— Простите? — я нахмурился непонимающе.
— Экземпляр, ты должен молчать и ждать, когда тебе соизволят задать вопрос! — рявкнул он, и я оторопел — это он мне, что ли? — Ты не имеешь права разговаривать! Ты никто! Ты Экземпляр! Право говорить есть лишь у избранных, у тех, кто смог пройти Арену...
— Что?! — рассердился я и тут же рухнул на колени, задыхаясь от резкой сильной боли в рёбрах, по которым прошёлся прикладом автомата один из охранников.
— Экземпляр не понимает, — развёл руками этот "Дедушка". — Придётся воспитывать, а жаль... Ну что ж хватайте его, парни. На Арену его!
— Что?! — заорал я, вскакивая на ноги.
На меня вдруг навалились все: и "чёрные", и охранники — не ожидая этого, я упустил несколько секунд, когда ещё можно было отбиться, в результате на мне повисло более десятка человек. Руки рванули и вывернули с такой силой, что чуть не сломали, на ступни сразу же наступила не одна нога, я молча вырывался, извиваясь всем телом, двое охранников пропустили удары и осели мешками на пол, ещё один "чёрный" захрипел от боли, когда я лбом ударил его в висок, после чего ткнул подбородком в горло, поддевая его кадык. Однако это были единичные победы, в основание черепа сзади ткнулось что-то холодное похожее на ствол пистолета, я забился ещё сильнее, и в этот момент раздался лёгкий хлопок, и я ощутил неглубокий укол, от которого моментально стали ватными ноги, затем потяжелела голова, закрылись веки, и я мешком повис в руках охранников.
"Циклота?н, — мелькнула последняя мысль в гаснущем сознании. — Точно, циклотан вкололи, сволочи..."...
Я спал, и мне снились сны. Они были разные... Одни напомнили мне моём детстве, другие заставили вспомнить первые шаги на театральном поприще... Ещё одни сны показали мне вновь ту памятную встречу с Шелой, в небольшом ресторанчике на крыше одного из марсианских многоэтажных домов, я залюбовался, вспоминая и заново переживая те события, и тут вдруг заметил кое-что любопытное: а ведь тот, кто целился и стрелял в меня тогда в том ресторанчике, он ведь был в чёрном плаще и в чёрных очках со здоровенным чёрным пистолетом... О, Триединый, опять "чёрный"?! Их что на одной фабрике делают?! Да и откуда он вообще взялся в прошлом?! Или это совпадение?..
Я бы витал во снах еще долго, учитывая мою любовь к поспать и поваляться пузом кверху, хоть до второго Большого Взрыва, однако меня как всегда грубо обломали. Откуда-то сверху на меня обрушился поток ледяной воды, и я вскочил на ноги, фыркая и отплёвываясь. Протерев от воды глаза, я осмотрелся... и выругался... Так крепко, как только мог. Потому что...
— Экземпляр, — загремел из динамика голос "Дедушки", — мы посовещались и решили удостоить тебя чести сразиться на Арене с лучшими представителями твоего мерзкого рода. Если ты победишь, то покинешь Арену целым и невредимым, если нет, то не переживай, вирр-диск уже у нас, кодовые слова мы из тебя вытянули, информация доставлена, твоя работа выполнена, мы довольны. Теперь скажи нам, Экземпляр, ты согласен драться?
— Да что за бред?! — искренне возмутился я и тут же рухнул на пол клетки, да, именно клетки, корчась от дикой боли, пронизывавшей всё тело.
— Мы не советуем тебе разевать свой поганый рот для излишних комментариев, Экземпляр, — поучительно прозвучал голос из динамика. — Мы и так оказали тебе честь, что снизошли до общения с тобой.
Я встал на колено, упираясь руками в пол, и попытался прийти в себя, рука машинально дёрнулась к панели активатора и тут вдруг лапнула пустое место. Я потряс головой, сбрасывая пелену с глаз, и с тревогой посмотрел на правую руку не веря своим глазам, провёл левой рукой по ней, ладонь коснулась кожи, волос... Активатор исчез! Дерьмо!.. Я одним резким прыжком вскочил на ноги и стал осматриваться, выясняя обстановку.
