Курьер. Книга первая

В твоих глазах

То холод, то жара.

Игра и страсть!

А может, страсть — игра?

Не верь губам!

Губы — сладкий яд.

И в объятьях игры

Дороги нет назад!..

Жестокая игра с улыбкой на устах,

В неискренних словах прячем страх,

И только в темноте сплетаются сердца —

Жестокая игра до конца!

Твои глаза —

Ты знаешь мою власть!

Любовь — игра,

Сыграй же эту страсть!

Оставь мечты,

Не победить в войне!

Ты расплавишься, ты

Сгоришь в моём огне!

Серым днём от страсти тлеть,

Ночью в пламени гореть...

Но в глазах твоих я смутно вижу

Смерть!

Жестокая игра с улыбкой на устах,

В неискренних словах прячем страх,

И только в темноте сплетаются сердца —

Жестокая игра до конца...

"Детство"

Пролог

Мир 2312 года... Каким бы он явился вам, беспристрастным оценщикам со стороны, каким бы вы его увидели? Явно не таким, каким вижу его я, тысячи моих современников, миллиарды и квинтиллионы людей... Технологии... Научно-технический и социальный прогресс... Современность... Для людей прошлого даже, пожалуй, Будущее с большой буквы. А на деле?.. Чем он отличается от предыдущих? Мир, созданный в 21 веке, как нас учат историки, созданный на основе власти денег и силы, которую они дают; мир, построенный на обмане и лжи, дезинформации и недоговорённостях; мир, управляемый лишь чувствами страха, ненависти и жадности... Мир, в котором человечество раскрыло, наконец, тайну всех предсказываемых и никогда не сбывающихся концов света... Мир-полигон, где лучшие из худших взялись решать судьбы людей... Мир-стройплощадка, где простакам задурманили головы белибердой настолько, что всё человечество единым порывом бросилось строить доброе, светлое, вечное, строить, через пот, кровь, грязь и сопли умиления пастырей... Что тут скажешь, куда стремились, туда и приплыли... Мир 21 века, ублюдочный сын родителей-алкашей, и мой мир 23 века. Казалось бы, 300 лет эволюции, и всё же найдите хоть одно отличие. О, да, разумеется, куда же без прекрасного: мы колонизировали всю Солнечную систему, наши разведчики уже нырнули в Большой Космос, мы на свою беду раскрыли секрет долголетия и пережили не один десяток революций и несколько голодных лет, мы полностью покорили природу, мы стали, пожалуй что, богами в отдельно взятом мирке... Вот только почему же никто из нас до сих пор не задумался о том, что это стены тюрьмы всего-навсего чуть-чуть раздвинулись вширь, но мы всё равно остались заключёнными. Пленниками собственной дурости и извечной жадности пополам с желанием насолить ближнему своему...

А вы думали, мы придём к Утопии?

Глава 1

Бежать, только бежать, не останавливаться! Миг промедления и смерть!

Она догоняет! Они!.. Чёрт, но как?! Сердце сейчас взорвётся, мышцы на пределе...

Машина! Прыжок! А и пёс с ней, страховка покроет... Наверное.

О, Триединый, они так близко, а до цели ещё... Великий Космос, уровень адреналина падает! Еще несколько секунд, и свалюсь!

— Ма?рик! — вырывается хриплое.

Чёрт, ноги подкашиваются. Скамейка! Прыжок! Хвала Триединому, что это не машина...

— Марик!!!

"Слушаю", — звучит быстрый резкий голос в моём сознании. Терпеть его невозможно, но сейчас он так нужен...

— Активатор... повреждён, — вырываются сквозь хрипы слова. В лёгких бульканье все громче... Кашель... Великий Космос! Кусок лёгкого! Моего?! Боже, сейчас концы отдам... Эти уже рядом, м-мать их!

— Нужна инъекция астроми?на и фортила?на... срочно! — кричу, раздирая криком грудь, сердце о рёбра колотится как сумасшедшее.

Двери, спасительные двери, вот они, наконец!

Выстрел! Хвала звёздам, над головой прошло...

Падаю на колени и въезжаю-вваливаюсь в холл. Перепуганные лица... Только этого не хватало, слишком много людей.

Встать уже не могу, а погоня так близко...

— Марик, коли инъекцию!

"У тебя нулевой кредит", — я ненавижу этот голос, вечно спокойный, вечно рассудительный, нечеловеческий... Чего он хочет? Чтоб я прямо тут и помер?!

— Сдурел?! Давай в долг, коли её, наконец!

Я лежу неподвижно на полу, хватая воздух как рыба всем ртом, сил говорить уже практически нет, поэтому еле слышно шепчу. Вокруг меня собирается толпа, слышу, как кто-то кричит, чтобы вызвали скорую. Какой-то дурак склонился надо мной, теребит за шиворот, орёт мне в ухо: в порядке ли я?

"Внутриведомственный приказ N WXCL 16/140-б пункт 3.6.1 "О запрете предоставления сотрудникам особого отдела курьерской доставки услуг, связанных с темпоральными преобразованиями, в долг"... Касается всего персонала фирмы. В соответствии с положениями приказа, вынужден в просьбе отказать".

— Ты что смерти моей хочешь?! — я срываюсь внезапно для себя и для всех на крик и тут же скрючиваюсь — грудь разрывает дикая боль. Дурак, оравший мне в ухо, испуганно отходит от меня прочь. — Бездушная тварь! Вернусь, если вернусь, обеспечу зависание твоего процессора! Коли её!!! В уплату моего процента с заказа бери!

Мой повреждённый активатор внезапно оживает. На панели медкомплекта вспыхивает россыпь символов, я чувствую лёгкую боль от укола, и тут же волна адреналина прокатывается по телу и огненным кулаком с размаху бьёт в мозг. Чёрт, кажется, это был мой крик... Хорошо!..

Толпа испуганно замерла у стен, у людей выражение полного удивления на лицах — клоуны, что ещё скажешь... Я обвожу взглядом помещение. Дверь открывается! Ну уж нет!!!

Хватаю скамью: из дерева, зараза, с завитушками, с украшениями, с позолотой — тяжёлая, сволочь. Кэгэ под сто будет. Резким рывком я поднимаю её и швыряю в дверь, погоне навстречу — пусть позабавятся. Толпу, которая тряслась у стен, как ветром сдуло, зато появилась охрана — смешные люди в оригинальной форме и с пистолетиками в руках. И хрен с ними...

Вперёд, бегом! По лестнице вверх, на второй этаж. Плевать на их игрушки в руках! Пули тяжело зыкают над моей головой, они плывут медленно, как сквозь густое желе, я вижу даже следы, которые они оставляют в воздухе. Плевать, сейчас я быстрее времени. И хоть еще не у цели — так, теперь вверх по мраморной лестнице — но я первый и уже почти победил. Бегу вперёд, плевать, что лёгкие рвутся, что сердце работает с дикой перегрузкой, органы восстановят, как и всегда. Кажется, нога прострелена... Плевать... Вот она, дверь! За ней цель! Итак...

Открываем...

Взгляд опущен вниз, вижу чёрные туфли с заостренными носами, выше, выше, брюки чёрного цвета, пиджак, белоснежная рубашка...

— Ты?.. — шепчу, не веря своим глазам.

Неужели опередил? Но ведь он не брался за эту доставку! Заказ мой!

И тут я понимаю, что я вижу — в мою грудь направлено дуло большого, мать его, просто громадного чёрного пистолета, и палец уже придавил спусковой крючок. Его столь знакомые глаза в упор смотрят в мои...

— Ты?! — кричу изо всех сил, понимая, что всё кончено, и я уже больше никогда не увижу своих денег, равно как и всего остального.

Пули входят в мою грудь как нож в масло, разрывая её на куски...

Всего семь выстрелов в мою беззащитную грудь, прикрытую лишь свитером и изодранной курткой. Даже от одного выстрела защититься было бы затруднительно, а тут целых семь... Выстрелы такие медленные, словно смакуя каждое движение; впрочем, для обычного человека, не такого как я или он, они слились бы в пулемётную очередь. О, Триединый, дело дрянь... Мои колени подламываются, и я падаю на пол, чувствуя, что с шеи уже срывают вирр, а на голову кладут "краба"...

Суки... Опередили... Но он! Как он мог?!

Перед глазами моими уже синеет бездонное вечное небо...

Глава 2

Я лежал на спине, закинув руки за голову, и душевно расслаблялся... Люблю поваляться, честно говоря; особенно, о, как сладостно одно только понимание того, что дел целая куча чего-то там впереди, что нужно зайти туда-то, поговорить с тем-то и тем-то, и всё ж таки ты имеешь полноправный отгул и, как следствие, возможность послать дела до завтра туда, откуда они выползли. Ох, как всё прекрасно в этой жизни! Утром ароматическая ванна с массажными струями, затем лёгкий завтрак в компании как будто живых Гёте, Ницше и Канта, быстренькая прогулка на Землю — тамошние зоозоны и пейзажи восхитительны — затем возвращение домой, еще один завтрак в компании на сей раз Моцарта и его незабвенных симфоний или Сальери... и... м-м-м, как же я люблю поваляться... Чёрт, иногда жизнь действительно кажется мне весьма приятной.

Над головой вдруг запиликало и замигало. Я открыл глаза и зевнул.

— Чего там? — спросил лениво.

— Счёт за предоставленные услуги, — прилежно сообщил мягкий и бархатистый голос ЭлИн. — Сумма к погашению 59 кредитов 6 ми?кро. Как будете оплачивать?

Неплохо, мыслю... Дороговато обходятся все эти лёты-перелёты на Землю, ну да и бог с ними.

— Переведи через расчётную бухгалтерию Некрасову Яну, номер возьми из ПЕГаСа, — буркнул я лениво, закрывая глаза и устремляясь в мечты, где я, такой могучий и прекрасный, всех спасал, а за это меня даже в задницу благодарно целовали.

Как хорошо, когда есть свои люди в расчётке...

— Андрей, какого чёрта?! — о, Ян нарисовался. — Долго мне ещё твои счета закрывать? Сам оплатить что ли не можешь?

— Ян, не бузи. Меня муза посетила, а ты орёшь тут как больной носорог. Ну закрой ты его, жалко тебе, что ли?

— Жалко?! Что за вопросы?! Причём тут вообще "жалко"?! Долго ты ещё кредит фирмы переводить будешь?! Он на серьёзные цели выдан, а ты... ты... Что?! Какого чёрта тебя понесло на Землю?! За... За чем?! За... "розовым слонёнком"? Что за бред?! Твоя подпись?! Твоя! Андрей, что за дурь?! Что за... "розовые слоны"?!

— Слоны? — я непонимающе нахмурился, затем меня осенило. — Ну перепутал я слона с фламинго, с кем не бывает.

Я снова зевнул и повозился, устраиваясь поудобнее.

— А вообще он симпатичный зверь такой, с крылышками...

— Кто?!

— Ну не слон же... Какой ты недогадливый, Ян.

— Значит так, Андрей... Месяц только начался, а ты уже кредит трескаешь! Хватит! Этот счёт я так и быть закрою и проведу по внеплановым расходам фирмы. Великий Космос, розовые слоны... — до меня донеслись истерические всхлипывания, — что за дурь?! Так! Остальные счета, будь так добр, оплачивай сам! Понял?! Кредит он не резиновый, чтоб ты знал!

— Ян, ну что ты как не родной? — я поморщился. — Ну ты что, забыл, как мы на первом курсе университета под лестницей спирт трескали? У меня зарплата...

— Молчал бы про свою зарплату! Она у тебя в разы больше моей! Всё, хватит с фирмы кровь сосать! Садишься на голодный паёк... В кредите я тебе отказываю!

— Брысь отсюда... — я демонстративно повернулся на живот, к экранчику, ессно, задом. — И не вопи...

— Да пошёл ты!

Я зевнул... Чертовски неудобно зевать, лёжа на животе, так можно и подушку слюнями замацать, поэтому я спешно вновь перевернулся на спину. Зануда этот Ян... Хотя и друг неплохой. Бухгалтер, мать его, расчётчик до мозга костей, за каждое потраченное микро трясётся. Его они, что ли? Это же классика любых рабочих отношений — время от времени раскручивать свою единственную и неповторимую компанию на всякие вкусности. Ведь все мы через это проходим... В конце концов кредиты на деревьях не растут, а земные пейзажи... М-м-м...

Я закрыл глаза и в который уже раз по возвращении домой вызвал в памяти земные зоозоны. Загадочно и тихо шелестящий лес, и, кажется, деревья будто перешёптываются друг с другом; мимо них по тропинке вперёд, под манящую теньком и прохладой сень, а там дальше звенящий ручеёк, прыгающий по камням, и небольшой водопадик... А вода в ручье кристальной чистоты, и кажется, что в ней можно увидеть не только своё отражение, но и будущие мгновения судьбы; а если пройти вниз по течению, то там дальше укрытое в ложбине лесное озерцо, и головы лесных великанов отражаются в прозрачной воде... Подует лёгкий ветерок, и вот по глади озерца уже скользит в своём неспешном беге рябь, и отражения меняются на глазах, и вот уже кажется, что ты совсем в другом мире, где кроме таинства природы нет более ничего... И тишина вокруг... И прелесть нетронутого человеком места... Истинная красота...

Я вздохнул, не открывая глаз... Пейзажи земной природы были моей ахиллесовой пятой, в своё время я угробил кучу времени и кредитов, исколесив почти все зоозоны, разрешённые для посещений. Всего сто лет назад на всеобщем саммите правительства, наконец, договорились о проведении в жизнь проекта "Эдем", что было встречено бурными аплодисментами и единым вздохом облегчения всех экологов Системы. Вроде бы и времени немного прошло, а всё ж пожалуйста — природе, наконец, вернули большее из того, что было украдено или насильно отнято. Хм, я до сих пор помню те годы, когда все гала— и телеканалы Системы были забиты сообщениями типа "Бунт рабочих Це?льсима-компани" или "Открытые выступления со стороны персонала побудили администрацию завода применить силу". Весь эфир ими кишмя кишел. И всё же справились как-то... Теперь Земля более чем когда-либо цветущий сад, куда стремятся туристы со всей Системы. А те корпорации, которых вынудили тогда, 100 лет назад, уйти, которые потеряли миллиарды, уходя в космос, теперь воротят триллионами и между делом продолжают понемногу загрязнять всё, окружающее их. И Землю в том числе...

А вы думали, мы далеко ушли от вас?

Что-то уж совсем в лирику ударился, сердито подумал я и одним быстрым движением соскочил с кровати. Лень — это чувство, с которым хотя бы иногда надо бороться, иначе перестанешь уважать сам себя. Что лучше: отрастить живот и лишние сантиметры на заднице или раз в день делать комплекс обязательных упражнений помимо постоянных изнуряющих тренировок? Не знаю, как вы, а я ещё не определился.

Кровать сама по себе застелилась и убралась в стену. Хорошо, так она мне не помешает, если мне приспичит заняться... Хм, а чем может заняться человек, если у него вагон свободного времени и куча интересов в жизни?

Со всех сторон грянула самая идиотская музыка в жизни — Лив Ше?нкли "Райская симфония". Плохо, когда человек, которому на голову кирпич упал, внезапно воображает себя великим композитором и начинает строгать мелодии одна дурнее другой.

Я поморщился и понизил громкость. Затем помотал головой и в который раз уже за всю свою карьеру громко крикнул в пространство: "Ненавижу!". Я поднял голову и посмотрел на потолок, ну точно, не зря же я именно на него поставил это музыкальное уродство, сразу поймёшь, кто тебя ищет.

— Принять вызов, заблокировать видео-связь, — скомандовал я.

По потолку пробежала мимолётная рябь, и лицо на экране исчезло, сменившись логотипом нашей компании, до меня донеслось хорошо различимое плямканье губ. Я печально вздохнул, после чего быстро подавил это в себе и произнёс вполне обыденным тоном:

— Здравствуйте, Зизо?льдий Гураба?нович, — когда-то у меня ушло два месяца на то, чтобы выучить его ФИО. Фамилия у него смешная — Капито?шкин, а вот характер вредный и обидчивый. И какой дурак этого дурака моим непосредственным начальником поставил? Вопрос, конечно, риторический...

— Андрей, рад тебя слышать. Может, примешь видео?

— Простите, Зизольдий Гурабанович, я не одет, — поспешно соврал я. Не хватало мне ещё видеть его лицо с утра пораньше, так и похудеть от переживаний можно, — да ещё и не один, собственно говоря...

— М-да?.. Ну тогда понятно, понятно, — он пожевал губами и замолчал, видать собирался со своими мыслями-улитками.

— Андрей, что ты можешь рассказать мне о...

— Э-э, Зизольдий Гурабанович, вы меня простите, пожалуйста, но ведь у меня сегодня отгул и ...

— М-да?.. М-м-м, какая жалость, какая жалость... Кажется, я совсем забыл... Ну ладно, отдыхай, слетай на Землю что ли, ты это, кажется, любишь...

Интересно, он знает о моём мухлеже с кредитом и счетами или же просто издевается?

— Благодарю вас, сэр, — я добавил побольше почтения в голос — старик вредный, если уж обидится, то угодить в опалу на месяц-полтора проще пареной репы, а тогда нет премиальных, нет дорогих заказов. Побольше лести, он это любит. — А что случилось, собственно?

— А что-то случилось? Разве... Ах, да... Случилось. Что ж... Ну да, случилось!

— Зизольдий Гурабанович...

— Андрей, не перебивай! Что у тебя за привычка такая дурацкая?

Он ещё немного посопел, пошлёпал губами, наверняка нахмурил свои густые кустистые брови — он это любит. Ох, до чего же я не люблю тугодумов...

— Ах, да... Дело-то оно конечно... Заказ пришёл, Андрей. Сумма солидная, на выполнение, правда, всего две кандидатуры подходящих: ты и Ле?нский. Раз уж ты в отгуле сегодня и изволишь бездельничать, а ответ заказчику нужен уже сейчас, то заказ пойдёт Ленскому. Гуляй дальше...

Он умолк, жевал свой вечно слюнявый язык, наверное. Что за привычка у человека говорить и плеваться как невоспитанный верблюд. После каждого разговора в его кабинете выходишь и чувствуешь себя оплёванным с ног до головы во всех смыслах этого слова.

Я задумался: поваляться пузом кверху — это, конечно, замечательно, ну а что потом? Я человек энергичный, через час мне это валяние надоест, на Земле я уже побывал, с Кантом и Гегелем успел вдрызг разругаться на почве философских взглядов на либерализацию мышления в эпоху Возрождения, остались девочки. Но девочек тоже немного (я же не султан и гарем мне ни к чему) — Полина, А?йза и... Ше?ла. Я мечтательно вздохнул — Шела... Вот уж никогда не думал и не гадал, что в отношениях между мужчиной и женщиной может всё зайти настолько далеко. После того раза, того разговора она мне сказала "Да", и её прекрасные глаза сверкали от счастья и некоей возбуждённой радости, а потом... потом я оказался здесь, она куда-то испарилась, затем вернулась, и с тех пор до того счастливейшего момента в моей жизни, когда она переехала ко мне, мы баловали друг друга неожиданными, а оттого вдвойне приятными свиданиями. Полина? М-м-м, нет, она проста как топор; не люблю, когда с улыбкой говорят "Да", как только чувствуют на себе интересующийся мужской взгляд. Айза? Тоже нет, пожалуй... Даже после нескольких встреч и безумных ночей ещё в те старые добрые времена, когда я ещё не встретил свою любовь, я так и не смог до конца разобраться, где в ней заканчивается мужчина и начинается, наконец, женщина. Остаётся...

— Андрей?

Я потёр щеку. Да нет, показалось, хвала звёздам... Было бы обидно, если бы он научился плеваться даже через гала-канал.

— А какова сумма заказа, Зизольдий Гурабанович?

— Жадность тебя погубит, Андрей...

Великий Космос, дожили, он мне начал нотации читать...

— Так сколько, если не секрет?

— Зачем тебе это, Андрей? Заказ всё равно достанется Ленскому, ты же в отгуле, как сам мне только что заявил.

— Зизольдий Гурабанович, не томите молодое сердце...

— Ну, за вычетом налогов, процента фирме, расходов по обязательным платежам, твоих махинаций с кредитом, не делай невинное лицо, я всё знаю, получается, э-э-э, что-то около двух тысяч кредитов.

Мои глаза сами по себе стали размером с тарелки. Две тысячи кредитов... Две... тысячи... этих чёртовых кредитов! Это новый космолёт, это новый скутер фирмы "СтарЛа?йт", плевать, что их у меня и без того уже четыре — я коллекционер. Это возможность прийти и с гордостью заплатить целых тридцать кредитов за обед неделю назад у семейства Танза?ни. Вообще-то у меня и так есть, чем расплатиться, но тратить кровным трудом украденные у самого себя и оторванные от развлечений сбережения на такие глупости, как платежи по мини-долгам, меня жаба давит.

