Монах. Путь к цели.

Неделя пролетела так быстро, что Андрей и не заметил. Рано утром он уходил, оставив Шанди отсыпаться и отъедаться — каждую ночь она вылезала из окна трактира, и как летучая мышь, носилась над крышами домов, на тёмным городом — туда, где ждали поля, леса. Она упорно летала и летала, тренировалась и тренировалась. На её крыльях уже почти полностью отросли чешуйки, и теперь она вся переливалась в свете луны. Те, кто случайно видели её над городом, или проносящейся над полями, говорили, что появились демоны. Особенно, когда начали находить оторванные головы косуль и оленей — Шанди почему-то не нравилось разгрызать черепа. Она говорила, что не может питаться вместилищем разума, это слишком по звериному. Предпочитает выедать мозг морально.

Шанди всё-таки научилась взлетать вертикально вверх, хотя для этого требовались большие усилия, и пять ночей тренировок.

На шестую ночь они с Андреем впервые полетали вместе.

Они ушли из трактира в ночь — Олра пыталась узнать, куда они собрались, но Андрей лишь отшучивался — погулять! Подруга слегка обиделась, и отстала — Андрей не сильно переживал, зная, что ночью она его простит... Парочка летунов отошла подальше, на пустырь — тот самый, где некогда бился на дуэли Андрей.

— Тихо? Никого?

— Тихо. Превращайся.

— Готов?

— Угу. Держи крепче! Давай!

Шанди подпрыгнула вверх и мощно забила крыльями, обхватив Андрея лапами за поясницу. Потом она изменила направление движения своих 'полотнищ' и начала медленно сдвигаться вверх и вперёд, уходя по косой черте в небо. Андрей смотрел вниз, на удаляющиеся дома, на тёмный город и наслаждался полётом. Это было так, как будто он словесными командами управлял махолётом:

— Левее. Быстрее, вперёд. Выше, поднимись на десять метров. Хорошо. Теперь набери максимальную скорость! Вот так!

Воздух свистел в ушах, крылья драконницы вспарывали осеннюю ночь, и хотя ветер резал глаза и задувал в уши, Андрею хотелось петь — полёт, это прекрасно!

— Как я тебе завидую! — искренне сказал он — я тоже хотел бы летать! Как великолепно!

— Согласна. Это великолепно — рассмеялась Шанди ещё быстрее заработала крыльями, так, что через несколько минут они уже выскочили за пределы города.

— Всё, возвращаемся. Шанди, хватит, неси обратно. Пока летим, я тебе расскажу, слушай меня. Итак, завтра ночью...

Все эти дни Андрей уходил из трактира с одной целью — следить за своими жертвами. Он знал имена всех, он уже знал их в лицо, знал по фигурам, знал, как они выглядят, чего едят, чего пьют. Он следовал за ними, когда они выходили из дворца, знал особняки, в которых они жили. У Андрей были сведения Симона об составе охраны, о том, где можно их найти. Но этого было мало. Он мог убить их много, много раз. Многими способами. По одному. Но не это было ему нужно. Его план был радикальнее и страшнее. Он хотел сделать так, чтобы наказание было страшным, и чтобы подонки знали, за что умирают. Ну что проку, если ему в глаз воткнётся стрела или болт арбалета, или воткнётся метательный нож? Что с этого? Преступник должен знать — за что наказан. И что наказание будет таким же страшным, как преступление.

Времени для полноценной работы по объектам слежки было не очень много. Всего неделя — это очень даже мало. Но почему-то Андрей чувствовал, что ему нужно покинуть столицу именно через неделю. Что это было? Предвидение, или же опыт человека, много лет находящегося на нелегальном положении? Кто знает...но он знал, что про него не забыли, что погоня идее по пятам. Кто это мог быть? Люди графа Баданского? Или же адепты Исчадий? Он не знал. Но чутьё зверя подсказывало — уходи. Уходи!

Фёдор и Алёна срочно укладывали имущество, готовясь к поездке, вздыхая и сопя. Дом продали — с потерей в цене, тому же Симону. Считай — за полцены. Тот был очень доволен. Но бросать дом просто так было глупо — сожгут, или разграбят.

