Время выбора

Беседу купцов прервал брат-казначей, который разыскал их, что бы поведать о приезде аббата через седмицу. Правда, пришел он не один, а в сопровождении брата-эконома, так что расходы купцов возросли, но это их не обескуражило. Ибо сей монах оказался столь искушен в местных торговых делах, что сколь бы он вина не выпил, за его знания не жалко. Все следующие дни киевляне занимались закупкой подарков родным и знакомым, и в этом помощь эконома была неоценима. Он знал все лавки, и у купцов появилась уверенность, что дома никто обижен, не будет.

На следующий день после приезда, аббат пригласил к себе Горазда и Добрыню. В своей келье он положил перед ними несколько грамот.

— К моему прискорбию, — начал он, — должен сказать, что синьор Бартоломео Паоли умер чуть менее года назад. Но перед смертью он соборовался у аббата Буззони, настоятеля монастыря в Вероне, и вручил ему вот эти пергаменты с наказом передать их тому, кто возьмет на себя смелость возможно сильнее досадить Кардиналу Джильермо, не опозорив посмертно самого синьора, а главное умершую много лет назад его дочь, Бьянку Паоли. История эта мерзкая, но, увы, Враг рода человеческого силен и такое иногда случается. Расскажу ее коротко, подробности в этой грамоте, — он указал на один из пергаментов, — писаной рукой самого синьора Бартоломео. Его будущая супруга согрешила за два месяца до брака с проезжим менестрелем. В первую брачную ночь ей удалось обмануть супруга, убедив его в своей девственности. Семимесячный ребенок — явление хоть и не такое частое, но ничего необычного в этом нет. Так что тайну происхождения Джильермо ей удалось сохранить. Через два года она принесла мужу дочку, и семейная жизнь протекала гладко еще целых четырнадцать лет. Правда синьора излишне баловала мальчика, и он рос капризным и несдержанным. Когда отец пытался обрушить на него свою строгость, за сына заступалась мать, и любящий муж всегда уступал супруге. Трагедия произошла после очередной гулянки Джильермо. Пьяный, он вломился в спальню сестры, изнасиловал ее, после чего там же и уснул. Криков никто не слышал, а может испуганная девочка и не кричала, но, когда брат затих, бедная Бьянка, ужаснувшись невольному греху и будущему позору, убежала в кабинет отца, написала покаянное письмо и, там же, наложила на себя руки. Стремясь сохранить доброе имя дочери, синьор Паоли всеми силами старался избежать огласки. Связи и деньги позволили ему добиться погребения дочери в освященной земле, а супругу и ее сына он заставил принять постриг, получив от них перед тем письменные признания в совершенных грехах. Таким образом, Джильерио Паоли все эти годы жил под домокловым мечом разоблачения. Полагаю именно следствием этого и стал его мерзкий характер. Мне удалось убедить аббата Буззони, что передав эти документы моему другу, Елецу, он в полной мере выполнит наказ покойного. Кстати, сам он тоже будет рад будущим неприятностям кардинала, поскольку провел десять в монастыре где, тогда еще аббат, Паоли был настоятелем.

Вот здесь все: история, писаная синьором Бартоломео, покаянное письмо Бьянки и признания в грехах синьоры Паоли и ее сына. Надеюсь, Елец оценит мои усилия. Думаю, что вас не нужно убеждать в том, что эти документы ни в коем случае не должны попасть в чужие руки.

— Да уж, не надо, — Горазд со всем тщанием свернул пергаменты в трубочку, — чай, не дети.

— Ну, и хорошо, — аббат встал, давая понять, что разговор закончен, — желаю вам доброго пути, и передайте Елецу, что я надеюсь его увидеть в будущем

Через день обоз новгородцев ушел в обратный путь и к середине лета благополучно достиг Киева. Еще бы, с такой-то охраной.

