— Этой землей некогда правили могущественные цари.
— Ваши предки?
— Нет.
— А чьи?
— Ничьи. Они пришли из неизвестности и в не же канули. Мы даже не можем прочесть их письмена.
— Иди. — буркнул капитан стражи. Рука, опустившаяся на плечо, не вытолкнула, скорее ободряюще хлопнула. Похоже, за спиной оставался не враг.
Противник оказался высок. Даже очень высок — ростом почти с Мибу. По сравнению с ним приземистый, широкогрудый, кривоногий франк выглядел... в общем, никак не выглядел. Но насмешек с трибуны не посѓледовало. В этом коротышке было нечто заставляющее придержать языки.
Что ж ты размахался? Вот он — я. Опять мимо? А это ты зря, зачем тебе в оборону? Халиф расстроится. Давай, давай... мне долго на солнце нельзя, мне в холодок надо. Ну, все, опять пошел махать как мельница. Оп! Это я вовремя присел... Оп... не пройдешь! Богородица Заступница... Ну, откройся! Щас я тебя... ну, откройся чуть-чуть. Ты же видишь, я уже шатаюсь, рука висит. Немного осталось... давай замахивайся от всей сарацинской души.
Литой нагрудник от богатырского замаха приподнялся, обнажив незащищенную кожу. Меч вошел под ребра в точке, где они сбегаются мягкими краями к грудной кости. Не спас и широкий, окованный стальными бляхами пояс, с которого свисали такие же полоски.
Он не сразу умер. Роберту пришлось в падении уходить от посѓледнего удара. Ну, глотнул пыли. Что ж теперь — не на турѓнире!
Жарко не было, наоборот, пробирал легкий озноб. Коротко кивнув в сторону трибуны, откуда истекала мертвая тишина, Роберт пошел к своему навесу. Не дошел. Воины охраны выставили копья. Пришлось обернуться.
Солнце по-прежнему мешало рассмотреть, что происходит на трибуне в деталях. Вот слева поднялась высокая фигура в поблескивающей золотом белой одежде. Роберт слушал очень внимательно.
— Неверный нанес подлый удар! Прикажи разорвать его лошадьми.
Вот ты, значит, каков, Омар Малик! Рост вроде соответствует. Остальѓное, прости, ни тогда не разглядел, ни сейчас не вижу. А на счет лошадей, это ты погорячился.
— Омар, он победил, — голос — кто говорил, халиф или велиѓкий визирь? — был ровен, только теплоты в нем не чувствовалось.
— Он победил хитростью. Такую победу нельзя считать судом Аллаха.
— А кто тут говорит про Божий суд? — чуть выше тоном, но следом опять ровно с заметной насмешкой. — Раз ты так волнуешься, выстави еще одного бойца. Я всегда считал, — такой воин как ты, стоит двоих.
— Газат! — крикнул Омар бей.
За спинами сарацин обозначилось движение. На красноватый песок соскочил невысокий, узкий в поясе воин. Кольчуга на нем была цельная, наверное, тяжелая, только вот носил он ее как простую рубашку. В одной руке воин сжимал ятаган с внутренней заточкой в другой — обоюдоострый кинжал.
Не поворачиваясь спиной к противнику, Роберт начал пятиться, пока в затылок не задышали:
— Это Газат — личный телохранитель Омар бея. Не завидую тебе, неверный. Пить хочешь?
— Давай.
Но глотать теплую воду не стал, прополоскал рот и сплюнул вязѓкую слюну пополам с песком.
Обещанная каверза? Не похоже. Хотя кто их знает этих нехристей?!
Вот только Газат, этот мне не нравится. Глаза б мои на него не смотрели!
Со стороны это походило на брачный танец двух огромных птиц. Только у каждой было по два клюва. Они кружили и кружили на месте, изредка прикасаясь друг к другу. Лязѓгал металл, рассыпались белые стрельчатые искры, и все продолжалось как во сне. Именно такого поединка Роберт боялся с самого начала.
Что же выходит, это тебя я ждал полтора года, что ли? Другого случая помереть не было? Почему они молчат? Или уши заложило... глаѓза... каждый раз перед ударом он глаза щурит. Так... Оп! зацепил: острием сквозь кольчугу. И потекло. Ладно, вся не вытечет... А вот мы тебя... Есть! Ай да спата, чуть бы повыше — и глаз долой... неужели...
