Интервенция

— Кто тебе сказал, что быстро? Может, они там несколько лет валандались. Время — понятие относительное, как говаривал старик Альберт Эйнштейн.

Бутылка показывала дно, когда Джекоб задал еще один коварный вопрос:

— Слушай, а ты вот сказал, что любишь эти трамваи. А ведь ты его выдал?

— Ну, во-первых, голод не тетка. Жрать-то что-то надо. А во-вторых, ты ведь к своим офицерам не побежишь докладывать... Я ведь не дурак. Я соображаю.

Прав ведь был, гад. Джекоб знал, что не побежит. И даже не потому, что опасался сесть в психиатрическое отделение — в компанию к тем самым немцам. Как-то получалось, что он уже играл в некую совсем свою игру. Тут — как в том же трамвайном движении. Раз уж поехал по колее — то придется двигаться до конца — куда бы тебя эта колея не завела. А вела она куда-то совсем в непонятную сторону — в глухие питерские улицы.

— Интересно, как они отреагируют на эту трамвайную историю? — Подумал Джекоб, и поймал себя на мысли — миротворческий корпус был для него уже "они"...

На обратном пути подвыпивших Джекоб спросил трамвайщика:

— Сергей, а вот ты сказал "либерасты"... Я вот наших, американских, тоже терпеть не могу. А ты за что? Ты сочувствуешь коммунистам или национал-патриотам?

— Да никому я не сочувствую и не сочувствовал. Все они — болтливые лохотронщики, которым только бабки нужны. Но ты рожи этих наших либерастов видел?

— Да уж нагляделся. Тут я согласен — сволочь первостатейная.

— Ну вот. А ты б послушал, что они нам по телевизору втирали. Я ведь все-таки историю знаю. И как можно назвать людей, которые глумятся над историей Великой войны? Гадят на солдатские могилы?

— Я как военный журналист тебя понимаю. Людьми такую мразь назвать нельзя...

На пресс-конференции царила тихая паника, местами переходящая в громкую. Где была теперь горластая и зубастая журналистская братия? Акулы пера превратились в маринованных килек. Они бы, возможно, улетели домой, но со дня неудачного штурма промзоны царила беспросветно нелетная погода — и улетевшие самолеты обратно не возвращались. Причем, многие пропадали бесследно. Теперь все с надеждой смотрели на генерала Адамса, ожидая: может быть, он скажет, что-либо дельное?

И старый вояка, прошедший множество "горячих точек", побывавший в плену у ваххабитов и умудрившийся вернуться оттуда живым, оправдал надежды. Он вышел, пожелтевший после бессонной ночи, но решительный. Генерал демонстративно скомкал бумажку с текстом, подготовленным пресс-центром.

— Господа! Возможно, вы ждете от меня объяснения тому, что происходит. Так вот я вам совершенно честно заявляю: таких объяснений у меня нет! Если вы можете сами придумать какую-нибудь версию, чтобы, как это вы выражаетесь, успокоить общественность — валяйте, придумывайте! Я не возражаю. Но! Сказанное мной не означает, что мы складываем оружие и расписываемся в собственном бессилии. Нет, и еще раз нет! Да, мы понесли крупные потери. Я скажу вам больше — очень крупные. Но без потерь войны не бывает. Необходимо признать — тут идет война. В настоящее время мы планируем новую большую и серьезную операцию в промзону, чтобы уничтожить засевших там экстремистов.

При этих словах Джекоб усмехнулся. Он-то знал: ни черта на самом деле не планируется. В промзону сунули три разведывательных танковых группы. Две исчезли бесследно. Третью удалось обнаружить — танки напоминали обглоданные яблоки. Экипажей не нашли.

