"Монах.Шанти"

Глава 1

Крылатая тень скользнула над деревьями. Шумно хлопнув кожистыми крыльями, покрытыми непробиваемой чешуей, дракон приземлился на поляне, спугнув кролика, с высоко задранным толстым задом мчащегося к своей норе. Дракон не обратил на него никакого внимания — ну что за дичь этот жалкий кролик? Вот косулю поймать — это да!

Впрочем — в последнее время Шанти начала за собой замечать странное дело — она перестала любить сырое мясо, даже свежее, теплое, такое сочное и вкусное — ранее. Хотелось мяса испорченного огнем, специями, соусами!

Мама ей говорила об опасности очеловечивания — Гараскарания старая и мудрая драконица, видела всякое и знала многое, но кто верит маме? Ведь каждое разумное существо должно само наступить на свой острый сук и поранить ногу, чтобы потом, когда-нибудь рассказывать своей дочери, или своему сыну о том, как нужно правильно поступить, и удостоиться фырканья, кривой рожицы и насмешливой улыбки. Нет ничего нового под солнцем, как говорил Андрей. Вернее — это сказал какой-то там древний человек, слова которого любил цитировать друг Шанти. Надо признать, что в тех изречениях было много дельного. Признать это тоже довольно трудно, ведь всем драконам известно — люди суть глупые, безответственные существа, в отличие от драконов — средоточия мудрости и всяческих добродетелей.

После того, как исчез Андрей, Шанти долго, очень долго (Для нее долго, конечно! Аж несколько недель!) — думала о том, где искать пропавшего друга. Тонкая нить, связывающая сознания человека и драконицы была так тонка, так иллюзорна, что любое другое существо посчитало бы, что Шанти лишь придумала себе то, что Андрей жив. Из упрямства, присущего драконам. Иногда ниточка пропадала, но через какое-то время возникала снова, как и надежда, за которую цеплялась Шанти.

Давно — кажется, целую вечность назад! — Андрей прибыл в этот мир из своего мира. Бывший военный, бывший наемный убийца, бывший монах — вот кто он был. Его перенесло в Славию, страну, где поклонялись демону Сагану, где Зло торжествовало, а Добро считалось постыдным. Где Исчадья убивали одним словом, черное называли белым, а белое — черным.

Андрей долго думал, зачем он оказался в этом страшном мире, и решил — это Бог отправил его освобождать страну от скверны, от исчадий, а в идеале — от Сагана, страшного демона, поглощавшего души убитых исчадьями людей. Увы, все оказалось точно наоборот — именно Саган вызвал Андрея с Земли, для того, чтобы тот вверг этот мир в кровавый вихрь войны.

Однако — демон просчитался, и был уничтожен Андреем. Андрей при этом погиб — так считали все жители Балрона и Славии, все, кроме Шанти — драконицы, влюбленной в человека. Да, именно влюбленной — она все больше очеловечивалась, общаясь с людьми.

Каждый из драконов, живущих в этом мире, мог приобретать любой облик, такой, какой хотел. Шанти хотела быть женщиной, обычной женщиной, способной любить. И оставив дела в Балроне, государстве, соседствующим с Славией, драконица отправилась на поиски Андрея — она чувствовала, что тот жив. Возможно, он потерял память, когда уничтожал демона, возможно — он был ранен, но то, что Андрей был жив — Шанти знала наверняка.

Где он может быть? Как его найти?

Шанти попыталась воспользоваться человеческой логикой и понять, где искать Андрея. И ее рассуждения выглядели так: Андрей некогда появился в Славии, завершил то, что должен был сделать, его миссия завершена — где он должен объявиться? В Славии! Откуда все началось — там и должно было закончиться. Почему? А вот так!

Шанти не любила, когда ей указывали на прорехи в логике...даже если указывала на них она сама. Вот казалось ей, что он должен проявиться в Славии, и все тут! Ведь в Славии не все закончено с наследием Сагана. Да, после его смерти Исчадья потеряли свои магические свойства и не могут теперь убивать словом. Ну и что? Они так и остались на местах, так же правят страной, собирают кровавую жатву, отправляя жертвы на плаху, или на арену, где специальные убийцы рубят людей на куски, радуя ревущую от удовольствия толпу. На месте остался император, его приближенные, все, кто создал эту человеконенавистническую страну — где может оказаться Андрей, как не там, в Славии? Ведь его путь, его миссия не закончены!

В общем — подумала, подумала Шанти и решила отправиться в Славию. Собрала узелок в дорогу — тысячу золотых, пару-тройку платьев, пару туфель и башмаков, и...в общем все, что нужно благородной даме для нормальной жизни. Все-таки, что ни говори, а привыкла Шанти к жизни во дворце, к шелковой одежде, вкусной еде и питью — даже свежая печенка, которую она когда-то очень любила, теперь не казалась ей такой вкусной и ароматной.

Очеловечивание, да...это ждет всех, кто общается с людьми — это такой закон, опять же — мама предупредила! Смотришь в зеркало, и твое лицо, человеческое лицо, уже не кажется странным. А вот когда поднимаешь к глазам драконью лапу, вдруг с удивлением понимаешь — рассматривать свою человеческую руку гораздо приятнее...

Шанти когтистой лапой отодвинула узел с барахлом, подняла морду к небу — до утра было еще далеко, звезды мерцали на темном небосводе, будто подмигивая молодой драконице. Она нашла созвездие Дракон, подмигнула ему, вздохнула, и стала устраиваться на ночлег. Что первое нужно для ночлега? Конечно — костер. Даже если на нем нечего жарить. Впрочем — это поправимо. Вообще-то драконы существа ночные, и в темноте видят не хуже, чем днем. Как и оборотни, к примеру. Андрей прекрасно видел ночью — в человеческом обличье похуже, в образе Зверя — как настоящий дракон.

Подумав с минуту, Шанти решила, что обойдется без ужина — вечером она крепко закусила жирной косулей, так что переварить ее еще не успела. Но огня надо — опять очеловечивание! Только люди любят смотреть в огонь — Андрей говорил, что это наследие тех тысячелетий, когда для человека огонь был всем — защитой, пищей, теплом. Потому у каждого человека в голове глубоко заложено благоговение перед пляшущими языками пламени — даже если люди это и не признают.

Шанти посмотрела по сторонам, нашла здоровенную сухую ель, свалившуюся на землю под натиском ветра и времени, уцепилась за вершину и с громким треском переломила бревно там, где его толщина не превышала толщины ее ноги. Прикинула — и бросила обломок на землю. Оглянулась, нашла еще одно сухое дерево, пока что не упавшее наземь. Подошла, уперлась бронированным плечом и нажала всей своей полуторатонной тушей, вывернув дерево с корнями. Упавшее, подхватила за комель и приволокла к первому бревну. Обломала ветки, сложила бревна вместе, закидав их отломанными ветками, несколько секунд полюбовалась внушительной кучей дров, и втянув в себя прохладный ночной воздух, выдохнула поток пламени, синий в центре, красный и оранжевый по бокам.

Это пламя было таким горячим, что если бы на месте бревен были камни, они бы мгновенно раскалились докрасна. Бревна же вспыхнули, как если бы это были не бревна, а порох, к которому поднесли фитиль. Через несколько секунд костер весело трещал, разбрасывая вокруг искры — бревна оказались не такими сухими, как казалось.

Шанти с неудовольствием проследила за красными угольками, разлетающимися от костра и подумала о том — стоит ли перебрасываться в человеческий образ, вдруг угольки прожгут платье? Но скоро костер утих, стал гореть ровным, жарким пламенем, без разбрасывания углей, и она успокоилась.

Оставаться в драконьем облике ей не хотелось — вдруг кто-то случайно увидит дракона, разговоров потом не оберешься. Скрываться за завесой невидимости она еще не умела — слишком молода. Ей всего сто лет, по людским меркам лет пятнадцать, или шестнадцать. А может и того меньше. Мама, Гараскарания, была в несколько десятков раз больше по размеру, чем Шанти, она же Шантрагон, а еще владела очень полезным умением прятать себя где-то. Где? Этого не знала и Гараскарания. Просто — когда она хотела, чтобы ее не было видно — драконицы не было видно, и все тут. Но она видела всех и все.

Закончив с костром, Шанти пошла за мешком с одеждой. Положила его у дерева на сухую подстилку из опавших игл, остановилась, сосредоточилась и... замерцала, силуэт размылся в воздухе. Через секунду на месте полуторатонной, сверкающей в свете костра красными, синими, зелеными чешуйками драконицы стояла белокожая, рыжеволосая красотка — мечта мужчин. Длинноногая, высокогрудая, белокожая — статуя, а не человек. Драконица долго изучала — каких женщин люди считают наиболее красивыми. И само собой — выработала самый красивый облик, какой мог существовать. Даже Андрей говорил, что более совершенной женщины он не видел.

Шанти покопалась в мешке, нашла кружевное белье, пахнущее благовониями, шелковое платье, туфли — удобные, из мягкой кожи, медленно оделась, обулась, с удовольствием ощущая, как чистая дорогая одежда прильнула к коже, потом расстелила возле костра одеяла, предусмотрительно положенные в мешок и подложив этот мешок под голову, улеглась, накрывшись одним из одеял. Небо было чистым, ни одного облачка, так что дождь путешественнице не грозил, можно было не волноваться.

Впрочем — ей вообще мало что могло грозить — созданное драконицей тело (Андрей называл его 'аватаром') обладало одновременно свойствами тела человека, и свойствами дракона. Если бы кто-то попытался ткнуть Шанти ножом, он был бы сильно разочарован — нож не оставлял на чешуе дракона даже царапины. Пробить эту чешую можно только тяжелым копьем или пулей. Даже стрела из лука, или арбалетный болт только царапали чешую, не в силах ее преодолеть.

Впрочем — если ударить под определенным углом, загнать острие под чешую, так сказать 'против шерсти', то дракон мог погибнуть так же, как любое иное существо. Вот только какой это дракон будет дожидаться, когда над ним произведут такое безобразие? Сжигающий огонь, стальные когти, клыки, способные перекусить человека пополам за долю секунды — вот что такое дракон.

Шанти лежала, глядя в небо, и думала, думала... ей так не хватало Андрея — сейчас они бы перебросились несколькими словами, посмеялись, она поворчала бы на друга, он что-нибудь рассказал — о мире вообще, и о своем мире. И где теперь Андрей?

Драконица снова 'коснулась' ниточки, связывающей ее с человеком — это только название такое, 'ниточка'. Просто ощущение присутствия — где-то далеко-далеко...а может близко. А может вон за той крепостной стеной, видневшейся за лесом, на фоне темного неба.

Шанти приземлилась в трех километрах от Гаранака, столицы Славии. Лес здесь был нетронут — император Славии любил поохотиться, и под страхом расправы этот лес сохранялся в целости и сохранности — ни деревенек, ни постоялых дворов, ни вырубок — запрещалось даже входить в этот лес, а тем более — жечь костры. Впрочем — даже если бы Шанти знала об этом законе, он не помешал бы ей сладко уснуть, слушая шипение пламени, облизывавшего толстые стволы деревьев.

* * *

— Глянь — девка! Ничего себе! Красотка! — высокий худой мужчина в кожаной безрукавке с нашитыми на нее стальными пластинами осторожно подался вперед, непроизвольно облизнув губы — Шим, ты видал?! Лежит, как так и положено! Откуда она взялась?

— Тебе какая разница? — угрюмо буркнул второй мужчина, кряжистый, едва ли не квадратный, одетый так же, как и первый — стандартная форма разведчиков, а еще — городской стражи. В таком снаряжении не так жарко, а в случае чего эта легкая броня вполне способна выдержать удар сабли, или ножа.

— Ну как...надо же знать?

— Не надо. Она все расскажет в пыточной мастеру Щозу. Твое дело найти, и по возможности захватить нарушителя. Так что хватит языком трепать, подымай девку.

— Да подожди ты! — худой сделал страдальческую гримасу — отведем в пыточную, они ее и распробуют! А мы как всегда ни при чем! Ты посмотри, какая красивая! Такую не купишь за два серебряника!

— Красивая, или нет, все у них одинаковое — хмыкнул Шим — закрыл глаза и представляй эту красотку, а не шлюху за серебряник. А если мы доставим ее потрепанной — могут быть неприятности. Эй, девка, вставай! Хватит разлеживаться! Пора ответ держать за свое преступление!

— Это какое такое преступление? — Шанти потянулась, отчего одеяло соскочило с груди, обнажив крепкие выпуклости, обтянутые шелковым платьем.

Худой сглотнул слюну и сделал шаг вперед.

— Запрещено заходить в императорский лес, жечь тут костры, охотиться и всякое такое прочее — хмуро пояснил Шим, и тихо добавил для напарника — слишком хорошо одета. Может из благородных? Не трогай ее, на всякий случай. Отведем в Стражу, пусть там разбираются. Чую — дело тухлое.

— Я ее хочу! — дернул щекой худой — я никогда и никого так не хотел! Ни одну бабу! Эй, ты, рыжая! Если не будешь сопротивляться, сделаешь все, что я скажу — не пострадаешь! Слышишь меня?!

— Слышу — кивнула Шанти. Она посмотрела на одеяла и решила бросить их здесь — тащить неохота. Другие купит, если понадобятся. Что, денег мало, что ли? Она подняла мешок, монеты звякнули, Шим насторожился:

— Деньги? У тебя есть деньги?

— Есть — пожала плечами Шанти — и что?

Драконица оправила платье, осмотрела его со всех сторон и подумала о том, что истанский шелк все-таки великая придумка — всю ночь спала в этом платье, и ни одной морщинки! Он не мнется! И ведь перед тем долго лежал в мешке! Не зря такие деньги дерут, совсем даже не зря.

— Давай их сюда! — почти ласково сказал Шим.

Он сразу как-то полюбил эту красотку — это надо же оказаться в лесу, в безлюдном месте, да еще и с деньгами! Все-таки прав Зереш, надо с ней заняться как следует. Ну кто узнает, что тут была какая-то красотка, и что у нее были деньги? Кому какое дело? Ну не нашли тех, кто зажег костер, может даже сделают вычет из жалованья — все восполнят деньги из ее мешка — вон, как тот раздувается!

— Нет, парни, ничего вам не обломится — вздохнула Шанти, сделала шаг вперед и с силой ударила Шима по голове рукой, как будто прихлопывала муху на пеньке.

Здешний аватар выглядел не хрупким, нет — вполне так крепкая женская рука, с ухоженными ногтями, белой кожей, не испорченной мозолями и порезами, присущими крестьянкам, занимавшимся тяжелым сельским трудом. Однако, это была не изящная женская ручка — когтистая тяжелая лапа огнедышащей рептилии — вот что ударило Шима по макушке.

Как так получалось, куда девалась масса дракона, когда он создавал свой аватар, переправляя основную массу тела в другое пространство, как могли одновременно существовать два тела, по желанию их хозяина приобретая те свойства, которые дракону хотелось, как, каким образом могли существовать такие капризы мироздания, как драконы — видимо, это известно лишь Богу. Но факт есть факт — дракон мог приобретать те свойства, какие принадлежали его основному телу, или же аватару, которого он создал. Удобно — выглядишь как девушка в расцвете сил, а под этим нежным, соблазнительным покровом закованная в броню смертоносная рептилия — разве это не мечта всех женщин? — поговоривал со смехом Андрей.

Удар драконьей лапы оглушил разведчика наповал. Шанти могла бы расплющить голову человека, как переспевший плод, но...пачкать платье? Достаточно, что придурок валяется на земле и молчит, как пень. Убить его? Можно, да. Но зачем? Угрозы не представляет, а убивать просто ради убийства — это удел маньяков.

Худой разведчик, надо отдать ему должное, успел выхватить меч и приготовиться к бою. Быстрая реакция. Впрочем — в разведке другие не выживали, отсеиваясь на первых же походах.

— Если ты опустишь меч, то у тебя будет шанс выжить — мягко заметила Шанти, вскидывая вещмешок на плечо — не будь дураком, дай пройти! Что-то я сегодня добрая...видно утро такое.

Разведчик, не вступая в разговоры, сделал молниеносный выпад, но острие меча, вместо того, чтобы пронзить мягкую плоть наткнулось на что-то твердое, непроницаемое, как скала. Зереш был очень, очень удивлен. Особенно удивился тогда, когда девица поджала губы и удрученно посмотрев на попорченную ткань, сказала:

— Я тебе этого платья не прощу, скотина!

Больше разведчик ничего не увидел. Рука Шанти врезалась в его шею с такой скоростью и силой, что шея переломилась под углом девяносто градусов, а само тело улетело прямо к тлеющему костру, врезавшись в торец бревна, краснеющий раздутыми утренним ветерком углями. Запахло паленой кожей, волосами, и драконица недовольно сморщила нос — противно.

Поправив мешок на плече, она снова пошла вперед, потом оглянулась, решая, что делать со вторым, оглушенным разведчиком. Возвращаться было лень, и потому она оставила его жить. Впрочем — какую опасность мог представлять этот вояка? Расскажет, что его вырубила девица в шелковом платье, спавшая у костра? Даже не смешно.

Тропа вывела Шанти к тракту, входящему в город. Солнце давно встало над горизонтом, когда драконица подошла к воротам города — уже тогда, когда двое незадачливых разведчика пытались лишить ее девичьей чести и денег, солнечный диск выполз из-за горизонта почти весь — Шанти сладко проспала у костра всю ночь до самого утра. Ворота города давно были открыты — они открывались тогда, когда можно было различить пальцы рук в предрассветном сумраке.

Открывать, или не открывать ворота в определенный час решал командир пропускного пункта, и выглядело это так: если он был не в духе, то ворота могли остаться закрытыми и до первых лучей солнца. И плевать ему на всех торговцев зеленью, овощами и прочей ерундой — если, конечно, среди них не найдется умный человек и не соберет со всех торгашей подарок, который изменит настроение командира в лучшую сторону.

Такие приступы плохого настроения случались у командира часто, практически каждый раз, как он заступал на службу, потому все торговцы заранее готовились к таким событиям. Иногда же не помогало и подношение — должны же торгаши знать, что с ними будет, если стража осердится на самом деле? И тогда ворота оставались закрытыми до тех пор, пока солнце не вставало над горизонтом — зелень сохла, мясо заветривалось, а торговцы бессильно скрежетали зубами, посылая проклятия в адрес проклятого вояки.

Сегодня такого не было — толпа, состоящая из повозок и носильщиков уже рассосалась, втянувшись в огромные ворота, из города и в город шли и ехали обычные путники, ничем не выделявшиеся среди себе подобных.

На одинокую девушку, низко наклонившую голову в капюшоне, никто не обратил внимания — пара медяков, небрежный жест стражника — проходи! — и вот Шанти уже в столице.

Сколько времени прошло с того дня, когда она, в образе черной кошки на плече Андрея въехала в этот город? Кажется — целая вечность. Тогда они случайно попали в трактир, принадлежащий Олре, ставшей потом любовницей Андрея и зачавшей от него ребенка.

В этом городе Шанти училась летать, после того, как Андрей вправил ей переломанные Исчадьем крылья.

Ничего не изменилось — булыжная мостовая, запах жареной рыбы и мяса, крики зеленщиков, расхваливающих свой товар, свист извозчиков, разгоняющих зазевавшихся прохожих, а еще — лица людей, хмурые, веселые, подозрительные и доверчивые. Все так, как будто они с Андреем пришли в город только вчера.

Шанти стало грустно, и задумавшись она едва не наступила в кучу лошадиного дерьма, испускающего 'ароматный' пар прямо посреди мостовой. Выругавшись так, что даже у грузчика свернулись бы в трубочку уши, драконица проследовала дальше, внимательно оглядывая опасную поверхность, на которую собиралась поставить свою изящную ногу.

Путь ее лежал к тому самому трактиру, где они с Андреем некогда весело проводили время. Олра, уезжая из города, оставила его на родственника, угрюмого туповатого мужчину. Что теперь в трактире творилось — Шанти не знала, но где-то ведь надо остановиться? Нужно обдумать — что делать, как действовать дальше. Нет — так-то план у нее был, и очень даже определенный, но нужно отработать детали, и лучше всего это делать на широкой кровати, переваривая вкусное рагу и пироги с олениной.

* * *

Ничего не изменилось — вывеска, дверь — сбоку царапины от когтей Шанти. Через дорогу — мусорные бачки, в один из которых Андрей некогда забросил драконицу. Она потом отомстила ему, запрыгнув на голову, когда тот мылся в мойне.

Шанти хихикнула, вспомнив, какое удовольствие тогда испытала, наказав человека за наглость. Как он посмел извалять в помоях видную представительницу самого мудрого на свете племени драконов!

Шанти толкнула дверь, вошла — тот же зал, та же стойка. Только за ней совсем другой человек, не тот, кого она ожидала увидеть. Незнакомый мужчина, чернобородый, пузатый — каким частенько и представляют трактирщика. Ну кто будет есть в этом заведении, если трактирщик и повар худы, как палки? Они или больны какой-нибудь дурной болезнью, или готовят так, что и сами не могут есть свою отвратительную еду. Нет, этот трактирщик соответствует предполагаемому облику хозяина трактира.

Драконица кинула взгляд в угол, будто рассчитывала увидеть знакомого вышибалу — уродливого, громадного, как дракон, но обладающего одним из самых добрых сердец, которые знала Шанти. И тут же усмехнулась — вышибала жил теперь в Балроне, во дворце императора, и был правой рукой Федора, регента императора Марка. На месте вышибалы сидел обычный здоровяк со сломанными ушами и кривым носом — стандартный вышибала, каких пруд пруди по всем трактирам.

Трактирщик заметил гостью, мгновенно оценил ее дорогой наряд (дельный хозяин гостиницы с первого взгляда должен уметь определять стоимость кружев и ткани на платье гостьи!) и сходу предложил:

— Госпоже обед? Комнату? У самые лучшие комнаты в городе! С ванной! Новые кровати! Новое белье! У нас останавливаются только знатные господа!

Через двадцать минут Шанти уже сидела за столом, перед горой наваленных перед ней вкусностей, и не обращая внимания на удивленные взоры персонала гостиницы с удовольствием поглощала все, что перед ней было наложено. Немудрено, что персонал так удивлен — молоденькой девушке положено слегка поклевать пирожок, потом отодвинуть его с томным выражением лица, а не запихивать в рот, будто голодала три месяца и только сейчас вышла к людям!

Шанти понимала, что привлекает внимание своим нестандартным поведением, но...во-первых ей было наплевать — ну что они могут ей сделать?

Во-вторых...ей было наплевать! Просто из вредности, и все тут.

И в-третьих...скоро она исчезнет из гостиницы, из памяти этих людей. Что для нее память подавальщиц и поварих? Пусть себе смотрят, хоть будет о чем поговорить долгими скучными вечерами.

— Госпожа платит балронским золотом? — удивился трактирщик, и тут же поскучнел — извините, госпожа — согласно указа императора, балронское золото принимается на десять процентов дешевле, чем славское. Мне очень жаль!

'Ни хрена тебе не жаль!' — недовольно подумала Шанти, глядя в толстощекое лицо мужчины — 'Небось нажиться на мне решил!'

— Уважаемый, берите так, как положено по закону. И вот еще что — не могли бы вы ответить на пару вопросов? (Шанти, обладающая способностями к эмпатии, сразу почувствовала облегчение трактирщика и утвердилась в своем мнении — надувает с деньгами, подлец!)

— Конечно, госпожа! — радостно закивал головой мужчина, отчего его толстые щеки заколыхались, будто тряпки на ветру — все, что хотите!

— Здесь были другие хозяева. Как вы оказались на этом месте?

— Купил, госпожа — слегка потух трактирщик, и в его ответе проскользнул страх. Что-то нечисто было с трактиром — решила Шанти.

— Как купили? А куда делись прежние хозяева?

— Я не знаю, почему вас так интересует этот вопрос — слегка растерянно ответил мужчина — но раз вам интересно...в общем, тут открыли гнездо боголюбов, трактир конфисковали, хозяина, родственника некой Олры, сбежавшей в Балрон, казнили на алтаре Исчадий. Трактир выставили на торги...вот я и купил — дал бОльшую цену, и все. Не я первый, не я последний. Вы же знаете, частенько продают имущество боголюбов, так что...или не знаете? Вы откуда к нам прибыли? У вас только балронские деньги...

— Не ваше дело, уважаемый — надменно поджала губы Шанти, и усмехнулась про себя — вот так и прокалываются агенты! На кой демон она начала расспрашивать про Олру?! Ясно же, что в Славии знали о том, что та — одна из приближенных императора Балрона! Была...

Трактирщик, конечно, не знает об этом факте — мелковата фигура — но вот специальные службы империи Славии знали все наверняка.

Шанти не питала иллюзий — государство Славия работало вполне эффективно, если сумело продержаться столько лет — и стража работала, и тайные службы. А раз были тайные службы, значит — имелись люди, которые докладывали им всю информацию, которую могли добыть. И среди информаторов не последнее место занимали трактирщики, находившиеся в центре всех событий. И немудрено — через питейные залы и комнаты гостиниц проходят множество людей, от простых купцов до родовитых людей. И все способны после пары кружек вина развязать свой язык и выложить собеседнику, или собеседнице все, что лежит на душе. Шанти сама пользовалась услугами трактирщиков для сбора информации.

— Ну...не мое — значит не мое, покладисто согласился трактирщик, потупив глаза, и выдав сдачу с золотого, заторопился к стойке — помогать разливающему.

К вечеру людей стало больше, зал наполняется. Когда солнце сядет, людей набьется, как муравьев в муравейник. Шанти не любила этот человеческий муравейник, а потому пошла в свою комнату — принять ванну, полежать, подумать, и...поспать. Не секрет, что драконы большую часть своей жизни предпочитают проводить во сне. Может потому они так долго и живут?

* * *

Горячая вода навевала сон, и Шанти едва не уснула прямо в ванной. Драконица любила воду, великолепно плавала — Андрей как-то сказал, что драконы, вероятно, когда-то вышли из моря, потому они отлично чувствуют себя в морской воде. Впрочем — в любой воде, особенно, если в нее намешали мыльных благовоний, так хорошо действующих на кожу.

Кожу? Или чешую? С некоторых пор Шанти стала замечать за собой, что уже и не знает — какое из тел настоящее, аватар, или тело дракона. Гараскарания говорила, что в худшем случае дракон настолько вживается в роль человека, что отбрасывает свое настоящее тело, навсегда застревая в человеческом. Такие случаи были. Потому драконы и забили тревогу, запретив соплеменникам принимать человеческий образ.

Шанти вообще-то иногда подозревала, что род человеческий — это драконы, потерявшие память о том, что они когда-то были драконами...

Выбравшись из ванной, драконица вытерлась махровым полотенцем, вытерев досуха свою идеальную кожу, надела свежее белье, ночную рубашку, предусмотрительно захваченную с собой, и растянулась на постели, глядя в окно, закрытое занавеской. Закрыто оно было неплотно, и через щель между занавесями виднелась звезда — яркая, будто фонарь. Она подмигивала Шанти и та вдруг пришла в хорошее настроение — может все не так плохо, и Андрей где-то рядом, недалеко? И не придется заниматься тем, что ей неприятно — делами людей? Хотелось бы просто сидеть рядом с другом, качать ногой в красивой туфле и шутить над ним, зная, что он не обидится...

Полежав минут десять, помечтав, Шанти начала думать о том, что ей предстоит сделать. Пока что все шло по плану. Да, сложно будет, но кто сказал, что все в мире должно быть легко? Можно было бы начать уже с утра, с этими двумя придурками — если бы они сразу повели ее в тайную службу — нет, дураки задумали какие-то домогательства, а после того, как заметили у нее деньги — тут уже бесполезно разговаривать.

Шанти закрыла глаза и погрузилась в дрему — неизвестно, когда удастся как следует поспать, нужно воспользоваться представившейся возможностью. Через пару минут она уже крепко спала.

За ней пришли глубокой ночью, когда город успокоился, трактир покинули последние гуляки, а жильцы в комнатах крепко спали и не слышали топота множества ног в коридоре гостиницы. А может, и слышали — только кому нужно совать нос в чужие проблемы? Если стража арестовывает — так ведь за дело. Заслужили. У нас никого без вины не забирают!

Дверь вздрогнула под ударами, и грубый мужской голос потребовал:

— Открывай! Немедленно открывай — тайная служба!

Шанти тут же проснулась, прислушалась к голосам в коридоре, прощупала пришедших эмпатическим чувством — они были возбуждены, нетерпеливы, а еще — очень злы тем, что вместо теплой постели им пришлось торчать возле дверей какой-то девки. И Шанти их понимала — она сама сейчас с удовольствием повалялась бы в теплой постели, а не встречала бы 'гостей'.

— Кто там? — спросила драконица сонным, нарочито хрипловатым голосом — чего надо?

— Открывай! Государственное дело! Не заставляй нас ломать дверь!

— Господа, вы обещали! — послышался испуганный голос трактирщика — кто будет платить за ремонт двери?

— Заткнись, придурок! — прервал давешний грубый голос — надо будет, мы все твое поганое заведение разнесем! Ты обязан содействовать тайной службе, иначе отправишься следом за балронской шпионкой! Лучше свали отсюда, пока зубы целы! Эй, девка, открывай!

Шанти неторопливо оделась, собрала вещи, подошла к двери, и встав возле стены, сбоку от косяка, отодвинула засов. Стражники похоже как раз собирались навалиться на дверь со всей своей солдатской дури, так что в комнате образовалась куча из упавших на пол закованных в железо солдафонов, копошащихся, как черви после дождя. Они громко матерились, мешая друг другу подняться — каждый норовил это сделать быстрее других, и валил своих соратников с ног. Стоявшие сзади мужчины в штатской одежде — темной, невидной — с неудовольствием смотрели на своих подчиненных, а когда драконица явственно хихикнула, один из них поморщился и брезгливо сказал:

— Вот как с такими идиотами делать дела? Скажи, шпионка, ваши солдаты такие же дебилы, как эти?

— Всякие есть — ухмыльнулась Шанти, и язвительно добавила — но таких олухов я вижу в первый раз! Настоящие идиоты!

— Так ты признаешь, что являешься балронской шпионкой?! — встрепенулся второй мужчина в штатском.

— Признаю. Ведите меня к вашему главному, у меня для него есть важная информация. Я заслана в Славию правительством Балрона для того, чтобы вести подрывную деятельность, уничтожать исчадий и организовать сеть агентов. Хочу работать для блага Славии. Условия я изложу вашему начальнику.

— От как! — ошеломленно причмокнул первый в штатском и тихо шепнул второму — наконец-то нам попалась крупная рыба! Надоело таскать в пыточную лавочников и выдавливать из них признание.

— Тихо! — цыкнул второй — вы сами пойдете, не сделаете попытки бежать? Или вас заковать в кандалы?

— Я же сказала — буду сотрудничать — пожала плечами Шанти — утром я собиралась идти в тайную стражу, но вы пришли раньше. Это очень хорошо.

— Не будем платить трактирщику — шепнул первый — она и сама собиралась прийти, так что платить не за что.

— Да заткнись ты! — угрюмо буркнул второй — не до того сейчас! Потом разберемся. Собирайтесь, госпожа!

Шанти улыбнулась — тон сотрудника тайной службы сменился на более уважительный, а солдаты отошли в сторону, как если бы девушка была больна какой-то дурной, очень заразной болезнью. Впрочем — была. И болезнь эта называлась 'шпионка Балрона' — болезнь лечится только четвертованием, или посадкой на кол, или...в общем всяческими веселыми казнями, на которые так любит смотреть император Славии.

У крыльца трактира стояла карета, не украшенная никакими опознавательными знаками — гербами, или же знаком тайной стражи. Темно-серая, почти черная — занавешенное окно, масляный фонарь — чтобы видно было, кого задавили по дороге в контору. Впрочем — давить сейчас некого, улицы мрачны и пусты. Небо, вечером звездное, затянуло облаками и накрапывал мелкий дождик, будто небеса плакали по тем, кого увозят в страшной карете.

Шанти задумалась, усаживаясь в карете на жесткую деревянную скамью, покрытую подозрительными темными потеками — сколько людей прошло через эту повозку? Сколько лишились надежды, усаживаясь на окровавленные скамьи? Впрочем — скорее всего они и сидеть-то не могли, после знакомства с дубинками стражей. Эти дубинки — короткие, темного крепкого дерева с кольцами по всей длине, стражники держали в руках, готовые пустить их в ход при первом намеке на неповиновение. Но Шанти не давала никакого повода своим конвоирам воспользоваться оружием. Она споро уселась в карету, с двух сторон пристроились дюжие стражники, на скамейку впереди, напротив, уселись два агента в гражданской одежде, и как только двери кареты захлопнулись, повозка дернулась и понеслась по мостовой, высекая искры из булыжников. Остальные стражники поскакали рядом, в седлах лошадей.

Шанти вдруг вспомнилось, как ездили они с Андреем — карета, а вокруг нее охрана из стражников, вооруженных ружьями и пистолетами — опасались налета драконов. Она слегка улыбнулась, чем вызвала недоуменные взгляды конвоиров — никто не улыбался в этой карете, пропахшей кровью и нечистотами. Не то место, чтобы смеяться.

Ехать пришлось недолго. Трактир располагался в центральном районе города, вернее — рядом с центральным районом, Управление стражи — возле городской площади, рядом с тюрьмой, эшафотом-алтарем и Кругом, на который выпускали арестованных боголюбов, точнее — всех, кого в них записали. Этими 'боголюбами' могли быть и мелкие воришки, и бродяги, и всякая шваль, которую нахватали возле входа в город, на Привратной площади, среди нищих. Где теперь набрать столько настоящих, идейных боголюбов, когда их изводили десятками лет? Те, что не боялись показывать свои убеждения — вымерли, как крысы, которые съели отравленную приманку, остальные научились прятаться и попадались редко, в основном по доносу.

Доносили по большей части родственники — жена, которая хотела освободиться от постылого мужа, муж, который хотел освободиться от жены, благодарные дети, внуки — заждавшиеся смерти своего богатого и не очень родителя. Достаточно написать донос, и через несколько часов несчастный уже хрипит на кресте, рассказывая о своих прегрешениях перед Исчадьями, Имапратором и законом. А то, что такие прегрешения найдутся — это стопроцентно. В пыточной тайной стражи рассказывали все — что было, и больше всего — чего не было. Работали настоящие мастера своего дела, влюбленные в свою работу. Невиновных не обнаруживалось.

Возле входа в Тайную стражу стояли четверо стражников, внимательно оглядевших Шанти. Они молчали, сжимая в руках копья с листовидными наконечниками, а когда мимо проходили агенты в штатском, вытянулись вверх, встав 'смирно' — эти два человека в гражданском явно имели приличный вес в иерархии стражи.

Длинный темный коридор вывел к входу в подвал, возле которого тоже стояли стражники — двое. Один из них взял здоровенную связку ключей, фонарь, и повел Шанти вниз, по чисто выметенным ступенькам, к рядам клеток, в которых угадывались силуэты людей, лежащих на полу. Впрочем — присутствие обитателей клеток можно было определить и по запаху, а еще — по храпу, который несся со всех сторон. На взгляд Шанти узников было несколько десятков.

Ей отвели отдельную клетку — маленькую, на четверых. В ней никого кроме нее не было, стояли деревянные топчаны — что для темниц вообще-то невероятная роскошь. Узникам положено валяться на полу, в полусгнившей соломе среди кучи копошащихся насекомых. А не попадайся! Темница — это тебе не комната в лучшей гостинице, с начищенной медной ванной и морем горячей воды!

Решетчатая дверь, громыхнув, закрылась за спиной 'балронской шпионки', и тюремщик медленно пошел назад, на пост, унося фонарь, последний лучик света в этом царстве тьмы и отчаяния.

Шанти осмотрела клетку, заметила копошащихся на полу, на стенах насекомых и сморщила нос — она ненавидела насекомых, как и все женщины. Нет — сделать ей они ничего не могли, кроме как забраться в одежду и поселиться там до первой стирки, но чего хорошего в предоставлении приюта мерзким жалящим тварям, питающимся кровью и плотью несчастных заключенных?

Шанти думала секунд пять, потом стала решительно раздеваться догола. Раздевшись, зажала одежду в руках, или вернее — лапах. Она успела обратиться в дракона, правда не полноразмерного — камера тесновата, нужен простор. Потом драконица отошла к решетке, завела за спину лапу с узлом и выдохнула поток пламени, стараясь не попадать на деревянные топчаны — в самом деле, не на полу же сидеть?

Синее пламя выжгло полчища насекомых, лишь краешком опалив вожделенный топчан, прожарило стены, на которые твари успели забраться повыше, чтобы веселее было запрыгивать на обитателя камеры. Пламя раскаленным воздухом уничтожило и тех насекомых, что поджидали добычу на лежанке. Через минуту уничтожение полчищ тараканов, вшей, блох и всякой такой нечисти было закончено.

Шанти вздохнула — если бы так легко было решить все проблемы!

Она выдула из пасти струю воздуха сдув обугленные трупики нечисти, и стала одеваться-обуваться, с тем, чтобы прилечь и немного вздремнуть — пожить-то подольше хочется, а сон продляет жизнь дракона. Раньше чем через час после рассвета ее все равно не подымут — в самом деле, начальник тайной стражи не дурак же, чтобы дневать и ночевать в этом мерзком здании? Скорее всего, сейчас он сладко спит, лелея мечты о том, как будет искоренять свой народ и наживаться на грабежах и взятках.

В воздухе стоял дым от спаленных тварей, и драконице пришлось привыкать к этой вони. Впрочем — воняло ничуть не хуже, чем вообще в этой темнице, которую проветривали не раньше чем лет пятьдесят назад.

Драконица улеглась на топчан, вытянула ноги, заложила за голову руки и закрыла глаза. Мешок с вещами и деньгами у нее отобрали, но Шанти не беспокоилась — никуда не денутся. Найдет. Если все получится, как она задумала — все будет чики-пуки Смешное выражение — Андрей так иногда говорил в приступе веселости. Объяснить, что оно означает, он отказывался, но по смыслу и так понятно — все будет хорошо. Все будет хорошо! Ведь хуже быть уже не может — в этом Шанти уверена на сто процентов.

* * *

— Паленым воняет! Ты чего, масло пролил, что ли? Закоптилось все, как в печи! Что тут случилось? — агент стражи недовольно посмотрел на тюремщика, растерянно пожимавшего плечами и озабоченно взглянул внутрь клетки — эй, шпионка, жива? Потом с тобой разберусь, Гирс, узнаю, чего тут творите! Шпионка, на выход!

Шанти потянулась, и встав со своей лежанки вышла в коридор. Стражники обступили ее со всех сторон — двое спереди, двое сзади, и процессия двинулась вперед. Тюремщик семенил позади, агент возглавлял шествие.

Драконица усмехнулась — ведут, как опасную преступницу! И с чего вдруг? Потом нахмурилась — не результат ли утренней встречи в лесу? Ну что есть, то есть, теперь не изменить. Да и какая разница? Пока все идет как задумано.

Подняться пришлось на два этажа. Кабинет начальника Тайной стражи располагался на третьем этаже, за дверью темного дерева, покрытого лаком. Никакой таблички, указывающей, что за дверью находится один их самых могущественнейших людей империи, не было — чужие тут не ходят, а те, кому положено, и так знают, где сидит этот человек, способный щелчком пальцев отправить на казнь даже родовитого дворянина. Конечно, если тот не принадлежит к некому кругу тех, кто на самом деле управляет страной, и не находится под покровительством Исчадий.

Выше исчадий нет никого. Что такое Тайная служба? Подслушать, подсмотреть, собрать информацию, захватить преступника. А вот судьба его — уже в руках исчадий. Они решают, жить ему, или умереть, и — как умереть. Вот только есть одно обстоятельство — это начальник стражи решает — имеется ли в действиях предполагаемого преступника само преступление, или это так, пустой донос.

Если человек сумеет заинтересовать такого важного чиновника, например — крупным пожертвованием в фонд погибших агентов — может оказаться так, что преступления никакого и не было! И тогда исчадий извещать не нужно. Зачем зря беспокоить таких важных господ? У них и без пустопорожней болтовни дел хватает.

Главный тайный стражник сидел за столом — ничем не примечательный мужчина лет сорока с небольшим — никакой печати порока на лице, никаких данных, указывающих на то, что он питается младенцами и любит купаться в крови жертв. Не купался он в крови жертв и не ел младенцев, хотя крови, которую пролила Тайная стража хватило бы на хорошее озеро.

Мужчина с интересом посмотрел на вошедшую девушку, молча проводил ее взглядом, когда она шла к тяжелому креслу перед его столом, и так же молча посмотрел в ее зеленые глаза, в которых, как ему показалось, плескались золотые искры. А еще стражника удивило непоколебимое спокойствие девицы, как будто она каждый день оказывается в застенках тайной стражи и совершенно ничего не боится. Более того, ситуация ее немного смешит!

— Вы кто? Шпионка? Зачем вы тут? Мне сказали, что у вас есть предложение. Какое?

— А вы кто? — спокойно переспросила девица, оглядываясь по сторонам, будто была не в кабинете начальника стражи, а в особняке, куда ее пригласили на бал.

— Я?! — опешил мужчина — мое имя Зорген Иснак, дворянин восьмого класса, начальник тайной стражи. Вы кто?

— Скажите, вы женаты? — внезапно спросила рыжая девица.

— Вы наглеете! — нахмурился Зорген — если вы хотите сотрудничать с нами, это дурное начало сотрудничества.

— Извините! — ничуть не смутилась шпионка — мне очень нужно знать ответы на некоторые вопросы. После того, как вы мне ответите — я отвечу на ваши вопросы — честно и откровенно, клянусь! Я не спрошу ничего такого, что составит государственную тайну! Только невинные вопросы о личной жизни. Больше ничего. Заключим соглашение? Я служащая тайной службы Балрона, и могу быть очень полезна тайной службе Славии. Так что — поговорим?

— Хмм... — мужчина слегка улыбнулся — я умею различать, когда мне врут! (Эмпат? — подумалось Шанти — почему и нет? Андрей же умеет.) И когда почувствую, что врете — вы пострадаете. Шереж, Эрг — оставьте нас одних!

— Господин Иснак, как же так, опасно! — стражник укоризненно покачал головой — я не могу оставить вас наедине с этой девкой!

— Я ценю твою верность, Шереж — холодно ответил вельможа — но ты что, считаешь, я не смогу справиться с женщиной, да еще и привязанной к креслу, привинченному к полу? Низко же ты ценишь своего господина!

— Извините, господин! — стражник низко поклонился, и сделав шаг назад, повернулся и вышел в коридор. За ним второй стражник, и двое собеседников остались наедине.

— Вы первый человек за последнее время, который вызвал у меня интерес — ухмыльнулся Зорген — горю желанием узнать, что за птичка попала в мои сети! Жаль будет, если придется попортить вашу внешность...таких красивых женщин не бывает в природе, вы уникальны!

— Спасибо — серьезно кивнула Шанти — я старалась. Итак — вы женаты?

— Нет — усмехнулся мужчина — хотите стать моей женой?

— Нет — мотнула головой драконица — дети есть?

— Нет.

— Любовница есть?

— Предпочитаю не иметь постоянных любовниц, лучше всего служанки. Или платные женщины.

— Живете один?

— С прислугой, конечно — вельможа забавлялся, но глаза его внимательно смотрели на Шанти, будто сквозь прицел арбалета.

— Вы часто видите императора?

— Часто — нахмурился начальник тайной службы — вы же говорили, что не коснетесь государственной тайны...

— А что такого — видите, и видите — пожала плечами Шанти — у вас есть секретарь, который ведает вашими делами, встречами?

— Секретаря нет — мой заместитель, Хастер Шур, исполняет обязанности секретаря.

— Где он сейчас?

— В соседней комнате. Дерну вот этот шнур, и он придет. Дернуть? -Зорген усмехнулся, и глубоко вздохнул. Развлечение стало ему наскучивать.

— Опишите его внешность, этого Хастера.

— Сорок лет, тонкий, ухоженный..небольшие усики. Брюнет, глаза карие, кожа светлая, почти белая — не бывает на воздухе. Ну что еще...а! Родинка слева, над верхней губой. Слушайте — достаточно. Теперь моя очередь. Мне надоело. Пора переходить к делу. Итак, первый вопрос: как ваше имя?

— Шанти.

— Шанти, Шанти...что-то знакомое... зачем вы здесь?

— Чтобы занять ваше место — драконица вздохнула, дернула руками, и ремни, притягивавшие ее руки к подлокотникам кресла треснули, и порвались, как гнилые нитки. То же самое произошло с двумя ремнями через грудь и живот, а затем — с ножными ремнями. Зорген вначале онемел, глядя, как драконица освобождается от пут, потом громко взревел:

— Ко мне! Охрана!

Дверь распахнулась, впуская четырех охранников с обнаженными мечами. Они набросились на Шанти, пытаясь сбить с ног, нанося удары плоской стороной меча — удары сыпались один за другим, но не остановили драконицу — она сделала два шага и легко, ладошкой ударила Начальника тайной службы в висок. Зорген отлетел назад, к стене, ударился затылком об пол и замер без движения. Затем настал черед стражников.

Шанти буквально взорвалась движениями — стражники разлетелись в стороны, как детские игрушки, отброшенные капризничающим мальчишкой. Двое так и остались лежать без движения со сломанными шеями, еще двое сумели встать, и снова пойти в атаку — Шанти отметила их упорство и верность долгу (у одного рука торчала под прямым углом, сломанная могучим ударом драконицы), но углубляться в этот момент не стала, короткими точными ударами разбив головы обоим, и не обращая внимания на попытки изрубить шпионку короткими, и вероятно очень острыми мечами.

Через две минуты с начала поединка все было закончено. Начальник стражи лежал у стены за столом, стражники — по бокам от стола, в виде трупов.

Шанти подошла к входной двери, заперла ее на задвижку и снова вернулась к Зоргену. Наклонилась, и стала его раздевать, складывая вещи на стол. Раздев догола, внимательно изучила тело мужчины до мельчайших подробностей. Разделась сама, замерцала, меняя облик, и через несколько секунд на месте красотки стоял Зорген, очень похожий на оригинал — даже мать этого человека не смогла бы распознать подмену.

Зорген-оригинал внезапно очнулся, открыл глаза и с усилием спросил:

— Что такое?! Что со мной?

— Уже ничего — с некоторым сожалением ответила Шанти и легким движением свернула ему голову. Шея мужчины треснула, как сухая ветка, он дернулся и застыл — теперь навсегда.

Шанти несколько раз повторила фразу: 'Что такое?! Что со мной?' — добиваясь стопроцентного совпадения голосов. Наконец, ей это удалось — голос Зоргена был довольно чистым и бесцветным, без каких-то особенностей, акцента или пришепетывания, так что копировать его нетрудно.

Драконица несколько раз перешла из состояния дракона в облик Зоргена, запоминая, как тот выглядел и добиваясь, чтобы облик стражника впечатался в ее память. После десятого раза она уже легко становилась Зоргеном, за долю секунды, не нужно было вспоминать морщинки и родимые пятна. Драконы запоминают навсегда — если постараются, конечно.

Перейдя в облик дракона, Шанти взяла со стола одежду начальника стражи, спрятала ее за спиной...и вдруг остановилась. Нет, нужно было не так — она стащила в кучу тела телохранителей, сверху положила их хозяина, и уже тогда принялась уничтожать следы преступления.

Человеческие тела неплохо горят — Шанти видела это тогда, когда армия драконов налетела на Завод. Те люди, на которых попадала струя драконьего пламени, горели как свечки, обгорая до костей, превращаясь в обугленные скелеты. Температура горения драконьего 'топлива' была очень высока.

Вот и сейчас, язык голубого пламени окутал трупы стражников таким жарким покровом, что они вспыхнули, как дрова, заполнив комнату удушливой вонью и черным дымом.

Шанти жгла трупы, пока они не превратились в скелеты, а в комнате нечем стало дышать. Тогда драконица превратилась в Зоргена, быстро натянула на себя одежду, отодвинула задвижку и выскочила в коридор, упав под ноги изумленным и обеспокоенным стражникам, сбежавшимся на запах и дым, просачивающиеся из кабинета начальника. Стучать они боялись — Зорген не любил, когда кто-то лез не в свое дело.

— Колдовство! Злое колдовство! — прохрипел лже-Зорген, тяжело дыша и прикрывая глаза (Шанти и вправду было не очень хорошо — надышалась дыму) — Шур здесь? Отвези меня домой! Скорее! Мне надо помыться и отлежаться... Шпионка-колдунья покончила с собой, я чудом спасся...но на сегодня мне хватит работать. Она хотела убить меня ценой своей жизни! Загорелась, как костер! Саган уберег меня!

— Будет сделано! — с готовностью кивнул заместитель — подать карету господина Зоргена! Вы сами дойдете, или вас отнести?

— Сам! — кивнула Шанти и медленно, цепляясь за стену поднялась на ноги — отведите меня к карете, глаза слезятся, плохо вижу...

Глава 2

— Он открыл глаза! Открыл! — девушка, почти девчонка сорвалась с места, подбежала к женщине лет сорока, с усталым добрым лицом и схватив ее за руку, поволокла в комнату к больному. Женщина возмущенно фыркнула и покачала головой:

— Ну, открыл, и что? Стоило меня ради этого отрывать от варки похлебки? Вот сейчас твой отец придет из лавки — голодный, злой, как лесной амрок, и задаст нам всем! И твой высохший деревянный человечек нас не защитит!

— Мам, он не деревянный! Не говори про него так! Он хороший, я знаю!

Девушка наклонилась над лежанкой в углу комнаты и внимательно посмотрела в глаза мужчины:

— Ты меня видишь? Слышишь? Как тебя зовут? Кто ты?

Мужчина не отвечал. Он бессмысленно смотрел потолок зелеными глазами и молчал — худой, как скелет, обтянутый кожей. Его глаза ввалились в глазницы и смотрели оттуда, как два волчьих глаза из темной норы. Белая кожа незнакомца была покрыта шрамами — за полтора месяца, что он лежал в доме Гирсе, раны, которые был покрыт мужчина, зажили. Даже страшный шрам на голове — рваный, открывающий кости черепа, треснувшие от удара.

Когда раненого привезли домой, привели лекарку — та с сомнением покачала головой и сказала, что этому человеку давно следовало умереть. Почему он жив — непонятно. Чудо. В жизни случается много странного, недоступного разуму людей, посему — нужно оставить этого бедолагу на волю богов и дать ему умереть. Или выжить — самому, опять же, если будет на то воля богов.

На волю богов полагайся, а нож храни за пазухой — говорил здешний народ. Потому лекарка соорудила снадобья на первое время, дала травок на будущее — научила заваривать траву непоседливую Беату — и удалилась, получив два полновесных серебряника.

Отец был очень недоволен незапланированной тратой. Он ворчал — чтобы заработать два серебряника ему нужно торговать целый день, да еще, чтобы односельчане вдруг заимели в своих кошелях деньги, которые отнесут в его лавку.

А денег у людей не было. В основном расплачивались за товар натурой — шкурами. Эти шкуры лавочник Урхард Гирсе потом отвозил в город и сдавал перекупщику, получая за них деньги. На деньги закупалось все, что нужно селянам, и...круг замыкался. И так почти двадцать лет. Урхард построил свою лавку двадцать лет назад, в небольшой деревеньке под названием 'Темный Лог'. Тогда там было всего десяток домов. Его отговаривали от глупого шага — ну что можно заработать в этом глухом углу? Но он решился, и вложил все свои деньги в постройку дома и в торговлю.

Как ни странно — дело пошло. Селяне сносили ему шкуры — здешние края славились замечательным мехом усков — темных, с серебряной искрой. Купцы сюда побаивались ездить — слишком много нечисти, потому охотникам приходилось ездить в город самим, сдавать рухлядь почти за бесценок, рискуя быть обманутыми, опоенными, ограбленными по дороге в город. Теперь — они ничем не рисковали, пусть даже за шкуры Урхард давал немного меньше, чем перекупщики в городе. Но это и понятно — ему же тоже надо на что-то жить?

Через два года после того, как новоиспеченный купец обосновался в глуши, он женился на девушке из простой семьи, того же клана, к которому принадлежал и сам. Он внезапно влюбился, как мальчишка, и как ни странно, девушка, красивая, добропорядочная и спокойная ответила ему взаимностью, переехав из большого селения в маленькую деревню, в дом Урхарда Гирсе.

Впрочем — в деревне за эти годы настроили домов, и маленькой эту деревню можно было назвать только условно — в селе возникло семьдесят домов, появилась своя лекарка, обслуживающая жителей села и обитателей окружающих деревень, появился даже свой храм — бога Леса.

Деревенские охотно молились этому богу, рассчитывая на то, что Лес будет к ним благосклонен — вся их жизнь проходила в лесу, в глухомани. Орехи, мясо, шкуры, мед, древесина — захочет Лес дать их человеку, будет тот сыт, обут, одет и весел, не захочет — в одном из походов в рассерженный Лес, упадет на голову нечестивцу сухое дерево, и кончится его долгая, или недолгая жизнь.

Все в руках богов, и у всех людей они разные. У моряков — свои боги, у пахарей — свои. Такова жизнь.

Через год после женитьбы Урхарда и Аданы, родилась дочка — Беата. Маленький, вопливый комок плоти, который стал для Урхарда главным сокровищем на свете — не считая жены, конечно. Дочери он позволял все — хулиганить, бить посуду, лазить где угодно, и когда жена пыталась остановить девочку, запрещал наказывать это маленькое чудовище.

Как ни странно, Беата выросла разумной, хорошей девочкой, несмотря на полное отсутствие воспитания — то есть — порки ремешком. Девочка не отказывала в помощи матери, отцу, работала, как и они, помогала в лавке, училась — отец научил ее письму, покупал ей книги — ужасно дорогие, но такие интересные! В них описывались иные миры, путешествия героев, красивая любовь и низкое предательство.

Когда девушка увидела возле дороги человека в странной одежде, испачканного кровью, израненного — у нее екнуло сердце, и Беата решила — это судьба. Это Он!

Родители придерживались совершенно другого мнения, но так как отказа девочка ни в чем не знала — чужака оставили в доме. Тем более, что пока что он не представлял никакой опасности — раненый и бессильный.

Тайно — родители Беаты надеялись, что он тихо и спокойно помрет — нет человека, нет проблемы. Кто он такой и зачем тут оказался? Чего от него ожидать? А пока — пусть девочка поухаживает за ним, почему и нет? Чего портить ей настроение? Больше детей у семьи Гирсе не было. Не дали боги. Нет — парочка старалась, очень старалась...ходила по лекарям, даже к городским ходили, к знахарям-колдунам. Но...все лекари говорили, что у женщины все нормально, никаких проблем. Вот только словами лекарей ребенка не зачнешь, так что ни брата, ни сестры у Беаты так и не появилось.

Впрочем — Урхард и Адана не теряли надежды и при каждой возможности пытались исправить эту несправедливость. Безуспешно. Скорее Беата обрадует их внуком, чем у них что-то получится — решили Гирсе.

Кстати — это была еще одна причина, по которой родителям девушки не хотелось, чтобы незнакомый мужчина находился в доме. В семнадцать лет рано еще думать о том, чтобы родить, особенно, если на горизонте ни одного достойного кандидата в мужья — только деревенские увальни, ловкие в лесу и в бою, и совершенно тупые, когда дело касается образованной девушки из хорошей семьи. При Беате парни почему-то впадали в ступор, мямлили, несли какую-то ерунду, создавая впечатление полуидиотов. Она над ними подсмеивалась, и скоро оказалось, что рядом с шустрой, острой на язык девушкой нет ни одного претендента на ее любовь — хорошо это, или плохо. Беата считала, что хорошо, ее родители — в выводах дочери сомневались. Но не настаивали. Придет время, и...чего 'и', они не знали, но искренне верили, что боги не пустят дело на самотек и как-то исправят ситуацию. Иначе — пошли бы они, эти боги...!

Урхард не отличался набожностью, как и его жена, хотя подношения богу Торговли делал. Как, впрочем, и богу путешественников — куда без этого, ведь большая часть жизни Урхарда проходила в дороге. А на ней множество опасностей и приключений — от раненого медведя-шатуна, до слизника, или черного вопера, иногда вылезающего из Леса и пытающегося попить человеческой крови.

В последние годы этой нечисти становилось все больше и больше. Говорили, что в старые времена нечистой силы в Лесу было совсем мало, или даже не было вообще. Но уже много лет леса заполонила пакость, взявшаяся непонятно откуда — все эти гады, поджидавшие путника и мечтающие лишить его частей тела, крови, а то и самой жизни.

Урхард заметил, что последние пять лет твари сделались очень агрессивными, и количество их увеличилось в несколько раз. Он сам уже раз пять дрался с залетным визгуном, перепугавшим лошадей так, что те понесли и чуть не разнесли фургон. Хорошо хоть, что твари в этой местности были небольшими. Поговаривали, что ближе к югу они вырастали раза в два крупнее. И в который раз Урхард благодарил судьбу, что живут они на севере, а не на юге, где зимой, говорят, даже не выпадает снег. Урхард там не бывал, но оснований не верить книгам у него не было, как и рассказам купцов, с которыми постоянно встречался в городском трактире.

— Ну почему он не отвечает?! — с ноткой отчаяния в голосе снова спросила Беата, и Адана укоризненно покачала головой:

— Дочка, он может и вообще ничего не ответить! Никогда! Ты видела рану на его голове? Ты видела его сломанные руки и ноги? Он может превратиться в овощ, ведь всем известно — человек думает головой! А раз голова разбита, значит — думать он сейчас не может. Может вообще никогда не будет думать. Дала б ты ему умереть, чего мучаешь? Тихо, тихо — пусть живет! Я-то чего? Ну что так разволновалась?

— Уыыыааа... — неожиданно явственно сказал мужчина — ииииааа!

— Глянь-ка, и вправду отживел! — хмыкнула женщина — эй, парень, тебя как звать? Откуда ты?

— Ээээуууу... — беспомощно прогудел мужчина и облизнул губы языком. Беата схватила ковшик с отваром травы, поднесла к губам больного и в его рот полилась тонкая струйка. Мужчина стал глотать, захлебнулся, закашлялся, покраснел. Девушка вытерла его губы тряпочкой, утерла лоб мужчины, покрывшийся испариной, и посмотрела на мать — исподлобья, колюче, как лесной гессрер на свою жертву:

— Выживет он! Ты же видишь — пьет, кашляет, уже и глаза открыл, разговаривать стал — не говори больше про то, что он должен умереть!

— Да я чего...пусть живет, я же сказала! Дочка, поосторожнее с ним...может он из разбойников? Может...

— Может он гессрер-перевертыш, ага! Мамочка, ну что ты все ерунду говоришь? Иди лучше готовь, папку встречай. Я сейчас помогу тебе, только закончу с ним...

Женщина недовольно поджала губы, но ничего не сказала. Повернулась, и скоро уже гремела кастрюлями на кухне, вымещая на них свое раздражение.

Беата улыбнулась, и снова наклонилась над больным:

— Надо покушать! Давай-ка, я тебе бульончик сделала! Попей! Ага, вот так, так...

Мужчина глотал теплую, пахучую жидкость, полуприкрыв глаза, когда Беата остановилась — бульон закончился — что-то попытался сказать, прохрипел, приподнял худую руку но попытка снова закончилась неудачей. У больного из края глаза показалась большая, чистая слеза и покатилась по щеке к подушке, испачканной каплями бульона, неосторожно капнувшими из рук девушки.

— Ничего, ничего, ты скоро будешь сильным, большим — как и был! Вон у тебя какие крепкие кости, и зарастает на тебе все быстро! А то что сил сейчас нет — так что же такого? Болезнь, есть болезнь! Ты знаешь, мне никогда не нравилось быть лекаркой, а когда я за тобой поухаживала, решила — наверное я все-таки буду лечить людей. Тебя ведь вылечила...ну — не совсем пока вылечила, но вылечу! Отвар я хорошо делаю, ухаживать за больным умею. Ты может хочешь кое-чего? Ты не стесняйся, я тебе горшочек подам...

