Большая вода

Уже первые месяцы работы на шельфе показали нам, что строительство гигантской Стены, такое дело, которое будет вполне по силам объединённому Человечеству. Лица подводных строителей не сходили с экранов телевизоров и компьютеров, их имена стали известны всем людям Земли, но ведь на них работали сотни тысяч людей в Европе и Азии. Повсюду разворачивалась большая стройка, в ходе которой создавались не то что новые производственные мощности, но и закладывались принципиально новые индустрии. Особенно большие задачи ставились перед металлургией, которая переводилась с выплавки чугуна на выплавку железа методом прямого восстановления металла. Для этого требовался в больших объемах не только природный газ, но ещё и огромное количество электроэнергии, так что учёные принялись разрабатывать новые проекты мощных атомных электростанций.

Наши подводные гиганты оснащались каждый четырьмя атомными реакторами самой последней конструкции, и впоследствии не случилось ни одной сколько-нибудь серьёзной аварии, что и понятно. Во главу угла отныне ставилось только наивысшее качество. Лишь два года спустя мы открыто рассказали о всех своих планах. В том числе о том, что уже довольно скоро подавляющее большинство людей на планете будет пользоваться не личными автомобилями, а исключительно общественным транспортом. Автопрому было срочно приказано перестроиться и начать выпускать тяжелую строительную технику, а автомобили делать такими, чтобы их можно было эксплуатировать не менее сорока-пятидесяти лет. Зато в отношении маломощной трёх и четырёхколёсной мототехники, не было введено никаких ограничений, даже для той, которая была оснащена кузовом.

Впрочем, автомобили пошли на переплавку не сразу. Программа ведь была рассчитана на десять лет, зато начиная с две тысячи тридцать первого года уже было не встретить на дорогах шикарных лимузинов. Но это было тогда для меня пусть и ближайшее, но всё же будущее. В начале октября две тысячи двадцать первого года, хотя меня и манил к себе норвежский участок Стены, я вылетел в Австралию, где сразу же поднялся на борт нового океанографического судна. Это был разоруженный авианосец "Джеральд Форд", который после реконструкции получил новое имя — "Нептун".

Ещё совсем новый авианосец был спешно превращён в плавучий научно-исследовательский океанологический институт. Меня ещё в две тысячи семнадцатом году осенила одна оригинальная идея, но я не спешил ею ни с кем делиться. Как вы все знаете, друзья мои, начиная с того момента, когда Стена была нами построена всего на треть, она стала быстро обрастать кораллами с невероятно прочными скелетом. Для этого мы покрыли наружную стальную защиту толстым слоем биопластика. Да, но помимо этого мы ещё и создали с помощью генной инженерии несколько новых видов кораллов, которые росли в двадцать пять, тридцать раз быстрее, чем самые быстрорастущие кораллы Барьерного рифа и это нам очень помогло.

Благодаря этим кораллам, Стена сделалась местами толще почти на целых шестьсот метров и что самое главное, стала кормовой базой для огромного количества морских существ. Для того, чтобы достичь столь впечатляющего успеха, множеству учёных-океанологов пришлось провести в океане свыше двадцати лет. Не скажу, что я всё это время находился на борту "Нептуна", ставшего в конечном итоге одним из множества морских музеев, у меня ведь были и другие дела, моя каюта никому не передавалась. Это были прекрасные годы, о которых мне сегодня очень приятно вспоминать. Первый, кого я встретил в Австралии, был мой старый друг — Дмитрий Туманов. Он приехал встретить меня в аэропорту вместе с сыном. Дмитрий-младший был точной копией своего отца, только на голову выше, а ведь мой старый друг уже имел рост больше метра девяноста и догонял меня. Увидев их, я воскликнул:

— Богатыри! Настоящие былинные богатыри!

Мы с Дмитрием-старшим обнялись и тот рассмеялся:

— Да, ничего не скажешь, Митька, шельмец, обогнал меня просто так, за счёт природы, и я чую, что мне его уже не догнать. — расцепив медвежьи объятья, он подтащил ко мне сына — Боря, принимай научное пополнение. Из Митьки вышел чертовски толковый биолог. Думаю, он скоро и меня, и тебя за пояс заткнёт. Не голова у парня на плечах, а настоящий Дом советов.

Слегка похлопав рослого атлета по широченным плечам, я согласился:

— Да, Митёк, прочитал я его кандидатскую. Ничего не скажешь, голова у твоего сына действительно светлая.

Голубоглазый гигант смущённо опустил глаза:

— Ага, как же, дядя Боря, вас с батей после того, как вы любомирий открыли, уже никто в науке не сможет обойти. Поэтому я хочу заняться спасением океанской флоры и фауны.

Беря отца и сына под руки, я не преминул сказать:

— Допустим, Митя, любомирий открыл не я, а твой батя, так что тут все лавры только ему принадлежат. А то, что удалось сделать на Байкале мне, мог легко сделать любой другой учёный-биолог. Тем более, что я ничего не открыл, а лишь помог твоему отцу, но надеюсь, что у меня ещё всё впереди.

