Женя не понимал, как они умудрялись еще и прилично учиться, правда, это было не про него. Единственное, что его заставляло более-менее сносно успевать в школе, это страх угодить в армию. И даже не из-за того, что там плохо и нет мамы, а почему-то ему было до смерти жалко тратить два года жизни на столь бездарное занятие, как маршировка из угла в угол или рытье окопов.
Сутки прошли в одном неослабевающем напряге от ожидания концерта. И вот они за кулисами, а зал уже заполнен зрителями — еще пять минут и выходить на сцену. Славка опять подпрыгивал и суетился. Их руководитель понимающе усмехнулся, глядя на кренделя, выписываемые Славкой, и заговорщицким тоном произнес:
— Так дело не пойдет! Весь концерт запорете. Давай сюда! Щас я вас лечить буду, — и вытащил маленькую фляжку. — По малому возрасту, по тридцать грамм горькой. И никаких возражений! — он быстро наливал по колпачку и давал поочередно каждому "артисту".
Через три минуты Женька почувствовал, что пружина, взведенная внутри, отпустила. Славка тоже расслабленно улыбнулся. Старшой довольно оглядел ребят и, утвердительно кивнув, заметил:
— Вот теперь — орлы! Горы свернете. Вперед, я в вас верю! — и вытолкнул их на сцену под дружные аплодисменты верных поклонников.
"Как же их много", — удивился Женька, вглядываясь в полный народа зал. Хотя, чего там удивляться, при пяти параллельных восьмых и девятых?.. Помогало еще то, что помещение скрывалось в относительной темноте. Главное, не мешкать и сразу начинать. Влад выкрикнул какое-то приветствие, и ребята сразу впарили на всю катушку.
Хорошо, что никто не сбился с самого начала, а потом их подхватил общий восторг, и они, ничего не помня, катили вещь за вещью. Женька плыл, как в тумане, и только чувствовал, как их души вместе с залом образовали загадочный канал, по которому народу изливалась вся их энергия, а взамен, их захлестывал восторг слушателей. Это был просто какой-то эмоциональный оргазм. Он на автомате перебирал пальцами по грифу и, не напрягаясь, всегда попадал в такт.
Казалось, те же самые песни вдруг стали на порядок лучше. Да, на данный момент это были лучшие хиты в мире для всех участвующих в концерте. Особенно это касалось собственных вещей. Женька не мог отделаться от чувства, что его очередное убогое детище, вдруг обретало крылья и высоко воспаряло, держась крыльями на восторге публики. Это потом он, может, признает, что и играли они не лучшим образом, и песни были так себе. Но это потом, а сейчас... — сейчас с ними был этот миг, растянувшийся, казалось, в вечность.
Совершенно никакие, они, счастливо улыбаясь, простились с визжащей и орущей публикой, передав бразды концерта партнерам. Старшим было легче. Разогретый народ готов слушать что угодно, к тому же, ребята играли неплохо. Может более стандартно, но качественно.
Слушать коллег-конкурентов, уводящих у них симпатии публики, сил не оставалось, и они всей своей дружно-сплоченной троицей отправились прямо посреди концерта к Славке — его родичи как раз свалили на дачу. Хотя было совершенно непонятно, что можно делать в лесу зимой, да еще все выходные, но благодарные приятели не задавались такими парадоксальными вопросами, а просто пошли в киоск прикупить на карманные деньги чего-нибудь закусить, а если повезет — и уговорить продавщицу на пару бутылочек пива. На большее, несмотря на разгул свободы, наглости не хватало. Демократия — демократией, а родители со своими вескими физическими доводами — родителями, так что приходить домой пьяными в драбадан, в планы не входило. Разве что Славка мог злоупотребить от души, но для этого тот был слишком правильным мальчиком.