Сходил Андрей и на базар, посмотрел на исчадье, насылавшего порчу. Это было в последний день перед 'Ночью длинных ножей', как он потом её называл.

Он вошёл в храм исчадий, настороженный, как зверь, идущий по опасной тропе. Стояли обычные урны для сбора средств — все подходили, клали туда монеты. На стенах храма исчадий висели обычные их 'иконы' — какие-то страшные лики, вернее — морды. Исчадье в красной хламиде сидел на возвышении, в кресле и следил, как прихожане делают подношения, иногда подзывая кого-то из толпы прихожан, и что-то им говоря. Андрей прошёл к ящику для подаяний и бросил в него серебряник — меньше не было, а специально разменивать идти неохота. Он повернулся уходить, увидев то, что хотел увидеть, когда неожиданно исчадье его окликнул:

— Эй, ты, иди сюда!

— Я? — Андрей недоумевающее поглядел на исчадье, и коснулся груди рукой, как бы не веря ушам

— Ты, ты — сюда иди.

Андрей подошёл и уставился в лицо исчадья. Это был мужчина лет тридцати, с толстыми, как раздутыми, губами, слегка на выпяченными. Глаза белесые, навыкате, цепкие. Длинные волосы — редковатые, ухоженные и чистые. Почему-то бросилось в глаза — пот на лбу. Чего вспотел? В принципе — в храме было сильно натоплено, горела печь. Рядом алтарь — с отвращением увидел бурые потёки и почувствовал сладковатый запах тлена — чуть не передёрнуло. Сдержался, и молча стал ожидать слов исчадья. Тот помолчал, и подозрительно осведомился:

— Кто такой? Откуда? Я тебя раньше не видел. Купец? Чем торгуешь? Что-то твоя физиономия мне подозрительна. Не пойму — где я тебя видел?

— Лошадьми хочу торговать, сам с юга — спокойно ответил Андрей — вот, смотрю, цены какие узнаю. Только что приехал в город. А что, случилось что-то?

— Тебе-то какое дело? Я спрашиваю, ты отвечай — холодно отбрил исчадье — что-то в тебе такое...неправильное. Какая-то дрожь у меня от тебя...ну-ка, пошли за мной!

— Куда? — напрягся Андрей

— За мной иди, говорю! Раскудахтался! Проверим тебя...может ты боголюб скрытый.

Исчадье встал, и не оглядываясь пошёл в помещение за алтарём, в небольшую дверь, в которую, чтобы войти, надо было наклонить голову.

Над дверью находился рисунок Сагана, попирающего светлого бога, пронзающего его здоровенным кривым ножом. Похоже, что по задумке проектировщиков этого здания, каждый входящий волей-неволей должен был преклонить голову перед великим Саганом, наклоняясь при входе. Андрей усмехнулся про себя — глупость и пафос. Внешне можно и прогнуться, а кто следит за 'прогибанием' внутри?

За дверью оказалась довольно большая комната — с алтарём, и широкой кроватью посредине. Простыни измяты и валялись чьи-то трусы — явно женские, с кружавчиками. Тут, видать, и пользует своих прихожанок этот адепт — подумалось Андрею. Трусы только что-то совсем маленькие, как детские. Ему стало противно, и монах отвёл глаза от этого предмета интерьера.

— Сюда иди! — адепт подошёл к большому распятию, перевернутому вверх ногами, где вместо бога была изображена распятая женщина, в которую Саган вонзает нож — целуй крест!

Андрей посмотрел на распятие — оно было в тёмных пятнах. Потом посмотрел на адепта, и тихо сказал:

— Пошёл на...

— Боголюб. Так я и знал. Я вас, паскуд, за версту чую. Братья мне всегда говорили — Хедран, у тебя чутьё, как у зверя! То-то ты так косился на лики Сагана, тварь. Ну что же — умри, тварь! — он направил на Андрея палец руки и замер с торжествующей улыбкой.

Андрей почувствовал, как его серебряный крестик, который он держал в потайном кармашке на груди, в рубахе, ожёг ему грудь. Андрей невольно поморщился — потом справился с собой и перевёл взгляд на адепта Сагана. Тот вытаращил глаза, и его улыбка медленно сползала с лица.

