"Охота на гончих"

Охота на гончих

...A furore Normannorum libera nos, Domine!

('И от жестокости норманнов избави нас, Господи!')

ПРОЛОГ

В полумраке Охотничьей залы, чуть разбавленном алым мерцанием углей в камине, с трудом угадывались очертания мебели. Длинный пустой стол, придвинутые к нему вплотную высокие деревянные кресла, безмолвные чучела зверей на массивных подставках. Забреди сюда хвативший лишку гость, коих нынче вечером в Стерлинге было что блох на собаке, он не нашел бы ничего, достойного внимания. Разве только диван с высокой резной спинкой, стоявший напротив камина, смог бы кого-то заинтересовать.

Но увы, диван, несмотря на обманчивую пустоту залы, был уже занят.

— Ах, лорд! Ну что же вы? Здесь ведь совсем никого!

— Леди Чисхолм...

— Просто Абигейл, — жарко шепнула пышная блондинка, придвигаясь вплотную к своему кавалеру. — К чему сейчас все эти глупости? Мы одни и... как долго я этого ждала!

Ладошка дамы будто невзначай легла на колено ее визави, шаловливо теребя край килта. Мужчина хмыкнул:

— Однако вам не откажешь в смелости, Абигейл.

— Дагласы всегда получали, что хотели, — заявила прелестница, прижимаясь к нему всем телом. — И то, что мне пришлось сменить фамилию, роли не играет. Ну же, лорд! Эти ваша бесстрастность так возбуждает...

— Я заметил, — проронил тот, едва успев перехватить вторую шаловливую ручку, скользнувшую под килт. — А мы не слишком торопимся? Кроме того, ваш супруг...

— Роди? — она сморщила носик. — Он слеп как крот!

— Зато богат как Крез, — проницательно усмехнулся кавалер, — и слишком влиятелен для того, чтобы я мог о нем позабыть.

— Чушь! Мало ли у нас богатых да влиятельных? А уж первому советнику короля и вовсе не пристало бояться какого-то там...

— Этот 'какой-то там' — ваш законный супруг, Абигейл. Вы сами-то не боитесь?

— Нет, — в улыбке женщины сквозила легкая насмешка. — Я не вчера родилась, лорд Мак-Лайон. И хоронить себя заживо рядом с этим старым сморчком не собираюсь.

— Какая верная жена, — с чувством проговорил советник, обнимая раскрасневшуюся даму за талию — это была единственная возможность сберечь тайну килта еще хоть на пять минут. — И что же вы тогда вышли за него, Абигейл? С вашими несомненными достоинствами?

— Вы столько говорите о моих достоинствах, но до сих пор так и не удосужились на них хотя бы взглянуть. А я вас уверяю, там есть на что посмотреть!

— И не только посмотреть?..

— О, да-а... Лорд Мак-Лайон, вы невозможны! Еще ни один мужчина так долго не сопротивлялся!

— Разве я сопротивляюсь? Бог с вами, Абигейл, — Ивар покосился в сторону чучела медведя и, подпустив в голос страстной хрипотцы, склонился над тяжело дышащей дамой: — Вы способны вскружить голову даже королю. И я искренне не понимаю, как ваш супруг...

— Опять вы о Роди? — она недовольно надула уже подставленные для поцелуя губы. — Дался же вам этот неудачник. Всего и есть, что главенство в клане — и то ненадолго. Забудьте о нем, думайте обо мне!

— Только этим и занимаюсь, — жарко дыша в ухо плавящейся леди, уверил королевский советник. — А что вы имели в виду, когда сказали 'ненадолго'?..

— То и имела, — пухлая ручка 'верной жены' снова скользнула вверх по его ноге. — В нашем замке такая крутая лестница, а бедный старичок ужасно любит выпить... О, не подумайте дурного, я очень привязана к Роди! Но, сами понимаете, всякое бывает.

— Понимаю. Экая вы, однако, решительная особа, Абигейл. И не печально ли будет во цвете лет остаться вдовой?

— Посмотрите на меня, лорд Мак-Лайон, — мурлыкнула соблазнительница, — и подумайте сами... Одиночество мне не грозит. А что касается положения — своего я не упущу. Младший брат Роди овдовел еще год назад. А он куда как симпатичнее... И наверняка понятливее, чем вы! Лорд, хватить играть со мной как кот с мышью. Ну же, смелее, я вся горю!..

— Вот это точно, — с облегчением проронил Ивар, железной рукой стиснув ее запястье. — Погорели вы, леди Чисхолм. Скромнее надо быть.

— Н-не поняла?!

Он пожал плечами и легко поднялся с дивана:

— Вы красивая женщина, Абигейл. Но совершенно не в моем вкусе. Хотя такая предприимчивость меня, признаться, восхищает. Кстати, придется вас расстроить — лорд Чисхолм-младший отнюдь не мечтает жениться на вдове своего брата. Больше того, именно он мне вас и заложил.

— Ларри? — она фыркнула. — Какая чушь!

— Вы его недооценили. Кстати, по поводу лестницы — ваш к ней интерес мимо предполагаемого нового мужа тоже не прошел.

Леди Абигейл прищурилась:

— Напугать меня вздумали? Смешно!

— В этом я, простите, сильно сомневаюсь.

— Сомневайтесь сколько угодно. Лестница, ха! Вы ничего никому не докажете, а Роди влюблен в меня до безумия. Он вам просто не поверит! И брату не поверит. А если я расскажу мужу, что вы оба меня грязно домогались, то...

Чучело медведя у камина вздрогнуло и разразилось бурным потоком самой бульварной ругани. Женщина, взвизгнув, вжалась в спинку дивана. А Ивар про себя восхитился выдержкой ее супруга — после таких откровений кто-нибудь другой вполне мог вылезти еще на первом упоминании злосчастной лестницы.

— Вы все слышали, лорд Чисхолм? — советник повернулся лицом к чучелу. Из-за постамента, бранясь, на чем свет стоит, выбрался щуплый мужчина преклонных лет. Его выцветшие глаза метали громы и молнии.

— До последнего слова, — прошипел кандидат в покойники, не сводя горящего взора со стремительно бледнеющей жены. — У, змея подколодная!.. А я, остолоп, едва родного брата 'за брехню' не прирезал!

— Роди, — леди Абигейл, растеряв всю самоуверенность, громко всхлипнула: — Роди, ты все не так понял! Я никогда бы... это все он!

Дрожащий пальчик ткнулся в сторону невозмутимого лорда Мак-Лайона.

— Это он меня сюда затащил! Я не виновата! Я не хотела...

— Я слышал, — процедил муж, с трудом беря себя в руки: — И видел, как ты ему под килт целилась, кошка блудливая!.. Не хотела она! Тьфу!

— Роди-и-и...

— Оправься, бесстыжая! — рявкнул лорд Чисхолм, с отвращением глядя на ревущую женушку. — И марш вниз! Дома с тобой поговорю... Быстро, я кому сказал?! На весь свет меня опозорила, дрянь этакая!

Леди Абигейл, заливаясь слезами и путаясь в многочисленных юбках, бросилась вон из Охотничьей залы. Ее супруг тяжело вздохнул:

— Перед Ларри стыдно — не пересказать. Он ведь, выходит, обо мне же беспокоился. А я и правда как ослеп на старости лет!

— Бросьте, сэр Родерик, — мягко улыбнулся Ивар. — Со всеми бывало. А уж целомудренных жен у нас при дворе по пальцам пересчитать можно.

— Это-то да, — печально кивнул тот. — Были у меня подозрения. Но что в гроб меня пихать раньше времени станут — такого предположить не мог. Благодарю вас, лорд Мак-Лайон. Глаза мне, ослу, открыли. Поеду. Перед братом повинюсь да насчет Абигейл крепко подумаю. Вы уж передайте его величеству мои извинения, что так срываюсь...

— Само собой, не беспокойтесь, — Ивар бросил взгляд на приоткрытые двери, в которых только что исчезла рисковая соблазнительница, и, поколебавшись, спросил: — Я надеюсь, вы не собираетесь карать супругу слишком уж радикально?

— Не повредило бы, — буркнул лорд Чисхолм. — Как вспомню — прямо с той же лестницы пинком под зад спустить хочется!

Он, не сдержавшись, плюнул себе под ноги, кивнул советнику и торопливо зашагал вслед за женой. Лорд Мак-Лайон проводил его взглядом.

— Кого-то сегодня ждет хорошая взбучка, — пробормотал лорд. — Эх, старики! Уж сколько им твердят — не женитесь на молоденьких, себе дороже. Так ведь нет — седина в бороду, бес в ребро, а потом самим на себя в зеркало смотреть противно...

— Жениться и родить — нельзя погодить, — хихикнули из-за портьеры. Ивар, не оборачиваясь, покачал головой:

— Ну кто бы сомневался. Милая, раз уж мы пословицы вспомнили — что там было о любопытных кошках и прищемленных хвостах, а?

— Не помню, — вновь озорно хихикнула леди Мак-Лайон, выбираясь из своего укрытия. — Уф! Залу что, с осени не убирали? Только и молилась, чтоб не чихнуть... А что это ты довольный такой? Понравилась пылкость леди Чисхолм?

— Не смеши меня. К тому же милейшая Абигейл мне всю коленку исцарапала.

— Зачем? — удивилась Нэрис, подходя к супругу. Бросила взгляд на пострадавшую часть тела, наморщила брови и, прозрев, возмущенно ахнула: — Так она... Вот же бессовестная!

— Не волнуйся, — хохотнул лорд, хлопнув ладонью по тяжелому споррану ##1. — До самого ценного добраться ей так и не удалось!.. Черт бы побрал этот монарший приступ патриотизма. Чувствую себя дурак дураком, и каждая шустрая дамочка так и норовит руки распустить.

— Теперь понимаешь, каково женщинам?

— Не понимаю, — упрямо отрезал он, одергивая помятый килт. — У вас юбки до полу. А тут нечаянный сквозняк, и...

— Милый, — Нэрис, сдерживая смех, привстала на цыпочки и утешительно чмокнула супруга в щеку, — поверь, уж тебе-то стыдиться нечего!

— Угу, — кисло отозвался несчастный советник, который килты на дух не переносил. — Ладно, пойдем. Отчитаюсь перед государем, да на боковую. Завтра с утра выезжать. Или ты на танцы остаться хочешь?

— Не особенно, — леди бросила взгляд на свое недавнее убежище. — Уже, должно быть, за полночь. И я так пыли надышалась, что теперь не до плясок... Кстати, Ивар, забыла спросить — с каких это пор глава Тайной службы разоблачением неверных жен занимается?

— С тех самых, как их мужья стали нужны короне. Клан Чисхолм в последние несколько лет очень выдвинулся. А сэр Родерик — его вождь. Целиком и полностью поддерживающий государя, что немаловажно. Сама понимаешь, такие верноподданнические чувства по нраву далеко не всем. Тем же Дагласам, к примеру. Леди Абигейл ведь вышла за лорда Чисхолма прошлой осенью?

— Ты хочешь сказать, что ее родня...

— Именно. Вождь Даглас, дед нынешней супруги сэра Родерика, возлагал на этот брак большие надежды: как раз вроде уже упомянутой лестницы. Абигейл хорошенькая дурочка, занятая только собственными удовольствиями. Использовать ее в своих целях — проще простого.

— Но если бы с ее мужем что-то случилось, то во главе клана встал бы его брат? — Нэрис пожала плечами. — Который леди Абигейл, как я поняла, сильно не любит. Дагласы ничего бы не выиграли!

— Отчего же? — краем губ усмехнулся лорд Мак-Лайон. — Во-первых, Ларри не разделяет восторгов вождя Чисхолма в отношении короля. Обратиться ко мне его заставило только опасение за братову жизнь и честь. А во-вторых, если бы мечты леди Абигейл стали явью, ее деверь первым делом выгнал бы 'скорбящую вдову' взашей из дому. Чем поставил бы себя в очень неловкое положение. Плюс, сама понимаешь, такой поступок — плевок в лицо Дагласам, который безнаказанным не остался бы. Нам только очередных клановых разборок не хватало.

— Худой мир лучше доброй войны? — подытожила Нэрис.

Ивар кивнул.

— Пойдем, — зевнув, сказал он. — Рассвет уже на носу... Вестей от родителей не было новых?

— Нет, — она покачала головой. — Я так беспокоюсь за папу. Ведь с самой осени болеет, а в его-то годы?..

— Не расстраивайся заранее, котенок, — муж ласково приобнял ее за плечи. — Завтра к вечеру будем в Файфе. А уж там вы с матушкой вдвоем за лэрда возьметесь. Хочет, не хочет — на ноги встанет!

— Хорошо бы, — Нэрис грустно улыбнулась. И, вздохнув, добавила: — Я так соскучилась по мальчикам. Надеюсь, что хоть с ними все в порядке.

— Вот уж на этот счет у меня сомнений нет, — заявил королевский советник, вспомнив шкодливые мордашки собственных отпрысков. — Голову даю на отсечение, эти сорванцы за месяц весь замок на уши поставили. И в кого они такие шустрые, понять не могу?

Нэрис фыркнула и небольно пихнула ехидного супруга локтем в бок. Камень, без сомнения, был в ее огород. 'Вредина, — подумала она, направляясь в обнимку с мужем к выходу из Охотничьей залы. — Можно подумать, он к их рождению непричастен! Шустрые... А сам-то?' Она некстати вспомнила давешнюю возню на диване и привычно поморщилась. Бог с ней, с леди Абигейл — ей лорд Мак-Лайон авансы раздавал сознательно, из политических соображений, чтоб спровоцировать. Бог с ними, с амбициозными женами некоторых лордов, что пытаются добиться для супругов лучшей доли через постель первого советника его величества... 'Но хоть меня бы постеснялись, кошки, — подумала Нэрис. — Совсем стыда не имеют, а еще леди!'

Она скорчила сердитую гримаску и буркнула себе под нос:

— В монастырь бы их всех. На перевоспитание!..

Глава 1

Тяжелая крытая повозка, расплескивая на обочины грязь, катилась по дороге. От мохнатых черных крупов двух ирландских тяжеловозов поднимался пар: ходкая рысь и совсем не зимняя погода разгорячили коней. Чего нельзя было сказать о лорде Мак-Лайоне, подпрыгивающем на жестком сиденье внутри повозки. Сырой холодный ветер проникал во все щели, пальцы ног совсем заледенели, а ведь еще ехать и ехать!.. Ивар стянул перчатки, подышал на руки и принялся с ожесточением растирать ладони. Он не любил зиму, а уж зиму шотландскую и того пуще. Три дня кряду мороз и снегопад, а потом извольте — внезапная оттепель, да еще и дождь впридачу. 'Издевательство', — недовольно подумал лорд, бросив взгляд на закутанную с ног до головы в пледы жену. Нэрис, угревшись в своем шерстяном коконе, спала, как дитя. Слово 'бессонница' леди Мак-Лайон было незнакомо. В отличие от ее супруга — и не в последнюю очередь благодаря стараниям государя Шотландии.

Вчерашний отчет его величеству затянулся аж до рассвета. Точнее, сам доклад много времени не занял, но сначала пришлось битых два часа выуживать разгулявшегося правителя с пира, а потом, запершись в монаршей гостиной, пить за здоровье новорожденной принцессы. Дочь была долгожданной, так что отделаться от взбудораженного государя парой чаш и дружеским тостом не вышло... Нет, на сегодняшний день у Кеннета Мак-Альпина имелось двое сыновей, и вопрос о наследниках трона уже не стоял так остро, как пять лет назад, когда его величество чуть было не сделал принцем своего великовозрастного бастарда, решив и рыбку съесть, и о крючок не уколоться. С 'крючком', слава богу, обошлось, но и 'рыбка' оказалась зубастой щукой, так что предприимчивому правителю пришлось пойти наезженной дорожкой. После долгих споров, раздумий и мучительного выбора король Шотландии таки сочетался законным браком с девицей Маккиннон — представительницей одного из септов ##1 клана Мак-Альпин — и вскоре снова стал отцом. За первенцем, принцем Константином, ровно через год последовал принц Аэд, а еще через год, то есть буквально позавчера, на свет появилась Эйслин. Причем останавливаться на достигнутом счастливый отец вовсе не собирался. И планировал увеличить количество отпрысков едва ли не втрое — причем именно за счет будущих дочерей.

— Мальчишки, они что? — говорил его величество, наполняя кубки — в который раз, советник уже сбился со счета. — Если повезет — достойные преемники, а если нет? Частенько подросшим сыновьям отец на троне мешать начинает. То ли дело дочери! Да на них одних государства и строятся! Если с умом подойти, конечно. Я уж и женихов присматривать начал...

— Ваше величество, — расхохотался Ивар, — да ведь принцессе всего-то три дня от роду!

— Это пока что, — рассудительно ответствовал государь, поднося к губам золотую чашу. — А там обернуться не успеешь, как и годков поболе, и принцесс. Соседей у нас много, варианты неплохие имеются. Как раз время будет прикинуть да выбрать без лишней спешки... И не дергай бровями, не дергай! Взял привычку над королем потешаться. Твой тесть вот, между прочим, дочку очень выгодно замуж пристроил. Скажешь нет?

— Боюсь, что здесь мое мнение полностью объективным считаться не может, — заметил Ивар. — Кто больше выгоды получил — еще вопрос. Супруга моя, помнится, утверждала, что выиграл от нашего брака в основном я.

— Одно другому не мешает, — нашелся Мак-Альпин. — А кто у нас теперь первый поставщик королевского двора? Кто монополию на торговлю специями, считай, получил?.. Так что ты не ухмыляйся особенно. Лучше сам дочкой озаботься на всякий-який. Мало ли.

— Спасибо за совет, ваше величество, — пряча улыбку, лорд Мак-Лайон приложился к своему кубку. — Я подумаю. Хотя нам, если честно, и этих шалопаев хватает за глаза и за уши! Бедная госпожа Максвелл. Она так мечтала о внуках... Не представляю, что с ней будет, когда станет известно о нашем отъезде на север.

— Поедешь все-таки?

— Нельзя не поехать.

Лорд Мак-Лайон подавил тяжкий вздох. Он любил свою работу, какой бы она там ни была. И находил в ней, пожалуй, только один минус — практически полное отсутствие отдыха. То одно, то другое, то расследования, то разъезды... А ведь порой хочется хоть на пару недель снять с себя многочисленные обязанности, забиться в тихий теплый угол и элементарно выспаться. Что он и намеревался сделать, благо с декабря по март жизнь в Лоуленде замирала, все сидели по своим норам, и даже не слишком довольные властью личности, коих всегда и везде хватало, не напоминали о себе. К тому же ухудшение здоровья лэрда Максвелла требовало присутствия рядом единственной дочери — чем ее муж, замученный придворной жизнью, без зазрения совести и намеревался воспользоваться. Нет, к тестю Ивар относился с большим уважением и от души желал ему скорейшего выздоровления, но раз уж так все сложилось?.. Одним словом, лорд Мак-Лайон отпросился у государя на неделю, обрадовал жену скорой встречей с родными, а не далее как вчера получил из Файфа письмо, в котором лэрд просил об услуге. Не как советника просил, как сына — по причине хвори, мол, важная поездка срывается, из детей у него, Вильяма, только дочь, так не мог бы дорогой зять оказать старику любезность и... В общем, отец Нэрис своей просьбой спутал Ивару все планы и одним махом угробил мечты об отдыхе, в этот раз переплюнув даже самого короля Шотландии.

— Значит, к норманнам, — пробормотал его величество, откинувшись в кресле. — Не ближний свет. За неделю не обернешься.

— Боюсь, что и двух не хватит. Как же некстати-то, а!.. Еще и зима, как на грех. Премилая будет поездочка.

— А что делать? — король философски пожал плечами. — Отпустить я тебя уже отпустил, а лэрд Вильям — человек достойный. И не так часто о чем-то просит. Кто там у северян женится-то?

— Эйнар. Помните его, ваше величество? Младшего сына конунга Олафа?

— Которого Длиннобородый тебе на свадьбу вместе с дружиной подарил? Дельный парень, помню, конечно. Передавай мои поздравления. Ну, и к дарам, думается, от меня надо будет что-нибудь присовокупить... Не хвост собачий, все-таки конунга сын! Сходи перед отъездом к казначею, выбери что-нибудь на свой вкус.

Ивар кивнул. Государь, от которого не укрылся пессимистичный настрой советника, прищурился:

— Не кисни. Один-то разок скататься можно. Или подвох какой чуешь с этой свадьбой?..

— И да, и нет, ваше величество, — подумав, отозвался лорд. — С одной стороны, Олаф Длиннобородый — друг моего тестя. Он присутствовал на свадьбе его дочери, и само собой понятно, что без лэрда Вильяма на свадьбе Эйнара обойтись никак нельзя. Долг платежом красен. У северян свои понятия, знаете ли... Загвоздка в том, что меня-то туда не приглашали. Я говорю не только о самом конунге, для которого ваш покорный слуга — пустое место. Эйнар в этот раз даже Нэрис приветов не передал. И на свадьбу свою звать не стал ни ее, ни меня. Странно.

— Хм, — задумчиво обронил Кеннет. — И правда. Я так помню, жена твоя с этим норманном общий язык находила? Ивар, без обид, я ни на что не намекаю, просто...

— Бог с вами, ваше величество, — лорд добродушно махнул рукой. — Какие обиды? Если честно, Нэрис и сама удивилась. Может, не такие уж они приятели закадычные, но подобное поведение не в духе Эйнара. Он ей был очень благодарен, что она тогда перед конунгом словечко за него замолвила и помогла к сэконунгу Асгейру в дружину попасть... Эйнар, конечно, давно уже свой корабль имеет, и от Асгейра года три как ушел, но услуги не забыл. То через купцов северных поклон передаст, то сам заедет, то вон к рождению детей подарков навез — сундуки ставить некуда было! А тут на тебе — собственную женитьбу зажал, извиняюсь. И это притом, что его отец своего друга на свадьбу сына пригласил?

— Да уж, — поддакнул король, вновь наполняя кубки. — С этими норманнами никогда не знаешь, как будет. Сегодня — друзья не разлей вода, а завтра они у твоих стен в щиты мечами лупят. Ты же сам видел.

— Вы про тот их поход на Ирландию? Так там дружбой и не пахло. Сомневаюсь, что лэрду Вильяму что-то угрожает даже в случае... неявки, так сказать.

— Ему — да. А нам?

— Простите, сир, но мы-то с вами здесь каким боком?

— Таким, — помолчав, ответил Кеннет. — Поедет твой тесть на север, не поедет — ты прав, оно неважно. Конунг Олаф, хоть и норманн, да не дурачок обидчивый, поймет. А вот тебе в любом случае съездить стоит. И свадьба младшего сына Длиннобородого как нельзя кстати!

Ивар усмехнулся. 'Теперь понятно, что это меня так легко к черту на кулички отпустили, — подумал он, — следовало бы догадаться. Чтоб я сдох! Они как сговорились все, честное слово!' С трудом подавив вспышку раздражения, лорд Мак-Лайон поднял голову:

— Мне казалось, что наша разведка и так прекрасно справляется. Вы же с этой целью меня так настойчиво в спину подталкиваете, ваше величество?

— Разведка, — Мак-Альпин досадливо поморщился. — Наши люди в Бергене и Ярене ##1 — это совсем другой разговор. Не хочу приуменьшать их значение, но возможностей у рядового соглядатая сколько? То-то и оно. А уж так, чтобы к самому конунгу подобраться... Ты вспомни прошлогодний провал!

— Согласен, — невесело улыбнулся Ивар. — Лесли спасло только чудо. И нас тоже, в общем-то. Такой скандал, в свете моих же родственных связей, мог выйти боком. Вовремя мы парня отозвали.

— Отозвать-то отозвали, — посетовал государь. — А заменить никем не смогли. И вряд ли сможем — северяне к себе в дом чужаков не допускают.

— Поэтому мне туда — прямая дорога? Не лишено логики...

Лорд, задумчиво скользя пальцами по ободку чаши, бросил взгляд в окно, за которым уже занимался рассвет, и сказал:

— Не думайте, что я не разделяю вашего беспокойства, сир. Сам читал последние донесения разведки. Норманнская экспансия набирает обороты: все побережье от Эльбы до Гибралтара стонет от их набегов. Арабский халифат в Испании достаточно силен, чтоб дать отпор гостям, а вот нашим ближайшим соседям приходится непросто. Англичане, я уверен, отобьются — хотя бы за счет того же флота, да и опыт прошлых лет уже будет ими учтен. А вот, к примеру, Ирландии недолго осталось.

— Думаешь, подомнут все-таки?

— Насчет полного подчинения не уверен, но попытки будут, и более чем серьезные. Дублин уже почти полностью норманнский. Оркнейские острова и остров Мэн — тоже. Зеленый Эрин ##1, с его отсутствием централизованной власти, обречен. Можно, конечно, понадеяться на чудо — что найдется в Ирландии вождь, за которым все остальные пойдут единым фронтом, но увы. Чудеса редки, а такого объединителя я пока что не вижу.

— Если бы северная ветвь О'Нейллов объединилась с южной...

— Вы сами-то в это верите, ваше величество? — саркастически протянул советник. — Да скорее весь клан ляжет в междоусобице! Нет, если кто и спасет Ирландию, то это, мнится мне, будет человек совсем другого сорта. Знать бы, кто он и когда придет?

— Мда, — неопределенно отозвался Мак-Альпин. — Толку от этих рассуждений? Сейчас себя бы обезопасить. Не идти же по стопам Карла, честное слово! Да и Эйслин мала еще.

Лорд Мак-Лайон не ответил. В общем-то, он, конечно, был с королем согласен: отдать норманнам часть своей территории во избежание разорения ими же остальной страны? Рискованная затея! Одно дело — Карл Третий, который пошел на этот шаг просто от безысходности, и совсем другое — пока еще более или менее уцелевшая Шотландия. Францию норманны драли, как стая лис жирную индюшку. Богатая и бессильная, она сама накликала беду на свою голову. И немало этому поспособствовали сами французские бароны, нанимавшие норманнов для войн друг с другом. Доигрались, что... И Карл, несмотря на прозвище Простоватый, в нелегкий час принял единственно верное решение: когда на его земли пришел Хрольв Пешеход, очередной вождь норманнов, и принялся планомерно опустошать французские провинции, король предложил ему уладить дело миром. Он отдал Пешеходу в жены свою дочь и уступил во владение земли Руана — само собой, в обмен на вассальную клятву. Хрольв долго не думал: он принял щедрое предложение, стал правителем герцогства Нормандия, и ныне под именем Роллона (на франкский манер) успешно отправлял ретивых соотечественников восвояси, стоило им только сунуть нос дальше побережья. Так что Франции, можно сказать, повезло.

Другой вопрос — повезет ли Шотландии?

Ивар покачал головой и сделал глоток виски, даже не чувствуя вкуса. Вопрос-то насущный, но ответ на него, тут государь совершенно прав, можно найти только на севере. Более того — нужно найти. 'Свадьба так свадьба, — единым духом опорожнив свою чашу, решил советник. — Хоть над легендой голову не придется ломать. И тестя уважу, и конунга не обижу, и его величество успокою... А отдохну, как всегда, на том свете. Дал же бог службу и родственников!'

— Что, совсем припекло? — крякнул Кеннет, заметив мелькнувшую в глазах воспитанника вселенскую тоску. И, сжалившись, предложил: — Ну, хочешь, я лэрду отпишу, что несподручно тебе сейчас по городам и весям мотаться? Уж переживет как-нибудь Длиннобородый. Да и мы, ежели припрет, найдем, кого отрядить.

Ивар благодарно улыбнулся, оценив дружеское участие. Но все же, помедлив, коротко мотнул головой:

— Забудьте, ваше величество. Я поеду. Поедем, точнее — Нэрис в любом случае отправится со мной. Она приглашенному хотя бы дочь.

— Для отвода глаз повезешь, значит, — ехидно заметил государь. — Ну-ну. Королю-то своему в глаза не ври! Удивляюсь я тебе, Ивар. Неужели собственную жену за столько-то лет уму-разуму научить не сподобился? Ты знаешь, я к леди Мак-Лайон со всей душой, но свою бы давно за косы оттаскал, ей-богу!

— Порой очень хочется, — признался советник. — Думал, родит — успокоится. Ага, держи карман шире: не успела детей от груди отнять, как снова за старое принялась. Легко вам, сир, дразниться. 'За косы'! Сами бы попробовали.

— Кхм, — подумав, Мак-Альпин согласно кивнул: — Твоя правда. Эта ведь и королю на шею влезет! И, главное, все ж от доброты душевной... Ну, значит, терпи. Жена-то хорошая, на тебя не надышится, опять же. Могло и хуже быть.

— Да уж. Попалась бы вот такая леди Абигейл — мне б небо с овчинку показалось!..

Они рассмеялись. Ивар разлил по чашам остатки виски:

— Я сообщу вам, сир, когда отправимся. И будем надеяться, что конунг Олаф меня прямо с причала обратно не завернет.

— Тебя-то? — выгнул брови дугой правитель Шотландии. — На комплименты не набивайся. Тебя в свое время даже из сераля ##2 его законный владелец выгнать не смог!

— Так я же по делу...

— Так он-то не знал!

Повозку тряхнуло на ухабе. Ностальгическая полуулыбка, игравшая на лице королевского советника, медленно угасла: приятные воспоминания о давней миссии в Сирии вновь уступили место делам насущным. Север... Еще и зимой. Везет, как утопленнику.

Он бросил взгляд на безмятежно посапывающую супругу. О том, что на свадьбу Эйнара поедет не лэрд Вильям, а они двое, Ивар пока что жене не говорил. Для начала следовало обсудить с тестем все детали, в конце концов, приглашали-то его. 'И Олаф Длиннобородый явно не обрадуется, когда вместо старого приятеля к нему в дом явлюсь я. Учитывая тот факт, что моя служба ни для кого не секрет, а вариант с инкогнито тут не пройдет... А, ладно! Где наша не пропадала? Тем более, каких-то совсем уж решительных действий от меня не требуется. Поздравим молодоженов, как подобает, отгуляем недельку на пиру, уясним планы норманнов относительно Шотландии — и назад. Бывали задачки посложнее'. Лорд снова подышал на озябшие руки и задумчиво наморщил брови: раз ни о какой поездке инкогнито не может быть и речи, следует подумать, кого взять с собой помимо Нэрис. Творимир — это понятно, оно даже не обсуждается. И Ульфа непременно: во-первых, он уже давно не был на родине, а во-вторых, ,за шустрой леди Мак-Лайон в любом месте нужен глаз да глаз. Пока что норманн справлялся вполне себе сносно... Кого еще? Весь отряд тащить за море не с руки, да и лишние подозрения тоже ни к чему, но охрана необходима, это факт. Свадьба не свадьба, а государь-то прав — с этими северянами никогда не знаешь, как дело повернется. Пара-тройка крепких парней за спиной уж всяко не помешает. Только желательно проверенных. Королевский советник выбил дробь по заиндевелой стенке повозки. Из 'проверенных' у него было только четверо: Робин, старый друг и бывший начальник гарнизона во Фрейхе, уже два года как пристроенный Иваром на должность главы охраны государя; упомянутый ранее Лесли, один из сыновей лорда Гамильтона, сметливый парень, на которого глава Тайной службы возлагал большие надежды и которого рассматривал как весьма перспективного преемника в будущем... и братья Мак-Тавиши.

Робина со службы не выдернешь. Он там нужнее. Лесли тоже брать с собой нельзя — вряд ли Длиннобородый успел его забыть. Значит, остаются только Мэт с Марти. 'Час от часу не легче', — пасмурно подумал лорд, вспомнив о непутевых близнецах. Да, они служат с ним бок о бок уже почти пятнадцать лет. Да, бойцы что надо. Да, в верности их сомневаться не приходится. Но это же Мак-Тавиши! То есть, другими словами, ходячая неприятность, помноженная на два. Скандалисты, выпивохи, и, самое главное, плюющиеся от одного только слова 'норманн'. На Ульфа это уже давно не распространяется — старый вояка сумел заставить себя уважать. Но вряд ли подданным Олафа Длиннобородого подобное уважение обломится. И там-то с этими обалдуями никто рассусоливать не станет. В лучшем случае до смерти не убьют. Лорд снова вздохнул и покачал головой. Брать с собой Мэта и Марти было не лучшей идеей. В первую очередь для них же самих. Но если посмотреть с другой стороны — предприятие и без того вырисовывалось сомнительное.

— Черт с ним, — утомленно буркнул королевский советник. — Глядишь, Мак-Тавиши со своим раздолбайством все внимание на себя и перетянут. А мы под это дело обстановку разнюхаем.

— М-м-м? — Нэрис сонно заворочалась на сиденье и приоткрыла глаза: — Ты что-то спросил, дорогой?..

— Тебе почудилось, — муж заботливо поправил на ней плед. — Спи, спи. Ехать еще долго.

— Угу...

Она зевнула и, вновь приткнувшись к нему под бок, смежила веки. Ивар улыбнулся — спящая жена всегда напоминала ему свернувшегося клубочком котенка. Маленького, смешного и беззащитного. И неважно, что они уж почти семь лет как женаты, неважно, что она взрослая женщина и мать двоих сыновей. Для него она была и осталась той испуганной, но решительной девчушкой, которая когда-то тащила его к дверям церкви, опасаясь гнева матушки за недозволенный невесте цвет платья. Советник, вспомнив утро своей свадьбы, тихо фыркнул. Да, его супруга была не подарок — слишком шустрая, не в меру любопытная, порой непозволительно беспечно относящаяся к себе и общественному мнению... но именно это ему в ней и нравилось.

Когда повозка, натужно скрипя колесами, въехала наконец в ворота замка Максвеллов, был уже поздний вечер. Несмотря на такое время, никто не спал — лорд Мак-Лайон предупредил родных заблаговременно. Не успел возница осадить лошадей, не успела Нэрис выбраться из опостылевшего возка, а тяжелые дубовые двери отчего дома уже распахнулись и неподвижный морозный воздух, точно льдинку, раскололо звонкое:

— Бабушка! Бабушка, они приехали!

— Бабушка, ну скорее же!.. Что ты так долго?!

Леди Мак-Лайон улыбнулась в воротник плаща. И, раскинув руки в стороны, заключила в объятия две метнувшиеся от крыльца фигурки в расстегнутых курточках. Блестящие серые глазенки, раскрасневшиеся от холода щеки, теплые вихрастые макушки... Господи, как же она по ним скучала!

— Мама, мама! А вы насовсем теперь приехали, правда?

— А где папа?

— А можно мы сегодня совсем не будем ложиться?..

— Мама, мы нашли вороненка! Он вот такой маленький и совсем не умеет летать... Ты разрешишь его оставить?

— Папа, ты привез нам что-нибудь из Стерлинга? Ты обещал!

— Ну, тихо, тихо, — отозвался позади голос Ивара. — Раскричались, галчата. Сейчас весь Файф перебудите. Милая, ты их насмерть зацелуешь. Идите в дом, здесь холодно. О... Мое почтение, госпожа Максвелл.

— Добрый вечер, лорд Мак-Лайон, — лицо появившейся в дверях тещи было, как всегда, вежливо-бесстрастным, но во взгляде ясно читалось такое неимоверное облегчение, что Ивар с трудом подавил ухмылку. Ну, естественно. Заездили шалопаи бабушку до полусмерти. И если пару лет назад она еще заикалась насчет внучки и того, что, мол, 'Бог троицу любит', то теперь ее, наверное, даже от мысли такой в жар бросает! 'Дочку, ага, — весело подумал лорд, вспомнив совет государя. — Да случись такая катастрофа, несчастная бабушка с ума сойдет. Или, чего доброго, от дома нам откажет. И убей меня бог, если я на нее за это обижусь'

Махнув Творимиру, чтоб отвел лошадей на конюшню, Ивар подхватил на руки взвизгнувших сынишек и сделал строгое лицо:

— Ну что, хулиганы? Сами повинитесь, или?..

— Или! Или! — весело загомонили сорванцы, с ходу включаясь в любимую игру. Лорд окинул хитрые мордашки пристрастным взглядом, будто невзначай скользнул глазами по двору и сказал:

— Вилли опять ослушался бабушку, влез на яблоню и сломал ветку. А Кенни... нехорошо юному лорду имбирные пряники с кухни воровать. Вот я матери скажу, останетесь оба без сказки на ночь!

— Ну па-а-апа...

— Что — папа? — с наигранной суровостью поднял брови королевский советник. — Думаете, напроказили, да я не узнаю? Стыдно. Такие большие, а все балуетесь. Бабушку вон замучили совсем.

— Мы больше не будем, — подхалимски заулыбались мальчуганы, вертясь у отца на руках. — Мы не хотели... мы случайно, папа...

— Угу! — Ивар, смеясь, покосился на супругу. — Где-то я все это уже слышал.

— Пойдемте, — Нэрис, шутливо погрозив мужу пальцем, взбежала по ступенькам и порывисто обняла мать: — Я так по всем соскучилась! Как ты, мама? Прости, мы на тебя столько забот свалили...

— Глупости, — оттаяла госпожа Максвелл. И, спохватившись, добавила: — Да проходите же скорее! Холод такой. Ужин сейчас подадут... Кеннет! Вильям! Вы что же без шапок выскочили? Бегом в дом!

— Сейчас, бабушка! — хором откликнулись бесенята и, памятуя о своих прегрешениях, нехотя высвободились из рук Ивара. — Мы уже идем!.. Мама, мама, подожди! Пойдем на кухню, мы тебе вороненка покажем. И скажи Флоренс, чтоб она не ругалась, ладно?

— Хорошо, кого побольше в дом не притащили, — с улыбкой обронил королевский советник, наблюдая, как сорванцы, ухватив мать за руки, тянут ее в сторону кухни. Потом поднялся следом за женой к дверям, церемонно коснулся губами руки тещи и сказал:

— Рад видеть вас в добром здравии. Что там лэрд Вильям? Мы беспокоились.

— Идет на поправку, — благодарно кивнула та, входя вместе с зятем в полутемный холл. — Жаль, медленно. И года уже не те, и погода меняется каждые три часа, ему это тяжко. Ну да обойдется — к январю снег ляжет, так Вильяма хоть чуть-чуть отпустит. Ничего серьезного, не волнуйтесь.

— Дай-то бог...

— И еще, лорд Мак-Лайон, — она, что-то вспомнив, обернулась. — Вильям просил вас зайти к нему, как приедете. Сам он, к сожалению, с постели пока не встает.

— Разумеется, — с готовностью отозвался Ивар, скидывая плащ. — Я немедленно поднимусь.

— Но как же ужин?..

Вопрос остался без ответа. Лорд, отвесив теще легкий поклон, уже взбегал вверх по лестнице.

Лэрд Вильям приподнялся на постели. Его осунувшееся морщинистое лицо осветилось неподдельной радостью:

— Наконец-то! Думал, не дождусь... Как добрались?

— Сносно, — улыбнулся в ответ Ивар. — Погода мерзейшая. Не зима, а черт знает что такое.

— Согласен, — прокряхтел тесть. — Который день все кости ноют. Жена на меня едва ли не кадушку притираний извела, а толку чуть. Да ты садись!

— Спасибо, — лорд по старой привычке облокотился на теплую каминную полку, — за день насиделся уже. Жаль, что вы к ужину не спуститесь. Нэрис вся изволновалась. Ну да ладно, она к вам сама заглянет, как мальчишек спать уложит. Госпожа Максвелл сказала, что вы хотели меня видеть?

— Да. Письмо мое к тебе давешнее без ответа осталось, так я и... Понимаю, ты человек занятой! Да и сезон неподходящий, для поездок-то. Ежели несподручно — так что ж? Ты говори, как есть. Поедешь к Олафу, нет? А то ведь люди его уже неделю, считай, ответа ждут.

— И завтра же получат, — успокоил Ивар. — Причем, положительный. Бог с вами, лэрд, разумеется, я съезжу. Его величество ничего против не имеет. Да и Нэрис будет интересно, думаю.

— Так ее, выходит, с собой возьмешь?

— Ну, — лорд Мак-Лайон развел руками, — других вариантов у нас нет. Лучше пусть под боком. Вы вспомните Ирландию! Ни словом ей не обмолвились, отослали подальше, а потом что? Только себе хуже сделали... Нет уж. В этот раз вместе поедем. Опять же, Эйнар с Нэрис в куда более дружеских отношениях, чем со мной. — Он помолчал и не удержался, добавил: — Кстати, Олаф Длиннобородый насчет сыновней женитьбы с вами никакими подробностями не делился, нет?

— Подробностями? Да какими же?.. Приглашение прислал через своих, как положено, и все. Он письма писать не большой охотник. Передал, что ждет, что здоров, да семье кланяется. А про Эйнара, кроме свадьбы его, ничего я больше не слыхал. А что?

— Да так, — уклончиво обронил советник государя. — Частный интерес. Не обращайте внимания.

— Мальчиков-то здесь оставите?

— Само собой. Куда детей в такую даль тащить? Не знаю, правда, как эту весть супруга ваша воспримет. Она уж, поди, за месяц и так настрадалась?

— Ничего, потерпит, — лэрд Вильям захихикал. — Она ж в свое время дочери житья не давала — вынь ей внуков да положь! Ну вот пущай не плачется теперь. Хотя по мне, так славные ребятки. Шалопаи, понятно, да только кто ж в их лета не шалил? От меня, помнится, все домашние стонали...

Смех перешел в сиплое бульканье. Ивар встревоженно подался вперед:

— Все в порядке?

— Э! — отмахнулся, как от пустяка, лэрд, утирая губы. — Не смертельно. Прихворнул слегка, так что ж удивляться? Чай не мальчик.

Он помолчал, выравнивая дыхание, и жадно отхлебнул воды из стоявшего рядом ковшика. От былой веселости бойкого торговца не осталось и следа. Лорд Мак-Лайон, глядя на вытянувшееся восковое лицо тестя, забеспокоился уже всерьез. Он привык видеть лэрда Вильяма подтянутым, деловитым, громогласным, и этот немощный старик, заживо погребенный под кипой одеял, казался ему сейчас чужим человеком. Конечно, госпоже Максвелл виднее, но не лучше ли было прихватить с собой дворцового лекаря?

— Не смотри ты с таким-то ужасом, — сказал тесть, поймав на себе его красноречивый взгляд. — Оклемаюсь. В первый раз, что ли? Да и... не хворь меня точит, Ивар! Что кашель, что подагра? Полихорадит да отпустит. А вот с главным как быть?

— Простите?..

— Стар я, — тихо выдохнул лэрд, мутными от болезни глазами уставившись в темное окно. — И с каждым новым годом моложе не становлюсь. Болезнь-то что? К середине зимы, даст бог, в себя приду, а дальше... Снова осень, снова прихватит. Может, уже и покрепче. Был бы я фермер — так что ж? Сиди себе тихонько у камелька, вороши угли — за арендаторами и управляющий приглядит. А ежли он вдруг финтить начнет, всегда на супругу можно понадеяться, она-то спуску не даст. Но торговля? Тут у камина-то не рассидишься, самому ездить надо. Пусти все на самотек, дак в три лета прогоришь! Конкуренты со всех сторон зубы точат, поставщики три шкуры дерут, с моими же помощниками делятся, меня обирают... А что я могу? Ты же сам видишь! — Вильям горестно всплеснул руками: — Сил нет глядеть, как дело всей жизни под откос ползет!.. По миру-то мы не пойдем, конечно. Земли хорошие, арендаторы уважительные, кубышка к старости полна набилась. Да разве ж в деньгах счастье? Что они? Пыль! Просто обидно, ты пойми. Обидно! С пятнадцати лет крутился, шишки набивал, в тонкости вникал, состояние сколачивал, в Торговой гильдии место себе зубами выгрызал... Сколько семье тепла не додал, сколько друзей потерял, только и бился день и ночь, чтоб на ноги встать, в люди выбиться, отстоять свое и приумножить! Душу вложил всю без остатка — а теперь? Ты знаешь, Ивар, как я дочку люблю. Но, грешен, иной раз мыслишка подлая и проскользнет — ну отчего Господь мне сына не дал? Кому дело передам? Не Нэрис же! Она у меня умница, в торговле понимает, но ведь женщина, женщина, черт меня подери! Никто с ней дел иметь не станет, да и не справится она-то, тут хватка мужская нужна, зубы да когти. А внуки совсем еще несмышленыши. Даст бог, поскриплю еще лет десять, успею хоть азы им разъяснить, ежели захотят по моим стопам пойти. А если не успею? А если не захотят? Отец-то у них вон, при дворе, при положении — куда уж завидней доля-то... Эх-х!

Ивар подавленно молчал. Такой всплеск эмоций со стороны тестя был ему внове, однако же... Что лэрду еще оставалось? Вся его торговая империя, его детище, его гордость трещит по швам. И самое печальное — он прав, заменить его некому. А неумолимое время течет рекой, годы дают о себе знать. Это, наверное, действительно страшно: собственными глазами видеть закат дела всей своей жизни и понимать, что изменить ты ничего не в силах. Человек не вечен. И плоды его трудов, увы, тоже.

— Поверьте, лэрд, — с трудом подбирая слова, начал королевский советник, — если бы я мог...

— Да брось, — грустная улыбка мелькнула на лице тестя. Мелькнула и тут же погасла. — Я же все понимаю. Место твое у трона, а не в Торговой гильдии. Советник короля, глава Тайной службы, лорд — и в купцы? Смех! Ты уж прости меня, Ивар. Совсем я на старости лет рассиропился. Тяжело один на один-то с думами такими. Но тебе вот душу открыл — да вроде полегче стало чуточку! Спасибо, что выслушал. И что с Олафом выручил, век не забуду. Без того вокруг себя смотреть тошно, так еще и друга из-за пустяка огорчать?..

— Не волнуйтесь, — уверил Ивар. — Торговец из меня никакой — что есть, то есть, но уж с норманнами я как-нибудь управлюсь. А вы отдыхайте. Я еще загляну перед сном, вместе с Нэрис.

Больной кивнул и устало откинулся на подушки. Лорд Мак-Лайон, уже открыв дверь и шагнув через порог, обернулся.

— И не терзайтесь так, — успокаивающе добавил он. — Мысли о крахе только его ускорят. А на злопыхателей из Торговой гильдии и нечистых на руку помощников мы управу найдем, можете не сомневаться. В конце концов, вот уж это точно по моей части!

Глава 2

— ...но храбрый рыцарь не стал убивать дракона. Он понял, что дракон был совсем не злой, просто очень-очень одинокий. И принцессу он похитил не для того, чтобы съесть...

— А зачем же, мама?

— Принцесса была добрая и совсем его не боялась. И еще она очень любила старинные легенды, а дракон знал их целую кучу. Он ведь был самым последним, самым старым драконом на земле! Он рассказывал, а принцесса слушала.

— Они подружились, да, мама?

— Конечно, дорогой. Как же иначе?.. И когда пришел рыцарь, он увидел, что принцесса и дракон сидят на обрыве и весело смеются. Рыцарь подумал-подумал, да и присоединился к ним. Дракон не стал его прогонять. И они все трое сидели рядышком и смотрели на закат, и никто никого не убил.

— А потом?

— А потом рыцарь попросил дракона отпустить принцессу домой. Ее там ждали родители — король с королевой. Ждали и очень беспокоились. И дракон ее отпустил. Рыцарь увез девушку в родной замок, и был большой праздник — все королевство радовалось, что принцесса вернулась. Храбрый рыцарь попросил у короля ее руки, они поженились и жили долго и счастливо...

— Мама! А как же дракон? Он снова остался совсем один?

— Ну что ты, милый, вовсе нет. Когда принцесса рассказала королю, что дракон вовсе не страшный, просто несчастный и одинокий, король сам поехал к его пещере. Они проговорили до рассвета, а когда взошло солнце, король вернулся в свой замок верхом на драконе. Сначала все очень испугались, ведь дракон был размером почти что с главную башню!.. Но король их успокоил. И сказал, что дракон очень добрый и мудрый. И что он пригласил его пожить в своем замке. Потому что у короля была королева, у принцессы — рыцарь, а дракон был совсем один. Разве это правильно?

— Нет. Одному быть плохо...

— И он остался, да, мама?..

— Да, мои дорогие. Дракон остался в замке. Он охранял королевскую сокровищницу, вел умные беседы с королем, катал на своей спине принцессу и рыцаря, а по праздникам королева пекла для него целую корзину сладких булочек и кормила из собственных рук. И никто больше не был одинок, и все были счастливы...

— Угу, — с тихим смешком донеслось от порога детской. — Все, кроме соседей. Которые с тех пор, надо полагать, не смели даже плюнуть в сторону границы и очень сожалели, что этот дракон был самым последним на земле. Король-то, однако, не промах. И обороноспособность замка усилил, и благородством сверкнул от души!

— Ивар! — шикнула Нэрис, оборачиваясь. Но улыбку сдержать все-таки не сумела: — Вот вечно ты со своей политикой. Это же сказка.

— Прости, не утерпел, — широко ухмыльнулся муж, подходя к кровати. — Спят?

— Уже на 'королевской сокровищнице' засопели, — Нэрис подоткнула одеяло вокруг свернувшихся калачиками спина к спине мальчишек, — час поздний. Они еще за ужином носами клевать начали. Ты поел?

Ивар кивнул. И, присев на кровать рядом с супругой, посмотрел на детей. Как же быстро летит время! Казалось бы, еще вчера он впервые переступил порог дома Максвеллов, ведя под руку свою невесту, а теперь уже их сыновьям пятый год пошел... Растут как на дрожжах. Всего-то, считай, месяц их не видел, а такое ощущение, что все шесть.

Двойняшки сладко причмокивали во сне. Ангелочки, ни дать ни взять!.. Зато как глазенки распахнут да пойдут хулиганить — тут только держись. Пусть и не близнецы, а уж что касается проказ, так один другому в изобретательности не уступит. 'Все в мать', — подумал Ивар, забывая, что он тоже когда-то был ребенком. Причем далеко не самым спокойным — это могла подтвердить любая из придворных дам старшего поколения. Но все эти почтенные леди давным-давно нянчили правнуков и о былых шалостях тогда еще юного королевского воспитанника теперь мало что помнили. Чем лорд Мак-Лайон и пользовался, отпуская шпильки в адрес супруги. Впрочем, Нэрис не обижалась и возмущенно фыркала только для виду. Она, как и ее отец, считала, что детство на то и детство, чтобы ни в чем себе не отказывать. 'Вот уж точно, — вздохнув про себя, подумал королевский советник. — И что все так рвутся повзрослеть? Радости от этого никакой, одни долги да обязательства'. Ивар ласково коснулся пальцами шишки на лбу Вилли, чмокнул Кенни в покрасневшую от медовых пряников щеку и с сожалением выпрямился:

— Пусть спят. Пойдем, котенок. Я обещал лэрду Вильяму, что мы зайдем перед сном.

— Как он?..

— Лучше, чем я думал, но хуже, чем хотелось бы, — Ивар встал и подал Нэрис руку. — Постарайся его не слишком утомлять. Час, и правда, поздний. А нам с тобой тоже есть, о чем поговорить.

