Появилась Дафна. Молодой актер, играющий роль этой нимфы, был чрезвычайно смазлив и строен, и пикантно выглядел в женской одежде, что вновь вызвало восторг у публики. Дафна принялась танцевать под чудесную мелодичную музыку, разбрасывая цветы по сцене. Аполлон, однако, равнодушно взирал на танец нимфы и зевал от скуки.
Тут в дело вступил озорник Эрот. Он подкрался к Аполлону и выпустил в него стрелу с надетым на нее вместо наконечника красным атласным сердцем. Аполлон охнул, томно вздохнул, провел рукой по лицу, как бы отгоняя наваждение, и устремился к Дафне.
Она, испуганная этим внезапным порывом, задрожала. Для того чтобы успокоить ее и уверить в своей любви, Аполлон закружился вокруг нимфы в страстном танце, стараясь прикоснуться к ней. Дафна вроде бы стала уже поддаваться и знаками показывала, что сама не прочь предаться любви с божеством, но здесь снова вмешался каверзный Эрот и все испортил. Он пустил в нимфу стрелу с наконечником из парчового сердца холодного стального цвета.
Дафна застыла на мгновение, а после с возмущением оттолкнула от себя Аполлона и попыталась ускользнуть от него. Однако Аполлон продолжал ее преследовать, и они суматошно забегали по сцене на забаву смеющемуся Эроту. Наконец, Дафна пала на колени и в мольбе протянула руки к небесам.
На сцене появились три статиста. Они своими плащами загородили Дафну от зрителей; когда же открыли, то на ней оказалось буро-зеленое покрывало с пришитыми листьями лавра, и в ладонях ее трепетали ветки этого благородного растения.
Аполлон, ошеломленный произошедшей с нимфой метаморфозой, изъявил признаки глубокой печали, с которыми и покинул арену представления. За ним удалился довольный отомщенный Эрот, а Дафну статисты подняли на свои плечи и унесли со сцены.
Бурные рукоплескания зрителей наградили игру актеров. К аплодисментам присоединился и король, а Энни аплодировала так сильно, что у нее слетел перстень с пальца. Генрих, с трудом нагнувшись, поднял перстень, и сам одел его Энни, задержав ее руку в своей руке. Энни вовсе не сопротивлялась этому, а напротив, поощрительно улыбнулась королю, показав ровные ряды жемчужных зубов.
После пантомимы придворные и гости его величества были поражены необыкновенным по зрелищности и продолжительности фейерверком, а затем состоялся прощальный ужин, продолжавшийся до утра; впрочем, король ушел из-за стола еще до полуночи, и Энни ушла с ним.
* * *
Генрих болел: праздники расстроили его здоровье, едва начавшее восстанавливаться после пережитых потрясений. Он никого не принимал; к нему в покои допускали только лекарей, хлопотавших над королем с утра до вечера. Дважды приходил с докладом сэр Джеймс и не удостоился аудиенции его величества; приходил за указаниями назначенный на должность Главного Королевского Судьи сэр Хью, — и его не пустили к государю. Исключение было сделано лишь для одного человека — мастера Хэнкса: король сам вызвал его, когда почувствовал себя лучше.
— Итак, докладывайте. Какая обстановка в стране? Все ли спокойно? Что наши враги за границей? — спрашивал Генрих деловитым голосом, нащупывая на столике рядом со своей кроватью стакан с теплым шафрановым вином.
— Обстановка в стране спокойная, никаких серьезных волнений нет и не предвидится, — монотонно докладывал Хэнкс. — Нашим врагам за границей не до нас, — у них в своем доме смута. Если бы император и Папа не порвали бы с нами столь решительным образом, они, пожалуй, еще и помощи у нас попросили бы.
— Вот как? — рассеянно сказал Генрих, делая маленькие глотки из своего стакана.
Хэнкс терпеливо ждал дальнейших вопросов.
