1. Белый пепел снегов

А потом и дымом потянуло.

Ингерд выскочил к реке — бурлит Стечва, торопится к Белому морю. По правую руку высится Крутогор, солнечные лучи алыми языками вылизывают его бока, не доносится с Крутогора соколиного переклича. А по-над рекой, на высоком берегу — Ингерд замер — Яново становище догорает костром, курится дымом.

Бросился Ингерд туда, но откуда ни возьмись какой-то человек прыгнул на него с дерева, сбил с ног, а с ним ещё один, на того бросились волки, и всё завертелось клубком, рычат, хрипят. А потом из клубка вырвался придушенный голос:

— Стой, Волк, остановись! Свои мы, Барсы! Стой!

Клубок распался, Ингерд глядит, перед ним Эйрик Редмир, и ещё один Барс, оба тяжело дышат, и у обоих кровь на лице, одному Ингерд нос разбил, другому бровь. Волки стоят, расставив лапы, и смотрят на них недобро, одно слово Ингерда — опять бросятся. Ингерд сердито поднялся на ноги:

— Зачем напали? По земле-то чужой ходите!

— Не злись, — Эйрик Редмир снял с пояса флягу, плеснул себе воды на лицо, чтобы смыть кровь. — Слушай, Ветер, про какие дела я тебе расскажу.

Они сели на берегу, Редмир и говорит:

— После большого отунга стали твориться лихие дела. Я как в родной стан три дня назад возвратился, так, считай, глаз не сомкнул, всё в дозоры хожу. Стигвичи с Годархами такой наглости на моём веку отродясь не выказывали. Лезут на нашу землю, будто у нас тут мёдом намазано. И знаешь, что страшно, Волк? Режут всех без разбору. Меч у тебя в руках или соха, муж ты зрелый или зелёный парнишка — всех кладут. Готтары всё племя увели вверх по реке, в каменное городище, а мы на старых рубежах остались. Да ведь всю жизнь на камнях не просидишь, голод начнётся, погонит вниз. Вот это всё и есть настоящая война.

— Ты забыл, о чём говорили на отунге? — спросил Ингерд. — С Соколами вам объединяться надо! По одиночке пропадём.

— Да погоди, я тебе про то и толкую, — ответил Эйрик. — Сидим с готтарами, думу думаем, как оборону выстроить, придумать не можем. Мой стан в верхнем течении, у порогов, Янов — в среднем, нам такую линию не закрыть, людей мало. Уходить? Некуда. Да и своё бросать жалко. Спорили долго, ни до чего не доспорились, сидим уже за полночь. И вдруг по темноте приходит от Росомах человек, дружбу предлагает. Говорит, не хотим под Асгамирами ходить, больно лютуют Вепри. Много воинов предлагал Торвал, много оружия.

— Нет ли подвоха?

— Мы встречным-поперечным давно уже не верим, — Барс высморкался кровью. — Засомневались мы, а Торвал и говорит: нынче на рассвете Асгамиры идут воевать Соколиный стан, дайте, мол, одного вашего человека, я его под самые стены проведу, и он вам скажет, что в этом бою ни одного Торвала не было, мол, нам с Вепрями, Мышами и Выдрами не по пути.

— И вы знали и на подмогу не пошли? — вскинулся Ингерд.

— Да погоди ты! Не дашь досказать, — рассердился Барс. — Мы-то сразу за мечи похватались, а Торвал другое гнёт: зря собираетесь, Соколов в становище давно нет, не с кем Асгамирам воевать. Мы подивились и решили одного человека с Торвалом отправить. Пошёл я.

— И что же ты увидел?

— После одда-отунга на острове Рох Эван Асгамир собрал большое войско и не мешкая двинул его на Соколиные земли, а вернее, войско в полной готовности ожидало его по ту сторону Стечвы. К нему, как всегда, примкнули Годархи и Стигвичи. Они переправились через реку в нижнем течении и на рассвете напали на становище. И что ты думаешь? Только они полезли на стены, а оттуда — камни и стрелы им на голову, а я Скифа Райала увидел, молодого челига Соколов, а Торвал говорил, что Соколов в стане нет! Сел я на Торвала, к земле прижал, думал — придушу, а он знай одно твердит: погоди, ещё не всё, мол, увидел. Ну, я, сердце скрепя, дальше смотрю, а у самого всё нутро кипит: вдруг врёт Росомаха, а мы помощь не послали? Но Крутогор молчит, подмоги не просит, и я, стало быть, молчу и смотрю. В общем, при первом заходе Вепри, Мыши и Выдры потеряли четырнадцать человек. При втором — девять. Ох, и разозлился Эван Асгамир, что стан с ходу взять не удалось! Всех людей своих бросил в бой и сам пошёл в первых рядах. С яростным воем они через стену перевалили и, гляжу, остановились, будто не понимают, куда попали, опустили мечи, озираются по сторонам. Стрелы не свистят, Соколы меж собой не перекликаются, никто не собирается с ними рубиться, потому что нету Соколов. Ни одного человека. Ни мёртвого, ни живого.

