Дилетант

— Вот, вот. Он может всё. Он запросто может поменять местами тебя и несчастного поручика.

— Ну, допустим. А зачем ему это? Зачем ему опускаться до проблем микроорганизмов, копошащихся в капле воды? Ведь в масштабах вселенной мы даже ещё меньше.

-Так пути Господни неисповедимы.

— Во-он, наша церковь показалась...

— Да уж, апрель выдался, так выдался.

Глава 14 (1793 ноябрь)

Шансы у вас заканчиваются только тогда, когда вы перестаете пробовать.

Осень в этом году на редкость тёплая и сухая, Середина ноября, а заморозков ещё и не было. Лес стоит уже голый, но красные проплешины рябины на опушке общую картинку несколько разбавляют. По народной примете предзимье начинается, как с рябины упадут все листья. Вообще погода скорее октябрьская, ещё опята в лесу вовсю.

Начал ездить верхом. В конце концов, я же офицер, а сейчас офицер обязан быть хорошим наездником. ... Ну, мне хоть каким-нибудь...

Лошадь мне подобрали самую смирную. Морковкой зовут. Очень, видишь ли, она морковку любит. Рысью я её практически не пускаю, всё степенно, шажком, куда нам торопиться? За три месяца тренировок и она ко мне привыкла, и я свой зад приучил. Теперь начал даже удовольствие получать от верховой езды. Пожалуй удобнее, чем, если бы сейчас трясся в коляске. Вот решил на досуге в гости съездить в Шаблыкино. Филька, естественно, рядом на пегом мерине. Тоже коняка спокойная. А вот Савва скачет, как настоящий кавалерист и не скажешь, что в егерях служил, всё пёхом, да пёхом.

— Хотя, может это просто мне так кажется? Что я, ценитель выездки...

— Да, уже ноябрь. Погода сегодня чудная — ветра нет, солнце греет как-то не по-осеннему... Хорошо!

— А в Европе сейчас страсти нешуточные. Во Франции вообще бедлам. Этот год — одни мятежи. Две недели назад казнили Марию Антуанетту. Наполеон ещё капитан, и о том, чтобы стать Императором французов даже не помышляет. Талейран сейчас, кажется, сбежал в Америку. Н-да, Талейран, ... толерантность. Гм... Вот не люблю политических ренегатов. Вчера был ярым большевиком-ленинцем, но условия поменялись, и сегодня уже на выходе ярый антикоммунист. Всю жизнь говорит, в душе тайно ненавидел кровавый сталинский режим. Ну не сволочь, а? ... Но ренегаты, как раз в жизни устраиваются лучше. ... Потому, что жизнь — дерьмо?

Большое, противное пятно растекается на груди.

— Вот же, твою танковую дивизию!

Поднимаю голову. В небе одна единственная ворона.

-Твою ж... ! Что она сволочь жрёт? Почему пятно белое? Как она, зараза целилась? По козырьку картуза и... Ну, почему именно на меня? Вон же Филька рядом едет.

— Филимон! Филимон, оглох, что ли? Дай тряпицу.

Я так и не могу понять, есть ли за мной надзор, или нет. За Суворовым, помнится, сосед приглядывал и куда надо постукивал. Но, во-первых, это будет при Павле, во-вторых, я не Суворов, а куда мельче...

В начале лета пришло письмо из казённой палаты, что моё прошение о регистрации 'Общества на вере' и строительстве завода удовлетворено: 'Рассмотрев донесение Ваше об учреждении Общества на вере и литейного завода Никопольской провинции Новороссийской губернии в Криворожском уезде у деревни Гданцевки, против мыса Криваго Рога, где найдены прииски железной руды в весьма обильном количестве, и видя, сколь велики пользы общественные от устроения оного завода произойти долженствуют, за благо признано полное разрешение всех предположений оного Общества на вере в рассуждении устроения оного завода и сим соизволяем'. Я тут же написал Штиглицу, что обстоятельства неожиданно поменялись и наш первоначальный проект повернулся неожиданной стороной.

Николай был в курсе моих петербургских неприятностей, и мы уже с ним решили погодить с покупкой Гданцевки. Но прошение-то я написал раньше, ещё до того злополучного урока. Правда и тогда, положа руку на сердце, уверенности в положительном результате не было. А тут, на тебе!

Сейчас там уже во всю идут подготовительные работы. Главная проблема — нужны люди. А самое главное — нужен человек, который это всё построит и руководить будет. ... Как сманить Иванова?

Габриэль, он же Жан Самуэль Паули, он же Иван Семёнович, меня удивил, озадачил и, можно сказать, обескуражил. По нашим планам ранее, выходило летом открыть в Брянске мастерскую, где бы Габриэль с пацанами начал уже производство, как их здесь начали называть, самописок. По нашим расчётам это должно быть рентабельно и приносить доход. В самом начале — самописки для богатых, простые ручки и перья для простого люда, а в процессе развития — дорогие чернильные приборы и, может быть, какие-нибудь канцелярские принадлежности. Какие, я пока не решил, потому, как даже для канцелярской скрепки уже металл нужен определённого качества — во-первых, чтобы сразу не ломались, а, главное, чтобы ржавели хотя бы не на завтрашний день. В дальнейшем можно будет и хай-тек попробовать. Есть мечта стать новым Зингером, а Брянск сделать родиной швейной машинки. А, что? Если уж в политике не суждено историю подправить, то, может, в техническом прогрессе песчинку раньше сдвинуть, а там, глядишь, и весь ком немного в сторону покатится? ... На счёт мастерской я даже Иванову написал, просил совета. Тот ответил, что если нужна будет какая помощь, то могу 'всецело на него рассчитывать'.

