— Ну, и как?
— Помощника моего порезали сильно. Думал, к Многоструйному уйдет. Поверишь, за день все раны затянулись!
Подумаешь, у Малька раны тоже быстро заживают. Может, и капитанов помощник из таких же забавных зверушек. Вот я и не стал бурно удивляться, только сказал:
— Ладно, капитан, читай, что ты меня убедил. Давай съедим по обычной порции, если хочешь, конечно, а остальное ты у меня купишь. Как тебе мое предложение?
— Принимается.
Ударили по рукам. Сабиры мне пообещали завтра доставить. С надежной охраной. И капитан пошел готовить рыбу. Где кухня, он знал, вот и утопал туда с корзиной. А Мазай возле второй остался. Он на нее подушку положил, чтобы удобнее было опираться.
А я решил свой подарок вручить. Пока выдалась свободная минутка, и никому до нас дела нет. Не люблю я работать на публику.
Ну, взял у Малька шкатулку, достал свиток, спрятал в рукав, а шкатулку опять поручил Мальку.
Алми чуть столик не перевернул, когда увидел, какой подарок я ему вручаю.
— М-многодобрый! — мужик стал серого цвета и даже заикаться начал, шепотом. — Спустись со мной в лавку. Это срочно! Умоляю тебя!
Еще немного и он бы начал мне руки целовать. И так уже на коленях ползал, и за рукав меня тянул.
— Ладно, ладно, пойду я с тобой!.. — так же шепотом обрадовал я его. — Только успокойся. И перед гостями меня не позорь. — Алми отпустил рукав, но смотрел на меня, как голодный пес на хозяина. — Крант, я тут прогуляюсь, а ты...
— Нутер, я с тобой!
Крант отставил чашу с тифурой — первую за этот день — и нарисовался возле моего плеча.
— А ты, конечно же, со мной! Куда я без тебя.
Если не можешь запретить — разреши, и тебя обязательно послушаются.
— Малек, а ты присмотри за Мазаем. Вдруг наши девочки его обижать станут...
Все Орси дружно захихикали. Мазай составил им компанию. Только Мальку почему-то не было весело.
— Я присмотрю, господин.
На этом и порешили.
Выход из комнаты нашелся очень быстро. Все быстро находится, если искать там, где оно есть.
К лавке мы добирались дольше. Сначала по лестнице. Такой узкой, что идти по ней приходилось боком. Потом несколько маленьких комнаток, тесно заставленных ящиками и сундуками. Дверей в этих комнатушках не было, только лазы. За ширмой или сундуком. А как-то сдвинулась часть стены. Из комнатки в комнатку приходилось проползать на четвереньках. А в комнатках ходить согнувшись. С потолочных балок свисало много всякого... разного. Вот зачем и кому мог понадобиться скелет в клетке? Спасибо, хоть не человеческий...
— Блин, и как здесь можно что-нибудь найти? — психанул я, в очередной раз стукнувшись головой.
— А я помню, что у меня и где, — Алми остановил раскачивающийся сверток. — Потерпи, Многодобрый, почти пришли.
Но до "пришли" была еще одна комната и еще одна дверь. Очень узкая. В которую протиснуться можно было только основательно выдохнув.
— А с улицы зайти нельзя было? — спросил я, когда отдышался.
— Многодобрый, сегодня ты гость, а не покупатель. Пускай и дальше так думают.
С ума сойти, как все секретно!
Для полного счастья оказалось, что мы попали в лавку через шкаф с оружием. И как все эти копья и мечи не посыпались нам на голову, трудно сказать.
Алми проверил, хорошо ли закрыта входная дверь, и только потом попросил:
— Многодобрый, покажи еще раз свой свиток.
— На. Смотри, — и я опять вытащил свиток из кармана в рукаве. — Только он не мой, а твой уже. Я его тебе...
— Подожди, Многодобрый. Я его еще не взял и, может быть, не возьму.
— Как это так? Ты че, мужик, обидеть меня хочешь? От подарка моего отказываешься?!
— Прости, Многодобрый, но мне надо посмотреть на твой подарок. А потом я скажу... Положи его пока на стол.
