пойдем. Приютите меня с парнями до утра?

— Чего ж нет? Мать заодно повидаешь. Да и помоетесь-постираетесь. Вода горячая есть, у нас же и скважина и котельная в поселке свои.

— Красиво жить не запретишь, — хмыкает Лиско.

Согласен. В Пересвете горячая вода тоже имеется. Но в Отряде чтоб ополоснуться не меньше полутора часов в очереди к душевой простоять придется. Нет, пора все же что-то с этой дикой скученностью решать, иначе конфликты неизбежны. А люди на взводе, и у многих оружие. Нехорошо может получиться.

— Что да, то да. Хоть в этом нам повезло, — соглашается с Лисом отец и снова утыкается в схему. — Слушай, Александр, а что если нам вторую пулеметную точку не тут, а здесь поставить? Гляди, вот здесь тогда можно шикарную отсечную позицию оборудовать, да и сектора, обстрела такие удачные вырисовываются...

Сашка заинтересованно смотрит за перемещениями батиного указательного пальца по толстому ватману схемы, задумчиво почёсывая кончик своего монументального, длинного и слегка заостренного, носа, за который (а вовсе не за схожесть с фамилией) он и заработал 'творческий псевдоним' от отрядных острословов. Понятно. Нет, тут я точно не нужен. Вот прямо сейчас молча уйду — хорошо, если через пару-тройку минут заметят. И то, небось, только после того, как пару раз в пустоту какой-нибудь вопрос зададут и ответа не получат.

— Так что, я пошёл?

В ответ мне в два голоса только пробурчали что-то маловразумительное и рукой махнули. Вали, мол, не держим. Вот и ладно, вот и хорошо. Снова свистом привлекаю к себе внимание парней и даю отмашку в сторону УАЗа.

Дома хорошо. Если очень постараться, то можно даже на пару мгновений представить, что все происходящее вокруг — всего лишь плод моей фантазии и ничего страшного на самом деле не происходит. Жаль, что только на пару мгновений, на дольше уже не получится.

Разместились с трудом. Кухня наша размерами не поражает: когда я один в центре на табурет сажусь — и до любой стены не вставая рукой дотягиваюсь. А тут нас за столом — четверо, и мама у плиты хлопочет. Хорошо хоть холодильник — в прихожей, а то б вообще были как шпроты в банке. Но — в тесноте да не в обиде.

Мама у меня вообще хозяйка радушная и хлебосольная, а к моим сослуживцам, что армейским, что из Отряда, у нее отношение такое... В общем, очень хорошо она к ним относится, настолько, что парням порой, вот, прямо как сейчас, даже как-то неудобно. Сидят за столом, и понять не могут, чего это вокруг них такая суета. Но, смущение смущением, а желудок после почти целого дня на свежем воздухе, но, практически, без маковой росинки во рту, к лишним рефлексиям не склонен. Ложки слитно тренькают о тарелки, шустро черпая тёмно-бордовый борщ, руки тянутся то за хлебом, то за очищенными зубчиками чеснока, то за ломтиками белоснежного, с темно-красными прожилками мяса, соленого сала.

— Нет, Тамара Борисовна, — выдыхает Солоха. — Как писалось в одной хорошей книжке: 'Такую капусту грешно жрать помимо водки'. Может, повлияете на сына? А то он нас совсем затиранил.

Ах ты ж хитрая хохляцкая рожа! Это он мне, видать, за шутку про коронки мстит. И ведь самое обидное, что у меня даже не спрашивал ничего. Сразу с козырей зашел, подлец!

Мама укоризненно смотрит на меня, мол, Боря, ну как ты можешь портить уставшим друзьям ужин? Объяснять ей мне совершенно ничего не хочется. Остается только глубоко вздохнуть и обреченно махнуть рукой.

— Добро. Но по сто пятьдесят капель, чисто для аппетита.

— А зачем больше-то? — просиял лицом этот негодяй. — Парни, поддерживаете?

Ха, еще б они не поддержали! Да под такой борщец с сальцом да чесночком даже я, вот уже почти шесть лет ничего крепче пива не употребляющий ('сто грамм наркомовских' в Чечне перед сном после боевых — не в счет, там водка — это не выпивка, а лекарство), 'соточку' махну с удовольствием. Кроме того, сейчас для нас всех это тоже лекарство. Не только ледяная сорокоградусная, но и этот борщ, и сало... Этакая 'прививка нормальной жизни' посреди творящегося вокруг безумия. Якорь, привязывающий нас к реальности, показывающий, что мы не сошли с ума и не мечемся в бреду, что все вокруг нас — реальность. В которой есть место не только абсолютно невозможным и абсурдным с точки зрения нормального человека ожившим мертвецам, но и чему-то совершенно обыденному. Вроде горбушки черного хлеба, натёртой чесночным зубчиком.

Тихо чпокает дверца белого 'Стинола' и на свет божий из морозилки появляется бутылка 'Ржаной'. Початая, но совсем чуть-чуть. Видно, старый недавно прикладывался, стресс снимал.

— Что, Борь, батяню твоего раскулачиваем? — шепчет мне на ухо Солоха.

— Вот только не делай вид, что тебе стыдно, экспроприатор, — так же шёпотом отвечаю ему я.

Мама выставляет на стол четыре гранёных лафитничка, грамм по сто. Я разливаю по ним ледяную, и от того тягучую, будто слегка разведенный водой сироп, водку.

— Ну, не пьянства окаянного ради, а здоровья для! — приподнимает свою посудину Солоха.

Согласно покивав, народ тихонько звенит стеклом и опрокидывает содержимое стопок в рот.

— Хорошо пошла, — занюхав бутербродом с салом, выдохнул Тимур. — Повторять будем?

Я выжидающе смотрю на Андрея. Он эту 'безобразную пьянку' спровоцировал — ему и карты в руки.

— Думаю, еще раз по полстолька — и хватит, — решительно рубит ладонью воздух Солоха. — Мы ведь не выпивать тут собрались. Хряпнули для улучшения пищеварения и — будя.

Резонно. Снова разливаю водку, но на этот раз за стопки никто сразу не берется. Это на пьянке — между первой и второй пуля не должна успеть пролететь. У нас случай иной. Вот слопаю еще пару-тройку ложек борща, хрустну обмакнутой в солонку чесночинкой, ломтик сала на кусочке черного хлеба в рот закину... Вот после можно будет и еще одну принять.

Когда тарелки пустеют, мама собирает посуду в мойку и решительно выпроваживает с кухни пытающихся навязаться в добровольные помощники парней.

— Идите уже в зал. И мыться по очереди. А это — женская работа, у вас своя — мужская.

На попытку Бурова заикнуться, что прямо сейчас никакой мужской работы он вокруг не наблюдает, мама непреклонно отрезала:

— Сейчас, может, и нет. А вот три часа назад — очень даже была. Весь поселок слышал...

М-да, не поспоришь. Это из далёкого далека чеченских командировок можно было сначала письма писать, а потом по мобильному врать безбожно. И про чудесную погоду, и про спелые фрукты, и про совершеннейший покой и тишину вокруг — проверить-то все равно никто не сможет. Тут же врать глупо и бессмысленно — она, если захочет, до расстрелянной нами бандитской колонны минут за пятнадцать неспешным шагом дойдёт. Остаётся только капитулировать и топать в зал. На пальцах кинули жребий, и Буров первым потопал в ванную. Солоха тишком юркнул на лестничную площадку и буквально через пару минут вернулся, таща подмышкой запечатанный картонный ящик. Когда он не очень аккуратно ставит его на пол, внутри явственно и громко бренькает жесть.

— Это что? — интересуется выглянувшая с кухни мама.

— Алаверды, от нашего стола — вашему столу, — с нарочитым кавказским акцентом возвещает Андрей. — Тушёнка это, Тамара Борисовна. Хорошая, белорусская, говяжья. У них в консервы до сих пор зачем-то мясо кладут, а не жир с жилами и молотыми копытами. Странные люди...

— Да зачем? — пытается было возражать мама.

— Как зачем? Борщ варить! — уверенно обрывает её Андрей. — Мы вот снова к вам в гости заглянем, а вы нас опять борщиком угостите. Моя жена такой варить не умеет, как ни учил. А у вас — как у моей бабушки совсем.

— Ну, если только, — сдается мама.

Вот интересно, а когда наш 'каптенармус' успел в машину 'тушняк' упаковать? Я, вроде, когда радиостанцию в 'собачник'* закидывал, этого ящика не видел... А главное — где и когда он эту тушёнку вообще раздобыл? С другой стороны — какая разница. Всё равно правду не узнаю. Уже не один раз в той же Чечне пытался. На вопросы из серии: 'Где взял?' Андрей всегда корчит хитрую рожу, тычет в небо указательным пальцем и таинственным шепотом заявляет: 'Бог послал'. И все, дальше что-либо выяснять бессмысленно, все равно ничего путного не выйдет. Солоха будет паясничать, корчить смешные физиономии, но ничего не скажет. Добыл, и всё тут...

Мне в душевую идти досталось последним. Пока парни по очереди плескались, я достал с антресолей старые ватные одеяла, постелил их на ковер, сверху — выданное мамой чистое постельное белье. Зал в родительской квартире маленький (а что вообще в этих чёртовых хрущевских двухэтажках большое? Не квартиры, а голубятни какие-то!), так что придется нам с парнями потесниться. Но мы — народ привычный. В палатках 'гостевого городка' в Ханкале куда хуже было: ни матрацев на нарах, ни подушек, и печка дымит, и дров никогда нету. И ничего, пережили, не рассыпались!

Когда я, распаренный, розовый и до скрипа отмытый, выбираюсь из ванной, в зале уже тихонько похрапывают и посапывают на разные голоса. Все верно — хороший солдат спит всегда, когда не ест. А мне вот спать как-то не хочется. Потому что сидит в полутьме на кухне мама. Тихонько вхожу и присаживаюсь на соседний табурет.

— Ты чего мамуль? Ложись давай, старый еще не скоро придет, у него там почти как у Кутузова, натуральный военный совет в Филях. Только у нашего полководца оба глаза на месте.

Нет, не прокатила шутка. Мама сидит, уткнувшись взглядом в столешницу.

— Что ж это вокруг такое творится, Борь? Как же теперь дальше-то жить?

— Так, мать, ты мне это брось! Ну, не сахар, понятное дело, но и руки опускать рано еще. Вспомни, когда в Душанбе ''вовчики' 'юрчиков'* и русских, до кучи, на ремни резали, что проще было?

— Сынок, они все ж таки живые были...

— Зато сволочи такие, что похлеще любых мертвых. Кроме того, сейчас что я, что батя... да даже и ты сама, любую тварь, что мертвую, что живую, спокойно пристрелить можем. А тогда?

Но мама только рукой машет вместо ответа. Да уж, не шибко убедительно, сам знаю. Но и раскисать — тоже не дело. Хотя, она у меня сильная, справится.

— Не горюй, мамуль, прорвемся, — ободряюще улыбаюсь я ей. — Муж у тебя крутой — спасу нет. Сын — весь в папу...

— За то и переживаю, — она смахивает украдкой слезы. — Что один, что другой — два сапога пара, вечно впереди всех лезут...

— Мам, ну вы что, сговорились что ли? Сначала Тонька весь мозг вынесла, теперь ты.

— Все, молчу, молчу, — успокаивающе разводит руками мама. — А все равно — страшно. Мы с отцом хоть пожить успели, пусть и не всегда хорошо. А вот вы...

— И мы поживем, мамуль. И вам с батей себя хоронить рановато. Кто ж внуков-то нянчить будет?

— Ага, дождешься от вас, — с улыбкой отмахивается она. — Ладно, иди уже спать, у тебя, как я поняла, завтра дел много. Отдохни.

Я нежно целую маму в макушку и иду в зал. Она права, завтра у нас еще один нелегкий денёк. Что нас ждет — пока одному богу ведомо. И лучше возможные неожиданности встречать со свежей головой.

Интермедия четвертая. Евгения Воробьева.

— Магазины!

Надо же, вот никогда б не подумала, что Макс может так рычать. Пока он разные байки травил — вполне приятный негромкий баритон. А тут — рыкнул, будто тигр в джунглях. Не глядя, на ощупь, Женька выхватила из открытого рундука два снаряженных еще вечером магазина (надо же, прямо сердцем Грушин учуял, что именно сегодня ночью они и понадобятся) и аккуратно, один за другим, подбросила вверх. Макс словил их на лету, один тут же примкнул к автомату, второй аккуратно положил рядом и ногой спихнул вниз пару своих, опустевших. Темно-коричневые 'рожки' с пластиковым бреньканьем упали неподалеку.

— Девочки, работаем! — стараясь перекричать многоголосье автоматов крикнула Женька спрятавшимся за штабелем ящиков подругам и схватила один из магазинов. Второй подобрала Галя. Аня, рядом с которой стоял вскрытый цинк, стараясь не поднимать головы, кинула обеим по пачке патронов.

Позади, за стеной стеллажей, что-то громко, но как-то мягко грохнуло. Будто наполненный картошкой мешок с большой высоты уронили. Женька на четвереньках добралась до угла забитых ящиками полок и выглянула на ту сторону. Господи, твоя воля! На штабеле каких-то деревянных коробок, неестественно выгнувшись, лежал один из разведчиков, с которым она и познакомиться-то не успела. Из-под тела с пугающей быстротой натекала почти черная в сумраке лужа крови.

— Дядя Коля!!!

— Что?!! — чуть слышно сквозь пальбу донеслось до нее со стороны входа на склад.

— Его убили!

Кого именно 'его', Николай Николаевич даже переспрашивать не стал, только все так же едва слышно прокричал в ответ.

— Контроль!!! И его место займи, а то они под стену прорвутся!!!

— Что?! — Женька буквально опешила от страха.

— Болт через плечо!!! — впервые дядя Коля выругался в ее адрес. — Прострели голову, хватай автомат, дуй к окну и вали там всё, что шевелится! Бегом, а то нам всем звиздец приснится!!!

Женька вдруг почувствовала, как резко ослабли ноги, в животе стало холодно, а в голове образовалась звенящая пустота. Как, 'прострели голову'? Этому мальчику, который, кажется, ей даже пару раз несмело улыбнулся, пока Макс свои истории травил? Что значит — 'на его место'? Там же стреляют. Там же убить могут...

— Женя, бегом!!! — снова рявкнул от входа в ангар Грушин. — Или нам всем конец!!!

'Надо!' — словно колокол набатом грохнуло в голове у Женьки. Вот теперь она, кажется, поняла, что чувствовали солдаты Великой Отечественной, когда ложились с последней гранатой под немецкий танк. Жить хочется страшно, так, как не хотелось никогда и ничего в жизни, а там — только смерть. Но — надо...

Все так же на четвереньках она подползла к телу разведчика. И снова — надо. Потому что голова — не повреждена, только две пули попали разом: в горло и в грудь. Не замечая текущих по щекам слёз, непослушными руками она подняла 'Кедр'.

'Надо!' Если она не выстрелит, через пару минут то, что совсем еще недавно было хорошим и приятным парнем — встанет. А что бывает, когда встают те, кто умер, она знает слишком хорошо. Уже и нагляделась, и наслушалась. Но как?! Она же не солдат, она не может!!! В ушах, будто огромные африканские там-тамы, бухает кровь. В горле и во рту — не просто сухо, там настоящая пустыня Гоби. Руки мелко трясутся. Она не может!!!

'Надо!' Приклад вдавился в плечо, палец потянул тугой спусковой крючок. Почти неслышно сквозь грохот боя бахнул одиночный выстрел. Голова погибшего разведчика безвольно мотнулась, из-под нее брызнуло на асфальтовый пол ангара что-то омерзительное даже на вид. Женька едва сдержала рвотный позыв.

— Женя!!!

В голосе Грушина уже не осталось ни малейшей доброжелательности, только лязгающий ледяной металл. Да уж, теперь понятно, как он умудрялся в Чечне своих солдат в атаку поднимать.

Словно во сне, почти не чувствуя своего тела, девушка подобрала с пола лежащий неподалеку автомат разведчика, перекинула ремень через голову. Смертоносная железяка повисла на шее, поперек груди, накрыв собой враз ставший маленьким и каким-то почти игрушечным 'Кедр'. Так, а есть ли патроны? Сил проверить карманы жилета, одетого на разведчика, Женька в себе так и не нашла — просто метнулась, низко пригнувшись, к рундуку, выудила оттуда сразу шесть магазинов и начала распихивать их по карманам бушлата.

— Ты куда?

Испуганный Анин вопрос она, скорее, прочла по губам, чем услышала. Вместо ответа коротко ткнула указательным пальцем вверх, и указала на ящик с магазинами. Аня понятливо кивнула в ответ. Всё так же, в приседе и боком, будто краб, Женька метнулась назад. Теперь — вверх. Мамочка моя, да ты что вообще делаешь, сумасшедшая? Медленно, будто сомнамбула, чувствуя ладонью каждую неровность железных трубок-ступеней, всем телом ощущая, как вздрагивают и вибрируют от попаданий металлические стены склада, она взбирается по лесенке на идущий по периметру ангара на уровне примерно второго этажа балкончик. Патроны тут были: рядом с узким окном, на усыпанном остро воняющими сгоревшим порохом гильзами полу, лежат два снаряженных магазина. И еще шесть — у нее в карманах. 'Интересно', — возникла в ее голове какая-то странная, будто чужая, мысль: 'А успеешь ли ты хотя бы половину отстрелять, прежде чем и сама вот такой же изломанной, неестественно перекрученной марионеткой рухнешь вниз, на эти чертовы ящики?'. И была эта мысль настолько равнодушно-спокойной, что у Женьки от ужаса едва не остановилось сердце.

'Надо!' Сморгнув застилающие глаза слёзы, Женька вскинула автомат, приподнялась над узеньким подоконником и почти наугад несколько раз выпалила в темноту. 'Попасть ты, всё равно, наверное, ни в кого не попадёшь, так хоть припугнуть', — снова мелькнуло в голове, прежде чем девушка снова присела, почти прижавшись к металлическому полу балкончика. С удивлением она вдруг поняла, что не так уж снаружи темно, и не так уж мало она успела увидеть за те считанные секунды, что глядела сквозь прицел автомата наружу. По крайней мере, дульные вспышки и какие-то ломкие, искаженные неровными отблесками, тени человеческих фигур, она разобрала вполне отчетливо. В оконную раму прямо над ее головой вдруг тяжело ударила пуля и, издав мерзкий, буквально наизнанку выворачивающий противный визг, ушла куда-то вглубь склада. С трудом задавив едва не захлестнувшую ее волну паники, девушка вновь приподнялась. На этот раз она уже не просто палила в белый свет, как в копейку, а попыталась прицелиться. Сделать это было нелегко: слишком уж ломкими и искаженными были тени перебегающих к ангару врагов, слишком быстро гасли, будто и не было, вспышки выстрелов. Но она старалась. Раз за разом, буквально на одну-две секунды приподнимаясь над подоконником, она посылала в сторону противника пулю за пулей. И — удивительное дело, Женька вдруг осознала, что с каждой секундой боя, с каждым выстрелом, обуревавший ее поначалу страх куда-то уходит. А на смену ему приходит какая-то пугающая, первобытная, злая и веселая бесшабашность. Словно втягиваемая ноздрями кислая пороховая вонь с каждым вдохом будит в ней какие-то потаенные, атавистические, от далеких предков доставшиеся ей в наследство эмоции. Наверное, почти такие же испытывал ее дед, угодивший из экипажа черноморского эсминца в морскую пехоту, когда где-нибудь под Керчью, зажав в зубах ленточки бескозырки, грудью шел на румынские и немецкие пулеметы.

В ее окошко внезапно ворвался целый рой пуль, непереносимо зазвенело в и без того уже надрывающихся от боли ушах, по правой щеке словно пригоршней мелких острых ледышек хлестануло. Та враз онемела, по шее за воротник тонкими струйками потекло липкое и горячее. Женька самыми кончиками пальцев дотронулась до раны и почувствовала легкий укол: в щеку разом вонзились сразу несколько мелких металлических 'заноз'. И черт с ними! Сейчас главное — выжить, потому что если не получится, то мертвой ей уже не до торчащего из лица железа будет. Да и мелкие они, вряд ли что-то серьезное.

'Смени позицию!' — снова грохнуло в голове. Что это? Действительно, память предков, или просто всплыли внезапно давно забытые воспоминания о прочитанной когда-то книге или посмотренном фильме? Да какая, собственно, разница? Главное — мысль дельная! Уж слишком долго она с одного и того же места стреляет, тот же Железный Макс, она сама видела, время от времени перебегал от одного окна к другому, соседнему. А ей что мешает?

Ей помешал внезапный, едва-едва прорвавшийся сквозь оглушительный перезвон в ушах, окрик Грушина.

— Все вниз!!!

Перекинув слишком длинный для нее АК-74 с груди за спину, чтоб не мешал, Женька начала спускаться по той же лесенке, стараясь все делать как можно быстрее. Похоже — недостаточно. Все вокруг вздрогнуло, кажется, металлические стены ангара задребезжали, резонируя, по и без того невыносимо болящим барабанным перепонкам хлопнуло ставшим едва ли не твердым воздухом. В голове вдруг стало как-то... Муторно и 'пыльно'. Женьку едва не стошнило. Каким чудом она умудрилась не сковырнуться с лесенки — девушка и сама не поняла. Зато снаружи вдруг внезапно стало тихо. И что это было?