— Ыууу... — простонал мужчина и сморщил нос, глядя на девушку — аууууыыы...

— Стесняешься, глупенький! — поняла Беата — да я тебя видела во всех видах! Ты чего?! Да и не интересны мне твои причиндалы, я твоя лекарка, и все тут! Сейчас я тебе подам горшочек, оботру тебя, а потом снова поговорим, хорошо? Ну, давай-ка!

* * *

— Ну вот, видишь, как хорошо? И ты чистенький, и постелька чистая. Ты если что — говори мне, когда захочешь. Не можешь — старайся говорить! Я с лекаркой говорила, она сегодня в лавку приходила. Так вот, та говорит, что после сильного удара по голове человек может не только сознание потерять, но и разучиться говорить! Но со временем все налаживается...почти всегда. Сегодня я тебе голову помою. Ты такой красивый, такой мужественный — а голова немытая. Так нельзя! У тебя красивые волосы, темные. У наших — у всех светлые волосы, а ты темный! Ты из дальних краев? Когда окрепнешь — расскажешь мне, откуда ты пришел и что с тобой случилось. Здесь так скучно, так нудно — парни все здоровенные и тупые, как на подбор. Одно развлечение — посмотреть, как они в последний день седмицы единоборствуют. Хотела бы я быть парнем! Вы сильные, вам все можно. А мы, женщины, только рожать и дома сидеть, ждать своих мужей. Ну не обидно ли? Я бы путешествовала, дралась с другими кланами, убивала нечисть! Ты боишься нечисти? Да нет — такой как ты, не может бояться нечисти, потому что ты герой! А я боюсь, если честно. Особенно гессрера-перевертыша. Он оборачивается человеком, напускает морок и ты видишь в нем того, кого любишь, кого хотел бы увидеть. И тогда он к тебе приближается и высасывает жизнь. Вот!

Беата помолчала и посмотрела в лицо мужчины. Тот внимательно слушал, повернув голову на бок и глядя на девушку колдовскими зелеными глазами. Потом моргнул пару раз и чуть улыбнувшись, сказал:

— Уыыааа! Уууэээ...

— Так. Надо за тебя браться как следует — хмыкнула Беата — сколько можно так мычать? Лекарка сказала, что ты мог забыть язык совсем, и тебя нужно учить, как ребенка. Буду учить. Прямо сейчас!

Девушка встала, прошла мимо постели, остановилась:

— Я стою! Хмм...мое имя Беата. Я — Беата! Беата! Ну-ка, повтори!

— Эууээээ... — послушно промычал мужчина, и Беата хихикнула:

— Не эуэээ, а Беата! Повтори!

— Эуээээ...

— Хи-хи...Беата!

— Буээээа

— Ну вот! А говорил — не можешь! Молодец!

* * *

— Вот, молодец! Сам уже ешь! Мама, смотри, он сам ест!

— Осторожнее. Много не давай. Папа говорит — он может умереть, если сразу дать много.

— Ну что же я, дура, что ли? Я понемножку накладываю. Ну как ты? Как себя чувствуешь?

— Хорошо... — голос мужчины был хриплым, каким-то деревянным. Но это и понятно — от завываний, которыми разговаривал человек, до членораздельной речи прошло всего две недели.

Мужчина действительно очень быстро восстанавливался. Он уже мог есть сам — полусидя, держал ложку — только как-то смешно, в кулаке, пальцы у него работали плохо, неловко, не желали держать предметы, даже самые легкие.

Беата с жалостью смотрела на худого парня, не способного обслужить сам себя, и ощущала, когда смотрела на него, что-то вроде материнского чувства. Хотелось погладить мужчину по голове, обнять, защитить от всего мира, так жестоко обошедшегося с этим человеком.

А то, что мир обошелся с ним жестоко, было видно сразу — густые, темные волосы наполовину поседели, именно наполовину — левая сторона белая, правая черная. На щеке слева — длинный, извилистый шрам, уходящий за ухо — пришлось натягивать сорванную кожу и зашивать. Сделали все, что могли, но кожа слегка натянулась, и левый уголок рта приподнялся так, что казалось, будто мужчина все время иронически усмехается.

— Теперь давай выберем тебе имя, ладно? Я же должна тебя как-то звать? — предложила Беата, забирая из рук больного чашку из-под съеденной кашки. Кашку она сделала сытную — растерла вареное мясо, грибы, истолкла крупу — получилась такая серо-бурая масса, вкусно пахнущая и проскакивающая в желудок совершенно без проблем — вкусная!

— Давай — так же хрипло подтвердил мужчина и попытался улыбнуться. Улыбка получилось вымученной, и он оставил свою затею, сделавшись снова хмурым и спокойным, как камень с горы Гостра.

— Я буду называть имена, а ты мне говори — подходит ли оно тебе. Может таким способом мы найдем твое настоящее имя? А что — голова откликнется, вспомнит. Чем боги не шутят? Итак, начинаю! Горс!

— Нет

— Нурс!

— Нет

— Эйнор!

— Н...нет!

— Эвор!

— Нет

— Анри!

— Стой. Что-то щелкнуло. Давай на 'а'

— Андрус!

— Вот! Я не знаю точно, но чувствую — что-то такое похожее.

— Андрус...Андрус... — Беата будто покатала на языке это имя, и в ее хитрых голубых глазах появилась смешинка — а что, мне нравится! Андрус! Только смешно...

— Что смешно? — мужчина осторожно сел на лежанке и обхватив руками правую ногу, спустил ее с края топчана.

— У меня был знакомый, Андрус. Ну такой болван! Как-то он позвал меня погулять на берег озера, и тут же начал лапать! Ни тебе ухаживаний, ни тебе подарков — сразу ррраз! — и за сиськи! А я кааак — двину ему в глаз! А он в озеро — бултых! Грязный весь, в тине, ругается! Потом его папаша приходил к моему, жаловался, что я опозорила сына — когда тот отвернулся, я вроде как толкнула в спину и придурок свалился в озеро, потерял сапог — новый притом — кошелек потерял и...чего-то там еще, уже не помню сейчас. Требовал, дурак, чтобы мой отец ему возместил ущерб. А я рассказала папке, как все было, он посмеялся и послал этого вымогателя в одно место! Тот грозился, типа мы пожалеем — да пошел он! У меня отец знаешь, какой сильный? Он как медведь! Двинет кулаком — башка отлетит! И я сильная в него! Эй, эй, ты куда?! Тебе рано вставать!

Мужчина пошатнулся, глаза закатились и он грохнулся на пол, со всего размаху приложившись головой об угол топчана. Беата вскочила, бросилась к больному, пощупала жилу на шее — та билась ровно и сильно, как у здорового.

Жив! У девушки с души отлегло. Она нагнулась, подсунула руки под больного, выпрямилась, оторвав его от пола и с усилием положила на постель, отметив про себя, что тот стал ощутимо тяжелее. Раньше она поднимала его гораздо легче. Выздоравливает!

Глаза Андруса открылись через минуту — он поморгал, сморщился и удрученно спросил:

— Я что, свалился? Голова закружилась.

— Свалился! Скажи спасибо богам, которые тебя охраняют — только шишку набил! Ну что ты как маленький ребенок?! Хотя бы сказал, что хочешь встать, я бы тебя поддержала! И вообще — нельзя резко вставать, лекарка говорила! У тебя кровь застоялась, потому надо быть очень осторожным!

— Буду — кивнул мужчина и снова начал садиться, скривив болезненную гримасу. Сел, приложил руку к затылку, где наливалась шишка — да, хорошо приложился. В голове звон стоит!

— Посиди вот так, привыкни — кивнула Беата — потом я помогу тебе встать. Ты же хочешь кое-куда сходить, да? Так бы и сказал...а то изображаешь из себя...

— Если бы изображал — усмехнулся Андрус — а то я и не знаю, кого изображать. Ничего не знаю. Вообще ничего. Где я, откуда я, зачем я...ничего. Без девчонки встать не могу! Скажи, а когда меня нашли, в чем я был одет? Что из вещей у меня было?

— Да ничего особенного — рубаха, штаны, сапоги. Оружия не было — ни меча, ни лука, ни даже ножа. Ничего такого, что могло бы указать — к какому клану ты принадлежишь, чем занимаешься. Ты лежал возле дороги, весь в крови, и было похоже, что тебя будто сбросили со высокой скалы. Голова в крови, рубаха в крови, в грязи. Пришлось выкинуть, все было безнадежно испорчено. Я тебе папино белье дала. Он покрупнее тебя, пошире, но лучше пусть висит, чем лопается, правда же? — Беата радостно засмеялась, став в этот момент еще красивее. Ее голубые глаза лучились светом, золотистые волосы, чисто вымытые и пахнущие травами обвивали голову, словно облако вершину горы, а полные губы манили приникнуть к ним, как холодный источник зовет путника в жаркий день.

Мужчина встряхнул головой, отгоняя непонятно откуда взявшиеся мысли — ему подумалось о том, что такую красотку мечтал бы взять в жены любой дворянин, а не только простолюдин из глухого угла, и тут же он спросил себя — а что такое дворянин? Что значит это слово? Какое отношение он имеет к дворянину? Слово знакомое, и когда-то очень важное... Нет, на ум ничего не приходило.

— Беата...расскажи мне... — мужчина остановился, подбирая слова, а девушка радостно засмеялась:

— Как здорово, что ты ожил! Никто не верил! Интересуешься всем! Что тебе рассказать? Я тебе все, что захочешь расскажу — даже как я первый раз поцеловалась!

— Давно?

— Что — давно? — не поняла Беата.

— Давно поцеловалась?

Девушка расхохоталась, и не могла остановиться с минуту, так, что у нее выступили слезы на глазах. Мужчина заметил, что Беата вообще была хохотушкой и смеялась иногда совершенно без повода — с его точки зрения. Вот как сейчас!

— Ой, рассмешил! — снова залилась хохотом Беата — извини, ты просто напомнил мне. Первый раз я поцеловалась, когда мне было пять лет! Мамина подруга приехала в гости, со своим мужем и сыном — ему лет столько, как мне. Они начали шутить по поводу того, что нас поженят, как мы вырастим — это мама рассказала — и предложили Синаргу меня поцеловать, как свою невесту. Так вот — он меня чмокнул в губы, а я решила, что меня хотят укусить! Я кааак...врежу ему — куклой! А кукла деревянная, твердая — шишка была — с кулак! Реву было! Смеху! Только теперь Синарг обходит меня за сто шагов! Помнит — куклу Нюсту!

Мужчина не выдержал, и тоже засмеялся. Так они смеялись вместе, пока не успокоились и не замолчали, утирая глаза. Успокоившись, 'Андрус' спросил:

— Расскажи, как вы тут живете? Вообще — что это за мир? Я ведь ничего не знаю... Когда-нибудь мне придется от вас уйти, я должен буду жить сам, так что хотелось бы знать побольше.

— Ты так ничего и не помнишь? — нахмурилась Беата — совсем-совсем ничего? А как же ты будешь жить? Что ты умеешь? Чем заработаешь на жизнь? Я бы не советовала тебе уходить до тех пор, пока ты не определишься — что будешь делать. Пока можно было бы поработать у папы — он частенько ворчит, что нужно нанять помощника, он один не успевает. Я ему помогаю, но...я женщина, так что толку от меня не очень много. Нет — я хорошо помогаю — и когда он закупает товары, и когда грузит, и...в общем — везде. Но ведь я когда-нибудь выйду замуж, уйду из дома...кто ему поможет? Кроме того — времена смутные — нечисть размножилась, да и разбойники появились, пошаливают. Папку взять трудно — он здоровенный, но...лучше, чтобы не один. Понимаешь?

— Беата...я мало что понимаю. Если ты мне расскажешь — буду понимать больше. Чтобы принять какое-то решение, мне нужно знать больше.

— А ты образованный, да? — прищурилась Беата — я вот слушаю тебя, и думаю — ты точно учился, читал книги. Ты умеешь говорить. Ты не простой вояка, или кто там еще. Ничего так и не вспомнил? Кто ты был раньше?

— Я уже говорил — тяжело вздохнул Андрус — ничего не помню. Что-то всплывает — какие-то образы, какие-то картинки, и тут же гаснут — не успеваю даже запомнить. Давай не будем пока это трогать, хорошо? Расскажи мне о мире...

— Ну что рассказать...мир создал Создатель и другие боги, они...

— Вот это мне пока не нужно, не трать время — перебил мужчина — мне надо знать, что за земля, на которой мы живем, кто ей правит, какие здесь опасности, какая жизнь. Остальное постепенно я и сам узнаю.

— Ну...хорошо — пожала плечами Беата — мы живем на большом материке, окруженном морем. Живем в самом его центре, в Лесу. Сюда не все ездят — Лес населен чудовищами, тварями, обладающими магией. Говорят, что когда-то на Лес упало магическое заклинание, которое превратило часть зверей и людей в магических чудовищ, алкающих крови и жизни людей. Раньше их было мало, теперь стало гораздо больше. Большинство нашего народа живет по берегам моря, бороздит его на своих кораблях, торгует с островами, воюет, грабит, а мы вот живем в лесу. Кто-то охотится, отец торгует шкурами — живем.

— Беата... — терпеливо переспросил Андрус — кто правит нашим миром?

— А! Да. У нас есть староста — он решает вопросы по селу. Старосту выбрали на сходе. Хотели папку, но он отказался. Не любит командовать, возиться в чужих проблемах — кто кому морду набил, и что за это будет. Чья коза пропала, и кто сено попер. Староста еще собирает налоги — с каждого дома, и везет их в город, в клан. Глава клана принимает налоги, а взамен — защищает нас.

— От кого защищает? Кто вам угрожает?

— Ну...кланы всегда воюют. За хорошие пастбища, за водопои, за лес, в котором можно охотиться, за россыпи золота, за россыпи камней, за...все, что можно забрать, отнять. Наш клан не самый сильный, но вполне крепкий. Сколько кланов на свете? Не знаю. Десятки. Они собираются в королевство — король собирает налоги с кланов, правит ими. Он от нас очень далеко, очень. Мы живем в глухомани. Если бы отсюда не выбирались — так и клан бы никогда не видали.

— Так за что тогда им платить? Они вас не защищают, за что деньги?

— А попробуй не дай! Пришлют войско, пожгут дома, все равно заставят платить! Так лучше самим отдать. С дома в год один золотой, с лавки — пять золотых. Не так уж и много — если ты можешь их выплатить.

— Ага...кое-что понятно — устало вздохнул Андрус — помоги мне встать, хочу немного походить. И...сходить кое-куда.

* * *

— Ты что делаешь? Ты же упадешь! — Беата бросилась к Андруса, попыталась его поддержать, но он мягко отстранил девушку:

— Это упражнения для восстановления тела. Не бойся, я уже в порядке. Голова не кружится. Теперь мне нужно усиленное питание — много мяса, овощей, чтобы нарастить мышцы. И вот что, Беата...мне очень неудобно жить нахлебником. Скажи отцу, что я готов помогать ему в лавке — буду таскать мешки, ящики, что смогу, то и сделаю. Матери помогу — воду таскать, дрова колоть. Хорошо?

— Да ты тощий совсем! Куда тебе мешок поднять?! Ты чего? Спятил? — Беата чуть не фырчала, как рассерженная кошка, и Андрус явственно представил на ее месте черную кошку со сверкающими глазами. Та вдруг 'улыбнулась', а потом неожиданно превратилось в маленькое крылатое чудовище, прекрасное, сверкающее разными цветами.

Андрус встряхнул головой — наваждение пропало. Перед ним снова стояла девушка — не очень высокая, светловолосая, с голубыми сияющими глазами, пухлыми губами, одетая в свободную белую рубаху с кружевами и юбку-штаны, украшенные серебристой вышивкой. На поясе небольшой, слегка кривой кинжальчик — ходить без ножей здесь считалось не совсем приличным. Да и времена смутные — твари стали выходить к поселениям.

— Смешно! — хихикнула Беата — ты как будто дерешься с кем-то невидимым! Ты видишь его, а я нет! Может ты грибов наелся? Плохих. Вот и видишь, чего не надо!

— Не мешай — невольно усмехнулся Андрус — лучше становись рядом, я тебе покажу, как надо делать. Эти упражнения разминают мышцы, укрепляют тело, дают энергию. Когда-нибудь тебе это все может пригодиться. Есть упражнения и с ножом. Ты же всегда ходишь с ножом. Применяла его когда-нибудь?

— Один раз — фыркнула девушка — в городе. Я у фургона стояла, смотрела, чтобы не обворовали, а ко мне пьяный грузчик полез. Я отбивалась, отбивалась, потом достала ножик и ткнула его в зад!

— Помогло? — усмехнулся Андрус.

— Не-а, он только обозлился и чуть меня не прибил. Хорошо, что папка вовремя вернулся и кааак врезал ему по затылку — парень и вырубился! Но если что — я запросто воспользуюсь ножом. Он не простой — на него наложено заклятие против тварей, если им тварь ткнуть — она умирает быстрее, чем от обычного оружия.

— Правда? — искренне удивился мужчина, не прерывая упражнения — а кто накладывает такие заклинания? Как они действуют?

— Не знаю, как действуют. Я не колдунья. Вот, глянь! — девушка достала нож и протянула его Андрусу, рукояткой вперед — лезвие после заклятия становится серебристым, а когда ткнешь им в тварь, рана у той чернеет и дымится. Тварь может от этой раны умереть, даже если она нанесена в руку или ногу. Потому мы тут еще и держимся, что есть такие заклинания. Твари нас боятся. Хотя...уже и не очень. Папка так говорит. По слухам, начали появляться такие, что не боятся заклинаний, и вроде как сами колдуют, вот!

— Все-таки я не понимаю — откуда они взялись? — мужчина медленно развел руки, глубоко вдохнув воздух, и потом резко выдохнув 'на крике' (Беата слегка вздрогнулся и рассмеялась), спросил — что это за существа? Неужели нет никаких сведений?

— Может и есть — пожала плечами девушка — но я об этом ничего не знаю. Книги стоят дорого, пишут их в городе, до нас ничего такого не доходит. Да и не интересно было — ну есть твари, и есть — нам какое дело? На все воля богов. Если они решили, что тварям быть — значит так тому и быть. Может и вообще про них никто ничего не знает. В Лесу никто кроме нескольких лесных кланов не живет, все на побережье — кому интересно, сколько у нас тварей и почему они ведут себя так, а не иначе. Давай я тоже с тобой позанимаюсь? Красиво ты это делаешь. Как вот это называется, что ты сейчас сделал?

— Хмм... 'Дракон бьет хвостом в солнечный день'. А это — 'Всадник'...это — 'Шаг'. А это — 'Ложная нога'. Становись...вот так. Расстегни верхние пуговицы...стоп! Снимать не надо! Боюсь, твои родители меня неправильно поймут. Одежда должна быть свободной, ничего не должно сковывать движения. Юбка-штаны как нельзя лучше подходят для упражнений. Итак, становись вот так....представь, что перед тобой противник — медлительный, но тем не менее опасный, и ты его встречаешь...вот так! Не надо торопиться, делай все медленно, плавно — пока не затвердишь упражнения до такого состояния, когда будешь делать их без ошибки уже на большой скорости. На каждый удар есть свой контрудар. И не один.

— Откуда ты все это знаешь?! Ты вспомнил свое прошлое?! Я никогда не видела такой борьбы! Наши парни сильные, драться умеют, но чтобы так — я даже в городе такого не видела!

— Я просто знаю, и все тут — усмехнулся Андрус — знания всплывают у меня из памяти, и снова тонут в голове. Откуда я это знаю? Где я этим занимался? Не могу вспомнить. Только знаю, что занимался, когда-то очень любил эти занятия. И еще — я был воином, уверен. Потому что знаю — убивал людей. В том числе и голыми руками. Становись, вместе! Начали!

* * *

Мужчина был действительно громадным — русая борода, веселые голубые глаза, схожие с глазами дочери, руки, перевитые венами — Андрус откуда-то знал, что такие руки могут ломать подковы и шею врага, если понадобится. У него самого были такие руки.

Урхард слегка отяжелел с возрастом, но это лишь добавило ему некой основательности. Он походил на глыбу камня — монолитную, крепкую, и...веселую. Его глаза лучились смехом, когда он смотрел на чужака, внедрившегося в семью. Урхард все понимал, все ведал в этом мире и относился ко всему с легкой насмешкой, как бы говоря — если будешь принимать все всерьез — с ума сойдешь! Этот безумный мир можно только высмеять, иначе никак. Впрочем — его глаза темнели, и делались страшными, когда он шел в атаку. Из добродушного человека Урхард превращался в разъяренного зверя, и тут уже не стой на его пути!

Андрус знал все это от Беаты — та гордилась отцом, восхищалась им и считала его самым лучшим человеком на свете. Возможно, так оно и было, по крайней мере — для нее.

— Говоришь, помогать будешь? В силу вошел? Что-то не верится...кости одни. На тебя глянуть-то страшно. Ты ешь? Беа, он ест мясо?

— Ест, пап, еще как ест! — фыркнула девушка — куда только девается? По нужде раз в два дня ходит, все переваривает!

— Фффу...девочка, сколько раз я тебе говорил — благовоспитанной девушке нельзя говорить о таких делах! Неприлично!

— Да плевала я на приличия — хихикнула Беата — ну что такого-то? Все все знают, почему не сказать прямо?

— Тебе следовало родиться парнем — сокрушенно вздохнул Урхард, но губы его сложились в улыбку, и он незаметно подмигнул Андрусу — все, не мешай нам, мужчинам, разговаривать! Итак, ты утверждаешь, что можешь переносить мешки, можешь помогать мне в работе?

— Могу — согласно кивнул Андрус — могу переносить, могу считать, могу, если понадобится, драться за вас. Я хочу отработать то, что я задолжал вашей семье. Мою жизнь.

— Ну-ну, похвально — буркнул Урхард, довольно откашлявшись — среди молодежи не часто встретишь таких ответственных людей. Народ мельчает, все больше становится пустозвонов, которые обещают, да не делают. Не люблю таких. Надеюсь — ты не из них.

— Он не из них, па, не из них! — с места закричала Беата, но Урхард лишь взглянул на нее исподлобья, и та замолчала, будто придавленная тяжелым взглядом. Несмотря на безалаберность, Беата знала, когда надо беспокоить отца, а когда нет. Сейчас был тот самый случай, когда лезть не в свое дело не следовало. А Беата не любила плевать против ветра.

— Надеюсь, что не из них — пророкотал Урхард — ну что же, вон мешок с крупой, в нем семьдесят стонов. Подними его, и перенеси на полку — под окно. Давай.

Беата до боли сжала руки, так, что ногти воткнулись в ладони. Она знала, насколько тяжел такой мешок — только отец мог его легко поднять. Даже самые здоровенные грузчики кряхтели и вздыхали, взбрасывая мешок на плечо, ворча, что за такие мешки надо брать плату отдельно, что они сделаны для обмана грузчиков, а им — надрывайся!

Андрус подошел к мешку, примерился, и легко, будто тот ничего не весил, положил его на плечо, даже не изменившись в лице. Потом отошел к полке, аккуратно снял мешок и уложил на то место, куда потребовал положить Урхард. Беата шумно выдохнула и слизнула с губы капельку крови — она сама не заметила, когда прикусила губу. Поморщилась, и восторженно уставилась на невозмутимого Андруса.

Урхард же довольно крякнул и кивнул головой:

— Силен. Говоришь — драться умеешь? А чем докажешь? Сможешь меня свалить?

— Смогу — спокойно кивнул Андрус — сейчас?

— Ладно — верю, верю! — улыбнулся лавочник — не хватало еще рубаху напачкать! Но худой ты — это просто невозможно! Надо тебя откормить. А то соседи скажут, что я жадная скотина и работника голодом морю! Серебряник в неделю, стол, комната, и...вот что, работник... Если у моей дочери вдруг живот начнет на нос налезать, по твоей милости, я тебе башку откручу. И заверяю — тебя ничего не спасет. Понял?

— Пааап! Ну ты чего?! — обиженно воскликнула Беата, срываясь с места — какую ерунду говоришь!

— Молчи! — Урхард рявкнул так, что ошеломленная Беата застыла на месте, не в силах что-то сказать — я знаю, что говорю! Я тебя всю жизнь баловал, да видно слишком избаловал! Ты меня слышал, Андрус? Ты меня хорошо понял?

— Слышал, и понял — серьезно ответил мужчина, глядя в глаза своему будущему работодателю — я не хочу причинить вашей семье ни малейшего вреда, клянусь!

— Надеюсь — так же серьезно ответил купец, из глаз которого куда-то исчезла вся веселость — ты мне нравишься, и не хотелось бы, чтобы ты пропал в Лесу.

— Пап, я на тебя обижена — резко сказала Беата, сорвалась с места и выскочила из кладовой лавки. Урхард проводил ее взглядом, слегка улыбнулся и буркнул:

— Коза балованная! Смотри, отвечаешь за нее! Защищай ее, береги. Я за нее весь мир убью! Она любит тебя, а ты человек непонятный, пришлый, странный и опасный. Потому — может наступить момент, когда я решу, что ты опасен, и тогда берегись. Между нами не должно быть недомолвок, потому я говорю все без затей.

— Я ценю это — кивнул Андрус — и повторюсь — ни в одном уголке моей головы нет мысли, чтобы причинить вам вред. Я буду стоять за вас, как за свою родню. Клянусь.

— Тебе сколько лет?

— Не знаю — беспомощно развел руками Андрус — а на сколько я выгляжу?

— Хмм...лет на тридцать...нет — двадцать пять. Если бы тебе убрать шрамы, седину — точно лет на двадцать пять. Будем считать, что так и есть. Речь у тебя правильная, похоже, что ты где-то обучался. Читать умеешь?

— Нет — усмехнулся Андрус — говорить умею, а читать нет.

— Странно... такое может быть тогда, когда кто-то грамотный учил тебя языку, но забыл научить письму... Оп-па! — Урхард хлопнул рукой по колену, и ухмыльнулся — я догадался! Ты говоришь как моя дочка — даже с ее выражением, даже ударения кое-где ставишь, как она! Может ты вообще из другого мира? И наш язык тебе в диковинку? Вот потому ты говорить умеешь, а писать нет! Ведь тебя этому никто не обучал!

— Ну...может быть — пожал плечами Андрус — вполне возможно. Но я ничего не могу сказать по этому поводу. Насчет грамоты — я попрошу Беату, пусть меня научит писать. Мне ведь жить надо как-то будет...когда я покину ваш дом. Грамота пригодится.

— Пригодится... — нахмурился Урхард, глядя на возникшую в дверном проеме жену. Адана смотрела обвиняющее, как богиня возмездия. Постояла секунд десять, потом холодным голосом сказала:

— Андрус, пойди к себе. Мне с мужем поговорить нужно.

— Мы еще не договорили! — вскинулся купец, сдвинув пышные густые брови, но женщина кивнула головой:

— Иди, иди парень, отдохни.

Андрус, улыбнувшись про себя, поднялся, и вышел из комнаты, притворив за собой дверь. За толстой дубовой пластиной тут же послышался голос хозяйки, но он не стал прислушиваться к тому, что та говорила. По большому счету — это не его дело. Андрус знал, что долго на этом месте не задержится. Обживется, и в путь. Сколько проживет тут — неизвестно. К Беате его тянет, это точно. Но скорее он видит в ней свою сестренку, чем любовницу, или жену. И уж точно не будет ломать ей жизнь — даже если она сама этого хочет.

* * *

— Ты чего на девчонку насел? Она рыдает у себя в комнате! С ума сошел? Девчонка только оживилась, расцвела, а то совсем затосковала! А ты?! Чего ты ей там наплел?

— Молчи! Ничего не наплел! Все правильно! Она так и норовит запрыгнуть в постель к этому парню! Я его — а больше, ее — предупредил!

— Ты большой, сильный, и...глупый. Все, чего ты добился — расстроил дочь. А если они захотят прыгнуть в постель — так и так прыгнут. Да и к лучшему!

— Чего ты несешь? — Урхард вскочил с места и навис над женой, как утес — ты чего вообще говоришь?! Как язык-то повернулся?!

— Сядь — голос Аданы был спокойным и бесцветным, как вода горного ручья, и таким же холодным. Урхарда как из ведра окатили, он как-то сжался, будто сдулся, и сел рядом с женой на скамью, положив здоровенные клешнястые руки на колени.

— Урх, наверное у меня так и не будет больше детей. Надо это признать — начала женщина — а мы с тобой всегда мечтали о маленьком, о мальчишке. Ты сам мечтал, что будешь учить его стрелять из лука, бороться, точить ножи и драться, а еще — он будет помогать тебе в работе. Я старею. Ты стареешь. Наши потуги ничего не дают. И не дадут. И ты это давно уже знаешь. Наша дочь влюбилась — в подкидыша, в незнакомого парня, который оказался на ее дороге. И это первый раз, когда она кого-то полюбила. Ты знаешь, как Беа относится к деревенским парням. Они и вправду не стоят ее ногтя — грубые, тупые увальни. Этот парень другой, я чувствую в нем силу, но при этом — порядочность, доброту, основательность. Он будет защищать нашу дочь до последней капли крови — я знаю. Сердце мое чует. Ты сам такой, и я тебя выбрала из тысяч парней именно поэтому — ты надежный, ты умный, ты самый лучший! Помнишь, ко мне сватался племянник главы клана? Как они угрожали моим родителям, если я не пойду за него замуж? А я выбрала тебя. Несмотря на опасность. И возможно, убила этим своих родителей...

Женщина сразу как-то постарела, ее лоб прочертили глубокие морщины. И если до того она выглядела лет на тридцать пять, сейчас она напоминала старуху, прижатую годами, несчастьями и бедами.

— Ты думаешь, их...

— Да. Отец справился бы с лошадьми, как бы они не понесли. У них у всех были сломаны шеи — вроде как при падении. Но это вранье. Их убили. В отместку мне.

— Ты никогда мне не говорила! — голос Урхарда был хриплым, а руки сжались в кулаки — не говорила!

— Я не хочу, чтобы ты мстил. Запрещаю это делать. Это мои родители, мой брат, мое несчастье, и только я могу распорядиться своим горем. Я рассказала тебе это только потому, чтобы ты понял, насколько сильно я тебя любила и люблю. А еще — потому, что нам нужно принять решение.

— Ты хочешь выдать Беату за этого парня? — устало прикрыл глаза Урхард — а ты его-то спросила?

— Не спросила. И не спрошу. И ты не спросишь. Наша дочь решит сама, что ей делать. Если она решит зачать от него ребенка — это будет наш ребенок. Наше дитя. Она взрослая женщина, и мы не вправе указывать ей, как поступить — даже если мы и говорим обратное. Мы может только посоветовать ей, как правильно сделать. И если Беата решит, что будет правильно именно ТАК — мы не будем ей перечить. Что касается Андруса — возможно, он когда-то уйдет. Но мы должны сделать так, чтобы ему не хотелось от нас уходить. Понимаешь? Все сделать!

— Давай-ка мы, вначале, посмотрим, что он из себя представляет. А потом уже...

— Посмотрим — улыбнулась женщина, и сразу стала снова моложавой, красивой — но если все-таки...

— Да, да — не убью я его! И уж тем более ее! — ворчливо фыркнул Урхард — должен же я был соблюсти дочь?!

— Должен. Ты свое дело сделал, теперь пусть боги решают — женщина потянулась к мужу, обхватила руками его за голову, покрытую шапкой густых волос и упершись лбом в лоб мужчины, тихо сказала — люблю я тебя, буйный бородач! Не знаю, сколько нам осталось на свете, но я тебя всегда буду любить. Даже тогда, когда ты станешь старой развалиной.

— Чего это — развалиной?! — ухмыльнулся Урхард, целуя пухлые губы жены, похожие на губы дочери как две капли воды — я никогда не буду развалиной! Всегда буду молодцом!

— Ты всегда молодец...мой герой! — Адана прижалась покрепче, и они замерли — обнявшись, слившись воедино, как две половинки единого целого.

* * *

Андрус лежал на кровати, и положив руки вдоль тела, смотрел вверх, в потолок, сделанный из дубовых досок и покрытый лаком. С тех пор, как был построен дом, потолок потемнел, кое-где был закопчен — масляные фонари не добавляют свежести. Маленькое окошечко, закрытое толстым стеклом давало немного света, даже летом. Сейчас окно было открыто и затянуто редкой сетчатой тканью, которую обычно использовали на подкладки белья деревенские женщины. Теплый летний ветерок, сумевший влететь в окно, шевелил волосы мужчины, схваченные с узел, именуемый здесь воинским. Не носили воинский узел только рабы — здесь рабов не было, только в городе. Селяне неодобрительно относились к рабству, особенно те, кто жили среди Леса. Никто не знал, почему так, но с древних времен повелось — в Лесу рабов нет.

Мужчина думал. Обо всем. О том, что сегодня сказал ему Урхард, о том, что ему делать и как ему жить. Безродный — без имени, без клана, без всего того, что составляет жизнь человека — он был будто горошина, выброшенная из стручка. Возможно, из него вырастет новое растение, а может он исчезнет, унесенный потоком жизни. Что ему делать? Вероятно, лишь одно — жить! Жить, и находить, обживать свое место под солнцем. До тех пор, пока не вспомнит — кто же он такой. Или не создаст себе новую жизнь.

— Ты спишь? — дверь тихонько приоткрылась, в нее заглянула симпатичное личико Беаты. Мужчина притворился спящим, задышал ровно, засопел носом. Девушка постояла рядом, хотела погладить его лоб и не решилась. Вышла из комнаты, притворив за собой дверь.

Мужчина вздохнул, открыл глаза и только лишь сел на край кровати, как дверь шумно распахнулась и торжествующая девушка набросилась на Андруса, толкнула его на кровать и запрыгнула сверху, прижав руки мужчины к постели:

— Негодяй! Я так и знала, что ты притворяешься! Ах, подлец! Не хочешь со мной общаться?

— Беа, не нужно — мужчина потихоньку освободил руку, потом другую, снял с себя девушку и осторожно усадил ее на стул возле столика, стоящего у стены — давай с тобой поговорим?

— О чем? — нахмурилась Беата — это о том, что сказал мой отец? Не бойся, он тебя и пальцем не тронет! Тем более, что к нему мама ходила, разговаривала, а она всегда за меня! Так что не бойся — тебя никто не обидит!

— Я как-то и не боюсь. Я вообще ничего не боюсь — усмехнулся Андрус, и с удивлением понял, что и действительно — он ничего не боится! Это было ненормально — как это так? Он должен бояться! Живое существо всегда чего-то боится — а вот он — нет! Опять — это все разбитая голова, последствия ранения — подумалось ему с горечью.

— А что же тогда? Почему ты шарахаешься от меня, как будто я лесная тварь? Я думала, тебя папка напугал...он так-то добрый, он никого зря не обижает.

— Я знаю. Пойми правильно — ты молодая, красивая девушка. А я кто? Непонятный человек, упавший с неба. Может я убийца? Может я совсем пропащий человек, откуда ты знаешь? И еще... молчи, не перебивай! И еще — я должен буду когда-нибудь уйти. Совсем уйти. Ты же знаешь, я не принадлежу этой деревне, этой жизни. Куда уйду — не знаю. Кем буду, где я буду — не знаю! И не хочу тебя обманывать...наши жизни соприкоснулись, но вряд ли пойдут рядом.

— Я некрасивая, да? — шмыгнула носом Беата — тощая слишком? Говорят — мужчины любят полных женщин, чтобы было за что подержаться! А у меня сисенки маленькие, с кулачок, попа маленькая, бедра как у мальчишки — тебе не нравятся такие, да? Посмотри сюда, я некрасивая?

Прежде чем Андрус успел что-то сказать, Беата сбросила с себя одежду и осталась голышом. Она стояла, чуть выставив вперед левую ногу, прекрасная, как мечта и ничуть не стеснялась своей наготы. Беата повернулась вокруг оси, демонстрируя свое тело, и у Андруса перехватило горло — он закашлялся, потом встал, стащил с кровати покрывало, подошел к девушке, и закутал ее под самый подбородок, как ребенка. Посмотрел в глаза — они были почти на уровне его глаз — Беата, как и все обитатели этого мира была довольно высокой, Андрус же — не очень высок.

Девушка смотрела в его глаза не мигая, будто выпила какое-то лекарство, затуманившее разум. Впрочем — откуда-то Андрус знал название этого лекарства — любовь, вот как оно называлось.

Мужчина поцеловал девушку в лоб, прокашлялся, и тихо сказал:

— Давай, не будем торопиться. Я еще не скоро уйду, так что у нас будет время, чтобы узнать друг друга поближе, хорошо?

— Хорошо... — потерянно сказала Беата, подхватила одежду и отойдя в угол начала нервно одеваться, повернувшись к Андрусу спиной. Ему все время хотелось смотреть на нее, любоваться крепким задом, гладкой спиной, круглыми, в меру мускулистыми бедрами, но...Андрус пересилил себя, отвернулся, и пока не хлопнула входная дверь, не повернулся.

Потом он улегся на кровать и долго лежал так, опустошенный, как после схватки с врагом. Впрочем — что может быть сложнее, чем драться с самим собой? Так легко поддаться, и совершить поступок, о котором будешь потом жалеть всю свою жизнь. Вот только нужна ли была эта победа? И не будет ли он все-таки жалеть о ней всю свою жизнь?

* * *

— Вот тут у нас крупа, тут мука, тут...да ладно — разберешься. Если что — спросишь. Цены я тебе дал, весы вот — работай, купец! — Урхард хохотнул, и не оглядываясь, покинул лавку через заднюю дверь.

Андрус усмехнулся, постоял на месте, потом вышел за прилавок и отпер дверь в лавку. Вышел на крыльцо и всей грудью вдохнул напоенный лесным ароматом воздух — с нагретого солнцем леса тянул ветерок, забираясь под рубаху горячими щупальцами, солнце сияло, как начищенный медный таз Аданы, и внезапно Андрусу стало хорошо на душе. Может это его дом? Может не зря он сюда попал?

Новоявленный купец повесил на дверь красную табличку, означающую, что лавка открыта покупателям, пошатал перила крыльца — показалось, что они стали хлипкими от времени, и вернулся на свое рабочее место — ждать покупателей.

Урхард говорил, что обычно первые покупатели потягиваются к обеду, но кто знает? Может и с утра кто-то придет — всякое бывает.

Андрус прошел за прилавок, сел, и стал по слогам разбираться в тексте книги, которую ему дала Беата — надо было учить грамоту, учиться писать — не все же быть неучем? Стыдно — девчонка грамотна, а он, взрослый мужчина — нет.

Глава 3

— Кто ты? Кто? Не подходи ко мне! Я тебя не помню!

— Господин, я ваш заместитель...что с вами?

— Хастер? Хастер...я сильно ударился головой, когда колдунья хотела меня убить. Тошнит, мне надо отлежаться... Извини...не узнал.

— Давайте я позову лекаря? Сейчас пошлю за ним слугу... — мужчина шагнул к двери, но был остановлен криком:

— Нет! Нет! Никаких лекарей! Он меня отравит! Лучше пусть мне сделают повязку с холодной водой и сготовят обед — поставите в спальню. Вина не надо — не хочу. Сока. Хастер, у меня провалы в памяти, придется тебе помочь мне вспомнить все, что нужно. Домой не уезжай — устраивайся в комнате рядом. И пусть сделают ванну — мне сажу нужно смыть.

— Господин, а что там произошло? Император может спросить, вызвать — что мне ему сказать?

— Чего ты ерунду какую-то несешь? Кого он спросит? Тебя? Так ты тут! Как он тебя найдет? И я тут! Когда император позовет доложить, пришлет гонца — сообщишь мне. Если я буду в силах — лично расскажу императору, что случилось.

— Господин, у вас завтра, в полдень аудиенция у императора, не забыли?

— Конечно, забыл! Проклятая колдунья все мозги отбила. Все — ванну мне, обед и постель. Сразу легче станет.

— Может вам прислать пару девушек? Массаж сделают, ну и вообще...

— Нет, какие сейчас девушки? (Шанти фыркнула про себя — только девушек ей не хватало!)

— Тогда — может быть юношу? Ну...того, что вам понравился в прошлый раз?

— Только юноши мне не хватало! Не выдумывай! Я что сказал — обед, ванна, постель, все! ('Юношу мне! Совсем спятили! Хмм...сожрать его! Тьфу! Какие мысли в голову приходят из-за этих идиотов! Так людоедкой станешь. Интересно, а какие они на вкус, эти люди? Тьфу! Тьфу!')

* * *

До следующего утра Шанти вела жизнь ленивого пресыщенного дворянина — по крайней мере как ее представляет простой народ — она валялась в постели, обжиралась вкусными яствами, лежала в золоченой ванне, подозревая, что та не золоченая, а вся золотая. Выяснять этот вопрос, по понятной причине, Шанти не стала, да и какая разница из какого металла сделано корыто? Главное, чтобы в нем была горячая, ароматная, восхитительная вода!

Утром слуга принес драконице темно-синий костюм, со знаком Тайной стражи на груди — эдакий здоровенный золотой глаз на заколке. Видимо, предполагалось, что тайная стража просматривает каждого гражданина Славии до печенок, выясняя, насколько он лоялен империи и выявляет инакомыслящих, способных нарушить покой императора и его приближенных.

На взгляд Шанти Тайная стража занималась лишь тем, что выявляла людей, способных заплатить за свое существование в этом мире и находила повод, чтобы к ним докопаться. Конечно, ее выводы были не совсем верными, но в общем-то таки и было — Тайная стража обслуживала интересы элиты империи, в том числе и свои — каждая птичка хочет помочить клювик, если сидит на берегу огромной золотой реки. И мочили. И не только клювик, а влезали в нее с головой, в эту денежную реку.

Впрочем — всем хватало. Народа в Славии много, денежных людей, не способных прикрыться высокими покровителями — тоже.

Знакомая карета с гербом семейства Иснаков служила верой и правдой не один десяток лет. Это было монументальное сооружение, которое могло не только комфортно доставить ее хозяина туда, куда он скажет, но и было некой капсулой, крепостью на колесах — она запиралась изнутри, и можно было сидеть в ней несколько дней недоступным для супостатов, посмевших напасть на начальника тайной стражи, носителя государственных секретов. Карету можно было только сжечь, обложив большим количеством дров, но в городе вряд ли такое возможно. Бойницы, запас воды, еды, три охранника в полном боевом вооружении — все, как положено. Когда-то это была обычная карета, но когда Зорган стал подниматься по карьерной лестнице в страже, он переделал семейный раритет в этого монстра, тяжело поскрипывающего на булыжниках мостовой. Чтобы тащить 'чудовище' нужно было запрячь как минимум четверку крупных, сильных лошадей, и после этого карета передвигалась медленно и тяжко. Вокруг скакали всадники охраны — как и обычно, как и всегда.

Дворец. Да, император Славии точно не доверяет своим подданным — пришло в голову Шанти. Брать приступом такое сооружение было бы очень, очень сложно. Площадь вокруг дворца открыта, простреливается на пятьсот шагов, несколько уровней охраны — лучники, мечники, копейщики, всадники и пешие. Проверка при въезде на площадь, проверка, когда 'начальник Тайной стражи' со своим секретарем-замом входил во дворец.

Громадные стены, сложенные из отесанного камня нависали над головой, вдавливая наблюдателя в землю своей монументальностью, тяжестью, дикостью. В Балроне все было гораздо изящнее, хотя императорский дворец и там был хорошо защищен. Здесь же он просто город в городе, государство в государстве — могучий, оставляющий ощущение вечного, незыблемого и как бы говорящий подданным императора: 'Мы здесь на века! И не надейтесь, что будут какие-то изменения!'

Пока Шанти шла к входу в императорскому корпус, незаметно осматривалась вокруг, прикидывала, как армия могла бы захватить этот дворцовый комплекс, какие силы нужны для этого. Пришла к неутешительному выводу — взять дворец не то что трудно — практически невозможно — теми силами, что были до появления Андрея в этом мире. Только теперь, с появлением пушек, пулеметов, ракет и взрывчатки можно уничтожить засевшие во дворце войска, и то — это заняло бы много времени, средств и сил.

Усмехнулась про себя — само собой, никто не собирался брать в лоб это сооружение. Пока не собирался. Балрон отстраивался, преобразовывался, вооружался — когда-нибудь дело до войны точно бы дошло, но не сейчас.

То, что задумала Шанти — ее личная инициатива. Никто не знает, что именно она собралась делать. Никто.

Начальника Тайной стражи провели через двор за воротами, потом по длинной террасе над прудом, где плавали лебеди и утки — пруд довольно большой, и мог обеспечить водой весь дворец на протяжении не то что месяцев — лет — сразу прикинула драконица.

Потом они прошли через сад — большой, ухоженный, с постриженными газонами и цветущими южными растениями, распространявшими сладкий запах, напоминавший запах сладостей и благовоний.

По дорожкам, выложенным мозаичными плитками, гуляли дамы, они с любопытством проводили взглядом мужчину в синем костюме, некоторые из них изобразили легкий поклон и сладкую улыбку. Шанти на всякий случай слегка кивнула, чем вызвала недоумение зама — видимо эти дамы не были достойны поклона. Выругавшись про себя, Шанти перестала отвлекаться от цели и уже не глядя по сторонам, пошла за провожатым, пожилым мужчиной одетым в расписанную серебряными узорами черную униформу. Двое служителей дворца и двое стражников-телохранителей сопровождали начальника Тайной службы во время прохода по дворцовому комплексу.

Скоро каблуки драконицы и сопровождающих застучали по паркету главного корпуса, резиденции императора Славии. Длинный коридор, в котором стояло множество украшенных позолотой, серебром и костью столиков, стульев, шкатулок и всякой такой дребедени, был заметно пышнее, чем такой же коридор во дворце императора Балрона. Уж Шанти-то знала это наверняка — ведь ей некогда пришлось изображать императора Балрона, и довольно длительное время. Именно тогда она натренировалась изображать человека, мужчину. В противном случае сейчас ей было бы гораздо сложнее.

Коридор привел в небольшой зал, где у стен стояли диваны и кушетки, на которых сидели немногочисленные посетители, ожидавшие аудиенции императора. Они держали в руках футляры для бумаг, видимо собирались испросить для себя какие-то блага — за определенную мзду, конечно. В тех случаях, когда обращались напрямую к императору, дело должно было иметь чрезвычайную важность, и соответственно — стоимость. В этих случаях взятка могла составлять и сотни тысяч золотых, а то и миллионы.

В столице поговаривали, что за право эксклюзивной поставки шелков в Славию, дворянин десятого ранга Эдвадс выложил больше миллиона золотых, и вернул их за считанные годы — шелка популярны в Славии. Впрочем — особого счастья это ему не принесло — через три года после того, как он получил исключительный патент на поставку тканей, неизвестный стрелок из арбалета прострелил ему голову, и никто так и не дознался — чьих рук это дело. Говорили, что тут мог приложить руку конкурент, дворянин десятого ранга Истро, но прямых доказательств не было, а кто посмеет беспокоить важного господина без важных, неопровержимых доказательств? Убийство так и осталось нераскрытым, как, впрочем, частенько случалось в славном государстве Славия.

Просители внимательно посмотрели на начальника Тайной службы, те, кто его знал, поклонились, Шанти ответила легким кивком — много чести им, чтобы наклонить голову больше чем в еле заметном кивке. И хихикнула про себя — быстро же она вживается в роль важного господина!

Ожидать пришлось минут десять, и драконица откровенно заскучала. К исходу пятой минуты она прикидывала — как будут гореть эти столы и кушетки, если их полить драконьим пламенем, а еще — достаточно ли широки окна, если бы она в своем природном обличьи попыталась бы вылететь в небо.

К десятой минуте ожидании Шанти была достаточно зла, чтобы поубивать массу народа. Ей хотелось пить, но едва она встала, чтобы налить себе отвратительно желтой жидкости из хрустального кувшина, стоящего на столе (забыла, что можно заставить сделать это секретаря!), высоченная дверь в приемную императора распахнулась, и человек в черном мундире пригласил:

— Прошу пройти господина Зоргена Иснака. Его величество император Славии дают ему аудиенцию.

В углу на диване кто-то вздохнул, и оттуда пошла волна зависти и неприязни. Справа — тоже волны зависти, а еще — любопытства. Видимо гадали — зачем начальник Тайной службы пришел к императору, чем будет с ним делиться, какой информацией. Не зря Иснак стал одним из богатейших людей Славии — он держал в руках множество нитей — финансовых и политических.

Шанти знала о нем многое. И по-другому быть не могло — ведь она сама некоторое время назад занимала то же самое место, что и Иснак, только в Балроне. И глупо было бы, если бы она не знала своего главного врага. Шанти никогда не видела его в лицо, но сведений о нем было достаточно. Как и у него о Шанти. Если бы драконица дала ему время — он бы вспомнил, кто такая Шанти — не зря он на допросе переспросил услышав ее имя. Просто он не мог поверить, что сама могущественная глава тайной службы Балрона явилась к нему вот так — из темницы, под конвоем стражников. Это было просто нереально. Но Шанти не дала ему времени вспомнить.

Комната для приемов похожа на ту комнату, где ожидали дворяне и купцы, отличие было лишь в том, что на возвышении стоял трон, выглядевший как здоровенный позолоченный стул, или скорее кресло с подлокотниками. Оно было пусто, и сопровождающий не глядя на трон, быстро прошел мимо него к незаметной дверце в стене, открывшейся в тот момент, когда к ней приблизилась процессия.

Дверца бесшумно распахнулась, пропуская процессию, и Шанти с сопровождающими оказалась внутри, в не очень большой комнате позади трона.

Уютные диваны, обтянутые толстой махровой тканью, стулья, больше подходящие для спальни какой-нибудь дамы, чем для императорской комнаты приемов. Император сидел в глубоком кресле, положив ноги на стол.

Это был довольно-таки молодой человек лет тридцати, а может и помладше, с одутловатым, некогда симпатичным лицом, теперь опухшим от пьянства и наркотиков. Он вступил на трон в четырнадцать лет, когда обожравшись за пиршественным столом умер его отец — не выдержало сердце, давно уже с трудом прогонявшее кровь через жирную тушу, больше похожую на борова, чем на человека. О смерти прежнего короля не жалел никто, кроме начальника канцелярии императора, частенько подмахивающего нужные документы, за которые ему давали хороший куш. Последние годы император мало интересовался государственными делами, все их вершила свита.

Шанти оглянулась по сторонам — она почему-то ожидала увидеть здесь адептов Исчадий — те просунули свои щупальца во все структуры государства, в том числе и во дворец императора. Но вопреки ожиданию, красных плащей нигде не было видно. Видимо обыденный рабочий прием императора был не таким важным делом, чтобы тут присутствовало хотя бы одно исчадье.

Император поднял руку, вяло махнул ладонью, приветствуя начальника Тайной стражи, другой рукой сделал жест слуге, и тот наполнил бокал синего фузянского стекла розовым вином. Император с видимым удовольствием отхлебнул, и облегченно вздохнув, сказал:

— Вчера устроил вечеринку. Перебрал. Голова разламывается от боли! Наши лекари совсем идиоты, не могут лечить. Ну что у тебя, Зорган, я слышал, ты едва не лишился башки? Было бы досадно — кто тогда будет так эффективно добывать мне деньги на милые шалости? Проклятый казначей сегодня опять ныл, что денег в казне осталось мало и нам стоит попридержать коней с развлечениями. А ради чего тогда жить? Вино, девки, порошок — вот ради чего можно жить, не правда ли? Ну да, да — знаю, ты живешь ради власти и ради государства, за что тебе честь и хвала. Но не всем же быть такими праведниками?!

Император рассмеялся, отчего его щеки затряслись. Он отпил из бокала, поперхнулся, изо рта вылетел фонтан вина вперемешку со слюной, и слуга тут же подал кружевной платочек, чтобы его величество мог утереть полные губы, с одной из которых свисала ниточка слюны.

'Мерзкий козел!' — подумала Шанти — 'Бррр! Какое мерзкое тело! Впрочем — мне не привыкать изображать всяких подонков'.

На груди императора виднелось засохшее пятно от какого-то желтого соуса, глаза его — белесые, бесцветные, были покрыты сеточкой красных прожилок — видно он сегодня еще не ложился спать, и держался лишь благодаря энергии, которую давали наркотики. То, что он их принял — сомнений не было. Его глаза блуждали, переходя взглядом с одной точки на другую, император то кривился, то улыбался, как будто лицо жило отдельной от хозяина жизнью.

— Да, ваше величество, на меня было совершено покушение. Балронская шпионка попыталась убить меня каким-то колдовским заклинанием. Но у нее что-то пошло не так, и девица сгорела, до состояния скелета.

— Да, да — я слышал — нетерпеливо отмахнулся император — я вот тебя зачем пригласил...я уже сказал — казна пуста. Мне нужны деньги. Не секрет, что многие крупные землевладельцы, купцы, и даже дворяне — плохо платят налоги. Уверен, что у тебя, вероятно, имеются сведения, кто из них в должной мере не исполняет закон. Так вот — найди таких негодяев, отправь их на алтарь исчадий, а деньги пойдут в казну. За вычетом твоей доли, конечно — усмехнулся император, глядя на неподвижное, как маска лицо начальника Тайной службы.

— Это хорошо...доля — деревянно сказал начальник Тайной службы и зачем-то оглянулся по сторонам.

'Десять человек — вместе с императором. А сколько спрятано? Они в нишах стоят — раз, два, три...десять! Двадцать человек? И что? Я их всех уложу, как картонных. Вот только что потом? Задача ведь не в том, чтобы уложить толпу идиотов...'

Император что-то говорил, но Шанти его уже не слушала. Она встала с места, подошла к двери и внимательно ее осмотрела. Нашла мощные запоры-задвижки, заперла, не обращая внимания на недоуменные взгляды окружающих. Решив, что здесь должна быть еще одна дверь, она прошла мимо ошеломленного, замолкшего императора, осмотрела стену за портьерой, нашла эту дверь. Тоже заперла.

Небольшое окно наверху, под потолком, затянутое красным и синим витражом было очень мало, и вылететь через него мог только объект размером с кошку. Впрочем — тоже вариант — подумалось Шанти.

Люди начали что-то говорить, окликать Шанти, но она подошла к столу и начала быстро раздеваться, сбрасывая одежду на столешницу. Оставшись без единой нитки на теле, драконица отошла на свободное место и стала превращаться, мерцая, меняя очертания.

Люди испуганно закричали, из ниш выбежали охранники с мечами наголо, лучники вышли на боевые позиции, готовые ко всему. Вот только что Шанти начала свое превращение, а вышколенные телохранители уже неслись на чудовище, сверкающее чешуей и возвышающееся над полом на высоту полутора человеческих ростов. Видно было, что в телохранителях императора трусливых людей не держали.

Шанти испытала укол сожаления, что им всем придется умереть — увы, они оказались не в то время, не в том месте. Ну что же — все когда-то умрут. И она тоже. Но хочется, чтобы это было попозже.

Набежавшие охранники были встречены облаком желтоватой взвеси. Если бы Шанти выпустила содержимое содержимое второй железы — оба секрета, смешавшись на воздухе, дали бы высокотемпературное пламя, сжигающее все на свете. В этом же случае Шанти воспользовалась 'охотничьим' вариантом — желтоватый секрет не убивал, а парализовал жертву. Все, кто вдыхал эту взвесь, застывали, не в силах двинуться, как мраморные статуи. Они лишь вращали глазами, таращили их, бледные, способные понимать, но не способные сделать ничего, чтобы спасти свою жизнь. Яд парализовывал самое меньшее на два часа, по крайней мере у взрослых драконов. Шанти не была взрослым драконом, но надеялась, что действие яда продержится столько времени, чтобы она успела сделать задуманное.

Замер император, держа в руке бокал с вином, замер заместитель начальника стражи, замерли телохранители — комната наполнилась желтоватой дымкой. На драконов этот яд не действовал, но был настолько сильным, что мог отравить даже оборотней, заставив их замедлить движения.

Шанти быстро оценила обстановку, и бросилась к императору — главной ее целью был именно он. Сняла с мужчины одежду — император вытаращил глаза так, что казалось, они выпадут из орбит, похоже решил, что его сейчас будут есть. Ведь он был в полном сознании.

Драконица несколько раз скопировала его облик, пока он намертво не засел в голове, потом еще раз осмотрела тело, никаких особых отметин не нашла и взяв одежду начальника Тайной стражи, стала надевать ее на императора. Затем остановилась, собралась с духом — как-то не очень приятно убивать безоружных людей, все-таки это не косуля, которую собралась съесть.

Сильнейший удар раздробил череп императора, расплющил его голову. Шанти била по телу, пока оно не превратилось в кровавый кусок мяса. Потом остановилась, передохнула, и отправилась к стражникам. Расставив их так, чтобы создавалось впечатление, будто они дрались друг с другом и пали в борьбе, она быстро убила всех мечами и кинжалами, взятыми у парализованных охранников. Умерли и служащие дворца, что находились в комнате — тоже от мечей стражников. Взяла пару мечей и вернувшись к телу императора, начала рубить его, превращая в 'фарш'.

После окончания бойни в живых остались лишь двое — заместитель начальника Тайной стражи Хастер Шур, и сама Шанти, в облике императора. С начала акции прошло около десяти минут, может даже меньше. В комнате пахло кровью, нечистотами и смертью, как на бойне...

Шанти надела на себя одежду императора, посмотрелась в большое зеркало, висящее на стене у алькова, нашедшегося в дальнем углу комнаты — копия императора, даже вид такой же слегка изможденный, усталый от возлияний и разврата. Подошла к сидящему в кресле Шуру, села перед ним на столик и заглянула в его глаза:

— Страшно? Думаю — да. Вот что, Хастер Шур, у меня к тебе предложение. Ты можешь остаться жить, кроме того — можешь занять очень высокое положение. Например — пост твоего бывшего начальника. Если понимаешь меня, закрой и открой глаза один раз. Ага, понимаешь. Мне нужна твоя помощь, нужна твоя информация. Ты понимаешь, что теперь я буду императором Славии, и ты понимаешь, что сейчас можешь умереть страшной смертью. Но также — ты можешь подняться так, как никогда раньше. Итак — ты забываешь, что император подменен, а я делаю так, чтобы ты жил, и жил хорошо. Если согласен — закрой глаза. Ага, интересно — смог бы ты сказать, что не согласен в таком положении? Я сразу хочу тебя предупредить — я чувствую, когда мне лгут, и если ты попытаешься меня обмануть — найду, и уничтожу. Попросту откушу голову. А перед этим откушу руки и ноги. И еще кое-что. Итак — скоро действие яда кончится и мы с тобой сможем поговорить. Посиди, а я пока подумаю — почему я, император, остался жив, когда все полегли? Вот что — а может ты меня защитил? Упал на меня, и прикрыл своим телом? А почему же они не успели добить? Передрались между собой. А почему передрались? Да какая разница — передрались, и все тут! Причину потом найдем...

Шанти уселась на место, где раньше сидел император, прикрыла глаза, вытянув ноги и положив их на стол. Ее лицо, руки, все тело было залито кровью. Посидев минут сорок, драконица встала, подошла к Шуру и заглянула ему в глаза:

— Попробуй пошевелить руками, ногами! Никак? Придется подождать. И вот что — мне придется рассечь тебе спину. Не бойся — не сильно, но...прилично. Ничего, не умрешь — надо же тебе выступить героем? Надо! Залечат. Обещаю, что будет не сильно больно. Шучу! О! да ты в кольчуге?! Это хорошо. Вот почему ты и уцелел — для официальной версии. Сиди, придумывай — как все было. Для тебя же важно. Я-то выберусь, если что, меня трудно взять, а вот тебя... Надеюсь, что ты не дурак, и правильно оценишь ситуацию. Лучше быть живым начальником Тайной стражи при благодарном драконе, чем замом настоящего начальника при настоящем чудовище. Интересно, как ты относишься к исчадьям. Любишь их, или нет?

