Лаэр-Данвед

На коленях сидящего Маэдроса лежал свёрнутый чёрный плащ.

— А, госпожа Лютиэн, — властитель Химринга кивнул ей в знак приветствия. — Я сожалею, что пришлось потревожить твой сон. Скажи, не твоя ли это вещь?

— Моя, — Лютиэн постаралась не выдать растерянности. Она не понимала, к чему эти расспросы.

Маэдрос нахмурился. Маглор, стоявший за его плечом, помрачнел.

— Стражники заметили твою служанку, когда она кралась по лестнице с этим плащом в руках. — Маэдрос повернулся к Эйриен. — Что ты скажешь теперь и как объяснишь свой поступок?

Под его тяжёлым взглядом девушка потупилась. Гневный румянец отхлынул от её щёк, сменившись бледностью.

— Да что тут говорить... — пробормотала она, не глядя ни на Феанорингов, ни на Лютиэн. — Я ведь не со зла, высокий лорд... по глупости только... Любопытно было очень, захотелось посмотреть на эльфийскую диковину. Думала, возьму ненадолго, а потом верну... Не заметят, думала...

У Лютиэн волосы шевельнулись на голове. Что она несёт? Зачем наговаривает на себя?

И тут же, как удар молнии, её пронзила догадка: старшие братья не знают, что плащ забрал Куруфин! Он не посоветовался с ними, не рассказал о наложенном на плащ заклятии. Для Маэдроса это выглядит так, будто служанка утащила вещь, принадлежащую госпоже... и теперь, когда Эйриен признала вину, её накажут, а плащ с извинениями вернут Лютиэн.

А Куруфин, видимо, спит, либо отлучился — и сам не знает, что здесь происходит. А когда спохватится, будет уже поздно. Плащ на плечи — и ищи ветра в поле, тень среди ночи...

Но Эйриен... что будет с ней?

Лютиэн сжала зубы, глотая все несказанные слова. Бросила быстрый взгляд на горянку — и поймала ответный блеск золотистых глаз. Да, они правильно поняли друг друга.

— Эйриен, — Маэдрос говорил ровно и бесстрастно, слова ложились одно к другому, словно тёсаные камни — в стену, что замуровывает гробницу. — Во имя милосердия и ради нашей дружбы с народом Беора ты получила убежище и приют на земле Химлада, ибо твоя земля досталась Тени. Никто не принуждал тебя прислуживать здесь — ты сама выбрала эту работу и получала за неё справедливую награду. Ты жила в моём доме и ела мой хлеб. И ты опозорила меня, обокрав мою гостью. Ты не моя подданная, и я не властен над твоей кровью и имуществом, но видеть тебя на своей земле я больше не желаю.

Лютиэн похолодела. Изгнание из Химлада почти равнялось смертному приговору. В землях, не охраняемых нолдорскими дружинами, хозяйничали слуги Врага, и у одиночки было очень мало надежды выжить там.

— Нет! — вырвалось у неё. Она шагнула вперёд и встала перед сыновьями Феанора. — Прошу тебя, лорд Маэдрос, не наказывай её. Если она в чём-то провинилась, то я прощаю её, ведь никакого ущерба не было причинено...

Маэдрос оборвал её властным движением руки.

— Она понесёт наказание не за ущерб, а за бесчестье, которое навлекла на наш дом. Воровство отвратительно, воровство у гостя — отвратительно вдвойне. — Его стальные глаза снова обратились на Эйриен. — Сейчас ты попросишь прощения у госпожи Лютиэн, чьё доверие ты предала. И после этого покинешь Химлад и больше никогда не переступишь границы наших владений.

С лица горянки сбежала последняя краска, взгляд застыл. Медленно, как деревянная куколка, она повернулась к Лютиэн и поклонилась ей.

— Прости, госпожа, — хрипло проговорила она. — Прости меня, бестолковую.

И, выпрямляясь, послала принцессе быструю — одними уголками губ — улыбку. Она знала, на что идёт, и не собиралась отступать.

Но... Лютиэн не могла позволить ей сделать это. Просто не могла принять такую жертву — даже ради единственного, может быть шанса на побег.