— Как рвануло, а?! Как рвануло!!! — прямо ей в лицо заорал вывалившийся, будто подпружиненный чёртик из табакерки, из-за стены стеллажей Макс, черный и всклокоченный, будто реальный обитатель преисподней. — Не зря мы столько мин вокруг склада понаставили!!! Вот, пусть теперь кровью умоются, сучары!!!

Женька только тихонечко, чтоб не спровоцировать резким движением еще одну вспышку головной боли, кивнула в ответ.

— Погоди, — осекся вдруг Железный. — А откуда у тебя этот автомат? Это ж Вячика машинка... Хозяин его где?

Вместо ответа Женька вяло махнула себе за спину рукой. Макс заглянул за стеллажи. Его закопченное лицо, на котором, будто у негра, блестели белки глаз и зубы, вытянулось.

— Вячик?.. Твою ж в бога душу... Как же так?

Женька собралась в комочек, ожидая следующего вопроса. И он не заставил себя долго ждать.

— Это ты его?

Обмирая от страха Женька снова тихонько кивнула. А какой смысл отрицать очевидное? Ответ поразил ее своей неожиданностью.

— Спасибо...

Произнеся это Макс, похоже, увидел, как потекли по испачканному пороховой копотью и не запекшейся толком кровью лицу девушки дорожки слез.

— Молодец, Жень, — ободряюще дотронулся он до ее плеча. — Всё правильно. Уж лучше вот так, чем дохлой тварью бродить. Ты молодец.

Слезы из ее глаз полились буквально ручьем. И тут будто очнулись нападающие: на ангар словно арктический снежный шквал налетел, так часто и густо били в стены пули. Сквозь грохот выстрелов до Женьки и Макса слабо, но доносился какой-то многоголосый слитный то ли рёв, то ли вой. Сложно было поверить, что такой звук может вырываться из человеческих глоток, скорее, так могли бы завывать на ирландских болотах жаждущие человеческой крови баньши*. Почти беззвучно в окружающем грохоте матюкнувшись, Макс рухнул на пол и, сильно дернув за руку, уронил рядом девушку. Со всех сторон раздавались громкие шлепки, похожие на те, с которыми бьются во время летней грозы об уличный асфальт крупные градины. Женька с ужасом поняла вдруг, что это плющатся о стены ангара и металлические полки пули.

— Ничего, — прохрипел ей на ухо Макс, упавший так, чтобы лежать между нею и гудящей от попаданий стеной склада. — Щас будет им и вторая серия. У нас этого добра много, для хороших людей не жал... Ох, ты ж, мать твою!

Да, повод выругаться имелся весомый: какой-то шальной рикошет, прилетев откуда-то сверху, ткнулся в пол ангара аккуратно между их с Максом головами. Женька машинально прикоснулась к светлой металлической 'кляксе', размазавшейся по асфальту сантиметрах в десяти от ее лица, негромко ойкнула и подула на обожженные пальцы.

— Так, барышня, ползи-ка ты отсюда назад, где мы магазины набивали... Там хоть стеллажи худо-бедно защищают, — быстрой скороговоркой, но с явственными приказывающими интонациями в голосе шикнул на девушку Макс. — Бегом! В смысле, ползком, но с максимальным ускорением!

Не отошедшая толком от вида смявшейся пули прямо перед носом Женька лишь согласно мотнула головой и шустро поползла в указанном направлении, тихо радуясь про себя, что у армейского бушлата такие толстые, набитые тяжелой ватой рукава. Если б не они — содрала бы локти в кровь. Вот коленям повезло меньше и синяки теперь точно будут, хоть она и старалась на них опираться поменьше... 'Господи, синяки, колени... Какой же бред тебе в голову лезет!' — мысленно прикрикнула она сама на себя: 'Буквально минуту назад тебе пуля чуть голову навылет не 'просверлила', от виска до виска, а ты о каких-то дурацких синяках переживаешь!' Шустро перебирая локтями и извиваясь, будто ящерица, девушка заползла за стеллажи. Все остальные девушки прятались там, за штабелями больших и тяжелых ящиков. Они лежали на полу, прижавшись к нему как можно сильнее, а Аня еще и свернулась практически в позу эмбриона.

Женька только собралась было сказать что-нибудь ободряющее, как снаружи приключилась обещанная Максом 'вторая серия'. Снова оглушительно, окончательно добивая и без того уже практически скулящие от не прекращающейся боли барабанные перепонки, рвануло снаружи. Снова слегка качнулся под девушками пол, ударило по всему телу резко уплотнившимся воздухом... Безумный вой снаружи оборвался, будто ножом отрезало. Впрочем, почему 'будто'? Не совсем, конечно, отрезало и вовсе не ножом. Но в плане что-нибудь отсечь и на части покромсать осколки противопехотной мины, наверняка, ничуть не хуже управятся.

Через несколько секунд, осознав, что обстрел прекратился, девушки начали, поначалу осторожно и несмело, приподнимать головы от пола. Тихо, никто не стреляет, никто не орёт дурными голосами, не гудят под пулями стены ангара, не визжат шальные рикошеты.

— Девки, вы как? — каким-то неожиданно громким в наступившей тишине шепотом спрашивает Галя, огромными от пережитого страха глазами обводя подруг.

Те молча переглядываются, не зная, что и ответить. Вроде — живы, что не может не радовать, но и слово 'хорошо' для описания ситуации как-то не подходит...

— Аня, Анют, похоже — всё, — подползает к до сих пор лежащей, свернувшись в зародышевый комочек девушке ее соседка по двухэтажной койке Лиза и осторожно трясет за плечо. — Вставай, трусиха...

Та медленно, будто в полусне, разворачивается на голос и... Лицо Ани — мертвенно бледное, а глаза... Даже в полумраке ангара невозможно было ни с чем перепутать эти мутные мёртвые бельма. Мёртвая девушка вцепляется в живую мёртвой же хваткой. А Лиза... Сложно сказать: может, оцепенела от внезапного и сильного испуга, может — вообще понять ничего не успела... Кто теперь угадает?.. Когда зомби, вытянув шею, с омерзительным треском разрываемой плоти, вонзила зубы в шею Лизы, в ящик ударила пульсирующая струя артериальной крови. Остальные девушки, подвывая от ужаса, рванули в разные стороны, кто ползком, кто на четвереньках. Всем хотелось убраться от ужаса происходящего как можно дальше. Вот только куда деваться из закрытого складского ангара, окруженного врагами?

В груди у Женьки опять стало как-то холодно и пусто. В голове бились и пульсировали глупые и уже совершенно ненужные вопросы: 'Когда? Как? Почему они не заметили?' Ладно, она была по другую сторону стены стеллажей, но остальные-то — рядом, в паре шагов... 'Скорее всего — прямо в момент первого подрыва', — услужливо подсказывает ей все тот же непонятно откуда взявшийся внутренний голос: 'Грохнуло сильно, девчонки кто куда попадали, головы, наверняка, руками закрыли. А тут какая-нибудь 'пуля-дура', вроде той, что между нею и Железным Максом пол продырявила... Аня от боли в клубок свернулась, да так и умерла... А крови почему не натекло?.. Да кто ж его знает? Может какое-нибудь внутреннее кровотечение, бывают же такие...'

— Женя, это как же? — в огромных перепуганных глазах Гали стоят слезы. — Что же делать?

'Надо!', в очередной раз бьет набат в Женькиной голове. Похоже, опять кроме нее — некому. Грушину и разведчикам сейчас не до них, да и кричать — привлекать лишнее внимание превратившейся в зомби Ани, занятой пока только окончательно переставшим дергаться трупом Лизы. Черт! А ведь еще немного, и мертвецов будет уже двое... Тогда станет еще сложнее.

Подрагивающими руками Женька подняла к плечу автомат и, сморгнув набегающие слезы, свела мушку и целик на затылке мертвого монстра, совсем недавно бывшего доброй и веселой девушкой по имени Аня... Гулкий грохот выстрела. Голова Ани с громким и каким-то неприятным, но смутно-знакомым, будто перезрелый арбуз на асфальт уронили, треском, бьется о пол склада. Девушки вокруг плачут навзрыд, отворачиваясь от происходящего. Как бы самой Женьке хотелось сейчас отвернуться, закрыть глаза и попытаться представить, что все это происходит не с ней. Но — нельзя. Потому что еще пара-тройка минут, и поднимется Лиза... Не стоит этого дожидаться. 'Семьдесят четвертый' грохнул одиночным второй раз.

Опустив автомат, повисший на ремне поперек груди, Женька обессилено прислоняется спиной к стеллажу. Ноги мелко подрагивают, к горлу волна за волной подступает тошнота... А это еще что? Даже сквозь дикий звон в ушах, она слышит новый звук. И он ей очень хорошо знаком. Точно так же ревели моторами броневики омоновцев, спасших ее из бизнес-центра. И этот рев весьма быстро приближается. Похоже — всё, их маленькая война закончилась. Вот только вместо радости победы — в глазах слезы, в голове растерянность и опустошенность и в горле горький комок желчи...

п. Ашукино, войсковая часть 3641, 1 апреля, воскресенье, день.

Первым из нас эту вонь учуял Гумаров. Что, в принципе, не удивительно. Бронированный УАЗ во многих вопросах хорош и в еще большем их количестве — ужасен. Нормальная вентиляция в число его достоинств точно не входит. И стекло, как на обычной 'мечте агронома', на нем не опустить, вместо него — намертво установленный триплекс. А прямо перед Тимуром — открытая сейчас круглая бойница, в которую выглядывает на улицу хищный 'хобот' 'Печенега'. И из этой амбразуры прямо в лицо Гумарову бьет при движении поток 'забортного' воздуха. В большинстве случаев это даже приятно, в душной-то машине, но вот сейчас... Сначала Тимур несколько раз молча неприязненно поморщил нос. Потом недовольно фыркнул. А чуть позже, когда мы уже практически въехали в Ашуки, не выдержал и довольно громко выругался.

— Да что за вонища такая мерзотная? Что за дерьмо они тут жгли?!

Много лет назад меня, тогда еще совсем зеленого 'маленького разведчика' первого полугодия службы учил мудрый прапорщик Комаров: 'Если вокруг резко и непонятно по какой причине изменилась обстановка, если произошло или происходит что-то, чего по идее происходить не должно — остановись и внимательно оглядись по сторонам. Иначе рискуешь влететь в проблемы'.

С тех пор я не просто повзрослел, мне сейчас как раз столько же лет, сколько было тогда 'старому и мудрому' Комарову. Но его наука еще ни разу меня не подводила.

Кроме того, тяжелая и почти осязаемо липкая вонь, проникающая в салон УАЗа сквозь открытую бойницу, мне, в отличие от еще молодого, и не заставшего полноценных боевых действий в Чечне Тимура, была очень хорошо знакома. И не только мне.

— Горелой человечиной прёт, — хмуря брови, бросает негромко, будто себе под нос, Буров.

— Чем? — лицо Гумарова бледнеет и вытягивается.

По глазам вижу, он сейчас очень хочет, чтобы сказанное оказалось злой и глупой шуткой. Нет, дружище, это не шутка, привыкай новым реалиям...

— Кто-то совсем недавно сжег много-много трупов, — всё так же негромко и преувеличенно спокойно отвечает ему Андрей, а потом легонько трогает меня за плечо. — Непонятно только — на кой чёрт. Им что, больше бензин девать некуда? Или так нравится все это нюхать? Борь, может не стоит нам туда вот так, сразу? Мало ли что там произошло... А тут мы, как тот Чапай: на белом коне, с открытой грудью...

— Согласен, — киваю я. — Доложим Бате, пусть даст команду связистам выйти на местных и выяснить — что по чём.

После недолгого, но весьма экспрессивного (со стороны Львова, мне в разговоре с начальством материться, пусть и безадресно — субординация не велит), обвожу взглядом свою притихшую команду.

— Тихаримся пока тут, прикидываемся ветошью и делаем вид, что нас нет дома. Связисты проясняют обстановку и докладывают. Но, что бы им по рации не рассказали, наша доблестная связь — в Пересвете. А мы — тут. И если что, задницу тоже ни разу не Баранову прострелят, а кому-то из нас. Ясно?

— Чего ж неясного? — пожимает плечами Солоха. — Едем, вроде как к союзникам, но не исключаем возможности какой-нибудь подлянки.

— Именно. Но ведем себя аккуратно. Судя по вони, там крупный замес буквально несколько часов назад приключился. И даже если победили 'наши' — нервы у всех на взводе и настрой агрессивный. Упорем 'косяк' — могут и пристрелить. Просто так, сгоряча.

— Угу, — все так же меланхолично поддакивает Буров. — Как у меня в деревне говорят: 'Влетел под горячее копыто'... И затоптали...

Связисты постарались и долго ждать не заставили. И десяти минут не прошло после того, как я съехал с дороги и загнал нашего 'Хантера' за уныло-грязную березовую лесополосу, как на связь вышел совсем недавно упомянутый мною Андрей Баранов, старший наших доблестных 'и в дождь, и в грязь'.

— Богатым будешь, Эндрю, — вместо 'здравствуй' выдаю я ему. — Только-только тебя вспоминали.

— Тихим добрым словом, надеюсь?

— Ну, почти. Так и так, мол, пока одни целостностью организмов рискуют, другие сидят в тепле, баклуши бьют, чаи с пряниками гоняют.

— А это, Грошев, кто на что учился, — насмешливо хмыкает связист. — Вот были б вы не здоровые, а умные — тоже бы рядом с нами сидели. Ну, а коль ничего, окромя бицепса прокачать не смогли — так сами себе злые Буратины. Короче, — тон Баранова становится серьезным, — связались мы со штабом бригады, вышли на первого зама комбрига полковника Раченкова Алексея Сергеевича. Знаешь такого?

— Знаю, взводным у меня по 'срочке' был.

— Тем лучше. Подробности выяснишь сам, но коротко — там, по ходу, была натуральная попытка вооруженного мятежа. Отбились, но были серьезные потери. В основном — среди штатских в лагере беженцев, хотя, и самим 'вэвэрам' тоже перепало. Короче, вас ждут на первом КПП, на другие не суйтесь — народ на нервах, могут и пальнуть. Батя велел передать дословно: мол, задание его не просто осталось в силе, а что вся эта кутерьма может нам только в плюс выйти, как бы погано оно не звучало. Ты вообще понял, о чём речь?

— Понял. Не вникай, это у нас за своё, за женское... за футбол. Спасибо, Эндрю, до связи!

Парни выжидающе смотрят на меня.

— Всё, джентльмены, привал закончен. Продолжаем выполнять боевую задачу.

Доехать до первого, центрального КПП бригады — теперь тоже тот еще 'квест'. Сначала, вроде, ничего, но метров примерно за сто пятьдесят началась форменная скотобойня: на дороге, на обочинах, в кювете, на небольших пустырях перед окружающими периметр бригады частными деревенскими домиками практически ровным слоем лежат кучи человеческих останков. Почти как у Пушкина: 'О, поле, поле, кто тебя усеял'... И именно, что мёртвыми костями. В основном — почти дочиста обглоданные и растащенные на отдельные кости скелеты. Все черепа, что я смог разглядеть, имеют очень хорошо заметные и весьма характерные отметины пулевых попаданий. Понятно: мертвяки пёрли к воротам части, а там им 'вованы' обеспечивали 'теплую встречу'... Из всех стволов. И так уже не один день. Непонятно только, почему весь этот тошнотворный 'натюрморт' здесь догнивает, а не кучей под стенами?

Сначала я еще пытался объезжать гниющие, в висящих лохмотьях тухлого мяса костяки, но очень быстро понял, что это невозможно. Плюнул на всё и поехал напролом, только ребра грудных клеток да прочие крупные кости под колёсами затрещали. Что странно — при таком обилии корма 'живых' зомби мы так и не увидали. Впрочем, как раз тут удивляться особенно нечему: тупые 'манекены' все перед воротами полегли давно. А 'отожранцы' довольно быстро умнеют. Я это еще в Москве заметил. Машину услышали — попрятались. Благо, в окружающем нас частном секторе это — без проблем: деревянные заборы, какие-то сарайчики и хозпристройки, парники и теплицы, на крышах которых лежит не растаявший до конца грязно-бурый снег...

На КПП нас действительно ждут: едва наш, ползущий со скоростью призовой черепахи 'Хантер' поравнялся со стоящей на постаменте перед центральными воротами БМП, как на плоской крыше караульного помещения появилось сразу четверо бойцов и заняли позиции за выложенными из мешков с песком или землей брустверами. Лиц за забралами таких же, как и у нас, ЗШ не видно. Но по фигурам и повадкам — сильно сомневаюсь я, что это 'срочники'. Или 'контрабасы', или даже офицеры. Впрочем, думается мне, что сейчас в части и тех, и других намного больше, чем солдатиков-призывников. Те, почти наверняка, по домам двинули. Вряд ли тут ситуация сильно отличается от того, что в Таманской и Кантемировской дивизиях или том же ОДОНе происходит.

— Кто такие? — глуховато, но вполне громко и отчётливо доносится до нас из-под опущенного забрала шлема.

Я сначала было тянусь за микрофон СГУ, но, буквально мгновение подумав, открываю дверь и, высунувшись по грудь на улицу так же громко рапортую в ответ:

— Посадский ОМОН, прибыли к полковнику Раченкову! Нас должны ждать!

Вместо ответа говоривший с нами вэвэшник лишь согласно кивает и, перегнувшись через невысокий кирпичный парапет крыши, дает отмашку кому-то внизу. Темно-зеленые ворота с крупной овальной эмблемой Внутренних войск и 'белым попугаем'* на черном треугольном щите начинают неторопливо отползать по зубастой направляющей в сторону, пропуская нас на территорию.

— Еще раз, парни: ведем себя дружелюбно, но бдительности не теряем...

— Не учи отца, Борь, — хмыкает Солоха.

— Да это я так — для проформы. Чисто на всякий пожарный.

— Угу, — практически хором ответили мне сразу три голоса. Ага, такой вот у меня 'стереозвук'...

— Машину на мойку сперва. Нечего по территории эту дрянь растаскивать, — вместо 'здравствуйте' сходу начинает отдавать указания разговаривавший со мной дюжий майор (теперь его звание видно хорошо — защитного цвета звезда на погоне из-под плечевой лямки бронежилета видна отчетливо), спустившийся с крыши.

— Ну, извини, братское сердце, не мы этот могильник на подъезде устрои...

Майор бросил на меня настолько хмурый и тяжелый взгляд, что я осекся на полуслове. Ну, да, учитывая ночные события, они тут вряд ли к шуткам сильно расположены. Скорее — строго наоборот.

— Куда отогнать?

— Сразу после нашей будки налево, между стеной и вот этим зданием...

— Понял, к старой штабной курилке.

Теперь майор смотрит уже удивленно.

— Служил я тут, — развожу руками в ответ. — Давно. Как раз в те времена, когда штаб еще тут был. А в нынешнем штабе — учебный корпус.

— А, так вот откуда ты Рача знаешь...

— Еще лейтенантом застал.

— Понятно... Ну, тогда заезжай на мойку, — майор коротко машет рукой себе за спину, в ту сторону, где лет пятнадцать назад стояла беседка-курилка, — сполоснем твой 'пепелац'.

— Слушай, а с чего это почти все покойники так далеко от ворот лежат? Вы их как вообще отстреливали? Тут же прямой видимости вообще нет, дома все закрывают.

— Ууу, — тянет он, — тут вообще все странно. Их туда сами мертвяки оттаскивают.

— В каком смысле? — сперва не понял я.

— В самом прямом, они ж друг друга не трогают только пока ходят. Стоит кому окончательно 'боты закусить', остальные его через несколько минут точить начнут, только кости захрустят...

— Это видел. И что?

— Так мы просто, когда вонь прямо перед воротами достала, перестали отстреливать этих, которые пошустрее, если они труп за дома тянут. Вот они их всех и перетаскали понемногу. И 'утилизировали'. Розами, конечно, пахнуть не стало, но было уже вполне терпимо.

— Блин, парни, рискуете. Они ж, отожравшись, шустрее становятся.

— Неее, это они если живого, ну, в смысле, обычного человеческого мяса нажрутся — натуральные 'чужой против хищника' и резкие, как понос, а которые своих, мертвяков, едят — так... Нет, в чистом поле я с ним 'раз на раз' сходиться не стал бы, но вот через забор перепрыгнуть им силенок и мозгов точно не хватит. Так что — нормально, управимся, если нужно будет.

— Ну, не знаю, глядите — вам жить.

Оставив рачительного и хозяйственного Солоху, давно самозахватом занявшего в нашей группе пост внештатного старшины, старшим — присматривать и руководить процессом приведения УАЗа в божеский вид, а парней — ему в подчинение, отправляюсь в сторону штаба, где и ждет меня мой бывший взводный Лёха Раченков. Который, в отличие от меня, раздолбая, успел сделать за прошедшие годы вполне внушающую уважение карьеру.

