Сказка - ложь...

— Ну, полно, Ваня... Полно! Все пройдет...

— Да, обязательно... — подтвердил Иван.

'Обещаю!'

* * *

Пожалуй, одна из самых удивительных в мире вещей — это время. Вроде бы солнце со светилами с одной и той же скоростью исправно ходят по одним и тем же небесным путям не сворачивая, а бывает, что несется оно вперед, как закусивший удила рысак, только успевай оборачиваться. Бывает, что тянется оно долго и муторно, как похмелье и без того напившегося от черной тоски человека. Бывает и так, что и спохватиться не успеешь, как промелькнуло оно, — будто вспорхнул из-под самых ног юркий чирок и пропал в камышах, а ты и руками-то развести не успел.

Так и Ваня со светлым недоумением разглядывал по утру вдруг побелевшие плиты двора, покрытые тоненьким почти прозрачным слоем влажного мягкого снега. Неужто уже зима? А ведь верно: как-то незаметно отцвело, отгорело и звонкое лето, и золотая осень. Давно миновали Осенины, отшумели свадьбы и игрища. По вполне понятным причинам пышные и веселые празднества в округе прошли мимо него, он и сейчас об этом вспомнил только лишь потому, что еще замуж умудрилась выскочить не кто-нибудь, а хорошая знакомая — Настя.

Иван тогда часто к Яге наведывался, все искал удобный случай, чтобы поговорить о снадобье, которое она Кощею дала. Однако вместо того раз за разом попадал в эпицентр грандиознейшего скандала: дым коромыслом стоял, какие тут разговоры!

Впрочем, и коромысла тоже стояли и даже летали. Далеко и близко. Яга серчала, Яга не пущала, Яга об строптивую девку помело изломала. Стыдила, что женишок-то тот еще отыскался, какой из него купец, когда он что на рожу, что на нюх вылитый лиходей-разбойник, даром что соловьем разливается. И где только слюбиться-то успели, срамотеи?!

Да нашла коса на камень, сиротка-Настенька характером вышла из тех, на которых где сядешь, там и слезешь. Как у них все в подробностях происходило, Иван не знал, взяв благой пример с друзей и на время устранившись с линии боев, — ему и самому было чем заняться, чтоб еще в чужие распри встревать, тем более в настолько щекотливом вопросе. Но краем уха слыхал, что упрямая девица без всяких колдовских и научных мудростей исхитрялась где подсказать, а где и сговориться со своим разлюбезным, так что в итоге Яге досталось плеваться ядом с досады и злости за 'увоз'.

На всю эту котовасию парень только плечами пожал от новости: зря карга сердится и переживает за воспитанницу, судя по всему сочувствовать здесь нужно жениху, уж больно крепко и шустро его к рукам прибрали. Будь Настасьин молодой супруг хоть разбойником, хоть чудищем подводным, — ясно кто у них в семье главой станет.

Точнее, как говорят — муж голова, а жена шея, куда повернет, туда и смотрит... Ну да, совет им и любовь, а у него своих забот хватает!

По зрелому рассуждению, идея обсудить проблему с каргой оказывалась мягко скажем не блестящей. Во-первых, речь все-таки шла не о примочке к ссадине, а сугубо личных переживаниях, обсуждать которые у человека за спиной — подло даже из самых лучших побуждений. Во-вторых, вряд ли Кощей сам хоть сколько-нибудь с Ягой откровенничал, так что с наибольшей вероятностью в склянке находилось обычное снотворное. За эту версию говорило и то, что пользовался им мужчина все же не каждую ночь, а раз от разу, видно, когда уж совсем отчаивался побороть бессонницу, чтобы урвать себе хотя бы несколько часов отдыха.

И нет, шарить по полкам и сундукам Ванечка тоже не стал, хотя и опасался, что некоторые вполне невинные безобидные компоненты могут войти в конфликт с его эликсиром, вместе вызывая какой-нибудь непредсказуемый эффект вплоть до совершенно обратного от желаемого. Такое случается, а Кощей его подарком совершенно точно ни перед кем не хвастался и сам разбирать на составляющие не стал, — лестно, конечно, подобное доверие, зато определенный риск тоже в наличии.

