Но сегодня ему надо было перепрятать тайник, и как можно скорее, пока его не хватились и не стали разыскивать. Сегодня он решил проделать первый этап, вырыть ямку среди кустов чертополоха, пусть даже вслепую, пренебрегая опасностью встретить змею под ногами. Пора! Хонни помедлил еще немного, а затем переступил порог и решительно направился к велосипедному сараю.
— Эй, ты, поди-ка сюда! — на пути Хонни выросла фигура долговязого Дженкинса по кличке Лом. Как это Хонни не разглядел огонька его сигареты раньше, стоя под сенью школьной двери?
— А, аптечный принц Уэльский! Что ты здесь делаешь?
— Так, ничего, вышел подышать воздухом!
— Ну, подыши, подыши! — и Лом выпустил в нос Хонни струю табачного дыма. — А правду говорят, что твой папаша сел на мель?
— С чего бы это ему садиться на мель?
— С того, что кормить нас стали истинным дерьмом. Сам-то, небось, носишь из дома завтраки?
— Даже и не думал.
— Вот теперь самое время подумать. Подумай-подумай, детка.
— Я подумаю.
— А если забудешь, запиши. Я предпочитаю сэндвич с беконом или со швейцарским сыром. И побольше горчицы, ты меня понял?
— Понял!
— Ну, вот и прекрасно. Завтра и на том же месте я буду ждать. И не забудь, побольше горчицы. А то ведь, знаешь, чем может быть чревата забывчивость?
— Знаю.
— Постой, куда же ты так спешишь? Разве ты еще не подышал воздухом? Сделай-ка для меня одну маленькую вещицу, и тогда можешь идти. Упади.
— Что-о?
— Я же ни разу не видел, как ты бьешься в конвульсиях. Все видели, а я — нет, такая несправедливость.
— Я...я не знаю, я не умею... — пробормотал Хонни, пятясь в сторону школы.
— Ну, куда ты уходишь от меня, я же все равно тебя догоню. Ну, давай, показывай, только без шуток!
Хонни знал, что бежать бессмысленно. Знал он, что если ему сейчас придется продемонстрировать на потеху Лому припадок, то завтра Лом получит вместо горчицы хорошую порцию стрихнина. Эта мысль пришла ему в голову сразу же. Вторая молниеносная мысль потребовала подсчетов. Семнадцать шагов и влево! Хонни стартовал удачно, Лом не успел зацепить его своей пятерней. На семнадцатом шагу Хонни резко повернул и тут же услышал позади себя глухой стук. От сигареты Лома посыпался пучок искр. А Хонни устремился назад, к двери школы. До нее оставалось двадцать пять шагов левой ногой... Из двери навстречу ему уже высыпало человек пятнадцать. Все они были возбуждены не меньше Хонни.
— Где тебя носит, черт тебя побери! — крикнули Фил и Терри в один голос, и принялись наперебой рассказывать потрясающую новость. Только что, в отсутствии Хонни, по телевизору передали интервью с самим Биллом Хэммондом. Хонни не сразу понял, что это за интервью и кто такой Билл Хэммонд, но он не пал лицом в грязь и воскликнул: "Не может быть!" "Еще как, может!" — кричал Терри. Теперь Хонни вспомнил, что Билл Хэммонд — тот самый садовник, который ухаживал за парком еще во времена Вилкоксов. Он и теперь, будучи на пенсии, иногда показывался за забором богадельни с садовыми ножницами и пилой в руках. Но за последнее время он сильно сдал, спина его не сгибалась, и дышал он со свистом. Его держали, чтобы он ухаживал за кроликами на той стороне, за забором у старичков. Так вот, этот самый Билл Хэммонд с экрана телевизора заверил все Соединенное королевство, что он собственными глазами видел кондора.
— Кого— кого? — не понял Хонни.