Узкий лаз, огибающий нижнюю гостиную замка Максвеллов и надежно скрытый дубовыми стенными панелями, был темным и пыльным. 'Давненько я тут порядка не наводил, — подумал брауни, стряхивая с колпачка ошметки паутины. — Того и гляди вляпаешься во что-нибудь. Повыведу я этих крыс, вот ей-ей — повыведу всех до единой! Мало того что чуть не у хозяев из-под ног порскают, так еще и все ходы загадили'. Он, едва слышно перестукивая коготками по стылому камню, перебежал от одной панели к другой. И деловито приложил острое ухо к шероховатому дереву. Нет, опять не та. За этой небось как раз буфет хозяйский... Домашний дух, помедлив, повернул назад. Голоса за стеной стали четче. 'Ага!.. У камина сидят, стало быть. Совсем рядышком'. Он снова прилип к панели ухом.

— Если хочешь, можешь остаться дома, — голос лорда Мак-Лайона. — Ты и так по детям тоскуешь, а тут приехать не успели, как снова сундуки собирать надо. Да и госпожа Максвелл, боюсь, не обрадуется. Ты бы видела ее взгляд там, на крыльце! Чтоб я сдох — только воспитание ей не позволило броситься мне на шею и завопить: 'Наконец-то!'

До брауни долетел знакомый смех:

— Ивар, ну перестань. Они же еще дети. И мама их очень любит. Конечно же, она нас поймет.

— Значит, поедешь со мной?

— Разумеется. Жена должна следовать за мужем, куда бы он...

— Нэрис.

— А что? Нет, что?! Я и так тебя каждый раз провожаю, как в последний, и...

— Нэрис!

— Ну хорошо, хорошо... Мне хочется поехать. Я на севере ни разу не была, а там, говорят, столько удивительного! Все вокруг белое-белое, и снег никогда не сходит, и скалы небо закрывают. А еще мне папа про фьорды рассказывал: говорил, такая красота, что раз увидев — до смерти не забудешь.

— Что правда, то правда. Дивный край. Пусть и холодный. Кстати, лето у них тоже есть, и снег тает во время положенное. Но сейчас все будет так, как тебе мечталось — зима же. И знаешь, по мне, так лучше уж снег да холод, чем эта грязища с ветром и дождем! Бр-р. Дай-ка кочергу.

— Держи. И еще, Ивар... Я хотела спросить...

— Насчет поездки? — звон кочерги о прутья решетки, шорох углей и вздох: — Да. Как всегда, придется совмещать. Не пугайся, мы конунга Олафа ни в чем не подозреваем. Так, общую расстановку сил прикинуть, ситуацию прояснить. Есть некоторые опасения.

— Его величество считает, что норманны могут обратить внимание на Шотландию?

— Не исключено. Но повторюсь — пока что поводов для беспокойства и подозрений нет. Налей мне еще чаю, пожалуйста...

Брауни, ахнув, всплеснул лапами — ну вот! Приехали, называется, погостить. Плащей снять не успели, и нате вам — снова здорово? А ведь зима на дворе, холод — в такую погоду хозяин собаку из дому не выгонит! 'Если, конечно, хозяин этот — не король Шотландии, а собака — не гончей породы, — пасмурно подумал он. — Что ж за напасть-то такая? Женихов было — полные закрома, так ведь нет, выбрали на свою голову... На север они собрались, снегами любоваться. А я опять трясись с утра до вечера?' Он вспомнил давнишние приключения четы Мак-Лайон в Ирландии, и шерсть на его спине встала дыбом.

— ...а что до норманнов — меня, если честно, сейчас больше другой вопрос занимает!

— Свадьба, да?

— Она самая. Вот чтоб мне пусто было — конунг чего-то недоговаривает. Стал бы Эйнар в молчанку играть? На нас с тобой ему обижаться не за что, и что лэрд Вильям среди гостей ожидается, он не может не знать. С их-то щепетильностью — и вдруг такое пренебрежение? Я уже сомневаться начинаю, не перепутал ли посыльный имя жениха? У Длиннобородого ведь и другие сыновья имеются. Ну, то есть трое-то, мир их праху, еще в позапрошлом году из похода не вернулись, но...

— Остальные женаты, насколько я знаю. Да и не могли гонцы перепутать. Папа же ясно сказал — Эйнар. Младший. — Пауза, звон чашек. — Я вот теперь и сама задумалась. Ведь как ни посмотри, а не мог Эйнар нас не позвать. Ну никак не мог!

— Отчего же не позвал тогда?

Хранитель замка лэрда Максвелла страдальчески закатил глаза. 'Да ясно дело, не до того парню сейчас, свадьбы — вещь хлопотная, там и имя свое забудешь, не то что друзей. А эти заладили — почему, почему? Да потому! Как будто сами не женились!'

— Ивар, а Творимир с нами поедет, да?

— Разумеется. И он, и Ульф. Что такое, дорогая?

— А... это... чай горячий!..

— Угу. Как же. А то я слепой, и не видел, как тебя при слове 'Ульф' перекосило? Не морщись, не морщись, лиса любопытная. Вот как не надоело еще, честное слово?

— И вовсе я даже не... Ну, Ивар!

— Я уже сорок лет как Ивар. И тебя, прелесть моя, тоже не один год знаю. Поэтому можешь рожи мне не корчить, Тихоня отправится с нами — и точка.

— Ивар, ну зачем?! Мы же на праздник едем, и твоя служба...

— Моя служба, милая, вещь такая — никогда не знаешь, когда под дых врежет. А с твоими-то талантами? Нет уж, благодарю покорно! Без охраны ты больше и шагу от меня не сделаешь. Это не обсуждается, Нэрис.

Сердитое сопение, звон чайной ложечки о розетку с вареньем и неразборчивое бормотание.

— И нечего обзываться, — смешок. — Кто из нас 'вредина' — еще подумать надо... Нэрис, это же норманны. От них можно всего ожидать. Даже принимая во внимание тот факт, что конунг Олаф с твоим отцом давние приятели. Поэтому, будь ты у меня хоть образцом послушной жены, Ульф бы все равно поехал с нами.

— Тебя послушать, так мы не на свадьбу собираемся, а на войну!

— Знаешь, — тяжкий вздох, — не хочу каркать, но я лично присутствовал на двух свадьбах, окончившихся черт знает чем. Да взять хоть нашу собственную. То-то было веселье, а?

— Ой, не напоминай...

— Вот и я о том же. Потому хватит гримасничать. Не то ведь, ей-богу, послушаю его величество да и оттаскаю тебя разок за косы!..

— Ивар!

— А что? Не помешало бы, кстати говоря.

'Вот тут как есть согласен, — подумал брауни. — Мало кой-кого в детстве по мягкому месту шлепали! Добро бы девчонка была, а то стыд сплошной: четвертый десяток вот-вот разменяет, матерью стала давно, а все скачет. И лезет в каждую щель носом любопытным. Что лорду в башку взбрело с собой ее тащить? Нешто не понимает, какой камень собственными руками на шею вешает?' Домашний дух неодобрительно покачал головой. Если непоседливость воспитанницы была его первой головной болью, то служба ее супруга — второй, но никак не меньшей по значимости. А уж эти дальние поездки! Хоть ту же Ирландию вспомнить — советника услали к черту на рога, его женушка тут же влипла в историю, а он, брауни, едва не поседел от макушки до пяток. И что? Хоть чему-нибудь эту парочку прошлое научило? Да ни капельки!

— Значит, нас четверо будет? Ивар, а можно я Бесси возьму?

— Бери, если Тихоня не против, все тебе веселей... Кстати говоря, я еще Мэта с Марти планировал взять.

— Мак-Тавишей? Ты с ума сошел? Они же еще по дороге с гонцами передерутся.

— Пускай попробуют только. Я Творимира уже предупредил. Хоть в чем проштрафятся — ссажу в шлюпку и домой отправлю. Причем не во Фрейх, а в деревню родную, им это хуже смерти. Так что ты насчет норманнов сильно не беспокойся. До кровопролития не дойдет, а пособачиться северяне тоже не дураки.

— Это точно, — тихий смех. — Когда сэконунг Асгейр в гости наезжает, так мама каждый раз за голову хватается! Папа, ты знаешь, хозяин хлебосольный, как выставит три бочонка, как упьются на радостях оба — и весь дом вверх дном. Сэконунг Асгейр мужчина вспыльчивый, да и папа за словом в карман не полезет. Зацепятся из-за пустяка, и пошло-поехало. Потом-то всегда мирятся, конечно, но у мамы от одного имени 'Асгейр' мигрень начинается!

— Да уж, представляю. Кстати, что-то давно сэконунг не появлялся. Жив ли?

— Жив. В походе дальнем. Обещал к весне возвратиться да в гости нагрянуть. Ивар, так мы прямо завтра отправимся?

— Не думаю. Мне бы выспаться хорошенько. Вещи собрать, с детьми пообщаться. И матушке твоей передышку дать надо, пусть и короткую...

Нэрис согласно вздохнула. Брауни в своем укрытии снова прижался ухом к стенной панели, но по другую ее сторону было тихо. Супруги молчали. Глухо позвякивали чашки, гудел огонь в камине — все это были привычные, милые сердцу звуки, но домашний дух вдруг почувствовал странное беспокойство. Оно холодным червячком шевельнулось в животе и поползло куда-то вверх, к самому сердцу. 'Не езжали бы!' — внезапно подумал брауни, сам не зная отчего. И поежился. Частые отлучки неугомонного семейства Мак-Лайонов для него были не внове, да и север, если подумать, был не лучше и не хуже других краев. Но почему тогда так щемит в груди?.. 'Остались бы дома, — снова подумал он. — Не лезли бы на рожон, остались бы!'

В гостиной скрипнуло кресло.

— Глаза закрываются, — нарушил тишину голос лорда. — Пойдем спать, котенок. Засиделись мы с тобой. А я так вообще вторые сутки на ногах.

— Бедненький, как же я забыла? Ты иди, ложись. Сейчас чашки в кухню отнесу и тоже приду.

— Да пусть их! Слуги уберут.

— Они все спят давно, а тут печенье, еще крысы набегут. Мама в доме беспорядка не терпит. Нам и так ее завтра просить... Иди, милый!

— Ладно, — королевский советник громко зевнул. — Камин в спальне растоплен?

— Да, я проверяла.

По ту сторону послышались удаляющиеся шаги. Хлопнула дверь. И мгновение спустя смеющийся голос Нэрис позвал:

— Вылезай! Сливки сейчас свернутся. Ну же! Я ведь знаю, это ты там шебуршишь.

— Все-то она примечает, — беззлобно буркнул брауни, надавливая лапой каменный выступ в стене. Дубовая панель с тихим скрипом подалась вперед. — Чего хихикаешь? Я чуть лапы о камень стылый не отморозил, а ей смешно.

— Так вылез бы сразу, — пожала плечами леди Мак-Лайон. — Ивар был бы не против... Ой, ты же весь в паутине!

— Вижу, — домашний дух встряхнулся. Выбил о колено пыльный колпачок, вновь водрузил его на макушку и вскарабкался в пустое кресло. — Давно тем лазом не ходил. А что до мужа твоего — я к нему уважение имею, но и порядок должен быть! Где это видано, чтобы брауни с людьми чаи распивали?

— Со мной же пьешь.

— Так то ты. Ты, ежели рассудить, наособицу будешь... Сливки скисли.

— Разве? — огорчилась Нэрис, поднося к лицу кувшинчик. Понюхала, наморщила лоб и сказала неуверенно: — Да нет, вроде хорошие. Я же из ледника их взяла два часа назад, не могли так быстро испортиться!

Хранитель очага только плечами передернул. И, покосившись на корзинку с печеньем, отодвинул ее в сторону. Леди Мак-Лайон удивленно моргнула. Чтобы брауни — да угощением побрезговал? Вот уж чудо из чудес!.. Она повертела в руках кувшинчик. Сливки были свежие. И печенье мягкое, вкусное, мама сама готовила. 'Так что же он нос воротит? — ничего не понимая, подумала Нэрис. — Ишь как брови насупил. Сердится, что ли? На меня? Так я же вроде ничего... ах, вот в чем дело!'

Она склонила голову набок:

— Всё слышал, да?

— Да, — угрюмо отозвался хранитель очага.

— Опять 'занозой' ругаться будешь? Так ведь Ивар сам позвал, все честь по чести. И не злодеев ловить, а на праздник!

— Знаю.

— Так чего надулся тогда, как мышь на крупу?

— А того, что... не езжайте! Не езжайте, слышишь? — брауни, смахнув корзинку на пол, вскочил на столик и вцепился коготками в рукав платья леди Мак-Лайон. — Нутром чую — не к добру эта затея. Пусть отец просил, пусть король велел, пусть!

— Дружочек, да мы же...

— Не езжайте, — как заведенный повторял домашний дух, — не ждут вас там! На беду свою северный король пир созывает — на свадьбу собирались, на тризну попадете! Бел снег на равнине, а под снегом-то камни...

Нэрис оторопело захлопала глазами. Она знала брауни с пеленок, знала и любила, но сейчас вид его мохнатой скрюченной фигурки в красных отблесках пламени заставил ее испуганно вжаться спиной в спинку кресла. Хранитель очага преобразился в одно мгновение: блестящие черные глазки, всегда такие живые и укоризненные, вдруг застыли и подернулись белесой пленкой, мягкие лапы железной хваткой сдавили запястье, а в знакомом надтреснутом голоске невесть откуда прорезались холодные стальные ноты.

— Не езжайте, — хрипел брауни, не сводя с воспитанницы полубезумного взгляда. — Беда будет! Я знаю, я вижу! Кровь вижу... много...

Домашний дух выпустил из когтей истерзанный кружевной манжет и, обхватив голову руками, затрясся всем телом. До ушей похолодевшей Нэрис донеслись тихие всхлипывания и несвязное бормотание:

— Ничего не смогу, бесталанный я! Не пустят... Только предупредить... Беда! Огонь! Оборотень... умрет оборотень! Рухнет трон! Корабли поверните, корабли!..

— Дружочек, — придя в себя, леди Мак-Лайон вскочила с кресла и, подхватив бьющегося в припадке брауни на руки, прижала его к груди. — Дружочек, успокойся, пожалуйста! Ну что с тобой такое? Мы ведь и раньше уезжали... Ну миленький, хорошенький, не пугай ты меня так!

Хранитель очага дернулся и вдруг затих, тряпкой повиснув в ее руках. Черные глазки, все так же широко открытые и будто стеклянные, ничего не выражали. Нэрис бросило в жар.

— Дружочек! — забормотала она, встряхивая мохнатое тельце. — Что с тобой?! Очнись! Ну очнись же! Пожалуйста!

Брауни ее не слышал. И не видел. Перед ним как в тумане мелькали странные зыбкие картины — размытые, неясные, но одна другой страшнее. Огромный длинный амбар, до самой крыши охваченный огнем... Простоволосые растрепанные люди с мечами наголо... Распростертый на земле лорд Мак-Лайон... Ревущий бурый зверь с опаленной шкурой, терзающий чье-то горло... Вишневый снег... Длинная каменная кишка ущелья... Нэрис — с посиневшими губами, в порванном платье... И огромные серые ступени, теряющиеся где-то в вышине. Они вырастали из ниоткуда, от них рябило в глазах, могильный холод их сковывал лапы, но в спину дышало что-то настолько жуткое, настолько древнее, что ни остановиться, ни обернуться было нельзя...

— Пф-ф-ф!

— У-у-уй!..

— Ну слава богу, — раздался сверху дрожащий голос. — Как же ты меня напугал!

Домашний дух затряс головой. В ушах все еще стоял затихающий вой метели, но жуткие видения исчезли, оставив после себя только блаженную темноту и горячие капли на мордочке. Брауни с опаской приоткрыл глаза. Увидел бледное лицо Нэрис, почувствовал тепло огня в камине. И, слабо улыбнувшись, просипел:

— Кипятком окатила, что ли?

— Чаем, — отозвалась воспитанница, осторожно опуская его в кресло. Потом с размаху плюхнулась в соседнее и прижала ладонь ко лбу: — Уф! Не делай так больше, ладно? До сих пор вот руки трясутся... Что это было?

Брауни вытер колпаком мокрую от чая мордочку и, помолчав, честно признался:

— Не знаю.

— Как так?

— Обыкновенно. Нашло чегой-то. Такое мерещилось — чуть со страху не помер! Главное, так натурально все. Кажется, руку протяни — дотронешься, — его передернуло. Хранитель очага помолчал, хмуря кустистые брови, бросил на Нэрис сумрачный взгляд и, наконец, отрывисто велел: — Иди спать. Муж, поди, заждался.

— Спать? — она всплеснула руками: — Это после всего, что ты тут устроил?! Да я и глаз не сомкну!

— Дело твое, — он спрыгнул на пол. — А только сей же секунд бегом в постель. Хватит полуночничать. Будешь завтра как репа вареная, а дети и так, почитай, без матери растут.

— Но как же...

— С тем, что видел, сам разберусь, — уже шагнув в темноту лаза, буркнул он. — И я не понял, и ты не поймешь, а среди наших стариков мудрецы подходящие имеются. Иди спать! До завтрашней ночи, глядишь, обернуться успею.

Нэрис открыла было рот, чтоб возразить, но брауни уже исчез. Стенная панель с тихим щелчком встала на место.

— Замечательно, — после паузы выдохнула леди Мак-Лайон, тупо глядя на язычки пламени в камине. — Устроил истерику, наговорил непонятного, едва до слез не довел — и вот вам пожалуйста... Хоть объяснил бы, что ли, чего так испугался? Огонь, корабли, трон... Ничего не поняла. Ровным счетом ничего!

Ивар услышал, как приоткрылась дверь спальни. Зашуршали юбки, глухо звякнул о каминную полку подсвечник. Скрипнула половица.

— Не осторожничай, — сказал он, открывая глаза. — Я не сплю.

— Почему? — супруга, уже в одной рубашке, выпутывалась из складок лежащего у ног платья. — Бессонница? Может, капель?..

— Нет уж, спасибо. Тем более, спать я хочу зверски. Что ты так долго? До кухни и обратно идти всего ничего.

— Да так... задумалась, засиделась...

— Угу. Значит, точно брауни. Слушай, он меня боится, что ли? Или обществом моим брезгует?

Нэрис, смущенно опустив глаза, задула свечу и юркнула под одеяло.

— Просто он считает, что это 'не по правилам', — возвращаясь к прерванному разговору, сказала она. — Я ведь ему почти что как внучка родная, а ты... Брауни к людям долго привыкают.

— Насколько я помню, с Кэвендишами у него таких трудностей в свое время не возникло, — с прохладцей отозвался лорд. — Не нравлюсь я твоему ушастому приятелю, к бабке не ходи.

— Не ты, а служба твоя. Она, знаешь ли, много кому не нравится.

— Да, жаль, что ты не из числа этих здравомыслящих людей... Нэрис!

— А?

— Я спать хочу.

— Ну так и спи. Я свечу потушила и не храплю, кажется.

— Еще и фыркаем? Вот теперь мне совсем интересно стало, — Ивар привстал и, опершись локтем на подушку, велел: — Давай-ка рассказывай, милая! И не финти. Гостиная прямо под нашей спальней, и твои охи-вздохи я отсюда прекрасно слышал.

— Ну подумаешь, чаем обожглась!

— Не смеши меня, пожалуйста. Обожглась... Нэрис, я же не отстану. Ну?

— Ивар, правда... Ивар! Ивар, прекрати. Убери руки, мне же щекотно!.. Ай! Ты холодный, как лягушка! Вот что за человек, право слово?.. Ай! Ну ладно, ладно! Хватит. Я расскажу...

— И стоило брыкаться? — королевский советник удовлетворенно хмыкнул и оставил хихикающую жену в покое. — Так что у вас там стряслось? Кое-кто снова пытался наставить тебя на путь истинный?

— Не совсем, — медленно отозвалась Нэрис. И, глядя в темный потолок, поежилась: — Ты бы это видел! Он сначала, знаешь, все просил никуда не ехать. Сказал, что нас не ждут, что конунг зря праздник затеял... А потом вдруг словно не в себе сделался. Как в припадке падучей ##1 забился, только что пена изо рта не пошла. Хрипит, глаза неподвижные, и бормочет, бормочет!..

— А что конкретно бормотал?

— Да я с перепугу всего несколько слов разобрала. Что-то про беду, про огонь, про корабли какие-то — совершенно ничего не поняла! А он объяснять не захотел. Велел спать идти, а сам убежал. Я так понимаю, с кем-то из своих советоваться.

— Мда, — после паузы протянул Ивар. — Хорошенькие новости. А раньше такие просветления с ним случались?

— Ни разу! — заверила Нэрис, вспомнив остановившийся взгляд домашнего духа. — И если ты на игру с его стороны намекаешь...

— Какие уж тут игры. Я ведь так понимаю, что после припадка твой приятель ехать тебя уже не отговаривал?

— Нет. Насупился да убежал. Ивар, ты думаешь?..

— О том же, о чем и ты, — хмуро обронил лорд Мак-Лайон. — Предсказания мрачные, Эйнарово молчание... Чтоб я сдох, если все это никак друг с другом не связано! Огонь, значит. Беда. И конунг зря все затеял? Любопытно. Больше брауни ничего не сказал, точно?

Нэрис закусила губу, тихо радуясь, что камин уже прогорел, и в темноте муж не видит ее лица. В мозгу всплыло отрывистое: 'оборотень... умрет оборотень!' Конечно, домашний дух мог иметь в виду кого угодно — мало ли на свете перевертышей? Но что если... 'Ох, нет! — внутренне вся сжимаясь, подумала она. — Только не Творимир! Да что ж я за клуша такая?! Надо было не ахать да голосить, а брауни к стенке прижать и выведать — что же он там увидел? Кого увидел? И только ли оборотня?'

— Нэрис?

Встревоженный голос мужа заставил ее прийти в себя. Нэрис встряхнулась, отогнав тревогу, и сказала виновато:

— Извини, милый. Я... я просто пыталась вспомнить еще что-нибудь.

— Вспомнила?

— Нет. Но брауни сказал, что постарается до завтрашней ночи обернуться. Стало быть, мы с ним еще увидимся. И уж тогда-то я его потрясу! Нагнал страху, хоть правда теперь никуда не езжай.

Ивар задумчиво молчал. Правильно истолковав наступившую тишину в спальне, леди Мак-Лайон подпрыгнула на перине:

— И даже не мечтай 'забыть' меня дома! Я еду с тобой!

— Нэрис...

— Нет, нет и нет! — она лихорадочно замотала головой. — Хоть свяжи и на три замка запри! Ты что же думаешь — после таких-то пророчеств я одного тебя на север отпущу? А сама буду у окошка сидеть и ждать, пока меня...

— ...не оставят вдовой? — закончил за нее посмеивающийся супруг. И, притянув нахохлившуюся жену к себе, зарылся лицом в ее волосы. — Тс-с. Не сопи, еж ты мой воинственный. Черт с ними, с этими дурными предзнаменованиями — не в первый раз!.. Поедем вместе. В крайнем случае, будет как в твоих любимых сказках: 'Жили они долго и счастливо, и умерли в один день'.

— Ивар, тьфу на тебя!

— Ну а что? — он ухмыльнулся и пожал плечами. — Раз уж такие горизонты замаячили, надо предусмотреть любое развитие событий! Ну-ну, тихо. Я же пошутил.

— Я знаю, — шепнула Нэрис. И, уткнувшись носом ему в плечо, закрыла глаза.

В занавешенные тяжелыми портьерами окна стучался холодный дождь, ветер голодным псом завывал в каминных трубах. Обычно в такую погоду спится слаще, но сейчас сон не шел. Прижавшись к теплому боку мужа, Нэрис лежала и думала. О предстоящей поездке, об Эйнаре и о том, что сказал брауни. 'На свадьбу собирались, на тризну попадете' — ничего себе напутствие. А на чью тризну, интересно? Леди Мак-Лайон свела брови на переносице: 'Ну, попадись ты мне завтра, дружочек! Прилипну как смола и не отстану, пока все не разъяснишь! Поехать-то мы все равно поедем, так уж, коль от судьбы не уйдешь, хоть знать будем, к чему готовиться... Ну что за оказия? Сколько лет был брауни как брауни, котлы чистил, за домом смотрел, над ухом брюзжал, а тут вдруг — бац! и на пустом месте переклинило! Лучше б уж молчал, ей-богу. Или бранился, как обычно. Сговорились они все, что ли? У одного приличия, у второго политика, у третьего 'прозрение', а последствия разгребать, получается, опять нам?..'

Она, скорчив сердитую гримасу, натянула на плечо край одеяла. И уже засыпая, вдруг вспомнила последнюю фразу домашнего духа: 'Рухнет трон! Корабли поверните, корабли!' Причем тут корабли? Куда их поворачивать? Зачем?

И какой трон должен рухнуть?.. Уж не шотландский ли?

Глава 3

На другой день выпал снег. Грянувший ночью мороз стянул ледяной коркой лужи, и они, щедро присыпанные мягким белым пухом, стали совсем незаметны глазу. Юные лорды с радостным визгом носились по двору, швыряясь друг в дружку снежками и норовя сунуться под ноги челяди, которой и без того приходилось несладко: не проходило и получаса, чтоб со двора не долетали грохот и проклятия. Молодым господам веселье, а слугам в такой гололед сплошные несчастия! Младшая кухарка, поскользнувшись, ушибла спину, горничная потянула лодыжку, опрокинула ведра с водой — и на благополучно застывшей луже, бранясь последними словами, кувыркались все обитатели замка, от лорда Мак-Лайона до братьев Мак-Тавишей. Последние возмущались столь громко и витиевато, что супруга лэрда Вильяма, не стерпев, нажаловалась зятю. Ивар, с утра пребывающий в пасмурном настроении, которое недавнее падение ничуть не улучшило, напинал обоим — и теперь ругатели, обиженные на весь свет, чистили дорожки от снега и посыпали их песком из кадушки. Вилли с Кенни активно им в этом мешали...

Нэрис, улыбнувшись, отошла от окна и снова уселась за стол. Пока муж занимался приготовлениями к отъезду, она разбирала накопившиеся за месяц письма. Присылали их сюда, в Файф — в Стерлинге хватало любопытных... Так. Это счета от портных, это из Фрейха, отчет управляющего, эти четыре — от арендаторов. А вот это, последнее, из Англии. 'Грейс, — подумала леди Мак-Лайон, увидев знакомую печать. — Давно ее слышно не было, едва ли не с октября!'

С Грейс Кэвендиш, урожденной Гордон, Нэрис связывали самые теплые отношения. И пускай их дружба началась в свое время не лучшим образом, зато в последние несколько лет обе женщины по-настоящему сблизились. Ивар, посмеиваясь, называл их переписку 'эпистолярным романом', а про себя искренне удивлялся — что настолько разные люди могли найти друг в дружке?.. Но тут всезнающий глава Тайной службы сильно ошибался: у Нэрис и Грейс было гораздо больше общего, чем кто-либо мог себе представить. Они обе были женщинами образованными, чуждыми предрассудков, обе шитью и домашним хлопотам предпочитали хорошую книгу, и у обеих никогда раньше не было подруг: у Грейс — из-за ее ослепительной красоты (не имей сто золотых, а имей страшненькую подругу), у Нэрис — из-за происхождения (для аристократки недостаточно знатна, для плебейки — возмутительно богата). И неважно, что леди Кэвендиш давно счастлива в браке с любимым мужем и ей даром не нужны чужие. Неважно, что супруг леди Мак-Лайон — второй человек в государстве. В глазах дамского общества одна так и осталась 'смазливой вертихвосткой', а вторая — 'безродной выскочкой'... Одним словом, как обронил как-то адмирал Кэвендиш, они нашли друг друга!

Нэрис терпеть не могла писать письма. Но для Грейс она всегда делала исключение. И сейчас, отодвинув прочие бумаги в сторону, с удовольствием взялась за перо, предвкушая обстоятельную, пусть и одностороннюю беседу. Рассказав последние новости Лоуленда и в красках описав вчерашний конфуз распущенной леди Чисхолм, Нэрис уже приступила было к описанию грядущей поездки и связанных с нею собственных опасений, как дверь гостиной распахнулась. В комнату ворвался вихрь свежего морозного воздуха и знакомый запыхавшийся голосок:

— Госпожа!.. Ну слава богу, а то уж боялась, не поспею.

— Бесс! — леди Мак-Лайон, вспыхнув от радости, вскочила со стула. — Сама пришла? Как же славно! А я хотела за тобой после обеда послать...

Женщины, смеясь, обнялись. Беатрис, верная горничная леди Мак-Лайон, уже давно у нее не служила. Еще пять лет назад, по возвращении из Ирландии, Ульф на правах законного супруга настоял. Не разжалобили его ни слезы, ни посулы, ни даже личная просьба науськанного женой королевского советника. Тихоня, как истинный норманн, уперся рогом и заявил, что слушать ничего не желает: человек он обеспеченный, Бесс и так в шелке ходит да как сыр в масле катается, работать ей незачем. А уж у такой хозяйки, у которой семь пятниц на неделе и все — последние? Нет, нет и еще раз нет!.. 'Я против леди Мак-Лайон ничего не имею, — со своей обычной прямотой сказал Ивару Тихоня, — и Бесс на привязь не сажаю — пущай видаются. Привыкши они друг к дружке-то, как не понять? Да только горничных в Шотландии полным-полно, а жена у меня одна! Влезет куда следом за вашей, и что мне тогда делать прикажете?'

Лорд Мак-Лайон с ответом не нашелся. Он, по совести, и своей бы запретил соваться куда не следует, но... В общем, желание Тихони было удовлетворено, а Бесс, смирившись, осела дома. И, как ни любила она свою госпожу, такая жизнь вскоре пришлась девушке очень по вкусу. Тихоня на радостях отгрохал в соседней деревушке настоящие хоромы, нанял женушке помощницу по хозяйству, не муж — золото!.. Даже Нэрис, которая целый месяц дулась на несговорчивого норманна, в конце концов сменила гнев на милость. Что уж тут поделаешь? Бесси довольна — и ладно. Нельзя думать только о себе. К тому же у молодых скоро пошли дети — по одному в год, и верной горничной сделалось уже совсем не до хозяйки. Нет, они, конечно, виделись. Но когда у тебя дома семеро по лавкам, в гостях особо не рассидишься.

'Жаль, — в который раз подумала леди Мак-Лайон, любуясь круглым, раскрасневшимся от мороза лицом своей бывшей горничной. — Кэт Бесси и в подметки не годится. Платья хорошо шнурует, и реветь по каждому пустяку перестала, слава богу, а все ж не то!.. Замужество, увы, не все меняет в лучшую сторону'. Она окинула взглядом располневшую фигуру Бесс и вздернула брови:

— Да ты никак опять ребенка ждешь? Ну, Ульф! Совсем жене отдохнуть не дает. Это он тебе рассказал, что мы приехали?

— Точно так, госпожа, — Бесси расплылась в широкой улыбке. — Еще ночью примчался, весь взбудораженный, и давай одежу теплую в торбу пихать без разбору! Насилу добилась от него, чего стряслось. Ну и, конечно, как утро — скорей сюда... В прошлый раз всего денек погостили, нынче надолго не задержитесь, так хоть повидаться!

— Повидаться? — Нэрис недоуменно наморщила лоб и, спохватившись, потащила гостью к камину: — Да ты садись скорее! Согревайся, вон, аж на ресницах иней.

— Ох, спасибочки, госпожа, — Бесс скинула шаль и опустилась в креслице, — до чего на улице холодно — ажно воздух звенит. И как вы в такую-то пору ехать собрались?

— Надо... — леди Мак-Лайон пожала плечами и с беспокойством повторила: — Так Ульф тебе ничего не сказал, что ли? Забыл?

— Это вы об том, чтоб с вами поехать? Сказывал, вестимо. Тока вот... Вы ж не подумайте, госпожа, я за вами — куда укажете, пусть и не служу уж сколько. Но муж...

— Не пустил, да?

— Пустит он, как же! — в сердцах всплеснула руками горничная. — Даром что просьбу вашу передал, а соглашаться как есть не велел, филин эдакий! Я и словечка сказать не успела, как он уж брови супить принялся да кулаком по столу стучать. 'Не пущу' — и точка!

— Кулаком? Это Тихоня-то?!

— И не говорите, госпожа, сама по сю пору в изумлении... Вы ж знаете, он у меня покладистый, чтоб ругань какая или там что — ни-ни! А тут как с цепи сорвался, вот те крест. Пошел бушевать — я прям диву далась, да и только!

— Ну надо же, — озадаченно пробормотала Нэрис. — С чего бы вдруг? Может, Ивар ему что сболтнул? Хотя нет, насчет поездки Тихоне еще вечером сказали, а с брауни припадок ночью приключился... Ничего не понимаю! Белены они все объелись, что ли?

— Вы это о чем, госпожа?

— А? Да так, не обращай внимания, — леди Мак-Лайон, оставив загадки на потом, перевела взгляд на едва заметно округлившийся живот Бесси: — Экие вы настойчивые! Что, пятерых девчонок вам мало?

— Так то и дело, что девчонок, — вздохнула горничная. — А Ульф сына хочет. Оно и понятно, мужчинам только и подай сыновей, да разве ж от судьбы убежишь? Наши бабы деревенские говорят — сызнова девочка будет.

— Ну, может в этот раз повезет, ошибутся?

— Пять-то раз не ошиблись... Да я ж не против, госпожа, нас у мамки восемь человек, нешто я не сдюжу? Дом, слава богу, чаша полная, лорд Мак-Лайон жалование Ульфу хорошее положил, грех жаловаться. Хоть цельный отряд рожай, ей-богу! Но ведь ежели опять девка родится, мой, чую, и вовсе духом упадет.

— Ничего, переживет как-нибудь, — фыркнула Нэрис, тихо порадовавшись, что у нее двое сыновей, и Ивару этого вполне достаточно. Дети — счастье, кто же спорит. Но каждую весну встречать беременной? Это уже сродни героизму!

— А чего он так завелся, спрашивается? — говорила между тем Бесси, грея озябшие руки возле каминной решетки. — Ведь сам же едет! Глядите, какой — супруге лорда, значится, не зазорно, а мне и шагу с крыльца не ступи? Завел порядки. Кабы завтра не прощаться — уж задала б я ему перцу, помяните мое слово!

— Не сердись, — улыбнулась леди. — Он, наверное, о ребенке беспокоится. Знать бы, так и я не заикалась бы даже. Вот не любишь ты письма писать!

— А сами-то?..

Они переглянулись и рассмеялись. Бесс, снова придя в хорошее расположение духа, оглянулась на дверь гостиной:

— Деток-то с маменькой оставите?

— Да. И не хихикай! Мама, конечно, когда о внуках просила, сил не рассчитала, но без нее мы б совсем пропали. При дворе с детьми тяжко, а нянькам со стороны Ивар не доверяет. Да еще эти разъезды постоянные.

— Ваша правда, — поддакнула горничная. И после паузы добавила: — А нынче уж и вовсе не до семейных поездок. Зима на дворе, добираться долго, да и там еще неизвестно что...

— В каком смысле?

— Ну, как! Свадьба-то эта, будь она неладна!..

Нэрис захлопала глазами:

— Ты о чем, Бесси? Почему 'неладна'?

— А что ж в ней хорошего? — та снова оглянулась на дверь гостиной и понизила голос: — Ведь Эйнара-то противу воли женят! Норманны, что от конунга старшему хозяину приглашение привезли, моему Тихоне за чаркой вчера растрепали. Он мне, понятно, не сказывался, но что ж я, глухая, что ли? Они как наберутся, дак орут на весь дом, не хочешь — услышишь! А вы, стало быть, не знали, госпожа?

— Не знала, — задумчиво отозвалась леди Мак-Лайон. 'Так вот почему он нас с Иваром звать не стал, — поняла она. — Уж конечно, не много радости... А мы-то голову ломаем, что стряслось?' Она наморщила брови. Брак по договоренности — дело понятное. Но Бесс сказала — 'против воли'. Эйнар, стало быть, жениться не хочет? Почему? Нэрис подняла голову:

— Бесси, а вот интересно мне...

— Чего Эйнар-то кобенится? — с полуслова поняла горничная. — Дак известное дело — не по сердцу невеста. Папаша выбирал, сына не спрашивал.

— Мы с Иваром тоже суженых себе не выбирали, — пожав плечами, сказала Нэрис. — И ничего. Можно подумать, норманны только по любви женятся.

— Это вряд ли, — рассудительно сказала Бесс. — Что они, особенные такие, что ли? Но вы ж сами посудите, одно дело — мой Ульф. Он человек простой, да и батюшка его давным-давно в этой ихней Вальгалле меды пьет. А Эйнар — сын конунга, не след ему черт-те с кем путаться.

— Выгодный брак, — кивнула леди. — Погоди-ка! 'Черти с кем'? Так у него, выходит, уже возлюбленная имеется? Сильно неподходящая?

— Точно так, госпожа!.. Норманны болтали, что девица-то красивая, при всех добродетелях, да из семейства дюже недружественного. Ее брат с конунгом и не прочь бы породниться, а вот сам конунг как есть против!.. Эйнар уж его и просил, и ругался с ним, да все без толку. До того, сказывают, дошло, что сэконунг едва девицу из отчего дома не увез, на честь рода наплевавши. А что, она-то согласная! Да только не вышло у них ничего. Донес кто-то конунгу, тот осерчал да и сосватал сыну другую. Из своих, понятно, ну и чтоб власть отцовскую показать. Куда Эйнару теперь деваться? Этак ведь не только с батюшкой, но еще и с кланом невестиным, случись чего, рассоришься! А уж вы мне поверьте, сама с норманном живу: таких обид они не прощают...

Лорд Мак-Лайон, кутаясь в плащ, мерил широкими шагами караулку, то и дело спотыкаясь о рассыпанные возле печурки поленья. У стеночки, руки по швам, смирно стояли Мартин и Мэтью Мак-Тавиши. Толстощекие физиономии близнецов выражали почтительное внимание, никак не вяжущееся с мечтательно-отстраненным блеском глаз: нотации командира братья слушали вполуха, а мыслями были уже за сотни верст от Файфа, на шумном норманнском пиру.

— ...Поэтому повторяю — никакой самодеятельности! Мы представляем не только лэрда Вильяма, но и всю Шотландию в лице его величества. То, что целью поездки является свадьба сына конунга, ни в коем случае не облегчает нашу задачу. У северян все по-простому, а в такой обстановке сболтнуть лишнее — раз плюнуть. Особенно по пьяному делу. Ясно, куда клоню?

— Дык...

— Еще бы...

— Замечательно. Теперь что касается завтра: гонцам не хамить, на драку не нарываться, на провокации возможные — не отвечать. Олаф Длиннобородый не меня, а тестя моего на праздник позвал, и не в наших интересах норманнов раздражать попусту. Гонцы, положим, от замены игрока и без того не в восторге. Как сходни поднимут — чтоб я вас обоих до самого северного побережья не видел. Поняли?

— Так отож...

— Не дураки чай, соображаем...

Ивар замедлил шаг, недоуменно покосился на слаженно кивающую головами парочку и продолжил:

— Как высадимся — держите ухо востро. Не расслабляйтесь! Знаю я норманнские гулянки, не выпьешь — обидишь, а всем уважение оказывать никакого здоровья не хватит. Вам-то, положим, оно и за счастье, но нас всего пятеро едет, и мне вместо бойцов два куля с мукой не нужны. В общем, без закуски не хлобыстать, языками не трепать, девиц чужих не щупать и от своих ни на шаг не отходить!

— Это как бог свят...

— С нашим удовольствием...

— Кхм. С удовольствием, значит? — лорд Мак-Лайон снова остановился, на мгновение прищурился и добавил, не меняя тона: — Прекрасно. А теперь ступайте на конюшню и передайте Творимиру, что я велел всыпать каждому по двадцать плетей в счет будущих заслуг. И фляги ему же сдайте, целее будут. Возражения есть?

— Нет! — витающий в облаках Мэтью, с облегчением выдохнув, споро развернулся к дверям — и протяжно взвыл, когда в затылок ему со свистом влетело тяжелое полено. С лица Мартина, который на свое счастье замешкался и не успел повернуться к командиру спиной, мигом исчезла мечтательная полуулыбка. Братцы встряхнулись, подняли изумленные глаза на лорда Мак-Лайона — и дружно попятились...

Минут пять спустя Творимир, привлеченный шумом со двора, высунул нос из конюшни и удивленно ухнул: все свободные бойцы и добрая половина домашних слуг облепили караулку, галдя как сороки, а изнутри пристройки набатом гремел знакомый голос:

— Подлецы! Пропойцы несчастные! Все жилы из меня вытянули!.. А ну, стоять! Я вас, мерзавцев, научу слушать! Слов не понимаете? Не понимаете, да? Так у меня аргументы повесомее найдутся...

— Ивар, не надо-о-о!

— А что надо? Налить на посошок и дать вам, паршивцам, перед соседями нас опозорить? Распустили слюни, шантрапа кабацкая! Гулять они едут! К черту командира, к черту инструктаж... Стоять, кому велено? В глаза смотреть! Я перед вами, дармоеды, ради чего полчаса распинался, а? Ради собственного удовольствия?!

— Ивар, мы больше не бу-у-удем!..

— Да плевать мне! Хоть на голове ходите, хоть в две хари северянам войну объявляйте — всё! Кончилось мое терпение!.. Пятнадцать лет кровь мою пили, негодяи, да все мало? Сыт я по горло вашей дуростью! Собирайте барахло и вон из отряда!

— Ива-а-а-ар! — дружный, полный ужаса вопль.

Творимир улыбнулся в бороду. Все это он слышал не раз — что громкие угрозы, что покаянные клятвы. Ивар, понятно, с умыслом стращает, а вот братцы каждый раз верят. Этих двух орясин надуть даже дите несмышленое может... Интересно, за что командир их чихвостит? Вроде бы пока не за что. Или, может, про запас? К норманнам же едут, а что у тех, что у других две радости в жизни — глаза залить да кулаками помахать. И дури — по пуду на каждого.

— Ивар! — донеслось из караулки. — Вот те крест! В последний раз!

— Тише мыши будем! Ей-богу, лопни мои глаза!

— Знать ничего не хочу. Пшли вон!

— Ну Ива-а-ар!

— Вы еще здесь?!

Зеваки сыпанули от двери в разные стороны: из караулки, спотыкаясь, вылетели растрепанные близнецы. Морды красные, волосья всклокоченные... Творимир, посторонившись, пропустил братьев и, добродушно хмыкнув, шагнул через порог. Лорд Мак-Лайон, привалившись плечом к стене, сосредоточенно вынимал из ладони занозы. В отличие от Мак-Тавишей, королевский советник вид имел вполне обыденный и даже несколько скучающий — словно не он, а кто-то другой еще минуту назад орал на весь двор, швырялся поленьями и топал ногами.

— Эх? — русич прикрыл дверь у себя за спиной и повернулся к товарищу. Тот, не поднимая головы, легонько пожал плечами:

— А что делать, друже? Самому надоело, но ведь они по-людски не понимают. Купились?

— Эх, — согласно прогудел бывший воевода, собирая разбросанные по полу поленья. Ивар, совладав с последней занозой, поправил сползший с плеча плащ и выглянул в маленькое окошко: любопытные потихоньку расходились, Мак-Тавишей видно не было. Унеслись в расстроенных чувствах товарищам по оружию жалиться.

— Надеюсь, я палку не перегнул, — сказал лорд.

— Эх, — отмахнулся Творимир. Он своих подопечных знал не первый день. Да им, толстокожим, что поленом по макушке, что угрозы — все едино! Пару часов поноют, а после виниться придут да прощения просить, дело известное. Зато потом тише воды станут — пусть и ненадолго. Главное, чтоб вправду слишком сильно горе вином не заливали! Эдакие туши на собственном горбу по сходням вверх тащить — невелика радость.

— Жаль, Лесли пришлось в Стерлинге оставить, — посетовал Ивар, отходя от окна. — И Робина... Толку от них не в пример больше, чем от этих двух дурней.

— Эх, — посочувствовал русич, выпрямляясь и отряхивая руки от сора. К молодому Гамильтону воевода был равнодушен, хоть и признавал, что парень он башковитый и боец неплохой. А вот Робина вправду было жаль. Творимир знал его давно — еще с тех пор, когда только нанялся служить к лорду Мак-Лайону. Зубоскал, конечно, еще тот, но человек надежный, с понятием. Опыт, опять же, проверка временем: почитай, лет пять рядовым бойцом в отряде по всей Шотландии вместе с ними мотался, потом еще семь начальником гарнизона во Фрейхе состоял без нареканий... И по первой просьбе командира место спокойное, хлебное оставил — ко двору явился, друга поддержать. Глава королевской охраны — должность почетная, да только от нее больше хлопот, чем выгоды. Вот и на север поехать не смог. А верных людей в окружении главы Тайной службы раз-два и обчелся.

Русич ободряюще хлопнул Ивара по плечу. И улыбнулся — не беспокойся, мол, дело житейское!..

— Согласен, — благодарно кивнул королевский советник. — Извернемся уж как-нибудь. Вещи собрали?

— Эх.

— Хорошо. Ульф небось до сих пор скачет выше головы от радости. Не успел домашних осчастливить новостью, как уже на пристань унесся, к своим.

Творимир понимающе прикрыл глаза. Еще бы! Тянет небось мужика на родину. А тут семья, служба — на чужих-то берегах. Воевода протяжно вздохнул: пусть Шотландия для него уже давно стала домом, но иногда все-таки тоже находило. Вспоминался знакомый бор, закопченный потолок общей избы, родная речь, которой он не слыхал уже много лет — и что-то начинало щемить в груди, звать да тянуть. Только в отличие от Тихони, Творимира на родине никто не ждал. А если и ждали, дак еще подождут! Русич поморщился: разбуженная память услужливо воскресила не только милые сердцу просторы, но и былых товарищей. Время давно стерло их лица, оставив только размазанные кляксы, но каждый раз при мысли о прежних соратниках Творимиру становилось горько и тошно, будто он объелся полыни.

Поймав на себе вопросительный взгляд лорда Мак-Лайона, воевода встряхнулся и махнул рукой:

— Эх!..

— Уверен?

Творимир коротко кивнул. И, толкнув плечом дверь караулки, вышел. 'Опять не к месту прошлую жизнь вспомнил, — понял Ивар, сквозь заиндевевшее окошко провожая взглядом широкую спину своего телохранителя. — Который раз за этот месяц. Зачастил, однако. С чего бы?'

— Стареем, друже, — с невеселой улыбкой пробормотал он, отводя взгляд. — Стареем... Нда!

Нэрис, одной рукой придерживая концы шали, подняла повыше жестяной подсвечник. Толку от него было мало — дрожащий огонек одной-единственной свечи был не в состоянии разогнать холодный мрак погреба. По ногам сквозило, в углах шуршали лапками крысы, но леди Мак-Лайон отступать не собиралась.

— Эй! — постаравшись придать своему голосу хоть малую толику уверенности, она сделала еще пару шагов и остановилась. — Эй, ты тут?

Погреб молчал.

— Дружочек! — снова позвала она, озираясь по сторонам. Темные очертания бочек, мешки с овощами, подвешенные к потолку окорока — ни звука, ни движения. И пронизывающий холод.

— Дружочек, ты здесь?.. Ну ответь же! Я тебя обыскалась!

Справа что-то царапнуло камень. Нэрис примолкла, навострив уши, но через долгую минуту вынуждена была признать, что это лишь очередная голодная крыса. Брауни как сквозь землю провалился. И ладно бы он просто еще вернуться не успел! Однако перед ужином Нэрис своими глазами видела, как один из отцовских псов, сунувшись под стол за упавшим куском, испуганно взвизгнул и дунул вон из кухни с такой быстротой, будто за ним черти гнались. Собаки у лэрда Вильяма были рабочие, охотничьи, и крыс давили со скуки десятками. Кошек в замке не держали. Так от кого же, позвольте спросить, здоровенный кобель, как щенок месячный, поджав хвост, шарахнулся?..

Жестянка качнулась в дрогнувшей руке, на каменный пол пролился воск. Света, и без того жиденького, стало еще меньше. 'Сейчас погаснет, — с досадой подумала Нэрис, быстро обернувшись в сторону двери, — и набью я себе шишек! Ну что он от меня прячется? Все одно ведь прошлой ночью лишнего наболтал, какой резон таиться? Наказание сплошное!'

Свеча предупреждающе зашипела. Леди Мак-Лайон тихонько чертыхнулась и, сведя брови на переносице, выпалила в темноту:

— Выходи, тебе говорят! Мало мне твоих страшилок вчерашних, так теперь я еще полночи буду по замку рыскать? Нам отплывать на рассвете, как тебе не совестно?!

Никто не отозвался.

— Ах, так? — возмутилась она. — В молчанку играть будем, значит? Ладно!

Нэрис грохнула подсвечник на пыльную крышку сундука и решительно уселась рядом, скрестив руки на груди:

— Никуда я отсюда не уйду, покуда не явишься! И ежели насмерть до утра замерзну, то так и знай — это ты виноват. Только пугать и горазд, а как...

— Ну, пошла честить, — прокряхтел от стены знакомый надтреснутый голосок. — Здесь я. Подняла бучу до самой крыши. С сундука-то встань, платье угваздаешь.

— Не встану!

— И чего вредничать? — темный комок шерсти подкатился к подолу ее платья и, сопя, вскарабкался наверх. — Чай, не враг я ни себе, ни тебе, ужо пришел бы, как все улягутся... Так ведь нет, неймется ей. Вынь да положь сей же секунд! Терпение надо иметь. Такое мое мнение.

Нэрис улыбнулась. Холодный мрак погреба, крысы, собственное недовольство — все тут же отступило на задний план. И даже погасшая-таки свеча не умерила радостного облегчения: брауни пришел! Пускай брюзжит, не в первый раз; главное, что дальше прятаться не стал. Значит, не так уж все и плохо?

— Ивар последние распоряжения оставляет, — смущенно пояснила леди. — Засел в спальне сразу после ужина, ничем не выманить. Так и будет небось до рассвета пером скрипеть, знаю я его. Как же ты пришел бы?

— Делов-то, — пренебрежительно отозвался домашний дух. — Пусть я в волшбе не первый, да сонную одурь наслать и столетка зеленый может. Когтями щелк — и спит твой благоверный. А вот ежели он тебя сейчас хватится?

— Глупости. Если Ивар в бумаги зарылся, то ему хоть кол на голове теши. А детей я уложила... да будешь ты рассказывать или нет?!

— Куда ж я денусь, — тяжело вздохнул он. Ссутулился, помолчал, глядя на собственные лапы, и нехотя буркнул: — Расскажу, что можно, дело понятное. Нишкни! Затрепыхалась ужо. Видения — штука такая, с ними никогда не знаешь, что правда, что нет. Оне ить порой прямо говорят, а порой предупреждают только!

— Так ты же вроде хотел посоветоваться? Ну, со своими?

— А я посоветовался. Дак ведь и мудрецы наши — не око всевидящее. Разве что опыту поболе, а так... В общем, молчи и слушай! Хлебом ее не корми, дай попререкаться!

Нэрис послушно притихла. Тон у брауни был серьезный, и раздражать его по пустякам, рискуя остаться ни с чем, ей совсем не хотелось. Еще взбрыкнет, чего доброго, и ломай потом голову — чего от судьбы-злодейки ждать?