Две тысячи кредитов, двадцать пять тысяч долларов земной валюты, восемьсот марсианских ку?глов, возможность пару месяцев жить и бездельничать на орбитальных станциях-курортах Венеры! Великий Космос... Я иногда даже очень люблю свою работу!

— Зизольдий Гурабанович, я беру заказ, — я стараюсь говорить спокойно, без криков, без Тарзаньих воплей, без беготни по стенам.

— А как же Ленский? Он тоже давно без дела сидит.

— Он, ну... Отдайте ему заказ Ге?ши или пусть вообще перетопчется... Зизольдий Гурабанович, запишите на меня, пожалуйста! Деньги очень нужны!

— Что на новые тряпки не хватает? — вот скотина, ещё и тон понимающим сделал. — Эх, молодёжь... Вот в моё время...

— Спасибо, Зизольдий Гурабанович! Вы мой спаситель и озолотитель! Я подскочу за заказом через часик, записывайте на меня смело! Всего вам хорошего, доброго, вечного!..

Я спешно оборвал связь и с наслаждением испустил вопль самца гориллы, напугав до полусмерти свои живые часы и аквариумных рыбок.

— Твои времена... Твои времена были в эпоху динозавров! — заорал я торжествующе.

Часы вернулись, глянули одним глазом и снова спрятались.

— Вылезай, — сказал я, посмеиваясь, — делов-то... Хозяин с ума сошёл. Впервой, что ли?

Морда на часах, глуповато и добродушно улыбаясь, вернулась на свое законное место. Аквариумные рыбки вновь возобновили своё неспешное скольжение среди света и длинных нитей водорослей.

— Две тысячи кредитов, две тысячи кредитов... ДВЕ ТЫСЯЧИ! — гаркнул я, прекратив свой суматошный бег по комнате.

Надо одеваться! Эта единственно правильная мысль прилетела будто бы из ниоткуда. Надо торопиться! Опередить Ленского, эту серую мышь с бегающими глазками, жидкими усиками и длинным носиком, который он вечно суёт, куда не надо. Выполню заказ, а потом... Я мечтательно закатил глаза, затем также быстро закатал было раскатанную губу. Надо будет потом найти Шелу и устроить ей какой-нибудь сюрприз. И вообще, эти деньги надо ещё заработать. А в нашем деле это не всегда и удаётся...

Глава 3

Мир моего прошлого, мир моего настоящего... Мир, придуманный не нами. Как ещё назвать то, к чему мы пришли?..

По пути на работу люди смотрят в окно, думают какие-то свои мысли. Я не смотрел и старался не думать. Зачем смотреть, если за толстенным иллюминатором тот же самый космос, какой и всегда и везде, который не меняется и который, как думают миллиарды людей, вечен и пуст. Впрочем, как я ни старался, не думать не получалось. Дело было даже не в том, что мысли в голову лезли всякие слишком уж разнокалиберные, просто постоянно возникала гнилая мыслишка — куда же потратить это двухтысячное богатство. Не люблю делить шкуру неубитого медведя, поэтому давил это в себе, старался заглушить. Деньги надо сначала заработать. А работа...

Работа... Забавно, никогда не думал, что ради женщины, одной-единственной, хоть их и миллионы, да, ради женщины, я соглашусь даже на такое святотатство — осквернить свои руки и всё остальное тяжким трудом. Мне бы чего попроще: поесть да поспать...

Вот уж не думал, что на свете остались ещё такие представительницы прекрасного пола, которые и коня на скаку и в горящую избу... Время сыграло свою роль и на данном этапе человеческого прогресса мы получили изнеженных тонкокожих дамочек, готовых лишь на продолжение рода и свои излюбленные занятия. Потребность в силе, отваге, мужестве окончательно сошла на нет, и женщины, как и большинство мужчин, постепенно превратились в бледных анемичных созданий.

Шела... Странно, каждый раз как я вспоминаю её имя, на его нежные звучания с готовностью отзывается моё сердце.

— И давно ты в Че?рри-сити? — спрашиваю я вежливо, чуть пригубив горячего вишнёвого вина, смешанного с рута?рой.

Рутара... Местный аналог земных какао-бобов, для посвящённых неслабый афродизиак, непосвящённым же нечего и волноваться о том, чего не знают. От себя добавлю: действие рутары по-настоящему мощное, настолько убойное, что любой занюханный очкарик с лёгкостью сможет соблазнить Мисс Вселенную и всё её окружение, если только умудрится напоить их грацци (оригинальное название вишнёвого вина с рутарой).

Я смотрю на сидящую передо мной девушку с огромным удовольствием, вежливо наблюдаю, не заглядывая, разумеется, в рот, как она пьёт эту любопытную какао-винную смесь, как улыбается, как солнце играет в жемчужинах её глаз...

— Недавно. Прилетела по запросу из ЦеРСА, они тут собираются проводить исследования местной флоры и фауны, вот... прислали меня, — она снова обольстительно мне улыбнулась и сделала маленький глоток "Гра?цци". — А ты?

Обожаю нынешнее время — мораль убрала все границы вежливости, теперь к любому и любой можно подойти и обратиться на "ты". Это здорово облегчает жизнь, когда позарез хочется увидеть какую-нибудь местную красотку в своей постели. Не то что раньше: пока уговоришь, пока затащишь, а потом ещё и отбивайся от требований немедленно жениться.

— Я? — улыбаюсь — кажется, дело, только начавшись, уверенно идёт к своему концу; интересно, есть ли у них здесь свободные номера. Хотя, что нам привыкать, мы могём и на столе. — Я как кузнечик: с луны на планету, с планеты на луну. Пока дел особых нет, вот и бездельничаю, проедаю остатки наследства былой славы. В Черри-сити оказался случайно, рассчитывал несколько часов тут побыть и дальше рвануть... Хотя теперь, после знакомства с тобой, мне совсем не хочется никуда уезжать, хочется сойти с ума и бродить по местным улочкам, наслаждаясь улыбкой, которую ты мне только что подарила, хочется сидеть на пустом берегу и кидать камушки в глупое море, хочется послушать крики чаек, которых здесь нет, хочется по-настоящему опьянеть от той радости, которую мне подарила встреча с тобой.

Она мило улыбается, принимая комплименты, и слегка краснеет. Легонько смутившись, она опустила взгляд вниз и поболтала соломинкой в фужере — как же, как же, знаем мы ваши штучки, а-ля сама невинность в лапах маньяка.

— Ой, вы простите, — я спохватываюсь; действительно, ну я и осёл. — Я так очарован светом ваших глаз, что даже не спросил вашего имени, а ведь оно наверняка такое же прекрасное как и вы.

Она удивлённо смотрит на меня, бровка лукаво изогнута... Интересно, что её так удивило? Давно уже ставшее анахронизмом слово "вы" или что-то другое?

— Ты актёр?

Великий Космос, какой у неё голос!.. Бархатистый, с лукавой, чуточку игривой хрипотцой, мягкий, звучит, как будто шарфом нежным обнимает. В сочетании с её лучистыми серыми глазами — убойная вещь.

— Неужели это так заметно? — я искренне удивлён.

— Очень даже, — она смеётся, показывая в красивой чарующей улыбке свои ровные белые зубы. — Меня зовут Шела, я родом с Земли...

Ну конечно! Только теперь до меня дошло, чем она отличается от всех прочих женщин, а я-то дурак всё голову ломал. Нет, я действительно осёл, а вдобавок ещё и баран: гляжу на новые ворота и не могу понять, откуда они. Таких женщин, пылающих естественной чистой ничем не замутнённой красотой и дышащих истинной жизненной силой и непокорённой энергией, может рожать только матушка-Земля.

— А я Андрей...

— Ты русский?! — её взгляд полон такого удивления, что мне вдруг, второй раз за всю жизнь, становится неловко.

— Э-э, да... — я мямлю нерешительно и заикаюсь, мои пальцы начинают нервно теребить салфетку, на которой стоит мой бокал с "Грацци".

Я чувствую себя не в своей тарелке, хотя... откуда оно вообще взялось это моё заикание и нервозность? Как будто первый раз женимся, как будто не знаем, что у всех дамочек как земных, так и рождённых в Системе ушки и всё остальное торчком встаёт при виде русских. Другое дело, что русского встретить в Системе — всё равно, что выиграть джек-пот в галактической лотерее, шансы примерно составляют один к триллиону. И всё же, чего это я так удивился и засмущался? Первый раз на сцене, что ли? Или это знак? Чушь какая-то! Не верю я ни в какие знаки.

— Русский... — она мечтательно закатывает глаза, я же от смущения и для храбрости делаю огромный глоток своего "Грацци". Хвала Триединому, хватило ума свой с чужим не перепутать: растерянный я сам не свой.

Симпатичный городок этот Черри-сити... Один-единственный на плато Ко?рривера, небольшой такой городишко, однако известен на всю Систему двумя своими достопримечательностями: вишнёвыми садами, раскинувшимися на гектары вокруг и растущими повсюду, в том числе и на плоских крышах домов, и тем, что одиннадцать месяцев в году он чуть ли не полностью укутан снегом. Как в таких условиях у них растут вишнёвые сады? Уму непостижимо. Никогда не пробовали вишни "Че?йзер и Лу?тлок Компани"? Попробуйте обязательно! Доставка в любой уголок Системы любыми объемами заказов, а вкус у них... М-м-м... Да простят меня адепты Триединого, но вкус у этих вишен божественный!

— Тебя это тревожит? — я наконец-то пришёл в себя настолько, что могу продолжать разговор.

— Никапельки, напротив — то, о чём я, можно сказать, мечтала, — она смотрит мне в глаза, охватывает своими изумительными губками соломинку и делает маленький глоток.

Не отрывая от меня взгляда, она улыбнулась так чарующе и зазывно, что я вдруг понял: если она прямо сейчас предложит встать и пойти к ней или ко мне, что, в принципе, не суть важно, то я опозорюсь на весь Марс, а перед этим с меня будет тихо хихикать весь ресторанчик. Чёрт бы побрал эти облегающие штаны. Мораль-то может и пала, но уж явно не настолько, чтоб так сильно, гм... выделяться...

— Мечтала? — мой голос в мгновение ока потерял всю свою звучность, стал хриплым, ещё немного и я, забыв о морали и детишках поблизости, полезу к ней через стол.

— Ага, — она кивает и проводит язычком по своим соблазнительным коралловым губкам... О, Триединый, спаси и удержи! — Ты мне лучше другое скажи, великий русский актёр по имени Андрей, я даже догадываюсь, как звучит твоя фамилия, ибо слышала кое-что о кое-ком... Скажи мне, я тебе действительно понравилась или тебе просто нравится играть со мной в очарование, как и со всеми?

— Ты прозорлива как никто и никогда очаровательная девушка с прекраснейшей Земли по имени Шела... — я расслабляюсь и откидываюсь на спинку кресла. — Знаешь, даже если бы я и играл, то никогда в жизни я не играл бы так откровенно и честно. Ты умеешь поразить мужчину прямо в сердце, даже если он и актёр.

— В таком случае у меня к тебе предложение, русский! — её глаза вспыхнули диким огнём и...

— Посадка в шлюзе через две минуты. Пассажирам просьба заранее подготовиться на выход, стоянка займёт не более пяти минут...

Противный металлический голос... Чёрт, неужели я действительно здесь, а не там, в своих воспоминаниях? Какого хрена я тогда согласился?! У меня на примете был заказ от Театра Единства, а это при удаче и при хорошей игре прямой выход на Системный Великий Театр! Я был бы знаменит, купался бы в роскоши и неге... а вместо этого повёлся на глаза и голос. Хм, интересно, а кто с кем тогда вообще играл?..

Космопорт А?йзис. Громкое название пустыря на гигантском марсианском плато, который тем не менее известен на всю Систему. Дело даже не в том, что это единственный действующий космопорт на Марсе, и даже, пожалуй, не в том, что на его закладку ушли миллиарды кредитов, так как проекты то согласовывались, то отклонялись, то утверждались, то гибли под ворохами макулатуры, а строительство всё шло да шло разными темпами, в результате чего космопорт сейчас похож на шизоидного дикобраза-неврастеника, у которого иглы-строения разнокалиберны, различны по своему типу и культуре постройки, многие наклонены, многие не достроены и прочая-прочая... Дело не в этом. Известность Айзиса начиналась с того факта, что Марс ещё со времён первых колонизаций, когда начинали строиться гигантские орбитальные города на Венере и Юпитере, заводы на Луне и спутниках Юпитера и Сатурна, внезапно ни с того ни с сего объявил себя обособленной колонией. Новость эта мигом облетела весь колонизированный на то время сектор Системы и стала шоком для мировой общественности. Марс... Вторая колыбель человечества после Земли. И столь неожиданное решение об обособленности.

Тогдашний Президент Земной Федерации (а сейчас Генеральный Директор Федерации и состоящий при нём Круг Управляющих) решили ни с кем не ссориться и удовлетворить требования колонистов. Как только выход Марса из коалиции по освоению Системы был документально подтверждён, правительство Федерации сразу же наложило запрет Марсу на торговлю с другими колониями за исключением самого необходимого. Сквозь моментально организованную торговую блокаду прорывались либо самые сорвиголовы, либо контрабандисты, либо взяточники. А поскольку Марс хоть криво но развивался, то этого теневого товарооборота, который к тому же невозможно было обложить налогом ввиду его официального отсутствия, ему явно не хватало. Через семнадцать лет правительство Марса запросило пощады. Президент поступила благоразумно: по её приказу часть патрулей была распущена, часть переведена во Внешнее Кольцо формирующейся СБФ, часть расстреляна за взяточничество — их корабли вместо списания практичные земляне продали втридорога марсианским колонистам — торговая блокада была сразу же снята, а через несколько дней была официально объявлена торговая независимость Марса и прочая-прочая... Колонисты сами не заметили, как в очередной раз сели в лужу: закупив устаревшие патрульные корабли, правительство наказало себя огромными суммами кредитов, которые расходовались на поддержание этих кораблей в рабочем состоянии; открыв рынки для межпланетной торговли, правительство едва не погубило местного производителя, заставив его бороться с более дешёвым и качественным импортом; после всего пошли ценовые факторы, культурные факторы и многое-многое другое... Догадавшись о своём промахе, правительство Марса вдруг поняло, что бунтовать ещё раз уже поздно — по всем крупным городам уже расхаживали вооружённые до зубов патрули гвардии СБФ, а за ними туда-сюда сновали насквозь подозрительные личности с ножами за пазухой, могущие оказаться как обычными контрабандистами и пиратами, так и разведчиками недавно организованного Особого корпуса охраны.

Даже сейчас в относительно спокойное время Айзис оставался мега-притоном всякого сброда со всех уголков Системы. В этом я убедился, когда спустился по шлюзу и вышел на примыкающую к порту рыночную площадь. В глазах зарябило от многоцветия, а уши заложило — рёв, шум и гам стоял неимоверный. Слегка обалдевший я протискивался через толпу, а торговцы наперебой, толкаясь и переругиваясь, предлагали и чуть ли не нагло совали мне в руки свой товар. За рыночными рядами виднелись яркие вывески баров и питейных заведений, у входов в которые шушукались разнокалиберные зыркающие по сторонам личности. Возле входа в бар "Луку?лл" как всегда собралась толпа, кто-то кого-то увлечённо бил, и туда уже спешил отряд плечистых мордоворотов в гвардейской форме. Я улыбнулся: "Лукулл"... Наикошмарнейшая забегаловка для всех изнеженных, опрятных, блюстителей закона, любителей чистоты и порядка, а для нас, истинных ценителей жизни во всех её проявлениях, "Лукулл" с момента основания и по сей день был и оставался прекраснейшим заведением, где можно было обсудить различные тайные делишки за стаканчиком "Ро?кко" (лучшее марсианское виски, у них вообще всё спиртное здесь своё, импортом в этой сфере они стараются не грешить), дать кому-нибудь по зубам, обжулить соседа в "Ларст" (запрещённая по всей Системе азартная игра, однако "Лукулл" и ещё несколько забегаловок на Айзисе вне компетенции правоохранительных органов, так уж повелось), срочно продать интересный товарец... На моей памяти в этом заведении пытались продать даже саму подушечку, которую якобы нынешний Голова Марса подкладывает себе под задницу, когда садится на что-нибудь жёсткое. Эх, Айзис, "Лукулл"... Романтика молодых лет!..

Вокруг меня вдруг заплясал, энергично подпрыгивая, низенький, толстенький, лысоватый мужичок. Как-то сразу он не внушил мне особого доверия; возможно, это было вызвано тем, что одет он был в женский расшитый золотом драгоценный парчовый халат с интересной металлической тарелкой на груди; а может здесь дело сыграло то, что он тарахтел как пулемёт на системном с жутким акцентом вдобавок, подталкивая меня своими пухлыми ручонками к находящейся неподалёку палатке. Не внушал он мне доверия, хоть убейте, так как весь он был какой-то странный, дёргался как кукла на ниточках, непрерывно тарахтел что-то своё и упрямо подталкивал меня к входу в палатку.

Мужичок был явно с Юпитера, точнее с орбитальных городов: они там все такие низенькие, толстенькие да и лысеют рано, не то что высокие, прямые, стройные и тощие как полвесла обитатели орбиты Венеры. Радиация на них так сильно влияет, что ли? Или лучи какие космические... Непонятно было, где он откопал такой акцент, я как актёр, пусть даже и бывший, в этих делах разбираюсь тонко. Голос этому парню, саму его манеру говорить явно ставили профессионалы, эвон сейчас старается, аж вспотел. Я посмотрел на палатку — вместительная такая, десяток человек туда вместить можно с лёгкостью; шатёр какой-то прямо, а не палатка. Я расслабился и вздохнул, едва заметно повёл плечами, проверяя готовность мышц, схема стандартная и насквозь понятная, не он первый ею пользуется, не он последний — сейчас заведёт внутрь, что-нибудь покажет для очистки совести, даст пощупать, а потом розыгрыш сценки "потерял сознание, упал, очнулся — гипс". Было бы зачем голову ломать, алиби у него железобетонное: я пытался скрыться с товаром в руке, а что в палатке у него десяток обученных громил с дубинками и парализаторами, так это сиротки...

Значит, мужичка надо будет бить первым и ничего не брать в руки, а то потом не отбрешешься. Мало того, что по организму настучат и ограбят, так ещё и патруль позовут, дескать "Ловите вора!", а в патруле всегда рады дать по зубам ближнему своему. Это же Айзис, оплот вот такой вот романтики. И никаких фильмов о космических пиратах не нужно.

Вот она палатка, хотя нет, пожалуй, все-таки действительно шатёр, уж очень украшен он аляповато, в стиле народов Востока Земли. Я сделал жутко заинтересованное лицо и кивнул, мужичок, едва не выпрыгивая от усердия из своего халата, прокричал еще одну фразу напоследок и колобком вкатился внутрь. Я пожал плечами, постоял пару секунд, раздумывая, благо было над чем призадуматься и голову поломать, и вошёл вслед за ним. "Хасол кумэ квэмме шрака нурк!" — это были его слова, и переводились они примерно так: "Товар предлагать хороший она!". Чего "она"? Обитатели орбиты Юпитера пользуются таким же системным, как и все, однако в торговых делах предпочитают свой язык, какую-то дикую смесь языка Федерации, тайного Торгового языка (за знание его диалекта многие из агентов ОКО отдали бы своё годовое жалованье) и нескольких диалектов народов Востока Земли. Словари обновляются постоянно, но многое так и остаётся загадкой. Что же он всё-таки имел в виду?

Я вошёл в шатёр и замер у входа, готовый чуть что дать дёру, перспектива отмахиваться от выросших на драках и стероидах человекоподобных кабанов торговой охраны меня не прельщала. Торговец отбежал в угол и чем-то там загремел. Я стоял и терпеливо ждал, заодно гадал, зачем он перегородил половину шатра сверху донизу плотной непроницаемой тряпкой, будто занавесом.

Торговец медленно и опасливо приблизился ко мне и снова затарахтел что-то на своём, я немного расслабился, товар он втюхивать пока вроде не собирался, и с трудом разбирал его слова "Молодой... деньги... жена... хороший работа... красавица... брать?". Это было явно вопросом, он замолчал и уставился на меня. Я что-то мыкнул непонимающе и развел руками, я действительно ничего не понимал.

Торговец медленно отошел к занавесу и медленно потянул за шнур, я напрягся и... Охнул. Такого я никак не мог ожидать...

Девушки. Стройные, симпатичные, в нарядах из крохотных тряпочек, которые едва-едва прикрывали интимные места, очень красивые, длинноногие, но...

— Мать твою, — прошептал я непослушными губами. — Ты ж гнида, червяк, работорговец!

Девушки испуганно жались одна к другой; почти полностью обнажённые, несмотря на запуганность и забитость, они были дивно хороши, и каждая буравила меня взглядом полным ужаса, безысходности и слепой яростной надежды.

— Ах ты ж мразь! — я одним прыжком покрыл расстояние, отделявшее меня от торговца живым, как оказалось, товаром и врезал ему от всей своей русской души.

