'Обойдусь без советов, тем более таких!' — огрызнулась я, и, кое-как добравшись до кровати, упала поверх одеяла, не раздеваясь.
Проворочалась полночи, и уснуть смогла только перед рассветом.
Непривычно хмурое, серенькое утро началось вполне ожидаемо — с гневного вопля. Выйдя в общий зал, я застала потрясающую картину: хозяин очень выразительно и подробно объяснял, что он думает о Роне, и отправлял нашего красавца в далёкое и трудное путешествие весьма запутанной дорогой.
Стёртый в пыль герой-любовник, даже не пытался оправдываться, то краснел, то бледнел и время от времени жалобно поглядывал на почтенного Шалиса, безмолвно умоляя о пощаде.
Усаживаясь на своё место, я мельком глянула на брата: вроде бы всё в порядке, вот только едва заметные тени под глазами — похоже, не одна я сегодня не выспалась.
Зато Айрена откровенно сияла. Судя по взглядам, которыми она опаляла Ари, красотка явно предвкушала замену партнёра.
Увы, её надежды не оправдались. Хозяин, коротко поговорив с Карисом у стойки, сообщил Айри нечто такое, отчего она заметно увяла и сразу удалилась к себе.
Сегодня мы собирались выступать только на турнире, и я решила пока что заняться домашними делами: уборка, стирка, что угодно, только бы не вспоминать о вчерашнем!
Ари, похоже, думал точно так же, потому что ушёл из-за стола, едва доев похлёбку, и на заднем дворе сразу послышался стук кинжалов.
Хозяин вместе с Айреной отбыли на последнюю репетицию. Рон был награждён ещё одним сердитым взглядом и едким замечанием о том, что побитая морда — не повод бить баклуши. Не желая зря терять время, почтенный Шалис велел им с Феллой пройтись по совместным сценам новой истории, так что вся труппа собралась на заднем дворе.
Однако, этот день был на редкость щедр на неприятные сюрпризы. Не прошло и двух часов, как хозяин и Айри вернулись, да не просто так, а в наемной повозке.
Почтенный Шалис оказался весьма галантным кавалером: подал Айрене руку и помог слезть, вот только лица у них были, мягко говоря, невесёлые.
Войдя в калитку, Айри сразу отошла от хозяина:
— Сама дойду, — и медленно направилась к дому. Край платья взметнуло ветром, и на её правой ноге, чуть выше щиколотки, забелела свежая повязка.
Заметно прихрамывая, Айрена поднялась на крыльцо. Почтенный Шалис проводил её печальным взглядом и повернулся к остальным:
— Ну, всё, ребята, собирайте пожитки. Отправляемся сегодня.
Я штопала рубашку Кариса, сидя на ступеньках фургона, и от неожиданности уколола палец, а Фелла и Рон, репетировавшие сцену объяснения в любви, уставились на старшего с совершенно одинаковыми, удивлённо-непонимающими выражениями на лицах.
— Папа, а как же... — Фелла умолкла на полуслове, когда господин Шалис свирепо глянул на дочь.
Привлечённые необычной тишиной из тренировочного закутка вернулись Карис и Авет. Парнишка с самого утра ходил за Карисом хвостом и канючил, что хочет научиться метать кинжалы. Наконец, брат сдался и решил преподать ему первый урок. И, надо сказать, вовремя. Ещё чуть-чуть, и Авет занялся бы этим самостоятельно, а что из этого могло получиться, лучше не представлять.
Фелла, решив, очевидно, выяснить всё до конца, резко развернулась и направилась в дом, а через несколько минут в дверях появилась гроза всей труппы — почтенная Верета. Вообще-то она женщина хорошая, но строгая, а если выйдет из себя — спасайся, кто может!
— Объясни-ка мне, муженёк, что это ты тут затеял?
Хозяин под пристальным взглядом жены сразу стал как-то меньше ростом.
— Верета, мы уезжаем.
— И почему же это? Состязания ещё не закончились, а нам никакие деньги не лишние.
— Так получилось. Я на день танцев заявил кэренну. (2) А тут, сама видишь, Айрена ногу повредила. И никем её не заменишь.
