Из Терний

— Идём. — Лас подошёл ближе и тронул Терилун за плечо.

— Что?

— Не стоит здесь задерживаться. Некогда объяснять. Идём.

В голосе его не было страха, но была какая-то озабоченность, спешка — действительно, нет времени. Но Терилун нарочито медленно обернулась к нему, обратила на него взор своих прояснившихся, огромных, как зеркальные озёра, глаз.

— Ты помнишь уговор, Лас.

Жизнь постепенно возвращалась на улицы; люди вылезали из нор, даже двое трусливых привратников уже выглядывали из-за угла, не решаясь пока выйти совсем. А заодно возвращались звуки, цвета, — всё, что следует за жизнью неотступно, в том мире и в этом.

— Ты рассказываешь мне всё, сразу. Если тебе некогда объяснять, то мне некогда куда-то идти и что-то делать. Это всё.

Лас посмотрел на неё внимательно, на гордость, сияние в её глазах, на разгладившиеся от твёрдого, уверенного голоса черты лица.

— Хорошо. Мы ведь можем делать это на ходу? Но скажу сразу: это долгая история.

Над городом собиралась гроза. Над жарким, солнечным, безоблачным Ламино клубились чёрные тени. Теперь это было видно: закрывай глаза, не закрывай — грозовой воздух раздражал кожу, щипал в носу, тревожно ворошил волосы, пророча недоброе. "Не слушай, чувствуй! Эта волна..." — сказал Лас, — и сейчас Терилун чувствовала её, по сторонам, и сверху, и внутри себя — тёмное, больное, беспокойное.

— Здесь, в Ламино, уже много лет идёт борьба за власть. Так много, что нет, наверное, сейчас в живых тех, кто застал спокойные времена. Давным-давно Ламино был городом салмиров — народа великих воинов и учёных, чья империя распалась во времена ещё более незапамятные. Постепенно оставшись без военного покровительства, Ламино менялся и вскоре превратился в величайший торговый город, какой видел свет. В нём сходились сухопутные и морские пути всех окрестных государств, а реки Фейрати на востоке и Тигира дальше на западе несли к нему ещё больше товаров и денег. Регулярной армии Ламино в то время не содержал: по традиции салмиры, аристократы и свободнорождённые, выходили на битву сами, и в открытом бою не было им равных. Но понимая, какой соблазн таит богатый город для местных кочевых племён — и не только для них — правители Ламино решили взять на службу наёмников. Первыми призвали обитателей лесистых гор юга, племена стремительных воинов копья, которые звали себя каали, кейени и юури, а вместе — шенаи.

Внутри тоже собиралась она, грозовая, не дающая покоя. Видение Цвета вернулось полностью, и Терилун простёрла свой далеко вокруг. Не так широко, не так величественно, как Лас, — но достаточно, чтобы чувствовать: город разрывала гроза. Случай в гостевом квартале был скорее одиноким всплеском в тихой, хоть и полной страха, заводи безопасности. Снаружи же царила смерть. Терилун не могла точно понять, разобраться в паутине затухающих, вспыхивающих снова и исчезающих навсегда цветов — но догадывалась и без этого, что по всему городу повторяется сейчас увиденная ей сцена убийства, снова и снова, снова и снова.

— Вслед за ними в Ламино пришли фиррахи — вернее, просто вышли из тени, из воровской артели став элитным отрядом на страже города.

— Фирр-рыба... это ведь в честь них назвали?