Генерал тем временем продолжал:

— Но при этом я вынужден честно и откровенно признать, что кроме существующих объективных факторов, налицо и субъективные. Планируя эту операцию, мы рассчитывали на мирное развитие событий. Поэтому мы не уделили должного внимания боевой, а главное — моральной подготовке солдат. Мы много сил потратили, чтобы объяснить им гуманный смысл нашей миссии. Слишком много. При этом забыли упомянуть то, что они находятся в армии. Где — так уж случаются — и убивают. Не секрет, что дисциплина расшаталась. Возмутительный случай с радиостанцией — лучший тому пример. Среди солдат замечен и новый наркотик, так называемая "свинка", который увеличивает число небоеспособных бойцов... Но я вам обещаю -дисциплина будет подтянута в кратчайшее время. Строжайшими методами. Пора, наконец, вспомнить подлинный смысл термина "законы военного времени". Порядок будет наведен и приказ будет выполнен. А пока... Через три дня, как известно, мы празднуем День независимости. В этот день мы проведем парад, как и намечали, а потом праздник для местных жителей. Никакие трудности не помешают нам отметить наш праздник! Это будет хорошая встряска для солдат, это будет демонстрация нашей готовности выполнить порученное нам дело до конца!

После окончания пресс-конференции пришло сразу два сообщения: одно плохое, другое очень плохое. Поздно вечером три проржавевшие насквозь землечерпалки вышли из района острова Бычий и благополучно затонули, загромоздив намертво фарватер. Средств для подъема судов в армии, конечно же, не имелось. То есть, контингент НАТО оказался отрезанным.

Вторая неприятность заключалась в том, что в Нарве эстонцы, по какой-то непонятной причине взорвали мост через Нарову и спешно стали возводить бетонные заграждения. На все вопросы господ из НАТО нарвское руководство отвечало туманно:

— Мы много веков живем рядом с русскими. Мы знаем, что делаем.

С ума посходили, чертовы союзники.

Часть 2. Формула атаки

Кто хочет жить, кто весел, кто не тля -

Готовьте ваши руки к рукопашной!

А крысы — пусть уходят с корабля!

Они мешают схватке бесшабашной

(Владимир Высоцкий)

Такой вот праздничек сложился

Итак, положение было весьма мерзковатое. Точнее, донельзя мерзкое. Но генерал Адамс, видимо, решил действовать по старому принципу эстрадников "show must go on". Четвертого июля над Зимним Дворцом взвился американский флаг. Трибун сооружать не стали, генерал Адамс и почетные гости стояли на грузовиках. Настроение у солдат было кислое. Все предыдущие дни их упорно тренировали в строевой подготовке. Объясняя им цель мероприятия, сержанты говорили, что, дескать, русские варвары любят массовые зрелища. И вообще, необходимо показать врагу, что мы его не боимся. Но это бодрости солдатам не прибавляло. Бодро выглядели лишь представители петербургской общественности. Они вообще, казалось, ничего не замечали. Эти люди свято верили, что Америка всегда и всюду будет впереди и что они за ней — как за каменной стеной.

В параде участвовало всего десять батальонов, которых подготовили через пень-колоду. Те, кто не стоял в оцеплении, сдерживая толпу местных, торчали теперь возле Мойки и ждали очереди шлепать через площадь. На той стороне, промзоне, было тихо, как в гробу.

Что же касается местного населения, то его явилось довольно много. После парада был обещан концерт, подготовленный силами армейской самодеятельности и, что самое главное — бесплатная раздача виски. Васька, услышав о последнем только хмыкнула:

— Большого ума у вас начальники. Вот увидите: ваш праздничек ознаменуется русской народной забавой под названием "пьяный дебош". У нас на таких мероприятиях и пиво-то боялись продавать.

Однако, отдел пропаганды считал иначе. Он полагал, что все пройдет хорошо, если нагнать побольше солдат для охраны.

Сам парад прошел без особых волнений. Батальоны прошли — и тут же стали рассредоточиваться вокруг, чтобы обеспечить порядок на народном мероприятии. Звуковка начала пробовать голос, посылая в эфир фрагменты музыки, к Александровскому саду выехали машины с виски.