От моего удара, у меня аж костяшки пальцев заныли, мужичок улетел на другой конец шатра и, судя по звукам, что-то там сломал, большое и тяжёлое. Словно бы из ниоткуда вынырнули двое пингвинообразных мордоворотов и, не говоря ни слова, устремились ко мне. Откуда они взялись, из сундука выпрыгнули, что ли? Двое из ларца, одинаковых с лица... У одного я очень удачно поднырнул под удар и, присев и развернувшись, впечатал кулак туда, где за слоем жира скрывались почки. Один хрюкнул и осел. Второй оказался умнее и выхватил дубинку. Я усмехнулся одними губами — люблю я свою работу.

Второго я всё-таки оставил в живых, и с чего бы это я стал таким мягким... Всего-то сломал ему руку в двух местах, а затем долго колотил головой о крышку стола, пока последняя жалобно не хрустнула и не проломилась. Я ни о чём не жалел — закон жизни есть закон жизни: хотят покалечить тебя, покалечь их первым. Отряхнув ладони и встряхнувшись, я свистнул патруль.

Работорговля это серьёзно, очень серьёзно, настолько серьёзно, что ею рискуют заниматься лишь самые крупные компании в Системе, у которых годовой оборот никак не меньше нескольких миллиардов кредитов, да и то тайно. Меньшим компаниям нет смысла лезть в это дело: подкуп чиновников, местных правоохранительных органов, "крыша", запасные варианты, "подарки" судьям в случае провала — всё это обходится слишком уж дорого, потому что работорговля это действительно очень серьёзно. Если уж поймали тебя на этом, поздно стучать кулаком в грудь, решение суда практически всегда одно и то же — высшая мера наказания, то бишь публичная казнь, вариантов нет. Очень, надо сказать, действенный способ. Таким способом на Земле после принятия закона о введении смертной казни за наличие наркотических веществ смогли сократить годовой поток наркотиков в тысячи раз, люди очень быстро задумались о ценности жизни. Разумеется, наркотики не исчезли совсем, было бы глупо даже думать об этом, они просто окончательно ушли в тень, но ведь всегда есть здравый смысл, а для тех, кто его не имеет, всегда существует процент допустимых потерь.

Я вздрогнул и вернулся к реальности, передо мной стоял гвардеец патруля. Шлем он успел снять, и теперь его колючие холодные глаза пристально изучали моё лицо из-под кустистых седых бровей, явно пытаясь угадать, чего от меня можно ожидать и как следует реагировать. Я незаметно передёрнулся: судя по серебряным насечкам на груди и наплечниках брони, а также коварному взгляду, гвардеец давно уже пребывал в звании "мастера", которое примерно соответствовало "сержанту" на Земле, а таких вот ребят я всегда подсознательно старался избегать — уж очень не люблю я их въедливость и придирки, насмотрелся на них, когда бродяжничал в "Лукулле" в молодые годы. За мастером стояло четверо патрульных в полном снаряжении, явно он их гоняет, как следует, вон какие подтянутые.

— Что произошло... сэр? По какой причине была активирована "тревожная консоль"? — отчеканил он и замер в ожидании ответа, его иссечённое шрамами лицо не выражало никаких эмоций.

— Да вот, даже не представляю, — я пожал плечами и с недоумением хмыкнул. — Проходил мимо, решил заглянуть, всё ж таки это Айзис, тут много чего интересного по таким вот местам разложено; заглянул внутрь, а они там все лежат как убитые и девушки пищат. Ну я и подумал... — не придумав, что же я подумал, я махнул рукой в сторону палатки и как можно более простецки вздохнул, изобразив на лице полную покорность закону и служителям его.

— Что вы подумали, сэр? — его лицо хищно исказилось, а мышцы напряглись.

— Вы знаете, — я снизошел до доверительного шепота и наклонился поближе к уху мастера патруля гвардии, — у меня стойкое подозрение, что у этих, кто в палатке, возник какой-то спор друг меж другом. Мне так кажется, что лежат они так, будто передрались между собой, да и девушки эти опять же...

— "Когда кажется, креститься нужно", так говорил Триединый, — холодно процитировал мастер патруля и недовольно отодвинулся. Судя по презрительно сжатым губам, в моём лице он нашёл ещё одного придурка из местных приживал, которые всегда горят желанием насолить ближнему своему и постоянно капают на уши гвардии о нарушениях закона тех или иных личностей. Ну нашёл и нашёл, хвала звёздам, мне же лучше...

— А что ты там про девушек сказал? — нахмурился он.

— А вы загляните в палатку, — я простецки пожал плечами, — сами всё поймёте.

Гвардеец посмотрел мне в глаза, окинул взглядом фигуру, затем, не поворачивая головы, коротко рявкнул, двое бравых парней, в шлемах, броня активирована, судя по мигающим огонькам на предплечьях, наготове парализаторы, ворвались в палатку, грамотно прикрывая друг друга. Я разинул рот, всем своим видом изображая восхищение героями и обалдевая от увиденного, с трудом давя улыбку: любят дети поиграть в войну, этого у них не отнять, потому и парятся в броне и шлемах при такой-то жаре. А ведь всем известно, особенно насквозь продувным мордам, которых полным-полно в любом порту вроде Айзиса, что гвардейская броня "ГаРМ I" даже от пистолетной пули не убережёт, ежели с десятка шагов пальнуть, да и виброножи её порезать могут, если постараться, конечно. Зато красивая она — этого у неё не отнять — чёрно-серебристая, вся блестит, чешуйки наложены друг на друга по принципу рыбьей чешуи и переливаются на солнышке, нагрудник весь рифлёный, в узорах...

Ещё двое заученными движениями встали у входа в палатку, прикрывая тех, кто вошёл. Моя челюсть упала до пола, я завистливо застонал, демонстративно ковыряясь пальцем в носу. Увидев это, мастер презрительно сплюнул себе под ноги и отвернулся, а я затрясся от еле сдерживаемого смеха, прилагая немыслимые усилия, чтобы не заржать во весь голос как самый невоспитанный на свете конь. В этот миг из палатки вынырнула голова одного из патрульных — я подавился уже готовым вырваться смешком и сделал максимально простоватое и глуповатое лицо — забрало его шлема было приподнято и видно было, что глаза гвардейца возбуждённо блестят.

— Мастер, ситуация внештатная, — доложил он, — понадобятся люди из Белой Башни. Предполагаемые виновные обезврежены.

— Что там? — недовольным голосом поинтересовался командир.

— Взгляните лучше сами, сэр, — ответил гвардеец и вновь нырнул внутрь.

Мастер тяжко но бесшумно вздохнул, еле заметно пожал плечами, но вошёл вслед за подчинённым в шатёр. Не было его буквально секунду, выйдя оттуда, он быстро подошёл ко мне.

— Это вы их там... так? — спросил он и снова уставился своим тяжёлым гипнотизирующим взглядом.

— Да как вы можете так обо мне думать? — возмутился я. — Я простой служащий порта, делал обход торговых точек и баров, заметил палатку вот, на отшибе, решил заглянуть, а там такое... Что вы, господин мастер гвардии, да разве ж я могу их так... Это же... — я замолчал не в силах высказать своим тугодумным умишком всю сложность свалившейся вдруг из ниоткуда проблемы. Нет, ну надо же было такому произойти, да еще и именно в мою-то смену. Я тут, значит, обходы делаю, а они там, значит, валяются, да ещё и девочки пищат! Непонятны дела твои, Триединый! Ох, непонятны и загадочны...

Гвардеец схватил меня за предплечье и притянул к себе, я поспешно расслабил мышцы, слегка сгорбился и отстранился, сделав испуганные глаза, даже слегка приподнял руки, страшась внезапного удара.

— Парень, — прошипел он мне в лицо, ну вот, нос уже заплевал мне, верблюд невоспитанный, — не шути с такими вещами! Ты понимаешь, чему ты был свидетелем? Это работорговля! Сейчас здесь будут клирики Белой Башни. Признайся лучше сразу, что ты дружкам своим по шеям надавал и решил сдать их, а компенсацию себе забрать. Какой из тебя нахрен работник порта?! Да ты такой же служащий, как я...

Его лицо исказила гримаса бешенства, голос опустился до явственного рычания, судя по всему гвардеец едва сдерживался, чтобы не оглушить меня парализатором. "Тоже мне, — подумал я, — дилетант, комедиант. В Пермском училище клоунов небось обучался. Ярость он мне тут разыгрывает. Ты мне отпечатки пальчиков предъяви, а коли нету таких, то и не плюйся. А таких точно нету, вон глаза так и косят на выход из палатки, доклада ждёт, а его всё нет и нет...".

— Господин верх-мастер, — мой голос задрожал и сделался плаксивым, — что вы?! Какие дружки, говорю вам, я служащий порта, здесь в "Лукулле" чистильщиком работаю. Коли не верите, спросите у Карте?са Бо?рма, он надо мной начальник. Имя моё Думла?н Ра?би, чистильщик я... Какие дружки, господин лидер?! Какая работорговля?!

— Какой я тебе, к Безымянному, лидер? — рука, вцепившаяся в меня, наконец, разжалась и отпустила моё предплечье.

Я отступил назад, пугливо озираясь, и потёр руку, губа моя подрагивала, мне очень хотелось закричать, зарыдать и убежать куда глаза глядят. Мастер презрительно скривился, едва не плюнул снова под ноги, однако предупредил:

— Не вздумай убегать, враз догоню и все ноги переломаю! Ты у меня сейчас на большом подозрении, парень...

Из палатки высунулась голова ещё одного патрульного с роскошными усами на породистом лошадином лице и печально помотала сама собой, мастер напрягся, я тоже.

— Ладно, парень, повезло тебе сегодня, — прорычал, повернувшись, гвардеец мне в лицо. — А теперь вали отсюда быстро, пока клирики не прибыли! И запомни, я проверю твой гадюшник, и если выясню, что никакого Думлана Раби и Картеса Борма не существует, я тебя из-под земли откопаю и тогда уж точно убью! А теперь пошёл вон!

Я помедлил, страх окончательно заморозил мозги недалёкого чистильщика бара "Лукулл", и он не знал, что делать дальше: окончательно пасть духом и позволить гвардии забрать себя или же бежать со всех ног подальше от этого страшного, ужасного и могучего мастера, забежать в кладовку, запереться там и тихо-тихо страдать в обнимку с роботами-уборщиками и автоматическими швабрами, страдать и тихо ненавидеть этих чёрно-серебряных за их власть, хамство и полную безнаказанность. Бедный Думлан Раби не знал, как поступить... С ответом его выручил мастер патруля.

— Да пшёл прочь отсюда! — гаркнул он и чувствительно приложил утяжелённым ботинком мне пониже спины, придав ускорения.

Я едва не упал и быстренько отбежал подальше, обернулся, успев заметить, как мастер входит в палатку, как закрывается за ним полог, и тут меня закружила, завертела толпа, разлившаяся как река в половодье по Айзису. Я позволил себе, наконец, разогнуться, вдохнуть полной грудью, согнать с лица раболепную улыбочку и зауважать себя. Эх, умею же, когда хочу. Не зря ведь меня когда-то многие гордо называли Андрей Первозванный, но, увы, это было ещё в театре, в годы горячо и пылко любимой молодости, мои выходы на сцену... М-да... Сейчас же мой талантик спас меня от подозрений гвардейца и избавил от невообразимой бумажной и следственной волокиты. О клириках и Инквизиторах я вообще молчу: их боится вся Система и за дело боится. Белая Башня — своеобразная инквизиция при марсианской церкви Триединого. В Федерации, на Плутоне, Венере, Юпитере да и везде практически уже позабыли о вере, о религии, о Боге и о богах, постоянные упоминания "Слава Триединому", "Во славу твою, Извечный" и прочие, связанные с упоминанием Триединого, носят спорадический характер и скорее пародийны, нежели несут какой-либо религиозный контекст. На Марсе всё не так: есть церковь, есть храмы, монастыри, соборы, есть даже Базилика на экваториальном плато близ Мара?ха (нынешняя столица Марса), одна вера, есть её толкования и вероучения и есть... Белая Башня. С каким удовольствием Инквизиторы берутся за всех подозрительных, а особенно за рабо— и наркоторговцев, описывать я не буду. Одни только способы добывания информации, которые используют Инквизиторы, могут вызвать продолжительную бессонницу и паническую боязнь всего острого и режущего.

Занимая место в очереди на поезд, я загривком вдруг почувствовал острый взгляд, от которого зачесалось у меня под лопаткой, так будто под неё уже были готовы воткнуть нож. Захотелось обернуться, однако усилием воли я сдержался, ничем не выказав тревоги. Если это мастер патруля, то пусть смотрит, пусть только попробует доказать, что я это не я, что на меня можно свалить вину за разборки среди работорговцев, отпечатков моих пальцев там уже нет (не первый день на свете живём, школа "Лукулла" и тамошних мордобоев быстро делает из пельменя человека), а касательно имени и должности чистильщика... Ха, пусть проверяет, в "Лукулле" статистика напрочь расходится с официальной, бывает, что по одному имени проходят два, а то и три совершенно разных человека, так что... Другое дело, если это не мастер мне спину взглядом буравит... А кто тогда? Я почесал лопатку и аккуратненько так, не спеша, лениво обернулся, мазнул взглядом уставшего от трудовых дел человека по толпе, однако... Нифига я не нашел. Никого и ничего. Бывает же такое... Ой, бывает. Очередь за мной здоровая тянется, марсианские поезда всегда напоминают мне родные российские, которых можно ждать и два часа и пять минут, как повезёт, люди само собой злы и раздражены, но, могу поклясться, что смерти никто из них мне не желает, значит не оттуда мне в спину нож хотят воткнуть. Но вот откуда?

Я задумался и тут же ощутил резкий тычок под рёбра. Я резко обернулся, готовясь дать сдачи, однако уткнулся носом в размалёванное макияжем лицо местной трехтонной Золушки, которая в изысканных выражениях посоветовала мне "не тормозить и поскорее садиться". Поезд, оказывается, уже подошёл, а я-то, дурень, прошляпил.

Ну что ж... На работу!

Глава 4

— У меня для тебя предложение, русский...

Её слова подействовали на меня как удар тока, но немного не так, как она, наверняка, рассчитывала. Вместо того, чтобы окончательно сломаться и превратиться в болванчика, пускающего розовые слюни и сопли от умиления, я отрезвился и теперь соображал куда лучше и чётче и понял, что... Понял, что...

Чёрт, какая сволочь на меня пялится?! В самый интересный момент вдобавок!

Я поднял голову и осмотрелся, краем глаза я подметил возбуждённое состояние моей новой знакомой и до поры до времени решил играть по её правилам. Я уже решил для себя, что непременно сегодняшней ночью она будет моей или я не мужик, а не знаю кто... Что...

Я повернул голову и замер. И было от чего! В меня целились! Какой-то парень в элегантном чёрном костюме и чёрных солнцезащитных очках стоял в десятке метров от меня и рассматривал мою черепушку сквозь мушку своего пистолета. Мимо моих глаз промелькнула вся моя жизнь, разум лихорадочно заметался, ища выход, но что тут можно поделать?! Прыгать в сторону? Упасть под стол? В любом случае он успеет выстрелить, а тонкий ресторанный стол — плохое укрытие. Секунды потекли как часы. Я оглянулся на Шелу, её яростное лицо в тот миг я запомнил навсегда и даже сейчас оно всё ещё свежо в моей памяти. Помню, она выкрикнула какое-то странное слово: то ли "гриб", то ли "грим", а потом швырнула меня через стол. Раздался громкий хлопок, пуля тяжело зыкнула над головой, но я уже падал, сметая со стола бутылку "Грацци", салфетки, полупустые фужеры и прочую дребедень, а рядом со мной падала Шела.

Её рука ухватила мою, сильный рывок вздёрнул меня на ноги, я ошеломлённо замер: всё вокруг казалось остановившимся, перевернувшийся стол падал, казалось, целую вечность, люди вокруг и предметы словно бы замерли по команде "Стоп! Пауза!", мой фужер с остатками "Грацци" и капли веером вокруг него, зависшие в воздухе, — всё это сбивало меня с толку.

— Да шевелись же, идиот!

Крик Шелы вырвал меня из ступора, и я скользнул за ней своеобразным прицепом, так как она ещё не соизволила отпустить мою руку. В мгновение ока она запрыгнула на ближайший стол, пробежалась по нему, пиная посуду, пустую и не очень, и прыгнула вперед. Я как дурак, естественно, рванул за ней, чтобы чуть ли не сразу с воплем отшатнуться. Я забыл, что ресторанчик находится на крыше одного из многоквартирных домов, и сейчас под нами было метров двести свободного падения прямо на центральную городскую дорогу.

— Ты сдурела?! — мой вопль был услышан, наверное, даже на Земле.

— Прыгаем, трус!

Оттолкнувшись от ограждений, Шела сиганула вниз. До меня снова не сразу допёрло, что руку мою она всё ещё сжимала. Возле уха зыкнула ещё одна пуля, она ударила мне в плечо и прошла навылет. Но я не чувствовал боли, я уже летел вниз... И умирал от страха...

Потом был яркий свет, и снова непонятный крик Шелы: "гриб"? Или всё-таки "грим"? Хотя причём тут?..

— Андрей!

Это прозвучало слишком резко, как удар кнута; я дико всхрапнул и очнулся. Похлопал ресницами, прогоняя сон, и с трудом сфокусировал взгляд на обрюзгшем, похожем на бульдожью морду в старости лице своего начальника. Он был в гневе и ходил из угла в угол, сопел, покряхтывал, жевал свой вечно слюнявый язык и плямкал губами. С нахмуренными бровями ему это очень шло. Я незаметно стёр со щеки его случайный плевок, угодивший на этот раз, впрочем, достаточно метко.

— Простите, Зизольдий Гурабанович, отвлёкся немного, — я решил, что немного раболепства в голосе не помешает, старику ведь ужасно нравилось, когда его все слушались и все подчинялись, что в общем-то происходило достаточно редко.

Поэтому я помолчал секунду-другую и добавил:

— Милостью Триединого, хранителя нашего времени и всего сущего, простите...

— Помолчи, Андрей, — буркнул он неприязненно. — Мало того, что как ребёнок соску выклянчил этот заказ, опоздал на работу, так ещё и умудрился заснуть на инструктаже! Ну что за свинство-то такое?!

— Простите пожа... — вякнул я было.

— Молчать, когда тебя спрашивают! Значит так, любезный, коли уж ты так спать хочешь, бедняга, то вот тебе вводная! Вирр получишь у Грэя, мнемо-запись у Сла?вена. Обратишься к Кузьме за всем необходимым, потом к Грину! Всё! Брысь отседова...

— Зизольдий Гурабанович... — я попытался было наладить контакт, однако вредный старик быстро расписался в инструктаже и в "обязаловке" (заявление специального обязательного рода, которое составляет каждый курьер перед выходом на задание на случай собственной гибели), вручил мне кипу бумажек и весьма невежливо вытолкал за дверь.

Я немного постоял, напряжённо прислушиваясь. Из кабинета начальника доносилось глухое бормотание, взрёвывание, затем громко заскрипело кресло и всё успокоилось. Я с облегчением перевёл дух — когда тебе уже под триста, а сотрудники повсюду ходят сплошь молодые да вдобавок ещё и быстрее соображают, тут уж поневоле начнёшь обижаться на весь свет, что тебе не тридцать и не сорок. Особенно, когда мимо тебя в дверь словно молния проскальзывает одна такая в строгой деловой юбке, которая, несмотря на официальный тон, уж очень неофициально облегает милые взгляду округлости. Тут уж хочешь, не хочешь, а возопишь во весь голос: "Ой, где ж ты, моя молодость?!".

Старик, как мы за глаза называли Капитошкина, был типичнейшим представителем дряхлозадых. Дело своё он знал великолепно, практически весь наш отдел курьерской доставки держался именно на нём и на его опыте. Однако, годы слишком уж сильно на него повлияли — Капитошкин ввёл на фирме унифицированный комплект одежды для сотрудников (без разделения на мужчин и женщин). То что раньше радовало глаз, теперь скрылось за мешковатым одеянием, до боли напоминавшим робы монахов Триединого. Женщины пришли в ярость и начали бомбардировать Верховный суд Марса гневными жалобами. Капитошкин был непреклонен. Он везде и во всём видел экономию средств. Затем он подписал указ по фирме о внутреннем регламенте. После этого мы, скрипя зубами от злости, стали разучивать новый "Кодекс правил поведения на рабочем месте". "Курить дозволяется только в специально отведённых для этого местах, весь процесс отвлечения работника от его основной деятельности не должен занимать более тридцати пяти секунд...". И так далее и тому подобное. Капитошкин установил везде камеры наблюдения, и многие из нас уже лишились премий за нарушение правил трудовой дисциплины. Капитошкин был везде и во всём, его невидимый дух витал над всеми нами, наблюдал и при необходимости вызывал к себе на ковёр.

— Не попасть бы в очередную опалу, — пробормотал я, отклеиваясь от двери. — А-то ведь опять без премии оставит, динозавр...