Я положил. Весь мелкий хлам, что был до этого на столе, Алми быстро сгреб в ящик, а сам склонился над свитком. Дольше всего он рассматривал шнурок с печатью. Даже лупу достал. Большую, в оправе из зеленоватого металла.
— Скажи, Многодобрый, он так и попал к тебе, уже открытым?
Врать не хотелось. И я сказал правду. Да и ничего секретного я в этом не видел.
Свиток мне достался запечатанным. Когда мне приспичило узнать, что в нем, я подрезал шнурки на печатях. Так они и остались болтаться на шнурках. Одна старая, а вторая поновее. С крылатой кошкой. Ломать печати я не стал. Может, рисунок на них понравился, а может еще из-за чего-то. Сейчас уже и не вспомню. Знал ли я тогда о капитане Барге и его "Крылатой Кошке" — тоже не помню.
Алми выслушал мой ответ и... ни слова не говоря, полез под стол. На четвереньках. А мужик он не из мелких. И смотрелся он в этой позе очень забавно. Но посмеяться у меня не получилось. Даже улыбнуться не смог, когда увидел лицо Кранта. Он смотрел на свиток такими голодными глазами, что кажется, готов был сожрать его.
— Эй, ты чего? — спросил шепотом, чтобы не испугать замедитировавшего нортора.
— Нутер, я не знал, что у тебя есть этот список.
Губы оберегателя почти не шевелились. А может, и не шевелились. Ему и потелепатничать ничего не стоит. Это я потом голову ломаю: был разговор или мне приглючилось?
— А ты что, все обо мне должен знать? Я тоже о тебе много не знаю, и живу себе спокойно.
— Нутер, рядом с этим списком спокойно жить нельзя!
А мне-то откуда про это знать?! Говорят, что и возле нортора спокойно не живется, а возле слуги Тиамы не живется вообще. Если верить всему, чего говорят, то давно уже в землю надо зарыться, а сверху газон посеять.
Вспомнилась шутка про английский газон, и я представил себе, как выбираюсь из могилки и стригу на ней траву. И так каждый божий день. Триста лет подряд.
Смешно? Очень смешно! Вот только смеяться мне почему-то не хотелось.
Особенно после того, как Алми выбрался из-под стола, и положил рядом с моим свитком еще один. С точно такими же печатями. Но шнуры на свитке были целыми. Алми еще раз внимательно сверил печати, чуть ли не обнюхал их, и торжественно изрек:
— Вот, Многодобрый, это велено передать тебе!
— Кем велено?
Признаться, я немного обалдел. Думал, от одной ненужной вещи избавиться, а тут мне другую суют, еще ненужнее первой. И кто это такой добрый?..
— Ильтом. Ты еще его улжар купил.
И мне сразу вспомнился броник с дырой на пузе. Взял его ради комплекта инструментов, с которыми он продавался. А сам улжар, да еще такой, что прежнего хозяина не уберег, мне как-то без надобности.
— Что ж ты тогда про свиток молчал? — зашипел вдруг Крант.
Не думал, что его так зацепят эти свитки.
— Молчал, потому что не знал, что свиток для твоего хозяина.
— Он мой нутер, а не хозяин!
Алми и Крант злятся, а я не могу понять, из-за чего они собачатся. Ну, понимаю я или нет — не важно, но мне совсем не улыбается, чтобы Крант порвал этого мужика.
— Слышь, Алми, а с чего ты взял, что свиток для меня? Вдруг все наоборот. Вдруг это я должен тебе отдать...
— Нет, нет! — мужик отпрыгнул от стола, не дав мне договорить.
Даже руки на груди сложил. Типа, я отдал и обратно не возьму. Теперь и пальцем не прикоснусь к этой страшной вещи!
Почему я решил, что вещь страшная, а не дурацкая или еще какая-нибудь, не знаю. Потом до меня дошло — Алми боится! И боится не Кранта. Меня! До дрожи, до обморока боится, что я могу уйти, и оставить свитки на столе. А у него нет силы, чтобы заставить меня забрать их.
Вот посмотрел в глаза хозяину дома и понял. Ощущения, правда, остались после такого "понятничанья" очень неприятные.
— Ладно, Алми, расскажи все, что знаешь про свиток. А я... я подумаю, что с ним делать.