— На Арене поддерживается постоянный уровень болевого пси-излучения, — менторским тоном продолжил "Дедушка". — Если его повысить, вот как сейчас, например...
Я взвыл и снова рухнул на колени, согнувшись и стукнувшись лбом о пол, сотрясаясь в страшных судорогах, — каждая клеточка тела горела диким пламенем, кричала и плакала так, будто её жгли огнём, рвали, резали на кусочки, убивали электричеством... М-мать их так, как же больно! Я сжал зубы, чтобы не заорать прилюдно, и всё же предатель-стон вырвался-таки из потаённых глубин моей тушки, организму, как оказалось, было плевать на моральные устои, он хотел жить и точка. Ну я тебя на тренировках погоняю, гад, сам не рад будешь, что запросил пощады. Предатель!..
Стон, видимо, был услышан, похоже, что его только и ждали, боль моментально исчезла, я краем уха услышал злорадное хихиканье и сам себе пообещал, что при первой же возможности сломаю этому ублюдку шею. Если доберусь до него, конечно... Но, хвала звёздам, эта жуткая боль исчезла, значит хотели поглядеть и прощупать мою несгибаемость, ну что ж поглядели, твари? Прощупали? Я собрал волю и все оставшиеся силы в кулак, напряг дрожащие в судороге руки и ноги и начал потихоньку разгибаться и вставать. Тело слушалось плохо, мышцы, испытавшие длительный болевой шок, рефлекторно сокращались, из-за чего координация движений была не ахти какая, однако могучий интеллект победил. Держась руками за воздух, я с трудом встал, разогнулся и, поминая Триединого незлым тихим словом, попытался устоять на ногах и унять головокружение. К моему огромному удивлению это мне удалось.
— Экземпляр на удивление оказался крепок, — прозвучал ненавистный голос, — так и запишите, господа. Частота излучения была приближена к максимальной, однако Экземпляр ещё жив, сохраняет равновесие и способности к мышлению. Это похвально, господа...
— Лучше, сволочь, успей наложить сам на себя руки, пока я до тебя не добрался, потому что, когда я до тебя доберусь, меня не остановят слезливые просьбы Старика и законы морали, — еле слышно пробормотал я себе под нос.
— Господа, обратите внимание — губы Экземпляра шевелятся! — взорвался восторгом голос из динамика. — Возможно, он что-то произносит, а может быть он молится или читает стихи? Что это, господа, — последствие воздействия высокочастотных импульсов на мозг? Но мы отвлеклись, господа...
— Экземпляр, — голос "Дедушки" обратился ко мне, и я отлепил лоб от решётки, тяжело дыша — похоже, воздействие этого чёртового поля слишком пагубно сказывалось на моих бронхах, которые всегда были моей ахиллесовой пятой, — и пытаясь сконцентрироваться, — мы делаем тебе честь, что соизволяем обратиться к тебе повторно. Итак, наш вопрос: ты будешь драться? Или мы сочтём тебя бесполезным хламом и повысим частоту излучения до максимальной.
Великий Космос, что я тут делаю?! Почему этот бред происходит именно со мной?! Андрюха, проснись, признай, что выпил лишку, что накачался синтага?лом, что тебя сейчас в "выжималке" откачивают, скажи сам себе: "Проснись!". Етит твою, Триединый, почему я всегда вляпываюсь во всякое системное дерьмо?! Какие арены, какая драка?!
— Согласен, — еле слышно шепнул я, мысленно послав его далеко и надолго, и тяжело вздохнул, в бронхах засипело — приближался когда-то давным-давно уснувший и прочно забытый, а теперь вновь разбуженный астматический приступ...