— Говорил я со стариками, — после паузы начал хранитель очага, — долго говорил. Все как есть им выложил! И про вас, и про поездку вашу грядущую, и про вчерашнее. Сдуру едва с тобой в море не выпросился — хорошо, язык вовремя прикусил. Мне еще Ирландия по сю пору аукается... Бр-р! — он скорчил страдальческую гримасу и, передернув плечами, продолжил: — Как бы то ни было, но меня выслушали. Старое помянули, конечно, не удержались, да судить не стали: мы ведь, брауни, при очаге людском состоим, а какой без вас очаг?.. Стало быть, посочувствовали мне, порасспросили, камланье произвели да бороды узлом и завязали — как быть? Ехать мне с вами, понятно, никак не можно. Да и толку-то? На севере небось своей братии довольно. Еще влезу, как муженек твой, в самое гнездо осиное — всем мало не покажется!

— Так что же делать?

Домашний дух развел лапами:

— Вам — ехать. Мне — предостеречь. Всего рассказывать не велели, чтоб судьбу не искушать, но кое о чем упомянуть дозволили...

Он умолк, будто собираясь с мыслями. Нэрис, вцепившись пальцами в концы шали, вся превратилась в слух. Даже крысы, кажется, прекратили свою извечную возню, и в каменной клети погреба повисла звенящая напряженная тишина.

— Свадьба эта не к добру, — снова сказал брауни. — Врать не буду, ничего такого не видал, но сердцем чую: заварил конунг кашу, все хлебнут по полной миске! Так что вы уж там того... ухо востро держите. Мужу передай, чтоб меж двух мечей не совался — друг о друга не затупятся, а его зацепят. Скажи, чтоб вина хмельного не пил, кольчугу не снимал и на прошлое не оглядывался, целее будет. А пуще всего упреди, чтоб бежал со всех ног, как только дымом потянет! Огонь все преграды сотрет, стужа лютая ему не помеха...

Леди Мак-Лайон медленно кивнула. Черные глазки домашнего духа беспокойно блеснули в темноте:

— Да что там! Супруг твой калач тертый, он небось и без моей указки разберет, в какую сторону повернуть. А вот ты? Ни силы в тебе, ни глаза острого. Каждому слову веришь, каждой слезинкой чужой душу себе рвешь. Оно, мож, и правильно, того не ведаю, а только осторожней будь! Супруга держись, едва снег в воздухе закружит — дверь на засов и наружу ни ногой! А коль так повернется, что лестницу каменную перед собой увидишь да ступишь на нее, не подумавши, — колени в кровь сотри, но одолей, до самой ступенечки последней... И крепко запомни: не оборачивайся, кто бы ни звал! Поняла?

— Примерно.

— Ну вот и ладушки. Слазь с сундука-то, весь подол в пыли. Я, понятно, почищу за ночь, да у меня и так забот... Что?

Нэрис нахмурилась:

— Погоди-ка, дружочек! Я да Ивар — это еще не все. И вчера ночью ты говорил про оборотня. Сказал, что он умрет! Оборотень — это?..

Брауни опустил взгляд, и леди Мак-Лайон в секунду прошиб холодный пот. Значит, она поняла все правильно? И Творимир, он... его...

— Не может быть!

— Все может быть, — глухо отозвался домашний дух. И, собрав волю в кулак, поглядел на бледную воспитанницу снизу вверх: — Убьют оборотня. Я видел.

— Но, может, это просто предупреждение? Ты ведь сам сказал, такое тоже бывает?

— Убьют, — мотнул головой брауни. А потом добавил пустым, бесцветным голосом: — Ножом под сердце кровь не отворяют. Даже я знаю...

Лорд Мак-Лайон, не отвлекаясь на звук скрипнувшей двери, обмакнул перо в чернила и, начав новый абзац, рассеянно спросил:

— Который час?

— Пятый, — отозвались за спиной. Открылась и вновь закрылась крышка дорожного сундука, зашуршали падающие на пол юбки. — Ты бы прилег хоть на пару часов, Ивар.

— Да-да, я уже заканчиваю, — пробормотал он, налегая на перо. И только спустя долгую минуту осознал, что ему никто не возражает. Это было странно. Нэрис, тщась о здоровье мужа, обычно не приветствовала ночных бдений. А если вспомнить, что до рассвета осталось всего ничего, и им обоим предстоит долгая дорога...

— Нэрис? — он обернулся. Увидел сброшенное у кровати платье и каштановую макушку, выглядывающую из горы одеял, вспомнил, что ему даже доброй ночи не пожелали, и поднял брови: — Милая, все в порядке?..

— Да.

— Нет, — нахмурился лорд. И, бросив перо, поднялся. — Что случилось? Ты плохо себя чувствуешь?

— Все хорошо, дорогой. Я просто устала.

Ивар бросил взгляд на перепачканные юбки, сделал вывод и присел на кровать:

— Ясно. Своего мохнатого приятеля ты все же отловила. И чем же он, позволь узнать, так тебя напугал?

Жена молчала.

— Нэрис, или ты мне все рассказываешь, или я еду один.

— Ивар!

— Ну?..

Леди Мак-Лайон вдохнула, выдохнула и отняла лицо от подушки:

— Милый, честное слово, никто меня не пугал. Я и правда устала. А брауни... Ну, он, конечно, прояснил кое-что. Велел опасаться метели, не лезть, куда не надо, чего попало на веру не брать и что-то там про лестницу — сам толком понять не может, что. А тебе просил передать, чтобы в распри не встревал, огня опасался и прошлое забыл, будто его и не было.

— В каком смысле?

— Не знаю, — она развела руками. — Говорю же, толку от его разъяснений никакого, только зря в погребе мерзла... А! Еще тебе нельзя кольчугу снимать, вот.

— Ну, до этого я бы и сам мог додуматься. Но лестница — это любопытно... Что за лестница?

— Понятия не имею. Но на ней оглядываться нельзя. Мне.

— Только тебе? Почему?

Леди Мак-Лайон вновь развела руками. Советник саркастически хмыкнул:

— Сдается мне, котенок, что кое-кто просто решил сменить тактику. Уговоры-то на тебя давно не действуют, глядишь, хоть припугнуть получится!.. Сама посуди, он же от тебя сплошь общими фразами отделался. Огня бояться, если что, еще с младенчества учат, как и тому, что в метель дома сидеть надо. А уж касательно твоей доверчивости, я вообще промолчу!

— Но как же тогда лестница? И это... прошлое?

— С лестниц, милая, часто падают. Да и в прошлом зазря копаться смысла нет, — он с улыбкой обнял жену и поцеловал ее в макушку. — Спи, котенок. До рассвета всего ничего осталось. Я сейчас закончу и тоже приду. Спи.

Нэрис, кивнув, улыбнулась. Угроза допроса с пристрастием миновала, но ей все равно было стыдно своей слабости — ведь собиралась же не подавать виду! Собиралась вести себя, как ни в чем не бывало!.. И что? Только увидела мужа, над столом склонившегося, ничего не подозревающего — и тут же рассиропилась. А кому от этого легче станет? Ей? Ему? Или Творимиру, которому не суждено вернуться с севера?..

Подумав об этом, она почувствовала, как снова задрожали губы и к горлу подкатил тугой комок. Ну зачем? Зачем ей нужно было все это знать? И что теперь делать? Как дальше жить?

'Как раньше', — всплыли в ее мозгу недавние слова домашнего духа. Снова вспомнился темный холодный погреб, свое отчаяние... Нэрис металась из угла в угол, ломала руки, умоляла брауни признаться, что он все это выдумал — но напрасно. Сморщенная мордочка шерстистого приятеля была непривычно суровой, а черные глазки смотрели с непоколебимой уверенностью.

— От судьбы не уйдешь, — повторял он. — Думаешь, мне оно радостно? Я Творимира вашего знаю — хоть перевертыш, а большой души человек. И тут этакие новости! Да не реви, не маленькая. Чай, не мужу твоему смерть напророчил, ну?

— А есть разница? — всхлипнула Нэрис. — Творимир ведь нам друг!

— Друзья тоже не бессмертные, — проскрипел брауни. — Уж пора бы знать... Не реви, говорю! Счас сюда весь дом сбежится, оно тебе надо?

— Ничего мне не надо, — прорыдала она, уткнувшись лицом в ладони, — мы никуда не поедем! И никто... никого... ножом... не пырне-е-т!..

— Ш-ш! — хранитель очага приложил когтистый палец к губам. — Ты что хочешь, чтобы муж тебя услышал? Чтоб прибежал, допытываться начал, отчего слезы да вой? А ведь прибежит! И дознается!

— А лучше друга мертвого ему предъявить, да?!

— Не знаю, — сдался брауни. — Ничего я уже не знаю... А только поедешь ты завтра с ними обоими вместе и ни словечком о разговоре этом никому не обмолвишься, ясно? Без того сглупил, все тебе выболтал, старый осел. А с провидением шутки плохи! Оно ж найдет, как извернуться. И кто на кого тогда нож подымет — нам ли знать, а?

'Нам ли знать...', — эхом повторила про себя леди Мак-Лайон, прижавшись щекой к камзолу мужа. Руки Ивара ласково гладили ее плечи, родной глуховатый голос шептал что-то неразборчиво-убаюкивающее. И черная накипь грядущего потихоньку смывалась с души, унося с собой все страхи и сомнения. Пусть!.. Чему быть, того не миновать. 'И даже если нашей лодке суждено пойти ко дну, — стиснув зубы, подумала Нэрис, — я останусь в ней, чтоб увидеть это своими глазами!'

Глава 4

Творимир, оскальзываясь на заледеневших сходнях, спустился вниз. Оглядел пустынный причал, тонущий в густых синих сумерках, и, поймав вопросительный взгляд командира, развел руками:

— Эх!

— Все осмотрел? — нахмурился Ивар. — Точно?

Тот кивнул. Лорд Мак-Лайон окинул взглядом вытащенные на берег лодки и с сомнением посмотрел на большой купеческий кнорр ##1, стоявший на приколе неподалеку:

— Может, этих спросить?

— Эх... — Творимир махнул рукой. У купца он уже интересовался. Без толку, только тревожил зазря бедолагу. У него и так торговля из рук вон, половину товара не продал, в Шотландии до самой весны застрял, сплошные убытки — вот ему только Мэта с Марти не хватало!

Поняв, что на пристани можно уже не искать, Ивар сердито фыркнул:

— Да что за черт? Куда они могли подеваться?.. Ульф! Ульф, поди сюда!

Из холодной мглы вынырнула внушительная фигура норманна. В этот зыбкий и темный предрассветный час Ульф с Творимиром казались близнецами. А вот настоящих близнецов, Мэта и Марти, как корова языком слизнула.

— Звали, ваше сиятельство?

— Звал. Ты Мак-Тавишей не видел?

— Нет, — Тихоня недоуменно пожал плечами. — Так ведь вы же их вроде выгнать изволили?

— Чего?!

— Ну, как же... вчера еще, пополудни! Мне ребята сказывали. Наврали, что ль?

Ивар издал какое-то невразумительное восклицание. А могучий норманн, оглянувшись на замок Максвеллов, добавил:

— Нет, не наврали. В дневном карауле их не было, даже ужинать не явились. Дерек еще смеялся — мол, давно пора было турнуть... Иль не понял я чего, ваше сиятельство?

Лорд Мак-Лайон чертыхнулся и, плюнув себе под ноги, стремительно исчез в темноте. Ульф удивленно моргнул.

— Что это он?..

Творимир не ответил. Обернулся на корабль северян: сундуки погружены, команда последнего приказа ждет, а эти два остолопа, гляди ж ты, в обидки ударились. Нашли время!.. Где их искать-то теперь? И когда? Вот-вот же отплывать. Гонцы конунга без того неделю ответа ждали, не говоря уж о том, что ответ сей им мало понравился... А теперь как быть? Еще полдня тянуть? Проснулась же у дураков гордость не ко времени!

Русич с досадой поморщился, тряхнул головой и, даже не взглянув на Тихоню, заспешил вслед командиру. Ульф только рот раскрыл:

— Куда?!

Ответа он опять не дождался. Лорд и его телохранитель растворились в утренней синеве. 'Хоть объяснили бы толком! — в сердцах подумал норманн, беспокойно топчась на месте. — Ладно еще хозяин, это у него дело обычное... Но Творимир-то уж мог бы. И чего взбудоражились? Ну, выгнали и выгнали! Дерек прав, давно пора было. Поди пойми — то 'пошли вон', то 'куда девались?' А мне чего делать теперь? Ждать? Или Гуннара упредить, чтоб погодил с отплытием?'

Норманн, задрав голову, посмотрел на расправленный парус. Вспомнил хмурое лицо капитана, истомившихся долгим бездельем соотечественников, и все-таки решил подождать.

Нэрис, тихо прикрыв за собой дверь детской, сняла с руки теплый плащ. С родителями, чтобы не будить их в такую рань, она попрощалась еще вчера. Дом спал. Даже слуги пока не поднимались.

Внизу громко хлопнула дверь, послышались торопливые шаги и сердитое брюзжание. Ивар?.. Он же ушел полчаса назад на пристань. Зачем вернулся? Забыл что-нибудь? Так ведь сундуки еще вечером на корабль свезли, а она и сама уж как-нибудь доберется — тут ведь до причала рукой подать, и каждая тропинка с детства знакома. Леди Мак-Лайон наморщила брови, быстро накинула плащ и сбежала вниз по лестнице. Окинула взглядом пустой холл. И увидев открытую дверь в кухонный коридор, негромко позвала:

— Ивар! Это ты здесь шумишь? Что случилось?

— Все в порядке, — появившийся из коридора муж дернул плечом. — То есть почти все. Мак-Тавиши пропали.

— Как это?

— А вот так, — буркнул он. — Убей меня бог, если я что-нибудь понимаю!.. Ну, задал им вчера взбучку — так в первый раз, что ли? Их ведь пока не пнешь, не почешутся. Хотел бы выгнать — выгнал бы еще лет десять назад, и они это знают! Что им вдруг вожжа под хвост попала?

— Погоди, — снова нахмурилась Нэрис. — Они сбежали, что ли?

— Выходит, да. А искать да возвращать времени нет, норманны еще неделю ждать не будут. Ярл Гуннар и так не в восторге от идеи тащиться обратно в такую погоду. Он и сюда-то плыть не хотел.

— Так, может, близнецы раньше вас на корабль поспели?

— Нет. Творимир там каждый дюйм обнюхал... Да они издеваются?! — вспылил лорд. — Я ведь предупреждал, что дело серьезное, просил гонцов не злить! На горло себе наступил, в поход позвал... И после этого подложить мне такую свинью?!

— Тихо, тихо, милый, — она ласково коснулась пальцами его локтя. — Образуется. Если нет времени ждать — значит, и не будем. Мэт с Марти взрослые люди, им пора уже научиться отвечать за свои поступки. Пойдем.

— А как же Мак-Тавиши?

Она молча пожала плечами. Ивар снова чертыхнулся. Потом, помолчав, кивнул и подал жене руку:

— Ладно. И то верно, не маленькие. Надоело. А где твоя горничная?

— Кэт остается. Подняла вой, мол, ни за что не поедет, хоть выгоняйте. Ну ее. Как-нибудь справлюсь, руки не отсохнут.

— Я гляжу, кроме нас тот север никому здесь не сдался, — обронил Ивар. — Мило. Ну, по крайней мере, Ульф с Творимиром на месте. Глядишь, малыми силами обойдемся. Только не знаю, как Кэт, а уж этих мерзавцев я по возвращении из-под земли достану. И точно плетей всыплю каждому. Оскорбили их, вы посмотрите!.. Тьфу. Зла не хватает.

— Остынь, дорогой, — улыбнулась Нэрис, вместе с мужем выходя на крыльцо и бросая прощальный взгляд на темные окна детской. — Пойдем, пока норманны в море выходить не передумали.

— Да уж, — кисло отозвался он. И, вытянув шею, позвал: — Творимир! Ну, что?..

— Эх, — без энтузиазма раздалось из темноты. От конюшни отделилась массивная тень. Подошедший русич, вздохнув, продемонстрировал советнику сжатый кулак с торчащими рогулькой двумя пальцами. Лорд Мак-Лайон невесело усмехнулся:

— Две лошади пропали? Понятно... Значит, ждать уже некого. Ульф на пристани, друже?

— Эх.

— Хоть что-то. Нэрис, держись крепче, — он ступил на вновь обледеневшую за ночь дорожку и, по примеру супруги обернувшись на стены дома Максвеллов, покачал головой: — Мда. Погода дрянь, норманны не в духе, да еще и наши балбесы брыкаться вздумали. Поездка — чистый праздник. Не нравится мне все это. Совсем не нравится!..

Кожаные стенки шатра дрожали от ветра. Прикрытые шкурами доски палубы скрипели и кренились из стороны в сторону. Железная крышка жаровни жалобно дребезжала, норовя выскочить из пазов и рассыпать по свалявшемуся меху горячие угли. Тепла они не давали, развести же огонь посущественней не позволяла погода: Северное море славится своими штормами, а уж зимой и вовсе лютует так, что только держись!.. И если к бурям да студеному ветру прибавить многочисленные обломки льдин — сразу становится понятно, почему даже такие отчаянные люди, как норманны, с осени по весну из дому носу не кажут. 'Ведь угораздило же Длиннобородого когда-то с моим тестем подружиться, — тоскливо подумал Ивар, в очередной раз перехватывая за ножку покачнувшуюся жаровню. — Чтоб им обоим... Не могли эту чертову свадьбу до лета отложить?'

Он скрипнул зубами и свободной рукой натянул на голову свалившийся капюшон меховой накидки. Плащи, даже теплые, от холода не спасали, пусть даже лорд и леди Мак-Лайон натянули на себя все, что могло хоть как-то согреть. Полог шатра трепетал на ветру, внутри хозяйничали сквозняки, даже мех на полу — и тот, кажется, промерз вместе с кораблем, обледеневшим с мачты до самого днища. Кроме того, из десяти дней путешествия восемь прошли в жуткой болтанке. Дважды измученный советник, которого мутило и колотило одновременно, порывался развернуть корабль и вернуться в Файф, наплевав на приказы да обязательства — и оба раза был остановлен твердой рукой своего телохранителя. Не из политических соображений, на это Творимиру было плевать с высокой колокольни... Но заявить примерзшей к веслам команде, что гости передумали и хотят домой — значило обеспечить себе немедленную высадку на ближайшую льдину. И это в самом лучшем случае!.. Назад дороги не было. Оставалось только надеяться, что впереди их ждет твердая земля и радушная встреча, а не ледяная тьма подводных глубин. Впрочем, на этот счет даже норманны высказывались весьма скептически. Не одному Ивару дружеский жест конунга Олафа был не по нутру: глава посольской дружины, звероподобный ярл-гора по имени Гуннар, костерил Длиннобородого такими словами, что даже его собственная команда стыдливо крякала.

— Нашел время, козел старый! — ругался Гуннар, в очередной раз вваливаясь в гостевой шатер и остервенело сбивая с бороды длинные сосульки. — Утопнем к хренам — и заради чего? Ну добро бы поход! А так? Да где это видано, чтоб посреди зимы корму в соли полоскать?! Вот нарвемся на льдину, пропорем борта — и сгинем ко всем псам! Не в бою, как должно, а... У-у-у, кабан патлатый! Кабы он меня тогда, десять лет назад, от меча вражьего не прикрыл, ноги бы моей тут не было! 'Как друга прошу', 'в неделю обернетесь'... Скотина брехливая! Сам-то небось раньше марта в сторону моря и не глянет — зачем? Гуннар же есть. Пущай он за всех отдувается, а мы на бережку обождем... Сволота такая! 'Неделя'! Вот сам бы и шел! Я того торгаша знать не знаю, а каждого из моих бойцов дома родные ждут. И меня ждут! А я здесь валандаюсь, как дерьмо в проруби!.. Вернусь — не погляжу, что конунг, возьму за бороду да и...

После этого обычно следовало длинное перечисление всех возможных и невозможных кар, ожидающих в скором времени недальновидного Олафа. Кары эти раз от раза становились все изощреннее, а ругательства, которыми щедро сдабривал свои посулы Гуннар, — все крепче и заковыристей. Нэрис краснела как мак, Творимир начинал нарочито громко греметь жаровней, а Ивар, с трудом сдерживая смех, норовил запомнить пару-тройку особо сочных выражений, памятуя о том, что талант вовремя ввернуть крепкое словцо северяне ценят не меньше, чем умение держать в руках оружие. К большому сожалению королевского советника, гневливый норманн никогда надолго не задерживался.

Ульф с Творимиром были на подхвате у капитана, и большую часть времени чета Мак-Лайонов проводила в одиночестве да отчаянных попытках согреться. У Нэрис зуб на зуб не попадал, Ивара мутило от качки, так что даже занять себя беседой не получалось. А уж чем-то более приятным и подавно: какая любовь, когда ни рук, ни ног не чувствуешь, пол ходуном ходит и то и дело кто-нибудь норовит влезть погреться?.. Кают на судах северян отродясь не бывало, а шатров имелось всего два. Тут уж не до комфорта, да всей толпой, глядишь, и теплее. 'Жаровня еле тлеет, а так-то надышим! — с извиняющейся улыбкой приговаривал Тихоня, конфузясь встречаться глазами с хозяином. — В тесноте, да не в обиде...' Ульф почему-то чувствовал себя виноватым, хотя ему тоже приходилось несладко. Конечно, он в свое время не одно море исходил, да и вынослив был, как сотня шотландских пони, но годы и оседлый образ жизни уже все-таки брали свое. К тому же зимовали норманны действительно всегда на берегу. А тут этакое ненастье. И Гуннар еще масла в огонь подливает своими 'утопнем' да 'не доплывем'. Как бы не сглазил, спаси их всех Один!..

Новый порыв ледяного ветра сотряс многострадальный шатер. Вспыхнули алым уголья. Ивар, чертыхнувшись, придержал крышку жаровни и прислушался. Снаружи тяжело бились в борт волны, монотонно стучала колотушка о задубевшую кожу барабана. Ей вторил натужный скрип уключин. В соседнем шатре сменные гребцы чем-то грохотали. Наверное, ужинать собрались, подумал лорд. Или обедать. Черта с два разберешь: зима же, едва рассвело — уже смеркается. 'Не знай я лэрда Вильяма так хорошо, точно б решил, что болезнь свою он выдумал — лишь бы не ехать. За дело Гуннар конунга честит и в хвост, и в гриву. Только здоровье последнее гробить. Когда же все это кончится, господи?' Ивар поднял умоляющий взгляд кверху, но кроме почерневшей кожи шатра да свиста ветра снаружи не увидел и не услышал ничего. Оно и понятно. У бога есть дела поважнее.

Лорд тяжело вздохнул. И, почувствовав, что качка начала сдавать свои позиции, с облегчением выпустил жаровню из рук. Кажется, буря утихает? Ну, хоть поспать теперь можно. Точнее — попробовать. Советник приподнял край толстого мехового полога и, не снимая накидки, ужом юркнул в мягкую темноту. Темнота была теплой, уютной и еле слышно пахла лавандой.

— Ивар? Это ты?

— А кто же еще, — прокряхтел он, нашаривая в куче тряпья закутанную капустой супругу. — Я тебя разбудил?..

— Нет, — она зевнула и прижалась к нему. — Я не могу столько спать. Мы плывем уже целую вечность!

— Сегодня десятый день пошел, — педантично поправил лорд, утыкаясь носом в мех. — Но ты права, все одно рехнуться можно. И холод собачий. Надо было тебе остаться.

— Ну кто же знал?

— Ты-то должна было знать, — насупленно буркнул Ивар. — Твой отец с северянами дела ведет. Ч-черт, опять замутило. Проклятая качка! И настойка твоя не помогает — я обе склянки выпил, и хоть бы что.

— Ивар! — ахнула жена. — Но это же слишком много! Я ведь говорила, не больше трех ложек за раз!..

— А я виноват, что мне плохо?!

— Теперь уже да, — Нэрис жалостливо качнула головой. — Сдается мне, мутит тебя не от качки вовсе... Ну, потерпи еще немножко. Должно же море когда-нибудь кончиться?

— Должно, — до ушей леди Мак-Лайон долетел обреченный вздох. — Только, кажется, я кончусь раньше! Чувствую, конунгу шею мылить мы с Гуннаром вместе пойдем.

Она прыснула. И, чмокнув мужа в щетинистый подбородок, сказала примирительно:

— Не сердись ты на него так. Норманны свадьбы всегда зимой играют, в остальное время их просто дома нет. А вот как холода придут...

— ...так они с жиру беситься начинают, — мрачно закончил за нее лорд. — Вот скажи мне, Олаф что, без твоего батюшки никак обойтись не мог?

— Не знаю, — сдалась Нэрис, которой задавали этот риторический вопрос по три раза на дню уже в течение недели. — Спроси у него сам, милый, ладно?

— Достал, да? — хмыкнул он.

Нэрис молча улыбнулась. И, пристроив голову к мужу на плечо, закрыла глаза. Корабль мягко покачивался, привычный уже плеск воды убаюкивал, меховой полог не пропускал холодный воздух. И Ивар тут рядышком. 'Надо было ему снотворных капель дать, — запоздало подумала она. — Спал бы и не мучился так. Совсем у меня мозги замерзли. Ну, ничего! Вот Творимир поесть принесет, после обеда тогда... Все равно такие сильные средства на голодный желудок принимать не советуют'.

Пол под толстым слоем шкур накренился. Снаружи послышался возбужденный гомон. Что такое?.. Неужто капитан таки накаркал про льдину-то? Леди Мак-Лайон моргнула и подняла голову:

— Ивар! Ты слышишь?

— Слышу, — медленно отозвался муж. — Тс-с, погоди-ка... Чтоб я сдох! Неужто добрались?!

Оба замерли, жадно ловя долетающие с той стороны шатра выкрики. Гребцы сбились с налаженного ритма, корабль дал крен влево.

— Пуддефьорд ##1 на горизонте! Конец, братцы! Отмучились!

— Левее забирай! — загрохотал с носа голос Гуннара, подрагивающий от радостного нетерпения. — Левее, собачьи дети!.. Йорни! К заливу правь!

— Вижу Ульрикен!

— Слава Одину!..

— И Флёйен показалась... Налегай, братцы! Налегай!

С удвоенной силой ударили по коже барабана деревянные колотушки. В борта дробно застучали мелкие льдинки. Корабль, словно почуяв родной берег, подпрыгнул и понесся вперед. Нэрис, взвизгнув от радости, обвила руками шею мужа:

— Добрались! Ивар, мы добрались! Господи, какое счастье... Ивар? Милый, ты в порядке?!

— Нет, — глухо булькнули из темноты. Лорд Мак-Лайон стряхнул с себя встревоженную супругу и, рывком отдернув тяжелый полог, стремительно вылетел из шатра. Снаружи донесся чей-то вопль и громкий хохот северян.

'Бедненький, — качнув головой, подумала Нэрис. — Не стерпел все-таки? Норманны теперь ему проходу не дадут своими подначками. Ох уж эта качка. Да еще настойка моя в довесок. Две полных склянки, подумать только! Как его раньше не стошнило?' Она сочувственно вздохнула и, на ходу выпутываясь из кипы одеял, заторопилась вслед за мужем.

Небо над кораблем висело низкое, серое. Волнующаяся морская гладь, вся в неровных ледовых ошметках, в наползающих сумерках казалась и вовсе черной. И тем ярче были медленно вырастающие впереди белые горные вершины. Одна, две, пять... Семь? Нэрис, втиснувшись между Ульфом и Творимиром и для пущей устойчивости вцепившись пальцами в холодный борт, вытянула шею. Скалы! И какие скалы! В Шотландии своих немало, конечно, но... Боже, эти же просто огромные! А ведь до них еще плыть и плыть? Леди Мак-Лайон прищурила глаза: ей почудилось, что на далеком берегу вспыхнула огненная искра. Потом еще одна, и еще. Нет, не почудилось! Значит, их тоже заметили. И уже совсем скоро можно будет наконец размять задеревеневшие мышцы, погреться у очага... 'Надеюсь, все это мне сейчас не снится', — подумала Нэрис, счастливо жмурясь. И почувствовав, как ее талию обвивают сзади знакомые руки, обернулась:

— Ивар? Ну, как ты?

— Жив, — на бледном лице королевской гончей мелькнула улыбка. — Но в глазах команды, судя по всему, упал ниже ватерлинии.

— Подумаешь! — воинственно буркнула она, окинув сердитым взглядом ухмыляющиеся физиономии норманнов. — Будто бы их самих никогда не тошнило!

— Случалось, — подал голос кто-то из ближайших гребцов. И, хрюкнув от смеха, добавил: — Но вот чтоб с разбегу да прямо капитану на бороду?!

Остальные снова загоготали. Нэрис сконфуженно умолкла.

— Будет вам, — обернулся на своих Тихоня. — Прихворнул лорд дорогой, с кем не бывает? А ты, Йорни, не скалься. Свой первый поход позабыл?

— Я-то чего? — всклокоченный норманн, сидящий по правому борту, передернул плечами. — Я и слова не сказал. А смеялся — дак все смеялись, что ж мне, плакать, что ли?

— Греби давай! — сердито донеслось со стороны кормы. Леди Мак-Лайон скосила глаза и ойкнула: Гуннар, перегнувшись через борт и бормоча неразборчивые проклятия, полоскал в морской воде свою роскошную бороду...

— Неудобненько получилось, — шепнул жене на ухо Ивар. Судя по тону, раскаянием он особо не мучился. — Споткнулся я об него не ко времени! Ну да переживет. В крайнем случае, на берегу извинюсь — я из вашего погреба пару бочонков прихватил.

— Лучшее извинение для норманна? — весело прищурилась Нэрис. И поспешно прикусила язык — о том, что стоящий рядом Ульф тоже сын своего народа, она, как всегда, не подумала. Обидится ведь, чего доброго! Северяне народ самолюбивый.

Но Тихоня, на счастье леди Мак-Лайон, благополучно пропустил ее слова мимо ушей. Все его внимание было сосредоточено на поднимающихся из воды остроконечных пиках. Горная гряда, изгибаясь подковой, медленно приближалась. Огни на берегу, языком вытянувшемся навстречу кораблю из самого сердца фьорда, стали ярче. И даже, кажется, уже можно было разглядеть темнеющие на снегу крошечные фигурки людей. Их ждали.

— Это Берген, Ульф? — спросила Нэрис.

— Долина Бергенсдален, госпожа. Город чутка повыше стоит. Да вы не волнуйтесь, небось, наши верхами встречают, домчим в секунду! Тут недалече.

— Ты сам местный, да?

— Не совсем. С Аскёя ##1 буду. Во-о-он, видите горы? — Ульф вытянул вперед руку. — Это Лёвстаккен, это Флёйен, это Ульрикен, потом Дамсгорсфьеллет, Саннвиксфьеллет, Бломанен, Руннеманнен... А вот эта — Аскёйфьеллет. Там внизу наша деревня.

Леди Мак-Лайон, глядя на белые вершины, попыталась повторить хоть одно из перечисленных названий, но завязла на первом же слоге. Норманнский она понимала хорошо — спасибо отцу и его торговым связям. Однако выговорить вслух тот же 'Дамсгорсфьеллет', ни разу не сбившись, ей оказалось не под силу. Язык сломаешь, честное слово!.. Нэрис с уважением посмотрела на Тихоню, с губ которого мудреные названия скатывались легко, как гладкие камушки.

— Аскёйфьеллет... — тихо, ласково повторил Ульф. И улыбнулся, будто назвал по имени любимую женщину. Взгляд его голубых глаз счастливо блуждал по серо-белому берегу, неровно изрезанному скалами фьордов. Как давно он не был дома! И как жаль, что Бесси сейчас не с ним, не видит всю эту красоту!.. Корабль снова подбросило на строптивой волне, и сердце Тихони радостно екнуло, когда родной берег стал ближе еще на несколько локтей. Норманн приложил ладонь к глазам, жадно всматриваясь вперед. Он уже видел длинную прибрежную линию, припорошенные снегом, неподвижные очертания кораблей, зимующих на суше, огни уличных жаровен на высоких ножках, высыпавших на берег людей... Он вернулся. Пусть ненадолго, но вернулся домой.

Ивар посмотрел на размякшего бойца и, добродушно усмехнувшись, покрепче обнял жмурящуюся от ветра жену. Если быть честным, лорда Мак-Лайона сейчас обуревали примерно те же чувства, что и Тихоню. К черту, что от норманнов стонут все соседи, к черту, что его, Ивара, здесь никто не ждет, к черту снег и холод! Земля!.. Твердая земля — это ли не счастье?! Королевский советник с чувством вдохнул полную грудь обжигающего морозного воздуха и расплылся в довольной улыбке. Недолго проклятой качке свои условия диктовать осталось. Берег уже виден до самой последней черточки. Еще немного, и... 'И больше меня в эту лодку смерти никто не заманит, — подумал он, вертя головой по сторонам. — Баста! Когда там норманны от зимней спячки просыпаются, в марте? Ну так вот раньше я отсюда и шагу не сделаю. А коли вдруг его величество и мой любезный тесть сильно по нам соскучатся, пусть нормальное судно высылают. Или тоже весны ждут, сто чертей им за воротник!'

— Скоро уж причалим, — пробасил Ульф. — Эвон сколько наших понабежало! Небось и сам конунг...

— Не исключено, — раздумчиво кивнул Ивар. — Такое-то событие. Вон, гляжу, даже почетный эскорт показался?

— Что? — Тихоня удивленно обернулся. — Где?

— Да вон же, — советник короля ткнул пальцем куда-то вбок. — Драккары ваши, три или четыре. Из крайнего фьорда выходят нам навстречу.

Могучий норманн недоверчиво качнул головой, прищурился и свирепо прошипел:

— Не наши... Гуннар! Кончай полоскаться! По правому борту!..

— Даны! — единым духом взвыла дружина. Ивар чертыхнулся. Молчавший Творимир резко повернул голову:

— Эх?!

— В чем дело? — недоуменно воззрилась на пыхтящего Тихоню Нэрис. — Какие даны? Откуда? Зачем?

— В шатер! — отрывисто велел Ульф, не размениваясь на объяснения.

— Ивар! — пискнула Нэрис. — Я не понимаю...

— Делай, как он сказал, — отрезал муж, сводя брови на переносице. — Ч-черт! Ну как же не вовремя... Нэрис, тебе уши заложило?! Кыш с палубы! Быстро!

— Но... мне... — растерянная леди обвела взглядом посуровевших спутников и, поняв, что спорить себе дороже, мышкой шмыгнула под хлипкую защиту трепещущих кожаных стенок. В спину ей ударил яростный рев семидесяти глоток. 'Так ведь эти, пришлые, тоже северяне, разве нет? — подумала Нэрис, падая на кипу плащей и одеял — драккар снова накренился. — И корабли точно такие же... Но как Тихоню-то перекосило!' Она бросила испуганный взгляд на полог шатра. Даны, значит. Судя по лицу Ульфа и общему ажиотажу, они норманнам враги. Причем злейшие, раз по зиме в море вышли да по чужой территории рыскают. Зачем явились? Не с набегом ли? Только этого сейчас недоставало!

Снаружи что-то грохнуло. Послышался голос Гуннара:

— Отворачивай! Отворачивай, шельма!.. Лейф, Торфин, парус! Да шевелитесь же, истуканы!

— Эх!..

— Навались! Ветер в спину, небось обскачем... У-у-у, волки! Принесла ж нелегкая! Сменные — на весла! В четыре руки быстрей пойдет... Тихоня, сел!! Меч убери, дурень, куда собрался?! Лорд! Лорд, держи его, несподручно мне...

— Пусти! — невменяемый рык. — Убери руки, дубина!.. Дайте мне лук и стрелы, я им...

— Ульф, — голос Ивара, — успокойся! Ульф! Вот же беда на мою голову. Друже, помоги!

— Эх.

— П-пусти-и-и...

— Налегай! Налегай, братцы! Догоняют!..

Исступленное буханье колотушек, отборная норманнская ругань, режущий уши надсадный скрип уключин... Нэрис, переборов страх, на коленках подползла к выходу из шатра и осторожно отогнула края задубевших кож. Сначала она увидела лежащего ничком Тихоню с пыхтящим Творимиром на спине. Потом — мужа, тревожно вглядывающегося поверх голов куда-то назад.

Борта у драккара были низкие. И сквозь лихорадочное мельтешение рук и весел леди Мак-Лайон без труда разглядела подпрыгивающие на волнах всего ярдах в ста от них корабли противника. Те же квадратные паруса, те же резные змеиные головы на носу и точно такие же растрепанные белесые макушки над пестрыми кругляшами щитов. Только у норманнов была одна дружина, а у данов — пять. 'Это уже просто свинство какое-то, — с негодованием подумала Нэрис. — Они б еще целой армадой на нас налетели!'

Корабль вновь подпрыгнул на гребне волны. Со стороны вражеской шайки долетел протяжный многоголосый рев. В нем отчетливо сквозило разочарование. Леди Мак-Лайон, не утерпев, высунулась из шатра по самые плечи: норманнское судно, ловко обогнув прущего на таран противника, вильнуло вправо, потом влево и взяло уверенный курс на Берген. Красные от ветра и натуги лица гребцов приобрели темно-свекольный оттенок, на висках вздулись вены... Но как бы оно там ни было, а врагу осталась лишь соленая пена да торжествующий хохот Гуннара — момент для лобовой атаки был безвозвратно упущен. Даны, может, своим соседям и не особенно уступали, но дураками не были тоже. Не гнаться же за обгоняющим ветер драккаром до самого берега, где ждут еще несколько сотен норманнов, вооруженных до зубов и с осени скучающих по доброму бою? Налетчики, колеблясь, вынужденно замедлили ход.

— Что, съели, обсоски?! — бесновался с кормы капитан, потрясая мечом над головой — вероятно, от полноты чувств. — Не обломилось, да?! Зазря зубьями щелкали, твари лупоглазые!.. Вот вы все у нас где, вот!

— Гуннар, — привстал лорд Мак-Лайон, — право слово, вы бы лучше сели. Дистанция еще слишком... Ах ты, черт!

— У-у-уй!

— Гуннар?! — дернулся лежащий Тихоня. — Творимир, пусти меня... пусти!

Капитан, издав изумленный вопль, отшатнулся назад. Споткнулся о распростертого Ульфа, выбранил в голос своих и чужих — и рухнул, не удержав равновесия, прямо на первый шатер. Нэрис охнула и прижала ладошку ко рту: из плеча поверженного гиганта торчала стрела.

— Шустры, скоты, — морщась, пробасил ярл, кое-как садясь. Оглядел смятую им же самим палатку, скосил глаза на стрелу и надменно хмыкнул: — А руки как были из задницы, так и остались!..

— Ваше счастье, — хмуро сказал Ивар. — Нэрис, милая, помоги.

— Сейчас, — пообещала жена, скрываясь в недрах гостевого шатра. — Гуннар, вы потерпите, я только саквояж достану... Ох, господи!

— А? — обернулся капитан. И, крутя в пальцах окровавленную стрелу, неуклюже пожал плечами: — Чего суету развели? Делов-то.

— Какие же вы все, право... — вздохнула Нэрис, печально взирая на ярла. — Ну, дайте хоть рану обработаю. Кровь так и хлещет.

— 'Рана', — хохотнул капитан, швырнув прощальный дар соседей за борт. — Да царапина пустячная, чего над ней ахать? Вот, помню, в прошлом году ходили мы на... Торфин! Берег! Берег, мать вашу!!

Все, кто был на борту, повернули головы к носу корабля и дружно взвыли.

— Суши весла! — во всю мощь заорал капитан, сгребая в охапку взвизгнувшую врачевательницу. — Бойцы! Держи-и-ись!..

Толпящийся на берегу люд с воплями сыпанул в стороны.

А разогнавшийся стараниями гребцов до предельной скорости корабль шаркнул днищем о прибрежные камни и вылетел на сушу, трепеща по ветру вставшим колом парусом.

... — Это кто тут? Лейф, ты?

— Я. Двинься, развалился!

— Как я тебе двинусь? Придавило...

— Никого не потеряли, все здесь? Эй!

— Да не ори ты в ухо самое, оглохнешь с вами. Гуннар, живой?

— Живой. Шевелитесь, ну? Не дружина, а косяк трески мороженой. Ульф, ты где?

— Тута... — прокряхтели из темноты. Слева кто-то жалобно выругался. Лорд Мак-Лайон кое-как сел и позвал:

— Нэрис! Ты в порядке?

Ему не ответили.

— Нэрис?!

— Я здесь... уф! Гуннар, миленький, отпустите меня, пожалуйста. Вы мне ребра переломаете.

— Слава богу, — выдохнул королевский советник. И зашарил вокруг себя руками. Так. Борт, обломок весла... Покореженная уключина... Чья-то нога — дергается, значит при хозяине... Стало быть, корабль перевернулся, а их всех накрыло? 'Повезло', — подумал Ивар, силясь разглядеть в темноте лица команды. Света, кое-как пробивающегося сквозь неровные дыры в днище, было слишком мало.

— Творимир! — он повысил голос. — Ты цел?

— Эх, — донеслось из-за спины. Зашуршали складки кожи, кто-то чихнул. Лорд Мак-Лайон задрал голову кверху.

— Надо пробои расширить, — сказал он. — Все одно чинить придется, а этакую махину мы своими руками не перевернем.

— Раскомандовался, — огрызнулся из копошащейся тьмы Гуннар. — Свой корабль заимей — и руби его на щепки, коль припало... Йорни!

— А?!

— Топор давай, — вздохнул капитан. Лорд Мак-Лайон, пользуясь темнотой, широко улыбнулся. И вздрогнул от неожиданности — в борт с той стороны ударили кулаком.

— Эй, там, внутри! Живые есть?..

— Есть! — хором откликнулись воспрявшие духом мореплаватели.

— Добро. Кучкуйтесь по левому борту, щас мы вас вынем. Свен, крючья цепляй! Троса заводи! И-и-и... Пошла!

Поверженный драккар заскрипел своими деревянными суставами. Сбившаяся у левого борта команда зажмурилась — между кораблем и землей, стремительно расширяясь, открывалась длинная щель. В глаза, ослепленные темнотой, ударил свет множества факелов.

Нэрис, часто моргая, прикрыла лицо ладонью и пригнулась, заслышав над головой натужный скрип. Корабль вздрогнул и встал на ребро, до предела натянув тросы.

— Выползайте, — добродушно проговорил знакомый густой бас. — Эк вас угораздило. Что, Гуннар, без приключений уже и пришвартоваться не можешь?

— Иди ты, — беззлобно ругнулся капитан. В его голосе мелькнула улыбка. — Тебе бы, псу облезлому, такие приключения... Ну, чего встал? Принимай гостей!

'Конунг! — мысленно ахнула леди Мак-Лайон, поднимая голову и слезящимися глазами пытаясь разглядеть лицо отделившегося от толпы северян человека. — Ах, господи, и ведь не встать даже!..'

— Нэрис? — раздалось у нее над головой. — А ты что тут делаешь, девочка? Или Вильям все семейство с собой приволок?

— З-здравствуйте, — выдавила из себя леди Мак-Лайон. И опершись о протянутую Олафом руку, с трудом поднялась. — Мы... видите ли, так получилось, что...

Но Длиннобородый ее не слушал. Его цепкий взгляд скользил по лицам помятых гребцов. Он искал среди них друга — искал и не находил.

— А где Вильям? — широкие брови конунга тревожно дрогнули. — Гуннар! Ты что же, поросячий хвост...

— Я все объясню, — из-за спин сгрудившейся на снегу команды, прихрамывая, выбрался какой-то человек. 'Не норманн, — отметил Олаф, замолкая. — И на слугу не похож. А ведь где-то я его раньше уже видел!'

— Лэрд Вильям не смог приехать, — отвесив почтительный поклон, сказал шотландец, взглянув в лицо Длиннобородому ясными серыми глазами. — Здоровье не позволило. Простите, что явились незваными, конунг. Но мой тесть очень высоко ценит вашу дружбу. Поэтому мы, в некотором роде...

— Ясно, — проскрипел Олаф, не дав ему закончить. — Вы за него. Что ж... Печально, врать не стану, очень я Вильяма ждал! Ну да противу природы не попрешь. Сам давно не мальчик. Эйнар, опять же, рад будет.

Конунг, сделав супругам приглашающий жест рукой, повернув голову и гаркнул:

— Ульрик! Кончай канитель!.. Лошадей сюда, быстро! Нечего гостей почем зря морозить. Гуннар, вы с нами?

— А ты как думал? — мстительно проворчал капитан. И, бросив прощальный взгляд на истерзанный корабль, принялся выпутываться из оборванных складок шатра. Гребцы, перешептываясь между собой, взялись за сундуки. Они устали, не чувствовали рук после недавней бешеной гонки, но все это были уже сущие пустяки. Главное, что они вернулись домой — все, до последнего человека. И с честью исполнили волю конунга.

А это Длиннобородый ценил превыше всего.

Глава 5

Олаф привел с собой всего человек тридцать, прочие оказались жителями порта и на пристани собрались только из любопытства — за зиму даже в таком многолюдном месте мхом покроешься, кораблей приходит мало. К тому же недавняя гонка, окончившаяся победой соотечественников, вызвала среди местных большое оживление. Ярла Гуннара шумно поздравили, восславили Одина, помахали дружине конунга шапками вслед и вернулись к своим делам. А низкорослые мохнатые лошадки, с места взяв неторопливой рысью, привычно потянулись вверх по горной тропе. Она была достаточно широкой, чтобы всадники могли выстроиться парами.

Лошадей Олаф Длиннобородый взял с запасом, так что трястись на сундуках никому не пришлось. О чем конунг вскоре сильно пожалел — когда пришедший в себя Гуннар, вспомнив о главном виновнике известных событий, взялся за вождя со всем усердием. Во главе вытянувшегося лентой отряда скакал десяток впередсмотрящих, позади грохотали возы с подарками и личными вещами, в спину дышала дружина ярла, так что деваться Олафу было решительно некуда. Нэрис, чья лошадь шла через одну от коня конунга, прислушалась к долетающим спереди цветистым проклятиям и смущенно потупилась. Гуннар, как всегда, посторонних ушей не стеснялся. И даже то, что ругаемый был его повелителем, пыл склочного норманна не охладило... Конечно, Олаф в долгу не оставался — на то он и старший, на то он и конунг, но яснее ясного, что еще до Бергена старые товарищи успеют десять раз помириться, вновь разругаться и опять помириться. 'А по прибытии небось еще и напьются', — подумала леди Мак-Лайон.

Она обернулась — Ивар ехал позади, у самых возов, бок о бок с поникшим Тихоней. Норманн растерял весь свой недавний пыл и сейчас, нервно мусоля пальцами гриву своего коня, рассыпался перед хозяином в длинных извинениях. Лорд понимающе кивал, успокаивал и украдкой позевывал в воротник: пребывая в смятенных чувствах, Ульф, как правило, становился косноязычен и нуден до ужаса, а его несвязное бормотание и вовсе нагоняло на слушателя гробовую тоску. Но Ивару, так же как и Олафу, деваться было некуда, так что приходилось терпеть. Нэрис послала супругу сочувственный взгляд и скосила глаза на покачивающегося в соседнем седле Творимира. За все эти десять дней она, к собственному стыду, не сказала телохранителю мужа и двух слов. Боялась, что сызнова начнет реветь, и тогда... Ивара ведь не на пустом месте гончей прозвали. Он же всю душу расспросами вынет!.. В ночь перед отъездом Нэрис спасли только сборы да поздний час, к утру она уже взяла себя в руки, а в поездке советнику было определенно не до ее странного поведения. Но сейчас дело другое. Упаси господь с собой не совладать! Творимиру-то что, он до бесед невеликий охотник, а уж с женой командира ему и вовсе говорить не о чем. А вот Ивар, пожалуй, от перехода через день-другой отойдет, выспится и наверняка задумается — что это любезная супруга от его телохранителя с трясущимися поджилками шарахается? 'Нет, этого допустить нельзя, — решила леди. — Надо собраться. Будем считать, что брауни ошибся. Или вовсе мне ничего не говорил! Так оно всем спокойнее будет'. Нэрис вдохнула, выдохнула, придала своему лицу чуть скучающее выражение и, храбро взглянув на русича, сказала светским тоном:

— Интересно, что с Ульфом на корабле тогда стряслось? Он, часом, не берсерк ли? Вы не знаете, Творимир?

— Эх, — пренебрежительно отозвался тот. И покачал головой.

— А что же он так взбудоражился? — не отставала ободренная хорошим началом леди. — Чуть вплавь не бросился ведь! Я поняла, что норманны с данами не дружат, но чтобы уж так-то?

Творимир, чуть повернув голову, бросил на поникшего Ульфа долгий оценивающий взгляд. Берсерк? Да где там!.. На Русь норманны приходили частенько. Правда, не столько пограбить (так им и дали, как же!), сколько чтобы наняться в дружину. Служить у русских князей многие почитали за честь, особенно если вспомнить, что князья эти нравом да привычками от тех же конунгов не слишком отличались. Так что бывший воевода во время оно на северян насмотрелся — во! И помянутых 'берсерков' среди всей этой шайки-лейки тоже встречал не единожды. Но Ульф? Сказки! Воитель он отменный, не чета многим, да только голову в бою еще ни разу не терял — уж Творимир-то знает, видел. Мухоморов тутошних Тихоня не жрет, пеной с губ во врага не плюется, на клинки голой грудью тоже не лезет. А чего сорвался тогда — так кто ж его поймет? Одно слово — север! Под коркой ледяною горн кузнечный пышет...

— Ничего не понимаю, — вздохнула Нэрис. — Может, его гребцы бражкой своей угостили? Во хмелю и не такие дурят. Он же на Ивара сроду голоса не повышал. А тут — 'уйди, дубина'... И было бы из-за чего!

— Так ведь и было, госпожа, — раздалось сзади. Нэрис удивленно обернулась и встретилась взглядом с лохматым Йорни — смешливым норманном из дружины ярла Гуннара. Тощий, нескладный, с жидкой бородкой, Йорни при ближайшем рассмотрении оказался совсем молод — моложе нее самой. Он смущенно улыбнулся и пояснил:

— Тихоня данов не переносит. Прямо от имени одного трястись начинает. Зуб у него на них — во-о-от такенный!

— Почему?

— Дело прошлое, — с опаской оглянувшись на возы, отозвался боец. — Мы ж с соседями испокон веку не в ладах. То мы на них лезем, то они на нас. Ну вот и того, без потерь не обходится! И добро бы только на море, а то ведь и высадки бывают, сами понимаете.

— Понимаю, — наморщила лоб Нэрис. — Тихоня-то здесь причем?

— В походе он был, — пояснил норманн. — А дома мать с сестрами осталась. Маленькие еще девчонки. Ну, в общем, мужики ушли, а бабы что? На бабах хозяйство. Только принесло ж в ту пору данов на наши берега! Чуяли, скоты, что на дармовщинку будет чем поживиться!..

— Тс-с! — шикнул на разгоряченного собственным рассказом Йорни его сосед. — Чего орешь? Щас Ульф услышит, сызнова бушевать пойдет. Ему ж только намекни — и прячься, куда успел.

— Это да, — подумав, кивнул рассказчик и понизил голос: — В общем, госпожа, зашли они тогда со стороны Хардангерфьорда — как раз откуда сегодня вылезли, да и принялись грабить. Кое-кто из бойцов дома остался, да и бабы наши — нелегкая добыча, да только этих стервятников все равно больше было, и все при оружии. Бергену почти не досталось тогда, а вот Аскёю и Сутре... острова же!

