"Охота на гончих"

— Да. И от нас самих тоже. Ульф! Подай леди лошадь, и езжайте на двор конунга. Я нагоню позднее.

Ивар учтиво кивнул ожидающей Астрид, препоручил супругу заботам Тихони и заторопился к храму. Нэрис не просто так упомянула о приличиях — гости поздравляли молодоженов строго в соответствии с иерархией, и зазорно было первому советнику короля Шотландии дожидаться своей очереди в хвосте купцов...

— Творимир, не отставай, — через плечо бросил пыхтящий лорд. И приостановился, поджидая забуксовавшего в толпе телохранителя. 'Народу — прорва целая! Зачем, скажите пожалуйста, из обыкновенной свадьбы такой балаган устраивать?'

Взгляд королевского советника скользнул по волнующемуся людскому морю и остановился на том месте, где стояла неровная вереница телег с подарками. Одинокой всадницы на белой лошади там больше не было.

Дом конунга гудел и сотрясался. Казалось, что он вот-вот треснет углами и раскатится по бревнышку, выплеснув сдерживаемое до поры веселье на улицы Бергена. Норманны гуляли. Как всегда шумно, пьяно, без оглядки на 'завтра'. Рвали глотки скальды, стараясь перекричать друг друга, рекой лилось вино и пиво, музыканты играли кто во что горазд: лютни, звонкие рожки, пара флейт, даже арфа — все это, весьма недурно звучавшее по отдельности, вместе создавало такую чудовищную какофонию, что лорду Мак-Лайону просто хотелось заткнуть пальцами уши. Однако северяне, похоже, искренне наслаждались праздником.

В центре дома, между двумя пылающими очагами, плясала в двойном широком кругу разнаряженная толпа гостей. Ближе к главным дверям побуревшие лицами ярлы во главе с самим Олафом бились об заклад, со скольки ударов смогут выломать дубовую крышку бочонка вместе с примерзшей к ней изнутри ледяной прослойкой. Брагу норманны зимой выставляли на мороз — сивушные масла и прочая пакость поднимались кверху и замерзали, а чистейшая как слеза полынная брага дожидалась своего часа внизу, под пятидюймовой шапкой льда. Вот от последней досадной помехи раздухарившиеся сподвижники и пытались избавиться, попутно демонстрируя всем свою силу и ловкость. Пока что лидировал ярл Ингольф — на его счету было два откупоренных бочонка. Гуннар, начавший пить еще по пути от храма, больше рубил, чем открывал, а Длиннобородый так и вовсе не напрягался — хмельного было достаточно на столах, в спор же он влез только веселья ради. Соревнующихся плотным кольцом окружали дружинники, подбадривая своих командиров свистом и громкими выкриками. Хрустело под топорами дерево, брызгало в стороны ледяное крошево, под ногами гостей хлюпала разлитая брага...

Чета Мак-Лайонов глядела на все это с безопасного расстояния. Они вместе с Ульфом сидели за порядком опустевшим столом, длинным, от стены до стены, составленным из целого десятка обычных. Выстроенные сразу за лежанками один к одному столы образовывали греческую литеру 'пи' и делились на три части. Главная, она же высокий стол, была обращена к двери и предназначалась для жениха с невестой и их родни. Левую и правую занимали гости, согласно положению: наиболее родовитые и уважаемые сидели ближе к концам высокого стола, прочие — к входной двери. Исключение составляли разве что почтенные торговцы из Константинополя, что угнездились с самого краю правого стола, возле перегородки. Чернобородые мужи степенно угощались вином и поглядывали по сторонам уже порядком осоловевшими глазками.

Астрид, как старшей женщине семьи, а значит — хозяйке дома, приходилось несладко. На ней было все — слуги, угощение, гости, которых нельзя было обделить вниманием... Мягкосердечная Тира, презрев веселье, помогала подруге, как могла, но их было двое, а гостей — едва ли не три сотни. Однако предложение Нэрис хоть чем-нибудь облегчить их заботы обе женщины отвергли с негодованием. Ни в коем случае! Леди Мак-Лайон — гостья в этом доме! Она и так помогала с готовкой утром, а теперь должна только отдыхать и веселиться!..