— Не люблю — с усилием сказал Шур, с трудом двигая губами — не-на-вижу!

— А что так? Чего они такого тебе сделали?!— хмыкнула Шанти.

— А кто их любит? Начальник собирался в дальнейшем подвинуть их от власти — хоть они и скрывают, но колдовская сила от них ушла — у нас есть сведения.

— Замечательно! — восторженно хлопнула в ладоши Шанти — в этом мы с тобой точно найдем взаимопонимание. Только не подвигать их будем, а уничтожать! Всех, до одного! Хватит им в Славии воздух портить.

— Хватит — кивнул Шур, и криво усмехнувшись, добавил — ваше величество!

* * *

— Как успехи? Оооо! — Урхард взглянул на внушительную стопу шкур, и удивленно поднял брови — это что они сегодня, решили все запасы выложить? Вроде не сезон для охоты, это ведь откуда-то из сундуков. Странно...

— Ничего странного — хихикнула Беата, болтая ногами, свешенными с прилавка, на который она забралась — приходили посмотреть на нового человека, а больше всего — кого же выбрала твоя сумасшедшая дочка, вместо таких красивых и мужественных парней деревни! Ты бы видел, как они разглядывали Андруса! Хетель с Эгилем просто прожгли взглядом нашего найденыша, Хетель, так тот аж зубами заскрипел! Если бы тебя не боялись, задушили бы Андруса!

— И чего они меня боятся — пожал плечами Урхард — я же добрый, правда, дочка?

— Ага. Добрый. Представляешь, Андр, два года назад папаша Хетеля нажрался и пришел в лавку правды добиваться — типа папка обманывает его, покупает за медяки, а продает за золото! И что он должен поучить этого проклятого торгаша уму-разуму. Папка так его двинул — придурка отливали водой, он очухался только часа через два. И потом к лекарю ходил. С тех пор притих, только зыркает, как на тварь! — Беата радостно захихикала, а Урхард нахмурился:

— Ну зачем болтаешь...ну двинул, и двинул — первый раз, что ли? Охотники народ серьезный, с ними нужно строго. Так-то в основном мирные люди, но иногда у них будто переклинивает — так и хотят кому-нибудь башку разбить или кишки выпустить. Ты думаешь зря последний день седмицы устраиваем состязания?

— А что за состязания — хмыкнул Андрус — я ничего не знаю. Расскажете?

— Так я и говорю — народ бесится, от скуки, от безделья, кровь играет. Чем занять дурную башку? Не книжки же читать, в самом деле. От книжек с ума сходят, это всем известно. Вот некоторые девочки начитаются книжек, спячивают, и влюбляются в не пойми кого! — Урхард был совершенно серьезен, но в глазах метался огонек смеха — так вот, устраиваются состязания. А что? Всем развлечение — парни и мужчины показывают, что умеют, проверяют себя в бою, женщины смотрят на своих избранников. Там же подбирают пары для женитьбы — лучшие бойцы всегда имеют больший шанс выбрать самую роскошную девушку. Да и родителям девушки выгодно — опытный воин, охотник может лучше обеспечить семью, дать хорошее потомство. С давних пор так повелось, еще до меня так было. Не знаю, кто завел такой обычай, но он был очень умным человеком.

— Я тоже люблю смотреть! — встряла Беата — интересно! Парни такие важные, такие расфуфыренные — как петухи! Ходят, бровь поднимут — ну что ты, прямо таки петух перед курицами! А эти дуры кудахчут, обсуждают стати самцов! Ухихикаешься!

— А ты что, ни с кем не дружишь? — улыбнулся Андрус — я имею в виду девушек, подружек.

— Ясно, что не парней! — фыркнула Беата — я тебе уже говорила, какие они дураки. Так и девки — тоже дуры! Скучно с ними. Начнешь что-то рассказывать из книжки — охают, ахают, глаза таращат. Вначале забавно, потом тоска нападает — ну нельзя же быть такими дурами! Они говорят только о парнях, только о платьях, о приданом, которое им приготовили, спорят о способах вышивки на переднике и больше ничем, понимаешь, совсем ничем не интересуются! Им плевать на весь мир, кроме этой тухлой лесной дыры!

— Эй, эй — потише, насчет дыры! — буркнул Урхард — между прочим, ты тут родилась, выросла и живешь! И мы с тобой тут живем! В дыре, понимаешь ли...

— Тошно тут. Ты мог бы давно купить лавку в городе, а не сидеть в глухомани! — парировала Беата — пап, чего мы хороним себя здесь? Правда, почему бы нам не уехать в город?

— Значит — есть причины — отрезал нахмуренный Урхард — все, разговор на эту тему закончен. Ты проверила качество шкур? Андрус неопытный, могли подсунуть некачественной выделки.

— Нормально все. Первоклассные шкуры. Они знают, что ты дрянь не берешь.

— Хорошо. А что у нас брали, Андр? Что покупали?

— Наконечники стрел, ножи, топоры. Крупу еще. Рубах несколько — замучился высчитывать сколько это будет на деньги и всякое такое прочее — усмехнулся парень — муторно, конечно, для меня. Лучше бы я мешки потаскал!

— Потаскаешь еще. Беа, отнеси шкуры в склад, повесь. Золота не приносили?

— Нет, не было. А что, находят?

— Бывает. Я тебе потом расскажу, как и что по золоту. И по камням. Если появятся — меня зови, сам не решай. Забыл тебе сказать заранее, мой просчет. Что неясно, в чем не можешь разобраться — меня зови. Я всегда рядом.

— Андр, пойдешь со мной завтра на состязания? — перебила отца Беата — а то мне одной не хочется. Да и опять кто-нибудь приставать будет, а с тобой может и не будет. Тем более, что завтра не простой день! Праздник!

— Вы так и не рассказали — что за соревнования? Чего делают-то?

— Да чего — борются, из луков стреляют, да на мечах дерутся. Вот и все. Ты умеешь из лука стрелять?

— Не помню...вроде умею, но не так чтобы очень.

— А на мечах? Бороться ты умеешь, уверена — хмыкнула Беата — кстати, сегодня будем заниматься?

— Если хочешь — улыбнулся Андр — мышцы не болели?

— Болели. И болят! Ну и что? Хорошо! Я стала сильнее и быстрее, точно! Пап, он меня учит упражнениям, которые похожи на драку, только медленно. И вроде медленно — а все мышцы потом болят. Вот!

— Развлекайся, развлекайся — рассеянно буркнул Урхард, записывая что-то в потрепанную книжицу, которую достал из наплечной сумки — только отнеси шкуры, как я сказал! Быстренько, ну!

Беата скорчила недовольную физиономию, собрала в охапку шкуры, и когда выходила скорчила рожицу отцовской спине. Тот кашлянул и грозно взревел:

— И не строй рожи! Что сказано — надо выполнять быстро, без раздумий! Пошла в склад! Брысь!

Беата захохотала и бегом бросилась вниз, в полутемную, освещенную светом фонаря 'пещеру'. Урхард прислушался к ее шагам, и сокрушенно покачал головой:

— Да, тяжко ей здесь. Дурак я был — обучил грамоте, книжек накупил. От книжек и правда томленье духа и лишние мысли. Вот не знала бы, что можно жить по-другому, и не тосковала бы здесь, в деревне. А теперь что? Мы сами за собой ухаживаем — слуг нет, приходится и лошадей поить-кормить, и убираться, и готовить, и стирать самим. Вроде и деньги есть, но нанять здесь прислугу — не поймут, скажут зазнался. Не принято.

— Может и правда купить лавку в городе и уехать? — предложил Андрус — почему и нет? Приезжать, скупать шкуры — ну...два раза в неделю, привозить товары, а зачем постоянно здесь жить?

— Ты многого не знаешь — нахмурился Урхард — здесь безопаснее.

— Среди магических тварей и буйных охотников?

— Иногда бывает, что среди зверей из Леса гораздо безопаснее, чем среди людей — туманно ответил Урхард — все, запирай лавку. На сегодня хватит. Иди...танцуй.

— Танцуй? — не понял Андрус — а! Ты называешь ЭТО танцем. А что, есть что-то от танца. А тут как танцуют? В смысле — взаправду танцуют?

— Попроси Беату, она тебе покажет — усмехнулся Урхард — с радостью покажет. Все, отваливай отсюда. Молодец, хорошо поторговал. Я думал, что ты в первый день работы все перепутаешь, а ты нет, разобрался. Шагай наверх — жена ужин приготовила, сейчас все вместе поедим. Я немного задержусь, пересчитаю шкуры на складе — может пора в город съездить...

* * *

— Вот так...ногу переставил...Раз! Раз! Раз! Ну вот, вот...получается. если ты можешь такие сложные штуки, как в твоем 'танце' делать, то уж тут — плевое дело!

Андрус держал в руках упругое, горячее тело девушки и не мог думать больше ни о чем, кроме как о ней. Он сбивался с шага, отчаянно фальшивил, едва не наступая Беате на ноги, и силился выбросить из головы ее упругую грудь, прижавшуюся к его груди, ее бедра, которых он ненароком касался, ее... В общем — все, что принадлежало телу Беаты, было желанно до такой степени, что хотелось выть или скрипеть зубами. Нет, он не мог себе позволить такую вольность:

— Хватит. Все, на сегодня хватит. Разреши — я побуду в одиночестве. Слегка помечтаю, как ты говоришь...

— Мечтай...а что, со мной мечтать нельзя? — обиженно шмыгнула носом Беата — обязательно прогнать меня, как какую-то дворовую собачку? Ну и сиди тут, как пень! Старый, замшелый, полуседой пень! С кривой рожей притом!

Девушка громко хлопнула дверью, едва не сбив с полочки кружку, в которой Андрус обычно держал колодезную воду — ночью попить. Последние дни ему постоянно хотелось пить — видимо обезвоженный организм срочно восстанавливал запасы жидкости.

Андрус закрыл дверь на задвижку, и усевшись на кровать, постарался успокоить бьющееся, как птичка в клетке сердце. Посидев минут десять и обдумав ситуацию, Андрус пришел к одному печальному выводу — или он уйдет из этого дома прямо сейчас, как есть, не задумываясь о последствиях, или в конце концов окажется в постели со своенравной, прекрасной и желанной Беатой. Чтобы ее отец потом свернул ему башку. Может и не свернет, конечно, но неприятностей и переживаний будет куча. Оно ему надо? Ну да, хочется женщину, так может лучше найти где-то на стороне, и не портить жизнь ни себе, ни девчонке?

Чтобы отвлечься от грустных размышлений, Андрус снова занялся упражнениями. Вначале он долго сидел, представляя себя водой, норовящей вытечь через трещину в кувшине, расслаблялся, растекался, распускал все мышцы, чтобы через некоторое время, отдохнувший, собравшийся воедино обрести энергию и силу.

Посидев, бодрый, как никогда, избавившийся от навязчивых мыслях о своенравной девчонке, Андрус снова начал знакомые движения, разминая, напрягая мышцы и связки. Теперь у него получалось довольно четко — в первые дни занятий он иногда ошибался, из-за слабости, а возможно — из-за нарушенной координации всего тела. Откуда-то он знал, что удары по голове, да такой силы, никогда не проходят даром. Люди лечат подобные раны месяцами, но были случаи, когда человек с таким повреждениями мозга навсегда оставался больным, даже идиотом.

Ничего идиотического в себе Андрус не видел — кроме отказа от прекрасной девушки — так что очередной комплекс упражнений он отработал четко и уверенно. Правда вспотел, да так, что рубаха прилипла к спине. Слаб. Когда войдет в силу — ни одной капельки пота не ляжет на лоб — тренированный человек от таких упражнений даже бы не запыхался — по крайней мере так считал Андрус. Впрочем — он мог и ошибаться — ведь не помнил ничего, а как можно утверждать то, о чем ты не знаешь достоверно?

Закончив, пошел во двор, к огромной сосне, к колодцу вырытому возле нее.

Уже смеркалось, на темно-синем, почти черном небе выступили звезды, яркие, как фонари. Андрус стянул с себя пропотевшую рубаху повесил ее на скамеечку возле колодца, спустил вниз деревянное ведро и медленно вытянул его наверх, полное ледяной воды. Затем снял штаны, раздевшись догола вылил на себя обжигающе холодную воду, фыркнув и заурчав от наслаждения. Потер себя намыленной мочалкой, обдал остатками воды. Снова спустил ведро в колодец, набрал, и вылил воду в деревянное корыто у сосны. Бросил в корыто рубаху, портки, намылил кусочком мыла, валяющимся на пеньке и начал полоскать, выбивая грязь и пот. Через пять минут, удовлетворившись результатом, выжал одежду, встряхнул в ночном воздухе, разогнав брызгами толпу комаров, пытавшихся нацелиться на худую спину.

— Ой! Осторожнее! — Андрус оглянулся, и увидел Беату. Она стояла за спиной, утирая с лица брызги.

— Как ты можешь купаться такой ледяной водой? Неужели не холодно?

Андрус потянулся за сухими штанами, захваченными из комнаты, они висели на сухой ветке, не глядя на девушку натянул их на себя, потом вылил из корыта грязную воду, перевернув колоду на бок. Ппоставил ее на место и подойдя к веревке, протянутой от сосны до забора, повесил мокрую одежду, прищемив прищепками.

— Ты так и будешь молчать? — Беата сделала несколько шагов вперед, и неожиданно обхватила Андруса руками сзади, прижавшись к его спине грудью и щекой — ну прости, прости...я не хотела тебя обидеть! Это ты меня обижаешь! Ну почему ты такой холодный?

— Потому, что в колодце очень холодная вода — усмехнулся мужчина, мягко размыкая руки Беаты. Чувствовать прижавшееся к тебе горячее тело девушки, едва прикрытое ночной рубашкой, было очень приятно, но...

— Я не о том! — сердито буркнула девушка — ты как из железа! Твердый, холодный! Я ведь люблю тебя! Почему ты этого не видишь?! Почему не откликаешься на мою любовь?!

— Комары не дают — усмехнулся Андрус, прихлопнув очередного супостата, погрузившего свое жало в его грудь — ты выбрала не то время, и не то место для объяснений.

— Хорошо — легко согласилась девушка — тогда пошли к тебе в комнату, там поговорим.

— Нет уж — содрогнулся Андрус — только не в мою комнату. (Он хотел добавить: 'Там я за себя не отвечаю!' — но не стал)

— А куда? — радостно откликнулась Беата — в мою комнату?! Пошли! У меня кровать шире, чем у тебя!

— Кхе, кхе — закашлялся Андрус, и Беата тут же заметила:

— Видишь — обливаешься ледяной водой, а потом кашляешь! Ты же только что после болезни, разве можно так себя вести? Тебя надо растереть махровым полотенцем и уложить в постельку!

— Вот что, милая — угрюмо сказал Андрус, безуспешно борясь с сонмом летающих кровопивцев — сегодня мы пойдем каждый в свою постель, а объяснения оставим на тот момент, когда каждый из нас будет готов к объяснениям. Непонятно? Подрастешь, поймешь. Все, спать!

Андрус решительно зашагал к дому, а Беата осталось стоять у колодца. Ее глаза набрякли слезами, и скоро горячие капли потекли по щекам, капая на цветок флуки, каким-то образом сумевший остаться в живых и высунувший голову из щели настила возле колодца. Слезы текли и текли, Беата плакала так горько, будто ребенок, у которого отняли любимую игрушку и разбили прямо перед глазами. Впрочем — а кем был Андрус для девушки? Если не игрушкой, то чем-то вроде щенка, подобранного на улице, да — любимого, но щенка, игрушки, не более того. По крайней мере так думал сам Андрус, желавший уберечь девушку от большой ошибки, может быть самой большой ошибки в ее жизни. Только вот он, потерявший память, не знал — то, что боги приготовили человеку — то и будет, как бы тот не уклонялся от своего предназначения.

Это отлично знали два человека, мужчина и женщина, стоявшие перед большим окном на втором этаже дома. Женщина положила голову на грудь кряжистому мужчине, а тот, обняв ее за грудь и бедро, поверх головы любимой смотрел во двор, на то, что происходило у колодца. Разобрать мелкие подробности было невозможно, но, в общем — все понятно.

Когда Беата осталась одна, Урхард хмыкнул и тихо сказал:

— А парень-то непрост. Или цену набивает? Ведь чем дольше кусок мяса висит перед мордой голодной собаки, тем больше ей хочется его съесть.

— Съест — усмехнулась Адана — еще как съест. Если женщина чего-то захочет, она не остановится ни перед чем. Интересно — сколько времени он продержится?

— Делаем ставки?

— Все равно проиграешь безумный бородач! — женщина потянулась, как кошка, и высвободившись из рук мужа стянула с себя ночную рубашку, бросив ее на стул — пойдем, докажешь, что ты не такой дурак, как этот парень, и что ты любишь свою жену?

— А разве я не доказываю это каждый день? — усмехнулся Урхард — на протяжении восемнадцати лет?

— Еще докажи. Что, сил нет? Старенький стал? Некогда ты по восемь раз за ночь доказывал, а теперь разок — и сразу храпеть, так, что простыню сдувает!

— Коварная обольстительница! Сейчас я тебе задам! — мужчина схватил женщину на руки, и сделав несколько шагов бросил ее на постель. Мгновенно сбросил одежду, и через несколько секунд раздался негромкий женский стон-вздох...

* * *

— А лавку? Сегодня не надо открывать лавку, сидеть в ней?

— Вот видно, что ты нездешний — ухмыльнулся Урхард — кто же в последний день седмицы ходит по лавкам? Может где-то и ходят — но только не у нас. Этот день для души, для богов, для развлечений. Сегодня в полдень состязания охотников, перед этим — в храм Создателя — надо же бросить хоть медяк, а то удачи не будет. А вечером молодежь танцует, невеститься и женихается. Кстати — сегодня непростой день, сегодня праздник солнцестояния! Он как раз совпал с последним днем седмицы. Сегодня будут жечь костры, прыгать через них, приветствуя лето! Сегодня самый длинный день и самая короткая ночь, солнце стоит над миром дольше всего, и так будет еще три дня, потом пойдет на зиму. Мы приветствуем лето и отгоняем зиму.

— А что плохого в зиме? — улыбнулся Андрус.

— Хмм...в общем-то ничего — признал Урхард — но лето лучше, согласись. Зимой холодно, лес завален снегом. Правда зимой охота начинается — с чего мы и живем. Да, везде свои преимущества, но живое тянется к теплу, к свету. В общем, так — заговорились мы — супруга приготовила тебе штаны, рубаху — мои, она слегка ушила под твою худосочную тушку — когда нарастишь мяса, доходяга? — и ты идешь с нами на праздник. Без возражений!

— А я и не возражаю — улыбнулся Андрус — Беа, ты тоже пойдешь?

— Это ты — 'тоже'! А я пойду!

— Чего это она? — усмехнулась Адана — живот болит? Или поругались?

— Мам, не лезь не в свое дело! — фыркнула Беата — ни с кем я не ругалась! Не с кем мне ругаться — с лошадьми, что ли?! Не вижу здесь того, с кем мне можно было бы ругаться!

Девушка выскочила из комнаты, а родители сделали вид, что ничего не произошло. Адана подвинула к Андрусу крынку со сливками, настаивая, чтобы он хорошенько поел, а то так и не потолстеет, будет всегда худой как палка, Урхард шумно отхлебнул травяного отвара, приправленного медом — он тихо улыбался в усы, происходящее его забавляло.

Наконец, завтрак окончился и Андрус, слегка удрученный утренней сценой побрел в свою комнату.

Штаны были почти впору и не болтались на Андрусе как прежние, рубаха немного свободна — Урхард был чуть не в два раза шире своего работника, но это даже хорошо — Андрусу не нравилась тесная одежда, сковывающая движения. Он сделал несколько упражнений для растяжки, для разгона крови по организму и освеженный, бодрый был готов к выходу.

* * *

Храм Создателя совсем прост — обычный дом, правда вместительный. Стены, украшенные росписями, показывающими процесс создания мира, ликами Создателя в различных обстоятельствах своей божественной жизни.

В глубине души Андруса вдруг всколыхнулось странное чувство — будто он когда-то видел что-то подобное, более того — был непосредственным участником действа. Как жрец. Может и он когда-то был жрецом? Впрочем — жрецам, насколько он знал, запрещено брать в руки оружие — кроме жрецов бога войны. Вот у тех было даже что-то вроде своего воинства, носившего скорее ритуальный характер — жрецы-воины не участвовали в набегах или войнах между кланами. Они лишь совершенствовались в воинском искусстве, посвящая его богу войны, и выступали по крупным праздникам, вызывая восторг толпы.

Это расскала Андрусу Беата, и когда Андрус спросил, чем же воины-жрецы отличаются от обычных уличных комедиантов, долго молчала, а потом сказала, что он глупый и ничего не понимает — это же для бога! На том и порешили.

Служба длилась недолго — жрец говорил о благодетелях, о пороках — нельзя напиваться, нельзя желать чужих жен, а надо нести пожертвование богам, а лучше всего Создателю, и тогда вам будет счастье и радость в жизни. С чем-то Андрус был согласен, с чем-то — нет, но само собой — держал мысли в голове, а не вываливал их на окружающих. Он-то не жрец, чтобы приводить в свою веру.

Народ в храме разный. Часть не уместились, и стояли снаружи, слушая проповедь под утренним ветерком, часть стояла внутри — как Андрус понял, тут были в основном самые уважаемые члены общины, как тот же Урхард с супругой, стоявший прямо перед жрецом — как и его дочь с работником — на них тоже лежала сень авторитета лавочника.

Андрус с любопытством тихонько разглядывал людей, ведь он вообще-то никогда не бывал в местном обществе, все общение с жителями села ограничивалось короткими беседами в лавке. Да и можно ли было назвать их беседами? Так только — 'подай' и 'сколько стоит'. И теперь чужак, непонятно как оказавшийся в этой местности, рассматривал тех, с кем ему придется прожить всю свою жизнь. Наверное — всю свою жизнь.

Высокие люди. Некоторые просто гиганты. Русоволосые. Многие — бородаты. Но не все. Есть и с усами, есть гололицые — как Андрус — но таких немного. Андрус не любил носить бороду, хотя откуда-то знал, что некогда она находилась на его лице. Лето — жарко, неудобно для ношения бороды.

Женщины ниже мужчин — но тоже крепкие, статные. Среди них Беата казалась худышкой, впрочем — фигуристой и очень привлекательной худышкой, и это мнение не только Андруса — парни, которые стояли на проповеди упорно пялились на ее зад и торчащую вперед крепкую грудь, обрисованную белой рубахой, просвечивающей под солнечными лучами, падавшими из открытых окон. Эти самые лучи будто нарочно освещали именно Беату, как будто Создатель решил выделить девушку среди толпы деревенских девиц.

Парни — мощные, с толстыми крепкими запястьями, были похожи один на другого, как горошины из стручка. Это и понятно — жизнь в Лесу заставляла человека производить свой род по определенному лекалу — другие здесь не выживут. И не выживали.

Все вооружены — на поясе висел нож, или кинжал — мечей Андрус не увидел, похоже, что мечи одевали только для боя — а какой бой в храме? Зачем туда тащить здоровенную железяку? А вот хороший кинжал, или нож — всегда помогут, если...а вот что — 'если' — Андрус так и не понял. Когда они уходили из дома, Урхард протянул ему ремень с ножом приличного размера — с локоть длиной. Андрус выдвинул его из ножен и удивился — это был такой же, как у Беаты нож против тварей из Леса. Хозяин дома не стал комментировать удивленный взгляд работника, не сказал ничего про опасность, лишь буркнул под нос:

— Повесь на пояс. Мало ли что...пригодится. Тем более что у нас не принято ходить без ножей.

Андрусу оставалось лишь пожать плечами и нацепить железяку, больше смахивающую на короткий меч. Такой же висел на поясе Урхарда — у супруги поменьше, похожий на нож Беаты.

Все время, что Андрус был в храме, он чувствовал взгляды людей деревни — ну как же, интересно, что за человек объявился в доме Урхарда! Да еще такой странный — половина волос белая, половина черная. И лицо со шрамом — по виду то ли беглый преступник, то ли охотник за золотом — говорят, те отличаются буйным нравом и всегда готовы схватиться за нож. Соответственно — получают в ответ.

После окончания службы толпа пошла на околицу, туда, где между лесом и селом, над берегом озера была устроена ровная площадка, на которой, собственно и происходили состязания. Ничем особенным она не отличалась, кроме, пожалуй, рыхлого песка на том месте, где должны были бороться бойцы. Рядом площадка для мечников, и подальше — щиты-мишени лучников. Вот, в общем-то и все. Нет — не все — ряды скамеек, укрепленных в твердой, вытоптанной земле. Даже без навеса — видимо считалось, что настоящий лесовик не должен бояться дождя и солнца.

В этот раз рядом с площадкой выложили здоровенные кучи дров — в честь праздника. Ведь всем известно, что если прыгнуть сквозь очищающее пламя, то все твои заботы и горести сгорят, как эти дрова. Впрочем, частенько горести и заботы сгорали вместе с ресницами — после прыжков от народа пахло паленой свининой. Подпаленные бороды, усы и женские волосы не считались чем-то удивительным и служили лишь поводом для смеха и шуток — значит качественное было пламя, значит наверняка сгорят беды!

Рядом с площадкой в этот раз собралась вся деревня — старики, дети, молодые и взрослые. Дома не остался практически никто, кроме тех, кто совсем не мог выходить на волю — и то, двух инвалидов родственники принесли на руках. В общем — остались дома только те, кто не хотел участвовать в празднике.

Ради праздника была отправлена группа охотников, которые добыли двух лосей — теперь эти лоси жарились на углях, распространяя дразнящий запах мяса. Нет ничего вкуснее жареного мяса, пожаренного на углях над озером, тем более, если за все это не нужно платить — как и за пиво, несколько бочек которого выкатили к столу, возле которого стояли подавальщицы, наливающие каждому, кто желал. Все подходили со своими кружками, а если их не было — не стеснялись брать у соседа.

Пока что почти все были трезвы — не пойдешь же в храм навеселе? Хотя отдельные личности, как заметил Андрус, были уже в том самом состоянии, когда ноги ходят, руки хватают, а вот голова уже думает слабо. Особенно выделялся здоровенный мужичина лет сорока пяти, выше Урхарда на полголовы — он что-то орал, шумел и требовал музыки, так как ему обязательно нужно поплясать — душа горит. С ним рядом стояли двое парней, которые приходили в лавку. Беата именно про них рассказывала, что их папаша приходил учить Урхарда уму-разуму. Андрус вспомнил, что тех звали Хетель и Эгиль, их отца — как потом сказала Беата — Бирнир.

Селян было несколько сотен — Андрус не смог посчитать, сколько именно — люди все время переходили с места на место, бегали туда-сюда, как муравьи. Впрочем — и считать ему не хотелось — зачем? Что изменится, если селян двести пятьдесят? А что с того — если триста? Абсолютно безразлично. Единственное, что ему сейчас хотелось — это уцепить кусок мяса, кружку с пивом и посидеть на скамье, понаблюдать за тем, что происходит.

Минут через пятнадцать Андрусу это удалось — мяса притащил Урхард, он же принес кувшин с пивом и кружки. Через полчаса семейство Гирсе чинно поглощало еду, глядя на то, как бойцы готовятся к состязаниям.

Глава 4

Шанти лежала на огромной кровати императора, под балдахином, и думала — чем ей заняться?

'Первым делом искоренить всех исчадий. Создать государство, в котором людям будет хорошо жить. А что? Неужели не смогу? Ведь Андрей смог бы...и смог! Вон, во что превратил Балрон! А я что, глупая? Хмм...честно сказать — глупая. Что я знаю о том, как править государством? Впрочем — я же была при власти, я видела все, что делает Андрей. Неужели не справлюсь? Должна! Но прежде всего — разослать гонцов на поиск Андрея. Нужно дать описание, пусть прочитают указ на каждом перекрестке, в каждом городе и селе. Если Андрей здесь, в Славии — я его найду. Стоп! А если я вступлю в конфликт с исчадьями, не сделают ли они так, чтобы я никогда не нашла Андрея? Может он лежит где-то больной, без памяти? Ведь если бы он был в памяти — вернулся бы ко мне, это точно. Где бы он ни был. Он бы дал мне знать, что жив. Значит — не может. Нет, такой метод поисков — с указами — невозможен. Пока невозможен. Пока есть исчадья. Значит остается поиск тайный. Значит — важное значение приобретает мой новый 'друг'. Насколько можно ему доверять? Это вопрос вопросов. Но пока что придется довериться...

А приятно вот так, лежать, и ничего не делать...а простыня такая гладкая, такая приятная...поспать? Я и так спала часов двенадцать. Или больше?'

— Ваше величество, разрешите? — в комнату бесшумно вошел человек лет пятидесяти, с довольно длинной седой бородой — к вам на аудиенцию желают попасть Патриарх и девять адептов.

— Прямо сейчас? — простонал 'император', откидываясь на подушки.

— Они не сказали. Патриарх прислал посыльного — невозмутимо ответил человек, имени которого Шанти не знала, рассчитывая списать свое незнание на удар по голове после попытки убийства императора.

— Вот что...скажи им...хмм...я приму их завтра вечером, в шесть часов. До этих пор мне нужно отлежаться. И пригласи ко мне начальника Тайной службы Шура. Немедленно!

Мужчина постоял, недоуменно взглянул на 'императора' — видимо что-то в поведении 'его величества' показалось странным. Но спорить не стал — император ведь! Попятился, и так же бесшумно вышел из комнаты.

Шур появился минут через пятнадцать, одетый как полагается — в темную одежду со знаком Тайной службы на груди. Шанти заранее предупредила, чтобы он находился в пределах досягаемости, во дворце и никуда не уходил, ожидая ее распоряжений.

— Слушаю, ваше величество! — склонил голову мужчина, внимательно вглядываясь в 'императора' — может, искал отличия с оригиналом?

— Дверь прикрой — тихо шепнула Шанти — проверь, чтобы никто не подслушивал! Здесь есть в стенах тайные ходы? Есть ниши со стрелками?

— Сейчас! — кивнул Шур, вернулся к двери, повозился с задвижками и снова предстал перед непонятной тварью, занявшей тело императора. Он не знал как себя вести, и был очень насторожен, хмур и преисполнен самых худших мыслей о будущем. Шанти легко ощущала нюансы его эмоций, так что если и не могла прочитать мысли, то уж примерно представлять, о чем он думает — могла наверняка.

— Насколько я знаю, ваше величество, здесь нет потайных дверей, нет бойниц со стрелками.

— Почему? — лениво поинтересовалась Шанти, уже примерно зная ответ.

— Ваше императорское величество считалось...как бы это точнее сказать... — замялся Шур

— Давай договоримся — ты всегда и все мне будешь говорить так, как оно есть — скривилась Шанти — терпеть не могу эти дипломатичные высказывания. Говори, не бойся.

— В общем — не особо охраняли императора. Считалось, что на него незачем охотиться...

— Тааак...и кто же тогда НА САМОМ деле правит страной? — нахмурилась Шанти.

— Патриарх, конечно — пожал плечами Шур — тот, кого вы отказались принять. Как и девять адептов.

— Уже знаешь, да? Кстати — как звать этого типа с бородой, что сегодня приходил?

— Это? Это ваш управляющий дворцом Эргиз.

— Он кто вообще такой?

— Слуга императорской семьи. Доверенным лицом не был, служил еще прежнему императору, в политику не вмешивался. Может потому до сих пор и служит. Обычно при смене власти прежних слуг или прогоняют, или казнят.

— За что?

— Да мало ли за что...руки потные! Родинка не нравится! — усмехнулся Шур — на все места ставят своих слуг, своих людей.

— Итак, значит — император был номинальным главой империи? — нахмурилась Шанти.

— В общем — да. Раз в неделю Партиарх с адептами встречался с императором и сообщал, какие указы нужно подписать. Этот день как раз и был таким днем. Такой порядок не нарушался уже лет тридцать, не меньше. Вы 'правите', на самом деле не имея власти, развлекаясь и получая от жизни удовольствие, исчадья на самом деле правят, так, как им нужно. Они стоят за троном и управляют императором...управляли. Как я понимаю — вы сделали то, что сделали, именно для того, чтобы взять власть в свои руки. Тогда сообщаю — вы промахнулись. Нужно было добраться до Патриарха. Вот тогда — вся власть была бы в ваших руках.

— Подожди — Патриарх имеет право подписывать указы?

— Нет, но...для того и нужен монарх.

— Значит исчадье не может подписывать указы, не может официально управлять страной. Тогда о чем ты говоришь?

— Ну да, верно, не может но...впрочем — действительно, о чем я говорю? — усмехнулся Шур — и как же вы собираетесь править? Они вам не дадут ничего сделать. Исчадья — огромная сила, они выше чем Тайная служба, выше чем...

— Тихо! Ничего они не выше. Вот что мне от тебя нужно — ты вел все дела Иснака, должен знать, насколько лояльны императору высшие чиновники, и сколько среди них ставленников, наушников исчадий. Так вот, мне нужны сведения, кто из них докладывает исчадьям, а кто недоволен этими тварями. Можешь предоставить мне такой список?

— А чего его предоставлять? — усмехнулся Шур — все докладывают исчадьям. Все их ставленники.

— Кто бы мог подумать?! — удрученно пробормотала Шанти — и ты тоже докладываешь исчадьям?

— Конечно. Я докладывал на своего начальника, о его благонадежности. Как вы могли подумать, что такой человек как я не будет задействован в игре исчадий? — Шур криво ухмыльнулся — особенно после того, как вы, с какой-то стати назначили меня начальником тайно стражи! Меня, дворянина третьего ранга! Низкородного! Вы знаете, какой переполох это вызвало? Думаете — о чем с вами будут говорить патриарх и адепты?

— Может они захотят узнать рецепт приготовления оленьего мяса со специями? — буркнула Шанти напряженно обдумывая ситуацию.

— Вы — женщина! — торжествующе кивнул Шур — точно, женщина! Ни один мужчина не сказал бы про рецепт какого-то блюда!

— Может я просто люблю покушать — скривилась Шанти.

— Вы женщина — утвердительно кивнул головой Шур — но это не имеет значения. Я всегда говорил, что у женщин очень острый, изворотливый ум и они не знают себе равных в интригах. И что они совершенно безжалостны, когда дело доходит до драки.

— Хмм...я не женщина — усмехнулся 'император', а про себя добавил: 'Можно ли драконицу считать женщиной? Надо будет у Андрея спросить...когда его найду'.

— Как будет угодно, ваше величество! — блеснул глазами мужчина — так какие у вас будут указания? Что мне делать?

— Я уже сказал — список. И вот еще что — сейчас ты докладываешь исчадьям? И как они восприняли то, что ты остался в живых, а всех остальных уничтожили, некоторых — твоего начальника, например, разорвали на куски?

— Плохо восприняли. А точнее — я на подозрении, и скорее всего — меня скоро вызовут на доклад в дом Патриарха, откуда я могу и не уйти. Скорее всего — меня уберут, выпытав все, что можно, а на мое место, место начальника поставят своего человека. Как было всегда. Поймите — тут все следят за всеми! Здесь нет друзей, нет родственных связей — ошибся — умер. Никаких вариантов. Заподозрили в том, что нелоялен власти — тут же смерть. Потому нелояльных здесь нет.

— Все еще хуже, чем я думал — вздохнула Шанти — тогда вот что: завтра в шесть часов вечера я встречаюсь с Патриархом и адептами. Насколько я знаю — их девять. И есть еще восемнадцать апостолов. Скажи, их можно вызвать на совещание с Патриархом?

— Хотите разом обезглавить верхушку исчадий? — блеснул глазами Шур — да, отличная идея. Я что-нибудь придумаю по этому поводу. Если не будет верхушки, незачем будет доносить на коллег — просто некому. И останется служить только императору. А осилите?

— Вот я и хотел спросить — есть ли у нас солдаты, гвардейцы, верные императору, но не исчадьям?

— Честно скажу — вопрос сложный. В императорскую гвардию кого попало не берут, все отъявленные негодяи. Или же хорошо маскируются под негодяев. Хороших людей здесь не держат.

— А почему Иснак держал тебя в замах-секретарях?

— Я же говорю — меня к нему поставили следить. А еще — потому, что я гений.

— От скромности не пронесет, а, гений?

— Я с детства отличался умом — пожал плечами Шур — ну что теперь скрывать правду?

— Не врешь — ухмыльнулась Шанти — и негодяй ты похоже порядочный.

— Что есть, то есть — тоже ухмыльнулся Шур — но не беспокойтесь — мы сейчас в одной лодке. Меня теперь в живых не оставят, точно. Выжмут всю информацию, узнают все, что можно. Потому — я заманю в ловушку всех адептов, и всех апостолов. Как — мое дело. Потом расскажу — если желание будет. Думаю — сработает дело. Только готовиться надо к серьезной борьбе — каждый из них непрост — и обычная охрана, и кроме того — часть из них отличные бойцы, а еще — маги. Да, да — не у всех исчадий пропали магические способности, как думают непосвященные. Вернее так — среди исчадий есть и те, кто умеет пользоваться магией с помощью заклинаний, а не только так, как раньше — указал пальцем, и человек умер. Есть настоящие маги.

— У тебя есть верная охрана, чтобы тебя не захватили прежде, чем я избавлюсь от этих придурков?

— Есть, само собой. Я из дворца пока и не выйду, с охраной даже в сортир хожу. Мои парни не из гвардии, я сам их воспитал, поднял из грязи, с улицы, так что с моей смертью потеряют все. И будут беречь мое тело — Шур слегка улыбнулся и сделал шаг назад, к двери — можно идти...ваше величество?

— Иди, Шур...и не разочаруй меня, хорошо? Очень не люблю разочаровываться в людях. За обман — можно потерять голову, и не только голову.

— Верю — серьезно кивнул мужчина — видел.

Он подошел к двери, отпер ее, и только собрался толкнул створку, как обернулся к Шанти:

— Может и вам поставить охрану? Мою, а не этих гвардейцев?

-Обойдусь — рассеянно кивнула Шанти, и прикрыла глаза — иди, мне подумать надо.

Шур вышел из комнаты, и тяжелая створчатая дверь закрылась, оставив Шанти в одиночестве и размышлениях.

* * *

— Все пошли отсюда! Все! — Шанти решительно взмахнула рукой, выпроваживая бесконечных одевальщиков, подавальщиков, стаей набросившихся на императора, чтобы натянуть на него костюм, вдеть его ноги в башмаки и всякое такое прочее, раздражавшее драконицу просто до невозможности. Она не терпела массовых скоплений народа. Раньше как-то этого за собой особо не замечала, но после того, как повоевала вместе с Андреем, стала очень даже ценить уединение и покой.

Когда-то она просидела в пещере сто лет, со сломанными крыльями, в одиночестве, общаясь только с матерью, в постоянной полудреме — во сне легче бегут годы. Когда покинула пещеру (благодаря Андрею) — хотелось новизны, впечатлений, новых лиц. А теперь — куда бы спрятаться от этих самых новых лиц. Не видеть бы эти рожи!

Прошлый день, вечер, сегодняшнее утро и день Шанти просто валялась в постели, думала, вспоминала, прикидывала как жить дальше, спала. В основном спала — будто в запас, будто знала, что скоро поспать не удастся. Ее никто не беспокоил, особенно после того, как драконица объявила, что прибьет тех, кто осмелится нарушить ее покой, что ей нужно отлежаться после пережитого волнения. Вернее — ему. Императору.

Не беспокоили. Когда организм требовал еды — дергала за шнурок, найденный у изголовья, приходил один из слуг, и все получалось так, как Шанти хотела.

Наконец, настало время встречи с исчадьями. За полчаса до назначенного времени драконица была готова — одета, обута, сидела в кресле, мрачно глядя через окно на сад. Хуже нет, чем ждать и догонять — это известно всем, и драконам в том числе. Все вроде бы готово, но...нет ли какой-то дырки в плане? Нет ли прорехи, которая разрушит все, что она так победоносно начала? Но теперь уже поздно раздумывать. Она там, где должна быть.

— Ваше величество, к вам начальник Тайной стражи! Позволите ему войти? — слуга был осторожен и сгибался в пояс, кланяясь грозному императору.

— Позволяю! — рявкнула Шанти, и тут же скривилась — оказалось, она очень напряжена, не нужно так волноваться. В случае чего — всегда успеет уйти на свободу, не смогут они ее взять.

— Ваше величество! — Шур согнулся в низком поклоне, как и полагается перед императорской особой — разрешите вам доложить?

— Разрешаю! — кивнула Шанти и добавила сварливым голосом — все, кроме Шура — вон отсюда! Слуга быстро выскочил из комнаты, Шур проверил дверь, закрыл на защелку и пройдя несколько шагов отдуваясь уселся в кресло. Потом, не спрашивая разрешения налил в хрустальный бокал сока пополам с водой — прозрачный синий кувшин стоял перед ним на столе — торопливо выпил, роняя розовые капли на грудь, и легонько стукнув бокалом о полированную крышку стола, устало сказал:

— Простите, ваше величество. Горло пересохло, столько за эти сутки бегал по нашим делам — ноги отказывают. Дело сделано, ваше величество.

— Что сделано? — нетерпеливо спросила Шанти, наклонившись в кресле и внимательно глядя на помощника. От того исходила волна удовлетворения, но в нем плескались некоторые нотки страха, опасения.

— Через полчаса все адепты, все апостолы, во главе с Патриархом, будут в Большом зале совета — коротко сказал Шур, прикрывая глаза и вытягивая ноги вперед. Он действительно очень устал — это чувствовалось.

— Как сумел? Что им сказал?! — с интересом спросила Шанти, которую переполняла энергия. Драконица чуть не подпрыгивала на месте от нетерпения.

— Я сказал, что вы хотите поговорить со всей верхушкой храма исчадий, для того, чтобы обсудить, когда начать войну с Балроном. И что для этого нужны все адепты и апостолы.

— Это же бред! Какая к демонам война? — ошеломленно сказала Шанти — и зачем им тогда приходить ко мне на совещание — всем? С какой стати?

— Поймите — вы были бы удивлены, если бы заговорил вот этот стол? — улыбнулся Шур — примерно то же самое произошло, когда я написал патриарху и всем адептам с апостолами, что вы призываете их в зал совета, чтобы обсудить войну. Вы, ваше величество, всегда отличались тем, что интересовались только женщинами, вином, пирами и другими развлечениями. Как и полагается императору Славии. И что сейчас случилось? Вас как подменили! Нужно на вас посмотреть, узнать, что это за змея укусила вас в зад! Простите за такую вольность, ваше величество... В общем — приехали все — даже больные. И каждый привез с собой охранников. Дворец буквально окружен охранниками исчадий, их личной охраной.

— Много? Сколько их?

— Тысяча, не меньше. Они могут попытаться взять дворец приступом. И вам придется раскрыть свой настоящий облик. А тогда — все вскроется, и ваш замысел будет неудачен.

— Так. Понятно — Шанти задумалась — что-то вроде этого я и ожидала. Моя гвардия сможет им сопротивляться? Если отдать приказ?

Шур задумался, исподлобья посмотрел на Шанти:

— За дверью стоит командир императорской гвардии, генерал Шелес Адрон. По моей версии — его вызвали вы, так как собрались устроить что-то вроде государственного переворота, свергнуть власть исчадий, взять власть в свои руки. И что вы хотите сделать ему важное предложение, которое перевернет всю его жизнь. Мне пригласить Шелеса, ваше величество?

— Сколько гвардии в столице? Как быстро ее можно привести в боевую готовность? И насколько она боеспособна?

— Три тысячи бойцов. Полторы тысячи — непосредственно в казармах дворца, еще полторы — казармы у северных ворот. Насколько боеспособны? Это может проверить только бой. Но Адрон скажет по этому поводу лучше. Точнее.

— Что ему предложить?

— Как обычно — деньги, власть. Так-то он не бедный человек, сами понимаете, должность приносит кое-какие плоды, но всегда хочется больше. Тем более, честно говоря, у гвардии к исчадьям отношение очень плохое. Впрочем — как и у всех. Исчадий никто не любит, и никогда не любили. Боялись — да. Но вот теперь настал момент, когда можно выскользнуть из-под их тяжелой руки, так почему бы и нет?

— Ты хорошо его знаешь?

— Мы выросли вместе — усмехнулся Шур — потому я к нему и обратился так свободно. Мы учились в одной школе, и дружили. Потом, став взрослыми, иногда общались — не так как в детстве, конечно, но...уровень доверия все равно выше, чем у обычных сослуживцев.

— Хорошо! Давай его сюда.

Шур кивнул, с готовностью встал с кресла, щелкнув суставами, поморщился, покосившись на Шанти и потер поясницу. И в самом деле — поясница ныла, но и показать свое рвение лишний раз не помешает. Отперев дверь, исчез в коридоре.

Через пару минут дверь распахнулась, и вместе с Шуром вошел мужчина одного с ним возраста, довольно стройный, с выдвинутой вперед тяжелой челюстью и плечами, закованными в золоченую броню, украшенную насечками. Он прошел почти парадным шагом, впечатывая ноги в паркет, встал перед 'императором' и отсалютовал, ударив кулаком по тому месту, где предположительно должно было находиться сердце. Панцирь загудел, и Шанти невольно хихикнула про себя, внешне не подав виду — смешные все-таки у людей манеры!

— Приветствую, мой император! Прибыл по вашему вызову!

— Присядьте, генерал — Шанти кивнула в кресло и нахмурясь посмотрела в окно — над дворцом поплыл колокольный звон — отбили шестичасовой колокол.

— Ничего — подождут! — усмехнулся Шур — императора должны ждать! Пусть немного поварятся в своем соку, дойдут до степени готовности! Ваше величество — мой друг хочет заверить вас в своей преданности, и желает услышать, как она будет вознаграждена. Что мы можем ему предложить?

— Что он хочет? — прямо спросила Шанти

— Командующий объединенными вооруженными силами — глухо сказал генерал — это возможно?

— Сейчас нет такой должности — задумчиво протянул Шур.

— Кто мешает ее создать? — резонно заметил генерал.

— И пограничные войска, и стража, и регулярную армию, и стражу императора? Ты хочешь объединить всех в одну структуру?

— Да — отрезал генерал — и чтобы они подчинялись мне. Конечно — после вас, ваше величество — вы главнокомандующий!

— Хорошо. Будет сделано — кивнула Шанти, рассудив про себя, что всегда можно будет прихлопнуть наглого гаденыша, если придется. Аппетиты у него, конечно, велики. Как бы и на престол не замахнулся...с объединенными-то силами.

— Ну вот и славно! — просиял довольный Шур — тогда приступай к работе, командующий объединенной армией — твоя задача не допустить, чтобы вся эта свора, собравшаяся вокруг, взяла штурмом дворец и добралась до императора. Уничтожай их безжалостно — если конечно, они сюда полезут. Впрочем — когда заваруха начнется, все равно придется их уничтожать. Готовься. Ты привел второй полк?

— Да. Первый тоже у дворца. Все наготове. Замечу, что мои гвардейцы ничуть не хуже охранников исчадий, а нас почти в три раза больше. Мы задавим тварей!

— Идите, генерал...идите — задумчиво кивнула Шанти — ваша задача — не пустить чужих во дворец. Исполняйте!

Генерал снова с глухим звоном ударил в грудь, четко повернулся на каблуках и вышел в коридор, прикрыв дверь. Шанти посмотрела на Шура, и вздохнув, предложила:

— Ну что, пошли? Время пришло. Пора поговорить с исчадьями.

И туманно добавила:

— Как долго я этого ждала! И еще кое-кто ждал...жаль, что его нет сейчас со мной.

Расшифровывать свои слова она не стала, повернулась и решительно вышла в коридор, заполненный солдатами гвардии в блестящих кирасах. Они салютовали императору, и Шанти быстро пошла следом за Шуром, забежавшим вперед, чтобы показать дорогу к Большому залу Совета.

* * *

— Это что такое? — Андрус с удивлением смотрел на то, что делали парни, по очереди, парами выходя на рыхлым песок — вы же сказали, что это борьба?

— Хмм...а что же это такое? — удивился Урхард — борьба, конечно. Можно свалить противника на землю и удержать его на лопатках десять ударов сердца. А можно сделать так, что он не сможет продолжать бой это же время — оглушить его ударом, а то еще можно выкинуть с площадки — тогда он точно проиграл. Но это считается не очень приличным для бойца. Самая чистая победа — когда противник не может продолжать бой. Погоди — посмотришь, как дальше будет — два на одного, а в конце — все против всех, пока на ногах не останется один. В честь праздника бойцы без защитного снаряжения, обычно парни тренируются в подстеганных рукавицах и щитках.

— Забавно — кивнул Андрус, и тихо пробормотал себе под нос — панкратион...

— Что? Что такое панкратион? — услышал Урхард, и Андрус в который раз удивился тонкому слуху купца. Иногда тот слышал тихое слово, сказанное на таком расстоянии, на котором ни один нормальный человек услышать его не мог.

— Не знаю — так же тихо ответил Андрус, и пожал плечами — увидел, и вдруг всплыло в памяти: 'панкратион'. А что это слово означает — не знаю. Видимо название борьбы?

— Точно ты не из нашей местности — удовлетворенно кивнул купец — я о таком названии борьбы не слышал. Борьба — и борьба, чего ей какое-то еще название придумывать? Но вообще название забавное, надо запомнить. Как говоришь? Панкратион? Панкратион, панкратион...все, теперь не забуду.

— Папка всегда побеждал, когда участвовал! — с гордостью сказала Беата — знаешь, какой он ловкий и сильный! Это кажется, что папка тяжелый, на самом деле быстрый, как молния, и сильный, как медведь! Когда он перестал тренироваться и выступать, тогда стали побеждать Хетель и Эгиль, а до них — их отец, Бирнир. Но он спился, отяжелел и с папкой никак не может сладить! И не сладит — никогда! Только если со спины нападет с ножиком!

— Тьфу! Беата, следи за языком! — вздрогнула Адана — слово сказанное может сбыться! Нельзя такие слова говорить, приманивать беду!

— Прости, мам — удрученно кивнула Беата — я забылась, увлеклась. Но скажи же — наш папка самый сильный, самый быстрый на свете!

— Самый, самый, самый... — улыбнулась и кивнула женщина — лучше его нет на всем свете!

— Нету! — вздохнула Беата, и покосившись на Андруса, прислушивающегося к разговору, грозно заметила — а с тобой я вообще-то не разговариваю! И не пялься на меня!

— Беа, может хватит? — нахмурилась Адана — сегодня праздник. А ты ведешь себя как избалованная девочка, у которой отняли любимую игрушку! Помирись с Андрусом, что ты сидишь, как кол проглотила! Даже неприятно с тобой рядом сидеть!

— Неприятно? — скривилась Беата — тогда я не буду с тобой рядом сидеть! Пойду, прогуляюсь — к бойцам подойду, поддержу! Они сильные, смелые, красивые — не то, что некоторые. И умеют ценить красивых девушек!

Беата вскочила с места и зашагала туда, где клубилась молодежь — парни, по пояс голые, могучие, блестели на солнце белой кожей, вокруг них вились девушки — хихикали, задирали парней, те отшучивались и как бы невзначай надували мышцы, поигрывая ими на разминке. Андрус посмотрел ей вслед, и вздохнул. Адана усмехнулась и тихонько заметила:

— Набаловали мы ее. Получала все, что хотела, и вот — чуть не по ней, сразу фырчит, сразу скакать, как коза. Она хорошая девочка, добрая, умная, трудолюбивая — никогда не отказывается помочь и грязи не боится. И тебя выхаживала, как больного щенка...

— И теперь считает, что я принадлежу ей, раз она меня выходила — горько усмехнулся Андрус — заигралась.

— Может, и заигралась — серьезно кивнула Адана — а ты что молчишь, отец? Дочь ведет себя ненормально, а ты все молчишь?

— Вы чего сюда пришли? — буркнул Урхард, глядя на то, как под крики толпы очередной боец ловким ударом локтя свалил на землю противника, залившегося кровью — праздник! Смотрите, любуйтесь — сильные у нас парни, настоящие бойцы! Наших ребят в клане всегда охотно берут на службу, они обычно служат телохранителями у вождя. Сильные, умелые!

— Мозгов бы им еще побольше! — хихикнула Адана, и Урхард ухмыльнулся:

— Что есть, то есть — с мозгами у нас тут не очень богато. Зато женщины умные.

— Это да. Даже слишком умные. Кстати, ты видал, как они на Андруса смотрят? — улыбнулась Адана — особенно дочка старосты? Андрус, ты видал, как на тебя Фрейла смотрит?

— Какая еще Фрейла? — удивился парень — не знаю никакой Фрейлы!

— Как не знаешь? А ты помнишь, в лавку приходила такая девица — грудь кофту рвет? Красотка? Ну перед братьями Бирнира? Ну почему вы мужчины какие тупоумные?! Да вон она стоит, на тебя косится! Вспомнил?

— Вспомнил — пожал плечами Андрус — и что? Ну — разглядывает меня? Не она первая, не она последняя. Мало ли желают полюбоваться тощим черноволосым уродцем, пожеванным жизнью. Небось все знают, что вы подобрали непонятного бродягу и выходили его. С чего вы взяли, что она испытывает ко мне какой-то интерес — кроме как к забавному зверьку?

— Ээээ...глупый ты, Андрус — усмехнулась Адана — вы, мужики, не знаете мужской красоты, не понимаете ничего!

— И поясни! — заинтересовался Урхард — чего это такого мы не знаем в красоте? И что там насчет Андра и Фрейлы? Я тоже что-то ничего не заметил! Как ты все подмечаешь?

— На то я и женщина — улыбнулась Адана — вам отношения между мужчинами и женщинами неинтересны...почти не интересны, если это не касается постели, а для женщины создание семьи, дети, любовь — это главное. Андр красавчик. А шрам не только не портит его, а даже прибавляет притягательности — с ним он загадочный, мужественный, настоящий мужчина — даром, что бороды не носит. Кстати — может это даже добавляет интереса — все с бородами, а он нет! Да если бы я была помоложе, да не было у меня самого лучшего мужа на свете — я сама бы в него влюбилась! Не улыбайся, радуйся, что я тебя люблю! Что касается Фрейлы — она всю жизнь завидует Беате, соперничает с ней. Помнишь, как они дрались в детстве? Девчонки одногодки, красавицы, Фрейла только покрупнее Беаты и повыше. Все, что есть у Беаты — а Фрейла подозревает, вернее уверена, что Андрус принадлежит Беате — привлекательно для Фрейлы, ей хочется отобрать парня у нашей девочки. Вот так вот, мужчины!

— Видал?! — хмыкнул улыбающийся Урхард — все разложила по полочкам, все разобрала по ниточкам! Умнющая — просто слов нет! За то и люблю!

— А не за мои длинные ноги? Не за мое красивое лицо и стройную фигуру? Молчал бы уж! Если бы я выглядела как корова — тебя бы и двадцать демонов не заставили подойти ко мне! Пусть даже я была бы из умных умная!

Адана расхохоталась, ей вторил Урхард, Андрус же вымученно улыбнулся и подумал о том, как ему выкрутиться из ситуации и никого не задеть. Похоже, что это противостояние добром не кончится — девчонки своенравные, привыкшие получать все, что хотят, а он тут — приз. Приз, который получит победительница! Отвратительно ощущать себя призом на соревнованиях бойцов.

Андрус смотрел на состязания, и постепенно перестал слушать то, о чем говорили Урхард и его супруга. Для них, конечно, все эти рассуждения актуальны, жизненно важны, а ему что? Зачем ему знать особенности брачного поведения местных женщин? Гораздо важнее то, какими боевыми искусствами владеют местные бойцы!

Состязания как раз подходили к концу — состязания по борьбе, как они ее называли. На удивление, травм среди бойцов было не очень много. Подбитые глаза, губы, ушибы, свернутый распухший нос — это, в общем-то, в порядке вещей — парни взаправду были крепкими, сильными, откормленными, как хороший жеребец. Практически не было слабых, ущербных — все, как на подбор. Не зря Урхард говорил, что парни из этой местности ценятся в городе.

Стиль боя парней ничем особым, интересным, не отличался — захватить за руку, за шею, за пояс, швырнуть оземь, ударить кулаком — размашисто, или 'тычком', локтем, головой, пинок ногой — никакого стиля, никакой тактики, кроме грубой силы. Впрочем — этой силы хватало с лихвой. Если бы такой боец попал по неподготовленному человеку — и по подготовленному тоже! — мог запросто сломать пару костей и вывести из строя на долгое время. А то и убить. Сами же бойцы довольно легко принимали удары в живот, в грудь — сильные мышцы гасили удары, как хорошая подушка. Пробить слой мышц было непросто — если не знать как. А Андрус знал. Откуда знал — другой вопрос. Он внимательно следил за тем, как передвигаются парни, как машут руками и автоматически определял — вот тут открылся, вот тут — можно было пробить ему в горло, здесь — выбить глаз, а потом переломить шейные позвонки.

Андрус встряхнул головой — какая гадость лезет в голову! Неужели он был таким зверем, таким убийцей, что подобные мысли сами собой появляются в голове?! Глубоко задумался, прислушался к своим ощущениям. Мысли о том, что кого-то надо убить, что это нормально, что стиль бойцов малоэффективен и есть гораздо лучшие способы выбить дух из человека, не вызывали у него ни малейшего сожаления, или удивления. Как не вызывала неприятия человеческая кровь, довольно обильно льющаяся на рыхлый песок.

Мысли прервал победитель состязания, Эгиль, который остановился перед Андрусом, вытирая потное тело куском ткани. 'Найденыш' не сразу его заметил — он сидел, обхватив голову руками и смотрел в землю, будто она могла дать ему ответ на вопрос — кто такой Андрус, и откуда взялся. И зачем.

— Эй, увечный, а ты чего не участвуешь в соревнованиях? Тут про тебя говорят, что ты можешь всех нас одной левой уложить! Не покажешь?

Андрус поднял глаза — Эгиль смотрел на него с усмешкой и вызовом. Повернул голову вправо — Беата прятала глаза, стоя возле матери и старалась не смотреть на Андруса. Вот откуда ветер дул...

— Ты чего хочешь? — неожиданно спросил Андрус — побить меня? Доказать всем, что ты сильнее? Считай, что доказал. Можешь пойти к девушкам и сказать, что я напугался, задрожал и попросил меня не бить. Не бееей меня Эгиль! 0 проблеял Андрус с кривой ухмылкой — так хорошо? Пойдет?

— Пойдет — усмехнулся парень, потом его глаза зло прищурились и покачав головой он сказал — правильно мы поняли — ты ничтожная грязная тварь, недостойная наших девушек. Если ты прикоснешься хоть к одной из них — я тебе все причиндалы оторву и в рот засуну. Понял, придурок?

— Понял — легко согласился Андрус. У него в голове было холодно, пусто, звеняще, как в пустом медном котле. Если бы кто-то сейчас заглянул в его глаза, увидели бы, что зрачки мужчины стали вертикальными, как у кошки. А еще, Андрус вдруг начал воспринимать мир по-другому. Люди замедлили движения, стали медлительными, будто облака, каким-то чудом спустившиеся на землю. Звуки — они изменили высоту, все звуки слышались густыми, или рокочущими. Урхард, говоривший низким басом, рокотал так, будто это был не голос человека, а камни, перемещаемые горным потоком. Слова падали так медленно и неразборчиво, что понять их было трудно — вроде как, Урхард что-то выговаривал Эгилю, говорил о том, что Андрус едва оправился после болезни и негоже трогать человека, который едва спасся от смерти. Но это все прошло мимо внимания Андруса. Он будто впал в ступор, ошеломленный происшедшей с ним переменой, и чтобы избавиться от непонятных ощущений, помотал головой.

