Практика на Лысой горе

Во дворике, примыкающем к зданию общаги, вовсю гоняли мяч мальчишки. Ага, и наши там: Малявкин да Красавицкий. Хоть и потемнело почти, а голоса ни с кем не спутать. Конечно, весь вечер проиграют, а на утро будет: 'Диночка, ну дай списать, а?'. Тьфу.

Проскользнув мышкой мимо площадки, я направилась к заброшенному недостроенному корпусу. Вероятно, он тоже должен был статью частью общежития, но пока не случилось. Зато там находились очаровательные балкончики, вид на зелёный сквер и... тишина. Подозреваю, конечно, что многие из наших мотались туда: кто покурить, кто в поисках приключений. Курево и приключения меня не интересовали, а вот возможность побыть наедине с собой радовала донельзя. Никто не трогает, никто не зудит над ухом. Да и можно сплести простенькое заклинаньице, потренировать навыки, так сказать.

Взобралась на третий этаж я по боковой лестнице. Отыскала любимое место, тут даже досточка лежала, на которой вечно устраивалась. Уселась поудобнее, уставилась прямо перед собой. Ну, пришла, молодец. А дальше-то что? Почему-то возникло странное ощущение, что совершаю жуткую ошибку.

Вздохнув, сунула руку в карман и достала сопилку.

— Это всё магия, — пробормотала я и приложила её к губам. Не буду ни о чём думать, буду просто играть.

Печальная мелодия разлилась в темноте, шёпот ветра подхватил её и понёс прямо к звёздам. Туда, подальше от безумного мира людей. К луне, звёздам... за мерцающую алмазной пылью ленту Чумацкого Шляха, чтоб коснуться призрачных цимбал. И в какое-то мгновение показалось, что далёкие цимбалы дрогнули, тоскливо вздохнули и зазвенели в ответ. Сердце сжалось, сопилка в моих руках заледенела. Хотелось её отбросить, но пальцы словно приросли. Печальная мелодия всё лилась и лилась, на глаза почему-то навернулись слёзы, будто я играла песню вечной грусти и обречённости.

Тучи, закрывавшие до этого звёзды, вдруг рассеялись. Выглянула пузатая луна, замерла, будто пыталась разглядеть меня. По коже пробежали мурашки, слух уловил знакомый и чуть насмешливый голос:

— Ну, что у тебя приключилось-то? Не плачь — иду уже.

Оторопев, я бросила играть. Прямо от луны потянулись серебристые лучи, сплетаясь причудливой лестницей. С каждой секундой они становились толще; сияние зачаровывало, не давая отвести взгляд. Сердце, кажется, даже забыло, как биться.

Лунная дорожка скользнула к моему балкончику, опутала перила десятками серебристых лучиков. Раздался беззаботный свист. Подняв голову, я увидела спускавшегося Богдана. В простой белой рубахе, штаны подкатаны до колена, словно он в каком озере бродил, руки в карманах, русые кудри лежат на плечах. Только в глазах: ухмылка и какой-то нечеловеческий огонь. Даже издали вижу. Ух, как красиво!

Он приблизился, ветер принёс аромат горной свежести. На красивых губах мелькнула улыбка.

— Ну, что? — невозмутимо спросил, чуть склонив голову набок. — Соскучилась? Или обидел кто? Чего ревёшь?

Последний вопрос оскорбил. Это я-то реву? И не думала!

Увидев моё выражение лица, Богдан рассмеялся:

— Не обижайся, пошутил же!

А потом вдруг положил мне руки на плечи и притянул к себе. Первым позывом было дёрнуться и выскользнуть, но... вдруг осознала, что совсем не хочется этого делать. В его объятьях стало на удивление спокойно и уютно. А ещё... ну, хоть убейте, но не чувствовалось никаких пошлых намёков! Знаю, странно. Но даже несмотря на всю странность, факт оставался фактом.

— Ничего я не ревела, — всё же сказала я, прижавшись щекой к его плечу. — Просто... настроение немного испортили.

— Да? — в его голосе прозвучало удивление, перемешанное с недовольством; объятия стали крепче. — И кто же это у нас такой умный?

— Чугайстрин-младший, — без малейших угрызений совести сдала я куратора.