— Не продолжай, — поежилась Нэрис, опуская глаза. — Значит, Ульф мстит за родных?

— Навроде того. Хотя кому мстить-то? Данов, что тогда грабить пришли, наши же и положили — острова-то рядышком, как первые два пали, так Холснёй, последний, дыбом и встал. Клич кинули, собрались всем миром да прижали соседушек на отходе. Но Тихоня, вишь, все забыть их не может...

— А пора бы, — буркнул сосед Йорни. — Почти сорок лет прошло.

— Дак семья же, Бьорн!

— Ну, семья. Один он такой, что ли? — резонно возразил старший товарищ. — У меня, может, тоже мать была. И братья. Торфин вон в позапрошлом году жену потерял — и месяца вместе не прожили. У Гуннара этим летом сын погиб единственный, мать чуть умом не тронулась... Дальше-то что?

— Ну, ладно, ладно. Завелся, как тот Тихоня!

— Ты, Йорни, щенок еще, — глухо буркнул воин. — А Ульф, в его-то лета, только и знает, что позориться. Лучше бы не возвращался вовсе. Берсерк, ха... И у тех-то ума поболе, даже в бою!

Он раздраженно отвернулся и натянул на голову край меховой накидки. Йорни, жалобно мигая глазами, теребил в руках поводья. 'Вот что у меня за язык такой? — в сердцах подумала Нэрис, уткнувшись взглядом в луку седла. — Надо мне было с расспросами приставать?' Она тихонько вздохнула. А Йорни, помолчав минуту, ободряюще улыбнулся сконфуженной гостье и шепнул:

— Тихоня не берсерк. Вот Гуннар — да, — норманн покосился на своего молчаливого товарища и ядовито добавил: — А ведь было, небось, времечко, когда и ярла старики щенком ругали?..

Нэрис, бросив взгляд на разоряющегося впереди Гуннара, весело фыркнула. Творимир состроил постную мину. А потом, прищурившись, приподнялся на стременах:

— Эх!

— Что такое? — леди, мигом забыв о ярле, обеспокоенно вытянула шею.

— Подъезжаем, — отозвался Йорни. — Берген, госпожа! Досюда от берега недалеко, ежели верхами.

— Да, мне говорили, — медленно кивнула Нэрис, глядя на выплывающий из-за поворота холм. По лицу леди Мак-Лайон скользнула тень искреннего недоумения. И даже отчасти разочарования. Она, конечно, понимала, что от норманнского поселения особой красоты ждать не стоит, но... Это — торговая колыбель севера? Это — вотчина великого конунга? Вот это?!

Берген был скорее широк, нежели высок. Он обволакивал собою холм, растекаясь по краям неровными ручейками кособоких крестьянских домишек, словно чудной заморский гад осьминог, растопыривший длинные щупальца. Ни замков, ни крепостных рвов — только высокий частокол ремнем опоясывал городские границы. Нэрис склонила голову набок, разглядывая неровные ряды домов, лежащие внизу как на ладони. Длинные, потемневшие от времени, они напоминали выброшенных на берег китов с горбатыми спинами. Серо-черные брусья стен, покатые крыши — да уж, это тебе не Стерлинг и даже не Фрейх! 'Унылое зрелище, — растерянно подумала леди. — Не понимаю я тех данов, ей-богу. На что им сдались такие сараи?' Она пожала плечами, но мнение свое озвучивать не стала: каждый живет, как может и как привык. Наверняка найдутся люди, которым и Шотландия медвежьим углом покажется! Нэрис вспомнила рассказы Ивара о Востоке: золотые пески, величественные дворцы, закутанные в невесомые прозрачные шелка женщины, не открывающие лиц, ленивые вельможи, передвигающиеся по улицам только в обтянутых белой тканью паланкинах... 'Воображаю, что подумал бы такой вельможа, окажись он вдруг в Файфе, — промелькнуло в голове леди Мак-Лайон. — А уж про Берген и говорить нечего. Суровые люди, и житье у них суровое'.

— Ну, как? — раздалось прямо у нее над ухом. Йорни, горделиво выпятив подбородок, кивнул на приближающийся город.

— Э-э-э... Впечатляет.

— То-то же! А я здесь родился!

'Сочувствую', — чуть не ляпнула Нэрис, едва успев прикусить язык. С другой стороны, подумала она, парню есть чем хвалиться. Если вот это — самый большой город в стране, то о том, как выглядят местные деревушки, и думать-то страшно... Леди Мак-Лайон вежливо улыбнулась дружиннику. Тот же, благополучно расценив молчание гостьи как готовность слушать, окончательно расслабился и принялся болтать. О себе, о своей родне, о дружине ярла Гуннара, куда попал следом за старшими братьями, и, само собой, о Бергене.

— Я-то, понятно, не с окраин, — доверительно сообщил Йорни, морща нос. — Там все больше беднота ютится. Вроде этих, деревенских. Как заедем, вы на крайние хибары не глядите даже! Следом-то получше дома пойдут — одна торговая слобода чего стоит... Хотя ее, конечно, сплошь иноземцы строили.

— Какие конкретно? — послышался сзади голос Ивара. Дорога на подступах к Бергену раздалась вширь, и лорду удалось с горем пополам протолкаться к жене, отправив Творимира на свое место у возов. — Часом, не те, что Союз Четырех городов основали? Я слышал, что немецкие купцы уже и до вас добрались, но чтоб целой общиной селиться... Отчаянные ребята.

— Ваша правда, — уважительно глянув на всезнающего советника, кивнул Йорни. — Они это. Немцы. Насчет отчаянности не скажу, но хитрованы те еще! Конунг их привечает, а ежели по мне, так и зазря. Еще сыны Одина с торгашами не знались! У них же, известно, 'не обманешь — не продашь'!..

Нэрис закашлялась. Лорд Мак-Лайон, спрятав улыбку, заботливо похлопал супругу по спине и поторопился увести разговор в сторону:

— А Берген, однако, все разрастается. Лет десять назад всего-то сотня домов стояла, а нынче и холма не видно. Множитесь, а?..

Он весело подмигнул норманну. Тот на улыбку не ответил.

— Есть маленько, — поморщившись, отозвался он. — Да только не одни мы множимся. То, вон, купцы, то из деревень мужичье подтягивается. Много пришлых.

— А что же конунг зевает?..

— Так чего ж ему, гнать их, что ли? Крестьянин и землю вспашет, и скотину взрастит. А случись что — от соседей прикроет, мы ж почитай весь год в походах. Пусть и хлипкий боец, да хоть толпой возьмет! Даже мыша амбарная полезной бывает. А уж про купцов и говорить нечего...

Он махнул рукой, оставив свою мысль незаконченной. Йорни был воином в бог знает каком поколении, и на остальные слои населения всегда поглядывал свысока. 'Ну конечно, не след сыну Одина в земле копаться да треской торговать, — с иронией подумал Ивар, глядя на норманна. — Вот грабить — другой разговор! Умиляют меня эти северяне, честное слово'.

Остаток пути разгоряченные лошади преодолели быстро, и получаса не минуло. Мелькнули по обеим сторонам дороги тонущие в сумерках деревенские лачуги, распахнулись тяжелые городские ворота, и длинная вереница всадников въехала в Берген. Как обещал Йорни, бедняцкие окраины скоро остались позади, а вместо них по краям неровной извилистой улицы потянулись дома состоятельных горожан. Никакой плетеной лозы, обмазанной глиной — только толстые деревянные брусья. Никакой гнилой соломы на крышах — только тяжелый коричневый торф. И никаких оборванцев — все они остались у подножия холма. Торговую слободу, к вящему неудовольствию Нэрис, которой было жуть как любопытно — что же это за 'отчаянные ребята' такие, отряд конунга Олафа плавно обошел. Дружина Гуннара и, соответственно, шотландские гости последовали его примеру. Только и успела раздосадованная леди увидеть мелькнувшие слева высокие, распахнутые настежь ворота, запруженную народом улицу меж двумя рядами лавок, да тощего седого человека в темном одеянии с простым деревянным крестом на груди, что жался спиной к коновязи у ворот. 'Священник немецкий, что ли? — подумала она, оглядываясь. — Ну да, норманны же язычники, а раз у купцов этих тут своя община... Интересно, они тоже в таких вот 'амбарах' живут или свои дома построили? Судя по тому, что Ивар ими так интересуется, люди не из последних. Им, небось, сам конунг не указ'. Она разочарованно вздохнула.

— Уморились, госпожа? Дак вы уж потерпите, считай, почти добрались, — тут же сунулся Йорни, который за последние полчаса успел проникнуться к Нэрис некоторой симпатией. Она, в отличие от многих других иноземцев, оценила его родной Берген по достоинству. Кроме того норманну льстило, что жена такого большого человека, пусть и гэла, вот так запросто держится с ним, простым дружинником. От супруги ярла Гуннара, женщины доброй, но строгой, Йорни такого понимания нечего было и ждать.

— Посторонись-ка, — донесся сзади бас Ульфа. — А ты, Йорни, кыш! Прилепился. Госпожа мужняя жена, и у ней, ежели что, собственная охрана имеется.

— Видел я ту охрану, — не сдержался молодой норманн. — Которая чуть драккар ко дну не пустила своими... Уй!

— Сгинь, остолоп, — свирепо шикнул появившийся невесть откуда Бьорн, отвешивая болтуну крепкий подзатыльник. — А ты, Тихоня, не бузи. Чем перед лордом краснеть попусту, лучше б и правда службу знал... И тихо мне, оба! Нашли время крыситься, подъезжаем. Вы еще подеритесь тут, у конунга на глазах.

Сверлящие друг друга злыми взглядами бойцы, скрепя сердце, повиновались. Ульф занял привычное место справа от лошади леди Мак-Лайон, Йорни, отвесив супруге советника почтительный поклон, исчез в строю товарищей. Нэрис аж диву далась: ну ладно этот смешной парень, куда ему со старшими спорить. Но Тихоня? Бьорн же его лет на десять младше будет! Уважаемый, значит, человек? Она задумчиво проводила взглядом закутанную в меховую накидку фигуру.

И только спустя добрую минуту поняла, что отряд больше не движется. Воины, оживленно переговариваясь, соскакивали наземь, Творимир, как всегда немногословный, надзирал за разгрузкой возов. А прямо перед хлопающей глазами Нэрис высились огромные дубовые двери не менее огромного дома. И хотя формой он нисколечко не отличался от всех прочих норманнских жилищ, назвать его 'сараем' у избалованной леди язык не повернулся бы ни за что.

— О-о-о, — только и сказала она, с открытым ртом обозревая внушительное сооружение. Пускай и это был не замок, но это таки был целый ковчег!..

— Согласен, — отозвался Ивар, спрыгивая с коня и задирая голову кверху. Резной конек дома, казалось, подпирал собой низко висящие облака. — Внушает. Я-то уж, признаться, подумал, что конунга не к месту обуяла скромность, и он решил среди других не выделяться... Ну и толпа. Они там жениха на радостях не затоптали?

Нэрис завертела головой. Подворье конунга было запружено людьми: родня Длиннобородого, семьи дружинников Гуннара, бойцы, слуги... Неужели они все здесь живут? Хотя, конечно, глупый вопрос. Такая махина, как дом конунга, могла бы вместить в себя весь Берген вместе с пресловутой торговой слободой. Леди Мак-Лайон, у которой уже рябило в глазах, вытянула шею. Прищурилась, вглядываясь в незнакомые лица, и подпрыгнула в седле:

— Вон он! Ивар, я его вижу!.. Эйнар! Мы ту-у-ут!

В тесном скоплении разномастных макушек произошло шевеление, и через несколько мгновений старый знакомый, вынырнув из толпы у самой морды лошади, уже пожимал руку королевскому советнику. Младший сын Олафа почти не изменился, разве что порядком раздался в плечах да отрастил короткую бороду, сразу прибавив себе возрасту и солидности. Но яркие голубые глаза сверкали все так же, по-мальчишески живо. Леди Мак-Лайон, забыв о приличиях, вихрем слетела вниз:

— Эйнар!.. Как же я рада тебя видеть!

— И ты здесь! — хохотнул норманн, искоса бросив на Ивара насмешливый взгляд. Лорда Мак-Лайона Эйнар не особо жаловал из-за его привычки без зазрения совести использовать каждого встречного в интересах шотландской короны, но как мужу он ему искренне сочувствовал. — И все-то ей на месте не сидится. Шило!

— Зануда, — не осталась в долгу Нэрис. — Экий ты стал суровый. А давно ли мы с тобой сэра Лоуренса по Фрейху в корзине таскали?

— Таскал-то я, — широко осклабился сын конунга, глядя на нее сверху вниз, — нечего примазываться!..

Они рассмеялись. Ивар, вспомнив давний заговор против короля и совместные шалости этой парочки, тоже не сдержал улыбки. Пусть шустрая женушка и сдуру пошедший у нее на поводу норманн тогда советнику много крови попортили, но сэр Лоуренс в корзине — да уж, тот еще сюрпризец был!

Рядом кто-то громко, с намеком, кашлянул. Лорд Мак-Лайон повернул голову и, увидев подошедшего Олафа, поспешно сказал:

— Вот вы где, конунг?! В этой толчее мы совершенно потеряли вас из виду.

— Я заметил, — проронил Длиннобородый. Эйнар, увидев отца, перестал улыбаться. — Идемте. Столы уже накрыли, нас только ждут.

— Почтем за честь, — поклонился королевский советник, коря себя за ротозейство. — Нэрис, держи руку... У вас всегда так многолюдно, а, Эйнар?

Тот не ответил. Смерив родителя враз отяжелевшим взглядом, норманн круто развернулся и зашагал к дверям отчего дома. Нэрис удивленно моргнула, но сказать ничего не успела: Олаф, наклонившись к уху Ивара, коротко буркнул несколько слов и двинулся следом за сыном.

Внутри жилище конунга казалось еще больше, чем снаружи. Окон не было, а света от двух очагов, что располагались в центре гигантского помещения, едва хватало, чтоб разглядеть лица присутствующих. До стен этот свет почти не доставал. Нэрис задрала голову кверху — высокий потолок в общем полумраке был и вовсе неразличим. 'Будто не в доме мы, а на пустоши ночью, — невольно подумалось ей. — Только звезд не хватает. Ох, сколько народу! Точно сюда весь Берген сбежался'.

— Нэрис, — ворвался в ее размышления нетерпеливый голос Ивара, — шевелись. Все уже почти расселись.

— Извини, — быстро сказала леди, торопливо семеня за мужем к самому дальнему столу в конце огромной комнаты, которая, судя по всему, была в доме единственной, если не считать два ряда толстых деревянных столбов по стенам, что поддерживали крышу. Между ними были развешаны на веревках ткани да шкуры, делившие расстояние от столба к столбу на темные закутки, большие и малые. Там, вероятно, спали... То есть, спали ночью, ибо сейчас по всему периметру дома растянулись нескончаемой вереницей длинные лавки и столы, уставленные всякой снедью. От очага к столам сновали раскрасневшиеся женщины с мисками, подносами и кувшинами. Леди Мак-Лайон, проходя мимо котлов, с любопытством принюхалась. Пахнет вкусно. И как же здесь всего много!.. 'Когда успели только? — подивилась она. — Наверное, едва дозорные корабль Гуннара на горизонте увидали, так их жены за стряпню принялись'.

— Нэрис, — снова поторопил лорд, — не отставай. Успеешь наглядеться, мы тут надолго застрянем. Где нам сесть? Здесь?

Этот вопрос был адресован уже расположившемуся во главе стола Олафу. Конунг кивнул и указал на лавку справа от себя. По левую сторону сидели его сыновья, Гуннар, Бьорн и еще десяток незнакомых Нэрис мужчин. Все как один плечистые, бородатые и суровые. Женщин за столом конунга не наблюдалось. Леди Мак-Лайон плюхнулась на лавку рядом с мужем и, повертев головой, тихонько спросила:

— Ивар, а где Творимир?

— Тут где-то должен быть, — пожал плечами королевский советник, окинув присутствующих рассеянным взглядом. И правда, вся дружина Гуннара находилась здесь, Ульф тоже, а русич как сквозь землю провалился. — Наверное, поклажей занимается. Гости мы там, не гости, а у северян национальная привычка — тащить все, что плохо лежит... Черт, как же есть-то хочется!

— Так ешь, — улыбнулась она, подвигая мужу миску, полную дымящихся кусков вареного мяса. Лорд Мак-Лайон с сожалением качнул головой:

— Не положено. Покуда конунг не начал, никто права не имеет. Дай мне хоть выпить чего-нибудь, на худой конец. Это вроде можно.

Нэрис взяла в руки деревянную чашу и, уже потянувшись за винным кувшином, остановилась. Вспомнился наказ домашнего духа: 'чтоб хмельного не пил', последующие страшные пророчества... Может, и глупость, конечно — ну кому это надо, гостя травить? Большинство северян его первый раз в жизни видит! А с другой стороны, береженого бог бережет.

Кувшин вернулся на свое место, а Ивар, жадно хлебнув из протянутого супругой кубка, скорчил недовольную мину:

— Молоко?

— Да. Помнишь, о чем брауни предупреждал?

— Кхм...

— Что?! — шепотом возмутилась она. — Вот мне заняться нечем больше, как трезвенника из тебя делать? Я, может, и сама бы выпила. Но раз тебе нельзя — то и я не буду!

— Какая жертвенность, — весело фыркнул Ивар. — Ладно, черт с ним, переживу... Только вот сейчас Олаф слово возьмет, все к чаркам потянутся, а у меня в ней что?

— Заглядывать они туда будут, что ли? — отмахнулась Нэрис. — Ты пей. Пока все усядутся, с голоду опухнешь.

Ивар подумал, согласился и забулькал молоком, втихомолку косясь на супругу. Вид у Нэрис был озабоченный. 'Дались ей эти предсказания, — подумал лорд. Молока он не любил. — Ну ладно еще вино. А вот как насчет того, чтобы кольчугу не снимать? Это я в ней теперь, получается, до самой весны ходить должен? А спать? А мыться? А... кхм!' Он бросил пристрастный взгляд на отгороженные шкурами 'спальни' и скривился: ну, на семейные радости, положим, и так можно не рассчитывать. В общей-то комнате!.. Как северяне в таких условиях вообще плодиться умудряются?

Сидящий за одним из ближайших столов норманн крутанул ус и ущипнул пробегавшую мимо с подносом молодуху чуть пониже спины. Та взвизгнула, кокетливо махнула на него передником и поспешила дальше. Мда. Глупый вопрос — 'как умудряются'? Очевидно, запросто и с удовольствием.

Представив себе радости двухмесячного воздержания, королевский советник крякнул, задумчиво посмотрел на разрумянившуюся в тепле женушку и решительно повернулся к Олафу. 'В конце концов, мы с Нэрис — гости! И не самые, между прочим, завалящие. Хоть на какую-нибудь отдельную хибару я вправе рассчитывать?..' Ивар уже открыл рот, чтобы задать этот животрепещущий вопрос самому конунгу, но отвлекся: створка входной двери приоткрылась, внутрь проскользнула широкая фигура русича. Творимир вытянул шею, осмотрелся и, найдя командира, направился к главному столу. Лицо воеводы было недовольным. 'Кого-нибудь из местных у сундуков наших за руку поймал, не иначе, — усмехнулся про себя лорд Мак-Лайон. — А по шее вору дать не получилось. Норманны пусть и здоровые как лоси, но что касается шустрости, так любому фору дадут'. Ивар, покачав головой, махнул другу — мол, мы тут, давай скорее! Творимир улыбнулся, кивнул... И, зазевавшись, с размаху налетел на кого-то из норманнов — щуплого паренька, неосторожно высунувшегося со своей лавки к жаровне. Потеряв от толчка точку опоры, парень грохнулся на пол и от души выругал обидчика в спину. А русич, по привычке буркнув что-то через плечо, сделал еще несколько шагов вперед и вдруг встал как вкопанный. Ивар удивленно вздернул брови — бородатая физиономия старого вояки, вытягиваясь на глазах, стремительно меняла свое выражение с сердитого на крайне изумленное. Даже усы, кажется, дыбом встали.

— Творимир?! — ахнул сидящий на земляном полу человек. И, словно сам себе не веря, затряс головой. Бывший воевода медленно обернулся.

— Творимир!

От повторного вопля — теперь уже уверенного, радостного, подпрыгнул не только русич, но и лорд Мак-Лайон. Особенности норманнского совместного проживания и просьба к конунгу тут же вылетели у него из головы. Серые глаза королевской ищейки впились в лицо паренька, который, во-первых, оказался взрослым мужчиной, во-вторых — не щуплым, а просто до крайности сухим и поджарым, и, в-третьих, — кем угодно, но только не норманном! Волосы белые-белые — не такие, как у северян, светло-пшеничные, а именно что шапка снежная. То ли от седины, то ли от природы такие. Бородка редкая, но, в отличие от шевелюры, почему-то угольно-черная. И блестящие карие глаза.

Но зацепила Ивара вовсе не контрастная внешность незнакомца. И даже не то, что он назвал воеводу по имени. Язык! Это был не гэльский и не норманнский — слишком резко, четко, инаково прозвучало знакомое имя. А уж реакция Творимира оказалась совсем неожиданной: он круто повернулся, шагнул к улыбающемуся чужестранцу и, издав какой-то свистящий возглас, заключил его в медвежьи объятия. Тот не вырывался, напротив — радостно захохотал и принялся хлопать воеводу по необъятной спине. Нэрис вытаращила глаза:

— Они что, знакомы?

— Судя по всему, — после паузы ответил супруг. — И, как я понимаю, весьма неплохо... Простите, конунг, вон тот боец, он из вашей дружины?

— Нет, — отозвался Длиннобородый, тоже с легким недоумением глядя на взаимные братания странной парочки. — Это, кажется, Эйнара. Он таких целый десяток с собой из Византии привел. Как же его звать-то? Имя такое заковыристое!

Лорд Мак-Лайон прищурился, вслушался в долетающие обрывки фраз — все как одна на странном рычаще-шипящем наречии, присовокупил упоминание Олафа о Византии...

— Рус? — больше утвердительно, чем вопросительно, наконец, сказал он. — Ну точно, рус!

— Ага, — донесся слева голос Эйнара. — Он самый... Вячко! Ты чего вскочил? Вернись за стол, после наворкуетесь. Что ты повис на нем? Чай, не баба, и не в поход провожаешь!

Норманны захохотали. Творимир и его новообретенный товарищ, рассеянно обернувшись, с явной неохотой разошлись в стороны. Беловолосый Вячко вернулся к своим, а порядком сконфуженный воевода, добравшись, наконец, до четы Мак-Лайонов, скромно притулился на лавке возле Нэрис. Та машинально подвинула ему миску с кашей.

— Друг, что ли? — не утерпев, спросил Ивар. Творимир кивнул, в глубине прозрачных льдистых глаз мелькнула ностальгическая улыбка.

Конунг, удостоверившись, что все присутствующие заняли свои места, грузно поднялся с лавки, сжимая в руке свой кубок. Бойцы примолкли. Нэрис, спохватившись, быстро плеснула в опустевшую чашу супруга еще молока. Ивар этого даже не заметил. И короткую речь Длиннобородого, хоть и касавшуюся его лично, тоже благополучно пропустил мимо ушей. 'Милые новости, — думал ошарашенный советник. — Мало нам было немецких купцов, так тут еще и русы нарисовались? Вячко, значит. Из Византии с Эйнаром пришел. И с ним еще десяток. Ну что за день, черт меня подери, — все удовольствия собрал!..'

Глава 6

Пир, как было заведено у норманнов, растянулся до поздней ночи. И заканчиваться, похоже, не собирался. 'Что же на самой свадьбе будет? — едва ли не с ужасом думала Нэрис. — Северяне ведь неделю без перерыва гулять могут. Это если без особого повода, а дай им повод... Господи, ну опять я объелась. Коли так и дальше пойдет, ведь за зиму круглей бочонка стану!' Леди Мак-Лайон исподтишка покосилась на дородную супругу ярла Гуннара: невысокая, пухленькая, с мягкими ямочками на щеках, она напоминала Нэрис маменькину кухарку. И пусть впечатление женщина производила самое приятное, но раздаться вот так же в талии лет эдак через пять леди Мак-Лайон совершенно не улыбалось.

Северянки, накормив мужей, сыновей и братьев до треска поясных ремней, теперь весело пировали вместе с остальными. За главным столом женщин прибавилось тоже: жена и дочь ярла Гуннара, Астрид — супруга одного из сыновей конунга, жены кого-то из хёвдингов... Сам Длиннобородый был вдов, но против дамского общества совершенно ничего не имел — наоборот, подвыпив, ухитрялся строить куры каждой второй. Впрочем, ни они сами, ни их мужья всерьез эти заигрывания не воспринимали. Ну, в настроении конунг, да и на здоровье. 'Хоть кому-то весело', — подумала Нэрис. Ее саму шумный праздник уже начинал утомлять. Кроме того, любопытной леди не давал покоя вопрос, что же это за девушка, ради которой Эйнар едва с собственным отцом насмерть не расплевался? И которую чуть было тайком не увез? 'Хоть одним бы глазком взглянуть, да уж, верно, не получится... И чем ее родня так Олафу не угодила? Враги кровные, что ли?' Нэрис бросила быстрый взгляд на младшего сына конунга и только жалостливо вздохнула: сидит мрачный как туча, не ест ничего и не пьет даже. Переживает. Мужчины хоть и потешаются над женщинами — мол, у них только одна любовь на уме, но ведь тоже не истуканы каменные. И сам Длиннобородый — разве не любил никогда?

Печальные размышления Нэрис о несправедливости жизни прервал голос уже порядком захмелевшего Гуннара:

— Так что, Олаф, свадьба-то скоро ли? Гостей твоих мы доставили, подарков полны чуланы... Иль до весны парня томить собрался? Вишь, снулый какой сидит, небось невтерпеж!

Старшие сыновья конунга, переглянувшись, крякнули. Хмурый Бьорн отвел глаза в сторону. Эйнар, ни на кого не глядя, потянулся к кувшину с брагой.

— И протрезветь не успеешь, — пообещал конунг, стукнувшись с другом полными кубками. — Уже с Рыжим условились, вас ждали только.

— Так когда ж? — не унимался ярл. — Меня ждал — дак вот он я! И гости тебе, и жених, чего тянуть-то?

— Утихни, — зашептала его супруга, оглянувшись на Эйнара. — Тебе что за печаль? Затуркали беднягу совсем!..

— И правда, батюшка, — поддакнула сидящая тут же дочь. — Оставьте вы сэконунга в покое...

— Цыц, женщины, — отмахнулся Гуннар. И хохотнул: — Чего его жалеть? Чай, не на смерть провожаем! Иль завидки берут, Дагмар, что эдакая добыча — да мимо твоей кормы?

— Батюшка! — возмущенно пискнула та. Жена ярла всплеснула руками:

— И чего несешь-то? Хоть будущего зятя постыдился бы! Залил за воротник и давай языком мести... Шел бы уж на боковую, ведь с лавки валишься!

Она, словно извиняясь, улыбнулась Бьорну, и Нэрис поняла, что 'стыдиться' Гуннару следовало именно его. Однако дружинник в ответ лишь снисходительно качнул головой. К невоздержанности командира на язык жених Дагмар, похоже, давно успел привыкнуть. Ярл опрокинул в себя еще одну чашу и утер губы:

— От свалюсь — пойду. Отстань, Тира... Ну так когда, Олаф? Неделя, две? А то, мож, давай завтра?! А чего, дело хорошее!

Эйнар, не донеся кувшина до своей чаши, с грохотом поставил его на стол. Тира, сконфузившись, от души пихнула болтливого супруга локтем в бок:

— Отвяжись от конунга!.. Сам разберется, когда кого женить. На вот, поешь лучше, мучение ты мое! — она сунула мужу в руки кусок пирога.

Длиннобородый усмехнулся. И, вновь наполнив кубки, сказал:

— Охолонись, Тира. Совсем заела мужика. Давай, Гуннар!.. А насчет пира свадебного не беспокойся — давно уж готово все, завтра Фолькунга известим, чтоб выезжал, да к концу недели и сладим дело.

— Добро! — воодушевился товарищ. Его жена неодобрительно поджала губы. А Эйнар, напрягшись, быстро повернулся к отцу:

— Ты же говорил, не раньше января?

— Гуннар прав, нечего тянуть, — равнодушно отозвался Олаф. — Декабрь, январь — какая разница? Сговорились — так и быть посему!

Сын не ответил. Но взгляд, которым он наградил любезного родителя, был куда красноречивее слов. Все, кто сидел за столом, поспешно уткнулись в свои миски. Только один Гуннар, лихо тяпнув очередную чарку, недоуменно пожал плечами:

— И чего брыкаешься, Эйнар? Отец тебе добра желает. Ярл Ингольф — человек знатный, богатый. И дочка его самый сок! Косы как огонь, шейка, слышь, лебединая, да и лицом, ежели по мне, очень даже...

— Умолкнешь ты или нет, кобель седой?! — возмутилась измученная Тира. — Чего пристал, говорят тебе? Коли так она хороша, сам иди да женись! Что мычишь, бессовестный? Думаешь, трудно мне от порога до кровати дойти будет?! Распустил слюни, поглядите на него!

— Ну-ну, — забормотал, стушевавшись, тот, — завелась. А чего я-то? Я ж как лучше...

Эйнар скрипнул зубами, резко поднялся из-за стола и направился к выходу. Длиннобородый, не удостоив сына даже взглядом, снова взял в руки кувшин.

— Дурит, — буркнул он. — Ну да ничего. Гуннар!

— Давай, — отозвался ярл, стараясь не глядеть на разгневанную жену. И поднял вверх свою чашу.

Лорд Мак-Лайон, молча наблюдавший за семейной сценой, поколебался с минуту и встал:

— Я вас покину ненадолго...

— Увещевать собрался, что ли? — догадался Олаф, кивнув на громко хлопнувшую дверь. — Этого барана упертого? Брось!

— Если позволите, я все же попробую. Поговорю с ним по-дружески, глядишь, одумается. Вы не серчайте на сына, конунг, отойдет. Время многое меняет.

— Угу, — буркнул Длиннобородый. — Меняет. Если у человека ум есть. Говорю тебе — без толку. Не нарывайся лучше, с Эйнара станется.

Старшие братья безутешного жениха кивнули. Рагнар поднял руку с головы сидящего рядом белого пса и, коснувшись пальцами скулы, скорчил гримасу:

— Да бесполезно уговаривать. Ему под горячую руку что свой, что чужой... Я уже пытался, только по морде же и огреб ни за что. Небось, Асгейрова наука. Слова ему не скажи — сразу в торец!..

— Точно, — обронил молчаливый Харальд. — И мне синяков третьего дня насажал, шельма.

Ивар беспечно пожал плечами:

— В меня еще попасть надо. Так что я, пожалуй, рискну.

— Ну, гляди, — сдался конунг. — Тебя предупредили. Иди, коли уверен. Чего в жизни не бывает, может, ты его и проймешь?

— Только, слышишь, держись правее, — добродушно напутствовал Рагнар. — У него с левой удар как будто чуток послабже... Мало ли чего. Таких, как ты, на Эйнара двоих мало!

— Я учту, — краем губ улыбнулся королевский советник и, отвесив хозяину дома легкий поклон, быстро зашагал к выходу.

Творимир, мигнув Ульфу, чтобы сменил, тенью скользнул за командиром. Нэрис проводила обоих тоскливым взглядом — господь свидетель, как же ей хотелось броситься следом! И даже уже не из любопытства — черт с ним!.. Ей было противно сидеть здесь и слушать пьяные разглагольствования близких Эйнару людей, которые его мнение и в грош не ставили. Он не девица, не юнец безусый, он — сэконунг! И пускай он младший, пускай до славы Асгейра ему пока далеко, но неужели он не заслужил права решать сам за себя? 'Как Эйнар вообще все это терпит? И зачем? У него есть люди, есть корабль, есть золото, наконец! Знаю, на дворе декабрь, и мы сами чудом доплыли, но... Будь я сэконунгом и главой дружины — да пусть бы только попробовал кто мне такое ярмо на шею надеть!' Нэрис, свирепо сопя, ткнула ложкой простывшую кашу и придвинулась поближе к Ульфу — ей претило даже сидеть рядом с конунгом. А сидеть придется, пока не вернется Ивар. Да будь они не здесь, а в Стерлинге...

Леди Мак-Лайон опустила плечи. Если по совести, на родине все обстояло примерно так же. Только там она была супругой первого советника короля Шотландии и наследницей целой торговой империи, и ей по определению позволялось больше, чем другим женщинам. Легко возмущаться да фыркать из-за спины снисходительного мужа, перед которым дрожит весь двор. А здесь?.. Она всего лишь дочь старого друга. До которой, в сущности, конунгу нет никакого дела. Ему и на собственных детей по большей части плевать. Нэрис, протяжно вздохнув, оперлась локтями о стол.

Ей хотелось домой.

К ночи похолодало сильнее. Радовало одно — проклятый ветер таки улегся, разогнав напоследок плотную завесу облаков. Ивар поднял голову к небу и улыбнулся: оно было густо синее, усыпанное крупными звездами. Совсем не такое, как над Шотландией... Завтра будет ясно. И холодно. Ну да это уже не страшно: главное, что не придется снова с утра до вечера сидеть скукожившись в продуваемом всеми ветрами шатре! Лорд Мак-Лайон весело подмигнул ущербной луне и обернулся:

— На Руси, интересно, зимой такой же колотун?

— Эх, — неопределенно отозвался Творимир. Что, вероятно, значило: 'Всякое случается'. Ивар покрутил головой по сторонам. Эйнара видно не было. Вот, вроде, всего на пару минут замешкались, а разобиженного сэконунга как корова языком слизнула. Где его теперь искать? Ночь-полночь, горожане спят или на пиру у конунга гуляют, не будешь же от дома к дому шастать, в окна заглядывать?

Королевский советник окинул кислым взглядом стены норманнских жилищ: угу, 'заглядывать', как же. Вот что за фантазия, скажите на милость, дома без окон строить? Хотя... С их-то погодными условиями даже дверь — непозволительная роскошь!

Но как бы оно там ни было, а Эйнара все равно найти надо.

— Куда его черти унесли, спрашивается? — буркнул лорд, поплотнее запахивая плащ. — Экие мы нежные...

— Эх, — русич, пожав плечами, ткнул пальцем в землю. На снегу явственно отпечатывалась глубокая цепочка следов. Пяткой к крыльцу, уходят влево... А если вспомнить, что снегопад прекратился совсем недавно, и за это время никто, кроме Эйнара, из дому не выходил — значит, наследить здесь мог только он. 'Уже проще', — подумал Ивар, набрасывая капюшон.

— Пойдем, друже. Надеюсь, наш страдалец далеко не ушагал. Не знаю, как там насчет 'в торец', но на пристань он вполне себе мог сбежать. Если вообще не в море... И, честно признаюсь, туда я за ним точно не полезу! Накатался, знаешь ли. Мужская солидарность тоже не безгранична.

— Эх.

— А что? В таких-то растрепанных чувствах.

Творимир недоверчиво ухнул. Эйнара он знал пускай и поверхностно, но давно. Чай, не мальчишка сопливый! Чувства? Да воля отцовская претит — и вся недолга. Сейчас на холодке голову остудит, вернется. Небось не впервой. Русич задумчиво скосил глаза на командира. 'Солидарность' у него, держи карман шире! Уж другу-то мог бы не брехать.

Лорд Мак-Лайон, целеустремленно шагающий вперед, отвлекся на скептический хмык за спиной и повернул голову:

— Что?

— Эх.

— Ну, вообще-то, Эйнар нам как бы не мальчик с улицы... — завел было Ивар, но понял, что товарища на мякине не проведешь. — Ладно. Хватит рожи корчить. Но одно ведь другому не мешает, правильно?.. Я ничего плохого о твоих соотечественниках сказать не хочу, только сам посуди — что им тут-то делать? Пусть один! Но целый десяток? Норманны на Русь служить ходят — так оно и понятно. А чтобы русы к норманнам...

Бывший воевода нахмурился. Ивар, правильно истолковав его тяжелый взгляд, остановился и примирительно выставил вперед ладони:

— Тихо! Ты — отдельная статья. А что до остальных — ну, я ведь тоже могу ошибаться?

Творимир не ответил. Он понимал, что обидеть его не хотели. Но, к сожалению, ему, как никому другому, было известно: ошибается королевская гончая крайне редко. Русич пасмурно обернулся на двери дома конунга. И почувствовал, как его локтя коснулась рука в перчатке:

— Брось. Что ты, привычек моих не знаешь?

— Эх...

— Выспаться надо, — вздохнув, признался лорд Мак-Лайон. — Умотался как собака, не поел толком. А тут, помимо Союза Четырех, еще и твои — как по заказу! Такими темпами я скоро на тень собственную с подозрением оглядываться начну. Прости, если перегнул. Служба такая, чтоб ей.

Воевода добродушно махнул рукой. И кивнул на неровную полосу следов — пойдем, мол, не зря же мерзли?.. Ивар, благодарно улыбнувшись, снова зашагал вперед. Насчет усталости он не соврал — спать хотелось зверски. Причем даже уже неважно где, хоть в общей комнате под пьяные песни норманнов. Но вот что касалось 'перегиба' и 'привычек'... Королевский советник, уткнувшись отсутствующим взглядом в снег, ускорил шаг. Успокоить товарища было просто, а вот убедить самого себя, что десяток русов оказался здесь по чистой случайности и безо всякой задней мысли — нет. Кому там Творимир служил во время оно? Киевскому князю? Стало быть, и Вячко этот должен быть из киевской дружины. Причем не просто 'из'! Вряд ли воевода, пускай и бывший, с обычным бойцом эдак-то брататься будет. Значит, Вячко рангом повыше. Так что же он тогда у младшего сына конунга в дружине забыл, спрашивается?

Да, конечно, сейчас на политической арене первую скрипку играет не Киев, а Новгород... Но тем не менее?

Ивар качнул головой. Ладно. Творимира на этот счет трясти — дохлый номер, а вот Эйнар-то явно побольше знает! Остались мелочи: найти его да разговорить. 'Уж с этим я как-нибудь справлюсь, — подумал королевский советник, подавив судорожный зевок. — Не сегодня, так завтра... Да куда подевалась эта жертва родительского гнета? До утра мы тут бродить будем, что ли?..'

Потерянный жених обнаружился добрый час спустя на южной окраине Бергена. Издали заметив темнеющую над зубцами частокола широкоплечую фигуру, бывший воевода втянул носом воздух, остановился и уверенно сказал:

— Эх!

— Точно он? — переспросил Ивар. — Может, кто из дозорных?

— Эх.

— Хорошо... Ты тогда, наверное, внизу подожди, Эйнар и так не в духе. Или в тепло вернешься? Я здесь могу надолго зависнуть.

Творимир покачал головой. Потом окинул взглядом безлюдную улочку и кивнул командиру — ступай, мол. Тот пожал плечами:

— Ну, смотри сам. Отойди к стене куда-нибудь, не светись. Еще нам не хватало перед часовыми отчитываться за ночные шатания.

Бывший воевода согласно ухнул. Лорд Мак-Лайон снова взглянул на Эйнара. Стоит, как к доскам примерз. На звезды загляделся?

— Вот сейчас и выясним, — пробормотал он себе под нос, высматривая, где бы подняться.

Лестница нашлась локтях в двадцати левее — шаткая и скользкая до невозможности, к тому же изрядно припорошенная снегом. Вероятно, дозорные не сменялись уже давно... С грехом пополам вскарабкавшись наверх, королевский советник обернулся — Творимир успешно растворился в тени спящих домов. Ну что ж! Пропажу отыскали, тыл прикрыли, маскировку соблюли, осталось только по шее не схлопотать за неуместное любопытство. Он решительно выдохнул, сделал пару шагов в сторону застывшего скалой норманна и услышал:

— Как всегда на месте не сидится, а, лорд?..

В голосе Эйнара сквозил неприкрытый сарказм. Ивар, поперхнувшись заранее приготовленной фразой, улыбнулся:

— Глаза у тебя на затылке, что ли?

— Глаза не глаза, а на слух пока не жалуюсь. Непривычный ты к снегу нашему: такой хруст поднял, будто стадо козлов капусту жрет. Где Творимира-то потерял?

— Внизу оставил, — Ивар подошел к сэконунгу и, не глядя на него, пожал плечами: — На всякий случай. С чужаками нигде особо не церемонятся.

— Есть такое дело.

Помолчали.

— Отец прислал, да? — хмуро спросил Эйнар.

— Нет.

— Сам, значит. Ясно. Уму-разуму учить будешь, или так, посочувствовать пришел?

— Не мне тебя учить. А что до сочувствия... Не знаю. В чужую шкуру не залезешь.

— Ты-то? — хохотнул сэконунг, глядя на гостя сверху вниз. — Людей не смеши. Я, может, только месяц у тебя и прослужил, но гончих — даже тех, что с хвостами — до сих пор сторонкой обхожу!

Ивар улыбнулся. Эйнар, обхватив правой рукой острый зубец частокола, посмотрел на белеющие вдалеке горные вершины:

— Как в прошлой жизни было... Вот что я тогда в Шотландии не остался?

Лорд Мак-Лайон пожал плечами. И тихо спросил:

— А оно тебе надо?

Норманн ответил не сразу. Обвел долгим взглядом спящий город, подумал, взъерошил пятерней волосы на затылке и, вздохнув, подытожил:

— Да Хель его знает...

'Содержательно', — подумал Ивар. Но сказать ничего не успел — Эйнар вдруг тихо, яростно выругался и саданул по задубевшему дереву кулаком:

— Дали ж боги папашу! То я ему и за горсть снега не сдался, то все бросай и назад поворачивай!.. Зачем ты меня отпустил, лорд? Ну ладно я был дурак, а ты-то?

— Кого просил, тому и предъявляй, — ровно ответил королевский советник. — А я никого и никогда насильно не держал. Ты хотел к Асгейру? Хотел стать сэконунгом? Ну так ты получил, что хотел. И если у Длиннобородого на твою жизнь свои планы, то моей вины в этом нет.

— А моей сколько?! — придушенно взвыл норманн. — То, что родной отец меня, как раба последнего, тогда жене твоей подарил — да и хрен бы с ним, что старое ворошить?! Кем я тогда был? Никем! Но сейчас... У меня дружина в сотню мечей, лорд! Я океан вдоль и поперек исходил! Меня новгородский князь к себе на службу звал, в охрану личную, на все готовое! Я в Византии такой куш взял — корабли бортами воду черпали!.. Еще б год-другой, и в командиры варангов вышел бы, клянусь Одином! А вместо этого я должен теперь, как щенок, на спину падать? И перед кем?!

— Он твой отец. И он — конунг, — напомнил лорд, при фразе о новгородском князе навостривший уши.

— Конунг! — словно какое-нибудь ругательство, выплюнул Эйнар. Лицо его ожесточилось. — И что ж, на нем свет клином сошелся, что ли? Были б живы братья старшие — так только бы меня здесь и видели! Но ведь знает, старый сыч, знает, что деваться мне некуда... Отец, говоришь? Да я врагу такого отца не пожелаю. У сироты житье слаще!..

— Лучше такой отец, чем никакого, — сухо обронил Ивар. — Поверь моему опыту.

— Прости, запамятовал...

— Ничего.

Опять помолчали.

— И все-таки, — нарушил тишину королевский советник, — зачем ты вернулся? Раз уж так все у тебя было чудесно и прянично?.. Ты ведь своего отца лучше меня знаешь.

— Знаю, — как-то сразу потухнув, ответил Эйнар. — А что вернулся — говорю же, деваться некуда, пришлось. Был шестым, остался третьим. А земля одна. И она — наша. Пока что наша. Отец, хоть и в летах, но помирать пока не собирается, и Харальд с Рагнаром бойцы достойные, но разве ж втроем такой-то шмат удержишь?.. На фронтирах Хель знает что творится, соседи поджимают — да что я тебе говорю! Сам же видал, небось?

— Даны?

— Они. В последние годы совсем оборзели. И пускай один норманн трем данам сразу кишки на кулак намотать может — так их ведь, ежели по-честному, тоже не десяток! Стянут силы, время подгадают — и всем нам тогда мало не покажется. Добро бы мы оседло жили, а так, считай, ежегодно в походах по нескольку сотен гибнет. Это если еще о том не вспоминать, что с весны до самой осени лучших воинов дома нету. Иди да бери нас голыми руками!

В голосе сына конунга слышалась откровенная горечь. И советник короля Шотландии своего шанса не упустил:

— Так, может, пора задуматься — стоит ли овчинка выделки?

— Может, и пора. Того не ведаю... Но одно знаю точно — мое место здесь. Потому все и бросил, назад повернул. С нами Один, рубежи мы удержим! Отцовские ярлы врага зубами рвать будут, коли придется, а я что же? Это ведь и мой дом.

Лорд Мак-Лайон задумчиво глядел в посуровевшее лицо норманна. Мда. Олаф, что ни говори, далеко не идеал, но смену себе воспитал достойную. 'Только вот я бы на его месте ежовые рукавицы хоть изредка снимал, — подумал советник. — Как аукнется, так и откликнется, и молодой волк старого рано или поздно придавит'

Невдалеке послышались голоса. Дозорные. Ивар бросил тревожный взгляд вниз и поднял воротник плаща:

— Вернемся, Эйнар. Холод собачий.

— Иди, коль замерз, — бросил тот. — Мне эти рожи уже остохренели. Расползутся по койкам — тогда приду. Иначе ведь, клянусь всеми богами, не стерплю да и дам кой-кому в рыло!

— Гуннару, что ли?

— Причем здесь он... Папашу мордой в котел сунуть хочется.

— Из-за женитьбы? — без обиняков спросил Ивар. Лоб норманна прорезала глубокая морщина:

— Да. Припало дурню старому с Ингольфом породниться. Земли, золото... Будто у самих того добра мало? Да Рыжий и так наш с потрохами!

— Насколько я могу судить, — тонко улыбнулся лорд Мак-Лайон, — дело не только в выгоде.

— Уже растрепали? — с досадой поморщился Эйнар. Ивар кивнул. И, поколебавшись, все-таки спросил:

— Враждебный клан?

— Да тут не вражда, скорей соперничество. Арундейлы, с острова Мэн. Глава их рода, Атли Черный, до последнего дня с отцом силой мерился. Он погиб в прошлом году. А сейчас в конунги метит его старший сын.

— И у него есть шансы?

— Есть, — нехотя отозвался Эйнар. — За Сигурдом весь Мэн и Оркнеи стоят. Но союзники Арундейлов против наших ярлов все одно в открытую не пойдут, а без них брату Сольвейг трон не светит.

Ивар скользнул взглядом по хмурому лицу норманна. Сольвейг? Имя женское. Стало быть, эта девушка и есть камень преткновения.

— Дело швах, — подумав, высказался он. — Сестра прямого конкурента? Конунг никогда не даст согласия на подобный брак.

— Да, — глухо ответил норманн. — Но от этого дочка Рыжего мне милее не станет. И резону никакого в той женитьбе нет. Говорю же — ярл наш давний союзник. А все эти выкрутасы — только чтоб меня носом ткнуть: на, мол, знай свое место! У, взять бы дубину, да и...

— А смысл?

— По мне, так уж хуже не будет!

Младший сын конунга зло сплюнул себе под ноги и, навалившись грудью на частокол, невидящим взглядом уставился в темное небо. Лорд Мак-Лайон, чуть помедлив, кашлянул:

— Ну, в самом крайнем случае, дочь ярла может с тобой развестись. У вас это проще, чем в той же Шотландии или Англии. Лет ей сколько?

— Пятнадцать.

— Тем более...

— Вряд ли. Хейдрун не станет со мной разводиться, хоть я ее смертным боем бей и в черном теле держи. Дура-девчонка втрескалась по самую маковку и ждет не дождется свадьбы этой клятой. Нет, ты, лорд, как знаешь, а уж лучше бы я был сиротой!

— Э-э... — глубокомысленно выдавил из себя Ивар. Такого поворота событий он не предусмотрел. — Ну, что я могу сказать? Тогда взгляни на это с другой стороны: дочь ярла, собой хороша — если Гуннар не врет, конечно, — и ты ей по сердцу пришелся. Чем не жизнь? Раз уж нет других вариантов, попробуй выжать все из того, что есть.

— Ты еще, как сваха, песню заведи про 'стерпится-слюбится'!

— А почему бы и нет? Если уж на то пошло, весьма удобно получается...

— Удобно? — медленно обернулся Эйнар. Взгляд его холодных глаз уперся в лицо королевского советника. — Ты всех-то под свою копну не греби!

— Не понял.

— А чего тут понимать? Ты-то как раз неплохо устроился! Только вот интересно мне: не будь Нэрис такой невестой завидной, да встреть ты ее пораньше, чем короля прижало — женился бы ты на ней, а, лорд?

На лице гончей не дрогнул ни один мускул:

— Нет. И она, я уверен, поняла бы меня. Любовь — это, конечно, хорошо, но на одних только чувствах далеко не уедешь. Иногда о них стоит забыть ради чего-то более важного.

Норманн понимающе усмехнулся. И лорд Мак-Лайон вдруг почувствовал себя очень неуютно.

— Знаешь, — помолчав, сказал сэконунг, — папаша мой, конечно, тот еще упырь, но ты, пожалуй, прав! Лучше такой, чем никакого. А то, глядишь, был бы я, как ты — с рудой каменной в жилах заместо крови. Разум сплошной, огня ни капли — и по первому щелчку хозяйскому на государственный алтарь тащил бы все, что имею...

— Эйнар, даже у моего терпения есть предел, — сквозь зубы процедил лорд Мак-Лайон. — Ты не в себе. И я жалею, что вообще сюда пришел. Хочешь торчать здесь до рассвета — дело твое. Удачи!

Он коротко кивнул и зашагал к лестнице, спиной чувствуя колючий взгляд норманна. 'Дернул же меня черт лезть с утешениями, — с внезапной злостью подумал Ивар. — Стоило бы догадаться, что ему сейчас соображения здравого смысла — пустой звук'.

— Лорд! — возглас Эйнара догнал его уже почти у самой лестницы. Ивар остановился. Обернулся — сын конунга стоял на том же месте, облокотившись о частокол, и смотрел на него.

— Что?

— Ты жену-то свою вообще любишь? Или так, — норманн насмешливо шевельнул бровью, — удобно получилось, а?..

Ответом ему был громкий хруст снега: Ивар, скатившись с лестницы и на ходу махнув рукой приросшему к стене воеводе, исчез в темноте.

Леди Мак-Лайон украдкой зевнула и окинула равнодушным взглядом стол. Он все еще ломился от яств. И неважно, что есть уже никто из присутствующих не мог — стол конунга пустовать не должен! Большие деревянные миски были полны остывшей каши, которую норманны, кажется, весьма уважали; тут же на потемневших подносах лежала запеченная целиком форель, жирная жареная сельдь и внушительная гора мелкой, неизвестной Нэрис рыбы. Дичь, вареное мясо, каленые яйца, хлеб из гречишной муки, пресный желтоватый сыр, моченые грибы, орехи, мед... Пища была простая, но ее количество поражало воображение. 'Этого же в неделю не съесть, — подумала леди, стянув с блюда подсохший ломоть хлеба и поливая его медом. — А еще говорят, что северяне отличаются умеренностью'. Она скользнула взглядом по бесконечной веренице кувшинов с брагой, вином и хмельным медом. Да уж, умеренность — понятие весьма относительное!

