Карельский блицкриг

Вслед за ним репрессиям были подвергнуты и представители рядового состава. Скорость, с которой рассматривались дела об отступлении, в результате которого были утрачено как тяжелое, так и легкое вооружение, приводила к тому, что возникали перекосы. Судей по большому делу интересовало не поиски истины, а тот факт, сумеет ли оправдаться человек от предъявленного ему обвинения или нет.

Карающий меч пролетарского правосудия был беспощаден, но он не коснулся батальона майора Луники. Об его удачных действиях было написано в армейской газете, а сам майор был представлен к высокой правительственной награде.

Глава. XI. Новогодние подарки.

Холодно и зябко было старшему лейтенанту Любавину, что вот уже сорок минут пытался поймать на попутку, идущую в сторону фронта. В конце декабря мороз уже стал набирать свою природную силу, чтобы к началу января "ударить из всех стволов".

Причина, по которой Василий Алексеевич оказался на обочине тыловой дороге, заключалась в его не желании лежать на больничной койке, когда он "почти здоров". В ушах уже не звенело, голова почти не кружилась и Любавин начал активно наседать на докторов, лечивших его.

Несколько дней он доказывал врачам, что не может советский командир сидеть, сложив руки, и мирное есть кашку, когда его полк воюет с врагом. Делал он это весьма настойчиво, умело проводя политику "кнута и пряника". Убеждал докторов, что у него ничего не болит и он полностью здоров, и одновременно намекая, что в случаи отказа самовольно покинет госпиталь. Выбранная Любавиным тактика привела к тому, что через два дня он добился своего.

Мужественно выслушав наставление старенького доктора относительно безрассудного отношения к своему здоровью, он покинул фронтовой госпиталь, намериваясь как можно быстрее попасть в Каменск, где находился пункт формирования. В новеньком командирском полушубке он надеялся, что легко сможет осуществить свой замысел, но не тут-то было. Идущие в сторону фронта машины либо проходили мимо него, либо ехали в другом направлении.

Холод уже начал пробирать Любавина, но увидев на дороге командирскую эмку, он не стал поднимать руку. Этот вид транспорта был совсем не для его лейтенантских кубарей, однако к удивлению автомобиль не только остановила, но сидевший за рулем шофер, требовательно посигналил Любавину призывая того подойти к машине.

Не столько обрадованный, сколько озабоченный подобным поворотом дела, помня бессмертные строки Грибоедова, про печаль и начальственную любовь, Любавин осторожно направил свои стопы к автомобилю, но опасения оказались напрасными.

К его удивлению, в эмке находился комдив Рокоссовский, с которым судьба, так неожиданно свела его во время польского похода.

— А я смотрю, знакомая каланча стоит, голосует за развитие советского автотранспорта вот и приказал остановиться. Куда путь держим? — улыбнулся удивленному командиру комдив и крепко пожал тому руку.

— В Каменск, из госпиталя, для получения назначения, товарищ комдив — Любавин полез за документами, но Рокоссовский только махнул рукой. — Садитесь. Я как раз в Каменск еду и тоже за назначением.

Отказываться от столь королевского подарка было верхом глупости, и осторожно запихнув свои длинные конечности в машину, Любавин сел позади комдива, рядом с адъютантом.

— Из госпиталя, после контузии? — спросил Рокоссовский у попутчика, в голосе которого был слышан интерес, а не простое любопытство.

— Так точно, товарищ комдив. Две недели назад на плацдарме за рекой Быстрой контузило, но не сильно.

— Вижу, что не сильно — усмехнулся комдив и сразу забросал Любавина вопросами.

— Значит, ты уже финнов в деле видел. Скажи, почему не удалось прорвать их оборонительную линию? Слишком крепка, оказалась оборона противника? Сил не хватило или наши войска оказались слабее их?

— Нет, не слабее! — энергично запротестовал Любавин. — Если бы все наши силы были собраны в единый кулак и вводились в бой не по частям, а единым целым мы бы их первую линию обороны прорвали с ходу.

— Значит, только одно это помешало?

— Не только это, товарищ комдив, — честно признался Любавин. — Не было у нас опыта по прорыву эшелонированной обороны противника.

— Это понятно, но что было сделано не так с твоей точки зрения как командира взвода? — допытывался Рокоссовский.

— Командира роты — с гордостью поправил его собеседник, а затем, насупившись, стал излагать свои тезисы.

— Разведка была поставлена из рук вон плохо. Когда шли в наступление ничего не знали. Есть у финнов минные поля или нет? Есть доты и если есть, то где находятся и какой у них сектор огня? Все это выяснялось только по ходу боя, и от того мы несли неоправданные потери.

Любавин замолчал, воочию увидев свой последний бой, но комдив не позволил ему заниматься душевными воспоминаниями.

— С разведкой ясно. Поставлена была из рук вон плохо, поэтому артиллеристы огневые точки не подавили — наполовину утверждая, наполовину спрашивая, сказал комдив, но Любавин с ним не огласился.

— Да они вообще мало били, эти артиллеристы. Против таких дотов нужно целый день стрелять, а не полтора час! От их огня только колючую проволоку местами побило, а доты целехонькие остались.