Однако планам не было суждено свершиться. Оказалось, что у них имелись не только поклонники, но и завистники. Только ребята зарулили в относительно темный проход на улицу с вожделенным ларьком, как дорогу заступила здоровенная фигура их старого знакомого, бывшего одноклассника — Стаса. Учителя тащили его до восьмого класса и за уши, и за загривок, и один бог знает, за что еще, "отстаивая" его по паре лет в каждом классе. Женька не понимал, зачем и кому все это надо? Стасу, судя по его дебильной роже — точно не надо. Хорошо, если он сотню слов знал и то половина матерных. Они шутили, что у того четко распланированное будущее: прямо со школьной скамьи в колонию. Но вот ведь неудача — на данный момент он гулял на свободе, и самое противное, не один. За его спиной маячила целая стая шакалят. Конечно, где уж такой уголовной звезде, да и без пламенных последователей! К сожалению, нет ничего опасней на улице, чем свора трусливых и озлобленных шавок.
Ребята, понимая, что дело хуже некуда, стали в круговую оборону. И началось плохое кино, главную роль в котором, конечно же, отвел себе Стас, начав длинный и тупой монолог:
— Ой, друганы, смотрите, кто идет! — Стас даже попытался растянуть свои жирные губищи в противную ухмылку. — Артисты! А мы-то на ваш концертик и не попали — вот беда. Ну да ничего, вы нам сейчас споете. Правда, ребята?
Эти слова были встречены дружным заискивающим гоготом его прихлебателей. Федька, как самый шустрый и отважный в коллективе взял переговоры на себя. Но, видимо, эта харя ему настолько надоела, что он не сдержался и ответил в своем обычном стиле:
— Ой, Стасик, а тебя уже выпустили из яслей? Молодец, говорить научился. Умным мальчиком рас...
Договорить он не смог, неосторожно поймав своей челюстью Стасиков кулак. Хоть ума у Стасика и имелось чуть больше, чем у гориллы, но то, что над ним издеваются, он сообразил. А кулаки у него оказались не в пример больше мозгов. Женька, увидев друга в беде, без слов, попытался въехать верзиле по харе. Это удалось примерно с той же эффективностью, как бить фонарный столб. То есть, да — рука болела, но недолго, так как голова заболела гораздо сильнее. Стасик удивленно обернулся на хилые Женькины потуги и вмазал ему, чтобы никому не было обидно. Женька успел пригнуться, и удар получился скользящим.
Однако тут уже вся свора накинулась на них. Славка честно и безуспешно пытался отбиваться. Женька увидел, как приятель стал присоединяться к лежащему на земле Федьке, и тут Женьку заела такая злость, что он просто стал, как мельница крушить все и вся вокруг, не замечая ни боли, ни опешивших врагов. Шакалята отпрянули. Но пахан не был бы паханом, если бы испугался, какого-то худосочного парнишку. Женьку остановил удар в солнечное сплетение. Мир остановился на миг — ни двинуться, ни вздохнуть. Второй удар в висок окончательно погрузил его в темноту...
* * *
Очнулся он в странном месте. Долго смотрел на уходящие вверх и сходящиеся в центре жерди, на которых были натянуты темные шкуры. В самом верху оставалось оставлено окно, в которое виднелась ровная белая поверхность. Женя попытался собраться разбегающимися мыслями, но ничего определенного на ум не приходило. Тогда он повернулся на бок — никакой боли в теле после драки не осталось. Но он тут же забыл про драку и замер от удивления. Оказалось, что он лежит на оленьих шкурах в настоящей юрте, и почему-то эта юрта стоит посреди большой комнаты. Вдруг его озарила мысль:
"Буль!.. Но что буль? — он опять попытался сообразить: Все-таки не что, а кт, — дальше мысль не шла. Он встал, пошевелил ногами и руками — все работает. Надо попробовать хоть кого-нибудь поискать: Может, Федька или Славка найдутся?"
Не мучая себя больше вопросами, он вышел из странного произведения эскимосской культуры и пошел прямо к двери. Она не была заперта, и это уже было хорошо. За дверью оказалась его квартира. Да... именно его, не родителей. Он остановился напротив зеркала — оттуда выглянуло его собственное озадаченное лицо. Поражало не столько отсутствие синяков, сколько то, что физиономия сильно повзрослела.