Толпа, скопившаяся на Невском, в саду и на Адмиралтейском проезде стала напирать и теснить тройную цепь солдат. Джекоб, стоявший с Васькой на одном из грузовиков-"трибун", убедился: девчонка была права. Мудрецы из отдела пропаганды как-то не рассчитали пламенной любви российских граждан к халяве, особенно — к халявной выпивке. Как любила повторять Васька, "на халяву пьют даже трезвенники и язвенники". Причем, даже издали было видно, что многие уже хорошо употребили своего, а ломились за догонкой. Так что дебош обещал состояться в любом случае.

Напряжение нарастало, люди возле машин копошились, торопясь распаковать и выставить ящики, из которых со скоростью света раздавали бутылки — по двусотграммовой емкости на человека. Но было видно, что многие, отойдя, спешили в атаку на выпивку по второму заходу.

Солдаты выстраивались в цепочку пытаясь образовать коридор к грузовикам, чтобы их не смели. Но ведь солдаты — это не спецчасти полиции, которые обучены обращаться с толпой. Было понятно, что они продержатся недолго. Или с перепугу начнут стрелять — а вот это было бы совсем неприятно.

В общем, идиотизм ситуации стал полностью проясняться. И тут где-то неподалеку глухо бухнул выстрел. Послышался свист снаряда, потом взрыв — и на месте, где стояли машины с виски, взлетели в воздух обломки.

— ...Мать!!! — пролетело над скопившейся толпой. Джекобу никогда не доводилось слышать, чтобы это выражение произносилось таким большим и слаженным хором. И тут к генералу Джекобу подбежал бледный, как смерть, офицер и что-то прошептал. Загадочным образом через секунду новость знали все. Памятник судостроения начала прошлого века, крейсер торчавший у Невки, вышел в Неву, подняв на мачте красный флаг. И тут же на вершине колонны, стоявшей посреди площади, раздался какой-то странный шум. Ангел взмахнул крестом...Послышался топот тысяч ног — это солдаты разбегались наперегонки с местными жителями. Вскоре площадь опустела. Джекоб тоже, честно говоря, собирался сделать ноги, но Васька его удержала.

— Чего рвешься? Все, концерт окончен.

В самом деле, далее ничего страшного не происходило. Снаряды больше не летели. Но зато мосты, находящиеся вверх по реке, стали вдруг самопроизвольно разводиться. Честно говоря, никто из представителей миротворческих сил не пробовал разобраться в хитром механизме мостов. Ни к чему это было. Мосты были сведены, то есть, обеспечивали проезд через реку — и на данный момент только это от них и требовалось. А теперь их крылья сами по себе поперли вверх... "Аврора" мирно проплюхала вверх по Неве и пропала из виду где-то за железнодорожным мостом. Потом, после долгой возни и суеты, свести назад удалось только Троицкий и Дворцовый и мосты. Впрочем, об остальных никто особо не горевал. Скорее, наоборот. Даже лучше, что другие мосты, ведущие в безлюдные кварталы, оказались разведенными. Оно спокойнее.

Вернувшись в Смольный, Джекоб услышал, что праздничек все-таки продолжается. Как шептались, генерал Адамс, вернувшись с площади, тут же связался с Вашингтоном. И получил очень странный ответ: продолжайте выполнять приказ любой ценой. После этого связь со Штатами прервалась. Любая. Хотя внутренняя нормально работала.

Надо сказать, в этой ситуации генерал Адамс проявил настоящий характер.

