Алинка сунула в рот кулак, чтобы не дать прорваться рыданиям. Ее трясло. На поляне меж папоротников охонги продолжали рвать тело Верши, ловчие же, спешившись, разошлись во все стороны — видимо, искать ее.
Все погибли... все. Все погибли. Все.
Она неслышно заскулила от жалости, кусая кулак и глядя то на кровавое пиршество, то назад, на лес за рекой.
Все. И лорд Тротт? Нет, нет! Боги... все погибли. Все.
Мимо папоротника, на котором она сидела, прошел охонг, ворочая большой башкой. Остановился у корней, потоптался. С его спины спрыгнул наемник, встал у ствола и начал мочиться. Поднял голову — и Алинка отшатнулась, вжалась в стенки своего убежища, задержав дыхание. Сердце стучало как сумасшедшее. Увидел? Нет?
Но никто не орал "лови ее", не слышно было шагов, и она так и сидела, закостенев от напряжения, напряженно слушая то, что происходит внизу и перекрикивания ловчих.
— Да не один он был, точно! С ним девка была!
— Девка, девка. Там разве разглядишь в потемках? Второй точно был крылатый, а девка или мужик, кто там разберет. Искать надо.
— А если и была, не ушла ли уже за границу? Мы туда попытались сунуться, нас крутить начало, по кругу водить.
— Если ушла, то тха-нор точно скормит нас охонгам. Так что надо искать. Здесь она должна быть. Сам подумай, как ей проскользнуть было? Разве что воздухом, но там с раньяров бы заметили...
Из ее убежища, сквозь резные края огромного папоротникового "завитка" была хорошо видна полянка, где настигли Вершу. От его тела отогнали охонгов и сейчас короткими топориками обрубали черные крылья. От чавкающих глухих звуков разрубаемой плоти Алина вздрагивала.
— Перо мне! — заорал снизу, из-под дерева наемник, справлявший нужду. Так громко, что Алинка от испуга дернулась и чуть не свалилась с дерева. — Моя доля! На окихин продам!
"Оких" — ритуал. "Окихин" — ритуальные предметы? Да какая разница. Какая разница!!!
Накатила слабость, еще немного — и можно потерять сознание. Принцесса потрясла головой, схватила себя за предплечье и с силой ущипнула. Боль отрезвила, и Алина тяжело задышала, снова и снова щипая себя. Не раскисать. Не раскисать!
Охонг со всадником наконец-то отошел от папоротника, побрел дальше по лесу, втыкая в землю лапы-лезвия. Наемник крутил головой, рассматривая кроны папоротников, склонялся, заглядывая под корни, в норы. Мимо Алинкиного укрытия прошел еще один инсектоид, потом еще — охонги явно чуяли ее, беспокоились, но, видимо, не настолько, чтобы привлечь внимание всадников. Принцесса вжималась в стенку "завитка", укутанная им, как коконом. Так много врагов находилось вокруг, и так тщательно они просматривали лес, что возможности проскользнуть мимо не было никакой.
Солнце садилось невозможно медленно, казалось, закат длится уже вечность. А единственная надежда для нее сейчас — темнота. Если ее не обнаружат до наступления темноты, с ночным зрением есть надежда спастись. А лорд Тротт найдет ее. Обязательно. Он должен быть жив. Он обещал.
— Обещал, — прошептала Алина дрогнувшим голосом.
Раздался гул. На поляну, где к останкам Верши снова пустили охонгов, опускался раньяр. Сел, недовольно перебирая передними лапами; в его фасеточных огромных глазах отражался солнечный свет.
С "стрекозы" сошел человек, и к нему тут же подбежали несколько наемников, кланяясь и что-то говоря. Ох хмурился, отвечал резким голосом — Алина видела его жесткий профиль, недовольно поджатые губы. Затем новоприбывший повернулся, и принцесса замерла. Она узнала его — она видела его, когда выживала в лесу за заливом. Командир ловчих, который огрел плетью подчиненного за невнимательность. Он и сейчас поигрывал ею, слушая наемников, а к поляне один за другим подтягивались их товарищи.