Дальше места мыслям не осталось. Шквал ударов, часть из которых достигала цели, но загашенная кольчугой только отѓдавалась в теле тупой болью, отгородил Роберта от вселенной. Франк окаѓзался в центре вихря, и теряя последние силы, отбивал, отбивал, отбивал редко, очень редко делая выпад, почти уже ничего не чувствуя и не видя... на грани яви.
Потом обрушились тишина и солнце. Половину обзора закрывал, съехавший на сторону шлем. Роберт поправил, осмотрелся.
Он стоял на коленях, вернее на четвереньках. Левая половина лица онемела, с подбородка свисала черная склизкая нить. Роберт смахнул ее, по песѓку разлетелись брызги. Пот заливал глаза. И слабость такая — пальцем не шевельнуть.
Как там блистательная публика? Голову поднял, но разглядеть ничего не разглядел — предметы размывались, щипало глаза. Потянул с руки латную перчатку, протер глаза. В сторону поверженного противника не смотрел. Нечего было проверять — жив, нет. Разве с чем спутаешь чувство, когда клинок входит в живую плоть, круша хрупкие кости переносья.
Его подняли под мышки и почти волоком увели с арены.
— На, пей, — руки начальника стражи тряслись. — Сколько живу, такого не видел. Пей.
Роберт взял глиняную плошку, до краев наполненную водой, стараясь не плескать, понес ко рту.
Чистая, холодная, хрустальная, пахнущая лимоном...
Стоп! Селим — Пирруз — предательство!
Вода полетела в лицо.
— Зачем на себя вылил? Опять кровь пошла.
Роберт потрогал левую щеку. Удар рассек скулу до кости. Глаз уже начал заплывать отеком.
— Еще не конец, — прохрипел он.
В третий раз франк вышел на середину залитой кровью, перепаѓханной коваными сапогами арены и встал, покачиваясь в такт толчкам крови в ушах. Вся левая половина трибуны опустела. Блистательный, а теперь, видимо, отблиставший, Омар Малик покинул почетѓное место. Должно быть, отправился оплакивать собственного телoxpaнителя, а за одно и тело, которое тот берег.
Селим Малик, племянник великого визиря, дальний родственник халифа Мостали поднялся и, отвесив глубокий поклон в сторону государя, заговорил. Начало можно было опустить. Кроме грубой, но цветистой лести там ничего не было.
Давай, давай! Когда ж ты до сути дойдешь, людоед?
-... мы принесли к твоим ногам нашу победу и привели пленников, захваченных сельджуками. Один из них, — бей остановился, растягивая паузу, — барон Гарнье Рено де Геннегау принял ислам. Он сам вызвался сразиться с победителем. Пусть они позабавят тебя варварской схваткой.
Хлопок в ладоши вонзился в голову Роберта тысячей маленьких иголочек.
Лерн! Нет! Не может быть. Лерн! Лучше бы меня зарезал ловкий черкес час назад. Только не это...
Перед глазами поплыло, повело так, что пришлось опереться на меч, от чего тот на треть ушел в рыхлую землю. Роберт чуть не завалился на бок. Когда верчение перед глазами немного утихло, он встал, опираясь на оружие как на посох.
Следовало напоследок посмотреть в глаза старому другу.
Шлем давил как раскаленный обруч. Левый глаз заплыл окончательно, правый слезился. Протереть бы, да куда уж в латной-то перчатке.
Роберт тряхнул головой. Предметы размывались, 'текли'. Из-за этого, наверное, высокая тонкая фигура Лерна стала приземистой и корявой. Двигался он тоже 'неправильно' — как-то боком, нерешительно. Спереди прикрылся до глаз щитом, приволакивая меч по земле.
Сарацинский воин вынес Роберту круглый шит с просѓтым черным полем.
— Унеси.
— У противника щит. Тебе тоже полагается.
— Унеси! — хриплый рык возымел действие, сарацин исчез из поля зрения.
Посмотреть бы в лицо... но глухой шлем полностью скрывал черты противника. Медленно и осторожно тот все же приблизился. Теперь граф Парижский хорошо его видел. Осталось, подтвердить...
