Закуси горе луковицей

'Бедная Лидка, она слишком обольстительна, чтобы быть счастливой. Хоть бы этот Отелло не догнал её. Чем же помочь ей?'

— Володя, я к Загорулько сбегаю, вдруг он дома?

— Хорошо. Только будь осторожней. Помни, мы тебя ждём.

— Ладно.

Загорулько дома не оказалось. И Зоя не смогла просто так взять да и вернуться домой. Её неудержимо повлекло вслед за этой парой. Переулок окончился. И тут метрах в трёхстах от себя Зоя увидела сидящую возле пруда Лидку.

'Слава Богу! Жива!' — успокоилась Некрасова и, уже не спеша, продолжила путь. Девчонка на шорох Зоиных шагов испуганно оглянулась.

— Ну и где твой изверг? — спросила Зоя. — В пруду, что ли охлаждается? А ему бы это не повредило.

Лидка, размазывая по лицу слёзы, молча смотрела на неё.

— Где Максуд? — повторила Некрасова.

Лидка медленно, как под гипнозом, подняла руку и указала пальцем на воду. Зоя осторожно подошла к обрыву. До поверхности воды — метра три. Вода спокойная — ни пузырька. У неё мгновенно ослабели ноги. Зоя начала было нерешительно стаскивать платье.

— Не надо, — жестом остановила её Лидка. — Это опасно. Он с топором... и глубоко здесь.

Зоя огляделась: до пологого берега далеко, а здесь его не вытащить, это точно. Она присела на корточки.

— Что же вы, дураки, наделали?

— Я его не толкала, честное слово, — зарыдала Лидка. — Он сам свалился!

— Да верю, верю, — устало отмахнулась Зоя. — Успокойся. Запомни это место. Вставай и пошли отсюда.

Некрасова приобняла её, и они направились в посёлок.

— А ведь он мог и меня утопить, — вздохнула Лидка.

— Как так?

— Сегодня Максуд загонял меня до изнеможения, — утомлённо сказала она. — Уже никаких сил не было. Я бежала вдоль обрыва, по самому краешку, и мечтала, чтобы он свалился в воду. А когда вдруг он упал, мне стало жалко его. Я сразу же захотела спрыгнуть к нему. И тут он кричит: 'Лидка, чёртова шлюха, это ты меня сюда заманила! Теперь точно зарублю!' Представляешь? Я ему кричу: 'Сначала выберись!' А он матерился, матерился, а потом давай орать: 'Вытащи меня, я плохо плаваю!' Говорю ему: 'Врёшь ты всё! Ты сам вчера говорил, что как рыба плаваешь. Вот и плыви к тому берегу!' А он, дурак, взял да утонул. И что мне теперь делать?

— Иди к Загорулько, сядь на скамейку возле его двора и жди, пока не вернётся. Приедет, всё расскажешь, как было.

— Зоя, а что мне теперь будет?

— Не знаю. Думаю, всё обойдётся. Ты только лишнего не болтай, сообщи факты и всё. И скажи, что помочь ему не могла. Тут, пожалуй, и мужик бы ничего не смог сделать.

— Хорошо, — сказала она.

Владимир в ожидании жены и сам испереживался, и бабушку всполошил.

— Зоенька, родная. Ну, разве можно так поступать? Убежала — и думай что хочешь. Надеюсь, всё обошлось?

— Нет, не обошлось, — вздохнула Зоя. — Максуд утонул. В пруду.

— Вот проклятье! — воскликнул Некрасов.

— Ой, божечко! Беда-то какая! — всплеснула руками бабушка. — А ведь он был таким молоденьким.

Вся эта история закончилась тем, что Максуда похоронили по христианскому обычаю, а его гибель отнесли к несчастному случаю. Что, в сущности, и было. Несчастная любовь сама по себе уже несчастный случай.

Строительство дома продолжалось. У Владимира появился навык. И дело пошло веселей. Он поднимал бревно на примерку, очерчивал места вырубок и, опустив его, 'брал в работу'. С каждым таким бревном он работал с раннего утра и допоздна, а иногда и дольше, делая всё основательно и аккуратно. Много времени уходило у него на подготовку любой самой незначительной операции. Видя, каких усилий стоит ему это, Зоя не только не торопила, но нередко и сдерживала его.