Но Габриэль чего-то начал юлить. Мол, рано ещё, технологии не отработаны, мальчишки ещё всё сами не умеют делать, а он один, хотя бы с штучным, но производством много не наработает. Тем более, ему, как руководителю, надо будет больше административные вопросы решать, а не производством заниматься. Блин, отмазки на каждом шагу, причём, какая-то всё мелочь. Ну, не хочет он в Брянск! Может абсолютной самостоятельности боится? Дома у дяди он был под дядиным присмотром, здесь, хоть и более самостоятелен, но всё же есть я.

Причина оказалась ну смехотворно простая. У Габриэля появилась пассия!

Ну, так да ради бога! Дело молодое, а сладится, так совет, как говорится, да любовь. Правда, мои мысли насчёт его дальнейшего семейного счастья были несколько иные, но не буду же вмешиваться.

Предмет его страсти — кузяхина старшая дочка Клавдия. Да, видная деваха! Кровь с молоком. Русая коса толщиной с руку, кофточка на груди чуть не лопается, рослая, статная. Но вот беда, Габриэля держит на расстоянии — вроде и хихи-хаха, а близко — ни-ни. И дело не только в воспитании, хотя кузнец дочку в ежовых рукавицах держит, а... Ухажёров слишком много, перебирает девка. Нет, ежели батя скажет, куда она денется, но Ромео хочет же, чтобы всё было по взаимности.

Вот. И вместо того, чтобы активно заниматься брянской мастерской, пришлось всё лето наблюдать шекспировские страсти.

Пришло письмо от Дашковой. Екатерина Романовна, пишет, что наши опасения по поводу её благополучия в связи с моей высылкой в деревню не оправдались. По её мнению я действительно попал под горячую руку. В другой ситуации всё могло кончиться и не начавшись. Саму её пару раз приглашали в Зимний дворец. Первый раз 29 апреля на помолвку Великого князя Александра с принцессой Луизой Марией Августой Баденской, которая накануне крестилась и стала Великой княгиней Елизаветой Алексеевной. А второй раз 17 сентября, когда состоялось их бракосочетание. Елизавета Алексеевна, по мнению Екатерины Романовны, отличается необычайной скромностью.

Ну, так ещё бы — девочке 14 лет! Она с моей Шурочкой ровесницы.

Императрица с Дашковой была 'вполне приветлива, но это скорее вежливость, чем приязнь'. Ни Павла Петровича ни Марии Фёдоровны на помолвке не было. Как я понял, Екатерина позволила себе явную бесцеремонность по отношению к сыну, с ним не посоветовались ни о кандидатуре невесты, ни относительно её крещения, ни о дне венчания. Он обо всем узнавал через третьих лиц. Мария Федоровна приложила все силы, чтобы уговорить мужа появиться на венчании. Пришлось даже прибегнуть к помощи Екатерины Ивановны Нелидовой. Уговорила! Павел присутствовал на венчании и 'был глубоко растроган'. Состоялось венчание в церкви Зимнего дворца. Празднества по случаю женитьбы любимого внука Екатерины 'продолжались четырнадцать дней и завершились блистательным фейерверком на Царицыном лугу'.

— Вот век — мужу ещё нет шестнадцати, а жене только четырнадцать! Прямо Ромео и Джульетта! И конец такой же трагический. Ну, кого может родить эта девочка?

— Нет, всё же эта женитьба Александра, явно поступок опрометчивый. Может и с детьми у них так всё плохо будет, потому что для девочки в четырнадцать лет начинать половую жизнь рано. Она ещё не созрела. Шурочке моей тоже четырнадцать лет, да я её ещё ребёнком считаю. А тут — замуж!

К Шурочке я почему-то прикипел душой. Она мне старшую внучку напоминает. Такая же умненькая-разумненькая.

Ездил намедни к Крыловым, выбежала навстречу, вся такая... Такая красавица вырастит!

Вот у Крыловых всё замечательно. Анна Николаевна разрешилась девочкой в конце мая. Весёлый, здоровый ребёнок. Я же и ездил к ним на крестины. Теперь я крёстный отец Варвары Ивановны Крыловой.

Иван Андреевич дал мне почитать свою новую повесть, называется 'Каиб'...

Читали мы вместе с Шурой.

На мой неискушённый взгляд,... а может, наоборот — искушённый?.. пока не Шекспир.

— Шекспира ты читал в переводах Маршака, к тому же это сатира.

— Ну, тогда не Гоголь. Не 'Ревизор'.