Нэрис откусила большой кусок своего немудрящего десерта и закашлялась: хлеб пошел не в то горло. Нет, с обжорством и правда пора заканчивать... Смаргивая выступившие слезы, она потянулась за платком и почувствовала деликатное похлопывание по спине. Исходя из того, что нежданная помощь не вышибла из нее дух, рука принадлежала не Тихоне.

— Уже полегче? — с участием поинтересовалась супруга Гуннара, заглядывая гостье в лицо. Нэрис вымученно улыбнулась.

— Спасибо, — прохрипела она. — Вы так любезны... кхе! Простите... Кхе!..

— Водички? — сочувственно спросила женщина. И, не дожидаясь ответа, протянула страдалице чашу. Нэрис, с горем пополам откашлявшись, жадно приникла к ней губами. И тут же, скривившись, поперхнулась снова: в кубке оказалась не вода, а крепчайшая брага. И пусть несчастная леди успела сделать всего-то полглоточка, но ядреный самогон едва не вывернул ее наизнанку.

— Что такое?! — всполошилась Тира, буквально в последний момент успев перехватить падающий кубок. И, глядя на плюющуюся в разные стороны Нэрис, повела носом. — Охти ж мне! Вот ротозейка, не ту чашу схватила. Сейчас, сейчас, уж потерпи, душенька! Отвару травяного запить дам... Да что ж такое, понаставили кувшинов — помирать будешь, нужного не найдешь!

— Спасибо, я уже... сама, — леди Мак-Лайон, углядев рядом мужнин кубок с молоком, схватила его обеими руками и запрокинула голову. — Уф-ф! Думала, смерть моя пришла. Крепкие же у вас мужчины, госпожа, коли такое пьют, не морщась.

— Как по мне, уж лучше б не пили, — со вздохом отозвалась супруга ярла, бросив сердитый взгляд на свою вторую половину. Гуннар уже с трудом держался на лавке, но, тем не менее, упрямо тыкал в конунга опустевшей чашей. Длиннобородый, мало чем отличаясь от товарища, громыхал пустыми кувшинами, что-то недовольно бурча себе под нос. Вероятно, сетовал на преступно малое количество веселящих напитков. Нэрис, утершись платком, обвела глазами пирующих:

— Их, небось, теперь не остановишь!

— Точно, — сказала Тира, присев рядом на лавку. — Если уж разгулялись, так покуда под столы все до одного не сползут, нипочем не успокоятся. Ты как, милая? Отошла маленько?

— Кажется, да, — кивнула леди. И улыбнулась. Кругленькая, сдобная как булочка жена Гуннара все больше напоминала ей мамину кухарку Флоренс — те же румяные щеки, выбивающиеся из-под чепца волосы, смешливые голубые глаза, мягкий, чуть ворчливый говорок... От нее веяло таким спокойствием и уютом, что Нэрис с трудом подавила желание уткнуться, как в детстве, лицом в длинный черный передник и шепотом поверить его хрустящим складкам все свои обиды и горести. Госпожа Максвелл была хорошей матерью, но за утешением маленькая Несс обычно бегала на кухню, к Флоренс. У той, помимо Бесси, было еще семеро ребят, но она всегда выкраивала для маленькой хозяйки лишнюю минутку. А в карманах того самого черного передника каждый раз находился или медовый коржик, или яблоко, или горсть орехов... Леди Мак-Лайон, поймав себя на пристальном разглядывании подола платья Тиры, поспешно опустила глаза. Не хватало еще жене королевского советника, впавши в детство, за чужие юбки цепляться!.. 'Совсем нас с Иваром дорога вымотала, — титаническим усилием подавив зевок, подумала она. — Когда же он вернется? Я тут долго не высижу'.

— Да ведь ты спишь совсем, — заглянув в лицо гостье, всплеснула руками супруга ярла. — Что ж это я, гляжу и не вижу! Совсем пьянчуга мой голову мне заморочил... Ты кушать еще хочешь?

— Нет, — вяло сказала Нэрис, на которую и правда вдруг навалилась усталость. — Вы не подумайте, все очень вкусно, просто... мы так долго плыли, Флоренс...

Тира переглянулась с Ульфом и решительно поднялась на ноги:

— Пойдем-ка, душенька! Не то ведь и правда ты прямо тут засопишь. Давай-ка, вставай. Тетушка Тира тебя баиньки отведет... У мужиков одни гулянки в голове, а жена хоть ложись да помирай! Ничего, лорд, небось, не маленький, без присмотру обойдется. Пойдем, пойдем, милая.

— Я иду, — послушно закивала Нэрис. — А куда?

— Дак не здесь же гостей укладывать? — повела округлыми плечами женщина. — Уж дом приготовили, все честь по чести. Тихоня, а ты чего вскочил?

— С вами, — пробасил Ульф, споро подхватывая зевающую госпожу под вторую руку. — Служба...

— Так ты в охранниках? Хорошее место. Моего бы пропойцу эдак-то пристроить! Глядишь, брагу хлестать перестал бы. А то что ж это за жизнь — то он в походе, то колодой валяется, слюни пускает?.. Только и чести, что ярл. У, глаза б не глядели!

— Вы не сердитесь на Гуннара, — сонно улыбнулась леди Мак-Лайон, — если бы не он, мы бы нипочем не доплыли. Такие волны... И холодно... Очень холодно...

— Э, милая, — добродушно прищурилась Тира, — да ты уж и на ногах не стоишь. Тихоня, подсоби-ка, дверь отворю... Давай за мной, тут рукой подать — конунг, вишь, другу дом поближе к своему освободил, да не случилось.

— Захворал лэрд, — кивнул Ульф, бережно поддерживая за плечи шагающую сомнамбулой леди. — Совсем слег, куда ж ему ехать? Вот, зятя попросил, стало быть, оказать уважение!

— Тоже правильно... Обожди, засов сниму. И натопить бы надо, небось стены насквозь промерзли! Сейчас я, мигом, — пообещала она, ободряюще улыбнувшись гостье. — Уж потерпи чуток, душенька, огонь разведу, да уложим тебя в постельку, под полог медвежий... Охти ж мне, спит! Стоя спит! Заводи скорей, Тихоня. И дверь прикрой — так по ногам и тянет.

Ульф повиновался. Нэрис, повиснув у него на руке, снова зевнула. Она уже не думала ни об Эйнаре, ни о конунге, ни даже о муже. Ей до смерти хотелось только одного — спать! Накопившаяся усталость, до отказа набитый желудок и волнения прошедшего дня давали о себе знать с пугающей быстротой. Леди слипающимися глазами отыскала в углу комнатки дощатую перегородку, за которой скрывалась широкая низкая кровать, выдавила из себя 'Спасибо, дальше я сама' и, сделав три шага, плюхнулась лицом в шкуры. По ее лицу разлилось выражение самого настоящего блаженства. Норманн весело хмыкнул.

— И готово дело! — в тон ему хихикнула Тира. — Умоталась совсем бедняжка. И чего муж ее в такую-то даль поволок? Делать ему, что ли, нечего?

Добродушное кудахтанье супруги ярла становилось все тише и тише. Плечи Нэрис мягко окутал толстый медвежий полог, перед глазами закачались темные волны Северного моря...

— Спит, — склонившись над гостьей, умиленно констатировала жена Гуннара. — Как сурок.

— Так чего ж?.. — отозвался Тихоня. — Дело понятное. Ты иди, Тира. Лорду только дом укажи, чтоб не заплутал ненароком. Только, гляди, не забудь! А то вернется, супруги не найдет — и весь Берген на уши поставит. У него это запросто...

Женщина снова хихикнула, кивнула и исчезла. Ульф, зевнув во весь рот, кинул сомневающийся взгляд на вязанку дров: хватит ли? А то, может, еще принесть? Господа к таким холодам не привыкши. Да и домишко не бог весть какой — это после замков-то каменных, с каминами в полстены!.. Тихоня обвел глазами увешанные шкурами стены, поднял голову к низкому закопченному потолку и вынужден был признать, что сам уже успел отвыкнуть от всего этого. Их с Бесси дом в Файфе теперь казался норманну чем-то невероятно роскошным. А ведь когда-то он и мысли не мог допустить, что где-то может быть лучше, чем на родных берегах! Ульф философски пожал плечами — все меняется. Времена, люди... Неизменны и вечны только горы да море. В общем-то, уже и это хорошо, ведь так?

Он подбросил в огонь пару полешков потолще и отправился в сени. Хозяйка устроена, спит, можно теперь и самому прилечь. Тюфяков вон ажно дюжина целая в углу свалена — конунг ведь лэрда ждал, а тот никогда без отряда не ездит. Тихоня взялся за край верхнего тюфяка, потянул на себя — и обернулся на требовательный стук в дверь.

— Кто? — пробасил он, больше для порядку.

— Открывай, — раздраженно донеслось с той стороны. — Позапирались, околеешь тут с вами!

Ульф, бросив тюфяк, шагнул к двери. Хозяин! И судя по тону, изрядно сердит. Лучше не нарываться — делать что велено да в воротник помалкивать. Целее будешь...

Открыв дверь, он посторонился, пропуская закутанных в теплые плащи Ивара с Творимиром. Лицо первого, несмотря на мороз, было бледным, глаза же, напротив, знакомо сверкали сталью. Тихоне хватило одного взгляда, чтобы понять — в своих подозрениях он не ошибся. Больше того: королевский советник был не просто сердит, он был взбешен. Ульфа он едва заметил: дождавшись, пока норманн опустит засов, лорд сбросил плащ на руки Творимиру и скрылся за перегородкой. Пару мгновений спустя оттуда вылетел сапог, затем второй, потом скрипнула кровать — и все стихло.

— Чего это с ним?.. — одними губами шепнул Ульф русичу. Творимир только рукой махнул. И, выпутавшись из своего плаща, повернулся к тюфякам.

...Уютно потрескивали сухие дрова в очаге, теплый полог медленно согревал заледеневшие на морозе руки, а рядом, по привычке свернувшись калачиком, тихо посапывала во сне Нэрис. Если закрыть глаза, можно представить, что они снова дома. Во Фрейхе. А долгое плаванье, бесконечный снег, Гуннар, конунг и его сыновья — просто длинный, утомительный сон. Из тех, что выматывают, хуже ночной засады... Ивар перевернулся на бок, потерся щекой о гладкий мех и поморщился — представить не получалось. Заснуть тоже, несмотря на долгожданное тепло и тишину.

Мешала злость.

Злость на Эйнара, который говорит то, что думает, и думает о том, что его вовсе не касается. Злость на конунга, который не в состоянии разобраться с собственным сыном. Злость на тестя, который не умеет выбирать себе друзей. Злость на короля, которому не дает жить спокойно этот чертов север. Злость на проклятую службу, которая... которая...

'По первому щелчку хозяйскому'...

'На государственный алтарь'...

'Все, что имею'...

Тьфу ты! Лорд Мак-Лайон, тихо чертыхнувшись, перевернулся на спину и уставился в потолок. 'Надо было все-таки Эйнару в морду дать, — подумал он, чувствуя, как где-то внутри дрожат, натянувшись до предела, невидимые струны. — Надо было! Что он знает обо мне, и кто он такой, чтобы рот открывать?'

— Ивар, — мягкая ладошка жены легла ему на грудь, — вернулся? Я хотела дождаться...

— Спи, спи, — шепнул он. Она улыбнулась и затихла, уткнувшись носом в его плечо. Струны внутри заныли еще пуще. А может, дело не в службе? Сколько раз его ею попрекали, и кто только не попрекал! Еще и похлеще, чем Эйнар сегодня, прикладывали — ведь жил же он как-то с этим?

'...или так, удобно получилось?'

— С-скотина, — прошипел королевский советник, сжав челюсти до зубовного скрежета. — Дьявол бы побрал эти благие намерения и душеспасительные разговоры!

Нэрис вновь потревоженно зашевелилась. Он прикусил язык: не хватало еще жену разбудить. Что сам как на горячей сковородке вертится — пускай, не привыкать, а она-то в чем виновата? В том, что с мужем ей не сильно повезло?

Глупые, брошенные сгоряча слова Эйнара снова всплыли у него в мозгу. И ведь цена им была грош ломаный, Ивар это прекрасно понимал. Даже жалея о том, что не дал-таки зарвавшемуся норманну по физиономии, сердясь на него за оскорбительный тон, понимал — брякнул человек первое, что на ум пришло, и даже не со зла, от бессилия собственного. Плюнуть и забыть! Только вот знать бы — может, со стороны виднее? Может, ему действительно просто так удобнее? В конце концов, ведь их с Нэрис брак был союзом друзей-единомышленников, каких-то страстей там сроду не полыхало и... 'Чтоб тебя черти взяли, страдалец несчастный! — внутренне взвыл измученный лорд Мак-Лайон, помянув несдержанного сына конунга самым крепким словцом из всех, что знал. — Да, я женился по расчету! И да, мне повезло больше, чем тебе! Ну так что ж мне теперь, удавиться, чтоб всем легче стало? Я люблю свою жену — как уж умею. И службу свою сам выбирал. А те, кто с этим не согласен, могут идти куда подальше!'

Королевский советник ткнулся взмокшим затылком в подушки и, закрыв глаза, понял, что уже сам себе не верит.

Спал он плохо.

Глава 7

Нэрис сладко потянулась и, зевнув, села на кровати. Огляделась — Ивара рядом не было. Наверное, встал рано, по своему обыкновению, да уже куда-то ушел. 'Или вовсе не приходил? — наморщив брови, подумала она. — Нет, я что-то помню такое...' Леди смущенно почесала кончик носа — вот же соня! Кажется, вчера ее из-за стола просто вынесли? 'И вовремя, прямо скажем, не то я бы точно лицом в миске с кашей уснула'. Нэрис вспомнила о сердобольной жене ярла и улыбнулась. Какая славная женщина! Надо будет непременно найти ее, поблагодарить за участие. Тихоне вон даже в голову не пришло, что его подопечная устала. Кстати, где он? Ладно, Ивар — у него всегда и везде дела найдутся, ладно Творимир — он другу, что тень вторая. А Ульф? Охрана, называется!..

Леди Мак-Лайон откинула в сторону полог и спрыгнула с кровати. В комнате было темно. Зато ни капельки не холодно — кто-то позаботился о том, чтобы заново разжечь погасший за ночь огонь в очаге. На узком столе возле стены интригующе бугрилась белая льняная салфетка. Нэрис сунула туда любопытный нос: горшочек с маслом, обернутый чистой тряпицей хлеб и большая миска еще теплой ячменной каши, хорошенько укутанная толстым шерстяным платком. Тут же стояла крынка молока. 'Не иначе как Тира', — тепло подумала леди. И, немного поколебавшись, придвинула к столу табурет. Ивара, конечно, найти надо — хотя бы для того, чтоб узнать, как прошел его вчерашний разговор с Эйнаром... Но какие-нибудь полчаса погоды не сделают, а есть хочется. И каша вкусная! 'Куда в меня только лезет? — подивилась она, орудуя ложкой. — Ведь едва не лопнула вчера! Холод, что ли, людей такими прожорливыми делает?' Она свободной рукой подвинула к себе молоко и отхлебнула прямо из кувшина. Какое жирное! И привкус странноватый, козье, не иначе. Интересно, Ивар завтракал? Или так и унесся, как обычно про все забыв? Леди Мак-Лайон озабоченно качнула головой: ну как маленький, честное слово! Завтрак — вещь чрезвычайно важная, силы на весь день дает, им пренебрегать нельзя. А Ивар и без того больше недели постился, кожа да кости. Разве можно так над собой издеваться?..

Протяжно вздыхая и от всей души жалея супруга, Нэрис сама не заметила, как умяла полную миску каши и два ломтя хлеба с маслом. В кувшине сиротливо плескались остатки козьего молока — пальца на два, не больше. Обнаружив сей печальный факт, леди Мак-Лайон ойкнула и поспешно отдернула руку, которая уже вновь потянулась было за румяной горбушкой.

— Этак ты через неделю ни в одно платье не влезешь! — строго сказала она сама себе. И, не удержавшись, с тревогой провела пальцами по щекам. Показалось, или они действительно стали круглее?

Решительно отодвинув пустую миску, Нэрис завернула обратно в тряпицу хлеб и быстро накрыла остатки пиршества салфеткой. Хватит чревоугодничать! 'Видела бы меня мама, — сердито подумала она, выбираясь из-за стола. — Не умыта, не причесана — и сижу себе, лопаю, в ус не дую? Позорище!' Леди Мак-Лайон оглядела измятое платье и совсем расстроилась. Нет, оно было простое, не жалко, но все равно, бухаться в кровать одетой совсем никуда не годится!.. Нэрис шагнула к своему дорожному сундуку и, расстегнув ремни, откинула крышку. Так. Щетки, полоскание, розовая вода для свежести лица... Слава богу, склянки не побились. Она прислушалась к глухо доносящимся снаружи голосам и, то и дело поглядывая на дверь, быстро принялась приводить себя в порядок.

Свежий морозный воздух приятно обжигал легкие. Под ногами скрипел снег. Творимир — раскрасневшийся, без плаща, с боевым норманнским топором в руке, замер у стены дровяного сарая.

— Эх!

Лезвие топора тускло блеснуло под солнцем. И, звякнув, пружинисто отскочило от стальной полосы меча: противник успел отразить удар. Клинок и топор, описав над землей две серебристых дуги, опять разошлись в стороны.

— Эх!..

— Открылся...

Русич качнулся вперед, одновременно с новым замахом ныряя рукой за спину. Массивное тело вильнуло в сторону, вжикнула сталь. Удар прошел вскользь.

— Эх!

— Усложняем?

Соперник пригнулся, перебросил оружие из одной руки в другую и медленно заскользил по притоптанному снегу, сужая круг. Воевода, не двигаясь, следил за ним взглядом. Взмах! Топор молнией взлетел кверху. Нападающий резво отпрыгнул и тут же, крутнувшись на месте, сделал короткий выпад вперед. Лезвие его меча распороло воздух почти у самой груди Творимира. Русич крякнул. Вновь отшатнулся назад. И, издав глухой рык, выбросил вперед правую руку.

— А, ч-черт!..

Меч противника ткнулся острием в сугроб. Пальцы метнулись к ножнам на поясе.

— Эх! — Творимир, чуть присев, дал крен влево. Тяжелый кинжал просвистел над самым ухом и, царапнув шлем, вонзился в стену сарая. А взвывший соперник полетел в снег — на одно лишь оружие бывший воевода никогда не полагался. И кулаки у него были пудовые.

— Эх? — русич, сунув топор за пояс, подошел к лежащему ничком поединщику и вопросительно заглянул ему в лицо.

— Порядок, — успокоил лорд Мак-Лайон. Потом, ощупав плечо, добавил с укоризной: — Аккуратнее нельзя было? Размахался клешнями. Дай руку, что ли...

Творимир протянул другу ладонь. И спустя какую-то долю секунды уже лежал бородой в снегу — пускай удар у королевского советника был поставлен не так хорошо, зато на хватку и силу рывка жаловаться пока не приходилось. Творимир, плюясь, поднял голову:

— Эх!..

— Даже не надейся, — весело отозвались сверху. — Продул — терпи! На скольки мы там сошлись? На десяти?

Шлем воеводы загудел.

— Раз, два...

— Эх-х!

— ...и нечего возмущаться. Скажи спасибо, что не по лбу. Пять, шесть...

Творимир скорчил сердитую гримасу. Это он-то продул?! А кто дважды под удар подставлялся? Кто меч из рук упустил? Кто лобовую атаку прозевал? Да не будь это обычной тренировкой, на учебном оружии не заточенном — хоронили бы уже! Щелбаны класть много ума не надо. Только ежели вдруг что, они тебя от клинка вражьего не спасут!..

Русич терпеливо дождался, пока бессовестный лорд закончит экзекуцию, и, одним движением стряхнув его со спины, поднялся. Выдернул из сугроба меч:

— Эх.

— Да ладно тебе, — примирительно сказал Ивар, сунув оружие в длинный холщовый мешок. — Оба хороши, чего уж там... Давай сюда топор. И кинжал забери, пока не стащили. Тупой он там, не тупой, но кто их знает, этих норманнов?

Творимир не ответил. Встряхнулся, стащил с головы шлем и вразвалочку направился к сараю. Лицо воеводы было хмурым, и вовсе не из-за обидного проигрыша. Себя он мог упрекнуть разве что в излишней доверчивости. А вот командир сегодня определенно встал не с той ноги: он постоянно отвлекался, не успевал и думал, кажется, вовсе не о поединке. Разве это дело? Русич, выдернув из стены кинжал, недовольно ухнул. И обернулся, услышав знакомый голос:

— Вот вы где!

— Доброе утро, милая, — Ивар стряхнул с одежды налипший снег. — Выспалась?

Нэрис улыбнулась и, шагнув через порог, прикрыла за спиной дверь. К ее большой радости, искать никого не пришлось — Ивар с Творимиром для своей обычной утренней разминки выбрали утоптанный пятачок прямо перед домом. Тихоня, в компании нескольких дружинников Эйнара, обнаружился здесь же, у двери. Леди Мак-Лайон запахнула плащ, кивнула Ульфу сотоварищи и подошла к мужу.

— Выспалась. На два дня вперед, — сказала она, подставляя ему губы для поцелуя. — Ты завтракал?

— Пока нет.

— Так я и знала! Ивар!

— Какая тренировка на полный желудок? — Лорд, бросив мимолетный взгляд на сердитого Творимира, махнул рукой: — Впрочем, она и на пустой-то не особенно удалась... Я просто думал, что мы позавтракаем вместе. Потому и будить не стал. Ульф! Еда на столе?

— А как же, — обернулся тот. — Хлеб вчерашний, а кашу сам из котла черпал! И Жила, вон, молока принес.

— Женка надоила, — кивнул сухопарый норманн по кличке Жила, знакомый чете Мак-Лайонов еще с того памятного заговора против короны. — Парное, свеженькое. Мои козы в Бергене лучшие!

— Не сомневаюсь, — тихонько фыркнул Ивар, глядя на задравшего нос дружинника. 'Чуден белый свет. Жила — и вдруг козы? Кому рассказать — не поверят'. Пряча улыбку в воротник куртки, он приобнял супругу за плечи:

— Пойдем? Я только что бездарно позволил себя убить, но зато аппетит нагулял — будь здоров!.. Что-то не так, милая?

— Я... — Нэрис, краснея до корней волос, уткнулась взглядом в землю. — Понимаешь, там, как бы... я думала...

Королевский советник недоуменно поднял бровь. Леди (ругая себя на все корки и мысленно на всю жизнь зарекшись вообще хоть что-то есть) уже открыла рот, чтоб во всем признаться, но встрявший Тихоня, сам того не ведая, спас положение:

— Вы нынче ехать никуда не собирались, ваше сиятельство?

— Вроде бы нет, — Ивар пожал плечами. — А что?

— Да тут вот... мы с ребятами посидеть хотели! На службе я, сами знаете, не того... ни-ни!.. Но ведь дома-то сколько не был? Коли госпожа при вас, дак, может, я бы...

— Иди, — расхохотался наниматель. — Думаю, Творимир уж с нами как-нибудь денек и сам помучается. Да, друже?

Подошедший воевода, взглянув на сияющее лицо Ульфа, добродушно улыбнулся. И кивнул. Правда, не без сожалений — если уж по совести, ему самому было с кем 'посидеть'. И в отличие от Тихони, этого 'кого-то' он не видел почти два десятка лет. Но что ж поделаешь, кто первый попросил, тому и карты в руки.

— Ты не серчай на нас, Творимир, — сказал Жила, просительно заглядывая ему в лицо. — Как-никак два года не видались. Сам понимаешь небось... Постой сегодня за двоих, а завтра, коли лорд не против, Тихоня сам тебя отпустит!

Остальные дружинники переглянулись. Немой Сван по кличке Болтун с сомнением кашлянул. Ульф потупился.

— Послезавтра, — лорд Мак-Лайон правильно истолковал общее замешательство. — Мы все равно у конунга задержимся, Тихоня долг отдать успеет. Как вас Эйнар-то отпустил?

— Дак его все одно до завтра не будет, — отмахнулся Орм, верный друг и собутыльник Жилы. — Еще на рассвете уехал. В Ярен, за Фолькунгом.

— Сам?

— Дак ведь то ярл! Гость почетный, к нему и посольство соответственное. Конунгу не по чину, а Гуннару, гляжу, и вас хватило — до сих пор глаз открыть не может!

Норманны заулыбались. Ивар наморщил лоб:

— Так что же, Эйнар один поехал?

— Почему один? С отрядом, как положено...

В нарочито равнодушном голосе дружинника промелькнула досада. А косой взгляд, исподтишка брошенный на Творимира, и вовсе не оставил никаких сомнений относительно состава 'посольства'. 'Русов взял, значит, — мрачно подумал лорд. Утихшие было подозрения вспыхнули с новой силой. — Пришлых. В Ярен! Да он совсем рехнулся, что ли?'

— Так мы пойдем тогда? — ворвался в его невеселые мысли голос Ульфа. Ивар рассеянно кивнул. И повернулся к жене:

— Нэрис, милая, я буквально... Нэрис?

Супруга, еще минуту назад топтавшаяся рядом, бесследно исчезла. Нет, это не женщина, это какое-то наказание божье!.. 'Мало мне Эйнара с его закидонами, мало мне Творимира, из-за которого лишнего слова не скажешь, так еще и... Стоп. А ведь это выход?' Лорд демонстративно чертыхнулся и повернулся к воеводе:

— Друже, Тихоню я уже отпустил.

— Эх, — тот понимающе вздохнул. И, повертев головой, уверенно направился в сторону большого дома. Королевский советник воспрял духом. Нэрис, конечно, далеко уйти не могла, но хотя бы минут десять у него точно есть! И пока не вернулся Творимир, надо вытрясти из обиженных норманнов все, что они знают о своих недавно обретенных товарищах по оружию. Лорд Мак-Лайон, с трудом дождавшись, когда широкая спина друга исчезнет за углом, круто развернулся и бросился следом за гомонящими дружинниками.

На столе возвышалась горка рыбьих хребтов. Ивар вытер жирные руки о салфетку и потянул к себе кувшин с ягодным взваром:

— Сыру еще нарежь... И больше так не пропадай. Разве трудно было предупредить?

— Ты кушай, — сказала Нэрис. И, подвинув мужу деревянную доску с пластами желтоватого сыра, добавила виновато: — Я ведь как лучше хотела. Думала, обернусь быстренько, вы и не заметите. Ну не сердись. Я больше не буду, честно!

— Угу, — лорд взял кусок хлеба и, не донеся его до рта, хохотнул: — Однако и аппетитец же у тебя. Тихоня каши целый жбан принес!

— Да оно как-то... незаметно так... Ивар! Довольно уже смеяться! Я просто задумалась и...

— И слопала завтрак для двоих в один рот? Милая, у меня, часом, очередного наследника не намечается? Даже Творимир за раз столько навряд ли съесть может.

Нэрис надулась. И смахнув в пустую миску объедки, показала ехидному мужу язык:

— Вот тебе, а не наследник! Просто каша вкусная.

— Жаль, — притворно вздохнул королевский советник. — Я-то уж было, по примеру его величества, о дочери возмечтал!

— Так у него же есть?

— А ему мало. Одной принцессы, понимаешь ли, на всех потенциальных союзников никак не хватит... Молока там не осталось больше?

— Нет, — леди, заглянув в кувшин, резво подхватилась со стула: — Сбегать принести? Я быстренько!

— Сиди уже, — сказал он, глядя на пришибленную супругу. — Хватит, набегалась. Да и я сейчас пополам тресну, если по правде. В кладовой Длиннобородого хоть горсть орехов осталась, заботливая ты моя?

Нэрис прыснула. И, усевшись обратно, весело покачала головой:

— Нет!

— Нет? Ох, чую, попрут нас отсюда вскорости...

— Да нет же, — захихикала она, — я дотуда и не добралась даже. На самом пороге с Астрид столкнулась, она и посочувствовала. У них там с завтрака осталось. Только, Ивар, если что — так это ты кашей одной не наелся, ладно?

— Замечательно. Мало мне моей сомнительной репутации, так теперь еще норманны по всему свету разнесут, что лорда Мак-Лайона легче убить, чем прокормить...

— Ну, Ивар! Все бы тебе смеяться... Ты мужчина, вам это простительно. А я? За столом вчера чуть не заснула, да еще и родного мужа объедаю?

Советник расхохотался. И прикончив остатки взвара, откинулся спиной на стену:

— Ладно, уговорила. Кстати, Астрид — это кто?

— Жена Рагнара. А Рагнар...

— Знаю, знаю, сын конунга. Четвертый, если по старшинству, — лорд зевнул. — Харальд третий, Эйнар шестой... Да, припоминаю, за столом сидела молчунья какая-то. Я, правда, решил, что это супруга старшего. Больно похожи.

— Нет, Харальд, оказывается, еще весной овдовел. Вот не любит же конунг о семейных делах распространяться!..

— Есть такая неприятность. Хотя по мне, в чем-то Олаф и прав, — Ивар зевнул еще раз. — Черт, глаза закрываются.

— Так ты приляг! — спохватилась Нэрис. И, вглядевшись в утомленное лицо мужа, тревожно качнула головой. — Как будто и не спал вовсе, вон какие круги под глазами. Ты когда вчера пришел? С рассветом, что ли?

— Раньше.

Лорд с сомнением покосился на кровать. После плотного завтрака, который стараниями женушки больше напоминал обед, отдохнуть пару часов было бы очень неплохо. А учитывая вчерашний недосып... Он снова зевнул. И потряс головой, отгоняя сонную одурь: нет, придется потерпеть. Хотя бы до вечера. Есть одно дельце.

— Ивар?

— М-м-м?..

— Так ты вчера Эйнара догнал?

Губы первого советника Кеннета Мак-Альпина тронула насмешливая улыбка. Ну естественно, кто бы сомневался. Любопытство — не порок, говорите?

— Милая, я же гончая. Сама-то как думаешь? Догнал, разумеется.

— А... и успешно?

— Ох, Нэрис...

— Да я же только спросила! Что тут такого?

— Ничего, — вздохнул лорд.

А потом, колеблясь, посмотрел на жену. Рассказать? Или отделаться привычным: 'Тебе это будет скучно, котенок'?.. С одной стороны, она мало смыслит в политике и совершенно ею не интересуется. А с другой — больше ведь, действительно, и обсудить-то не с кем. У Творимира совместное боевое прошлое, помноженное на патриотизм, Ульф не по этой части, Мак-Тавиши, даже будь они здесь, совершенно не те собеседники. А о норманнах и речи никакой быть не может. 'В конце концов, что я теряю? — подумал Ивар. — Нэрис умеет держать язык за зубами. И на что бы там кое-кто не намекал...' Королевский советник мысленно махнул рукой. Неважно, имели намеки Эйнара под собой основание или нет. Нэрис Ивару упрекнуть было не в чем. Ни как жену, ни как друга. И это, пожалуй, главное.

— Тебе правда интересно? — все еще раздумывая, спросил он.

Нэрис склонила голову набок:

— Опять политика?

— Она, родимая. Хотя душевное состояние жениха меня тоже беспокоит.

Леди Мак-Лайон, придвинувшись ближе, понизила голос:

— Думаешь, Эйнар опять попробует... ну...

— Девицу-то увезти? — подхватил Ивар. — Сомневаюсь. Выбор и правда крайне неудачный, даже он сам это понимает. А вот сорваться может — на чистой злости. И в этом, кстати, ничего удивительного нет, я тоже в толк не возьму, на кой черт Длиннобородому сдался этот брак.

— Но как же? — она наморщила брови. — Помнишь, Гуннар вчера рассказывал? Про земли и золото?.. Или все это неправда?

— Правда. Ингольф Рыжий могущественный человек. И очень состоятельный. Но он и без всяких дочек доверенное лицо конунга. Причем далеко не богаче его. Смысл?

— Не знаю. А что сам Эйнар думает?

— Если вкратце, — усмехнулся лорд, вспомнив пару особо сочных выражений, которыми охарактеризовал Олафа любящий сын, — то он считает, что конунг элементарно мстит ему за неповиновение. Зная характер Длиннобородого — не лишено логики. Перебор, да, но вполне ожидаемо.

Королевский советник задумчиво умолк. Нэрис, поерзав на лавке и не дождавшись более ни слова, царапнула ногтем столешницу:

— Но ты ведь говорил что-то о политике, Ивар? Раз будущая женитьба Эйнара — причуда конунга, никому особенно не выгодная, то я не понимаю, причем здесь...

— Притом, — лорд нахмурился. — Нет, я не о свадьбе. Но в некотором роде Эйнар и здесь играет не последнюю роль. Погоди ахать. Отца он свергать не собирается. И женится послезавтра как миленький, уверяю тебя. Дело-то не в нем самом, Нэрис! А в его людях. Помнишь того человека, что вчера с Творимиром обнимался на пиру?

— Да... Тебя смущает то, что он рус? Так ведь и Творимир не шотландец!

— Я знаю, — сказал лорд Мак-Лайон, — но он ко мне в отряд один пришел. А не с десятком.

— Прости, но я все равно разницы большой не вижу. Подумаешь, отряд! Подумаешь, русы! Страшнее них что, никого в мире нету?

— Мир меня не интересует, — сухо обронил муж. — Меня интересует здесь и сейчас. И ситуация, поверь, вырисовывается не самая приятная. Попробую объяснить, чтоб тебе было понятней. Возьмем, к примеру, его величество. Сколько у него советников, помимо меня?

— Три.

— Правильно. И все эти люди отличаются высоким положением. Титул, земли — само собой, но я имею в виду конкретное положение приближенных к трону людей. Так вот, Творимир в свое время был воеводой при князе Киевском. Это, грубо говоря, тот же наш советник. Представь себе его ближайшее окружение, — Ивар сделал паузу, — и его друзей. Одного из которых мы с тобой имели счастье лицезреть вчера вечером.

— Ты думаешь, этот Вячко тоже был воеводой?

— Не факт. Но что-то очень близко к тому. И теперь представь себе такую ситуацию: советник короля вдруг бросает высокий пост и поступает простым дружинником к... да вот хотя бы к твоему отцу! Прошу, не обижайся, просто представь.

— Я не обижаюсь, — медленно сказала Нэрис. — И, кажется, поняла, что ты хочешь сказать. Это... это было бы по меньшей мере странно. Но ведь Эйнар — сын конунга!

— Младший. Без всяких прав.

— Так ведь и не простой торговец все-таки?

— Лэрд Вильям, моя прелесть, тоже далеко не простой! Но если бы меня вдруг понесло к нему в охранники...

— Вот уж это вряд ли кого удивило бы, — отмахнулась супруга. — С твоей-то службой... Ой. Служба?!

— Вот, — благодарно улыбнулся лорд. — О чем и речь.

Нэрис, тихо ахнув, прикрыла рот ладошкой. Первый советник государя Шотландии оглянулся на закрытую дверь. И, помолчав, раздумчиво повторил:

— Конечно, я могу ошибаться. В конце концов, Творимир тоже ушел от князя и прибился ко мне — его же я ни в чем не подозреваю.

— А почему он все-таки ушел?

— Не знаю, котенок. Ты будешь смеяться, но даже мне не удалось его разговорить. Сколько ни бился, каких только удочек не забрасывал — молчит как рыба!.. Но что-то мне, знаешь ли, подсказывает, что его старинный приятель сменил хозяина из совершенно других соображений. По собственному желанию? Чушь. Такими местами не разбрасываются. Опала? Возможно... Но бойцы такого ранга всегда нарасхват. А князей на Руси — не один и не два. Сманили бы в момент. Нет, определенно с этим Вячко что-то нечисто.

— Но ты же не можешь быть в этом абсолютно уверен?..

— Не могу. Однако факты говорят сами за себя: Вячко служил в Киеве, вместе с Творимиром. А Эйнар подобрал его на пути в Византию, неподалеку от Новгорода. Вместе с уже готовым отрядом. Они якобы сопровождали купеческий обоз. И сопроводили, понятное дело, а уже после присоединились к Эйнару. Проявив себя с самой, что говорится, наилучшей стороны... Норманны ценят хороших бойцов. И они шли в большой поход на Византию. Поход оказался удачным, даже больше того — он сулил сэконунгу невероятные перспективы. Соответственно, дружине бы тоже перепало, и весьма недурственно. Но тут Эйнару приходит весточка с родины: конунг требует сына назад. И сын едет. Победы победами, а дом — он один. Дружину Эйнар, естественно, уводит с собой. Они, как ни крути, тоже норманны, и им есть что терять. Но какого рожна десяток русов, вместо того чтобы спокойно пожинать плоды собственных ратных подвигов на византийских берегах, потащился следом? Они нанимались на один-единственный поход и не клялись Эйнару в вечной преданности.

— Подозрительно, — согласно кивнула она. И вскинула на мужа обеспокоенный взгляд: — Ивар, а ты это все Эйнару...

Королевский советник пасмурно качнул головой:

— Пока не говорил. Я сам подробности узнал чуть больше часа назад. Да и сильно сомневаюсь, что сэконунг вообще станет меня слушать.

— Почему? Это же в его собственных интересах!

— Боюсь, что собственные интересы и мои советы для Эйнара теперь — две большие разницы...

Леди Мак-Лайон пытливо заглянула в глаза супругу:

— Разговор прошел не слишком гладко, да?

— Это еще мягко сказано, — лорд выбил пальцами звонкую дробь по боку кувшина и поднял голову: — В любом случае, мои подозрения — это только мои подозрения. И заранее трепать нервы Эйнару, у которого они и так ни к черту, я не хочу. К тому же помимо него есть еще Творимир. И он уже не в восторге от моего повышенного интереса к своим соотечественникам. Не стоит дразнить гусей. По крайней мере сейчас, когда мне толком ничего не известно.

— Тебе — да, — невнятно пробормотала она, — а ему? Известно хоть что-нибудь Творимиру, как думаешь?

— Честно, милая, — понятия не имею. Да, мы друзья, мы вместе прошли дым, огонь и медные трубы, но ведь Вячко этот самый ему тоже далеко не чужой. К тому же — соплеменник. Разве тут вообще в чем-то можно быть уверенным?

— Так что же делать? Оставить все как есть?

— Вот еще, — серые глаза знакомо сверкнули. — Когда меня такие глупости останавливали? Дружба дружбой, а служба службой. И не надо возмущаться, моя дорогая. И Творимиру, и Эйнару я желаю только добра. Но это не значит, что я позволю кому-то...

— ...обскакать тебя на собственном поле? — ехидно вздернув брови, закончила за мужа Нэрис. Губы Ивара разъехались в широкой ухмылке:

— Умница. Быстро схватываешь.

— А что ты хотел от жены королевской гончей? — леди пожала плечами и весело добавила: — Насобачилась!..

Они рассмеялись. Какое-то время в комнате стояла тишина, нарушаемая только неровным потрескиванием дров в очаге, а потом Нэрис спросила:

— Так значит, ты подозреваешь русов в шпионаже?

— Не всех.

— Только этого Вячко? — она понизила голос. — Как-то не верится даже! Зная Творимира...

— 'Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты'? — криво усмехнулся лорд Мак-Лайон. — Ну-ну. У твоего собственного мужа, котенок, еще и не такие 'друзья' встречались. Оборотни, конечно, фальшь лучше чуют, но и они не ясновидящие... К тому же шпионаж шпионажу рознь.

— Как это?

— Обыкновенно. Думаешь, у нас при дворе чужих соглядатаев мало? Ха! Пятеро засвеченных и еще трое — на подозрении. Что ты как ребенок, ей-богу?

— Но почему же вы их тогда не...

— А зачем? Вышлешь одних, так другие найдутся. Проще уж этих под контролем держать. И волки сыты, и овцы целы.

— Тогда не понимаю, что ты из-за русов так разволновался? — совсем запуталась леди. — Если это у вас в порядке вещей?

Королевский советник покачал головой:

— Шпион относительно безопасен, когда известно, на кого он работает. А тут так сразу и не скажешь.

— Так ты же сам говорил про Новгород!

— И? — непонятно усмехнулся лорд. Нэрис развела руками:

— Значит, Вячко — человек новгородского князя. Это же ясно! Если он вообще шпион, конечно.

— Шпион, не шпион, а здесь не просто так появился, — пробормотал Ивар. И все с той же усмешкой добавил: — В Новгороде, помимо князя да воевод, и других интересностей хватает, котенок. Больше тебе скажу: одну из них мы с тобой сейчас имеем прямо у себя под носом. И имя ей...

— Союз Четырех? — внезапно осенило Нэрис. Королевский советник крякнул. И, удовлетворенно прищурившись, посмотрел на супругу долгим взглядом.

— Знаешь, милая, — наконец сказал он, — увидишь Эйнара — передай ему, что он осел. Причем недалекий и завистливый.

Леди Мак-Лайон изумленно округлила глаза. Ивар поспешно спрятал улыбку:

— Забудь. Так, вырвалось... Ты совершенно права, Союз Четырех городов. И если по совести, вот он-то меня смущает больше всего! Новгород — это, конечно, сила. Но против торговой коалиции такого масштаба он ровным счетом ничего не значит. Там и конунга с его величеством, случись что, мелко видно будет! Что ты гримасничаешь?

— Ивар, я все понимаю, но ведь немцы... они же...

— 'Простые торговцы', ага, — хохотнул королевский советник. — Милая, ну уж тебе-то стыдно не знать! Кто оплачивает военные походы и государственные перевороты? Кто поддерживает выгодного претендента на престол? За чей счет живем мы и наши соседи? Деньги правят миром, Нэрис. И у кого их больше, тот всегда на коне. Твой отец, между прочим, и до нашего брака держал в кулаке все северное побережье! А ведь он всего лишь член Шотландской торговой гильдии, пускай даже и почетный.

— А папа-то здесь причем?

— Притом. Думаешь, он отправил нас сюда исключительно ради соблюдения приличий? Да чтоб я сдох, если это так! Лэрд умный человек, а расположение конунга — ключ ко всему северу.

— Ну, это уж несправедливо, Ивар. Они ведь друзья!

— Дружба редко мешает деловым связям. Особенно таким взаимовыгодным. Хороший торговец, милая, всегда хороший политик. Иначе ему попросту на плаву не удержаться. И лэрд Вильям это блестяще доказал на собственном примере. Так чего же ты хочешь от Союза Четырех? Перед ним даже английский король стоит по стойке смирно! И мы бы стояли, но увы. Немцев сейчас больше интересует север. Новгород, теперь Берген... Хотел бы я знать, на кого же из своих подопечных они сделают решающую ставку?

Нэрис неуверенно пожала плечами. Политика ее действительно никогда не увлекала — по крайней мере, пока не касалась напрямую жизни короля и его советника. Все, что сейчас поведал Ивар, было, разумеется, важно... Но леди Мак-Лайон больше интересовал другой вопрос: кем же, все-таки, являлась эта 'темная лошадка' с забавным именем Вячко? Шпионом? Или таким же, как Творимир, бывшим воеводой, поставившим крест на своем прошлом?.. Или ни тем, ни другим?

Глава 8

Творимир посторонился, пропуская вперед стайку оборванных мальчишек, и на всякий случай проверил кошель. Тот был на месте. Вот что у командира за характер такой? Еще вчера с трудом на лошадь сел, а сегодня уже скачет, что твой кузнечик! И был бы повод, а так?.. На кой ляд сдалась ему эта торговая слобода? Ладно еще леди Мак-Лайон — женщина все-таки. Их ведь хлебом не корми, дай только по лавкам пошататься. Но уж советнику короля в самую толчею лезть, бок о бок со всяким сбродом... Трудно было хоть лошадей взять? Вон сколько конных! Так нет же, обязательно надо тащиться пехом, то и дело застревая в бурлящей толпе и каждую минуту рискуя остаться без денег и ног. Русич поморщился — лично ему уже оттоптали обе. И это, судя по всему, было еще только начало. Где торговля — там всякого жулья хватает, и по эту сторону прилавка, и по ту: купец не обдурит, так щипач безымянный ему с охотой поможет. Обчистит до нитки так, что и не заметишь ничегошеньки, даже крестом нательным не побрезгует, а потом добро чужое у того же купчины на монету звонкую сменяет!

В бок с размаху ткнулся чей-то острый локоть. Творимир зашипел. Вспомнил просторное конунгово подворье, уважительных бойцов — и наградил обернувшегося лорда таким взглядом, что праздношатающихся вокруг резко поубавилось. Ивар вздернул брови:

— Мы ведь даже до середины слободы не дошли. Что ты стонешь?

— Эх! — сердито рыкнул воевода, демонстрируя командиру сплющенные носки сапог и в двух местах порванный плащ. Королевский советник смутился:

— Мда. Нехорошо вышло. Ну, потерпи ты еще хоть часок, друже! Сейчас осмотримся, купим чего-нибудь для отвода глаз и назад. Обещаю.

— Эх...

— Хочешь — обратно другой дорогой пойдем? — подсластил пилюлю лорд. Русич передернул плечами: а смысл? Только дольше добираться, если этакий крюк делать. И плащ все равно теперь чинить придется.

— Какая прелесть! — донесся до мужчин звонкий голос леди Мак-Лайон. Воевода вздохнул — в отличие от него самого, дочь почетного члена Шотландской торговой гильдии чувствовала себя здесь как рыба в воде. Она носилась от лавки к лавке, от лотка к лотку, и мало того что ни разу не потерялась, так еще и умудрилась сохранить ноги, одежду и хорошее настроение. Супруг ее тоже был хоть и помят, но вполне бодр. А несчастному телохранителю, как обычно, достались все шишки... Творимир мрачно стряхнул с плеча руку Ивара и шагнул поближе к Нэрис — владелец меховой лавки, у которой остановилась супруга лорда, оценил ее восторг, свою возможную прибыль, мигнул протирающим штаны подручным, и у прилавка в мгновение ока образовался свободный от толпы пятачок. Хоть передохнуть немного, подумал русич.

— Что госпоже угодно? — соловьем запел купец. — Меха на полог, шапку, воротник? Бобр есть, пожалуйте: северный, с проседью, и вот этот, подешевле, из Польши возим. А ежели вы понарядней чего желаете, так лиса имеется — огнёвка, чернобурка! Извольте поглядеть... Выдру могу предложить — у нас лучшая, морская, сносу ей нет. Еще дочери ваши носить будут, да с удовольствием!

Ивар отвлекся от разглядывания двухэтажной лавки оружейника, что напротив, и посмотрел на жену. Его губы тронула чуть насмешливая улыбка — шустрый торгаш, так вдохновенно расписывающий достоинства своего товара, даже понятия не имел, на кого нарвался. Предлагать выдру с бобром супруге лорда еще куда ни шло — намеренно поскромней оделись, чтобы внимания лишнего не привлекать, а дворянство и титул у них на лбу не написаны. Но... 'Рано ты обрадовался, дружок, — подумал королевский советник, правильно оценив знакомый прищур женушки, — дочку торговца на мякине не проведешь. Эк она брови-то хмурит — достанется же кое-кому сейчас на орехи'.

— А ежели госпожа меху для опушки желает, то и это имеется, подберем в лучшем виде, — заливался меж тем купец, раскладывая перед Нэрис разномастные шкурки. — Вот, не изволите ли глянуть — белка красная, так огнем и горит! В самый раз к волосам вашим, я дурного не посоветую! Косы каштановые яркий мех завсегда оттенит да украсит... А носиться будет — дай бог каждому. У меня товар лучший, это вам кто хочешь скажет!

Леди Мак-Лайон не ответила. Поворошила наваленные на прилавок шкурки, отогнула край сшитого мехового полотнища, лежащего тут же, помяла руками, порастягивала, поглядела на свет — и покачала головой:

— Лучший товар, говорите? Мило. Уберите вашу белку, она летняя! Да и красный мне не к лицу, он больше брюнетке пойдет... Выдра у вас речная, не морская, носиться меньше будет. И не надо мне 'чернобурку' эту в лицо совать — что я, шкуры лисопеса от лисы не отличу? У него же волос двухцветный! И, кстати говоря, ваш хваленый бобер на свет кроликом появился, а вот эта норка — сурком колючим, разношерстным... А песцовое полотнище и вовсе срам — кусочки мал мала меньше, через две зимы все на части расползется!

Торговец выпучил глаза. В толпе зевак, собравшихся поглазеть на будущий торг, послышались одобрительные смешки. Однако Нэрис, кажется, этого и вовсе не заметила. Хлопнула обеими ладошками по прилавку и потребовала:

— Настоящий товар давайте. И не бобров да лис, на них я уже нагляделась. Соболя покажите, куницу... и вон ту прелесть... то есть, муфточку!

— Горностаевую?! — выдохнул купец. — Побойтесь бога, госпожа! При всем моем к вам уважении...

Ивар, стянув рукавицу, подцепил пальцем ближайшую к себе шкурку. В мехах он не понимал ничегошеньки, но дожидаться, пока торгаш отвернет супругу лорда от прилавка под предлогом того, что соболя-де ей не по чину, тоже не собирался.

— Ты еще зайца нам предложи, — с легким смешком проронил он. — Или овчину. Совсем глазами плох стал к старости? Что стоишь? Жена моя соболей просила. Так давай их сюда. А коли нет — так лавок тут без счета...

Гербовая печатка, блеснувшая на пальце королевского советника, купца отрезвила. Он умолк, вдумчиво оглядел покупателей и, крякнув в усы, сказал, наконец:

— Не серчайте, сударь. И вы, госпожа, зла не держите — не признал сослепу, правда ваша. Соболей? Извольте, сей же секунд обеспечим... И куницу, как желали, самую лучшую, лесную желтодушку! А также позвольте предложить — песец голубой, драгоценный, с Руси возим, лучшего отбираем. Еще норка имеется — уж за ту-то простите, щас я ее приберу... вот! Редчайшая, черная с синью — на солнце выньте, поглядите!

Нэрис взяла в руки шкурку.

— Вы издеваетесь, уважаемый? Она же крашеная!

— Где?!

— Да везде, от носа до хвоста!

— Госпожа, напраслину возводите! Такой роскошный мех...

— ...и мездра черная, ага! А у той лисы, что вы мне давеча предлагали, так вообще желтая. А этот песец...

— Понял, — сдался торговец, одним движением сгребая ворох шкурок с прилавка. — Снорри! Тащи из красного сундука соболей! И куницу неси, оттуда же! Слышишь?

— Да слышу, слышу, — донеслось из недр лавки. Купец печально взглянул на Нэрис:

— Теперь небось до вечера никто не подойдет. Экая ж вы голосистая, госпожа! Сказались бы сразу, что в мехах понимаете, дак я бы... Вы муфту хотели поглядеть? Вот эту?

— Да. Ох-х... Какая же прелесть, ну честное слово!

— Придраться не к чему, — поддакнул хозяин лавки. — Товар отменный.

— Вижу. Сколько?

Он назвал цену, и лорд Мак-Лайон поперхнулся победной улыбкой. Сумма была немыслимая. Вот за эту маленькую пушистую чепуховину — столько денег?! Да на них коня купить можно! 'Совсем купечество обнаглело, не при моем тесте будь сказано. Ну, ничего. Спесь мы с него уже сбили, а торговаться Нэрис мастерица. Если уж она ирландского ювелира на триста монет выставила играючи, то здесь скостит вполовину, даже не напрягаясь'.