"Сколько же мне лет?" — подумал он и понял, что об этом лучше пока не размышлять, а вот Федьку — свою вечную палочку-выручалочку, просто необходимо отыскать. Он пошарил по телефонному столику в прихожей, поймав себя на мысли: "Каким же все кажется привычным!" Да, вот и телефон.
"Телефон?! — Женя вертел малюсенькую коробочку с надписью "Nokia". Сразу всплыла недавняя беседа с Федькиным отцом: Вот, японцы, сделали-таки телефон! Но лучше не задумываться..." — он уже понял, что надо действовать на автомате — тогда все получится само собой. Он, не думая, начал давить на кнопки. Скоро на экране высветилось: Карабас домашний. Женька обрадовался, сообразив, что это не разновидность доселе неизвестных науке животных— карабасов, а домашний номер его приятеля. Пальцы, между тем уже сами давили на вызов. В трубке раздались гудки, и Женька жадно припал ухом к сигналам надежды на спасение.
— Алло! — басовито прогудело в телефоне. Женя, опешив, отодвинул трубку от уха и воззрился на нее. Такого басищи от Федьки он не ожидал. Но взгляд опять зацепился за свое постаревшее лицо в зеркале, и до него внезапно дошло, почему у приятеля голос отца.
— Карабасище! — радостно заорал Женька.
— Чего вопишь? Я конечно. Что, соскучиться успел, или по астралу перегулял?
— По какому еще астралу? — озадаченно спросил Женя. — Я что-то туплю.
— М-да! А ты, случаем, не с Великих Бодунов прибыл?
— Каких Бодунов? — Женька, услышал, можно сказать, родной голос, пусть даже и повзрослевший, и готов был разрыдаться слезами счастливого крокодила. Приятель, видимо почувствовал, что другу не до шуток и спросил:
— Что, помощь нужна?
— Да, — не стал отпираться Женя и услышал еще более обескураживающий вопрос:
— Встречаемся здесь или в астрале?
— Где?
— Все ясно. Ты дома?
— Да.
— Тогда жди — через полчаса буду! Пока!
Женя автоматически нажал отбой и побрел на кухню. Нет ничего спасительней, чем врожденные рефлексы: он на полном автомате подошел к холодильнику и вытащил на свет пару банок Балтики. Плюхнувшись на диван в гостиной, он задумчиво открыл пиво и, отхлебывая, попытался найти объяснения этим метаморфозам.
А если у него склероз или амнезия какая-нибудь? Вот прожил, лет тридцать — старик, можно сказать, а потом: "бах!" — и полжизни коту под хвост! Да, иначе его полный провал в памяти никак и не объяснить. Ведь рефлексы работали: всем в квартире мог пользоваться на автомате, но стоило задуматься, как, например, работать на компьютере — мысли сразу оказывались в полном тупике. Как хорошо, что Федька откликнулся — иначе бы полная хана. Теперь Женя полностью прочувствовал, что значит по настоящему стать больным на голову. До полного счастья и пускания слюней оставалось совсем немного... но не могли же его так сильно ударить по макушке? Нет, тогда бы он находился не здесь, а в психушке. А почем он знает, что это не психушка? Нет, для нее слишком прилично, если только не психушка для олигархов. А это еще кто такие?..
Съезжание мозгов по наклонной плоскости приостановил звонок в дверь. Открыв, Женя увидел постаревшего и слегка полысевшего друга.
— Феденька! — не удержался он от облегченного возгласа и, в чувствах, бросился приятелю на шею.
— Да! Дело далеко зашло, — пробурчал кудрявый друг, впрочем, не слишком сердито. — Лечиться не пробовал?
— Чем?
— Вином, конечно. С похмелья, знаешь, помогает — можно сказать, первейшее средство!
— Нет, Федя, мне только ты поможешь! Если конечно, сможешь, — Женька со вздохом оторвался от широкой дружеской груди, а то, действительно, подумает, что не той болезнью заболел. — Проходи, сейчас расскажу, что приключилось, или, вернее, ты мне расскажешь.
— Что расскажу? — спросил приятель, заходя в комнату, но, узрев пиво, согласно кивнул. — А чего под выпивку и не побазарить? Если еще чего-нибудь солененького и хрустящего найдешь...