Повисла тишина. Хоть я и не видела лица Богдана, но знала, что он хмурится. После той встречи в коридоре, когда он раскидал злыдневскую мелочь, я вообще осознала, что могу чувствовать людей. Правда, потом пришлось признать, что вовсе не людей, а исключительно Призрачного Цимбалиста. И пусть почти все наши встречи случались во снах, менее интересно от этого не становилось.

— Что ему надо было?

Ух, как холодно! Ещё чуть-чуть и сама в ледышку превращусь, тут даже сопилка обзавидуется со своей грустью.

Я покрутила пальцем с мосяжным перстнем:

— Это. Видимо, отец и сын мало говорили друг с другом.

Богдан только фыркнул:

— Прямо-таки. Андрюша не хочет мачеху, которая на несколько лет его младше?

На душе появилась какая-то тяжёлая тоска. А ведь так оно и могло быть. Ну, если бы согласилась, конечно. Только раньше совсем не задумывалась об этом. Перед глазами возникло изумлённое лицо Андрея Григорьевича, а я невольно захихикала, уткнувшись носом в рубашку Богдана.

— Смешно ей, — пробурчал он, — а ты хоть представляешь, какой стресс для твоего куратора?

Смех буквально душил, я впилась ногтями в его плечи, стараясь хоть сделать вид, что сочувствую.

— Ну, и ладно! — неожиданно выдал Богдан тоном, далеким от раскаяния, — так им и надо! Нечего рот разевать на хранительницу мольфарских сокровищ!

Смеяться резко расхотелось. Я серьёзно посмотрела ему в глаза:

— А вот когда ты мне всё нормально расскажешь, а? А то только и слышу, что сокровищница да сокровищница!

— Ну... — Богдан чуть нахмурился: — Ты и видела её.

Обалдеть, аргументация! Видеть видела, но что с этим всем добром делать?

— Или всё же хочется побыть мачехой вашего Андрея? — хитро усмехнулся Богдан. — Но тогда учти, матерью ты тоже станешь рано и...

Я пихнула его локтем, не дав договорить, а потом накинулась с щекоткой, коварно пытаясь отомстить за подколку.

— Ах, ты так! — возмутился он. — Ну, держись!

Мы заливались хохотом и извивались, пытаясь увернуться и в то же время защекотать друг друга. Если б посмотрел кто со стороны, то первым делом повертел бы пальцем у виска. Ненормальные, просто ненормальные. В какой-то момент я вдруг осознала, что никакой щекотки нет и в помине, зато губы у него безумно горячие, а от поцелуя голова идёт кругом. И отрываться совсем не хочется. Наоборот вплела пальцы в шелковистые русые пряди, прижалась крепче, ощутив его руки на своей спине. И вмиг где-то далеко остались все разговоры, неприятности и вопросы о сокровищнице. И...

— Что тут происходит? — неожиданно окатил ледяной водой из ушата голос Андрея Григорьевича.

Глава 5. Забери меня из мёртвых

Обернувшись, я увидела застывшего в дверях куратора. Первой возникла предательская и совершенно трусливая мысль: 'Спасайся кто может!'. Однако с такого балкончика особо не спасёшься. А Чугайстрин — посмотреть страшно! Бледный, как смертушка, глаза зелёным огнём аж горят. Ой, мама, чего это он так?

Самым логичным выходом было спрятаться за спину Богдана, что я, не раздумывая, и сделала. Всё-таки нечисть среди нас он, пусть и держит ответ! Хотя бы первое время.

— А что-то не устраивает? — невинно уточнил мой 'щит', кстати, становясь так, чтобы полностью закрыть меня. Мелочь, а приятно.

— Ты не устраиваешь, — объявил Андрей Григорьевич, чем заслужил короткое фырканье в ответ.

Богдана явно веселило такое положение дел, а вот меня... не очень. Ему-то хорошо — раз и умчался на свой Чумацкий Шлях, а мне ещё экзамен Чугайстрину сдавать! И вообще... Какой дидько меня дёрнул целоваться тут? Вот же ж дура!

Тем временем за спиной Андрея Григорьевича возникла странная дымная завеса.