— Ивар, — шепот супруги вернул советника с небес на землю, — у нас денег достанет на месте расплатиться, или попросить, чтоб в дом конунга прислали? Я еще хотела куницу взять для опушки и соболей локтя два-три, накидку пошить...

— А вот норка еще, из личных запасов! — влез проклятый торгаш, вынимая из-под прилавка объемистый сверток. — Извольте поглядеть, госпожа, не пожалеете. А? Как для вас берегли — мех коричневый, подпушек бежевый, самый ваш цвет — провалиться мне на этом месте! А уж мех-то какой — радугой играет, искру пускает, королеве бы носить, а я вам отдаю!..

— Королеве? Да с такими расценками и государевой казны не хватит, — буркнул Ивар, с тоской взвесив в руке кошель. Он был полон, и на все хватило бы с лихвой, но... Шкуры! Просто шкуры! Это же натуральный грабеж! — Нэрис, милая, да зачем тебе столько? Неужто лэрд Вильям родную дочь мехами мало балует? Ладно еще муфта эта. Но все скопом? Ты б хоть поторговалась!

— Цена справедливая, — пожала плечами жена. — А от папы соболя да горностая не дождешься. У него каждая поставка до последнего хвоста расписана, что ты! А норка хороша-а-а... Но если это дорого, так ты скажи. Я тогда только муфточку... Она вправду тех денег стоит!

— Согласна, — раздался вдруг позади женский голос. — Мех первостатейный, и работа хорошая. Здравствуй, Хлёд.

— Госпожа Эллида?..

Ивар повернул голову и внутренне присвистнул: кажется, ушлый меховщик был в слободе купцом не из последних. Стоящая перед лавкой дама, высокая северянка, судя по волосам, покрытым голубой шелковой косынкой — замужняя, явно принадлежала к бергенской знати. Дорогая одежда, обилие золотых украшений, тройка здоровенных бойцов за спиной... Но не это в ней было главным. Госпожа Эллида внушала уважение. Какое-то подспудное, не зависящее от ее происхождения и достатка. Царственная осанка, скучающее выражение гладкого лица, чуть тяжеловатый взгляд, неторопливость речи — от этой женщины веяло спокойствием и властью.

Купец, спохватившись, согнулся в поясном поклоне:

— Госпожа Эллида! Какая честь... не думал, не гадал... Снорри! Что ты там возишься? Тащи уже сюда этот проклятый сундук, чтоб тебя разорвало! Госпожа Эллида пожаловали, новых мехов желают!..

— Не шуми, — оборвала его женщина. — Недосуг мне сейчас. Вечером пришлешь, к Гюнтеру на двор. Там и погляжу.

— Доставим в лучшем виде! — закивал торговец. — Вам как обычно, песца русского?

— Да. Голубого. И еще... коль горностая не продашь, так тоже для меня придержи.

Нэрис вцепилась в муфту мертвой хваткой. Ивар хмыкнул. И, вежливо поклонившись даме, качнул головой:

— Сожалею, госпожа. На горностая вы опоздали. Любезный! Заверните покупку.

— Не надо! — просияла леди Мак-Лайон. — Я сразу надену! О-о... Ну какая же прелесть...

— Королевский подарок, — снова улыбнулась та, кого назвали Эллидой. — И правда жаль, ну да что уж теперь? Горностая, надеюсь, на мой век еще хватит! Хлёд, жду вечером.

— Не извольте сомневаться, — заверил купец. — Буду самолично! И с песцом!

Дама благосклонно кивнула. Потом сделала знак своим сопровождающим и не спеша направилась дальше, вверх по улице. Народ перед ней расступался. Ивар, проводив женщину задумчивым взглядом, поскреб подбородок. Интересно...

— Любезный, — он облокотился на прилавок и понизил голос. — А позвольте узнать, с кем это вы сейчас разговаривали? Я так понимаю, важная птица?

— Еще как. Это ж сама госпожа Эллида, супруга ярла Сигурда Пустоглазого!

— Что-то я о таком не слышал.

— Так вы ж приезжий, господин, — пожал плечами купец. — Да и ярл-то, как бы так... не наш. То есть норманн, понятно, да конунгу нашему не служит. Над островом Мэн род его властвует — Арундейлы, может, слыхали?

— Да, припоминаю, — медленно выговорил королевский советник. — Арундейлы... Очаровательно. Гхм! Милая, оторвись от муфты, успеешь налюбоваться. Ты еще что-то хотела, кажется? Куницу и соболя? Вон сундук принесли, выбери что понравится. Молодой человек поможет.

— Ивар, но как же...

— Тс-с! Небось по миру не пойдем. Так что норку эту, с чем-то там бежевым, тоже посмотри. Что? Мерзнуть, так красиво. Или ты уже передумала?

— Нет! — выдохнула окрыленная супруга и тут же по локти зарылась в мех, позабыв обо всем на свете. Что, собственно, от нее и требовалось. Лорд Мак-Лайон достал кошель:

— Я гляжу, уважаемый Хлёд, вы тут на хорошем счету. Раз даже супруга ярла с вами вот так запросто! Одного понять не могу — вроде Арундейлы с Длиннобородым не в ладах? Так что же их женщины по Бергену разгуливают, как у себя дома?

— Так ведь госпожа Эллида у себя дома и есть, — заулыбался купец. — Она из Бергена, ее тут всяк знает. Ярла Ингольфа племянница дальняя, половина ее родни в Тронхейме живет, половина здесь... А ежели вы на супруга ее и на соперничество в смысле трона намекаете — так пустое! Конкурентов у каждого конунга в любые времена хватало, что ж теперь, глотки всем резать? Про дружбу врать не стану, но за мечи не держатся. Все ж силы не равны!.. А раз Длиннобородый весу имеет больше, так чего ему на Сигурда-то крыситься?

— Стало быть, ярлу в Берген ход не заказан?

— Понятное дело. Упредить, конечно, о приезде обязан, а так... Кому он помешает?

— Мда. Чудно тут у вас. Не удивлюсь, если вслед за госпожой Арундейл я локтей через сто и ее супруга встречу!

— Запросто, — подтвердил Хлёд. — Они ж поодиночке не ездят. Ярл жену даже в походы берет. Так что где одна, там и другой... Снорри! Песца голубого назад положь! Госпоже Эллиде вечером понесу, она просила. Да аккуратнее, что ж ты его волохаешь, как дерюгу какую? Сгинь! Сам приберу, одни от тебя убытки, даром что родня...

Купец бросил на советника извиняющийся взгляд и ретировался к сундуку. Оттуда послышалась возня и приглушенная норманнская ругань. Минуту спустя запыхавшийся торговец вернулся к прилавку, уже один.

— Я вас сам обслужу, госпожа, — сказал он. — Уже изволили с выбором определиться? Угу... угу... У госпожи есть вкус. А что с коричневой норкой — не надумали?

Близкий к разорению лорд Мак-Лайон философски вздохнул: от этого шустрилы так просто не уйдешь. Ну да ладно, не смертельно, государь щедро из казны на расходы отсыпал... Ивар посмотрел на счастливое личико супруги и мысленно махнул рукой — да хоть бы и свои были, черт с ним. Золота на свете много, а жена одна. Пусть порадуется. 'А если его величество отчета о тратах потребует, так спишем на услуги информатора, — подумал он. — Этот бородатый балабол немало интересного сболтнул. Арундейлы, значит? В Бергене. Где одна, там и другой... Куда госпожа Эллида песца велела доставить, 'к Гюнтеру'? Любопытно. Стало быть, ярл с женой у этого человека остановились? А родня как же?.. Нет, старина Хлёд, придется тебе еще поработать!'

Королевский советник подбросил на ладони кошель и улыбнулся пакующему меха хозяину самой располагающей из своих улыбок.

Пестрое торжище осталось позади. Главная улица понемногу сужалась, то и дело разбегаясь в стороны утоптанными белыми дорожками, дома становились все выше и основательнее. Народу поубавилось: купцы с утра до вечера торчали в лавках, приумножая свое благосостояние, а покупателям и базарному сброду здесь нечего было делать. Махали лопатами работники, расчищая тропинки, носились взад-вперед мальчишки-подмастерья, несколько молоденьких служанок, сбившись стайкой и треща без умолку, чистили снегом половики. Их старшие товарки, приставленные к хозяйским детям, зевали и изредка лениво покрикивали на своих подопечных. Слобода как слобода — таких хоть в Шотландии, хоть в Англии, хоть еще где — без счета. Но от остального Бергена, как ни крути, она все же отличалась: здешние дома имели окна, заборы и совсем не походили на обычные для норманнов 'сараи'... К большому, надо сказать, огорчению лорда Мак-Лайона. Потому что к дому Гюнтера — известного на весь город торговца тканями и старого приятеля островного ярла — подобраться незамеченными не было совершенно никакой возможности. 'Только светились зря, — недовольно подумал Ивар, без энтузиазма оглядывая высокий плотный частокол. — Сигурд Пустоглазый не дурачок, однако, знает, с кем дружбу водить... Нет, этакую высоту с наскока не возьмешь. Веревка нужна и помощник. А уж днем туда лезть, у всех на глазах, и вовсе глупость'.

— Сворачиваем, — не без сожаления сказал он. — Ловить здесь нечего. Дом обогнем по крайней улочке, и назад. Интересно, у них хоть калитка черная есть?

Творимир, подумав, уверенно кивнул. И выпрямился, учуяв из-за забора резкий запах псины. Калитка-то есть, кто же спорит, да много ли от нее будет толку, когда тебе в ногу хозяйский волкодав вцепится? Воевода прислушался — тишина. Не лают, стало быть, сразу непрошеного гостя за мягкое место брать приучены. А то и глотку рвать... Воевода, вспомнив любимого пса Ульфа, скривился. Когда-то умильный кутенок давным-давно вымахал в здоровенную зубастую скотину и, несмотря на свои уже теперь преклонные лета, никогда не упускал случая повалять зазевавшегося бойца носом в земле. Не от злобы — своих он знал, а так, забавы ради... Но ведь эти-то, небось, играться не станут. Рванут разок — и собирай потроха!

— Эх, — категорично высказался русич, намекая на то, что через забор командир полезет один. А он, Творимир, на этом свете еще не зажился.

— Думаешь, вообще соваться не стоит? — поднял бровь Ивар. — Охраны много?

Воевода пожал плечами. Бойца обойти можно, практически любого. Главное навык иметь. А вот псов цепных не потревожить — то еще дельце...

— Разберемся, — самонадеянно заявил лорд. И посторонившись с дороги, чтоб пропустить груженый мешками воз, задел плечом частокол. С той стороны немедленно послышалось глухое ворчание. — А-а, вот ты о чем? Да, сложновато придется. Нэрис, осторожнее, там вторая телега... И еще... И еще... Да что им, главной улицы мало, что они прохожих по заборам размазывают?

— Наверное, к складам повезли, — предположила жена, ежась от нового рыка из-за толстых бревен за спиной. — Давайте пойдем потихонечку, хоть боком! Там впереди обочина вроде пошире... Надо было все-таки муфту прибрать. Красиво, да неудобно.

— Эх, — согласился Творимир, увязая в снегу и комкая в руках свертки с мехами. Покупки лорд Мак-Лайон велел забрать сразу, опасаясь упоминать имя конунга на базаре. Такому болтуну как Хлёд только намекни, где остановился, и через пару часов весь Берген знать будет, кто к Длиннобородому с визитом пожаловал! Нет, понятно, что шила в мешке не утаишь и рано или поздно все равно все узнают. 'Но так хоть какая-то надежда есть, что купец о нашем с ним разговоре забыть успеет, — подумал Ивар. — А то ведь, к бабке не ходи, он супруге ярла нынче же вечером доложился бы, чья жена у нее муфту из-под носа увела... Да сколько там этих телег? Они решили всю слободу подчистую вывезти?' Ругнувшись про себя, лорд прижал к боку супругу и вновь прилип к частоколу.

Но вместо уже привычного 'р-р-р!' услышал вдруг:

— Никогда!

Ивар недоверчиво наморщил брови. Показалось?..

— Никогда, слышишь?! — повторили из-за забора. Голос был мужской. И очень знакомый. — Пусть хоть богиню бы мне сосватали, а не дочку Ингольфа! Никто и никогда мне милей тебя не будет!

— Но ведь... свадьба... — всхлипнули в ответ, — Эллида сказала, что уж все обговорено...

— Да будь она проклята, свадьба эта! — рявкнули с той стороны. Ивар чертыхнулся. Нэрис вытаращила глаза:

— Эйна...

— Тихо! — свирепо прошипел муж, вминая ее спиной в частокол. — Обними меня за шею, быстро! И покрепче, покрепче прижмись, чтоб мне щекой до бревен дотянуться... Вот так, ага. Дышать можешь? — Она кивнула. — Тогда дыши и делай вид, что мы молодожены... Вот ведь кобель норманнский! Он же в Ярене должен быть!..

— Эх? — обернулся Творимир.

— Тс-с! Прикрой нас, пока возницы все глаза не сломали.

Русич пожал плечами и, загородив 'влюбленную парочку' широкой спиной, демонстративно зевнул. Ивар приник ухом к частоколу. Нэрис тоже затихла, навострив ушки. Что Эйнар уехал еще затемно, за ярлом Ренгвальдом Фолькунгом, она слышала. И обнаружить сэконунга в Бергене, да еще и в торговой слободе, никак не ожидала. Впрочем, судя по лицу королевского советника, он этого ожидал еще меньше. 'Неужто все-таки Эйнар противу отца пошел? — подумала леди. — И девицу второй раз увезти собрался?.. Ох! А я еще думала, муж у меня худой! Я же в лепешку сейчас превращусь!'

Бревна сотряс мощный удар. Нэрис испуганно пискнула и уткнулась носом в грудь Ивару.

— Не бойся, котенок, — шепнул тот. — Это у Эйнара обычная практика, кулаки чесать обо что попало. Сейчас еще и орать сызнова начнет...

— Не женюсь я на ней! Не женюсь — и все! — как по команде, донеслось из-за забора. — Вот папаше припало, дак пускай сам ей кольцо надевает, чай, вдовец, не осудят! Глаза б мои их обоих не видели!.. Ну? Ну что ты? Не плачь, голубка моя, все обойдется.

— Да как же обойдется? Как же? Эллида сказала, что уже завтра невеста твоя здесь будет. А послезавтра... Зачем я только с братом ехать напросилась? Чтоб увидеть, как ты с другой за стол свадебный сядешь?!

— Не сяду! — горячо воскликнул Эйнар. — Одином клянусь — не сяду! Не нужна мне ни Хейдрун, ни ее приданое, и папаша такой тоже не нужен! Знаешь что? Не поеду я в Ярен. Сей же час домой поворочу да и выложу отцу, как есть — так, мол, и так, пиши Рыжему отказ, а я тебе не раб бессловесный!

— Эйнар! Да ведь конунг тебя убьет за это!

— Не убьет. Силы не те уж. Ну-ну! Не плачь. Говорю ж, обойдется. Должен же отец наконец понять?..

— А то ты конунга не знаешь, — всхлип. — Раз единожды решил, так уж теперь не отступится...

— Плевать мне на него! Плевать, слышишь?

— А Ингольф Рыжий? О нем ты подумал? За такое оскорбление он тебе все кости переломает!

— Да пусть что хочет делает, плевать мне!

'Тоже еще, верблюд северный, — подумал Ивар, елозя ухом по обледеневшим бревнам, — плевать ему... Да кто тебе, дураку, вообще рот даст открыть? Ведь точно же ноги переломают и на руках в святилище отнесут. Разошелся! То 'женюсь, раз надо', то 'не женюсь, хоть режьте'. Сам не знает, чего хочет'.

Королевский советник поморщился. Большой эмоциональностью он и правда никогда не отличался, но слово свое держал всегда. А это что? Одни клятвы громкие, по факту же — пустое сотрясание воздуха. Раньше орать было надо. И не тут, а в другом месте. Конунг крут, да силу уважает — тогда бы, глядишь, и вправду обошлось. А теперь поздно. Девица права, ярл Ингольф и его семейство подобного оскорбления не стерпят.

До ушей королевского советника донеслись исступленные рыдания:

— Нет! Нет, нет... Лучше тогда женись! Пускай не мой будешь, зато живой...

— Ну что ты говоришь такое? Твой я, голубка, весь твой, да твоим и останусь. Ну, вот ты опять... Не надо плакать, слышишь? Не надо, Сольвейг. Ничего они мне не сделают. Море нынче опасное, да не страшнее жизни, так?.. Я, слышь-ка, своим не сказался, куда по пути в Ярен завернул, а русы трепать не будут. И Вячко человек надежный, велю ему по-тихому корабль на воду спустить, тебя заберу — да и Хель с ними, с Рыжим и папашей! Уедешь со мной? Завтра же, ночью? Уедешь?

— Глупый... один ведь раз уехала уже...

Парочка за забором притихла. Нэрис едва слышно вздохнула: искреннее сочувствие мешалось в ней с самой настоящей завистью. Какая любовь! Ах, ну почему у них с Иваром все так гладко да ровно? То есть, это хорошо, конечно, и они любят друг друга, но все же, все же... Иногда и замужним женщинам в возрасте хочется страстей. Да таких, чтоб дух захватывало, чтоб земля из-под ног, чтобы всё — или ничего!

Особенно если у них никогда-никогда такого не было...

Леди Мак-Лайон снова вздохнула. И, опомнившись, мысленно себя пристыдила: как же не совестно? Да эти двое за такое вот спокойное счастье против конунга идут, всем рискуя, страдают, мучаются, а она?.. Нашла, на что зариться!

— Так условились? — вновь донеслось из-за частокола. — Завтра после полуночи, как твои улягутся, буду ждать тебя у ворот слободы. Из дому выбраться сможешь, чтоб не заметили?

— Конечно! Сигурд мне брат, а не тюремщик. И знаешь, мне кажется, что он не станет так уж на нас за побег сердиться! Ведь впустил же тебя сегодня и увидеться позволил?

'Святая простота, — невесело улыбнулся Ивар. — Впустил, конечно! Потому что виды на трон имеет, а через родство близкое его получить гораздо легче. Оттого и сына конунга привечает, да только зря: Эйнар против воли отцовской напрямую не пойдет, характер не тот. А побег — не законный брак, одобренный старейшинами. 'Сердиться' на вас он не будет, ты права. А вот бунт поднять, в паре с обманутым ярлом Ингольфом — как нечего делать. Мда. Кажется, пора уносить ноги. Междоусобная война в мои планы как-то не входила... Вот как печенкой чуял же, что ехать не стоит'.

— Р-р-р!..

— Ай!

— Гюнтер! Убери своего пустобреха!.. А ты не бойся, голубка. Пусть только сунется, морда, — сапогом моим подавится. Пойдем в дом. Там и теплее. А что до свадьбы, так...

— Эх, — негромко предупредил Творимир. Голос его заглушил прощальный скрип последней телеги. Лорд Мак-Лайон сердито насупил брови — вот когда надо, так их нет! И собака еще, в самый неподходящий момент... Хотя, если подумать, главное он уже услышал. Самое время убраться восвояси, чтобы не столкнуться с мятежным сыночком Олафа нос к носу. Ивар отстранился от полузадавленной супруги, быстро огляделся и протянул ей руку:

— Держись. Жива?

— Жива, — отозвалась Нэрис. — Пойдемте? Как бы нас не заметили.

— Ну, об этом можешь уже не мечтать, — ухмыльнулся королевский советник. — Вон туда посмотри. Прислуга из всех окрестных домов сбежалась поглазеть, как распутные иноземцы, не стыдясь детей, у чужих заборов обжимаются...

Леди Мак-Лайон залилась багровым румянцем. И, натянув на голову свалившийся капюшон, гневно прошипела:

— Эта твоя служба от моей репутации скоро камня на камне не оставит! Идем скорее... Что? Что ты смеешься?! Тебе-то оно за доблесть, а мне? Ох, господи, видела бы это мама!..

Обратно к выходу из слободы добрались без приключений. Даже торговые ряды обогнули, чтоб не искушать судьбу и замученного Творимира. Только уже у самых ворот остановились ненадолго — дело шло к вечеру, а все трое с утра ничего не ели. Так что подвернувшийся на пути торговец пирожками оказался как нельзя кстати. Да и его немудреный товар гостям из Шотландии пришелся по вкусу: открытые пирожки с рыбой, больше похожие на ватрушки, медовые плетенки из белой муки, треугольные конвертики с брусникой — все это было свежим и еще горячим. Лорд и леди Мак-Лайон, отведав по паре рыбных 'ватрушек', переглянулись.

— Все, наверное, уже отобедали, — задумчиво сказал Ивар, облизываясь на брусничный конверт. — И у нас в лачуге хоть шаром покати.

— Можно, конечно, Астрид снова попросить, — согласно протянула Нэрис. — Да неудобно как-то. Надо было свернуть в сытный ряд, наварили бы чечевичной похлебки с бараниной... Но не возвращаться же теперь?

— Эх!.. — ностальгически протянул русич. И с сожалением проглотил последний кусочек сдобной плетенки. Сытости от нее не было никакой, одна сладость во рту. Только еще сильнее в брюхе заурчало. А похлебка у хозяйки завсегда отменная. Самому, что ли, за бараниной метнуться? Пока от базара недалеко ушли?.. Уж котелок-то, небось, бойцы одолжат.

— Вот что, дружище, — нарушил его далеко идущие планы командир, поворачиваясь к смиренно ожидающему торговцу, — открывай свой ларь. Мы много возьмем, дюжины три. И с рыбой, и с ягодами. Завернуть во что найдется?

— Найдется, сударь, а как же! — радостно закивал тот. — Вот, пожалуйте, прямо в холстине и отдам. Чистая, не извольте сумлеваться, все честь по чести! Так, стало быть, с рыбкой... С брусничкой... Еще с курятинкой пара осталась — возьмете?

— Давай, — лорд заглянул в ларь, вспомнил о Творимире и добавил: — Медовых вот этих тоже клади. Чего оставлять. Сам печешь или супруга?

— Жена с дочками. А я вот продаю. Товар хорошо идет, грех жаловаться.

— Еще бы... Нэрис, положи булку. Сейчас домой придем — поедим спокойно.

— Ну вкусно же!

— Благодарствуем, сударыня, — польщено улыбнулся торговец. Аккуратно завернутое в три слоя некрашеной холстины печево перекочевало в руки Ивару. — Может, мне сынишку кликнуть? Он бы и донес, чтоб вам одежу жиром не пятнать. Это мы мигом! Хорошему покупателю грех не помочь.

— Спасибо, справимся, — советник выудил из кошеля серебряную монету и, вручив ее тихо ахнувшему торговцу, весело подмигнул: — Держи! На расширение предприятия. Нэрис, положи булку, кому говорю? Тут идти всего ничего, а она кусочничает.

— Да я не себе, — виновато потупилась леди, вертя в пальцах рыбный пирог. — Я ему хотела...

— Кому — ему? — Ивар обернулся и прищурился. — Нищему очередному, что ли?

— Да нет! — зашептала супруга. — Вон, левее, видишь? В черном балахоне, растрепанный такой. Ну вон же, на крылечке сидит! Худой, аж лицо серое... И где-то я его видела. А! Да это же священник, тот самый!

Лорд вздернул брови. Торговец, проследив за его взглядом, качнул головой:

— Ваша правда, сударыня. Священник, с купцами приплыл пару годков назад. А пирожок вы приберите лучше, пока на морозе не схватился. Отец Теодор все равно не возьмет.

— Но... я ведь не милостыню какую, угостить просто... Ведь вижу, что голодный!

— Голодный. А все одно ничего не возьмет.

— Почему? — растерялась Нэрис.

Торговец развел руками:

— А кто ж его знает, сударыня? Он, ежели по мне, так немножечко того... странный, в общем! Что с головой не дружит, не скажу, а все ж не от мира сего человек. Другие вон, из ихней братии, страсть до чего докучливые, хлебом их не корми, дай свои порядки навести! Чуть с корабля — и сразу за проповеди. Веры — во, а ума-то, чтоб понять, что у нас своих богов хватает, нету. За что и биты бывают, уж сколько раз видал. А этот ни к кому не пристает. Все молчит да бродит тихонечко целыми днями по Бергену...

— Так он что же, и живет на улице? — ахнула Нэрис.

— Отчего ж? Купец, который привез, и приют ему дал, болезному. Подкармливает, жалеет. Да и кто б не пожалел? Сами ж видите.

Леди Мак-Лайон медленно кивнула. А сидящий на чьем-то крылечке изможденный человек, которого она видела в день приезда у ворот торговой слободы, словно почувствовал, что о нем говорят — он поднял голову и посмотрел в их сторону. Не с любопытством, не с угрозой, а так, будто смотрел — и не видел. Или видел, но что-то совсем другое. От этого потухшего взгляда Нэрис стало не по себе.

— Бедняга, — сочувственно сказал Ивар. — Настрадался, видно, в свое время... Что ж, спасибо, дружище! Не будем отвлекать, чтоб дело не простаивало. Пойдем, милая.

— Угу, — леди снова кивнула. И быстро повернувшись к торговцу, все-таки всучила ему порядком подмерзший рыбник: — Возьмите, пожалуйста! Вы тут, наверное, каждый день, может, от вас он угощение примет?.. И спасибо за пирожки, они правда очень вкусные.

— Благодарствуем, сударыня...

— Нэрис! Ты идешь?

— Бегу-бегу, — отозвалась леди. Подобрала юбки и заторопилась вслед за мужем. Творимир, пропустив чету Мак-Лайонов вперед, посмотрел на священника. Обиженных судьбою воевода жалел. А тех из них, кто не сломался, до подачек людских опустившись, еще и уважал.

Творимир свернул на боковую улочку, где уже скрылись Нэрис с Иваром, и обернулся напоследок — сам не зная, зачем. Священник, сидя все там же, на крылечке, смотрел им вслед. Но теперь в его глазах уже не было той зияющей пустоты. Поймав внезапно отяжелевший взгляд блаженного, русич внутренне поежился. Он встречал много священнослужителей — и католических, и православных. Здешних, языческих старейшин, тоже видеть доводилось. Но этот? Не человек, тень человека. И глаза мертвые.

— Творимир! Ты где застрял? — донесся до замешкавшегося бойца голос командира. — Догоняй! То тебя туда не загонишь, то оттуда не выгонишь...

— Эх! — опомнился воевода. И выбросив из головы сторонние мысли, прибавил шагу.

Глава 9

Мягкий медвежий полог ласкал щеку. Еще с вечера набитый пирожками желудок сыто побулькивал, в очаге весело плясал огонь, и от всего этого было так хорошо, лениво и сонно... Королевский советник, широко зевнув, с усилием перевернулся набок. Под курткой заскрипело, и острая складка кольчужной сетки царапнула кожу сквозь стеганую рубаху. Расплывающиеся очертания сундука в углу стали четче, но ненадолго — спать хотелось до смерти. Он моргнул, зевнул еще раз и тихо чертыхнулся. Сидящая у огня Нэрис подняла голову от рукоделия:

— Я тебя разбудила, милый? Прости, все у меня из рук валится.

Она виновато улыбнулась, нагнувшись за упавшими ножницами. Ивар качнул головой:

— Я не спал. Но это дело поправимое, раз я даже звона не услышал. Ч-черт, глаза закрываются.

— Еще бы, — сказала она. — Ведь рассвет на носу!.. Ты что же, всю ночь глаз не смыкал? Нельзя же так, дорогой, отдыхать тоже нужно.

— А сама-то? — вяло парировал Ивар, зевая. Жена потупилась:

— Да проснулась среди ночи — и все. Вчера ведь едва не до полудня в постели провалялась... Но ты ведь не я! Ты и прошлой-то ночью не выспался. Зачем так себя мучить?

— Эйнара хотел дождаться, — лорд встряхнулся и сел на постели.

Нэрис пожала плечами:

— А если он к вечеру только явится? Так и будешь весь день ходить сонной мухой?

— Буду, если надо! — отрезал Ивар. И, махнув рукой, опустил плечи: — Прости. Я от недосыпа озверею скоро... А Эйнара все-таки дождусь. Разговор есть.

— Какой? Хочешь переубедить его насчет отказа от женитьбы?

— Он сам себя десять раз переубедит, — отозвался лорд, — и без моего участия. Нет, милая. Со своим будущим Эйнар пускай разбирается лично. Меня сейчас куда больше наше беспокоит. Сама подумай, что здесь начнется, если сын конунга сбежит от невесты за день до свадьбы — с другой женщиной. Это при том, что первая — дочь дружественного ярла, а вторая — сестра недружественного. Дня не пройдет, как оба этих достойных мужа явятся к Олафу с претензиями и толпой бойцов. Нет уж, благодарю покорно! Я гончая, а не волкодав.

— Ну, может, все как-нибудь устроится? — неуверенно пробормотала Нэрис. — Может, ярлы и конунг поймут...

— И простят, ага, — ядовито добавил муж. — Милая, ну ей-богу, за Эйнаром-то не повторяй! Плевать будет ярлам на дочерей да сестер. Это же норманны. Вчера друзья, сегодня враги... А наш вероломный жених собрался им такую кость кинуть! Перегрызутся к черту. И нам перепадет — так, за компанию. Мне, в отличие от Эйнара, есть что терять. И раз уж он твердо намерен будущей ночью спустить на воду корабль, людей на этом корабле прибавится.

— Ты хочешь, чтоб мы... А если Эйнар будет против?

— Это уже его трудности, — бросил королевский советник. — Раньше надо было думать. И пусть только попробует послать меня куда подальше! Он мне не брат, не сват и не друг. И либо мы уйдем отсюда вместе, либо не уйдет никто.

— Ивар! — ахнула она, роняя на колени пяльцы. — Да неужто ты Олафу на Эйнара донесешь?!

— Если он мне другого выбора не оставит — да.

— Но так же нельзя, — она порывисто вскочила, — Эйнар ведь нам не чужой! И у него обстоятельства, которые... Ну ведь сердцу же не прикажешь!

— У человека помимо сердца еще и голова имеется, — сухо обронил лорд Мак-Лайон. — Которой принято думать, перед тем как что-то делать и говорить. Сэконунг сам себя в тупик загнал, и кроме него тут винить некого. Скажи он в свое время отцу твердое и окончательное 'нет' — не пришлось бы сейчас пустыми обещаниями разбрасываться.

— Как пустыми? Ведь он любит эту девушку!

— Себя он любит, — безжалостно отрезал Ивар. — Оттого и пытается одним задом на два стула сесть. А все эти вопли, мол, родина в опасности, мол, отец не такой достался, мол, жить без тебя не могу, ненаглядная... Просто смешно! Решил — делай. Боишься — не влезай. А он так и будет меж двух огней метаться, пока кто-нибудь другой за него дорогу на карте не проложит. Любовь? Хороша любовь, когда за нее хоть чуть-чуть побороться духу не хватает.

— Но это неправда, Ивар! Он ведь увез ее тогда и...

— И опустил руки, когда первая и единственная попытка не увенчалась успехом. До острова Мэн — рукой подать, а у Эйнара большая дружина. Так что же он, спрашивается, до сегодняшнего дня в Бергене сидел, сопли жевал?.. Да просто он боится, Нэрис. Боится взять на себя ответственность, боится взглянуть правде в глаза: ведь что бы он ни выбрал, это все равно выйдет боком. И ему, и другим. А самое дурацкое знаешь что? Да то, что он может сбежать, куда и когда угодно, но этим отравит себе жизнь не меньше, чем отравил бы, если бы остался. От себя не убежишь. Эйнар догадывается, к чему все это приведет — вот и мечется, как блоха на сковороде...

— А ты бы не метался? — возмутилась она. — Тем более, если все так, как ты говоришь! Думаешь, ему хорошо от этого? Он ведь тоже страдает, Ивар! Он ведь и правда любит свою страну, и отца, по-своему, но тоже любит, и ее... Что ж ему, разорваться?

— Нет. Перестать врать всем вокруг, включая себя самого, и сделать выбор.

— Между счастьем и долгом?!

— А что здесь такого? При правильной расстановке приоритетов...

— О чем ты говоришь? Какая расстановка? Это ведь живой человек! Живой, влюбленный и несчастный! И если ты не в состоянии понять...

— Да где уж мне, холопу бесчувственному, — огрызнулся королевский советник, рывком поднимаясь на ноги. Опять накатила вчерашняя злость. — У меня же и сердца-то сроду не было — одни долги перед короной. И женился я на деньгах, и разведусь, надо полагать, в два счета, коли государь прикажет... А уж чтоб жизнь свою и чужую гробить во имя пламенной страсти — так на это истуканы вроде меня и вовсе неспособны!

Нэрис оторопело захлопала ресницами:

— Ивар!..

— Пойду пройдусь, — он, сдернув с притолоки плащ, шагнул к двери. — Глядишь, хоть на морозе в сон клонить не будет. Если ты намерена и дальше жалеть Эйнара с его великой любовью — ради бога. У меня есть дела поважнее.

Лорд решительно взялся за засов, но поднять его не успел: плечи сзади обвили две тонкие руки, а куда-то под лопатку знакомо ткнулся хлюпнувший нос.

— Нэрис...

— Прости меня, — прошептала она, разом растеряв весь свой недавний пыл. — Я не хотела тебя обидеть, я просто... мне их, правда, так жалко!

Она прерывисто вздохнула и прижалась к нему еще тесней. И от этой нечаянной ласки, которую он совсем не заслужил, в груди королевского советника снова заныли невидимые струны. Злость схлынула, как волна на отливе. Плащ звякнул застежкой об пол.

— Это ты меня прости, котенок, — глухо сказал Ивар. И, развернувшись, прижал ее к себе. — Прости... Я у тебя просто старый дурак, отвыкший от критики. Ты, наверное, права, не все мне дано понять. А если я чего-то не понимаю — меня это бесит. Что ж поделать, такой вот паршивый муж тебе достался.

— Мне достался самый лучший, — она улыбнулась, шмыгнув носом. — Ты только не уходи так больше, ладно? А Эйнар — ну да и черт с ним!

— Спасибо, — тихо фыркнул Ивар.

— Не за что, — она, помедлив, закусила губу: — Все, что ты говорил, про женитьбу, и остальное... Это ведь со слов Эйнара, да? Ты поэтому утром его ослом обозвал? Поэтому так сердился?

Королевский советник нехотя кивнул и отвел глаза. О последней фразе Эйнара, поставившей точку в их вчерашнем разговоре, он супруге сообщить не рискнул. Как будто боялся, что, озвученная дважды, она может внезапно оказаться правдой. 'И что я, действительно, так на него напустился? — хмуро подумал лорд. — Сам-то ведь, получается, ничем не лучше... Нет, надо поспать. Хоть пару часов. Иначе я еще и Творимиру что-нибудь ляпну сгоряча. Тогда уж точно — только вешаться'.

— Глупо, — услышал он голос Нэрис. И недоуменно моргнул:

— Ты о чем, милая?

— Об Эйнаре, — сказала леди. — Нашел чем тебя упрекнуть! Я ведь тоже не по любви замуж выходила — и что? Оба мы с тобой, выходит, одним миром мазаны?.. Ты на деньгах женился, а я себе титул купила? Глупо! Жизнь — она ведь не стоит на месте, люди меняются...

— Как знать, — непонятно обронил советник. И, поймав ее удивленный взгляд, тряхнул головой: — Не стоит это наших ссор, котенок. Забудь. И я постараюсь забыть. В крайнем случае — дам-таки Эйнару в морду, да и дело с концом!

— Ивар!..

— А что? Глядишь, на пользу бы пошло, — лорд, к которому уже вернулось его обычное самообладание, оглянулся на дверь. — Как ты сказала, милая? Черт с ним? Вот и я думаю — правильно. Еще мне рехнуться от недосыпа не хватало. Творимир, если что, разбудит... Посидишь рядом, пока не засну?

— Конечно, — она улыбнулась. — Даже сказку расскажу, если захочешь. Ты иногда, совсем как наши мальчишки!..

— Так ведь я их отец. Как это ни удивительно.

— Лорд Мак-Лайон! — ахнула она, шутливо замахнувшись на него кулачком. — Да вы, кажется, сомневаетесь в своем отцовстве?!

Он поймал вновь взлетевший в воздух кулачок и, поцеловав, качнул головой.

— Нет, — губы Ивара тронула мягкая, чуть грустная улыбка. — Я, кажется, сомневаюсь в своем праве на это счастье...

Сказок не понадобилось — лорд Мак-Лайон уснул практически мгновенно, едва голова коснулась подушки. Нэрис, примостившаяся рядом, только вздохнула жалостливо: устал, бедненький. 'И меня еще нечистый толкнул под руку спорить, — укорила себя она. — Можно подумать, так уж нужно Эйнару мое заступничество! Ведь и правда, не мальчик. И если так-то посмотреть, в словах Ивара тоже резон имеется'. Она перевернулась на живот и, уткнув локти в мех покрывала, снова взглянула на мужа. Он спал беспокойно, нервно — точно даже во сне гнался за кем-то или за чем-то. Гончая. Только обычно их держат сворой, а он один. Совсем. И даже в этом одиночестве себе не принадлежит. Нэрис вспомнила его недавнюю вспышку гнева — такую неожиданную, пугающую, и поежилась. Это для нее было внове. Первый советник Кеннета Мак-Альпина славился своей невозмутимостью. Он даже голос-то редко повышал, а тут вдруг, ни с того ни с сего... Что же такое Эйнар ему брякнул? Женитьба по расчету? Мелковато. Излишняя верность короне? Так этим вообще-то гордиться положено.

Или Эйнар тут совсем не при чем?

Устав ломать голову, Нэрис протянула руку и отодвинула с глаз спящего супруга прядь волос. Меж пальцев заструилась тонкая серебристая паутина. Седина? Как она раньше ее не замечала? Да и морщинки вон вокруг глаз, на лбу... Ей еще нет и тридцати, а ему уже сорок. Сорок лет! Полжизни прожито, а то и больше — у гончих век короткий. И каждая новая охота может стать последней. При мысли об этом Нэрис взяла такая жуть, что даже сердце на мгновение замерло в груди. Замерло — и пошло снова, быстрыми, неровными толчками, словно силясь высвободиться из холодных пальчиков страха. Любимая присказка Нэрис о том, что ее того и гляди могут 'оставить вдовой', вдруг встала перед ней во всей своей устрашающей неизбежности. И пусть это были только слова, но ведь они могут стать явью — в любой момент. Через год, через час, через минуту...

Бух! Бух!

Леди Мак-Лайон, испуганно пискнув, подпрыгнула на кровати. И только спустя долгое мгновение осознала, что это всего лишь навсего стучали в дверь.

— Тьфу ты, — еле слышно выдохнула она, вытирая о платье вспотевшие ладони. — Вот прав же Ивар — я как воображу себе чего-нибудь!..

Лорд потревоженно заворочался, сминая подушку.

— Тс-с, — поспешно откликнулась Нэрис. — Спи, спи, милый... Это все сон...

Ивар улыбнулся и, не просыпаясь, перевернулся на другой бок. В дверь снова нетерпеливо бухнули кулаком. 'Да чтоб вам всем! — сердито подумала Нэрис, перелезая через мужа и спрыгивая с постели. — Не дадут отдохнуть человеку!' Она сунула ноги в сапожки и заторопилась к двери.

— Кто там еще? — прошипела она, прижавшись щекой к шершавым доскам.

— Эх!

— А, Творимир? Погодите секундочку, я сейчас...

Нэрис повернулась к кровати и, уже открыв было рот, замерла. Нахмурилась. А потом, быстро сгребя в охапку валяющийся на полу плащ мужа, подняла засов на двери. В лицо дохнуло холодом, под сапожками скрипнул снег.

— Эх? — удивился Творимир, когда вместо ожидаемого командира узрел перед собой его супругу. Та передернула плечами:

— Что? Ивар спит. Хоть вы его пожалейте, и без того который день глаз не смыкает!..

Воевода беспомощно развел руками. И оглянувшись на дом конунга, буркнул:

— Эх.

— Эйнар вернулся? — вскинула голову леди. — Это хорошо. Пойдемте скорее... Ну, что вы мнетесь? Я знаю, о чем Ивар хотел с ним поговорить. И, учитывая их вчерашнюю ссору, справлюсь быстрее! А вы прикроете.

Творимир недовольно ухнул — да уж, 'прикрывать' он в последнее время стал мастер. Но понравится ли эта затея Ивару? И знает ли он о ней вообще, ведь собирался говорить с Эйнаром с глазу на глаз?.. Русич, колеблясь, взглянул на леди Мак-Лайон и крякнул — в ее глазах не было ни капли обычного любопытства. Даже тревоги, и той не было: одна лишь деловитая сосредоточенность. Воевода поймал себя на мысли, что сейчас жена лорда Мак-Лайона больше напоминает его сестру.

— Теряем время, — тоже совсем как Ивар напомнила леди. — Сейчас начнется суета вокруг Ренгвальда Фолькунга, конунг встречать выйдет — и всё!.. Что я, среди ночи меж дружины ярла тереться буду? Они меня потом на весь свет ославят!

Творимир покачал головой.

— Не ославят?..

— Эх...

Он ткнул пальцем на тихое подворье. Отведенный гостям дом стоял наискосок от дома конунга, и не заметить целой дружины отсюда было попросту невозможно. Но вместо нее Нэрис увидела только десяток взмыленных лошадей, столько же бойцов, Эйнара и белую макушку Вячко. Его трудно было с кем-то перепутать. Значит, это русы? Ивар говорил, что сэконунг взял их с собой в Ярен...

— А где Фолькунг? — удивилась она. — Уже внутри? Но не мог же он приехать без дружины?

Воевода снова резко качнул головой. И тут до леди дошло.

— Эйнар вернулся один?

Утвердительный кивок.

— Но он... был в Ярене?

Еще кивок. Брови Нэрис сошлись на переносице:

— Ничего не понимаю!.. И не пойму, коли мы тут топтаться будем. Пойдемте! Там разберемся.

Но они опоздали. Эйнар, не успев осадить коня у крыльца отчего дома, исчез внутри, а когда леди Мак-Лайон попыталась было сунуться следом, надеясь на внушительный заслон в лице Творимира, их обоих оттуда завернули.

— Не велено, — коротко озвучил приказ Длиннобородого замерший в дверях боец. — Совет у конунга.

— Да нам бы только Эйнара, — просительно заглядывая в глаза норманну, сказала Нэрис. — На минуточку!

— Не велено.

Леди обернулась на Творимира, ища поддержки, но русич только головой покачал: мол, без пользы, приказ есть приказ. Она чертыхнулась про себя. И, помявшись, снова взглянула на сурового стража:

— К чему такая секретность? Случилось что-нибудь?

— Не знаю. А только впускать...

— Не велено, я поняла, — раздосадованно буркнула Нэрис. И, сделав знак Творимиру, спустилась с крыльца. — Черт знает что такое! Эйнар прямо из рук ушел, и собрание это полуночное! А все ж почему Ренгвальд Фолькунг не приехал? Конунг ведь на свадьбу всех своих ярлов... О! Ярл?

Воевода повернул голову: на подворье въехал маленький отряд во главе с Гуннаром. Верный сподвижник Олафа вид имел растрепанный, взгляд — дикий. Не иначе как с постели подняли. Русич напрягся, чуя беду.

— Эх!..

— Согласна, — медленно кивнула леди, отступая в тень высокой поленницы. Потом проводила взглядом скрывающегося в дверях сонного ярла и посетовала: — Надо было Ивара будить, а не соваться со своей инициативой... Теперь уж поздно. Ну почему у северян в домах окошек нету?!

— Эх, — неодобрительно проскрипел русич. Нэрис сердито фыркнула:

— Ой, как будто Ивар бы об этом не подумал!..

Творимир сконфуженно потупился. Она была права: дорогой друг и командир, изо дня в день пеняющий супруге на ее неуемное любопытство, сам всегда был не прочь погреть уши, если того требовали обстоятельства. Он бы и к Гюнтеру тому без зазрения совести в дом влез, кабы не собаки... Что, между прочим, ему все равно не помешает.

Как не помешало бы и сейчас отсутствие окон — дело-то, похоже, нешуточное. Вся верхушка в дому заперлась — вон, даже ближние хёвдинги Гуннара, все трое, снаружи стенку подпирают. Вытурили, значит. И, вестимо, не просто так. Воевода с сомнением покосился на отведенный им домишко. Будить Ивара? Или у Вячко попытаться разведать, что за оказия, — он ведь с Эйнаром ездил, знать должен?.. Творимир задумался. А потом, придя к неутешительным выводам, качнул головой: пока одного будить будешь, да второго расспрашивать, конунг с ярлами и разойтись успеют. Он повернулся к Нэрис — но только ахнул, увидев скрывающийся за углом подол плаща.

— Эх-х!..

Русич бросил короткий взгляд на зевающих хёвдингов у крыльца и попятился следом за неугомонной леди. Только ведь на миг отвернулся! На миг единый!.. Ну вот что за напасть такая? Без того приказ нарушили, так не хватало еще у задней двери на караульных нарваться! И ведь нарвутся ж, к бабке не ходи! Вечно этой егозе на месте не сидится. Творимир, шипя в бороду что-то воинственно-неразборчивое, на всех парах завернул за угол и встал столбом.

В отличие от окон, задняя дверь в доме конунга действительно имелась. А при ней, как и подозревал воевода, имелся караульный. Который, вместо того чтобы честно нести свою службу, торчал у двери с оттопыренным ухом. Рядом, в той же позе, замерла леди Мак-Лайон. Творимир задохнулся от возмущения: мало ей мужа позорить, так она еще и других с пути сбивает? И ведь хоть бы постыдились оба!..

— Эх! — свирепо пророкотал он, нависнув над ослушниками грозовой тучей.

— Тс-с-с! — бессовестная парочка, на мгновение оторвавшись от своего занятия, замахала на воеводу руками. Да так яростно, что Творимир аж опешил. Нет, ну это уже ни в какие ворота не лезет! Сдвинув брови, русич шагнул вперед. И, уже занеся над их головами карающую длань, услышал вдруг:

— Да как они посмели, псы?!

Трубный рев, колыхнувший стены, без сомнения принадлежал Гуннару.

— Не ори, ярл. Весь Берген на ноги подымешь. Рано...

Это был голос конунга. Творимир нахмурился:

— Эх?..

— Даны, — быстрым шепотом пояснила Нэрис, растирая покрасневшее ухо. И добавила: — Ярен осажден... Только тс-с-с! Услышат.

— Гуннар меня убьет, коли поймает, — жалобно поддакнул караульный. Творимир прищурился и хмыкнул — он узнал Йорни, одного из дружинников вспыльчивого ярла. Ну, теперь ясно, почему норманн эту кошку любопытную от дверей не прогнал. Они же с леди всю дорогу от побережья бок о бок ехали, ртов не закрывая. Уболтала, значит? Прав командир, ох как прав — его женушка и черта под свою дудку плясать заставит...

За стеной что-то грохнуло. Воевода, махнув на все рукой, вклинился между Нэрис и Йорни. И затих, напряженно разбирая гомон голосов с той стороны двери.

Лорд Мак-Лайон, сгорбившись на табурете, мрачно барабанил пальцами по колену. В комнате было тихо, только потрескивала догорающая свеча, да скрипело перо — это Творимир, примостившись с другого краю стола, торопливо переносил недавно услышанное на бумагу.

— Замечательно...

— Ивар, ты только не сердись, — жалобно пролепетала сидящая на уголке кровати Нэрис, не смея поднять глаз на супруга. — Тебя бы тоже не пустили, а Эйнар так быстро...

— Да причем тут Эйнар? — пальцы, отстукивающие неслышную дробь, сжались в кулак. — Даны! В декабре, у чужих берегов!.. Чтоб я сдох, только этого нам еще не хватало!

— Но они же на юго-востоке высадились, — припомнив подслушанную беседу, сказала она. — И даже Ярен еще не взяли. А Берген...

— Берген в каком-то дне пути оттуда. Даны, милая, в набегах не хуже норманнов — и большие расстояния шутя преодолевали. У Олафа, конечно, конница, а даны водой пришли, но толку-то? Если Эйнар не ошибся с количеством... Ч-черт!

Ивар встал и, заложив руки за спину, заходил по комнате. На жену он не сердился — в конечном счете, она права, гончей Кеннета Мак-Альпина вход на совет вождей действительно был заказан. Сэконунга, учитывая обстоятельства, ему бы тоже перехватить не удалось... Да и смысла в этом уже не было, какие теперь побеги? Тихо выругавшись, Ивар еще раз вызвал в памяти сбивчивый рассказ супруги: Эйнар, все-таки добравшийся до Ярена, был неприятно удивлен царящей в городе неразберихой. Жизнь зимой замирала не только в Шотландии — так откуда вдруг такая суета и толпы вооруженных бойцов, стекающиеся со всех окрестностей? Мысль о мятеже сын конунга отбросил сразу — иначе его отряд до Ярена просто не дошел бы. Да и формирующееся на глазах ополчение стремилось не на запад, к Бергену, а совсем в другую сторону. Куда, зачем? Здраво рассудив, что ответ на этот вопрос следует искать в другом месте, Эйнар повернул лошадей к дому Ренгвальда Фолькунга, но, увы, его хозяина там не нашел. Зато застал супругу ярла, которая и разъяснила, что стряслось и где искать ее мужа.

Фолькунг вместе со своими хёвдингами обнаружился на побережье, к юго-востоку от Ярена. Норманны стояли лагерем в паре миль от берега. Напротив — и локтей трехсот не будет, в этом Эйнар на совете поклялся, — стеной стояло войско данов. А за их спинами, взвившись на мачтах пятнадцати кораблей, реяли флаги ярла Сигвальда Железное Брюхо.

Лорд Мак-Лайон прикрыл глаза — это имя было ему знакомо. Причем не только ему — от Сигвальда стонали все окрестные земли. Он не был сэконунгом, в отличие от того же Асгейра, которого уважали даже даны. Что уж там — Железное Брюхо и ярлом-то звали скорей по привычке! Кровавый разбойник, лишенный своим конунгом всех земель, два года назад изгнанный из страны за жестокую расправу над собственной семьей, Сигвальд умел и любил только одно — убивать. Причем, как поговаривали, не столько даже из-за золота, сколько ради самой крови. Этим слухам Ивар верил мало, в конце концов, среди норманнов паршивых овец хватало тоже. Но один факт сомнению не подлежал: Железное Брюхо, при всей своей худой славе и черной душе, имел одну очень неприятную для остальных особенность — талант увлечь за собой. Тогда, в день изгнания, он ушел от гнева своего правителя всего с одним кораблем. Через год их уже было семь. А сейчас?.. Фолькунга спасло только то, что Ярен не прибрежный город, и то, что Сигвальд перед сражением решил поторговаться. Это было для северян в порядке вещей, и, пожалуй, норманны предпочли бы откупиться, однако... Железное Брюхо запросил немыслимую цену. И обдери даже ярл Ренгвальд своих бондов как липку, он все равно бы столько не собрал.

Ивар, который раз наткнувшись на перегородку, чертыхнулся и вернулся к столу. Сел. Откинулся спиной на стену. И после паузы повторил:

— Замечательно...