Это было давно, настолько давно, что я уже с трудом помнил об этом — долголетие сейчас доступно многим, лишь бы денежки были, поэтому фрагменты прошлого стираются из памяти. Помню, тогда была зима в Москве, одна из самых жестоких зим за последние сто лет, вызванная глобальными нарушениями атмосферных процессов, когда человечество едва не переступило черту, за которой уже было бы не спастись от катастрофы. Холода стояли жуткие, и если на средних и верхних "этажах" гигаполиса можно было без особых проблем существовать, то внизу в подворотнях и переулках, в подвалах и на улицах, где ютились миллионы нищих и безработных, температура не поднималась выше минус тридцати, а я тогда как раз потерял работу и вслед за этим жильё. Есть было нечего — помню, кровавые драки возникали из-за тощей заледеневшей крысы или кошки, пару раз находили обглоданные человеческие кости, иногда и детские, с отметинами зубов на них явно не животных; голод и холод были единственными признаками существования; жгли всё, что могло гореть, чтобы хоть как-то обогреться, совершали налёты на магазины, когда смерть совсем уж брала за горло... Помню, один из таких налётов закончился для меня плачевно: хозяин, видимо, был заблаговременно кем-то предупреждён, и внутри нас ждал патруль органов безопасности, а патрульные тогда "в целях сокращения численности безработных и привлечения их к труду на благо общества" имели негласный приказ "стрелять на поражение". В той бойне погибли почти все мои друзья, молодые пацаны, которых не злой умысел погнал за чужим добром, а голод, взявший их костлявой рукой за глотки, и умоляющие глаза измождённых и замерзающих подруг; дети, которым бы жить да жить, однако пули патрульных решили по-другому. В тот раз я впервые убил человека, столь сильна была ярость, вскипевшая во мне, когда я увидел на руках кровь друга, с которым шёл через ад той зимы, и долго ещё я вспоминал в кошмарах заточенный прут из арматуры, торчащий из бронестекла забрала шлема патрульного, куда я вбил его, схватив обеими руками, а потом я выхватил автомат и дал очередь по головам в шлемах, и слёзы лились у меня по лицу. А потом взрыв гранаты швырнул меня куда-то в сторону, осколки посекли в кровь и мясо полуприкрытое изношенной одеждой тело, и я провалился в подвал, набитый шерстью каких-то животных, которую мы в самые жестокие приступы голода варили и пили похлёбку, надеясь хоть как-то унять его муки. Я ненавидел эту шерсть, у меня на неё была дикая аллергия, плюс холода, сковывавшие лёгкие и бронхи в глыбы льда. Я пять лет болел астматическим бронхитом, пять лет при малейшем приступе меня выворачивало от кашля наизнанку, потом я каким-то чудом отыскал деньги, меня полумёртвого доставили в орбитальный военный госпиталь, где я наконец избавился от астмы и забыл о ней, а вот теперь она вернулась как горькое напоминание о тех временах.
— Согласен, — повторил я громче, стараясь не закашляться.
— Прекрасно! — взорвался динамик радостным голосом. — Экземпляр согласен! Мы радуемся вместе с вами, господа! Похлопаем Экземпляру, бурные овации, господа!
Я услышал громкие звуки хлопков и попытался осмотреться. Ага, так я что-то и увидел, этот ублюдок громко называл свой закуток "Ареной", однако на самом деле это была всего лишь относительно просторная клетка размером шесть метров на примерно три-четыре метра, стоящая на помосте, огороженном энергетическими полями, в которых был проделан проход; освещалась вся эта композиция несколькими довольно яркими лампами, которые были установлены столь умело, что не мешали находящимся внутри подмечать определённые детали в радиусе ограждения, но и не позволяли рассмотреть что-либо, находящееся за пределами его. Как я ни старался, я так и не смог рассмотреть, как всё расположено за ограждением — свет бил прямо в глаза — однако, судя по звукам, доносившимся оттуда, постепенно угадывал общую картинку. Последняя фраза этого проклятого "Дедушки" и эхо, сопровождавшее её, более-менее прояснили ситуацию: несмотря на приближающийся приступ, который забирал на себя все силы, я уже полностью нарисовал в голове обстановку, расставил в примерном порядке предметы интерьера, отметил возможное местонахождение каждого и на всякий случай прикинул углы наклона поверхностей. Звуки аплодисментов окончательно убедили меня в том, что никаких "господ" нет и в помине, "Дедушка" здесь один, на втором плане охрана и претенденты на драку на "Арене", хотя они, я надеялся, не станут мне мешать, когда я вырвусь из клетки, а я твёрдо решил вырваться не дожидаясь конца спектакля, ибо хорошо знал, чем такие представления заканчиваются.