Под таким напором Нэрис пришлось отступить. И если по совести, она сделала это не без облегчения: леди снова объелась до полусмерти и не то что носиться с блюдами да понукать слуг — даже танцевать была не в состоянии. Она потягивала ягодный взвар с медом и от нечего делать разглядывала присутствующих. Вон пробежала Тира — с полыхающими щеками, как всегда чуть растрепанная и суетливая. К груди она прижимала пустой поднос невероятных размеров. 'Как все-таки отличается норманнский уклад од нашего, — сочувственно подумала Нэрис. — Ведь в доме полно слуг, а Тира и Астрид — знатные женщины. Познатнее меня, чего уж... И сами на стол подают!' Леди Мак-Лайон покачала головой, вспомнив о матери. Супруге лэрда Вильяма, пусть она и была не самых голубых кровей, даже в голову бы не пришло так носиться. И Нэрис не пришло бы. Но у норманнов, очевидно, все иначе.

Взгляд леди Мак-Лайон лениво перетек на танцующих, отмечая в пестрой толпе знакомые лица. Вот Рагнар, средний сын конунга и муж Астрид. Эвон как расплясался, мокрый весь, волосы ко лбу липнут... И его дама энтузиазм разделяет. Леди прищурилась. Женщина, что танцевала сейчас с Рагнаром, была ей знакома только едва-едва. Маленькая, юркая, как птичка — зато какая яркая! 'Так это же супруга ярла Ингольфа, — вспомнила, наконец, Нэрис. — То-то я ее не узнала — при муже она тише воды, глаза от пола поднять боится. А тут из-под локтя вырвалась'.

Перед мысленным взором Нэрис возник образ рыжего ярла. Холодные глаза, неподвижное, застывшее лицо... Да, у такого, пожалуй, не забалуешь! Теперь понятно, почему его супругу из-за стола как ветром сдуло, едва конунг возню с бочонками затеял. В Тронхейме, небось, шумных праздников не приветствуют. Да и тут она гостья, а там хозяйка. Которым на севере, судя по несчастной Астрид, отдыхать вообще не положено.

Глаза леди Мак-Лайон выхватили из толпы еще два лица — одинаково сияющих и счастливых. Влюбленные. Дагмар — пухленькая хохотушка, дочь Гуннара и Тиры, весело плясала рука об руку со своим женихом. Обычно хмурый Бьорн был сегодня сам на себя не похож! Куда девались морщины, угрюмый взгляд? 'Будто двадцать лет с плеч скинул, — промелькнуло в голове у Нэрис. — И ему это так идет! Они с Дагмар чудесная пара. Вот уж на чью свадьбу я пошла бы с удовольствием'. Леди посмотрела на высокий стол и осуждающе поджала губы. Виновники нынешнего торжества, увы, на счастливых молодоженов походили мало.

Жалобно зазвенели золотые чаши. Брякнул об пол кувшин с брагой и разлетелся на осколки: это Эйнар, потянувшись за новой порцией выпивки, смел со стола половину мисок да кубков. Ненамеренно — он был пьян как сапожник. Новобрачная жалась к супругу, шептала что-то, подсовывала миску с нетронутым угощением — но без толку. Эйнар не ел, только пил. И, судя по всему, твердо намеревался до рассвета выпить еще больше. На свою нареченную сэконунг не взглянул ни разу с того самого момента, как они оба покинули храм. 'Чурбан бесчувственный! — сердито подумала Нэрис. — Ну девочка-то в чем виновата? Хоть словечко бы ей ласковое сказал, хоть улыбнулся бы — много ли ей надо? Ведь взрослый человек, должен понять, что сделанного не воротишь'. Леди Мак-Лайон поймала ищущий, растерянный взгляд, который Хейдрун в очередной раз бросила на сэконунга: взгляд преданной собачонки, искренне не понимающей, чем она так не угодила любимому хозяину... Нэрис, не сдержавшись, гневно фыркнула.

— Что такое, дорогая? — услышала она ехидный голос мужа. — Взвар слишком сладкий или разбитое сердце нашего общего приятеля уже не настолько вас трогает?

— Эйнар ведет себя отвратительно, — прошипела Нэрис. — И в этом нет ничего забавного, между прочим! Малышка совсем отчаялась, она в лепешку готова разбиться ради него, а он... Только о себе и думает. Обидели его, несчастного, вы поглядите! Тьфу!

— Ты только что плюнула мне в тарелку.

— А? — рассеянно переспросила она. — Тарелка? Ну на, возьми мою... Бездушный сухарь!