— Вот такая у нас петрушка и приключилась, Борисян Михалыч, — тяжко вздыхает Раченков, заканчивая свой короткий, но весьма экспрессивный и наполненный настоящими шедеврами матерной словесности рассказ. — Проглядели, мля, под самым носом... И ведь даже Грушин, уж на что волк стреляный, и то — опасность почуял, а вот откуда ждать — не угадал. Только зря на горцев собак спустил, получается. Честно говоря, я б и не подумал никогда... Вот от кого, а от них — вообще не ожидал. Скажи, ты бы заподозрил?

Мы с Алексеем неспешно идем по оправляющейся после ночного побоища базе Софринской бригады. Сказать, что вокруг нас разгром — почти ничего не сказать. Штабной корпус больше похож на какой-нибудь дом Павлова в Сталинграде: ни одного целого окна, сайдинг, закрывающий кирпичные стены весь побит и расщеплен пулями, над несколькими окнами вверх тянутся жирные черные мазки копоти — в комнатах что-то горело. Возле столовой, прямо на газоне и асфальте строевого плаца стоят сразу десяток чадящих дымом полевых кухонь, к которым тянутся от палаточного городка, расположившегося на футбольном поле за штабом, длинные очереди гражданских с котелками и мисками. Здание столовой уже и на здание-то не похоже: так, выгоревшая изнутри кирпичная коробка, с осколками почти черного закопченного стекла вместо огромных, во всю стену, витринных окон и провалившейся крышей. Пожар явно залили водой при помощи стоящих тут же, неподалеку, двух стареньких пожарных красно-белых ЗиЛов, но так, не до конца, лишь бы основное пламя сбить. Внутри бывшей бригадной столовки до сих пор что-то тлеет, потрескивает от жара, дымит и, наверное, пованивает. Наверное, потому что запах пожара едва пробивается сквозь вонь горелого мяса. Армагеддон какой-то, фантасмагория.

— Я? Запросто. Но тут есть важный момент: я в самом начали девяностых, когда Союз рухнул, как раз именно в Душанбе жил. И очень хорошо запомнил, как эти люди могут буквально за одну ночь 'переобуться'. Еще вчера вежливо улыбались, а назавтра будут в твою дверь с ножами и топорами ломиться. Так что у меня это, считай, личная паранойя. Не доверяю я им, ни таджикам, ни казахам, ни узбекам. Нехорошие они люди, двуличные и подлые.

— Да ладно тебе, не все ж такие...

— Не все, согласен. Есть совершенно другие. Сам одного знаю: образованнейший и приятнейший во всех отношениях дядька. И вся семья у него такая же. Только семья эта уже которое десятилетие в Москве живет, отец его при Союзе по дипломатической линии трудился: полпредом то ли в Ливии, то ли в Сирии был... Только таких мало. А в основном — всякий сброд полудикий из аулов.

Да, те, кто в девяносто втором — девяносто третьем учинил русским развеселую резню — они, скорее всего, и среднюю школу закончили только на бумаге. Ваххабиты подсуетились, вербовщиков да пропагандистов заслали... Это ж какой для них 'питательный бульон' был: ума нет, а вот здоровья и жадности до денег и власти — вагон. Из таких как раз самые отмороженные и злобные 'воины Аллаха' и выходят. В России в тот момент и своих проблем хватало, поэтому никто толком и не знал, что гражданская война в Таджикистане аж до девяносто седьмого года продолжалась... А теперь те самые 'вовчики', с наслаждением рушившие в своей стране все, до чего их корявые лапки дотянулись, ломанулись 'в гости' к 'русским оккупантам'. А 'оккупанты', в беспечной тупости своей, оказывается, уже и не помнят, как и кто их собратьев в начале девяностых тысячами убивал. И представление о таджиках-гастарбайтерах у них — строго по Равшану с Джумшутом из глупой 'Нашей Раши'. А гастарбайтеры-то — те самые бывшие пареньки из глухих аулов, что всего за один единственный день в Душанбе почти две тысячи русских вырезали. Они, и их подросший с тех пор молодняк, который еще хуже. Потому как вырос на войне. Образования там вообще нет никакого, даже по бумагам, как и мозгов, зато звериной жестокости и хитрости — хоть отбавляй. Пока сила не на их стороне — ведут себя тихо, изображают тупых и забитых идиотиков. 'Защем ругаишси, нащайнике?' и все такое. Но, не дай бог с ними столкнуться, когда они чувствуют себя сильными и безнаказанными. Покатался я по строящимся коттеджным и дачным поселкам вокруг Москвы... Кого мы только в вагончиках гастарбайтеров не вязали: от уличных гоп-стопарей, что вечерами у девчонок-малолеток мобильные телефоны отжимали, да золотые серьги из ушей с мясом рвали, до торговцев гашишем и 'хмурым'*, насильников и убийц.

— Блин, Борь, может ты и прав, но вот — хоть режь меня, не ждал я от них подляны. Они ж к нам едва ли не самыми первыми за помощью примчались. Целыми бригадами прибегали. Помогали потом: и забор укреплять, и новые ограждения ставить, и прочее по строительным делам... И оружие получили едва ли не первыми. И вели себя примерно. И вкалывали так, что Стаханов от зависти бы помер...

— Угу, вот вы и расслабились. Причем, ладно — ты, но вот как Николаич мог забыть? Он ведь в наших краях бывал, в восемьдесят девятом, как раз когда вся заваруха только начиналась...

— Просто забыл, наверное. Сколько после того Душанбе лет прошло и сколько всякого случилось? Одних двух чеченских кампаний, чтоб любые более ранние воспоминания замазать — за глаза. А Грушин же вообще ни одной командировки не пропустил. Вот и затёрлось всё, видать, в памяти. Как там? 'Все смешалось в доме Облонских'...

— Угу, 'Все обломалось в доме Смешанских'. Кстати, а на кой эти ваши 'джумшуты' вообще все это затеяли? Чего им спокойно не жилось? На что вообще рассчитывали?

— Мы тут пленных... кхм... допросили...

— Лёш, заканчивай, я сам в разведке кое у кого в подчинении служил. Со мной политесов можно не разводить.

— Короче, старшего среди живых не оказалось, но тех, что взяли, выпотрошили мы, как ту скумбрию. По их словам еще вечером откуда-то снаружи должна была прийти им на подмогу и тихо сидеть в засаде до начала 'концерта' какая-то крупная банда 'братьев по вере'. Планировалось все, оказывается, давно, с первых дней. Сначала они связь по мобильному держали, но когда сеть начала отказывать, просто установили дату и время. Таджики должны были блокировать штаб и казармы, и попытаться взять штурмом склад РАВ, а когда все бойцы с периметра отвлеклись на происходящее внутри — снаружи им в спины ударили бы пришлые. Если бы они добрались до гранатометов на складе — все могло и получиться. Мы ведь их окончательно только 'броней' и задавили, против БТР их карабины — вообще не плясали. А вот попади им в руки РПГ... 'Бэтр' кумулятив не держит, сам знаешь. А развернуться на территории базы негде. И пожгли бы наши 'коробки', как майкопцев в Грозном. Да вот нескладуха: снаружи никто не пришел, а дядя Коля на складе встал нерушимой стеной. Такую бойню там учинил — привычных людей от одного вида тошнило.

У меня в голове будто рубильник щелкнул. Крупная банда 'братьев' снаружи... И боевики, что в Осинники заехали чисто по пути на какую-то 'большую разборку'... Вот и сложилась картинка! Надо же, как мир тесен. Не устрой мы засаду в Осинниках — могло и софринцам не поздоровиться. Но вышло — что вышло, тоже погано, если уж честно, но могло быть и хуже. Банда, дорвавшаяся до армейских арсеналов и бронетехники — это уже полный гаплык. В Чечне проходили, знаем.

— Сам-то он, кстати, как?

— Да, вроде, нормально. Ранен и как раз тут и лежит, — Раченков кивает в сторону здания медицинской роты, мимо которого мы сейчас идем, — но не сказать, чтоб уж очень серьезно. Только крови многовато потерял — сразу жгут наложить не смог, некогда было.

Медроте досталось не так сильно, как штабу, но и тут видны пулевые отметины на стенах, несколько окон двухэтажного корпуса затянуты изнутри зелеными армейскими плащ-палатками.

— А эти абреки, с которыми Николаич полаялся, они как?

— Кто, ингуши-то? Не поверишь — тоже нормально. Оказались вовсе не такими мудаками, как поначалу показались. Когда заваруха началась — даже оборону своей части лагеря беженцев организовали. И сами отбились, и безоружных гражданских прикрыли. Чудес героизма, правда, тоже не проявили, но и ингуши-то такие... с рынка. Настоящие, боевые ингуши, они сам знаешь где...

— Знаю, в ингушском ОМОНе. Стоял с ними на 'черменском кругу'*...

— Вот-вот. Кстати, там вообще интересно вышло: старший их тоже ранение получил, так они сейчас с Николаем Николаевичем в одной палате лежат...

— Занятно, — хмыкаю я в ответ. — Ну, вот и пообщаются. Глядишь, наладят отношения, а то и помирятся... Да, к вопросу о птицах... Скажи, а в какую дубиновую голову вообще пришла идея трупы жечь? Даже меня, ко многому привычного, воротит. Как себя гражданские чувствуют — и представлять не хочу.

— Да Кондаков и придумал, — морщится, как от зубной боли Раченков. — Стратег, мля, фельдмаршал Кутузов...

— А сам-то он где?

— Так это, героически погиб в ходе отражения нападения на штаб бригады, — не моргнув глазом заявляет Алексей.

— Так, тпру, Зорька! Не понял... Как он мог сначала героически в бою погибнуть, а потом приказ трупы жечь отдал?

Раченков пристально и этак, изучающе, смотрит мне в глаза.

— Борис, ты уверен, что оно тебе реально нужно?

М-да, взгляд у моего бывшего взводного такой... пронизывающий. Аж холодком между лопаток от него повеяло.

— Неа, Лёх, вообще не надо. Как в том анекдоте про тёщу: 'Померла, так померла'...

— Вот и договорились, — удовлетворённо кивает он в ответ.

— Только это, Алексей, над версией о героической гибели, как мне кажется, лучше все же поработать... Не один я спрашивать буду.

— Не учи отца, — коротко бросает он. — Работаем.

— Ну, тогда замяли.

Несколько секунд мы стоим молча.

— Кстати, — приглядывается Алексей к людям, сидящим на ступенях крыльца медроты, — сейчас я тебя с одной просто феноменальной девушкой познакомлю. Сама из беженцев, из Москвы привезли вообще в чем была — ни вещей, ни родни, ни знакомых. Но умудрилась задружиться с нашим Грушиным, получила оружие и начала у него учиться. Сначала — одна, а потом вообще группу из таких же собрала. И в обороне склада, кстати, по словам и Грушина, и разведчиков, что ему там помогали — далеко не последнюю роль сыграла. Геройская девчонка.

Да? Чем ближе мы подходим к крыльцу, тем больше у меня подозрений, что 'геройскую девчонку' я, похоже, знаю. И не просто знаю, но еще и на руках (хотя, глядя правде в глаза, на плече) ее потаскать успел.

Выглядит теперь моя блондинка вовсе не перепуганной офисной фифой, способной устроить истерику из-за порванных колготок. И форма, пусть грязная и в нескольких местах порванная, на ней сидит ладно, и висящий на шее 'Кедр', на пару с лежащим на коленях 'семьдесят четвертым' — 'кагбе намекае'. Лицо явно оттирали от грязи и копоти спиртовыми тампонами медики — видал раньше такое не раз: сама физиономия, вроде, чистая, а возле ушей и на шее — грязно-серые разводы. Одна щека покрыта россыпью зеленого цвета 'веснушек'. Похоже, или железной окалиной посекло, или, как Гаркуше, какой-нибудь щебенкой в лицо 'брызнуло'. Но самым важным изменением в ее облике были глаза. Именно такой взгляд и бывает у тех, кто совсем недавно вышел из тяжелого боя: в них только усталость, пустота и отрешенность. Довольно странно и даже жутковато видеть такой взгляд у молодой и чрезвычайно симпатичной барышни.

Я подхожу к ступеням и присаживаюсь перед девушкой на корточки.

— Ты как сама?

Ох, блин, сколько ж эмоций порой можно буквально за пару мгновений в женских глазах увидеть! Сначала недоумение, потом — узнавание , после — что-то похожее на неприязнь и даже злость, а потом... Потом в них появилась такая искренняя детская беспомощность... Губы скривились и задрожали, по щекам вниз двумя ручьями потекла вода.

— 'Пятнистый', гад ты такой! — повиснув у меня на шее и захлёбываясь слезами, громко зашептала она. — Ты зачем меня бросил?! Забери меня отсюда, бога ради, забери!..

И зарыдала уже в голос.

А я сижу, чувствуя, как мокнет насквозь брезент 'горки' на плече, и ощущаю себя полным идиотом. А ее шепот перешел уже в какое-то малосвязное, но наполненное горечью и страхом пережитого обрывочное бормотание.

— Было так страшно... А пуля — прямо между нами... А снаружи стреляют... Стены ходуном ходят... А отстреливаться все равно нужно... Все как рвануло, я чуть с лестницы не сорвалась...

И вдруг.

— Я же их убила... Сама убила, своими руками... И Аню, и Лизу, и этого мальчика... Вячика...

После этого разобрать что-либо стало совсем невозможно. Просто громкое прерывистое горячее дыхание мне в шею. Хотя, а что там разбирать? И так все понял, не дурак все-таки. На складе, по словам Раченкова, в момент нападения был Грушин с несколькими разведчиками и девушки, которых Николай Николаевич стрельбе учить начал. И выжить удалось далеко не всем. А что по нынешним временам с убитыми происходит? Именно... И кто-то вставших мертвецов должен снова уложить... Ох и досталось же тебе, девочка.

— Я не совсем понял, — после негромкого покашливания раздалось у меня за спиной. — Так вы что, знакомы, что ли?

— Ага, — не выпуская рыдающую девушку из объятий и полуобернувшись к нему, отвечаю я. — Старые приятели, почти что друзья детства.

А потом легонько провожу ладонью по волосам девушки.

— Тебя хоть как зовут, блондинка?

— Женька, — хлюпает носом та.

— А меня — Борис. Вот и познакомились...

Так, и что теперь? Да ничего! Мне фраза про: 'в ответе за тех, кого приручили' в душу накрепко запала еще лет в пять, когда мне мама 'Маленького принца' вслух читала. Легонько прижимаю пальцем кнопку висящей на ухе радиогарнитуры.

— Хохол — Алтаю-11. Хохол, Хохол — Алтаю-11... Прием!

Да уж, пора бы как-то вопрос с позывными утрясти. Раньше в Отряде рации только у комсостава были, тем и штатных позывных хватало. Теперь — рации почти у всех, а вот над вопросом позывных мы пока как-то не подумали...

— Сам ты — хохол, — обиженно сопит в эфире Солоха. — Хотя нет, какой ты, в баню, хохол — кацап ты... На приеме, блин!

— Высказался? — ехидно интересуюсь я.

— Угу, — все еще недовольным голосом бурчит Андрей. — Что там у тебя?

— Вы с машиной закончили?

— А что?

Не, блин, он, действительно, не хохол. Он самый настоящий еврей! Иначе с чего бы ему вопросом на вопрос отвечать?

— Значит, слушай боевую задачу, 'хохол, который не хохол'. Выясни там, на КПП, где тут медрота, и чтоб через две минуты уже был здесь. Мы отсюда с компанией поедем, человека нужно до нашего 'Хантера' проводить... Как принял?

— Так, может, я лучше Тимура пришлю? Он молодой, вот пусть и побегает... А что за человек?

— Та самая барышня, из-за которой тебя в офисном центре чуть не съели.

— Ааа! Нет, тогда я лучше сам. Сейчас буду, отбой связи!

— Отбой.

Девушка, начавшая понемногу успокаиваться, наконец, перестает мочить мою 'горку' и поднимает на меня взгляд.

— Нормально все, Женя. Уезжаешь с нами.

Пока я сижу и, в ожидании Солохи, успокаиваю тихо плачущую блондинку, Раченков со смущенной физиономией мнется неподалеку. Он, судя по роже свекольного цвета, смущен и не знает что делать. Как я его понимаю! Сам при виде плачущей женщины, как тот слон из мультфильма про Колобков, теряю волю и впадаю в ступор. Разве что, в отличие от Лёхи, не краснею.

— Нет, прапорщик Грошев, ты все-таки чудовище! — Солоха еще и к крыльцу не подошел, а уже поддевает. — Всего несколько минут с девушкой общаешься, а уже до слез довел! Все, забираю я ее у тебя. Не достоин ты...

Все-таки молодец Андрюха, недаром у него в семье три девки растут, да жена в нагрузку. Сейчас он нашу блондинку заговорит-зашутит, отвлекая от всего пережитого. Прямо стихийный психолог.

— Идемте-идемте, девушка, а то этот гоблин вас еще чему плохому научит.

— Постой, — уже почти пошедшая с ним Женя вдруг останавливается и смотрит на меня. — А девочки наши как же?

— Не переживай, Женя, думаю, еще пара-тройка дней, и не только девочки твои, но и вся остальная база вслед за тобой переедет.

— Вообще-то меня все Женькой зовут...

Надо же, кажется, это ее первая в мой адрес улыбка за все время нашего знакомства. Даже не улыбка, а слабый на нее намек. Но, и это уже немало, а то сначала она была перепугана до круглых глаз, потом рыдала... Уже прогресс!

— Ну, значит Женька, — широко улыбнулся я в ответ.

— Так, стоп, а вот с момента 'вся база переедет' давай подробнее, — плотно берет меня в оборот Раченков, едва Солоха, бережно, будто древнюю китайскую вазу, придерживающий девушку, отошел от нас метров на двадцать.

Вздохнув, растираю напряженную шею. Разговор мне сейчас предстоит нелегкий, а кротостью нрава Лёша Раченков, несмотря на его добродушный и даже простоватый вид, не отличался даже во времена своего лейтенантства. Боюсь, по мере вырастания в полковники, характер у него вряд ли улучшился.

— В общем, Алексей, не подумай, что мы — стервятники, прилетевшие на чужое горе. Задание поговорить с тобой и со скоропостижно нас покинувшим господином Кондаковым на эту тему я получил еще позавчера, а озвучить должен был вчера днем, да вот, подзадержался...

Нехороший прищур глаз Раченкова понемногу разглаживался по мере моего рассказа о том, что за банду мы расколошматили вчера возле Осинников, и куда, а главное — зачем эта банда направлялась. Мужик он опытный, видавший виды, и потому отлично понимает, чем могло закончиться ночное противостояние, если бы в какой-нибудь наиболее подходящий момент в тыл софринцам ударили бы 'сыны гор'.

— Ладно, старший разведчик Грошев, тот факт, что ты — былинный герой и спас свою родную 'вэ-че' от предательского удара в спину, считаем подтвержденным. Дальше что?

Блин, хороший вопрос...

— Знаешь, Алексей, разговор будет не быстрый, да и не для посторонних ушей, как мне кажется. Пойдём, присядем где-нибудь...

п. Ашукино, войсковая часть 3641 — г. Сергиев Посад, 1 апреля, воскресенье, день-вечер.

Всем своим видом Раченков сейчас выражает глубочайшую задумчивость: локти упёрты в столешницу, пальцы мощных ладоней сцеплены в замок, на который он сверху пристроил подбородок, взгляд слепо буравит какие-то графики и схемы под листом слегка помутневшего от времени оргстекла. Мысли его сейчас явно где-то далеко... Пока 'Чапай думает', я осматриваюсь в кабинете бывшего командира. Хотя сидим мы тут уже минут сорок, раньше слегка другим занят был. Как один киношный бандит говорил: 'Разговоры разговаривал и базары базарил'. Теперь собеседник мой взял тайм-аут, а я осматриваюсь.

Во время ночного боя тут явно было весело: сквозь оконные проемы по комнате, слегка шевеля побитые пулями, криво висящие жалюзи, гуляет не по-мартовски тёплый и чрезвычайно зловонный ветерок. Вот нет в жизни справедливости: если б не это тошнотворное амбре, денек был бы просто отличный — солнце, тепло, ветерок легкий... Сиди и получай удовольствие, хапай витамин D всем измученным зимой организмом. А тут — в пору противогаз на рожу натягивать, причем такой, как у пожарных, изолирующий. Который не 'забортный' воздух фильтрует, а свой собственный вырабатывает. Стекол в рамах нет, только по краям щерятся, поблескивая на солнышке острыми краями, небольшие сколы. Зато в угол и под стену небрежно, будто ногой (хотя, почему 'будто', скорее всего именно ею, родимой, веника я поблизости что-то не наблюдаю), сметена впечатляющих размеров куча осколков битого стекла и отливающих красной медяшкой пулеметных гильз. Которых, кстати, много, очень много. Оттуда же, из груды осколков и гильз, торчит хвост уже пустой пулеметной ленты. Рядом с ножкой стола лежит на боку перевернутый короб на две сотни патронов. Пустой. А вот пулемета — не видать. Видно — унесли уже. И то дело, что ему теперь в начальственном кабинете делать? Порезвился начальник — и будя, хорошего понемногу. Не царское это дело — по супостату из 'кулямёта'...