— А хорошую кашу мы с вами заварили, мастер Хэнкс, — долго ее придется расхлебывать! Удивительно, — ведь мы затеяли всю эту историю с реформами исключительно для того, чтобы я смог развестись с Екатериной и жениться на Энни. И вот, я добился своего, — и проиграл! — с горькой усмешкой произнес король. — Но дела моего королевства при этом, как ни странно, пошли в гору. То, чего мы опасались, не случилось, зато свершилось то, чего мы не ждали. Ах, Энни, Энни, и что тебе не хватало? Я так тебя любил!
Генрих облокотился на левую руку и тяжело задумался. Хэнкс молча стоял перед ним.
— Так, вы говорите, она умерла спокойно? — спросил король.
— Я уже не раз докладывал вашему величеству: ваша бывшая жена и наша бывшая королева Энни умерла без видимого волнения, со словами молитвы. Когда ее привели на место казни, она сказала: "Я прощаюсь с миром и от всего сердца прошу вас молиться за меня". После этого она упала на колени и до последнего повторяла: "Иисус, прими мою душу". Ее губы еще шевелились, когда все было кончено. Тело нашей бывшей королевы накрыли простыней и отнесли в дворцовую часовню. Потом ее положили в гроб, причем столяр ошибся в его изготовлении, так что отрубленная голова королевы Энни едва поместилась в домовину, — отвечал Хэнкс и голос его был скучен.
— Со словами молитвы... — король поставил стакан на столик. — Гнусная шлюха! — вдруг закричал он. — Со словами молитвы! Нет, вы подумайте, какая святая великомученица! Блаженная Энни! Целомудренная Энни! Тьфу! Развратная тварь! Ее надо было жечь на медленном огне, рвать клещами ее поганую плоть! Зачем вы отговорили меня, черт возьми?! Умерла со словами молитвы!..
Хэнкс вздохнул и принялся разъяснять в десятый раз:
— Вы, ваше величество, не могли поступить со своей бывшей женой чересчур жестоко. Ваше величество — не варвар; ваше величество ведет свою политику в соответствие с передовыми требованиями времени, которое требует от нас гуманизма. Мы — цивилизованная страна и должны показывать пример всему остальному миру. Наша бывшая королева совершила тяжкое преступление: она пыталась свергнуть законную и данную от Бога власть вашего величества. Суд справедливо, на законных основаниях, приговорил за это нашу бывшую королеву к смерти. Преступница должна была быть казнена, и ее казнили, но казнили без лишних мучений, поскольку ваше величество — гуманист и передовой государь, в отличие от многих прочих государей, в том числе и от ваших врагов. Такова наша политика.
— Политика, политика, политика! — с яростью повторил король. — Как мне надоела эта чертова политика! Из-за нее я не смог отомстить Энни так, как хотел, как требовала моя поруганная честь. Мерзкая шлюха умерла слишком легко, и сознание этого жжет меня и не дает мне покоя. Знаете, я даже на того молодца... Ну, на того, который с Энни... Ну, на ее кузена, дьявол меня побери!.. Я даже на него не так злюсь, как на мою жену, проклятую гадину! В конце концов, мужчина всегда хочет женщину и ищет ту, которая доступна ему. Каждая женщина понимает это. Но одни женщины хранят себя, заботятся о своей душе и своем добром имени, а другие пускаются во все тяжкие. Ах, Энни, Энни, я думал, она не такая! Из-за нее я теперь даже не могу смотреть на мою дочь, на Лизи, — слишком уж она напоминает мать!.. С чем я остался к концу жизни? Жены нет, моя старшая дочь, хоть я и люблю ее, глупа и зла, а младшая — порождение шлюхи.
Генрих достал откуда-то из-под кровати начатую бутылку бренди и наполнил свой опустошенный стакан.
— Мои эскулапы запрещают мне пить бренди, — пояснил король Хэнксу. — А мне без него не жить, лишь оно дает мне успокоение и просветление. Я читал, что сам великий Цельс признавал целебные свойства бренди и особенно рекомендовал употреблять его мужчинам для усиления потенции.
— Бренди — славный напиток, ваше величество, — согласился Хэнкс.