Андрей сделал шаг вперёд, к шарахнувшему мужчине, и прежде чем тот закричал, или же схватился за лежащий возле распятия кривой нож, коротко и сильно ударил тому в грудь так, что услышал хруст костей. Исчадье запрокинулся назад, упал, ударившись головой, и из его рта потянулась кровавая струйка. Андрей наклонился, пощупал пульс — адепт был мёртв. Удар раздробил ему грудную клетку и острые осколки рёбер воткнулись в сердце.

Монах перевернул мертвеца и вытряс его из длинного красного плаща с капюшоном. Быстро надел плащ, оглянулся — стоило бы обыскать комнату — может деньги тут есть, в путешествии пригодятся — в дороге ничего не лишнее. Деньги лишними не бывают. Потом передумал — времени мало, надо уйти, пока никто не пришёл. Никто из его коллег. Иначе будет большой шум, а ведь ночью акция — нельзя поднимать шум. Ещё посмотрел вокруг, обошёл вокруг кровати, прикинул — ощупал матрас, приподнял его — ну да, под матрасом имеется полость, углубление. Подхватил труп исчадья, перетащил, накрыл матрасом, застелил одеялом — вроде как спутанные простыни, одеяла, и всё. Если кто-то заглянет — не сразу хватятся. Тем более, что сейчас адепт 'уйдёт'. Заметил на полу кровь — сморщился. Всё надо вытирать. Схватил полотенце, ещё одно — вытирал, пока не осталось ни капли. Полоденца спрятал под простыни. Есть. Теперь валить отсюда. Надвинул капюшон, запахнул — лица не видно, особенно если наклонить голову. Немного коротковат, но ничего, пойдёт. Выглянул в дверь — две женщины кладут подношение. Вышли. Больше никого. Быстро выскочил, прошёл к выходу и зашагал по улице. Прохожие шарахаются, как от чумы — исчадье, лучше его не трогать — убьёт, или проклятье напустит. Никто не смотрит в глаза. Не старается увидеть лицо. Главное — 'своих' не встретить, те живо заинтересуются — куда бежит коллега. Завернул за угол, бросился в кусты. Скинул хламиду, свернул, засунул под корень гнилой берёзы. По кустам прошёл вдоль базарного сквера, осмотрелся — вдали какие-то прохожие, но всё тихо. Получилось удачно — хотел исчадье утром грохнуть, после того, как разберётся с делами, а видишь, как получилось. Всё что бог не делает — всё к лучшему. И вправду так.

Зашагал к центру города, ловить извозчика. Теперь исчадье не скоро спохватятся — если только он не должен был вечером служить службу...чёрт! А ведь должен. У них же в двенадцать ночи служба! Ну и чего теперь? А ничего. Может проскочит, а может нет. Что теперь — целовать окровавленные богомерзкие деревяшки? Нет уж. Нет. Точка. Что вышло, то и вышло.

Извозчик за серебряник мчит в трактир. Привычная уже суета, хлопоты, сопящая на постели Шанди, развалившаяся поперёк кровати — пусть спит. Сегодня будет тяжёлая ночь.

Особняк — тёмный, но во дворе какое-то шевеление. Сторож ходит? Андрей замер в тени дерева и задумался — хозяин дома подонок, да, а слуги? Чем виноват этот сторож? Извечная проблема — 'ты виноват лишь тем, что хочется мне кушать'. Увы — если придётся убить — значит убить. Вариантов нет. А у него семья...а у него дети. Выругал себя — стареет, что ли? Раньше о таком не задумывался. Убивал, и всё. Теперь — семья, дети...того и гляди у самого семья заведётся — может потому и так расслабился? Выбросил лишние мысли из головы и сосредоточился на задаче: проникнуть в дом. Найти хозяина особняка. Уйти без шума.

Разделся, сложил вещи под дерево — крестик оставил дома, в трактире (Дома?! Ничего себе...мда. Дом...) Боялся, что придётся бросить вещи, потому и оставил.

Время идёт, уже за полночь — самое то для тайных операций. Уже разоспались, а до утра далеко. Помчался Зверем вокруг дома — не может быть, чтобы нигде нельзя было войти. Бесполезно. Забор метра четыре высотой, с острыми пиками наверху, но хуже всего — запах собак и топот лап по мостовой — они на ночь выпускают собак. Убить псов не сложно, а шум? Будет столько шума, что безболезненно не уйдёшь.