Заскрипев от боли зубами, Роберт стащил с головы тесный шлем. По плечам шлепнули мокрые от пота пряди длинных волос. Противнику открылось лицо, хорошо известное большей части крестоѓносного войска.
— Роберт! Парижский! А-а-а! — взвыл незнакомый голос. И лже-Лерн бросив оружие, кинулся к выходу с арены.
Есть Бог!
Рука, перехватив меч как копье, метнула оружие в спину убегающей мрази.
Даже если б и промахнулся... он не промахнулся. Острие вошло точно под основание черепа и вышло спереди. Вероѓотступник сделал по инерции еще один большой шаг и клюнул песок, пропитанный кровью куда более достойных бойцов.
— Почему ты нанес удар в спину?! — гнев Селима на этот раз не был наигранным. — Твой поступок не достоин воина. Ваш рыцарский кодекс запрещает подобное!
— Это не рыцарь, это бессовестная тварь, присвоившая чужое имя.
Злость разогнала дурноту, даже усталость чуть отступила. Вперѓвые, наверное, Роберт наблюдал замешательство сиятельного Селима.
— Это не барон Геннегау?
— С бароном Рено я знаком много лет. Он мой друг.
И короткий поклон трибуне. Пусть подавятся.
* * *
Здешним жителям день казался прохладным. Тафлар кутался в теплый шерстяной плащ. Коричневые губы стали лиловыми. Роберт, наоборот, с удовольствием полной грудью вдыхал свежесть февральского ветра.
Маленькие серые барханчики разбегались по выдутой до каменной твердости ровной земле. Справа из песчаных наносов высотой с хороший холм выглядывали бледные каменные блоки — все, что осталось от древней усыпальницы. Слева отбрасывала гигантскую тень пирамида.
На родине Роберту приходилось встречать остатки старых римских построек: крепости, базилики, дороги. Еще тогда он задавался вопросом, какого труда стоило их возведение. Но они не шли ни в какое сравѓнение с этим.
Перед ним возвышался колосс, глядя на который, вообще трудно было поверить, что он — творение слабых человеческих рук. Скорее, бог-исполин составил в пирамиду кубики из желто-серого камня, да и ушел, бросив в пустыне забытые игрушки.
Тафлар, оставив Роберта внизу, полез на бархан, похоронивѓший маленькую усыпальницу. Начатый по дороге разговор, угас сам собой. В присутствии древних великанов слова вдруг стали лишними, пустыми, не связывающими, а разделяющими. Франк был благодарен сарацину, за возможность побыть одному у подножья вечности.
Медленно, касаясь пальцами шероховатого камня, он начал обхоѓдить основание пирамиды. В посвист ветра вплелись негромкие, горѓтанные голоса. Свернув за угол, Роберт увидел людей и верблюдов. Мужчины с темными сухими лицами расположились прямо на земле. Рядом как изваяния замерли горбатые звери. Ветер шеѓвелил кисточки цветастых ковриков.
На светлолицего не обратили внимания. Так же неспешно продолжался разговор. Маленькие пиалы подносились к губам и опускались на пестрый достархан. Надменно смотреѓли в даль животные.
Роберта охватило ощущение нереальности. Как будто все вокруг: молчаливые каменные гиганты, сухой прохладный ветерок, свистящий в гро-мадных блоках, люди пустыни — пребывают тут много веков, а он, Роберт — случайный, незваный гость. Песчинка, занесенная ветром. Со следующим порывом она улетит и затеряется, не замеѓченная и не оцененная вечностью.
Правый, населенный берег Нила встретил привычной человеческой суетой и гомоном. По дороге, проложенной вдоль канала, на полпути к дому, наконец-то прорвалась пелена молчания, отгородившая их друг от друга, на том беѓрегу. Первым заговорил араб:
— Тебе приходилось встречать что-либо подобное, Рабан?
— Нет. Дома я видел старые римские постройки; в Константинополе пришлось побывать в главной ромейской крепости. Но они... мне трудно объяснить.
— Попробуй. И не прими мою просьбу за простое любопытство. Мне приходилось бывать возле пирамид с разными людьми, и соответственно слышать разные оценки: от глубоких и серьезных, до самых нелепых.