— Это настолько опасно, дорогой? — рискнула спросить Нэрис. Муж вяло шевельнул плечом:

— Не исключено. Особенно если вспомнить, до чего они досовещались. Эти норманны! День без мордобоя — зря прожитый день? И ладно бы еще подтянуть в Ярен бергенское ополчение да пугануть Сигвальда количеством с берега — небось не идиот, прикинул бы шансы да отчалил без претензий. Но нет, это для конунга слишком просто! Ему всенепременно надо корабли на воду спускать! Это же только идти вдвое дольше — пока северо-западную оконечность обогнешь, пока с погодой совладаешь... Да и черт бы с ним, вплавь так вплавь. Но зачем это лично делать, кто бы мне объяснил?

— Я так поняла, у Олафа с Сигвальдом личные счеты, — неуверенно отозвалась жена. — Для северян это еще какой повод. Ты бы слышал, как Длиннобородый вражеского ярла честил! А уж когда узнал, какой он откуп потребовал — так мы за дверью чуть не оглохли!..

— Эх, — согласно прогудел Творимир. И, обмакнув перо в чернила, улыбнулся: да уж! Когда Эйнар сообщил, что даны вторглись на земли норманнов, конунг с трудом заткнул рот своему ярлу, зато когда прозвучало имя командира захватчиков и его требования... О, Гуннар был посрамлен на веки вечные! И он, и его луженая глотка. Видно, встал когда-то Олафу тот дан поперек горла, да так основательно, что и по сию пору там. А чему удивляться? Норманны же. Страсть до чего злопамятный народ.

— Мда, — усмехнулся Ивар. — Жадность никого еще до добра не доводила.

— Это ты о ярле Сигвальде?

— И о нем, и о Длиннобородом. Первый слишком рот разинул — не подавиться бы, а второй... Дай угадаю, вопли конунга звучали примерно как: 'Никогда мы врагам откупа не платили! И платить не станем — ни грошика медного! Откупиться? Свободу потерять, честь свою растратить?!'?

Нэрис завороженно кивнула:

— Да... А как ты узнал?

— Велика задача, — отмахнулся королевский советник. — Милая, да это же у северян обычные разговоры. Что у норманнов, что у данов. 'Кто к нам с чем зачем, тот от того и того' — при том, что все это брехня безбожная. И платили, и сами брали. Кстати, Олаф там не обещал, случаем, все это золото Сигвальду в пасть запихать?

— Обещал, — леди залилась краской, — и не только в пасть...

— Хе! Ну кто бы сомневался?

Творимир улыбнулся в бороду и отложил перо. Придирчиво перечел написанное — вроде бы все, ничего не упустил.

— Закончил? — обернулся лорд Мак-Лайон. — Молодец, давай сюда. И... не знаешь, Ульф там еще не проспался?

Русич пожал плечами. Нэрис обеспокоенно подалась вперед:

— Ульф? Ты ему про данов рассказать хочешь?

— Делать мне больше нечего, — промычал муж, бегая глазами по неровным строчкам. Дочитал до конца, удовлетворенно кивнул и поднял голову: — Тихоне свои доложат еще до обеда. Нам же сейчас не мститель нужен, а охрана — Творимир и так вторые сутки без смены, плюс с тобой кого-то оставить надо. Мне придется отлучиться ненадолго.

— Ивар! — она подпрыгнула на кровати. — Если ты собрался в Ярен...

— Да бог с тобой, милая, — расхохотался первый советник государя Шотландии, откладывая в сторону лист. — Еще я от норманнов к данам парламентером независимым не бегал. Успокойся, там и без меня разберутся. Причем, чует мое сердце, куда быстрее, чем хотелось бы. В порт мне надо, только и всего. Уже давно рассвело, подозрений не вызовет.

— В порт?!

— Ну тихо, тихо! Линять от тебя в объятия к Сигвальду Железное Брюхо я не собираюсь. Тем более что Длиннобородый раньше завтрашнего дня корабли спускать не намерен. Ярл Фолькунг будет тянуть время до последнего, а Сигвальду торопиться некуда. В конце концов, сумму, что он запросил в качестве отступных, еще собрать надо, а это дело не одного дня. Чем, собственно, Ренгвальд и мотивировал, выпрашивая отсрочку... Так что даже если б мне сильно приспичило, никуда бы я отсюда не делся. Что ты сопишь?.. Поклясться? Котенок, ну ей-богу! Я что, сумасшедший — в такую петлю голову совать?

— Обычно ты именно этим и занимаешься, — насупленно буркнула супруга. — Ну, ладно, пускай... А в порт-то тебе зачем тогда?

— Загляну в одно местечко, повидаться со старым знакомым. Или ты думала, что одни только наши соседи в Шотландии своих соглядатаев держат?

— Ой, — сконфузилась Нэрис. — Извини, как-то я... А это не опасно?

— Жизнь, милая, вообще опасная штука, — от нее еще никто на своих двоих не уходил. Тс-с! Успокойся. Не опасней, чем везде... Друже, найди Ульфа все-таки.

Творимир кивнул и вышел. Леди Мак-Лайон вздохнула:

— Значит, мне до твоего возвращения из дому — ни-ни?..

— Почему же, — задумчиво выговорил советник, извлекая из недр сундука знакомый кованый ларчик и снимая с шеи ключ. — С провожатым — пожалуйста. Тем более что выйти тебе все равно придется, вот-вот должен обоз из Тронхейма прибыть. С Ингольфом Рыжим и его дочерью.

— Как? — изумилась Нэрис. — Свадьбу не отложили? Но ведь даны же и... конунг, конечно, ничего не говорил про это, но я думала, оно само собой разумеется. До свадеб ли, когда враги в ворота стучат?

— Как раз самое время, — обронил Ивар. Открыл ларец, спрятал туда испещренный каракулями друга листок и пояснил: — Ты слышала не все.

— Но как же, я ведь... А-а, Творимир?

— Да. В отличие от нас с тобой, его ухо способно различить даже шепот. Так вот, Эйнар тоже надеялся, что отец повременит со свадьбой. Увы, Олаф, напротив, решил ее ускорить. Вместо завтрашнего дня праздник состоится сегодня. Вечером, насколько я понял. Рыжий и его родня пока что сами не в курсе: обоз из Тронхейма до Бергена идет около двух суток. Но, думаю, возражать никто не станет.

— Бедный Эйнар...

— Не сказал бы, — покачал головой лорд Мак-Лайон. — Я не одобряю затею Длиннобородого с этой женитьбой, но сейчас он прав. Ему как никогда нужна поддержка своих ярлов. Ему и его семье. И чем скорее они породнятся с Ингольфом, тем скорей ее получат. В войне частенько каждый за себя, вот конунг и торопится расширить круг 'своих'. Это правильно.

— Да, наверное, — грустно ответила Нэрис, с ногами забираясь на кровать. — Правильно, но так несправедливо! Эйнару придется взять в жены нелюбимую девушку, а любимая его так и не дождется нынче ночью. А он ведь обещал... и она будет ждать...

Советник, уже взявшись за плащ, обернулся:

— Только не вздумай явиться к ней с этой новостью, дорогая. И не надо, не надо такие глазки делать!.. Я твои привычки знаю. Хоть на шаг к торговой слободе подойдешь — точно из этого дома до самой весны не выйдешь.

— Ивар, я даже не...

— Угу! Аж уши вон покраснели. Не смеши меня, пожалуйста. И глупости из головы выброси, мало нам приключений?

— Вредина, — буркнула леди, сгребая в охапку подушку. — Ладно, хорошо, не пойду я к ней! И писем анонимных писать не стану, не надо так бровями дергать. Что ты улыбаешься? Езжай уже в свой трактир, изверг бессердечный. Я буду паинькой.

— Еще бы, — хохотнул он, — при Тихоне-то! Который, ко всему прочему, еще и с похмелья.

— Ивар!

— Ухожу, ухожу, ухожу...

Дверь хлопнула. Нэрис, недовольно сопя, отбросила от себя мятую подушку и растянулась на кровати. 'Глупости ему, видите ли, — подумала она. — Конечно! Когда у тебя все хорошо, так чужие беды пустяками кажутся. Самому бы вот так-то!'

Она зевнула, изучая взглядом потолок, и, подумав, передернула плечами:

— Хотя нет. Не надо нам такого. И без того, действительно, сплошные 'приключения', только семейных трагедий недоставало...

За стеной послышался нарастающий шум. Нэрис приподняла голову и нахмурилась. Что такое? Неужто, спаси бог, глава Тайной службы прямо с порога в очередные неприятности влез?.. Леди Мак-Лайон подхватилась с постели и, на ходу оправляя платье, заторопилась к двери. Даже про плащ забыла — выскочила на улицу, в чем была. И остановилась, щурясь от яркого утреннего солнца:

— Ивар?..

— Только что уехали, госпожа, — сипло пробасил сбоку знакомый голос. Она повернула голову: сквозь толпу северян, спешащих к дому Длиннобородого, протискивался помятый Ульф. Добравшись до хозяйки, норманн отвесил короткий поклон и добавил: — Творимир меня растолкал и к вам отправил. А сам с лордом уехал. Вроде к обеду быть обещали...

Она успокоенно вздохнула. И оглядевшись по сторонам, спросила:

— А что происходит, Ульф? Куда все так бегут?

— Дак ведь, это самое... Гости высокие в Берген пожаловали! Вон, смотрите, как раз головные показались.

Она приложила руку к глазам и кивнула:

— Да, вижу...

На подворье неторопливо въезжал обоз Ингольфа Рыжего.

Глава 10

Небольшой головной отряд свиты ярла Ингольфа уже достиг крыльца и, поворотив лошадей, разделился надвое, пропуская вперед своего повелителя. Нэрис, привстав на цыпочки, вытянула шею. Рыжего она узнала сразу по огненной шевелюре, яркость которой не смогла приглушить даже седина. Ярл возвышался над толпой — как всегда прямой и невозмутимый. И пускай размерами да шириною плеч он порядком уступал Гуннару, но усомниться в силе Ингольфа Рыжего не смог бы никто. Буйство и простота Гуннара, которые были так по сердцу его дружине, вчистую проигрывали холодноватой сдержанности второго ярла. Лично его Нэрис знала плохо, но, судя по рассказам лэрда Вильяма, характер Рыжего полностью соответствовал внешности. На слова он был скуп, суждениями нетороплив, а в бою — страшен. Поговаривали, что одно только появление Ингольфа на поле брани могло повергнуть врага в бегство... И вот этого человека Эйнар намеревался оскорбить отказом? 'Вовремя даны на земли Фолькунгов позарились! — подумала леди. — Такие как Рыжий обид не помнят — сразу воздают. И дорогу им переходить не стоит, коли жизнь дорога'.

Предмет ее мыслей, чуть покачнувшись в седле, поднял голову и окинул равнодушным взглядом двор. Нэрис невольно вздрогнула, когда холодные глаза ярла встретились с ее собственными — пусть лишь на какое-то мгновенье, но ей и того хватило. Выдавив из себя жалкую улыбку, Нэрис с трудом подавила желание спрятаться за спину Тихони. Не от страха, нет, просто Рыжий одним своим присутствием вызывал у большинства людей осознание собственной ничтожности.

Ингольф едва заметно шевельнул бровью: дочь старого знакомого он узнал, на лица у ярла память была завидная. Удивления, однако, не выказал — только легонько кивнул в ответ на ее улыбку и повернулся к крыльцу. Там уже стоял Олаф Длиннобородый. И он, похоже, был единственным, кому при виде сурового ярла не хотелось провалиться сквозь землю. Лицо конунга осветилось улыбкой:

— Рыжий! Добрался-таки, старый черт!

Леди Мак-Лайон внутренне съежилась от такого немыслимого панибратства. Да, конунг, конечно, может многое себе позволить, но... Это же Ингольф! Тот самый, что армию единым взглядом на колени горазд поставить! А его в лицо, да при всех — 'старым чертом'?

— Чертей проповедникам своим оставь, — ответил Рыжий, спрыгивая на землю. Потом бросил поводья в руки кого-то из бойцов и добавил: — Видали и постарше... В дом-то пригласишь, аль не про нас такие хоромы?

— Чья бы корова мычала, — со смешком отозвался правитель. — А то я у тебя в Тронхейме не был?

Они посмотрели друг на друга и расхохотались. Нэрис поймала себя на мысли, что впервые видит улыбающегося Ингольфа. Это было так непривычно, что она даже растерялась. А когда совладала с эмоциями, высокий гость и хозяин дома уже скрылись внутри.

— Кажется, — пробормотала она, — я начинаю понимать, отчего Длиннобородый среди своих такой вес имеет... Если уж такие люди ему беспрепятственно себя ругать дозволяют.

— Ругать? — удивленно переспросил Тихоня. — Опомнитесь, госпожа! Где ж тут ругань? Радость одна — давно друзья старые не виделись. От если б конунг его свиньей, али там псом шелудивым...

— Тс-с! — испуганно зашипела леди, вцепившись в его рукав. — Да ты с ума сошел, Ульф?! Спаси бог, услышит кто!

— И чего? — еще больше изумился воин. — Я ж не всерьез, а так, примеру для.

— Вот донесет кто-нибудь Рыжему про твои 'примеры'! С ним, знаешь ли, не то что Ивар, с ним и его величество ссориться не станет!

— Да бросьте, госпожа, — разулыбался Тихоня, снисходительно глядя на нее сверху вниз. — Это ж Ингольф. Он разницу понимает... Экий обоз-то длинный! Нешто ярл со всей семьей пожаловал?

— Так ведь дочь замуж выдает, — чуть успокоившись, пожала плечами Нэрис. — И не за кого-нибудь, а за сына конунга. Такое-то событие! Не удивлюсь, если и правда вся родня съехалась. Плюс, конечно, приданое...

— Да, приданое знатное, — согласился Ульф, одобрительно разглядывая табун крепких мохнатых лошадок, что замыкал нескончаемую вереницу возов. Нэрис, проследив за взглядом норманна, понурилась:

— Теперь уж Эйнару и впрямь не отвертеться. Чтобы конунг этакий куш упустил? Да он скорей на сына кандалы наденет да под конвоем в святилище отправит. К тому же Ингольф... Только б Эйнар на него не сорвался. Страшно подумать, что случиться может!

— Это да, — снова кивнул Тихоня. — Эйнар мужик резкий, а уж в таком-то виде?.. Хорошо, прямо щас не вылез! Было бы шороху.

— То есть? — захлопала ресницами леди Мак-Лайон. — Я не понимаю, Ульф... что с Эйнаром? Где он?

— Так на конюшне, госпожа. Пьяный валяется. Вусмерть. Еще темно было, как пришел — и уже лыка не вязал. Мне-то чего — чай, сам был не лучше... Да вы не волнуйтесь! В первый раз, что ли? К завтрему отойдет.

— Какое 'завтра'! — всплеснула руками Нэрис. — Свадьба-то у него сегодня!

— Обождите, госпожа, — наморщил лоб ничего не понимающий Тихоня. — Почему — сегодня? Или это мы с Жилой целых два дня квасили?..

Она страдальчески закатила глаза:

— Да нет же! Олаф перенес торжество на день раньше. Из-за да... э-э-э... нет, я с ними со всеми с ума сойду. Ульф!

— А?

— Бегом на конюшню, пригляди, чтоб Эйнар оттуда и носу не высовывал. Упаси господь, Ингольфу на глаза попадется. Что стоишь, ну? Я плащ накину, саквояж с лекарствами возьму и догоню.

— Ну, ладно... а саквояж зачем?

— Буду в чувство приводить, — сказала леди Мак-Лайон. И, смерив взглядом покачивающуюся фигуру норманна, добавила со вздохом: — Обоих!

Несмотря на то, что зимой навигация практически сводилась к нулю, порт в долине Бергенсдален кипел и бурлил. По сути, это был отдельный город — с богатыми и бедными кварталами, мастерскими, лавками, тавернами... Город жил своей беспокойной жизнью, рос и множился, не затихая даже по ночам. Порт!.. Этим все сказано.

Ивар и Творимир, оставив лошадей у коновязи одного из окраинных постоялых дворов, за мелкую денежку, пробирались сквозь толпу на пристани. Остро пахло рыбой и морем.

— Эх! — русич, который терпеть не мог большие сборища народа и которому заново оттоптали ноющие еще со вчера мозоли, нелюбезно отпихнул локтем кого-то из зазевавшихся рыбаков. — Эх-х!..

— Да будет тебе, — отмахнулся лорд Мак-Лайон. — Развздыхался. Мне, что ли, легче? Между прочим, я тебе предлагал остаться в Бергене. Ульфу сопровождение не доверил — так и не ной теперь...

Творимир, вспомнив мутного Тихоню, которого час назад едва добудился, недовольно ухнул: доверишь ему, как же! Небось, сутки целые с дружинниками от бочек не отползали — руки дрожат, морда зеленая... Какое сопровождение? Хорошо если хозяйку не прозевает. Что, с ее-то шустростью, более чем вероятно. Вот припала же нужда Мак-Тавишам на командира разобидеться!.. Пускай и лоботрясы оба-двое, а хоть какое-то подспорье. Русич взгрустнул: где-то они там? В деревню свою вернулись или по Шотландии скитаются в поисках лучшей доли? А то, может, одумались — хоть и с опозданием? Парни-то они отходчивые, незлобивые, дурные разве что без меры, а так... Воевода не хотел себе в этом признаваться, но он скучал по Мэту и Марти. В сущности, они ведь заменили ему собственных сыновей, которых у него никогда не было. И не будет: оборотничество многое дает, но отнимает еще больше! Телом-то он крепок, и бабы от него не шарахаются, однако...

— Не спи на ходу, — вклинился в невеселые мысли голос Ивара. — Сворачиваем.

Творимир поспешно кивнул. И скривился: шумная пристань сменилась узкой извилистой улочкой, загаженной до омерзения. Не сказать, чтобы остальной порт был намного чище, но это... Темнота, серо-желтый с бурыми потеками снег под сапогами, чудовищное зловоние — кажется, свежий морской ветер никогда не гулял по здешним закоулкам!

— Эх, — проскрипел воевода, торопясь прикрыть нос меховым воротником плаща. Помогло мало.

— Не говори даже, — согласился лорд Мак-Лайон. — Самого выворачивает. Ничего, сейчас пообвыкнемся.

Творимир брезгливо сплюнул. Привыкать к эдакой пакости он не собирался. Но деваться, увы, было некуда. Знал, с кем связался — гончей Кеннета Мак-Альпина и не в таких местах бывать доводилось. Так же, как и ее телохранителю. К большому, надо сказать, неудовольствию последнего.

— Потерпи, друже, — извиняющимся тоном проговорил командир. — Вроде как идти нам недолго уже... Чтоб я сдох, ну и темнотища! И это днем — а что ж тут ночью творится?

Ясное дело — что, подумал воевода. Разбой да беззаконие. А уж по темному времени сюда меньше чем с отрядом вообще соваться не стоит!.. Он обогнул закаменевшую от мороза кучу нечистот и двинулся следом за лордом. Тот же, вертя головой по сторонам, брюзжал себе под нос:

— Поближе окопаться никак не могли? Обязательно надо в трущобы самые... Творимир! Увидишь вывеску 'Щербатая секира' — свистни. Здесь сам черт ногу сломит, не говоря уж об освещении. А у местных спрашивать себе дороже. Им только дай лопуха-иноземца... Ага! Отбой, дружище. Кажется, мы на месте.

— Эх?!

— Н-да. Согласен, могло быть и получше...

Они стояли перед дверью в искомое заведение. О том, что это трактир (хотя слово 'кабак' подходило ему куда как больше), свидетельствовал запах дешевого пойла, сочащийся изо всех щелей, нестройный гул голосов за дверью и покосившаяся вывеска: 'Щ...бата... с...кира'. Остальные буквы были скрыты полудюймовым слоем грязи напополам с инеем.

— Не пойму, мы ему мало платим, что ли? — вполголоса проронил королевский советник. — Или опять за старое принялся?..

Он осекся: дверь распахнулась, и наружу вывалилось чье-то тело в истрепанном рубище. Тело, с размаху налетев на лорда, пьяно икнуло и повалилось в снег, пятная и без того совсем не белую дорожку остатками недавнего пиршества. Творимира передернуло.

— Пошли, — Ивар придержал начавшую закрываться дверь. — Успеем еще наглядеться.

Воевода поспешно шагнул вперед. И замер на мгновение, оглушенный волною смрада, дохнувшего на него прямо с порога. К запаху прогорклого сала и кислого вина примешивался тяжелый дух людского пота. Откуда-то — наверное, с кухни — тянуло гарью. А надо всем над этим сизыми обрывками реял удушливый чад расставленных по залу жаровен и полуслепых коптилок... Русич чихнул — так засвербело в носу. Хотя это еще полбеды: его звериный нюх в подобных местах уже через минуту вообще отказывал напрочь. Оставалось надеяться только на глаза, опыт и связи командира.

— Курс налево, — тут же раздалось из-за спины. — Там стол не занят. Да шевелись ты! Стоит, моргает. Ну?

Лорд, потеряв терпение, поднырнул под локтем своего телохранителя и заглянул ему в лицо:

— Эк ты угорел с одного вдоха. Хоть рукой лицо прикрыл бы, ей-богу... Ладно, пойдем, пока без места не остались. Трактир-то, гляжу, спросом пользуется.

Он заторопился к облюбованному столу. Творимир двинулся следом. Нос прикрывать не стал — все равно теперь без пользы. Только, уже плюхнувшись на лавку, украдкой потер слезящиеся глаза и покаянно ухнул, бросив взгляд на командира — прости, мол. Лорд махнул рукой:

— Бывает. Сам не ожидал, что Химиш здесь такой свинарник устроит. Хотя догадаться стоило, конечно, — сколько его помню, он всегда в рукав сморкался. Причем в один и тот же... Эй, красавица!

Последние слова относились к широкобедрой подавальщице, что проходила мимо с пустым подносом. Даже слово 'миловидная' в ее отношении выглядело откровенной ложью, но Ивар на комплименты никогда не скупился. Особенно если они могли ускорить дело — торчать в этом клоповнике лишние четверть часа королевскому советнику не хотелось.

— Чего изволите? — пробасила служанка, нависая над столом. Лиф ее заляпанного жиром платья угрожающе затрещал. Ивар бросил на стол золотую монету:

— Хозяина.

— Чего-о? — женщина выпучила глаза. Они были густо подведены углем и смотрели совершенно по-коровьи. Лорд пожал плечами и выложил перед хлопающей ресницами служанкой еще одну монету, на этот раз серебряную:

— Хозяина позови, говорю. И золотой ему передай. Будешь умницей — к серебрушке за понятливость еще одну добавлю. Ну, иди, чего ждешь?

— А 'пожалуйста'? — ухмыльнулась подавальщица, наклонясь еще ниже, почти к самому лицу опешившего лорда. Творимир — тот даже рот раскрыл от изумления. А женщина уперла локти в стол и хихикнула, глядя на их вытянувшиеся физиономии:

— Ну-ну! Я же пошутила. Что, ваше сиятельство, не признали? А я вот вас еще с порога...

Голос ее стал другим — мягким, ласковым, женственным. Да и тупое выражение подчерненных глаз испарилось в одну секунду, как будто его и не было.

— Алиса?! — громким шепотом выдохнул Ивар. Она весело кивнула. — Ну и разнесло же тебя, дорогуша...

— Химишу нравится, — она повела округлым плечом, ничуть не обидевшись на его замечание. — А на лицо вы не глядите, ваше сиятельство. Это ж для посетителей. Сами видите, кто к нам ходит.

— Вижу. Муж-то здесь?

— Здесь. У него там посетитель, важный, ну, вы понимаете... Так что уж обождите минуточку, как он освободится, дак я его пришлю. А то, может, наверх бы поднялись? — она, выпрямившись, взяла со стола золотой и игриво посмотрела на Ивара. — Посидели бы спокойненько, в тишине, чарочку опрокинули бы. Как в старые добрые, а?

— Недосуг мне, Алиса, — ностальгически улыбнулся королевский советник. — Да и годы уже не те, чтоб резвиться. Дай знать Химишу, что я здесь. И скажи, пусть не копается — у вас тут задохнуться можно. Хоть бы дверь открывали, что ли.

— Мы пробовали. Не помогает... Вы располагайтесь, милостивые государи, я сейчас вам винца хорошего пришлю, какое сами пьем, и закусочки свеженькой. Там, глядишь, и дышать легче станет!..

Она подмигнула Ивару, прижала к боку поднос и отошла. Лорд Мак-Лайон подпер голову рукой:

— Да-а. Старые добрые времена... ох, чертовка...

— Эх?!

Ивар бросил на друга насмешливый взгляд:

— Ты Алису двадцать лет назад не видел. Да за такую рабыню местные купцы всем торжищем передрались! Собственно, пока они отношения выясняли, мы с Химишем и подсуетились... Не выпучивай ты так глазищи: покупал он, для себя, — между прочим, только затем, чтобы после освободить да жениться. Что и сделал, я всего лишь материальную сторону обеспечивал. Химиш не информатор — золото. А за жену он потом год бесплатно на нас работал. И — прямо скажу — сильно продешевил!

Творимир с откровенным недоверием поглядел на то место, где только что стояла подавальщица. Двадцать лет — оно, конечно, для бабы полжизни, но все-таки? Русич крякнул. И подумав, рассудил, что всякое бывает. В такой-то дыре столько времени жить, да еще, небось, и роды постоянные — от этого не похорошеешь... Он перевел рассеянный взгляд на дверь кабака. Она как раз вновь распахнулась, впуская внутрь клубы морозного воздуха и небольшой отряд плечистых норманнов. Наемники, про себя отметил воевода, да еще и без хозяина. Уж больно вид у них потасканный. К тому ж бойцы при деле да деньгах в местах почище столуются. Десяток? Нет, всего семь человек. Еще трое, что в хвосте пристроились, — закутанные с ног до головы и трясущиеся от холода — явно не норманны. Небось с корабля спустились только что, да и оказались в тутошней дыре по незнанию. Ишь, как колотит-то их, бедняг...

Достойные искренней жалости иноземцы, кутаясь в плащи, забились в противоположный угол, поближе к жаровне. Более закаленные наемники сели за стол у самой двери, согнав компанию рыбаков и потеснив уже знакомого шотландским гостям священника из торговой слободы, невесть как забредшего в этот портовый вертеп. Один из наемников, видно, старший, заозирался в поисках подавальщицы. Но Алиса, судя по всему, трудилась здесь одна, поэтому молодцам пришлось смириться с ожиданием. Которое их настроения отнюдь не улучшило — привычно попререкавшись друг с дружкой, наемники обратили скучающий взор на соседа по столу.

— А ты чего здесь расселся? — один из бойцов придвинулся поближе к священнику и пихнул его локтем в бок. — Не видишь — стол занят? Люди отдохнуть пришли, а он сидит, чавкает!..

Тот поднял голову от своей краюшки и посмотрел на задиру таким растерянным взглядом, будто увидел его только сейчас.

— Чего зенки вылупил? — не отставал норманн. — Глухой, что ль? Дак я те щас в ухо двину — враз излечишься. Забирай, говорю, свои объедки да катись отсюда! Мы гулять будем!

— Простите, — голос у священника был тихий, бесцветный, как и он сам, — я не хотел помешать. Я сейчас уйду.

Он положил свой нехитрый завтрак на стол и потянулся за лежащей у лавки котомкой. Наемник переглянулся с остальными:

— Гляди-ка, мужики, эта цапля еще и говорить умеет?

— Дак потрындеть они все горазды, — дополнил кто-то из отряда. — Руки-то кривые, слышь! Только и доблести, что проповеди гнусить да лбом в землю биться...

— Думаешь? — прищурился заводила. — А вот щас и проверим!

Он протянул руку и смахнул на пол оставленную без присмотра краюшку. Та отлетела под лавку напротив. Священник, обернувшись, беспомощно моргнул — и полез доставать...

— Ну вот! А ты говорил — криворукий! Глянь, как он хваталками своими меж сапогов-то шурудит! Не иначе как решил еще каким огрызком разговеться?..

Норманны загоготали. Творимир набычился и сжал кулаки: сам не крещеный, он одинаково равнодушно относился к любым богам и их служителям, но здесь дело было не в вере. Семеро здоровых лбов гнобили безответного священника просто так, забавы ради. А издевательства над слабым воевода не терпел.

— Сидеть, — просвистел Ивар, заметив, как светлые глаза товарища наливаются кровью. — Сами разберутся. Бить его никто не будет, а касаемо насмешек... Сидеть, сказал! Мало тебе прошлого раза? Так тут не Шотландия, и свидетелей побольше будет!..

Русич заскрипел зубами. 'Прошлый раз', о котором говорил советник, и вправду едва не стоил жизни им обоим. Тогда воевода вступился за какую-то девчушку, что прижали в темном углу пьяные дружинники одного из южных баронов. Случилось это близко к полнолунию и кончилось плохо: обидчики отправились к праотцам, а спасенная девица повредилась в уме. Повезло еще, что никто ничего не видел, а баронишка был из захудалых. Так-то оборотень и себя, и командира под топор бы подвел.

И сейчас Ивар дело говорит — нельзя встревать. Только хуже сделаешь. Ведь правда, позадираются да отстанут.

— Эх-х... — бессильно прошипел Творимир, отводя взгляд от веселящейся компании наемников. Лорд дернул плечом:

— Да понятно, что свиньи. Но и священник, я смотрю, привычный? Странный он, все-таки. Я не про кротость запредельную, а вообще. Что он здесь позабыл? У него же, вроде как, личный благодетель имеется?

Воевода неопределенно ухнул. Может, потому тут и сидит, что благодетеля обременять не хочет? Да и харчи в 'Щербатой секире' небось дешевые...

— Идите к нам, отец Теодор! — услышал Творимир и поднял голову. Один из давешних замерзших иноземцев у жаровни в углу, скинув плащ, приветственно махал рукой монаху. — Идите, у нас место найдется! Докушаете спокойно. Что ж вы опять по холоду скитаться пойдете? А нам не в тягость, правда, друзья?

Его приятели, зябко кутаясь в плащи, кивнули. И подвинулись на лавке, освобождая место для еще одного человека. Губы священника тронула тихая улыбка:

— Благодарю...

— И на этих шутников деревенских не обижайтесь, — скорчив надменную мину, добавил сочувствующий. — Вечно они бузят, коли в мошне пусто! А там, почитай, круглый год ветер гуляет: кому такие-то репьи под боком нужны?..

Норманнский заводила зыркнул на наглеца мрачным взглядом:

— Пасть захлопни, подвывала! Договоришься когда-нибудь.

— И правда, Седрик, — негромко проронил отец Теодор. — Не ругайся, стыдно... Всяк свое понятие имеет. Не нам осуждать.

Он, опустив глаза, притулился возле жаровни, сдувая с краюшки прилипший сор.

Ивар улыбнулся другу:

— Ну вот видишь? Все устроилось, надо было просто подождать. Гнев, друже, плохой советчик.

Творимир не отозвался. Он с любопытством изучал взглядом неожиданного заступника: нескладного седого человека со впалыми щеками и красным носом. По внешности, скорее англосакс, хотя с монахом он говорил на чистейшем гэльском. Пьяница, определенно. И что только у них с таким-то божьим смиренником общего может быть?

— Ну, пусть! — поерзав, вздернул малиновый нос тощий Седрик. — Им оно зачтется! А вас, отче, я лучше песенкой порадую...

Ивар, следом за воеводой повернувший голову к дальней жаровне, увидел в руках Седрика лютню и приподнял бровь:

— Ты смотри-ка, бард? А смелости, однако, ему не занимать: толпу мордоворотов 'репьями' обозвал и в ус не дует. Рисковый старикан. Или к нему тут уже привыкли просто?

Один из товарищей храброго музыканта, наклонившись к его уху, что-то сказал. Седрик покосился на гомонящих наемников, склонил голову набок и ухмыльнулся:

— С нашим удовольствием!..

Он откинул в стороны полы плаща и, пристроив лютню на коленях, тронул струны. Один аккорд, другой... Взгляд барда, наткнувшись на сидящего рядом священника, вдруг посерьезнел. Пальцы замерли на мгновение, взлетели вверх и вновь упали на дрогнувшие струны. Мелодия изменилась. А по шумной зале поплыл надтреснутый голос:

Давно исчезла позади Ирландия моя,

Летит к Драконовой Земле крылатая ладья,

Дорогу знают моряки, и сквозь густой туман

К пределам приближаюсь я мне неизвестных стран!

Так было... С юных лет я жил в обители святой,

В душе моей всегда царил молитвенный покой...

Лорд Мак-Лайон молча смотрел на отца Теодора. С каждым новым аккордом, с каждым новым словом, слетавшим с губ Седрика, священник становился все бледнее и бледнее.

Читал, молился и учил смиренных простецов,

И переписывать любил труды святых отцов

В своем скриптории... Но вот случилось злым ветрам

Пригнать лихих норманнов флот к ирландским берегам.

И не спаслись от их секир ни знать, ни простецы...

И что им был мой монастырь, что братья и отцы?

Что книги — мудрости исток — работа долгих лет?

Кто служит демонам — жесток, в том состраданья нет!

Забрали злато с серебром, а то, что не металл,

В своем неистовстве слепом пожар уничтожал...

А я — священник молодой — случайно уцелел,

И навсегда, давим тоской, в себе запечатлел:

Руины Божиих церквей, развалины домов,

Убитых маленьких детей и безотрадных вдов...

Разговоры в зале постепенно стихали, взгляды присутствующих один за другим устремлялись к дальнему углу, где сидел бард со своими друзьями. Даже наемники, оставив препирательства, повернули головы. Священник, стиснув в руке помятую краюшку, застыл на лавке каменным изваянием.

— Творимир, — шепнул Ивар, осененный внезапной догадкой. — Да ведь этот Седрик про него поет?

Русич медленно кивнул: в лице безответного брата Теодора не было ни кровинки.

Пускай среди своих друзей безумцем прослыву —

Мне жаль язычников лихих! Поэтому плыву

Я прямиком в драконью пасть. А также для того,

Чтоб злую отвести напасть от края моего.

Разить язычников мечом? Я этому не рад...

Они, в невежестве своем, обречены на ад.

Не против плоти брань веду, а против Сатаны!

Пусть злые идолы падут! Пусть люди той страны...

В полумраке замершей, как перед грозой, таверны жалко брякнула об пол чья-то ложка. Семерка норманнов у двери, не сговариваясь, опустила на стол сжатые кулаки. Но бард, казалось, этого даже не заметил: он остервенело терзал струны рыдающей лютни, вторя ей уже не хрипло-испитым, а звучным и сильным, как у молодого, голосом:

За горизонтом стонет гром, и молния блестит —

Быть может, то свирепый Тор мне яростно грозит?

Он шлет на нас жестокий шторм, досадою горя,

Да только мы не повернем обратно корабля.

О Тор, что северных волков на бой благословлял!

Пил кровь поверженных врагов, и жалости не знал!

Я не боюсь твоих жрецов, твоих жестоких слуг!

Кто жизнь свою отдать готов, тот не бросает плуг.

Силен ты нынче, спору нет, но твердо знаю я —

Преобразит Господний Свет норманнские края.

Меня ты в силах умертвить. Что ж, я приму венец,

Коль чашу суждено испить... Но это — не конец!

На месте гибели моей, пусть через много лет,

Веселый колокольный звон провозгласит рассвет.

Нет, не к кумиру твоему, из хижин и палат,

На Божью Службу, к алтарю, норманны поспешат.

А если к капищам твоим случайно кто придет,

Он лишь обломки на земле разбитые найдет!

И вместо рощи в честь твою увидит он пустырь...

И это будет месть за мой сожженный монастырь!

Пусть Один, Локи, Фрейя, Тор грозят расправой мне —

Лети, крылатая ладья, к Драконовой Земле!

Последний аккорд оглушительной трелью взлетел к закопченному потолку общей залы. И оборвался на пределе, невидимыми осколками осыпаясь вниз. В наступившей тишине стало слышно, как тяжело, с присвистом, дышит рисковый бард Седрик...

Увы, общее оцепенение было недолгим. Застонали отодвигаемые скамьи: это медленно поднялись со своих мест семеро норманнских наемников. Лорд Мак-Лайон тоскливо выругался. И, услышав за спиной скрип половиц, поднял голову.

— Алиса! — на лице королевской гончей было написан такой неподдельный восторг, что подавальщица невольно сбилась с шага. — Ангел мой! Ну наконец-то!..

— Все б мне так радовались, — польщенно буркнула супруга хозяина. И сделала приглашающий жест рукой: — Пойдемте. Химиш гостей выпроводил, вас ждет не дождется. А... чего тихо-то так?

— Это, душа моя, ненадолго, — пообещал лорд, торопливо поднимаясь. — Один ваш певец не тем богам в бороды плюнул. Творимир, пойдем! Пойдем, чтоб тебя!

— Эх-х-х!..

Алиса окинула недоумевающим взглядом зал. Увидела изготовившихся к драке наемников, утирающего губы барда с лютней — и горестно всплеснула руками.

— Седрик! Вот принесла ж его нелегкая, пропойцу этакого!.. Последние синяки сойти не успели, а он уж снова за старое? — Женщина быстро обернулась к дорогим гостям: — Милостивые государи, вы уж не обессудьте, провожать не буду. Да и вон же она, дверка-то, чай, не заблудитесь! Химиш внутри ждет, и вино с закускою там же... Покорнейше прошу извинить... Рон! Кликай остальных да бегом сюда!

Она, заткнув передник за пояс, ринулась наперерез взбешенным наемникам. Следом, откуда-то из-за стойки, метнулось трое плечистых парней. 'Охрана', — с облегчением понял Ивар. И, клещом вцепившись в локоть русича, поволок его к неприметной двери под лестницей. Вслед товарищам несся грохот падающих жаровен, вопли попавших под раздачу посетителей и площадная брань. Отчаянно тренькнула лютня. Несчастный бард таки 'договорился'.

Хозяин 'Щербатой секиры' был огромен, волосат и немного пьян. А еще обладал такой расплывчатой внешностью, что его с легкостью можно было принять хоть за шотландца, хоть за норманна, хоть за кого угодно — смотря по одежде и обстоятельствам. На кого он был похож сейчас, Творимир сказать затруднился. Да и не до того ему было: пропустив командира к столу, где дожидались вино и закуски, телохранитель по своему обыкновению замер у двери, привалившись к ней спиной, и навострил уши. Приватный разговор главы Тайной службы со своим информатором никакого интереса для русича не представлял — чего там нового услышишь? А вот то, что происходило в общей зале, по другую сторону двери... Творимир завистливо вздохнул. Нет, он, конечно, понимал, что Ивар прав, не след им обоим в кабацкую драку мешаться. Только внимание ненужное привлекать. А что до Седрика — так ведь ихнего брата всегда лупили и будут лупить. За язык длинный да глупость беспредельную: даже священник смолчал, а бардам все законы не писаны. И рот на замке они держать не умеют, порода такая. Потому и живут недолго. А кто виноват? Только священника этого, отца Теодора, и вправду жаль. Достойный человек, пускай и блаженный малость!

— Экий ты, Химиш, занятой-то стал, — говорил между тем лорд Мак-Лайон, голодным взглядом косясь на оставленное Алисой угощение. Позавтракать он так и не успел. — Пока тебя дождешься, того и гляди башку проломят. С кем шептался-то?

— Дык... с людьми ж!

— Оно и понятно, что не с курами. Соглядатаи портовые, что ли? Или рыбка покрупней? Уж не конкуренты ли наши с заманчивыми предложениями? Смотри у меня, ведь проверю.

— Бог с вами, ваше сиятельство! — заросшее лицо Химиша приняло такое обиженно-жалобное выражение, что Творимир у двери только хмыкнул: копия придворный казначей, пойманный на недостаче. — Да разве ж я когда... Вы кушайте, кушайте! И винца вот, пожалуйте, из моего погребка личного... А что ж вы так внезапно, без предупреждения? Мы б и встретили, как подобает!

— Угу. С каких это пор тебе предупреждения нужны? Мы еще позавчера высадились, и ты об этом знаешь. Что за люди здесь были, Химиш? Не виляй!

— Ну ей-богу, ваше сиятельство... Почто верного человека подозрением обижаете? Да и... не про вас гость-то...

— Не про меня? Ты перед тем, как ответить, хорошо подумал, Химиш?..

Хозяин трактира подпрыгнул на стуле:

— Виноват, ваше сиятельство! Одичал в глуши, забылся!.. Не то слово брякнул по недоумию!

— Короче.

— Не при чем тут конкуренты ваши, — понизив голос, признался наглец. — И ребята мои, что здешние, что бергенские, тоже не при делах. Женщина ко мне приходила. Ну... это самое... Только Алисочке не говорите! Она баба горячая, может и того, скалкою по загривку! А вы знаете, какая у нее рука тяжелая?

Лорд Мак-Лайон присвистнул:

— Ах ты, сквернавец. Жене, значит, рога наставляешь? Среди бела дня, в собственном доме?

— Дык а как иначе-то, ваше сиятельство — ежели я днем при таверне быть должон, а ночью — при законной супруге? Как-то вот приходится...

— Нанимателей в общей зале дымом да вонью травить? — закончил за него Ивар. — Пока ты тут милуешься? А и правда, подумаешь — лорд! Небось обождет, не рассыплется?

— Ваше сиятельство, да я ведь не то хотел...

— Оборзели! — рявкнул королевский советник, грохнув кулаком по столу. — Мне что, каждый год по всем по вам с проверками таскаться? Или под дверью вместе с забулдыгами ждать, пока очередь моя подойдет? Так ведь у короны таких, как ты, закрома полные! И вернуть тебя, откуда взяли, нам труда не составит! Еще одно клеймо захотел, Химиш?

— Ваше... — затрясся незадачливый ловелас, смертельно бледнея, но суровый работодатель не дал ему закончить. Откинулся на стуле, бросил в рот кружок кровяной колбасы и, сменив гнев на милость, сухо констатировал:

— Первое предупреждение. Второго не будет. Уяснил?

— Д-да!..

— Молодец. Плесни мне вина, что ли.

— Это мы сию секундочку! — засуетился ветреный супруг Алисы, украдкой вытирая со лба холодный пот. Главу Тайной службы он знал давно, и цену его слова — тоже. Загреметь обратно на галеры, пусть даже старшим надсмотрщиком, Химишу хотелось меньше всего в жизни. Как и менять нанимателя на хозяина, а свободу — на рабство. Он вспомнил о полузатертом клейме на груди, под рубахой, и дрогнувшим голосом повторил:

— Виноват, ваше сиятельство! Ей-богу, бес попутал! Вдругорядь не повторится. Да вы кушайте, кушайте! Мы ж не без понятия...

Глава 11

Олаф Длиннобородый последние годы тяготел к христианству. Причем настолько, что даже крестился сам. Многочисленные миссионеры, наводнившие Берген, вовсю пользовались благосклонностью конунга, обращая давших слабину норманнов в свою веру. Справедливости ради надо сказать, что подобных 'отступников', променявших Вальгаллу на Царствие Небесное, пока было не очень много. Зажиточные бонды, хёвдинги и правящая верхушка держались своих богов и гневить их не спешили. Олафа, впрочем, тоже не осуждали — как говорится, лишний бог никогда не помешает!.. К тому же конунг на сподвижников не давил, мудро предпочитая служить наглядным примером, и детям своим предоставил полную свободу выбора. Харальд с Эйнаром чтили Одина, а вот Рагнар год назад пошел по стопам батюшки и крестился. Ярлы смотрели на все это сквозь пальцы, продолжая отправлять языческие обряды и время от времени лениво поругивая чересчур рьяных проповедников христианства. До каких-то серьезных стычек дело не доходило: норманны, уверенные в своей правоте, никогда никому ничего не доказывали. Либо смеялись, либо били, а чаще всего попросту не замечали несогласных. Религиозные войны были не в их характере... Вот и сейчас на торжественном свадебном обряде кого только не было! Ивар, стоя в толпе гостей, окруживших святилище, внутренне усмехнулся. Сам он был католиком, зевающий неподалеку Гуннар — язычником, а небольшая делегация особо уважаемых торговцев из Константинополя, расположившаяся чуть поодаль, вообще исповедовала православие. И всех все устраивало.

Ну, то есть почти всех.

— Надеюсь, Эйнар жрецу бубен на голову не наденет, — тихо обронил лорд Мак-Лайон. Нэрис, стоявшая рядом, округлила глаза:

— Ивар!..

— А что? С него бы сталось... Заканчивали они бы все это скорее. Как бы чего не вышло. Еще и народу, как на грех — словно весь Берген сбежался!

— У норманнов так принято. А насчет Эйнара ты не волнуйся — он, конечно, зол как сто чертей, но скандал в святилище устраивать не будет. Да и смирился уже, он мне сам сказал еще утром. Протрезвиться, правда, до конца так и не успел...

— Слава богу, — высказался королевский советник, глядя на мрачную физиономию сэконунга. — Похмелье еще никому настроения не добавляло. А так, глядишь, винные пары хоть немного да сгладят ситуацию. Главное, чтоб он до конца церемонии дотерпел.

— У северян брачные обряды недлинные, — Нэрис приподнялась на цыпочки. — Они сватаются дольше, чем женятся. Совсем недолго осталось, вон уж старейшина кольцо из огня вынимать ловчится.

— Откуда? — моргнул несведущий в подобных тонкостях супруг. — Он новобрачным что, пальцы сжечь хочет?

— Да нет! Это не обручальное, у норманнов они вообще так, постольку поскольку...

Ивар вздернул бровь, но промолчал. В языческих обрядах он не разбирался. Да и по части христианских традиций был, в общем-то, тоже не пример для подражания. Кеннет Мак-Альпин, посмеиваясь, называл воспитанника 'крещеным безбожником' — что, положа руку на сердце, было не так уж далеко от истины.

Тем не менее, на все происходящее Ивар смотрел не без любопытства. Капища да жрецы были ему в новинку. Пожалуй, не относись конунг так лояльно к христианству, шотландских гостей к священной роще и вовсе не подпустили бы, но посчастливилось. И зрелище, по мнению лорда Мак-Лайона, было весьма занятное: хоровод голых кипарисов, маленький круглый храм, жрец в просторных одеяниях, поверх которых наброшена цельная медвежья шкура, деревянная статуя бога Одина, пылающая жаровня — да уж, такой экзотики в Лоуленде днем с огнем не сыщешь! Кстати говоря, на что жениху бубен? И зачем надо так в него лупить — того и гляди кожа треснет?.. Советник перевел взгляд с Эйнара на его невесту. Прехорошенькая. Стройная как тополек, ясноглазая, с задорно вздернутым носиком и ярко-рыжими волосами, плащом спадающими по плечам. 'А Гуннар не врал, однако, — любуясь девушкой, подумал Ивар. — Само очарование. И на отца ни капли не похожа, разве что волосы...' Гулкий стук колотушки о бубен стих. Лорд Мак-Лайон оторвался от разглядывания невесты и прищурился: жрец Одина длинной палкой подцепил с жаровни внушительных размеров железное кольцо. Да уж, с обручальным спутать трудно — оно и как браслет болтаться будет, даже на Творимире!

Толпа вокруг храма дружно затаила дыхание. Старейшина шагнул к бочке с водой, поперек которой лежала чистая деревянная дощечка — и брякнул на нее кольцо. Сделал брачующимся знак подойти, полил дощечку из ковшика и одним движением перевернул. Дымящееся кольцо соскользнуло в воду. На светлом скобленом дереве остался только выжженный круг. А на камни храма вступил Ингольф Рыжий. Занял у бочки место отступившего жреца и поднял голову.

— Боги создали жизнь, — торжественно начал ярл, — а потом создали мужчину и женщину — для продления этой жизни. И сегодня, с благословления Одина...

В руке Ингольфа блеснул нож. Невеста и жених возложили открытые ладони на черный отпечаток кольца.

— Ты, дочь моя, Хейдрун, — ярл сделал глубокий надрез на ладони девушки, — и ты, Эйнар, сын Олафа...

Новый надрез — уже на заскорузлой ладони жениха. Сэконунг равнодушно следил за клинком. На свою улыбающуюся невесту он с начала церемонии не взглянул ни разу. 'Оно, может, и к лучшему, — подумал советник, наблюдая, как молодожены смыкают руки — надрез к надрезу, кровь к крови. — И так все договоренности на волоске висят'.

— Ивар! — в его локоть впились холодные пальчики жены. — Ивар, смотри!

— Куда? — отвлекшись от размышлений, лорд Мак-Лайон повернул голову. И, окинув быстрым взглядом скопище людей вокруг, недоуменно пожал плечами: никакой возможной угрозы празднику он не заметил. Бойцы ярлов и конунга, надзирающие за порядком, тревожных знаков не подавали, толпа гостей и зевак уважительно внимала Ингольфу Рыжему, даже погода — и та была ясной, безветренной. Ивар вопросительно посмотрел на Творимира. Тот пожал плечами.

— Милая, — начал советник, — я что-то не очень понял...

— Да ведь ты не туда смотришь! — зашептала Нэрис, пихая его в бок. — Вон, у левого края! Где простой народ собрался, возле телег, ну?..

Он прищурился. Там, куда настойчиво указывала супруга, стояла тонконогая белая лошадь. А на ее спине, стиснув в руках поводья, неподвижно застыла хрупкая женская фигурка в расшитом серебром черном плаще. Девушка. Молодая, с непокрытой головой и бледная как смерть. Русые волосы рассыпались по плечам, губы закушены, в глазах — отчаянье...

— Сольвейг, — вполголоса констатировал лорд. И тихо порадовался, что Эйнар стоит к несчастной спиной. 'Только бы не обернулся! — промелькнуло в голове шотландца. — Обряд еще не завершен, и если сейчас... Какого дьявола этот ярл островной свою сестру вообще из дома выпустил? Или это провокация?'

Ивар нахмурился, краем уха ловя долетающие от храма слова древнего обряда. И вновь посмотрел на Сольвейг. Ее бледные щеки вспыхнули двумя красными пятнами. А загнанный, как у раненого олененка, взгляд вдруг изменился — теперь в нем стояли не слезы, а холодная ненависть.

— Чтоб я сдох, — проскрипел советник Кеннета Мак-Альпина. — Если Рыжий сейчас, наконец, не закончит, мы получим полномасштабную войну!

— Ивар, тише!.. — перепугалась Нэрис. — Тише, ради бога, на нас Гуннар с Тирой оглядываться начинают! Уже почти что всё, только кольца остались да благословение. Какая-нибудь минута — и... Ой.

Дочь ярла Ингольфа, уже протягивающая жениху обручальное кольцо — на острие меча, как полагалось, — замерла. Голубые глаза невесты натолкнулись на одинокую всадницу у телег. Пушистые ресницы дрогнули, на губах мелькнула мимолетная улыбка победительницы — вне всякого сомнения, соперницы друг друга знали. Ивар тоскливо чертыхнулся. Глухо лязгнули друг о друга скрестившиеся клинки, и звонкий голос дочери ярла взлетел над рощей:

— Мой нареченный супруг! Я вручаю тебе свою судьбу и меч моего отца в знак его благоволения тебе и твоему роду. Да будет наш брак крепок, как эта сталь, и так же угоден Одину!..

Эйнар молчал.