Вскоре они сидели на диване и, позабыв про открытое пиво, пытались понять друг друга.
— Ты помнишь наш концерт зимой в десятом классе? — пытался хоть что-нибудь вспомнить Женя. — Мы еще за день до того первый раз компьютер увидели у твоего бати на работе.
— Ну-у, что-то припоминаю, — нахмурил лысину Федька, видимо пытаясь таким образом усилить кровообращение в своей черепушке. Потом, все-таки вспомнил. — Да! Это же наверно лучший наш концерт! Ты потом, между прочим, всем свинью подложил. Но ничего — мы съели.
— Подожди, а драку после концерта помнишь?
— А кто дрался?
— Мы!
— Не-е, не помню. Может, я сразу по кумполу получил?
— Постой! Но я помню этого Стасика — дебильную гору мышц.
— Ну, не знаю — темно было.
— Вот! А я помню ту драку. Откуда? — Женька чувствовал, что потасовка была чем-то вроде сна, или фантазии. Потом сообразил, что Федька за что-то его ругал. — А какую я свинью вам подложил? Ничего не соображу.
— А ты где-то через полгода после этого концерта заявил, что у тебя ничего не получается! Это у тебя-то!
— А что у меня?
— Да ни у кого лучше и не получалось! А ты почему-то пришел в один день и сказал, что больше не будешь играть, и забросил все. Я не понимаю: люди не умеют играть, и всю жизнь при этом гитару мучают, а ты? Закопал талант и креста над ним не поставил!
— Да, кажется, что-то вспоминаю. Но это не объяснить — что-то на уровне чувств. Я слишком любил музыку. Это, наверно, как с женщиной — не мог быть с ней как-нибудь наполовину. Или весь с ней, или никак. Но целиком с ней быть у меня никак не получалось...
— Понятно. С глаз долой, из сердца вон! Если б не понимал, мы бы еще тогда разругались. Не парься, в общем, — друг сообразил, что держит банку с пивом в руках и, отпив глоток, спросил. — А что ты помнишь? У нас дел запланировано невпроворот, а ты тут, понимаешь ли, надумал выпадать из гнезда реальности.
— Федь, я ничего не помню, — жалобно заныл Женька. — Вот концерт помню, а потом не помню. Вот еще помню, что в чуме проснулся — дурь полная!
— Заладил: тут помню, тут не помню... Так не бывает! Я вот, всегда помню: где, с кем и сколько, — какой-то странно знакомой фразой ответил Федька, и вдруг сообразил. — Так это ж ты с похмелья в Булевом кабинете проснулся. Как же тебя туда занесло? По крайней мере, напиться ты должен был в "Отраженке" — иначе из тебя весь хмель по пути вылетел бы.
— Феденька, пожалей! — Какая "Отраженка"? — Женька ничего не понимал. — Я сейчас, там, в той комнате проснулся.
— Ну, там у тебя спальня. Где же еще просыпаться?
— Да не там, а в другой комнате!
— Постой, постой! Ты, братец-Котик, не заговаривайся. У тебя ведь двухкомнатная, если конечно, к соседям не прорубился.
— Да пошли покажу, — Женька потащил друга в спальню, но зайдя, остановился, озадаченно уставившись на окно, которое красовалось на месте предполагаемой двери. — Т-тута она была...
— Ну, слава богу! А то я подумал, с ума сходить стал, — вздохнул облегченно Федька. — Понимаешь, если из двоих один дурак, то это еще полбеды, а если оба, то это уже счастье, но только в дурдоме. Я предполагаю нехорошую вещь — тебе, возможно, подчистили память в астрале, но одно вселяет надежду.
— Что?
— А то, что ты на автомате все вспоминаешь. Такое впечатление, что все-таки память у тебя не стерта, а заблокирована, причем, ты потихоньку эту блокировку пробиваешь. Знаешь, что я тебе предложу? Давай, займемся делами, как будто ничего и не произошло. Я подозреваю, руки сами пробудят тебе мозги, вспоминая, что и как.