Разумеется, я ничего такого Ивану не сказал. Он человек добродушный, но вдруг обидится. Посоветовал пока не спешить отправлять в печать, и намекнул, что Радищева из Илимского острога ещё не вернули. Это не напугала, а, скорее, озадачило Крылова. Мне кажется, что он в таком аспекте свою повесть вовсе не рассматривал.

— Но это же восточная повесть.

— Да? Ты знаешь, если честно, то я до сих пор не пойму, за что Александра Николаевича к смертной казни приговорили. Я его произведение рассматриваю не более, как путеводитель по российской провинции и описание нашего быта. Что такого он написал, чего не видит любой, кто ездит по нашим дорогам?... Наши потомки о нашем быте, о нашем веке будут судить именно по его 'Путешествию'. Лично я ничего крамольного вообще не увидел. Радищев описал всё, как есть. Но... Но вот наша Императрица хотела бы, видимо, чтобы потомки о нас судили только по её деяниям и нашим победам. В таком случае Радищев, по её мнению, подрывает устои трона. А чем он тогда лучше Пугачёва?

— Скажешь тоже... А ты читал 'Путешествие из Петербурга в Москву'?

— Блин, блин, блин! Где Ржевский мог это читать? Там было-то всего вроде сто экземпляров, остальные Радищев, кажется, сжёг.

— Всё равно, надо соскакивать.

— Доктор Максимович давал мне почитать, когда я был в Петербурге. Но дело не в этом. Ты недооцениваешь силу печатного слова. Это даже странно для человек, который пишет и печатается. Что ты знаешь о... ну, скажем об Иване Грозном? Только коротко в двух словах, первое, что придёт в голову.

— Душегуб, тиран, опричнину ввёл.

— Вот. А откуда ты знаешь?

— Отец рассказывал, читал...

— Читал! Значит, кто-то написал. Причём так, как сам это воспринимал. Представь, лет через двести люди прочитают, как Екатерина ездила в Крым. Блестящая свита, роскошнее кареты, трапезы на природе, ухоженные нивы, опрятные крестьяне, радостно машущие матушке Императрице. Как они назовут наш век? — Крылов вздохнул и не ответил. — Правильно, 'золотой век'. ... Александра, а ты как думаешь?

Шура, до этого просто сидевшая в кресле и листавшая рукопись 'Каиба', подняла на меня свои голубые глаза и абсолютно спокойно сказала: — Я думаю, что картина, что Вы, Александр Фёдорович, описали, им понравится. Я бы хотела, чтобы они так и думали о нас. — Мы с Крыловым переглянулись. Вот это оборот! — Я не читала господина Радищева, но если он описал наш быт, нашу жизнь, только с плохой стороны, то мне это тоже не нравиться.

Вот такова я никак не ожидал. Я и вопрос-то ей задал в расчёте на односложный ответ. ... А, если честно, то вообще, никакого расчёта не было. Я даже не был уверен, слушает ли она нас. Сидит, листает рукопись ребёнок, давай ему сделаем приятное, вроде как его мнение нас интересует... ... Я уже и забыл, как хотел продолжить свой пассаж про силу печатного слова. Крылов выглядел таким же озадаченным, наверное, как и я.

— А ты не могла пояснить свою мысль.

— Я не могу судить о произведении господина Радищева, возможно оно написано хорошим языком, легко читается и поучительно. Но если оно указывает только на недостатки и не показывает хорошие стороны, то оно вредно для читателей, так как не показывает всех сторон жизни. И это действительно подрывает устои государственности.

!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Это в четырнадцать лет?

— А ей точно четырнадцать лет?

— А может она тоже ...ну... в смысле, в голове у неё разум взрослого человека?

— Шурочка, душа моя, а что ты сейчас читаешь? Нет, не в данный момент, а ... вообще?

— Тацита, 'Анналы'.

Выражения своего лица я не видел, а вот у Крылова было такое, какое должно быть у уфолога, наконец увидевшего живого гуманоида. На мой вопросительный взгляд он только развёл руками.

— У моей Анны Николаевны очень хорошая библиотека. — Единственное, что он выдал на гора.

— И как тебе ... Тацит?

— Я только заканчиваю 1 главу, 14 — 15 годы. Очень ... громоздко написано, тем более я ещё дурно знаю английский язык.

— Ты читаешь на английском!?

— Мы с ней вместе начали изучать. Но её успехи, несомненно, очевиднее. — Крылов как-то виновато на меня смотрел, как будто он виноват в том, что 'её успехи, несомненно, очевиднее'.

— Но почему Тацит?

— Но другой книги на английском я в библиотеке не нашла.

Фу-у. Это конечно многое объясняет, а то четырнадцатилетний ребёнок, читающий Тацита, чуть не порвал мне весь шаблон.

— Ну, и.. что тебе запомнилось?

— Как Цезарь пришёл к власти.

— И как же?

— Цезарь в начале отказался от звания триумвира, именуя себя консулом и якобы довольствуясь трибунскою властью для защиты прав простого народа. Потом покорил своими щедротами воинов, народ — раздачами хлеба, знать, готовую к раболепию — богатством и почестями, непримиримых противников уничтожил. А затем, набираясь мало-помалу силы, начал подменять собою сенат, магистратов и законы.