— Милая, — изумился лорд Мак-Лайон, — ну а меня-то за что?!

Она махнула рукой:

— Извини. Это все Эйнар... Может, ты с ним поговоришь?

— Вот уж спасибо. Мне мои кости еще дороги. Все, что я мог сказать по этому поводу, я ему уже сказал. И, кстати, до сих пор об этом жалею.

— Но бедный ребенок...

— Милая, — Ивар отставил чашу и повернулся к жене, — этому 'ребенку' уже пятнадцать лет. Северные женщины, конечно, созревают позднее наших, но тем не менее. Я согласен, Эйнар ведет себя по-скотски, но давай попробуем рассуждать трезво: он уже никуда не денется. Это раз. Два — через год-другой Хейдрун повзрослеет и осознает свою силу. Она красива, но пользоваться этой красотой пока не умеет. Зато когда научится...

— Ха! — сказала леди Мак-Лайон. И засопела.

Советник раздраженно поморщился: он знал, что было на уме у супруги. 'Черт бы побрал женское любопытство и излишнюю откровенность, — в очередной раз подумал лорд. — Вот что стоило Грейс в свое время чуть придержать язык?'

— Ты слишком увлеклась сравнениями, моя дорогая, — помолчав, сказал он. — Ну да ладно. Предположим, между нынешней Хейдрун и тогдашней леди Кэвендиш есть некоторое сходство. Они обе хороши собой и влюблены без взаимности... Только кое о чем ты забыла, Нэрис. Я не Эйнар. Он, как и конунг, человек эмоциональный, меряет жизнь и людей совсем иной меркой. Поэтому, уверяю тебя, у его молодой женушки есть все шансы в ближайшем будущем заполучить его сердце в полное свое распоряжение. Тем более что руку она уже получила. Не забывай, чья она дочь. Ингольф Рыжий всегда брал то, что хочет... Так что прекращай тыкать меня носом в декольте несравненной Грейс! Тем более что любовь любовью, а подобных вывертов она, в отличие от Хейдрун, ни от кого терпеть бы не стала.

Лорд кивнул на высокий стол. Нэрис вздернула подбородок:

— Конечно! А кто бы стал? Да устрой ты что-нибудь подобное на нашей свадьбе, я бы... я бы... Развелась бы на месте, вот!

— Угу, — весело хохотнул советник короля Шотландии. — Ты пыталась, я помню. Аж два раза. И как, успешно, леди Мак-Лайон?

— Язва, — буркнула Нэрис, но улыбку сдержать не сумела — уж больно самодовольный вид был сейчас у ее супруга. — Ну, хорошо... Понадеемся на твой опыт. В конце концов, Хейдрун и правда очаровательная девочка.

Ивар посмотрел на молодоженов. Эйнар пил, его юная жена тихонько вздыхала, с завистью глядя на пляшущих в кругу мать и братьев, сидящий в паре локтей от новобрачных Харальд — как обычно, хмурый и неулыбчивый — вяло что-то жевал. Ел он мало, но, в отличие от младшего брата, спиртным не увлекался. Цедил то ли взвар, то ли просто воду и поглядывал вокруг безо всякого интереса. Похоже, праздник его не очень-то радовал. 'Интересно, почему? — подумал лорд Мак-Лайон. — У Эйнара хотя бы причина есть, но Харальд? Кажется, его никто против воли не женил'. Советник порылся в памяти: старший из оставшихся в живых сыновей Длиннобородого был вдов и уже, кажется, достаточно долгое время — Нэрис что-то такое упоминала. Заметив мимолетный взгляд Харальда, брошенный на новобрачную, Ивар прищурился: в светлых глазах норманна появилось какое-то странное выражение. Тревоги или... ожесточенности?

Советник заинтересованно подался вперед, но Харальд уже уткнулся в свою миску, оставив изнывающую от безделья гончую с носом. Лорд разочарованно вздохнул про себя — и здесь не повезло. Может, конечно, показалось, или было, да внимания не стоило, но хоть какое-то развлечение! Вынужденный соблюдать трезвость и равнодушный к танцам, Ивар откровенно скучал. Ему было душно и жарко, от толкущихся вокруг людей рябило в глазах, к тому же пристроившийся на другом конце лавки скальд, судя по всему, всерьез вознамерился сделать шотландского гостя глухим на оба уха.