Я почесал подбородок и бодрым шагом направился к Грэю, следовало забрать вирр с информацией, а также почесать языки — Грэй был самым информированным сплетником на фирме. Может быть, он знал, куда на этот раз подевалась Шела...

На фирме было непривычно пусто, никто не носился сломя голову взад-вперёд, не бегал по этажам, размахивая документацией, даже роботы-уборщики куда-то запропастились. Не люблю суетливости, однако и терпеть не могу чувствовать себя единственным на свете. Я прошёл мимо охранного поста, за двухметровой высоты стенкой из прозрачного армированного пластика у мониторов дежурил цербер, казавшийся живой статуей. Я скосил на него глаза: живой он хоть или уже того, вручил душу космосу; ан нет, ухо шевельнулось, стряхивая с себя незримую пылинку, и снова замерло неподвижно. Проходя мимо, я по привычке поздоровался, он кивком, не отрываясь от экранов, ответил на моё приветствие. Я не обиделся, человек был на работе, на посту, занимался общественно-полезным делом... Наверное...

Так, теперь вниз по лестнице, этажом ниже располагался информационный отдел, приют высоких технологий и очкастых умников с лысыми затылками. Там было ядро нашей фирмы, своеобразный ствол, от которого в разные стороны расходились отдел доставки, бухгалтерия, кадры, финансовый отдел, технический отдел, отдел снабжения и самый секретный из всех — ОСТ (отдел секретных технологий), где богом и дьяволом над всеми тварями местными был Грин с его электронным заместителем Мариком. Право допуска туда имели лишь единицы начальства и проверяющих, зато нам, курьерам, вход туда никто не запрещал — работа у нас такая... Высоко— и секретнотехнологичная...

"Оставь надежду всяк сюда входящий" — вечный девиз информационщиков был красиво выведен фигурным позолоченным плавлением над центральной дверью — входом в их логово. Чуть ниже на стене было коряво выведено крупными буквами "Капитошкин бизграмотный асёл!". Я усмехнулся понимающе: надпись на стене явно принадлежала руке Грэя, который вот уже несколько месяцев подвергался сильному давлению со стороны начальства за чрезмерное расходование весьма дорогостоящей энергии кваркового распада, использовавшейся в работе БОГА — большого глобализированного анализатора — сети суперкомпьютеров, работа которых заключалась в постоянном сканировании информационной матрицы Системы. Без энергии кварков БОГА не мог работать и мы начинали нести колоссальные убытки, конкуренты торжествовали, постоянные клиенты хмурились и нервничали, а у начальства начинала болеть голова, как всё исправить. Работающий БОГА потреблял семь кварэ?нов в неделю, тогда как один кварэн обходился фирме в чистых шестьсот-семьсот кредитов наличными или ровно тысячу кредитов по безналичному расчёту. Поэтому Капитошкин и суетился, пытаясь найти золотую середину и обеспечивая себе дополнительные премии, а Грэю стойкую головную боль.

Налево. Я осторожно обошел двух информатиков, выяснявших отношения прямо в коридоре. Чего-то они там явно не поделили: в перерывах между воплями и нецензурной бранью до меня доносились какие-то гремучие термины, понятия, сыпались дождём примеры уравнений и прочая заумь. Я оглянулся, информатики, прекратив драть друг у друга патлы и бороды, принялись, сопя, покрикивая и переругиваясь, покрывать стену коридора цифирной и буквенной вязью, которая постепенно складывалась в запредельные для понимания уравнения. Я покачал головой и двинулся дальше, за моей спиной эти горе-научники, похоже опять чего-то не поделив, вновь перешли к рукоприкладству.

— Андрей!

— Грэй!

Рёв, вырвавшийся из наших глоток, заставил болезненно поморщиться бегавших мимо нас служащих.

— Рад тебя видеть, дружище!

Дыхание со всхлипом вырвалось из моей груди, когда этот рыжий здоровяк, начальник отдела яйцеголовых, обнял меня по-дружески, а затем ещё и хлопнул своей широкой как лопата ладонью по спине.

— И я тебя рад видеть, рыжий, — просипел я, пытаясь восстановить дыхание.

Хлюпиком меня назвать никак нельзя, мышцы у меня развиты специальными тренировками и крепки как сталь, но что тут поделаешь, когда у него руки толще моих ног, а пальцами он запросто может согнуть в кольцо стержень из рата?на (последняя марка одного из наикрепчайших сплавов, которые в большинстве своём используются для обшивки корпусов кораблей космического патруля). На одной из вечеринок, посвящённых какому-то корпоративному празднику (мы тогда не особо вдавались в подробности, просто был повод шумно погулять в компании), он так и поступил, сделав из отвёртки одного из технарей вполне приличный штопор, а отвёртка между прочим была из промышленного ратана. Впрочем, особенно странно представлять этого здоровяка, способного с лёгкостью поднять собственную машину, согнувшимся в три погибели перед монитором компьютера и рассчитывающим в уме трёхэтажные коэффициенты информационных и техногенных матриц.

— Тебя Старик прислал? — спросил Грэй, когда буря эмоций от нашей встречи, наконец, улеглась, и он пригласил меня в свой кабинет.

— Да, — ответил я, удобно располагаясь в мягком кресле. — За вирром. А ты чего спрашиваешь, сам ведь знаешь, что к чему да почему...

— Да так, — неопределённо пояснил он. — Кофе будешь?

— Если ещё прибавишь к нему ложку местных сплетен, то с удовольствием, — я рассмеялся и довольно вздохнул.

— Сплетни... — Грэй вдруг лихо мне подмигнул и широко улыбнулся. — Когда же ты повзрослеешь, Андрей?

Пока я переваривал вопрос, этот Геракл нажал кнопку селектора.

— Э?лечка, будь так добра, сделай кофе на двоих и еще булочек возьми из сейфа, а-то этот проглот опять будет жаловаться, что его не кормят.

В селекторе пискнуло в ответ, и он убрал свой палец-сардельку с кнопки.

— Что значит "проглот"? — громко возмутился я. Моей гордости и самолюбию был нанесён весьма чувствительный удар.

— Видел этих двух клоунов у входа?

— Ну да, — растерянно ответил я и открыл рот, чтобы задать вопрос, но меня опередили.

— Мистер Аластор? — прозвучал милый женский голосок, и раздался деликатный стук в дверь.

— Да, Элечка, заходи, — гаркнул Грэй и хитро посмотрел на меня, прижав палец к губам. Я вообще перестал понимать, что происходит.

Дверь отворилась, в неё задом, то есть спиной к нам вошла миловидная — со спины это было очень хорошо видно — девушка с подносом, на котором как две башни над Парижем возвышались дымящиеся чашки с кофе, а посередине на блюдце лежали румяные пышные булочки. Девушка вошла, повернулась, и у меня перехватило дыхание — давненько меня так не цепляло, давно я не видел столь совершенной красоты и фигуры. Я скосил глаза, Грэй сидел, откинувшись в кресле, и довольно наблюдал за моей наверняка обалдевшей рожей.

Девушка сноровисто отодвинула в сторону какие-то документы, непонятного вида и назначения приборы, которыми вечно был захламлен стол Грэя, умостила поднос и, мило улыбнувшись мне, отчего я едва не поплыл в своем чересчур удобном кресле, произнесла:

— Мистер Аластор, ваш "проглот" будет доволен, эти булочки точь-в-точь как из кабинета директора.

Она закинула прядь густых каштановых волос за ухо и переступила с ноги на ногу, соблазнительно оттопырив бёдра. На "проглота" я не обратил внимания, мысленно я уже снимал с неё эту воздушную блузку и тугую, обтягивающую бёдра как чулок стройную ножку, юбку.

— Умничка ты моя, — проникновенно сообщил Грэй, прижав руки к груди, — без тебя весь отдел медным тазиком бы накрылся...

— Мистер Аластор, все ба?ги направлены на виртуальный канал, — сообщила она, легонько качнув бёдрами. — Можете смело и свободно общаться...

— Элечка, я тебя люблю, — Великий Космос, оказывается этот Геракл с луженой глоткой умел не только орать на своих подчинённых так, что его было слышно на другом конце Системы. — Мы все тебя любим! Без исключений!

— Благодарю вас, сэр, — она сделала лёгкий реверанс, бросила мне прощальный взгляд своих бездонных синих глаз и этим меня чуть не добила — я уже готов был сорвать с себя одежды и с воплем сексуально озабоченного павиана наброситься на неё.

За ней закрылась дверь, и я без сил откинулся в кресле, весь мокрый, хоть выжимай и вешай на просушку.

— Андрей, ты там живой хоть? — прогудел сочувствующий голос Грэя.

— А-р-р-р... М-м-м-м... Р-р-м-р-р-ы-ы... — я даже говорить не мог, а пальцы мои судорожно сжимались и разжимались.

— М-да, дело плохо, — он резко встал с кресла, взял кружку с кофе и подошёл. — На вот, выпей... Выпей, кому говорю!

Я помотал головой, силясь прийти в себя, и тогда он чуть ли не силой влил мне в рот эту "чёрную гадость", как когда-то её обозвала Шела, которая кроме лёгкого тонизирующего алкоголя и сока больше ничего из напитков и не употребляла. Хотя под настроение могла и бутылку вина за пару тысяч кредитов в одиночку испить.

Отпустило вроде. Я закрыл глаза и помотал головой, наваждение уходить не хотело, но его весьма решительными пинками вытолкал здравый смысл. Я взял в руки кружку с кофе и попытался собраться с мыслями.

— Что ЭТО было? — хрипло спросил я через полминуты, голос отказывался полностью повиноваться. — Богиня? Мечта? Фантазия?.. Живой человек не может быть так идеален и внешне, и внутри...

— Верно подмечено, — убедившись, что я вполне очухался, Грэй отошёл к своему столу и взял вторую кружку с кофе и булочку с подноса. Откусив половину от булочки за один присест, он повторил, жуя и чавкая:

— Живой не может быть, эт верно... Заметь, живой!

— Тогда кто же она? — Я уже полностью владел голосом и более-менее начинал овладевать своим телом.

— Ты её голос нигде не слышал? — Грэй прожевал и, сделав гигантский глоток кофе, выжидательно уставился на меня.

Я напряг память, мучительно вспоминая, где-то, разумеется, я её голос слышал, причём совсем недавно и совсем близко, вот только где?..

— Голову ломаешь? — понимающе усмехнулся этот Кинг-Конг. — Да-а, такую голову и поломать не грех... Ладно, подсказываю: ты её голос слышал у себя в квартире.

— В квартире? — я наморщил лоб, мучительно вспоминая. Вроде бы ТАКАЯ девочка по моей квартире да кроватям ещё не гуляла, а если бы и гуляла, то я бы точно запомнил. А как я мог иначе услышать её голос?.. Интересно... И вдруг до меня дошло, аж свет перед глазами вспыхнул, и всё моментально просветлело в моей тёмной черепушке. — Это что, голос ЭлИн?!

— Ну да, — совершенно спокойно ответил Грэй. — Молодца, парень, угадал, прям в десяточку попал...

— Но причём тут Элечка?.. Ах, ну да... ЭлИн, Элечка... Точно...

— Молодца, парень, — повторил Грэй, — догадливый.

— Прекрати, — я недовольно поморщился. — Не смейся над моим тупоумием, я бы на тебя посмотрел, когда ты под сногсшибательный каток её очарования угодил. Небось по стенке сползал и слюни розовые пускал.

— Нет, — возразил Грэй, довольно потягиваясь в своём кресле, в котором уже успел каким-то чудом умоститься.

— Ой ли, ой ли... Что-то слабо верится...

— А зря. Просто, когда я попал под, как ты выразился "сногсшибательный каток её очарования", я сразу же без особых изысканий примостил её прямо вот тут, — он похлопал своей широкой как лопата ладонью по поверхности стола, — на этом вот столе и провёл с ней вдумчивую и долгую консультацию по вопросам обеспечения информационного отдела соответствующими комплектующими. После этого проблема решилась сама собой, и теперь её очарование действует на меня не полностью и через раз. Вот так вот...

— Подожди, — я окончательно перестал что-либо понимать, — как ты мог её тут примостить, если это ЭлИн — электронный информарий? Она же... ну... Не совсем человек... Или это прообраз голосовой матрицы? Человек, с которого вы брали голосовую печать?

— Поразительная догадливость, — восхитился Грэй. — Андрей, ты умнеешь день ото дня!

— А в морду? — хмуро поинтересовался я.

— Да ладно тебе, — стушевался этот здоровяк и, видимо, от стеснения запихнул в рот остатки булочки. — Ты правильно мыслишь, дружище, и не обращай внимания на мой скучный звиздёж, просто тут возникли кое-какие новости весьма неприятные, и от этого у меня настроение испортилось. А насчёт Элечки... Да, это не человек, точнее не совсем человек. У неё структура тела, характера, информационное и био-поле на 99,99% соответствуют стандартному человеческому организму, однако её никто никогда не рождал... Вот и думай.

— Думай, — проворчал я, пытаясь собраться с мыслями. — Это не иллюзия, не наведённая матрица, не голограмма, не клон — за это ручаюсь... А вот что?.. — я почесал подбородок и напряг извилины, и тут меня в очередной раз осенило:

— Матрика?т, что ли? — прошептал я неверяще.

— Гениально! — Грэй изобразил бурные овации и широко улыбнулся. — За правильный ответ приз в студию! Какой желаете приз?

— Подари мне своей скутер, — буркнул я. — Хорош издеваться над старым больным человеком. Разъясни лучше, как у тебя это вышло, да и что там за новости нарисовались вдруг "весьма неприятные"? И почему я её раньше не видел?

— Как ты уже догадался, это матрикат. Копия одной нашей бывшей сотрудницы, уволенной за скромную бытовую служебную проституцию, кое-какие параметры были, естественно, подправлены, но по мелочам. На ту девочку мужики вешались, за этой штабелями ложатся. А получилась она у нас вообще случайно, сам же знаешь: матрицирование от нас, информатиков, так же далеко, как созвездие Гончего Пса от Земли. Работа тех двух клоунов у входа, ты их видел, когда заходил к нам на этаж. Пристали как-то как пьяный до радио со своими уравнениями, приводили доводы... Самый главный и весомый довод знаешь какой оказался?

— Даже не представляю, — я пожал плечами и устроился поудобнее.

— Верю... Им, дескать, так одиноко, отдел-то у нас практически без прекрасного пола, сам знаешь, работа у нас вредная для женщин, а Элечка скрасила бы их досуг и прочая-прочая... Я, когда услышал, положительно охренел. Хотел было им по шеям надавать, потом плюнул, подсобил немножко с аппаратурой. И теперь вот... За месяц по-моему сварганили, хотя могу и ошибиться. А раньше не видел, потому что я тебе хотел преподнести её во всей красе.

— Ничего себе, — я покрутил головой. Создать полноценный матрикат без определённых лабораторных условий — как минимум невероятно трудно, не знаю уж как Грэй выкрутился и какой аппаратурой он им помогал, хотя в наших закромах много чего полезного можно отыскать. Один раз даже умудрились найти боковой навесной генератор переменного молекулярного щита, которые на тяжёлые танки устанавливают для максимальной защиты, когда искали где-то залежавшиеся запасные части к генераторам Маховика, тогда у Капитошкина в очередной раз случился тяжёлый приступ экономии средств, и он пожалел денег на новые комплектующие.

— В общем, вот так вот... Создали девочку, создали ей уникальное информационное поле. Теперь она не только приводит в норму гормональный тонус всего отдела, но и... — Грэй замолчал и пригубил кофе.

— А что ещё? — нетерпеливо спросил я.

— Слышал, что этот старый хрен везде багов поналепил?

— Ну, как бы да.

— "Как бы", — передразнил он меня. — Бдит этот старый костотряс. Наших он уже давно достал, вот и впаяли Элечке возможность переводить баги на виртуальный канал, где мы все такие хорошие и распрекрасные, работаем да экономим... Понятно, что мы вола не водим, но знал бы ты, как тяжело работать, когда у тебя над душой с веником и калькулятором стоят.

Грэй сплюнул сердито и вылил остатки кофе в стоящий рядом горшок с кактусом.

— Хороший у меня кактус, — произнёс он печально вдруг ни к селу ни к городу, — чувствительный... Как Капитошкин ко мне намыливается зайти с очередной проверкой, так сразу на кактусе колючки отрастают. Бдит мой цветочек маленький... Спасибо ему за это...

— Эй, рыжий, ты не перетрудился часом? — я заволновался. — Уже с цветами разговариваешь...

— Иди ты, — огрызнулся он. — Говорю же, настроение у меня испорчено последними новостями и событиями.

— Да что случилось-то?! — тон Грэя мне совсем не нравился.

— Ну, во-первых, меня хотят под нож начальству пустить — Капитошкин на меня вызверился, а всё те два клоуна виноваты, создатели, м-мать их, творцы хреновы! Ты представляешь, им показалось мало, что при виде Элечки мужики и так на стены от хотения лезут, они ей в био-поле такой блок гормонов и феромонов добавочно вкатали, что она недавно чуть Капитошкина не соблазнила. Естественно, когда Старик пришёл в себя, ему это совсем не понравилось, пробурчал, что он мне это ещё припомнит, и почесал к себе креслом скрипеть.

— А во-вторых? — давясь от разрывавшего меня смеха, спросил я.

— А вот вторая новость самая хреновая, — Грэй помолчал, собираясь с мыслями. — Володя Шамрин погиб...

Я замер. Эти слова прозвучали как гром с ясного неба. Я залпом допил уже остывший и потому невкусный кофе и прокашлялся.

— Повтори, а-то я плохо расслышал.

— Всё ты прекрасно расслышал, не дури мне голову, — Грэй посмотрел мне прямо в глаза и повторил:

— Володя Шамрин погиб, когда доставлял пакет с информацией заказчику.

— Как? — тупо спросил я.

— Пулевые ранения, хотя это и не назовёшь ранениями. Семь выстрелов в грудную клетку с расстояния в два-три шага. Сам представляешь, что там осталось от его груди...

Я нервно сглотнул.

— Его активатор был повреждён, поэтому сигнал так и не поступил, однако характер повреждений слишком странен. Ты же знаешь, наши активаторы не так-то просто вывести из строя, однако по его игрушке как будто молния прогулялась, вся электроника оплавилась. Мы бы так ничего и не узнали, если бы не анонимный сервер: прислали фотографии с места смерти, прислали координаты темпорального маяка, мы хоть тело его забрали...

— Подожди, — я поднял руку, — а что это за анонимный доброжелатель?

— А хрен его знает, — отозвался Грэй удручённо. — Мои яйцеголовые церберы пытались проследить и выяснить, что это вообще за сервер такой, вышли на домен, а тот по прокси-цепи перенаправил нас на такое количество виртуальных серверов, что мы руки и опустили. Пытались, конечно, отфильтровать их по вариантности snp-адресов, однако и тут встряли... Кто-то, уж не знаю кто, постарался, чтоб его не тревожили лишний раз.

— И что, даже у ТЕБЯ ничего не вышло? — я удивлённо посмотрел на этого гения всего, что мало-мальски связано с информацией.

— Не-а, — протянул он. — Возможно, у меня бы и вышло, защиты там никакой нет, но сам подумай: более пяти тысяч серверов, которые раскиданы по разным доменам, которые между собой связаны множеством прокси-цепей, а те в свою очередь между собой перепутаны, которые зачастую имеют расхождение максимум в одной-двух цифрах snp-адреса, из-за чего фильтр вариантности практически бесполезен, snp-адреса на многих серверах динамичны, а не статичны — и это ещё не полный набор удовольствий... А для полного счастья представь себе, что весь этот стог сена, несмотря на свои перепутанные там и тут огромные размеры, реально не существует, но где-то в нём находится один-единственный сервер, который нужно найти. Ты бы смог всё ЭТО отследить и выйти на его след? И если да, то я первым пожму твою мужественную лапу и первым же позвоню в клинику доктора Айдашева, которая тут неподалёку расположена, потому как после всех этих поисков, милый ты мой дружище, у тебя попросту поедет крыша...

В кабинете воцарилась тишина. Я сидел и переваривал свалившиеся с неба на мою бедную голову факты. "Тоже мне, посплетничал, чудо, — злорадно думал я сам о себе. — Теперь получай пират заряд". Новость о гибели Шамрина была, не спорю, самой хреновой, однако, честно признаться, меня больше беспокоила фраза Грэя, что его хотят пустить под нож начальству. Шамрин... Я тихо незаметно вздохнул про себя. Увы... У всех у нас один конец, вот только до сих пор почему-то никто так и не постарался представить себе, что лишь курьеры ходят по колено в Стиксе да к Смерти обращаются на "ты". Колонизировав Систему, человечество постаралось подавить в себе извечное желание подраться, поиграть в войну, постаралось перевести эту энергию в развитие и продолжение Экспансии, и надо сказать, что почти получилось: локальных конфликтов действительно стало меньше; реальную опасность сейчас представляют лишь рейдеры, пираты, контрабандисты да прочий мелкий космический мусор, опасный лишь во множестве. Даже у патрулей Внешнего кольца СБФ жизнь относительно спокойная, а вот у нас... Какие бы ни были тренировки, как бы беспощадно нас ни гоняли, какая бы ни была аппаратура и техника — все мы в конечном итоге люди; люди, защищённые лишь тонкой бронёй из пластистали, которую мы одеваем под рубашку или футболку, вся остальная наша защита — это ноги и рефлексы. Лишний вес для курьера равноценен динамиту за пазухой — та же смерть, только чуть отдалённая. Поэтому новость о смерти Шамрина я воспринял уныло, но спокойно, парня я, признаться, особо не знал, так, виделись на фирме пару раз, здоровались при встречах, однако как приятели не общались, не дружили... Жаль мне его, этого не отнять, такой смертью погибнуть, это всё равно что... Я печально помотал головой, стряхивая вяжущее наваждение.