Дмитрий сразу требовательным голосом спросил:

— Боря, хватит отмалчиваться, рассказывай, зачем тебе понадобилось сразу четыре глубоководных спускаемых аппарата? Что будем искать на дне океана?

Поскольку уже через четыре часа "Нептун" должен был отправиться в свою первую научную экспедицию, которую я решил возглавить, то молчать уже не имело никакого смысла, и я ответил так:

— Ребята, мы отправляемся на поиски таких глубоководных кораллов, которые можно будет видоизменить и научить строить свой скелет не из одного только карбоната кальция, но и упрочняли его оксидом кремния. Их нужно не только найти, но и заставить расти намного быстрее, чтобы они сделали нашу Стену ещё прочнее. Теоретически это возможно.

Теоретически это действительно было вполне возможно, но нам пришлось положить на это немало трудов, ведь одни только поиски подходящих кораллов, которые смогли бы жить в полярных морях, заняли почти десять лет. Из аэропорта мы отправились в морской порт, и вскоре я поднялся на борт "Нептуна". На судне уже собрались все члены долгосрочной научной экспедиции и потому через десять минут были отданы швартовые канаты и четыре огромных буксира стали отводить бывший авианосец от причала. Через час мы шли полным ходом, взяв курс на Новую Зеландию, чтобы начать у её берегов океанологические изыскания.

Собраться все вместе мы могли только на взлётно-посадочной палубе, где и был поставлен прямо посередине стол президиума с огромным проекционным экраном позади, трибуна, а перед ней множество стульев и кресел. Учёным было самим принести мебель из помещений научных лабораторий. Поднявшись на трибуну, я первым делом поставил перед народом задачу по созданию нового вида кораллов, после чего сказал:

— Грядут большие перемены, господа. Солёность воды изменится, а вместе с ней будет стремительно меняться морская флора и фауна. Наша задача заключается в том, чтобы сохранить её разнообразие, ведь создавая внутренние моря, мы сможем сохранить биоресурсы моря, а возможно даже и преумножить их.

Моё выступление было коротким, всего каких-то десять минут, после чего на трибуну стали подниматься другие учёные и объявлять о характере своих исследований. Погода нам благоприятствовала, и мы почти до полуночи вели дельный и обстоятельный разговор обо всём, что только могло нам помочь справиться с грядущими бедами. Хотя в то время ситуация вовсе не выглядела такой уж безнадёжной, как раз именно учёные всё прекрасно понимали без лишних слов. Над нами уже не стояли политиканы и транснациональные корпорации, всякие там национальные интересы и прочие прежние условности. Мы были полностью независимы даже от общества, которому служили, и, тем более, независимы от так называемого общественного мнения. Всем нам хозяйкой была только одна дама, Её Величество Наука.

Как раз именно это все прекрасно понимали, и потому буквально каждый учёный говорил о том, что отныне нам некого и нечего бояться, а потому нам уже ничто не мешает выдвигать самые смелые гипотезы. Именно учёные первыми поняли, какими преимуществами обладает то мироустройство, которое мы предложили людям Земли, поняли и сразу же приступили к работе. Никто не ставил никому задач, они появлялись сами в ходе научных исследований. Если кому-то из учёных требовалось научное оборудование, то он просто шел на склад и брал его там. Если оборудования не было на борту "Нептуна", то учёный шел в отдел снабжения и объяснял, что ему нужно, а вот если оказывалось, что такого оборудования ещё не существует, то связывался с профильным предприятием и заказывал его.

Экипаж "Нептуна" был таким же интернациональным, как и его научный коллектив. Это были опытные моряки, но все они взяли за правило ещё и изучать те дисциплины, которые были востребованы на борту авианосца. "Нептун" был флагманом нашей научной флотилии, которая состояла из семи авианосцев, восемнадцати бывших круизных лайнером, девяти атомных подводных лодок и сорока двух судов куда меньшего размера. Благодаря энтузиазму учёных и нашему научному флоту, который был создан очень быстро, менее, чем за год, открытия посыпались, как из рога изобилия.

Мы жили на "Нептуне" очень насыщенно и весело. Буквально каждый день к нам прилетали артисты, чаще всего это были старые и новые рок-группы, которые давали по вечерам концерты, а днём набирались впечатлений. Прилетали к нам и другие музыкальные коллективы, даже симфонические оркестры, которые часто выступали вместе. Кроме них на борту "Нептуна" чуть ли не сразу получили постоянную прописку несколько съёмочных групп и это были отнюдь не кинодокументалисты. В Голливуде сразу смекнули, что теперь нам всем нужны совсем другие блокбастеры, а тут им даже не были нужны декорации, огромный научный авианосец и океан были под рукой. Фильм можно было снять на основе работы любой группы учёных, превратив всё хоть в мелодраму, хоть в подводный боевик, в котором учёные сражаются с огромными кальмарами.

