"Монах.Шанти"

— Всех не вылечишь — скривился маг — я бесплатно не работаю. Мне тоже надо как-то жить. Дом хороший, лошадей, повозку удобную, слуг, жену содержать, пару любовниц. Детей — само собой, кому-то же надо подзатыльники давать...маленькие чудовища. В общем — ты за свои товары деньги берешь, а почему я должен продавать свои услуги бесплатно?

— Не знаю...мне кажется, тут немного другое дело. И вообще — чего ты разговор завел? Из-за половинки золотого, что ли? Да отдам я тебе, не ной! Два дом имеешь, табун лошадей, ешь-пьешь на серебре и злате, и все мало?! Хватит, дело делай!

— А ты мои деньги не считай! — огрызнулся лекарь, профессионально ощупывая плечи Андруса — свои считай! Я дело свое знаю! В общем — не надо ему никакого лечения. Отдых,и много еды. Учти — не будешь его кормить как следует — он может умереть. Парень должен есть много, постоянно, по крайней мере пока не восстановит нормальную форму. Сейчас он балансирует на краю пропасти. Недавно случилось что-то такое, что забрало у него массу сил, просто огромное их количество, и он едва не загремел в яму. Что случилось — тебе, как вижу, ведомо, а мне неинтересно. Еще есть вопросы?

— Осмотри меня — Урхард решительно сдернул куртку и рубаху -что видишь?

— Мужчину не первой молодости, украшенного кучей шрамов — усмехнулся лекарь — для своих лет ты в хорошей форме, и как мне кажется — довольно прилично похудел. Кожа ослабла. Оп! Интересно — как ты выжил после такого ранения в живот?! Кто тебя лечил? Шраму лет десять? Больше?

— Лет десять, говоришь? — посерьезнел Урхард — а что скажешь насчет этих шрамов — вот, и вот?

— То же самое. Залечены давно, чисто. А вот как с животом? Кто этот умелец? Как ты умудрился выжить? Так кто — лекарь?

— Есть такой — усмехнулся Урхард — не скажу. И не зазнавайся — не один ты такой знаменитый лекарь.

— Хотел бы я пообщаться с этим человеком — пробормотал маг, задумался, помолчал, и опомнившись, снова заговорил о деле — в общем, так: все перевертыши обладают огромными способностями к восстановлению, если у них есть питание. Убить их невероятно трудно. Чтобы у твоего парня остались такие шрамы, он должен был быть весь переломан. Избит, как под горным камнепадом. Но выжил. Корми, пои, и получишь великолепного жеребца для своей дочери. Все, моя работа окончена!

Лекарь протянул руку за спину, Урхард вложил в узкую ладонь две монеты, и через минуту мага как ветром сдуло из маленькой комнаты.

— Давай-ка одеваться! — Урхард приподнял с кровати Адруса, голова которого раскачивалась из стороны в сторону, медленно и осторожно одел парня, придерживая, как ребенка, и повел к двери, закинув руку больного себе на плечи.

* * *

В голове постепенно светлело, уходил туман, отступали слабость и дрожь. Андрус отяжелел от съеденного и выпитого, и жевал по инерции, без аппетита, как лекарство, поглощая мясо кусок за куском, под внимательным взглядом Урхарда.

Наконец, совать съестное было уже некуда — непереваренные куски чуть ли не подкатывали к горлу, и тогда Андрус запротестовал, отодвинув чашку, к которой так и тянулись его руки. Мозг требовал еды, но желудок не справлялся с таким ее количеством. Нужно было выждать хотя бы полчаса.

— Ну что, в силах говорить? — Урхард оглянулся по сторонам, убедился, что их никто не слушает, и снова обернулся к Андрусу — ты что-то помнишь? Помнишь, как меня лечил? Что ты сделал? Как ты сумел? Расскажи! Я сгораю от любопытства! Ты маг? Лекарь? Что ты вспомнил? На каком языке ты говорил? Что это было?

— Я ничего не могу тебе сказать — медленно ответил Андрус, вытирая губы запястьем руки, перевитой мощными венами — прости.