Она покачала головой. Шагнула к Эйриен, положила руку ей на плечо и повернулась к хозяину замка.

— Ты ошибаешься, благородный лорд Маэдрос. На Эйриен нет никакой вины. Если ты хочешь покарать кого-то за воровство, то карай своего брата, лорда Куруфина.

— Что? — от удивления Маэдрос даже привстал с места. — Как это понимать, принцесса?

— Плащ был взят из моей комнаты сегодня утром, пока я говорила с вами. Я заподозрила, что это было сделано по приказу лорда Куруфина, потому что только он знал, как ценен для меня этот плащ. Сама я не могла ничего сделать из-за стражи, которую он приставил ко мне, и попросила Эйриен поискать плащ в покоях Куруфина. Она ничего не крала — она возвращала мне украденную вещь. Если при этом она нарушила ваши законы, спрашивайте её вину с меня, ибо она выполняла мою просьбу.

С окаменевшим лицом Маэдрос обернулся к одному из стражников.

— Позови сюда лорда Куруфина, — приказал он. — Немедленно.

— Я уже здесь, — донёсся холодный голос от двери.

Куруфин вступил в зал, одним быстрым взглядом охватил всех присутствующих, не упустив ни плаща в руках Маэдроса, ни румянца на щеках Эйриен.

— Как я и думал, — спокойно сказал он. — Это твоих рук дело.

Эйриен вскинула голову. Напускное смирение слетело с неё в один миг.

— Это правда? — спросил Маэдрос, сверля брата взглядом. — Ты действительно украл этот плащ у нашей гостьи?

— Украл? — Куруфин вскинул бровь. — Скорее — отнял, как отнимают нож и верёвку у самоубийцы. Она ведь не удосужилась рассказать тебе о том, что это за вещь? С помощью этого плаща она может пройти незамеченной у тебя под носом и усыпить самую бдительную стражу, которую ты к ней приставишь. Пока этот плащ был в её руках, все наши попытки удержать её от безумных поступков ничего не значат. Может, я поступил нечестно, забрав этот плащ без её ведома — но и она поступила нечестно, пронеся в твой замок заколдованную вещь и не поставив тебя в известность об этом. Мы в расчёте.

— Он говорит правду, — признала Лютиэн. — Но это моя вещь, лорд Маэдрос. И если в этом замке чтят закон и справедливость, то ты вернёшь её мне.

— В этом замке чтят ещё и безопасность, — прервал её Куруфин. — А этот плащ, в котором можно проходить через любую охрану, — слишком опасная вещь. Подумай, брат, что может произойти, если он попадёт не в те руки? И кто поручится, что госпожа Лютиэн, покинув нас, не наткнётся на настоящего вора, более ловкого и менее щепетильного? Не окажется ли так, что ради желания соблюсти букву закона мы поставим под удар всю нашу крепость?

— Что же ты, благородный лорд, раньше об этом не подумал? — не удержалась Эйриен. — Что ж не отнял у принцессы этот плащ сразу, как встретил её?

— Замолчи! — В глазах Куруфина блеснул гневный огонёк. — Ты, неблагодарная девчонка, верно забыла, кто спасал тебя и твоих родичей по дороге в Химринг.

— Нет, лорд Куруфин, — твёрдо проговорила горянка. — Об этом я помню и никогда не забуду. Если бы не ты и твоя дружина, быть бы нам поживой для волков. Да только двое вас, кому мы обязаны жизнью, — ты и брат твой Келегорм. Перед ним я в таком же долгу, как перед тобой. А лорд Келегорм, сказывают, ныне у Тёмного в плену, а госпожа Лютиэн хочет идти его выручать, а ты, благородный лорд, ей препоны чинишь. Рассуди же по справедливости, кому первому мне долг возвращать, если ты на свободе, а брат твой в цепях?

На мгновение Лютиэн испугалась, что Куруфин ударит горянку — так сузились его глаза и сжались кулаки. Но он владел собой лучше, чем казалось поначалу.

— Если ты думала, что оказываешь госпоже Лютиэн услугу, помогая ей бежать, — процедил он, уничтожая девушку взглядом, — то ты ещё глупее, чем я думал.

Эйриен тряхнула головой, раздувая ноздри, как жеребёнок.