— Ну и чего загрустил? — раздался спокойный голос Грэя.

— Думаю, — коротко ответил я.

— Думаешь? А меня научишь?

— Будешь много умничать, научу, — огрызнулся я сердито. — Вообще-то много думать — вредно для здоровья.

— Ладно тебе, не строй из себя мировое горе. Такая уж работа у вас, колобков, тушканчиками бегать с пакетами информации в зубах, подставлять себя под пули и прочие неудобства, зато получать в итоге вкусные проценты с заказа. Не меньше пары тысяч ведь берёте за одну доставку.

— Меньше тысячи, — хмуро буркнул я. — Меньше тысячи или тысяча, не больше... Редко, когда перепадает заказ на две, на три тысячи кредитов, на моей памяти это было всего несколько раз, один такой кстати достался Кире... Ты ж её помнишь?

— Кирочку? — Грэй наморщил лоб. — Это такая миловидная рыжая вертихвостка с очаровательными формами и большими зубками?

— Она, — я кивнул. — Получше всех нас ведь бегала по заказам, а на том, самом дорогом, сломалась — на финише её уже поджидали. М-да, это жизнь... То что дорого стоит, не всегда пролазит в рот...

— Эк, расфилософствовался... — поморщился Грэй и взял с подноса ещё одну булочку. — Расскажи лучше анекдот какой-нибудь, дитя театра.

— Обойдёшься, не до анекдотов. Скажи: тебя только из-за того случая с Капитошкиным и Элечкой хотят под нож начальству пустить?

— Ну почему только из-за того... Поводов у Старика много, я ж с его точки зрения кулак-мироед, который только потребляет бесценные кредиты, а отдачи от меня якобы никакой.

— Ну да, — я кивнул, — совершенно "никакой"... И особенно это должен понимать этот старый динозавр. А кто же ещё?..

— Тихо, — Грэй поднял руку и прислушался.

Я моментально заткнулся и собрался с мыслями.

Где-то на пределе слышимости раздавался тоненький электронный писк.

— Именно так, Андрей, — сказал Грэй громким голосом. — Зизольдий Гурабанович требует результатов, причем не простых, а хороших результатов, вы меня поняли? Не лоботрясничанья и не балбесничанья, а нормальных хороших результатов. Так что будем вас воспитывать, отучать опаздывать на работу, будем учить вас правильному и вежливому обращению с начальством... А теперь простите меня, не могу я на вас больше времени тратить, мне работать нужно. Вирр я вам предоставил, ступайте к Грину и... постарайтесь не напортачить, как в прошлые разы...

Я разинул рот и тут же его закрыл, моментально всё поняв.

— Как скажете, мистер Аластор, — в свой голос я добавил щепотку зависти, карьерной тихой ненависти к более удачливому сотруднику и совсем немножко раболепства и услужливости и тут же заметил, как глаза Грэя вспыхнули радостным огнём, — я всё сделаю, как вы прикажете. До свидания, сэр.

— Идите и работайте, Андрей. Я желаю вам соответствующих успехов...

Я вынырнул из кресла, подошёл к двери, открыл её и тут же закрыл, постаравшись хлопнуть погромче. Потом сразу же повернулся. Грэй, судя по выражению лица, напряжённо вслушивался, затем он с облегчением вздохнул и откинулся в кресле.

— Сработал резервный канал, — сообщил он мне. — Видать этому безграмотному старому ослу очень приспичило послушать нас, если уж он через защиту Элечки пробился. Ладно, это как бы знак, так что давай закругляться со сплетнями, тем более что сегодня они поголовно хреновые, день какой-то несуразный выдался.

— Если тебя... — начал я.

— Если меня под нож начальству всё-таки сунут, — нетерпеливо перебил он меня, — то, будь уверен, нагадить им всем напоследок я сумею, припасена у меня где-то тут пара сюрпризов, аккурат для Старика с его сраной жизненной логикой, которая вся выражена в его излюбленных словечках "Пр-р-рекратить!" и "Экономьте!"

Грэй замолчал и стал копаться в ящиках стола.

— На, держи вирр, — продолжил он через минуту и протянул мне небольшой диск, упакованный в чёрную непрозрачную коробку, судя по весу, сделанную из пластистали. — А заодно и распишись здесь и вот здесь, сам знаешь, правила такие.

Я взял у него ручку и расписался в заявлении, копии и оригинале, Грэй моментально сунул их в телепортатор и нажал на кнопку приёма, секунда ожидания, и бумаги исчезли; насколько я представлял систему документооборота на фирме, они уже наверняка лежали на столе у Ке?рбера, который у нас заведовал безопасностью и документацией, связанной с ней.

— Хорошо, — Грэй удовлетворённо вздохнул и откинулся на спинку, кресло обиженно заскрипело. — Теперь действительно иди к Грину, а то как бы Старику не приспичило тебя и там проверить. Да кстати подготовься получше, в этот раз решили тебя хитро засунуть в один весьма любопытный темпоральный поток, чтобы ты смог подальше от конкурентов уйти до их появления там.

Я кивнул и направился к двери, затем, осенённый пришедшей мыслью, вдруг замер и повернулся.

— Не знаешь, где Шела? — спросил я тихо.

Грэй недовольно надулся и засопел, нахмурив брови. Вопросы такого типа он не любил, а о Шеле почему-то в особенности.

— Ну же, — подтолкнул я его.

— Тебе честно сказать? — вздохнул Грэй, скривившись. — Если честно, то не представляю, где она может быть, возможно в Центре технику отрабатывает, возможно молодняк гоняет, а вот ежели соврать, то могу очень далеко послать, может быть там ты её и найдёшь.

— Послать-то я и сам могу и не только послать, но и помочь дойти, — предостерегающе заметил я. — Ладно, если появятся хоть какие-то зацепки, где она может быть, обязательно сообщи.

— Ну...

— Обязательно, — я поднял палец и повысил голос. — Пожалуйста.

— Ну ладно, ладно... А теперь иди. Грин, небось, заждался уже.

Я открыл дверь и вышел, плотно притворив её за собой. Вирр-диск был у меня на руках, оставалось зайти к Славену за мнемо-записью. К Кузьме мне идти не хотелось, он всё ещё дулся на меня за то, что я когда-то выиграл у него в ларст золотое кольцо и ожерелье, которые сразу же подарил Шеле, отчего она едва в обморок не хлопнулась, и из-за своей глупой обиды мог подсунуть что-нибудь, над чем успел поработать своими кривенькими ручками. На Кузьму жаловался весь персонал фирмы, инженер-техник он был превосходный, однако всё оборудование, которое проходило через его руки, соглашалось работать исключительно в его присутствии, стоило Кузьме выйти за двери, как часы останавливались, ручки переставали писать, компьютеры начинали барахлить и "зависать", а машины выдавали прямо в лицо густые струи выхлопных газов. Даже моторы двойного действия фирмы "Кортон Механикс", которые шли с тридцатилетней гарантией от магазина и от производителя, отказывались запускаться, пока Кузьма не запускал в их высокотехнологичное нутро свои "золотые" руки, после чего работали ровно пару часов и снова останавливались. Мистикой этих процессов когда-то занимался наш штатный психолог доктор Айдашев, однако сам чуть не свихнулся от переизбытка фактов, которые разговорчивый Кузьма вывалил ему на голову, срочно уволился и в целях самоутверждения на личные заработанные и честно украденные открыл свою клинику, где периодически проходил лечение сам у себя.

Ноги несли меня по коридорам фирмы, я спустился по лестнице на этаж, забежал к Славену; не задавая лишних вопросов, этот угрюмый неразговорчивый вечно хмурый тип записал мне на кору головного мозга ассоциативный шифр и ключ к защите вирр-диска, после чего выдал таблетку от головной боли, и я тушканчиком поскакал к Грину. На часах, под которыми я проскочил, когда подходил к лифту, было 14.06 по местному времени.

Итак... За работу!

Глава 5

С развитием экономических отношений, торговых путей, с развитием промышленности, добычи полезных минералов, создав и усовершенствовав торговый баланс и программу развития любой даже самой убыточной и захудалой отрасли, добившись на 99,99 % безотходного производства, увеличив средний КПД в десятки раз, разработав и внедрив концепцию бесприбыльной равновесной торговли, во что мы упёрлись? Мы надеялись построить Утопию, ведь именно таким будущее представало перед нашими глазами, когда мы увлечённо шагали в него. Мы попытались создать идеальный мир, где не будет богатых и бедных, где всем ресурсы достанутся поровну, где каждый сможет заниматься любым делом, каким только захочет, и препятствий ему в этом не будет. Видит Бог, мы старались сделать жизнь лучше... Увы, благими намерениями устлана дорога в ад. Этот очень правильный и действенный в любой жизненной ситуации девиз надо было бы нам укрепить на Башне Генерального Директора Федерации на Земле, выучить наизусть и пронести через века для своих потомков. Коррупция, взяточничество, рейдерство, пиратство, мародёрство, многочисленные преступления, ложь, обман, насилие — и вся эта картина в галактическом масштабе. Не стоит тыкать пальцами, господа хорошие, и злорадно хихикать и скалиться, как будто у вас ничего этого нет... То, в чём мы жили, живём и будем жить, это зеркало идеального мира, его обратная сторона, и что самое худшее — это зеркало наших душ... Мы не можем быть чище и лучше вот так вот сразу, но мы должны стремиться к этому. Утопию нельзя построить, но до неё можно дойти. Вот только почему же мы идём так долго?! Целых триста лет пройти марафонским шагом и прийти туда же, откуда вышли...

Что было ходовым товаром в 21 веке? Историки учат нас, что деньги... Забавно, как можно торговать деньгами, которые есть не более чем натуральное выражение стоимостной функции товара? Видать были умельцы, были какие-то мифические конторы под названием "банки", которые как раз и торговали деньгами. Хвала звёздам, сейчас у нас этого нет. Зато появилось кое-что другое: лет сто назад группа людей в белых халатах и чёрных очках смогла додуматься до идеи полноформатной торговли информацией, причём не той, что пишут в планетарных газетках и крутят в новостях по гала-каналу. Нет! Информация вдруг стала товаром первейшей необходимости, она могла скинуть местные правительства и развязать войну, начать панику на биржах и полностью дезориентировать население. Информация вдруг оказалась золотой рыбкой с золотыми же яйцами, и люди были готовы платить миллионы и убивать за жалкие несколько фактов, с нашей, курьеров, точки зрения жалкие. Единственным препятствием на пути повальной торговли стал пункт Договора об использовании информационных ресурсов, в котором было чёрным по белому написано "Информация как объект торговли не должна оказывать глобального влияния на политическую, экономическую, социальную ситуацию в Системе, областях, регионах...". Этот пункт приостановил коммерсантов, но не надолго.

Информационный рынок подобен любому другому рынку: есть покупатель, есть продавец. Монополизировать его практически невозможно, источников действительно стоящей информации мало, а вот конкурентов хватает, поэтому ещё лет пятьдесят назад возникла необходимость в защите доставки заказа. Пробовали посылать по зашифрованному гала-каналу, конкуренты перехватывали через подставных лиц и "кротов"; отправляли конфиденциальной Линией Доставки (ЛиД), товар приходил к получателю, пакет вскрывали, а он оказывался уже пустым, конкуренты не дремали и бдили. После долгих и напряжённых обдумываний решили как встарь обратиться к наёмному работнику, сработало, прокатило, конкуренты не успели отреагировать, и закрутилось-завертелось... Очень быстро возникла крайняя потребность в курьерах — ловких, умных, находчивых, сильных духом и телом людях. Однако конкуренты наняли перехватчиков — профессиональных наёмников, убийц, бывших ветеранов СБФ, головорезов и прочий сброд. Когда на десять случаев ухода стало приходиться в среднем всего два случая возврата, да и то покалеченных, вот тут директора компаний и заволновались, прижатые нагрянувшими проверками со стороны органов соцзащиты трудящихся. Наука в лице красивых седобородых седовласых статных мужчин, подталкиваемая немалыми гонорарами, напряглась, покраснела, побледнела и родила вдруг новейшую, обошедшую современность не на один десяток лет технологию под названием "Маховик времени". С её использованием на десять случаев ухода стало приходиться уже семь-восемь случаев возврата, директора и собственники облегчённо вздохнули, проверяющие ушли, однако... Однако, впутавшись в коридоры и переплетения времени, используя на полную катушку не изученный досконально эффект Маховика, мы умудрились по незнанию наткнуться на дремавший в глубине веков и времён ужас...

Так... Куда же это они меня засунули? Я повертел головой, привыкая к местности, изучая её, принюхался и недовольно передёрнул плечами от пробравшего меня меж лопаток лёгкого озноба. Мне здесь не очень нравилось, несмотря на то, что моё пребывание здесь длилось всего полминуты.

Я вздохнул без особого восторга. Воздух был слишком влажный, густонасыщенный тяжёлыми ароматами, которые источали цветы и местная растительность, мокро блестящая после прошедшего дождика; низенький кустарник, росший повсеместно, чьи колючие побеги сейчас покалывали мне ноги даже через плотные полусинтетические штаны; высокие уходящие в поднебесье стволы деревьев, меж которыми тут и там торчали кривенькие стволики так и не выросших уродцев. На взгляд это был самый обыкновенный тропический лес, каких полно на Земле близ экватора, однако в любом земном лесу я чувствовал себя как дома, а здесь же явно был не в своей тарелке: цветы, каких я никогда не видывал, огромные как щиты древних воинов, непонятное и оттого тревожащее стрекотание, шуршание, свисающие как нити гигантской паутины лианы с крупными каплями дождя на листьях, буйство зелени — всё это меня немного смущало и заставляло слегка нервничать. Впрочем, особенно мне не нравился след, в котором я стоял и как болван тупо его разглядывал, немного было как-то не по себе, когда моя ступня оказалась раз в десять-двадцать меньше этого отпечатка, который заканчивался тремя длинными и большими, судя по вдавленной почве, пальцами с внушительными когтями...

На предплечье требовательно запищал активатор, и я отвлёкся от вдохновенного созерцания окружавшей меня природы. Закатав рукав рубашки, я нажал кнопку приёма сигнала и перевёл его на звуковое оформление.

— Привет, Андрей, ещё раз. Рад, что ты живой и даже вроде бы целый, а я-то сомневался в калибровке генератора, — донёсся до меня голос Грина, почти не искажённый расстоянием в несколько миллионов лет и невообразимое количество километров.

— И тебе того же и по тому же месту, — ответил я рассеянно, внимательно озираясь по сторонам. Шорох, стрёкот, непонятный треск вдруг переместились ближе ко мне, я чувствовал это и мне это не слишком нравилось.

— Ну и как тебе там?

Я сплюнул глупую мошку, угодившую прямо на язык, и недоумённо пожал плечами, мне всё больше казалось, что за мной наблюдают чьи-то любопытные и голодные глаза.

— Да как всегда, — озадаченно отозвался я. — Умиротворённо всё как-то, пейзаж, природа, цветочки милые, а запах какой... М-м-м, закачаешься... И чего меня Грэй пугал насчёт "любопытного темпорального потока", не пойму...

— Ага, ага, — судя по голосу, Грин был явно чем-то очень доволен. — Вот что я тебе скажу, Андрей, ты лопухом там долго на месте не стой, Аластор тебя не зря пугал, а запахами местными старайся поменьше дышать, а-то действительно закачаешься. И цветы не вздумай трогать! Особенно те, которые большие и красивые, это тебе не розы, за подарок женщине не сгодится!

— Да в чём дело?! — искренне возмутился я.

Нейтронный выстрел тебе в гланды, да откуда же за мной наблюдают?! Я вертел головой из стороны в сторону, пока не почувствовал, что ещё немного и она окончательно открутится.

— Мы тут немного с полями переборщили, — доверительно сообщил мне Грин, и я сразу стал внимательно прислушиваться. — Координаты темпорального пласта нам указал Аластор, и мы их соблюли в точности, а вот с регулировкой концентрации среды мои техники прошляпили, не углядели, каюсь, моя вина. Это прошлое Земли, вот только...

— "Вот только" что? И насколько далеко я в прошлом? — спросил я, насторожившись.

Ага, вот оно, похоже — до меня примерно начинало доходить, откуда же за мною наблюдают, и мои подозрения и догадки мне совсем не нравились.

Грину мои вопросы были, разумеется, по барабану, он нёс что-то своё про концентрацию среды, про возмущение информационного поля, про био-матрицу, про состояние флоры и фауны в этом участке времени, однако...

— Конкретнее! — рявкнул я, потихоньку отступая.

Я угадал, за мной наблюдали из тех самых кустов, от которых я как раз и пятился подальше. Кусты раздвинулись, и на тропинку вдруг выскочил... милый симпатичный ящерёнок с симпатичной вытянутой мордочкой, чёрными глазками-бусинками, очаровательным хвостиком, которым он поводил туда-сюда, и внушающим уважение огромным загнутым как ятаган когтём на лапе. Ящер мило курлыкнул и внимательно уставился на меня, уморительно вертя своей мордочкой.

Во мне всё обмерло, сердце сразу же трусливо скакнуло в пятки, кончики пальцев похолодели... Из глубин памяти вдруг вырвалось:

— Раптор, — прошептал я помертвевшими губами.

Динозаврик ещё раз курлыкнул и присел словно бы в нерешительности, его глаза стали медленно наливаться огнём и кровью, я уже чувствовал, как его коготь рвёт мне живот.

— Грэй, сволочь ты рыжая, чтоб тебя в чёрную дыру засосало, — прошептал я еле слышно.

Раптор, раптор... Мысли метались и бегали как тараканы от веника. Рапторы нападают... Я сделал шажок назад, потом ещё один, ящер приподнял голову и словно бы понюхал воздух, затем снова закурлыкал, уже громче. Рапторы... Это рвалось из глубины памяти как спасательный круг из толщи воды. Кусты справа внезапно зашуршали. Рапторы нападают... Кусты зашуршали отчетливей и вдруг всё смолкло. Рапторы нападают!.. Не прямо, а... СБОКУ!

Боковым зрением я отметил неясный силуэт слева, мой нырок был молниеносным, по скорости он, наверное, не уступал атаке ящера. Страх придал мне сил и, нырнув к земле, я быстро перекатился на живот, моя правая нога в тяжёлом ботинке описала дугу, и тот самый первый раптор с яростным курлыканьем улетел в кусты. Я вскочил на колени, изгибаясь дугой, чтобы уберечь живот от стремительного удара лапой, парализатор словно сам прыгнул мне в руку, и одним резким движением я впечатал его ящеру в пасть и выдал разряд.

Тот же страх, придавший мне сил и наглости, поднял меня на ноги одним мимолётным усилием, и я понёсся сквозь лес, перепрыгивая поваленные деревья и наиболее крупные цветы. Активатор ругался голосом Грина и требовал немедленного отчёта. Плевать я на него хотел... Меня сейчас волновали всего две мысли — свалить поскорее от ящеров и понять, почему вторая тварь атаковала слева, хотя кусты шуршали справа. Я надеялся, что рапторы отстанут или пойдут искать добычу помельче и попокладистее, вряд ли те двое способны сейчас на героические подвиги. Наивный... Я забыл, что эти ящеры охотились стаей.

Слева еле слышно хрустнул сучок, и в тот же миг я рухнул на землю, закрывая голову руками. Уже справа раздалось недовольное курлыканье, ящер промахнулся и теперь пытался выпутаться из паутины кустов и лиан, в которую он угодил после неудачного прыжка.

— Акела промахнулся, — фыркнул я под нос и вскочил на ноги одним слитным движением, продолжая свой суматошный бег. — Какое направление?

— Северо-запад, — моментально сообщил Марик. Грин, похоже, обиделся и переключил меня на своего электронного заместителя. — Расстояние до точки перехода пять с половиной километров.

— Понял, — выдохнул я и, оттолкнувшись в прыжке ногой от ствола дерева, резко повернул.

Мимо меня пронеслись маленькие змеиные глазки ящера, из-за моего столь неожиданного поворота раптор опять не угадал с прыжком и с яростным курлыканьем врезался в дерево.