Увы, это было воспринято Эгилем как отказ — он как раз говорил что-то о том, что ничтожный урод недостоин такой девушки как Беата, и вообще она невеста Эгиля и он намерен скоро сделать ей свадебное предложение. И тогда Эгиль пришел в ярость, не найдя ничего лучшего, как плюнуть в чужака.

Плевок летел медленно, будто пушинка, Андрус легко мог уклониться, но он так и сидел, заворожено глядя на приближавшийся бело-зеленый сгусток слизи. Тот шлепнулся на запястье Андруса, прилип, удобно устроившись на коже. Андрус автоматически протянул руку, вытер ее о штаны Эгиля, потом той же рукой не очень сильно ударил пальцами, сложенными в 'клюв петуха' в то место, где находилась гордость мужчины. Попал, заставив Эгиля согнуться вдвое, вытаращить глаза и налиться багровой краснотой, как от натуги, как будто тот поднимал невероятную тяжесть.

Эгиль еще не успел коснуться земли, когда Андрус приподнялся с места и ударил в затылок парню, ломая шею, разбивая основание черепа. Вернее — хотел сломать, разбить...но ударил легко, буквально шлепнул ладонью, как если бы раздраженный отец дал подзатыльник шалуну-сыну.

И тогда — мир снова полетел вскачь — люди ускорили движения, закричали, завизжала какая-то женщина в толпе, засвистел ветер в ушах и запахло потом, кровью, а еще — хвоей из леса, мокрыми водорослями от озера и благовониями от Аданы, стоящей рядом.

— Он убил моего парня! — проревел Бирнир, бросаясь к Андрусу — ах ты тварь! Я тебя сейчас...

— Стой! — рявкнул Урхард перекрывая дорогу мужчине, схватившемуся за нож — твой Эгиль сам виноват! Он плюнул ему на руку, оскорбил!

— А он ударил его подлым приемом, в пах! Отбил ему все причиндалы! Это как? Удары в пах запрещены! Это подлый прием! Я вызываю его на поединок!

— Какой к демонам поединок?! — слегка опешил Урхард — ты чего, спятил? Во-первых у нас в селе не устраивают поединков, это горожане пускай балуются! Во-вторых парень едва после болезни оправился, какой поединок?! Это чистое убийство? И кто будет против него биться? Небось твой Хетель?

— Хетель! — торжествующе крикнул Бирнир — эй, староста, иди, засвидетельствуй — я вызываю работника Урхарда на поединок. За меня будет биться Хетель!

— Я буду биться за Андруса — хмуро буркнул Урхард.

— Ты уверен, Урхард? — тревожно шепнул староста, подошедший сбоку — ты и в лучшие свои годы не славился в мечном бое, а теперь, когда отяжелел...Хетель лучший мечник в селе! И не только в селе, ты же знаешь!

— Неважно — решительно мотнул головой мужчина — я!

— Вот и замечательно — просиял Бирнир, наблюдая за происходящим — биться, значит биться! Острыми мечами!

— Какие острые мечи?! — возмущенно закричал староста — ты хочешь смертью испортить праздник? Ты что творишь, Бирнир?

— Острыми, я сказал! — он нарушил закон, ударил в пах — не в бою. Я его вызвал. Имею право — закон гласит так. Острыми мечами — мое право. Через полчаса вон там, на площадке мечников. Не будет его, или тебя, Урхард — я просто подойду и зарублю его. Или застрелю из лука. Или просто закопаю живьем, как поганого труса! Все, сказано!

Бирнир рывком поднял на ноги сына, так и копошащегося на земле, и они пошли прочь, сопровождаемые молчаливыми взглядами селян. Секунд двадцать все молчали, потом разом загудели, закричали, забегали — и как заметил Андрус — большинство побежали занимать места на скамьях ближе в фехтовальной площадке.

— Что я наделала! — ахнула Беата, до которой дошла суть происходящего — ведь это я виновата! Из-за меня Эгиль пришел сюда и стал задирать Андруса! И я подставила папку! Мам, что делать? Мам?!

— Это спланировано — ровным голосом сказала бледная Адана — они все это заранее приготовили. Не ты — так другой был бы повод. Это удар в отца.

— Я сам пойду — пожал плечами Андрус — с какой стати кто-то будет драться за меня? И с чего вы решили, что я не могу себя защитить?

— А ты можешь? Ты умеешь обращаться с мечом? Хетель — лучший фехтовальщик в Лесу, это все знают — угрюмо сказал Урхард, и вдруг задумался, наморщив лоб — скажи, а как ты так быстро сумел вырубить Эгиля? Я глазом не успел моргнуть а он уже лежит! Да ладно — какая разница. Ты точно умеешь обращаться с мечом?

— Умею. Только расскажи мне правила, чтобы я снова не нарушил. Откуда я знал, что у вас нельзя бить в пах? Это что за такие причуды? А если в бой?

— В бою — можно. На тренировке, или в мирное время — нельзя. Закон такой.

— Хрень какая...кто придумал такой закон? — хмыкнул Андрус.

— Честно сказать — не помню. Есть много глупых законов, непонятно откуда взявшихся — но он точно действует, я знаю. И это повод к вызову. Типа — подлый удар, и того, кто его нанес можно вызвать. Скорее всего, и вправду заранее заготовлено. Бирнир давно таит против меня злобу.

— А если просто послать их подальше, и все? Почему мы должны драться? Я вообще не хочу убивать этого парня! С какой стати я или ты должны соглашаться? Чушь какая-то...

— Мы не можем отказаться от поединка. Вызов сделан по правилам, по закону. И я не остаюсь в стороне — принял вызов за тебя.

— Да послать их, и все! Всех послать! Пошли они все нахрен! — возмутился Андрус.

— Нельзя. Жить с клеймом труса? Слушать шепотки за спиной?

— Я совсем запутался — устало сказал Андрус — если надо убить этого парня — я его убью. Есть какой-то способ предотвратить поединок? Остановить дело? Можно ли не убивать?

— Не обязательно убивать. Нужно сделать так, чтобы противник не смог продолжать бой. Или сдался.

— Не могу поверить — из-за того, что я отбил этому идиоту яйца, смертельный поединок? А что я должен был сделать?

— Вызвать его, конечно — сказала Беата, молча стоявшая сбоку — он оскорбил тебя, унизил. Ты мог вызвать его на поединок. На кулачный бой. Но ты ударил запрещенным в мирное время приемом. И его отец получил возможность вызвать тебя, то есть моего отца. Они уверены, что ты слаб, и что отец выйдет за тебя, так как ты мой жених — для всех ты мой жених, они так и считают. Все думают, что мы уже живем с тобой как муж и жена — я разговаривала с девками. То есть — сейчас вызвали моего мужа, и папиного зятя.

— Воняет это все, Урх! — голос Аданы был жестким и звенящим, как сталь — мне кажется, их наняли! Столько лет прошло...я думала, он успокоился.

— Как видишь — нет — сухо ответил Урхард — и после всего ты говоришь, чтобы я не вмешивался?

— О чем речь? — Беата недоуменно переводила взгляд м отца на меть и обратно — я чего-то не знаю?

— Когда-нибудь узнаешь — устало сказала Адана — но не сейчас. Как все закрутилось, завертелось...просто не верится. После стольких лет покоя, счастья...не в добрый час ты попал к нам, Андрус. А может это знамение богов? Может и вправду нам пора в город — хватит отсиживаться в глухомани?

* * *

Андрус взял меч — он был длиной с его руку, не очень широкий, отточенный до остроты бритвы — меч принесла Беата, сбегав домой, благо, что отсюда было недалеко — шагов триста. Кинжал — короткий, широкий, больше похожий на нож для съема шкур — вероятно для того его частенько и применяли. Ни кольчуги, ни какой-то другой защитной амуниции не дозволялось — штаны, обувь — хотя можно было и босиком. На лоб шнурок, чтобы не мешали волосы и пот не заливал глаза — вот и все снаряжение бойцов-поединщиков. Обнаженные по пояс — благо погода позволяла.

Хетель вооружился здоровенным мечом, не менее чем на пядь длиннее меча соперника, и кинжалом, похожим на кинжал Андруса, только помассивнее. Он легко поигрывал мечом, демонстративно делая выпады и насмешливо глядя на того, кого считал мертвецом.

То, что Андруса собирались убить — он не сомневался. Не удалось убить Урхарда — так хоть напакостить, убрав его зятя. Вообще-то Бирнир был сильно недоволен тем, что Урхард не выходит биться сам, и дважды принимался спорить, ругаться — мол, слово было сказано, нельзя на попятную, и все такое прочее. Но его остановили — староста, который прекрасно знал законы, ведь он как раз и занимался тем, что следил за их исполнением. Если вызванный сам решил защищать свою честь — никто не может ему в этом препятствовать.

— Бойцы, на середину площадки! — скомандовал староста, седовласый мужчина лет пятидесяти с гаком — бой по команде, тот, кто начнет раньше, считается проигравшим и выплатит пятьдесят серебряников. Все понятно? Бой ведется до тех пор, пока один из соперников, или оба, не смогут его продолжать. Или — пока один из соперников не сдастся, о чем скажет разборчиво и громко. Итак, приготовились!

Андрус ясно слышал и чувствовал все, что происходило вокруг. Слух его обострился, нюх стал таким острым, что он ощущал благовония на женщинах за десять шагов до них, и даже больше. Чувствовал запах пота, запах еды, которую ели селяне, даже запах возбужденных самок, которые смотрели на самцов и мечтали о случке!

Андрус снова тряхнул головой — почему ему в голову опять приходят странные мысли? Какие самки и самцы? Девушки и парни! Откуда звериные мысли? Он что, думает как зверь?

И снова мир изменился, время стало тягучим, как старый мед. Позади слышались голоса — густые, низкие, грохочущие:

— Кааакооой крааасииивеенькииий...жааалкооо...

— Хууудооой кааакооой...иии чееегооо выыы в нееем нааашлиии...

— Хууудооой дааа вееерткииий! Кааак зааавееертииит, кааак прииижмееет...хааа...хааа...хааа...

— Стааавлююю нааа Хееетеееляяя...

— Ооон ууубьееет ееегооо...

— Аааандр дееержииись!

Андрус взглянул на противника, и ему показалось, что вокруг того возникло сияние, облегающее тело, как толстый меховой покров. В серебристом мареве кое-где проступали желтые пятна, кое-где красные. Андрус подсознательно чувствовал, что он должен знать — что это все означает. Но времени на обдумывание странного эффекта уже не было.

Староста подал команду:

— Бооойцыыы....нааачааалиии!

Хетель медленно-медленно растянул рот в улыбке, одновременно делая выпад, пытаясь одним движением покончить с чужаком. Андрус не двинулся с места, пока острие меча не приблизилось к горлу, и тогда чуть отступил в сторону. Выпад проткнул лишь воздух, и клинок убрался обратно, с разрешения Андруса — он легко мог бы выбить его из руки врага, просто отрубив эту самую руку.

Удары сыпались один за другим, Андрус пропускал их мимо себя, не делая попытки убить или ранить противника. Он будто танцевал, уклоняясь, пропуская клинок мимо тела на расстоянии сантиметра, не более, изгибаясь, поворачиваясь, отступая. С каждым ударом казалось, что именно этот удар последний, что черноволосому чужаку пришел конец. Однако — каждый раз Андрус выныривал из вихря ударов абсолютно целым, без единой царапины. В толпе уже слышались смешки, люди стали откровенно смеяться над Хетелем, и тот пришел в ярость, увеличив скорость так, что перемещения двух его клинков едва можно было рассмотреть.

— Сражайся, трус проклятый! — ревел отец Хетеля, то ли сыну, то ли Андрусу — понять было нельзя, тем более его голос терялся в реве толпы.

— Держись, Андр! — отчаянно вопила Беата, ее отец бил кулаком по скамье, сжав зубы так, что они скрипели, а его супруга сидела молча, бледная, сжав губы в тонкую ниточку. Что происходило в ее голове — знали только боги.

Наконец, Хетель стал уставать, снизил темп движения, взмок так, что с него полился пот, брызгая по сторонам и заливая глаза — не помогал и шнурок на лбу. Дыхание парня стало хриплым, прерывистым — такая нагрузка не давалась даром. И тогда Андрус ударил.

Мощнейший удар в плоскость меча был таким сильным, как будто боец ударил не мечом, а кузнечным молотом, держа его обеими руками. Меч Хтеля жалобно звякнул, протестуя против такого варварского обхождения, и если бы он не был скован кузнецом Хугусом из нескольких сотен слоев первоклассной стали, закален в масле — сломался бы, как сухая тростинка. А так он лишь вылетел из руки Хетеля, описал дугу и вонзился в землю прямо перед вдовой Арнмуна, попавшего в прошлом году в свой же капкан и замерзнувшего в Лесу.

Молодая вдова упала в обморок — меч едва не пронзил ей низ живота, вонзившись прямо между ног. Злые языки потом поговаривали, что она упала в обморок не потому, что испугалась летающего меча, и из-за того, что у нее давно не было мужчины, и вдовушка представила, что это был совсем не меч Хетеля, а нечто иное. (Что не наболтают люди, когда женщина, молодая и красивая, отказывает им в близости под надуманным предлогом вроде того, что она в трауре и без любви в постель не ляжет. Глупости какие!)

Второй, быстрый, неотразимый удар был направлен в руку противника, и опять, только в последний момент Андрус сдержался и вместо того, чтобы отсечь руку вместе с кинжалом, ударил по ней плоской стороной меча, переломив кость и заставив выронить клинок. После этого — меч врезался в скулу Хетеля, дробя ее, кроша, разбивая в кровавое месиво — плоской стороной. Андрус никого не хотел убивать, пусть даже судьба и толкала его к этому. Парня будто ветром снесло, он упал как подрубленное дерево и затих на земле, пуская кровавые пузыри из разбитого рта.

Мир ускорился, зашумел, задвигался. Люди кричали, визжали — кто-то ругался, кто-то радостно хохотал, кто-то просто что-то выкрикивал — непонятно что — то ли пьяный, то ли от полноты чувств. Подбежала Беата, бросилась на грудь Андрусу, стала его целовать, весело смеясь и прижимаясь всем телом, подошел Урхард, улыбаясь в бороду и хлопнул Андруса по плечу, что-то прогудел — боец опять не разобрал, что именно. Что-то одобрительное, но неразборчивое...в ушах звенело так, что Андрус не мог расслышать отдельные звуки. Внезапно его охватила страшная слабость, такая, что он зашатался, сознание начало темнеть и на глазах у всего народа Андрус свалился в глубокий обморок.

Глава 5

— На выходе мои люди с четкими указаниями — никого не выпускать, дверь не открывать!

— Хорошо. Никого не выпускать, пока я не скажу — Шанти быстро шагала по коридору почти вплотную к Шуру. Рядом шел генерал Адрон, слегка наклонивший голову и внимательно прислушивающийся к словам 'императора'.

— Я понимаю... — начал Адрон.

— Нет, вы не понимаете! — перебила Шанти — если кто-то заглянет в зал, я буду вынужден его убить! В зале будет твориться древнее колдовство, и никто не может его видеть! Даже вы! Теперь понимаете?

— Теперь понимаю — слегка растерянно кивнул генерал — я уберу стрелков сверху, от отдушин.

— Уберите. Иначе я просто их буду вынужден казнить. А я этого не хочу. Никто не должен пострадать кроме тех, кто этого заслуживает.

— Ваше величество — Шур остановился, и только мгновенная реакция спасла драконицу, чтобы не врезаться в спину советника — я за эту дверь не пойду. Вы же колдовать будете? Не сомневаюсь, что это же будут делать исчадья, простому смертному нечего делать в драке колдунов. Слугам я уже сказал — как только объявят вас, чтобы тут же вышли из зала.

— Шур, на пару слов! — 'император' кивнул начальнику тайной службы, и генерал Адрон предусмотрительно отошел в сторону, чтобы не мешать тайной беседе.

— Где вход в зал? — шепнула Шанти.

— За поворотом, в конце коридора, темная высокая дверь! — так же тихо шепнул Шур — я для того и остановился, чтобы сказать — вы верно поняли. Коридор полон охраны исчадий, вперемешку с нашими. Как нам узнать, что вы начали? Это будет сигналом к тому, чтобы мы уничтожили охрану Патриарха и адептов.

— Вы услышите — кивнула Шанти — будет шумно.

— Понял. Видел — усмехнулся Шур.

— Видел — и забудь — сухо сказала Шанти — организуй все как следует! Ни один из охранников не должен уйти.

— Будет великая...бойня — прошептал Шур, слегка бледный, с румянцем на щеках — это запомнят на века!

— Забудут — усмехнулась Шанти — в мире много такого, что гораздо эпичнее уничтожения стаи крыс. Все, хватит! Пошли!

* * *

Солдаты. Кирасы блестят в лучах вечернего солнца, все серьезны, угрюмы — понимают — что-то грядет. Что-то такое, что выходит из границ их понимания. Что главное для солдата? Чтобы жалованье было побольше, давали его вовремя и муштры поменьше. А еще — чтобы не было никакой войны. Совсем никакой. Даже этакой маленькой, победоносной. Ведь какая бы она, война, ни была победоносна, всегда есть шанс получить стрелу в лоб или саблю в бок. Ну ее к демонам, эту войну.

От паркета пахло воском, ноги скользили на светлых деревянных пластинках. Шанти отметила для себя, что за дворцом основательно ухаживают, а еще — деньги в казне водятся. Сад, дворец, весь дворцовый комплекс в полном порядке. Неплохо будет тут пожить какое-то время. Какое? Это уже как судьба позволит. Думать о том, что будет дальше пока что бесполезно и вредно. Нужно двигаться вперед, у цели — шаг за шагом, шаг за шагом — так, как она и задумала. А то, что будет дальше — как говорил Андрей: 'Если не знаешь, что делать — делай шаг вперед'.

Высоченная дверь распахнулась перед лже-императором, и Шанти сделала этот шаг вперед, вступив в длинный овальный зал, заполненный людьми в ярко-красных мантиях. Они бормотали, шумели, что-то обсуждали — как обычные люди, и с виду нельзя было сказать, что вот эти — толстые, тонкие, красивые и уродливые люди вершат судьбу миллионов жителей страны. Ничем они не отличались от обычных людей — кроме своих красных балахонов, да некого отпечатка власти на лицах, на душах, неуловимого, но ощущаемого, особенно если ты являешься эмпатом.

— Император Славии Антагон Третий! — гулким басом произнес глашатай, и Шанти неспешным шагом прошла к трону, расположенному посреди комнаты, чуть поодаль от длинного стола, вокруг которого собралась красная, как выпачканная в крови толпа.

Драконица усмехнулась и вспомнила, что Андрей рассказывал ей — в его мире был такой народ, который очень увлекался жертвоприношениями. Кровью жертв мазали волосы, обливались кровью...красный цвет, цвет жертвоприношения. Цвет жизни и смерти.

Трон был неудобным. Шанти с гораздо большим удовольствием сидела, вернее лежала бы на кровати. Она представила широченную кровать, возлежащего на ней 'императора', а перед ним адепты во главе с патриархом! Хихикнула про себя и не удержалась, чтобы не улыбнуться.

Улыбка императора не осталась незамеченной. Мужчина лет пятидесяти, худощавый, с довольно приятным лицом и статным телосложением, одетый в красно-черную мантию, удивленно посмотрел на молодого человека, волею судеб вознесенного на самый верх и не приложившего для этого никаких усилий. Вздохнул, и в который раз подумал о том, что давно пора менять государственную систему. Вот зачем им этот бесполезный придаток, именуемый императором? Народ давно уже привык, что исчадья выше всех, так и надо сделать так, чтобы глава их и официально был выше всех! Править не только из тени, но и на самом деле, вот с этого самого золоченого трона, выкинув из него поганого мальчишку, непонятно как оставшегося в живых после непонятно какого покушения. И после покушения совершенно спятившего — иначе как можно понять его последние действия?

Патриарх осмотрел зал, увидел своих слуг, застывших в почтительном поклоне и громко скомандовал:

— Все слуги и охрана вышли! Пошли, пошли вон!

Слуги быстро покинули зал, дверь захлопнулась — Шанти краем глаза проследила за их исчезновением. Она опасалась, что дверь уже заблокировали, слуги начнут рваться наружу, не понимая, что происходит, адепты всполошатся и все начнется раньше, чем она запланировала. Так-то повода для особого волнения в этом не было, но Шанти хотелось поговорить с этим сборищем кровососов, прежде чем их уничтожить. Зачем поговорить? Она и сама до конца не знала. Для знаний, наверное. Никогда не лишне знать, что представляют собой твои враги. Или представляли...

— И что это значит, Антагон? — резко спросил Патриарх — что за поведение? Ты чего себе возомнил?

— Какое поведение? — нарочито недоумевающе спросила драконица — и вообще, что за непочтительность? Ты почему говоришь без позволения императора? Как расценить твое поведение?

— Что?! — поперхнулся Патриарх — ты, ничтожный червь, смеешь...

— Патриарх, это не император! — перебил один из адептов, сидящих рядом с главой храма — у него аура отличается! У этого существа синяя аура! Это даже не человек!

— Тварь? Как сюда попала тварь? — изумленно спросил Патриарх — быстро, обездвижить его!

Пятеро адептов вскочили с места, выкрикнули какое-то слово, и Шанти почувствовала, как ее обожгло огнем. Больше, надо сказать честно, она ничего не почувствовала, но мгновенно сообразив, что к чему — застыла на месте, вращая глазами, как если бы ее руки и ноги были парализованы.

— На сколько времени хватит заклинания? — удовлетворенно спросил Патриарх, вставая с места и направляясь к Шанти.

— Полчаса гарантирую — сказал первый адепт, и добавил — до истечения срока тварь лучше убить. Иногда у них бывает высокая сопротивляемость к магии. Сейчас я наложу на него заклинание правды, и он будет говорить то, что мы хотим услышать.

— Давай, давай — довольно кивнул Патриарх — очень интересно узнать, откуда же эта пакость взялась и куда делся гнусный мальчишка, по недосмотру именуемый императором. Кто занял его место...

Адепт подошел к Шанти, бросил в нее каким-то порошком, отчего она едва не чихнула, и с трудом от этого удержалась, произнес короткую фразу, сопровождая ее пассами рук, и драконицу снова охватила волна тепла.

— Сделано — кивнул адепт — позволите, я проверю?

— Позволяю! — патриарх взял стул, поставил его напротив Шанти и стал смотреть, что будет дальше. А дальше адепт постоял, подождал еще секунд десять, как бы дожидаясь, когда заклинание как следует пропитает жертву, а потом спросил:

— Ты кто?

— Неправильный вопрос — хмыкнула Шанти — давай договоримся, я отвечаю на твой вопрос, а ты на мой? Вопрос на вопрос!

— Бред какой-то! — фыркнул один из адептов — наложите на него заклинание боли! Пусть подергается! А потом спрашивайте! Вы что, первый раз допрашиваете?

— Мы как-нибудь разберемся, Геом! — не поворачиваясь ответил Патриарх — сядь и молчи. Здесь я старший. Займешь мое место — тогда и будешь командовать. (Если доживешь! — подумал про себя Патриарх — что-то ты в последнее время стал излишне нагловатым.)

Помолчав, Патриарх добавил:

— Наложи на него заклинание боли. Эй, тварь, если не будешь отвечать на наши вопросы, каждый раз с тобой будет вот это! Давай!

Заклинание боли для Шанти было не страшнее плевка на спину, но показывать это она не собиралась — закричала, завыла, после того, как адепт выкрикнул какие-то дурацкие фразы, плеснув на нее вонючей жидкостью, по запаху напоминавшей кошачью мочу.

Шанти была очень раздосадована порчей ее костюма, и выла от ярости до того натурально, что один из апостолов поморщился, и тихо сказал:

— Уши заложило. Неужто нельзя было предварительно заткнуть ему рот? На кой хрен я должен слушать вой этого придурка?

Наконец, Шанти бросила изображать муки, и затихла в кресле, именуемом троном. Зад у нее уже ныл от соприкосновения с твердой поверхностью этого золоченого табурета, и драконица дала себе зарок — сделать все троны во дворце мягкими, снабдив их еще и подушками, чтобы можно было в кресле полулежать. Разве она не заслужила комфортной жизни?

— Теперь поговорим. Кто ты? — патриарх внимательно посмотрел в глаза 'императора'.

— Тварь — усмехнулась Шанти.

— Зачем ты занял место императора?

— Ты что — дурак? Непонятно, как такой идиот занял место Патриарха! — ядовито сказала Шанти — любой ребенок догадался бы — зачем! Ради власти, конечно!

Позади послышался чей-то смешок, но патриарх не обратил на него никакого внимания, решив после разобраться — какая сволочь смеялась. Кару негодяю он придумает потом. На досуге. Впрочем — и так ясно, кто смеялся.

— С этим ясно — патриарх почесал нос, помолчал...

'В живых остались лишь император и...Шур?! Шур! Он в курсе всего! Вот почему его император назначил начальником тайной стражи! Ага, все интереснее, и интереснее. Некая колдунья, которая пытается убить императора и погибает сама. Идиотство, конечно, но в свете последний событий — вполне сойдет. Вот как здесь оказалась тварь, которая может принимать облик человека? Магическая тварь с северного континента?! Возможно что за всем стоит именно Шур — про этого человека говорили, что он очень опасен и очень умен!'

— Эй, тварь, ты как тут оказалась? Как ты перебралась в Славию?

— На крыльях — легко ответила Шанти, и тут же спросила — скажи, патриарх, ты что-нибудь слышал, куда делся некий Андрей, тот самый, из Балрона?

— Если бы мы знали — задумчиво пробормотал Патриарх, занятый своими мыслями и тут же опомнился — ты как смеешь спрашивать, тварь?! Твое дело отвечать на вопросы!

— Значит — и вы не знаете, куда делся Андрей — сокрушенно вздохнула драконица — а может кто-то из апостолов знает? Или адептов? Кто знает, куда делся Андрей? Эй, вы, чего молчите, как дерьма в рот набрали? Уууу...гады лупоглазые! — фыркнула Шанти — толку от вас никакого. Придется заниматься с каждым по очереди. Все, что мне надо знать — где Андрей.

Шанти встала с трона, не обращая внимания на ошеломленные физиономии исчадий, быстро сбросила с себя одежду — начнешь превращаться, в клочья разлетится — и обратилась драконицей, гордо и надменно поглядывающей на людей с высоты своего роста.

Надо отдать должное исчадьям — десять человек тут же начали колдовать, швыряя в драконицу заклинания различной степени тяжести — от усыпляющих, до смертельных, убивающих на месте любое существо на свете.

Любое — за исключением драконов. Создатель позаботился о том, чтобы драконов не брала магия. Ни один дракон не мог быть убит прямым воздействием заклинания. Прямым. То есть — нельзя было сжечь дракона магическим огнем, нельзя заморозить заклинанием или остановить сердце — вся эта пакость стекала с Шанти, как шелуха от семечек, брошенная базарной торговкой на пробегающего мальчишку, спершего у соседа пару яблок. Немного неприятно, противно, но вполне терпимо и никак не вредно. Даже наоборот — бодрит и подталкивает к великим свершениям.

И свершения были сделаны.

Шанти подняла голову, ее желтые драконьи глаза с вертикальными щелями зрачков широко раскрылись, и она выпустила здоровенное облако желтой взвеси, великолепно усыплявшее любое существо, в том числе и человека.

Первыми полегли Патриарх и адепты. Они задыхались, хватаясь за горло, падали на пол, корчились и застывали, как мертвые. За ними повалились апостолы — они пытались спастись, выброситься в окна, но те были заделаны декоративными решетками, прочными, несмотря на свой несерьезный вид.

Маги попытались свалить чудовище магическими ударами — летели огненные шары, треща и гудя в воздухе, будто огромные жуки. Они рассыпались об Шанти, как о монолитную скалу, не причинив ей никакого вреда. Та же судьба ждала и удары заморозкой, воздухом и ледяными сосульками, дождь из которых вызвал один из магов, самый старший и опытный.

Маги не могли бесконечно сдерживать дыхание, кроме того, секрет из железы Шанти, попадая на кожу человека, хоть и действовал дольше, чем если бы он попал в легкие, но действовал, так что через несколько минут после начала газовой атаки, в зале висело желтое облако, напоминающее болотный туман, а на полу лежали десятки бесчувственных тел исчадий. Операция 'дай пинка исчадью' была закончена. Вернее — ее первый этап.

За дверями слышался звон мечей, сабель, кричали люди — массивные двери почти не пропускали звуки, и лишь самые громкие крики могли пробить дубовую обшивку стальных дверей, способных выдержать даже натиск тарана. Шанти не собиралась участвовать в этой драке, ее задача была выполнена. Теперь пусть гвардейцы сами расправляются с охраной исчадий — жалованье за что получают?

Драконица быстро перекинулась в человека, оделась и села на трон, прислушиваясь к звукам. Посидела, подождала, когда все затихнет, потом подошла к двери, толкнула ее раз — дверь не поддалась, толкнула два раза — дверь дрогнула, и тогда Шанти нажала со всей своей силой так, что сейчас она могла бы сдвинуть несколько повозок, груженых булыжниками. Дверь застонала от напора полуторатонной туши ( при желании драконицы вес ее мог становиться таким, который был присущ ей изначально), что-то хрустнуло, за дверью загомонили, а когда та распахнулась, не выдержав напора стальных мышц Шанти, она увидела перед собой лес копий, угрожающе поблескивающих острейшими листовидными наконечниками.

— Стоять! — раздался зычный крик — это император!

Генерал Адрон, залитый кровью — то ли своей, то ли чужой — строевым шагом подошел к Шанти, звонко щелкнул каблуками и отсалютовал, так четко, будто не вышел только что из боя, а находился где-то на плацу:

— Ваше величество! Предатели уничтожены до единого! Жду ваших приказаний!

Шанти посмотрела вдоль коридора, усыпанного трупами охранников исчадий и телами гвардейцев — охранники дорого продали свою жизнь — посмотрела в красное, потное лице генерала, нашла взглядом Шура, стоящего чуть в стороне и придерживающего левой рукой правую, раненую, и спокойно сказала:

— Вяжите исчадий. Они живы, но парализованы. В темницу — потом допросим. Сейчас я покажу тех из них, кто является колдунами — убить. Всех. Слишком велика опасность, что они выйдут из тюрьмы без нашего позволения. Все, господа, власть исчадий уничтожена! Поздравляю!

— Славься! Славься император-победитель! — заревели гвардейцы и стены дворца содрогнулись, будто по ним ударил порыв ветра.

— Слава императору! — ревели глотки, мечтающие о кружке пива и хорошем куске жареного мяса — когда все закончится, конечно...

* * *

— Ты чего? Напугал нас! Отошел?

— Отойду...в мир иной. Если не дадите пожрать! И поскорее! — голос Андруса был хриплым и глухим. Он спустил ноги с кровати, сел, вцепившись руками в край лежанки, и взглянул на окно:

— Ночь уже? Это сколько же я пролежал без сознания?

— Вечер сейчас. Поздний вечер. Все уже попрыгали через костер, потанцевали, разбрелись по парочкам или разошлись по домам. Праздник закончился.

Андрус прикрыл глаза — голова закружилась, видимо от слабости — снова открыл их, повертел головой, осмотревшись — перед ним на стуле сидел только Урхард, больше никого не было.

— Беатку ищешь? — усмехнулся тот — на кухне она, матери помогает. Чуешь, пирогами пахнет? Сейчас кормить тебя будем, герой! Ты вообще представляешь, что натворил? Шум теперь — на всю округу! Какой-то доходяга отлупил лучшего фехтовальщика Леса! Хетель ведь правда был лучшим. До тебя был. Теперь — ты лучший. И надо ждать неприятностей.

— Это каких же? — сдерживая дрожь в руках и стараясь не думать о еде, спросил Андрус — какие такие неприятности? Опять Хетель? Может мне следовало его убить? Я мог сделать это, без проблем.

— Без проблем ты это сделать бы не смог — покачал головой Урхард — если бы убил Хетеля — на тебя набросилась бы вся его родня. Не сразу, может быть, но набросилась. Впрочем — мало что изменилось. Понимаешь, в этой ситуации нет победителей. Есть временно выигравшие и проигравшие. Ну да ладно — вижу, тебе сейчас не до того. Когда-нибудь я расскажу тебе, откуда растут ноги у этого дела. Надо тебя срочно покормить, иначе помрешь, не дожив до моих откровений. Ты лучше вот что скажи — что это было?

— Что — что было? — недоумевающее переспросил Андрус, и опустил глаза.

— Парень, со мной так не надо — устало прогудел Урхард — я с тобой откровенен. Ты мне нравишься, я тебе верю, я чувствую в тебе верный, крепкий костяк, ты не подлец, уверен. И своей ложью ты меня обижаешь. Ты прекрасно понял, о чем я спрашиваю. И давай договоримся на будущее — ты должен мне всегда говорить правду!

Андрус задумался, поднял на Урхарда свои глаза, и тому показалось, что глаза эти беспрерывно меняют цвет — становятся то зелеными, то желтыми. Урхард сморгнул, снова всмотрелся — глаза, как глаза — глубоко запавшие в череп, обтянутый смуглой кожей. Показалось. Свет фонаря — неверный, колеблющийся от сквозняка — окно приоткрыто. При таком свете и демонов увидишь...

— Не могу обещать — ровным голосом сказал Андрус.

— Что не можешь? — нахмурил брови Урхард.

— Всегда говорить тебе правду. Ведь ты хотел, чтобы я говорил тебе правду? Вот я и сказал. Я не могу всегда говорить тебе только правду.

— Почему?

— Потому, что правда для всех разная! — усмехнулся Андрус — Урхард, что там с едой? Я так хочу есть, что сейчас упаду в обморок! Кстати — а как я сюда попал?

— Что за глупый вопрос? — хмыкнул купец — демоны отнесли! У меня на плече — как еще-то? Кстати — ты худой, а весишь, я тебе скажу — как хороший бычок! Или я старею...

— Стареешь — ухмыльнулся Андрус — ну так что там с едой?

— Позовут, когда готово будет — пожал плечами Урхард — я спрашивал, так мне было заявлено, что если я желаю быстрее приготовить ужин, мне надо сесть на кастрюлю — так ведь быстрее будет! Лучше не лезть к женщинам, когда они готовят — их это раздражает, а хуже раздраженной женщины только плачущая. Ты не увиливай от вопроса, а то смотрю — ты как-то ловко увел тему в сторону. Еще раз — что это было?

— Если бы я знал — нахмурился Андрус — вначале ничего особенного, все как обычно. Потом мир вдруг застыл, а я остался прежним. Так было дважды. Или трижды? Но что это такое, как такое может быть — я не знаю. Все замедлилось — звуки, люди, весь мир. Хетель двигался так медленно, что я мог одновременно с поединком пить чай и закусывать плюшками... — живот Андруса забурчал, и Урхард ухмыльнулся:

— Потерпи, сейчас, сейчас!

— Ты знаешь, у меня откуда-то приходит мысль, что мне, отличие от других людей, надо часто и много есть. И что я могу умереть гораздо быстрее обычного человека, если не буду этого делать.

— Вот как... — задумался Урхард — что-то приходит в голову, но что — вспомнить не могу. Что-то с этим связанное, что-то важное...посиди, никуда не уходи! Я сейчас!

Андрус ухмыльнулся — он бы сейчас не то что куда-то уйти, он встать-то вряд ли сможет! Ну, Урхард! Шутник...

— Ага! — послышался голос хозяина дома, шедший откуда-то из коридора — есть!

Урхард влетел в комнату, с разгона уселся на жалобно заскрипевший под тяжестью купца стул, пододвинул поближе фонарь и начал читать, тихо бормоча под нос. Андрус не прислушивался, его снова охватила слабость и зазвенело в ушах. Когда сознание прояснилось, Урхард уже сидел рядом и держал Андруса за руку:

— Да, точно! Рука горячая! У тебя будто жар! Ну-ка, дай я тебе в глаза загляну...

— Нет! — фыркнул Андрус — никаких заглядываний! Дай мне хотя бы ломоть хлеба, а то я сейчас умру!

— Не умирай! — послышался голос Беаты, и девушка заглянула в комнату — пойдемте, ужин готов! Андр, тебе помочь дойти?

— Я помогу! — вмешался Урхард — иди в столовую. Сейчас мы придем. Иди, я сказал!

Беата обиженно фыркнула, резко повернулась, исчезнув в полумраке коридора, Урхард же наклонился к лицу Андруса и пристально посмотрел в его глаза:

— Парень, ты ведь перевертыш. Ничего это слово не говорит? Совсем ничего?

— Нет, ничего — вздохнул Андрус — теперь можем идти ужинать? Помоги встать...боюсь свалиться. Поедим — расскажешь, чего нашел?

— Расскажу.

Урхард поднял Андруса с постели, обхватив рукой за талию. Не то чтобы тот не мог идти сам, но свалиться и головой врезаться в угол как-то не очень приятно. И опасно. Голова и так разбита и склеена как старый горшок, не стоит и дальше испытывать ее на прочность.

Длинный стол темного дерева был заставлен чашками, плошками, блюдами — женщины постарались на славу. Андрус уселся в кресло — старое, крепкое, с подлокотниками и узорами по спинке, уцепил в обе руки по куску пирога и на какое-то время выпал из реальности. Все его сознание заняли пахучие куски теста и горячий фарш, заложенный между этими, пропитанными соком румяными корочками.

Андрус ел, ел, ел...проталкивал в желудок все новые и новые порции еды, организм впитывал пищу, будто песок пустыни, на который наконец-то упали капли благодатного дождя. Андруса трясло, у него еще повысилась температура — видимо следствие того, что организм работал в полную силу, восстанавливая свою энергию, наращивая мышцы. Это был не боевой режим, но что-то сродни тому. 'Боевое поедание', вот как назвал бы это Андрус. Количество съеденного превышало все возможные пределы — так ест не человек, а Зверь, пожирая, а не ужиная.

Только когда невыносимый голод был утолен — лишь в глубине души теплилось желание есть, а больше пить — Андрус пришел в себя и стал нормально воспринимать окружающее. И первое, что бросилось в глаза — ошеломленные лица тех, с кем он сидел за столом. Беата смотрела на него с восторгом, Адана — с испугом и жалостью, Урхард — озабоченно и пристально, как смотрят на огромного пса, добродушного, но непредсказуемого в своих действиях. То ли сейчас помашет хвостом, то ли вцепится белыми клыками в руку, и тогда хрустнет рука, как сухая веточка, полетят клочья плоти, чистые стены красными брызгами...

— Ну чего вы так на меня смотрите? — растерялся Андрус — человек захотел покушать, проголодался, что такого-то?

Первая захохотала Беата. Она просто сползла на пол. За ней, как колокольчик, зазвенела-засмеялась Адана. Раньше Андрус никогда не слышал, как она смеется — это было очень красиво и мелодично, да и сама Адана красивая женщина, не зря Урхард ее так любил...

Урхард ухал как кузнечный молот, он покраснел от смеха и прослезился:

— Покушать захотел...ох-хо-хо-хо...он покушать захотел!

— Ну — покушать, и чего такого? — рассердился Андрус и тут же запнулся, замолчал — стол, до того уставленный полными угощеньем чашками был пуст. Нет — чашки-то были на месте, а вот содержимого в них не было. Кроме крошек и масляных пятен.

— Простите! — сокрушенно выдавил из себя Андрус — простите! Я не хотел...нет — хотел, да...но...я был болен, не мог остановиться. Я не понимал, что делаю!

— Да ладно...не переживай — Адана вытерла глаза передником — еще есть. На кухне. Сейчас принесу. Я что-то подобное и предполагала, не зря же мы столько времени готовили, ждали, когда ты очнешься. Как знала! Беа, помнишь, что я тебе сказала?

— Ага — хохотнула Беата — я сказала, что этой едой все село можно накормить, а ты сказала, что все в порядке, столько и нужно. Мам, ты что, знала что будет?

— Когда у тебя в доме голодные мужчины, ты можешь предполагать все, что угодно — рассмеялась Адана — и нужно всегда иметь запас еды, чтобы занять их рот! Чтобы лишнего не болтали. Сейчас принесу еды. Андр, еще поешь?

— А можно? — несмело улыбнулся парень — простите, ничего с собой не могу поделать! Так-то я утолил первый голод, но...

— Ешь, ешь — все в порядке — кивнул Урхард — заслужил. Вообще — удивительно. Никогда не видел этого вблизи...слышал да, но видеть не приходилось. Ты столько съел и выпил, но даже в сортир не сходил! Куда все делось? Впрочем — вижу. Ты набрал вес. Немного, но набрал. Прямо на глазах.

— Да, я чувствую себя гораздо лучше — кивнул Андрус — как раньше, перед поединком. Может даже лучше. Но еще бы поел.

— Ешь, ешь — кивнула Адана, успевшая сходить на кухню и притащившая оттуда здоровенный поднос, на котором лежала гора кусков пирога — налетай, пока теплый! Или уже остыл пирог?

— Мммм...вкусный! — отмахнулся Андрус, прожевал, и попросил, глядя на Урхарда — объясни, что за перевертыши? Что ты прочитал в книжке?

— Перевертыши? — недоуменно переспросила Беата — пап, а почему ты про перевертышей...ой! Да ладно! Не может быть!

Беата сорвалась с места и прежде чем Андрус отреагировал, сунул руку ему за шиворот. Снова ойкнула и плюхнувшись на стул рядом, восхищенно уставилась на Андруса:

— Точно! Вот почему! Папка догадался!

— Да что вы, сговорились, что ли?! — рассердился Андрус — ну что вы из меня дурака делаете?!

— Ты не дурак, Андр! Ты перевертыш! — загадочно улыбнулась Беата — вот только как это воспримут наши односельчане?

— Никак не воспримут! — резко отрезал Урхард — ты ни слова им не скажешь, пока я не разрешу! А ты, Андр, больше не станешь применять свои способности, если только...если только тебе не будет угрожать настоящая опасность. Не мнимая, а настоящая! Нельзя показывать этим болванам то, что ты умеешь! Впрочем — возможно, что уже и поздно. Уже показал... Нет — мы выдадим это за случайность. Мол — амулет у тебя такой был, ускоряющий.

— И тогда Андра обвинят в том, что он нарушил закон — забыл, что нельзя в поединке вызова применять магию? Только то, что дали боги, ничего лишнего. Никаких амулетов и заклинаний силы!

— Мда...точно. Что-то я увлекся. Чушь несу — признал Урхард — ладно, потом подумаем, что делать. Эй, коза, а ты-то откуда знаешь про перевертышей?

— Фффууу...я что, неграмотная? Все книжки перечитала, и не по одному разу! И про перевертышей тоже!

— Всю читала? — скривился Урхард — до конца?

— Ты хочешь знать, читала ли я о предполагаемых успехах перевертышей в постели? О их любовной силе? Читала. И не один раз. Очень, очень привлекательный раздел трактата. Особенно картинки... Мне кажется, что переписчик очень скучал на работе, и любовные сцены с перевертышами и женщинами ему очень даже удались!

— Вот что с ней делать? — вздохнул Урхард — а все ты, женушка, все твое воспитание!

— А ты? — хмыкнула Адана — сколько раз бурчал: 'Не трогай девчонку! Демон с ней, с этой вазой! Я ее и не больно-то любил, другую купим'. Три раза она поджигала амбар, перебила всю посуду, пролезла и прочитала все книжки — даже те, что ты спрятал в тайнике. Да, да, милая, не строй невинную физиономию! Я все знаю! И отец знает! Забаловали мы тебя!

— Да что такого-то?! — оскорбилась Беата — все девчонки все про мужчин знают! Целыми днями обсуждают...

— Они — дуры! Но ты-то не дура?! Впрочем — тоже дура, только по своему — вздохнула Адана — ладно, неважно. Расскажи Андру, что знаешь о перевертышах, отец пока поест. Он с вашими делами с обеда не ел, проголодался.

— А что рассказывать-то... — начала Беата — все просто. Есть такие люди, которые при желании могут перевертываться из человека в зверя. Какого зверя? Никто не знает. Говорят — он похож на помесь волка и медведя. Опасное существо. Убить его невероятно трудно, если вообще можно. По книжке — перевертыши живут сотни лет, никогда не болеют, их раны заживают — если они вовремя перевернутся в зверя, и обратно. Когда перевертыши принимают облик человека, то этот самый человек обладает завидными преимуществами перед обычными людьми — перевертыш очень силен, просто невероятно силен. При желании, не принимая облик зверя, он может ускоряться в несколько раз против скорости обычного человека. Ну что еще...ну и последняя глава — слегка запнулась Беата — перевертыши имеют большой успех у женщин. Они как-то притягивают к себе их внимание, влюбляют в себя, а кроме того — славятся как неутомимые, и очень желанные любовники. Ну не надо так на меня смотреть, мам! Я взрослая, и уже шесть лет как могу иметь детей! И...

— Вот что, избавь меня от подробностей твоего женского дела — проворчал хмурый Урхард — ближе к теме давай.

— Да я вроде все сказала — задумалась Беата, и тут же добавила — забыла! Вот почему ты есть хочешь! Вернее — ТАК есть хочешь! Когда ты ускоряешься, твое тело начинает сжигать силу так, что если тебя вовремя не покормить — можешь умереть. Ты просто сжигаешь себя, как сухую ветку в костре. И чтобы восстановиться, тебе нужно много есть. И еще — ты очень горячий, будто у тебя лихорадка. А это главный признак, по которому можно узнать перевертышей. Они всегда горячие. Я не знаю, что бы это значило, но в книжке так и сказано. И еще кое-что сказано...но я это повторять не буду! — Беата покосилась на родителей — к делу особого отношения не имеет.

— Почему во время боя я не стал зверем? — задумчиво спросил Андрус — это было бы разумно. Я не помню — кто я. Организм работает без моего участия — ведь я же не хотел ускоряться, но все-таки ускорился, это случилось само по себе. Почему тогда я не стал зверем, не поубивал всех, кого можно и не убежал в лес?

— Мне кажется — это из-за твоей раны на голове — вмешался Урхард — она что-то повредила, и ты не можешь перекидываться. Но это и к лучшему. Я слышал, что перевертыши в образе зверя теряют человеческий разум, и если попасться у него на пути — даже близкие родственники — может убить. Он попросту забывает человеческую жизнь. Хотя рассказывали и о таких, что могли перекидываться по своему желанию, сохраняя человеческую сущность. Обычно о них говорили как о великих воинах и следопытах.

— А почему же тогда перевертыши не остаются зверьми? — Андрус задал вопрос и снова засунул в рот пирог. Прожевал и закончил вопрос — ведь так было бы правильно — принял облик зверя, и бегай себе по лесам. Они же забывают, что были людьми!

— А кто сказал, что так не случается? — хмыкнул Урхард — кто знает, сколько таких зверей бегает по Лесу?

— Вот как... — вздохнул Андрус, отваливаясь от стола и опираясь на спинку кресла. Ему стало хорошо. Он был почти сыт. Почти...похоже, что это 'почти' будет преследовать Андруса всю жизнь. Он будет всегда голоден, ведь организм, сжигающий запасы, накопленные в теле, постоянно требует топлива.

— А в книжке не сказано, откуда берутся перевертыши? И еще — почему ты хочешь скрыть моим способности? Чем это может мне навредить?

— Правда, чем это ему навредит? — кивнула Адана — ты считаешь, что его примут за тварь?

— Верно — Урхард отпил из большой кружки, утер рот чистой тряпочкой и поднял взгляд на Андруса — народ здесь не очень умный, необразованный, для них все едино, что перевертыши, что твари. А тварей у нас очень не любят. Вдруг посчитают Андруса за тварь, укрывшуюся за обликом человека?

— Ну и посчитают! — пренебрежительно фыркнула Беата — Андр всех их убьет!

— Кхе-кхе... — закашлялся Андрус — я не хочу никого убивать! Зачем мне убивать? Придумала тоже! Урхард, скажи, а оттуда берутся твари? Кто-то выяснил их происхождение? Вы все время говорите о них, но сколько я тут живу, ни разу не видел ни одной твари.

-Тьфу! Не к ночи будет сказано! — Адана сделал ограждающий от демонов жест — лучше и не видеть их никогда. Село окружено магической защитой — видел там канавку, на околице? Так вот — каждый год вызываем колдуна, он обходит село, сыплет соль, над которой сказано заклинание. Твари не могу перейти через канавку, где лежит эта соль. Пока заклинание не ослабнет, или соль совсем не вымоется дождями и снегами. Раньше твари могли заходить в деревню — вон, Урхард тебе расскажет. Можно было выйти из дома и наткнуться на тварь. Правда их тогда было довольно мало. Последние годы тварей стало огромное количество, никогда столько не было. Ночью за пределы села выходить опасно, так и рыщут, гады.

— А днем? Днем не рыщут? — с интересом спросил Андрус, чувствуя, как в желудке приятной тяжестью лег очередной кусок пирога — что, днем они не бродят? Я не видел, чтобы вчера появилась хоть одна тварь. А мы ведь были за околицей, а границе, у канавы.

— Днем их не видать — вмешался Урхард — почти не видать. Они не любят солнечного света, он как-то вредит их телам. Впрочем — стоит зайти в сумрак Леса — можно легко на них напороться. Одно хорошо — бегают твари слабовато, можно убежать. Или убить гадину — нож есть у каждого. Впрочем — есть твари очень даже быстрые. Как люди.

— Так откуда они взялись? И почему меня могут принять за тварь?

— Это люди, Андр — серьезно, со вздохом сказал Урхард — люди, ушедшие в Лес и вернувшиеся в виде твари. Как так вышло — никто не знает. Ведь твари не рассказывают, что с ними случилось. Да и не все твари помнят, кем они были. Но у некоторых остаются кусочки памяти. Они бормочут чего-то, пытаются сказать, а одна из тварей даже поблагодарила, когда я ее убивал...

— Как — поблагодарила? — невольно передернулся Андрус — за что?

— Не знаю — глухо сказал Урхард — наверное за то, что я прекращаю ее существование. Не хотела она быть тварью. Это была молодая девушка, не старше Беаты. Не наша, не из нашего села — я ее раньше никогда не видел. Она вышла на меня из Леса, когда я остановился на дороге — показалось, что колесо завиляло, нужно было посмотреть. Лошади вдруг начали ржать, беситься и понесли — потом нашел их дальше по дороге, все в пене были. Симпатичная девчонка...была. Лицо осталось прежним, а руки...клешни. Ноги почти прежние, только ступни как копыта. Начала превращаться в дорга. Еще немного, и от нее только убегать — дорга трудно убить, у него панцирь твердый. Спина...она нагая была...панцирь начал нарастать. Я воткнул ей нож в сердце, кровь задымилась, почернела, а девчонка так вздохнула и говорит: 'Спасибо!' А глаза такие голубые-голубые, как...у Беатки. Я оттащил ее в лес и присыпал землей. Все-таки она умерла человеком...

— Ты никогда не рассказывал об этом — Беата сидела бледная, как простыня.

— А зачем вас беспокоить? Портить вам настроение? — угрюмо сказал Урхард — что было, то прошло.

— Я помню тот день — грустно сказала Адана — ты тогда был сам не свой. Три дня едва разговаривал. Слово бросишь, и опять молчанка. Тогда не стала к тебе лезть, думаю — захочешь, сам расскажешь. Вот и рассказал.

— Так что получается, никто так и не узнал, как обычные люди превращаются в тварей? Совсем никто? Неужели никому не было интересно? Неужели не нашлось того, кто мог бы пойти, и узнать, что там происходит? — покачал головой Андрус — не понимаю этого.

— Пытались. Целые отряды отправляли — пожал плечами Урхард — Лес, это не просто лес, это такое место...колдовское. Когда ты туда войдешь — почувствуешь. Тебе в Лесу все время кажется, что деревья живые, что они смотрят на тебя. Что Лес оценивает — какой ты. Это не передашь словами, надо почувствовать. Когда из Леса переходишь в обычный лес, будто кипятком обдает, мурашки по коже. Что касается отрядов — никто не вернулся.

— Что, совсем никто?! — брови Андруса поднялись вверх.

— Совсем никто — криво усмехнулся Урхард — из Леса возвращаются только те, кто здесь живет. Почему Лес их всех не убивает — тоже загадка. У меня есть одно предположение, но оно слишком бредовое, чтобы я рассказывал его направо и налево. И вы никому не говорите, а то сочтут сумасшедшими...

Урхард помолчал, осмотрел сидящих за столом, будто оценивал — можно ли им доверить, и начал:

— Мы — животные. Как овцы. Или коровы. А Лес — наш хозяин. И он нас пасет. Когда ему нужно, Лес забирает кого-нибудь из людей, как хозяин выбраковывает из стада больных животных, или же режет лучшую, чтобы насытить свой желудок.

— Гадко как звучит! — пробормотала Беата — а как тогда объяснить, что у нас уже давно не пропадают люди, а тварей все больше и больше? Почему он не трогают наших, деревенских и забирает чужаков? Не стыкуется как-то.

— Опять же — могу только предполагать — кивнул Урхард — мы основная часть стада и никуда не денемся. На нас уже его печать, клеймо. А вот чужаки — это законная добыча, чужой скот, зашедший на чужую территорию. Последние годы все больше людей пытаются войти в Лес — тут есть золото, драгоценные камни, опять же — шкуры усков. Они здесь очень крупные, в два раза крупнее, чем везде по лесам, и мех с 'искрой'. Говорят, этими шкурами даже лечат — они хорошо помогают, когда болит спина. Теперь ты понимаешь, насколько заманчив Лес? И откуда столько чужих у тварей?

— Я вот что не пойму — а чем вам вообще мешают эти твари? — Андрус пожал плечами — ну твари, и что? Живут себе, и живут. Зачем их убивать?

— Они нападают — коротко ответила за отца Беата — иногда мимо проходят, а иногда набрасываются и стараются убить. Есть такие, что пьют кровь. Есть — просто жрут людей, как звери. Потому рядом с тварями надо быть очень осторожными. Правда, пап?

— Правда. Первое, чему учат детей в этой местности — как правильно вести себя, если рядом оказалась тварь. Лучше всего уйти от нее, убежать. А если нельзя этого сделать — есть нож.

— А серебра они не боятся, эти твари? — неожиданно для себя спросил Андрус.

— Хмм...вроде нет...если оно не приготовлено особым образом, с заклинанием — хмыкнул Урхард — а почему ты спросил про серебро?

— Что-то выскочило из головы, откуда-то из памяти, вот и спросил. К чему — не знаю.

— Ну что, все поели? — Анда встала из-за стола и стала собирать чашки — пора отдыхать. Андрус, я там воду нагрела, иди, помойся. А то весь в пыли извалялся, да и скакал там, весь потный. Отец, ты тоже потом сходи, вымойся, а то я после вас простыни не отстираю. Беа, помоги мне прибрать со стола. Сегодня мыть посуду не буду, устала. Завтра.

— Мать, пора бы все-таки прислугу нанять — покачал головой Урхард — ну что ты все сама, да сама! Денег нет, что ли? Не заработали?

— Я ей сто раз говорила! — оживилась Беата — нанять женщину какую-нибудь, пусть помогает по хозяйству! Небось, есть одинокие вдовы, они и рады будут наняться в прислугу!

— Не знаю... — растерянно пожала плечами Адана — непривычно, как-то...у нас в семье была прислуга, но я уже столько лет сама все делаю...да и большого хозяйства у нас нет — кроме лошадей никакой домашней живности. Отец даже собаку завести не хочет. Или кошку.

— Всю жизнь жду, что когда-нибудь придется отсюда бежать — усмехнулся Урхард — собаку, или кошку — бросать жалко, а брать с собой — верная гибель. Убьют ради развлечения где-нибудь на улице. Деревенские животины, не привыкли к городу. Ладно, потом подумаем насчет прислуги. В город поеду, поищу. Есть одна мысль... Андр, иди первым мыться, и спать шагай. Завтра в лавке сидеть будешь, а я пересчитаю, что осталось на складе. Похоже, что через пару дней в город придется ехать.

— Далеко до города?

— День пути. Если дорога чиста. Зимой можно и вообще не проехать, если снегом занесет.

— А как же тогда? До весны сидеть, пока снег не стает? — улыбнулся Андрус.

— Бывает и так. Но обычно такого снега, чтобы не проехать, не надувает.

Урхард встал из-за стола, довольно потянулся, потом нагнулся и поцеловал жену в щеку:

— Отличный ужин. Все вкусно! Ты лучшая хозяйка в мире!

— Само собой — улыбнулась Адана и кивнула, когда Андрус тоже ее поблагодарил — мойся, отдыхай. Утром будем думать, как представить сегодняшние события.

* * *

— И что теперь?

— А что теперь? Что изменилось?

— Он перевертыш. Какой ребенок от него будет?

— Ребенок-перевертыш. А что такого? Никогда не будет болеть, жить станет сотни лет — чем плохо? Я сам бы согласился стать перевертышем.

— Не вздумай! Говорят — это очень опасно! Ты помнишь, как становятся перевертышем?

— Я думал, ты не знаешь...

— Знаю. Главное — чтобы Беа не узнала. Она девка дурная, напьется его крови, и...я боюсь, Урх. Один из десяти выживает, когда получает кровь перевертыша.

— Ну не преувеличивай, побольше выживают, но...да, опасно.

— А через постель не передается? Ну ты понял, о чем я говорю...кстати — а ребенок обязательно будет перевертышем?

— Ты так спрашиваешь, будто я ученый, занимавшийся всю свою жизнь изучением перевертышей! Ада, ты не по адресу. Откуда я знаю, что там будет с ребенком? Знаю только, что рождаются дети как обычно, становятся ли перевертышами — этого не знаю. И через постель партнеру и партнерше не передается, об этом в книге сказано абсолютно четко. Ты же читала — забыла?

— Да я как-то и не вчитывалась...не интересно было. Без того дел хватало. Ты так и не сказал — что будем делать? Может отправить его в город? Дашь денег, устроишь где-нибудь, и пусть себе делает перевертышей кому-нибудь другому?

— А Беата? Она как? Ты ее спросила?

— Если бы все родители спрашивали разрешения у детей в том, как надо их воспитывать — это что бы такое вышло? Есть такие моменты в жизни, когда детей не спрашивают. Ну, и все-таки?

— Забавно — ты тут рассуждаешь, как уберечь дочь от перевертыша, а они, может, давно уже стараются, делают нам внука.

— Может внучку?

— Внука, обязательно внука! Никаких внучек! Хватит одной дочки...

— Ничего они не делают. Он спит у себя, а Беатка у себя. Она поскреблась в его дверь, Андр не пустил. Вот так! Думаешь, я ничего не вижу и не слышу?

— Дело времени...если он нормальный мужчина, все равно не выдержит. Не может мужчина выдержать, если его домогается красивая женщина, девушка! Опять же — если он нормальный. Подтверждения, что он тянется к мужчинам, а не к женщинам, я не нашел. Он Беатку знаешь как глазами пожирает?

— Главное — чтобы только глазами...обернется зверем и сожрет! Ты об этом думал? Ты же знаешь, насколько опасны перевертыши, вдруг у него что-то с головой случится?

— Что могло случиться у него с головой — уже случилось.

— Перестань! Ты знаешь, о чем я! Щас бороду вырву! (Звук поцелуев, шорохи...) Хватит, хватит! Я на тебя сердита! Не думаешь о будущем!

— Только и делаю, что думаю. И об Андре думаю — каждый день. А больше — о вас. И о нашем внуке. Надеюсь, он все-таки сдастся. Не хочется, чтобы ребенок был от Хетеля. Или от Эгиля. Или от такого же тупоумного парня. Иногда я думаю, что эта тупоумность тоже печать, которую налагает Лес. Здоровые, красивые, и...тупые.