— Что, собственно, случилось? В реку вышел ржавый крейсер. И что? Да, мы не понимаем природы этих явлений. Но! Мы контролируем центр города! И будем контролировать. Нет связи? Будет! Помощь придет. В конце концов, что такое этот город перед мощью Соединенных Штатов? Далее. О наших действиях. Я глубоко убежден: все эти враждебные акции направляются из промзоны. Мы должны подготовить настоящее, полноценное наступление на нее. И начать его, дождавшись подкреплений. А пока в нашу задачу входит удерживать рубеж Обводного канала. Печальные случаи внутри: это следствие нашей беспечности. Взять тот же чертов трамвай. Я не знаю, куда он исчез. Но пришел он — по Каменоостровскому мосту! Выставленный там патруль его видел — и пропустил! Испугались, видите ли! Автоматы у них, понимаете ли, заклинило! Так лучше надо следить за личным оружием! Запомните, я больше не намерен принимать никаких ссылок на паранормальность оружия наших противников! Просто русские конструкторы оказались лучше, чем мы думали. Солдаты, видевшие бой в промозоне, показывают: некоторые вражеские машины были уничтожены нашим огнем. Значит — с ними можно сражаться. И мы будем сражаться. Во вражеских машинах не было людей? Чушь. У страха глаза велики. А у США неизмеримо больше ресурсов. Так что в любом случае против нас они не потянут. Мы в последние десятилетия, скажем честно, расслабились. Мы привыкли побеждать легко. Но это были слабые противники. Что же. Теперь перед нами противник сильный. Настоящий. Достойный. И мы должны доказать: его тоже можно победить! И мы это докажем!

И еще. Важный положительный фактор — население экстремистов не поддерживает. Так вот, ни в коем случае это не должно измениться! Поэтому политика по отношению к населению должна остаться прежней. Поверьте мне, господа — никакие повстанцы, никакие партизаны никогда не победят, если у них нет поддержки в народе. А жители Петербурга — за нас! Или, во всяком случае — не с ними.

Словно в подтверждение слов генерала, связь заработала. Вашингтон сообщил, что помощь скоро прибудет. В Петербург направляются корабли с подкреплением, а также эсминцы и ракетные крейсеры. Правда, потом связь исчезла снова. Но это уже никого не волновало.

Когда пошлет нас в бой товарищ Сталин

Ненависть в почках набухших томится.

Ненависть вышла из берегов.

Ненависть жаждет! И хочет напиться

Теплою кровью врагов!

(Владимир Высоцкий)

Капитан Шанц, бледный как бумага, лежал на санитарных носилках и едва шевелил шубами. Он был очень плох и, думается, более всего нуждался уже не во враче, а в священнике. Но капитана мучила какая-то мысль. Каким-то образом он узнал, что Джекоб здесь и попросил его позвать.

Расталкивая мечущихся без особого толка солдат, журналист пробрался к санитарным машинам. А наклонился над танкистом.

— Капитан, это я.

— Вот, журналист, видишь... — Едва слышно, но внятно, прошептал Шанц, — я ж тебе говорил. Мы их только повалили. А вот они начинают возвращаться. Те самые. Которые нас тогда... А вермахт — он был не вам чета... Все повторяется. И это только начало...

Капитан замолчал и закрыл глаза, как шепнул санитар, долго ему не протянуть. Вряд ли сумеют хотя бы довезти до госпиталя.

Джекоб вздохнул и снова оглядел окрестный траурный пейзаж. Площадь представляла собой жуткое зрелище. Повсюду валялись обломки домиков вперемешку с мертвыми телами. Алели лужи крови, смешиваясь с дождевыми лужами. Вопили раненые и умирающие, искалеченные так, что на них и глядеть-то было жутко. Потерянно бродили уцелевшие. Метались санитары с носилками. А посреди всего этого кошмара неподвижно стояли его авторы — четыре угловатые гусеничные зеленые железные коробки с торчащими впереди мощными длинными пушками. Боя тут не было. Тут было побоище.

Как рассказали те, немногие, кому повезло остаться в живых, дело было так. Германская военная часть стояла на большой площадке, которая на карте значилась как Славянская площадь. Сюда же переместили и остатки части Шанца. Правда, без танков. Его машины после визита трамвая работать решительно отказывались. Все в танках было на месте, никаких повреждений не обнаружили — но ни один механизм не действовал, хоть ты тресни. А тут, на Слаянской площади и напротив — там где стоял памятник каком-то бородатому типу, расположился саперный батальон бундесвера.