Мебели тоже досталось. Спинка простенького черного офисного стула, на котором я устроился, в двух местах прострелена навылет. Да и в сидушке одно весьма характерное отверстие имеется. Думаю, рикошетом от потолка прилетело. Из полированных стенок шкафов торчат кое-где куски ломаной фанеры, из стеклянных дверец уцелела каким-то чудом лишь одна, многочисленные книги и папки-скоросшиватели, что раньше стояли на полках, теперь лежат неаккуратной грудой на полу. Перепало и висящему на стене портрету Гаранта Конституции... Блин, будто специально целился неизвестный стрелок — точно между глаз пулю вогнал. Снайпер, маму его с ратуши... Или правда специально? Не, вряд ли. Третий этаж, снизу не то, что портрет, даже стену, на которой он висит не видно. Разве только потолок кабинета. Так что — бывают совпадения...

Алексей, наконец, выходит из своей мрачной медитации.

— Значит, предлагаешь все бросить и перебираться к вам?

— Ну, во-первых, не я предлагаю... Это совместное предложение командира Отряда, комполка 'вэвэров' из Краснозаводска и начальника тех 'фэбэсов', что на ГАЭС засели. Я — только их слова передаю...

— Вот-вот... Передаст, значит... — хмуро хмыкает он.

— Лёшенька, дружочек, а по сусалам ты когда последний раз получал? — ласково тяну я, недобрым взглядом буравя при этом раченковскую переносицу.

Я этому приёму у Антохи Тисова когда-то научился. А уж от кого он набрался — бог весть, я не интересовался. Суть проста, как мычание: если хочешь кого-то сильно напугать, или осадить кого-то сильно борзого, разговаривай с ним нежно, будто любящая мама, но при этом смотри, так, будто готов на куски порвать голыми руками. И тут же съесть. Сырым, без соли и перца. Почему — не знаю, я не психолог, но работает отлично.

Раченков на несколько секунд замолк, а потом звучно прочистил горло.

— Извини, погорячился...

— Без проблем. Всё понимаю, тяжёлая ночь, весь на нервах... Так о чем это я? А, ну, да... А что, собственно 'всё' ты так боишься тут бросить? Склады и технику? Так как раз их оставлять никто и не предлагает. Это как раз вывезти нужно обязательно. Или одновременно, или сразу после основной массы людей. А пока вывозить будем — тут небольшой, человек на сто-сто пятьдесят гарнизон останется на охране. Что ещё? Турники со спортгородка? Казармы? Штаб этот? Столовку сгоревшую? Какой от них сейчас прок, окромя убытков? Тут не просто ремонтом пахнет, тут кое-что чуть ли не с нуля перестраивать нужно. Опять же — гражданские... Поглядел я на вашу попытку их всех хотя бы один раз помыть... Нет, на один раз — отлично придумано. Молодчаги! Без шуток и подколов, на полном серьёзе. Но дальше-то что? Да еще одна такая помывка, и к складам и караульному городку на танке не подъедешь — сплошное болото будет. Дренаж-то — никакой, стока практически нет. И воду греть на такую толпу вы таким макаром офигеете. А в Пересвете — многоэтажные жилые дома. В каждой квартире которых — ванна. И своя городская ТЭЦ. Не то недоразумение, что тут у вас стоит. Которое с горем пополам в казармах температуру в пятнадцать градусов держало... Что, думаешь я не помню? 'Температура в спальном помещении не должна превышать шестнадцать градусов'. Угу, типа, по Уставу... Кой на фиг устав?! Здешняя ТЭЦ больше просто не потянет — загнется. А там — нормальная, городская. И гидроэлектростанция под боком. Работающая до сих пор, заметь, электростанция. А еще нормальная городская больница. Не медрота, где, по-хорошему, только легких больных в стационаре держали, я ж помню — всех тяжелых сразу в Реутов, в ЦГВВ* везли... Нормальная больница. И хлебокомбинат, пусть и маленький. Так у вас и такого не наблюдается, сухари из НЗ лопаете. А еще — исправно работающие водопровод и канализация. И огромные склады Росрезерва и ВВС под боком. И завод Краснозаводский... Химический, блин. Тут объяснять нужно?

— Нет, не нужно, — отрицательно мотает головой Раченков. — Не маленький... Патроны, гранаты...

— Именно, — легонько припечатываю ладонь к столешнице я. — А тут что? Вонища эта, от которой даже меня с души воротит? Да твои штатские через пару дней от вони паленой мертвечины на стены полезут. И вы — следом за ними. А в Пересвете есть всё! Ну, ладно, почти всё. По теперешним временам — почти предел мечтаний. Вот только людей на обустройство и охрану тех богатств — кот наплакал. В Пересвете и на ГАЭС еще полегче, а в Краснозаводске до сих пор улицы не зачищены толком — людей едва-едва на оборону заводского периметра набрали. А вы тут сидите с людьми и техникой посреди, уж прости, натурального скотомогильника, да еще и кочевряжитесь. Что тебя тут так держит? Привычка? Ну, брат, прости, раз ты так к этим кирпичам прикипел, тогда может, сам тут и останешься? А вот в чем бабы да дети, что у тебя на дощатых нарах в палатках ютятся, виноваты?

Лицо у Алексея — мрачнее тучи. Но и возражать не пытается, понимает, что прав я. Еще вчера днем он вполне мог бы со мной поспорить, но сейчас, в этом разгромленном, заваленном стеклянным крошевом и стрелянными гильзами кабинете, сквозь выбитые окна которого в комнату ползет с улицы густой и тяжёлый трупный смрад... Тут даже самому упёртому дураку никаких контраргументов не придумать. А Лёха — вовсе не упёртый. И далеко не дурак.

— Ну, не знаю я... — явно только для того, чтобы хоть немного потянуть время и постараться выдумать хоть какие-то аргументы, тянет он.

— Чего ты не знаешь, Лёш? В окно погляди!

Встав со стула и подойдя к окну я без жалости обрываю и без того лишь чудом висящие жалюзи и тыкаю пальцем в сторону стоящих по ту сторону строевого плаца казарм и виднеющихся за ними панельных пятиэтажек-ДОСов*.

— Ты вот там собираешься людей на ночь обустраивать?! Это днем там ещё более-менее терпимо, и то — не Ташкент ни разу. А что будет ночью? А если, не дай бог, заморозки? Март ведь на дворе, а не июль. Ты ж кучу народа поморозишь, хорошо если не насмерть. Хотя... Это только с общечеловеческой точки зрения — хорошо, если выживут и только заболеют. А вот с точки зрения военной целесообразности — с больным гриппом или двусторонним воспалением лёгких возни куда больше, чем с замерзшим насмерть. А лекарств у тебя хватит, чтоб тех заболевших вытащить? Или, один черт, помрут, только сначала лекарства изведут и помучаются до кучи?

Блин, у Раченкова лицо аж почернело. Понимаю, что очень злые вещи сейчас говорю. Но, лучше про эти 'радужные перспективы' сейчас на словах услышать, чем через пару дней в реальности их лицезреть.

— А у вас там, типа, с ходу каждому по отдельной квартире выдадут? Так что ли?! — в сердцах зло рыкает Алексей.

— Нет, не сразу, — даже не пытаюсь выдать желаемое за действительное отвечаю я. — И не по отдельной. Но даже двумя семьями жить в одной квартире, даже всемером на один унитаз и на одну электроплиту, все равно лучше, чем в разгромленной казарме от холода загибаться. А со временем, когда окончательную ревизию жилого фонда проведем... Кто знает. Из Пересвета многие работать в Москву мотались. И очень многие оттуда не вернулись. Да что Москва — из Посада, и то не многие живыми выбраться смогли. Как ни крути — почти два десятка километров. На автобусе почти сорок минут. Вот и прикинь: что получалось, если в такой автобус какой-нибудь недавно покусанный гражданин садился? А то и не один...

— Полный амбец получался, — хмуро хмыкает полковник.

— Именно. И шансов у попутчиков до дому добраться оставалось очень немного. И квартиры этих бедолаг стоят сейчас пустые и никем не занятые. Осталось только найти, дверь вскрыть да замок другой поставить. Так что, будет где людей разместить. Особенно если получится Краснозаводск как следует почистить. Да и деревень там вокруг хватает.

— Да, деревни — это мысль верная, — соглашается слегка отошедший, но все ещё смурной Алексей. — Сами тут уже несколько небольших аграрных коммун оружием и боеприпасами проспонсировали. С прицелом на дальнейшее сотрудничество в плане бартера: картошку на патроны и всё такое... Кстати, а вот с ними как?

— Да думаю, так же. Прокатимся, обговорим с ними еще раз условия сотрудничества. Радиостанцию с антенной подходящего размера презентуем, ну, чтоб на три-четыре десятка километров била, нам больше и не нужно. Пробок на дорогах теперь нет, так что, если необходимость возникнет, то мангруппа* на 'броне' к ним на выручку и из Пересвета минут за сорок доберется.

— Понятно. Как и на чём планируете народ вывозить? — Алексей, судя по появившейся на переносице решительной складке, похоже, всё-таки принял решение.

— А у вас что, автобусов не осталось?

— Откуда?.. Людей же конвоями из эвакоцентров везли. Пришла колонна, автобусы на плац заехали, народ высадили и назад — в Москву...

— Понятно... Знаешь, вот уже совсем конкретику я с тобой, честно говоря, обсуждать не уполномочен...

Поймав на себе ехидный взгляд бывшего командира опускаю глаза в пол и хмыкаю.

— Ну, ладно, поймал, просто не в курсе я, что там и как будет. Я ж эта — живая 'эсэмэска', мать её. Расширенная. По конкретным вопросам тебе нужно с Львовым и прочими нашими старшими пообщаться. Я бы посоветовал прямо сейчас до Пересвета скататься. Предупредить, что выезжаешь, чтоб собрались и ждали, и ехать. Сам знаешь: 'Раньше сядешь — раньше выйдешь'. Если повезет, так хотя бы детей и какую-то часть женщин до ночи успеете к нам отправить.

— Вариант, — не находит что возразить Раченков. — Связь мне с командованием своим наладить сможешь, или нужно к связистам топать?

— Не нужно, — отрицательно мотаю головой, вытягивая из 'мародёрки' уже слегка обшарпавшийся от не шибко нежного обращения 'Иридиум', совсем еще недавно бывший таким красивым, глянцевым и новеньким.

— Да уж, у богатых жизнь другая, — грустно ухмыляется Алексей.

— Брось, — прищурившись отмахиваюсь я. — Если б он мой личный был — базара нет, а то ж -казённое имущество.

— Всё равно — хорошо придумали. Жаль только, что надолго этой красоты не хватит.

— Ну, наши связисты говорят, что месяца два-три, а то даже и полгода они протянуть могут. Хотя я в полгода не верю... Вот потом — да, спутники постепенно орбиту без коррекции с Земли потеряют и всё — пишите письма мелким почерком. Что тогда делать будем — я фиг его знает.

— Придумаем что-нибудь, — уверенно отвечает Раченков. — Вон, есть в Ногинске одна интересная вэ-че... Так там чуть не вся территория командно-штабными машинами и передвижными центрами связи на 'шишигах' и 'Уралах' заставлена. У тех радиус — дай дорогу. ..

— Спецов только найти бы... — неуверенно тяну я.

— Найдем, — рубит ладонью воздух отошедший от черной меланхолии полковник. — Мы тут, пока народ регистрировали, таких уникумов отыскивали... А уж бывших офицеров-связистов, или даже бывших 'срочников' толковых... Время-то у нас пока есть: и сами вспомнят, и помощников подучат.

Я внезапно вспомнил, в каком роде войск служили отцовские банные приятели Володя-майор и Володя-подполковник и молча развел руками, признавая правоту бывшего взводного. И найдутся, и вспомнят, и научат. Куда деваться — если припёрло? Протянув Раченкову массивную трубку спутникового телефона, достаю из внутреннего кармана куртки служебное удостоверение, а из него — сложенную вчетверо бумажку с номерами.

— Держи, там подписано.

Вместо ответа Алексей только буркнул себе под нос что-то нечленораздельное и начал набирать номер. Чтобы не напрягать старого товарища, которому, как мне кажется, и без того нелегко, да и разговор предстоит серьезный, выхожу из кабинета в коридор. Там тихо и пусто. Ну, да, а чего сейчас в штабе делать? Снаружи дел полно, да и времена теперь не те — по кабинетам прохлаждаться некому и некогда. Минут десять я бесцельно бродил по этажу туда и назад, перекатывая по слегка вытертому и очень грязному линолеуму разнокалиберные гильзы, которых и тут хватало. Потом из кабинета вышел Раченков. Серьезный и сосредоточенный, по лицу видно — окончательно принявший какое-то решение и сейчас напряженно обдумывающий варианты его исполнения.

— Вы как сейчас, с нами? — возвращая мне 'Иридиум', интересуется он. — Мне подождать?

Я отрицательно мотаю головой.

— Выезжать будем прямо сейчас, но по дороге еще кое-куда заскочить нужно. Так что — нет, не жди.

По лестнице на первый этаж спускаемся и выходим на крыльцо вместе. А вот дальше — расходятся пути-дорожки. Мне — к старому штабу, где ждут меня мои 'верные нукеры' и 'украденная красавица'. А Лёха... Да бог его знает... Где у него машина стоит — я не в курсе.

— Ну, раз так, погнал я тогда, — протягивает он мне свою широченную ладонь. — Глядишь, и правда успеем до ночи хоть кого-то к вам отправить. Счастливо!

— Береги себя, — коротко киваю я на прощание.

Троица моих подчиненных, вопреки ожиданиям, не в машине кемарит, как это у бойцов ОМОН обычно принято в свободное время, а в окружении нескольких офицеров из местных, загорает на лавочке возле бывшего штабного корпуса, в котором теперь, как я понял, узел связи расположен и тыловики сидят. Хотя, скорее — сидели... До того, как началось. Правда, в небрежении моих орлов не обвинить — отмытый УАЗ стоит буквально в нескольких метрах от длинной лавки, на которой проходят дружеские посиделки.

Первым меня замечает Солоха. Встает, подходит и, как обычно, слегка ехидно рапортует:

— Товарищ прапорщик. Несчастная жертва ваших ужасных манер успокоена, напоена чаем, накормлена бутербродами и сейчас спит на заднем сидении.

А, так вот почему они не в машине и не дрыхнут! С 'посадочными местами' напряженка образовалась. Ну, ничего, бывает. Как там, в контракте у нас записано: 'Обязуюсь стойко переносить все тяготы и лишения'... Приходится соответствовать.

— Молодец, Андрей, спасибо! — я делаю вид, что ёрнического тона не заметил. — Ладно, прощайтесь с собеседниками, будите аккуратно попутчицу и поехали. Нам тут ещё...

— Да понятно, — перебивает Солоха. — Все как обычно: 'Вставайте граф, нас ждут великие дела'...

Фух, блин, как же хорошо снова дышать чистым воздухом! Нет, на выезде с территории бригады мне снова пришлось проехаться через гниющий могильник и, хоть я и старался ехать по собственным следам, машина снаружи снова выглядит... Ну, скажем так, неприглядно и неаппетитно. И, наверняка, пованивает. Но на вполне приличных пятидесяти-шестидесяти километрах в час (разгоняться быстрее даже при ярком солнечном свете и по широкому, совершенно пустому Ярославкому шоссе я теперь не рискую, правильно говорят: 'Не буди лихо', в смысле — не создавай самому себе проблем на пустом месте) нас обдувает встречным ветром и запах в салоне почти не ощущается. А смрадная и липкая, почти осязаемая на ощупь вонь, облаком висящая над военным городком, осталась позади. Женька, уютно устроившая голову на плече Бурова, продолжает спать. Она, как мне кажется, вымоталась настолько, что даже не поняла ничего, когда ее из 'горизонтали' привели в сидячее положение и прижали с двух сторон крепкими мужиками. Только мумыркнула что-то не открывая глаз и устроилась поудобнее. Понятное дело — для себя удобнее, а вот бедный Андрюха сидит теперь — пошевелиться боится, чтоб не разбудить. Бедняга!

Солохе просто так сидеть явно скучно и он, наклонившись вперед и просунув голову между центральной стойкой и подголовником моего кресла, громким шепотом пересказывает мне все услышанные от софринцев истории. Тимур, который эти самые байки буквально полчаса-час назад уже слышал — бдительно постреливает глазами по сторонам, не убирая рук с крышки ствольной коробки 'Печенега'. Я — рулю. Все при деле.

Солоху слушать интересно: рассказывает пусть и шепотом, чтоб не разбудить прикорнувшую соседку, но эмоционально и чуть ли не в лицах, будто сам там был и во всем участие принимал. Судя по раздающемуся время от времени справа хмыканью Гумарова, еще и слегка привирает и что-то от себя придумывает на ходу. Не из злых побуждений, а чисто для красоты картинки и из любви к искусству. Ну, да, слегка не присвистнуть — хорошую историю испортить. Так вот, блин, и рождаются легенды, из-за которых столетиями позже историки копья в спорах ломают.

Но, даже если поделить рассказанное на два, или даже на три, все равно весело моим бывшим сослуживцам было. Когда все только начиналось и ни причины, ни масштабы наступившего 'упитанного полярного лиса' еще не были известны, понятны и не вызывали оторопи и ужаса, бригаду подняли по тревоге и отправили в район славного поселка Николина Гора... Ну, да, чем же еще заниматься второму после Дивизии Дзержинского* по размеру и степени боеготовности (хотя, тут еще как посмотреть, 'Витязь' — это еще не весь ОДОН, так что по уровню подготовки у Софрино с Реутовым, как мне кажется, вполне себе паритет), как не охраной Рублевки в целом и, так же как и все, пока ни черта толком не понявших, но внезапно обхезавшихся 'слуг народа', 'столпов' отечественного бизнеса и членов их семей в частности? Понятно, что важнее задачи нет и быть не может. Поначалу бойцы и офицеры бригады приказ восприняли спокойно. Ну, да, в Москве — беспорядки. Пока не шибко массовые, но — кто его знает... То, что разные выступления 'разгневанных народных масс' постоянно норовят скатиться в банальным грабежам и погромам — ни для кого из военнослужащих Внутренних войск тоже не секрет. Много мы подобного за последние лет пятнадцать повидали: пока одни на полном серьезе, от всей души за социальную справедливость ратуют, другие за их спинами начинают лабазы подламывать... Главное, всегда удивляло последующее искреннее негодование первых, мол, нас-то вы за что? Мы ж из лучших побуждений! Это не мы, это те, вторые, безобразничали... Инфантилизм просто зашкаливает! Такое ощущение, что когда витрины магазинов битым стеклом зазвенели, а на улицах машины факелами запылали, ОМОНу, по команде 'Фас!', больше делать нечего, как вас на 'тех' и 'не тех' сортировать. Правильно говорят: даже не стой рядом с пидо... эээ... 'не теми'. Есть силы и возможности — отгони их от себя к едрене матери. Нет на это сил — сам отойди, причем, как можно дальше. В противном случае попадешь под замес с ними в одной компании... Так, ладно, что-то занесло меня уже немного в сторону.

В общем, поначалу приказ охранять 'элиту страны' от пока еще не совсем понятных беспорядков софринцы восприняли пусть и с некоторым раздражением и тихим ворчанием по поводу 'зажравшихся буржуев', но относительно спокойно. А вот потом начались осложнения.

Первые слухи о воскресших мертвецах, нападающих на живых с целью 'немного подкрепиться' личный состав доблестной 21-й БрОН* воспринял, как и положено нормальным людям: хмыкнули и пальцами у виска покрутили. Но чуть позже сначала объявили о введении в Москве военного положения, а затем на выставленный у трассы пост разведчиков вышел мертвец, нестарый еще на вид мужик в некогда дорогом спортивном костюме, теперь сильно порванном и залитом кровью. Конкретный такой, с начисто обгрызенным лицом и до костей объеденными руками. В том, что 'оно' уже по любому давно должно было отдать богу душу — сомнений не вызывало даже у самых недоверчивых и бестолковых. Но разведка все равно чуть не обмишулилась. Нет, понятно, даже во время войны в Чечне сходу в человека выстрелить, и то не у всех получалось. Потому и потери такие несли в самом начале. Вот и тут, несмотря ни на что, бойцы сначала ему что-то из серии: 'Стой стрелять буду!' покричали, потом в воздух пальнули. Короче, действовали по Уставу, чтоб его. И только когда зомби едва ли не на расстояние вытянутой руки к бойцам подобрался, нервы у пацанов, взглянувших в глаза восставшего трупа, окончательно сдали и они, совместными усилиями, нафаршировали мертвеца свинцом из четырех стволов. На их счастье, кто-то умудрился все-таки попасть в голову, а то могла бы закончиться плохо. Кстати, на выстрелы откуда-то из окрестных домов подтянулись еще трое упокойничков: весьма прилично одетая тетка лет тридцати пяти — сорока с перемотанной бинтом рукой и сильно перепачканной кровью мордой, а чуть погодя — пара тоже малость погрызенных стариков пенсионного возраста. Ну, в принципе, картина практически ясная: кто-то тяпнул в Москве эту 'бизнес-вумэн', та, понятное дело, обтрухалась и рванула домой. К сожалению — успела доехать. И уже в кругу семьи 'дозрела' и немножко перекусила...