— И о чём ты думал, когда заявлял? Мы — не южане, у нас такого отродясь не плясали.
— Так Айрена-то — южанка, на неё вся надежда была.
— Ох, мужики! — почтенная Верета готова была ухватиться за скалку. Ещё бы, день танцев — главное зрелище турнира, и приз — двадцать пять золотых. — Сначала делают, потом думают. Да если б Айри здорова была, кто б с ней на пару пошёл, вместо Рона? Ты, что ли?
— Она одна хотела выйти...
В брошенном на мужа взгляде хозяйки ясно читалось: 'Идиот!', но вслух почтенная Верета ничего не сказала.
— Папа, ну давай останемся, хоть как зрители, пожалуйста.
Перед умильным голоском и нежной улыбкой дочки хозяин устоять не смог.
— Ладно. Вечером можете пойти посмотреть.
Фелла и Рон вернулись к репетиции, а бедолага Авет некстати попался на глаза рассерженной матери, получил полотенцем по шее и был отправлен за водой — почтенная Верета считала уборку лучшим средством от житейских неприятностей.
Карис, избавившись от назойливого ученика, убрал ножи в короб, а потом, прихватив обожаемую лютню, сел рядом, но играть не стал, а занялся настройкой.
Я, свернув штопку, сразу скрылась в фургоне. Братец, очевидно, забыл, что слух есть не только у него, а мне не хотелось мучить свои нежные ушки. Через пару минут, я поймала себя на том, что вместо зашивания дырки, сижу, рассеянно уставившись в угол.
Одно короткое слово что-то сдвинуло в моей памяти, и я пыталась понять, что именно. Что-то давнее, ещё из детства. Эти воспоминания о счастливых временах, когда всё было хорошо и, все были живы, я тревожила не часто, слишком болезненным было возвращение в настоящее.
Но сейчас я извлекала их из глубин памяти, словно забытые наряды из пыльного сундука...
День. Солнце уже давно перешло полуденную черту, и обжигающий зной сменился бархатно-мягким теплом. Небольшой домик с черепичной крышей и стенами, увитыми диким виноградом...
Доносящиеся с заднего двора странные, незнакомые аккорды лютни и зажигательный треск соллен... (3)
Посередине вымощенной каменной плиткой площадки начинают танец мужчина и женщина...
Кэренна — 'душа огня', её не танцуют, её творят. И каждый раз заново. Даже у самых лучших танцоров ни одна кэренна не походит на другую. Кэренна — вершина, на которую поднимаются всю жизнь.
Словно во сне, я подошла к коробу с одеждой у правой стенки фургона. Там, на самом дне, лежало огненно-алое платье с оборками — наряд для кэренны. Зачем я купила его в Светлене — не знаю сама, наверное, как воспоминание, о том, что мечталось, но не сбылось.
Найти его было совсем нетрудно — вещей я здесь оставила не так уж и много (почти всё забрала на постоялый двор). Я заперла дверь на крючок и окунулась в шелковистую прохладу, потом туфельки, тоже красные, точно в цвет платья.
В каком-то странном приступе веселья, я крутнулась посередине фургона и замерла, поймав себя на мысли: 'Для чего всё это?' Всё равно я ничего не смогу исправить, даже если захочу, да и вообще, надо ли что-то исправлять...
Я сняла платье, аккуратно свернула и убрала на прежнее место. Когда почтенная Верета позвала к обеду, я вышла в своём обычном, синем.
Остаток дня все были словно на иголках: хозяева почти не разговаривали друг с другом. Видно, почтенная Верета ещё раз хорошенько пропесочила мужа. Айрена, судя по её виду, неимоверно страдала, что отнюдь не мешало ей бросать томные взгляды на Кариса. Брат, как всегда, не обращал на неё никакого внимания. Рон и Фелла в который раз поссорились, и Фелла надулась, как мышь на крупу. Только Севет, никого не замечая, вдохновенно кропал очередную балладу, упорно не желая смиряться с тем, что актёр он — хороший, а поэт — никудышный. (Честно говоря, от его виршей на лету мухи дохли).