— Я расскажу, Многодобрый, но...
Похоже, мужику очень хотелось поставить и свое условие. Типа, ты возьми, а я расскажу. Но посмотрел он на меня, на Кранта, и решил обойтись без условий. Во избежание возможных проблем.
— ...но знаю я мало.
— Вот и расскажи то, что знаешь, — вежливо попросил я.
И улыбнулся, чтобы подбодрить рассказчика.
Не знаю, почему мужик вдруг посерел и задрожал. Он и так испуганный был, а тут...
— Господин, ты ведь не убьешь меня потом?
И такая тоска в глазах!
— И не думал даже. С чего ты взял? — Алми не ответил, только всхлипнул. — Тогда не испытывай мое терпение.
— Да-да, господин! Я уже рассказываю! Я уже говорю! — Мужика таки прорвало и он торопливо, глотая слова и вздрагивая, начал рассказывать: — Господин, я уже говорил тебе про ильта. Еще тогда, когда ты покупал улжар. Помнишь?
Я кивнул. Задумчиво. И честно попытался вспомнить.
— Кажется, ты купить у него что-то хотел... или продать? Давно это было...
— Всего лишь четыре сезона прошло.
Блин, почти два года! А ведь точно. Два. Года. Или четыре сезона.
Сезон я бродил в компании одного рыжего коротышки. Второй сезон возвращался из какой-то глухомани. Уже без коротышки. И хорошо, что было куда возвращаться. Для этого и строят или покупают дом. Чтобы он стоял и ждал, когда хозяин вернется. Ну, и два сезона я уже здесь. Живу себе спокойно, никого не трогаю, свитки странные коллекционирую. Все сходится, но время-то как бежит! А я ни разу про свой день рождения не вспомнил. Что с днем прибытия в этот мир совпал.
— Да у меня столько всего за эти сезоны случилось! Всего и не упомнишь.
— Ты прав, Многодобрый. Но бедного Алми ты не забыл.
— Тебя трудно забыть.
— А бедному Алми трудно забыть умирающего ильта. Когда я пришел к нему, говорить о торговле было уже поздно. Все, что я мог для него сделать — это выполнить последнюю просьбу.
Ага, после того, как этот ильт чуть не вспорол тебе брюхо. За грабеж умирающего.
Я ведь вспомнил рассказ Алми. Пусть не дословно, но вспомнил! И решил промолчать. Зачем сбивать мужика с мысли?
— Он поручил мне свой улжар, вместе со всем, что в нем было. И сказал, чтобы я нашел для этих вещей нового хозяина. И цену назвал, за какую мне все это продавать надо. Я ничего лишнего не попросил! Все выполнил, как он велел! Клянусь!
— Верю, верю! — Кажется, еще немного и мужик скатится до истерики. — Дальше что было?
— Когда я поклялся, что сделаю так, как он хочет, ильт достал этот свиток, — и Алми повел подбородком в сторону стола. Руки мужик как сложил на груди так, похоже, и забыл про них. — Из шкатулки достал. Она возле него стояла, но пока ильт не открыл ее, я эту шкатулку и не замечал.
— Я понял, о какой шкатулке ты говоришь. Я тоже себе такую купил.
— Нет, Многодобрый, не такую! Я знаю те шкатулки. А у ильта она была из травинок сплетена. Из желтых и зеленых. С узором. Очень красивая. И дорогая. А он ее локтем раздавил! Когда свиток из шкатулки вытащил. Сказал, что она мне не понадобится, что если я закрою ее, то потом не найду. Что эту шкатулку ни продать, ни подарить нельзя. Что она служит только тому, кто ее сделал. Такое вот колдовство у ильтов, а я в него не верил, — вздохнул Алми.
Не знаю, чего больше было в этом вздохе, обиды или удивления.
— Это все?
— Нет, — хозяин дома медленно покачал головой. — Не все. Ильт говорить начал. Другим голосом. Когда свиток мне отдал.
— И о чем он говорил? — решил я поторопить рассказчика. А то он засмотрелся поверх моей головы, и минуту уже молчал.
— Он говорил о тебе, Многодобрый, — изрек Алми, когда я хотел его еще раз поторопить.