— Ты слишком строг к местным парням — Адана тихонько хихикнула в тишине ночной спальни — им просто не нужен слишком развитый разум. Что они, ученые? Зарабатывают написанием трактатов? Простые парни, и среди них много хороших людей. И дети их будут хорошими людьми. Поставь их в такие условия, когда они вынуждены будут использовать свой разум, и он разовьется. Пока что жизнь требует от них умения драться, охотиться, и...делать детей. Дети от них рождаются здоровые, сильные.

— И тупые!

— Вот ты упрямый! Опять свое! Так что мы решили? Столько болтовни, а решения никакого!

— Ничего не решили. Все идет так, как должно быть. Как боги решат, так и будет. Сойдутся — значит сойдутся. Нет — значит такая судьба. Я ни подталкивать их друг к другу не буду, ни разводить в стороны. Все, хватит...милая, иди ко мне...ну! О боги...сколько я лет с тобой женат, и все как мальчишка...влюблен в тебя!

* * *

Андрус лежал на кровати и тихо ругался. Матерно, по-черному. Только что он слушал, как в дверь скреблась Беата. Долго так скреблась, упорно, настойчиво. Потом плакала, сидя на полу. Потом ругалась — надо признать, довольно умело. Рассказала про Андруса все, что он из себя представляет — его ненормальные наклонности, его отвратительный вид, его гадкий характер — придя в конце к единственно правильному выводу — этот грязный ублюдок недостоин ее любви. Потом снова плакала. Потом...ушла. И стало тихо. Так тихо, что хотелось повеситься.

Любил ли ее Андрус? Хотел, да. Очень хотел. Ему было приятно с ней рядом находиться, разговаривать, приятно было бы лежать в одной постели... Но разве это любовь? Разве только это любовь? Почему-то ему казалось, что нет. И он хотел разобраться в себе.

Андрус закрыл глаза, и тут же на его усталый организм навалился сон. Нет, не тот — черный, похожий на темный колодец, в который тебя сбросила милосердная рука бога. Сон Андруса был цветным, странным, переживательным, не позволяющим отдохнуть — в нем он летал в небе, освещенный лучами яркого солнца, а внизу клубились белые, как сахарные облака. Громадные крылья несли сверкающее, огромное, покрытое чешуей создание, а на плече Андруса сидело такое же создание, только маленькое. Оно ехидно улыбалось, и Андрусу было с ним очень хорошо, так хорошо, как бывает в обществе старого, испытанного друга, с которым не надо выбирать слова и который не обидится, если ты ляпнешь что-то не по делу..

Потом приснился огонь — потоки огня, взрывы, кровь, мертвые тела и крылатые создания, изувеченные чьей-то жестокой рукой...его рукой.

* * *

— Андрус, вставай! Вставай, скорее! Там пришли!

Андрус очнулся от тяжелого сна, утер со лба испарину, надел штаны и открыл Адане, шагнувшей в комнату:

— От старосты пришли. Бирнир жалобу подал, суд желает сотворить. Говорит, что ты тварь, что тебя надо изгнать из села, и вообще — уничтожить.

— Так изгнать, или уничтожить? — усмехнулся Андрус — что-нибудь одно.

— Не смейся. Дело серьезное — помотала головой женщина — если суд присудит...или драться, или уходить. Нам всем. Готовься, продумай, что будешь говорить. Урхард сейчас внизу с ними, разговаривает.

— Что же, поговорим — пожал плечами Андрус и найдя рубаху, начал ее натягивать на плечи — а надо будет, и подеремся. Первый раз, что ли?

Адана посмотрела на Анруса, и невольно содрогнулась. Ей показалось, что глаза мужчины светятся зеленым светом...

Глава 6.

Внизу ждали двое парней — Андрус их не знал. Они были облачены в кольчуги, с мечами на поясе, с ножами и кинжалами. Рядом стоял хмурый Урхард и красная, возбужденная Беата. Когда Андрус вошел, Беата что-то говорила, но осеклась, когда увидела того, за кем пришли эти двое. Замолчала и отошла в сторону, всем видом демонстрируя равнодушие.

'Вот так и до ненависти один шаг, от любви-то' — подумалось Андрусу, потом он постарался выкинуть Беату из головы и заняться чем-то более важным, например — спасением своей жизни. Выкинуть получилось довольно несложно, так как ситуация была накалена до белого каления — при виде Андруса парни тут же уцепились за рукояти мечей, а в дверном проеме показался лучник с наложенной на тетиву стрелой. Тетива натянута так, что того и гляди стрела слетит с навощенной нити и тяжелая бронебойная стрела пробьет грудь 'преступника' навылет. И еще — Андрус заметил, что наконечник стрелы серебрился тем металлом, которым покрыты клинки, предназначенные для борьбы с тварями. Отряд борцов с тварями подготовился к захвату Андруса со всеми возможными предосторожностями. Вот только как-то неумно — что толку от серебристых мечей и стрел, если тот, на кого они направлены, может ускориться и убить всех агрессоров на месте прежде, чем они сумеют воспользоваться своим оружием?

Мысль об убийстве чуть не запустила процесс ускорения, у Андруса зазвенело в ушах от прилива крови и сдерживаемого желания ускориться, но он сумел остановиться. Как? Другой вопрос. Как человек сдерживает, переламывает желание, импульс, который внезапно им овладевает? Скорее всего, этого не знают и ученые мужи. Только предполагают, выдвигая свои нелепые домыслы, опровергаемые еще более нелепыми домыслами их коллег, считающих первых неучами и полуидиотами. Впрочем — взаимно.

— Всем стоять! — рявкнул Урхард — если кто-то обнажит оружие в моем доме — я призову его к ответу! Вам было сказано доставить Андруса на суд живым и здоровым, он не отказывается идти. Потому — прекратить хвататься за мечи!

Парни неохотно отпустили рукояти, лучник ослабил тетиву, правда, не снимая с нее стрелы, Андрус же решительно шагнул через порог:

— Ведите!

— Мы имеем право присутствовать на суде! — тут же заявил Урхард, а Беата тонким, срывающимся голом пропищала:

— Имеем право! Мы имеем право!

— Имеете! — криво усмехнулся один из парней, поднимая шлем, надвинутый на брови. Когда Андрус несколько минут назад спустился вниз, боец сразу же опустил шлем, видимо ожидая боя.

Суд должен был состояться в доме старосты — длинном, уродливом сооружении, больше похожем на конюшню, а не на дом. Впрочем, внутри было чисто, уютно, пахло травами, как у лекаря. Андрус посмотрел на тех, кто находился в комнате и тут же понял, почему пахло травами — лекарка, скорее всего она была женой старосты (так потом и оказалось). Лекарка сидела в первом ряду, ближе к окну, внимательно следя за происходящим.

Длинная комната, скамьи, прибитые к полу — видимо для того, чтобы они не стали аргументом в суде — усмехнулся про себя Андрус. Помещение вызывало у него странное ощущение, он как будто был в таком — в другой жизни, когда-то очень давно.

Перед скамьями стол, за которым сидели трое — в центре староста, по бокам убеленные сединами мужчины — видимо старейшие и самые уважаемые люди в селе. Вряд ли рядом со старостой сидели бы какие-то пустозвоны. Впрочем — кто знает? В жизни случается все, что угодно. Это Андрус знал и не имея памяти. Может где-то видел похожее, и воспоминания теперь вдруг всплыли со дна колодца.

Запах. Но другой, не травами — пахло кровью, болью, страхом. Кто-то в комнате боялся. Кого? Похоже, что его, Андруса. И не запах это был — Андрус как-то сумел почувствовать, ощутить страх человека, или нескольких людей. Этот 'запах' накатывался на него, захлестывал, как порыв ветра, и ему стоило некоторых усилий, чтобы не отвлекаться, сосредоточившись на суде.

Андрус осмотрелся — скамьи или стула для него не нашлось. Тогда он ничуть не смущаясь отступил несколько шагов назад и сел на скамью для зрителей, где сразу же нашлось свободное место. Несколько человек, которые сидели рядом шарахнулись от подсудимого, как если бы на них плеснули кипятком, или с его плеч падали вши.

Андрусу стало смешно — вроде взрослые люди, а ведут себя... Впрочем, Урхард скорее всего по этому поводу сказал бы: 'А чего ты хотел от деревенских? Это глухомань!' Сам Урхард появился чуть позже, вооруженный мечом, а под его рубахой просматривалась тонкая кольчуга. Купец явно не привык пускать дело на самотек и был готов к любым событиям. Беаты и Аданы не было видно, и Андрус мог поклясться, что большой фургон, который стоял во дворе дома Урхарда наполняется вещами, лошади накормлены и напоены, готовы к длинному путешествию. Но это так. На всякий случай. Андрус все-таки надеялся, что если суд закончится неблагоприятно, ему придется уйти одному, что он не разрушит жизнь Урхарда и его семьи, столько лет налаживаемую купцом.

Готовность Урхарда к бою не укрылась от глаз старосты. Тот недовольно поморщился, и громко спросил:

— Урх, ты чего, на войну собрался? Железку нацепил, рубаху напялил?

— Железки — это у тебя — усмехнулся Урхард — у меня доброе киндейское железо, разрубающее сталь и дурные бошки, как сухое дерево. Что касается того, как я одет — как вижу, здесь таких хватает. Эти ребята куда собрались? Девушек тискать? Тетивой вязать им руки и ноги, чтобы не дергались, когда их за сиськи хватают?

— Ну-ну... — не сдержался и фыркнул со смеху староста — хватит твоих шуточек! Судить будем твоего зятя!

— Да ну? Что за зять такой? — Урхард приподнялся с места и нарочито внимательно осмотрел зал — это что, Беатка замуж вышла, а я и не знаю?! Вот я ей ужо задам! Папу не известила о таком важном событии!

В толпе зрителей начали хихикать и перешептываться, а тонкий девичий голос сказал негромко, но ясно слышно:

— Значит он ничей? Можно подобрать? Хорошая новость!

После этих слов в толпе стали откровенно смеяться, и Андрус почувстввал, как настроение людей переменилось в лучшую сторону — страха стало меньше, и появились струйки приязни, а кое у кого — желание, он чувствовал его и раньше, но оно было придавлено растерянностью и тем же страхом.

— Ну вот... вечно ты превратишь важное событие в посиделки! — староста нарочито-хмуро сдвинул брови — тут решается вопрос жизни и смерти, а ты...

— Овцу резать будем, что ли? — развел руками Урхард — чего тут происходит-то? Не пояснишь, староста?

— Твоего...не знаю, как его назвать...

— Работник! Работник Андрус! — вклинился Урхард — нечего тут сплетни распускать! А то на языке волосы вырастут, и бражку пить будет трудно — на грудь накапаешь!

— Пусть — работника! Какая разница? — откровенно рассердился староста — поступило обвинение, что твой работник, именуемый Андрусом, не совсем человек. Лес наложил на него свою лапу. А ты знаешь, что тот, кто перестает быть человеком и становится тварью, должен быть умерщвлен, или отрпавлен в изгнание до тех пор, пока не докажет, что он человек!

— Да ты спятил! — не выдержал Урхард — этот закон не применяют уже...не помню сколько лет! Как Андрус может доказать, что он человек? Песенку тебе спеть? Сплясать каляюгу? Чего несешь-то? Кто пожаловался на Андруса? Тот, кого он отшлепал мечом, как нашкодившего мальчишку? Проиграл, и хочет отомстить?

— Сколько бы лет закон на трогали, но он есть — рассудительно заметил староста — жалобу подал не Хетель, а его отец. Бирнир утверждает, что Андрус двигался с нечеловеческой быстротой и слишком силен для человека! Вы откуда его взяли? Подобрали на границе Леса? Так как ты можешь утверждать, что Андрус не тварь? Ты же знаешь, как умеют маскироваться твари! Сам десять лет назад убил тварь, как два капли воды похожую на...

— Причем тут это?! — вспыхнул Урхард — опять — ты что несешь? Твари не могут пересечь заговоренную соль, ты что, ребенок, не знаешь?

— Они сами не могут пересечь. А если их перенести...и кроме того, мне из города донесли, что появились твари, которым заговоренная соль, как пыль! Плевали они на нее!

Зал зашумел, люди стали переглядываться, обсуждать, Андруса снова обдала волна страха — неужели и правда твари настолько изменились? Односельчане вновь начали смотреть на подсудимого так, будто выискивали у него черты монстра.

Андрусу ужасно захотелось повернуться к толпе и рявкнуть: 'БУ!' Но он боялся, что после этого часть женщин, упавших в обморок от страха придется вынести на воздух, чтобы привести в чувство. А еще — что на него набросится толпа идиотов с острыми железками в руках.

— Итак, какие доказательства Андрус может привести в свое оправдание? — важно спросил староста, глядя на подсудимого — как ты докажешь, что являешься человеком, а не тварью?

— А почему я вообще должен что-то доказывать — медленно спросил Андрус, пристально глядя в глаза старосте — с какой стати? Вы должны доказать, что я тварь, а не человек! Я не должен перед вами оправдываться!

— Верно говорит! — вскинулся Урхард — где доказательства, что он тварь?! На чем основано обвинение? На пустых словах Бирнира?! Так всем известно, что он вечно строит против меня козни, и сейчас решил мне подгадить!

— Это у тебя пустые слова! — взревел Бирнир, до сей поры молчавший. Он сидел в углу и внимательно наблюдал за происходящим из-под нависших бровей — человек не может так быстро двигаться! Он не человек!

— Хорошо — кивнул Урхард — тогда скажи, в какую тварь начал перекидываться Андрус? Назови эту тварь, которая двигается очень быстро, и сильна как медведь! Назови ее! Почти все твари медлительны, и обычный человек вполне способен справиться с ней один на один, не получив ранения. Назови такую быструю тварь, ну?!

— Да мало ли — криво усмехнулся Бирнир — в Лесу много такого, что нам неизвестно. Какая разница — появилась быстрая тварь, и что? Она не заслуживает смерти? Ты своего зятька прикрываешь, вот и все! Если бы мой сын стал перекидываться в тварь, небось бы сказал — убить его надо? Помнишь, лет десять назад, что ты говорил, когда Арнус Зельгар начал перекидываться? Что его надо убить! Чтобы не мучился! А теперь чего?

— Не надо врать, Бирнир! Арнус потерял разум, он был не разумнее курицы, а еще — стал опасен, бросался на соседей! Не стоит вытаскивать старые истории, это подлость! Лучше скажи, кто тебе заплатил, чтобы ты меня убрал? Зачем тебе это нужно?

— Клевета! — рявкнул Бирнир — да, я тебя, торгаша, терпеть не могу, ты мне противен, рожа твоя продажная, но никто меня не нанимал!

Андрус почувствовал, как он Бринира пошла волна гнева и страха, и понял — точно, нанимали. Кто, вот вопрос. И как доказать это?

— В общем — так — староста тяжело поднялся с места, хрустнув суставами — есть много свидетелей, указывающих на то, что Андрус двигался слишком быстро для человека. Есть жалоба Бирнира, в которой тот говорит, что он уверен — Андрус скрытая тварь, или начал превращаться в тварь. Предоставить какие-либо доказательства своей человеческой сущности Андрус не смог...тихо, тихо, Урхард! Теперь я говорю. Предлагаю — осмотреть тело Андруса на предмет нахождения на нем признаков превращения. Если таковые не будут найдены, или будут найдены — суд примет решение. Или мы можем принять решение прямо сейчас, без осмотра. Почему-то мне думается, что никаких признаков превращения мы не увидим.

— Если ты знаешь, что признаков превращения нет, какого демона ты тут выступаешь?! — яростно крикнул с места Урхард — что с тобой случилось? Они что, тебе заплатили? Или запугали? Ты чего творишь? Хочешь, чтобы я ушел из деревни? Или умер? Когда ты спелся с этим придурком, староста? Ты же не был таким!

— Я списываю твои нехорошие слова на то, что ты сильно расстроился — хмуро сказал староста — а вообще от них попахивает клеветой, не находишь?

— Нет. Не нахожу. Если вы считаете, что моя лавка здесь не нужна — я уйду. Честно говоря, мне уже надоело сидеть в этой глуши, пора расширять дело — холодно сказал Урхард — а вы продавайте свои шкуры тем, кто заплатит лучше. Мои цены вам не нравились — ищите другого купца. А мы уходим. И если вы попробуете нас остановить — заверяю вас, не один из моих любимых односельчан поплатится своей головой.

— Найдется кому купить шкуры! — опять с места выкрикнул Бирнир — и почестнее люди, чем ты, кровосос!

— Ах вот что...а я-то думаю, что кто-то тебя, идиота, нанял — усмехнулся Урхард — а ты просто решил выжить меня из села и занять мое место? И кто еще у тебя в компаньонах? Дай-ка я догадаюсь...староста, да? Молчите? Это вы твари, а не Андрус! Пошли отсюда, парень, это не суд, это грабеж!

— Стой! — грозно крикнул староста — объявляю решение суда! Слушайте все! И не говорите, что не слышали! Работник Урхарда Гирсе, именуемый Андрусом, объявляется виновным!

— В чем виновным-то?! — не выдержал Андрус — ты ничего не доказал! Ну и придурки...

— Я что говорил? — глухо буркнул Урхард — придурки-то придурки, а насчет денег они соображают.

— Виновным в том, что он, по мнению суда является тварью!

— А мне кажется — вы твари! — негромко сказал Андрус — и придурки.

— Тссс... — остановил Урхард — в драку влезть успеем. Послушаем.

— ...приговаривается к изгнанию! НО! — староста сделал паузу, и народ притих, ожидая продолжения. Староста был хорошим оратором, а в должности старосты уже пятнадцать лет — волей-неволей научишься управлять толпой. Опыт — великое дело.

— НО! Ему дается три месяца на то, чтобы доказать, что он не тварь. Если через три месяца Андрус не перекинется в тварь — он сможет вернуться в село. Купец Урхард Гирсе приговаривается к штрафу в один золотой за пререкания с судом, за угрозы и непочтение! Но если хочет — может остаться в селе и торговать, как и прежде. Андрусу даются сутки, чтобы покинуть пределы села, после этого каждый, кто встретит его в пределах Черты — может Андруса убить, и не понести за это наказания. Сказано — сделано! Суд закончен. Андрус — сутки на сборы, это понятно?

— Ты какого хрена его не выгнал?! — Бирнир ревел как зверь, надвигаясь на старосту — ты что...ты...ты...

Мужчина задохнулся от ярости, побагровел, потом закашлялся, и стал задыхаться, будто вдохнул что-то невидимое, забившее ему глотку. Андрус уловил волну удовлетворения, исходящую откуда-то из первого ряда и заметил довольную физиономию лекарки — она незаметно вытерла ладонь о юбку, предварительно посмотрев по сторонам — не видел ли кто-нибудь из односельчан.

— Хитрая гадина — этот староста! — в бессильной ярости сплюнул Урхард — пошли отсюда, здесь больше делать нечего!

Андрус встал со скамьи и пошел следом за ним, глядя в широкую спину, обтянутую рубахой из толстой клетчатой ткани, прикрывающей кольчугу. Рука Урхарда лежавшая на рукояти меча побелела от напряжения, в отличие от покрасневшего лица торговца, распираемого прилившей кровью.

Отойдя шагов двести от дома старосты, Урхард разразился такой черной руганью, что Андрус решил запомнить несколько выражений и спросить купца — что они означают. В жизни пригодится.

Отругавшись, купец выдохнул, и досадливо бросил:

— Чуял я последний год, что меня хотя отсюда выжить. К тому шло. Но не думал, что все будет так быстро. Думал, успею подготовить себе дело в городе, и вправду хватит уже сидеть в глухомани, девчонки давно мне говорили, что пора перебираться в город, да я все медлил. Вот и теперь хочешь, не хочешь, а придется. Да ладно, наплевать. Дом только жалко — продать его не продашь, оставлять — сожгут к демонам. Все барахло ведь с собой не увезешь.

— Подожди, Урхард — Андрус остановился возле здоровенной сосны, растущей на обочине и дававшей приятную тень. Сегодня солнечно и жарко, потому постоять в тени хотя бы минутку, вдохнуть лесной воздух было довольно приятно.

— Что? Тебе плохо? — нахмурился купец — ты же еще после вчерашнего не отошел, а тут вот...суд, мать его .....!

— Нет. Я хорошо себя чувствую, даже очень хорошо. С тех пор, как вы меня подобрали, лучше чем сейчас я себя никогда не чувствовал.

— Точно? — умные глаза Урхарда впились в лицо парня — и почему же ты так хорошо себя чувствуешь? Вроде бы должен сейчас переживать, а?

— Вы не должны уходить — начал Андрус, задумчиво глядя вдаль, туда, где в дымке горизонта исчезала зеленая волна Леса — я уйду один. Только не говори, что это неправильно и все такое прочее. Чушь это все. Правильно — уйти одному, выждать время, и вернуться — если это возможно. Единственное, что я попрошу — немного денег взаймы — я потом отдам, меч, да одеться во что-нибудь.

— И куда ты пойдешь? В город?

— В город. Я еще вот что тебе скажу — не предназначен я для сидения в лавке, для торговли, хотя знаю, что неплохо в ней разбираюсь. Я воин — это знаю точно. И должен жить как воин.

Андрус закусил губу и посмотрел на грустного, молчаливого купца:

— Ты не обижайся, я обязан тебе и твоей семье. И не хочу быть причиной вашего изгнания, не хочу, чтобы вы, впопыхах, бросили дом, лавку и уехали в пустоту, в неопределенность. Вы этого не заслужили. А я должен найти себя. Сидя в лавке себя никак не найдешь. Только впадешь в идиотизм, как эти люди. И вообще — почему мы так легко им сдались? Я бы мог пооткручивать головы этим парням прежде, чем они бы сообразили, что происходит.

— А дальше что? Ну — пооткручивал бы, да. Верю. А потом — как тут жить?

Урхард вздохнул, и поправил меч. Помолчал, и добавил:

— Это тесный мирок, все друг друга знают. Если не соблюдать законы села — писаные и неписаные — этот мир тебя отринет, отбросит. С тобой не будут разговаривать, тебя будут избегать. Никто не купит у тебя ни одной вещи — лучше пойдут за двадцать верст в Селегово, в лавку Зерхеля. Приходится волей неволей жить по законам села. Я и правда собирался отсюда свалить. Денег заработал достаточно, и золотишко есть, и камни — хватит. Надоело. Открою торговлю в городе, будем жить. Ты вот что...а как же Беата?

— А что Беата? — потерянно ответил Андрус — она очень хорошая девушка. Заслуживает лучшего чем я мужа. Я Никто Ниоткуда. Да еще и со странными способностями. Зачем я ей? Исчезну, пройдет время, она меня и забудет.

— Не забудет, или я плохо знаю свою дочь. Я не буду тебя уговаривать, поступай так, как считаешь нужным. Но плохо это. Когда-нибудь ты пожалеешь, что так поступил. Денег я тебе дам, и меч дам, и кольчугу. Одену, обую. Только как ты будешь жить в городе? Ты знаешь, как там жить? Кто там власть, где ночевать, где питаться? Ты знаешь цены в трактире? Ты знаешь, куда наняться на работу, и сколько тебе должны платить? И кем ты наймешься? Пришел, говоришь: 'Я великий боец, возьмите меня дружину'? Так?

— В общем-то так — равнодушно пожал плечами Андрус — мне много не надо, я на слишком высокое жалованье не рассчитываю. Мне главное дожить до того времени, когда я восстановлю память. И тогда уже буду решать, что мне делать и как жить.

— Ну что же — Урхард тяжело вздохнул, замолчал, потом решился — так и порешим. Но немного по-другому. Завтра на рассвете мы с тобой поедем в город. Мне так и так надо было в город — закупить товар. Вот и поедем с тобой. Пристроим тебя, решим кое-какие дела, и...ты останешься, а я вернусь назад. Пока вернусь. Ну вот и все.

— И все... — эхом откликнулся мрачный Андрус — и все.

* * *

— ...означенные люди, именующие себя исчадьями... — глашатай запнулся, закашлялся, долго брызгал слюнями, прочищая горло, внезапно схваченное спазмом, и с хрипловатой ноткой надрыва, продолжил — именующие себя исчадьями, планировал по свергнуть законного императора, отца всех своих подданных, мудрого и справедливого правителя государства Славия! Они злоумышляли против его императорского величества, строили козни, убивали людей под предлогом принесении жертвы мерзкому...кхе-кхе-кхе...мерзкому демону Сагану! За что Бог...кхе-кхе-кхе...лишил их волшебной силы, данной им деномом...демоном! (Что же это творится? — ошеломленно шепнул под нос глашатай). Его величество, император Славии Антагон Третий объявляет религию поклонения Саганы, и всех исчадий вне закона! Они подлежат уничтожению, их имущество будет передано в казну! Каждый, кто доставит исчадье в императорскую стражу, получит вознаграждение — от пяти до ста золотых, в зависимости от важности этого исчадья! Тех, кто будет пособничать исчадьям, постигнет кара — смертная казнь, конфискация имущества! За пособников тоже объявляется вознаграждение — живых, или мертвых.

Глашатай помолчал, глядя на ошеломленные лица людей, стоящих возле помоста на базарной площади, снова откашлялся и продолжил:

— Так же, его величество император Славии Антагон Третий объявляет свободу вероисповедания! Вы можете верить во что угодно, и вас никто не привлечет к ответственности! Преследовать тех, кто верит в Светлого Бога больше никто не будет, более того — это запрещено! Храмы исчадий закрываются, их имущество передается в казну! Вчера были казнены Патриарх исчадий, все адепты и апостолы, их головы теперь украшают Стену Позора! Империя вступает в эпоху Правды и Добра!

Глашатай замолчал, отдуваясь, начал спускаться с помоста, туда, где его ждали не менее чем он ошеломленные стражники — пять человек. Перед тем, как зачитать указ императора, глашатай спросил сержанта, возглавлявшего наряд — в чем причина усиления охраны? Тот лишь недоуменно пожал плечами — никто не знал, что содержится в указе. Никто!

— Бей исчадий! — глумливым голосом крикнул из толпы молодой парень с засаленными волосами, сбившимися в сосульки — лови их! Деньги дают за исчадий! И за пособников! Ловим пособников!

— Лови! — поддержали остальные, и толпа, будто к этому готовилась, помчалась по площади. Это было похоже на то, как сбившиеся в кучу муравьи разбегаются по своим делам — например, найти сожрать толстых, вкусных гусениц. Гусеницы уже попрятались, это точно, но может не все? А кроме того — их уютные гнездышки можно и почистить...

— Во что же это выльется? — сержант стражи устало смотрел на беснующуюся толпу, которая уже начала грабить лавки — давайте в центр, господин Барг, мы прикроем. Иначе можете не дойти до дворца. Как думаете, что будет дальше?

— Мне уже пятьдесят пять лет — хмуро ответил глашатай, тяжело дыша и кося глазами по сторонам — и я знаю, что бунт может вспыхнуть из ничего. А того, что я сегодня огласил, хватит, чтобы зажечь пламя по всей Славии. Никто так просто не сдаст власть. Ох, кровушки прольется...реки и реки.

* * *

— Вы уверены, что сделали правильно? — Шур внимательно посмотрел в лицо существа, которое как две капли воды было похоже на лицо покойного императора — вы считаете, что если обезглавили исчадий, они исчезли? Ну да — они исчезли, скрылись из виду, но они живы. По крайней мере — большинство из них. И теперь начнут мутить воду. Мне уже донесли, что несколько крупных дворянских домов собирают наемников, объединяются. Как думаете — для чего? И кто за ними стоит? И еще — часть армии точно перейдет на службу бунтовщикам. Офицеры — выходцы из тех же дворянских домов. Солдаты им подчиняются. Так что следует ожидать кровавой и долгой войны. Многие полягут. Страна погрузится в хаос. Или у вас есть какой-то свой план, о котором я не знаю?

— Возьми лист бумаги — кивнула Шанти — так, пиши: Федор! Нужна помощь. Власть исчадий уничтожена, но на подходе междуусобная война. Все объясню позднее. Прошу направить армию к границе Славии. Жду ответа. Есть ли сведения об Андрее? Подпись — Шантрагон.

— Записал! — кивнул Шур, и прищурившись, спросил — вы хотите ввести сюда армию Балрона?

— Я хочу объединить Балрон и Славию, сделать из них одну империю — какой она и была раньше — медленно ответила Шанти, глядя в пространство над письменным столом — война? Ну что же, значит будет война. Ты же знаешь — другого пути нет. Вот что, составь мне список тех, кто возглавляет бунтовщиков. И еще — по твоему мнению, когда они выступят?

— Подготовка началась сразу после того, как вы захватили Патриарха и верхушку исчадий. Мне сдается, что Патриарх заранее разработал план на случай того, что кто-то попытается убрать исчадий от власти, еще тогда, когда исчадья разучились убивать словом и взглядом. Более того, я уверен, что они готовили переворот, и главой Славии должен был стать Патриарх. Есть у меня такая информация. Вот и думаю — может вам следовало занять место Патриарха, а не этой куклы, императора? Впрочем — уже поздно. Я свяжусь с Федором Гнатьевым, у нас есть в Балроне свои люди. Передать что-то на словах?

— Нет. В записке все сказано, он поймет. Один корпус бойцов Балрона разнесет все армии Славии вдребезги.

— Я знаю — кивнул Шур — и докладывал об этом Патриарху. Только вот он не верил. Говорил, что его маги справятся со балронскими войсками за считанные минуты.

— Дурак. Вроде умный был, но дурак! Десяток пулеметов, и нет армии Славии. Если бы Балрон взялся за Славию — его армии прошли бы страну, как горячий нож сквозь масло. Устаревшее оружие, неумелые бойцы, привыкшие лишь воровать и пить вино, продажные дворяне, которые только и смотрят, как обмануть друг друга и выдвинуться вверх — вот что такое оборона Славии сейчас! Народ не будет воевать за этих идиотов — с какой стати? Если только за деньги, и за хорошие деньги. Впрочем — и тогда я не уверен, что будут — деньги не истратишь, если завтра уже будешь валяться на земле с простреленной башкой. Да и ради чего воевать? Чтобы восстановить власть исчадий и их дворянских дружков? Нет, сейчас самое время для вторжения. А пока ждем армию Балрона — мы тут своими силами почистим столицу и крупные города. Гвардия ведь наша?

— Гвардия...вроде наша — неопределенно хмыкнул Шур — но...офицеры тоже из дворян. В голову им не влезешь, что они думают не узнаешь. Сегодня они вроде за нас, но завтра...кто знает, что им пообещают бунтовщики.

— Список бунтовщиков мне! — резко кинула Шанти — и ускорьте отправку письма Федору. Оно обязательно должно дойти, иначе...иначе будет не очень хорошо. Вернее — совсем нехорошо. Сделайте несколько писем, хотя бы одно должно дойти обязательно. Иди. Работай. Ине нужно подумать.

Шур кивнул, коротко взглянул на 'императора', и быстро вышел из комнаты. Шанти осталась сидеть, задумчиво глядя в окно, где за кисейной занавесью по аллеям парка прогуливались придворные.

Эти дни были ужасными. Она лично допросила захваченных исчадий. Ни один из них не знал, где сейчас находится Андрей. Ничего не ведал о том, куда он мог отправиться. Соврать исчадья не могли — драконица чувствовала ложь.

После того, как исчадья были допрошены — их казнили. Шанти лично присутствовала при казни, опасаясь, что кто-то из адептов или апостолов может избежать гибели, подкупив или запугав своих тюремщиков. Нельзя было допустить, чтобы кто-то выжил, в дальнейшем возглавив заговор. Эти исчадья опасны, настолько опасны, что вопрос об их дальнейшей судьбе даже не поднимался.

Огромный меч палача поднимался, со свистом опускался вниз, и голова очередного исчадья катилась по каменной площадке. Булькала кровь, покидая обезглавленное тело, и снова поднимался меч, освобождая мир от Зла.

Нельзя освободить мир от Зла, не запачкав рук — думала Шанти, глядя, как содрогается в последних попытках удержать жизнь тело очередного адепта — и они заслужили смерть. Вот только почему на душе у нее было так гадко? Может потому, что это она не сама убивала негодяев, а может потому, что одно дело убить врага, который на твоих глаза совершил преступление или угрожал твоей жизни, и другое — хладнокровно приговорить к смерти людей, о преступлениях которых тебе рассказали другие?

Впрочем — Шанти не чувствовала вины. Если нужно, она бы поубивала весь цвет дворянства Славии. От них все равно нет никакой пользы, как нет пользы от вшей, или блох, живущих на дворовой собаке. Такой вот дворовой собакой и виделась драконице Славия — больная, измученная, разъеденная кровососами. Разве грех уничтожить кровососов? Вычистить животное, вылечить, накормить...

Шанти очнулась от своих мыслей и почувствовала голод. Есть в комнате не хотелось — душа просилась на волю, под сень деревьев, окружающих пруд, в котором жили здоровенные разноцветные рыбы, высовывающие из воды толстогубые пасти и почмокивающее, будто беззвучно прося их покормить. Шанти нравилось сидеть на берегу, в беседке над водой, кидать рыбам кусочки лепешки и смотреть, как эти толстые поросята подводного царства неуклюже ворочаются, пытаясь поймать угощение.

Драконица дернула шнур звонка, и через полминуты в дверь вошел слуга, человек неопределенно-среднего возраста, с лицом, украшенным короткой бородкой угольно-черного цвета. Шанти все время подмывало спросить — не красит ли тот свою бороденку, слишком уж черен этот признак мужественности.

— Хочу пообедать. Подайте обед в третью беседку, как обычно. Побольше мяса, да не превратите его в уголья. Специй много не надо. Пирожных — тех, со свежими ягодами. Попить чего-нибудь...вина не надо. Прошлый раз опять поставили вино! Я же сказал — вино больше не пью! Лепешек — рыб кормить. Ну и чего-нибудь повкуснее — на твой выбор.

— Будет сделано, ваше величество! — согнулся в поклоне слуга, и попятившись назад, к двери, добавил — десять минут, ваше величество!

— Десять, так десять — кивнула Шанти и не обращая внимание на слугу, подошла к полке, уставленной толстыми фолиантами.

Библиотека, где собственно она сейчас и находилась, насчитывала несколько десятков тысяч томов. Сочинения по магии, хроники, трактаты по естествознанию, много художественной литературы, в основном любовной — дворяне, как видно, увлекались любовными романами и не жалели денег на рукописные книги, стоящие совсем недешево. Любовные романы драконицу не интересовали, а вот книги по географии, мироустройству привлекали ее чрезвычайно. Ведь если Андрея нет в Славии — где-то его нужно искать? А где? Может быть на другом материке? Главное — чтобы не в другом мире. Но в том, что ее друг перенесся из этого мира в параллельный, Шанти сомневалась — Андрей не мог быть в другом мире, раз она его чувствовала. Ниточка, тонка ниточка тянулась куда-то далеко-далеко...вот куда? На черный материк? На север? А может туда, где когда-то появился Андрей, на север Славии? Неизвестно...

— Ваше величество, все готово! — слуга склонился в поклоне, Шанти встала, вышла из комнаты и пошла по коридору, сопровождаемая эскортом из гвардейцев. Их был четверо — двое сзади, двое спереди. Так-то Шанти в их защите не нуждалась, но надо же было показать свою значимость. Императору положена охрана, и нужно соблюдать правила, пусть даже и не все. Император без охраны, это все равно как голая женщина на базарной площади в полдень — странно и вызывает вопросы.

Идти было довольно далеко, минут пять — вначале длинным коридором дворца, потом по дворцовым дорожкам, мощеным ровной брусчаткой, чисто выметенной и отполированной тысячами ног. Встреченные дамы и кавалеры кланялись императору, женщины косили глазом, томно вздыхая, отчего их полушария, и так выпирающие из платьев, едва не вываливались наружу, подставляясь под лучи утреннего жаркого солнца. Так дамы пытались привлечь внимание императора, до сих пор славящегося сексуальным аппетитом. Когда не мертвецки пьян, конечно.

К Шанти уже пытались подкатываться девицы, надеявшиеся стать фаворитками — ведь если девица займет месте подле императора, ее семья может получить преимущества перед другими семействами, а в идеале, если угодит его величеству — может стать императрицей, а это совсем другой уровень политики.

Только лишь Шанти отказала всем девицам, на нее навалилась волна томных, пахнущих благовониями молодых мужчин, принимающих, с их точки зрения, неотразимо— соблазнительные позы. Когда драконица смотрела на это безобразие, ее разбирал смех и охватывала легкая грусть — жаль, что Андрей не видит, они бы вместе посмеялись над извращенцами.

Впрочем, скоро отпали и томные молодые люди, оставив окружение императора в полном недоумении — как наладить с ним прежние отношения? После покушения Антагон сильно изменился, и теперь придворные волей-неволей заняли выжидательную позицию, дожидаясь какого-то определенного посыла с его стороны.

Казнь исчадий напугала и озадачила окружение императора — если уж с такими влиятельными и страшными существами расправились так безжалостно и быстро, что же ожидать им? Не окажутся ли завтра на Стене Позора их головы?

Столица замерла потрясенная переменами и ожидающая еще худших перемен.

Сладкий запах цветов, горячий ветерок, вяло шевелящий листья экзотических деревьев, которых не было в лесах Славии. По словам управляющего, эти деревья были привезены откуда-то с Черного континента, пра-пра-пра-прадедом императора.

Пышные цветы, с мясистыми лепестками — когда Шанти впервые увидела этот цветок, чуть не вздрогнула, заметив, как он сомкнулся и сожрал муху, неосторожно усевшуюся на сладкую лужицу нектара внутри венца. Это были наскомоядные цветы, что, в общем-то хорошо — меньше будет мух. Хотя по здравому размышлению Шанти решила, что мух тут столько именно потому, что они привлечены медовым запахом этих самых цветов. Не пахли бы — не прилетали бы мухи. Все в этом мире взаимосвязано, вот пример...

Беседка оплетена плетущимися цветами, позволяющими рассмотреть, что происходит вокруг. А вокруг — красота! Подстриженные кусты изображали фигуры животных и людей, большие деревья стройными рядами обступали аллеи, небольшие фонтаны посреди лужаек пускали вверх радужные, сверкающие на солнце струи — прекрасное зрелище, достойное кисти художника. По словам того же управляющего, этому дворцу много тысяч лет, очень много тысяч. В этом дворце жили поколения императоров Славии, занимавшей некогда весь материк.

Стол уставлен яствами — теплое, жареное на углях мясо украшало центр стола, сочась розовым соком — Шанти так и не могла отказаться от привычки есть полусырое мясо. Все-таки драконья сущность давала себя знать. Хотя — многие из людей тоже любили полупрожаренные сочные куски. Драконица по этому поводу сделала заключение — в этих людях сильна драконья кровь, их предки позже стали людьми, за столетия и тысячелетия накрепко забыв о своей 'крылатой' судьбе.

При виде мяса Шанти отбросила все мысли, кроме мысли о еде — она вдруг почувствовала, как голодна, отбросив условности плюхнулась в кресло и вцепилась руками в первый попавшийся здоровенный кусок мяса. Сок тек у нее по подбородку, но она не обращала внимания — кого стесняться императору? В самом деле — глупо быть императором, и оглядываться на то, что ты не соответствуешь каким-то там правилам поведения за столом! Император — на то он император, чтобы устанавливать правила, а не тупо следовать чужим. По крайней мере, так думала Шанти.

Утолив первый голод, драконица стала есть медленнее, а когда захотела попить, махнула рукой слуге, который маячил за порогом в пределах видимости — Шанти терпеть не могла, когда кто-то стоял за плечом и ждал сигнала налить или подать. Слуги уже знали новые привычки своего монарха, и старались не быть назойливыми. Сейчас Шанти обошлась бы без слуги, но хрустальный кувшин, наполненный соком, стоял далеко — с места не достать, а вставать не хотелось.

Слуга тут же появился в беседке, Шанти махнула, указав на кувшин, прислужник с готовностью схватил драгоценный старинный сосуд, изготовленный лет двести назад и налил бокал розового хрусталя, стоявший возле драконицы. Шанти протянула руку, взяла бокал, и... вдруг ее окатила волна страха, ожидания, нетерпения, и снова страха — такого сильного, что 'императора' будто обдали кипятком.

Драконица замерла с бокалом в руке, поразмышляла, и поставила сосуд на стол. Потом перевела взгляд на слугу — человек лет тридцати пяти, ничего необычного. Шанти старалась не обращать внимания на слуг, они все слились у нее в одно лицо, похожие, как пули в патронташе гвардейца Балрона.

Управляющий подбирал слуг по какому-то определенному принципу — все не очень высокие, не толстые, и с невероятно незаметными лицами, будто куклы, которых вырезали из одного куска дерева и забыли раскрасить. Незаметные механизмы огромной структуры, именуемой 'Дворец императора'. Они все побаивались Антага, но этот...этот превзошел всех по уровню своего страха. Почему?

При всей своей некоторой безалаберности, Шанти не была глупа. Наоборот — она обладала очень острым умом, иногда, правда, направляющим ее совсем не в ту сторону, куда надо. Но это уже особенности драконьего мировоззрения, а еще — влияние воспитания. Или, скорее, отсутствия такового. Посиди-ка сто лет в темной пещере, ежеминутно ожидая гибели — пожалуй, одним сдвигом психики не обойдешься. Был такой сдвиг и у Шанти, почти исчезнувший после того, как она встретилась и долгое время провела с Андреем. Сегодня этот самый сдвиг, который предполагал недоверие не только к людям, но и вообще ко всем живым существам на свете, помог драконице. Ее смутные подозрения мгновенно переросли в уверенность и первое, что она сделала — приказала:

— Стоять! Ко мне, быстро!

Слуга осторожно, опасливо поглядывая на грозного 'императора' подошел к 'Антагу' и склонился, так, что было видно его лысую макушку. Шанти с неудовольствием посмотрела на плешь и представила, что у нее на голове вдруг исчезла чешуя. Ей стало противно и она поморщилась, отложив пирожное, к которым пристрастилась на роли императора. Аппетит безнадежно испорчен.

— Пей! — Шанти указала на бокал с соком перед ней на столе.

— Что...ваше величество... — залепетал слуга, не поднимая головы — что вы сказали?

— Пей-сок-быстро! — с расстановкой рявкнула Шанти, и стражники, стоявшие поодаль от беседки насторожились, сделав несколько шагов по направлению к императору.

— Я...я... — слуга задохнулся, будто в его горло влетела муха, закашлялся, и вдруг сорвался с места и бросился бежать, сбив по дороге скамейку и тарелку с любимыми пирожными — чем привел Шанти в ярость.

— Схватить его! — крикнула она громогласно, и стражники бросились бежать за мужчиной, громыхая по дороге навешанным на них железом.

Бежали они небыстро — попробуй-ка, побегай, когда на тебе столько железа! — потому беглец сразу же оторвался от преследователей, и его спина мелькала уже шагов за сто от стражников, рискуя исчезнуть за одним из поворотов аллеи. Беглецу не хватало воображения — он бежал по прямой, хотя следовало сразу же сойти с мощеной аллеи и затеряться в густых насаждениях — так у него был хоть какой-то шанс. А на прямой...впрочем разницы не было никакой. Он не смог бы выйти из дворца в любом случае — его взяли бы на одном из выходов, даже если бы он бегал по саду несколько месяцев.

Раздражившись от вида медленно громыхающих стражников, Шанти решила взять дело в свои руки припустила вслед за супостатом, в считанные секунды догнав и перегнав своих охранников.

Догнав ополоумевшего от страха слугу, Шанти подняла руку, чтобы хорошенько врезать ему по затылку, и вдруг тело драконицы сотрясли мощные удары — в нее врезались три арбалетных болта, которые должны были пробить тело императора навылет. Один болт ударил в грудь, другой в бок, третий в спину. Били наверняка, после трех попаданий ни один человек не смог бы выжить. Человек. Но не дракон. Пусть даже он и находился в своем аватаре.

Болты скользнули по невидимой чешуе и отлетели в сторону, даже не пошатнув атакующую драконицу. Удары были такой силы, что Шанти задохнулась от неожиданности и остановилась, чтобы посмотреть — какая же сволочь покусилась на священную особу императора?!

Увидеть пришлось через пару секунд после того, как болты врезались в тщедушную фигуру Антага — аллею вдруг заполнила толпа мужчин — человек тридцать, не меньше. Все нападавшие размахивали руками, норовя насадить императора и его охрану на свои острые железки, владению которыми посвятили бОльшую часть своей интересной, полной приключений жизни. Жизнь эта могла закончится прямо сейчас, но убийцы этого не знали, иначе никогда бы не посмели напасть на императора.

Половина нападавших отвлекла внимание стражников, набросившись на них со всем пылом революционеров, не жалеющих положить свою жизнь на алтарь революции, вторая половина набросилась на 'императора', желая порубить его на мелкие кусочки.

Некогда Андрей рассказывал, как в его мире, страна, в которой он жил, много лет назад вводила свои войска на территорию соседнего, недружественного государства. И первыми шли некие штуки, со слов Андрея напоминавшие драконов — огромные, плюющиеся огнем и неуязвимые для легкого оружие. И против них выступили конники того государства, которым их командование рассказало, что эти чудовища, похожие на драконов, совсем не опасны, что они сделаны из хилого, тонкого дерева, и что уничтожить их не составит никакого труда. И вот несчастные конники бросились на танки с мечами наголо, рубили стальных громадин так, что только искры летели и очень удивлялись, что стволы орудий почему-то не отлетают, как те палки, на которых конники учились рубить с коня. Бойцы, вероятно, были очень разочарованы — и собой, и командирами, рассказавшими им заведомую ложь.

Здесь был чем-то похожий случай. Только никто не говорил убийцам, что император деревянный (Впрочем — они и сами могли сделать такой вывод, зная, как он управляет страной. Только с деревянной башкой можно было допустить то, что происходило в Славии).

На Шанти обрушились десятки ударов, не повредивших совершенно ничем, кроме потери красивой одежды, к которой драконица питала нежное чувство, одеваясь по последней моде — в женском ли обличье, или мужском.

Как и всегда, потеря любимой одежды, которую только сегодня утром она надела, получив от поставщика императора комплект, сшитый по ее рисункам, привела драконицу в ярость, фатальную для негодяев, ошеломленных неуязвимостью жертвы. Первый же удар разбил голову одного из нападавших, как молот, врезавший по гнилому плоду.

Содержимым черепной коробки забрызгало остальных, тут же убавивших пыл и на секунду забывших о своих преступных намерениях. Этой секунды Шанти хватило, чтобы ворваться в кучу врагов, уничтожить троих, пока те стояли столбом, а потом схватить одного из убийц и начать бить им как палицей по бывшим его товарищам. Тяжеленный мужчина затих после первого же удара, в отличие от его коллег, которые умирали подольше, постанывая и дергаясь на камнях аллеи, переломанные, будто попали под телегу ломового извозчика.

Покончив со 'своей' группой, Шанти оглянулась и посмотрела, что происходит у стражников, с удивлением обнаружив, что те еще живы и довольно успешно отбиваются от нападавших, ловко вращая здоровенными мечами. У ног гвардейцев лежали трое негодяев без признаков жизни, и мечи покрытых порубленной броней бойцов продолжали работать, посвистывая в воздухе как крылья ветряной мельницы.

Пообещав себе пересмотреть мнение о гвардейцах как о бесполезных увальнях, Шанти бросилась им на помощь, в секунды разбросав супостатов по сторонам, как ребенок раскидывает надоевшие игрушки. Гвардейцы, слегка приунывшие под напором втрое превосходящего по численности противника, тут же набросились на поверженных врагов и начали их уничтожать, тяжелыми ударами рассекая на части.

— Стоять! — рявкнула Шанти — они мне нужны живыми! А где эта тварь? Слуга, где слуга?!

— Ваше величество — вон он! — гвардеец указал на тело слуги, во лбу которого торчал болт, прибивший голову насквозь.

— Ты! — Шанти указала на первого гвардейца — срочно беги, поднимай тревогу! Перекрыть все выходы, искать стрелков и вообще всех подозрительных! Ты — беги в стражу, пусть этих придурков вяжут! И чтобы ни один волос не упал с их головы — лично с тебя спрошу!

— А нам что делать? — потерянно спросил один из оставшихся рядом гвардейцев, подняв забрало шлем и утирая пот, крупными каплями сбегающий с красного лица.

— Стойте тут, охраняйте пленников — пожала плечами Шанти — пока что толку от вас никакого...

Драконица пошла к беседке и села в свое кресло, очень похожее на трон. Пирожные валялись на полу, Шанти подняла одно из них и задумчиво посмотрела сквозь него, будто оно было прозрачным. Класть его в рот почему-то не хотелось — вдруг в нем яд? Шанти не знала, как этот яд действует на драконов, но проверять она не собиралась. Пусть другие проверяют!

Придя к мысли, что это хорошая идея, Шанти повеселела, и решила, что тебе каждое блюдо и каждый напиток будет вначале пробовать слуга, или специальный человек, для того предназначенный. Вот тогда вероятность отравления будет сведена к нолю. Вероятность отравления лжеимператора, конечно. Что касается 'пробователя' — ну что же, у каждого своя работа.

Попыток отравить императора поубавится, но...люди всегда надеются на лучшее и не часто не задумываются о последствиях. Как они заставили слугу отравить напиток императора? Деньги? Угрозы? Да какая разница? Главное — она жива и предупреждена.

Впрочем — и они тоже. Теперь задумаются — как это хилый император, совсем даже не боец, смог уцелеть в бойне и перебить всех своих убийц? Вот только доказать ничего нельзя, даже если вопить на каждом перекрестке, что император — совсем не император. И все равно обратной дороги нет. Скорей бы прибыла армия Федора...месяца полтора-два, не меньше, столько нужно будет чтобы собрать войско и пройти маршем до границы Славии.

Эти два месяца будут очень непростыми для лже-императора...

Глава 7

— Вы знаете — я даже не удивилась. И еще — рада. Если бы ты знал, как мне надоела эта дыра! И Беа рада. Правда, девочка?

— Правда — Бета забавно сморщилась и подмигнула Андрусу — кто бы знал, как мне надоело каждый день слушать рев коров, идущих на пастбище! Смотреть на рожи односельчан — такие одинаковые, такие тупые!

— Глупая девчонка — хмыкнул Урхард — будто в городе такие все умные, и там меньше воняет. Там своих дураков хватает, и своей вони и рева. Здесь воздух посвежее, и люди попроще.

— Ага, попроще — усмехнулась Адана — как староста все обставил? А ведь умная голова! И своих не обидел, и нам дал возможность выкрутиться. Исчезнет Андрус — не будет причины к нам придраться! Тихо, тихо, девочка. Никто не собирается выгонять Андруса в угоду этим подлецам.

— Не будет Андруса — найдут еще причину. Давно жареным пахнет, еще с тех пор, как Бирнир начал мутить народ против меня. В общем, так: завтра утром мы с Андрусом едем в город. Вдвоем. Вы остаетесь здесь. Я пристраиваю парня к делу, ищу нам дом, лавку, и возвращаюсь за вами. Решено.

— А к какому делу ты его пристроишь? — Беата настороженно посмотрела в лицо отца, и тот опустил глаза. Потом снова поднял взгляд на дочь, и хмуро отрезал:

— К тому, какое он захочет делать.

— Андрус, какое дело ты захочешь? — слегка холодно, отчужденно спросила девушка — что-то мне все это подозрительно! Ты куда собрался? Бросить нас?

— Я сам пока не знаю, куда я пойду — устало ответил Андрус, теребя в руках белую матерчатую салфетку — я воин. Буду искать работу по своему умению. В лавке сидеть не могу. Не мое это. И не хочу, чтобы вы меня содержали. Я взрослый человек, и сам могу себя обеспечить. Я очень благодарен вам за то, что вы меня спасли, и всегда вам помогу — только скажите. Всегда приду на помощь. Но я должен уйти. Вообще-то моя вина в том, что у вас сейчас возникли неприятности. Не было бы меня, не пришлось бы уходить...

— Опять ты за свое! — буркнул Урхард — я же сказал — не в тебе дело! Ты только повод. У нас свои дела, свои проблемы. Кстати — в городе тоже не все ладно, чтобы вы знали. Мы не хотели говорить, но...в общем у нас там тоже враги, и покруче, чем эти жалкие селяне.

— Враги? — неприятно удивилась девушка — какие враги? Мам, вы чего от меня скрывали? Почему я ничего не знаю?

— Потому, что не надо было знать! — холодно ответила Адана — бывший мой ухажер, брат нынешнего главы клана. Он убил твоих деда и бабку, моих родителей. За то, что я ему отказала и выбрала твоего отца. Убил всю нашу семью. Не сам, конечно, изобразили, будто лошади понесли. Но я знаю — это он убил. Колдовством, или еще каким-то способом, но убил. И здесь, возможно, его рука — через Бирнира, через старосту.

— А почему папка его не убьет? — удивилась Беата — вызвал бы его на поединок, и отрубил башку! Он бы смог, я знаю! Когда папку разозлишь, он всех поубивает!

— Глупенькая девочка, это тебе не Бирниру нос разбить, это брат главы клана. Кто бы это позволил вызвать его на поединок, и кто бы дал его убить...

— А потихоньку убить? Пустить стрелу из-за угла, и все! — не успокаивалась Беата — неужели вы вот так, все зная, спокойно будете жить, оставив безнаказанным убийцу вашей родни?! А как же месть за кровь?

— Дочка, дело должно быть верным, прибыльным, иначе оно не стоит торговли — хмуро пояснил Урхард — если в конце заведомый убыток — зачем это дело? Если я убью этого негодяя, на меня, а значит и на вас обрушится сам глава клана, а его возможности, в сравнении с нашими, просто неисчерпаемы. Заведомый проигрыш. Гибель твоя и матери. Про себя я уж и не говорю. Нельзя.

— Торгашеские рассуждения! — зло сплюнула Беата — ты не воин! Как ты можешь спокойно спать, зная, что родителей твоей жены убили, и убийца неотмщен!

— Беата! Заткнись! — резко бросила Адана — иди к себе! Сейчас же! И не выходи, пока я не позволю! А еще — извинись перед отцом!

— Не буду! — Беата вскочила со стула и почти бегом бросилась из комнаты. Вдалеке хлопнула дверь, и настала тягостная тишина. Где-то у окна назойливо жужжала муха, на дереве за окном истошно вопила птица, тихо поскрипывали сохнущие на полуденном солнце бревна, из которых был сложен дом.

Адана встала к очагу, сняла медный чайник, поставила его на стол, пододвинув деревянную подставку, исцарапанную и вытертую за много лет, снова села, сложив руки на столе.

— Права девочка! — тяжело выдохнул Урхард — торгашеские рассуждения! Надо было подстеречь этого подонка и стрелу в сердце. А уж потом бежать в лес!

— Не глупи! Тогда бы точно достали нас здесь! — парировала Адана — мы бы не прожили столько времени спокойно, если бы не сидели тихо, как мыши!

— А он и достал. И еще достанет — пожал плечами Урхард — пока жив Идраз, покоя не будет.

— Неужели столько лет, и он все не успокоится? — удивленно спросил Андрус — да за такое время любой человек забудет и плюнет на это дело! Извините, что вмешиваюсь...но мне лично не верится, что какой-то там ненормальный после стольких лет спокойной жизни вдруг решил вас достать! Да с какой стати? Зачем? Вам не кажется это странным?

Урхард и Адана переглянулись, потом женщина с грустной улыбкой ответила:

— Не кажется. Ты просто не знаешь этого человека. Он на самом деле ненормальный. Их два брата — Эдраз и Идраз. Эдраз вполне нормальный, если не считать того, что он любит казнить своих врагов разными причудливыми способами. А вот Идраз...он всегда отличался ненормальностью. Говорят — повитуха во время родов повредила ему голову, и он родился не совсем нормальным. Вначале это не было заметно, но потом, когда он стал расти...в общем — больной он. Любит пытать, про него рассказывали страшные вещи...повторять не хочу.

— Близнецы, что ли? — с интересом спросил Андрус.

— Они — кивнул Урхард — похожи, как две капли воды. Только у Эдраза рожа посытее. Второго злоба душит, вот он и худеет. Две жены уже загубил.

— Это как — поднял брови Андрус — убил, что ли?

— Заболели и умерли. Отравил, скорее всего. Адана давно была бы в могиле, если бы согласилась выйти за него замуж. Братьям лет — как мне, я знаю обоих. Служил когда-то в охране их дяди, главы клана. Там, кстати, много местных. Когда отец умер — он тоже был купцом — оставил мне небольшой капитал, я уволился из охраны и уехал сюда. Отец всегда был против, чтобы я стал воином, но у меня были свои глупости в голове...а послужил — насмотрелся, глупости и закончились.

— А что с отцом? Тоже руку приложили братцы?

— Нет. Все обыденно и просто...простыл, заболел и умер. Мать при родах умерла. Ну хватит обо мне. Давайте-ка подумаем — что делать дальше? Тут оставаться — плохо, в город — тоже плохо. Куда идти?

— А если вообще в другой клан? На побережье? — предложил Андрус — взять, и сняться с места — тихо, без шума. Уехать подальше, и все!

— Найдут — усмехнулся Урхард — не сразу, но найдут. Кроме того — надо будет брать разрешение на торговлю в другом клане. Это мало что деньги, но еще и выдашь себя. Первое, что сделает Идраз — запросит главу другого клана, нет ли некого купца Гирсе, который взял разрешение на торговлю...

— Имя сменить? Назваться другим именем?

— Похоронить имя моего отца? — тяжело спросил Урхард — лучше умереть!

— И похоронить Беату? Адану? — скривился Андрус — самого себя? Стоит ли того набор звуков?

— Это у тебя набор звуков — мрачно сказал купец — а у меня имя моего отца, имя моего рода. И я не предам его!

— Зато предашь свою семью — спокойно парировал Андрус, и был награжден яростным взглядом Урхарда:

— Не твое дело! Ты чужак, ты не поймешь этого!

— Не пойму — согласился Андрус — ради набора звуков загубить свою жизнь, и жизнь своих близких. Не пойму...

Купец зарычал и стал подниматься с места, когда Адана звенящим голосом сказала:

— Хватит! Прекратите! Не хватало, чтобы вы передрались! Вы оба правы — по своему. И путь у нас только один — в город. А уж из города...там видно будет. Урх — узнай, куда выгоднее уехать — подальше, так далеко, чтобы этот негодяй не сразу нас достал! А ты, Андрус...ты решай — с нами, или без нас. С нами — будет опасно и тяжко. Скорее всего. Без нас — тоже не мед. Я думаю, что переезжать нужно месяца через два, не раньше. Урх — ты должен как следует все узнать, подготовиться к переезду. Пока что все тут затихнет, после отъезда Андруса, так что особо беспокоиться не стоит. Продержимся.

* * *

— Что это у тебя? Я давно хотела спросить... — Беата провела пальцем по груди Андруса у горла, по странному темному отпечатку на коже, похожему на то, как кто-то взял и скрестил две маленькие палочки, и эти палочки впечатались в тело.

— А полегче вопроса не было? Например — откуда берется ветер? — Андрус улыбнулся, глядя в лицо Беаты, склонившееся над ним.

— Это все знают — усмехнулся она — бог ветра открывает мешок и выпускает ветры и ветерки! Вот и все!

— А я думал, он как-то по другому ветры пускает — усмехнулся Андрус, поглаживая Беату по гладкому бедру, ощущая шелковистость кожи. Он так давно об этом мечтал, и вот...сбылось. В последнюю ночь.

— Святотатец! — хихикнула девушка — ты на что намекаешь?! Вот обидится бог ветра, нашлет на тебя ураган — тогда узнаешь!

— Наверное — узнаю — улыбнулся мужчину и взяв девушку за талию, аккуратно положил ее рядом с собой. Беата тут же закинула на него руку, и глядя в глаза, тихо сказала:

— Я не верю, что это последняя наша ночь. Я никуда тебя не отпущу! Найду везде, где бы ты не спрятался, учти это!