Оживление началось только ближе к вечеру, когда мы, наконец, собрались на праздник.
Хоть мы и не выступали, но всё-таки разрядились в пух и прах, по крайней мере, женская половина: Айрена в этот раз предпочла тёмно-красное платье и благоухала жасмином, Фелла выбрала нежно-голубое и аромат ландыша.
Почтенная Верета, как подобает замужней даме, остановилась на строгом тёмно-коричневом.
Но надо было видеть их глаза, когда я вышла из фургона, с головы до пят закутавшись в длинный чёрный плащ.
— Дара, в такой день и в плаще, ты, часом, не больна? — почтенная Верета прежде всего подумала о самой простой причине.
— Не знаю, что-то знобит немного. Ничего страшного.
— Смотри, может, останешься?
— Нет, я пойду.
Фелла и Айрена переглянулись и дружно решили держаться от меня подальше, на всякий случай.
Я огляделась по сторонам, но брата нигде не было видно.
— Дара, — вкрадчиво пропела Айри. — Карис велел передать, что у него дела в городе, он придёт прямо на площадь.
Народу, конечно, было битком: яблоку негде упасть, но нам повезло. Хоть и слегка помятые, мы сумели пробраться поближе. Всё-таки, иногда и от мужчин бывает польза. Без них нас бы точно затолкали. Я почти пожалела о том, что пришла, тем более, что Ари всё не появлялся, но тут начались выступления.
И посмотреть здесь было на что. Но вот, почти в самом конце, распорядитель объявил 'Труппу гоcподина Шалиса Раина' и кэренну. Я украдкой глянула на хозяина, он выглядел так, словно только что съел корзину лимонов и запил уксусом.
И тут я сошла с ума.
Я понимала, то, что я делаю — безрассудство чистой воды, но меня уже подхватила и понесла какая-то шальная, неистовая волна. Я поднялась по боковым ступенькам, дёрнула ленту, распуская волосы по плечам, и скинула плащ. Музыка умолкла, словно отчаявшись, и в пронзительной тишине я вышла на середину помоста, отбивая каблуками чёткий, будоражащий ритм — вызов партнёра.
&nnbsp;bsp;Если он не выйдет, то кэренна будет только моей, одиночной, и главную награду уже не взять, но что-то, всё же лучше, чем ничего.
И он пришёл. Строгую черноту одежды подчёркивал алый шарф на талии. Я вскинула голову, ловя ответный взгляд зелёных глаз. И именно в это мгновение окончательно поняла то, в чём боялась себе признаться...
Теперь я знала, чем станет наша кэренна.
Вновь зазвучала музыка, и я забыла обо всём. В мире существовала только страсть — жгучая, беспощадная, неумолимая. Вечный огонь души и тела, в котором сгорают двое.
В себя я пришла только с последним аккордом: мы стояли напротив друг друга на коленях, держась за руки.
В следующие несколько мгновений на площади царила мёртвая тишина, а потом на помост градом посыпались монеты.
Карис поднялся первым и помог встать мне. По ступенькам мы спустились молча. Всё было сказано в танце.
Наша труппа, слегка очумевшая от неожиданности и потрясённая не меньше зрителей, тут же кинулась нас поздравлять. Я с трудом вырвалась из шквала объятий и поцелуев, и, оставив им на растерзание Кариса, поплелась в гостиницу, едва не падая от усталости.
Сейчас они, наверняка, ринутся отмечать победу в каком-нибудь трактире или кабачке.
А я предпочту ванну погорячее и мягкую кровать.
К счастью, идти было недалеко, а наша любезная хозяйка, расплываясь в улыбке, предоставила ванну незамедлительно. Только сидя в горячей воде, я почувствовала, как ноет всё тело вплоть до тех мышц, о существовании которых я за годы бездействия забыла.
До кровати я доползла лишь на упрямстве, надеясь, что засну, едва коснувшись головой подушки. Но не тут-то было — мысли о Карисе не давали покоя и сон скромно походив вокруг кровати, предпочел удалиться. В конце концов, я встала и, закутавшись в мамину шаль, уселась ждать брата. Cвечу зажигать не стала — в окно, таинственно улыбаясь, заглядывала полная луна и, похоже, она-то меня и убаюкала.