Однако сруб вскоре подрос, и Владимиру пришлось сооружать строительные ко́злы — подставку под его 'узкоколейку'. На дальнем конце настила он закрепил блочок — колёсико с желобком, перекинул через него верёвку, а Зоя заправила её. И с помощью этой верёвки по наклонной доске Некрасов легко въезжал наверх.

Впоследствии ко́злы приходилось то и дело перетаскивать, наращивать им ножки, придумывать что-то ещё и ещё. И что поразительно, это его не раздражало. Зоя с удивлением замечала, что Володя творчески подходит ко всякой работе. Например, к этим самым ко́злам он сделал четыре комплекта ножек, которые то привинчивал к первым, делая их всё длиннее и длиннее, то снова скручивал их. Он словно не строил, а играл в стройку. И чем больше возникало всякого рода трудностей, тем задорнее он становился. Было заметно, что ему нравится преодолевать их.

Во вторую субботу сентября внезапно нагрянули их друзья. Целыми семьями. И до четырёх часов выкопали всю картошку. И это притом, что у них самих ещё не убран урожай на огородах.

Собрали на стол, разместились. Пища не отличалась особым разнообразием: борщ, белое вино, салаты да кое-что принесённое гостями. Однако все были довольны. И дело было не столько в угощении, сколько в хорошем настроении. Как известно, аль-труисты живут дольше, но, возможно, из гостей Некрасовых никто об этом и не слышал. Просто помогать другим — это их образ жизни. В этот день Некрасовы с друзьями хорошо, по-доброму посидели, пообщались и от души напелись песен.

Малыши тоже не сидели без нянек. Татьяна и Варя, как следует, рассмотрев малюток, сошлись во мнении, что сынок похож на Зою, а Алёнка — вся в отца. Для Зои с Владимиром это не новость.

Выложив пять венцов, Владимир пометил номерами каждое из брёвен и раскатал их. На площадке он вновь собрал верхний венец. И снова бесчисленные примерки, врубки, выборка пазов и сплотка венцов. И так всё светлое время суток. Иногда без перерыва на обед. Когда Зоя чувствовала, что не удастся уговорить мужа сесть за стол, подавала ему миску с едой прямо наверх. Владимир, наскоро поев, продолжал работу. Причём съедал он, как правило, что-нибудь одно. Иначе, говорит, отяжелею и свалюсь.

Заканчивался сентябрь. Друзья, видя, что Некрасов всерьёз надеется сложить сруб уже в этом году, стали наведываться чаще. В воскресенье с утра приехал Женя и с УАЗа выгрузил два тюка рубероида. Через полчаса подошли Серёжа с Сашей и вместе с Володей уже к исходу дня из красного кирпича выложили цоколь. Сделали его невысоким и аккуратным.

За ужином ребята обсуждали проблемы стройки.

— Митрофаныч, — подал голос Женя, — твои успехи налицо. Но хорошо бы до затяжных дождей поставить сруб на его законное место и укрыть. Признавайся, чем тебя можно стимулировать?

Володя только усмехнулся.

— А давайте ему присвоим почётное звание 'мастер', — предложил Саша.

— Хорошая мысль, — согласился Женя. — Одобряю. Кто 'за'? — Единогласно. Поздравляем. Отныне ты, старина, — мастер-избушник. Носи, но не заносись, — с шутливым предостережением пожал он руку Володе.

— Гордись, — поздравил его и Саша.

— Ну и трудись, — добавил Сергей. — Ох и работы же у тебя, Володька, просто жуть.

— Чепуха, — отмахнулся тот, — страха нет — один задор.

С этого момента ребята стали называть Володю мастером. Всё началось с обычной дружеской шутки, но вскоре иронический оттенок как-то само собой исчез, и осталось вполне уважительное обращение.

Некрасов, поверив в точность своего глаза и силу рук, работал куда рациональней, чем вначале. За неделю он теперь успевал выложить два венца. Зоя замечала, как по утрам Владимир растерянно разминал ослабевшие за ночь руки. А когда сила возвращалась в них, заметно веселел.