Был и выход. Самый что ни на есть простой и незатейливый — легче легкого состряпать что-нибудь аналогичное из ингредиентов, которые наверняка не навредят, Иван отыскал минимум пятнадцать подходящих рецептов в первом же лечебнике и решительно отложил книгу в сторону. Мало!

Не то. Какой смысл менять шило на мыло? С чего он вообще так уцепился за этот несчастный пузырек? Дело-то не в нем, а в том почему тот вообще появился... А это значит, что не с того конца ты взялся решать, задачу, Ванечка!

Однако ж, с которого начать следует, — представление имел весьма слабое.

И отступиться не мог. Вот даже в мысли не забредало. Особенно видя, как чародей возвращается под утро усталый и раздраженный, а то и вовсе не возвращается, пропадая по несколько дней кряду. Избегает Ивана и его ненавязчивого, но от того не менее пристального к себе внимания? Пытается довести себя до изнеможения, когда уже никакие кошмары не пугают лишь бы веки сомкнуть? То ли, Ванечка, дурак ты мнительный, и причиной тому поведению нужда какая безотлагательная... Толи все сразу.

Такт и чуткость дело, конечно, хорошее, но, как и все прочее, — до известных границ. Ваня терпеливо выдержал две подобные отлучки, а на третью смолчать уж не смог, осторожно поинтересовавшись у чародея, не случилось ли беды, не озорует ли опять кто по округе или ворог какой объявился, прослышав о Кощеевом возвращении. Нет, Кощей его ни о чем таком не предупреждал, вот он и удивляется...

— Что? Ах, верно... — оборачиваясь, будто очнувшись от глубокого раздумья, спохватился чародей. И улыбнулся. — Все тихо, не тревожься, обычная рутина.

Фыркнул про себя на упрямый вид хмурого Ивана, поднялся, обошел его со спины, наклонился, так что темные пряди, пощекотав щеку, коснулись книжных страниц перед царевичем. Скользнув ладонями по его плечам до груди, Кощей низко мурлыкнул в ухо:

— Не переживай, Ванечка, я от тебя по лесным девам не бегаю!

Парень ожидаемо вспыхнул и вскинулся, но выпрямившийся чародей уже спокойно и серьезно продолжил ему в лицо:

— Извини, что не предупредил, не привык... Не бери в голову, Ваня, просто сейчас время самое подходящее... Летом-то я так, всего лишь напомнил о себе соседям, а нынче мне пора за дело взяться. Между зимой и летом самые удобные дни...

Это 'не привык' между словом — вдруг больно царапнуло по сердцу, заныло, особенно оттого, как оно прозвучало вкупе с неожиданным извинением. Иван сердито тряхнул головой: да кто ты такой, чтобы он перед тобой отчитывался и извинялся!

— А это настолько важно? — глядя, как мужчина утомленно вытянул ноги и откинулся в кресле, он все же попытался вернуться к тому, ради чего, собственно, начал разговор.

— Хм, смотря с какой стороны посмотреть, — протянул Кощей, не выказывая ни недовольства, ни раздражения на расспросы. — Мир разумеется не рассыплется, но лишний раз проверить не помешает. Понимаешь, Ваня, это же не обычный барьер, вроде того, который вокруг замка стоит. Стоит и стоит себе, пить-есть не просит, и только с моей смертью рухнет. А вот на границе такой не поставишь, хотя бы потому, что она — граница, а не мой дом, где я никого кроме себя любимого видеть не желаю.

— В основном, — веско добавил чародей, заметив, как дернулся от последнего заявления молодой человек. — Но бывают и исключения. Граница она потому и граница, что должна быть в определенной степени проницаема. И не только для твоего приятеля Горыныча, чтобы у него от недостатка женского общества и ограниченности выбора меланхолия не приключилась, но и относительно даже всяких белочек и ежиков.