— Наоборот. Фирр-рыбы — длинные, скользкие, скачут и вертятся в воде. И фиррахи избрали их символом своего стиля боя. Так или иначе, на поле боя они стали сильным подспорьем шенаи, а в мирное время — отличными шпионами и убийцами. Множество армий, маленьких и больших, в разные годы приходили под стены Ламино и терпели поражение от салмиров и двух их небольших воинств, становясь частью легенды о неприступности "города ста дорог". Но справившись с врагом извне, Ламино не смог остановить того, что годами и десятилетиями зрело внутри. Ведь по ста дорогам в город попадала тысяча народов, незнакомых, непохожих, неблизких. То, что получилось в итоге, напоминало пирамиду: благородные салмиры, почти такие же малочисленные, как века назад, жили в Лазурном дворце на вершине холма; ниже по склону, рядом с казармами шенаи и фиррахов, стояли дома зажиточных горожан, главным образом — купцов из окрестных земель; черни же разрешалось селиться у подножия стен или за ними. Правители вели дела, как будто остального города не существовало, и так не могло продолжаться долго. Одной ночью группа влиятельных купцов тайно ввела в город верные войска и, звонкой монетой купив помощь шенаи юури, захватили власть. Те, кто участвовал в перевороте, стали новой знатью Ламино, "сотней Лазурных", и каждые пять лет выбирали из своего числа калиора, первого среди равных — не диктатора, но того, за кем оставалось последнее слово. Облик Ламино изменился — он стал больше похож на окрестные портовые города, откуда родом были новые купцы-аристократы, но всё равно остался тем, чем был, лишь сменились флаги у ворот дворца. Пятый из избранных калиоров, Аджира, решил, что среди других претендентов нет достойных власти над городом, кроме него и его рода. Вновь, как и двадцатью годами ранее, он подкупил юури и с их помощью истребил всю сотню Лазурных, даже своих сторонников — претензий на трон не должно было остаться ни у кого. Аджира объявил себя единственным наследственным калиором и создал первую регулярную армию Ламино. Затем, памятуя о неверности шенаи, он уничтожил всех до одного юури, а над прочими поставил неусыпный надзор. С тех пор в Ламино правила династия потомков Аджиры, множество его сыновей от разных жён, внуков, правнуков, между которыми никогда не было мира.

Уже в глубине квартала они свернули с главной улицы на боковую, более узкую, где половину неба закрывали полотняные навесы с крыши. Двери чёрных ходов по обеим сторонам смотрели угрюмо, лишь вдали, в тупике, пятном света маячило парадное крыльцо.

— Чем шире разрасталась династия, тем неспокойнее становилось в городе. Пришествие на престол каждого нового правителя сопровождалось волной убийств его родственников, но и в другое время не прекращался передел власти, интриги, союзы и предательства. В одно время род Аджиры разделился на две ветви: Раджидов, исступлённых фанатиков культа бога Шагра, и Шиваридов, искусных политиков, покровителей торговцев и мореплавателей. Сначала Раджиды организовали первый в Ламино народный переворот — обезумевшая толпа верующих растерзала стражу, ворвалась во дворец и разграбила его, неся всё, что можно было сдвинуть с места, на алтарь ненасытного бога. Последнее украшение, последний черепок мозаики исчез из дворца в тот день, и его с тех пор уже не называли Лазурным. Шиваридам удалось бежать в ближний Эль-Тэйр, и они двенадцать лет жили там в изгнании, готовя возмездие. Раджиды тем временем оправдали все надежды своих последователей: под их рукой родилось государство благочестивых, от которого народ Ламино содрогнулся.

И Терилун в этот миг содрогнулась, хоть на улице и была жара и тишь. Сначала Лас рассказывал что-то далёкое, схематичное, менее настоящее, чем захватывающий дух мир Цвета, менее даже, чем истории из "Того, что было прежде". Но чем дальше, чем подробнее, тем больше сходств находила она с городом, что предстал перед ней сегодня, тем теснее то прошлое сходилось с этим настоящим. Прошлое в стенах домов, во взглядах людей; в этом невероятном делении города на круги, на годичные кольца, как на срезе молодой сосны. "В Терниях граница между слоями времени истончается, можно увидеть то, что было, или то, что будет," — говорил Лас в Шилле, когда в призрачной деревне ряд за рядом выплывали из тумана тени ушедших. Но что, если не только в Терниях можно раздвинуть слои, сквозь полотно сегодняшнего дня увидеть прошлое?..