Как и учёные, люди из области искусства и культуры также очень быстро всё переосмыслили и поняли главное, раз люобомирии так капитально переделали нас изнутри физиологически, то, значит, и психология человека тоже должна измениться, причём в лучшую из всех возможных сторон. Продавать своё творчество стало невозможно, деньги ведь отменили, пропала необходимость приковывать к себе внимание скандалами и сплетнями, так как за это нечем было платить, а потому оставалось одно единственное, либо ты занимаешься чистым творчеством и радуешь своих поклонников всё новыми и новыми произведениями, либо находишь себе другую работы. Многие певцы, музыканты и артисты именно так и поступили.

Самым трудным делом стало привлечь внимание людей к своим произведениям, исполняемым со сцены, если какой-то коллектив никому не интересен. Однако, людей искусства очень сильно выручил Интернет и то, что теперь фиксировался каждый просмотр файла, его скачивание на свой компьютер, а затем воспроизведение. Только благодаря этому нововведению нам удалось не дать людям искусства, причём очень многим, уйти из профессии. Впрочем, то, что мы почти их всех дотировали на начальном этапе и всячески помогали войти в новые условия, тоже нельзя сбрасывать со счетов. С людьми искусства хорошо поработали наши психологи, объясняя им, что социальный заказ общества на художественные произведения уже изменился.

Быстрее всего это поняли продюсеры кинематографа. Если мир изменился, и в нём больше нет солдат, прежних полицейских, а вместе с ними детективов старой школы, то нет никакого смысла снимать детективы и боевики. Так про кого тогда снимать фильмы? Где найти интересную историю? Ответ был ясен всем с первых же дней — надо снимать фильмы про стихию, про спасателей, про строителей Стены, тем более, что натурные съёмки засчитывались всему коллективу, как работа на Стене, и про учёных. Ещё в запасе оставались фантастика, но уже космическая, и старое, доброе фэнтези. Просто всё нужно было поднять на самый высокий художественный уровень и тогда интерес публики будет автоматически обеспечен. Тем более, что производство дало любителям кинозрелищ стереоэкраны для планшетов, а вместе с ними отличные виртуальные шлемы, которые также были отличным подспорьем в учёбе.

Мы сделали всё возможное, чтобы люди искусства могли начать творить по-новому, и они стали это делать, причём с энтузиазмом ничуть не меньшим, с которым работали учёные, конструкторы и инженеры, а вместе с ними большая часть рабочих, занятых на самых важных и ответственных производствах. Тем самым люди искусства оказали нам огромную помощь, но иногда нам всё же приходилось налагать "вето" на некоторые их произведения, которые прославляли насилие и жестокость, религиозные культы и извращения. В таких случаях мы больно били по рукам и правильно делал. Не в наших интересах было поощрять в людях низменные страсти.

При этом мы вовсе не стремились загнать искусство в жесткие рамки пуританства и даже фильмы для взрослых продолжали снимать, но с целым рядом ограничений. Даже такой вид искусства в первую очередь должен был оставаться искусством. Труднее всего нам было с литературой, ведь мы не ставили перед собой цели ввести цензуру в литературе, но и не могли допустить, чтобы некоторые писатели под видом литературных произведений проталкивали в Интернет плоды своего больного воображения и извращённого мышления. Поначалу мы даже не знали, что этому противопоставить, но и тут жизнь вскоре сама дала всему оценку и расставила на свои места. Стоило только нескольким читателям совершить преступления под влиянием таких книг, как к ним на скамье подсудимых присоединялись писатели.

Так крылатая фраза Тютчева "Нам не дано предугадать, чем слово наше отзовётся..." обрела в судах своего правового антипода "Вам надо было заранее подумать, чем могут обернуться ваши литературные домыслы". После нескольких очень громких судебных процессов, в результате которых на скамье подсудимых вместе с самыми оголтелыми экстремисты оказывались некоторые писатели, признанные их идейными вдохновителями, после чего тысячи других литераторов невольно задумались. Правда, бывало и так, что какие-то идеи писателя грубо извращались и тогда их не просто оправдывали, но ещё и объявляли жертвами преступников. В любом случае каждое подобное разбирательство было тщательным, и никто из писателей не был обвинён в экстремизме огульно. Зато иной раз случалось так, что исторические исследования некоторых авторов становились причиной куда более масштабных процессов, но уже не судебных, а несколько иных, называемых "Суд общественности" и тогда виновными называли целые социальные группы, а иногда даже отдельные народы или какую-то их часть.

Общество того времени нужно было отмывать от грязи, причём без малейшего снисхождения к трудностям существования отдельных народов. Мы делали это целенаправленно и стремились только к тому, чтобы люди сами поняли необходимость этого процесса, в котором чего никогда не было, так это требования покаяться. Осознать, что твои отцы и деды были неправы, что твой народ жил за счёт других народов, что это было преступно и несправедливо, ещё не означало, что ты сам в чём-то виновен. Просто это надо было признать, причём принять объективную данность без озлобления и жить дальше, зная, что никто не имеет права укорять тебя за то, что факты истории были именно такими, а не другими. Так мы решили однажды, и долгое время шли именно таким путём, пока не настали иные времена.