— Это понятно, — пожал плечами Иван, все еще не понимая к чему такая лекция.

— Понятно-то понятно, но совсем непросто, — ехидно покивал Кощей, прежде чем продолжить.

Да, и последнее прямо из предыдущего вытекает, — хмыкнул Ваня, с интересом вникая в объяснения, и неожиданно находя в них ответы на многие вопросы, которыми задавался по первости, только услышав где и с кем очутился. Граница действительно была, хотя и совершенно в другом виде нежели ее понимали державы-государства. Скорее это был некий незримый рубеж. Обозначавший некоторую обширную территорию, на которой действовали уже ставшие ему привычными силы и правила... Зачастую совсем иные, отличные даже касательно времени как величины, как правильно говорила ему Варя. И одновременно крепивший 'царство' к ткани знакомого родного Ване мира. Следил же за этой границей в ее качестве цельного организма — именно Кощей.

О чем, правда, вспоминал кто-нибудь редко... Или вовсе из корысти, как приснопамятная Моревна.

— Кощей границы держит, — вслух припомнил Иван слова Яги.

— Держу, по мере возможностей, куда деваться, — мрачно отозвался чародей. — Что называется, бойтесь своих желаний...

К этому моменту они перебрались на основательно и не без умысла облюбованную Иваном широкую скамью, главное достоинство которой заключалось в удобной спинке, так что сейчас Кощей опять полусидел, опираясь на него спиной, откинув голову и предоставив в полное распоряжение парня свои волосы со всем к ним прилагающимся. Смех смехом, возможно сказалось впечатление от первого, неявного пробуждения, но мужчина был вынужден неохотно признать, что чуткие и ласковые руки царевича унимали головную боль куда надежнее и быстрее, чем любые снадобья.

— Эта граница, Ваня, кровью моей означена, очерчена и обильно полита.

И снова Иван его удивил по-хорошему:

— Обрядом... Ритуалом связано? — молодой человек лишь спокойно кивнул собственной догадке: вот оно как!

— Ритуалом, — вздохнул Кощей и, сам не понимая почему, признался, раскрывая глаза, чтобы прикипеть взглядом к ровному огоньку светильника. — Причем настолько древним и замысловатым, что я при всех стараниях смог собрать о нем жалкие крохи: тут слово, тут описка... И признаться, не очень жажду проверять, чем может обернуться мое умышленное небрежение.

Ваня невольно поежился, само вырвалось:

— Зачем же ты?..

— А меня тогда никто не спрашивал, — безразлично отозвался чародей.

Пальцы в его волосах замерли, и мужчина в недоумении приподнялся. Потемневший напряженный взгляд Ивана его неожиданным образом развеселил.

— О нет, погоди так ужасаться, Ванечка! — засмеялся Кощей, качая головой. — Встрял в историю я абсолютно добровольно, по собственной дурости и самонадеянности. А вот получившийся результат — не более, чем никем не ожидаемое стечение обстоятельств.

Видя, что его пояснение ничуть парня не успокоили, а только еще больше запутали, чародей вздохнул и пожал плечами: сам виноват, за язык никто не тянул. Ну да ладно, дело это давнее, и никакого вреда причинить его откровенность не может.

— Видишь ли, Ваня, лет мне тогда было не то чтобы немного... но всего на пару-тройку годков тебя постарше... — Иван в изумлении вытаращился на мужчину, и Кощей деланно сокрушенно покивал в ответ. — И как-то раз толи от скуки о смысле жизни размышляючи, толи по наивности, толи все еще в эйфории от важной для меня победы наследственность взыграла... Не знаю. Однако решил я вдруг, что свою Силу великую и сокровища несметные должно на не менее великое благо тратить. Чтобы как в сказках — жили все долго и счастливо.

Иван слушал рассказ чародея не перебивая и очень внимательно. Начало ему уже не понравилось, а на последних словах молодой человек криво усмехнулся, подозревая что чего-чего, но про 'долго и счастливо' он сейчас точно не услышит.