Бег продолжался... Волка ноги кормят, курьера ноги спасают — известный афоризм, выданный одним из плешивых умников Грэя. Сильные ноги, чуток соображалки и сто граммов везения пополам с жизненной наглостью — без этого в нашем деле не выжить.

— Зафиксировано перемещение во времени, — прозвучал голос Марика из активатора.

Я пригнулся, ныряя под ствол надломленного дерева, в тот же миг его кора у меня над головой брызнула фонтанчиком и обдала меня дождём щепок.

— Сволочи, быстро нашли, — пропыхтел я сквозь зубы и смахнул побежавшую кровь со лба из небольшой царапины.

Сзади меня что-то недовольно заверещало, и я резко прыгнул вперёд, поворачиваясь лицом к потенциальной угрозе. Вытянутая морда с багровыми от ярости глазками раптора появилась передо мной как из воздуха, высунувшись из-под ствола, где её миг назад ещё не было. Я падал спиной на землю, а пасть с внушающим уважение набором игловидных зубов неслась к моей глотке.

Нет ничего быстрее скорости мысли, рефлексы сработали безукоризненно, я выбросил руку с парализатором вперёд и выдал максимальный разряд. От прогремевшего грохота зазвенело в ушах, а перед глазами заплясали разноцветные круги. Сила разряда швырнула раптора обратно на ствол дерева и даже перекинула через него, я же зашипел от боли. Броня, предусмотрительно надетая под рубашку, выдержала, однако когти ящера успели проехаться мне по груди и оставить хорошо заметные отметины на долгую память.

За надломленным деревом откуда-то из буйства растительности мелькнула голубая вспышка, меня качнула ударная волна, и надломленный ствол превратился в пар. Я вытаращил глаза — игры кончились, не успев даже начаться, с какого перепуга они применяют тяжёлое оружие! Рефлексы и тут оказались умнее меня, мозг ещё обдумывал возникшую мысль, а тело уже рванулось в невероятном прыжке через голову назад. Сердце успело ударить лишь раз, а я уже нёсся оттуда как вспугнутый заяц; работа работой, а с плазмобо?ями я шутить не намерен, один выстрел из этой радости способен превратить в пар среднебронированный танк. Сваливать надо было, да поживее...

Дыхание с хрипами, со всхлипываниями и со стонами вырывалось из груди: вот до чего доводит праздная жизнь. Всего-то пятнадцать минут дикого бега по этой зелёной полосе, густо усеянной разного рода препятствиями, а уже в груди кипит, хрипит и колет, а сердце так колотится о рёбра и грудную клетку, что готово проломить её и подобно страусу вырваться на волю. Рановато это случилось конечно, но себя я любил ещё больше, чем Шелу, поэтому надо было рискнуть. Заприметив недалеко впереди подходящее дерево, я пригнул голову и как взаправдашний бык начал набирать темп. В нужный момент я сильно оттолкнулся правой ногой, левая коснулась ствола дерева, нанозахваты на подошвах ботинок на удивление не подвели, и я стрелой взбежал вверх по стволу. Ухватившись рукой за ветку потолще и покрепче, я рывком забросил себя на неё и уселся поудобнее, свесив ноги вниз.

Грудь распирало так сильно, что рёбра едва не трещали. Хватая ртом воздух, я пробежался кончиками пальцев по лицевой панели активатора, сразу же вспыхнул ряд непонятных для непосвящённого символов. Для меня же, посвящённого почти во все тайны этой хитроумной игрушки, они значили одну единственную фразу: "медкомплект заряжен". Добро, ноги уже становились ватными, а руки начинали слабеть, я торопливо нажал на самый крайний символ два раза и откинулся спиной на ствол дерева, прикрыв глаза.

Символы вспыхнули ещё раз и потихоньку погасли один за другим, активатор издал лёгкую вибрацию, и я ощутил через рубашку два укола. Два укола фортила?на — доза, конечно, лошадиная, кто же спорит, хотя чем я не жеребец, однако сейчас мне предстоял кросс на четыре-пять километров и ещё один нырок, а кто или что будет ждать меня у точки перехода, одному Триединому известно. Мой принцип — лучше перебдить, чем недобдить — иногда здорово выручает в жизни и помогает выжить. А тут ещё и конкуренты эти, мать их за ногу, чтоб им в космосе раствориться! Не шибко поднимает тонус, когда в тебя из-за каждого угла могут и из плазмобоя пальнуть или из чего похуже.

Я легонько пошевелился и почесал между лопатками, затем замер, стараясь не то, что не дышать, а даже и не моргать. Ветка, на которой я сидел как на скамейке, надёжно укрывала своим буйством зелени от любопытного взгляда, зато обзор с неё открывался весьма и весьма неплохой. Я присмотрелся, надеясь на обман зрения или галлюцинации, однако сразу разочаровался: кусты внизу подо мной шевелились явно не от ветра.

Я почесал плечо, и почти сразу же у меня зачесалась нога. Шёпотом проклиная всё на свете, я принялся драть ногтями зудящие места, зорко наблюдая за тем, что творилось внизу, и стараясь не выдать себя ничем. От земли внезапно словно отклеилась тень, воздух сгустился и замерцал, затем пошёл рябью как круги на воде, и внезапно из ничего появилась фигура в маскировочном бронекомбинезоне. Я прищурился, всматриваясь: за спиной у этого охотника-невидимки висел и плазмобой в сложенном виде, и дальнобойная винтовка — названия фирмы я не разглядел, но, судя по форме, оружие было изготовлено на заводах Трело?н Индастриз, которые славились надёжностью и повышенной убойностью своих игрушек. Комплект охотника за головами... О, ещё и штурм-пистолет на поясе, и квантово-фотонный преобразователь световых потоков типа "Амальгама" — я завистливо вздохнул, такое богатство нам, бедным курьерам, и не снилось. Хотя, чего скулить, зачем он нам вообще нужен, весь этот арсенал? Наше оружие — нож, пистолет да смекалка.

Чёрт, да что ты будешь делать?! Проклиная всё и вся, я запустил руку за воротник рубашки под броню и с наслаждением почесался, тело зудело и горело как будто его только что распарили в баньке, а потом ещё и веничками отхлестали с горчичкой сухой и перчиком. Ветка, на которой я сидел, от этих почёсываний начала дрожать всё сильнее, однако фигура внизу этого пока не замечала. Она повертела головой и вдруг сделала приглашающий жест рукой, я насторожился, прекратив чесаться. Словно бы из воздуха возникло ещё пять фигур, все в маскировочных бронекомбинезонах, вооружённые так, что хоть сейчас в набег на любую военную базу. Судя по коротким лаконичным жестам и кивкам, все шестеро принадлежали к почётной категории профессиональных наёмников. Я презрительно усмехнулся — тоже мне профессионалы... Профессионалы догадались бы осмотреть все окрестные деревья, прежде чем высовываться из засады. Однако мозгами пораскинуть пришлось: четыре-пять километров до точки перехода, как минимум шестеро убийц на хвосте, а может и больше, которые — я видел тот ствол — по лесу передвигаться умеют не хуже меня, оружие у них как для полномасштабной войны... Нет, оставлять их за спиной никак нельзя, надо убирать их потихоньку. Вот только как?

Великий Космос, да что же там такое чешется?! Я запустил руку за пазуху и с превеликим наслаждением почесал грудь, млея и едва не пуская слюни от удовольствия. Фигуры внизу зашевелились, тот что появился первым, внимательно осмотрел землю и внезапно растворился в зелени кустов, оставшиеся пятеро, судя по движениям голов, о чём-то совещались. Ещё две фигуры шагнули в разные стороны от дерева, одновременно активируя "Амальгамы", воздух вокруг них сгустился, замерцал, и они исчезли. Под деревом остались трое, они напряжённо всматривались в окружающую растительность, положив руки на рукояти штурм-пистолетов. Чего ушли те трое, я ещё мог понять, они наверняка искали мои следы, но зачем тут торчат эти? Неужели им трудно догадаться просто посмотреть наверх? Я чесался всё яростнее, ветка тряслась так, что я на ней едва удерживался. Пытаясь сохранить равновесие, я, не глядя, обнял ствол рукой и вдруг пальцами угодил во что-то мягкое и липкое, раздавив это с противным хрустом.

Голова моя повернулась на автомате, посмотреть, во что же такое я угодил. Честное благородное слово, я не хотел этого... Знай я всё наперёд, никогда в жизни бы не полез на это проклятое дерево или по крайней мере не стал бы оборачиваться. Я сфокусировал взгляд, по моим пальцам стекал ярко-оранжевый сок, а на рукаве сидел здоровенный красный муравей и довольно нагло таращился на меня. Я поднял взгляд выше... Ещё выше... И только сейчас до меня дошло, почему наёмники не стали искать меня на дереве. Только такой дурак как я мог удобно устроиться на этом гигантском муравейнике.

Наверное мы испугались оба — я и муравей. А тут ещё и активатор предательски запиликал: Грин перестал обижаться и потребовал отчёта. Я нелепо взмахнул рукой и тут вдруг осознал, что падаю...

Ситуация, надо сказать, лучше не придумаешь, хвала Космосу, что нас готовили и не к таким маразмам. Падая, я резко извернулся в воздухе и приземлился, спружинив ногами и всем телом, гася инерцию. Активатор щёлкнул и по моему мысленному приказу раскрылся, руки описали небольшую дугу, пальцы крепко сжали рукояти боевых вибро-ножей. Затем началась пляска... На столь близкой дистанции не спасёт ни один штурм-пистолет, разве что перехватить его поудобнее как дубину и идти в рукопашную, надежда только на рефлексы и умение владеть ножом, а уж этому умению нас обучают в совершенстве.

Руки по плавным дугам метнулись в разные стороны, я мгновенно развернулся, гася энергию инерции разлёта, и резко взмахнул обеими руками на противоход. В середине траектории полёта, набрав максимальную силу и скорость удара, лезвия ножей мягко и словно бы играючи прошлись по горлу одного из наёмников, который ближе всех стоял ко мне, миллиметром выше грудной бронепластины, двумя миллиметрами ниже защитного обода под подбородком. Куда бить, я знал прекрасно: горло, подмышечная артерия, подколенные сухожилия, бедренная артерия во всех моделях лёгких и в большей части средних бронекостюмах не защищены ничем кроме сверхупругой полимерной ткани. Пулей попасть в эти места практически невозможно, осколок будет отклонён щитками брони, которые расположены подобно рыбьей чешуе, а разработчики бронекостюмов в свою очередь уверены, что ни один нормальный солдат не допустит к себе противника столь близко, чтобы тот смог ударить его ножом. Мало того, даже ножом в тесном контакте попасть в эти места тоже нужно очень грамотно, миллиметром выше или ниже и лезвие обязательно скользнёт по бронепластинам, а тогда ты уже труп. С теми, кто в тяжёлой броне, вообще нет смысла связываться. Они, конечно, неповоротливые как статуи, зато и уязвимость у них самую малость повыше, чем у средних танков. А эти... Я мысленно усмехнулся...

Наёмник захрипел и забулькал, сквозь аккуратный разрез на ткани фонтанчиком ударила кровь, а я уже развернулся к оставшимся двум. Мне облегчало задачу ещё и то, что, упав, я приземлился аккурат в центре между этими тремя, пардон, уже двумя. Рука одного метнулась к штурм-пистолету, перевернув ножи клинками вниз, я скользнул между наёмниками, пируэтом уходя с возможной траектории выстрела. Мгновение, и я уже видел незащищённую ничем шею второго сбоку, время как будто замерло, был прекрасный момент для удара, однако пачкаться в крови я не захотел. Второй только начинал разворачиваться ко мне, а я уже заканчивал пируэт, перед моими глазами встала его разворачивающаяся спина, я резко присел и с энергией поворота наотмашь рубанул ему под коленки. Наёмник завопил и начал заваливаться, я поморщился от досады — какой прокол с моей стороны — и ещё одним пируэтом выскочил из-за его спины. Наёмник ещё падал, вопя, когда мой нож врубился ему в рот по рукоятку, заставив замолчать навсегда. Оставался третий.

Третий не пожелал временно отступить и расстрелять меня из-за кустов, а выхватил свой нож и бросился в атаку. Мы обменялись десятком молниеносных ударов, парирований, взмахов, уклонений — чертовски красиво, однако насквозь непрофессионально. Внезапно перед глазами у меня возникла картинка предчувствия-видения — сзади стоят и целятся мне в спину.

— Стоп! — рявкнул я, отдавая мысленный приказ активатору, и быстро обернулся.

Ствол штурм-пистолета, торчащий из кустов, и лёгкий отблеск на плечевых бронепластинах — этого мне хватило. Я быстрым разворотом нырнул за спину третьего, замершего в оборонительной позиции с выставленными вперёд руками с ножом и дурацким оскалом за сетчатой маской. Моя ладонь легла на его бедро и сжала рукоять штурм-пистолета.

— Пуск! — скомандовал я.

Активатор пиликнул, снимая блок бега времени; всё произошло мгновенно: тело третьего дёрнулось, довершая начатое движение, наёмник в кустах нажал на спуск. Пули вошли в тело третьего очень грамотно, под углом к бронепластинам, так чтобы не срикошетить, а именно пробить. Будь я на его месте, лежать бы мне уже в кустах с дуршлагом вместо живота, а на голову мне уже вешали бы "краба". Плевать! Я уже давил на спусковой крючок. Штурм-пистолет рявкнул в моей руке и выплюнул очередь смерти в голову укрывшемуся в кустах. Наёмник не успел ни уклониться, ни защититься, от очереди разрывных патронов с близкого расстояния его голова превратилась в кровавое месиво.

Я отпустил тело третьего, за которым укрылся от пуль, и оно шумно рухнуло на землю, из ран на груди ручьями хлынула кровь, мгновенно залив все кусты вокруг. Плевать, местная фауна с огромным, надо понимать, удовольствием употребит органику, а неорганические предметы будут сожраны непонятной силой, с которой всем нам пришлось считаться после открытия эффекта Маховика Времени, силой, объяснения которой нет и по сей день, но зато все, кто связан с путешествиями во времени, знают о её существовании. Имя этой силе — Хранители, и неизвестно самоназвание это или придуманный в спешке термин, все попытки контакта с ними заканчивались неудачами, исследователи и исследовательская аппаратура попросту исчезали бесследно, пожираемые этими непонятными существами. Всё, что смогли установить за какое-то определённое время изучения, так это то, что их сущность представляет собой живой разумный симбиоз нескольких видов энергии, мыслящий и действующий подобно человеку, который убирает в доме мусор. Этой силе по барабану: есть мы или нас нет, она уничтожает все остаточные следы перемещения во времени, бывало уничтожала и переносчиков этих следов — курьеров, наёмников — если те не успевали удрать подальше; с ней невозможно бороться; ей нельзя противостоять — симбиоз неразрушим и практически неуничтожим, любое направленное воздействие на него лишь подпитывает его энергией, в результате чего симбиоз лишь усиливается и крепнет; он функционирует вне временных потоков, поэтому все фокусы с замедлением, остановкой, ускорением времени на него никак не влияют... Учитывая все эти сильные стороны и почти полное отсутствие слабых, с Хранителями старались не связываться, старались пореже использовать фокусы со временем, так как непонятная сила как магнитом притягивала Хранителей в те места, где слишком часто баловались с временными потоками; а коли уж они возникали, появляясь как всегда из ниоткуда, тогда от них пытались убежать, уйти, потому как никому не хотелось складывать лапки, дрыгаться в предсмертной агонии и ждать, когда ты превратишься в ничто...

Я отпрыгнул под защиту кустов, перед этим бегло осмотрев их, чтобы не вляпаться как с этим деревом, и прикинул вариант дальнейшего развития событий. Ножи я очистил от крови, затем, перехватив их особым образом, плавно и мягко крутанул кистями рук. Активатор щёлкнул, зацепы выдвинулись, схватились за еле заметные выступы на рукоятях, сцепились, и ножи легко и без затей убрались куда-то вверх, ближе к плечам, скрывшись под пластинами, до следующего раза, который, как я очень надеялся, не скоро наступит. Штурм-пистолет, которым я временно воспользовался, я бросил у тела его хозяина, игрушка, конечно, высший класс, но и снабжена, зараза, распознавателем ДНК владельца или состава крови, хрен их разберёт. Кроме хозяина никто этим оружием не сможет воспользоваться. Брать оружие посерьёзнее я не стал из чисто практических убеждений — моё дело кабанчиком бегать, куда велят, и заботиться о спасении собственной тушки, а не с плазмобоями планеты взрывать.

Ага... Я прислушался, резко оборвав внутренний монолог. Вроде бы веточка хрустнула, вот только где?.. Сзади, спереди, справа или вообще подо мной? Я напрягся...

И в этот момент в рёбра мне ткнулось что-то мокрое и холодное...

Возможно, это был чей-то любопытный нос, возможно, носок ботинка со следующей за ним репликой из разряда "улыбнитесь, на вас смотрит дуло крупнокалиберного автомата". Плевать... Сейчас я побил рекорд скорости в беге по сплошь усыпанному препятствиями бездорожью, я нёсся как комета сквозь лес, перепрыгивая через поваленные стволы и ныряя под особо крупные, под которыми, по моему любимому закону подлости, обычно оказывалась либо какая-то яма, либо ещё что-нибудь не менее мерзопакостное. Все мои мысли отключились, разум временно забастовал, поэтому, когда передо мной вдруг словно бы из ниоткуда возникла фигура в маскировочном бронекомбинезоне и прицелилась в меня из плазмобоя, я лишь резко прыгнул вперёд, на неё. Мимо моего плеча пронёсся нестерпимо яркий шарик плазмы, плечо ожгло диким огнём, и где-то позади меня прогремел беззвучный взрыв, превративший в пар, наверное, всё живое в радиусе пары метров. Ударная волна толкнула в спину, однако мы с наёмником уже неслись вниз, скользя по плотному слою глины вперемешку с листвой и ещё всяким мусором. Закрутило, завертело меня так, что ориентироваться перестал совершенно, однако и здесь инстинкты оказались умнее меня. Они-то, родимые, и подсказали, что смысл мне падать в неизвестное далёко, если можно... Опаньки, я как раз скользил на боку животом вперёд, поэтому удар о ствол дерева, совершенно неожиданно возникшего из буйства растительности, пришёлся мне аккурат в солнечное сплетение. Перед глазами вспыхнули разноцветные звёзды, я не успел напрячь мышцы живота и глухо охнул от боли, глаза чуть не полезли из орбит. Стволик задрожал под моим весом и начал потихоньку сгибаться, еле слышно потрескивая, однако моего могучего интеллекта хватило, чтобы догадаться упереться ногами и понадёжнее перехватиться рукой, компенсировав свой вес...

Ах, ты ж, мать твою!

Глухо рявкнул выстрел, и земля брызнула фонтанчиком у самых моих ног. Я резко повернулся в ту сторону и увидел еле различимый немилосердно заляпанный грязью когда-то чистый бронекомбинезон наёмника далеко внизу, метрах в ста ниже меня. Метко стреляют, однако... Второй выстрел рванул землю уже в десятке сантиметров от моей головы, это было уже слишком. Я вывернул голову, второй выстрел был произведён, судя по звуку, откуда-то сверху, и почти сразу заметил уже далеко выше себя, вверх по крутому склону, по которому мы с наёмником и катились, осторожно выглядывающий из-за камня силуэт второго наёмника. Вот он прицелился...

Я стиснул зубы и зарычал от бешенства: подыхать да так просто?! Сами сдохнут, твари, не на того напали! Времени на стратегическое планирование не было, поэтому пришлось импровизировать на ходу. Я отпустил стволик дерева и резко оттолкнулся ногами...

Выстрелы громыхнули одновременно, слившись в один, земля фонтанчиком брызнула в месте, где секунду назад была моя голова, но я уже нёсся по склону, моля бога, богов и великий Космос, мать его за ногу, лишь бы только не упасть...

Бежать по скользкой размокшей от дождей, влажности и простой мокрой воды глине пополам с опавшей листвой да ещё и вниз по крутому склону, уворачиваясь вдобавок от редких чахлых жиденьких деревьев — тот ещё кошмар, особое удовольствие, в котором нет места лишнему или просто неправильному движению. Выстрелы лупили не переставая, взрывая вокруг меня грязь, стволики деревьев или просто уносясь неизвестно куда, однако то ли я просто был такой везучий, то ли они стрелки всё же хреновые, но царапало меня в основном щепками да осколками, брызгавшими во все стороны от разрывных патронов, ничего такого серьёзного, хвала вечным звёздам, не случалось.

Итак, момент истины!..

Я резко выбросил вперёд левую руку, заранее подготовленный моим мысленным приказом активатор щёлкнул несколько раз, пластины пришли в движение, и мне в ладонь ткнулась рубчатая рукоять "конвертера", я щёлкнул предохранителем и...

Вот он!

В пяти метрах от себя я наконец увидел того наёмника, который стрелял в меня снизу, его маскировочный бронекомбинезон, весь заляпанный грязью, превосходно сливался с местностью. Я увидел его прицельно сузившиеся глаза и палец, готовый нажать на спусковой крючок...