Глава 16

Великий Новгород бурлил в ожидании своего князя, как Волхов во время ледохода. Разговоры промеж горожан ходили самые разные, но все обсуждали известия, пришедшие из Киева. А уж как спорили-то, чуть не до рукоприкладства. В центре всех споров, само собой, разумеется, был Владимир! Гадали, что было бы, не приди он вовремя на помощь Полоцку? Что было бы, если бы ему не помогли печенеги? И главное, что он удумал с этим царством, и зачем ему это?

Оказалось, что немало в Новгороде людей, власть предержащих, недовольны князем вообще, и, особливо, возглашением Русского Царства. Попытались даже собрать Вече, что бы приговорить отказ от вхождения в него, да новгородцы не пришли. Старейшины купцов, ремесленников и ближних весей решили промеж себя, что такое будет в обиду князю. Понятно, что боярам такое царство, нож острый по сердцу. У них, если боярство отобрать, ничего и не останется, а здесь каждый своим делом занят, и с князем, или царем, как его ни назови, ссориться себе дороже будет.

К тому же следовало выслушать выборных, которые на Княжеском Совете приговорили объединение княжеств в царство. Люди все это были степенные, хорошо известные новгородцам, и имели много друзей и сторонников. Называть, так вот сразу, их предателями новгородских вольностей, да к тому же и на Вече было бы неразумно.

Да и по рассказам киевских купцов, их приказчиков и прочей челяди, приходивших в последнее время в Новгород, выходило, что от того царства не только урону новгородцам не будет, а будет напротив сплошная выгода. Скажем, если с купцов на границах княжеств поборов не будет, так и цены у них ниже станут. Проследить же, что бы они меру знали, свободно можно. И сейчас на городских торжищах зарвавшихся лавочников живо на место ставят. Вольности людей новгородских, дело тоже не всегда понятное. Вече, оно, конечно, всего главней, да ведь не каждый день оно собирается, к тому же, у бояр на нем много крикунов записных, и не всегда получается их перекричать. А по мелочам всяким бояре и без Веча обходятся.

Тут, правда, кто-то не поленился, посчитал, и получилось, что по этим мелочам каждый горожанин чуть ли ни второе полюдье в этом году боярам снес. Что тут скажешь, мздоимство у бояр то ли в крови, то ли оно им по положению приходит, но о многих из них слухи ходят самые нехорошие. Так ведь стоит только посмотреть на хоромы боярские. У многих купцов, что и в Киеве и в Константинополе торгуют, подворья, пожалуй, победнее будут. Хочешь, не хочешь, а поверишь этим слухам. А, наприклад, будет за ними царский пригляд, глядишь, и скромнее станут. Самое же странное, что о тех боярах, что против Владимира стоят, самые нехороши слухи и ходят. А может и не странно это потому что, если верны те слухи, то от Владимира этим людям хорошего ждать не приходится. Уж на что Ставр был могуч, как утес стоял, а и то рад был, что от суда княжеского ушел с тем, что на нем было. А тогда ведь и сила у Владимира была, не чета сегодняшней.

-На том и порешим, -закончил беседу кончанский купеческий старшина, — а там посмотрим, как Владимир себя покажет. Но сдается мне, что не с пустыми руками он едет. Есть ему чего сказать Новгордцам. Долгий он стал, не понять, что затевает. Вроде бы сперва изгнал Ирынея из Киева, ан нет, вскорости тот ему наибольшим другом стал. А уж как он с поляками обошелся! И в Полоцке их побил, и в Киеве, а напоследок печенегов и свеев на них напустил. Доподлинно мне, конечно, не ведомо, но чаю я, что свою долю он с этого получил, а сам вроде как в стороне остался. И с царством, этим! Что бояре шумят о самовластии княжеском, то пустое. Власти у него сейчас и так, больше некуда. И войско, что бы эту власть держать имеется. Вона как в Киеве с боярами сурово поступил, а никто и не трепыхался.

А тут он Вече везде собирает, и Совет княжеский устроил, грамоты пишет. А зачем? Своей волей объявил бы себя царем, и всего делов. Не с дура же ума он все это затеял, и не заносчивость это мальчишеская. Но раз Владимир силы и время на это тратит, значит, нужно оно ему будет. Не сегодня, так завтра, или послезавтра. Потому, поперек его не пойду, и вам не советую. Есть у меня такая купеческая привычка, если чего не понимаешь, поостерегись.