— Тебе не стоит шататься по университету, — мрачно сообщил Чугайстрин, медленно приближаясь к беззаботно стоявшему Богдану.

То есть, это я так думаю, что беззаботно. Невольно сжала его руку, Богдан полуобернулся, и подмигнул мне.

— Что ты тут делаешь? — Андрей Григорьевич взял в себя в руки, однако всё равно не разделял восторга, что видит перед собой Призрачного Цимбалиста.

— Меня Хранительница позвала, — пожал Богдан плечами. — Сам же сопилку слышал. А я ж противиться зову не могу.

Чугайстрин перевёл взгляд на меня. Стало вмиг холодно и неуютно. Дымовая завеса за его спиной обрела очертания, блеснули огромные перламутровые глаза, и я вздрогнула. Это ж... кот! Только очень уж большой, прям ужас!

Зверюга невозмутимо положила голову на плечо куратора и вдруг утробно заурчала.

— Дина, это правда?

Я вздрогнула. В его голосе прозвучало что-то такое, от чего хотелось поскорее спрятаться. Правда, это быстро исчезло, заставив думать о другом. Ведь я же не давала согласия Богдану! Всё шло, как само собой разумеющееся. Чугайстрин словно прочитал мои мысли и тихо выдохнул:

— Дина, ты соглашалась стать Хранительницей мольфарской сокровищницы?

Солгать не получилось. Огромный котяра почему-то оказался совсем близко и просительно заглянул в глаза. Чёрт, котики — это слабость! Вздохнув, я коснулась дымчатой шёрстки и твёрдо, хоть и еле слышно, сказала:

— Нет, Андрей Григорьевич.

Время замерло. Богдан посмотрел на меня так, словно предала его в самый трудный момент. На душе стало мерзко. Наверно, надо было всё же солгать. Только... Кот заурчал громче и потёрся о мой бок. Мамочки, он же, кажется, больше меня! Царила тишина, никто не решался заговорить первым.

— Мне нужно подумать, — огорошила я замерших мужчин и почти выскочила с балкончика в пыльный коридор.

Пусть сами играют в свои игры пока, а мне необходимо побыть одной: рассортировать мысли и чувства. Заодно может в голову прийти что-то умное.

* * *

Остановить Дину я не успел. Мелькнула рыжей молнией, раз — и нет! Дымок укоризненно посмотрел на меня и скользнул вслед за ней. Призрачный Цимбалист наблюдал за происходящим с живым интересом. Надо же, а в человеческом облике он ни капли не лучше своего, кхм, эфирного. Всё такая же зараза, как и был.

— Ну, и чего добился? — иронично поинтересовался он, складывая руки на груди и опираясь на перила балкончика. — Девочка твоя сбежала, кот твой тоже.

— Она не моя, — хмыкнул я, — но что девочка — верно заметил. Рановато ей в Хранительницы метить.

Цимбалист невинно улыбнулся:

— Ну, конечно, как я мог не сообразить! Ей же в самый раз оказаться в окружении пелёнок, сосок и детского плача. Далеко-далеко в горах, чтоб не видел никто, не то наследник чугайстра может вырасти хилым совсем.

Внутри вспыхнул гнев. Да как этот гад может! Рука сама сжалась в кулак, зелёное пламя опалило ладонь.

Цимбалист расхохотался:

— Ну-ну, давай. Попробуй меня сжечь.

Только вот в смехе не было ни капли веселья: сплошная горечь. Я шевельнул пальцами, и пламя потухло. На мгновение даже стало стыдно. Мольфарская сокровищница всё же не только собственность Цимбалиста. Она существует для нужд каждого мольфара. И хранить её должны обязательно. Я глубоко вдохнул. Так ещё чуть-чуть и вовсе начну жалеть этого безобразника. С другой стороны, всё было неспроста. Отец не соизволил меня посвятить в своё решение. Нашёл первую попавшуюся стихийницу и давай ей на палец кольцо сразу натягивать! Это ж уму непостижимо! Дина, конечно, девочка неплохая, но нельзя так с налёту всё. К тому же очень молодая. Как ещё погибнет при родах? Чугайстринская энергетика, она будь здоров. Никогда не знаешь, чем и что может выйти. А выходит обычно боком. Тут же сложилась ситуация, что я понятия не имел, что нужно делать. Как расхлёбывать кашу, дружно заваренную папой и несколькими внушительными товарищами, — кто его знает?