И я оттолкнулся ногами, ласточкой прыгая вперёд и на него, дуло "конвертера" уже смотрело ему в лоб...

Его выстрел, как я и ожидал, прошёл несколько ниже, если бы я не прыгнул, то получил бы разрывной патрон в пах, а тогда прощайте девочки и детишки. В отличие от его мой выстрел лёг идеально в цель, несмотря на то, что стрелял я в прыжке и из, мягко говоря, несколько неудобной позиции, однако за это следует поблагодарить не столько Великий Космос и Триединого, сколько моих инструкторов, и создателей чудо-оружия под названием "конвертер".

Наёмник дернулся и обмяк, он умер мгновенно, я рухнул рядом с ним на живот и резко выбросил вперёд правую руку, ухитрившись в самый последний момент схватиться за его ногу, затормозив тем самым своё падение. Теперь предстояла снайперская работа. Я приподнял голову и перевернулся, готовясь ответить на первый же выстрел...

Реальность же как всегда поступила со мной очень грубо.

Впереди блеснула короткая ярко-голубая вспышка и все, что я успел сделать, так это вытаращить глаза...

Ударная волна швырнула меня, с силой гигантского молота влупив по телу, все конечности моментально онемели и отнялись, распухший от дикого жара язык и раскалённые связки выдали нечто: "А-ы-ы-р-р-р...", и я спиной рухнул на маленькое деревцо, которое как назло оказалось усыпано длинными крепкими и достаточно острыми колючками, сломал его и заскользил вниз. Обугленная яма двухметровой глубины и пятиметровой ширины и только лёгкие струйки пара того, что секунду назад было человеком, — вот, что могло остаться и от меня. Не промахнись наёмник, и ударь выстрел на полметра ближе, и тогда я бы в компании с ангелами-меломанами пел бы на небесах дифирамбы во славу Триединого, хотя от моего голоса там бы все повесились, а меня сослали бы в Ад, где, к слову, знакомых как-то побольше будет...

Я падал... Обожжённый, ошпаренный, разбитый, с не чувствующими самих себя руками, ногами да и всем телом в придачу, и мне уже было относительно всё равно, куда я упаду, где, и что со мной будет дальше. Не к месту вдруг вспомнились те самые две тысячи кредитов и старенький крысёныш Ленский. Я улыбнулся чёрными опалёнными губами и вдруг в который раз уже понял, что никакие деньги не стоят моей драгоценной любимой и самое главное единственной жизни. Вместе с этим ко мне вернулась ясность разума, а вместе с ним...

Обрушилась тьма.

"Скачок вперёд на пять лет", — прилежно сообщил мне активатор голосом Марика, и я внезапно для себя спиной рухнул в воду, подняв тучу брызг.

Тёплая вонючая вода хлынула мне в рот, я отчаянно закашлялся, забарахтался и с огромным трудом вынырнул на поверхность, корчась и кривясь от дикой боли, пронизывавшей всё тело.

Сюрпризы, впрочем, не закончились, видать, им было как-то всё равно: устал я или нет, хочу я их или нет, и вообще, может мне уже всё надоело. Медкомплект активатора работал в авральном режиме, отчего руки покалывало десятками уколов, кожа под рубашкой и бронёй зудела и чесалась, как хорошо натёртая солью с перцем, мышцы срочно приводились в тонус лошадиными дозами стимуляторов, восстанавливалась повреждённая радужка глаз, миллионы полуорганических наноботов, вместе с кровью разлетаясь по организму, в темпе залечивали и заживляли повреждения внутренних органов. Однако...

Однако, местной фауне, обитающей в озерце, в которое я угодил, подняв тучу брызг, очевидно, не понравилось вторжение инородного организма. Не успев расслабиться и получить хоть долю блаженства от одновременного действия успокоительных и стимулирующих препаратов, я с диким воплем как ошпаренный вылетел из воды и галопом метнулся на берег. Там уже, отдышавшись и собравшись с мыслями, я, шипя от боли, пощупал укушенное место — серьёзные, однако, челюсти у местных хищников, мощно тяпнули, да ещё и, сволочи рыбоподобные, за самое мягкое и беззащитное место.

Ладно... Долой лирику и отвлечённые суждения!

Я бегло осмотрелся: пейзаж был весьма приятным, попроще стал, что ли, поменьше стало буйно-зелёной растительности, тот раздражающий контраст всех цветов радуги, от которого перед глазами мельтешили разноцветные пятна, сменился на вполне нейтральный, выдержанный в привычных тонах лесной фон. Я повертел головой из стороны в сторону, затем осторожно вдохнул полной грудью — сказка! Было бы времени побольше, устроил бы тут пикничок. Кстати, о пикнике... Я сунул руку в карман своей многострадальной рубашки и нащупал там несколько маленьких, упругих, по ощущениям похожих на резиновые комочков. Достав один из них, я вдумчиво изучил инструкцию, состоящую из одного-единственного предложения (наши плешивые умники вообще были мастера писать инструкции, в своё время они разработали детальнейшие указания в несколько килобит информации размером по применению "неорганической лопаты с искусственным интеллектом на атомно-регенеративном реакторе", когда Грэю захотелось перекопать клумбы рядом со зданием фирмы), затем специально для этой и других целей нестриженым ногтём проколол оболочку комка. В мгновение ока он раскалился до невероятной температуры — я обиженно сунул в рот обожжённые пальцы — упал на землю и принялся дико шипеть и подпрыгивать, увеличиваясь в размерах прямо у меня на глазах...

"Хоть бы не граната оказалась", — машинально подумал я, отпрыгивая подальше от агрессивного комка неизвестно чего. Можете смеяться сколько угодно, а уж я то знаю из-за чего в прошлом году Грэю в его лабораториях стены перекрашивали и окна с новыми стёклами вставляли... Приспичило, видите ли, этому Кинг-Конгу с десятком дипломов о высшем образовании изобрести новый вид взрывчатки, замаскировав его под морковку, обыкновеннейшую морковку, которую любят многие. Ну и, естественно, как оно почти всегда и бывает, какой-то очкастый умник, уходя из лабораторий, забыл подопытных кроликов запереть. Утром Грэй пришёл — в лабораториях кавардак, стёкла с рамами все выбиты, а по стенам кроличьи мозги стекают. От этого экспериментатора ожидать можно было многого...

Комок, превратившись в увесистый кусок чего-то розового и аппетитно пахнущего, ещё пару раз подпрыгнул и затих. Я опасливо приблизился к нему — не рычит, не кусается да ещё и пахнет вкусно, а чего ещё нужно для счастья?

Оказывается, это была колбаса... Саморазогревающийся паёк, специально разработанный для пограничных патрулей Внешнего Кольца СБФ, стоящих на страже границ Большого Космоса, когда места лишнего нет, едва-едва на боезапас хватает, а с этими комками удобно — сунул в карман и летай на здоровье. Откуда взял этот паёк Грэй, я мог только смутно догадываться. Вся информация по патрулям, которые по сути дела были основой военных сил Федерации, была засекречена, и мы просто умирали от восторга, когда удавалось раздобыть хоть какую-нибудь завалящую сплетню. Откуда информацию достал этот Терминатор?.. Хотя, чего я думаю: работа у него такая...

Я пожал плечами и откусил ещё один кусок — вкусно, однако! Горяченькая, со специями... Желудок требовательно квакнул, и я торопливо откусил ещё, чуть не подавившись при этом. М-да... Я собрался с мыслями и попытался представить: куда же теперь? Ну, допустим, направление подскажет Марик, и укажет активатор. Тогда вопрос второй: сколько по мою душу ещё наёмников осталось?

— Стоять! Замри и не шевелись!

"Откуда?! — мелькнуло в мыслях. — Сзади? Сбоку?".

— Руки подними!

— Не могу, — честно ответил я. — Есть хочется, аж не могу...

— Клоуна строишь?!

Выстрел рявкнул из кустов впереди, и я с сожалением проводил взглядом улетевшую в озеро недоеденную колбасу. Вода взбурлила — местная фауна явно обрадовалась подачке. В желудке у меня снова заквакало да так громко, что я пропустил мимо ушей слова наёмника.

— Что? — переспросил я настороженно.

Кусты раздвинулись и ко мне навстречу вышел один из наёмников. Выглядел он просто ужасно: бронекомбинезон во многих местах был порван и пробит, маскировка давно слезла и висела драными клочьями, шлем отсутствовал, наёмник хромал на обе ноги, а из всего внушительного арсенала при нём остался лишь штурм-пистолет, нацеленный мне в живот. Взгляд был дикий, полубезумный, рука, державшая оружие, заметно дрожала.

— Промахнулись мы со временем немного, — сообщил он мне ни к селу ни к городу, — пять лет от местных бегаю, один совсем остался, остальные все... того...

— Сожалею, — произнёс я, ни хрена не сожалея.

— Заткнись, тварь! — взорвался он и нажал на спуск.

Я скучающе проследил, как выстрел разнёс на куски ствол небольшого дерева росшего неподалёку.

— Давай сюда вирр, — потребовал наёмник, направляя штурм-пистолет мне в грудь.

— И толку? Без кодовых слов мнемо-записи этот вирр можно под ножку кривого стула подкладывать для устойчивости... Попробуешь взломать — вся информация сотрётся и твоё задание потеряет смысл. Кодовые слова я тебе не скажу, а "краба" при тебе я не вижу. Хочешь стрелять, стреляй! А тогда по возвращении, если ещё вернёшься, тебя спишут из Наёмного Контингента как неспособного справляться с заданиями, переведут в спецкамеру и там распылят на молекулы...

— Заткнись!

Пуля рванула землю прямо у меня под ногами...

Так! Ну хватит! Слишком много хамства за сегодняшний день...

Я резко метнулся вперёд, рукой увёл дуло штурм-пистолета в сторону и совершенно внезапно для себя нанёс удар в пустоту. Откуда-то слева мне чувствительно заехали по почкам... Интересно. Я резко развернулся, и мне тут же досталось в шею, но уже сзади. Ноги на мгновение парализовало, и я от неожиданности рухнул на колени — наёмник явно был не медлительнее меня. Я перекатился вперёд и вбок, поймал опускавшуюся руку в блок из перекрещенных запястий и резко вывернул влево. Наёмник споткнулся, потерял равновесие, но, падая, успел залепить мне кулаком в глаз. Я временно ослеп... И моментально озверел — игры кончились!

Сиплое, надсадное дыхание донеслось уже справа. Наёмник вскочил и нанёс удар, я, закрыв глаза, резко развернулся и выбросил вперёд руку. Мои пальцы пробежались по его предплечью и вонзились клювом аккурат в нервный узел. Наёмник завопил от боли, я перехватил его руку и, выворачивая её, скользнул ему за спину. Носок моего ботинка ткнулся ему под колени, и наёмник, хрипя от боли в вывернутой руке, мешком осел. Стоя за его спиной, я наступил ему ногой на лодыжки и перехватил двумя пальцами за подбородок — одно лёгкое движение и хрустнут шейные позвонки.

Что-то тяжёлое мягко опустилось на землю неподалёку от нас, я насторожился и поднял голову, осматриваясь и прислушиваясь. До того верещавшая и пищавшая на все лады и тона округа моментально смолкла, суматошная беготня и возня, которую я фиксировал боковым зрением на периферии, столь же неожиданно и мгновенно оборвалась и стихла...

Земля дрогнула ещё раз...

И ещё...

Наёмник захрипел, задёргался и стал вырываться. Не понимая, в чём дело, я выпустил его руку, и он, не рассчитав усилия, растянулся на траве.

Земля мягко дрогнула... Уже ближе... Я мог ощутить это по лёгкой вибрации, пронзившей меня от пяток до кончиков волос на загривке.

— Что это?! — крикнул я в ухо наёмнику, легко как котёнка схватив его за шиворот и приподняв.

Он отмахнулся, задев мне по глазу, от неожиданности я выпустил его. Наёмник вдруг рухнул на колени и начал что-то бормотать, биться лбом о землю, махать руками, затем вскинул голову к небу и громко завыл.

Земля ещё раз дрогнула... Уже значительно ближе.

Чья-то мягкая тяжёлая поступь несла к нам нечто, под которым со страшным треском ломались неподалёку стволы деревьев и от которого притихла даже фауна в озере...

Я отступил на шаг, потом подумал и отошёл ещё подальше. Наёмник прекратил выть и биться головой, внезапно он повернулся ко мне, и его палец обрекающе уставился на меня.

— ТЫ! — завопил он, его глаза пылали сумасшедшим багровым огнём, зрачки стали размером с радужку. Наёмник начал медленно подниматься с колен, дёргаясь при этом как марионетка на ниточках. — ТЫ!!!

Я потихоньку отступал от него, всем нутром чувствуя, что пора давать дёру...

— Ты разбудил Большого Рекса!!! — заорал наёмник дурным голосом, взвыл так, что меня пробрало аж до самых пяток, и вдруг прыгнул на меня.

Я ещё никогда не видел, чтобы человек смог прыгнуть на семь-восемь метров без всякого допинга, приспособлений или простого пинка под зад. Наверное, сумасшедшие могут...

Земля вздрогнула совсем близко...

И тут из-за невысоких деревьев, со страшным треском переломав их, высунулась здоровенная морда гигантского тираннозавра и играючи схватила наёмника за ноги в прыжке. У меня глаза полезли на лоб.

Поймав добычу, морда резко повернулась и звучно хрястнула наёмником о ближайшее дерево, переломав ему все кости. Понятно, это называется отбивная...

Две вещи я с тех пор помню очень хорошо. Как наяву я и по сей день вижу вытаращенные глаза и раскрытый в беззвучном крике рот сумасшедшего наёмника, пять лет скрывавшегося в тех джунглях и дожидавшегося меня, хоронившего напарников одного за другим — а я уверен был, что дело не ограничится той шестёркой! — и жившего одной лишь мыслью: как бы добраться до меня — мыслью, которая постепенно свела его с ума. Второе, что я запомнил накрепко, так это тот мой сумасшедший бег, когда я первый и последний раз в жизни побил собственный рекорд скорости, благо до точки перехода было недалеко, а уж гулкий бег и мерное рыканье бегущего за мной тираннозавра здорово прибавляло прыти и адреналина и побуждало на подвиги, вроде прыганья по веткам деревьев, прыжков над пропастями и прочим. Потом в мою жизнь как всегда неожиданно ворвалась явившаяся неизвестно откуда Шела, и я забыл обо всём на свете... В том числе и о том, что сам хотел её отыскать...

Лишь как-то раз, обдумывая её неожиданный и оттого вдвойне приятный приход, а потом и уход через пару недель под покровом ночи, за чашечкой настоящего душистого ароматного чая, специально по моему заказу доставляемого с Земли с одной из тамошних элитных высокогорных плантаций, я вдруг вспомнил ни с того ни с сего уроки истории. Помнится, в конце 20-го — начале 21-го века учёные-палеонтологи писались от восторга, изучая и разглядывая идеально круглое отверстие в черепе динозавра и след ботинка на куске чего-то окаменелого... Ну что ж, было дело, перестарался, видать... Или не я тому виной, а бродивший в тех джунглях пять лет наёмник? Правда, вот падение астероида меня смущало и связанное с ним вымирание динозавров. С другой стороны я и не знал, что, когда гибнет главный член отряда наёмников или просто выбранный боец, на место гибели с орбиты падает здоровенный астероид, чтобы, дескать, ни наших, ни ваших... Не знал я про эти их меры "последнего шанса", а иначе бы... А хотя, что иначе? Ну вымерли динозавры... А пусть виновного найдут! Не я ж того наёмника хватал за ноги.

Я поставил чашку чая на столик и с наслаждением откинулся в кресле. Все синяки давно прошли, вместе с Шелой мы промотали почти все честным трудом заработанные кредиты, пора было за ум браться. За ум да за дело... Хватит отдыхать.

Завтра на работу!

Глава 6

Назойливое присутствие смерти, вечно крутившейся вокруг меня, как кот возле миски сметаны и молока, я ощущал всю свою жизнь... Точнее ту её часть, которая была связана с этой уже набившей оскомину работой. Забавно, почему я, сын одного из королей галактической торговой империи, должен вообще работать?! Отец, впрочем, говорит, что трудности закаляют характер. Ну что ж, мой они однозначно закалили, ведь до этой работы я просто был лучшим, сейчас же я лучший из лучших. Я знаю свои силы и трезво оцениваю свои возможности, в отличие от тех олухов, что окружают меня и по ошибке считаются моими коллегами, они олухи, недотёпы, недоделки, они просто люди, а я гордо именую себя Человек; положение лучшего из лучших обязывает — я давно научился без боязни смотреть смерти в лицо, здороваться с ней как со старым приятелем, она привыкла ко мне, поняла, что достать меня не сможет никогда, ведь я лучший! И вот теперь новый заказ, новая работа, и снова смерть дышит мне в спину, за жалкие три тысячи кредитов я должен прыгать, бегать и скакать, унижаться, плевать на свою гордость, работать... Фу, от одного этого слова меня бросает в дрожь. Я, наследник миллиардов кредитов и тысяч заводов и всего-всего, вынужден уродоваться за жалкие подачки от этой старой крысы и перекачанного имбицила по имени Аластор Грэй (какое мерзкое имя!), а также играть со смертью в шашечки... Но ничего, я потерплю, будем считать, что я привык.

Хм, интересно, мне кажется или это действительно так: почему-то именно сегодня смрадное дыхание смерти раздаётся как-то уж слишком близко, настолько близко, что волосы у меня против желания встают дыбом от столь неприятного соседства; я не боюсь её, я люблю с ней поиграть, но бедный мой инстинкт самосохранения. Эх, смерть, смерть... Неужто ты устала ждать, когда я к тебе приду, и сегодня решила сыграть ва-банк? Ну давай, давай... Мой ход первым, я играю сегодня белыми, и я хожу...

На бегу не больно-то пофилософствуешь, всё внимание на то, куда ставишь ногу, что за местность впереди, на контроль дыхания и прочая, прочая... Погнался за умной мыслью, и вот ты уже прозевал малейший выступ, не рассчитал угол наклона и не учёл скольжение, и... Финита ля комедиа! Но!.. Я не такой! Я лучший! И не побоюсь это с гордостью повторить ещё раз и ещё: я лучший из всего того космического разнопланетного быдла, что собралось под крылышком у старого мудака Капитошкина. Я по праву считаю себя лучшим, потому что...

Получай, гад!

Взмах кулаком, и смерть падает... Больше не поднимется! Ведь я лучший!

Забавно, в этот раз смерть принарядилась: чёрный костюм, туфли, судя по виду, кожаные, белоснежная рубашка, галстук, очки чёрные. Красавец...

Ещё один! Впереди, метрах в пяти! И уже целится в меня из пистолета...

Я мощно отталкиваюсь от пола, по инерции пробегаю по стене, хватаюсь рукой за незаметный крюк, вбитый в потолок, видать на нём раньше висела люстра, и...

Удар!

Удар с разворота ногой в грудь — это красиво... Смерть со всхлипыванием оседает, а я уже отталкиваюсь от груди этого чёрного таракана и перепрыгиваю через него, лечу спиной вперёд, в неизвестность, и разум тихо верещит от страха, а тело сладко ноет в предчувствии столкновения и грядущей за ним боли. Ох уж этот маленький паникёр разум...

Треск и звон... Симпатичная мешанина звуков ломающейся рамы и бьющегося стекла. Я лечу... спиной вперёд... в неизвестность...

Глаза увидели, и разум молниеносно отреагировал — моя рука выстрелила и намертво вцепилась в остатки рамы, которые едва держатся на честном слове и парочке ржавых гвоздей. Я как паук прилепился к стене дома на высоте десятого этажа, а внизу летят, кувыркаясь и переворачиваясь, осколки стекла, я зачарованно смотрю на них... Я всей душой с ними... Ведь они такие же блестящие... Как и я.

Десятый этаж? Высоковато? Ха, мелочи! Я оглядываюсь — метрах в трёх от меня стена другого дома — шершавая, вся в гнилой штукатурке... Интересно, в какое время меня забросил этот неандерталец Бенефициус Грин? Здесь ведь всё так... мерзко! И недочеловеки ходят далеко внизу. Они не такие как я, они не люди!..

Рама, дико визжа, вдруг начинает подаваться под моим весом, гвозди понемногу выползают из стены... Пора! И я упираюсь ногами и резко отталкиваюсь.

В стене напротив окна, но они заколочены — дома давно заброшены, а может их готовят к сносу, мне всё равно. Мне нужно то окно внизу на уровне четвёртого этажа, и я прыгаю как кузнечик, отталкиваясь поочерёдно то от одной стены, то от другой, и постепенно опускаюсь вниз. Скажете трудно? Для недочеловеков, умеющих разве что переползать с тротуара на тротуар, вполне возможно. Для меня же нет! Ведь я лучший!..