— Стало быть, не обманул Торвал? Увёл Ян своё племя?

— Увёл. А эти-то как поняли, что опоздали, какое тут началось! Янгар Стигвичей взъярился: 'Что же это такое? С кем мы сражались? Кто, пойди всё прахом, положил стольких моих людей?!' Тут прибегают споручники передних отрядов и сказывают: 'Мы прочесали всё становище. Никого нет. Соколы ушли'. 'Так с кем же мы сражались?' — спрашивает почтенный Мал Годарх, на что Эван Асгамир ему отвечает: 'Они оставили горстку людей, не для защиты, а так, чтоб стан без боя не отдавать. А потом ушли и унесли с собой раненых и убитых'.

Ингерд кивнул. Он знал, как ушли Соколы, — через тайнинский ход. А Барс меж тем продолжает:

— Ну, тут янгар Мышей как заорет: 'Стало быть, эта горстка перебила столько наших? Так что ли? А если бы их была не горстка? Ты, Вепрь, говорил, что Соколиный стан взять легко! Не могли Соколы далеко уйти, с обозами-то, догнать надо, там всех и положим!'

— Вечно эта трусливая Мышь хочет и в воде искупаться, и сухой остаться, — подал голос другой Барс.

— А то, — усмехнулся Эйрик Редмир. — Вепрь Годарху и отвечает: 'Я говорил, что стан взять легко, но не говорил, что обойдемся без мёртвых. Ты соображаешь, Годарх, что война теперь? Или думаешь, на войне убитых не бывает? И не надейся за нашими спинами отсидеться, я твоих бойцов своими прикрывать не стану! И сам в бой пойдёшь, как все! А нападать на обозы мы не станем, там жёны и дети, негоже мараться в крови слабых, да и и Орлы близко'.

— Да, не любит Мышь заносчивого Асгамира, — сказал Ингерд, — но боится его, знает, что Вепри сильнее и тягаться с ними бесполезно.

— А жадность его и вовсе сильнее прочего, — говорит Барс с рассечённой бровью, — потому и пошёл воевать, не то сидел бы дома.

— Мышь она и есть Мышь, — сплюнул Эйрик Редмир. — Живо по становищу разбежались поглядеть, не оставили часом хозяева в спешке какого-нибудь добра. А Годарх, Стигвич и Асгамир меж тем сели на совет. Ну, понятное дело, я неподалёку схоронился, чтоб послушать. Залёг в траву, а тут слышу, кто-то с треском ломится через кусты, как сохатый, прошел в шаге от меня, чуть на руку не наступил.

— Кто же это был?

— Рунар. Мокрый, обтрёпанный, весь шальной какой-то. Отец на него глянул, словно не узнал, словно в нём уродство какое появилось. Не сказал ничего, показал, чтоб сел подле, а потом дальше, Годарху со Стигвичем: 'Соколы ушли под защиту Туров, теперь их достать будет потруднее'. 'Эти Туры нам как кость в горле, — Мал Годарх всё плевался. — Их горстка, а взять не удаётся'. Угар Стигвич поддакивал: 'Туры — бойцы сильные, а после того, как племена им клятву дали, у них подавно помощников прибавилось'. 'Как же нам их разбить? — не унимался Годарх. — Разве что к Соль-озеру прижать да там и утопить'. А долговязый Стигвич другое: не прижмёшь, говорит, там лесов много, попрячутся, мол, ищи их потом.

— Теперь Лисы, Соколы, Орлы и Туры в крепкий кулак собрались, — усмехнулся Ингерд. — Проспали Вепри то время, когда их по одиночке взять можно было. Теперь у этого кулака кроме силы ещё и голова есть.