— Учту — серьезно кивнул Андрус — добилась своего? Ну и зачем тебе это надо было? Я — зачем тебе? Нашла бы себе хорошего парня — в городе — вышла замуж, имела бы нормальную семью, детей. А теперь что? Безродный, приблудный, непонятно кто — и тебе это надо?

— Надо — хихикнула Беата — душа сама выбирает! Боги выбирают.

— Так боги, или душа? — улыбнулся Андрус — ты уж определись.

— Не знаю. Знаю одно — ты мне нужен. И только ты. Больше — никто. И вообще — хватит болтать, а? У нас есть еще несколько часов — давай-ка, докажи, что о перевертышах говорят правду! Пока что ты еще ничего не доказал! Ну! Где твоя магическая любовная сила?! Вот так...начинаю верить...не останавливайся! Ну же! Быстрее! Дааа!

* * *

— Готов? Ну что же — прощаемся.

Урхард обнял жену, потом дочь, легко вскочил в фургон и взял поводья в руки. Андрус подошел к Адане, обнял ее, потом обнял Беату — та обхватила его за шею, поцеловала припухшими губами, отпустила, и неожиданно горько заплакала навзрыд, пряча лицо в ладонях. У Андруса защемило сердце, и он поскорее влез в повозку, чтобы побыстрее покончить с прощанием. Все равно уже ничего не изменишь, толку тогда сердце рвать? Скорее уедет — скорее Беата успокоится.

Урхард хлопнул поводьями, лошади тронули с места и здоровенный купеческий фургон запылил по дороге, оставляя в песке глубокие следы от окованных металлом колес. Через несколько минут Андрус оглянулся назад — женщины так и стояли у ворот дома, провожая своих мужчин. Как и всегда, все женщины — на протяжении многих тысяч лет. И как и всегда — они не знали, вернуться ли мужчины домой.

* * *

— Это Лес?! — Андрус с восхищением смотрел вверх, на вершины деревьев, теряющиеся в вышине — сколько же им лет?!

— Да кто знает — флегматично ответил Урхард, задумчиво глядя в пространство над спинами лошадей — тысячи лет им. Они медленно растут.

— Сколько времени мы будем ехать по Лесу?

— Полдня. Даже побольше. Как только выедем из Леса, сделаем остановку — коней напоим, пообедаем — Адана там чего-то нам положила, вон там, в корзинке. Ну а к вечеру будем в городе.

— А где ночевать будем?

— На постоялом дворе, конечно — пожал плечами Урхард — как обычно. В 'Красном коне'. Все купцы там останавливаются. Охрана хорошая, да и кормят неплохо. Большой постоялый двор. Устроим лошадей, сами устроимся, да и пойдем искать, куда тебя пристроить. Перевезу семью — я тебя снова к нам перетащу, чего бы это мне не стоило. Ведь ты теперь мне не чужой, а, Андрус?

— Не чужой — кивнул Андрус, помолчал, и грустно добавил — ты же знаешь, я сопротивлялся до последнего дня. Вернее — ночи. Она сама так хотела. Клянусь — я бы никогда не причинил ей вреда.

— А ты и не причинил — усмехнулся Урхард — скорее, наоборот. А если серьезно — пусть все будет так, как идет. Если она понесет — будет нам мальчик. Или девочка — хотя я сильно рассчитываю на мальчика. Ну а вы с Беаткой как-нибудь разберетесь. Главное сейчас совсем другое.

— А если ни мальчика, ни девочки не будет? — усмехнулся Андрус — ты так говоришь, будто все уже определено!

— Конечно определено — хохотнул Урхард — я что, свою дочь не знаю? Если она за что-то берется...небось все соки из тебя выжала! Хо-хо-хо...

— Не без того — неожиданно для себя расхохотался Андрус, и вдруг замолчал, замер, ощутив за кустами присутствие человека. И не просто человека, а человека злого — волна ненависти от того просто била в мозг, распространяясь по округе, как волна вони от выгребной ямы!

Потом Андрус почувствовал еще двух людей — с другой стороны дороги, они тоже желали зла, но не так яростно, как первый.

— Засада! — тихо сказал Андрус — не шевелись! Двое справа, один слева. Ты бежишь к одному, я к двум. На счет три прыгаем...раз...два...три!

Мужчин будто сдуло с повозки. Несмотря на свои габариты, Урхард двигался быстро, как лесной кот, Андрус же сразу перешел в боевой режим, и когда оказался перед застывшими в кустах стрелками, те не успели сделать ничего — меч мгновенно рассек им шеи.

Обезглавленные тела все еще стояли на ногах, пуская фонтаны крови, когда Андрус помчался к оставшемуся в живых убийце с которым схватился Урхард.

Здесь все было похуже — Бирнир успел выпустить стрелу, та пробила плечо Урхарда в районе плечевого сустава, обездвижив правую руку и лишив шансов победить здоровенного мужичину, радостно размахивающего тяжеленным мечом.

Пока Андрус бежал к месту поединка, Бирнир нанес рану в предплечье и живот купца, тот заливался кровью из двух рубленых ран, и неясно было, какая из них опаснее. Урхард стоически отбивался левой рукой, но было видно, что он слабеет — два раны и стрела, торчащая из плеча не добавляют скорости и выносливости. Бой шел всего пять секунд, на пределе возможностей обоих мужчин, но этого хватило, чтобы Урхард получил тяжелые ранения.

Андрус подоспел как раз тогда, когда меч недруга устремился к голове купца, доля секунды — и судьба Урхарда была бы решена. Но клинок Бирнира со звоном наткнулся на подставленный меч Андруса, со скрежетом скользнул до рукояти под мощным напором великана, и тут Урхард, собрав последние силы вонзил свой меч в живот Бирнира, рванул вверх и груда сизых внутренностей вывалилась к ногам их хозяина, как куча толстых червей, непонятно как забравшихся в человека. Бирнир недоуменно посмотрел вниз, не понимая, что произошло — в горячке боя он не ощутил боли, а может перед боем выпил для храбрости или съел грибов, придающих силы и заставляющих сознание человека улетать к богам. В любом случае, Бирнир еще не понял, что он уже умер, поднял меч, и...лишился головы, начисто отсеченной Андрусом.

Урхард тяжело опустился на подстилку из опавших игл под огромным Деревом, Андрус встал рядом, выйдя из боевого режима. Его еще потрясывало от напряжения, и очень хотелось есть — знакомое ощущение. Теперь — знакомое.

— Там...в фургоне...ларец — с трудом выговорил Урхард, зажимая рану на предплечье, из которой толчками выбивалась кровь — похоже жилу зацепил, вон как кровь хлещет. Он всегда был неплохим бойцом...еще когда мы служили в охране Главы клана. Никогда меня не любил, считал выскочкой. Вот и дождался.

— Что в ларце? Бинты? — догадался Андрус и бегом бросился к фургону. Вытащил из ларца несколько свернутых чистых бинтов, взял бутыль с водой — поискал вокруг вино — ему показалось, что промыть вином было бы лучше, он сам не знал почему так подумалось, бросился к Урхарду, мертвенно бледному, цветом лица как простыня. Купец оперся спиной о ствол дерева и полуприкрыл глаза. Видно было, что Урхард держится из последних сил, и с кровью из него уходит жизнь.

— Вот тут, перетягивай! — хрипло выдавил из себя Урхард — старею! Нарвался на стрелу, тут мне и конец. Давай, давай ...вот так. Ну что, парень, хреновато дело. Не знаю — доеду ли я до города. И домой далеко. И еще...

Урхард вдруг замер, его глаза расширились, он посмотрел куда-то за спину Андруса и сдавленным голосом сказал:

— Вот только этого не хватало! Возьми мой кинжал, и свой достань. О боги, что вы творите? Будь осторожен не поддавайся на их облик!

Андрус медленно обернулся и замер, задохнувшись от удивления. К нему шли Адана и Беата — улыбающиеся, веселые. Они махали руками и ускоряли шаг, будто торопились скорее заключить Андруса в объятия. Поодаль, шагах в двадцати от них — три странных существа, закованных в костяную броню. Их похожие на человеческие лица смотрели на людей странными глазами, разделенными на множество ячеек, как у стрекозы, или у мухи. Скорее всего это и были насекомые — огромные жуки, каким-то магическим образом созданные из людей.

Андрус нашел рукой специальный кинжал для убийства тварей, наклонился к Урхарду, вытащив его кинжал из ножен и взяв в руки по клинку, пошел навстречу тварям.

Когда клинок вонзился в глаз 'Беаты', рука Андруса дрогнула — слишком уж копия была похожа на оригинал. После того, как кинжал рассек плоть твари, раздался звук наподобие того, какой возникает, если хозяйка кидает кусок рыбы на сковороду, в раскаленное почти до горения масло. Пошел черный дым, едкий, неприятный, совсем не напоминавший запах горелого мяса — он вызывал в душе воспоминания о чем-то далеком, о другой жизни, которую Андрус забыл.

Через секунду перед бойцом стояло безликое чудовище, оскалившее длинные, белые клыки. Его красный глаз смотрел на Андруса пристально, будто хотел прожечь дырку в недруге, лишившем тварь жизни. Вместо второго глаза зияла дымящаяся дыра, расширяющаяся, будто кто-то лил расплавленное олово на толстый весенний лед. Еще секунд через пять тварь свалилась, лишенная головы, развалившейся под напором смертельного колдовства.

Вторая тварь — 'Адана' — умерла так же быстро, как и первая, не в силах устоять против Андруса, даже не перешедшего в боевой режим. Он заметил, как медленно двигаются твари и решил не тратить силы на сверхскорость — смысла нет тратить драгоценную энергию.

Пока человек расправлялся с двумя передовыми тварями, три остальные, бронированные 'черепахолюди' подошли ближе, и вот тут Андруса ждал сюрприз — совершенно неожиданно, после рассказов Урхарда и Беаты, после того, как он легко и быстро расправился с медлительными кровососами под личинами Аданы и Беаты, новые твари едва не сбили его с ног, бросившись с места так, как если бы им дали пинка под зад.

Комья земли из-под когтистых лап чудовищ взлетели вверх, клешнястые лапы рассекли воздух, пытаясь достать до обидчика племени мутантов, и Андрус с трудом избежал гибели, в последний момент переключившись в боевой режим. И даже тогда твари двигались гораздо быстрее, чем обычные люди. Но не так быстро, как боец-перевертыш.

Расправиться с ними было делом нескольких секунд — несмотря на то, что эти твари облечены в непробиваемую броню, места сочлений брони оставались уязвимыми, как и глаза чудовищ. Десять секунд — и вот Андрус выходит из боевого режима, отпрыгивая от падающих, как срубленные деревья коренастых мутантов. Бой закончен.

* * *

— Ты как их почуял? — с трудом спросил Урхард. Его грудь часто подымалась, лицо было белым, как полотно, а губы потрескались от жара. Они с Андрусом ехали уже три часа — в город, сельская лекарка не смогла бы вылечить тяжело раненного купца. Надежда была только на городских. Мало того, что он получил две раны в плечо и руку, ранение в живот оказалось тяжелым — и похоже, что кинжал был отравлен. Иначе, почему так быстро развилось воспаление?

Впрочем — Андрус не мог точно сказать причину начинающейся горячки, его знаний на то не хватало. Факт заключался в том, что купец, если не найти мага-лекаря в ближайшие часы, должен был наверняка умереть еще до завтрашнего утра. Наверняка. И сам Урхард это знал.

— Почуял — хмуро кивнул Андрус, держа поводья и погоняя лошадей. Фургон вздрагивал, подпрыгивал на неровностях дороги в которую впечатались камни покрытия, разбитого множеством колес, Урхард кусал губы от боли, но Андрус не притормаживал лошадей — что толку, если он убережет купца от боли? Не успеет к лекарю — ничего у того уже не будет болеть. Никогда.

— Как почуял? Носом, что ли? — пробормотал купец, морщась при очередном толчке — ты вот что, Андр! Я знаю, ты парень хороший, и Беатку не бросишь, и Адану мою. И ты сам говорил — позовите, и я приду на помощь! Так вот — я тебя зову. Помогай. Ты должен сделать так, чтобы они жили и не нуждались. Деньги у меня есть — часть монет дома — жена знает, где они лежат, а часть у менялы Зуира — он мой старый знакомый, честный меняла, хоть и выжига. Ему надо будет сказать условную фразу, запомни ее: 'Устракон гонор вастор борг!' Повтори, ну!

— А что это такое значит? Устракон гонор вастор борг — повторил Андрус — заклинание какое-то, что ли?

— Ничего не значит. Набор слов — хрипло ответил Урхард, впадая в полузабытье — я придумал, у Зуира записано. Не ошибешься. Там лежат двадцать тысяч золотых — это очень много, хватит, чтобы купить лавку, дом, торговать и жить безбедно. Беатка умеет торговать, у нее мои способности, так что слушай, что она тебе скажет по делу. Ну что еще...глупо получилось, да. Видно постарел я. Кинулся, нарвался на стрелу, а из-за этого все и вышло. Впрочем я никогда не был силен на мечах — топор, вот мое оружие. Никто не мог устоять против меня на топорах, да! Мы как-то пошли в поход, в соседний клан...они непочтительно говорили с нашим Главой, и он отправился их покарать, и вот мы...

Шепот Урхарда был неразборчивым, и скоро затих. Он шевелил губами, вроде как что-то говорил, но разобрать было сложно. Потом совсем затих.

Андрус оглянулся на него и сокрушенно помотал головой — плохо дело! Хлестнул лошадей, и те прибавили шагу, хотя и так уже прибавлять было некуда. Еще немного, и пустятся вскачь. Но тогда кони долго не выдержат. Да и фургон не выдержит — развалится где-нибудь на особо выпирающем валуне. После весенних паводков дорогу сильно размыло, и ее пересекали множество узких канавок, на которых фургон вздрагивал так, будто по нему били кувалдой.

— Я еще жив, не думай! — вдруг трезвым, сильным голосом сказал Урхард, и Андрус едва не вздрогнул, резко обернувшись к больному — если я умру в дороге, не хорони в лесу, ладно? У города есть кладбище, как заходишь через ворота, сразу направо, вдоль стены. Здоровый такой красный булыжник, там выбито имя моего отца — Танаон Гирсе. Похорони меня там. Пусть Беатка с Аданой навещают. Им будет легче. Мне-то уже все равно, покойнику. Ты знаешь, я ведь соврал. Ничего отец мне не оставлял. Почти ничего. Покаяться хочу. Награбленные, эти деньги, на которые я начал свое дело. В походы ходили, я себе капитал и награбил. Убивал — как и все. Женщин и детей не убивал, нет! Но мужчин — много на моей совести. А как купца одного прямо в лавке зарубил, снял с него мешок с драгоценностями, вот на него я свое дело и начал. Ты не говори моим девчонкам, хорошо? Я для них самый честный, самый порядочный на свете. Хочу, чтобы они меня таким и запомнили, и моим внукам передали. Сделай так, чтобы у меня были внуки, ладно? Пусть они будут хорошими, порядочными людьми! Я как мог любил жену, дочку, всегда хотел еще детей. Не получилось. Видимо наказание мне такое, за мои преступления. Умру в муках...ох, больно как, парень, просто терпежа нет! Жалко — вина нет, грибов нет. Сейчас полегче бы стало. Дай попить, что ли...воды.

— Нельзя тебе пить. У тебя ранение в живот, и так там непонятно что, в животе-то...нельзя пить и есть.

— Да что там, в животе...дырка там. В кишках дырка. Все дерьмо наружу. Чуешь — воняет? Уже гниет... Знаю этот запах — запах битвы, запах смерти. Ненавижу войну! Ничего в ней нет героического. Боль, смерть, вонь, грязь, вши. Чавкающие мокрые сапоги, голод — никогда вовремя жратву не привозят. Командиры сидят в палатках, на шелковых коврах, а мы вокруг под дождем — за шиворот сыплется, холодно...холодно...знобит меня. Знобит...

Урхард закрыл глаза и отключился, его голова моталась из стороны в сторону, грозя оторваться от могучей шеи и покатиться по дну раскачивающегося фургона. Как на грех, дорога стала еще хуже, чем была, и фургон с трудом переползал промоины, из которых торчали камни. Андрус посмотрел по сторонам, и вдруг заметил, что находится на опушке Леса — впереди виднелся прогал, за которым уже не росли лесные великаны, подпирающие небеса.

Через пять минут фургон подъехал к последнему Дереву, выкатился на чистое место, и Андрус взвправду ощутил, что его будто его окутали морозной простыней — мурашки по всему телу и странное ощущение, как если бы кто-то огромный, но равнодушный ко всему на свете кроме себя самого, проводил внимательным взглядом. И тут же забыл об этой мелкой букашке, именуемой человеком, и ушедшей от его влияния.

— Выехали из Леса, да? — Урхард попытался улыбнулся, но губы сложились лишь в скорбную гримасу — чуешь, как окатило? Это Лес! Это такая штука...не описать словами! Ты запомнил, что я тебе сказал? Про тайные слова, и про Беатку с Аданой?

— Все запомнил. Не брошу — кивнул Андрус — только чего ты засобирался на тот свет? Ты еще внука должен нянчить! Прекрати эти упаднические разговоры! Скоро приедем в город, найдем магов-лекарей и подымем тебя!

— Не приедем. И не подымем. До города еще часов шесть, а пока доедешь и найдешь лекаря — все восемь. Да и лошади такой скорости не выдержат. Сейчас будет речка — остановись там. Дождись, когда я уйду. Я не задержу тебя надолго. Не хочу помирать, болтаясь по фургону, как туша барана. Справа увидишь две сосны, одна кривая, вроде как склонилась к другой — их зовут 'Парочка', вот к ним и правь. Все равно коней надо поить — пока напоишь, я и помру.

Андрус молча поворотил лошадей — сосны хорошо было видно с дороги, до них шагов пятьсот-шестьсот, недалеко. На душе у него не что было погано — просто помойка какая-то. И не просто помойка — ему хотелось выть, как зверю! Андрус уже привык к Урхарду, воспринимал как близкого человека, а кроме того — как встретит весть о гибели Урхарда Беата? Она любит отца. Адана. Женщину весть о смерти Урхарда просто убьет. И виноват в этом Андрус! Не надо было вообще выпускать Урхарда из фургона, не надо! Сам бы прикончил все троих, и не запыхался бы. А теперь что? Все прахом, все!

Андрус в отчаянии оглянулся на Урхарда, и вдруг ему показалось, что вокруг того возникла пелена свечения. Урхард сейчас светился, как светилось все, куда бы не падал взгляд Андруса.

Светился фургон — серым, тусклым светом, светилась пролетевшая мимо птичка, светилась земля, а на ней четко высвечивались следы зверей, пробегавших несколько часов, а может и минут назад.

Урхард светился желтоватым светом, и только там, где у него находились раны, свечение становилось ярко красным, темнея к центру раны, и в самом центре переходя в густую черноту, завихряющуюся, будто пылевой смерч.

Андрус бросил поводья, и лошади, отсвечивающие зеленоватым светом, тут же убавили шаг и побрели туда, где много раз — возможно десятки раз — останавливались, чтобы попить и поесть. У лошадей хорошая память.

Андрус нерешительно протянул руку к Урхарду — ему казалось, что так нужно сделать — коснулся свечения, почувствовал, как руку начало покалывать, будто он ее отлежал, отдернул ладонь, подумал секунды две и уже обе руки решительно сунул в ореол. Что делать — он не знал. Вернее, чувствовал, что когда-то знал, но...забыл. Воспоминания всплывали из глубин памяти на уровне интуиции, на уровне отголосков настоящих знаний. Все, что вспомнилось— нужно сунуть руки в это свечение и пожелать, чтобы чернота ушла.

И он сделал это. Руки заболели, боль стала переходить выше и выше, докатившись до сердца, застучавшего неровно, с перебоями, так, что Андрус едва не задохнулся. На плечи навалилась неимоверная тяжесть, будто какой-то невидимый великан взгромоздил на спину кучу мешков с крупой. Однако — чернота ушла. Урхард теперь светился ровным, желтым светом, и лишь там, где когда-то были раны, светящийся покров был тоньше, чем в других местах и слегка отдавал едва заметным красным, тающим в сполохах желтого цвета.

Андрус посмотрел на розового, спящего, как младенец купца, попытался улыбнуться, но на него накатила волна дурноты, закружилась голова, и новоявленный лекарь упал на спасенного им больного, потеряв сознание и разбив лоб об острый край ларца с медикаментами, стоявший подле Урхарда.

* * *

— Бунт, ваше величество! — генерал Адрон отсалютовал, врезав в загудевший, как колокол панцирь и Шанти поморщилась от грохота. Не человек, а медная статуя! Может изменить салют, например — пусть пощелкивают пальцами?! Или изображают звуком вылет пробки из бутылки вина — эдак — чпок! И отсалютовал императору. И привычнее офицерам — открывание бутылок вина их любимое занятие — кроме соблазнения чужих жен, конечно.

От такой мысли Шанти стало смешно, и она невольно улыбнулась, вызвала недоуменную гримасу на встревоженном лице генерала.

— Я сказал что-то смешное, ваше величество? — обиженно прогудел генерал, опуская взгляд к полу — мне кажется, в бунте нет ничего смешного! Взять дворец они пока что не смогут, но запереть нас здесь — запросто. И не годами же тогда сидеть во дворце — пока толпа черни и мятежные войска грабят страну! Этого и следовало ожидать — страна держалась на страхе, а когда убрали исчадий — бояться стало некого. Не стало сильной власти...простите за откровенность, ваше величество. Вы мне говорили, чтобы я рассказывал вам все, как есть, без придворных штучек.

— Гвардейцы нам верны? — задумалась Шанти.

— Не все. Половина ушла к мятежникам, как я и говорил. Офицеры в основном выходцы из дворянских семейств, а они как раз и во главе мятежа. Рядовые им подчиняются. Рядовым, по большому счету, все равно, лишь бы жалованье вовремя отдавали.

— Что происходит в настоящий момент? Что в столице, по другим городам?

— Об этом лучше расскажет Начальник Тайной стражи — генерал вытер мокрый лоб и оглянулся на стул позади себя — разрешите, ваше величество?

— Садитесь, Шелес, без церемоний. Сейчас не до того. Шур, что там делается снаружи?

-Снаружи — полнейшее безобразие — Шур задумался, выбирая слова — столица охвачена беспорядками. Грабят все и всех, ломают лавки, дерутся между собой за добычу. Бьют людей с криками: 'Лови пособника исчадий!'. Мятежные наемники осадили дворец, вся площадь заполнена их бойцами. У нас около тысячи гвардейцев, остальные разбежались или примкнули к мятежниками. По провинциальным городам информации пока нет. Скорее всего там еще спокойно. Обычно все начинается со столицы — как показывает история.

— Я не пойму — кто грабит? Неужели войска мятежников грабят горожан? Откуда их столько взялось в городе? Как они сумели так быстро подготовиться к мятежу?

— Агенты доносят, что мятеж был спланирован заранее. И если бы не известные обстоятельства — мятежа все равно нельзя было избежать. Исчадья хотели взять полноту власти в свои руки не номинально. Казненный Патриарх, в отличие от предшественников, считал, что власть должна быть сосредоточена в одних руках — понятно каких. Так что скоро все бы и началось.

— Ясно. Вот что скажи — с каким лозунгом мятежники начали бунт? Что-то они должны были выдвинуть — не просто же так, взялись, и бунтуют? Зачем они напали на законного императора? Какова цель?

— Они говорят, что вами овладел вражеский демон, и вы безумны. Вас заколдовали. Потому — нужно вас уничтожить, как кровавого маньяка, и на ваше место поставить хорошего человека из числа достойных мужей. Кого — они пока не решили, или пока что не хотят говорить его имя. До коронации.

— А лечить меня нельзя? — с живым интересом осведомился 'император' — зачем же так жестко? Выгнать из меня демона, и все!

— Лечить вас нельзя, так как демон овладел вами полностью, и теперь вы сами — демон — серьезно кивнул Шур — вас только уничтожать.

-А на основании чего они займут престол? — хмыкнула Шанти — ведь престол, согласно закону, может быть занят только лишь человеком с королевской кровью! Ведь есть закон!

— Главное вас убить, а потом уже и будут думать, кого поставить — пожал плечами Шур — насколько мне известно, единства в этом вопросе нет. А закон..ну что закон — у кого в руках власть, сила, тот и закон. Всегда можно переписать закон под себя.

— Так, так... — 'император' побарабанил пальцами по столешнице, разглядывая лежащую перед ним грамоту-прошение от союза зерноторговцев. Они желали, чтобы император повысил пошлину на ввоз из Балрона первоклассной мучной пшеницы, обещая взамен больше отчислений в казну. То есть — ему лично, императору. Шанти приходилось ежедневно решать такие проблемы — раньше ими занимались исчадья, оставив императору лишь развлечения, да право подписи.

Честно сказать, подобные занятия Шанти ненавидела лютой ненавистью, и уже не раз пожалела, что ввязалась в авантюру с захватом власти. Но что делать? Тот, на кого можно было бы перевалить бремя власти, находился далеко. И кстати — где он?

— Что слышно о Балроне? — сменила тему Шанти — по поводу изгнания из меня демонов все ясно. А вот где армия Балрона?

— Армии Балрона не будет. Сюда идет один полк, тысяча человек — вряд ли его можно назвать армией. По сведениям разведки, полк только что вышел из Анкарры и делает в день двадцать верст. При таком темпе ходьбы они будут у границы примерно через месяц, а потом им нужно будет еще идти сюда.

— Кто возглавляет полк? — с надеждой переспросила Шанти — Федор?

— Нет. Полковник Гежель — пожал плечами Шур.

— Плохо... — пробормотала Шанти. Настроение у нее упало ниже подошвы сандалий. Похоже, что драконица застряла в теле императора не только на месяцы, но и на годы.

— Вы рассчитывали, что войска Балрона помогут вам в борьбе с мятежниками? — усмехнулся генерал — что может сделать один-единственный полк? Это смешно! Да и с какой стати Балрон будет помогать императору Славии?! Ваше величество, простите за мою дерзость — искать помощи нужно здесь, договариваться с дворянами, искать тех, кто будет воевать за нас. Армия полностью развалена, воевать не хочет. Гвардии остался один полк. Вам не кажется, что нужно придумать что-то умное?

— Идите, генерал, организуйте защиту дворца — холодно сказал 'император' — а мы тут пока подумаем, что нам придумать умного. Шур, останься.

Шанти дождалась, пока за генералом закроется дверь, и посмотрела в лицо своему первому помощнику. Тот опустил глаза и не смотрел на лже-императора. Драконица выждала пару минут, затем спокойно спросила:

— Он колеблется?

— Да — коротко ответил разведчик — он ненадежен. Если сейчас мы что-то не изменим в лучшую сторону, может переметнуться. И тогда будет совсем хреново.

— Убить его пока что нельзя — он нам нужен. Что там по балронскому полку? Вооружение? Чем снаряжены?

— Элитный полк. Ружья, пулеметы, ракеты. Он пройдет через Славию как нож сквозь масло. Противостоять ему наша армия не сможет, это точно. Но он может прийти поздно, когда все разлетится в прах.

— Не преувеличивай, Шур — усмехнулась Шанти — мы их разнесем и без балронского полка. Вот только не допустить бы ошибок...ты ведь в курсе, что сегодня пробовальщик блюд умер в муках? Между прочим — второй за неделю! На что они надеются, интересно? Ты распорядился выплатить его семье страховочную сумму?

— Выплачены — коротко кивнул Шур — скоро пробовальщиков днем с огнем не сыщем. Самая опасная профессия в нашей стране. Спросите, на что надеются? На то, что когда-нибудь этот номер пройдет. А сегодня вас не ранили?

— Одежду опять порвали. Стрелка взяли?

— Взяли.

— И кто он?

— Конюх. Его семью захватили в заложники, велели стрелять в вас. Не выстрелит — их убьют.

— Он жив?

— Нет, конечно. Покушавшийся на императорскую особу не имеет права жить! Это записано в своде законов. Он должен был перерезать себе горло, а не пускать болт в царственную особу.

— Понятно...жаль парня. Но себя еще больше жаль. Чуть не каждый день уже покушения. Где они столько самоубийц берут?

— Да запросто — хмыкнул Шур — всегда можно найти подход к человеку и заставить его сделать то, что нужно. Если обладаешь достаточным количеством денег и большим желанием.

— Плохо, что мы не установили точно, кто из дворян нанял убийц.

— Они же не дураки — сами нанимать убийц — усмехнулся Шур — посредники, цепочка посредников. Смешно было надеяться, что мы доберемся до конца цепочки. Я все усилия приложил, чтоб до нее добраться — увы, не вышло. Впрочем — разве вы не знаете, кто во главе заговора? Я дал вам три фамилии. И что?

— Ты пробовал заслать к ним убийц?

— Обижаете! И не один раз. Бесполезно. Они попрятались, мы даже не знаем, где сейчас эти твари. Нужно время, а времени у нас и нет.

— Время, время...а что нам время? Ну беснуются в городе идиоты, и что? До нас не доберутся. А когда придет полк из Балрона...

— Ну и что? Ну и придет? — раздраженно перебил Шур, не замечая, что он перебил самого императора — нам мало одного полка! Ну что такое — тысяча человек, даже вооруженные самым лучшим оружием в мире?! Ну вошли они в город, да и растворились в нем! Арбалеты бьют вполне эффективно, луки, брошенные ножи и дротики убивают не хуже, чем пули из ружей! Понимаете? Нужно больше народа, больше!

— Я просил больше — устало заметила Шанти — видимо, больше он не смог.

— Само собой. У них на Юге неспокойно, замиряют. Вполне вероятно — выслал резерв — пожал плечами Шур — если бы вы попозже начали захват власти...дождавшись, когда ваш друг завершит усмирение Юга. По моим сведениям он так и так собирался напасть на Славию. Поговаривали. Правда — не уверен до конца, на уровне слухов. Однако, иногда слухи бывают лучшим источником сведений.

— Интересно, а как Славия вообще собиралась воевать с Балроном? — усмехнулась Шанти — вы вообще представляете, что может сделать ленточный пулемет? Один, единственный?! Что вы могли ей противопоставить?

— Исчадий, конечно — криво улыбнулся Шур — они считали, что победят Балрон магией, что эти ружья, пистолеты, пулеметы ничего не значат против магии. А как вы знаете — маги у них были, и сильные. Вот так. Что бы мы, разведчики, не говорили — все разбивалось о стену непонимания. Исчадья настолько уверились в своей неприкосновенности, в своей силе, исключительности, что не слушали ничего, что бы уничтожало их представление о своей роли в этом мире. Они — великие, могучие, остальные все грязь под ногами! Идиоты! Кретины! Ух, зло берет...простите. Больная тема.

— Их можно понять — кивнула Шанти — в Балроне магия была под запретом. И кто мог им противостоять? Только сильная армия, но потери в случае войны были бы таковы, что никому не поздоровится. Впрочем — вы же знаете, следующая война случилась бы в ближайшие лет десять, не позже. Исчадья набирали силу. Кстати — а что стало с их академией? Где дети и подростки, которые обучались магии?

— Все исчезли. Сразу же, как разнесся слух о том, что главных исчадий заключили в темницу. Увы...нужно было их всех убить, учеников этих. Сразу же, в первые часы после захвата верхушки.

— Детей? Подростков? — неприятно удивилась Шанти.

— Да. Подростков! — твердо заявил Шур — их годами учили ненавидеть всех, кроме исчадий, их обучали убивать, мучить, пытать — это не слова! Им давали живых людей, и они сдирали с них кожу! Выкалывали глаза! Издевались над ними! Потому — что те НЕ исчадья. Потому, что они грязь под ногами.

— Что, правда? — нахмурилась Шанти — не верится. Дети-убийцы?

— Они же дети, да? — усмехнулся Шур — эти твари были детьми, когда лежали в колыбели. Когда же им рассказали, внушили, что все люди вокруг грязь, что исчадья самые лучшие, самые умные, самые знающие и вообще — элита этого мира — у них будто мозг в голове повернулся. Оказалось — все вокруг животные и с ними можно делать все, что они хотят. Убивать, отбирать деньги, имущество, насиловать — все, что захочешь. По праву сильного. И еще — они не верят, что смертны. Не верят, что вот так просто можно ткнуть их ножом, и они умрут, как все. Им внушали, что исчадья неприкасаемы и бессмертны. Никто не посмеет пойти против них.

— Что-то ты нарассказал, аж жутко — усмехнулась Шанти — не верю, что можно за несколько лет превратить человека в безмозглую, жестокую тварь, не внимающую голосу разума. Не может такого быть.

— Увидите. Когда кто-нибудь из них попадется в сети — многообещающе улыбнулся Шур — я говорю то, что знаю. Я был в их академии, видел, что они делают, видел, что могут сделать. Эти мелкие гниденыши страшнее взрослых. Их ничем не остановить. Насколько знаю, применяли какие-то препараты, заставляющие их верить в то, во что они верят. Давали читать специальные книги, где описано, как исчадья суть элита мира и от них пошли все остальные люди, ничтожные выродки по сравнению с настоящими людьми. Я принесу вам несколько книг, прочитаете. Может тогда поверите.

— Это страшно — прошептала Шанти, глядя в пустоту — я знаю, что ты не врешь. Представляешь, если бы всех детей в Славии воспитывали именно так? Ты представляешь, что бы из этого вышло? Поколение людей со свернутыми на сторону мозгами, ненавидящие весь мир, всех, кто думает по-другому, всех, кто живет, не так, как они считают нужным жить! Считающих, что все, кто не исчадья — недочеловеки!

— Это было в планах исчадий. Я знаю... — Шур кивнул головой и посмотрел в окно, освещавшее сад. Там ничего не изменилось — так же порхали птички, жужжали мухи, кидаясь в смертельные объятья коварных цветов — плевать всем было на осаду, на потомков исчадий, на весь мир людей, таких странных, таких жестоких и непредсказуемых. Исчезнут люди, а мухи будут так же жужжать, птички кричать, дождь литься с небес, а деревья шуметь листьями. И никто не оплачет жестокий род людской...

Помолчали. У Шанти почему-то совершенно испортилось настроение. Ну — совершенно. А когда у нее испорчено настроение — ей лучше не попадаться на дороге...

— Сколько мятежников на Дворцовой площади? — спросила она, сварливым голосом, сжав пальцы правой руки в кулак.

— Две тысячи. Все газоны и клумбы загадили — скривился Шур — вонь стоит, как в сортире. Деревья срубили — а их прадеды императоров приказали привезти из дальних краев, за тысячи верст отсюда. Костры жгут. Таран строят — болваны, этим тараном дворцовые ворота ломать нужно лет десять. Главное, чтобы магов не привели. Вот это страшнее. Но по моим сведениям ближайшие маги в трехстах верстах от столицы, там у них филиал академии исчадий. Кстати — возможно туда и отправили учеников. Знали, что мы их будем искать.

— А без тарана, если просто на стены влезут? — задумчиво осведомилась Шанти — по лестницам.

— А мы на что? Стены высоченные, солдат пока хватает. Если изнутри ворота не откроют, предательством, взять нас непросто. Только Балрон с их фантастическим оружием мог бы взять замок в лоб...а так — только магия.

— Ясно. Значит сортир из моей площади сделали? — хмыкнула Шанти — костерки из редких деревьев жгут? Огонь любят? Ну-ну... Расскажи, где находятся дома главарей бунтовщиков. Нарисуй мне. Сумеешь?

— Почему и нет? — Шур с непонятным выражением лица посмотрел в глаза 'императору' — нарисую. Сумеете?

— Посмотрим — пожала плечами Шанти — нужно им дать понять, что они неправы. И кстати — расскажи мне, где академия исчадий, в каком городе, где расположена.

— Вот это я сразу не скажу. Нужно поработать с агентами — кивнул Шур — в той академии я не был. Не знаю, где она находится.

— А ты можешь общаться с агентами отсюда? Птицы?

— И птицы, и тайные ходы есть — через канализацию. Толстый не пролезет, а мелкий, гибкий — запросто — пожал плечами Начальник Тайной службы.

— Покажешь мне выход — потом, как тут закончим. Итак — бери лист бумаги, и рисуй.

* * *

— Ну и воняет! — Шанти брезгливо заглянула в темную дыру — и что, через эту дырку можно вылезть наружу?

— Можно — усмехнулся Шур — по тоннелю, там есть ответвление, выводящее к реке, прямо под городской стеной. Да и вообще — по тоннелям под всем городом. Не везде можно пройти, да, но в основном тоннели свободны. Воняет? Интересно — чем должно пахнуть из канализации, в которой скапливается все дерьмо города? Впрочем — вообще-то я предпочитаю, чтобы пахло дерьмом, а не кровью.

— Хорошо сказал — усмехнулась Шанти — философ. Увы, у нас пахнет и дерьмом, и кровью, и никуда от этого не деться. Ладно, хватит. Показал — теперь покажи, где свободный выход на дворцовую крышу. И вот что — сегодня сними оттуда охрану. Придумаешь сам — что сказать гвардейцам. Чтобы никто не видел, как я туда иду. Ты понял меня?

— Понял — кивнул Шур, и нерешительно добавил — ваше величество...

— Что, Шур? — Шанти оторвалась от своих мыслей — чего ты боишься? Я это чувствую.

— Боюсь, что с вами что-то случится — коротко пояснил Шур — это будет означать и мою гибель. Будьте осторожны, хорошо?

— Буду — серьезно сказала драконица, и улыбнувшись, добавила — сам не хочу!

Глава 8

Голова билась о броню, было больно и он застонал. Опять ранили? Видно — ребята вынесли из боя и теперь везут домой. Домой? В продуваемые ветрами, пыльные палатки? Где можно забыться черным сном, чтобы завтра подняться и пойти снова подставлять свою грудь под пули? Где он, дом-то?

Глаза с трудом открылись и сфокусировались на чем-то широком, светлом, нависшем на головой. Сделал усилие...что?! Чех?! В плену?! Оооонеееттт... Лучше умереть!

Бородатая широченная физиономия похлопала голубыми глазами, 'чех' что-то сказал, что — совершенно непонятно. Губы шлепали, звуки шли, а вот слова непонятны — какая-то тарабарщина.

— Ты на русском говори — с трудом вытолкнул через пересохшие губы — я на вашем не понимаю! Да не понимаю я тебя, отстань!

Бородатый протянул руку куда-то в сторону, достал странную, непривычного вида флягу, украшенную сплетением узоров, и сняв крышечку приложил сосуд к губам раненого. В рот потекла теплая, восхитительно вкусная вода, и он глотал, глотал, глотал...пока бородатый не отнял флягу от губ.

Внезапно раненому стало плохо, и его вырвало — фонтаном, залив бородача, что-то буркнувшего на свеем языке — видно выругался. Накатила такая дурнота, что в голове потемнело, закружился весь мир, вставая на дыбы, и раненый снова ушел в блаженное беспамятство, уцепив последнюю мысль: 'Может пристрелит? Не хочу годами гнить в зиндане! Вряд ли — небось на выкуп рассчитывает, сука!'

* * *

Ощущение чистой простыни было приятным. Мужчина открыл глаза, и долго не мог понять, где находится. Привстал, осмотрелся по сторонам — белый потолок, стены, закрытые тканью обоев, небольшое окошко, прикрытое занавесью, из-за которой пробивается лучик света, воровливо забравшийся в небольшую комнату и растолкавший тени по углам. Рядом на стуле — чистая одежда, к спинке прислонен длинный, узкий меч, лежит кинжал, а на полу возле кровати чистые, и вроде как даже начищенные мазью башмаки. В теле слабость, кажется, что болит каждый сустав, каждая мышца в многострадальном теле, украшенном множеством шрамов.

Андрус сел на край кровати, борясь с головокружением — пришлось вцепиться в спинку лежанки и просидеть так минут пять, пока в глазах снова не очистилось, и мысли не пришли хоть в какой-то порядок.

Почему-то вспомнился сон, кошмар, который мучил его минуты назад — Андрус воевал. Где? Он не знал. Огонь, дым, странное оружие, похожее на трубки с ручками. Люди — мертвые, без голов, разодранные на части и запах — крови, нечистот и дыма — только не того дыма, который идет из кухни, или от лесного костра . Дым во сне дым был страшным — кислым, горьким, вонючим, и напоминал, что жизнь человеческая не стоит и медной монетки.

Поразмышляв на своим сном, Андрус пришел к выводу, что тот мир, который ему приснился, настолько страшен, что он не хотел бы жить в этом аду. Уж лучше реальный мир — пусть даже и с тварями, которые шастают по лесу в поисках жертвы.

Дверь грохнула, пропуская внутрь двух людей — один был здоровенным, бородатым мужичиной с голубыми веселыми глазами и руками, способными ломать подковы, второй — худощавый, безбородый мужчина лет пятидесяти, одетый довольно дорого, в костюм, сшитый из первоклассной шерсти, с позолоченными застежками и узорами по ткани. В руках господина — кожаная сумка, тоже высокого качества, и посредине два буквы: 'Ж' и 'О'

Андрусу почему-то показались смешными эти буквы, он растянул губы в улыбке, отчего нижняя губа треснула и на ней выступила капелька крови. Андрус слизнул ее, и вкус горячей соленой жидкости вернул мужчину к реальности происходящего.

— Урхард, ты жив? — удивленно спросил он, глядя в такое знакомое, родное лицо — розовое, здоровое, только слегка похудевшее — а что со мной?

— Вот и я хотел бы знать — что с тобой! — весело ухмыльнулся Урхард — со мной-то все ясно, я здоров, как жеребец! Даже здоровее чем был — похудел, живот стал меньше. А вот с тобой что? Я очнулся, ты валяешься на мне, башка у тебя разбита, а я очень хочу жрать, и...здоров, как не болел. Стрелы в плече нет, ран нет, ничего нет! А вот что с тобой — это вопрос вопросов! По дороге, в фургоне, ты очнулся, таращился на меня и бормотал что-то на странном языке, потом вцепился мне в глотку — я думал все, конец пришел. Но боги уберегли — ты вырубился.

— Вы наговорились? — брезгливо спросил незнакомец, оглядываясь по сторонам. Увидел табурет, подошел к нему, взял в руку и поставив рядом с постелью, уселся верхом, поставив сумку на колени — если наговорились, то может уделите мне время? Так-то все равно — я денег с вас возьму и за время, но кроме вас у меня есть еще пациенты, я смогу заработать больше чем тут, слушая ваши разговоры.

— Хорошо, маг Одаргон — довольно кивнул Урхард — начинай лечение! Плата прежняя?

— Прежняя. Один золотой — если случай несложный. Тут я сложного ничего не вижу. Ушиб головы, общая истощенность, слабость, упадок сил. Ты что, не кормишь своего зятя? Или это дочь твоя его так изнурила? В постели!

Лекарь вдруг заскрипел, издав странные звуки, будто две палки терлись друг о друга. Андрус удивленно посмотрел на мага, через пару секунд понял — он так смеется.

Урхард хохотнул, хотя и скривил физиономию, подмигнув Андрусу, мол, терпи! Вот такой придурок!

Андрусу было все равно. Он плавал где-то в небесах, расслабленный, как облачко. Ему было хорошо, легко и приятно, время от времени Андрус впадал в состояние, подобное наркотическому опьянению, и тогда голоса присутствующих слышались как сквозь вату — далекие, искаженные, непохожие на человеческие.

— Пей! Пей, говорю! — резкий голос лекаря вырвал Андруса из полузабытья — сейчас я заклинание прочитаю, оно его взбодрит. Только потом срочно веди его в обеденную залу и пусть ест — как можно больше, сколько сможет. Это заклинание подстегнет его организм, заставит работать быстрее. Стоп! Это что такое?! Ну-ка, ну-ка?! Что, жар?! Встань! Придержи его, чтобы не свалился! Странный молодой человек...при такой худобе, плечи у него дай боги каждому, мышцы великолепные...вот жиру совсем нет, это да. Иссохший. Надо жидкости пить побольше. Шрамы...мда. Шрамов — как у бойцовой собаки, будто его тащили по земле за лошадью, а? Не из преступников каких-нибудь? Не в бегах?

— Тебе не все равно? — кашлянул Урхард.

— Цена больше! — возмутился лекарь — одно дело, лечить башку ушибленного зятя купца, другое — преступника в бегах! За молчание нужно доплатить!

— Никакой он не преступник! — рявкнул Урхард.

— Жаль — не смутился лекарь — тогда было бы два золотых. Итак — ран я не вижу, воспаления нет, почему горячий? Что такое? Что — перевертыш?

— Полтора золотых и ты держишь язык за зубами! — буркнул Урхард.

— И то — лепешка с маслом! — заскрипел лекарь — тогда все понятно. Непонятно одно — почему он весь в шрамах. Перевертыши обычно чистые, как младенцы. Они при переходе избавляются от своих ран. И лечатся так же — перешел разок в зверя, вернулся назад — если вернулся — и снова здоров. А вот заклинанием на него я не буду воздействовать. Толку-то? У него и так тело ускорено, моему заклинанию такое и не доступно.

— А поддержать? Бодрость? — недовольно фыркнул Урхард — за что я тебе золотые плачу?! Обычный лекарь берет три серебряника, а ты золотой, да еще половинку!

— Ты платишь за знания! — хохотнул лекарь, и тут же посерьезнел, насупив брови— я учился десять лет, чтобы познать лечение людей! Ты просиживал долгие вечера, слушая завывания вьюги и глядя в толстую книжку, когда уже расплываются буквы от того, что хочется спать? Ты целыми днями напролет толок травы, минералы, смолы и всякую вонючую дрянь, чтобы вечером опять клевать носом, глядя в книгу? Ты изучал заклинания, от которых, если ошибешься хоть в одной букве, человек может сгнить заживо? Ты можешь вылечить гниющую рану, или ранение в живот, когда из кишок вываливается все дерьмо, и нужно промывать эту дрянь, зашивать, а потом еще и творить заклинание, от которого у меня чешутся ноги? Что ты понимаешь в лечении, чтобы говорить о плате — велика она, или мала? Я только к сорока годам стал настоящим лекарем, великим, таким, что лучше меня в обозримом мире нет и быть не может! А ты мне лишней монеты жалеешь?! Неблагодарные люди! Как что — сразу бежите — помоги! Выручи! Ай-яй! А как вылечил — начинаете канючить — деееенег нет, деееенег! Так иди, и заработай, раз нет! Или подыхай!

— Ты чего так разошелся-то? — слегка растерялся Урхард, и нахмурившись, спросил — а как тогда с долгом лекаря? Вы же должны жалеть людей, лечить их! У самого-то сердце не екает, когда отказываешь больному, у которого нет денег на лечение?

— Всех не вылечишь — скривился маг — я бесплатно не работаю. Мне тоже надо как-то жить. Дом хороший, лошадей, повозку удобную, слуг, жену содержать, пару любовниц. Детей — само собой, кому-то же надо подзатыльники давать...маленькие чудовища. В общем — ты за свои товары деньги берешь, а почему я должен продавать свои услуги бесплатно?

— Не знаю...мне кажется, тут немного другое дело. И вообще — чего ты разговор завел? Из-за половинки золотого, что ли? Да отдам я тебе, не ной! Два дом имеешь, табун лошадей, ешь-пьешь на серебре и злате, и все мало?! Хватит, дело делай!

— А ты мои деньги не считай! — огрызнулся лекарь, профессионально ощупывая плечи Андруса — свои считай! Я дело свое знаю! В общем — не надо ему никакого лечения. Отдых,и много еды. Учти — не будешь его кормить как следует — он может умереть. Парень должен есть много, постоянно, по крайней мере пока не восстановит нормальную форму. Сейчас он балансирует на краю пропасти. Недавно случилось что-то такое, что забрало у него массу сил, просто огромное их количество, и он едва не загремел в яму. Что случилось — тебе, как вижу, ведомо, а мне неинтересно. Еще есть вопросы?

— Осмотри меня — Урхард решительно сдернул куртку и рубаху -что видишь?

— Мужчину не первой молодости, украшенного кучей шрамов — усмехнулся лекарь — для своих лет ты в хорошей форме, и как мне кажется — довольно прилично похудел. Кожа ослабла. Оп! Интересно — как ты выжил после такого ранения в живот?! Кто тебя лечил? Шраму лет десять? Больше?

— Лет десять, говоришь? — посерьезнел Урхард — а что скажешь насчет этих шрамов — вот, и вот?

— То же самое. Залечены давно, чисто. А вот как с животом? Кто этот умелец? Как ты умудрился выжить? Так кто — лекарь?

— Есть такой — усмехнулся Урхард — не скажу. И не зазнавайся — не один ты такой знаменитый лекарь.

— Хотел бы я пообщаться с этим человеком — пробормотал маг, задумался, помолчал, и опомнившись, снова заговорил о деле — в общем, так: все перевертыши обладают огромными способностями к восстановлению, если у них есть питание. Убить их невероятно трудно. Чтобы у твоего парня остались такие шрамы, он должен был быть весь переломан. Избит, как под горным камнепадом. Но выжил. Корми, пои, и получишь великолепного жеребца для своей дочери. Все, моя работа окончена!

Лекарь протянул руку за спину, Урхард вложил в узкую ладонь две монеты, и через минуту мага как ветром сдуло из маленькой комнаты.

— Давай-ка одеваться! — Урхард приподнял с кровати Адруса, голова которого раскачивалась из стороны в сторону, медленно и осторожно одел парня, придерживая, как ребенка, и повел к двери, закинув руку больного себе на плечи.

* * *

В голове постепенно светлело, уходил туман, отступали слабость и дрожь. Андрус отяжелел от съеденного и выпитого, и жевал по инерции, без аппетита, как лекарство, поглощая мясо кусок за куском, под внимательным взглядом Урхарда.

Наконец, совать съестное было уже некуда — непереваренные куски чуть ли не подкатывали к горлу, и тогда Андрус запротестовал, отодвинув чашку, к которой так и тянулись его руки. Мозг требовал еды, но желудок не справлялся с таким ее количеством. Нужно было выждать хотя бы полчаса.

— Ну что, в силах говорить? — Урхард оглянулся по сторонам, убедился, что их никто не слушает, и снова обернулся к Андрусу — ты что-то помнишь? Помнишь, как меня лечил? Что ты сделал? Как ты сумел? Расскажи! Я сгораю от любопытства! Ты маг? Лекарь? Что ты вспомнил? На каком языке ты говорил? Что это было?

— Я ничего не могу тебе сказать — медленно ответил Андрус, вытирая губы запястьем руки, перевитой мощными венами — прости.

— Не можешь, или не хочешь? Не помнишь, или не считаешь меня достойным того, чтобы сказать? — нахмурился купец.

— Я ничего от тебя не скрываю. Просто мне нечего сказать. Когда ты умирал, я был в таком отчаянии, так перепугался, распереживался, что вдруг увидел вокруг тебя свечение, будто...я не знаю, как объяснить. Ты светился. А где раны — свечение было красным и черным. И тогда я понял — надо забрать болезнь на себя. И я забрал. Как? Ну что я могу тебе сказать? Если сам не знаю... А про язык вообще ничего не знаю. Мне снились сны...кошмары. В них я воевал. Где — не знаю. Кем, как — не знаю. Странная одежда — вся в пятнах...странное оружие — трубки, выбрасывающие маленькие снаряды. Странные телеги — они двигаются сами, без лошадей. Я знаю, что это моя жизнь, знаю, что был там, что для меня все это было нормально, но ничего не могу пояснить. Смотрю, как тени на стене, и ничего не могу сказать. Моя жизнь сейчас здесь, другая, понятная, хоть и довольно беспокойная. Та жизнь — странная и страшная. Я не хочу той жизни!

— Ладно...извини. Все любопытство. Но давай рассуждать — если ты можешь лечить людей, ты представляешь...

— Не умею — отрезал Андрус — после того, как я тебя вылечил — едва не ушел на тот свет. Не умею! Сколько я был без сознания?

— Сутки — вздохнул Урхард — сутки ты был без чувств. Я побежал за этим выжигой, боялся, что ты загнешься. Кстати — он и правда лучший лекарь в мире. Он таких безнадежных больных вытаскивал — никто не верил. Как человек — полное дерьмо. Впрочем — таких много, мне кажется — большинство.

— Потому, что содрал с тебя два золотых? — усмехнулся Андрус и снова пододвигая к себе чашку с мясом и острым соусом, пахнущим пряной травой.

— Да нет... — серьезно ответил Урхард не в том дело. Все мы делаем деньги, и на этом живем. Но мне кажется, что нельзя быть таким бесчувственным, когда лечишь людей. Нельзя быть таким злым, таким стяжателем...таким...не знаю, как сказать.

— Я понял тебя — ответил Андрус набитым ртом — скажи, а где мы сейчас находимся? Вообще — что это такое за заведение?

— Трактир. Гостиница. Сюда мы и ехали — пожал плечами купец — очень хорошее, приличное заведение. В основном купцы. Сейчас их немного — все в лавках, все разбежались по делам, но к вечеру соберутся, и вот тогда начнется! Игра в кости, танцы, выпивка. А потом комедианты подтянутся, будут показывать всяческие трюки, весело!

— А ты чего не разбежался по делам? — подмигнул Андрус — ты не забыл, для чего мы сюда приехали? Что-нибудь сумел сделать?

— Все сумел сделать! Это только дураки бегают без толку. А я нашел агента, он разослал своих людей по городу и сейчас подбирает мне лавку и дом. А вот что касается тебя...вот тут нужно подумать. Пока я не готов тебе что-то сказать. Тем более — только пару часов назад ты лежал на кровати пластом и был похож на покойника, так что говорить о том, что ты готов работать было бы преждевременно. Ты ешь, ешь! Лекарь велел тебе есть, и побольше. Хочешь еще чего-нибудь вкусненького? Бараньи ножки со специями? Как они тебе? Здесь добавляют в соус травку из Леса, называется она горгонола — у соуса особый вкус! Замечаешь? Вот. Ешь, ешь...набирайся сил.

* * *

Шанти медленно и тихо поднялась по узкой лестнице наверх, на крышу. Сейчас она выглядела, как большая черная кошка, гибкая, искристая и гладкая. Некогда в таком виде драконица преодолела две страны, путешествуя на плече друга, так что прыгать в кошачьем облике ей было несложно. И даже приятно — вспоминалось, как они с Андреем путешествовали по миру — хорошие были времена!

Она невольно вздохнула и стрелой влетела по ступеням, удостоверившись, что ее никто не видит. Впрочем — даже если и видит, что он расскажет? Что видел большую черную кошку, превратившуюся в невесть что? Кто ему поверит?

Шанти вдохнула ночной воздух, насыщенный запахами сада, цветущего вокруг дворца, и вздрогнула — ветер пахнул со стороны дворцовой площади, и это было противно — у кошек очень острый нюх, гораздо чувствительнее человеческого, и по нему будто врезали поленом — запах нечистот, пота, прогорклого дыма . Так пахла армия мятежников, обложившая дворец.

В ночной тьме разносились гулкие удары — мятежники пытались выбить ворота своим дурацким тараном. Шанти презрительно усмехнулась — лучше бы башками своими глупыми били! Все больше пользы. Это надо же — в окованные железом ворота и долбать обычным бревном! Ну не идиоты ли?! Потом задумалась — может не так и глупы? Время тянут, показывают хозяевам, как прилежно трудятся. Ждут магов...

Светились костры, и высоко вздымаемые ночным ветром искры взлетали вверх, похожие на падающие звезды, какой-то прихотью богов летящие прочь от земли, а не наоборот. Солдаты сидели и лежали у костра, глядя в огнь, сжигающий остатки смолистого дерева, ранее росшего рядом, на газоне, вытоптанном и превращенном в помойку. Далеко в городе шумела толпа, громящая лавку бакалейщика — сам он давно уже покинул негостеприимную столицу, спрятавшись в пригороде, а лавка, окованная железными запорами, долго оставалась недоступной погромщикам, все больше и больше привлекая внимание именно своей недоступностью — ведь просто так не будут закрывать окна стальными ставнями? Значит есть что ценное! И собравшись воедино, как один живой организм, толпа людей, одержимых жаждой наживы все-таки вломилась в лавчонку, не обнаружив ничего, кроме полупустых мешков с овсяной крупой, да пары мешков с мукой, тронутой жуками. Лавочник успел вывезти товар, как насмешку оставив погромщикам непригодную для еды дрянь.

От полноты чувств один из погромщиков двинул своего товарища в спину, попав кулаком точно по чирью, благодатно устроившемуся под лопаткой здоровяка. Тот взревел, обернулся к обидчику и так врезал придурку, что сломал нос и вызвал ручейки крови из тронутой прыщами физиономии.

Побитый упал на другого погромщика, тот бросился на первого, тоже получил, за первого вступился его двоюродный брат, наподдав нападавшему еще раз, за того вступились двое друзей...и пошла потеха!

Грабители так молотили друг друга, что казалось — у каждого из них была куча награбленного, и сейчас будет дележка — между теми, кто останется в живых. Драка переросла в настоящее побоище — с воплями, шумом, стонами и визгом женщин, участвовавших в грабеже наравне с мужчинами.

В этой банде насчитывалось человек сорок, объединившихся ради грабежа. Большинство из них или не знали друг друга раньше, или почти не знали, лишь изредка встречаясь на улицах огромной столицы. Сейчас они разделились на мелкие группы и резали своих соратников со всей яростью голодных разочарованных людей.

— Ааааа! Смотрите! Демон! Демон! — вдруг завопила одна из женщин, завизжав так пронзительно, что перекрыла шум драки. Дерущиеся замерли, подняв голову к небу, их челюсти отпали, обнажив черные, изъеденные коростой зубы. Видеть этого в темноте было нельзя, но запах гнилых зубов, напоминающий запах трупа, пронесся над толпой, когда они все выдохнули в едином порыве, завидев летящее чудовище, и отпугнул бы даже бродячую собаку, питающуюся объедками у лавки мясника. Драка как-то сразу прекратилась, проводив глазами демона, сверкающего в небе разноцветной чешуей, облитой светом пожарищ, грабители тихо разбежались по переулкам, справедливо решив, что в этот час лучше находиться подальше от дворцовой площади, куда, собственно и летел демон. Люди города чутко ощущали, когда стоило соваться на улицу, а когда нужно забиться в темный угол и сидеть, как мокрица под трухлявым пнем.

Солдаты уже спали возле костра вповалку, когда один из них, худой, неопрятный парень, завербовавшийся в наемники откуда-то из глухой деревни, сел, и начал сосредоточенно доставать из подмышки вшу, укусившую его так, что он долго расчесывал место укуса и ругался, шипя сквозь зубы. Один из соседей поднял голову на бормотание деревенщины и обложил его руганью, в которой было указано, откуда родом взялся этот ослоухий придурок, мешающий спать. А затем — следом полетела пустая фляга из-под вина, угодившая парню точно в лоб. Ее сопровождало обещание перерезать ослоухому придурку горло, если он завтра же не пойдет, и не избавится от насекомых, которые могут с него, проклятого животного, переползти на товарищей, а им это совсем даже не в удовольствие. И пошел он отсюда, проклятый козел! Вот туда, на засранный газон!

'Проклятый ослоухий козел', кляня себя за принятое спьяну решение завербоваться в армию мятежников, поднялся и побрел в сторону, к газону, рассчитывая найти там более-менее свободно от дерьма местечко и поспать остаток ночи.

Это его и спасло.

Огромная тень закрыла небо, и оттуда полились потоки пламени — сине-белого, страшного, сжигающего все на свете. Стена пламени встала рядом с жалким вшивым крестьянином, волей судьбы занесенным в центр мятежной столицы, и спалила всех, кто оказался на ее пути.

Люди сгорели мгновенно, заживо, оставив после себя кучку пепла. Они даже не почувствовали боли, при такой перегрузке рецепторов тело не успевает подать сигнал в мозг, тоже сгоревший за секунду. Первый же поток пламени спалил не менее сотни человек, прочертив на площади огненную дорогу, ставшую дорогой смерти десяткам людей, вознесшимся на небеса.