— Не можешь, или не хочешь? Не помнишь, или не считаешь меня достойным того, чтобы сказать? — нахмурился купец.

— Я ничего от тебя не скрываю. Просто мне нечего сказать. Когда ты умирал, я был в таком отчаянии, так перепугался, распереживался, что вдруг увидел вокруг тебя свечение, будто...я не знаю, как объяснить. Ты светился. А где раны — свечение было красным и черным. И тогда я понял — надо забрать болезнь на себя. И я забрал. Как? Ну что я могу тебе сказать? Если сам не знаю... А про язык вообще ничего не знаю. Мне снились сны...кошмары. В них я воевал. Где — не знаю. Кем, как — не знаю. Странная одежда — вся в пятнах...странное оружие — трубки, выбрасывающие маленькие снаряды. Странные телеги — они двигаются сами, без лошадей. Я знаю, что это моя жизнь, знаю, что был там, что для меня все это было нормально, но ничего не могу пояснить. Смотрю, как тени на стене, и ничего не могу сказать. Моя жизнь сейчас здесь, другая, понятная, хоть и довольно беспокойная. Та жизнь — странная и страшная. Я не хочу той жизни!

— Ладно...извини. Все любопытство. Но давай рассуждать — если ты можешь лечить людей, ты представляешь...

— Не умею — отрезал Андрус — после того, как я тебя вылечил — едва не ушел на тот свет. Не умею! Сколько я был без сознания?

— Сутки — вздохнул Урхард — сутки ты был без чувств. Я побежал за этим выжигой, боялся, что ты загнешься. Кстати — он и правда лучший лекарь в мире. Он таких безнадежных больных вытаскивал — никто не верил. Как человек — полное дерьмо. Впрочем — таких много, мне кажется — большинство.

— Потому, что содрал с тебя два золотых? — усмехнулся Андрус и снова пододвигая к себе чашку с мясом и острым соусом, пахнущим пряной травой.

— Да нет... — серьезно ответил Урхард не в том дело. Все мы делаем деньги, и на этом живем. Но мне кажется, что нельзя быть таким бесчувственным, когда лечишь людей. Нельзя быть таким злым, таким стяжателем...таким...не знаю, как сказать.

— Я понял тебя — ответил Андрус набитым ртом — скажи, а где мы сейчас находимся? Вообще — что это такое за заведение?

— Трактир. Гостиница. Сюда мы и ехали — пожал плечами купец — очень хорошее, приличное заведение. В основном купцы. Сейчас их немного — все в лавках, все разбежались по делам, но к вечеру соберутся, и вот тогда начнется! Игра в кости, танцы, выпивка. А потом комедианты подтянутся, будут показывать всяческие трюки, весело!

— А ты чего не разбежался по делам? — подмигнул Андрус — ты не забыл, для чего мы сюда приехали? Что-нибудь сумел сделать?

— Все сумел сделать! Это только дураки бегают без толку. А я нашел агента, он разослал своих людей по городу и сейчас подбирает мне лавку и дом. А вот что касается тебя...вот тут нужно подумать. Пока я не готов тебе что-то сказать. Тем более — только пару часов назад ты лежал на кровати пластом и был похож на покойника, так что говорить о том, что ты готов работать было бы преждевременно. Ты ешь, ешь! Лекарь велел тебе есть, и побольше. Хочешь еще чего-нибудь вкусненького? Бараньи ножки со специями? Как они тебе? Здесь добавляют в соус травку из Леса, называется она горгонола — у соуса особый вкус! Замечаешь? Вот. Ешь, ешь...набирайся сил.

* * *

Шанти медленно и тихо поднялась по узкой лестнице наверх, на крышу. Сейчас она выглядела, как большая черная кошка, гибкая, искристая и гладкая. Некогда в таком виде драконица преодолела две страны, путешествуя на плече друга, так что прыгать в кошачьем облике ей было несложно. И даже приятно — вспоминалось, как они с Андреем путешествовали по миру — хорошие были времена!

Она невольно вздохнула и стрелой влетела по ступеням, удостоверившись, что ее никто не видит. Впрочем — даже если и видит, что он расскажет? Что видел большую черную кошку, превратившуюся в невесть что? Кто ему поверит?