В общем, именно по ходу 'общения' с приковылявший на пальбу троицей, благо, по тем стрелять начали с вполне вменяемой дистанции, народ и выяснил про 'хочешь убить — стреляй в голову'. Эмпирическим, так сказать, путем. Потому как когда на перепуганные завывания постовых в эфире к ним на помощь примчался ротный с резервной группой из 'краповиков'-контрактников, на троих бойцов там оставалось ровно десять патронов. Из ста двадцати, имевшихся изначально у каждого. В общем — свезло мальчуганам капитально.

Несмотря на строжайший приказ сохранять произошедшее в тайне, уже через час-полтора фотографии всех четырех упокоенных разведчиками (и ими же снятыми на 'мобилы') живых мертвецов были, наверное, на телефоне у каждого солдата и офицера бригады. Ночь прошла весьма напряженно: личный состав обсуждал ситуацию в Москве, спорил до хрипоты о причинах, по которым мертвые вдруг снова стали ходить и возжелали человечинки, и время от времени отстреливал выходящих на посты и позиции бригады мертвецов. Которых с каждым часом становилось все больше. А утром из Софрино пришел совершенно секретный, но благодаря волшебному 'солдатскому телеграфу' — мгновенно, еще до объявления, ставший всем известным приказ: забрать у всех солдат срочной службы мобильные телефоны. Большинство офицеров в бригаде — далеко не дураки и на золотопогонных бестолочей из 'Броненосца 'Потемкин'' совершенно не похожи. Отлично осознавая, насколько плохо в таких условиях выполнение подобной 'указивки' может закончиться, честно в ППД* отрапортовали: 'Не могим, потому как боимсу'. Кондаков из штаба ответил глубокомысленным молчанием. А когда так и не лишенные мобильников бойцы ближе к вечеру стали массово получать нерадостные известия из дома... Блин, подозреваю, что мой 'героический подвиг' на крылечке 'ментобата' в Пересвете просто меркнет по фоне того, уже на полном серьезе, без кавычек, подвига, который удалось совершить на Николиной Горе взводным и ротным бригады. Угомонить и утихомирить почти три тысячи перепуганных и чрезвычайно нервных, но при этом отлично вооруженных сопляков — это вам не фунт изюму. Тут, как американцы говорят, balls нужны не просто стальные, а... Я фиг его знает, титановые, наверное.

В общем, к счастью, обошлось без стрельбы и мордобоя. Смогли договориться по-хорошему. Решение было принято простое: плевать на 'национальную илиту', хай сами разбираются, они ж выше всякого 'быдла'. Ну, а раз так, то — всё, слезай — приехали: дальше всё сами, без помощи 'быдла'... А 'быдло' — сначала в Софрино, а дальше уже, как в армии говорят, 'по личному плану'. Переводя на нормальный язык — кто куда хочет и кто как может. Одни — по домам, другие, в основном офицеры и контрактники, а также пацаны уж совсем из далеких от Подмосковья краев, вроде Екатеринбурга или даже Владивостока — остаются на месте и занимают оборону на базе бригады. Больше всего, как я понял, опасался народ слабо предсказуемой реакции комбрига. Генеральский сын вообще был склонен в нестандартных ситуациях к... как бы это помягче... опрометчивым и несколько поспешным поступкам. Обошлось. По прибытии в Ашукино выяснилось, что полковник Кондаков, как тот Атос в 'Трех мушкетерах', внезапно, но очень серьезно прихворнул. На воды в Форж, по понятным причинам, отъехать не смог, но отбыл домой и на связь выходить перестал... Чисто теоретически, конечно, мог Раченков и посыльного к нему отправить, и даже сам пройтись, благо, проживал комбриг, как и большинство офицеров, в ДОСе на территории части. Но не стал...

Твою ж маман! И почему это я не удивлен ни капли?! Помнится, в конце ноября девяносто девятого года, буквально за сутки, ну, максимум, двое до начала штурма Грозного, мсье Кондаков, тогда бывший еще 'подполом' и замом командира бригады, тоже скоропостижно простыл и аж на две недели слег, бедняжка, в госпиталь в Моздоке. Зато потом, после исцеления, умудрился развернуться во всю ширину своего полководческого таланта. Именно его 'чуткому и доблестному руководству' бригада обязана тем, что список павших в бою солдат и офицеров за один день аж на три десятка фамилий увеличился. Покомандовав таким вот макаром недели полторы, отважный воитель гордо повесил себе на грудь 'мужика'* и отбыл из полной опасностей Чечни в спокойное Подмосковье... К огромному облегчению всех, кого он еще не успел сдуру угробить.

В общем, как и положено, история развивается по спирали. Пока офицеры бригады во главе с Раченковым, метались как угорелые, пытаясь хоть как-то наладить быт и организовать охрану внезапно свалившегося им на голову 'счастья' -в виде лагеря беженцев, носящего красивое официальное название Центр спасения... Пока голову ломали, как же распределить и без того немногочисленный личный состав на огромное количество требующих немедленного выполнения задач... В общем, пока люди жилы рвали — полковник Кондаков выздоравливал и набирался сил. За полторы недели все более-менее устаканилось и даже количество бойцов в бригаде слегка выросло благодаря отличной идее Раченкова: отпуская по домам бойцов из Подмосковья и ближних областей, он предлагал им возвращаться назад со всей семьей. Мол, как там у вас дела сложатся — бог весть, а тут и высокие стены, и обширные склады, и бронетехника, и какая-никакая 'массовка'. И хотя от бригады в три с половиной тысячи штыков списочного состава к тому моменту реально в строю оставалось едва ли пять сотен... Даже самый тупой бойчишка понимать должен: двумя батальонами при тяжелом оружии и бронетехнике отбиваться, один черт, намного легче, чем в гордом одиночестве, с единственным 'калашом' и весьма скудным боекомплектом. В общем — довольно многие вернулись, слегка поправив если и не катастрофическое, то, весьма близкое к тому положение.

Кондаков, надо признать, полным дураком все-таки не был. Ожидаемого многими разноса с воплями и брызгами слюны по выходу его 'с бюлютня' так и не приключилось. Он лишь вяло пожурил Раченкова за то, что тот 'не смог предотвратить массовых случаев самовольного оставления части солдатами срочной службы'. А тот факт, что бойцы часть 'самовольно оставили' еще и с оружием в руках, он вообще проигнорировал. У меня в этот момент прямо образ его в голове возник: скучающе-брезгливое выражение самодовольной физиономии и задранный вверх подбородок... Тьфу, блин, погань! Нет, чтоб спасибо людям сказать... Но по логике полковника и ему подобных, благодарить людей в таких ситуациях не за что: они ж просто делают то, что и так обязаны. Так чего им еще? Вот если б не делали — тогда разнос по полной форме и строгий выговор с занесением в личное дело. Уж не знаю, сколько еще Раченков с этим упырем политесы разводил бы, но тут случился таджикский бунт. И героический комбриг пал смертью храбрых, обороняя свой кабинет в штабном корпусе. Правда, хронология у данного происшествия несколько сумбурная, потому как приказ на сожжение тел погибших он прямо в пылу боя отдать вряд ли мог. Да и выполнять подобный приказ в тот момент было и некому, и некогда. Хотя, собственно, прав Алексей: 'Оно мне надо?' Вообще ни разу! Помер Максим — и фиг бы с ним! Людей вот только жалко...

— Ты чего, — легонько притронулся к моему плечу Солоха, когда наш УАЗ сначала сбросил скорость, а потом и вовсе встал возле дорожной 'вилки', где от трассы 'Холмогоры' уходило влево Московское шоссе, что вело в сторону города Сергиев Посад.

— Батя поставил задачу на обратном пути через город проехать. Поглядеть, что там к чему.

— Да как скажешь, — посерьезнел Андрей и слегка приподнял за ствол стоящий между колен автомат. — Все понял: 'Отставить травить байки, по сторонам глядим внимательнее, находимся в полной боевой готовности'. Так?

— Примерно.

На 'Вакцину' мы заезжать не стали. Я лишь надавил на клаксон, когда мы проехали мимо их КПП. Надавил и тут же чуть сам себя по рукам не ударил. Но глянул в зеркало заднего вида и успокоился. 'Оккупировавшая' левое плечо Бурова блондинка даже ухом не повела, лишь губами во сне по-детски причмокнула. Перехватив мой взгляд в зеркале, Андрей сделал страшные глаза. Мол, командир, в плане 'полной боевой' я сейчас — как-то не совсем готов. Вместо ответа я лишь рукой быстро махнул. Расслабься, дружище, пусть спит. Пока ничего не случилось — для наблюдения и нас троих за глаза хватит. А уж если случится что — то она так и так проснется. Буров явно все понял правильно, лукаво улыбнулся и подмигнул.

Город встретил нас мертвой во всех смыслах тишиной. Оглядываясь по сторонам я, не буду врать, пожалел, что на улице до сих пор светло. Глаза б всей этой гнуси не видели! Но смотреть нужно, приказ такой: осмотреться и прикинуть, что тут к чему. Вот и прикидываю. Разглядываю...

Выбитые окна сталинской еще постройки пятиэтажек-близнецов, что стоят по обе стороны центрального проспекта Посада, и хорошо видные на блекло-желтой краске стен бурые мазки и потёки давно запекшейся крови совершенно недвусмысленно намекают — мутанты-стенолазы, или, как их в 'Пламени' называют — морфы, явно уже и тут появились. И порезвились. Хотя мертвецов на улице удивительно мало. Буквально несколько дней назад они по Москве шли толпами, как на параде, а тут — будто попрятались. Впрочем, почему 'будто'? Именно что попрятались. Вон они, заразы: в подворотнях, во дворах, за распахнутыми настежь дверями подъездов, больше не удерживаемыми магнитными замками. Взгляд зацепился за стоящую столбиком замызганную и ободранную фигуру в фирменной желтой рубашке за выбитой витриной салона сотовой связи. Вид у этого зомби какой-то жалкий и потерянный. Лицо маячит в сумраке помещения бледным пятном, похоже — никого еще не ел, тупой совсем. Стоит за давно разбитой витриной и через подоконник, что ему даже до середины бедра не достает, перешагнуть не сообразит. И правильно, вот там и стой — целее будешь. В городском СИЗО*, насколько об этом можно судить снаружи, пусто: на вышках — никого, да и за высокими и толстыми, дореволюционной еще постройки, стенами, похоже, тоже. Я даже с проспекта свернул и подкатил к центральным воротам, надеясь, что кто-то это напоминающее небольшую крепость здание все-таки занял и, возможно, захочет пообщаться... Но на негромкое тарахтение уазовского движка отреагировала только сторожевая овчарка, что выбрела на улицу через щель в приоткрытых воротах. Дохлая и довольно сильно ободранная овчарка, волочащая за собой грязный заскорузлый обрывок широкого брезентового ремня. Все ясно, тут нам ловить нечего.

Неподалеку от поворота в сторону привокзальной площади, на которой мы не так давно и очень неудачно пытались подчистить торговый центр, из-за павильона автобусной остановки рванула наискосок через проспект какая-то напоминающая крупную безволосую обезьяну тварь, которую вид машины явно напугал. Интересная такая мерзость: судя по обрывкам короткого черного платья и спутанному снопу торчащих во все стороны длинных черных волос на голове — было это существо когда-то женщиной. Хотя, судя по длине подола, скорее, молодой девушкой. И вряд ли девушка та при жизни имела фигуру штангиста. Значит, правы коллеги Скуратовича — способность мертвяков к изменению не зависит от первоначальных физических данных. Да, 'мини-халк' с Ленинского проспекта и до того, как умереть, мускулатуру имел впечатляющую. Но вот это... Которое от нас убежало... Судя по тому, как полопалось на боках едва-едва держащееся на бретельках платье, девушка при жизни была не сказать чтобы крупная. Даже, скорее, наоборот. Но, поди ж ты: за пару недель телеса себе нарастила — у некоторых тяжелоатлетов плечи поуже. А что дальше будет?

Троице-Сергиева Лавра... Ворота открыты и сквозь них, пусть и плохо, но видны неподвижно стоящие зомби. Много, даже я отсюда, с дороги, с не самой удачной для наблюдения точки, разглядел не меньше десятка. Да, блин... Кто бы сомневался. Понимаю, что как законченная циничная сволочь сейчас рассуждаю, но... Не было ни у кого шансов спастись в монастыре. Да, стены высокие, да, очень мало входов, которые легко перекрыть и заблокировать. И на первый взгляд выглядит Лавра практически крепостью (которой, собственно, всего три столетия назад и являлась). Но это только на первый взгляд. Потому что не припоминаю я среди вбоговленных большого количества молодых и крепких мужиков. Про оружие я вообще молчу. Вот так и вышло, похоже, что 'гарнизон' за крепостными стенами состоял из старых бабушек-дедушек, убогих всех мастей и побирушек, которых вокруг крупных церквей всегда полно. Когда все это светопреставление началось — все они сюда ломанулись. Помощи и защиты у Господа искать. Вот только проблема оказалась не та, от которой иконы помочь могут. Опять же, там где пожилые люди и очень сильный стресс — там всегда инфаркты. Да плюс полное отсутствие медицинской помощи. В общем — не свезло Лавре. Превратилась она в еще один рассадник нежити. Причем, рассадник, ярко и очень красиво отблескивающий на солнце золотом церковных куполов. Ощущение от такого вот несовпадения формы и содержания — страшное, аж морозом по шкуре от него пробирает. И, похоже, не мне одному тут неуютно.

— Борь, — аккуратно теребит меня за плечо Солоха, — поехали уже отсюда. Не на что тут смотреть.

Прав ты, Андрей, кругом прав. Вот только 'тут' — это не только у стен Лавры. Это вообще про весь Сергиев Посад сказать можно. Про совсем еще недавно большой и довольно уютный провинциальный город, превратившийся теперь в жуткий склеп, по которому бродят голодные неупокоенные мертвецы. И про слепо таращащееся на окружающий мир темными провалами выбитых окон здание городской администрации, над которым вяло треплется на ветру российский триколор. И про явно державшее оборону и пережившее штурм, выгоревшее здание УВД, возле которого бесцельно слоняются несколько зомби в серой милицейской форме.

Уж не знаю, что и как тут в подробностях происходило, но кто-то снаружи явно очень хотел попасть внутрь, а кто-то находившийся внутри — активно препятствовал. Но — не преуспел. И теперь избитые пулями стены из красного кирпича покрыты жирной черной копотью, перед центральным входом и воротами, ведущими во внутренний двор уже 'зацвели' яркой ржавчиной остовы сгоревших патрульных 'четырнадцатых', которыми обороняющиеся явно пытались перекрыть подходы к зданию, а сами ворота выломаны и лежат на асфальте (думаю — грузовиком на скорости таранили). И трупы. Как восставшие, так и начисто обглоданные... Интересно, это кто ж так масштабно с 'серыми братьями' повоевал? После увиденного сворачивать к расположенным неподалеку отделам ГИБДД и вневедомственной охраны у меня ни малейшего желания не возникло. Во-первых, есть у меня серьезное подозрение, что там картинка будет ничуть не краше, а, во-вторых, тут все-таки довольно широкий проспект. А там придется в узкие улочки и во дворы влезать. И на кого мы там можем налететь — кто знает? Вот гляжу на расстрелянный фасад милицейской Управы, и вообще не горю желанием встречаться с теми, кто это устроил. По крайней мере — не сейчас и не в таком составе. Нет, ну его в баню! Пора нам отсюда валить. И чем быстрее — тем лучше. Насмотрелись!

Однако примерно через километр я сбавляю скорость и сворачиваю с проспекта вправо, во дворы старых, брежневской еще постройки, панельных жилых многоэтажек. Въезжаю в знакомый до последней выбоины на бордюрных камнях двор и останавливаюсь. Мертвяков поблизости не видно, но двигатель не глушу — мало ли. Странное ощущение. Вот дом, в котором я уже бог знает сколько лет снимаю однокомнатную квартиру. Вон мой старенький 'Фокус' стоит, грустный до невозможности и весь пылью покрытый. Что-то мне подсказывает, что тут он навсегда и останется, тихо оседая на спускающихся колесах и ржавея. Потому что этот копеечный патрубок для системы охлаждения мне уже никто не пришлет... А если и найду я такой (что не так уж трудно, видел я точно такие американские 'Форды' в городе), то на кой он мне теперь нужен? Не самые сейчас подходящие времена для низких седанов. Тут впору 'Хаммером' разживаться, или еще каким вездепроходимым мастодонтом. Кстати, а машин-то во дворе не сказать, что много. Похоже, очень многие успели все-таки собрать пожитки и рванули куда глаза глядят... Ну, или, наоборот, так и не смогли из той же Москвы домой вернуться. В любом случае, приметного лифтованного и оборудованного всем, чем только можно, в соответствии с 'последними веяниями' офф-роад моды, черного японского внедорожника 'Тойота Ленд Крузер' я не наблюдаю. Но то, что хозяин на нем только триалить катался — знаю точно. Общались мы с ним несколько раз. Хороший мужик: рыбак, охотник и любитель покатушек по нашим бесконечным проселочным или вовсе бездорожным 'говнам'. Но на работу он на ниссановской 'Теане' ездил. Которая, как раз — вон она. А 'Крузера' — нету. Ну, значит, смог свалить, бродяга. Дай ему бог удачи...

— Ой, ребята, поглядите какая лапочка! — раздается у меня за спиной голос вроде бы только что спавшей блондинки.

В первый момент я решил, что она не проснулась до конца. Бывает же, что люди говорят во сне. Приснилось что-то приятное, вот она и... Но тут между мной и Тимуром образовалась тонкая девичья рука, с выставленным вперед указательным пальцем. Оба-на! Так вот кто тут 'лапочка'!

Из-за переднего колеса старого и ржавого, некогда темно-синего 'жигуля' шестой модели на нас с явным подозрением таращится огромными круглыми глазищами котенок. Мелкий такой меховой шарик серого цвета с белым 'слюнявчиком' на груди. Симпатичный такой 'дворянин'. Ну, в смысле — дворовой породы. Типичный такой будущий васька-помойник.

— Мальчики, а давайте его заберем! — просящим голосом протянула Женя. — Он ведь тут пропадет. Жалко...

Да, пожалуй, долго этот пуховичок тут не протянет. Раньше коты с помоек кормились да мышей-крыс ловили. Теперь — людей нет, помоек — нет, а нынешние мыши, боюсь, сами кого хошь сожрут. Особенно такого маленького. Оглядываюсь по сторонам еще раз. Зомби не видно. Может, по подъездам и прячутся, но в пределах досягаемости — ни одного не вижу.

— Парни, смотрим по сторонам в оба, — командую я и приоткрываю дверь УАЗа. — Кс-кс-кс-кс! Чего вылупился, опоссум малолетний? Тебя зову! А ну, подь сюда, животное!

Котенок бросил на меня долгий оценивающий взгляд, словно прикидывая, стоит ли вообще доверять этому подозрительному типу непонятной воинской принадлежности, а потом, не спеша потрусил в нашу сторону.

— Слышь, животина, шевели ходулями, я тебе тут до вечера дверь держать не буду! Я не швейцар!

Словно осознав степень серьезности угрозы, котейка прибавил скорости и красивым прыжком в приоткрытую для него пошире дверь приземлился прямо мне на колени.

— Вот, принимай, — протягиваю котенка Женьке, — получи и распишись.

С заднего сиденья тут же послышалась какая-то тихая возня, радостное попискивание и довольное урчание. Все, нашли друг друга. И то дело. Нужно было ее чем-то от страшных воспоминаний отвлечь. А тут этот опоссум. Нормально, пусть лучше им занимается. Захлопываю тяжелую дверь и, выжав сцепление, врубаю первую Пора нам. Хватит, нагляделись!

г. Пересвет, база Подмосковного ОМОН. 1 апреля, воскресенье, вечер.

И снова Гумаров оказался первым. Только в этот раз Тимур первым услышал. Что, впрочем, опять совершенно неудивительно. После того, как мы въехали в Святкино, от которого до окраин Пересвета всего три километра по дороге... Причем, дороге практически совершенно пустой (если не принимать во внимание какую-то мелкую промзону, в которой уже две недели, с самого начала можно сказать, не видно было ни живых, ни мертвых, и въезд на 'Таблетку', которую наши теперь взяли под плотный контроль) ... Короче, осознав что до базы — рукой подать и опасности нам, похоже, не грозят... Народ слегка подрасслабился и на заднем сидении все были заняты: Женька тискала безымянную пока животину, животина радостно урчала и время от времени тихонько мявкала, а сидящие по бокам от счастливой парочки Андреи наблюдали за происходящим с умильными рожами. С одной стороны, конечно, бдительность на нуле. С другой — ладно: ехать-то реально осталось всего ничего, да и мы с Тимуром, в отличие от этой растащенной троицы (не считая кошака), не расслабились и продолжаем бдеть. Всё в пределах нормы. Но у меня после всех моих контузий — небольшая тугоухость. Не настолько серьезная, чтобы ЛОР на медосмотре придираться начал, но тем не менее. А вот у Гумарова со слухом полный порядок. Опять же — уже упомянутая мною круглая бойница прямо перед ним... В общем — все условия.

— Нормально так! — удивленно хмыкнул он, когда до КПП 'Таблетки' оставалось буквально метров триста — только в горку подняться. — Это что там за дискотека?