В это время Зое тоже скучать не приходилось, — она занималась консервированием. И, снуя как угорелая между домом, кухней и садом, она лишь успевала отмечать про себя те или иные перемены. Уже было довольно прохладно, временами моросил дождик, но Некрасов работу не прерывал. И Зоя, обнаружив Владимира внизу, тут же заставляла его переодеться в сухое бельё.

В середине недели Данилов привёз и сбросил с кузова четыре огромных тюка пакли и несколько больших кусков битума. А накануне выходных Володя с Сашей, дымя на всю округу, растопили этот битум. И на фундамент из рубероида и досок, покрытых смолой, они уложили гидроизоляцию. Вымазались как черти.

В субботу после обеда собралась вся мужская компания, и уже к пяти вечера половина сруба, лохматая от пакли, стояла на своём законном месте. А верхний венец оставили на площадке в качестве основы для последующих.

Осень в этом году была удивительно мягкая, пронзительно ясная. Всюду было такое великолепие, что душа замирала от восторга. Казалось, что каждый листочек, перенасыщенный солнцем, сам становился источником некого волшебного свечения. Зоя часто гуляла с малышами. Иногда к ним забегала Светланка и предлагала свою помощь.

А Володя все эти дни работал как одержимый. Он похудел, лицо его обветрилось. Но глаза были весёлые. Он уже понял, что успевает. Ближайшие соседи просыпались, а иногда и спать укладывались под стук его топора. И вот двадцать третьего октября Владимир закончил рубить последний венец. Этот момент ребята держали на контроле, и в тот же вечер их усилиями стены сруба были возведены.

Глава 20. НАГРАДА

На следующий день около одиннадцати утра во двор вбежал невысокий кудрявый паренёк. Некрасовы в это время занимались каждый своим делом: Володя, удобно расположившись на доске, подвешенной на канате, конопатил один из верхних швов сруба, Зоя снимала с верёвки бельё — вот-вот мог пойти дождь, — а малыши, недавно накормленные и перепеленатые, сладко посапывали в коляске. Мальчишка, задрав голову, сказал Володе:

— Дядя, вам просили передать записку, — и, высоко подняв над собой, показал листок бумаги.

— Спасибо, мальчик. Отдай её тёте, — ответил ему Володя. И уже ей: — Зоенька, прочитай, пожалуйста.

Мальчуган поспешно подошёл к Зое, протянул голубоватый квадратик, тут же живенько заглянул в коляску и довольно хихикнул. В намерении что-то спросить распахнуто посмотрел на Зою, но смутился и, на ходу прошептав: 'Я пойду', умчался.

На развёрнутом листке настольного календаря было набросано несколько торопливых строк. Она пробежала их глазами, потом вслух прочитала:

'Уважаемый товарищ Некрасов! Пожалуйста, наденьте свою форму. Приехал представитель военкомата с целью вручения вам правительственной награды. Васильева'.

Владимир хмыкнул.

— Хм. Спектакль им подавай! Вот ещё не хватало. Перетопчутся как-нибудь.

Через полчаса подъехал военный вездеход. Дружно открылись дверцы, и вылезли очень официальная Ольга Ивановна, достаточно упитанный военный, и легко, словно козочка, выпрыгнула Анечка.

Васильева как-то пренебрежительно по-орлиному взглянула на всё сразу. Увидев Володю в таком откровенно будничном виде, да ещё и наверху, за работой, она удивлённо подняла свои тонкие председательские бровки. Военный поморщился. Его тоже что-то огорчило: то ли отсутствие оркестра, то ли прессы, а может быть, и боль в пояснице. Он свеженьким зелёным платочком вытер лицо, лысину, шею и решительно водрузил на свою голову фуражку с высоченной тульёй.

— Товарищ Некрасов, ну я же просила вас надеть форму...

— Пардон, мадам, — перебил председательшу Володя. — Но я сейчас занят серьёзным делом. И, собственно говоря, о какой форме идёт речь?

— Разумеется, о военной.

