Новатерра-2. Часть 1. Целитель

— И авантюрист, — шепотом прибавила Алина.

— И авантюрист. Немножко. Точь-в-точь как и моя любимая жена... Всё будет в порядке, девочка, мы скоро доберёмся к цели нашего путешествия и...

— А какова наша цель? — вновь перебила его девушка. — Не бойся, я никому не скажу. Честно-честно! Зуб даю, как говорит Серёжа.

— Оставь его на месте, родная, — тяжело вздохнул гетман. — Понимаешь, в горах Кавказа спрятано чудодейственное лекарство. Мы найдём его, поможем теб... хм, тем, кто в нём нуждается, и снова заживём как прежде, весело и счастливо.

— А стережёт лекарство злой колдун, да, па?..

— Нет, он не злой, — поглядывая на дрожащий огонёк свечи, поправил седовласый старец, вслушивавшийся в их разговор. — Совсем не злой. Он — никакой. Он не умеет злиться. Чувства доступны только людям, а он — не человек...

— Будем надеяться, не слишком злой, — в который раз уже вздохнул Александр. — Спи, моя сладкая, набирайся сил, в дальней дороге они еще понадобятся.

— Да, па, конечно. Можно только сначала задать тебе один серьёзный вопрос? Это очень важно для меня!

Её вопросов, всегда серьёзных и необычайно важных, что гетман, что его жена резонно опасались — за таким вступлением могло последовать всё, что угодно, вплоть до... лучше и не вспоминать!

— Давай, малыш, — решился он, чувствуя, как под боком напряглась Алина.

— Па, скажи... только не ругайся, если это что-нибудь плохое, ладно?

— А то я тебя часто ругаю!

— Ну, в общем... что такое 'пидер гнутый'?

— Ох, малыш! — только и смог выдохнуть он. На правом плече его содрогалась от сдавленного хохота супруга. — По правде сказать, я не слишком хорошо знаю.

— Ладно, спрошу у Серёжи...

Алина забилась в истерике.

— Он должен точно знать!

— А может быть, вы знаете, что такое 'форшмак'?

— Еврейское блюдо, — незамедлительно ответил Александр. — Кстати, довольно вкусное. Алина потом научит тебя его готовить. А сейчас давайте спать, девчонки, спокойной вам ночи!

Лунная ночь и впрямь была на удивление спокойной, но Александру, несмотря на массу впечатлений, отчего-то не спалось. Слушая мерное дыхание любимых женщин, рокот дизеля и плеск воды за бортом, он вспоминал прошлую жизнь, давно ушедшую молодость, редкие моменты досуга, жестокие бои в степях Предкавказья и на горных перевалах Большого Хребта. Не самые приятные воспоминания! К тому же ныл раненный бок.

Тихо и осторожно, дабы не потревожить спящих, он выбрался наружу, в трюм, вскарабкался по трапу, немного побродил вдоль палубы, проинструктировал вперёдсмотрящего Петропуло, кивнул шкиперу и наконец устроился на рундуке под ходовой рубкой буксира. 'По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там...' — напевал Гарный.

'Да, завтра — там', — вздохнул расслабившийся гетман. Снова там. Давным-давно он дал себе зарок: окончится война — и на Кавказ ни шагу! Десять лет как минимум. Теперь вот ехал... Что же, десять лет давно минули. А как насчёт войны? Закончилась ли? Вряд ли... Да, впрочем, там и без войны всегда чудес хватало. Сегодняшний — нет, строго говоря, вчерашний — Китеж-град сойдёт за дом терпимости. Град, блин!

'Цветущий в акациях город...' — неслись из рубки 'гарные' напевы...

Двенадцатого июля 2... года мир в одночасье тронулся умом под натиском разящего бича неведомого Зла — Бледной Чумы. Селения и города в считанные часы оказались сметены огненными торнадо, взрывами всего, что могло взрываться, и облаками ядовитой химии. Руины их на столь же считанные дни усеяли останки миллиардов бледных Homo, без следа исчезнувшие после, как ночной кошмар. Не в меньшей мере кошмарным оказалось 'пробуждение' спасённых — жалкие их миллионы побрели по выжженной земле. В даль светлую. Точнее, в Никуда...