Шанти вдохнула ночной воздух, насыщенный запахами сада, цветущего вокруг дворца, и вздрогнула — ветер пахнул со стороны дворцовой площади, и это было противно — у кошек очень острый нюх, гораздо чувствительнее человеческого, и по нему будто врезали поленом — запах нечистот, пота, прогорклого дыма . Так пахла армия мятежников, обложившая дворец.

В ночной тьме разносились гулкие удары — мятежники пытались выбить ворота своим дурацким тараном. Шанти презрительно усмехнулась — лучше бы башками своими глупыми били! Все больше пользы. Это надо же — в окованные железом ворота и долбать обычным бревном! Ну не идиоты ли?! Потом задумалась — может не так и глупы? Время тянут, показывают хозяевам, как прилежно трудятся. Ждут магов...

Светились костры, и высоко вздымаемые ночным ветром искры взлетали вверх, похожие на падающие звезды, какой-то прихотью богов летящие прочь от земли, а не наоборот. Солдаты сидели и лежали у костра, глядя в огнь, сжигающий остатки смолистого дерева, ранее росшего рядом, на газоне, вытоптанном и превращенном в помойку. Далеко в городе шумела толпа, громящая лавку бакалейщика — сам он давно уже покинул негостеприимную столицу, спрятавшись в пригороде, а лавка, окованная железными запорами, долго оставалась недоступной погромщикам, все больше и больше привлекая внимание именно своей недоступностью — ведь просто так не будут закрывать окна стальными ставнями? Значит есть что ценное! И собравшись воедино, как один живой организм, толпа людей, одержимых жаждой наживы все-таки вломилась в лавчонку, не обнаружив ничего, кроме полупустых мешков с овсяной крупой, да пары мешков с мукой, тронутой жуками. Лавочник успел вывезти товар, как насмешку оставив погромщикам непригодную для еды дрянь.

От полноты чувств один из погромщиков двинул своего товарища в спину, попав кулаком точно по чирью, благодатно устроившемуся под лопаткой здоровяка. Тот взревел, обернулся к обидчику и так врезал придурку, что сломал нос и вызвал ручейки крови из тронутой прыщами физиономии.

Побитый упал на другого погромщика, тот бросился на первого, тоже получил, за первого вступился его двоюродный брат, наподдав нападавшему еще раз, за того вступились двое друзей...и пошла потеха!

Грабители так молотили друг друга, что казалось — у каждого из них была куча награбленного, и сейчас будет дележка — между теми, кто останется в живых. Драка переросла в настоящее побоище — с воплями, шумом, стонами и визгом женщин, участвовавших в грабеже наравне с мужчинами.

В этой банде насчитывалось человек сорок, объединившихся ради грабежа. Большинство из них или не знали друг друга раньше, или почти не знали, лишь изредка встречаясь на улицах огромной столицы. Сейчас они разделились на мелкие группы и резали своих соратников со всей яростью голодных разочарованных людей.

— Ааааа! Смотрите! Демон! Демон! — вдруг завопила одна из женщин, завизжав так пронзительно, что перекрыла шум драки. Дерущиеся замерли, подняв голову к небу, их челюсти отпали, обнажив черные, изъеденные коростой зубы. Видеть этого в темноте было нельзя, но запах гнилых зубов, напоминающий запах трупа, пронесся над толпой, когда они все выдохнули в едином порыве, завидев летящее чудовище, и отпугнул бы даже бродячую собаку, питающуюся объедками у лавки мясника. Драка как-то сразу прекратилась, проводив глазами демона, сверкающего в небе разноцветной чешуей, облитой светом пожарищ, грабители тихо разбежались по переулкам, справедливо решив, что в этот час лучше находиться подальше от дворцовой площади, куда, собственно и летел демон. Люди города чутко ощущали, когда стоило соваться на улицу, а когда нужно забиться в темный угол и сидеть, как мокрица под трухлявым пнем.