— Ольга Ивановна, я уже давно гражданский человек. И формы у меня нет. Я её уже износил, извините, — улыбнулся Володя.

— Майор Павленко, — с достоинством представился военный. — Здравствуйте, товарищ Некрасов.

— Добрый день, товарищ майор.

Зоя, почему-то вполголоса, тоже поздоровалась.

— В наш военный комиссариат, — хорошо поставленным голосом начал майор, — на ваше имя поступила правительственная награда и к ней соответствующие документы: выписка из приказа и орденская книжка. За мужество и самоотверженность, проявленные при исполнении служебного долга, Указом Президента России вы награждены орденом Мужества. Я уполномочен вручить вам эту награду.

— Вон оно как, — раздумчиво проговорил Володя. — Выходит, награда нашла героя.

Военный недоумённо посмотрел на него.

— Вы бы не могли спуститься пониже?

— А вам, товарищ майор, так общаться со мной неудобно?

— Да, знаете ли, как-то неловко: шею можно свихнуть.

— Вот именно. Представьте себе, мне тоже неловко так смотреть на людей.

— Сочувствую, капитан, но я-то тут при чём?

— Понимаете, какая штука, всё, что сегодня происходит вокруг меня мне непонятней, чем Бермуды. Родина нас, здоровых парней, отправила на войну. Не спорю, так оно и должно быть. Но вот мы вернулись, замечу, далеко не все, и порой без рук или ног, и теперь от нас отмахиваются как от надоедливых мух. Сейчас вдруг все оказались ни при чём.

— В чём, собственно, вопрос? — с досадой спросил майор.

— Видите ли, прошёл год, как я выслал вам письмо с просьбой направить меня в один из медицинских центров на протезирование. И что же? От вас ни строчки, ни буковки в ответ, ни звонка.

— Это не в нашей компетенции, — раздражённо ответил майор. — Вам нужно было обращаться в Министерство социальной защиты.

— А вы не могли сообщить мне об этом или переадресовать им в их моё письмо?

— Лично я перепиской не занимаюсь.

— Может, тогда проясните ситуацию с моей страховкой? За полтора года ни малейшей подвижки.

— Вашей страховкой я тоже не занимался.

— Ну и правильно, товарищ майор! Забивать себе голову всякой ерундой противно и скучно. Так недолго и здоровье подорвать.

— Что вы себе позволяете, капитан? По-вашему, я дурака валяю? Была мне охота на ваших ольховских горках кувыркаться. Но мне приказано вручить вам награду, поздравить вас как положено, и я поехал. А вы тут митинг устраиваете.

— И вам это не нравится, — с сарказмом констатировал Владимир. — Понимаю. Мои проблемы — лишние хлопоты. То ли дело медальку или звёздочку за полсотни километров отвезти. Доставить человеку радость. Приколоть ему на грудь — и пусть себе дальше... ползает. Вот это по-человечески! Сердечное вам спасибо!

Майор едва сдерживал себя. Он достал ручку, открыл папку с бумагами.

— Ладно, капитан, расписывайтесь в получении награды и продолжайте свою... стройку века.

Заглянул в бумагу, непонимающе насупил брови.

— Да, вот, кстати, Ольга Ивановна, — обернулся он к Васильевой, — передайте, пожалуйста, эту справку на льготы ветерану войны Богомолову Василию. У него есть все основания на получение повышенной пенсии, пусть оформляет.

Васильева с недоумением взяла в руки протянутый ей листок, вчиталась в текст.

— Но ведь этой справке больше двух лет...

— Да, где-то задержалась, но она действительна. Её же как-никак из Центрального госархива прислали.

— Майор, — твёрдо сказал Володя, — Василий Николаевич умер ещё в феврале.

— Жаль, — сконфузился военный. — Видимо, нам не сообщили.

— Если бы так обошлись с вашим отцом, я уверен, у вас бы сейчас проявились более сильные чувства, — заметил Володя.

— Да, вероятно. Я разберусь с этим. Ну, всё. У меня уже нет времени расшаркиваться с вами. Принимайте награду, и я поехал.

Владимир сделал протестующий жест.