— Так уж и обо мне?.. Сколько сезонов этот улжар провалялся в твоей лавке? Два? Три? Или больше?
— Почти три, Многодобрый.
— Ну, вот. А ты говоришь, что обо мне...
— О тебе, Многодобрый, — упрямо повторил Алми. — Он сказал про мужа со светлой кожей. И про свиток, что этот муж принесет ко мне. Еще он сказал, про печати и про разрезанные шнуры. Если ильт сказал не про тебя, то про кого он тогда говорил?
Спорить с таким было трудно.
— Что он еще сказал?
— Чтобы я хранил свиток до твоего прихода, а потом отдал его тебе.
— Отдал или продал?
Чтобы торговец отдал что-то просто так...
— Отдал, Многодобрый, отдал!
Алми еще крепче вцепился в себя руками. И опять стал серого цвета.
Честно говоря, мне это уже надоело.
— Мужик, ну чего ты так боишься?
— Он сказал, чтобы я никому не говорил об этом свитке. Спрятал и забыл до твоего прихода. А теперь... я подумал... если ильта из-за него убили... то и меня...
Мужик закрыл глаза и заплакал. Тихо, дрожа губами и глотая слезы, что бежали и бежали по щекам. Видеть такую слабость было неприятно.
— Алми, а почему ты поверил ему?
— Господин, все знают, что ильты могут зрить будущее. Всегда перед смертью, и всегда чужое. Он сказал, что меня убьют, если я не выполню... И меня, и моих жен, и моих детей... и лавку сожгут...
И торгаш затрясся и заплакал еще многослезнее. Все так же беззвучно, и с закрытыми глазами.
Видел ильт смерти и пожар или наговорил всяких ужасов, чтобы Алми припугнуть, этого я не знаю. Озвучивать свои сомнения я не стал. Вряд ли мужик обрадуется, если узнает, что его могли обмануть.
— Алми, хватит рыдать! Я забираю эти свитки! — Сказал и спрятал их в карман рукавов. По одному в каждый рукав. — Знать бы еще, что делать с ними? Крант, может, подскажешь?..
Сказал я, вроде бы, в шутку, но для Кранта юмором здесь и не пахло.
Весь разговор он простоял возле стола, и глаз не сводил со свитков. Не знаю, кого он больше охранял — их или меня. Но, похоже, знал он про них что-то такое, про что я ни сном, ни духом. Не хотелось бы сдуру вляпаться невесть во что. Хватит уже и того, что Малек пострадал. Кто следующим будет?..
— Нутер, я подскажу. Когда домой вернемся.
— Принимается. Тогда быстренько все допьем, доедим и вернемся. Алми, ты помнишь, что у тебя и другие гости где-то есть? — Мужик открыл глаза и кивнул. — Помнишь? Вот и хорошо. Вот давай к ним и веди. А то ведь без нас все выпьют и съедят!
Хозяин лавки еще раз кивнул и направился куда-то в обход стола. Под ноги он не смотрел, но ни на одну из вещиц, что валялись на полу, так и не наступил. Вот что значит привычка. Я, и глядя под ноги, здесь спотыкаюсь.
— Подожди, Алми! Оружейный шкаф с другой стороны.
— Я знаю, Многодобрый. Но через шкаф можно только выйти.
И мы направились вглубь лавки, между стеллажом и стеной. В тупике, над массивным сундуком висел совсем уж неподъемный щит. Я бы не рискнул искать что-нибудь в этом сундуке. Кто знает, когда и насколько надежно закрепили щит? Вдруг крепления ослабли за это время?
Алми без долгих размышлений влез на сундук, повернул часть стены вместе со щитом, и вошел в открывшийся проем.
Блин, да это не лавка, а средневековый замок какой-то!
Обратно мы шли по коридору, где немного пахло едой. Поднялись по широкой удобной лестнице. Еще один коридор, уже на втором этаже. Дверные проемы закрыты плотными шторами. Из одной комнаты слышался тихий детский плач и такой же тихий женский голос. Мимо этой комнаты Алми прошел особенно быстро. Коридор закончился. Я уже хотел возмутиться, что нас опять завели в тупик. Только без щита на стене. Но тут часть стены вдруг повернулась, и появилась третья жена Алми.