Стоящий в первом ряду гостей конунг сдвинул кустистые брови и прошипел что-то сквозь зубы. По толпе вокруг храма пробежал недоуменный шепоток. Кругленькая Тира, обряженная в лучшее платье, поверх которого был наброшен привычный черный передник, осуждающе покачала головой. В ее взгляде, брошенном на Длиннобородого, сквозило откровенное неодобрение. Бесстрастное лицо ярла Ингольфа ничего не выражало, но напрягшиеся плечи и стиснутый в пальцах ритуальный нож явно не сулили ничего хорошего... Лорд и леди Мак-Лайон тревожно переглянулись.

А над притихшим холмом вдруг разнесся раскатистый бас Гуннара:

— Гордись, Рыжий! От красоты твоей дочери у сыновей конунга языки отнимаются! А уж клинок-то какой знатный — у меня самого руки затряслись... Не им ли ты о прошлом годе данов земель да жизни лишал?

Эйнар, вздрогнув, поднял голову. Встретился глазами с отцом, дернул щекой и, помедлив, все-таки принял из рук своей невесты наследный меч Рыжего.

— Я принимаю твой щедрый дар, Хейдрун, дочь Ингольфа, — деревянным голосом произнес жених. — И в ответ кладу к твоим ногам меч моего отца. Храни его, как верность мне, и передай старшему сыну, когда придет время. И да будет наш брак крепок, как эта сталь, и так же угоден Одину...

Последнюю фразу Эйнар выдавил из себя по слову, через силу, но все-таки выдавил. 'Слава тебе, господи, — с облегчением выдохнул Ивар, уважительно косясь на буйного ярла Гуннара, — обошлось!.. А этот бесхитростный вояка не так прост, как кажется. Ведь рискнул же, вылез. И про данов очень к месту ввернул, знал, на что давить'.

Морщины на лице Ингольфа Рыжего разгладились. Он передал нож жрецу и торжественно поднял руки:

— Великий Один сейчас здесь! И он услышал, что вы объявили о своем союзе!..

Колотушка вновь ударила в бубен. Гости и прочие любопытствующие радостно загомонили. Счастливая новобрачная прильнула к груди своего теперь уже законного мужа и спрятала сияющее личико в складках его плаща. Эйнар остался ко всему этому безучастен.

— Не свадьба, а похороны какие-то, — проговорила Нэрис.

— Глупости, — отмахнулся королевский советник. — Я, признаться, до последнего не был уверен, что Эйнар удила не закусит. Вот тогда бы действительно хоронить замучились! А это... Дочка Ингольфа и правда собой хороша. Плюс влюблена по уши. Поверь, недолго Эйнару печалиться.

Леди Мак-Лайон горько усмехнулась. Она вспомнила Грейс, которой в свое время не помогли ни красота, ни искреннее чувство к советнику короля Шотландии. И это притом, что сердце Ивара на тот момент было совершенно свободно! Так что уж говорить об Эйнаре?

— Поздравь молодоженов за нас обоих, — сказала Нэрис. — Меня раздавят в этом столпотворении. К тому же я Тире и Астрид обещала с кухней помочь. Гости со всей страны съехались, рук не хватает. Ты ступай, поздравь, как положено, а мы с Ульфом...

— Нэрис.

— Да, я не хочу идти с тобой! И Эйнару в лицо врать, как я за него рада, тоже не хочу!.. Я, слава богу, не королевская гончая, и от меня хорошей мины при плохой игре не требуется. Не обижайся, милый, но я не могу. Давай лучше ты сам как-нибудь, хорошо?

Ивар кивнул и приобнял расстроенную жену за плечи:

— Хорошо. Езжай вместе с Астрид, встретимся на пиру. А насчет этой злосчастной свадьбы — не трави ты себе душу!.. Да, жаль, что все так вышло, но Эйнар поступил правильно. Ярл Ингольф отказа бы не принял. А увезенная против воли семьи девушка обрекла бы себя на роль наложницы, но никак не жены.

— Почему? У Эйнара же были самые серьезные намерения!

— В том-то и дело. На них одних далеко не уедешь. Брак без отеческого благословения и положенного обряда в глазах общества все равно будет недействителен. Ты ведь нравы северян лучше меня знаешь.

— Да, но... мне казалось, что Сольвейг готова была пожертвовать своим положением ради...

Лорд Мак-Лайон покачал головой:

— Самопожертвование, милая, это обоюдоострый клинок. Он больно ранит своего хозяина. Удайся влюбленным побег — и они через год возненавидели бы друг друга. За вечную вину перед родными, за неотвратимую междоусобицу, за незаконнорожденных сыновей... Любовь не должна быть слепой, Нэрис. Иначе она принесет только беды.

Леди тяжело вздохнула, соглашаясь. И поспешно натянула на лицо улыбку — к ним проталкивалась раскрасневшаяся Астрид, жена среднего сына конунга.

— Давка ужасная, — словно извиняясь, проговорила северянка, оправляя сбившийся чепец. — Надеюсь, у вас все в порядке?.. Мы с Тирой уже выезжаем, вы с нами, леди Мак-Лайон, или передумали?

— Нет-нет! Погодите минуточку, я сейчас, — закивала та. И, коснувшись рукой локтя мужа, шепнула: — Иди, милый. Неприлично. Дары от его величества на празднике уже вручим?

— Да. И от нас самих тоже. Ульф! Подай леди лошадь, и езжайте на двор конунга. Я нагоню позднее.

Ивар учтиво кивнул ожидающей Астрид, препоручил супругу заботам Тихони и заторопился к храму. Нэрис не просто так упомянула о приличиях — гости поздравляли молодоженов строго в соответствии с иерархией, и зазорно было первому советнику короля Шотландии дожидаться своей очереди в хвосте купцов...

— Творимир, не отставай, — через плечо бросил пыхтящий лорд. И приостановился, поджидая забуксовавшего в толпе телохранителя. 'Народу — прорва целая! Зачем, скажите пожалуйста, из обыкновенной свадьбы такой балаган устраивать?'

Взгляд королевского советника скользнул по волнующемуся людскому морю и остановился на том месте, где стояла неровная вереница телег с подарками. Одинокой всадницы на белой лошади там больше не было.

Дом конунга гудел и сотрясался. Казалось, что он вот-вот треснет углами и раскатится по бревнышку, выплеснув сдерживаемое до поры веселье на улицы Бергена. Норманны гуляли. Как всегда шумно, пьяно, без оглядки на 'завтра'. Рвали глотки скальды, стараясь перекричать друг друга, рекой лилось вино и пиво, музыканты играли кто во что горазд: лютни, звонкие рожки, пара флейт, даже арфа — все это, весьма недурно звучавшее по отдельности, вместе создавало такую чудовищную какофонию, что лорду Мак-Лайону просто хотелось заткнуть пальцами уши. Однако северяне, похоже, искренне наслаждались праздником.

В центре дома, между двумя пылающими очагами, плясала в двойном широком кругу разнаряженная толпа гостей. Ближе к главным дверям побуревшие лицами ярлы во главе с самим Олафом бились об заклад, со скольки ударов смогут выломать дубовую крышку бочонка вместе с примерзшей к ней изнутри ледяной прослойкой. Брагу норманны зимой выставляли на мороз — сивушные масла и прочая пакость поднимались кверху и замерзали, а чистейшая как слеза полынная брага дожидалась своего часа внизу, под пятидюймовой шапкой льда. Вот от последней досадной помехи раздухарившиеся сподвижники и пытались избавиться, попутно демонстрируя всем свою силу и ловкость. Пока что лидировал ярл Ингольф — на его счету было два откупоренных бочонка. Гуннар, начавший пить еще по пути от храма, больше рубил, чем открывал, а Длиннобородый так и вовсе не напрягался — хмельного было достаточно на столах, в спор же он влез только веселья ради. Соревнующихся плотным кольцом окружали дружинники, подбадривая своих командиров свистом и громкими выкриками. Хрустело под топорами дерево, брызгало в стороны ледяное крошево, под ногами гостей хлюпала разлитая брага...

Чета Мак-Лайонов глядела на все это с безопасного расстояния. Они вместе с Ульфом сидели за порядком опустевшим столом, длинным, от стены до стены, составленным из целого десятка обычных. Выстроенные сразу за лежанками один к одному столы образовывали греческую литеру 'пи' и делились на три части. Главная, она же высокий стол, была обращена к двери и предназначалась для жениха с невестой и их родни. Левую и правую занимали гости, согласно положению: наиболее родовитые и уважаемые сидели ближе к концам высокого стола, прочие — к входной двери. Исключение составляли разве что почтенные торговцы из Константинополя, что угнездились с самого краю правого стола, возле перегородки. Чернобородые мужи степенно угощались вином и поглядывали по сторонам уже порядком осоловевшими глазками.

Астрид, как старшей женщине семьи, а значит — хозяйке дома, приходилось несладко. На ней было все — слуги, угощение, гости, которых нельзя было обделить вниманием... Мягкосердечная Тира, презрев веселье, помогала подруге, как могла, но их было двое, а гостей — едва ли не три сотни. Однако предложение Нэрис хоть чем-нибудь облегчить их заботы обе женщины отвергли с негодованием. Ни в коем случае! Леди Мак-Лайон — гостья в этом доме! Она и так помогала с готовкой утром, а теперь должна только отдыхать и веселиться!..

Под таким напором Нэрис пришлось отступить. И если по совести, она сделала это не без облегчения: леди снова объелась до полусмерти и не то что носиться с блюдами да понукать слуг — даже танцевать была не в состоянии. Она потягивала ягодный взвар с медом и от нечего делать разглядывала присутствующих. Вон пробежала Тира — с полыхающими щеками, как всегда чуть растрепанная и суетливая. К груди она прижимала пустой поднос невероятных размеров. 'Как все-таки отличается норманнский уклад од нашего, — сочувственно подумала Нэрис. — Ведь в доме полно слуг, а Тира и Астрид — знатные женщины. Познатнее меня, чего уж... И сами на стол подают!' Леди Мак-Лайон покачала головой, вспомнив о матери. Супруге лэрда Вильяма, пусть она и была не самых голубых кровей, даже в голову бы не пришло так носиться. И Нэрис не пришло бы. Но у норманнов, очевидно, все иначе.

Взгляд леди Мак-Лайон лениво перетек на танцующих, отмечая в пестрой толпе знакомые лица. Вот Рагнар, средний сын конунга и муж Астрид. Эвон как расплясался, мокрый весь, волосы ко лбу липнут... И его дама энтузиазм разделяет. Леди прищурилась. Женщина, что танцевала сейчас с Рагнаром, была ей знакома только едва-едва. Маленькая, юркая, как птичка — зато какая яркая! 'Так это же супруга ярла Ингольфа, — вспомнила, наконец, Нэрис. — То-то я ее не узнала — при муже она тише воды, глаза от пола поднять боится. А тут из-под локтя вырвалась'.

Перед мысленным взором Нэрис возник образ рыжего ярла. Холодные глаза, неподвижное, застывшее лицо... Да, у такого, пожалуй, не забалуешь! Теперь понятно, почему его супругу из-за стола как ветром сдуло, едва конунг возню с бочонками затеял. В Тронхейме, небось, шумных праздников не приветствуют. Да и тут она гостья, а там хозяйка. Которым на севере, судя по несчастной Астрид, отдыхать вообще не положено.

Глаза леди Мак-Лайон выхватили из толпы еще два лица — одинаково сияющих и счастливых. Влюбленные. Дагмар — пухленькая хохотушка, дочь Гуннара и Тиры, весело плясала рука об руку со своим женихом. Обычно хмурый Бьорн был сегодня сам на себя не похож! Куда девались морщины, угрюмый взгляд? 'Будто двадцать лет с плеч скинул, — промелькнуло в голове у Нэрис. — И ему это так идет! Они с Дагмар чудесная пара. Вот уж на чью свадьбу я пошла бы с удовольствием'. Леди посмотрела на высокий стол и осуждающе поджала губы. Виновники нынешнего торжества, увы, на счастливых молодоженов походили мало.

Жалобно зазвенели золотые чаши. Брякнул об пол кувшин с брагой и разлетелся на осколки: это Эйнар, потянувшись за новой порцией выпивки, смел со стола половину мисок да кубков. Ненамеренно — он был пьян как сапожник. Новобрачная жалась к супругу, шептала что-то, подсовывала миску с нетронутым угощением — но без толку. Эйнар не ел, только пил. И, судя по всему, твердо намеревался до рассвета выпить еще больше. На свою нареченную сэконунг не взглянул ни разу с того самого момента, как они оба покинули храм. 'Чурбан бесчувственный! — сердито подумала Нэрис. — Ну девочка-то в чем виновата? Хоть словечко бы ей ласковое сказал, хоть улыбнулся бы — много ли ей надо? Ведь взрослый человек, должен понять, что сделанного не воротишь'. Леди Мак-Лайон поймала ищущий, растерянный взгляд, который Хейдрун в очередной раз бросила на сэконунга: взгляд преданной собачонки, искренне не понимающей, чем она так не угодила любимому хозяину... Нэрис, не сдержавшись, гневно фыркнула.

— Что такое, дорогая? — услышала она ехидный голос мужа. — Взвар слишком сладкий или разбитое сердце нашего общего приятеля уже не настолько вас трогает?

— Эйнар ведет себя отвратительно, — прошипела Нэрис. — И в этом нет ничего забавного, между прочим! Малышка совсем отчаялась, она в лепешку готова разбиться ради него, а он... Только о себе и думает. Обидели его, несчастного, вы поглядите! Тьфу!

— Ты только что плюнула мне в тарелку.

— А? — рассеянно переспросила она. — Тарелка? Ну на, возьми мою... Бездушный сухарь!

— Милая, — изумился лорд Мак-Лайон, — ну а меня-то за что?!

Она махнула рукой:

— Извини. Это все Эйнар... Может, ты с ним поговоришь?

— Вот уж спасибо. Мне мои кости еще дороги. Все, что я мог сказать по этому поводу, я ему уже сказал. И, кстати, до сих пор об этом жалею.

— Но бедный ребенок...

— Милая, — Ивар отставил чашу и повернулся к жене, — этому 'ребенку' уже пятнадцать лет. Северные женщины, конечно, созревают позднее наших, но тем не менее. Я согласен, Эйнар ведет себя по-скотски, но давай попробуем рассуждать трезво: он уже никуда не денется. Это раз. Два — через год-другой Хейдрун повзрослеет и осознает свою силу. Она красива, но пользоваться этой красотой пока не умеет. Зато когда научится...

— Ха! — сказала леди Мак-Лайон. И засопела.

Советник раздраженно поморщился: он знал, что было на уме у супруги. 'Черт бы побрал женское любопытство и излишнюю откровенность, — в очередной раз подумал лорд. — Вот что стоило Грейс в свое время чуть придержать язык?'

— Ты слишком увлеклась сравнениями, моя дорогая, — помолчав, сказал он. — Ну да ладно. Предположим, между нынешней Хейдрун и тогдашней леди Кэвендиш есть некоторое сходство. Они обе хороши собой и влюблены без взаимности... Только кое о чем ты забыла, Нэрис. Я не Эйнар. Он, как и конунг, человек эмоциональный, меряет жизнь и людей совсем иной меркой. Поэтому, уверяю тебя, у его молодой женушки есть все шансы в ближайшем будущем заполучить его сердце в полное свое распоряжение. Тем более что руку она уже получила. Не забывай, чья она дочь. Ингольф Рыжий всегда брал то, что хочет... Так что прекращай тыкать меня носом в декольте несравненной Грейс! Тем более что любовь любовью, а подобных вывертов она, в отличие от Хейдрун, ни от кого терпеть бы не стала.

Лорд кивнул на высокий стол. Нэрис вздернула подбородок:

— Конечно! А кто бы стал? Да устрой ты что-нибудь подобное на нашей свадьбе, я бы... я бы... Развелась бы на месте, вот!

— Угу, — весело хохотнул советник короля Шотландии. — Ты пыталась, я помню. Аж два раза. И как, успешно, леди Мак-Лайон?

— Язва, — буркнула Нэрис, но улыбку сдержать не сумела — уж больно самодовольный вид был сейчас у ее супруга. — Ну, хорошо... Понадеемся на твой опыт. В конце концов, Хейдрун и правда очаровательная девочка.

Ивар посмотрел на молодоженов. Эйнар пил, его юная жена тихонько вздыхала, с завистью глядя на пляшущих в кругу мать и братьев, сидящий в паре локтей от новобрачных Харальд — как обычно, хмурый и неулыбчивый — вяло что-то жевал. Ел он мало, но, в отличие от младшего брата, спиртным не увлекался. Цедил то ли взвар, то ли просто воду и поглядывал вокруг безо всякого интереса. Похоже, праздник его не очень-то радовал. 'Интересно, почему? — подумал лорд Мак-Лайон. — У Эйнара хотя бы причина есть, но Харальд? Кажется, его никто против воли не женил'. Советник порылся в памяти: старший из оставшихся в живых сыновей Длиннобородого был вдов и уже, кажется, достаточно долгое время — Нэрис что-то такое упоминала. Заметив мимолетный взгляд Харальда, брошенный на новобрачную, Ивар прищурился: в светлых глазах норманна появилось какое-то странное выражение. Тревоги или... ожесточенности?

Советник заинтересованно подался вперед, но Харальд уже уткнулся в свою миску, оставив изнывающую от безделья гончую с носом. Лорд разочарованно вздохнул про себя — и здесь не повезло. Может, конечно, показалось, или было, да внимания не стоило, но хоть какое-то развлечение! Вынужденный соблюдать трезвость и равнодушный к танцам, Ивар откровенно скучал. Ему было душно и жарко, от толкущихся вокруг людей рябило в глазах, к тому же пристроившийся на другом конце лавки скальд, судя по всему, всерьез вознамерился сделать шотландского гостя глухим на оба уха.

Эй-я, гребцы, пусть нам эхо отдаст наше гулкое: Эй-я!

Глуби морской властелин, улыбнувшийся радостным ликом,

Выровнял синюю гладь и дыхание бурь успокоил.

В долгом безветрии спят — не колышутся тяжкие волны...

Эй-я, гребцы, пусть нам эхо отдаст наше гулкое: Эй-я!

Королевский советник скривился, как от зубной боли. Голос у подлеца скальда был, что труба иерихонская, а уж это его 'эй-я' и вовсе сносило с лавки. Может, с борта драккара оно звучало бы не так душераздирающе, но в закрытом помещении...

Эй-я, гребцы, пусть нам эхо отдаст наше гулкое: Эй-я!

Нос, как веселый дельфин, ты ныряй, рассекая пучину,

Глубь, застони под веслом и вставай на руках, подымаясь.

Борозды пенные пусть разбегаются долго кругами...

Эй-я, гребцы, пусть нам эхо отдаст наше гулкое: Эй-я!

Лорд Мак-Лайон закатил глаза. И, повернувшись к хихикающей супруге, от которой не укрылись его страдания, умоляюще свел брови домиком:

— Милая, заткни этому мерзавцу глотку, а? Еще куплет — и я с ума сойду!

— А сам что не заткнешь? Ты ведь мужчина.

— Вот именно поэтому. Могу не сдержаться... А он, поганец, из свиты Рыжего, не расплатимся потом.

Нэрис снова хихикнула и, утешительно погладив мужа по плечу, встала с лавки:

— Ладно уж. Иду тебя спасать!..

Она окинула придирчивым взглядом стол, уцепила одной рукой полный кувшин дорогого заморского вина, другой — миску с кусками жареной козлятины и решительно направилась к голосистому певцу. На беду несчастного лорда, добраться до 'мерзавца' оказалось непросто — скальда окружало плотное кольцо изрядно подпивших бойцов, и пока леди протолкалась сквозь них, момент был безвозвратно упущен.

Эй-я, гребцы, пусть нам эхо отдаст наше гулкое: Эй-я!

Дышит над далями Кор, позовем мы его нашим: Эй-я!

Светлое море у нас под кормою запенится: Эй-я!

Гулкими стонами нам побережье откликнется: Эй-я!..

— Эй-я!! — хором взревели подхватившие припев норманны. У Нэрис заложило уши. Едва удержавшись на ногах, она тем не менее пробилась к концу скамьи и, не дав зловредному скальду сызнова раскрыть рот, бухнула на стол кувшин:

— Хвала тебе, сладкоголосая птица великого севера! Ты нас порадовал песней, так прими же ответный дар — не побрезгуй, промочи горлышко. А коль вино рубиновое по душе придется, так...

Ивар ухмыльнулся, глядя, как щебечущая супруга указывает куда-то в конец комнаты. Что она говорила скальду, советник не слышал, но заинтересованный взгляд 'сладкоголосой птицы', брошенный на кувшин, истолковать превратно было невозможно. 'Аж ноздри задрожали, — удовлетворенно отметил лорд. — Конечно, браги он за свою жизнь выпил столько, что утопиться впору, а дарами южных виноградников ярл с дружиной, небось, не делится'. Ивар помахал рукой находчивой женушке: возвращайся, мол, и окинул взглядом гостей. Человек триста, не меньше! И половина с трудом на ногах уже держится. Ну, еще бы — норманнские пьянки страшнее набегов. А уж пьянки свадебные особенно: чаши наполняют по самую кромку, пьют до дна и поднимают, согласно традиции, едва ли не каждые пять минут. Там только обязательных тостов почти целая дюжина! Первый — за Одина, второй — за Ньёрда и Фрейра, о доброй жатве и мире, потом 'слово вождя', без которого ни один праздник не обходится, следом тост за умерших родичей да их великие дела, после — за счастье молодых... И это ведь только начало, хотя неподготовленные гости даже до шестого тоста редко доживают. Сползают с лавок тихонечко, на их место садятся новые — и так до бесконечности. Точнее, до того, как последний не отключится. Лорд Мак-Лайон с сомнением поглядел на выстроившуюся перед ним череду кувшинов и мысленно признал правоту брауни: лучше пару недель потерпеть, чем потом еще год лечиться. Это тебе не посиделки в королевской гостиной...

— Ивар, — рядышком на лавку плюхнулась помятая супруга. — У нас в Византии какие-нибудь интересы имеются?

— Не сказал бы, — глава Тайной службы, отвлекшись от размышлений о здоровье, удивленно приподнял бровь: — А что случилось?

— Да я скальда этого к византийским купцам отправила, — развела руками Нэрис. — Дескать, такой талант весь мир узнать должен... Что ты хохочешь?! Ну просто они от нас дальше всех сидят — у самой перегородки, дальше только дверь. Не на улицу же мне гнать его было?

Она, надувшись, пихнула веселящегося мужа кулачком. И зевнула в рукав.

— Устала? — Ивар обнял жену за плечи.

— Страшно. Послушай, нам обязательно здесь до самого утра сидеть? Мы ведь просто гости!

— К сожалению, не 'просто', — поморщился лорд. — Кого конунг лично на торжество пригласил, тот раньше высочайшего соизволения и шагу к двери сделать не моги... Облокотись об меня, котенок, все тебе удобней будет. И потерпи еще хоть часок — скоро молодых на брачное ложе проводят, вот под это дело мы с тобой и слиняем. У меня у самого уже голова пухнет. Тихоня-то вон как славно устроился!

Нэрис с завистью взглянула на Ульфа, уронившего голову на руки и весьма явственно похрапывающего в стол, и сказала со вздохом:

— Ему же в ночной караул, а мы еще выспимся... Кстати, где Творимир? Я его последний раз аж возле храма видела.

— Творимира я отпустил. До утра, он уж который день просится... Мне его приятель, конечно, не сильно нравится, но дружбу надо уважать. Кстати говоря, они оба здесь — вон туда посмотри. Справа от двери, в углу, где русы сидят. Я гляжу, эти и в праздник наособицу держатся?

Леди Мак-Лайон повернула голову — действительно, пропавший воевода обнаружился в самом конце огромной комнаты в компании соотечественников. Они с беловолосым Вячко сидели на лавке плечом к плечу и, бурно жестикулируя, что-то обсуждали. Остальные дружинники-русы в беседе старых друзей не участвовали — стукались кружками, выплескивая на пол пенную медовуху, закусывали, хохотали — в общем, ничем решительно не отличались от норманнов. Нэрис задумчиво наморщила лоб. Что-то определенно было не так, а вот что конкретно?

— Ой, — вдруг снизошло на нее, — да ведь я впервые вижу, как наш Творимир разговаривает! Нет, я знаю, что он немым сроду не был, но все же... до чего удивительно!

— А толку? — подосадовал Ивар. — Во-первых, все равно ни черта не слышно, а во-вторых — они же, небось, на своем языке болтают. Жаль. Я б вот полюбопытствовал.

— И тебе не совестно?..

— С чего бы? Мне этот Вячко никуда не уперся, чтобы приличия ради него соблюдать. Кроме того, меня с поличным еще ни разу не ловили... Слушай, толкни Тихоню в бок. Расхрапелся. Я, глядя на него, сам скоро на лавке растянусь — и окончательно паду в глазах общественности. Может, потанцуем?

— Я так не умею, — без особенного сожаления призналась Нэрис. — Меня другим танцам учили. Но ты иди, если хочешь.

— Нет уж. Позориться — так вместе. Опять объелась, что ли?

Она смущенно опустила глаза. Ивар, улыбнувшись, заглянул в свою чашу — на дне сиротливо плескались остатки какого-то травяного отвара. На вкус он был куда лучше, чем могло бы показаться, но хорошему вину, к сожалению, конкуренции составить все равно не мог.

— Надо было с собой пару унций чаю прихватить, — запоздало посетовал королевский советник. — Я от этой травы позеленею скоро.

— Чай? — Нэрис пожала плечами. — Думаю, и тут найдется. Берген — торговый город. Норманны, может, и другие напитки предпочитают, зато купцов заморских здесь полно. У кого-нибудь да отыщем! Только стоить, конечно, втридорога будет.

Ивар задумчиво кивнул. Потом с кислой миной пригубил из чаши и решил, что шотландская казна уж как-нибудь переживет еще одну незапланированную трату. Тем более что на фоне давешней горностаевой муфты даже лучший китайский чай будет смотреться бледно... Разбавив остатки травяного отвара водой, лорд Мак-Лайон бросил рассеянный взгляд на высокий стол. К нему только что подошли Дагмар и Бьорн: оба запыхавшиеся, румяные. Девушка придерживала одной рукой рваный подол юбки — вероятно, кто-то из танцоров был не очень осторожен. Дочь ярла Гуннара уселась на лавку напротив Хейдрун и, вынув из мешочка на поясе нитку с иголкой, принялась чинить платье. В каждом ее движении сквозило нетерпение — девушке определенно хотелось скорее вернуться в круг. Бьорн отыскал глазами свою чашу, плеснул в нее вина из кувшина и залпом осушил. Наклонился к невесте. Та торопливо закивала головой, сделала еще несколько стежков и зубами разорвала нитку. Дружинник подал ей руку, помогая встать. Уже уходя, Дагмар повернулась к Хейдрун и что-то весело сказала. Что именно, Ивар не расслышал, но догадался по вспыхнувшему лицу новобрачной — дочь Гуннара позвала девушку танцевать. Хейдрун метнула вопросительный взгляд на мужа, но ответной реакции не дождалась. Дагмар, пожав плечами, позволила жениху снова увлечь себя в круг — спустя пару мгновений влюбленная парочка уже вновь весело плясала меж двух очагов. Хейдрун, едва не плача, смотрела них, и губы ее ощутимо дрожали. Ивар с неодобрением покачал головой.

И от дочери Ингольфа Рыжего этот жест, похоже, не укрылся. Щеки Хейдрун запунцовели еще больше, в ярко-голубых глазах мелькнула отчаянная решимость. Собравшись с духом, юная жена сэконунга склонилась к супругу и тронула его за локоть.

— ...пожалуйста! — донеслось до навострившего уши лорда сквозь чуть сбавившую темп музыку плясовой. — Что ж мы сидим? Погляди, как братья в кругу пляшут! И Дагмар с женихом... Неужто мы хуже? Пойдем, вино отсюда никуда не денется — вернемся, я сама тебе чашу поднесу. Праздник ведь, Эйнар, наш с тобой праздник!

Лицо молодожена потемнело. Глаза, еще минуту назад не содержавшие даже проблеска мысли, сверкнули сталью.

— Праздник? — глухо рыкнул сэконунг, одним движением стряхнув со своего локтя руку девушки. — Эвон как! А мне-то, дураку, и невдомек... Уйди, Хейдрун! Хочешь, пляши, хочешь — вешайся, все едино! Не мила ты мне!..

Тем, чтобы хоть немного понизить голос, Эйнар себя утруждать не стал. Сидящий рядом с ним Харальд повернул голову. Несколько человек, танцевавших с краю, тоже заоборачивались. Ивар с опаской покосился в сторону главной двери — не долетело ли до ярлов? Но оттуда все так же слышались воинственные вопли на три голоса, хруст ломаемого дерева и возбужденный гомон дружинников. Как ни орал Эйнар, победный рев его батюшки все-таки взял верх... Лорд услышал, как рядом громко зашуршали юбки, и едва успел схватить за руку вскинувшуюся жену:

— Куда? Сами разберутся!

— Разберутся, а как же, — свирепо пропыхтела Нэрис, вырываясь, — видела уже. Пусти!

— Чтобы ты сэконунгу при всем честном народе миску с кашей на голову надела? Разбежался. Сядь, тебе говорят!

— Не сяду! — воинственно заявила она. — И твой сэконунг мне даром не нужен, пьянь бессовестная... Я иду к Хейдрун!

Сделав усилие, леди Мак-Лайон выдернула-таки руку из ладони мужа и торопливо засеменила в сторону молодоженов. Ивар, подумав, не стал ее догонять. Напускаться на Эйнара с упреками Нэрис, похоже, и впрямь не собиралась, а бедную новобрачную советнику все-таки было жаль. Он посмотрел на Хейдрун: глаза полны слез, ладошка прижата ко рту... Мда. Если так пойдет и дальше, дело вполне может кончиться разводом. Или мордобоем. Вряд ли ярлу Ингольфу придется по вкусу такое вот обращение с его дочерью! Ивар вспомнил взбудораженного рождением принцессы правителя Шотландии и крякнул: Эйнар играет с огнем. К дочерям у большинства отцов, даже таких неприступных на вид, как Рыжий, отношение бывает на удивление трепетным. 'А влюбленные обычно теряют всякое самоуважение, — критично подумал лорд. — Не знаю, как насчет миски на голову, но уж возмутиться она могла бы. Не рабыня все-таки, да еще и учитывая такого папеньку. Своей уступчивостью себе же хуже делает'.

Назвать дочь могущественного ярла размазней Ивар не смог даже в мыслях, но его не самое лестное мнение Хейдрун тут же подтвердила. Порывисто отодвинулась от мужа, вскочила с лавки и, громко всхлипнув, бросилась в дальний правый угол. Он был занавешен ткаными пологами и, несомненно, казался бедняжке надежным укрытием... Лорд Мак-Лайон, проводив задумчивым взглядом спину новобрачной, пришел к выводу, что гордость у нее все-таки есть. Не захотела реветь на людях. И к братьям да батюшке не побежала жалиться. Ребенок? Что ж, возможно, — но далеко не робкого десятка. Проплачется, а потом дождется своего часа — и задаст муженьку перцу... Что, учитывая обстоятельства, кое-кому явно пойдет на пользу.

Перехватить Хейдрун у стола Нэрис не успела. Девушка, вся в слезах, исчезла за одним из пологов еще до того, как леди Мак-Лайон добралась до середины высокого стола. Дремлющие на полу собаки Рагнара, увидев приближающуюся женщину, резво повскакивали с мест и принялись виться вокруг нее, виляя хвостами. Пока Нэрис протолкалась сквозь них, пока извинилась перед Харальдом, которого в процессе задела локтем, беглянки уже и след простыл. Найти ее, разумеется, не составило бы труда — угловой полог с искусно вышитым изображением оленя все еще колыхался, выдавая Хейдрун с головой. Однако у самого конца стола жалостливая леди с размаху налетела на Астрид.

— Нэрис? — старшая невестка конунга, чудом не упустив из рук прижатые к груди кувшины, удивленно посмотрела на гостью. — Что с вами? Куда вы так спешите?

— Я хотела... понимаете... там Хейдрун!

Она ткнула пальцем в сторону оленя. Астрид с недоумением переспросила:

— Хейдрун? На нашей половине? Что она там делает?

— Я так понимаю, плачет, — сердито ответила Нэрис. И бросила выразительный взгляд через плечо на Эйнара, подтягивающего поближе очередной кувшин. Северянка последовала ее примеру и понимающе нахмурилась.

— Ясно, — сказала она, водворяя свою ношу на стол. — Я ждала чего-то подобного, но Рагнар, как всегда, надеялся... Благодарю, леди Мак-Лайон. Возвращайтесь за стол, прошу вас, с Хейдрун все будет в порядке. Я о ней позабочусь.

— Но...

— Вы наша гостья, — в очередной раз повторила Астрид. — Отдыхайте, развлекайтесь и не волнуйтесь из-за нас. Все устроится. В конце концов, для меня эти несколько минут послужат хоть какой-то передышкой.

Она быстро улыбнулась сконфуженной Нэрис и, круто развернувшись, широким шагом направилась к лежанкам в углу. Леди Мак-Лайон оставалось только кивнуть ей вслед и вернуться к мужу. Астрид была как всегда вежлива и тактична, но Нэрис, пока шла обратно, все никак не могла отделаться от мысли, что она влезла не в свое дело — и ей на это весьма недвусмысленно указали. 'Эта Астрид — просто сторожевой пес какой-то!' — без энтузиазма подумала леди. И машинально почесала за ухом ткнувшуюся ей в руку носом собаку.

— С вами всегда проще, — пробормотала она. И улыбнулась — пес, виляя хвостом, распахнул пасть и шумно задышал. Он был белый и лохматый, удивительно чистый для большинства норманнских собак. Нэрис, подобрав юбки, примостилась на краю лавки — возвращаться к ехидному лорду Мак-Лайону несолоно хлебавши ей сейчас не очень хотелось. Белому псу, кажется, такой маневр пришелся по душе: он тут же положил башку на колени Нэрис и еще быстрее завертел пушистым хвостом.

— Красивый мальчик, — проворковала леди, наглаживая собаку по крутому лбу, — большой... хороший... хочешь чего-нибудь вкусненького, да?

Хвост замелькал в воздухе с утроенной силой. То, что гостья говорила с его обладателем на чужом языке, очевидно, не имело значения. Нэрис обернулась на стол, выискивая взглядом угощение. Как назло, ближайшие миски были по большей части пустыми, а чтобы дотянуться до дальних, пришлось бы встать и перевеситься через весь стол.

— Пойдем со мной, — сказала она, взглянув на замершего в ожидании пса. — У нас там много костей осталось. Хочешь?

Она поднялась и, зазывно оглядываясь, направилась к своему столу. Но пес за ней не пошел — широко зевнул, на миг зажмурившись, и улегся возле лавки. 'Кажется, я сегодня ни у кого не имею успеха', — хмуро подумала Нэрис. Прошла мимо сэконунга, в красках представляя, какую могла бы влепить ему затрещину, будь он, к примеру, ее сыном... и удивленно остановилась. Харальд, за чьей спиной она находилась в этот момент, взял со стола свою чашу и поставил рядом на лавку. Покосился в сторону Эйнара, занятого возлияниями, сунул руку в кошель и, вынув небольшой полотняный мешочек, дернул тесемку на его горловине. Из мешочка в чашу посыпался грязно-зеленый крупитчатый порошок. Нэрис растерянно заморгала. Что он делает? И зачем? Если это лекарство, то странно прятать его от чужих глаз, а если...

Харальд вытряс из мешочка все до последней крупинки, сунул тряпочку обратно в кошель и поставил чашу на стол. Долил воды из кувшина. И, уже без всяких предосторожностей повернувшись к младшему, позвал:

— Эйнар!

Нэрис похолодела. Яд?! Он хочет... предложить его брату?!

Сэконунг обернулся. Пьяно икнул и поднял в нетвердой руке свой кубок:

— Харальд!

Они кивнули друг другу и с улыбками опрокинули в себя чаши. Нэрис, успевшая за эти несколько мгновений вообразить себе невесть что, тихо ахнула и вся подобралась, но с Харальдом ровным счетом ничего не случилось. Он поставил чашу на стол, утер рот ладонью и после некоторых раздумий вплотную занялся жареной треской, лежащей перед ним на тарелке.

— Ничего не понимаю, — пробормотала себе под нос обескураженная леди. И заторопилась к мужу.

Лорд Мак-Лайон, со смешком подвинувшись на лавке, взглянул на запыхавшуюся супругу:

— Что, семейство не потерпело вмешательства? А я ведь предупреждал.

— Помню, помню, — быстро закивала Нэрис. Горести Хейдрун уже вылетели у нее из головы. — Ну да и бог с ними со всеми. Послушай, Ивар, тут такое странное дело! Я сейчас видела, как Харальд...

Договорить она не успела — на стол упала тень от широкой фигуры конунга. Ивар поднял голову:

— С возвращением! Надо полагать, победил сильнейший?

— Нет, — Олаф, двумя пальцами сграбастав очередной кувшин, потянулся за своей чашей. — Ингольф меня на четыре бочонка обошел, морда рыжая...

Советник короля Шотландии довольно сощурился. А в ответ на вопросительный взгляд Длиннобородого пояснил:

— Я на ярла Ингольфа два золотых поставил. Жила!.. Эй, Жила! Ты глухим-то не прикидывайся! Проиграл — плати давай.

— Утром расплатимся, — буркнул с противоположного конца стола дружинник. — Небось разгулялись только-только... А вот конунг свое возьмет — так еще поглядим, кто кому монет в мошну отсыплет!

Олаф уязвленно крякнул. Плеснул себе браги, отхлебнул и надменно приподнял брови:

— Сам-то что сиднем сидишь, Мак-Лайон? Забавами нашими брезгуешь, али только других судить горазд? Иль осрамиться боишься, а?

— Не без этого. Я свой потолок знаю, и до вас мне, увы, далеко. Так же, как и до ваших славных ярлов, — Ивар улыбнулся. Потом бросил взгляд на супругу, которую просто распирало от какой-то новости, и добавил как бы между прочим: — Только разве один я сиднем сижу? Ваши сыновья, кажется, вполне со мной солидарны.

Он шевельнул плечом в сторону высокого стола. Конунг без интереса скользнул глазами по зевающему Харальду, словно вместо него там сидел какой-нибудь безымянный дружинник, и остановил взгляд на Эйнаре. Тот как раз присосался к очередному ковшу. Длиннобородый поджал губы. И повысил голос, обращаясь к младшему сыну:

— Кончай хлобыстать! Не последний раз за столом сидишь, встань, разомни кости. Сейчас еще с пяток бочонков прикатят, мореных, как раз по тебе будет... Гуннар! Открывай сундук, тащи Эйнарову секиру!

Сэконунг поднял мутный взгляд от ковша и промычал что-то невнятное. Язык его слушался плохо, но Нэрис все равно залилась краской — куда конкретно жених послал дорогого батюшку, она не расслышала, но догадалась. Олаф насупил брови и отставил кубок в сторону:

— Вставай, слюнтяй! До чертей допился, нюни распустил!.. Отцу перечить? Семью позором крыть? Да над тобою гости уж в голос смеются! Вставай, сказал! Немедля!

— Н-не буду, — набычился Эйнар. И демонстративно потянул к себе чью-то не допитую чашу. Олаф побагровел. Шагнул к непокорному отпрыску, перегнулся через стол и, сграбастав Эйнара за грудки, прошипел:

— Вставай! Или хочешь, чтоб пинками под зад погнали? Дак это я быстро... Нажрался он, глянь-ка, и слова ему не скажи! Вставай, свинья! Конунг тебе приказывает!

Харальд, подавив судорожный зевок, махнул рукой:

— Да брось, отец. Он сейчас слов не слышит.

— Моё — придется! — уперся рогом Олаф. И нещадно встряхнул сына: — Подымай зад от лавки, пьянь! Ну, кому сказано?!

В мутных глазах сэконунга зажглась злоба. Он выпустил чашу и, стиснув пальцами запястья отца, коротким движением боднул его головой прямо в лицо. Удар был настолько силен, что не ожидавший такого поворота Длиннобородый с воплем отшатнулся назад.

'Но это ненадолго, — отметил Ивар, видя, как непочтительный сын лезет на лавку с ногами — вероятно, намереваясь перемахнуть через стол и всыпать родителю по первое число. — И мордобоя, похоже, все-таки не избежать... Одна радость, что не Ингольфу этот буян под горячую руку попался. Эйнар ему не сын, чтоб с ним миндальничать'.

— Ивар, — испуганно зашептала Нэрис, прижимаясь к мужу. — Они же сейчас подерутся!

— Вполне возможно. И я между ними уж точно не полезу.

— Но...

Развить мысль леди не дали — Харальд, наконец осознавший серьезность намерений молодожена, кое-как сбросил сонное оцепенение и рывком поднялся с лавки. Покачнулся, взмахнул рукой, чтобы сохранить равновесие, а потом, в два шага оказавшись возле младшего брата, сдернул его со стола.

— Остынь, — велел он. — Не зли конунга.

Эйнар затрепыхался, силясь высвободиться:

— Пусти! Пусти, слышишь?! Не твое это дело...

Харальд промолчал, но захвата не ослабил. Длиннобородый, утирая с лица кровь, снова навис над столом. 'Зол как черт', — подумала Нэрис, краем глаза заметив появившихся из-за полога в углу невесток конунга. Новобрачная следом за старшей женщиной подошла к столу, взглянула на невменяемого от злости супруга, костерящего последними словами отца с братом — и застыла на месте. Прекрасные синие глаза вновь наполнились слезами.

— Вот, значит, как? — медленно произнес конунг, с неожиданным любопытством вглядываясь в лицо младшего сына. — Кулаки зачесались? Отцовская воля не по вкусу? Ну, хорошо...

Он вытер окровавленные ладони о штаны и принялся закатывать рукава. Харальд нахмурился:

— Отец?

— А чего... — ни к кому не обращаясь, проговорил Длиннобородый. — Коли уж кой-кому здесь так приперло зубами-то поплеваться... Пороть — оно, может, и поздно, а в пол рожей уткнуть всяко не помешает!

— Отец! — повысил голос Харальд, еле-еле сдерживая извивающегося брата. В голосе мужчины зазвенела тревога. — Во имя богов, оставь ты его в покое!.. Тебе рать вести, а он себя не помнит!

Затрещала ткань вышитой золотом рубахи: воспользовавшись тем, что брат занервничал, сэконунг вырвался из его рук. Дернулся было к обидчику, но вдруг остановился — только с силой уперся стиснутыми кулаками в край столешницы. Олаф невольно отпрянул, такой яростью дышало лицо сына.

— Вовремя братец поход помянул, — глухо сказал Эйнар, не сводя с отца полубезумного взгляда. — Кабы не даны, так валяться бы тебе сейчас со свернутой шеей... А Гуннара ты, конунг, попридержи. Как бы чего не вышло — вдруг я бочонок с твоей головой перепутаю? Нам ведь, свиньям, разницы особой нету!..

Он явно нарывался на драку. Нэрис испуганно втянула голову в плечи и еще теснее прижалась к мужу. Тот нахмурился: в сторону главного стола теперь уже были повернуты головы всех присутствующих. Скальды заткнулись, музыканты перестали играть. 'Черт бы побрал эту семейку, — в сердцах подумал королевский советник, на всякий случай заслоняя супругу плечом. — Два норманнских барана, один другому не уступит. И был бы смысл — а так? Одна радость, что безоружные, с этим у северян на пирах строго. Только б Гуннар и правда Эйнарову секиру из сундука не вынул!' Ивар с тревогой оглянулся на дверь. Перегородки, за которой стояли сундуки с оружием, из-за толпы гостей ему было не видно. Остается только надеяться, что Гуннар не слышал приказа конунга и...

— Черт! — тихо выругалась королевская гончая. К столу, держа подмышкой заиндевевший бочонок, а в руке — немалых размеров топор, медленно приближался ярл Ингольф. Следом за ним сквозь толпу торопливо продирался Гуннар.

— Нэрис, буди Тихоню, и уходите отсюда.

— А как же...

— Без разговоров! — зашипел лорд. Отодвинул от себя пискнувшую жену и, уже начав подниматься с места, услышал спокойный голос рыжего ярла:

— Не тереби парня, Олаф. Что ему секирой махать без пользы? Не в бой небось. Да и рассвет не за горами, уж перина лебяжья молодых заждалась. Кончай реветь, Хейдрун! Муж тебе отныне господин. Чем сырость разводить, лучше б чашу поднесла супругу, как заведено. Я вот и браги принес, у вас-то здесь хоть шаром покати...

Ингольф, плечом оттерев сопящего конунга в сторону, поставил перед Эйнаром свою ношу. Подкинул в руке секиру, примерился — и одним точным, хрустким ударом снес половину бочонка. Прилипшая ко льду крышка откатилась под ноги чьим-то дружинникам. Ярл сунул топор в руки подошедшему Гуннару и бросил через плечо:

— Подать мне мой кубок! С зятем дорогим выпить желаю!

Приказ был исполнен мгновенно. Ингольф, зачерпнув брагу прямо из ополовиненного бочонка, поднял руку:

— Эйнар!

Глотающая слезы Хейдрун, схватив ближайшую к Эйнару чашу, по примеру отца наполнила ее и подала мужу. Все затаили дыхание. Тесть и зять молча смотрели друг другу в глаза, и встревать в этот безмолвный поединок не осмелился даже Олаф... Хрустнули в тишине костяшки пальцев. Эйнар отвел взгляд.

А потом обхватил непослушными ладонями ножку золотой чаши и поднял ее над головой.

— Ингольф! — хрипло ответил он.

Рыжий бесстрастно кивнул. Забулькала в глотках брага. Лорд Мак-Лайон, мысленно выдохнув, улыбнулся. Гроза миновала — второй раз за этот день, но теперь уже окончательно. Последний бастион сопротивления рухнул.

— Победил сильнейший... — услышал советник тихий голос жены. Радости в ее тоне не было. Ивар пожал плечами:

— Это закон природы, милая, ничего не попишешь.

— Да, я знаю, — отстраненно сказала Нэрис.

Из-за спин недавних танцоров вынырнула приземистая фигурка Тиры. За ней показался Рагнар. Он перекинулся парой слов с кем-то из старших дружинников, насупил брови, покачал головой. Повернулся в сторону Хейдрун — девушкой уже завладела деятельная жена Гуннара — и, поколебавшись, направился в ту же сторону. Ни на отца, ни на братьев он даже не взглянул. Астрид тяжело опустилась на лавку, успокаивающе кивнув подошедшим к столу двум видным молодым норманнам с огненными шевелюрами. Они, недобро косясь на Эйнара, окликнули Хейдрун. Видимо, братья? Нэрис перевела взгляд на юную жену сэконунга. Тира, как всегда, оказалась на высоте: Хейдрун уже не плакала. А когда повернулась к подошедшему Рагнару, на ее бледном личике даже вновь засияла улыбка.

Конунг, вспомнив, кто здесь главный, лихо опрокинул чашу и обернулся к музыкантам.

— Ну, чего притихли? Чай, праздник, а не похороны! Гуннар, поди сюда. Выпьем натрое, как бывало... — он оглядел взбудораженных дружинников и струхнувших гостей, после чего добавил со смешком: — Не на что тут глядеть, а до рассвета недалече. Ешьте, пейте да молодых славьте!..

Народ зашевелился. Послышались первые несмелые аккорды, кто-то из скальдов вновь затянул песню. Рагнар, улыбнувшись Хейдрун, протянул ей руку. Девушка неуверенно обернулась на мужа. Увидела, что все внимание последнего сосредоточилось на бочонке и, закусив губу, тряхнула кудрями.

— Вот так бы сразу, — одобрительно сказал Ивар, наблюдая, как новобрачная об руку с деверем решительно направляется в круг. — Я же говорил тебе, Нэрис, девочка не так проста, как кажется.

Жена не ответила.

Эйнар, вновь поднявшись с лавки, куда только было опустился, потянулся к разрубленному бочонку. Обхватил обеими руками скользкие стенки, поднял посудину над столом и широко улыбнулся отцу:

— За семью, а?

Конунг не отозвался — тост звучал по меньшей мере двусмысленно. Но сын одобрения не ждал. Преувеличенно вежливо он поклонился тестю — и, выдохнув, приник губами к неровной зазубренной кромке.

Норманн Ульф Тихоня, растянувшись во весь рост на тюфяке и прикрывшись овчиной, изучал взглядом потолок. Спать ему не хотелось, да и не полагалось — нынче он, а не Творимир, дежурил за двоих. И ничего не имел против: в доме тепло, кругом тишина да спокойствие, на морозе торчать не надо, хозяева за перегородкой, вот они, ни забот, ни хлопот! Всегда бы вот этак-то. Ульф расслабленно зевнул, прислушиваясь. Ничего, только тихие завывания метели. Даже собаки не лают. А уж прочие-то и подавно мертвецким сном спят — кто у конунга в дому, кто на конюшне, кто в сараях. Даже Гуннар с семьей не уехал, хотя живет всего через пару улиц. Жених с невестою, понятно, особняком — им еще с вчера дом приготовили, все честь по чести. 'Хотя брачной ночи молодая сегодня не дождется', — подумал Тихоня, вспоминая разрубленный ярлом бочонок и Эйнара, единым духом опрокидывающего в себя брагу. Прямо так хлебал, вместе со щепками. И ведь больше трети высосал, не поморщился!

Потом-то, конечно, на том самом месте и рухнул, глаза закативши, но тестя уважил. Да тот и не серчал — чай, сам дважды женился. Дело знакомое. Родные отнесли жениха на брачное ложе, туда же невесту сопроводили, да и оставили. Пускай хоть отдохнут молодые, им ведь еще неделю пировать да мед из одной чаши пить!.. Тихоня заложил руки за голову и нахмурился. А ведь с неделей-то он хватил. Забыл про Ярен, про Фолькунгов осажденных, про данов... 'У, стервятники! Так бы и взял их всех да перетопил поодиночке! И мечей бы даже пальцем коснуться не дал, чтобы после смерти они, твари, вечно у ворот Асгарда неприкаянными выли! А ежели кому из них и посчастливится в Вальгаллу прорваться, так пива ему несвежего, валькирию страшную и...'

Бух! Бух!

Упивающийся мечтами норманн сердито плюнул — ну вот. Кого там принесло? Ишь, в дверь барабанит, еще и ногами, похоже.

— Я те щас постучу, — пообещал Тихоня, скидывая овчину. — Я те щас, недопитку, так постучу... Здесь люди спят, а он бродит! — Ульф скроил на лице самую свирепую из своих рож и, подняв засов, распахнул дверь. — Ну, чего надо?! Уй-й-й, Мьёльнир мне в...

Старый вояка подавился неоконченной фразой. На пороге стоял Эйнар. Полуодетый, всклокоченный и белый как молоко. Руки его были по локоть в крови. А на руках...

— Нэрис, — выдохнул сын конунга, прижимая к груди бьющееся в конвульсиях тело своей юной супруги. Головка девушки была запрокинута назад, на губах вздувались кровавые пузыри, а из-под левой ключицы торчала рукоять богато украшенного кинжала. — Где Нэрис? Она здесь?!

Тихоня потрясенно кивнул. И, опомнившись, бросился на хозяйскую половину, оставив дверь открытой. В спину ему летел свист метели, булькающие хрипы и невнятное бормотание Эйнара. Кажется, сэконунг просил у кого-то прощения.

У Хейдрун? А за что?..