Я даже переспросить у него не успел, что именно он имеет в виду — сам все увидел и услышал. Перед воротами секретной 'вэ-че', о которой мы долгие годы и знать толком ничего не знали, и которая оказалась 'верхушкой айсберга' над почти бездонными подземными 'закромами Родины', а точнее — их частью: складами вооружения ВВС Московского военного округа и 'Росрезерва', стоял франтоватый и раскрашенный красивыми камуфлированными разводами БТР. Явно не наша 'восьмидесятка', в Отряде вся 'броня', что штатная, наша изначально, что 'приблудная', вроде оставшегося в Осинниках у Сашки Лиско 'бардака' — стандартного армейского цвета хаки. А тут прямо игрушка, моделька с полочки коллекционера. Причем — без иронии, на самом деле красиво. Человек с хорошими художественными способностями 'бэтр' разрисовывал. Интересно, откуда ж он такой симпатичный взялся?

Однако основное внимание привлек даже не бронетранспортер, а расположившийся на нём со всем максимально возможным комфортом экипаж. На краю командирского люка, опершись левым локтем на дырчатый кожух ствола развернутого вдоль дороги КПВТ, сидел плечистый молодой мужик моих примерно лет в старого образца камуфлированной куртке 'Склон' и Краповом берете. Такие куртки я помню хорошо: перед первой чеченской в них весь 'вэвэшный' спецназ щеголял. У меня такой же комплект был когда-то, да не уберег: в бою на Лысой горе под Бамутом от него одни обрывки остались. Как сам тогда уцелел — понятия не имею. Наверное, бог и прапорщик Комаров за молодым дураком приглядели. А вот берет у мужика заломан на левую сторону. Не наш 'краповик', не софринский. Из 'Витязя' наверное. Значит, не прошли мои идеи мимо командира — начали мы резервистов 'под ружье' ставить. Кстати, в правой руке у мужика — желтая эмалированная кружка, из которой он что-то время от времени прихлебывает. Чай, скорее всего, или кофе. Хорошо устроился!

Кроме него на броне еще двое бойцов в стандартной 'флоре' и с шевронами Внутренних войск. Похоже, из тех, с которыми мы 'Атак' в Посаде чистить пытались — уж больно лица знакомыми кажутся. Один сидит верхом на башне, обеими руками придерживая упертую прикладом в броню СВД. А второй... Второй, зараза, пляшет. Прямо на закрытых сейчас люках моторного отсека. И хорошо так, с душой. Уж не знаю, как именно этот стиль называется, но по виду здорово напоминает популярный в середине восьмидесятых 'верхний брэйк'. Ну, тот, который в отличие от брэйка 'нижнего' — без всяких падений и вращений на спине и пузе. Все верно, на крышу 'бэтра' падать больно, а крутиться на ней — жестко. Из колонок стоящего в ногах у снайпера небольшого кассетного магнитофона (надо же, я и не думал, что такие еще у кого-то остались) надрывается давно покойный Юра Хой:

Мы — доблестные воины Света!

Мы — избранные рыцари Святого Завета!

Хм, надо же, знакомая и, надо признать, вполне подходящая песенка. Гоняем мы, правда, несколько иного противника, но тоже вполне себе нечисть и нежить. И танцует паренек здорово. Продолжающий попивать то ли чай, то ли кофе, но точно что-то горячее, судя по поднимающемуся над кружкой легкому парку, спецназовец лишь снисходительно улыбается, Ну, да, понимаю его: чем бы дети не тешились — лишь бы не руками...

Сам Христос нам за командира!

Мы — Спецназ! Истребители вампиров!

Как бы расслаблено не выглядела эта троица, при нашем приближении они явно собрались: снайпер вскинул винтовку и преувеличенно внимательно стал разглядывать наш УАЗ сквозь прицел, а танцор перестал приплясывать и выудил откуда-то 'ручник'. 'Краповик', с явной неохотой поставил кружку на броню между люками командира и водителя и гибким движением соскочил с брони на землю, привычно пристроив автомат на сгибе локтя. Сделав пару шагов вперед, он остановился на обочине и недвусмысленно изобразил правой рукой тот самый жест, которым 'гаеры' дают водителям понять, что пора бы остановиться и прижаться к обочине. Я выкобениваться не стал, послушно сбавил скорость и, моргнув по привычке пару раз поворотником, остановился на противоположной стороне дороги. Углядев, как сопровождая нас, слегка довернулась башня бронетранспортера, глубокомысленно пялящаяся прямо в лицо раструбами КПВТ и ПКТ, я со значением кашлянул, тонко намекая спутникам на необходимость вести себя вежливо и прилично. Мол, ребята при исполнении и, насколько я по себе знаю, обычно чувство юмора служивые в шкафчике в раздевалке оставляют, вместе с гражданской одеждой.

Распахиваю дверцу пошире и вежливо здороваюсь с подошедшим 'краповиком'. Тот кивает в ответ и интересуется целью нашего приезда. Нормально! Отлучились на полтора суток, а нас уже домой пускать не хотят...

— Дружище, давай поступим так: я сейчас на отрядную 'дежурку' выйду, а они с тобой свяжутся и подтвердят и личность, и полномочия. У вас же связь есть по-любому...

Тот только широкими плечами в ответ слегка пожал, мол, валяй, действуй, а мы посмотрим, 'что там за Сухов'.

Не закрывая дверь, снимаю с крепления микрофон рации.

— Югра — Алтаю-11. Югра, Югра — Алтаю-11.

— Югра на связи, — отзывается Дежурная часть Отряда голосом Стаса Сорокина, сменщика Дяди Сани.

— Югра, я тут на блоке у 'Таблетки', прошу связаться со старшим и дать добро на проезд.

— Алтай-11, тебе заняться больше нечем? — Стас, судя по голосу, вымотан не меньше Дяди Сани и трудовым 'энтузизизмом' явно не пылает.

— Югра, это тебе там заняться нечем, а мне точно в лоб КПВТ смотрит. Как принял? Прием.

— Принял тебя, — вздыхает Стас, осознавший, что мой вызов — вовсе не глупая первоапрельская шутка.

Буквально через несколько секунд из люка механика-водителя выглянула усатая физиономия лет этак сорока — сорока пяти. Усатая и с напрочь неуставной, да еще и всклокоченной неопрятной шевелюрой. Обернувшийся на призывный свист 'краповик' вернулся к 'восьмидесятке' и принял у водителя вытертый светло-оливковый брезентовый шлемофон. Берет свой он при этом снимать не стал, лишь приложил сложенный пополам шлем наушником к правому уху, а 'бобышки' ларингофона прижал к горлу пальцами.

Пока спецназовец общается с 'дежуркой' я разглядываю мехвода. Похоже, дефицит специалистов в батальоне серьезный. Хотя, конкретно в этом случае — оно даже к лучшему. Вид у мужика, конечно, ни разу не боевой, даже камуфляж на нем — не уставная армейская 'флора', а какое-то пятнистое недоразумение, что разные грибники, рыбаки и просто огородники подешевке на рынках покупают. Зато такой, в отличие от пубертатного сопляка, двигатель, наверняка, знает, как отражение собственного лица в зеркале, до мельчайших подробностей. И водить будет аккуратно. И за состоянием своей 'ласточки' следить. Это в атаку ходить мужики в его возрасте, в большинстве своем, не шибко годны. А вот за 'баранку' — скорее, наоборот. Повезло 'краповому' с 'рулём'.

Спецназовец, завершив разговор, вернул шлемофон патлатому мехводу и снова направился к нам.

— И чего ваньку валял? Не мог метров за двести на нас выйти и пароль назвать?

— Мог, наверное, — развел руками я, — если б вашу волну знал и пароль, до кучи. Я когда вчера уезжал — еще ничего похожего не было, а оповестить нас, по ходу, забыли...

— Тьфу, твою ж душу! — сплевывает в сердцах 'краповик'. — Вот ни черта у нас не меняется, а!

— Если поменяется, братишка, это будет уже не Россия. Да и заскучаем...

Мой собеседник лишь белоснежно улыбкой блеснул

— Как приедешь, выяснить все не забудь.

— Да теперь уж точно не забуду, — серьезно ответил я. — Ни к чему мне такие приключения. И без них проблем найти можно влегкую.

— Мне, кстати, Югра о четверых только сказал. А пятый-то у вас кто?

Надо же, глазастый. Солнце уже заходит, сквозь мутноватые триплексы видны только силуэты внутри салона машины, да и те — весьма условно. Или Женька из-за моего плеча выглядывала?

— Пятая. Знакомую в лагере беженцев встретили. Оставлять было неправильно.

— Согласен, я б тоже не бросил — кивает одобрительно мой собеседник. — А ты ничего, нормальный. Я опасался, что быковать начнешь.

— С чего бы? — недоумевающе хмыкаю я. — Вы тут тоже не для мебели поставлены. Раз останавливаете и проверяете — значит, приказ такой получили. А у меня все приказы от тех же людей, что и у тебя. Ну и с чего мне бодающегося с воротами барана тут изображать?

— Точно, нормальный, — одобрительно тянет 'краповик'. — Ну, ладно, не буду задерживать. Езжайте!

— Спасибо, — шутливо козыряю я ему на прощание двумя пальцами. — Ты, кстати, из какого ОСН*? 'Витязь', 'Русь'?

— Не угадал, — широко улыбается тот, — ГСН 'Черный скорпион', 'сотая' ДОН*. Что, из наших?

— Почти. Софринская бригада, разведка.

— Младший брат значит. Тоже неплохо. Бывай, разведка!

— И тебе счастливо, братишка!

Ого! Вот это скорость! Нас всего-то два дня не было, а результаты трудов строительной бригады уже видны, что называется, невооруженным глазом. Между окраинными многоэтажками Пересвета — натуральный муравейник: мельтешит народ в строительных спецовках, громко тарахтит дизель ярко-желтого катерпиллеровского бульдозера, блестят в лучах уже почти севшего солнца перламутрово-кислотными оттенками кабин китайские грузовики, неторопливо крутит стрелой автокран 'Ивановец' на базе старенького МАЗа. И главное — не зря вся эта суета, ох, не зря. Метров, не соврать, триста вполне себе надежной и прочной на вид бетонной стены между жилыми домами уже поставлено. Высокая такая, основательная — метров шесть, не меньше. На мощном фундаменте из крупных блоков. Дальше, насколько я могу видеть, пока только площадку разравнивают. Окна первого и второго этажа двух самых ближних к дороге многоэтажек закрыты, будто ставнями, листами толстого железа. Точь в точь как витрины 'Ростикса' на Триумфальной.

Работают строители дружно и, несмотря на сгущающиеся сумерки, прерывать свою деятельность явно не собираются. Наоборот, начинают включаться по периметру стройки мощные строительные прожекторы на высоких штативах. Есть у меня подозрение, что у них тут все круглосуточно и посменно. Уж больно они тут все шустрые. Если б с самого утра трудились — уже подустали бы. А эти — как заведенные. Да уж, человек, реально осознающий, что именно и зачем он делает — страшная сила. Такие горы своротят.

Нам навстречу неторопливо проезжает отрядный 'Тигр', из верхних люков которого явно не для проформы осматриваются вокруг снайпер и пулеметчик. Знакомые, кстати, лица: Коля Терехов и Дима Грузинцев. Оба из моей роты, только из второго взвода. Коротко жму на клаксон, здороваясь. Оба в ответ лишь кивнули, да водитель 'Тигра', которого я разглядеть не смог, тоже сигналом СГУ крякнул и, не останавливаясь, дальше покатил. Ну, что сказать, все верно '... несет службу бодро, ничем не отвлекаясь'. Ситуация вокруг такая, что отвлекаться на болтовню действительно не стоит. Сменятся — в казарме и потреплемся. А пока у них дела куда как важные — строителей охранять. Встретить, так сказать, во всеоружии, если, не дай бог, приковыляет сейчас на свет из леса со стороны той же 'Таблетки' какая-нибудь дохлая мерзость... А то еще и не приковыляет, а скачками примчится...

Кстати, надо будет попозже не забыть и попробовать связаться со Скуратовичем, и этот вопрос ему задать... Эти самые мутанты, которые морфы — они как вообще, к миграциям склонны? Просто если они будут сидеть в брошенных городах и, подобно обычным 'деревянным', при отсутствии поблизости пищи — прятаться по щелям и 'в спящий режим' уходить — это одно. А вот если у них хватит соображалки и сил сбиваться в 'артели' и начать 'гастролировать'... Это будет совсем другая история. Причем, очень грустная. Я вот специально опытным глазом по стройплощадке зыркнул, пока мимо ехал — ни одного строителя без кобуры не углядел, каждый при 'револьверте'. Шучу. Револьверов как раз ни одного не увидал. В основном — старые, слежавшиеся и толком пока не расправившиеся кирзовые тэтэшные кобуры на поясах. И где набрали столько? Хотя, что значит — где? Да на складах ВВС на 'Таблетке'. Думаю, в 'закромах Родины' если поискать, то и не такого выискать можно.

Да только против морфов пистолет, даже если это надежный и убойный ТТ — не шибко-то поможет. Там и автомат помогает только в руках хорошего и умелого стрелка. Причем, желательно — не одного, а в составе подразделения. А ТТ при нападении морфа — это так, застрелиться если только. Если успеешь. Думаю, поэтому и катаются наши парни вокруг стройки. И, подозреваю, не одна машина тут крутится, и не по одному маршруту. Да и стационарные посты есть наверняка. Я их просто не высматривал особо... Но, как там было в 'ДМБ'? 'А он есть!'

В Отряде я первым делом вломился в 'аквариум' Дежурной части и максимально мягких 'парламентских' (все же девушка рядом стоит) выражениях рассказал Сорокину, кто он есть по этой жизни. Стас типа извинился и даже попытался отбрёхиваться, но так, без огонька и задора. Выглядывавшая из-за моего плеча Женька его заинтересовала явно больше, чем все мои претензии. Собственно, я его понимаю, вид у нашей валькирии, несмотря на запятнанную зеленкой щеку и серьезно пострадавший в бою камуфляж (а может, наоборот, благодаря им) — лихой и воинственный. И я б загляделся, чего врать-то самому себе. Поняв, что еще чуть-чуть, и Стас, несмотря на отлично заметный хронический недосып, прямо здесь и сейчас начнет строить девушке глазки, я вытряс (образно, понятное дело) из него распечатку с каналами связи с внешними КПП вокруг Пересвета и кодовой таблицей. На прощание отвесил ему совсем слабенького, символического 'леща' за то, что он забыл нас оповестить о столь важных изменениях, и пошел устраивать Женьку.

Если честно, то сначала я ее подумывал отвезти в Осинники, но, слегка покатав эту мысль в голове, решил все же от нее отказаться. Во-первых, девушка может понять неправильно, чего не хотелось бы. Один раз я ее уже обидел, хватит. Во-вторых, как бы не наломала каких дров моя мама. Нет, она женщина золотая, но уж больно последние годы одержима разными безумными идеями на тему женить меня, молодого-красивого, пока я не стал старым, толстым и никому не нужным. Я ж из-за этого и в гости-то заезжать старался пореже и исключительно по делу. Потому как стоило только приехать — сходу начинались разговоры о чьих-то замечательных племянницах, дочерях и прочих родственницах и знакомых, близких и не очень. Которые, все как одна, были просто 'спортсменками, комсомолками и настоящими красавицами'. Какое-то время я старался быть максимально вежливым, но однажды не сдержался и ляпнул что-то вроде: 'Чего ж они все из себя такие замечательные, да в девках-то до сих пор сидят? Не нужны никому?' Мама, помнится, дулась пару месяцев, Но потом отошла, и все началось по-новой. А тут, получается, сам привез бы девушку, да еще и такую хорошенькую... Нет, оставлять Женьку наедине с мамой и ее матримониальными 'загонами' я что-то опасаюсь. Лучше — в Отряд. Там верный человек — сестра Тоня. Она, в отличие от мамы, из моего холостяковства трагедии не делает. Опять же — по возрасту они друг к другу поближе будут. Тонька, конечно, малость постарше, но не критично. Вот и будут друг друга развлекать.

Ага, развлекать... Судя по Тониному лицу, вот только развлечений ей сейчас и не хватает для полного счастья. Вид у нее сейчас более чем красноречивый: глаза красные, нос опух... В общем — плакала, причем явно долго и точно не по пустякам. Ее вообще плакать заставить непросто. Это мы с ней в папу такие. Мама у нас мягкая и сентиментальная, а вот отец — стальной мужик, настоящая 'армейская косточка'. Ну, и дети в папу уродились. Что я — гоблин непробиваемый, что Тоська... Как там тот старый американский фильм назывался? 'Soldier^s daughter never cry'? Вот это — точно про нее. Дочь солдата не плачет. Значит что-то серьезное. Родителей я видел утром, когда из Осинников уезжал, опять же — наши во главе с Лиско там сели крепко. Не думаю, что беда оттуда пришла. Значит — муж.

Тоня едва увидев меня, снова задрожала губами. Блин, вот везет мне сегодня на это дело, а! После Женьки плечо 'горки' еще не просохло толком. Неужто опять? Нет, собралась.

— Что стряслось, Тось?

— Ромка, мать его...

В общем, с одной стороны, могло быть и хуже — Роман все-таки жив. Но с другой... В общем, ситуация в Пересвете сейчас по организации предельна близка к какому-нибудь 'военному коммунизму'. В том смысле, что, как это в разных американских фильмах и книгах про разновариантные концы света принято формулировать: 'все гражданские права и свободы временно отменены'. Переводя на нормальный русский: все работают либо по специальности, либо — куда направят, продовольственное довольствие — в соответствии с пайком... Ну, в общем, практически как я сам все это в своей докладной на командира Отряда и разрисовывал. И, опять же в строгом соответствии, за любые преступления, особенно тяжкие и особо тяжкие — карать будут жестоко и незамедлительно, не разводя лишних сантиментов. Понятное дело, что понравился такой порядок далеко не всем. Хотя, врать не буду, я в прошлом, когда исключительно развлечения ради, в качестве 'зарядки для мозгов', такую ситуацию пытался спрогнозировать, думал, что будет куда хуже. К счастью — ошибся. Большинству 'диванных выживальщиков' и прочих 'клавиатурных Безумных Максов' вполне хватило осознания того, что тот самый Большой Писец, о котором они так упоенно мечтали и который так красиво расписывали на форумах — наступил на самом деле. А они, вот удивительно, почему-то не превратились из излишне упитанных и одышливых лоботрясов среднего возраста, умеющих только в офисе сидеть, да пиво по пятницам с таким же 'планктоном' лопать, в крепких телом и духом красавцев а-ля молодой Сильвестр Сталлоне или, на худой конец, Клинт Иствуд. И умение водить любые виды автомобилей не взялось из ниоткуда. И оружие, которое бесплатно выдали сердобольные военные, вызывает лишь некоторое недоумение из серии 'А что вообще с этой штукой делать' и откровенную боязнь, а вовсе не желание пойти и немедленно начать 'грабить корованы'. Ну, да, с настоящим симоновским карабином самостоятельно разобраться — это совсем не то же самое, что полночи с таким же 'специалистом' спорить о преимуществе прогрессивного калибра 7.62 на 51 НАТО над убогим 'совковым' 7.62 на 54. Тут в 'Википедию' или к Максу Попенкеру не залезешь, 'мудрости' взаймы не скопипастишь... Да и где она, та 'Википедия'? Интернет уже неделя скоро будет, как накрылся. Хотя и не обвалился в один миг, а 'отмирал' по частям, на протяжении нескольких дней.

Беда в том, что далеко не все — 'диванные'. Есть и другие. Умные, грамотные, неплохо (а порой и очень даже хорошо) разбирающиеся в оружии и умеющие с ним обращаться. Достаточно толковые и осторожные, чтобы не связываться с криминалом пока в стране все было нормально. Но внезапно решившие, что настало их время, едва только власть рухнула. Словом, обнаружились такие и в Пересвете. Не сказать, чтобы много, но нашлись. Сначала не борзели и не барагозили, вели себя тихо, приглядывались к ситуации, искали единомышленников. Потом получили оружие и боеприпасы... А потом решили, что порядок, установленный в Пересвете Отрядом, их совершенно не устраивает...

Хорошо, что наш Львов — мужик очень опытный и умный. Уж не знаю как (сам, понятно, не присутствовал, а Тоня толком ничего рассказать не смогла), но вчера поздним вечером, когда доморощенные 'выживальщики', в стиле революционных балтийских матросов, толпой и бряцая оружием приперлись к Львову и начали высказывать полковнику свои претензии, все едва не закончилось крупным побоищем. И только благодаря командиру стрельба так и не началась. О чем Батя почти три часа с ними у себя в кабинете беседовал — я бог его знает. Но закончилось все относительно 'травоядно'. Сильно самостоятельные парни, получили от Отряда 'безвозмезддо, то есть дадом' полдюжины бронированных 'Хантеров' из тех, что мы с парнями пригнали с Пожарской, два броне-'Урала' 'Звезда' и три здоровенных импортных автобуса. В 'Уралы' им загрузили продуктов и боеприпасов, сами они, у кого были, погрузили в автобусы семьи. И отчалили 'жить своим умом' куда-то в сторону федеральной трассы 'Холмогоры'. По большому счету — и черт бы сними! 'Леди, покидающая экипаж — увеличивает его скорость и повышает ходовые качества'.* Да вот беда, кто-то из этих клоунов тренировался тут, в Отряде, в одной группе с Тонькиным Романом. И умудрился крепко прокомпостировать ему мозги. Хотя... Черт его знает... Возможно, и не пришлось там особенно стараться. Как тот доктор, которого в 'Формуле любви' Броневой играл, говаривал: 'Голова — предмет темный, изучению не подлежит'. Кто теперь скажет, что у Романа в голове творилось? Может, его и убеждать особо не пришлось? Да, я знал его как вполне нормального, отслужившего в армии парня. Любителя пострелять в карьере за дачами и пивка попить под шашлыки, да анекдоты похабные потравить... И что? Полагаю, у какого-нибудь Батьки Махно в его повстанческой армии — половина была таких же, веселых и жизнерадостных. Что не отменяло всего разного прочего, вроде виселиц, в которых рядышком могли болтаться и 'коммуняки' и 'золотопогонники', и прочих 'прелестей' Гражданской войны.