— Вот, вот, вы меня понимаете! — обрадовался Генрих. — Выпейте со мной. Возьмите мензурку с ночного столика. Ту гадость, что в ней налита, выплесните в ночной горшок, я так всегда делаю. Держите бутылку, налейте себе бренди! Только немного, а то мне не дадут больше, эту-то бутылку с трудом выпросил у своего обер-лакея. Дожили! Королю, государю, правителю страны — и не дают того, чего он хочет! Они утверждают, что мне стало плохо после праздников из-за несдержанности в пище и питье. Дураки! Меня доконали чулки с подвязками и узкий камзол! Ужасная у нас мода на мужскую одежду, просто ужасная, я не перестаю это повторять! И ведь не меняется, будь она трижды проклята, не меняется, — вот что страшно! Одно хорошо — гениталии не стеснены; наоборот, застой крови в ногах способствует ее усиленному обращению в паху. Результат потрясающий! На празднике я встретил прелестную юную девицу, которая мне весьма приглянулась. Вы не поверите, мастер Хэнкс, но ее имя — Энни! Каково совпадение, а? Эта девица — не кривляка и не ломака, она ответила мне симпатией, и перед отъездом мы провели с ней восхитительную ночь вдвоем. Я торжествовал над этой Энни пять раз, и она теряла сознание от наслаждения. Я и не представлял, что еще способен на подобные любовные подвиги. Новая Энни мне очень нравится, — она молода, красива, проста и нежна. Вот я и подумал, — а не жениться ли мне на ней? Мне почему-то кажется, нет, я почти уверен, что она родит мне сына! Правда, она не очень умна, но зачем мне умная жена? У меня были две умные жены, — и я хлебнул с ними горя! Да и чем я рискую? После того как я выгнал Екатерину, которая любила меня, после того как я казнил Энни, которую я любил, — чем я рискую, женившись в третий раз? Как вы считаете, мастер Хэнкс, жениться мне на Энни-второй или нет?
— Как вы соизволите, ваше величество, — сказал Хэнкс и выпил свое бренди. — По моим данным, эта девица не представляет угрозы для государственной безопасности.
— А, так вы ее знаете? — король вопросительно посмотрел на Хэнкса.
— Естественно, — ответил тот. — Моя обязанность знать обо всех, кто приближается к вашей особе.
— Не представляет угрозы для государственной безопасности... Странно вы оцениваете особенности молоденьких девушек, — ухмыльнулся Генрих.— А если она тоже родит мне дочь, и не родит сына? А если у меня будут с ней какие-нибудь личные проблемы? Что тогда?
— Тогда? Вы разведетесь с ней, как с Екатериной, или казните ее, как Энни-первую, — невозмутимо сказал Хэнкс.
Король снова посмотрел на Хэнкса, пытаясь определить, не шутит ли он?
— Вы это серьезно? — спросил Генрих.
— Да, ваше величество. Почему нет? — бесстрастно ответил Хэнкс.
— Вы поистине удивительный человек, — король покачал головой. — Скажите, Хэнкс, у вас есть мечта? — спросил он через секунду, глядя ему в глаза.
— Да, ваше величество.
— Отройте мне ее.
— Я мечтаю увидеть конец света и Страшный Суд, — сказал Хэнкс; лицо его дрогнуло, и приняло на миг нечеловеческое, надмирное выражение.
Генрих с ужасом смотрел на своего начальника секретной службы и молчал.
— Вот мечта, которая обязательно исполнится, — пробормотал он, наконец.
— Кто знает, — криво улыбнулся мастер Хэнкс.
— Вы и в это не верите? — поразился Генрих.
— Кто знает, — повторил Хэнкс с уже обычным, замкнутым выражением лица.
— Но если будет последний Суд, то и вы ответите на нем за все свои прегрешения, — сказал Генрих, прищурившись, — И боюсь, что вам, мастер Хэнкс, будет уготовано место не в небесном граде Иерусалиме.
— Возможно, но уже за одно зрелище Страшного Суда я готов вечно гореть в аду. Оно того стоит, — сказал Хэнкс и прибавил: — Ваше величество.
— Ладно, Хэнкс. Налейте себе еще бренди, так и быть, — Генрих потупился и махнул рукой. — Пока еще не наступил Страшный Суд, давайте выпьем. И я женюсь на Энни номер два, а там посмотрим... Ваше здоровье, мастер Хэнкс!