По существу, чудом оставшиеся жить попали тогда в равные условия. Для каждого из них равновелико никакие. Но вот со временем, без всякого на то приказа 'сверху', как-то походя, стихийно, на исковерканной планете сложились постчумные общности людей. Ватаги нищебродов. Первобытные стада. Оседлые и кочевые банды. Артели профессионалов. Деревенские общины. Монастыри неведомых религий и конфессий. Фантазмы наподобие станицы-государства Александра Первого — он слышал о 'великих княжествах' и 'королевствах', 'рыцарских орденах', 'медной горы хозяйстве' и 'огнепоклонниках', сегодняшние 'предки' со своими идолами перебили сон... И повсеместно возрождались города — измученным и обездоленным бродягам просто надоело жить по-скотски, хотелось пусть даже подобия привычного уюта и тепла.

Когда-то, на заре времён, Homo пока ещё не очень Sapiens сбивались в первобытные стада, бродяжные и дикие. На землю Человек осел, лишь отодвинув на второстепенный план охоту, перейдя к земледелию, бесперегонному скотоводству и местечковой рыбалке. Сменяя друг друга, возникали матриархальные и патриархальные кланы, роды, фратрии, семьи, сельские соседские общины. Земля-вселенная дикаря и варвара-скотовода трансформировалась в землю-родину (отчизну, дедину, святую землю предков, батькивщину, вотчину) оседлого пахаря. Вполне логично появились те, на кого были возложены обязанности по защите территории, — новые, уже не скитальческо-командные, а местно-управляющие лидеры, вожди, аристократия. Вожди улаживали разногласия — возникло право. Избыток продуктов превратил часть съестного в товар для натурального обмена, а после — денежной торговли. Тот же избыток продуктов породил слой промышленников — тех, кто, оставив земледелие и скотоводство для менее умелых, занялся исключительно, скажем, металлом, тканями, оружием, посудой. Кустари и ремесленники зачастую кучковались около вождя, где безопасно и доходно, где гарантированный сбыт продукции. А вождь и сам не мог ютиться в дальней деревушке, ибо при нём находились ядро войска, суд, 'полиция', советники, сборщики налогов на содержание всего этого непроизводительного механизма — 'бюджетников'. Под его защиту тянулись торговцы и священнослужители, к нему сводились в крепкие узлы дороги, вокруг него копились ценности.

И возникали города как центры власти, силы, закона, религии, науки, искусств, ремесленного и кустарного производства, торговли и капитала. Одновременно — центры территорий. Страна как бы сжималась, втягивалась в город, причём страна не в понимании 'государства' — последние только формировались, — а в смысле 'кантри', земли, места проживания определённой общности людей. Но тут же начался процесс метастазирования: город моментально запустил в страну собственные щупальца — щупальца власти, права, основ управления территориями, воинских гарнизонов, чиновничества, мытарей, служителей официального культа, капитала, торговли, снабжения высокотехнологичным товаром, просвещения, медицины, зрелищ, а также собственных изгоев. Однако до тех пор, пока основу городской экономики составляло натуральное сырьё, пока город не перешёл на самодостаточное производство, меж ним и кантри сохранялся паритет. Веками. Даже более — тысячелетиями.

Вплоть до двадцатого столетия, когда произошёл скачок. Прорыв. И прежде всего — в сфере технологий. Происходила уже не просто обработка заготовок из натурального сырья, но поэтапная его переработка на разноплановых предприятиях, когда многие из последних утратили прямую зависимость от поставок из кантри. Появились синтетические материалы. Заводы и фабрики превратились в колоссальных многопрофильных монстров, для управления которыми ширилась армия менеджеров. На фоне перепроизводства товаров возник институт посредников-реализаторов, развивались непроизводительные гуманитарные отрасли и сфера услуг. Всё те же менеджеры по значению быстро потеснили и пресловутых мироедов-капиталистов, и революционный пролетариат. С крестьянством заодно.