Еще один охонг потоптался вокруг ее дерева, и пошел туда, где лежали растерзанные останки Верши. Командир бросил на инсектоида хмурый взгляд. Затем провел взглядом по ее дереву вверх.
Алинка застыла, но он, дернув губами и отвернувшись, направился к раньяру, на ходу отдавая приказы.
Ловчие зашевелились, повели с поляны охонгов. Через несколько минут на ней остался только истерзанный труп последнего защитника принцессы. Раньяра она не видела, но судя по всему, он с гулом улетал в сторону реки. Солнце должно было вот-вот сесть.
Алина опустила голову, чуть расслабившись. Сил плакать не было. Руки дрожали, губы пересохли. Она потянулась за флягой — пить хотелось ужасно, когда над ее убежищем снова загудело, крона затряслась, а в стенке листа-зародыша, в котором она пряталась, появилась прореха. А затем половину его просто сорвало, оставив Алину на виду у огромной стрекозы. И ее всадника — ухмыляющегося командира ловчих, разматывающего сеть.
Тело все сделало без участия разума — дернулось в сторону, скатилось, слетело с дерева! Алинка, ободрав руки и стесав щеку об кору, оказалась на земле и понеслась прочь, в сторону пульсирующей ей навстречу прохлады.
Через пару десятков шагов на нее откуда-то сбоку выскочил наемник, схватил за крыло — она ударила вторым, вырвалась, покатившись по земле, побежала дальше. Сзади раздалось верещание охонгов, хохот, окрики, и Алина помчалась еще быстрее. Вильнула, еще раз, еще — где-то сбоку пролетела сеть, — снова вильнула, задыхаясь от ужаса. Отпрыгнула от еще одного мужика — но он перехватил ее за талию, и она, как учил лорд Макс, долбанула его затылком в нос, пяткой в голень — но пятка скользнула по сапогу, а наемник, ругаясь, перехватил ее за волосы, тряханул, ударив наотмашь по лицу. Из носа у него хлестала кровь — и Алина, задохнувшись от удара, слепо царапала по его телу.
Рука наткнулась на нож — и она вытащила его и ткнула, не глядя, куда-то вниз.
Наемник заорал, отпустил ее. Нож криво торчал у него из живота, из распахнутой куртки, рукоятью вниз — вошел точно под ребра.
Ловчий рухнул. Алинка, шатаясь, отошла, увидела на своей руке кровь, сглотнула — преследователи окружали ее, настигали — и снова побежала. Защита дышала ей в лицо, манила, звала, умоляла спешить. Должна успеть. Немножко ведь осталось. Должна!
Когда солнце почти ушло за горизонт, а небеса из багровых стали фиолетовыми, Макс Тротт был уже сильно ранен и измотан. Но еще держался. Еще двигался в скалах, давших ему небольшое преимущество — его не могли окружить толпой. Он подволакивал ногу, в теле торчало несколько стрел, один глаз ничего не видел, в голове звенело — получил вскользь дубинкой. Но он еще мог сражаться — и сражался, вырезая преследующих его одного за другим.
Вот и сейчас, в очередной раз вырвавшись из окружения и положив трех врагов, он укрылся за теплым камнем, наскоро перевязывая холстиной рассеченое плечо и слушая, что творится поблизости. Враги боялись его и поэтому медлили. Враги не хотели умирать.
Но и он устал и стал ошибаться. И если не умрет от потери крови, рано или поздно пропустит последний удар.
Над ним загудел раньяр — и Макс вяло удивился этому, "стрекозы" неохотно и редко летали в сумерках. И пусть видимость еще не требовала ночного зрения, дело явно клонилось к ночи.
Гул затих, и Макс насторожился. Слишком долго никто не шел в атаку.
А через мгновения раздался зычный крик.
— Эй, Охтор! Ты, говорят, здесь? Зализываешь раны?
Макс усмехнулся, продолжая обматывать руку. Сейчас наверняка под болтовню обходят его со сторон.
— Выходи, колдун! Посмотришь, кого я тебе привел.
Макс замер. Рука вдруг задрожала, в ушах зазвенело сильнее, и сильнее навалились и боль, и усталость.
— Беленькая, сладкая. Сладкие-то девки у вас, правда? Что скажешь, попробовать мне ее сейчас? А пряталась-то как ловко, хорошо, что я перепроверить решил!