— А танки? Ведь они могли своими пушками подавить пулеметные гнезда противника.

— Могли. Да только слишком далеко оторвались они от пехоты, и пока они по дотам стреляли, многих из них финны бутылками закидали с горючей смесью. Да и не могли их орудия стены дотов пробить. Тут другой калибр был нужен, корпусной — убежденно сказал Любавин, и комдив не стал с ним спорить.

В разговоре наступила пауза, но ненадолго.

— А что сами финны? Сильнее они нас или нет?

— Любой, кто сидит в бетонном доте и строчит из пулемета сильнее, атакующего противника, — с негодованием бросил Василий. — Нет, их солдаты не сильнее наших. Когда мы их из окопов выбивали, бежали только так. Упрямые — да, не трусы — точно, но не сильнее нас. Если ударить по ним артиллерией как надо, бросить танки с пехотой — побегут как миленькие.

— Ну, а что ещё интересное, что-нибудь необычное у них не заметил? — с хитринкой поинтересовался комдив.

— Необычное? — Любавин на секунду задумался. — Уж очень много у них ручных пулеметов было. У нас на взвод один-два "дегтяря" приходится, а у них не меньше десятка имелось. Строчили так, что голову поднять было невозможно.

— Это, скорее всего скорострельные винтовки по типу наших "симоновок" — высказал предположение Рокоссовский, вспоминая все известные ему виды стрелкового оружия, но собеседник имел иное мнение.

— У винтовки магазин маленький, товарищ комдив. Одна-две очереди и все, а эти хоть и били короткими очередями, но очень часто.

— Может огонь вели из разных мест, а тебе показалось, что стрелял один человек? В суматохе боя такое бывает.

— Нет, — твердо произнес Любавин после короткого раздумья. — Когда в атаку шли, я хорошо видел, где очередями на нас били, а где одиночными. Да и в госпитале, многие из раненых про эти "пулеметы" говорили.

— Ладно. Разобьем финнов, тогда у них и спросим, чем это они против нас воюют — усмехнулся Рокоссовский.

— Поскорей бы — воскликнул старшего лейтенанта, но его слова не нашли отклика со стороны собеседника.

— Торопливость не лучший спутник командира в бою. Быстрота и натиск — это да, но торопливость приводит к неоправданным потерям людей. Людей, за которых мы в ответе перед страной, товарищем Сталиным и их родными и близкими. Об этом надо постоянно помнить — наставительно произнес Рокоссовский.

— Есть помнить, товарищ комдив — ответил Любавин, и разговор прервался, до самого КПП на въезде в Каменск.

Добравшись до цели своего назначения, Василий стал прощаться со своим попутчиком, но тот к удивлению Любавина не отпустил его. Вместе с ним Рокоссовский зашел в кабинет комбрига Горского, ведавшего кадрами 7-й армии, знакомого ему по прежней службе в Белоруссии.

— Ты Кондрат Филимонович в своем донесении жаловался на нехватку в полках командного состава, так вот я тебе привез старшего лейтенанта Любавина. Толковый командир, хоть и недавно из училища. Принимал участие в польском походе. Также успел повоевать с финнами на реке Быстрая, под командованием Грендаля, где получил контузию — отрекомендовал Василия комдив и на усталом лице Горского, появилась радостная улыбка.

— Значит прямо из госпиталя за назначением? — спросил он, быстро пробегая глазами документы Любавина.

— Так точно, товарищ комбриг. Готов приступить к службе.

— Это хорошо, это очень хорошо — Горский нагнулся над листами бумаги, быстро соображая как лучше ему распорядиться подарком Рокоссовского. Потери среди командного состава после недавнего наступления достигали шестидесяти процентов и каждый командир с боевым опытом, был на вес золота.

— Поедите в полк майора Телегина и примите под командование второй батальон — комбриг, сделал отметку карандашом и довольный тем, что смог закрыть прореху в штатном расписании полка поднял глаза на Любавина. Он ожидал увидеть на лице у того радость от своего решения, но ничего этого у Василия не было и в помине.

— Что, товарищ Любавин испугались такому назначению?

— Никак нет, товарищ комбриг, не испугался, но честно говоря, удивлен. Я ведь ротой только два месяца прокомандовал, а тут сразу целый батальон дают. Неожиданно так — честно признался Горскому Василий.

— То, что не боитесь — это хорошо. Советскому комсомольцу не к лицу бояться различных трудностей в жизни, а что касается опыта, так это дело наживное. Не боги горшки обжигают, а люди. Отправляйтесь в полк к Телегину, принимайте командование батальоном и помните: не знаете — подскажем, не будет получаться — поможем. Мы окажем вам любую помощь в этом деле, но и спросим с вас по полной мере. Вам все ясно?

— Так точно, товарищи комбриг — бодро отрапортовал Любавин, стараясь не столько понравиться Горскому, сколько не подвести давшего ему столь лестную характеристику Рокоссовского.

— Вот и хорошо, — комбриг размашисто наложил карандашом резолюцию и протянул бумаги Любавину. — Отправляйтесь в кадры, вторая дверь по коридору направо. Всего доброго.