Крестьянства попросту не стало. Заменено сельским производителем-промышленником, горожанином по глубинной своей сути. Он трудится, допустим, оператором машинного доения в интенсивном агропромышленном комплексе имени ...летия Курской битвы за урожай, в свой офис-раздевалку с душевой кабиной, кондиционером и компьютером по утрам добирается в 'Фольксвагене' из собственной квартиры в спальном районе города, шарится вечером по Интернету, варит щи в кастрюле от Филиппа Цептера, пока супруга отдыхает в Шарм-эль-Шейхе, новости смотрит на экране 'Панасоника', выписывает на дом 'Speed-Инфо'. Темный крестьянин, да? Ну-ну! Дочь его, кстати учится в ФинЭке на очно-заочном, и неплохо. А на учебу и личную жизнь зарабатывает менеджером в туристическом агентстве 'Лукоморье'... Вопрос: какой тур дороже, потому что более востребован состоятельными деловыми людьми, — две недели экскурсий по городам северной и центральной Италии либо столько же затворником в избушке на берегу одного из множества холодных карельских озёр? Либо в барском поместье посреди патриархальной благости российской Средней полосы. Правильно — второй и третий! Люди платят за то, чего им больше не хватает.

В середине двадцатого века западные социологи условно выделили три пространственных зоны крупного города: ЦЕНТР — промышленность, сфера услуг, администрация; СРЕДНЯЯ ЧАСТЬ — обиталище пролетариата; ОКРАИНА — обитель среднего класса и высших слоёв. Прошло каких-то 30-40 лет, и всё переменилось из-за развития транспорта и связи, а также общей динамики экономического процесса. Промышленные чудища скакнули на окраины. Администрация — в среднюю зону, где жизнь дешевле, больше свободных территорий, ниже арендная плата. В центре разместились низшие слои. Зато истеблишмент и средний класс вообще покинули территорию города, осели в близлежащем кантри. Где не подумали перенять крестьянскую психологию — вот еще! Где давно уже трудится индустрия натурального продукта. Где пашут добывающие отрасли, особо крупные предприятия и перерабатывающие производства. Где мечется транспорт. Где гудят энергетические мощности. Где всё и вся пронизывает связь. Где до сих пор ещё довольно безопасно, чисто и просторно, но благостное состояние это приходится беречь, нередко — из последних сил. Где некогда была страна. А что сейчас? Да город же! Планета Город...

Скажите, правомерно ли назвать жителя Карельского перешейка деревенщиной? Да, он родился в муниципальном образовании Садоводство, тогда ещё в посёлке Ленин-на-болоте, бывшей деревне Николашкино, ещё более бывшей мызе Рюриколово. Вырос среди военных и горожан-дачников, учился в Купчино, служил на Садовой, работает в районе Гражданского проспекта. Всё это — в Питере. Полсотни вёрст — понты! Для лета 'Опель' у него имеется, на зиму — электричка через каждые полчаса. Картошку он сажает? Да, сейчас! В прошлом году прошляпил с удобрениями — ничего, не сдох, покупать корнеплоды оказалось в общем-то недорого, а сколько времени и сил наэкономил — и не передать. Он, кстати, самогон не гонит и не покупает, даже вкус забыл. Пьёт водку, но даже её в ларьке не купит — могут ведь всучить 'палёнку'. И в лес не ходит. А когда?! На отдых времени и так практически не остаётся, да плюс в любой момент на 'трубку' может отзвониться шеф (хозяин, менеджер, прораб, пахан, смотрящий) и нагло заявить: 'Хорош, блин, прохлаждаться, господин Хренобобиков (товарищ Маузер, Иван Абрамович, братан, коллега, дружище, Сашка!..

— Сашка! Аль! Тьфу, ты, Аль, проснись!

Гетман через силу разодрал будто заваренные автогеном ставни век. Мокрая голова его — то ли от слёз Алины, то ли в собственном поту — лежала у супруги на коленях, и та что было сил хлестала эту голову по ледяным щекам.

— Эй, тётенька, полегче! — проговорил он хриплым голосом.