Сил бороться уже не было, меня скрутил жестокий приступ кашля, задыхаясь, я согнулся в три погибели и не заметил, как через проход в энергетических полях ко мне в клетку скользнул молодой откормленный здоровый парень с пудовыми кулачищами и головой размером с пивной котёл, тело его блестело, наверняка пропитанное маслом, на руках были бойцовские перчатки с набивками, он был обнажён до пояса и одет в камуфляжные штаны и ботинки. Приложив руку к груди, которую терзала донельзя острая знакомая боль, я выпрямился и глубоко вздохнул, успокаивая бешено бьющееся сердце и будто схваченные металлическим обручем лёгкие, и смерил взглядом своего противника, который как раз вошёл в клетку, раздвинув прутья и протиснувшись между ними, и встал напротив меня, выпятив и надув мышцы.
"Рельефный мальчик, — мелькнуло в мыслях, — небось мышцы специально качает, таблетки специальные глотает, значит мозги в голове давно стали размером с грецкий орех...". Я вздохнул ещё раз, отклеился от решётки и встал напротив него — сценка, наверняка, была та ещё: красавец-культурист, по праву гордящийся красотой своего тела, и задохлик по сравнению с ним в роли меня в изгвазданной и изодранной рубашке, задыхающийся и прилагающий немыслимые усилия, чтобы не закашляться. Думаю эту сценку Пермское училище клоунов оценило бы по достоинству.
— Господа, итак мы начинаем испытания! — заорал динамик. — На Арене два претендента на выход в четверть финала, поаплодируем им! — раздались бурные овации, и я окончательно убедился, что всё это наигранно, вокруг нас никого за исключением "Дедушки", охраны и максимум пары-тройки человек больше нет. — Друг против друга стоят они — никому не известный Экземпляр человекообразного и заслуженный победитель многих боёв. Кто из них останется на Арене? Делайте ставки, господа! Итак... Мы начинаем бой!
Прозвучал короткий сигнал, лампы вспыхнули ярким светом, на мгновение ослепив меня, парень двинулся ко мне, поигрывая мышцами и сжимая кулаки, его губы растянулись в жестокой ухмылке, он уже предвидел и предвкушал исход, и что самое мерзкое ему это нравилось...
"Мразь..." — возникло в голове наиболее точное определение, подходящее для него. Я устало заглянул ему в глаза, машинально подивился той безграничной тупой злости и жестокости, которые бурлили и кипели в них, и окончательно решил его судьбу. Моя рука выстрелила ему навстречу с молниеносной скоростью, пальцы сложились щепотью, я ощутил лёгкий толчок, сопротивление живого тела, услышал хруст ломающихся хрящей и косточек и рванул руку обратно на себя. Парень секунду стоял, в его глазах не исчезало удивлённое выражение, дескать, почему я такой большой и сильный уже умер, а этот задохлик с усталым лицом жив и снова собирается закашляться. Он рухнул на пол, и клетка содрогнулась от падения столь крупногабаритного тела, кровь ручьём хлестнула из пробитого насквозь горла, руки-ноги заскребли, судорожно замолотили по воздуху и полу, организм яростно сопротивлялся смерти, он не верил, не признавал, что у всего на свете есть конец, и вот пробил его час. "Бедная мать, — подумал я, брезгливо отряхивая пальцы и глядя, как корчится на полу минуту назад ещё живой культурист. — Если она, конечно, ещё жива и вообще когда-либо существовала в природе, в конце концов технологии клонирования шагнули далеко вперёд и достигли невероятных результатов...".