Билл видел того самого кондора, который сбежал из зоопарка. Из его рассказа дело обстояло так. В понедельник утром примерно около четверти десятого он подметал дорожку парка у развалин старой часовни. "Это как раз возле нашего забора!" — перебил рассказ неистовый Фил. Вдруг Билл услышал громкий собачий лай у себя под ухом. "Да это же наш Хау лаял, неужели ты не понял!" — снова влез в рассказ Фил. Тут Билл обернулся на странный звук, такой звук, будто вытряхивают скатерть от крошек. А это и был кондор, Билл даже метлу выронил от страха. А тут ведущий передачи его и спрашивает: "А куда же он полетел?" Билл заверил, что полетел он в сторону пруда. Если себе представить местоположение пруда и провести линию от развалин, то выходило, что следующим пунктом был тот самый школьный двор с бассейном, велосипедным сараем и лачугой для пищевых отходов.
— А он не врет, этот ваш Билл Хэммонд? — спросил недоверчиво Хонни.
Оказывается, тот же самый вопрос задал и телевизионный ведущий, мол, не почудилось ли ему? Так вот, оказалось, что еще двое старичков из богадельни утверждали, что примерно в то же самое время видели большую черную птицу у себя над головой.
— А что ему там, в богадельне понадобилось, этому кондору? — спросил Хонни.
Как ни странно, тот же самый вопрос задал Биллу и ведущий. "Мистер Хэммонд, что, по-вашему, могло привлечь внимание стервятника в вашем замечательном пансионе?" С этого ведущего станется, он явно хотел услышать в ответ, что, мол, кондор пронюхал добычу, ведь старичкам этим давно уже было пора отдать богу душу. Но простодушный Билл Хэммонд вполне серьезно ответил на этот вопрос.
— И что же он сказал?
— А вот что: "Там был вольер с кроликами, за которыми я ухаживаю!"
Хонни разинул рот от удивления. Фил Мэлбрайт принялся разъяснять по пальцам всем, кто до сих пор ничего не понял. Все совпадает. Именно в понедельник исчез четырнадцатый кролик. Если верить словам Билла, то дело происходило в десятом часу. В это время вся школа была на молитве, и только Хонни Корнхайт торчал в пустых стенах. И Билл, и другие старички в один голос уверяют, что кондор полетел от часовни к пруду. Если он никуда не свернул, то путь его пролегал над нашим двором. Кролики наверняка попались ему на глаза, да еще такие толстые кролики. Бери — не хочу. Ни тебе вольера, ни сетки.
— Но я в то утро не видел никакого кондора! — заявил Хонни.
— Ты мог его и не видеть. Ведь старый Билл мог и ошибиться на полчаса, на сорок минут. Кондор мог спокойно пожаловать и в то время, когда мы вернулись, и начался урок.
— Но тогда бы его увидел Питер Теннер! — резонно заключил Хонни.
— Так, может, он его и увидел. Помните, Питер громко выругался, а директор еще запер накрепко окно?
— Ну, тогда стоит его расспросить.
— Не думаю, что это разумно! — солидно заключил Фил, — Во-первых, прошу учесть, что подозрение с Питера еще не снято. Если он сам украл кролика, то, конечно же, будет рад все свалить на кондора.
Все с уважением посмотрели на рассудительного Фила, логика его была безупречной.
— А во-вторых? — спросил Хонни.
— Во-вторых... Во-вторых, в тот день Питер был пьян в стельку, как всегда. Помните, как он неуверенно ворочал телегой, норовя опрокинуть бадью? Я думаю, что не только кондора, но и ангелов смерти, прилетевших за его душой из преисподней, он бы не заметил.
Еще долго Фил и остальные обсуждали эту историю, пока мистер Плакк, оставленный на вечернее дежурство, не разогнал ребят по комнатам. Хонни поспешил улечься побыстрее и не участвовать в спорах горячих умов. Он накрылся одеялом с головой, чтобы резкий свет потолочной лампы не резал глаза и чтобы заглушить коридорный шум.
Когда уже все улеглись, и мистер Плакк проверил порядок, убедился, что все вымыли ноги, почистили зубы и прочли молитву на сон грядущий, а затем погасил свет, Хонни откинул полог одеяла.
— Как ты думаешь, по ночам эти кондоры летают? — обратился к нему шепотом Фил, чья кровать стояла рядом.
— Понятия не имею!