— Успехов вам, товарищ старший лейтенант. Надеюсь, что ещё свидимся — Рокоссовский пожал руку Любавину.

— Спасибо, товарищ комдив. Постараюсь оправдать оказанное мне вами доверие — козырнул Василий и, повернувшись через левое плечо, покинул кабинет.

— И куда ты его отправил? — спросил Рокоссовский, когда дверь за Любавиным закрылась.

— Под Лядхе. Там недавно такая каша была, жуть. С большим скрипом от финнов отбились — честно ответил Горский.

— Судя по тому, что вместо роты ты дал лейтенанту батальон, потери среди комсостава весьма серьезные. Я прав?

— Более чем, Константин Константинович, — со вздохом ответил комбриг. — Ты думаешь, я от хорошей жизни поставил на полковничью должность майора, а на майорскую старшего лейтенанта. У нас во время штурма были серьезные потери среди комсостава, а после финского наступления так караул. Представляешь, ни одного комбата в строю не осталось. Ни одного, а Мерецков говорит о новом наступлении!

На лице комбрига заходили желваки, но он быстро справился с эмоциями и перевел разговор на другую, не менее важную и животрепещущую для командиров тему.

— Ты сам, какими ветрами здесь оказался?

В заданном вопросе было много недосказанности, которая была хорошо понятна для любого военного пережившего нелегкие года "ежовской чистки".

— У меня все в порядке. Полностью реабилитирован и по приказу командарма Тимошенко направлен сюда в качестве представителя штаба фронта в 7-й армии.

— Представителя штаба фронта? — удивился Горский.

— Да. По предложению Шапошникова Карельское направление переименовано в Северо-Западный фронт и его командующим назначен Семен Константинович.

— А Мерецкова куда? Начштабом фронта или так и останется на армии? — с интересом спросил комбриг.

— На армии. Начштабом фронта назначен командарм Смородинов, а что это так важно?

— Даже очень. Если останется на армии, то, скорее всего наступления в ближайшее время не будет — Горский вопросительно посмотрел на собеседника и тот с ним согласился.

— Скорее всего, ты прав. Пока Тимошенко вникнет в дело, пока примет решение пройдет время.

— Значит, недели две три спокойного времени есть, и мы успеем пополнить личный состав армии — обрадовался комбриг.

— Успеете, — заверил его Рокоссовский, — там сильно за ваше направление взялись. Приказано помочь чем угодно, но чтобы к началу весны конфликт был завершен.

— Думаешь, успеем?

— А это как воевать будем — многозначительно ответил комдив и от его слов у Горского пробежали мурашки. Так сильно впечатались в сознание военных обрушившиеся на их головы репрессии.

Говоря с комбригом, Рокоссовский дал расплывчатую дату предполагаемого окончания конфликта с Финляндией. На совещании в Кремле, Сталин назвал военным более точную дату прекращения боевых действий.

— Вам дается три месяца, на исправление допущенных ошибок и разгрома противника. Только три месяца и не неделей больше. Вам все ясно, товарищ Ворошилов?

В словах вождя сквозило столько горечи и сарказма, что нарком обороны залился пунцовой краской стыда.

— Так точно, товарищ Сталин. Все ясно — вымучено произнес Климентий Ефремович, чем вызвал ещё больший гнев у собеседника.

— Вот только не надо делать из товарища Сталина злодея, а из себя униженную и оскорбленную жертву. Кто уверял, что Красная армия сможет быстро прорвать финские укрепления и выйти к Хельсинки? Мы вам поверили, и оказалось напрасно — Сталин сделал обвиняющий жест по направлению к сидящим против него военным.

— "Линия Маннергейма" не прорвана, в Карелии с большим трудом отбили наступление противника. 9-я армии на Кандалакшском и Ухтинском направлении топчется на месте, делая шаг вперед и два назад. Только под Мурманском у наших войск наметился успех, но я боюсь его сглазить. Вдруг и там противник окажет нам непредвиденное сопротивление, — вождь гневно загибал на руке пальцы и когда из них образовался кулак, с негодованием потряс им в сторону Ворошилова.

— Что помешало вам разбить противника? Зима? Местные условия или плохая работа разведки? — язвительно спросил наркома Сталин и, не дожидаясь ответа, продолжил разнос Первого маршала страны Советов.

— Я думаю, что у вас произошло головокружение от польского похода, когда, не вынув шашку из ножен, мы воспользовались плодами чужого труда. Вы, что думали, что англичане и французы просто так на финнов ставку сделали? Что маршал Маннергейм хуже маршала Рыдз-Смиглы, а простые финские крестьяне хуже польских солдат?

К чему вы готовились? К легкой прогулке и поэтому не выделили красноармейцам в полной мере зимнее обмундирование. Ошибочно полагали, что укрепления противника состоят не из бетона, а из земли и попытались разрушить их огнем полковых орудий, чей калибр не способен их разрушить. Не знали, климатические особенности предстоящего театра боевых действий и вместо привычной каши и сухарей, отправили в войска консервы, колбасы и буханки хлеба, которые промерзли на морозе и стали непригодными для питания?