— Вон отсюда, проклятые! Все вон, злоумышлявшие против императора! Смерть, смерть идет за вами! Вы будете гореть заживо, твари! Вон, и никогда не возвращайтесь сюда! Боги требуют повиновения императору, ничтожные гады! Я посланец богов!

Фшшшшшшшш! — еще одна река пламени прочертила площадь, вырезав в толпе бегущих, вопящих от ужаса, обезумевших людей еще одну страшную черту, заполненную пеплом и костями тех, кто решил слегка повоевать и пограбить под шумок мятежа. Как же они ошиблись...лучше бы охраняли караваны, или грабили их, выскакивая из леса как стая волков. Теперь лишь кости, да раскаленные клинки, вишнево светящиеся в темноте указывали, что здесь когда-то были люди. Почему-то никто и никогда не верит, что именно он может быть убит, став поживой червям. Здесь же даже червям совсем ничего не досталось.

Через несколько минут площадь вокруг дворца была пуста — почти пуста. Остались лишь обугленные кости, да раздавленные бегущей толпой несчастные, оказавшиеся не в то время, не в том месте.

Убедившись, что осаждавшие бегут, заполнив улицы, прилегающие к площади, Шанти сделала еще заход, и слегка прижарила отстающих, подогревая их усердие в беге страшным ревом и проклятиями, обещанными тому, кто злоумышляет против богоданного императора. При этом драконица приняла на себя роль посланника божьего, кары небесной за прегрешения нечестивых бунтовщиков.

Сделав круг вокруг дворца драконица активно заработала крыльями и через несколько минут была возле первого из пылающих как костер дворцов. Шанти не пожалела пламени и начисто спалило все, что находилось в пределах стены, ограждавшей поместье.

Здесь жил один из предводителей мятежа. Был ли он на месте — Шанти не знала. Надеялась — что был. А если и не был, то после того, как ему сообщат о случившемся, негодяй будет сидеть в какой-нибудь темной дыре и трястись от ужаса, ожидая визита крылатого вестника смерти. Возможно, сегодняшняя акция отобьет у него желание устраивать заговоры. Ведь как-то не очень приятно знать, что в любой момент можешь превратиться в горстку пепла.

Этой ночью запылали три дворца. Три предводителя мятежа лишились сегодня своих поместий и всего содержимого — имущества, и людей. Три груды обугленных, оплавленных развалин, посыпанных белым пеплом... Драконица отработала по полной, за одну ночь превратив успешный мятеж в жалкое поражение.

Жалела ли она тех, кто погиб во дворцах? Шанти запрещала себе думать на эту тему. Ей было нужно каленым железом выжечь демонскую заразу из государства, чтобы заражение не распространялось дальше на всю страну. И она выжигала. Сомнения, переживания, раскаяние — все потом. Если они будут. А сейчас главное не перепутать и точно следовать плану, нарисованному Шуром. Это он указал на дворцы мятежником, и Шанти очень надеялась, что Начальник Тайной стражи не ошибся.

* * *

Нынешнее пробуждение было вполне приятным. Ночью ничего не снилось, выспался, даже в туалет не поднимался, и это притом, что вчера съел невероятное количество пищи — в основном тяжелой, мясной. Организм перерабатывал получаемую еду практически безотходно, пуская в дело все, до последней крошки.

Живот уже не был таким впалым, руки, всего за ночь, стали толще, как и плечи, шея. Андрус легко поднялся с кровати, вскочил, проделал несколько упражнений, разгоняя кровь. Он двигался плавно и быстро, перетекая из стойки в стойку, и кровь пела, расталкиваемая по жилам мощным сердцем, великолепным, сильным, какое бывает у зверей, выросших на просторах прерий. Мозг был чистым, светлым, все казалось таким простым и ясным — скоро придет Урхард, они отправятся в город и найдут Андрусу работу. Потом сюда переселится семья Гирсе, и...а что дальше? Что дальше — думать не хотелось. Даже если голова светла и ясна. Впрочем — светлым может быть и пустое ведро, ожидающее наполнения колодезной воды...

Андрус оделся, выглянул в окно — давно рассветало, солнце стояло над горизонтом, указывая на то, что сейчас уже пять часов после рассвета, не меньше. Дело идет к полудню, а Урхарда все нет. Пойти к нему? Тот устроился через две комнаты, дальше по коридору. Почему он не пришел?

Подошел к двери, только взялся за железный запор, как кто-то осторожно постучал, скорее даже поскребся в дверь.

— Кто? Кто там? — спросил Андрус, одновременно открывая дверь. Глупо, конечно, спрашивать 'Кто там?' — когда уже открыл, но Андрусу было не до размышлений над глупостью происходящего. Он толкнул дверь, и перед ним возник мальчишка лет двенадцати — обычный уличный бродяжка, каких много в любом городе. Мальчишка смотрел с легким испугом, видно было, что ему не по себе. От него шла волна страха, удовольствия (что-то получил, чем-то доволен?), а еще — удовлетворения собой.

— Ты Андрус? — спросил важно мальчишка, и замолчал, осматривая мужчину с ног до головы — у меня к тебе сообщение.

— От кого? — насторожился Андрус, и в груди у него заныло. Сердце чуяло беду. В городе он никого не знал, ни от кого сообщение получить не мог — кроме как от Урхарда. А раз тот сам не явился, значит не смог. Почему не смог? Это должно было быть что-то совершенно неожиданное и неприятное, чтобы заставить купца отказаться от выполнения обещания.

— От бородатого мужика! — выпалил мальчишка, подмигивая незнакомцу — его взяли на улице у трактира, он кинул мне серебряник и сказал, чтобы я нашел тебя в гостинице и сообщил. Его звали...Урхарат...Урхард! Вот! Вот я и нашел, и сообщил. Все! Я пошел.

— Стой! — резко бросил Андрус и схватил за руку мальчугана, попытавшегося улизнуть — ты не все сказал! Кто взял бородатого мужика? Кто это были?

Андрус спрашивал, а сам уже знал ответ, но этот ответ ему очень не нравился, очень!

— Не знаю — равнодушно пожал плечами мальчишка. Он понял, что сбежать не удастся и придется долго объяснять бестолковому парню что почем.

— Бойцы. Цвета у них вроде как у Главы клана. Окружили, наставили копья, мечи — он крикнул мне, кинул монетку, а потом его повязали. Все, больше ничего не знаю. Посадили в закрытый фургон и увезли. Все.

— Стража? Это была стража?

— Да кто ж их знает? — фыркнул мальчишка — может и стража. Все, пусти! Мне идти надо!

— Иди — кивнул Андрус, выпустил руку гонца и тот исчез за порогом, будто растворившись в воздухе. Видать побежал тратить свой серебряник — в городе столько соблазнов, трудно удержаться, чтобы не потратить лишнюю монетку.

Андрус притворил дверь, снова уселся на кровать и стал обдумывать случившееся.

'Взяли Урхарда. Значит кто-то его узнал, кто-то доложил. Доложил — кому? Понятно — кому. И что теперь делать? Брать штурмом дом негодяя? В одиночку? С мечом и кинжалом? Говорил ведь — валить надо из этой местности, и поскорее! Имя, имя! Родовое имя! Толку-то в этом имени, если ты труп? Ну на кой демон трупу имя? Имя нужно живому, и то — только для того, чтобы его можно было отличить от других людей. Не понимаю такого отношения к набору звуков.

И что мне теперь делать? Вырезать весь гарнизон я не сумею, даже если попытаюсь ворваться в дом Идраза. А то, что это он расстарался — нет никакого сомнения. Итак — Урхард у Идраза, я тут — один, без денег, без снаряжения. Всего имущества — меч. Кинжал, и...стоп! Чего там купец говорил о меняле, который хранит деньги Гирсе? Пойти к нему, взять денег, и...а что — 'и'? Куплю стражу, что ли? Урхард уже в темнице. Как это я его выкуплю?

Вряд ли Идраз сразу убьет. Скорее всего — будет держать в темнице и глумиться. Почему не сразу? Ощущение такое. И...надежда.

Ладно — давай-ка я подумаю, как мне добраться до Урхарда. Что-то ничего в голову не идет...не идет, не идет...вот! Надо идти! Идти туда, дождаться удобного момента, и освободить Урхарда, а по возможности — грохнуть его извечного врага. Простенько. Но красиво. Как проникнуть во вражеское гнездо? Тоже несложно — пойти, и наняться на работу. Например — бойцом. Судя по рассказам Урхарда, у них тут постоянная нехватка воинов. Время от времени кого-нибудь из них пришибают, так что бойцы всегда требуются. Ну, все — решил. Чтобы найти Урхарда, надо идти к врагу. И не мешкать'.

* * *

— Ты кто?

— Человек.

— Ясно, что не пес! — хохотнул охранник у ворот — хотя...иногда выглядит, как человек, а на самом деле — пес смердячий. Как мой сосед. Воняет — сущая псина. Как-то ему говорю, Ормус, ты...

— Заткнись! Ты чего разболтался на посту?! — мужчина с холодным взглядом серых глаз пристально посмотрел на чужака — а ты чего тут вынюхиваешь? Кто таков?

— Хочу устроиться на службу. Я боец.

— Боец? — усмехнулся мужчина — все так говорят. Даже вот этот придурок, раскрывающий свой поганый рот во время дежурства. Кстати — штраф тебе два серебряника.

— За что?! — обиженно протянул детина на воротах, недобро косясь на Андруса — я всего лишь допросил парня!

— Для допроса ты рассказывал ему о своем вонючем соседе? Три серебряника — за нарушение на посту и пререкания с командиром. Еще вопросы будут?

— Проклятье! — с чувством сплюнул охранник и снова покосился на Андруса — ты принес мне неудачу, противная твоя рожа!

— Не противней твоей — усмехнулся Андрус, глядя на толстощекое, прыщавое лицо охранника. Тот обиженно надул губы, отчего его лицо с печатью какой-то детскости, стало совсем молодым и глупым.

— Иди за мной — скомандовал командир, и повернувшись перешагнул порог калитки, сделанной в больших, окованных сталью воротах. Андрусу ничего не оставалось, как пойти за ним.

Огромный двор был полупустым, кроме дальней его части, в которой группа из тридцати охранников, одетых в полный доспех, тренировалась, разбившись по парам. Они, то нападали на противника, которого изображали такие же пары, то отражали нападение — со щитами, мечами, вернее — с палками, которые должны были изображать мечи. Палки гулко стучали по щитам, по панцирям, стоял такой грохот, что Андрус невольно поморщился и подумал о том, как может хозяин дома жить в таком шуме? Впрочем — возможно, что на той стороне огромного дома шум и не слышен. Все зависит от толщины стен.

Завидев провожатого Андруса, тренирующиеся замерли, отсалютовав ему ударом кулака в грудь, а тот равнодушно махнул рукой:

— Занимайтесь. Хогнан, иди сюда.

— Слушаю, командир! — высокий седоватый мужчина ударил кулаком в грудь и замер, глядя в лицо начальника. Командир внимательно посмотрел на застывшего перед ним вояку, и будто убедившись в том, что тот соответствует облику настоящего бойца, слегка кивнул головой:

— Хогнан, тут к нам новобранец просится. Сказал, что он боец. Проверь его. И покажи, что такое настоящий боец. Оружие у него настоящее, рожа соответствует, но частенько внешность и содержание предмета сильно отличаются.

— Сделаем! — с готовностью кивнул вояка. Разглядывая Андруса, как солдат платяную вошь, опрометчиво выползшую по его мозолистой руке на белый свет — эй, придурок, бери меч! Дурак! Не свой! Деревянный бери — вон, под навесом, в стойке! Сейчас будешь драться со с мной, и если устоишь триста ударов сердца — ты принят. Если не устоишь — я изобью тебя до полусмерти, отберу меч и кинжал, а потом выкину за ворота!

— И что, вы всех так встречаете? — нахмурился Андрус.

— Нет — равнодушно пояснил командир — только тех, кто называет себя бойцом. Потом поговорим с тобой. Если выживешь. Бери меч, и хватит болтать — приступай. Остальные могут пока отдохнуть и посмотреть на поединок.

Хогнан скомандовал стражникам, объявив перерыв, объяснил, что происходит, и те радостно галдя устроились рядом с площадкой, под навесом, переругиваясь из-за удобных мест в тени. Тут же начали делать ставки, впрочем — почти никто не ставил на чужака, как видно Хогнан отличался умением поединщика.

Андрус слегка затосковал — его умения мечника, как ему виделось, не хватало, чтобы устоять против профессионала не используя способности перевертыша. А эти самые способности он никак не хотел показывать раньше времени — чем позже о них узнает враг, тем лучше. Нужно изображать из себя простого рубаку, зачем выдавать свое главное оружие — сверхскорость? И ведь позволить избить себя нельзя — выкинут, а он не для того сюда пришел.

Андрус подошел к стойке, выбрал 'меч' длиной с руку и вернулся на площадку, сопровождаемый сочувственными взглядами стражников. Они переговаривались, хихикали, показывали на него пальцем, и Андрус чувствовал себя комедиантом, похожим на тех, что вчера видел в трактире.

— Сними свой меч! — потребовал Хогнан — вдруг ты вздумаешь за него схватиться, я не хочу рисковать. Да и потом не придется его с тебя снимать, когда буду выбрасывать из ворот.

— Долго говорите! — прервал командир — снимай меч и готовься к бою, ну!

Андрус протянул руку к поясу, на котором висел меч, и вдруг замер — командир стражников как-то подобрался, вытянулся, и раздался приятный, бархатный голос, идущий откуда-то со стороны:

— И что тут происходит такое?

— Испытываем новобранца, господин! — отсалютовал командир стражников — вот: пришел человек, и говорит, что он великий боец! Решили его наказать, заодно преподать урок всем остальным!

— Новобранец, говоришь? — медленно переспросил человек, подходя и останавливаясь в десяти шагах от противников — и откуда ты такой, новобранец? Рожа у тебя странная... Как твое имя?

— Ан...рис! Анрис меня звать! — сообщил Андрус, не желая выдавать свое имя.

— А я его знаю! — внезапно заявил один из людей, стоящих возле хозяина дома — я видел его! Он вчера сидел в трактире рядом с Урхардом! Это его человек! Это Андрус!

— Вот как? — непритворно и приятно удивился хозяин дома — друг Урхарда?

— Зять! — ухмыльнулся мужчина — я нашел лекаря, которого они вызывали в гостиницу, и тот мне все рассказал! Помнишь, лекаря-мага, худого такого? Вот он и был у Андруса!

У Андруса похолодело в животе — ВСЕ?!

— Да, это зять Урхарда! В дороге их помяли, и пришлось парня лечить! Я лекарю пообещал морду разбить, и он мне все выложил!

— Болван! — снисходительно помотал головой хозяин дома — с лекарем так нельзя. А если бы он наслал на тебя какую-нибудь болезнь? Проклятие? Это же маг!

— Ну — ты бы, господин, за меня отомстил, правда же? — подмигнул мужчина, и хозяин дома весело расхохотался, хлопнув рукой по плечу своего человека.

— Болван! Тебе-то что тогда было бы от этой мести, если бы ты заживо сгнил?!

— Ну не сгнил же! — снова усмехнулся мужчина — никакой маг не пойдет против тебя, мой господин! А я твой человек, и все это знают!

— Это верно — довольно кивнул собеседник, тряхнув русыми волосами, расчесанными на две стороны — ну что, зятек, ты зачем сюда пришел? За тестем? Так он считай что покойник. Ты решил пробраться в мой дом, втереться мне в доверие и освободить своего родственничка? А что — хороший план. Только ты своей глупой башкой не сообразил, что мы следим за ним все время, что он тут находится. Мне сразу же сообщили, когда он приехал. И тебя заметили, да. Человека с такой рожей трудно не заметить... Как хорошо! Как замечательно все складывается, не правда ли?

Андрус присмотрелся к лицу этого человека и обнаружил верные признаки ненормальности — лицо подергивалось, по нему будто пробегали волны. Глаза, слегка раскосые, смотрели на Андруса неподвижно, будто смотрел не человек, а змея, фиксирующая жертву своим взглядом. Мужчина то улыбался, то вдруг его улыбку заменял оскал, обнажавший желтоватые, кривые зубы и толстый язык, обметанный белым налетом и облизывающий тонкие губы так, будто те были намазаны чем-то сладким.

— Где Урхард? — спокойно спросил Андрус, осматриваясь по сторонам и просчитывая пути отхода. То, что придется отсюда бежать — не было никакого сомнения. Даже при его скорости перевертыша, возможно, что у него не хватит сил, чтобы убить всех, кто тут находится. А если даже и хватит — непонятно, где сейчас Урхард, и если Андрус сбежит, тому точно придет конец.

— Урхард? — переспросил Идраз — в темнице, конечно. И ты скоро к нему отправишься. Взять его!

Жар. Вся кожа зачесалась, загорелась огнем. Мысль: 'Какие они медлительные!'

А еще: 'Хорошо, что я так много съел вчера вечером, есть запас энергии!'

Меч выходит из ножен медленнее, чем хотелось, его будто бы кто-то держит в ножнах — законы природы не отменишь, нужно приложить много усилий, чтобы сдвинуть какой-то предмет в пространстве, и чем быстрее ты хочешь это сделать, тем больше нужно усилий. Кости, сухожилия, мышцы — у обычного человека давно бы с сухим треском переломились кости руки, с таким усилием вырывающей меч, лопнули сухожилия, порвались бы красные волокна мускулов. Но Андрус не обычный человек. Усиленное мутацией тело справилось с перегрузками — как и всегда, как и раньше.

Меч без замаха врезается в подмышку Хогнана, занесшего над Андрусом тяжеленную тренировочную палку. В умелых руках этот кусок дерева может быть страшным оружием, а руки Хогнана без сомнения умелы — не зря его поставили тренировать отряд охранников. И он быстр, очень быстр, возможно — быстрее, чем был бы Андрус без боевого режима. Настоящий профессионал-мечник, посвятивший всю свою жизнь мечному бою.

Сейчас он умирал, выбросив фонтан крови из подмышки — меч прорубил кольчугу в самом ее уязвимом месте, рассек мышцы и как молотом ударил по ребрам, прикрывающим сердце. Ребра не выдержали удара острейшего клинка, сделанного одним из лучших мастеров континента, меч разрубил кости и дошел до большого пульсирующего комка мышцы, коснулся его, и вошел почти наполовину. Сердце, бившееся в боевом ритме, довершило разрушение, разорвав само себя в бессмысленной попытке все-таки протолкнуть кровь по сосудам.

Мозг Хогнана еще не знал, что тело практически умерло. Хогнан не успел даже опустить палку на то место, где только что находился Андрус, когда тот выдернул свой меч из тела противника и шагнул в сторону, пропуская мимо тела клинок командира стражников, успевшего обнажить оружие.

Удар! Рука воина, вместе с мечом отлетела в сторону, обратным движением меч снес полголовы противника, забрызгав мозгами стоявшего в оцепенении Идраза и его пятерых телохранителей, смыкающих ряды перед противником.

Мозг работал четко, без сбоев, и Андрус сразу понял, что следует сделать — он бросился вперед, мощнейшими ударами свалил двух телохранителей, прорубаясь сквозь броню, мечи, не выдерживающие ударов великолепного клинка Андруса (Спасибо Урхарду! Не пожалел денег на меч!)

Трое оставшихся в живых телохранителей задержали его не больше чем на две секунды. Дорога к телу их хозяина была открыта. Тот уже был шагах в двадцати — чего-чего, соображения, чтобы понять — дело худо! — у Идраза хватило, и не мешкая, он бросился наутек, к дому, ища спасения за толстыми, дубовыми дверями окованными железом.

Андрус догнал его так, как кошка догоняет мышь, ударом ладони по затылку выключил сознание, и забросив на плечо побежал туда, куда Идраз и собирался бежать — в дом. Он не смотрел, что делают остальные охранники — пока те сообразят, пока организуются, решат, кто будет командовать — а время и прошло. Теперь у него есть заложник.

Дверь распахнулась, выпустив на волю двух бойцов — один с мечом, другой прилаживал на тетиву длинную стрелу с бронебойным наконечником. Первый умер сразу, получив клинок в глаз, второй, с рассеченным животом свалился со ступенек и замер в в вишнево-красной луже крови, медленно расплывающейся на пыльной каменной площади.

Быстро — засов!

Нашел механизм закрывания — оказалось, здесь особая система, все не просто. Ручка, вращаешь ее — выдвигаются стержни и уходят в стены, в стальные косяки. Но засов есть — и это хорошо. Пока разобрался бы с механизмом двери — могли ворваться в дом. А сейчас они только бессмысленно долбят снаружи, да вопят — пусть себе вопят. Надо же куда-то вылить досаду и злость!

Оглянулся по сторонам, увидел портьеру, прикрывающую вход в другую комнату, рванул — сорвал со стены. Полоснул лезвием меча, вырезая длинные ленты — открылась дверь и оттуда выскочили двое мужчин — полураздетые, в одних штанах, мечами в руках. Кто они были? Охранники, отдыхавшие после дежурства, слуги, решившие проявить героизм — Андрус так и не узнал. Эти люди погибли за одну секунду, двумя молниеносными движениями боец отсек одному голову, другому вонзил меч в сердце. Они еще не упали, когда Андрус снова приступил к тому делу, которым собирался заняться раньше — связал ноги и руки Идраза, оттащив его к стене. Затем — вышел из боевого режима.

Накатила легкая слабость, и Андрус присел на стул, стоявший возле большого дубового стола. Захотелось есть, но он пересилил желание отправиться на поиски еды, заставив себя обдумать положение. А оно было просто аховым. Все зависело от того, как глава клана относится к своему брату. Если ему наплевать, жив тот, или мертв, значит и Андрус, и Урхард — считай, что мертвы. Если же Глава ценит брата, тогда...тогда есть надежда.

Андрус осмотрелся по сторонам — большая комната, окошки маленькие, наверху — пролезть сквозь них нельзя. Свету дают очень мало, в комнате сумрак, можно сказать — тьма. Вдруг отметил — он видит в темноте! Правда — без цветов, все черно-белое, но видит — четко, как при белом свете!

Возможно, это умение, присущее 'перевертышу' — подумалось Андрусу. Но думать дальше было некогда — первое, что надо сделать, как-то обезопасить себя, не дать захватить с тылу. Вряд ли вход в дом один, их должно быть по меньшей мере два. И кроме того — в доме должны быть слуги, а значит нужно 'зачистить' территорию.

Еще посидел, потом поднялся и держа наготове меч, вышел из комнаты в коридор, прислушиваясь и принюхиваясь к тому, что происходило в доме. А еще — ощупывая пространство на предмет скрытых охранников.

Как ни странно, в здоровенном доме было пусто и тихо. Похоже, что все, кто тут был, сбежали, не дожидаясь встречи со странным убийцей — кипела вода в котлах на кухне, пылало пламя в очаге, но ни одного слуги не было видно, и ни чьи эмоции не ощущались в пространстве — кроме тех, что находились за дверью на улицу.

Андрус нашел еще два входа — закрытые такими же мощными дверями, как и основной, поднялся на крышу — плоскую, как и положено дому, который может служить укреплением, защитой для своих хозяев. Людей в доме не было. Все скопились во дворе — орали, галдели, а когда Андрус выглянул из-за парапета, кто-то его заметил — начали свистеть, показывать пальцами, и рядом пролетели две стрелы, пущенные откуда-то сбоку, от ворот.

Андрус погрозил стрелкам кулаком, чем вызвал бурю негодования у оскорбленной толпы охранников. Дождавшись, когда шум утихнет, Андрус набрал в грудь воздуха и громко закричал:

— Переговоры! Я хочу переговоров! Мне нужен Урхард, живой и здоровый, и тогда я выпущу вашего хозяина! Если с Урхардом что-то случится, или вы попробуете штурмовать — вы получите вашего Идраза мертвым, я разрежу его на кусочки! Как только я получу Урхарда — мы уйдем из города! Подготовьте закрытый фургон, продовольствия на месяц, и не препятствуйте выезду! Все, жду ответа! Через час я отрежу вашему Идразу ухо, а потом буду отрезать от него по кусочку до тех пор, пока он не умрет в муках! Время пошло!

Стражники снова загалдели — когда Андрус начал говорить, они затихли и наступила гробовая тишина, прерываемая лишь свистом ветра да лаем заполошной собачонки где-то за углом, на пустыре. Теперь же все старались перекричать друг друга, и разобрать что-то было невозможно. Да в общем-то и не хотелось. Информации в крике не было никакой. Этой толпе нужно было время, чтобы выбрать какого-нибудь вожака, и тот наведет порядок. И первое, что они сделают — пошлют гонца к Главе клана, чтобы тот решал, что делать, как освобождать брата.

Получится ли то, что задумал — Андрус не знал. Но другого выхода не видел, другого способа освободить Урхарда. Все было очень, очень плохо, шатко, и...шатко.

Глава 9

— Эй, на переговоры! — Андрус выпрямился, он как раз нагнулся над пленным человеком, чтобы пощупать у него пульс. Пульс прослушивался хорошо, но тот почему-то до сих пор был в отключке — видно вгорячах приложил его слишком сильно. Обеспокоился — если Идраз умрет — и прикрываться будет нечем, и Урхарда выручать непонятно как. Только напролом, но...сил не хватит.

— Подойдите к двери! — крикнул Андрус, и опрометью бросился наверх, на крышу. Пригнувшись, подобрался к парапету и осторожно выглянул, ожидая стрелу, или болт арбалета. Нет — обошлось. Или не успели выставить стрелков, или же решили решить дело как-то по-другому.

Во дворе собралась толпа — они бегали, суетились, возможно готовились к штурму. В центре толпы выделялся человек, вокруг которого образовалось пустое пространство, будто все боялись к нему подойти и хоть как-то задеть. Человек стоял спокойно, отставив правую ногу чуть вперед и похлопывал по голенищу мягкого сапога тонкой, в толщину мизинца, палочкой, на конце которой болтался ремешок. С крыши не было видно черт лица, но очертаниями фигуры мужчина был очень похож на Идраза — скорее всего это и был его брат, Эдраз, глава клана.

— Эй, ты! Давай разговаривать! — громко завопил человек у дверей, Андрус на секунду выглянул, посмотрев на того, кто сейчас говорил, и так же громко закричал:

— Я буду разговаривать только с самим главой клана Эдразом! Больше ни с кем! Обещаю, что во время переговоров с ним ничего не случится! По крайней мере — по моей вине! Пусть не боится!

— Владыка Эдраз ничего не боится, болван! — оскорблено крикнул переговорщик — он считает ниже своего достоинства разговаривать с безродным чужаком! Говори, что тебе надо, и поскорее!

— Пусть подойдет Эдраз! — снова потребовал Андрус — если через сто ударов сердца его не будет у дверей, я выброшу к его ногам ухо брата! Если он хоть как-то ценит своего брата — пусть подойдет!

Мужчина в центре толпы решительными шагами направился к дому и замер, не доходя десяти шагов до крыльца. Поднял голову и с минуту пытался рассмотреть Андруса, укрывшегося за парапетом. Не будь дураком, тот старался не высовываться из-за каменного барьера — кто знает, может тут есть стрелки, попадающие стрелой стрекозе в глаз. Чего зря рисковать?

— Эй, ты, Андрус! — крикнул мужчина голосом Идраза — отпусти брата, и уходи. Я ничего тебе не сделаю, и не буду тебя преследовать (Как же! — подумал Андрус — идиота нашли!). Если ты что-нибудь ему сделаешь — я вытяну из тебя жилы. Живьем. Выпущу кишки и намотаю их на шею. Вырву ногти, отрежу...

— Хватит!— насмешливо крикнул Андрус — я знаю, что ты любитель пыток. В общем, так — твой братец захватил близкого мне человека, Урхарда. Я требую, чтобы мне его отдали. Подгоните фургон с лошадьми, загрузите туда продуктов и питья — на месяц. Нам долго ехать. Мы погрузимся в фургон и выедем из города. И чтобы ни одна сволочь нас не преследовала! Потом, когда я буду уверен в отсутствии опасности, отпущу твоего брата. Других условий не будет. Если вы попытаетесь напасть, или причинить вред мне, Урхарду, его родне — твой брат умрет. Все ясно? Ведите ко мне Урхарда, кстати, если он мертв — считай, что и брат твой мертв.

— Хорошо. Я подумаю — резко бросил Глава — что касается Урхарда — он где-то под домом, в темнице. Вход из дома, так что сам ищи.

— Буду искать — хмыкнул Андрус — только напомню — как только вы предпримете штурм, я отрежу какую-нибудь часть тела у твоего брата. В два часа пополудни у входа должен стоять фургон с двумя лошадьми, загруженный продуктами, водой и кормом для лошадей. Иначе...в общем — ясно. Время пошло!

Андрус осторожно, так и не высовываясь, отошел от края крыши — говорить больше было не о чем. Все, что хотел — он сказал. Его услышали. Теперь осталось надеяться, что братская любовь — если таковая имеется — восторжествует. Теперь нужно отыскать Урхарда. И тут же Андрус хлопнул себя по лбу и сплюнул — чего искать-то?

Бегом — по лестнице вниз. Спеленутый заложник уже не на том месте, где его оставили — видимо дергался, перекатывался, пытался освободиться. Глаза яростно вращаются, лицо подергивается, а на губах выступила пена:

— Я тебя!.... Да я!... Да ты!....

Андрус подошел, оглянулся на стул, пододвинул его к лежащему на полу человеку и сел над ним, задумчиво глядя вниз, на извивающегося Идраза. Брезгливо убрал ногу, когда тот попытался укусить за сапог желтыми зубами, и негромко спросил:

— Брат тебя любит?

— Чего?! — ошеломленно замер Идраз, потом сообразил и ощерился — любит! И с тебя кожу живьем сдерет! Он не прощает тех, кто пытается оскорбить его достоинство, а вы напали на брата — вам не жить!

— Это плохо для тебя — задумчиво протянул Андрус — если нас все равно убьют, зачем тебя возвращать? Убить, да и все. И пытаться пробиваться, умереть в бою, с честью.

— Эй, эй! Не вздумай!— обеспокоился Идраз — он выполнит твои условия — я слышал, как ты с ним разговаривал. Вас выпустят. Но ты должен обещать, что я останусь жив. А потом — да, вас будут искать, преследовать и все равно убьют. Но это будет потом! Так что шанс у вас есть, маленький, я тебе скажу, но шанс! А если убьешь — шанса никакого не будет.

— А ты разумно говоришь. Мне рассказывали, что ты совершенно ненормальный — хмыкнул Андрус — и зачем же тебе понадобился Урхард? Зачем ты пытался его убить? Из-за жены, что ли? Зачем? Женщин мало?

— Во-первых, Урхард оскорбил меня — сплюнул Идраз, и Андрус неприязненно посмотрел на несколько плевков, кучками устроившихся на полу — когда-то я ему сказал, чтобы он отвязался от моей женщины! А теперь мне этого мало. Я хочу уничтожить его совсем. Забрать его женщину, дочь, его деньги — забрать все! Оно мое! Все — мое!

— Послушай, прошло столько лет... — начал Андрус, и замер, поразившись тому, что происходило с Идразом: лицо того исказилось, глаза разбежались в разные стороны, вращаясь, как будто каждым из них управлял отдельный мозг. Идраз дергался в судорогах, потом судороги прошли, и он замер, тяжело дыша, с пеной на подбородке и полузакрытыми глазами, от которых были видны одни белки.

— Ээээ..уважаемый, да ты совсем болен — цыкнул зубом Андрус — а я тут распинаюсь. Вот что — куда ты дел Урхарда, говори. Твой братец сказал, что тот где-то в доме. Покажешь — где именно?

— Пошел на... тварь...я тебя....

— И я тебя люблю — усмехнулся Андрус и с шелестом выдернул меч из нож — повторяю вопрос — где находится Урхард? Не заставляй меня делать тебе больно.

— Не посмеешь! — скрипнул зубами Идраз — ты будешь умирать долго! Трудно!

— Но это будет ПОТОМ — снова усмехнулся Андрус — а больно тебе будет сейчас. Ну что? Опять ругаешься...

Андрус протянул острие меча к Идразу, тот завозился, с ужасом глядя на серебристый, весь в морозных узорах, клинок, завыл, будто раненый зверь, а когда меч вонзился ему в предплечье, застонал и закатил глаза. Андрус подождал секунду, потом повернул меч на пол-оборота. Идраз завопил, задергался, и когда мучитель убрал клинок, тяжело задышал, глядя на своего палача:

— Вон там, за портьерой, вход в подземелье. Там клетки. В одной из них сидит Урхард. Когда-нибудь я тебя все равно найду, и тогда...

— Слышал. И это уже скучно — кивнул Андрус, вытер меч об одежду Идраза и презрительно добавил — что ты так воешь-то? Царапина! Не привык, чтобы у тебя болело? Любишь мучить других? Теперь ты знаешь, каково было твоим жертвам.

Встал, вернул меч на место в ножны, подошел к портьере, находившейся рядом с другой, из-за которой ранее выскочили два бойца, сорвал ее и заглянул в дверной проем, приготовившись ко всем неожиданностям. Неожиданностей не последовало — никто не выскочил, никто не попытался лишить здоровья и жизни. Путь был свободен.

Глава перевертыша внимательно осматривали темный коридор — тот был недлинным, шагов пятнадцать в длину, и заканчивался лестницей, ведущей вниз. На вбитых в стену гвоздиках висели ключи — здоровенные, каждый длиной в полторы пяди. Какой из них был к той клетке, где сидел Урхард — неизвестно, так что Андрус подхватил все ключи и зашагал вниз, туда, откуда шел тяжкий запах нечистот, а еще — чего-то сладкого, удушливого. Запах напоминал о том, как пахнет в лавке мясника, и Андрус нахмурился, ожидая увидел какую-нибудь пакость, вроде комнаты для пыток и все такое прочее.

Как ни странно, никакой пыточной внизу не оказалось. Длинный каменный сводчатый коридор вывел Андруса в галерею, вдоль которой стояло множество клеток — штук двадцать, не меньше. Они были пусты, но смердели так, будто их никогда не чистили, а узники оправлялись прямо на пол. Впрочем — возможно, что так оно и было.

Выяснять это Андрус не желал, как не желал выяснять — куда делись узники — пол был забрызган чем-то темным, и чуткий нос Андруса определенно ощущал запах крови. То ли узников перестреляли прямо в клетках, то ли их там пытали, но это не имело никакого значения. Значение имело лишь одно, вернее — один, тот, кто сидел в крайней клетке возле темного провала тоннеля, уходящего глубже под город.

— Долго же ты шел! — ворчливо буркнул Урхард, когда Андрус подошел ближе — вытаскивай меня отсюда, скорее! Я хочу жрать, а еще — хочется кое-кому башку свернуть! Надеюсь — ты мне оставил немного нетронутых шей для сворачивания?

— Больше, чем хотелось бы — ухмыльнулся Андрус, ковыряясь в замочной скважине здоровенного замка, подбирая ключ — ты как себя чувствуешь?

— Глядя на мою разбитую рожу, что ты можешь сказать? Как я себя чувствую? — помотал головой Урхард, и когда Андрус все-таки победил запоры, вывалился из клетки, обхватил его за плечи и прижал к своей бочкообразной груди — как я тебе рад! Честно сказать, в своей жизни я так радовался только раз — когда Адана родила мне Беату!

Урхард ухмыльнулся, и подтолкнул Андруса к выходу, как-то сразу посерьезнев:

— Давай, давай отсюда! Ты не представляешь, что тут творилось утром! В этих клетках были люди — всех перебили. Всех, до единого. Этот гад, Идраз...

— Он у меня — кивнул Андрус, шагая вперед, между клетками — заложник. Он наша надежда. Слушай, что случилось, пока тебя не было...

* * *

— Мда... — Урхард покачал головой, и сокрушенно добавил — надо было послушаться тебя и уйти подальше. На побережье. Жалко было все бросать. Тут все и всех знаешь, налажено, а там? Там все с начала. Кроме того — деньги. Нужно везти их туда...опасно. Вот я, дурак, и дождался того момента, когда деньги уже не имеют никакого значения. Андр, скорее нужно выбираться, как бы они уже не ехали к Адане с Беатой. Если захватят их...

— Я тебе все рассказал. Кроме как взять заложника у меня в голову ничего не пришло. Второй вариант — всех убить. Но боюсь — сил у меня пока-то не хватит. Выберемся из города, бросим Идраза, и...

— ...и тут уже — кто раньше успеет к Адане — мы, или они. Как-то все покатилось кубарем, вся жизнь — тихо сказал Урхард — никогда не думал, что буду скитаться, как бездомный зверь. Ты считаешь, нам дадут выбраться из города? Дадут фургон и лошадей? Пропустят через ворота и проехать весь путь до села? У меня большие сомнения на этот счет.

— У меня тоже — кивнул Андрус и снова пошел по коридору — а есть другие предложения?

— Нет. Пока — нет. Сколько у нас времени?

— Нет времени. Сейчас уже должны подгонять фургон. Нужно ехать за Аданой и Беатой. А потом пытаться уйти.

— Только не говорил: 'Я же говорил!'.

— А разве я сказал? — ухмыльнулся Андрус.

— Так подумал! — ворчливо парировал Урхард и тоже ухмыльнулся.

* * *

— Ооооо! Кого я вижу! Мой друг Идраз! Что ты ты тут весь пол исплевал, от злости, что ли? Давай ему рот зашьем? Ты знаешь, что он творил с пленниками? Что он обещал сделать со мной, с Аданой и Беатой? Хочешь, расскажу?

— Я не хочу этого знать. Давай-ка мы займемся делом. Я схожу, посмотрю, что там у его братца делается, а ты последи за негодяем. Только не порежь его на кусочки, ладно?

— Да чем я его порежу? Могу только порвать — хохотнул Урхард и скривился — челюсть болит. Это его сапог постарался. Все тело в синяках. Мне неплохо было бы лекаря посетить...больно? А когда меня пинал — приятно было?

Урхард дважды пнул в бок Идразу, и тот глухо застонал, изображая мучительную боль. Впрочем — возможно, что и вправду было довольно больно — подумалось Андрусу — ножища Урхарда немаленькая.

Решив, что Урхард все-таки не прибьет Идраза до смерти, а если слегка и побьет — это пойдет тому на пользу, Андрус поднялся на крышу и выглянул за парапет.

Во дворе так же было много народа — вооруженные люди заполняли весь двор, стояли за воротами, заполнили всю улицу. Похоже, что Эдраз вывел сюда всю свою армию.

— Много, да? — над ухом раздался голос Урхарда и Андрус едва не выругался — он не заметил, как тот крался. Если пропустил Урхарда, мог пропустить и еще кого-нибудь. Так нельзя, надо быть внимательнее.

— Много. Тысяча, не меньше. Это только на первый взгляд. Там, на улице, может быть и больше. Я их не осилю, Урхард. Задавят массой. А если не задавят...

— Да понятно, понятно...не уйдем — угрюмо заключил купец.

— Если брата любит — уйдем. Ты расскажи поточнее — любит брата, или не любит? Какие у них отношения?

— Хреновые отношения. Но это ничего не значит — он его единоутробный брат, родная кровь. Ближе его никого нет. А кроме того — если ты убьешь его брата, все скажут, что он слаб. И не заслуживает власти. И что есть более достойные претенденты на должность главы клана.

— А есть?

— Само собой есть! Всегда есть! — усмехнулся Урхард и толстые, в корке засохшей крови губы разошлись в улыбке — даже во мне есть капля крови властителей, позволяющая стать главой клана. Таких много. Должность наследственная, но...в общем — долго рассказывать. Свои группировки, свои влиятельные люди. Неинтересно.

— Понятно. То есть — Эдраз, допустив гибель брата потеряет лицо и ослабит свои позиции во главе клана.

— Потеряет лицо? Интересное выражение — усмехнулся Урхард — сам придумал?

— Не знаю. Из памяти всплыло. Неважно. Послушай — есть у меня одна мысль...скажи, а ты знаешь, куда ведет тоннель дальше? Мимо клеток? Вообще — тут принято строить подземные ходы? Ты говорил, что постоянно с кем-то воюют, значит — есть подземные ходы. И здесь должен быть такой. Пойдем-ка, спросим кое-кого!

— Я просто предвкушаю, как он окажется отвечать. Позволишь мне?

— Только без особого усердия — он нам нужен живым. По крайней мере — пока.

Они прошли вниз — Идраз умудрился в отсутствие пленителей доползти до двери, и теперь безуспешно пытался подняться и открыть запоры. Попытку пресекли, оттащили его на середину комнаты, где пару минут Идраз плевался, рычал и матерился самыми черными матными словами. Потом попытался укусить Урхарда за ногу, промахнулся и получил крепкую затрещину широкой купеческой рукой, отчего снова затих, затравленно глядя на мучителей.

— Успокоился? — довольно кивнул Урхард — а помнишь, что мне обещал, когда я сидел в клетке? Кожу содрать живьем? Может, попробуем тебя обработать? Интересно — как тебе понравится без кожи?

— По делу давай — нахмурился Андрус — времени нет.

— По делу, так по делу. Идраз, куда ведет тоннель, идущий вниз из темницы?

— Никуда. Тупик там — равнодушно сообщил хозяин дома.

— Врет! — безапелляционно заявил Андрус, прослушивая эмоции пленного.

— Видишь? Ты врешь! Он знает! Он умеет отличать ложь и правду, потому что — колдун! — Урхард поднял меч, который несколько минут назад забрал из руки одного из убитых Андрусом охранников, поднес его к уху Идраза и ткнул чуть выше мочки, рассекая ухо на две половинки. Брызнула кровь — в ухе очень много сосудов, и если их порезать, кровотечение бывает очень обильным. Андрус откуда-то это знал.

— Повторяю еще раз! Куда ведет тоннель! Есть ли там выход из дома за пределы города?! Мало? Понравилось? Я сейчас тебе совсем ухо обрежу, гадина! — Урхард потянулся, чтобы выполнить обещанное, когда Идраз завыл, затрясся и выдал:

— За город нельзя! В канализацию можно! А из канализации уже куда угодно — и за город тоже! Оттуда в реку стекает! По реке можно уйти!

— Не врет — подтвердил Андрус — уходить надо. И быстро. Только я хочу кое-что сделать...прежде чем уйдем. Как думаешь, мстить за главу клана будут?

— Ух ты...это что ты такое придумал? — опешил Урхард — будут, конечно. Но позже, гораздо позже. Когда выберут нового Главу. Вот он и займется нашей поимкой.

— А дети, дети за него будут мстить? Сыновья?

— У него дочери. Не дали боги сыновей. Вначале будет драка за место, а потом...что ты там придумал такое? Похоже, что мне это не понравится.

— Скорее всего — не понравится — задумчиво кивнул Андрус — сиди тут, жди. Я скоро.

Андрус снова поднялся на крышу и громко закричал:

— На переговоры! Пусть Эдраз придет — переговоры!

Минут пять никого не было, потом послышался голос Главы:

— Что хочешь, придурок? Вернее — покойник! Что хочешь сказать?

— Где наш фургон? Скоро я начну резать твоего брата на кусочки!

— Едет фургон — пообещал Глава, и его радостное настроение Андрусу очень не понравилось. Похоже, что они что-то задумали и тянут время.

Андрус не стал отвечать — бегом вниз, так, что чуть ступени не дымились. На ходу — меч из ножен, к двери, открыл один запор, основной — дверь распахнулась и перевертыш вылетел на крыльцо. В него тут же устремились несколько стрел — две он отбил мечом на лету, две пропустил мимо, а потом Андрус сходу налетел на главу клана.

Тот не успел вынуть меч, он даже не сообразил, что его убивают. Меч раскроил череп с чавканьем и хрустом, похожим на тот, с каким мясник на рынке рубит мясо. Потом Андрус развернулся со всей возможной быстротой и бросился назад, всей душой надеясь, что в затылок не воткнется острый наконечник стрелы.

Не воткнулся. Одна стрела пробила ему руку выше локтя — слава богам — левую руку, вторая пробила мышцы ноги — тоже левой, выше колена, не задев большие сосуды. Нога сразу онемела, а потом ее начало будто жечь огнем, но Андрус успел заскочить в дом, захлопнуть дверь, в которую тут же с громким стуком вонзились несколько стрел.

— Ну, ты силен! — выдохнул Урхард — и бесстрашный! Я бы так не решился! Давай выдернем стрелу, перевяжем тебя.

— Я сам — помотал головой Андрус, успокаивая дыхание — иди, найди что-нибудь поесть. Я очень сильно напрягся, мне нужно много еды.

* * *

— Все, поел? Боюсь, что нам нужно поскорее сваливать. А с собой взять еды не во что — ни вещмешка нет, ни сумки. Все обыскал. В портьеру если только завернуть?

— Забудь — Андрус поморщился, натягивая штаны. Кровь из бедра уже не шла, на всякий случай все равно перевязал тугой повязкой — чтобы грязь не занести. Рука болела, но кость не задело — тоже замечательно. Мясо заживет, и быстро, а вот кости срастаются долго.

— Я готов — Андрус прожевал кусок лепешки с копченым мясом, с сожалением отложил в сторону недоеденное и шагнул в сторону прохода в темницу.

— А с этим что делать? — задумчиво спросил Урхард.

— Убей его — равнодушно сказал Андрус, не испытывая ни малейших эмоций.

Идраз завизжал, завыл, начал кричать что-то о том, как много заплатит за свою жизнь, о том, как он...

Договорить не успел. Захрипел, забулькал, что-то застучало, забарабанило по паркетному полу, а потом настала тишина.

— Готов — прогудел Урхард — слава богам. Нет человека — нет проблемы.

— Где-то я уже это слышал — хмыкнул Андрус — видимо, в другой жизни. Вперед! Вот что, Урхард — идешь за мной, наготове, вперед не забегай. Фонаря нет, но я вижу в темноте. Держись за мной.

— Видишь в темноте? — хохотнул Урхард — да, слышал про такое! Точно, перевертыш! И куда идем?

— Идем к твоему меняле. Где-нибудь вылезем — должны же быть какие-то выходы из подземелья? И ночью — к меняле. Тебе будут нужны деньги. А кроме того — как мы доберемся до дома? Пешком? Придется твоему меняле постараться для нас. Как думаешь, согласится?

— За деньги-то? Я не знаю, на что не согласится меняла за деньги! — рассмеялся Урхард, поспевая за Андрусом. Тот хоть и хромал, но шагал так быстро, что купцу приходилось напрягаться, чтобы успеть.

— Хорошо. И вот еще что — нас могут сейчас поджидать. Не кидайся вперед, не мешайся, твоя задача не угодить под удар. Я сам буду разбираться. Хорошо?

— Хорошо! — уважительно кивнул Урхард — ей-ей ты в этом лучше меня понимаешь. Похоже, твоя прошлая жизнь была довольно интересной.

— Не знаю! — коротко отрезал Андрус и толкнул влево толстый металлический засов на двери — готовься!

Прохладная тьма встретила Андруса и его спутника влажным холодом, запахом плесени и старого камня. Идти по тоннелю можно было только слегка пригнувшись, и при всем желании размахивать мечом тут было почти невозможно. Что обеспокоило Андруса — если бы нашлись умные люди, да эти умные люди дали глупым людям здоровенные жердины с острыми наконечниками, и те начали бы тыкать в узкий тоннель своими жердинами — два неких беглеца могли бы очень удивиться, узнав, что они тоже смертны. Правда — удивлялись бы этому очень недолго. Андрус очень надеялся, что умных людей у противника нет.

Путь по тоннелю занял минут десять. Скоро Андрус и Урхард уперлись в стальную дверь, тоже запертую изнутри — на два здоровенных засова, снизу и сверху. Дверь была узкой, чтобы с трудом прошел один человек, и массивной, такой, чтобы ее невозможно было выбить никак, кроме как разрушив то, к чему она крепилась — скалу из твердого камня. Это и понятно — если можно выйти из дома-крепости через тоннель, так же можно и войти в него, а если это делается без спросу хозяина — тогда беда. Особенно если ты взял привычку перед ужином славно попытать парочку своих врагов, у которых имеются живые и притом любящие родственники. Мстительные родственники, надо заметить.

— Что, что там? — глухо спросил Урхард — темень какая! Ты что-нибудь видишь? (Последние десять минут Урхард шел держась за ремень Андруса, несколько раз споткнулся, и раз пять врезался в свод тоннеля, разрывая его тишину яростной руганью).

— Пока не знаю — тихо ответил Андрус, и прислушался к пространству эмпатическими 'ушами'. Толстая дверь блокировала все, что не могло проникнуть через толстенную сталь, но Андрусу показалось, что он слышит чьи-то эмоции там, впереди, за дверью.

— Там что-то есть — тихо продолжил он — вернее, кто-то есть! Похоже, что нас ждут.

— Это потому ты говорил про то, чтобы я не мешал тебе махать мечом? Впрочем — чего я спрашиваю, и так все ясно. Что будем делать? Если сейчас они начнут тыкать в нас копьями...

— Тихо! — резко скомандовал Андрус, и Урхард тут же замолчал, как будто ему в рот засунули коп — сейчас ляжешь на пол, и не вставай, пока я не скажу. Понял?

— Понял — грустно ответил Урхард — старые вояки никому уже не нужны. Все, все, молчу!

Андрус дождался, когда грузное тело шлепнулось на каменный пол, выждал еще несколько секунд, и решительно отодвинул засов.

— Бей! — заревели несколько голосов сразу — не зацепите господина Идраза! Вперед!

Высекая искры из камня, мимо проскочили несколько арбалетных болтов. Мимо — потому что Андрус прижался к стене, ожидая чего-то подобного. Выстрелы были направлены снизу вверх, на уровень живота, потому болты не причинили никакого вреда лежащему на полу Урхарду.

Последней мыслью Андруса было: 'Они не знают, что Идраз убит. Идиоты — они ведь могли попасть в него!' Потом ему стало не до мыслей.

Андрус вошел в боевой режим. Его способность видеть в темноте давала огромное преимущество перед нападавшими — их было человек двадцать, все закованные в сталь, здоровенные парни, отборные убийцы — видимо личная гвардия Идраза. А может Эдраз подсуетился, и прислал своих бойцов.

Это не имело значения. Как не имело значения количество нападавших. Имело значение лишь одно — наличие пространства для маневра. Каким бы ловким и быстрым не был Андрус, если навалятся толпой — он погиб.

Стальные жала копий, тускло отблескивающие в свете фонарей, поставленных на пол у стены, протянулись к Андрусу, медленно, но неумолимо, как змеи, подкрадывающиеся к ничего не подозревающей мыши. В тесном тоннеле развернуться было трудно, потому Андрус рванулся вперед, отодвинул в стороны древки и начал резать кинжалом, предназначенным для тварей. Как оказалось, людей это оружие убивает ничуть не хуже, чем мутантов, заполонивших весь Лес.

Тоннель за стальной дверью продолжался еще шагов двадцать, прежде чем выйти в смердящую канализационную трубу, по которой сливались в реку нечистоты всего города. Первыми стояли копейщики, видимо перед началом боя они встали на колено, поверх их голов и стреляли арбалетчики, заряжавшие теперь свои неуклюжие приспособления. Заряжать их было непросто, на это уходит достаточно много времени, и это время работало не на них.

Выпад! Кинжал с хрустом пробил панцирь, попав между пластинами — спасибо кузнецу, выковавшему этот клинок!

Выпад! — прямо в глаз! Кровавая дыра, и человек, только что похожий на несокрушимую стальную башню, медленно заваливается назад, как подрубленное дерево.

Удар! Кинжал описывает полукруг и вонзается в левую подмышку, рассекая мышцы, проникая между ребрами и вспарывая пульсирующий ком сердца.

Андрус отталкивает трупы, все еще стоящие на ногах, идет вперед, с каждым движением, с каждым выпадом убивая, калеча всех, кто на свою беду оказался в это время, в этом месте. Бойцы попытались достать мечи — но разве размахнешься в тоннеле, где и стоять-то можно лишь слегка нагнув голову? Все, что могли делать эти люди — только умирать. И они умирали.

Через считанные минуты после начала боя, он уже был закончен. Когда Андрус вышел из боевого режима, на полу лежали лишь трупы, да тяжело раненные, догоняющие своих товарищей по дороге в преисподнюю. Уйти не смог никто.

Первое, что услышал Андрус, после того, как вошел в нормальный режим — это ругань. Урхард матерился, как десять грузчиков вместе взятых. Андрус обернулся и с ошеломлением увидел странную картину — Урхард боролся с неизвестным, вонзая и вонзая в него свой кинжал. Неизвестный мужчина вцепился в горло купца, Урхард хрипел, но не сдавался, и прежде чем Андрус успел прийти на помощь, буквально перепилил шею противника, напрочь отрезав ему голову. Тело упало, будто тряпичное, а голову Урхард так хряснул о стену, что та раскололась, забрызгав мозгами все вокруг. Одна капля попала Андрусу на щеку, и он с отвращением вытер ее рукавом, не замечая, что мажет себя кровью — он был залит ей с ног до головы.

— Это кто? — хрипло спросил Андрус — откуда он взялся?

— Из дома — мрачно ответил Урхард — это Идраз.

— Что?! Как? — оторопело выпалил Андрус, не веря своим ушам — ты же убил его!

— Перерезал глотку. И когда уходил, он был мертвее мертвого.

— И тогда — как?!

— Болван я. Надо было его кинжалом для тварей проткнуть. А я мечом глотку перерезал. Вот и результат.

— Не понимаю! — помотал головой Андрус — он был мертв, и вдруг встал? Почему?

— Я слышал про такое, но сам не встречал. Он был тварью, возможно с самого детства, Есть такой вид тварей — их не определишь, пока с человеком что-то не случится. И были случаи, когда мертвецы вставали. И тогда плохо приходилось всем, кто оказывался рядом. Мне рассказывали про одного такого — когда скончался один торговец — старый был уже, лежал в гробу, прощались...сын наклонился к гробу, а тот его хвать за горло! Шею сломал. Выбрался — и давай гоняться за домочадцами. Троих успел задавить, пока его не порубили на части. Но вообще-то такое редкость. По крайней мере — раньше так было. Я всегда говорил — нужно испытывать людей кинжалом — ткнул острием, если задымился — все ясно. Башку с плеч.

— А ты Адану и Беату проверял? — грустно усмехнулся Андрус.

— Проверял. Тыкал кинжалом в палец. Нормальные, обе — усмехнулся Урхард — я говорю — редкость это. И где он подцепил такую гадость — непонятно. То, что эта пакость из Леса — это ясно. Ну да ладно — плевать на гада! Валить надо отсюда, пока еще толпа не появилась! А ловко ты их...ну чисто зверь!

— Зверь... — отстраненно повторил Андрус, и нахмурился — ты знаешь, а я ведь почувствовал в нем что-то такое...странное. Но не смог определить, что он — тварь.

— А я всегда это знал! — хохотнул Урхард — тварюга, настоящая! Хорошо, что он сдох! А если и его братец такой же — что запросто — то он сейчас гоняется за своими подчиненными, желая немножко покусать!

— Не гоняется. Я ему голову снес — рассеянно заметил Андрус — хватит, пойдем уже отсюда. Только вот куда?

— Будем идти, пока не найдем выход. Тут должны быть лестницы наверх, каменные. С детства помню. Я забирался со своими дворовыми приятелями в эти подземелья — клады искали. Говорили, что разбойники прячут награбленные сокровища в подземельях под городом.

— Нашли? — усмехнулся Андрус, стараясь привыкнуть к невыносимой вони, поднимающейся в тоннель из канализационной трубы, в которой журчал поток нечистот.

— Кроме дерьма ничего не нашли — усмехнулся Урхард и поднял с пола один из светильников, оставленных нападавшими — ты не будешь возражать, если я возьму светильник? Хоть видеть буду, куда ногу ставлю. И как ты можешь видеть в такой темноте? Впрочем, понятно — как.

* * *

— Вроде стемнело — Урхард осторожно поднялся по лестнице и выглянул наружу через сливную решетку — ага, звезды сияют... ты как, в порядке? Отошел? Я было напугался, когда тебя трясти начало. Как лихорадка!

— После перенапряжения — устало кивнул головой Андрус — ты знаешь, я никогда так быстро не двигался. Если бы я их не убил — нам конец. Мне бы сейчас кусок мяса побольше...два куска мяса...три куска...

— Кроме дохлой крысы — вон, мимо тебя плывет! — мяса не наблюдаю! — хохотнул Урхад и тут же нахмурился — масло в фонаре кончается. Как ни берег, а все-таки закончилось...

— И так надолго хватило — вздохнул Андрус — все, пошли? Поднимай решетку, осилишь один?

— Попробую — хмыкнул Урхард, забрался на самый верх лестницы и встал, упершись спиной в металлические прутья, каждый толщиной в большой палец руки. Немного постоял, примерился и начал разгибаться, крякнув от натуги. Тяжелая решетка поддалась напору и с грохотом поднялась, осыпав с себя засохшую грязь и листья, нападавшие с дерева, растущего на обочине.

— Есть еще здоровье! — довольно усмехнулся Урхард и осмотревшись по сторонам, негромко позвал — пойдем! Чисто!

Андрус выбрался наружу, его пошатывало, и он с усмешкой подумал о том, что такое состояние стало для него уже привычным.

— От кого так воняет? — довольно спросил Урхард — от тебя, или от меня? А! От обоих! Ну и видок у тебя! Мясник, которого сбросили в яму с дерьмом! Пошли, скорее — меняла жаждет выдать нам денег! Вру, конечно. Придется выколачивать их с руганью — он очень не любит расставаться с ними ночью, говорит — тот, кто отдает деньги ночью, вызывает на себя гнев богов, и удачи у него не будет семь раз по семь лет! Врет, гадина — спать любит по ночам, вот и не хочет работать. Придумывает всякую ерунду, приметы всякие дурацкие.

— Ты найдешь дом менялы в темноте? — спросил Андрус, перебив поток красноречия, вырвавшийся из Урхарда — ты вообще-то знаешь, где мы сейчас находимся? Честно сказать — я даже не представляю — где мы.

— Где мы? В городе, конечно — усмехнулся Урхард — не переживай, это окраина купеческого квартала, я знаю эту улицу как свои пять пальцев. Пройдем вооон туда, и окажемся перед маленьким домишком с белыми окнами, забранными красивым узором из стальных прутьев. Это и будет дом менялы. Пойдем! Можешь сам идти?

— Пока могу — кивнул Андрус и двинулся следом за своим провожатым.

'Маленький домишко' оказался здоровенным домом, можно сказать — почти замком, фасад которого выходил на улицу, а тыльную его часть прикрывал высоченный забор, утыканный наверху стальными штырями, заточенными до кинжальной остроты. Окна были только на верхнем этаже, и действительно — заделанные в тяжелую решетку, толщиной чуть не в руку. Меняла хорошенько отгородился от враждебного мира, и похоже, он мог в этом доме обороняться от целой армии.

Клиентов в такое время никто не ждал, и напрасно Урхард доказывал заспанному охраннику, выглянувшему в окошко, проделанное в стальной двери, что господин будет просто счастлив принять у себя в доме такого замечательного клиента даже в неурочное время суток — охранник лишь тупо повторял: 'Не велено! Днем приходи! Сейчас не угомонишься — я тебе задам!'

Чего он задаст — Урхард и Андрус не узнали, потому что на шум выглянул сам меняла, уважаемый человек — Зуир Пермаль. Он обложил трехэтажным матом охранника, разговаривающего с какими-то проходимцами и мешающего ему спать, обложил матом 'проходимцев', которые приперлись в такое время суток и пообещал выпустить собак, ревущих за забором и желающих полакомиться сладкой плотью бродяжек, беспокоящих честных людей в нечестное время суток.

Когда Зуир все-таки уяснил, кто перед ним, он всполошился и приказал сторожу быстренько открыть калитку и впустить этих двух мужчин, забыв о том, что они тут когда-либо были — во избежание усечения языка и некоторых выступающих частей тела. Охранник, за время работы у менялы насмотревшийся всего, чего угодно, ничуть не удивился, и через минуту Урхард и Андрус стояли на чистом, натертом паркете дома Пермаля, благоухая как выгребная яма и скотомогильник вместе взятые.