— Знаешь, что мне пришло в голову? Я думаю, что этот кондор, если он, конечно, еще не улетел, будет долго здесь кружить. Он облюбовал себе этот бассейн, — еще бы, такие жирные кролики, целых четырнадцать, целая гора мяса, — бери — не хочу.
— Тринадцать, тринадцать кроликов, — поправил Хонни.
— Ну да, я и говорю. Так вот, он бы мог давно их перетаскать, но ему мешают.
— Кто же ему мешает?
— Собака, наш Хау. Помнишь, Билл Хэммонд упомянул собачий лай? Наш Хау чует чужака, ведь это же не ворона! Сейчас он бродит по двору, если мистер Плакк не забыл его отвязать, ты слышишь?
— Угу.
— Так вот, каждый раз по утрам, когда мы уходим в церковь, собаку не оставляют на привязи.
— Не правда, просто пса сажают на длинную цепь, я сам видел.
— Пусть так, но этого достаточно, чтобы Хау поднял переполох и вспугнул этого кондора. А когда мы возвращаемся, собаку привязывают накоротке у будки, чтобы не шумела. Хау тогда ничем не может помешать кондору. Значит, когда идут уроки, кондор спокойно может воровать кроликов. Я говорил об этом Терри, а он мне говорит...
Хонни уже с трудом вникал в слова Фила, глаза его слипались. Но Фил снова и снова теребил его за плечо.
— Ты слышишь, вся лондонская полиция, да что там, весь город не может его поймать, потому, что не знает его маршрута. А мы, раз — и поймаем!
— Как ты его поймаешь?
— Надо установить систему силков и ловушек и протянуть их через бассейн. Если взять веревку, или даже моток проволоки...
— А не заняться ли тебе этим прямо сейчас, а я пока посплю! — сказал Хонни и повернулся на бок к стене. Фил обиделся и замолк. Но теперь сон у Хонни прошел, и он снова начал перебирать в уме обстоятельства давешней встречи с Дженкинсом по кличке Лом. Неплохо было бы назавтра заболеть и не приходить в школу, или, по крайней мере, не оставаться в школе на ночь. Он попытался представить себе, что обычно делают его родители в его, Хонни, отсутствие. Миссис Корнхайт принимает у себя множество гостей, в основном, членов каких-то благотворительных обществ и дамских комитетов. От них всегда в доме остается особый запах, резкий и сухой. Одну из этих дам Хонни вспоминал со страхом. Это была некая миссис Трипкин, чопорная и сухопарая особа с маской пудры и румян на лице. Однажды она склонилась, чтобы поцеловать Хонни, и тот увидел вблизи ее кожу. Это были даже не морщины, а самые настоящие трещины, как на старой картине — подлиннике Рейнольдса, висевшем у них в холле. Хонни после этого приснился сон, как миссис Трипкин ударилась головой о дверной косяк, и кожа на ее лице стала отваливаться кусками, обнажив желтый и пустой череп. Была среди гостей еще одна дама, передвигавшаяся при помощи двух костылей, но даже она не внушала Хонни такого ужаса. Видимо, сам мистер Сэмюэль Корнхайт побаивался посетительниц своей супруги, а потому старался при первой возможности сбежать вечером. Отец посещал несколько дорогих клубов одновременно, и был даже сопредседателем одного из них со странным и зловещим названием "Пеняй на себя". Хонни знал, что этот клуб объединяет только аристократов и гурманов, и что на торжественных ужинах подаются особые экзотические блюда. Отец рассказывал однажды, как они поедали за ужином первоклассное "Капон — макро", то есть кашу из садовых мокриц. Хонни после этого неделю не мог прийти в себя. При этом сам мистер Корнхайт в повседневной жизни гурманом не был и мог наслаждаться простым куском серого хлеба с горчицей. А когда изредка отец устраивал выезды за город, то иногда обнаруживал в себе поразительный талант кулинара, как видно, свойственный всем аптекарям. Он принимался колдовать над жаровней с углями, и от одного этого запаха у Хонни начинали течь слюнки.