— Твоя правда, лорд Куруфин — я девка тёмная, эльфийской мудрости не обучена. И по глупости своей думаю, что если госпожа Лютиэн хочет уйти из вашего замка, то это её право, и ей в этом никто указывать не может. А когда у неё одежду отбирают и стражу к дверям приставляют... может, у вас это защитой называется, да только, не в обиду вам будь сказано, бывает защита хуже неволи и забота хуже петли.

— Ты... — начал Куруфин, темнея лицом, но Маэдрос не дал ему закончить.

— Хватит, — резко сказал он. — Куруфин, я принимаю твои доводы насчёт этого плаща. Но забирать его тайком ты не имел права, и за это ты принесёшь принцессе извинения. Вернуть ей плащ мы не можем по названным тобой причинам. Но и не можем и отдать тебе на сохранение, потому что я не знаю, что придёт тебе в голову завтра и не решишь ли ты, что безопаснее всего будет сжечь эту вещь.

Он осторожно, не касаясь изнанки, свернул плащ и отдал его Маглору.

— Лорд Маглор будет хранить твой плащ, принцесса. Когда опасность минует и ты сможешь покинуть Химринг, ты получишь свою вещь целой и невредимой. Но не раньше. Что же касается тебя, — Маэдрос взглянул на Эйриен, — то обвинения в краже с тебя сняты. Но в замок ты больше не войдёшь и госпоже Лютиэн прислуживать не будешь. Можешь считать это наказанием за свою ложь. Мне не нужны здесь люди, которые не доверяют мне и которым я сам не могу доверять. Прощай.

10. Между смертью и смертью

Минас-Тирит, месяц йаванниэ 457 г. Первой Эпохи

— Имя?

Это уже было когда-то — резкий властный голос, снова и снова роняющий один и тот же вопрос; и боль, которая усиливается с каждым разом, до судорог, до темноты в глазах. Всё это было — но не с ним.

— Имя? Как твое имя?

Он уже понял, что с болью не стоит бороться — наоборот, надо погружаться в неё с головой, как в ледяную воду Хэлеворна; и если нырнуть быстро и глубоко, не сопротивляясь водовороту, то можно сразу достигнуть дна, того чёрного порога, где душа на время исторгается из тела, оставляя его глухим и безответным.

Потом поток воды — не воображаемой, а настоящей холодной воды из колодца — приводил его в сознание, и всё повторялось по новой.

В бесконечном чередовании боли и мрака он временами переставал понимать, почему должен скрывать своё имя, но продолжал молчать уже просто из упрямства. Чёрный майа мог убить его или изувечить, мог заковать в заклятое железо, как Аэгнора, или скормить волкам, но не мог вырвать у него то, что хотел узнать. Пока ещё не мог — и эта мысль, словно якорь, помогала продержаться от забвения до забвения. Последнее утешение, когда твоё тело находится во власти врага, — не дать врагу то, чего он добивается. Пусть даже это всего лишь имя.

...Придя в себя в очередной раз, он обнаружил, что уже не висит, а лежит на полу. Под щекой растекалась лужа — кажется, на него не пожалели целого ведра. Шевелиться не хотелось. Если лежать неподвижно, то боль в иссечённой спине и опухших плечах притуплялась, становилась терпимой. Ну... почти терпимой.

— Поднимите его, — снова прозвучал над ним голос, который Келегорм ненавидел до тошноты.

Два орка подняли его и поставили перед Сауроном, держа с двух сторон — сам бы он не устоял. Жёсткие пальцы майа взяли его за подбородок, поворачивая лицо к свету. Келегорм дёрнулся непроизвольно, словно от прикосновения калёного тавра, но из Сауроновой хватки нельзя было вырваться так просто.

— Знаешь, когда от меня пытаются что-то скрыть, это только разжигает мое любопытство. Например, сейчас я смотрю на тебя и думаю: почему ты так упорно отказываешься назвать своё имя? Это неспроста. Должно быть, это имя военачальника, или советника, или королевского родича... Ты не Ородрет, это мы уже установили. Может быть, Эдрахиль? Гуилин? Элентир?

Келегорму до дрожи хотелось плюнуть в бледное лицо мучителя, но Саурон стоял неудобно — чуть в стороне.