В общем, Рома ушел. И Тоньку с собой звал, причем настойчиво и упорно. Вот только сестра у меня всей этой 'романтикой' не соблазнилась и ехать отказалась. Роман попытался было надавить силой. Но пытаться силой заставить сестру бойца ОМОН делать что-то, чего она делать не желает, причем посреди базы этого самого ОМОН — это... как бы помягче... Не совсем умный вариант поведения это, чего уж там. Даже при условии, что ты ей — муж, а ее брата рядом нет. Друзья и сослуживцы у брата есть. Много. Очень сильно бить Романа не стали, но за ворота Отряда вышвырнули, как щенка нашкодившего. А Тоська осталась. И пребывает сейчас в весьма растрепанных чувствах...

Вот ведь блин! А я на нее так рассчитывал. Хотя...

— Жень, у меня к тебе просьба просто нечеловеческого размера, — отведя девушку чуть в сторону, шепчу ей я. — Видишь, что творится? А у меня — служба, от которой фиг кто освободит. Выручай, будь человеком, а! Побудь рядом и пригляди за ней пожалуйста.

Блондинка пристально смотрит на меня снизу вверх, будто ожидая какого-то подвоха. Но какой уж тут подвох, за сестру я переживаю на полном серьезе, без дураков... Да и актерскими способностями бог не обидел, чего уж там...

Пару секунд помолчав, что-то обдумывая, Женька коротко согласно мотает челкой.

— Сделаю. Не переживай, 'пятнистый'.

— Спасибо, Жень. Пошли тогда знакомиться.

Антонине тоже уже явно интересно, что за вооруженную до зубов барышню привел старший брат, по глазам вижу.

— Тось, тут такое дело... Нужно хорошему человечку помочь обустроиться. Поспособствуешь?

— Грошев, когда я тебе помочь отказывалась?

— Да как-то не припоминаю таких фактов в своей биографии. Раз так — знакомьтесь. Тоня — это Женька, Женька — это Тоня. Дальше, думаю, сами разберетесь.

Нет, я понимаю, что такой способ представления — это хамство. Честное слово, понимаю! Но как вообще представить Женьку — я так и не придумал. 'Девушка, которую я спас'? Офигеть, как скромно. 'Знакомая'? Ну, в принципе, можно и так, но я суеверный, про 'как вы яхту назовете' помню отлично и... В общем — не хотелось бы. Нравится она мне. Очень. Поэтому решил максимально сократить процедуру. Представил вас друг другу? Представил. А дальше вы уж как-нибудь сами выясняйте — кто, чего и как.

Угу, не тут-то было. Судя по сестриному прищуру (а он не предвещает вообще ничего хорошего) — сейчас огребу я по полной, да еще и на урок хороших манер нарвусь.

Спас меня хвостатый серый найдёныш. Тося даже воздуху для начала отповеди в грудь набрать не успела, как под Женькиным бушлатом завозилось и замяукало это мелкое пушистое чудовище. Видать, выспался и решил осмотреться. Точно, на высунувшейся в отворот полу расстёгнутого бушлата мордочке фраза: 'А что здесь, собственно говоря, происходит?' аршинными буквами написана. Котенок немного поозирался, зевнул во всю тактическую ширину пасти и снова вопросительно мявкнул. Теперь, наверное, про ужин интересуется. Нет, настоящий омоновец — выспался и пожрать требует. Усыновлять пора: будет сыном полка, вернее — Отряда.

— Ой, а это кто? — изумленно смотрит на ясноглазого серого 'одуванчика' моя сестра.

— Это? Это опоссум. Знакомьтесь — дубль два: Тося — это опоссум, опоссум — это Тося. И попробуй сказать, животное, что тебе не приятно. Назад в Посад отправлю.

— Ему очень приятно, — хихикает Женька. — Но почему опоссум?

— Друг у меня был когда-то. У него любое животное, от лабораторной белой мыши до волкодава-'кавказца' включительно — все были опоссумы. Почему нет? Нормальная классификация, не запутаешься.

— А звать его как? — Тоня умиленно разглядывает облизывающуюся мордочку длинные усы и белую 'манишку' на груди.

Мы с Женькой переглядываемся. Ответить нечего.

— Черт его знает, — пожимаю плечами я. — Пока, думаю, будет 'Эй, как там тебя, животное'... Для начала — сойдет. А дальше — будем думать. Но точно — не Мурзик и не Васька. Зверь героический, ему особенное имя нужно.

И, словно подтверждая мои слова, 'не Мурзик' снова громко мявкнул. Причем, утвердительные интонации в голосе слышны были отчетливо. Явно Васькой быть не хочет. С характером парень. Наш человек!

Интермедия пятая. Юра Пак.

— Бойся!

Бамммм! Ой, блин, мать твою так! Вроде, и не сказать, что громко рвануло это добытое Чугаевым 'специзделие', а по ушам будто великан сложенными 'лодочкой' ладошами хлопнул. Так ведь и без барабанных перепонок можно остаться. Помнится, был в 'бригаде' у Пети Жмыха в начале девяностых один 'бычара', так у того любимая выходка была: при очередном 'разводе лохов' какому-нибудь бедолаге вот так по ушам хлопнуть. Вроде, и бил-то совсем легонечко, но, зараза, умело. Что-то там получалось связанное с резким перепадом давления... Словом, выбивал он беднягам 'перепонные барабанки' на раз. И только дебильно ухмылялся, глядя, как люди от резкой и острой боли корчатся. Тот еще урод. Был...

— Опять 'включилась'! — сплюнул побелочную пыль один из двух накрепко влившихся в команду милицейских сержантов — Лешка, тот, который с киянкой и клиньями бегал. Хотя, почему 'бегал'? До сих пор у него битком набитая противогазная сумка за спиной болтается.

— Чего? — не понял его слегка оглохший и малость очумевший Пак.

— Сволочь эта за дверью, говорю, опять 'включилась', — охотно повторил сержант, да еще и головой в сторону противоположной двери мотнул.

Теперь Юра и сам услышал равномерное бумканье из-за двери квартиры, расположенной напротив той, которую сейчас пытается взломать старший прапорщик Вова Чугаев. Похоже, там мертвяк в коридоре обосновался. Видимо, в квартире был один, никуда ходить интереса не имел, вот там и отключился, как тот дедушка из 'Бобика в гостях у Барбоса': '... в прихожей, на коврике...'. А потом приперлись бравые 'квартировзломщики', которые сначала зачистили от нескольких болтавшихся на лестницах и площадках зомби подъезд, а потом начали громко разговаривать и разным инструментом греметь. Вот он (или она, кто ж там знает — через железную, обтянутую дешевеньким линялым дерматином коричневого цвета, дверь гендерную принадлежность определить непросто) и пробудился, да начал в дверь долбиться. От большого ума, не иначе: дверь, конечно, фуфло дешевое, но, как ни крути, через четырехмиллиметровый лист железа мертвецу не прорваться. А Пак с компанией к нему в гости забредать тоже не собирались. Они здесь немного по другому поводу. Потом зомби колотить перестал. То ли утомился, то ли всю тщетность своих усилий осознал. А теперь снова это ритмичное 'бум-бум, бум-бум'... Видно, подрыв 'Ключа' на него так подействовал. Как ни крути, в замкнутом объеме тесноватого подъезда стандартной панельной девятиэтажки жахнул небольшой накладной заряд знатно.

— Готово, — обернулся на товарищей Чугаев, ковырявшийся в проделанной 'специзделием' на месте дверного замка дыре с неаккуратными оплавившимися краями. — Юра, признаю, ты был прав. С меня 'банка бодрящего и соленая рыбка, господин капрал'...

Про банку и рыбку он явно процитировал что-то, это Юра по интонации понял, но опознать цитату не сумел. Может, что-то сугубо ментовское, специфическое?* Хотя — вряд ли, в специфическом у них, обычно, всякие 'расширить и углУбить в целях дальнейшего недопущения'... В любом случае, похвала матерого милицейского 'прапора' была приятна. Как ни крути — он действительно молодец. Ведь сначала планировалось накладными зарядами дверные петли рвать, благо, у таких дверей они снаружи: так по мерам пожарной безопасности положено — чтоб, если что, пожарные или спасатели могли их 'болгаркой' срезать. А Юра скептически хмыкнул и сказал, что сам когда-то эти двери на все жмыховские 'явки' заказывал... И, в общем... Не то, чтобы украл... Скажем — сэкономил. Железо и вмурованные в стену штифты — надежные и прочные, а вот замки — так себе. Ну, при условии, что ты на них изнутри смотришь. Снаружи-то — только серьезного вида стальная пластина личины да довольно крупная замочная скважина. А сам замочек — так себе, большой, но простенький, без изысков. Вот и предложил кореец снова сэкономить, на этот раз на 'Ключах'. Петель-то — три штуки, а замок один. Чугаев поскреб свой гладко выбритый затылок и согласно рукой махнул, мол, давай попробуем. В крайнем случае — не так уж много теряем — один накладной заряд. Зато в случае удачи — вполне ощутимый прибыток.

'Ключей' Володя достал с запасом — полтора десятка. Уж чего начальству Центра спасения наплел — бог весть, думается, про необъятной толщины дужки амбарных замков на воротах оптовых складов. Тех самых, которые вот уже полторы недели находила и один за другим чистила их уже вполне спевшаяся и 'набившая руку' на десятке пушкинских и ивантеевских супермаркетов, команда. Тем возразить было нечего: самим за крупами и консервами кататься в дальнюю и весьма опасную даль, за пределы относительно обжитого и уже местами уютного периметра бывшего Учебного центра ГИБДД Москвы, почему-то категорически не хотелось. Раз Чугаев говорит, что нужно ему — значит нужно. Продукты ведь находит исправно, и колонны с ними по его наводке в Центр идут одна за другой. Ну, и пусть его! Что, в конце концов, такое этот самый 'Ключ'? Какая им от него угроза? Не пулемет же крупнокалиберный, не гранатомет... В общем, жмотничать не стали — выдали. Аккурат после того, как Пак вспомнил и, при поддержке товарищей, навестил совсем уж удачный складик. Не сильно большой, зато под завязку набитый разными, по теперешним временам, уж совсем деликатесами: фруктовыми коктейлями в банках, консервированными крабами да кальмарами и прочей экзотикой. Причем, не той, что в любом 'Перекрестке' или 'Ашане' стояла, а настоящей, которая и раньше была далеко не для всех и за весьма приличные деньги. Вроде настоящего испанского иберийского хамона или французским маринованных миног. Плюс — разные стеклянные емкости, объемом от 'ноль-пять' до литра из распотрошенных супермаркетов. Даже к Паку после этого богатого 'подгона' руководство Центра в лице Гапонова и Скороходько стало относиться подчеркнуто доброжелательно. Что, впрочем, прошедшего горнило бандитских войн начала девяностых корейца не обмануло ни на секунду. Он не просто затылком или спиной, он буквально всей натянутой от напряжения, будто барабан, шкурой своей ощущал нехорошие и холодные взгляды. Пока еще только взгляды. Но Пак был уверен — еще чуть-чуть и к взглядам в любое мгновение может добавиться прицельная 'галка' оптического прицела или яркая точка лазерного целеуказателя. А то и просто прирезать попытаются втихаря. Хотя — вряд ли, О том, что Юра, невзирая на комплекцию, мужик более чем спортивный, недоброжелатели его осведомлены отлично. И рисковать вряд ли станут. Пуля в затылок в нужный момент (причем, желательно, чтобы клиент в этот момент был подальше от базы) и — все, пишите письма мелким почерком. Если учесть, кто (или все таки 'что'? вот, блин, даже правила русского языка из-за восставших мертвецов в тартарары полетели) и в каких количествах по улицам сейчас бродит — и часа не пройдет, как опознавать будет просто нечего. До мослов обгрызут, да и сами мослы в разные стороны растащат. Но случится это не сегодня. И даже не завтра. Пока что Пак им нужен. А значит — есть время подготовиться. Чем он сейчас, собственно, и занима...

В окружающую реальность Юру вернул несильный, но обидно звонкий подзатыльник.

— Юра, ау!!! — Чугаев, будто врач-невропатолог, поводил, перед лицом корейца вытянутым вверх указательным пальцем, словно проверяя скорость его реакции. — Проснись и пой, блин! Ты что, сознание потерял? Раза три тебя позвал — ноль реакции. Вот, пришлось при помощи грубой физической силы воздействовать. Ты как, не в обиде?

Милиционер, будто извиняясь, развел руками, мол, так уж вышло, брат, сам виноват.

— Нормально все, — смущенно прокашлялся Пак. — Что-то я внезапно в себя ушел. Но уже вернулся.

— Скорее, вернули! — хохотнул Чугаев. — Это хорошо, что вернулся, давай, веди, показывай, что и где. Не весь же пол нам тут вскрывать.

Широким жестом старший прапорщик распахнул взломанную дверь.

— Весь и не нужно, — успокоил милиционера Юра. — Пошли, покажу, где ломать.

Глядя, как споро и красиво, буквально в одно движение два милицейских сержанта 'взяли в ломы' и подняли целый пласт ламината, Пак только криво усмехнулся. В голове, будто только что пережитая, возникла картинка двухнедельной давности: тяжело стучащее от напряжения и отдающееся острой болью сердце, заливающий глаза пот, скользящая в мокрых руках маленькая монтировка, прихваченная по дороге из его 'буханки'... И чувство горького разочарования, когда он увидел, во что превратилось оружие по вине безвестного идиота, напихавшего в автомат и пистолеты вместо нормального консервационного 'пушсала' какой-то неведомой дряни. Которая застыла, намертво залепив все внутренности оружия и отмякла только после нескольких часов купания в бензине. Неужто и тут будет то же самое? В принципе — не смертельно, оружие у группы есть, но — не хотелось бы. Несмотря на всю внешнюю благопристойность поведения начальства Центра спасения, Юра буквально каким-то 'верхним чутьем' чуял — грядут серьезные проблемы. И встречать и нужно подготовленными.

Щелкнул фиксатор складного ножа, чуть слышно треснул под остро отточенным лезвием полиэтилен.

— Ого! — складывая нож присвистнул севший на край открывшегося под полом квартиры тайника напарник сержанта Лешки сержант Данила, охотно откликавшийся на Даньку, — Нормально так...

— Что там, Дань? — подошел поближе кореец.

— А сам, типа, не в курсе? — удивленно изогнул бровь Данька.

— С чего бы? — по-еврейски, вопросом на вопрос, ответил Пак. — Я все ж таки не последним человеком в 'бригаде' был, мне тяжелым физическим трудом заниматься 'по сроку службы' не положено было. На то 'быки' имелись. Я общее руководство осуществлял.

— Общее руководство — это круто! — хохотнул сзади Володя. — Стратегия, все дела... Ладно пошли глянем, что там...

Тяжелая и широкая ладонь Чугаева легонько подтолкнула Юру вперед.

— Ни хрена себе!

— Офигеть!

Их голоса прозвучали одновременно, а потом в комнате на несколько секунд повисла тишина. Все разглядывали лежащий внутри вспоротого целлофанового 'кокона' пулемет ПК. Первым 'очнулся' Чугаев.

— Красиво, я смотрю, вы жили, Юра, — хмыкнул он, присев на корточки и слегка сдвинув указательным пальцем неаккуратный клок черного целлофана. — Даже номер не вытравили... Твой Жмых что, вообще никого не боялся?

— Я фиг его знает, — растерянно развел руками бывший 'честный коммерсант' и еще более бывший бандит. — Если честно — даже не подозревал, что в 'бригаде' пулемет был... Может, личная жмыховская заначка? Ну, типа, на самый-самый крайний случай. Когда уже вообще отступать некуда. Он ведь когда-то реально крутой и лихой мужик был...

— Когда-то? — с явным интересов переспросил Володя. — А потом что?

— А потом 'протух', — скривил губы в презрительной ухмылке Пак и буквально в паре фраз пересказал в лицах свой последний телефонный разговор с 'видным меценатом и благотворителем'.

— Вот дебил! — в два голоса вынесли беспощадный вердикт оба сержанта разом.

— Это каким дерьмом голова должна быть набита, чтоб вот от этого, — Лешка кивнул в сторону вскрытого тайника, — в заграницы рвануть? Кто его, дурака, там ждал?

Данька закивал, соглашаясь с правотой товарища.

— Зомби его там ждали, — отмахнулся Пак. — Точно такие же, что и тут, разве что на лицо черные... Хотя, скорее — серые.

— С чего это? — спросил Данька.

— Фиг знает, — пожал плечами кореец, — Читал я, вроде, где-то, мол, европейцы и азиаты после смерти сначала бледнеют, а потом кожа синюшной становится, а вот негры — те, типа, сереют.

— И что, правда? — сержант явно вопросом заинтересовался.

— Да без малейшего понятия, Дань. Ты думаешь, я по жизни до фига дохлых негров видел? Так написано было, а там — кто его знает...

— Смотрю, интересные ты книги читал, — хмыкнул Чугаев. — Так, ладно, сильно задерживаться нам тоже не с руки. Незачем лишнее внимание привлекать. Даня, Леха, ветошь взяли?..

Увидев короткие кивки в ответ, он продолжил:

— Значит, приступайте к чистке. Приводите 'машиненгевер' в боевое состояние, а мы в Юрой остальное барахло из нычки достанем.

Сержанты вновь синхронно коротко кивнули и, подхватив сверток с пулеметом, отошли, чтобы не мешать, в сторону. Чугаев с Паком сели на пол на краю тайника и начали один за другим доставать из него покрытые пылью увесистые свертки.

— Кстати, Володь, а при чем тут 'бойся'?

— А, — смущенно наморщил переносицу старший прапорщик, — это я в армии еще от саперов нахватался. Они когда что-то потенциально опасное сделать собираются, обязательно это дело голосом обозначают. Предупреждают...

— А почему все-таки 'бойся'?

— Да как тебе сказать?.. — задумчиво протянул он в ответ. — Ну, не орать же 'Fire in the hole!', как американцы... Мало того, что для русского уха тарабарщина, так еще и слишком длинно. А предупреждающий окрик должен быть коротким, понятным и ёмким.

— А, это вроде как грузчики на том же Черкизоне: 'Дорожку!' кричат, когда через толпу телегу с товаром волокут? — припомнил Пак.

— Угу, — кивнул Чугаев, — именно. Громко, емко, произносится быстро и никаких дополнительных пояснений не требует... Так и тут. Иногда еще 'Паааберегись!' кричат, слыхал я такой вариант, но мне 'Бойся!' почему-то больше нравится. Солиднее выходит, без ненужной легкомысленности. 'Бойся!' — это серьезно. О, вот это я понимаю!

За разговором они достали и расставили рядом с собой все содержимое тайника, а теперь Володя, ширкнув ножом по обтягивающему пыльный и оплетенный паутиной сверток светло-коричневому скотчу, влез внутрь.

— Не знаю, что там лихости, но с головой у твоего, ныне, полагаю, уже покойного... хотя, может, и беспокойного... босса полный порядок был. Обстоятельного человека видно сразу.

— Это что за кракозябка такая? — Пак окинул взглядом извлеченную Чугаевым из свертка железяку.

— Сам ты, Юра, кракозябра. Узкоглазая и бестолковая. Сразу нестроевого видно, — лишь отмахнулся и горестно вздохнул прапорщик. — А это — машинка Ракова. Самое, при работе с пулеметом, наиценнейшее устройство. Она для снаряжения лент, понимаешь?

— Пока не очень, — пожал плечами кореец. — Нет, то что она для снаряжения — это понял. А восторгаться-то чем?

— А это я тебе потом объясню, — скорчил зловещую физиономию Володя. — А вернее, вживую продемонстрирую. Дам тебе четыре звена на двадцать пять патронов и попрошу вручную хотя бы ленту-'сотку' собрать. А потом дам проделать то же самое, но уже при помощи 'кракозябры'.

— Может, не стоит? Я и на слово тебе с удовольствием поверю...

— Нет, не пойдет. Лучше всего доходит на личном опыте — это всем известно. Вот мы тебе этот опыт и организуем. Но позже... У тебя что?

Пак приподнял над полом ближайший к нему сверток.

— Судя по форме и весу — 'цинк' с патронами.

— Ты вскрывай, давай, а не предположения строй.