Хонни еще долго предавался воспоминаниям и размышлениям, постепенно все они сворачивали на одну и ту же колею. Он чувствовал настоящий звериный голод. Его сосед справа Фил Мэлбрайт тоже ворочался с боку на бок. Но накануне за ужином Фил в отличие от Хонни дожевал свою котлету до конца и запихал в себя шпинат. И теперь, если не колики, то грандиозные планы распирали его. В конце концов, Фил приподнялся на локте и осторожно спросил:
— Хонни, ты спишь? Я же вижу, что ты не спишь! Слушай, а что если раздобыть снотворного и усыпить кондора?
— Да, предложить ему таблетку и дать запить стаканом воды!
— Нет, надо напичкать снотворным приманку!
— Кроликов?
— Да нет же, можно стащить из кухни кусок вырезки...
— Обвалять ее в снотворном, как в сухарях и мариновать двое суток!
— Я серьезно! А еще лучше раздобыть яду. Может быть, есть такой специальный яд...
— Какой еще — специальный?
— Ну, такой птичий яд, который действует только на птиц, а кроликам, к примеру, нипочем? Спросил бы ты у своего отца!
— А он меня не спросит, зачем мне вдруг понадобился птичий яд? О таких вещах, как яды, я бы предпочел помалкивать.
— Ты прав. Но ты говорил, что можешь потихоньку стащить кое-что из его лаборатории. А яду ты не можешь стащить?
— Не знаю, можно рискнуть! Я видел у него такой яд в расфасованном виде.
— Какой яд?
— Ну, примерно такой, который разбрасывают санитары, чтобы травить расплодившихся кошек в городе.
— Слушай, это как раз то, что нужно! Если ты его раздобудешь, то приманку я, так и быть, беру на себя! Только надо действовать, не медля. Каждый божий день может нам стоить еще одного кролика!
Было решено, что назавтра Хонни попросится домой, сославшись на недомогание, и попытается раздобыть яду. А Фил тем временем украдет из кухни кусок мяса или фарша для приманки.
Хонни снова накрылся с головой одеялом. Теперь ему уже не хотелось есть, он со страхом думал о том, как он будет красть яд у отца из шкафа. Он думал и о том, как Фил будет начинять ядом приманку. И чем больше Хонни воображал себе эту процедуру, тем яснее представлял себе вместо фарша сэндвич с беконом, густо политый горчицей. Долговязый Дженкинс по кличке Лом разевает рот, заталкивает внутрь кусок французской булки, жует, челюсти и желваки его ритмично работают, и отравленная горчица течет по подбородку.
8
МИСТЕР ЭНДРЮ ТРИПКИН — РЕДАКТОР
1
Трое очень милых белошерстых барашка чинно восседали в удобных креслах с газетами в руках. Барашки были все похожи друг на друга, как две, то есть три капли воды. И сидели они один за другим в одинаковых самолетных креслах, и газету держали в руках одну и ту же — "Утренний Лондонский Вестник". Глаза их, как и положено бараньим, не отражали напряженной мыслительной деятельности, и если бы нос среднего из троих не венчали очки, то барашков никто бы и не отличил. Надпись гласила: "Мы — не они! Нам с вами больше подходит "Утренний Лондонский Меркурий"!
Этот замечательно остроумный и красочный плакат украшал стену кабинета мистера Эндрю Трипкина, редактора хроники "Утреннего Лондонского Меркурия". Чуть поодаль на той же стене красовалась подробная карта Лондона, вся утыканная булавками с разноцветными флажками. А еще левее висела фанерная доска с объявлениями и информацией. Сегодня утром редакторская секретарша миссис Шатл прикрепила тремя кнопками свежее объявление:
Редакция "Утреннего Лондонского Меркурия"
с прискорбием извещает о трагической гибели
Лоренса Блоссома.
внештатного сотрудника фотохроники, последовавшей 24 мая с.г.
Мир праху его!
Что касается последней печальной фразы и пожелания в ней выраженного, то об этом должна была позаботиться газета. Редакционному курьеру поручалось забрать из центра судебной экспертизы урну с прахом. Бедный фотограф был круглым сиротой, некому было оказать ему последние почести. Все ждали на этот счет указания редактора, но сам он предпочитал об этом пока не думать.