* * *

*

Прибытие князя в Новгород, как и положено, было торжественным. Во главе своей дружины он проехал теми же воротами, из которых два года назад уводил ополчение на Киев. Отведав, по обычаю, хлеба-соли от встречавшей его новгородской верхушки, Владимир, под приветственные крики горожан, направился в княжеские палаты. Здесь все уже было готово к пиру в честь его приезда.

Вот уж чего не любил Владимир, так этих пиров. Слушать сначала льстивые, а потом пьяные речи вместо того, что бы отдохнуть в беседе с приятными ему людьми, как ножом по сердцу. И времени-то как жалко! Ну, да пусть их, так уж исстари заведено. Но отсидеть до того, как некоторые гости стали сползать под столы пришлось.

На следующий день, утром умываясь из серебряного тазика мысленно поблагодарил Добрыню за то, что тот жестко следил, что бы князь-отрок не приохотился к вину. Со злорадством представил, как мучаются сейчас участники пира, и с приподнятым настроением отправился трапезовать. И поделом им, пол дня отняли, а у него-то всего несколько недель, за которые нужно переделать кучу дел.

Если не обольщаться, то следует признать, что все сделанное за почти три года пребывания в этом мире, даже не фундамент, а всего-то расчистка площадки под будущее строительство. Нет, пожалуй, что Грамота о возглашении Царство русского это уже первый краеугольный камень в фундамент будущего здания. Через несколько столетий это может стать священной реликвией государства, которое ему надлежит создать, а может остаться никчемным куском пергамента, интересным только будущим коллекционерам, если, конечно, до того времени доживет.

Было, было у него искушение обойтись без этой суеты с Княжеским Советом, но в споре юношеского задора с предусмотрительностью старца победила последняя. Привычка делать все основательно подсказывала, что кажущееся сегодня лишним и ненужным,впоследствии становится самым важным и необходимым.

Эти размышления прервал сменный гридень, который доложил, что прибыл боярин Усыня, который все это время, волею Владимира, был новгородским посадником.

После взаимных приветствий, глядя на хмурое лицо посадника, хозяин подошел к погребцу и налил в одну ендову греческого вина, а в другую взвару. Усевшись за стол, он подвинул вино Усыне.

— Садись и выпей, для началу. Видно, что вчера ты знатно погулял, и теперь головой мучаешься. Скажи, что за радость от такого? Как дите малое, сам себе гадость делаешь. Ну, дите-то хоть не понимает, но ты же, взрослый муж... Ладно, это я так, к слову. Рассказывай, как дела в городе.

— Не сказать, что бы очень хорошо, Государь. Как пришли вести о Княжеском совете, бояре о своих несогласиях враз забыли, и заедно против тебя встали. И прихвостни ихние новгородцев подзуживать начали, мол, против векового покону идешь.

— А твои люди, чего же?

— Что мои люди? Мало их у меня. Кабы ты Государь заранее меня упредил, что в Киеве решать задумал, я бы к тому готовился, людей для такого дела искал. Тут же все, как снег на голову. У каждого боярина хватает захребетников, а мне сразу их взять негде было. Когда купцы твои с людьми из Киева пришли легче стало. Да старейшины кончанские подмогли невзначай. Отказались своих на Вече звать. Почему такое решение получилось, они мне не сказывали, но многие, кто ранее бояр слушал призадумались. Если такой у них раздрай с боярами вышел, значит, не с проста это. В слободах не только к словам старейшин внимательно прислушиваются, но даже и к их молчанию. Так получается, что если Вече завтра собрать там половина на половину будет.

— Не так уж все и плохо выходит, как ты сначала сказал, хотя не так хорошо, как хотелось бы. Мы на Вече еще и про бояр много чего можем сказать. Так я мыслю, что ты с самого плохого начал говорить, теперь давай говори о том, что у тебя хорошего получилось.