— Хорошо, вскрываю, — покладисто согласился кореец.

Расползся под лезвием швейцарского 'Венгера', добытого Юрой в торговом павильончике разных туристических сувениров и подарков, что стоял в холле обчищенного ими примерно неделю назад супермаркета. Там много чего было: фонари, фляги, топорики складные лопаты, но явно опытный в подобных вопросах Чугаев лишь фыркнул презрительно, мол, барахло. А вот швейцарские 'складни' оценил, и красные 'Викториноксы' и серые 'Венгеры'. Их выгребли все, что были. Каждый себе выбрал, кому какой больше по душе пришелся, да и про запас набрали. Таких ножиков теперь еще не скоро из Швейцарии подвезут. Да и есть ли она теперь, Швейцария? Пока Юра со Светой отсиживались в его доме 'Полянке', телевизор практически не выключался, но ни на одном из каналов новостей о самой нейтральной стране мира Пак так и не увидел. Хотя, может просто пропустил за какими-нибудь делами? Да нет, вряд ли, кому в разверзшемся по всему миру аду была в тот момент интересна маленькая Швейцария?

В разрезе тускло блеснул в падающем на пол комнаты через большое окно солнечном свете матово-зеленый бок металлической коробки. Юра перевернул ее крышкой кверху. Ой, блин, а букв-то, а цифири всякой! Но аббревиатура ЛПС и цифры 7,62 видны вполне отчетливо. Не подвела интуиция.

— Все верно, патроны.

— Это хорошо, — радостно оскаблился Володя. — Но маловато, что такое неполные четыре с половиной сотни патронов для ПК с его-то скорострельностью? На пять-шесть минут плотного огневого контакта от силы...

— Вова, ты меня прости, конечно, но с кем это ты собрался так плотно 'огнеконтактировать'?

— Пак, ты б не умничал, а, — с деланной ленцой в голосе протянул Чугаев. — Заметь, это не мне начальство Центра мечтает голову откусить. Как раз моя светлость на вполне хорошем счету, похоже. Уже подкатывали пару раз с выгодными и заманчивыми предложениями. Очень сладкую жизнь обещали...

— Например? — Юре на самом деле было интересно, как же именно выглядит в представлении верхушки Центра спасения эта самая 'красивая жизнь'. По-хорошему, именно от этого и зависели его дальнейшие планы: то ли пытаться замириться и как-то устраиваться на месте, то ли рвать когти, причем, не исключено, что рвать с мясом и шумом-гамом, в смысле, с кровью и пальбой. Уж как получится.

— Ууу, — протянул милиционер, — такую картинку нарисовали — закачаешься. Этакий нео-феодализм с элементами всяко-разного заманчивого. Мол, есть люди, способные постоять за себя и за других. Они — белая кость, властители. А есть те, которые сами защититься не могут. Скотинка серая, бесправная. Вот и выходит, что первые, типа, бояре, а вторые — как есть холопы. И дело холопов — на бояр пахать и всячески создавать им комфорт и удобства. А бояре их будут за это защищать...

— Не, ну а что,— прикинул не успевший позабыть 'период первоначального накопления капитала' в России Пак, — вполне знакомая ситуация. Есть лоховатые но нагулявшие жирка 'коммерсы', а есть 'реальные пацаны'. 'Коммерс' пашет как Папа Карло и кует деньгу, а 'реальные' его стригут и доят. А если вдруг на горизонте появляются другие 'реальные', претендующие на жирного лоха — забивают с ними 'стрелку' и выясняют, кто из них 'реальнее' и у кого 'кокосы!' круче...

— Ага, как есть 'крышевание' в чистом виде, — согласился прапорщик.

— А феодализм-то тут при чем?

-Так не дорассказал я! Короче, ведь в те же девяностые 'коммерс' вполне мог соскочить: уйти из бизнеса совсем, переехать куда-то, в милицию пойти, в конце концов... А куда народу из Центра сейчас податься? Те, кто посмелее да порешительнее, кто в себя верили и на свои силы рассчитывали — те еще когда слухи про раздачу оружия на Ярославке в Мытищах пошли, собрались и уехали. Так что, большая часть тех, кто остался, самостоятельно выжить не надеются. Ну, вот и решили наши 'бугорки', что их такой настрой в народе вполне устраивает, но нужно идти дальше.

— И сильно дальше? — Пак уже и сам понял, к чему ведет Чугаев, но хотел убедиться.

— Да практически до нового крепостного права со всеми вытекающими...

— Это, в смысле, 'на конюшне запорю, быдло свинячье' и право первой ночи?

— Да чуть ли не до небольшого гарема, если такое желание возникнет. Мол, они сами по себе — нет никто, а раз мы их защищаем, то они за это, получается, должны, как земля колхозу...

— Вот это нормально! — оживленно присвистнул у них за спиной Данька.

— Чо там тебе нормально, салага?! — рыкнул Чугаев. — Пулемет что ли дочистил уже?

— Почти, — прижух тот.

— Вот и работай дальше! И не подслушивай, о чем старшие разговаривают!

— Зря ты так, Вов, — перебил Пак прапорщика ,и отложив в сторону очередной вскрытый тюк, на этот раз с двумя новенькими пустыми патронными коробами, обернулся к сержантам, корпевшим над пулеметом.

Им, кстати, повезло. В отличие от первого тайника, тут пулемет был законсервирован не неведомой темно-коричневой гадостью, обозванной самим Юрой 'серидолом', а вполне пристойным белесым и полупрозрачным консервационным жиром, который Чугаев, едва глянув, назвал маргуселином. Оказался тот маргуселин штукой вполне адекватной: не засох, не застыл и снимался вполне нормально. Вот только был он очень жирным и было его в пулемете много...

— Ничего там нормального, парни. Только скотство сплошное. Одни, получается, 'белые люди', хозяева и повелители, а вторые — никто и ничто, холопы, быдло и рабы... Ничего не напоминает?

Данька в ответ лишь плечами недоуменно пожал, зато явно более эрудированный лешка, оттирая куском тряпки жирные пальцы рук, понимающе закивал.

— Ага, точно, было что-то такое относительно недавно. И про господ и холопов, и про рабство и про чью-то там неполноценность... Юберменьши, унтерменьши... Только там, помнится поголовье рабов сначала еще и уменьшить планировали в несколько раз, чтоб господские земли не занимали и воздух зря не расходовали. Помнится, очень плохо все для 'господ' тогда закончилось.

— Это ты про фашистов что ли? — сообразил Данька. — Так это ж не то совсем. Те ж. суки, войной пошли, убивали, там, насиловали, силой принуждали...

— А тут, думаешь, не так все будет? — пристально вгляделся в лицо сержанта Пак.

Тот даже поежился под пронизывающим взглядом корейца.

— А думаешь так?

— Ну, давай по-простому, — легонько прихлопнул себя ладонями по коленям Пак, — подруга есть у тебя?

— Ну, есть, — Данька явно не понимал, при чем тут его подруга.

— Вот есть у тебя девушка, она тебе нравится. Может, даже, любишь ее. Она хорошая, красивая... И тут — бац, ты встречаешь еще более красивую и предлагаешь ей третьей быть. Как думаешь, согласится?

— Да для начала надо бы, чтоб подруга согласилась, — хохотнул сержант. — А так — черт его знает, они разные бывают. Может, и согласится...

— Мы не про 'разных', — упрямо гнул свою линию Пак. — Есть, понятное дело, такие шаболды, что хоть с собакой сношаться будут, лишь бы спать мягко и жрать сладко. Не про таких речь, а про нормальных.

— Если про нормальных, то вряд ли, — вздохнул Данька. — Да и подруга активно возражать будет, вплоть до применения подручных средств...

— Идем дальше. Не хочешь ты от своей идеи отказаться, подругу избил, чтоб помалкивала, ту, вторую, заставил как-то... Ну, не знаю... Да тоже избил, чего сложности плодить. Как думаешь, родственники что девушки твоей, что той, второй, как к этому отнесутся?

— Думаю, хреново, — веселость из голоса Даньки пропала, он уже явно начал догадываться, к чему ведет хитрый кореец.

— И я так думаю. Да вот беда — ты ж теперь не просто Данька-сержант. Ты теперь крутой парень. Автомат и пистолет имеешь, пулемет, вон, откопал и в порядок привел почти... А главное, речь-то у нас на самом деле не про тебя, нормального и правильного парня, а про урода, который в больной башке своей уже и до холопов и до гаремов сам додумался. Дальше тебе объяснять нужно?

— Нет, не нужно, — отрицательно мотнул головой тот. — Как раз такая же хрень и выходит, только масштабы поскромнее. А так — один в один. Тот у кого оружие и гнил в башке будет глумиться над нормальными, но безоружными как ему захочется...

— Вооот, — одобрительно протянул Пак. — А у многих ли штатских в нашем Центре на руках оружие есть?

Судя по выражению лица, сержант на эту тему раньше даже не задумывался.

— Да которые с оружием были — почти все разъехались давно. Остались только те, у кого ничего нету. А зачем им оно вообще? Они и пользоваться не умеют толком. Начудят еще чего. Да и это — мы ж есть.

— Все верно, — кивнул Пак. — Вооруженных на базе мало. Те, что сразу с оружием были или потом в Мытищах у армейцев его получили — те почти сразу двинули сами свою жизнь обустраивать. Им сидеть и чьей-то милости ждать, по ходу, характер не позволял. Остались только безоружные и не шибко решительные. Да, охрана у них, вернее — не у них, а у Центра есть. Только что за охрана? Ты многих из тех, кто вокруг 'бугров' наших хороводится, по прежним временам знал?

— Ну, не сказать, что многих, но кое-кого — вполне, в одном УВД служили...

— И как они тебе, в основном?

Тут Данька всерьез задумался, явно не зная, что ответить. Зато почти не колебался с ответом Чугаев.

— Да никак. Амебы, по большей части. По службе — нулёвые, ниочемные. Только и умели, что начальникам гузло зализывать. Понятно, не все, есть и нормальные, правильные. Тот же Доронин из БЭПа или Семенкин из 'уголовки'. Но мало таких. Почти все нормальные в первые дни легли, когда ни информации толком не было, ни знаний... А эти тогда вперед не лезли, вот и уцелели. Да они, кстати, и сейчас-то в герои не рвутся. Когда кто-то из них с нами за периметр выбирался?

Сержантам ответить явно нечего. Но они под таким углом ситуацию даже и нерассматривали, по ошарашенным лицам видно... Эх, молодежь...

— Погоди, Володь, а мы что же? — с обидой в голосе протянул молчавший все это время Лёшка.

— Ага, и мы, — согласился Чугаев. — И ко мне самые гнилые из аморфных уже начали с задушевными беседами за планы на будущее подкатывать. Думаю, еще чуть-чуть — и к вам подойдут каким-нибудь теплым вечером. А вот на месте нашего азиатского соратника я бы теперь в одиночку гулять поостерегся бы. Есть мнение, что еще немного, и может с тобой, Юрок, приключиться внезапный несчастный случай на производстве. Не тому кошаку ты яйца прищемил, не тому...

— Вы чего, мужики, серьезно?

Глаза у обоих сержантов, что Лешки, что Данилы округлились, будто у совят.

— Никаких шуток, — грустно усмехнулся Пак. — Мое мнение полностью с Володиным совпадает. Разве что времени я себе даю чутка побольше. Полагаю, еще неделю-полторы меня трогать не будут: не все 'вкусные' склады я показал. А вот потом — да, или ногу случайно подверну и мертвяку на зуб попаду, или по неосторожности в голову себе при чистке пистолета выстрелю. Трижды...

— Так, погодите! — совсем уже ошалевший от внезапно свалившейся на голову информации Лешка затряс головой. — И что вы по этому поводу, вообще ничего делать не собираетесь?

— С чего бы 'не собираемся'? — улыбнулся Чугаев. — Еще как собираемся. И уже делаем. Причем — прямо сейчас делаем...

— Аааа, — сообразил Данила.

— Ага, — передразнил его Пак. — Учтите оба — никакого пулемета и патронов — не было. И на квартиру эту мы не заезжали — на складах были, смотрели, что там и как. И, кстати, эта квартира — не последняя. Все ясно?

— Неа, — замотал головой Данька.

— Чего тебе не ясно? — вздохнул Чугаев.

— Да про какую такую квартиру мы вообще сейчас разговариваем? — с невинными глазами выдал сержант.

Глоссарий:

1. Лазо Сергей Георгиевич — революционер, один из руководителей советского подполья в Сибири. По наиболее распространенной версии, был схвачен японскими интервентами и сожжен заживо в топке паровоза. В советские времена считался одним из символов самопожертвования и преданности делу Революции.

2. Профессор Нимнул — персонаж диснеевского мультсериала 'Чип и Дейл спешат на помощь', сумасшедший ученый, мечтающий о мировом господстве.

3. 'Холерные бунты' — крестьянские волнения в Российской Империи в 1831-32 годах, в ходе которых неграмотные и испуганные эпидемией холеры крестьяне громили больницы и госпитали, нападали на медиков и полицейских, пытавшихся организовать карантинные мероприятия.

4. 'Бодрянка' (армейск. сленг) — бодрствующая смена караула.

5. 'Семь-два' (армейск. сленг) — танк Т-72.

6. ППД — пункт постоянной дислокации, основная база воинской части.

7. ТПУ — танковое переговорное устройство.

8. 'Бэха' (армейск. сленг) — БМП, боевая машина пехоты.

9. Неписанное армейское правило, если нижестоящий по званию обращается к подполковнику, к которому относится с уважением, то приставка 'под' в звании опускается.

10. Вход 'крючком' — один из применяемых спецподразделениями МВД России способов так называемого 'динамического входа' в помещение, внутри которого находится или может находиться преступник.

11. НВФ — незаконное вооруженное формирование.

12. Производимый на ижевском оружейном заводе ПП-9 'Клин', конструкционно почти не отличается от ковровского ПП-91 'Кедр'. Разница лишь в том, что 'Клин' разрабатывался чуть позже и изначально предназначался под более мощный 9-мм патрон ПММ (в настоящее время снятый с вооружения). Кроме того, часть 'Клинов' имеет резьбу для ПБС.

13. 'Вал' — разработанный специально для спецподразделений МО, МВД и ФСБ России АС 'Вал', калибра 9х39-мм. Является 'бесшумным', а вернее, малошумным оружием для проведения специальных операций.

14. 'Штурм' (9А-91, он же 'девятка') — малогабаритный автомат под 9х39-мм патроны СП-5, СП-6 и ПАБ-9, состоящий на вооружении спецподразделений МО и МВД.

15. 'Кремона' — чешская компания, производитель неплохих и при этом вполне бюджетных гитар.

16. 'Подвесная' — еще одно название ременно-плечевых систем (РПС).

17. 'Располага' — (армейск. сленг) — казарма, расположение.

18. 'Крысиный волк' — старый, еще времен парусного флота, морской способ борьбы с грызунами на корабле. Нескольких пойманных крыс сажают в бочку и оставляют так на некоторое время. Когда голод становится нестерпимым, крысы начинают убивать и поедать самых слабых. Через несколько дней в бочке остается только одна крыса — самая сильная и злобная. Ее выпускают на волю. Такая крыса — 'крысиный волк', уже не ест ничего, кроме других крыс и постепенно изводит все поголовье грызунов на корабле.

19. 'Склейка' — армейская карта. Называется так, потому что склеивается из отдельных листов небольшого размера.

20. МБ — меры безопасности.

21. Грушин прав, до подписания в ноябре 2012 года приказа МВД России об утверждении нового наставления по огневой подготовке 'Курс стрельб — 2012', такого пункта в мерах безопасности при обращении с огнестрельным оружием действительно прописано не было.

22. ЗИП — запчасти, инструмент, принадлежности.

23. 'Пинжнак' — он же 'пиджак', офицер, получивший лейтенантские погоны на военной кафедре какого-либо ВУЗа. В большинстве своём, строго соответствуют армейскому о них присловью: 'В мирное время опасен, в военное — бесполезен'.

24. 'Историк' — шифровальный блок к радиостанциям советского и российского производства.

25. 'Северок', 'Арбалет' — 'Северок-К' и Р-163-1КМ 'Арбалет'. Весьма легкие и компактные носимые армейские УКВ-радиостанции, обеспечивающие при своих небольших габаритах устойчивую и защищенную от перехвата противником радиосвязь на весьма приличных дистанциях. Постепенно заменяют в войсках носимые радиостанции более старых поколений, но пока ими экипированы в основном разведывательные подразделения и армейский спецназ.

26. Карл Льюис — Фредерик Карлтон Льюис, американский легкоатлет, девятикратный олимпийский чемпион в беге на спринтерские дистанции.

27. 'Волна' — мобильная (устанавливаемая на автомобиле) радиостанция 'Волна-201', состоящая на вооружении МВД России.

28. ОЗМ — противопехотная выпрыгивающая мина ОЗМ-72 (осколочная заградительная мина). Радиус сплошного поражения — 25 м., снаряжена 2400 готовыми поражающими элементами.

29. ПГО — ПГО-7, прицел гранатометный оптический.

30. ПМП — полковой медицинский пункт, полевой госпиталь крупного воинского соединения в зоне боевых действий.

31. Репшнур — применяемый в альпинизме и скалолазании тонкий (от 4 до 8 мм) и чрезвычайно прочный шнур в оплетке.

32. 'Группник' — командир отдельной группы (по численности примерно равной взводу) в подразделениях специального назначения.

33. 'Секрет' — скрытый и замаскированный пост охраны и наблюдения.

34. Шоу 'Ямато' — всемирно известное шоу японских барабанщиков.

35. 'Первоначалка' — курс первоначального обучения молодого сотрудника милиции на базе учебных центров МВД. Продолжается в среднем около полугода. За это время будущий милиционер получает основные знания и навыки, необходимые в службе: законодательная база, физическая и огневая подготовка, боевые приемы борьбы и задержания правонарушителей. Сотрудники ОМОН проходят обучение в тех же учебных центрах, что и остальные, но для них формируют так называемые 'спецкурсы' с понятной спецификой.

36. История про гранатомётчика Гарина и его 'гиперболоид' — подлинная.

37. 'Царандой' — местное ополчение в Демократической республике Афганистан времен Афганской войны 1979-89 годов. В Советской, а позже, в Российской армии — синоним понятия 'неорганизованная вооруженная толпа, не имеющая никакой боевой ценности'.

38. УРСН — Учебная рота специального назначения. Так изначально, в конце 80-х — начале 90-х, назывались спецподразделения ВВ МВД России. Позже были переформированы и поделены на ГСН — Группы специального назначения и разведывательные роты.

39. БЭП (ОБЭП) — отдел по борьбе с экономическими преступлениями.

40. 'Собачник' — небольшой грузовой отсек позади задних сидений УАЗа.

41. 'Вовчики' — прозвище боевиков-исламистов (произошло от слова ваххабиты) в ходе гражданской войны в Таджикистане в 1992-97 годах. 'Юрчики' — сторонники Народного фронта Таджикистана, антагонисты 'вовчиков'.

42. Вообще-то Евгения находится в плену ошибочных стереотипов. Баньши — персонаж ирландских легенд: призрачные женщины, которые, согласно поверьям, появляются возле дома человека, обреченного на смерть, при этом издавая громкие вопли и завывая. Их не интересует человеческая кровь, они просто предвестники смерти. Но Голливуд и компьютерные игры уже сделали свое 'чёрное' дело, создав относительно безвредным ирландским призракам совсем иную, и куда более зловещую, славу.

43. Эмблема Московского округа Внутренних войск МВД — стилизованное изображение белого сокола на черном треугольном щите. Между своими эту 'птичку' военнослужащие в шутку называют 'белым попугаем'.

44. 'Хмурый' (жарг.) — героин.

45. 'Черменский круг' — крупный блокпост на трассе М29 'Кавказ', расположенный на административной границе Ингушетии и Северной Осетии.

46. ЦГВВ — Центральный госпиталь Внутренних войск МВД России, расположенный на территории ОДОН в г. Реутов.

47. ДОС — Дом офицерского состава, жилые дома на территории войсковых частей, в которых проживают офицеры и их семьи.

48. Мангруппа — маневренная группа, своего рода группа быстрого реагирования на бронетехнике.

49. При Советском Союзе ОДОН (Отдельная дивизия особого назначения ВВ МВД) называлась ОМСДОН (Отдельная мотострелковая дивизия особого назначения) им. Ф,Э. Дзержинского, или просто — Дивизия Дзержинского.

50. Полное официальное название Софринской бригады ВВ МВД — 21-я Софринская Отдельная бригада оперативного назначения Внутренних войск МВД России. Сокращенно — 21-я ОБрОН.

51. 'Мужик' (арм. сленг) — Орден Мужества.

52. СИЗО — следственный изолятор.

53. ОСН — Отряд специального назначения ВВ МВД России. В отличие от ГСН (Групп специального назначения), являются отдельными подразделениями, а не входят в состав полков, бригад или дивизий Внутренних войск.

54. ДОН-100 — расквартированная в Ростове-на-Дону 'сотая' дивизия оперативного назначения ВВ МВД России.

55. В смысле: 'Баба с возу — кобыле легче'.

56. Фраза про бодрящее и рыбку стянута Чугаевым из повести братьев Стругацких 'Парень из преисподней'.