* * *

— Ты заявился в мой дом, когда тебя разыскивает весь город! И проволок с собой этого ненормального убийцу! Ты охренел, Урх?! У тебя что с головой? Ды думаешь, я буду подставлять за тебя свой зад? Ты мне оказывал услуги, да, я помню, и помню как ты спас меня на тракте от разбойников, и что? Это же не означает, что я должен пасть мертвым ради тебя и твоего убийцы?! — меняла чуть не подпрыгивал на месте, и его три подбородка тряслись от возмущения, как будто жили своей жизнь и хотели подтвердить слова хозяина.

— Заткнись, Зу — невозмутимо парировал Урхард — хорошо, что ты у тебя сохранились воспоминания. Честно сказать, я бы никогда не пришел к тебе, зная твою короткую память, но обстоятельства заставили — все мои деньги у тебя. И кстати сказать — ты на них неплохо наварился, не правда ли? Молчи! Теперь я буду говорить! Во-первых, сейчас ты распорядишься, чтобы нам приготовили горячей воды и постели. Во-вторых, ты дашь нам двух верховых лошадей, с едой, питьем — вычтешь из моих денег. И в-третьих — ты напишешь нам расписку, по которой мы сможем получить деньги у менял в любом клане, в который мы отправимся.

— Это будет стоить тебе сто золотых — немедленно отреагировал Пермаль — за двух лошадей и снаряжение — еще двадцать золотых. Итого — сто двадцать. Надеюсь, когда тебя возьмут на выезде из города, ты скажешь, что заставил меня выдать тебе расписку угрожая убить.

— Скажу, скажу, мой щедрый друг! — хохотнул Урхард — а теперь иди, и распорядись, чтобы дали поесть и побольше — мой зять изнемогает от голода. Ему нужно хорошо питаться. Давай, давай, Зу! Что ты стоишь, как столб! Время идет!

* * *

— Ну и гад Зуир! — Урхард уничижительно покачал головой — и вроде человек неплохой, а как только касается денег — всю кровь выпьет! Одно слово — меняла!

— А почему меняла? Чего он меняет?

— Ну так когда-то назвали...у всех кланов свои деньги, свои монеты. Одни больше размером, другие меньше. Торговцы любят, чтобы им платили деньгами того клана, в котором они живут. Вот менялы и разменивают деньги на те, что ходят в этот клане. Монеты могут по весу отличаться в два раза, а то и в три. Так повелось исстари. А вообще — менялы больше зарабатывают ссуживая деньги купцам, торговцам, лавочникам. Всем, кому сочтут нужным ссудить. Ты не смотри, что Зуир такой толстый и спать любит — он довольно шустрый человек, и боец неплохой. Некогда я выручил его — на тракте на него напала банда внеклановых, разбойников, в общем. Они окружили его и двух охранников, так вот Зуир бился очень хорошо, не хуже своих бойцов. Давно правда это было, и я был моложе, и Зуир...

— Демон с ним, с Зуиром — тихо сказал Андрус — я вижу ворота и возле них солдат. Проскочим?

— Проскочим. Ложись. Мыло взял?

— Уже за щекой.

— Ага, хорошо. Ну и рожа у тебя! Хе хе хе...я бы сам побрезговал к тебе прикоснуться! Гадость какая! Пены, пены побольше! Ага, вот так. Лежи. Глаза закати как следует! Фффу...воняет...меня аж тошнит!

Повозка прогромыхала по мостовой, подъехала к воротам и встала в очередь из десятка повозок, пытающихся выехать из города. Повозки внимательно досматривали — похоже, что искали беглецов.

Стражник, низенький крепыш лет сорока с копьем в руке заметил повозку сразу же, как она подъехала к очереди. Он ткнул напарника в плечо, и придушенным голосом сказал:

— Глянь! Глянь, какая повозка!

— Ну — повозка. И чего? — не понял молодой стражник, только недавно зачисленный в штат городской стражи.

— Чего-чего...болван! — проворчал старший — ты посмотри, что у нее нашито на пологе! Видишь?

— Ох, ты! — заволновался молодой — неужто она?

— У нас от нее вымерло пять деревень — угрюмо заметил старший — достаточно вдохнуть воздух, который выдыхают больные, и все — через сутки ты уже фонтанируешь из задницы, а еще через день — превращаешься в скелет, покрытый нарывами. Вот какая это гадость! Давно уже не видел, чтобы черная желтуха была у нас в городе! Иди, посмотри, точно она?

— Ты что, смерти моей хочешь?! — побледнел молодой — сам говоришь — достаточно вдохнуть! Совесть у тебя есть? Иди ты — ты уже пожил, дети есть. Будет кому тебя вспомнить!

— Вот ты сука! — взъярился старший — и зачем я тебе рассказал?! Вот что — позови-ка Ердана. Но ничего ему не говори. Пусть заглянет — чего там у них в фургоне. Может прикидываются, и там те, кого мы ищем! Ты помнишь, как они выглядят?

— Да чего там...один бородатый такой, второй наполовину седой. Да их любая собака узнает!

— Вот-вот, напомни это Ердану. Шагай, чего застыл!

Молодой стражник подошел к такому же, как он парню, стоявшему чуть поодаль, у противоположной стороны ворот, и хлопнул его по плечу:

— Задание тебе, старший велел передать! Иди вон к тому фургону, загляни в него, и потом расскажешь, что увидишь. Давай, давай! Стой! Гагуз приказал напомнить тебе — вспомни, как выглядят те, кого мы ищем. Помнишь, что говорили?

— Что говорили? — глупо улыбнулся парень.

— Про беглецов что говорили, идиот!

— Про беглецов? — задумался парень — А! Вспомнил! Бородатый такой, ага. А второй — наполовину седой! Точно, помню! У меня память отличная! Мамка, когда посылала меня на базар, всегда говорила — Ердан, запомни...

— Заткнись, болван! — молодой стражник больно ткнул пальцем в грудь своего глуповатого коллеги и презрительно сплюнул на мостовую — быстро пошел к фургону, загляни в него и сразу беги к старшему! Бегом беги! А то он шкуру с тебя спустит — вон как уже поглядывает, того и гляди сожрет! Как зверь лесной!

Ердан опасливо посмотрел через плечо, увидел, что старший пялится на него со зверским выражением лица и трусцой побежал к фургону. Подбежав, поморщился — от фургона ощутимо несло дерьмом, да так, что просто в нос шибало — ну настоящий передвижной деревенский сортир!

Стражник опасливо посмотрел на женщину, держащую в руках вожжи — ее лицо было до половины завязано тряпкой, пропитанной чем-то вонючим, с резким запахом. Тонким, пронзительным голосом женщина квакнула, как жаба из темного угла:

— Черная желтуха!

Ердан вначале не понял — смысл слов вообще туго до него доходил, мать всегда добавляла к своим словам подзатыльник — говорила, что так знания вбиваются в его голову побыстрее — запрыгнул на подножку фургона и посмотрел на содержимое. И пожалел об этом.

Женщина, которая лежала в полости фургона была совершенно лысой, ее череп высовывался из-под испачканного сукровицей платка, и на нем красовались кровавые язвы. Изо рта женщины шла белая пена, от больной пахло дерьмом, да так, что с ног сшибало, по телу проходили судороги, его просто корежило, будто внутрь вселились демоны.

И тут до Ердана наконец дошло — ЧЕРНАЯ ЖЕЛТУХА! Смерть! Парень спрыгнул с фургона и помчался к старшему, икая, спотыкаясь на булыжниках мостовой, упал в кучу навоза, снова поднялся, и не отряхиваясь, вымазанный в лошадиных яблоках побежал дальше, прямиком к скучающему у стены командиру наряда.

— Там...там... — задохнулся Ердан, подбежав к старшему.

— Чего — там? — лениво спросил тот, скривив губы в презрительной гримасе. Ердана недолюбливали за глупость, хотя парнем он был совсем даже неплохим.

— Две бабы! Одна вся в язвах, в дерьме, воняет, как сортир! Обделалась видать! Черная желтуха! Я помню, мне мама рассказывала, как....

— Задолбал ты со своей демоновой мамашей! — оборвал его старший — вот что, давай-ка назад, к фургону, и чтобы их духу не было в городе через двадцать ударов сердца! Иначе я оболью фургон маслом и подожгу его вместе с содержимым! Так им и скажи!

Ердан кивнул и помчался назад, к фургону с больной женщиной. Не добегая шагов десяти, остановился и прокричал дородной возничей:

— Быстро из города! Старший велел не задерживаться, а то он вас спалит в огне! Как головешки! — это он уже добавил от себя, для пущей важности и чтобы как следует напугать неповоротливую бабу.

Та кивнула, хлопнула вожжами, и лошадки, запряженные в повозку, резво взяли с места, огибая скопившиеся у ворот телеги и фургоны. Все кто был в этих повозках, с ужасом смотрели на страшный фургон и делали знак оберега, молясь всем богам сразу. Нет страшнее болезней, напускаемых богами за прегрешения человеческие, и одна из самых страшных — черная желтуха. Ее даже маги-лекари отказываются лечить. Впрочем — черной желтухой обычно болеют люди бедные, у которых нет денег на мага-лекаря...богатых людей, живущие в больших, чистых домах такая напасть почему-то обходит стороной.

* * *

— Долго еще?

— Часа два. Потерпи.

— Потерпи! А ты попробовал бы полежать в дерьме, не так бы заговорил!

— Верю, верю! Мне даже тут неприятно сидеть, поодаль от тебя... хе хе хе...ничего — там будет дорога влево, чуть в гору. Старая дорога. Она давно не используется — все едут трактом, а мы по старой дороге, по ней в два раза короче, чем по основной.

— А почему ее не используют? Почему забросили?

— Хмм...понимаешь, как только построили тракт, по старой дороге мало ездят. Тварей стало больше, люди боятся углубляться в Лес. Дорога проходит в самой его гуще, туда осмеливаются заходить только наши. Впрочем — сейчас все больше и больше отрядов уходят в Лес — ищут золото, камни, добывают ценную древесину. Там есть редкое дерево, которое издает очень приятный запах, и притом стойкий. Рубят, выносят. Из него потом делают благовония для женщин, поделки всякие. Красивая древесина, приятная.

— И ваши рубят?

— Нет. Мы не рубим Лес. Те бревна, из которых построена наша деревня вывезены из-за границ леса. Зверей добываем, да, шишки, ягоды собираем, но деревья не рубим. Никогда. Живые деревья, конечно. Сухостой — пожалуйста, надо же что-то жечь в очаге. Скоро будет водопад, там искупаемся, бросим эту вонючую бабскую одежду и верхом поедем дальше. Лошадей и фургон куплю в селе. У того же старосты. За дом поменяю. Зачем он нам теперь в дальних краях?

Урхард вздохнул и тут же закашлялся — вонь, идущая из фургона была такой густой, что казалось — висит в воздухе. Хорошенько постарались, переправляя содержимое сортира менялы внутрь фургона. Сработало. Увы, пришлось побриться, и обрить налысо Андруса, нарисовав ему язвы. Но — волосы дело наживное, была бы голова, на которой они вырастут, а если эту голову снимут, будет все равно — лысый ты, бородатый или бритый.

Глава 10

— Человеком себя почувствовал...хорошо быть чистым!

— Ты слишком много думаешь о чистоте! — хохотнул Урхард — как моя жена! Ада целыми днями чего-то начищает, намывает — меня одолела своими приставаниями, гоняет мыться! А по-моему, для мужчины главное не чистота, а совсем другое!

— Грязь, что ли? — ухмыльнулся Андрус.

— Ну причем тут грязь?! Ну чего фальшивые кости бросаешь! Ну прям как Беатка — все так вывернешь, что все получается не так, как я имел в виду, а совсем по-другому!

Урхард от возмущения фыркнул, и продолжил:

— Для мужчины главное уметь защитить свою семью, быть мужчиной, а не тряпкой. Быть стойким. А еще — держать свое слово! Никто и никогда не мог сказать, что я не держу свое слово! Мое слово на вес золота!

— Это хорошо — рассеянно заметил Андрус — нам еще далеко ехать? Скоро к селу выйдем?

— Мы только в центр Леса вошли — невольно оглянулся Урхард — самая гущина! Смотри, запоминай — тут немногие были! А если и были — отсюда не возвращались! Красотища, да?

— Красотища — согласился Андрус — непонятно, как эти деревья вообще стоят. Интересно, какая у них высота?

— Да кто знает? — довольно хмыкнул Урхард — я в детстве видел упавшее Дерево. Так вот — пока дойдешь от корней до вершины — замучаешься шагать!

— А может просто маленький был? — улыбнулся Андрус — вот и шагал долго.

— Может и так — согласно кивнул Урхард — тьфу! Как гляну на твою лысую голову — жуть берет! Такие шрамы...и как ты жив остался — ума не приложу. Даже перевертыш должен был башки лишиться! Везучий ты! Узнать бы, как ты здесь оказался! Любопытно, просто сил нет никаких!

— Любопытно... — бесцветно сказал Андрус, и Урхард покосился на спутника:

— Что? Что случилось? Ты что-то почувствовал?

— Да. И не могу понять — что это. С тех пор, как в Лес въехали, ощущение такое, что за нами кто-то наблюдает. Кто-то огромный, равнодушный...и он будто очнулся от сна. Это мы каким-то образом его пробудили.

— Лес. Я тебе уже говорил — отмахнулся Урхард — он живой. Да, да — не смотри так! Я верю, что он живой, и многие наши верят. Мы уже привыкли, а от новичков, что в Лесу никогда не бывали, я слышал такие же слова, как от тебя.

— А не жалко будет, когда уедешь? — прищурился Андрус — не жалко бросить Лес?

— Жалко, само собой — пожал плечами купец — но семья дороже. Лес живет своей жизнью, мы своей...

— Стой! — перебил его Андрус — стой!

— Что такое? — всполошился Урхард — твари?

— Не могу понять — выдавил из себя Андрус — ты видишь, лошади волнуются? И я что-то чувствую...

Да что ты чувствуешь?! — яростно шепнул Урхард — ну что молчишь?

— Подожди...они смотрят. Им...или ему — любопытно. Он не злой. Но не добрый. Он не сердится на нас. Он был равнодушным, но что-то случилось, и теперь он не равнодушен.

— Ты что — сдавленным голосом спросил Урхард — ты слышишь Лес?! О боги!

— Не знаю... — тускло ответил Андрус — я слышу, как вокруг нас собираются существа. Вероятно — это твари. Но они ждут, не нападают. Он чего-то хочет от нас. Чего-то такого, что я не пойму...не могу понять. Он не может сказать.

— Зачем я поехал через лес? — горько спросил Урхард — ну какого демона я сюда влез?! Ведь знал, что тут уже давно никто не ездит!

— Вон они! — Андрус показал куда-то вправо, и Урхард увидел толпу тварей разного вида, размеров и облика. Здесь были такие твари, о которых купец и не подозревал — похожие на пауков с человечьими головами, лошади с мужскими и женскими торсами и клешнястыми руками, гигантские змеи, голова которых была человеческой — за исключением узких глаз, сумрачно рассматривающих путников. Из пасти каждой змеи торчали длинные, и очень неприятные на вид зубы длинной около пяди. Купец прикинул — такие зубы могли бы достать до сердца, если бы 'змея' ударила в грудь человека.

Рядом со всеми этими существами шли люди — несколько Беат, несколько Адан, староста с своей женой и детьми — каждые из которых в нескольких экземплярах. Тварей было штук двести, не меньше — отряд, способный уничтожить всех непрошенных гостей, вошедших в Лес — само собой, если у них нет заговоренных клинков. Клинки у двух путников были, и купец тут же выдернул кинжал из ножен, оглядываясь по сторонам — куда бежать?

А бежать было некуда. Твари каким-то образом окружили путников со всех сторон, взяв в кольцо. Старая дорога, заросшая травой по колено, была перекрыта наглухо, и впереди всей толпы тварей медленно передвигались 'пауки', пощелкивая зазубренными жвалами. Из панциря чудовищ торчали несколько щупалец, свивавшихся в клубки, как толстые змеи.

Лошади захрапели, попятились, завертелись, и Андрусу с Урхардом с трудом удалось убедить животных остаться на месте, а не убежать, куда глаза глядят. Впрочем — желание убежать было у обоих людей — паническое, иррациональное, не подчиняющееся разуму.

Андрус оглянулся по сторонам, и ему показалось, что кустарник с обеих сторон дороги стал ближе к еле заметным колеям, Лес будто смыкался вокруг путешественников. И везде, где только бросишь взгляд — твари, твари, твари...

— Ну что, Андрус, попрощаемся? — глухо сказал Урхард — завел я тебя. Честно — не ожидал такого. Думал — проскочим. Столько тварей я не видел никогда.

— Они не нападают — спокойно сказал Андрус, преодолев дрожь в руках — ты видишь, они остановились?

— Вижу. И что бы это значило? — оторопело спросил Урхард — ты как думаешь?

— Переговоры вести будут — коротко пояснил Андрус — интересно, кто будет говорить? И Главное — зачем?

— Глянь-ка! — Урхард возбужденно выдохнул и кивнул на тварь, копирующую старосту — он в лес показывает! И смотри — вроде как тропа образовалась! Вот это да! Магия!

— Раз показывает — пойдем. Нападать они не собираются, но и пройти нам точно не дадут. Я что-то не горю желанием убивать две сотни тварей. Боюсь, что результат будет не очень приятным для нас...

Урхард и Андрус повернули лошадей и съехали с дороги на тропу, уходящую под девяносто градусов к дороге. Тропа была еле заметной, скорее не тропа, а магией проделанный коридор между деревьями и кустами лесных колючих растений, названия которых Андрус не знал.

Ехать пришлось около часа, показавшиеся всадникам целой вечностью — не каждый день тебя конвоируют пауки с человеческими головами и лошади с человеческим торсом! Кстати — двигались они совсем не так, как обычные медлительные твари — движения пауков и человеколошадей были стремительны, молниеносны, особенно у пауков, которых насчитывалось не менее чем полсотни особей. Они мелькали между деревьев настолько быстро, что глаз с трудом успевал заметить их перемещения. Возможно, потому всадники долго не могли заметить этих тварей, хотя Андрус почувствовал их уже давно.

— Ты знаешь, что меня беспокоит? — задумчиво спросил он, краем глаза следя за быстроногими чудовищами — я ведь их чувствовал, да, но чувствовал как одно большое существо! Ты понимаешь, что это означает?

— Хмм...а тебе не кажется, что сейчас не время и не место для научных исследований? — слегка раздраженно заметил Урхард и оторопело добавил — ты глянь, у нее сиськи, как у бабы! Голые сиськи! Интересно, а как они будут жить зимой? Сиськи-то отморозят!

— Понимаю — проблема сисек гораздо более важна, ага — ухмыльнулся Андрус.

— Дурак! Я не о том! Причем тут сиськи? Ты сообрази — если они голые, и не могли бы выжить зимой, значит — они только что стали тварями и зимы не видели. Вот.

— Да может они к зиме обрастают, какая тебе разница? — буркнул Андрус, невольно косясь на шагавшую рядом 'кобылицу', обладавшую взаправду впечатляющими признаками принадлежности ее к женскому роду.

— Может и обрастают — покладисто согласился Урхард — что делать-то будем? Тебе не кажется, что нас ведут к Хозяину?

— Что за хозяин? Почему не знаю?

— Хозяин. Поговаривали, что у Леса есть свой...хммм...господин, что ли. Главный. Тот, кто всем командует.

— А почему ты никогда о нем не рассказывал? — удивился Андрус.

— А смысл? Сказки! Придумали это все! Так мне казалось... — упавшим голосом закончил Урхард, снова оглядываясь на толпу человеколошадей позади и по бокам — не убежишь, да... Глянь — видишь вон тех тварей? Я всегда считал, что они самые опасные в лесу! Оказалось — я еще многое не знаю.

— А что за твари? Чем они опасны? — задумчиво переспросил Андрус, 'прислушиваясь' к происходящему вокруг. Он так и не слышал ничего, кроме общего фона, который отметил еще до появления тварей. Любопытство, сила, уверенность — но от одного существа.

— Ядом плюются. Маскируются под любой предмет — дерево, камень...и под человека могут. А когда подходишь ближе — плюются ядом. Если попадет на кожу — все, конец. Парализует.

— А потом? Что потом?

— А что потом? — не понял Урхард, спохватился и кивнул головой — ну да — или сожрут, кровь выпьют, или просто исчез человек, и нет его. А что еще-то?

— Вот то самое — 'еще что'. Оно-то самое интересное — заметил Андрус — так что там за хозяин? Ты как-то ловко увел разговор в другую сторону, а? Ты думаешь, я забыл про свой вопрос?

— Ну — Хозяин! — досадливо поморщился Урхард — все знают про Хозяина, но молчат. Почему? Не знаю. И мне неприятно про него говорить. Не знаю — почему. Не спрашивай. Голова начинает болеть...затылок аж разламывается!

Андрус внимательно посмотрел на Урхарда — действительно, тот побледнел, посерел, как от приступа болезни. 'Ментальный блок' — вдруг всплыло в голове. Покатал на языке фразу — она абсолютно ни о чем не говорила. Привычно заключил: 'Из прошлой жизни' — и пока что перестал об этом думать. Потом подумает. Если время будет.

Оба путника на время замолчали. Говорить пока было не о чем, да и обсуждать что-то в таких условиях казалось странным. Потом обсудят — если живы останутся. Пока что Андруса больше занимала мысль — где у 'пауков' уязвимое место. Похоже, что нужно бить в голову, удобно устроившуюся на покрытой хитином шее. Вот только пауки вряд ли так просто позволят добраться до этой самой головы. По скорости движения с Андрусом находящимся в боевом режиме могут сравниться только насекомые вроде мух. И вот они, эти самые насекомые — бегают вокруг, суетятся, видать прикидывают, как будут погружать свои жвала в его многострадальное тело.

Адрус задумался минут на десять, уйдя в себя и размышляя о превратностях судьбы, о том, что будет с ним, с семьей Урхарда, с Беатой, и возглас Урхарда застал его врасплох. Купец восторженно присвистнул:

— Вот это да! Такого я не видал! Хмм...или видел? — Урхард растерянно помотал головой — вот сказал, и тут же почему-то показалось, что я это все уже видел. Почему — не знаю.

— Дежавю называется — не думая сказал Андрус, ошеломленно рассматривая возникшее перед ними чудо.

Это было дерево. Огромное, высоченное, но пониже остальных гигантов. Чем оно отличалось — толстенным стволом. Не просто толстенным, а невообразимо толстым, феноменально толстым! Сто шагов в диаметре, не меньше. Толстые узловатые сучья торчали к небу, как гигантские щупальца, корни — могучие, похожие на змей, уходили в почву и казалось, что они достанут до центра планеты, и ничто не может свалить это чудо природы.

Путники подъехали к самому стволу, остановившись в десяти шагах от изборожденной оврагами-морщинами коры, спешились, и встали рядом, плечо к плечу, держа руки на кинжалах для убийства тварей. Впрочем — вряд ли это помогло бы им — твари обступили людей со всех сторон плотным полукольцом и будто ждали команды, чтобы наброситься и разорвать на части.

Внезапно, лошади захрипели, стали вырывать поводья из рук. Они рвались с такой силой, что лошадь Урхарда чуть не вывернула ему руку, а лошадь Андруса подняла его в воздух на поводе, оборвала сыромятный ремешок и попыталась пробежать через строй тварей.

Лошади погибли почти мгновенно. Толпа пауков набросилась на них со всех сторон и через несколько секунд несчастные животные были растерзаны в клочья, в куски мяса, распространяющие сладкий запах крови и железа. Люди побледнели — вот их судьба, если...

Додумать они не успели. Земля вдруг вспучилась, и корни-щупальца ухватили их за ноги, мгновенно опутав до самых плеч, обхватив руки стальными объятиями. Андрус успел перейти в боевой режим, выхватил меч и кинжал, но сделать ничего не успел — скорость движения корней была очень велика. Через секунду оба человека, как беспомощные куколки, стояли у ствола дерева, прижатые к нему так, что едва дышали. Андрус отпустил боевой режим — толку ли в нем находиться, если не можешь шевельнуть ни рукой, ни ногой, ни головой и даже дышишь с трудом, зажатый твердыми кольцами живых оков.

— Ну что, зятек, прощаться будем? — пробасил Урхард, хрипло, задыхаясь от напряжения — жаль, что не вышло. Не надо было мне лезть в центр Леса, и что я...

Голос Урхарда вдруг смолк, будто кто-то заткнул ему рот.

Андрус внезапно почувствовал укол в затылок и сознание его потемнело. Он не видел, не мог видеть, как из ствола высунулся тонкий белый корешок и медленно, осторожно протянувшись к затылку человека, погрузился в его голову, будто червь в мягкую дождевую почву.

* * *

— Кто ты? Ты не человек! — голос прогремел, как далекий гром, и Андрей невольно поморщился, сидя на зеленом пригорке, покрытом шелковистой травой. Существо перед ним внезапно пошло рябью и превратилось из полурастения, получеловека в невысокого беловолосого старика с длинной седой бородой — борода была почти по пояс, и Андрей слегка усмехнулся — так в старину иногда изображали Бога. Сидит, мол, себе на облачке, и смотрит вниз, на то, как копошатся люди, мелкие такие, похожие на червей с высоты Небес. И суд свой творит.

Андрей всегда считал, что это упрощенное и довольно-таки...неверное изображение Создателя. Народное, если можно так сказать. На самом деле — все гораздо сложнее...

— Ты из другого мира — с удовлетворением заметил старик — ты не наш. Послушай — я тут покопался у тебя в мозгу...ты вообще в курсе, что твой мозг работал неверно? Что он был сильно поврежден?

— Я знаю — кивнул Андрей — когда Артефакт выбросил меня...куда-то, я разбил голову. А может еще и осколками задело. Очень жаль — наши, вероятно, сочли меня мертвым...переживали. Шанти! Ох, Шанти...она, наверное, кинулась меня искать! И где сейчас она...и где я? Где я? Кто ты? Ты хозяин Леса, да? Колдун?

— Хо-хо-хо... — засмеялся старик — вот ты глупый! Не обижайся. Ты глуп, как ребенок. Вы все дети, по сравнению со мной. Мне...очень много лет. Очень. Если я скажу тебе — сколько — ты не поверишь. Я не хозяин леса, чудак. Я и есть Лес! Все деревья, что растут вокруг меня — это мое тело. Все. Теперь понятно?

— Понятно! — присвистнул от удивления Андрей — ты знаешь а я ведь что-то подобное подозревал. Но не мог понять, что это истинно. Голова плохо работала, да. Память не могла достать нужные сведения. Ты как грибница — единый организм, так? Ага, ясно... Вот только неясно — а почему ты не заполонил весь мир? Почему не захватил его, не заселил своим телом? Что помешало? И еще — зачем ты делаешь ЭТО с людьми? Ведь ты превращаешь их в тварей, так?

— Ты задаешь много вопросов. Ты такой смешной...но интересный. Я посмотрел твои воспоминания — они потрясают! Многое я не смог понять, но многое настолько интересно, что я не мог оторваться...тихо, тихо — твои любовные воспоминания меня не интересуют! Не забывай — я не человек. Я Лес. И почему я должен отвечать на твои вопросы? Зачем ты мне? Все в мире имеет свою цену.

— А какую цену платят люди, живущие в твоих пределах? — не выдержал Андрей — зачем они тебе? И почему ты уничтожаешь чужих, забредших под сень твоих деревьев?

— Ну ты же знаешь — усмехнулся Лес — местные люди — чистят меня от старых, ненужных кусков моего тела, удобряют лес своими телами, сокращают количество паразитов, поедающих мою листву и стволы. А за это я забочусь об их здоровье. Они никогда не болеют, долго живут — сильные, выносливые.

— Когда ты осознал себя живым? — перебил Андрей — как это случилось? Ты помнишь этот момент?

— А ты? — усмехнулся Лес — то-то же. Никто не помнит. Кажется, что я всегда был таким, как сейчас. А что касается тварей, как ты их называешь, это тоже мое тело, часть меня. Это мои руки, мое оружие, мои глаза. Чужие, что пришли сюда, и местные, которые мне не нужны в своем обычном обличье — превращаются в Слуг.

— Слуги...вот как ты их называешь — кивнул Андрей — в последние годы, и особенно в последние месяцы Слуг стало гораздо больше. Почему?

— И опять ты знаешь — усмехнулся Лес — я защищаюсь. Чужих все больше и больше, люди размножаются, идут ко мне и рубят мое тело. Рубят живые деревья, рубят, не спросясь у меня. И тогда — я их убиваю. Или превращаю в Слуг. Я же должен как-то защитить свою жизнь? Вот если бы по тебе ползали насекомые — что бы ты сделал? Убил бы. И я убиваю.

— И не жаль?

— А что такое жалость? Ты дашь пояснение — что такое жалость? Почему я должен жалеть тех, кто меня убивает? Тех, кто портит, уничтожает мое тело?

— Ты так и не ответил — почему ты тогда не захватил весь мир и не создал слуг столько, чтобы уничтожить всех людей?

— Видимо — сил не хватает — улыбнулся Лес — я медлителен. То, что для людей долгие, долгие годы, для меня — один миг.

— Поэтому ты не переходишь границу? А почему ты не можешь пересечь черту из заговоренной соли? Почему ты боишься магии?

— А кто сказал, что я боюсь магии? — усмехнулся Лес — и соль мне безразлична. Я просто не посылаю своих Слуг в село, а все. А мог бы снести деревню до самого основания, не осталось бы ни бревнышка.

— Скажи...вчера мы убили одного человека...он оказался тварью...Слугой. Так он творил серди людей плохие дела, был ненормальным. А когда мы его убили, превратился в живого мертвеца. Это ты его контролировал? Как так получилось?

— Во-первых, чем больше люди убивают друг друга, тем меньше шансов на то, что они пойдут убивать меня. Так мне кажется, по крайней мере. А во-вторых...не все получается так, как я хочу. Увы, я не всесилен. Хотя и мудр Согласись, глупо было бы остаться дураком, проживи ты на свете много эпох? Волей-неволей поумнеешь.

— Странно...ты разговариваешь как я...как землянин — задумчиво протянул Андрей — может это у меня галлюцинации? А тебя нет на свете, и ты лишь продукт моего мозга, пожираемого здоровенным деревом?

— Хо-хо-хо...а что, забавно. Хорошая версия! Понимаешь, какая штука...сейчас ты стоишь у Дерева, и в затылке у тебя мое щупальце. Я у тебя в мозгу. Мы не сидим на пригорке — это твой мозг решил представить нашу встречу именно так — пригорок, травка, запах листьев и речной воды. Видишь — только сказали про реку, и тут же она появилась. Я разговариваю на том языке, на котором говоришь и думаешь ты. Пользуюсь твоей памятью. Так как тогда я должен говорить? На языке Слуг?

— Что ты собираешься с нами сделать? — Андрей попытался перевести разговор в нужное русло — мне нужно вернуться домой, только я не знаю, где этот самый дом находится. Мне как-то нужно разобраться с Беатой и ее семьей — они знали и любили Андруса, а вот появление Андрея...как они примут меня — это вопрос.

— Судя по тому, что я видел — нормально примут. Очень даже. Только нужно решить вопрос — а нужно ли, чтобы вы вернулись? Мне — нужно? Было бы забавно иметь тебя в своих Слугах. Я бы воспользовался твоими знаниями для своей защиты...

— Ты не сказал — почему не захватил весь мир? Почему не распространился на весь континент? — снова повторил Андрей — в чем причина?

— Вероятно — не могу, как ты догадываешься — усмехнулся Лес — я не могу перейти границу. Почему — я не знаю. А знал бы — не сказал бы тебе. Ведь ты же из людского рода, пусть и появился из другого мира. Ты — враг.

— Я не враг! — возмутился Андрей — я совсем даже не враг! И против того, чтобы бездумно вырубать леса! Я всегда был против этого!

— Ну...да. Вижу — согласился Лес — и все-таки, почему я должен тебя отпустить? Почему не должен сделать Слугой?

— Слуг у тебя и так хватает — пожал плечами Андрей — все в твоих руках. Ты мудрый, ты много знаешь — в том числе и от меня. Зачем тебе превращать меня в бездумный механизм? Может лучше договориться со мной? Я чем-то смогу тебе помочь? Например, хотя бы, рассказать о тебе людям. Попробовать сделать так, чтобы люди не уничтожали твое тело. Скажи, а Урхард, Беата, Адана — они у тебя под контролем? Как ты сделал, чтобы жители деревень Леса стали, как ты говоришь, сильнее, здоровее, и все такое прочее?

— Зачем тебе это? Ты не поймешь процесса. Споры, мои споры в их теле. Лечат, берегут. А когда-нибудь, если найдется такое место, где может расти мое тело, споры дадут побеги, и где-то появится часть меня, новый Лес.

— Так часть тебя, или новый Лес?

— И часть меня, и новый Лес. Это не объяснишь. Новый Лес будет знать все, что знаю я. До того момента, когда я выпустил споры.

— А во мне тоже твои споры?

— Нет. В том и дело... Твой организм уничтожает споры, не дает им внедриться в плоть. Я лечил твой мозг пользуясь образцом — мозгом Урхарда. И по своему разумению. Как вижу — лечение удалось. Ты вспомнил свою жизнь, так?

— Вспомнил... — кивнул Андрей — и мне нужно вернуться в Балрон. В Славию. Я не до конца выполнил свою задачу.

— Задачу...давай поговорим на эту тему? Расскажи мне, что за такая задача и почему ты ее должен выполнить.

— А разве ты не можешь достать информацию из головы? Посмотри, и все узнаешь.

— Это долго. Твоя информация заключена, как бы это сказать...в маленьких кладовках. И не зная, что именно ты хочешь знать, найти ее очень трудно. Потому — давай-ка поговорим.

— Лес, извини...но у нас мало времени! Нам нужно в село, спасать Беату и Адану! Их могут убить!

— Никто не пройдет мимо и через меня без моего позволения. Потому — сейчас все дороги закрыты. Мои Слуги блокировали все подходы. И кроме того — здесь, в твоем мозгу, время течет по иному. Мы разговариваем всего несколько секунд, а тебе кажется — очень давно. Итак, расскажи все, что с тобой случилось, как ты тут оказался...

* * *

— Андрус, ты? — голос Урхарда был хриплым, он откашлялся и со стоном взялся за голову — ничего не помню. Что с нами было? Где лошади? Как мы оказались у ручья?

— Пей! — Андрей осторожно приложил флягу к губам Урхарда, холодная, свежая вода полилась в глотку купца и тот стал пить, захлебываясь и дергая кадыком. Потом Андрей отнял флягу от губ, заткнул ее пробкой и сел рядом, на замшелый ствол дерева, свалившийся на берег ручья. В лесу пели птицы, пахло раздавленными ягодами лесной земляники, журчала прозрачная вода и все виделось таким обыденным, таким простым, незамысловатым. Как будто нет на свете организма по имени 'Лес', нет его Слуг, бывших когда-то людьми, нет...в общем — нет ничего, что составляло сейчас самую важную часть жизни Андрея. Нынешней жизни Андрея.

— Ты кто? — внезапно спросил Урхард, и потянулся за клинком, висящим на поясе — ты не Андрус!

— Я не Андрус — краем рта усмехнулся Андрей — я Андрей. Андрей Монах, отец императора Балрона, правитель империи Балрон. Убийца драконов и еще множества людей. Вот так.

— Ты вспомнил — утвердительно кивнул Урхард — ты все-таки вспомнил! И ты изменился...

— Все мы меняемся — снова усмехнулся Андрей — я стал полноценным оборотнем. Или как у вас называют — перевертышем. Впрочем — суть одно и тоже. Пока ты спал, я перекинулся и восстановил свою настоящую внешность. Вот так я выгляжу на самом деле. А еще — мне за сорок лет, я бывший воин, бывший наемный убийца, бывший монах — жрец, по вашему...в общем — все бывшее. И кто я теперь — не знаю. Впрочем — разве что-то изменилось? Разве я выполнил свою задачу? Мне нужно попасть в Славию и завершить начатое.

— Ты сейчас с кем говорил? — усмехнулся Урхард — я только половину понял. Тебе придется многое мне пояснить, рассказать!

— А надо ли? — хмыкнул Андрей — ради любопытства?

— Ну...и любопытства — тоже — нахмурился Урхард — кроме того, я считаю тебя своим другом, членом своей семьи — почему-то мне казалось, что и ты меня считаешь своим другом. Иначе зачем полез бы за мной в дом негодяя, дрался за меня. А разве друзья скрывают друг от друга правду?

— Бывает и скрывают — криво усмехнулся Андрей — если я что-то и вынес из этой жизни, то это твердое убеждение, что в жизни бывает все. И хватит философских дискуссий — давай-ка поедим, потом отберем те продукты, которые сможем нести на себе, и пойдем в село, к твоим. И там уже будем держать совет — как жить, и что нам делать.

Андрей задумчиво провел рукой по волосам — они были темными, почти жгуче черными. Пропали шрамы — перед Урхардом сидел молодой человек лет двадцати пяти-тридцати, широкоплечий, худощавый, с резкими чертами лица, будто вырубленными топором. Нос с легкой горбинкой указывал на то, что в предках Андрея были донские казаки. Впрочем — откуда Урхарду знать про донских казаков? Если только Андрей расскажет. А он пока не собирался ничего сообщать своему нежданному другу.

— Хорошо выглядишь...для своих лет — усмехнулся Урхард, и закряхтев, сел, опершись руками о землю покрытую толстым ковром из хвойных иголок — так что же с нами случилось? Где наши лошади? Как мы тут оказались? Я помню — ехали, ты чего-то заволновался, а потом...потом ничего не помню. Давай-ка, рассказывай, хватит рожи строить!

— Ну что же, слушай... — Андрей помолчал, внимательно посмотрел в лицо Урхарда и грустно добавил — только потом не говори, что лучше бы я ничего не рассказывал...

* * *

— Лучше бы ты мне ничего не рассказывал! — с чувством выдохнул Урхард и сплюнул, влепив плевок в корень Дерева, выступающий из земли толстенной змеей — только не говори: 'Я же говорил!' Это что, я — скот?! Я животное, прислуживающее этим деревьям, кустам, этому лесу? Как лошадь?!

— Скорее — как конь — улыбнулся Андрей — ты же мужского рода, значит — жеребец.

— Ага. А моя Адана кобыла, да? А Беата телка. А ты...

— Хватит, Урхард! — перебил Андрей — не нужно истерик. Ну да, так сложилось — в вас, жителей Леса — его споры. Но не забывай — он дал вам несокрушимое здоровье, он вас не убивает, кормит, поит. В качестве Слуг — пришлые, и все те, кто пытается рубить Лес, или неосторожно заходит на его территорию. И то даже не все — часть он отпускает на волю, в расчете, что они разнесут его споры, и Лес где-нибудь приживется. Почему-то не приживается. Вот этого я не понял. Может почва тут такая? Какая-нибудь радиоактивная? А что — вполне возможно.

— Что значит — радиоактивная? — переспросил Урхард.

— Долго объяснять. В двух словах — вредная, вызывающая мутации. Мутации — это то, что Лес делает с людьми.

— Никак не могу прийти в себя...вся моя жизнь, все, что я знал о мире — все в пыль! А Он нас сейчас слышит? Он может с нами говорить?

— Вероятно — может, но только через своих Слуг — равнодушно кивнул Андрей — слышит? Вероятно — слышит. Ведь сейчас мы внутри него, как паразиты в живом существе.

— Тьфу! Слово-то какое нашел! Паразиты! Ладно, что дальше? После того, как мы все это узнали? Как жить будем? Что тебе сказал Лес?

— Лес хочет, чтобы все оставалось так, как было — вы охотитесь, живете, размножаетесь — столько, сколько он сочтет нужным — и...все, в общем-то.

— Столько, сколько он сочтет нужным?! — тихо охнул Урхард — это что значит, это лес сделал так, что у нас одна Беата?! И нет других детей?

— А ты вспомни — у многих ли живущих в Лесу двое, трое и больше детей? — Андрей облокотился спиной на ствол Дерева, полуприкрыл глаза и у него вдруг заныл затылок в том месте, куда некогда проник корешок Леса.

— Ты намекаешь...нет — ты прямо говоришь, что в этом виноват Лес?! — Урхард грубо выругался и снова сплюнул, будто плевком хотел убить Дерево — а мы-то...мы так надеялись на нового ребенка. Нам хотелось много детей, столько, сколько сможем! И ты прав — в селе редко у кого два ребенка, а уж про три говорить не стоит...редкий случай. Проклятый Лес! Я начинаю его ненавидеть!

— Не нужно его ненавидеть — пожал плечами Андрей — разве ты ненавидишь ветер, снесший крышу с сарая? Или молнию, ударившую в человека? Лес — это не человек. Да, разумное образование, которое может думать, планировать, но это не человек. Все его существование построено на выживании и размножении...хмм...как у человека. Он пытается приспособить мир под себя, используя все возможности этого мира. Как человек? Он умеет мыслить, умеет сожалеть, испытывает подобие гнева и радости, удовольствия и неприязни. Мда...я сам себя загнал в ловушку. Если все это он может — чем отличается от человека?

— У человека, настоящего человека, есть руки, ноги, голова! — ядовито заметил Урхард — а этот демонов лес топливо для печи! И ничего больше!

— Правда? — кисло усмехнулся Андрей — когда-нибудь я тебе расскажу о людях, которые считали, что все, кто на них не похож— внешностью, цветом кожи, языком, верой — суть топливо для печи, и ничто иное. А ведь и у тех, и у других, есть ноги, руки, голова, и все, что положено человеку. А как бы ты отнесся к драконам?

— Драконам? Каким драконам? — недоуменно хмыкнул Урхард — я не знаю никаких драконов. Что это такое?

— Летающие существа, наподобие огромных ящериц, изрыгающие пламя. Разве у вас нет никакого упоминания о драконах?

— Хмм...было что-то такое, в сказках — пожал плечами Урхард — назывались они как-то по-другому. Видерны, вроде бы. И что, причем тут драконы?

— Они разумны. Моя подруга Шанти — драконица. Но она не человек, хотя умеет копировать человека так, что не отличит никто на свете. Кроме дракона. Или меня. Я умею отличать настоящего человека от его копии. Но речь не о том. Драконы изначально не имеют внешности человека, но разве они не заслуживают жизни? Они умны, живут тысячи лет, обладают магическими способностями, могут принять образ человека — один-в-один!

— Не знаю — вздохнул Урхард — я никогда не задумывался над такими проблемами. Никогда. Они мне были просто не интересны.

— И Лес не задумывался — улыбнулся Андрей — он был очень удивлен, что люди могут быть не только Слугами, не только насекомыми, ползающими по его телу, но и друзьями, напарниками, не только симбиотами, не осознающими, что делают и зачем делают, но и партнерами в жизни.

— Это ты ему рассказал? — Урхард поднял брови и скептически покачал головой.

— Я. Как мог.

— А с чего вдруг он стал разговаривать именно с тобой, и ни с кем больше? Почему ты?

— Я не такой как вы. Скорее всего — я даже не человек. Ну да, да — перевертыш. Я мутант. Меня нельзя заразить спорами — я их просто выбрасываю. Из меня нельзя сделать Слугу. А еще — я из другого мира, знаю больше, чем вы, многократно больше. За мной память цивилизации, о мощи которой вы не имеете никакого представления, а если бы имели, то...неважно. Это совсем неважно. Мир меняется, и все мы меняемся вместе с ним. В этом мире появился я, и все меняется. Начинаю думать, что замысел Бога состоит именно в том, чтобы изменить этот мир, застывший в равновесии, подтолкнуть его...

— Подтолкнуть — к чему? — с любопытством спросил Урхард.

— Не знаю. Я пытаюсь делать то, что считаю необходимым — пожал плечами Андрей — а что получается — не мне судить. Хочу, чтобы люди были счастливы. Чтобы счастье всем, даром, и чтобы никто не ушел обиженным. Я многого хочу?

— Очень многого — серьезно кивнул Урхард — для этого нужно пролить много крови. И мне кажется — ты уже пролил. Да?

— Много. Очень много крови — вздохнул Андрей — у многих людей, оказывается, свое представление о счастье. Например — иногда они счастливы, когда посадят на кол тех, кто верует не в то, во что верят они. Или просто — когда у соседа амбар сгорел со всем его имуществом. Или когда сломала ногу лошадь соседа.

— Это люди — усмехнулся Урхард — они всегда были такими. Таких можно только уничтожить, перевоспитать их невозможно!

— Вот я и уничтожал — помертвел лицом Андрей.

* * *

— Я представляю, как мы въедем в село на таких 'лошадях'! — фыркнул Урхард — а за что держаться-то, за сиськи, что ли?

— Я тебе руку оторву, если будешь хватать меня за сиськи! — мелодичным голосом ответила дама-кентавр, косясь на Урхарда светящимся огненным глазом — скажи спасибо, Хозяин приказал нам служить вам! Но при этом не разъяснил как — ведь если вас не будет рук, вы все равно будете живы и вам можно служить?

— Ну чего ты взбеленилась-то? — Урхард опасливо посмотрел на белоснежные зубы кентаврицы, могучий торс которой обладал внушительными свидетельствами принадлежности ее к 'прекрасному полу' — мне за что-то ведь нужно держаться! Я как буду сидеть?

— Седла есть — держись за них. Можешь обхватить меня за талию.

— Как обхватить? — не понял Урхард.

— Нежно! — огрызнулась кентаврица — держись, и не говори глупостей!

— Теперь бы узнать, что с их точки зрения является глупостью? — пробормотал Урхард, и осторожно взгромоздился на кентаврицу. Та слегка расставила в стороны лапы, вооруженные острыми когтями, щелкнула в воздухе клешнями, как бы демонстрируя, как она оторвет Урхарду руки, и тут же рванулась вперед, передвигаясь быстрым шагом, двигаясь плавно и бесшумно, будто огромная пантера.

Кентавр Андрея скакнул за ней, ожидая чего-то подобного Андрей крепко вцепился в луку седла, уберегая себя от падения.

После того, как они с Урхардом обсудили сложившуюся ситуацию, пришли к выводу, что нужно двигаться в село. Именно там нужно решать то, что они задумали. А задумано было многое...

Андрей заключил с Лесом соглашение — если уж симбиоз, так разумный, правильный симбиоз. Хочешь защищаться от людей? Будет тебе защита от злых людей. Но только — люди не бессловесный скот. Они должны осознавать, что делают. Должны понимать, что Лес их брат, их дом, их семья. И начинать нужно было со своей деревни. Она должна стать столицей Леса — так решил Андрей, и так решил Урхард. Урхард и его семья останутся здесь, в селе. И купец возглавит новый клан, клан Леса.

Лес был стар и мудр. По своему, по 'лесному' мудр. Сотни тысяч лет рос этот гигантский организм, собирал информацию, запоминал ее на века вечные, и настал момент, когда он осознал себя как существо, как сущность. И еще сотни тысяч лет строил себя, устраивая, настраивая под себя то пространство, в котором Лес обитал. Если бы на Земле все растения могли объединиться в единое существо — кто знает, может и там был бы свой живой Лес?

Андрей хмыкнул про себя и покачал головой — откуда он знает, может и на Земле был такой лес? Просто с ним не сумели связаться, или он не захотел связаться с людьми. Может он воюет с людьми, насылая на них страшные болезни, а люди до сих пор и не подозревают о своем противнике, сжигая его, выкорчевывая, пуская тело на дрова. Все может быть.

Здешний Лес достиг довольно высокой степени умения в изготовлении Слуг. Так, например, сплавить человека и животное, лошадь, не смог бы ни один ученый Земли.

'Странно — почему твари...Слуги не выходят за пределы Леса? Стоп! А как же те, в ком есть споры? Они-то выходят! Но зараженные спорами не стали Слугами. Они потенциальные Слуги. Возможно, что на большом расстоянии Лес просто не может управлять своими 'конечностями'? Интересная картина получается — Слуги частично имеют свою волю, а частично — они органы Леса. И осознают это. Но не заметил, чтобы такая ситуация их как-то беспокоила. Промывает мозги? Запросто.

И кстати — про те случаи, когда оживали мертвецы и набрасывались на окружающих — очень интересная картина получается! Споры спят, организм не мутирует, пока человек жив. Как только он умирает, то превращается в зомби, набрасывается на людей и пытается убить. Хмм...тогда странно — если большинство заражены спорами, тогда почему не все становятся зомби? Более того — эти случаи редки. Лес про это промолчал. Впрочем — а кто его спрашивал? Попробую догадаться сам. Мутируют в зомби те, кто погиб насильственной смертью, как Идраз? Тоже не факт. А может все проще — механизм мутации пока не откатан, и не все могут становиться зомби? Нужно будет спросить Урхарда. Впрочем — какая мне разница? Вообще-то, по-хорошему, нужно валить отсюда к чертовой матери, это не мое дело. Улаживать отношения между рощей деревьев и деревухой, оказавшейся поблизости! У меня другие цели!

Какие цели? Ну-ка, давай разберемся. Итак — я попал в этот мир, чтобы уничтожить исчадий, чтобы люди жили хорошо (понятие растяжимое, но буду считать, что оно исчерпывающее). Я уничтожил Артефакт, которого питала энергия смерти, питали освобожденные души убитых исчадьями людей. Исчадья лишились своей магической силы...хмм...должны были лишиться, а лишились, или нет — я же не знаю. Пока не знаю. Но должны были. Будем считать — лишились. Но остались на своих местах, остался на месте император, правивший Славией, остались на месте все те, кто измывался над народом. И что толку в том, что я уничтожил Артефакт, ведь все осталось на своих местах! А значит мне нужно вернуться в Славию и закончить начатое. Вернуться с большой армией и вычистить это поганое государство от наросшей грязи, как очищают брюхо корабля от наросших ракушек — иначе плыть дальше невозможно. Объединить два государства в одно — могучее, человечное, светлое!. А там...там видно будет. Жить. Жить дальше, как все нормальные люди. Потихоньку толкать прогресс, 'изобретать' всякие штуки, и...как я скучаю по Шанти, кто бы знал! Где ты, моя сестричка! Где ты, ехидная драконица? Где-то есть...чувствую — есть. Тянется струнка, тянется. Чувствую — жива, проказница. Ничего — подожди немного, сейчас я пристрою этих 'освобожденных женщин Востока', и приду к тебе. Так хочется заглянуть в твои глаза — драконьи ли, человечьи — без разницы. Главное — чтобы ты была рядом.

Хмм...я что, влюблен в драконицу? Дурно как-то звучит...любовь между человеком и полуторатонной рептилией? Вот уж всем извращениям извращение! Да, Андрюха, ты перещеголял всех извращенцев мира, начиная с неандертальца по имении Ыыых и заканчивая Калигулой. Или кто там еще отметился в истории особо прихотливыми пристрастиями...что-то я плохо разбираюсь в извращенцах.

А почему извращение? Если она умеет принимать облик человека так, что ее нельзя отличить от человека — тогда что? Все в этом мире иллюзия. Реальность, данная нам в ощущениях — так нас вроде учили? Так вот — я ощущаю женщину, я вижу женщину, я люблю эту женщину, почему я должен от нее отказываться? Потому, что она сама создала себе это человеческое тело? Потому, что дала его ей не мать? Потому, что может изменять это тело?

Даже интересно — она каждый раз может сделать новый облик. Каждый день выглядеть иначе...хе хе хе... так может в этом секрет долгой и мирной семейной жизни? Как сказал один герой фильма: 'Как представлю, что она мечется по квартире перед глазами — туда-сюда, туда-сюда! И сразу не хочется жениться!' А тут — каждый день новая женщина, но при этом одна и та же! Смешно, ага... Эх...не везет мне в смерти, повезет в любви, да? Мне и в смерти не везет, и в любви...все мои любимые женщины гибнут...а я живу и жву...как проклятый.

А как же Беата? Что с Беатой? Хмм...интересно — как бы отреагировала Шанти на наличие у меня жены, притом — беременной жены? Что бы она сказала по этому поводу? Небось такое, что у меня бы сразу уши в трубочку скрутились.

И все-таки, надо покопаться в себе — что с Беатой? Люблю я ее, или нет? До того, как мне вправили мозги, считал — люблю. А теперь? Теперь — считаю так же? Вот ведь вопрос... И ответ один — не знаю. Да, она мне приятна — как женщина, я хочу ее, мне приятно заниматься с ней сексом, она умненькая и вообще хорошая девчонка. Но хочу ли я остаться с ней на всю свою жизнь? Или, лучше сказать по-другому — хочу ли я потащить ее с собой, туда, где ей будет грозить опасность, туда, где я могу погибнуть, в эту кровь, грязь, смерть? Остаться я не могу — это точно, я должен уйти, и тащить ее тоже не собираюсь. А значит — расставание. От одной этой мысли сводит скулы. Приедем в деревню — поговорю с ней и с Урхардом. Ну и с Аданой, само собой.

Хмм...как мне попасть в Славию, если я даже не знаю, где нахожусь? Северный материк — это ясно. Язык этих людей похож на тот язык, на котором разговаривали северные агрессоры, напавшие на Балрон. Я помню тот язык. Он похож, но отличается, меньше, чем украинский и русский языки, но все-таки заметно отличается. Путь один — идти на побережье, разговаривать с мореходами, искать возможность переплыть море. Как еще-то мне попасть в Балрон? Так в Балрон или в Славию? Само собой — вначале в Балрон, потом в Славию. С хорошей, крепкой армией, вооруженной по последнему слову техники.

Итак — я иду на побережье, каким-то образом перебираюсь к тому месту, из которого в Балрон отправились захватчики, узнаю, как мне добраться до материка, и...просто так все получается, ага! 'Нарисуем— будем жить'! Ну а кто сказал, что будет легко? Не будет легко. Но проще, чем стать императором Балрона. Не надо слишком уж нагнетать! Как говорят в народе — глаза боятся, а руки делают. Вот только закончу здесь, и вперед, на родину.

На родину?! Вот хохма! Я что, считаю родиной Балрон? А почему нет...там могилы моих любимых женщин. Что меня удержало бы на Земле? Я там никому не нужен, кроме своих врагов, желающих всадить мне пулю в лоб. А тут... тут у меня друзья враги, любовь — все, что нужно мужчине для счастливой жизни! Да, этот мир незаметно стал моим домом, и другого ничего я не хочу'.

— ...эй, ты чего там, уснул?! — ворвался в голову голос Урхарда — мы уже подъезжаем! Быстро бегают эти гологрудые! Рожи-то не строй, красавица! Грудь у тебя — что надо! Так что я тебя, получается, похвалил! Фу, грубая какая! Ты и когда человеком была, точно была такой же грубой. Расскажи, как ты стала Слугой Хозяина? Ну расскажи, что ли? Или ты не помнишь ничего?

— А ты-то помнишь? — усмехнулась кентаврица — ты ведь тоже Слуга, только еще не преобразившийся. Вот станешь слугой — и расскажешь. Сам себе.

— Злая ты! — фыркнул Урхард, физиономия которого, лишенная бороды, не могла скрыть удовлетворения самим собой и всей жизнью — я может и не стану Слугой. По крайней мере не таким, как ты, точно. А зимой ты не замерзнешь — голая?

— Зимой я спать буду — тоже фыркнула кентаврица — а может Хозяин нас оденет. Отнимет у тебя деньги и купит нам по теплой шубе.

— Шутку оценил — довольно кивнул Урхард — Андрус...хмм...Андрей — глянь, нас целая толпа встречает! Чего это они там выстроились? У околицы? Завал устроили из камней! Раньше такого не было! Вот что, милая, стой здесь. Дальше не езди. Не приведи боги воткнут тебе стрелу в сиську — а они у тебя классные! Но у моей жены лучше, точно.

— Не верю — довольно фыркнула кентаврица и остановилась, как вкопанная. Купец едва не перекувыркнулся через голову, выругался, и под ее насмешливым взглядом спрыгнул на землю. Снял переметные сумы, бросил на землю, расстегнул ремни седла и тоже бросил его на землю. Потом ласково погладил кентаврицу по спине, довольно кивнул:

— Красавица. Интересно, ты можешь рожать детей?

— Я за тебя замуж не пойду, толстый старикашка! — фыркнула кентаврица и сорвавшись с места исчезла за Деревом, задорно хохоча. Той, кого превратили в четырехногое орудие убийства, во время мутации было всего шестнадцать лет. Само собой, все, кому больше тридцати лет ей казались толстыми старикашками.

'И ей всегда будет шестнадцать лет' — подумалось Андрею, стаскивающему со своего кентавра сумы и седло. У него защемило сердце — вроде все понятно, Лес защищается, но отношение к людям, как к скоту...нет, он никогда не понимал фашизма. И не принимал его. Его деды воевали против фашизма, за то, чтобы людей не считали скотом. Никогда. Во все времена. Навечно.

— Ну что, я пока один схожу, поговорю с ними? — спросил Урхард, став серьезным, как никогда — как бы нам не навтыкали стрел в брюхо, тебе не кажется? Особенно тебе.

— Замучаются втыкать — жестко заметил Андрей — а если что-то сделали с Беатой и Аданой — пусть берегутся. Убью. Вместе идем.

— Убьешь — кивнул Урхард — если успеешь до меня. Вместе — так вместе. Пошли!

Мужчины вздохнули, и пружинистым шагом пошли вперед, к деревне. Что будет — они не знали. Но как помнил Андрей, где-то прочитал: 'Если не знаешь, что делать — делай шаг вперед'.

Глава 11

— Стой! Ни шагу вперед! Стрелять будем! — голос старосты дрогнул, но руки на мощном, двойного изгиба луке не дрожали. Он с юности славился умением попасть стрелой уску в глаз на расстоянии ста шагов. И Урхард это знал.

— Стой, Андрей! Этот придурок очень ловко пускает стрелы, ну его к демонам. Отсюда поговорим.

— Отсюда, так отсюда — равнодушно согласился Андрей, занятый своими мыслями. И честно сказать — в мыслях у него был полный сумбур. Больше всего ему хотелось просто развернуться и уйти отсюда — туда, где шумит море, туда, где можно сесть на корабль и отправиться в Балрон. Там друзья, там Шанти, там дети. Там вся жизнь. Что он для этих людей, живущих в живом лесу, зачем он тут? Это не его жизнь. Если бы не Беата...но мы в ответе за тех, кого приручили. И с этим ничего не поделаешь. Ни в каком мире.

— ...ты держал в своем доме тварь! Ты убил односельчан! Мы знаем, мы смотрели следы! Мы изгоняем тебя из нашего села! — голос старосты окреп, и стал таким гулким и пафосным, как звон колокола, плачущего нда усопшими. Урхарда приговорили — все, решено, обратно дороги нет.

— А как же моя жена? Моя дочь? — спокойно спросил Урхард — выдайте нам их.

— Твоя жена, и твоя дочь обращены в рабство, и будут проданы, или отданы в возмещение нанесенного тобой ущерба! Так постановил совет деревни!

— Я с этими людьми прожил двадцать лет... — с горечью бросил Урхард — Андрей, ты представляешь? Двадцать лет! Я гулял на их свадьбах, хоронил их умерших родственников, здоровался, смеялся их шуткам как они моим. Они праздновали рождение моей Беатки. И теперь — посмотри на них! Будто и не было этих двадцати лет!

— Если кто-то из вас хоть пальцем тронул мою жену, мою дочь — проревел Урхард, поудобнее перехватывая меч — я отрублю ему руки, ноги, но он будет жить еще долго-долго. Я позабочусь об этом. Ты слышал, староста? Ты ответишь за все!

Андрей стоял расслабленный, как будто его все это не касалось и смотрел по сторонам, любуясь синим небом, которое бороздили редкие облачка, высоченны

По требованию издательства часть текста удалена.