Молчание затянулось. Цимбалист отбросил волосы с лица и прищурился:

— Закурить есть, борец за нравственность?

Возражений не нашлось. Хмыкнув, я сунул руку в карман и выудил пачку сигарет с зажигалкой. Подошёл к Цимбалисту и облокотился на стену. Прикурили. Нечисть, конечно, но на хороший табак падка. Вон как довольно щурится, гад звёздный.

От запаха дыма стало спокойнее. Рассуждать сумел трезвее, эмоции схлынули.

— Чего явился?

Без должного уважения к господину Призрачному Цимбалисту, но переживёт как-нибудь. Тот только фыркнул и затянулся:

— Андрюшенька, никак оглох? Всё пояснил же.

— Но она не согласилась, — не сдался я, — у тебя на лице всё было написано.

Цимбалист не ответил, затянулся, выпустил облачко сизого дыма. Да, конечно. Нелегко признаваться в поражении. Оно может быть и не совсем поражением, но и не победа точно.

— Согласится, — как-то почти безразлично обронил он, но я уловил тень сомнения в голосе и, как ни странно, страха.

Что заставило уставиться на него огромными глазами. Призрачный Цимбалист боялся отказа девчонки! Вот это да.

— Поговори с отцом, — хмуро произнёс он, — не ту выбрал. Не родит ему эта стихийница достойного ребёнка.

Я криво ухмыльнулся:

— Откуда знаешь? — Загасил окурок и щелчком пальцев выбросил вниз. Всё равно никто не увидит, могу побыть плохим преподавателем.

— Потому что я её не отпущу, — Цимбалист, повернув голову, посмотрел на меня. В глазах вспыхнули звёзды. — Твой батюшка пусть посмотрит вокруг себя повнимательнее. Имеется кандидатура.

Ни тени издёвки в голосе. Значит, и впрямь дело серьёзное. Я на секунду задумался: кто? Отец, конечно, монахом не живёт, но и не каждую в жёны возьмёт. Его выбор, павший на Дину, удивил несказанно.

— Убеди его, — с нажимом произнёс Цимбалист, — Дина ему не нужна.

— Раскомандовался, — покачал я головой. И хоть соглашаться с этим чудовищем не хотелось, умом понимал, что иного выхода нет.

— А у тебя есть что предложить? — поинтересовался он.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что нет. Вздохнув, я молча уставился в пол. С отцом надо говорить при любом раскладе. А Динке вообще учиться нужно. Необученный мольфар — это ж бедствие ещё то! Хорошо, что она девочка рассудительная, но это не всегда спасает.

Неожиданно возникла мысль, я быстро глянул на Цимбалиста. Тот заметил и насторожился.

— Что такое?

— Слушай, — медленно начал я, — а давай-ка, договоримся.

Он вопросительно приподнял бровь, потом усмехнулся, мол, вещай. На миг показалось, что идея вовсе не столь хороша, как я решил сразу, но сдаваться не собирался.

— Кирилл Громов сейчас в твоих владениях?

— Кирилл Громов немножко умер, — с отвратительно наигранным сочувствием сообщил Цимбалист. — Если ты этого не знал, то никудышный из тебя товарищ, и...

— Да, знаешь, я тоже немножко умер, — прищурился, неотрывно глядя на него. И как видишь — выкарабкался.

Мне явно хотели возразить, но я не дал:

— Делаем так: ты выпускаешь Кирилла из своих владений, а я убеждаю отца отказаться от идеи женитьбы на Дине.

Цимбалист снова сложил руки на груди:

— Чем докажешь, чугайстрик?

За оскорбление он тут же схлопотал оплеуху. Несерьёзную, но всё же задевшую. Такого оскорблённого выражения лица мне в жизни не доводилось видеть.

— Хам, — изрёк Цимбалист.

— Сам такой, — буркнул я. — Нечем мне доказать. Но раз обещаю — сделаю.

Некоторое время мы молчали. Потом Цимбалист щелкнул пальцами, от звука пробежал мороз по коже. Я подозрительно покосился на него.