Эй-я, гребцы, пусть нам эхо отдаст наше гулкое: Эй-я!

Глуби морской властелин, улыбнувшийся радостным ликом,

Выровнял синюю гладь и дыхание бурь успокоил.

В долгом безветрии спят — не колышутся тяжкие волны...

Эй-я, гребцы, пусть нам эхо отдаст наше гулкое: Эй-я!

Королевский советник скривился, как от зубной боли. Голос у подлеца скальда был, что труба иерихонская, а уж это его 'эй-я' и вовсе сносило с лавки. Может, с борта драккара оно звучало бы не так душераздирающе, но в закрытом помещении...

Эй-я, гребцы, пусть нам эхо отдаст наше гулкое: Эй-я!

Нос, как веселый дельфин, ты ныряй, рассекая пучину,

Глубь, застони под веслом и вставай на руках, подымаясь.

Борозды пенные пусть разбегаются долго кругами...

Эй-я, гребцы, пусть нам эхо отдаст наше гулкое: Эй-я!

Лорд Мак-Лайон закатил глаза. И, повернувшись к хихикающей супруге, от которой не укрылись его страдания, умоляюще свел брови домиком:

— Милая, заткни этому мерзавцу глотку, а? Еще куплет — и я с ума сойду!

— А сам что не заткнешь? Ты ведь мужчина.

— Вот именно поэтому. Могу не сдержаться... А он, поганец, из свиты Рыжего, не расплатимся потом.

Нэрис снова хихикнула и, утешительно погладив мужа по плечу, встала с лавки:

— Ладно уж. Иду тебя спасать!..

Она окинула придирчивым взглядом стол, уцепила одной рукой полный кувшин дорогого заморского вина, другой — миску с кусками жареной козлятины и решительно направилась к голосистому певцу. На беду несчастного лорда, добраться до 'мерзавца' оказалось непросто — скальда окружало плотное кольцо изрядно подпивших бойцов, и пока леди протолкалась сквозь них, момент был безвозвратно упущен.

Эй-я, гребцы, пусть нам эхо отдаст наше гулкое: Эй-я!

Дышит над далями Кор, позовем мы его нашим: Эй-я!

Светлое море у нас под кормою запенится: Эй-я!

Гулкими стонами нам побережье откликнется: Эй-я!..

— Эй-я!! — хором взревели подхватившие припев норманны. У Нэрис заложило уши. Едва удержавшись на ногах, она тем не менее пробилась к концу скамьи и, не дав зловредному скальду сызнова раскрыть рот, бухнула на стол кувшин:

— Хвала тебе, сладкоголосая птица великого севера! Ты нас порадовал песней, так прими же ответный дар — не побрезгуй, промочи горлышко. А коль вино рубиновое по душе придется, так...

Ивар ухмыльнулся, глядя, как щебечущая супруга указывает куда-то в конец комнаты. Что она говорила скальду, советник не слышал, но заинтересованный взгляд 'сладкоголосой птицы', брошенный на кувшин, истолковать превратно было невозможно. 'Аж ноздри задрожали, — удовлетворенно отметил лорд. — Конечно, браги он за свою жизнь выпил столько, что утопиться впору, а дарами южных виноградников ярл с дружиной, небось, не делится'. Ивар помахал рукой находчивой женушке: возвращайся, мол, и окинул взглядом гостей. Человек триста, не меньше! И половина с трудом на ногах уже держится. Ну, еще бы — норманнские пьянки страшнее набегов. А уж пьянки свадебные особенно: чаши наполняют по самую кромку, пьют до дна и поднимают, согласно традиции, едва ли не каждые пять минут. Там только обязательных тостов почти целая дюжина! Первый — за Одина, второй — за Ньёрда и Фрейра, о доброй жатве и мире, потом 'слово вождя', без которого ни один праздник не обходится, следом тост за умерших родичей да их великие дела, после — за счастье молодых... И это ведь только начало, хотя неподготовленные гости даже до шестого тоста редко доживают. Сползают с лавок тихонечко, на их место садятся новые — и так до бесконечности. Точнее, до того, как последний не отключится. Лорд Мак-Лайон с сомнением поглядел на выстроившуюся перед ним череду кувшинов и мысленно признал правоту брауни: лучше пару недель потерпеть, чем потом еще год лечиться. Это тебе не посиделки в королевской гостиной...