Он молчал, напряженно слушая, пытаясь расслышать другой голос.
— Позови его, девка!
Звук удара, от которого Макс дернулся, будто ударили его. Молчание.
— Говори, глупая баба!
Звук удара. Молчание. Свист плети и тонкий, едва слышымый вздох-вскрик.
— Выходи, колдун! Насмерть забью бабу твою!
Вскрик Алины. Ее вскрик. И ругательство с хохотом.
— Укусила, бешеная тварь! Ну надо же! Ах ты... Колдун! Слышишь, колдун? Я сейчас кишки из нее наверчу. Знаешь, что наверчу. Выходи!
Макс закрыл глаза и провел ладонью по лицу. И выдохнул.
Боги, как же ты попалась, девочка. Как?
— Иди сюда, — заорал он нору в ответ, — попробуй из меня навертеть. Из бабы-то каждый сможет! Иди, умрешь как воин, а не как собака!
— Не бережет он тебя, девка, — с усмешкой сказал Хенши. — Условия ставит. Зови его!
Снова удар плети. Всхлип, словно проглоченный, придушенный принцессой. Он слышал ее тяжелое дыхание и сам дышал тяжело. Ему не обойти их, чтобы напасть и попробовать отбить, да и Алину успеют убить раньше.
— Упрямая баба, — громко похвалил ловчий. — Но у меня заорет. А может кровь ей ножом пустить, колдун? Или палец отрезать? Или ухо? Ууу, кожа тоненькая, гладенькая. У жрецов она быстро умрет, без боли, а я всю ночь могу ее на кусочки тут нарезать, тебе на радость. Выдержишь?
Макс снова выдохнул. И выступил из-за скалы. Отсрочка, нужна отсрочка. Выиграть время и ее жизнь. Оценить обстановку.
Нор Хенши стоял в расщелине между скалами, в которой лежало несколько трупов наемников, держал Алину за волосы спиной к себе, прикрываясь ею, и легко водил ножом ей по горлу. Принцесса, с кровоточащей ссадиной и синяками на лице смотрела на Тротта огромными сухими глазами, в которых плескались страх, боль и безнадежность. Вокруг стояли наемники, целясь в Макса из арбалетов.
— Хорошо, — прищурился ловчий, толкая Алину назад. Ее тут же схватили за руки, а Хенши махнул кому-то, и Макс не успел дернуться — на него напрыгнули сверху, завалили на землю, ударили по голове, и он потерял сознание.
Алина, схваченная двумя наемниками, видела, как падает лорд Тротт, как его, уже не реагирующего, с хохотом пинают, как вяжут, приматывая к телу крылья, руки, и кусала губы, чтобы не разрыдаться.
Все из-за нее. Она попалась, и теперь их обоих убьют.
— Отрубить бы крылья, нор Хенши? — с надеждой крикнул один из тех, что вязал.
— Он принадлежит тха-нору Венши, — резко прервал его тот, кого назвали Хенши. — До последнего пера. Ему и рубить.
— А девку-то попробовать можно? — подал голос второй, мясистый, как откормленный боров. Алина застыла, а он почмокал губами, облизнулся. — Все равно в храме зарежут, а так хоть нас до этого порадует.
Нор Хенши повернулся к принцессе, окинул задумчивым взглядом, взяв за подбородок, и, когда она дернулась назад, легко шлепнул по щеке.
— Ящерица дикая, — сказал он с насмешкой и уже громко, в сторону наемника, произнес: — Шлюхами обойдешься. Эта девка для богов. Может, тронешь, а они потом разгневаются и тебя кишками наружу вывернут. Тха-нор может, и рискнет, а ты хочешь рискнуть?
— Нет, нет, — отмахнулся наемник в ужасе и сделал какой-то знак. Крякнул, поднимая связанного бессознательного Тротта на плечо.
— Куда его, нор?
Хенши посмотрел на сумеречные небеса, на пылающий горизонт, снова кинул взгляд на Алинку.
— На моего раньяра, — решил он. — И девку тоже. Неохота лететь в ночь, но колдуна нужно заковать прежде, чем очнется и сможет колдовать. Притащите сюда крылатых, накормлю раньяра этой падалью. Не хочу, чтобы уснул по дороге.