Только когда в замке осторожно повернулся ключ, я, разлепив глаза, поняла, что уснула прямо за столом. Всё ясно — пирушка закончилась, но дверь я сегодня заперла ещё и на засов, так что пришлось подниматься с лавки и идти открывать.
— Как ты? — едва войдя, спросил Карис.
Я чуть вымученно улыбнулась:
— Ничего, главное, что мы всё-таки победили. Вы хорошо погуляли?
— Они хорошо погуляли, — усмехнувшись, обронил Ари. — И до сих пор гуляют.
— А ты почему не остался? — я тут же подумала о самой неприятной причине и уже потянулась потрогать лоб, но Карис перехватил руку.
— Не волнуйся, голова у меня не болела.
Я облегчённо вздохнула, и попробовала высвободить запястье, но Ари переспросил, по-прежнему держа меня за руку: — С тобой, вправду, всё в порядке? Что-то не похоже.
— Просто очень устала, — я, шагнув вперёд, ткнулась лбом в его плечо. Чёрный шёлк рубашки мягко мазнул по щеке.
Карис, чуть помедлив, опустил ладони мне на плечи.
Вот сейчас у меня на душе стало совсем легко — все опасения исчезли без следа, я понимала, что слишком о нём беспокоюсь, но иначе уже не могла.
Я прижалась к нему чуть теснее и вдруг ощутила себя стоящей посреди березовой рощи под летним дождём. Прозрачные теплые струи ласково, словно руки любимого, гладили тело...
— Дара... — почти беззвучный выдох где-то рядом.
Я блаженно улыбнулась, растворяясь в обволакивающей нежности.
— Дара, очнись.
Я не смогла противиться этим умоляющим ноткам, и очень неохотно, но всё-таки вернулась в привычный мир.
— Что случилось? — голос Кариса явственно дрогнул.
— Ничего, — я всё-таки заставила себя оторваться от него и самым обычным тоном спросила:
— Есть будешь?
— Нет, только умоюсь и переоденусь, — отойдя к окну, Карис вернулся с тазом и кувшином.
— Давай полью, — я вытащила из сундука чистое полотенце и, подойдя к столу, перехватила кувшин, — рубашку сними.
— Лей так, — Карис расшнуровал ворот и подставил сложенные ковшиком ладони.
— Как скажешь.
Я всё ещё пыталась понять, что же такое случилось несколько минут назад, и очнулась только, когда Карис выплеснул прямо на меня последнюю пригоршню.
— Ах, ты бессовестный! — я сдёрнула полотенце с плеча и попыталась хлестнуть им Кариса, но не тут то было — полотенце почему-то оказалось у него в руках. Больше того, не успела я опомниться, как Карис в мгновение ока обвил им мою талию и потянул на себя. От неожиданности я потеряла равновесие, просто впечатавшись в него, и внезапно очень остро ощутила, какая ненадёжная преграда — два тонких слоя ткани — отделяет нас друг от друга.
А я... я хочу, чтобы её не было, чтобы, как вчера — тело к телу, губы к губам, чувствовать его каждой клеточкой.
В комнате воцарилось натянутое, как струна, молчание: мне казалось, что мы висим над бездной — ещё чуть, и сорвёмся.
Да что ж такое со мной творится?! Почему я с ума схожу?!! И, похоже, не только я — в глазах Кариса полыхало изумрудное пламя желания.
Разум ещё пытался слабо протестовать, я хотела сказать 'Отпусти!', но с губ само собой слетело:
— Ты дождём пахнешь...
Хриплый шёпот в ответ:
— А ты — розой... — и уже знакомый опьяняющий вкус полыни и мёда на губах.
Руки в неодолимом порыве оплели шею Кариса — страсть вырвалась наружу, сметая все преграды, и мы рухнули в бездну...
...Я села, придерживая простыню на груди. Да, что здесь вообще произошло, где моя рубашка? Оглядевшись, я обнаружила рубашку где-то в ногах, и кажется... снимала её не сама.