Солдаты уже спали возле костра вповалку, когда один из них, худой, неопрятный парень, завербовавшийся в наемники откуда-то из глухой деревни, сел, и начал сосредоточенно доставать из подмышки вшу, укусившую его так, что он долго расчесывал место укуса и ругался, шипя сквозь зубы. Один из соседей поднял голову на бормотание деревенщины и обложил его руганью, в которой было указано, откуда родом взялся этот ослоухий придурок, мешающий спать. А затем — следом полетела пустая фляга из-под вина, угодившая парню точно в лоб. Ее сопровождало обещание перерезать ослоухому придурку горло, если он завтра же не пойдет, и не избавится от насекомых, которые могут с него, проклятого животного, переползти на товарищей, а им это совсем даже не в удовольствие. И пошел он отсюда, проклятый козел! Вот туда, на засранный газон!

'Проклятый ослоухий козел', кляня себя за принятое спьяну решение завербоваться в армию мятежников, поднялся и побрел в сторону, к газону, рассчитывая найти там более-менее свободно от дерьма местечко и поспать остаток ночи.

Это его и спасло.

Огромная тень закрыла небо, и оттуда полились потоки пламени — сине-белого, страшного, сжигающего все на свете. Стена пламени встала рядом с жалким вшивым крестьянином, волей судьбы занесенным в центр мятежной столицы, и спалила всех, кто оказался на ее пути.

Люди сгорели мгновенно, заживо, оставив после себя кучку пепла. Они даже не почувствовали боли, при такой перегрузке рецепторов тело не успевает подать сигнал в мозг, тоже сгоревший за секунду. Первый же поток пламени спалил не менее сотни человек, прочертив на площади огненную дорогу, ставшую дорогой смерти десяткам людей, вознесшимся на небеса.

— Вон отсюда, проклятые! Все вон, злоумышлявшие против императора! Смерть, смерть идет за вами! Вы будете гореть заживо, твари! Вон, и никогда не возвращайтесь сюда! Боги требуют повиновения императору, ничтожные гады! Я посланец богов!

Фшшшшшшшш! — еще одна река пламени прочертила площадь, вырезав в толпе бегущих, вопящих от ужаса, обезумевших людей еще одну страшную черту, заполненную пеплом и костями тех, кто решил слегка повоевать и пограбить под шумок мятежа. Как же они ошиблись...лучше бы охраняли караваны, или грабили их, выскакивая из леса как стая волков. Теперь лишь кости, да раскаленные клинки, вишнево светящиеся в темноте указывали, что здесь когда-то были люди. Почему-то никто и никогда не верит, что именно он может быть убит, став поживой червям. Здесь же даже червям совсем ничего не досталось.

Через несколько минут площадь вокруг дворца была пуста — почти пуста. Остались лишь обугленные кости, да раздавленные бегущей толпой несчастные, оказавшиеся не в то время, не в том месте.

Убедившись, что осаждавшие бегут, заполнив улицы, прилегающие к площади, Шанти сделала еще заход, и слегка прижарила отстающих, подогревая их усердие в беге страшным ревом и проклятиями, обещанными тому, кто злоумышляет против богоданного императора. При этом драконица приняла на себя роль посланника божьего, кары небесной за прегрешения нечестивых бунтовщиков.

Сделав круг вокруг дворца драконица активно заработала крыльями и через несколько минут была возле первого из пылающих как костер дворцов. Шанти не пожалела пламени и начисто спалило все, что находилось в пределах стены, ограждавшей поместье.

Здесь жил один из предводителей мятежа. Был ли он на месте — Шанти не знала. Надеялась — что был. А если и не был, то после того, как ему сообщат о случившемся, негодяй будет сидеть в какой-нибудь темной дыре и трястись от ужаса, ожидая визита крылатого вестника смерти. Возможно, сегодняшняя акция отобьет у него желание устраивать заговоры. Ведь как-то не очень приятно знать, что в любой момент можешь превратиться в горстку пепла.

Этой ночью запылали три дворца. Три предводителя мятежа лишились сегодня своих поместий и всего содержимого — имущества, и людей. Три груды обугленных, оплавленных развалин, посыпанных белым пеплом... Драконица отработала по полной, за одну ночь превратив успешный мятеж в жалкое поражение.