Что-то в настроении и тоне Тафлара перекликалось с мыслями самого Роберта. После недолгого раздумья он ответил:
— Римские крепости или византийские дворцы тоже поражают во-ображение. Но там сразу понимаешь — построено людьми и для людей. Здесь — другое.
— Колоссы на той стороне Нила поставлены для богов.
— Скажи, сколько и каких богов видела эта земля с возведения пирамид до нас?
Тафлар откликнулся только на пороге своего дома:
— Ты иногда поражаешь меня, Рабан, задаешь вопросы, на которые возникают очень странные ответы.
* * *
С, устроенного Селимом ристалища прошел год. Чудовищное напряжение не осталось тогда для Роберта безнаказанным: он свалился в горячке. Тафлару, Джамалу и конечно Абу Хакиму пришлось меѓтаться между ним и Мибу. Оба они зависли между жизнью и смертью. Но франк в конце концов начал поправляться, а африканец ушел.
Абу Хаким запретил ему вставать, но упрямый франк предпринял такую попытку, как только врач вышел из комнаты. Стоило ему сесть, как предметы бешено завертелись перед глазами. Хорошо — падать невысоко. Роберт долго потом таращил глаза. Стоило сомкнуть веки — верчение повторялось, грозя затянуть в воронку беспамятѓства.
Ощущение беспомощности не просто злило — отравляло жизнь. Время тянулось как серая нить под пальцами сонной пряѓхи.
Тафлар однажды принес ему книгу, в надежде развлечь, скрасить неприятные мысли, помочь скоротать время. Каково же было удивление араба, когда выяснилось, что франк почти не умеет читать. То есть, буквы он помнил, мог написать свое имя. Мог прочесть самый простой текст на вульгате, но — и только! Чтение не входило в число его добродетелей.
— Как получилось, что тебя не приучили к такому нужному делу?
— А зачем?
Естественное и искреннее недоумение франка вызывало невольное презрение. А Роберт, почувствовав реакцию Тафлара, тут же замкнулся. Перед арабом предстала каменно спокойная маска. Таким он впервые увидел Роберта на руднике.
Тафлар аккуратно завернул книгу в кусок ткани и пошел к выходу, но на пороге остановился. Расспрашивать? Извиняться? Сочувствовать? — еще не хватало!
— Если пожелаешь, библиотека моего дома для тебя всегда открыта.
Через несколько недель, когда стало возможным передвигаться по комнате и даже выходить за ее пределы, Роберт попросил Джамала отвести его в место, где хранятся книги. Тот плюнул, но повел, на ходу помиѓная нечистого, притащившего в дом христианина, которому не сидится на месте.
После смерти Мибу старик надолго замкнулся. Роберт не раз видел, как по его коричневому морщинистому лицу катятся слезы. Джамал смаѓхивал их, если замечал. Потом он начал говорит, но мало и неохотно. И вот, впервые за долгое время разворчался как раньше.
Дорога до лазоревой башни утоѓмила больше, нежели ожидалось. Пока старик отпирал дверь, Роберт стоял, привалившись к стене. Присесть бы. Но что после поднимется на ноги, уверенности не было.
В зал с высоким сводѓчатым потолком, и чистыми белеными стенами, свет проникал через забранное частой железной решеткой окно. Веселые солнечные пятна лежали на множестве книг и свитков. Стеллажи с книгами забирались под самый потолок. Тут же стояла складная леѓсенка, на случай если понадобится фолиант, обитающий на большой высоте.
Роберт отказывался верить своим глазам. Такого просто не могло быть.
В школе, открытой епископом Парижа Роберт видел книгохѓранилище; еще в монастыре Святого Германа. В их замке, в сокровищнице, лежало целых три книги. В Блуа, куда Роберта отправили в десятилетнем возрасте, и где он побывал последовательно пажом, оруженосцем, а затем получил рыцарские шпоры, тоже, вероятно, имелись книги. Во всяком случае, Гинкмар, младший сын графа Стефана, хвастался, что своими глазами видел библию в окладе из серебра и драгоценных камней. Само собой, такое богатство юным пажам не показывали.