— Готовься. Заберёшься меня через пять минут возле дерева.

— Хорошо, я готова — голос Шанди спокоен.

Встал у дерева, приготовился — накрыла огромная тень, цепкие лапы схватили поперёк туловища (снова перекинулся в человека), потащило вверх.

— Балкон видишь? Туда давай.

Шанди, как громадная летучая мышь зависла над домом. Её крылья работали как у бабочки, она висела в воздухе — много, очень много тренировок, много усилий, но если медведя учить — на мотоцикле сможет ездить. Отпустила, Андрей спрыгнул на широкую площадку, опоясавшую фасад с улицы. Видимо, тут гуляли, дышали воздухом, переходили по этому балкону вон на ту площадку над садом — вероятно, завтракали или пили чай в виду фонтана (теперь затихшего). В голову лезет всякая ерунда — как они тут фонтан запитали, если нет двигателей? Ручные насосы? Может и так. Криво усмехнулся — надо же, о чём голова задумывается в самый ответственный момент.

Подошёл к двери, ведущей в дом — довольно мощная, но ничего особенно страшного — тихонько нажал..ещё...ещё...в господском доме точно не применяют здоровенные засовы, как у городских ворот. Запор лопнул, не выдержав напор человека, и дверь распахнулась, впустив осенний ветер в большой зал — видимо что-то вроде бального зала. Прикрыл дверь, как мог поставил на место запор, чтобы дверь сама не раскрывалась и не колыхала занавески — демаскируют. Хоть персонал дома и спит, но...на всякий случай.

Пол паркетный, натёртый, и...тёплый. Система труб под полом, отапливает. Приятно наступать босыми ногами. Коридор — длинный, просто длиннющий. Немного растерялся — где искать негодяя? Где он спит? Где спальня? Прошёл мимо ряда дверей...стоп! — отпрыгнул в нишу. Пост! Солдат стоит! Хммм...важный чин, командир дивизии — это тебе не простой дворянин. Поставили пост. А где ставят пост? У самого важного объекта. Где ночью самый важный объект?

Солдат с саблей, в полном вооружении — кинжал, кираса какая-то, шлем на голове — смешной, чем-то напоминает древние конкистадорские. Древние? Это Андрею древние — а тут в самый раз. Увы,солдат, ты оказался тут не в то время...медленные-медленные движения, как будто кошка подкрадывается к добыче. Встал в нише, закрытой занавесью, готовясь к броску и вдруг замер — шаги!

— Пост сдал! Без происшествий.

— Принял. Или, хлебни пивка на кухне.

Солдаты отсалютовали, и сменившийся, вместе с разводящим офицером ушёл вниз по лестнице.

Посмотрел на затылок часового — не повезло ему. Удар по шее сзади — то ли сломал, то ли просто вырубил. Скорее всего — наповал. Толкнул дверь — поддалась, но двойная, за ней тамбур. Прикрыл первую, толкнул вторую — есть! Комната в шелках, ковры, посредине кровать с балдахином. Опустил часового на пол — тащил его с собой. Отсутствие часового на посту лучше, чем труп возле дверей. Пошёл к кровати, всмотрелся в лежащего. Спит не один — девка какая-то. Что не жена — это точно. Ей лет семнадцать, максимум, а рядом валяют шмотки то ли кухарки, то ли швеи — не дворянские шмотки. Остановился, подумал — схватил девку за горло, секунда, две — рот зажат, пытается мыкнуть чего-то — обмякла в обмороке. Хорошо. Не убил — это уже хорошо. Мужчина встрепенулся, сел в постели, пытается всмотреться в тёмную фигуру возле кровати, протянул руку к звонку — удар в челюсть — обмяк, упав на спину. Подошёл к упавшему, всмотрелся в лицо, изучая — да, он. Только более холёный, сытый, и гораздо старше. Слегка за сорок. Спит в длинной рубахе и колпаке на голове. Натянул ему колпак на голову, забил кляп, закрыв глаза, связал руки разорванной простынёй, связал ноги — вдруг очнётся, чтобы не брыкался. Легко поднял, как мешок с сахаром, и положил на плечо. Прислушался — пока тихо.