— Ваше здоровье, ваше величество! — возразил Хэнкс.
— Спасибо. Выпьем!
— Женюсь, — сказал в заключение Генрих. — Женюсь обязательно. Три — хорошее число, и с третьей женой мне повезет. Женюсь, и буду счастлив. Имею же я право на счастье, черт меня возьми!
Книга 2. Заговор Елизаветы Тюдор против её сестры МарииПролог
В сумерках, по дороге, ведущей к северным воротам Лондона, торопливо ехали и шли запоздавшие путники, — ворота скоро должны были закрыться на ночь, надо было спешить. После вчерашнего дождя дорога была размыта: большие лужи заставляли прохожих идти по обочине, а редкие всадники, чертыхаясь, понукали своих коней лезть в самую грязь — при этом копыта коней разъезжались, и всадники каждую минуту рисковали упасть и оказаться в жидком дорожном месиве.
— Вот, дьявол! — выругался всадник на прекрасной серой лошади, когда едва удержался от падения. — Ну, давай же, Арабелла, осталось не больше мили, — он похлопал лошадь по шее. — Давай же, милая, не ночевать же нам в предместье! Я знаю, что ты устала, но меня ждут на важной встрече, а тебя ждёт тёплая сухая конюшня и охапка душистого сена. Нам с тобой есть ради чего поднатужиться; последнее усилие — и мы у цели... Давай, милая!
Лошадь заржала, с усилием вылезла из огромной промоины и покорно направилась вперёд. Через четверть часа городские ворота остались позади; стоявшие в них стражники бегло оглядели всадника и пропустили его, не найдя подозрительным. Он с облегчением вздохнул и уверенно поехал по лабиринту улиц: он хорошо знал Лондон.
К западу, вдоль берега Темзы высились здания дворцов и среди них Уайт-холл, где жил когда-то король Генрих, а теперь жила его дочь, королева Мария. Вниз по течению Темзы, в восточной части Лондона, находился замок Тауэр — тюрьма для государственных преступников. Здесь по приказанию короля Генриха отрубили голову лорд-канцлеру Томасу Мору и второй жене Генриха — Анне Болейн, матери принцессы Елизаветы.
Всадник достиг центра города и повернул на восток, он поехал через самую оживлённую часть Лондона. Несмотря на вечернее время, ещё кипела работа в мастерских, бойко торговали лавочники; по улицам ходили солдаты и слонялись моряки с кораблей, прибывших из разных стран. Кроме того, немало было воров, особенно охотившихся за кошельками приезжих провинциалов — это называлось на воровском жаргоне "ловлей кроликов". Всадник не раз ощущал на себе цепкие взгляды таких "ловцов", но он, конный, с кинжалом за поясом и шпагой на боку, был для них трудной добычей — его не трогали.
Вскоре он миновал собор Святого Павла. Богослужение сегодня уже закончилось, однако народа было по-прежнему много: сюда приходили дельцы в поисках клиентуры, и часто тут же совершались всевозможные сделки. Рядом с собором было место встреч лондонской избранной молодежи. Здесь назначались любовные свидания и дружеские встречи; франты приходили сюда щегольнуть модными нарядами, заимствованными у итальянцев или французов.
С Темзы разносились пронзительные окрики лодочников, зазывавших тех, кому надо было переправиться через реку. Вообще, шум в городе стоял невообразимый: по булыжникам грохотали колеса повозок, кричали торговцы, шумно ссорились подмастерья, то и дело возникали драки из-за нежелания уступить дорогу.
Всадник улыбнулся, вспомнив меткое замечание одного путешественника, объясняющего шум в Лондоне тем, что все жители английской столицы пребывают по обыкновению навеселе. Простой народ пьёт крепкий эль за завтраком, обедом и ужином, а люди побогаче — вино, которое "способствует установлению духа доброго товарищества, но приводит к дракам на шпагах". Одним словом, "этот город никак нельзя назвать городом трезвенников, и люди на улицах охотно распевают песни, постоянно находясь в подпитии".