— Эван Асгамир так и сказал, а Годарх фырчит: 'Это Исмел-то голова? Да этот Тур скоро копыта откинет, лет-то ему больше нашего!' Тут Вепрь разозлился, я думал, прибьёт его, но он только процедил этак сквозь зубы: 'Недорого дам за твои слова, Годарх. Не стоял ты в бою против Стиэри, раз речи такие ведёшь! Он сейчас наш главный враг, потому как что голова скажет, то кулак делает!' На это Годарх как заорёт: 'Да мы почти все земли по Стечве себе взяли! Осталось только Лис с Келмени выкурить, так там Боргвы с Туархами помогут! Чего вам ещё?' Тогда Угар Стигвич к нему наклоняется и в самое ухо говорит: 'Пока мы Лис с Келмени выкуриваем, нам в тыл Барсы ударят! Или забыл про них? А может, и про Медведей забыл?.. Они тоже на стороне Стиэри!' Годарх аж зашипел, ты слыхал когда-нибудь, как мыши шипят? То-то. 'Да что вы заладили — Стиэри, Стиэри! Убить этого Тура, и клятве конец! И племена разбредутся которое куда, а тогда уж мы с ними разделаемся!' А Вепрь смеётся: 'Да как же ты убьёшь его? Ты же свист стрелы услышишь, на землю кулем валишься! Тебе ли тягаться с могучим Туром?' Тут янгар Мышей побагровел от злости и завернул такую оказию: 'Я с ним тягаться не собираюсь. А ты колдуна своего попроси, он на него мор-то и нашлёт!' Сказал — и восвояси подался, сильно злой. А ты чего побледнел, Ветер? Или знаешь что про этого колдуна?

— Ничего не знаю, — хрипло ответил Ингерд.

— А долговязый Угар Стигвич, похоже, знает, потому что сказал так: 'У Белого Тура свой колдун есть, твоего не слабее. Неужто будешь ждать, когда сгубит тебя? Не жди, первым ударь!'

— А Рунар что?

— А что Рунар? Рунар на сторону Стигвича встал. Надо свалить Тура, говорит, срубить голову. Мол, мечом нам его не достать, а колдун без меча с ним управится. А когда и Стигвич ушёл, отец с сыном одни остались, янгар Эван на сына и набросился: от тебя, мол, от воина, такие слова слышу? Исподтишка, со спины хочешь напасть? Ладно Годарх и Стигвич, за них жадность говорит, а ты с чего ведёшь такие речи? А Рунар ему и отвечает: 'Не будет мне покоя, пока род Стиэри топчет эту землю. Не поможешь — сам, один, за его головой пойду. Дочь его, Кьяра, Чёрному Волку, моему врагу, отдалась. Я её сердце перехвачу, чтобы Волку не досталось'. Теперь и Рунар ушёл. А янгар Эван ещё долго один сидел, и лицо у него было как сейчас у тебя, Ветер, — бледное и страшное, он, как и ты, попал в западню и придётся ему вершить чёрные дела, а его хотения никто и не спросит. У него, как и у тебя, есть жизнь, что дороже своей собственной, — жизнь сына, и ради неё он всякое дело совершит, даже худое и нечестное.

— Чёрное это дело будет, Барс, а потому нельзя мешкать, надо спешить в стан Стиэри, успеть отвернуть беду.

— Не торопись, я двух гонцов к Турам послал с предупреждением, гонцы хорошие, они своё дело знают.

Но Ингерд всё равно засобирался в дорогу.

— Верю, что лучших ты послал гонцов, быстрых, но не успокоюсь, пока сам не увижу янгара Исмела.

Эйрик Редмир глядел на него, глядел, а потом и махнул рукой:

— Ладно. С тобой пойду. Что-то и мне беспокойно стало.

И другому Барсу, у которого кровила рассечённая бровь, велел:

— Возвращайся в стан, расскажи братке моему всё, что здесь услышал. Пусть янгар дозоры укрепит и меня дожидается. Какие вести, хорошие или плохие, принесу, не знаю. А нам с тобой, Волк, сейчас в дорогу.

Они сели на коней, кони свежие, пошли легко, быстро, и волки отдохнули, не отстают. Темень уже загустелась, поэтому с дороги не сворачивали, не укорачивали путь, молча гнали вперёд. Ехали мимо озера Околич — попридержали бег, место, где было становище, ещё исходило страданием и печалью, вечувары стояли на пригорке безмолвными истуканами, гляделись в чёрные воды могильного озера, Ингерд и Эйрик побоялись нарушить их думы, гнева их побоялись, поэтому проехали тихо.