— Фу! Аль, ты меня пугаешь, ей-богу!

— Мне пугать по должности положено, я — самый грозный в мире гетман!

Но испугался Александр скорее сам. Полтора месяца назад, буквально сразу после боя с орденским агентом, он без малейших к этому позывов потерял сознание. Внезапно. Просто провалился в Никуда и даже не заметил этого, не ощутил. Вот так же размышлял о судьбах человеческой цивилизации... А что сейчас? Опять?! Мать-перемать, как вовремя!..

— Грозный! — вымученно улыбнулась Алина, утирая слёзы. — Как жук навозный... Это уже во второй раз, Аль. Не забыл день рождения Алёнки?

— Как можно?! Ох, наклюкались мы тогда с отцом Максимилианом...

— Пошёл ты..!

— Успокойся, Алька, пургу не гони! Не было ничего. НЕ-БЫ-ЛО! Задумался и, видно, задремал.

— Задрема-а-ал! Минут пять уже добудиться не могу!

— А зачем? — язвительно спросил Александр, но тут же сменил тон, снова заметив влагу на её глазах. — Всё нормально, мать, просто устал я немного, а в душной палатке уснуть не смог.

— Ну да, меж двух таких женщин разве уснёшь?! — к Алине быстро возвращался её привычный сарказм. — Да ладно, шучу, не гляди, как на этого... пидера гнутого! Устал, говоришь? Не просто устал ты, твоё благородие, а отвык, оборзел в комфорте, приключения уже не по твою честь.

— Видимо, так оно и есть, Алька, старею я.

— Знаешь, — горестно вздохнула она, — кажется, и я тоже. Когда вы с Серёгой ушли к этим, ну, пидерам, я так страшно перепугалась! Хорошо быть авантюристкой, лёжа в теплой спальне под защитой крепких стен, пушек 'Гром' на башнях и двух сотен вооруженных казаков...

— Бог же мой, что я слышу?! — с иронией воскликнул гетман, хотя и понимал: сейчас не время и не место. — Если так пойдёт и дальше, ты, как вернёмся, дояркой на ферму устроишься.

— Думаешь, не смогу?! Спорим?!.. Впрочем, для этого нужно ещё вернуться. А перво-наперво дойти!

— Дойдём, моя хорошая, — он через силу улыбнулся. Как смог. Ибо сам никакой уверенности не испытывал. Ни в чём. Но точно знал, чем вылечить супругу от депрессии и страха. — Хочешь звездочку?

— Хочу, — срывающимся шепотом, со всхлипами, ответила она.

— Ты прелесть, Алька, чудо! Я оборву её с небес губами и приколю тебе на грудь!

— Но Грек...

— Грек — вперёдсмотрящий, а Петро Степаныч вообще глядит поверх нас с тобой. Да и пошли они!..

...Пошёл и седовласый старец. Куда-то в ночь. В чужую ночь. Один. Весь в белых одеяниях. Пути его — не суть наши пути, а промысел его — не суть наш промысел...

...А 'Каравелла' продолжала путь в ночи. И Петр Степанович глядел куда-то вдаль, покуривая трубку. Зато Петропуло ужом юлил по баку, пытаясь выбрать положение, откуда было бы удобно наблюдать за рундуком у ходовой. А гетман...

Некоторое время спустя он, едва касаясь шапочки густых волос, дабы не потревожить чуткий сон Алины, пытался, как учил его когда-то Док, руками передать ей позитивную энергию. А сам так и не смог уснуть до первых петухов. Раздумывал о судьбах. Нет, уже не человечества. Своей семьи. О спешно начатом походе в Никуда. О неминуемых опасностях. О том, что ему страшно. За себя. За Альку. За Алёнку. За друзей. Страшно, аж жуть!.. Сегодня он преодолел лишь первый эпизод суровых испытаний. А что ждёт впереди? И рано говорить, мол, вот...

...теперь седые люди

Помнят прежние дела:

Билась нечисть грудью в груди

И друг друга извела —

Прекратилось навек безобразие —

Ходит в лес человек безбоязненно.

И не страшно ничуть!