— В те годы Ламино и поделили на три квартала — для рабов, господ и небожителей. Город опутала паутина правил и запретов, нарушение которых каралось жесточайше. Чужеземцев же селили в специально построенный для них район, где никто из местных не мог видеть их безбожия. Раджиды таким образом пытались поддержать торговлю, которая была сильнее всех благочестивых предписаний Бога-быка, ибо приносила городу большую часть дохода. Но каждодневные жертвоприношения на алтарях Шагра обходились слишком дорого, а многие жители, не так истово верующим, новые порядки были не по душе. И когда двенадцатью годами спустя у стен города во главе войска наёмников появились Шивариды, им открыли ворота изнутри. Никто никогда не брал приступом стены Ламиино, но в тот раз штурмовать их не было нужды. Раджиды с кучкой верных воинов бежали, и где они сейчас, до сих пор не знает никто. А новые хозяева дворца калиора начали возвращать жизнь в прежний вид. Как ни странно, Шивариды не отменили тотчас всё, что ввели их предшественники — лишь сделали веру Быка добровольной и запретили особо кровожадные обряды. Тогдашнего калиора, Ассама Шиварида, по сей день ставят в пример как образцового правителя, искусного дипломата, который принял подобный растревоженному улью город и не только сам вышел невредимым, но и за годы у власти вернул Ламино часть былой славы торговой столицы мира. Однако когда старый Ассам умер, тридцать лет назад, его род повторил судьбу потомков первого пожизненного калиора Аджиры. Мудрый старик предполагал, что после его смерти среди многих его сыновей, племянников, внуков начнётся усобица, и пытался вырастить себе наследника, но избранник Ассама ещё при его жизни погиб при странных обстоятельствах. Другие же претенденты на власть не желали признавать право друг друга на престол. В городе, где народ разобщён, где великое множество артелей ремесленников, гильдий купцов, отрядов воинов живут бок о бок, но ни на грош друг другу не доверяют — в таком городе смута может длиться долгие годы. И длится — все эти тридцать лет, почти без перерыва. За это время дольше всего — семь лет — правил калиор Фазиз. Я как раз тогда в последний раз был в Ламино — и город каждодневно кипел ожиданием переворота. Ты, должно быть, чувствуешь это сейчас — воздух раздора. Фазиз опирался на шенаи, которые за время после истребления племени юури стали, наоборот, самой неподкупной и независимой силой в городе. Но стихия шенаи — леса и горы: они воины, а не уличные убийцы. И в ту самую ночь, когда Фазиза опоили сонным зельем и задушили во сне, почти всех оставшихся шенаи истребили. Выжившие назвали ту ночь "Предательством"... А вот мы, кажется, и пришли.

Терилун как во сне вслед за Ласом поднялась на крыльцо гостиницы и вошла в полутёмную прихожую. Что-то изменилось за то время, пока Лас рассказывал историю пьяного кровью и золотом клочка земли на берегу Великого моря. Изменилось даже дважды. Сначала казалось, что это невероятное, невообразимое прошлое и настоящее — части одного целого, и не только второе несёт на себе след первого, но и наоборот, и по-другому быть не может. Но затем, постепенно, пришло другое: пустое, холодное, равнодушное. Настоящие, живые люди превратились в костяные фигурки для игры в лэй-ро. Терилун никогда сама не играла, но видела — игроки двигают фигурки по полю, хладнокровно жертвуя своими маленькими людьми, всадниками, колесницами, чтобы достигнуть цели, и всё равно иногда остаются ни с чем. И теперь, удалившись на столько лет назад, увидев так много людей, сражающихся и умирающих, Терилун вдруг почувствовала, что смотрит на доску. Жизнь, смерть одной фигурки — ничего особенного, просто ещё один неминуемый шаг к победе или поражению... но зачем?..

Расширившись прежде до цвета, настроения, духа всего города, и дальше, теперь чувства будто сжались в точку, и даже глаза после яркого дня снаружи не желали ничего различать в полутьме дома. Лас ушёл вперёд и через полминуты вернулся, говоря с кем-то вполголоса. Лохмотья обеспокоенных слов летели вразнобой из чёрного коридора, и пока связать что-то из них было сложно, Терилун думала дальше, собирала иного рода кусочки. Не затем ли был этот урок истории от Ласа? Не пытался ли он что-то сказать ей между строк, так, чтобы казалось, что это она — сама обо всём догадалась? И... разве не ровно так он делал всё это время, с самой первой ночи в Согри? Молчал обо всём, что важно, держал в темноте — но для того лишь, чтобы она обрела это знание сама, чтобы оно стало более полным, ценным... родным? Одна лишь мысль об этом, и голова пошла кругом. Только подумать — Лас... на которого она столько раз обижалась, которому так не верила... "Нет, нет, надо собраться. Ничего особенного не произошло, ничего не изменилось. Лас и раньше говорил, что учит, готовит меня, что я ему нужна. Эти фигурки... и жизни... и история, слитая в одно целое — ничего страшного, просто ещё один шаг в том же направлении, один маленький шажочек... правда?.."