Всю ночь несли их кони и устали, пришлось дать им отдых, но недолгий, как разгорелся рассвет — снова погнали вскачь. Сами забыли про еду, про сон и пили вместо воды прохладный утренний ветер.

В Орлиных землях не осторожничали, некогда было осторожничать, но никто их не остановил. Пыль за копытами завивалась до самых границ Туров, кони покрылись пеной, начали хрипеть. Спешились тогда Редмир и Ветер и дальше побежали один барсом, другой волком.

День бежали, ночь и ещё полдня, и недалеко от оплечного Турова становища волки Ингерда нашли у дороги двух мёртвых Барсов, гонцов, которых послал Эйрик к Стиэри. Опечалился Редмир, глядя на своих сородичей, у каждого в груди торчала стрела, и вознегодовал на убийц:

— Неужто Орлы их подстрелили? — вскричал он. — Или Туры, не разобравшись?

Но Ингерд покачал головой.

— Нет, Барс. Их свалил тот, против кого они Туров хотели предостеречь. За ними вернёмся потом, сейчас поспешим в стан, может, успеем ещё. Давай, Эйрик, ты с этих ворот зайдёшь, а я с тех. Гляди в оба.

Эйрик кивнул и свернул с дороги в заросли.

Становище Белых Туров высилось на крутом холме, приступом его взять было нелегко. С обеих сторон подходы к холму стерегли две крепости-оплечья, каждая под каменными стенами, с могучими башнями и тайнинскими ходами, по ним можно ходить из крепости в крепость, а из них — в главный стан, в кром.

Волк обошёл грозное оплечье, скоро взбежал на холм и остановился перед сильными воротами. Дубовые ворота были открыты настежь, а войти в них никак, — напротив, на самом краю обрыва стоял эриль Харгейд.

Стоял, застыв, в тёмном ведунском балахоне, в одной руке стиснут посох, пальцы побелели, другая вытянута вперёд, словно защищается от кого-то, не подпускает к себе, а лицо свирепое, хищное, в глазах нестерпимым пламенем бушует ярость. Ветер наверху холма сильный, одежду с эриля рвёт, треплет длинные волосы, но эриль стоит, не шелохнётся, бескровные губы иногда шепчут какие-то слова, и тогда ветер завывает ещё громче и как есть начинает бурю.

Ингерд не смел двинуться с места, не пройти ему мимо эриля, пока сам не пропустит. В становище тишина, и вдруг оттуда послышался звериный вой — предсмертный, страшный, исполненный страдания. Ингерд вскинулся, задрожал, он узнал голос своей Волчицы, и от этого воя эриль ожил, опустил руку и тихо так, медленно повернулся к Ингерду. Повернулся — лицо уже спокойное, и глаза, словно притушенные пеплом угли, не горят.

— Ветер, — эриль Харгейд произнёс это слово с трудом, словно забыл человеческий язык и теперь пытался вспомнить. — Ты опоздал, Ветер.

Ингерд замер, глядя ему в глаза, и долго они так стояли, потом Ингерд наклонился к волкам, шепнул что-то, волки пошли в стан. Ингерд выпрямился, спросил:

— Велика ли беда, эриль? Поправима ли? Неизбывна?

Эриль стоит против него и отвечает:

— Непоправима беда, Ветер, неизбывна. А мала или велика, кому как покажется. Тебе, может, и мала, а вот Турам с лихвой хватило. Пал их янгар, Исмел Стиэри.

Ингерд стиснул кулаки: верно, опоздал.

— То всем несчастьям несчастье. И мне тоже, колдун. Я ведь как опасность узнал, так сюда помчался, из самых Соколиных земель. Долог путь, из себя вывернулся, но не успел. И Рунара упустил, и Тура не спас. Гибель на мне, колдун.

— Под гибелью все ходим, — ответил эриль, устало опираясь на посох. — А как ты прознал о грозе?

— Гром слыхал. Асгамиры с Годархами и Стигвичами вели разговор про какого-то колдуна. Кьяру я из-под носа Рунара увёл, вот он и лютует, пообещал у колдуна защиты искать. Вот, стало быть, и нашёл. Отец-то его противился, но родную кровь не отринешь. Ответь мне: кто этот колдун? Где обитает? Из-под земли достану.