— Хорошо, зайдём с другого конца. Может, ты и вовсе не из арфингов? В Нарготронд прибилось немало аглонцев — может, ты из них? — Саурон небрежно повернул голову узника, поглядел на его лицо сбоку, потом вполоборота. — А, знаю! Келегорм Феанарион!

Не вздрогнуть при звуке своего имени оказалось труднее, чем сдержать стон на дыбе и под кнутом, но всё же это ему удалось. И слава Единому — потому что Саурон почти сразу же расхохотался.

— Да, ты бы сошёл за него, — фыркнул он. — Говорят, в Белерианде нет никого упрямее Феанорингов. Я мог бы побиться об заклад, что ты из их породы... если бы не знал, что Келегорма убили во время бегства из Аглона — утопили в речке, как хилого щенка. А по масти ты больше ни на кого из них не тянешь.

Эльф не пошевелился. Оборвав смех, майа схватил его за волосы и потянул, заставляя поднять голову и взглянуть ему в глаза.

— Пока что эта игра меня забавляет. Но она может мне и надоесть. Если ты действительно не простая птица, то советую сказать об этом сейчас, пока ещё не поздно. У ценного пленника больше шансов выжить. У бесполезного пленника их нет вообще.

Келегорм молчал, презрительно сузив глаза и стиснув зубы. Саурон оттолкнул его и вытер мокрую руку о плащ.

— Ты одного не понимаешь, нолдо. Я всё равно узнаю всё, что хочу. Как я уже сказал, это... — он обвёл взглядом замковую кузницу, наскоро переделанную в пыточный застенок, — была просто забава. Проверка на прочность. Ты показал себя стойким — тем хуже для тебя. На страдании ломают слабых. Сильных — на сострадании.

Он отвернулся и через плечо бросил оркам:

— Ведите его за мной.

~ ~ ~

Раньше здесь хранили оружие и броню. Это был длинный, сухой подвал, где пол покрывал толстый слой опилок, поглощающих влагу, а в осеннее время топились жаровни, чтобы сохранить сталь от ржавчины. Двери здесь стояли из дуба, а в каменные стены были вмурованы крюки, чтобы крепить стойки с мечами и латами. Саурону не пришлось много трудиться, чтобы переделать это помещение в тюрьму для пленных — только вынести оружие, набить на крюки цепи с кольцами да отгородить один конец подвала решёткой на замке, откуда стражник мог присматривать за заключёнными.

Один орк поколупался с ключами и распахнул дверь, другой пихнул Келегорма в спину, заставляя шагнуть через порог — навстречу мягкому рассеянному свету и жуткому, совершенно невыносимому смраду.

К сводам подвала были подвешены Феаноровы светильники — все, сколько их нашлось в замке. Немеркнущие кристаллы излучали ровное сияние, поневоле освещая всё до мельчайших подробностей.

Забыв о боли, Келегорм рванулся в руках орков, но его удержали. И заодно взяли за волосы, заставляя смотреть.

К стенам подвала были прикованы эльфы — полуголые, грязные, измученные. Их руки были стёрты браслетами цепей, их ноги утопали в зловонном болоте, в которое превратился пол этого склепа, на котором много раз смешались опилки, нечистоты и кровь. Много крови.

Двое из тех, кому эта кровь принадлежала, ещё висели на цепях. Два тела, изодранных и обглоданных до неузнаваемости. Они не были первыми — в грязи кое-где ещё виднелись кости, источенные волчьими зубами. Не были и последними.

Подавляя дрожь, Келегорм окинул взглядом всё узилище. Живых здесь осталось десятка три, а мёртвых можно было сосчитать лишь по следам крови на стенах под пустыми оковами. Неужели это — все, кто выжил после штурма?

Саурон вышел на середину подвала. При его приближении некоторые из узников пошевелились в оковах, но большинство остались безучастны. Его приход не сулил им ничего хорошего.

— Кто-нибудь хочет выйти отсюда? — громко спросил Саурон. — Кто желает увидеть солнце? Правило простое: я освобожу того, кто узнает этого эльфа и первым назовёт его имя. Остальные пойдут на корм волкам.