— Во-от, — неприятным тоном протянул Кощей, заметив его ухмылку, — правильно, Ваня, смеешься! Только в сказках оно такое и бывает, причем в самом конце, когда уже и всякие красны девицы вдосталь страху натерпелись, и героев пару раз воскрешать пришлось и прочие смертоубийства свершились. Так вот, о благе философы разные от начала времен спорят и до скончания мира спорить будут. Ну и я не умнее их оказался, колесо изобретать не стал, определив, что ничто подобную благородную цель вернее не обеспечит, нежели справедливый и мудрый правитель. Каюсь, в ту пору грех тщеславия и меня не миновал!

— Почему же сразу тщеславия, — серьезно возразил Иван. — Ты действительно мог бы стать выдающимся правителем. Получше многих уж точно...

— Спасибо на добром слове, Ваня, — фыркнул Кощей отмахиваясь. — Нет уж, обойдусь! А тогда хотелось... и моглось, но, как говорится, лиха беда началом. Стал я под свою руку земли собирать, до которых дотянулся, и как сам понимаешь, не всегда одним добрым словом. Так что, Ванечка, не всё, что обо мне рассказывают неправда.

Если он и ожидал от пасмурно настроенного Ивана какой-нибудь реакции, — осуждения ли страха, или же новых расспросов о подробностях, — то в который раз разочаровался. Иван лишь задумчиво кивнул себе, будто какую-то заметку сделал, и потянулся опять обнять, однако Кощей высвободился и встал, заговорив более жестко:

— Не учел я пустячную малость, — что своя рубашка всегда ближе к телу, а привычный покон милее сердцу, чем какой-то непонятный хрен с бугра с его идеями, да еще и колдун. А кроме того, Ваня, зачиная нечто подобное, силу и волю иметь надобно несколько не в том смысле, как обычно сказывают, а в том, чтобы не только врагов-недругов, но и просто с тобой несогласных до тележной оси вырезать... Чтобы и у чужих, и тем более у своих от одного твоего имени мороз шел по коже и члены немели! И только после, уже во вторую очередь можно являть милости и вершить справедливость, так-то... — мужчина резко выдохнул, беря себя в руки, и обрубил. — А ежели на такое кишка тонка, то незачем и браться! В общем, итог был закономерен: получил я вместо товарищей верных и надежных воевод — конский хвост да чистое поле от безусловно благородных мстителей-освободителей.

Чародей передернул плечами и отвернулся к окну, опершись бедром о подоконник.

— История банальна до оскомины, зато последствия у нее оказались самые неожиданные. Я понятия не имел, что мои слова, сказанные перед воинами, фактически повторяют древние ритуальные клятвы. И где уж было догадаться моим победителям, что и поединки, и даже эта проклятая лошадь идеально соответствуют букве обряда. А то, что оказалась задействована еще и моя кровь — вовсе связало меня нерушимым обетом. И вышло вместо казни такое вот оригинальное венчание на царство, — Кощей не без злорадства хмыкнул. — Ну а какие у меня кони и как они скачут, ты сам видел, так что царство мое получилось весьма обширным, на зависть.

К этому времени, он видимо окончательно успокоился, вернувшись в прежнее мирное расположение духа. Повертел в руках кубок, сделав большой глоток, и направился к дверям, но на пороге вдруг обернулся:

— А знаешь, что самое забавное, Ваня?

— Что? — хрипло выдавил Иван, едва совладав со сведенным горлом.

Он сидел ни жив ни мертв, все еще пытаясь отогнать от себя видение окровавленного изломанного тела. Во рту стоял солоноватый привкус из-за прокушенной губы.

— То, что тот последний поединок я проиграл абсолютно честно, — язвительно усмехнулся Кощей. — Я отнюдь не неуязвимый, да и умел тогда не в пример меньше, а измотать можно любого. Чары же никакие не использовал. Дескать, зазорно показалось...

Он снова пожал плечами и ушел к себе больше не задерживаясь и ничего не сказав.