Алинку и Тротта привязали к спине "стрекозы", и принцесса, вжатая щекой в жесткий хитин, коснулась языком разбитой губы и прерывисто вздохнула. Лорда Макса она не видела. Очень хотелось пить, от навалившейся слабости кружилась голова. Раньяр взлетел, и Алина смотрела невидящими глазами на закатный лес, на темный горизонт с дальними пятнами вулканов. На нее накатило странное забытье: только что она наблюдала садящееся солнце и вот уже они летят в темноте под двумя сияющими лунами, которые позволяют видеть и лес, и подсвеченные вулканами красноватые облака, сместившиеся далеко назад. Раньяр летел медленно и даже жужжал как-то сонно, то и дело пытаясь опуститься к лесу, Хенши пресекал это, подгоняя инсектоида резкими окриками.
Алина пыталась придумать, что делать дальше, и не могла. Мозг отказывался работать, и так много в ней было страха и отчаяния, судорожных мыслей, жалости к Тротту, молитв и невыплаканных слез, что в какой-то момент ее сознание просто отключилось.
А очнулась она, когда ее грубо дернули за крыло, разрезая веревки, и бросили на землю. И под ударивший по ушам гогот облили водой.
Принцесса, моргая и сжавшись, хватала ртом воду, облизывая ее с лица и рук, затем оглянулась. Рядом с ней опустилась лапа "стрекозы", и Алинка поползла назад, чтобы не быть раздавленной. Было утро, и небеса над головой наливались сталью. Воняло муравьиной кислотой, дымом, помоями. Вокруг собирались наемники, страшные, с жестокими, ухмыляющимися рожами; они глазели на нее, толкая друг друга локтями, приседая, присвистывая; говорили, точнее, орали все одновременно, и принцессу почти ничего не могла разобрать. За их спинами виднелись крепостные стены и приземистый замок с плоской крышей.
Она, дезориентированная, едва соображающая от паники, вздрогнула — со спины раньяра под одобрительный ор сбросили лорда Тротта, сверху спрыгнул Хенши, плюнул прямо на пленника, взял нож. Неужели его прямо сейчас убьют?
Она дернулась туда — но к ней подобрался один из мужиков, схватил за крыло — и она шарахнулась от него, подскочила на ноги. Ее поймал другой, бросил, извивающуюся, колотящую ногами в центр круга, образовавшегося из наемников, и те захохотали, то дергая ее на себя, то толкая от одного к другому. Один толкнул слишком сильно — Алинка упала, задыхаясь от страха и ярости, подняла голову: лорда Тротта за спинами ловчих освободили от веревок, и, подхватив под руки, потащили в сторону. Крылья и ноги его безвольно волочились по грязи. Алина снова бросилась за ним, но наткнулась на лапы мужика с перекошенной рожей и гнилыми зубами, увернулась, почти проскользнув мимо опешивших наемников — но тут они очнулись, ее схватили, и, вывернув руку, снова швырнули на землю.
Кривляющиеся, гогочущие. Ей было больно, очень страшно, и сердце колотилось так, что вздохнуть было невозможно. Она выдохнула, отползая от очередного приближающегося ублюдка, попыталась обернуться в птицу — но кровь не откликалась, и не теплели кончики пальцев, как перед ударом плетьми. И она сделала, что могла — зачерпнула пальцами грязь и швырнула склонившемуся над ней мужику в лицо, а потом, развернувшись, побежала от него, но он с ругательствами схватил ее сзади, снова заламывая руки.
— Сорочку сдерни с нее! — крикнул кто-то, и наемник потянул вверх тонкую ткань. Алинка через боль в руке развернулась, двинула коленом ему между ног и отскочила, затравлено озираясь. Наемник корчился, остальные сгибались от смеха, тыкая в неудачника пальцами. К ней двинулся второй, расставив руки, и она сжалась и почти зашипела, готовая кусаться и драться до последнего, когда все вдруг замолчали и склонились в поклонах.
— Тха-нор Венши, тха-нор Венши! — со страхом и благоговением бормотали ловчие.