Нет, не правда. Темнота перед глазами понемногу рассеивалась — но вместо соседней стены из чёрной дымки выплыла огромная доска для лэй-ро: массивный лакированного дерева круг, расчерченный на ровные шестиугольные деления. Поверх них — леса, холмы, поля в редкой паутинке рек, бесформенные белесые проплешины Терний. Глухое, теряющееся в тумане Согри. Затканный ухоженной зеленью в спелых ягодах дворцов Миэ. Тихая, но сверкающая грозовыми тучами Нисса — такая, какой её оставила Терилун. Словно выброшенная из моря на берег дивная рыба восьминог, великий и ужасный Ламино. И посреди всего этого стояли фигурки, большие под стать доске, так, что казалось, глянешь поближе — там будет человек. Их было, на самом деле, не так много. По правую руку высился белый скорбный профиль Сая с рукой на ножнах меча. Где-то на середине доски — посеревшая от потёков краски фигура Тира, а прямо над ним — широкоплечая, ясно улыбающаяся Криста. Ближе, на холмах Степи, изогнулась в диком танце белоснежная Лия — а утёс Джури, хоть и был виден, пустовал. На дальнем краю доски, за густой завесой тумана, сгрудились неразличимые в дымке мелкие чёрные силуэты — и на этом счёт фигур кончался. Остались руки, которым предстояло привести их в движение. Лишь только Терилун протянула руки к доске, оказалось вдруг, что она точно подходит по размеру — то ли сама уменьшилась, то ли заставила девочку вырасти до потолка, до самого свода чёрного неба. Значит, вот к чему готовил её Лас: чувствовать потоки цвета, большого, мирового цвета, текущего через весь белый свет. Повелевать судьбами людей, как игрок в лэй-ро расставляет безмолвное своё войско, готовясь к нападению. Готовил, исподволь рассказывал основы игры, показывал тайные приёмы — а теперь, кажется, отступил в тень: давай, Терилун, ты готова. Сделай ход. И рука задрожала над клетчатым полем, заметалась в нерешительности. Решать... как?.. Так просто было идти следом, глазеть по сторонам, пока кто-то тянет тебя за руку вперёд, сетовать на неволю — но быть в ней в безопасности. Но сейчас... Внезапно так велика стала доска, так сложны правила, так жалко стало фигуры, которыми неизбежно придётся жертвовать ради призрачной победы. Терилун оглядела их ещё раз: не все любимые, но все до одного знакомые, родные, — более родные, кажется, чем все дядья и тётки, у которых она жила в прошлой жизни, роднее, чем Сурра. Идти в наступление... на эти сокрытые за туманами полчища врагов... ими? Нет, должен быть какой-то другой способ, зачем идти через Тернии, зачем столько опасности и смертей? А главное — почему все они здесь, на доске, под пальцами... за что?.. Рука в недоумении дёрнулась вправо, вверх, потом обратно, налево, над равнинами, степями и морями. Должен быть ещё способ... да, надо отступить. Пусть сами идут сквозь туман, мы будем здесь — а за это время, может, что-то переменится?.. Главное — все будут в безопасности, все... Криста. Терилун подумала о ней и тут же рассердилась на себя, что сомневалась хотя бы и мгновение. Подальше с линии фронта, пестрящего зловещими чёрными точками горизонта, подальше от беды. Терилун протянула руку к как живой, но застывшей фигурке Кристы, двумя исполинскими своими пальцами пытаясь осторожно приподнять её за плечи. Но едва они соприкоснулись, раздался крик, пронзительный, жуткий, как будто её жарили живьём. Криста кричала.