— Про бояр, да, сказать можно много. Тут Момчил, хозяин постоялого двора, с кем меня Добрыня свел, как никто постарался. Ну, чисто Локи, бог свейский. Я ему передал записи заемные, что от Ставра остались, так эти заемщики теперь так долги отрабатывают, что я о наших боярах знаю даже какое у них исподнее. Но главное, что знаю доподлинно, кто и сколько украл из городской казны за последние три года. И не просто знаю, могу самому дотошному и недоверчивому это доказать. Но и это еще не все. После того, как я из Киева от тебя письма получил, что они киевским боярам писали, Момчил учудил дело немыслимое, но , как потом выяснилось, для нас просто необходимое. Скажу тебе, Государь, что после этого никак не решу, как с ним далее поступать. То ли возвышать его, то ли где по тихому закопать. Очень он человек полезный, но и опасный до крайности.

— Ты давай рассказывай, что вы тут учудили, а что с тем Момчилом делать, я после решу.

— Как отъехал боярин Громыка с семейство по делам в Плесков, подручные Момчила проникли ночью на его подворье и выкрали все письма и записи, что тот хранил в тайном железном ящике. После наложили туда пергаментов да бересты и снова его на замок заперли. А уходя, дом-то и подожгли. Так что сгорело у Громыки все подворье, как сказывают по вине холопов нерадивых. Да и то, правда. Как пожар начался, холопы во двор выскочили, но огня никто тушить не принялся. Так и глазели как все горело.

В общем, нашел Громыка на погорелье ящик свой запертый, но полный пепла и горелого пергамента. Холопам, конечно, досталось от него, но злоумышления он, сколько я знаю, не заподозрил. Всем ведомо, пожары в Новгороде не редкость, а тут оставил он холопов без надзору.

Среди записей, что принес мне Момчил, кроме тех, где значилось, как боярин воровал из городской казны, попались и списки писем его к киевским боярам и князю Мешко, и их письма к нему. По всему выходит, что как бы ты, Государь не побил поляков тем летом, не стало бы княжества Новгородского. Мыслили бояре поделить его промеж собой на уделы для себя и, на веки вечные, для потомков своих. А в Новгороде править сообща волей боярского совета. Что бы упредить возмущение у новгородцев, обещал Мешко прислать боярам кнехтов, числом до тысячи, и десятка три своих рыцарей. За это обещали бояре, что с польских купцов мыта брать не будут за торговлю в новгородских землях, и за проход в окружные земли. И буде нужна какая князю Мешко в помощи Новгорода с делами в иных росских княжествах, такую помощь бояре обещали ему оказывать.

Пока Усыня рассказывал, его собеседник по известной всем привычке прохаживался по горнице, или стоял у окна, наблюдая за суетой на дворе. Потом вернулся за стол, и удивленно спросил?

— Они что же, и впрямь поверили, что Мешко утвердившись в Киеве и Полоцке, просто так это свое войско потом из Новгорода уведет?

— Я, Государь, об этом, как ты понимаешь, с ними еще речей не вел. Может, когда они в порубе будут, о том их спрошу. А сам мыслю, что имели они надежду, что не сможет Мешко долго эту силу здесь держать, а, пока суть, да дело думали нанять хирдманов свейских, либо же печенегов, а может и тех и других. Серебра на то у них должно быть достаточно.

— Какого серебра? — Владимир рассмеялся, — уйти, ты прав, они бы ушли, но не с пустыми руками. Мешко еще предстояло с войском расплачиваться, и платить следовало щедро. Иначе оно свою плату могло грабежом взять. Так что раздел бы князь бояр новгородских до исподнего. Хотя на наемников может чего и оставил. Да и сверх того, пожалуй. Нищие бояре во главе Новгорода долго бы не продержались, а они ему тут нужны. Да и пес сними, что они там думали. Одно скажу, что алчность и корысть любой рассудок застилают. И что в конце могло получиться, даже Светлые Боги не знают.