А вот и оно. Окно, что мне нужно. Последний прыжок, и я хватаюсь за раму, пальцы крепко впиваются в дерево, упираюсь ногами, что уменьшить нагрузку на неё. Ноги немного гудят, но всё хорошо...

Р-раз, и я рукой вырываю одну из досок, перекрывающих доступ. Два, выламываю другую. Осталось само окно, чьи стёкла давно потеряли свой блеск, перестали быть похожими на меня. Я поискал глазами и тут заметил сверху над окном небольшой выступ, декорации, блин. Я уже собираюсь подпрыгнуть, уцепиться за него и ударом обеих ног разбить раму, как вдруг...

Окно вдруг открывается изнутри. И тут я замираю, потому что в лоб мне смотрит дуло большого чёрного пистолета, и палец чьей-то руки уже придавил спусковой крючок...

Забавная ситуация, если не обозвать по-другому, смерть впервые смотрит мне прямо в лицо, а ведь до этого момента она побаивалась столь близких знакомств. Ну что ж, она принарядилась: чёрный костюмчик, белоснежная рубашка, даже пистолетик чёрный — всё в точности как у тех двух наверху. Имидж у неё нынче такой, что ли?

Не на того напала, старушка! Ведь я лучший!..

И я резко разжимаю хватку. Мгновение, когда я с наслаждением смотрел в дуло пистолета, а разум выл и метался как загнанный в ловушку зверь, когда на весы была положена жизнь... Оно ушло... Смерть проиграла в очередной раз, и я с сожалением констатировал этот факт — люблю борьбу, но не люблю её финал, каким бы он ни был.

Выстрел рявкнул над головой, но я уже скользил вниз. Третий этаж, второй уже близко... Сейчас!

И я отталкиваюсь ногами, прыгаю к противоположной стене дома, отталкиваюсь от неё и, зацепившись руками за декоративный выступ над окном, сильным ударом ног с грохотом разбиваю раму и доски и влетаю внутрь.

Привет, смерть!

Раз! Я делаю сальто вперёд, и носок моего ботинка бьёт смерти в висок. Два! По инерции я разворачиваюсь и наношу прямой удар ногой в грудь. Ощущения попавшего под такой удар сродни ощущениям человека, которого лягнул подкованный слон. Три! Блок удара, перехват, нырок под тело, и вот ещё одна смерть летит рыбкой в разбитое окно. Я могу долго так с ними забавляться без особого ущерба для себя... Ведь я лучший!..

Звук выстрела! И сильная боль в груди!..

Что-то не так... Но что?

Ещё один выстрел — и я вдруг чувствую, как какая-то неодолимая сила выбрасывает меня из окна, и я лечу вниз, в компанию разбитых стёкол и вырванных с гвоздями досок... Но кто?! Как?!

Я протягиваю руку к окну, которое стремительно удаляется вверх. Я лечу... И вновь кричит от ужаса разум, а тело умоляет сгруппироваться перед неизбежным ударом, но я лишь улыбаюсь... Смерть не настолько ещё умела, чтобы вырвать меня из лап жизни. Она всё ещё недочеловек... Что она может сделать со мной? С лучшим из лучших!..

Я чувствую удар, и голова внезапно взрывается от дикой боли, всё моё тело парализовано, но это пустяк... Сейчас я засну, а когда проснусь, всё будет по-другому. Не знаю уж как, но явно по-другому... А сейчас мне всего лишь нужно поспать, и чёрт с ним, с заказом, подождёт немного, никуда не денется...

Тьма спешит ко мне, милосердная тьма. Вот она обволакивает моё сознание, оно постепенно засыпает, вот уже и руки уходят во тьму, она касается ног, её неспешные прикосновения убаюкивают меня, я потихоньку засыпаю...

Эй, смерть! Спой мне колыбельную! Ну же, давай...

Ведь я лучший!..

Глава 7

Стон, вырвавшийся из глубин моего организма, поверг меня в праведный шок. Неужели старею?! Всего три часа тренировки, а сил уже нет никаких, и можно лишь исполнять упражнение "сосиска", вися на турнике мёртвым грузом.

Я снова громко и с удовольствием застонал, про себя отметив, что лежать в позе перееханной грузовиком лягушки на довольно жёстком полу всё же иногда бывает удобно. Мне бы галавизор сюда и Шелу под бок, и можно считать, что жизнь удалась...

Я предпринял попытку встать, мышцы сразу же зарыдали и заревели в унисон, я даже скривился от их усердного кооперированного рёва. Встал. Помотал головой. Дождавшись, когда картинка перестанет скакать перед глазами, я с ненавистью посмотрел на противоположную стену, затем на экран компьютера, висящий слева. Щёлкнул пальцами. Экран помигал и выдал результаты тренировки, я печально вздохнул — отделаться от ещё трёх пробежек по потолку не удалось, а я так надеялся... Два раза я пробежал очень удачно, компьютер зафиксировал результат в 87 % попадания (для тех, кто не в курсе, 95 % — это идеальный результат, добиться которого пока невозможно, не приспособлен человеческий организм к таким испытаниям, а экспериментировать с кибер-имплантами никому не хочется). После второго раза я резко пошёл на третий, однако вспотевшие ноги подвели, и я с высоты шести метров грохнулся на пол. Разумеется, программа амортизации падений, приобретённая Капитошкиным лично за полцены, не сработала, и я от души приложился всем своим организмом о действительно жёсткий пол и очень правдоподобно изобразил умирающего лебедя.

Компьютер требовательно запиликал. Проклиная всё на свете, я отклеился от стенки, к которой успел прислониться, и быстренько размассировал ушибы, шипя сквозь зубы от боли, затем повернулся лицом к стене. Как назывался этот приём? Проходим сквозь стену? В ботинках с подошвой на нанозахватах бегать по вертикалям легко, а тут попробуй босиком. Я ещё раз глубоко вздохнул, мысленно представив себе всю последовательность движений, и сделал шаг вперёд. Экран мигнул, в зале прозвучал сигнал начала тренировки, и я рванул, набирая скорость.

Раз!

Два!

Три!

И... Стена!

Я мощно оттолкнулся обеими ногами от пола и, быстро-быстро перебирая ими и руками, понёсся вверх. Уже чувствуя, что начинаю скользить, я резко оттолкнулся ногами и прыгнул спиной назад, выгибаясь в струну. Теперь самое трудное!

И...

Кольцо!

Пальцы ухватились за него и сжали накрепко. Рывок! Моё тело стремительной змеёй рванулось к следующему. Кольцо! Рывок! И вот ещё одно кольцо уходит назад, и я скольжу по потолку наперекор всем законам физики и людским представлениям о том, что люди не летают как птицы. Важно не останавливаться ни на мгновение, скользить! Так чтобы руки и ноги двигались в сотни раз быстрей ног сороконожки и с такой же примерно амплитудой. Ещё одно кольцо! И...

— Товарищ Преображенский!

Внутри меня всё обмерло, я сбился с ритма и тут вдруг понял, что падаю... Скорость упала до обычной человеческой, до кольца не дотянуться, можно только вниз, но уж никак не в свободном падении! Сейчас попробуем сделать это красиво.

— Турник! — гаркнул я хрипло, переворачиваясь в воздухе и напрягая мышцы в ожидании удара.

Резкий металлический множественный лязг Прямо подо мной вдруг оказался поручень — очень вовремя! Ощутив удар пятками, я сбалансировал и мешком рухнул вниз. Люблю работать на публику, с театра у меня эта мания осталась. Рукой я вцепился в поручень, руку едва не вырвало из сустава, но падение я остановил, перехват, нырок, зацеп ногами, изогнув спину, я рыбкой влетел в круглое отверстие турника. Я люблю на них поплясать...

— Товарищ Преображенский! — донеслось нетерпеливое от входа.

Я поморщился и камнем рухнул вниз, падая боком. Резко изогнувшись, я вцепился в турник и, раскрутившись, прыгнул к позвавшему меня, переворачиваясь в неплохом сальто.

Приземлившись на ноги, я повернулся к турнику, провёл рукой по поручню и громко распорядился:

— Убрать.

Мгновенно турник — сложнейшее нагромождение поручней, брусьев, снарядов, колец, труб различной толщины, на котором мы два раза в неделю обязательно отплясывали, вертясь в немыслимых пируэтах, вольтах, меняя хваты руками, отрабатывая хваты ногами, ужами проскальзывали в любые щели и отверстия — как и следовало, просто растаял в воздухе.

Я восхищённо поцокал языком, фирменные чудеса Грэя и ребят из технического отдела всегда вызывали у меня дикое желание совершать им ежевечерние и ежеутренние намазы, затем посмотрел на экран компьютера. Тот вспыхнул пару раз и... промолчал. Я подождал пару секунд, затем ещё немного и ещё, после чего недовольно нахмурился и кашлянул. Экран вспыхнул, по нему побежала полоса цифр, быстро сменяющих друг друга, затем помигал немного и выдал результат. У меня глаза на лоб полезли...

На экране чёткими крупными цифрами было выведено: 93,5 %.

Из-за спины донёсся вздох удивления, да я и сам был шокирован — мой открытый рот и замершее тело были идеальной перспективой для картины "Не ждали...". Однако... Ну и результат...

Я громко прочистил горло и соизволил наконец обернуться, чтобы тут же мысленно поморщиться: ко мне явился сам Ущу?чин Бенедикт Харитонович, весьма оригинальный персонаж, которого мы за глаза иной раз называли Серая Мышь — увы, но это достаточно обидное прозвище подходило ему идеально. Этот серый, невзрачный на вид парень лет тридцати с хвостиком, видимо, всю свою жизнь проходивший в сером в ёлочку пиджачке и кругленьких очках на бледном прыщавом лбу, устроившись к нам на фирму в качестве рядового исполнителя, вызвал мгновенный и мощный приступ любви у Капитошкина, а у нас моментальный приступ жизнерадостного смеха. Каждый раз, когда эта серая мышь с жиденькими усиками на тоненькой верхней губе, с взглядом человека, ненавидящего всё на свете лишь потому, что оно не упорядочено и должным образом не засвидетельствовано в соответствующей документации, и с голосом, который то взлетал в необозримые высоты, то падал ниже самых глубоких впадин, приходила куда-либо с целью выяснения каких-либо обстоятельств, нас начинал душить нервный смех. Когда Ущучин проходил по коридору в своём неизменном сереньком пиджачке с вечными очками на потном носу с портфелем под мышкой, задрав подбородок от осознания своей важности, и здоровался со всеми в традициях "старой школы" — "Товарищ Минаев", "Товарищ Глушков" — даже наши местные пушистые церберы из внутренней охраны, прикормленные, а оттого вполне безобидные, закрывали морды лапами.

Внутренне сморщившись, я изобразил всем лицом и телом превеликую радость, что вот свет наш, батюшка наш снизошёл к простому народу, а ножки-то какие, а ручки-то какие, а звезда-то как во лбу горит — ой царь ты наш, батюшка... "Любимчик Капитошкина, — пронеслось в голове. — Поосторожнее с этим кукарачас...".

— Что случилось? — я отряхнул ладони и подошёл поближе.

Ущучин задёргал своим потненьким носом, повёл туда, сюда, и я вдруг с удовольствием понял, что его смущает запах вспотевшего тела.

— Тут такое дело, товарищ Преображенский... — он помолчал некоторое время, собираясь с мыслями и, видимо, решая, стоит ли раскрывать передо мной карты или дело ещё терпит.

В отличие от Капитошкина Ущучин, хвала звёздам, соображал весьма быстро. Сейчас же его молчание меня немного насторожило — дескать, чего утаивать информацию о том что случилось, если уже припёрся. Да и зачем вообще нужно было тогда приходить, если не собираешься посвящать во все подробности, а без точного знания деталей я ни в одно дело не сунусь, уже погорел один раз, хватит.

— Такое дело... — пробормотал он.

— А может?.. — я попытался было перехватить инициативу, однако...

— Нет! — он резко вскинул руку в повелительном жесте.

Я нахмурился. Недавно переведённый по личной инициативе Капитошкина на должность своего заместителя Ущучин по мнению многих работников взял как-то уж слишком резвый старт в личном общении с ними.

— Прошу Вас, товарищ Преображенский, меня не перебивать. Дело заключается в том, что сейчас один из наших курьеров... — он замолчал, и я вдруг увидел, как его трясёт, и он лихорадочно собирается с мыслями. Я моментально посерьёзнел, отбой тревоги, залипание мозгов у него явно не произошло. Что случилось?! — Один из наших курьеров сейчас находится при смерти! В данный момент он на задании, его координаты у нас имеются... — Ущучин как-то беспомощно посмотрел на меня.

— Кто и каковы данные активатора? — я резко перебил этого мямлика, мысли мои понеслись со скоростью горной реки, я вспоминал, кого из ребят видел на фирме, на тренировках, а кого — нет.

— Побережный Станислав Викторович, — выдохнул он, — а вот данные активатора... Похоже он заблокировал сигнал, мы не можем отследить ни один датчик, а компьютер и медкомплект вообще молчат и...

— Побережный!.. — я стиснул зубы от злости и застонал... Опять этот придурок возомнил себя бессмертным и развлекается как хочет. Не щадит он свой организм, а всё потому, что дырок в голове слишком много и самым лучшим себя считает... Идиот клинический!

— Он ничего не заблокировал, — пояснил я резко и отрывисто, мысли приняли одно направление и понеслись вперёд: надо вытаскивать его; но как; откуда?! — Медкомплектом он не пользуется и никогда его не укомплектовывает, компьютер активатора он самостоятельно модифицировал так, что тот завязан на его центральную нервную систему и при её отключении, естественно, не отвечает. Что с ним, не известно?

— Не известно! — в отчаянии крикнул Ущучин. — Активатор не отвечает, компьютер заблокирован, конста?нт-сигнал изменился! Кроме модуляции констант-сигнала у нас вообще больше нет никаких данных, а её изменение — это стопроцентная гарантия того, что он при смерти! — он прерывисто вздохнул.

— Товарищ Преображенский, — продолжил он, немного успокоившись, — вы один из немногих, кто сейчас на фирме, у вас везде самые высокие показатели и хорошие рекомендации... Я здесь по личной инициативе Зизольдия Гурабановича! Требуют вытащить Побережного!..

— У меня только что тренировка закончилась, — я поморщился от его чересчур усердных воплей да и от упоминания имени Капитошкина. — Если вы не знаете, Бенедикт Харитонович, то согласно Устава фирмы, раздел "Права и обязанности сотрудников особой службы доставки" статьи 1-17, мне, как и всем остальным курьерам, запрещено совершать временно?й прыжок сразу же после тренировок, потому что это может иметь летальный исход, — я говорил сухо и чётко, будучи прекрасно осведомлённым о своих правах. — Вы с этими статьями знакомы? И если да, то почему в таком случае ко мне обращаетесь? Вам же известно расписание спец-тренировок на фирме, для каждого курьера оно отдельное...

Потоптавшись на месте, Ущучин печально вздохнул и полез за пазуху.

— В соответствии со статьёй 61 Устава фирмы "О возникновении форс-мажорных обстоятельствах" вы обязаны невзирая ни на что подчиниться приказу начальства в том случае, если он выражен в письменной форме и закреплён соответствующими печатями и подписями вышестоящих лиц.

Договаривая, он извлёк из-за пазухи сложенный лист бумаги, развернул его у меня перед носом, и я увидел и успел прочитать текст приказа, рассмотреть подписи и обнюхать печать. Интересно, когда же это успел сделать Капитошкин? Ничего себе, даже подпись Директора есть!.. Впрочем, когда ему вожжа под хвост попадает, что бывает крайне редко, он способен на чудеса, а уж сегодня вожжа выпала весьма крупная. Если честно, мне очень не хотелось бежать и вытаскивать этого шизанутого Побережного из случившейся передряги, и дело было не только в не законченной тренировке и не в пунктах Устава, и не в медицинских деталях, просто я терпеть не мог этого хамоватого выскочку, который мнил из себя неизвестно кого... Поэтому я и выпендривался и тянул время, в глубине души надеясь, что не успею к звёздному моменту спасения его тушки, хотя за любым другим даже не самым знакомым сотрудником я бы нырнул в темпоральный поток без каких-либо колебаний, я не исповедую правило "Спасение утопающих — дело рук самих утопающих". Приказ этот чёртов... И чего я вспомнил об Уставе? Хотя... Ладно, хрен с тобой, Побережный, будем тебя вытаскивать, авось в Чистилище мне потом зачтут это при вынесении приговора.

— Я Устав знаю получше вашего, товарищ Андрей, — произнёс Ущучин гаденько, удостоверившись, что я всё увидел и понял. — А вообще... Я очень многое понимаю, что творится сейчас на фирме, поэтому... Поэтому я прошу тебя: Побережный сын одного из наших крупнейших инвесторов. Если он погибнет, то инвестиции сократятся, а вслед за этим в целях минимизации расходов повалит поток тотальных сокращений, которые наверняка коснутся и сотрудников особого отдела доставки. Каков папашка, таков и сыночек... Его отца предупреждали об условиях работы сына, но, сам понимаешь, кто это слушает?! Андрей, пожалуйста!.. Его надо...

— Всё, всё! Я понял! — я оборвал его и тяжело вздохнул. Потом посмотрел в глаза Ущучину и коротко кивнул.

Иногда я просто ненавижу свою работу!

— Приказ этот лучше уничтожить, — крикнул я, пулей выскакивая из тренировочного зала, — не стоит создавать прецедентов!

Боковым зрением я отметил, что Ущучин согласно кивнул.

И завертелось, закружилось... Из зала я скакнул прямиком в душевую, где меня пошвыряли от стенки к стенке струи то раскалённой, то, наоборот, ледяной воды. Выйдя оттуда весь побитый, я очередным недобрым словом помянул Капитошкина, который не захотел приобретать новый силовой агрегат для душевой, а заставил одного из наших уборщиков — дядю Иоганнеса — починить старый. Починить-то его починили, а вот отрегулировать его наш дипломированный уборщик не смог. Теперь в душевую заходили как в казино, не зная, что выпадет: сногсшибательный в прямом смысле слова огненный кулак воды прямиком в грудь или же еле заметное капанье почти что невидимой ледяной струйки.

Из душевой я сразу же нырнул в раздевалку, две минуты грохотания стальными бронедверцами личных ящиков и вот я уже готов хоть на Луну, хоть в прочие места и даже туда, где не светит солнце. Активатор на руках блестит, начищенный и отполированный, заряжен, медкомплект полон (в отличие от безумца Побережного я о своём здоровье пекусь), однако, судя по солидному весу этой чудо-игрушки, туда что-то ещё установлено помимо стандартного набора боевых и метательных ножей и "конвертера". Интересно, что? Я посмотрел повнимательнее, покрутил кистями рук, однако под пластинами ничего такого особого не заметил, а что же тогда мне в него запихнули? Зачем мне лишний вес добавили? Ох, как же я не люблю, когда меня не посвящают в детали!

Ну ладно, сомнения прочь! Сейчас к Грэю за информацией, может заодно и выясню, что мне в активатор сунули, потом тушканчиком к Грину, пускай отправляет меня сквозь время на выручку к этому дурню, страдающему манией величия, у которого силы характера не хватает признать, что он не бессмертный, и медкомплект держать заряженным, а компьютер разблокированным. Надо будет только перед прыжком попытаться дозвониться до Шелы, всё-таки мало ли что может случиться, не зря же доктора в своё время внесли статью запрета. Куда эта егоза опять запропастилась?! Каждый раз, когда мне позарез надо её увидеть, её как всегда нет! То ли дело было не так давно, когда мы виделись гораздо чаще... Тогда я правда не работал, а две недели сидел на её шее... Но это же дела не меняет! Или всё-таки меняет?..

"Надо будет шепнуть Грэю на ухо (если я смогу вытащить нашего богатенького Буратино), пусть он под шумок попытается довести до ума компьютер его активатора, чтобы хотя бы медкомплект держать постоянно заряженным", — подумал я, врываясь в лифт, и тут вдруг вспомнил... Вспомнил тот действительно ужасный день, случившийся достаточно давно, когда Грэй, никому ничего не разглашая, всё же умудрился как-то зарядить медкомплект, пока Побережный где-то бегал. Его уговаривали не делать это, предупреждали, что будет скандал... Как в воду глядели — в Побережного в упор выстрелили из плазмобоя — наши конкуренты в этом мастера: им нужна лишь голова курьера и всего несколько секунд на выкачивание кодовых образов-ключей к записи на вирре, всё остальное им незачем. А выстрел из плазмобоя в область живота как раз и предоставляет им такую возможность. Активатор Побережного, поскольку был разблокирован и имел доступ к медкомплекту, сработал за пикосекунду до выстрела, накачав организм гиперстимуляторами, и по сути дела спас курьера от страшной смерти. Но вот что было потом!.. Я вздохнул: воспоминания того дня слишком ярко полыхнули в голове, как будто снимая с повестки дня вопрос о тайной заботе о ближнем своём. Этот сумасшедший, вернувшись на фирму, устроил истерику, обвиняя всех и вся, а особенно Грэя в неумении, некомпетентности и саботировании работы, сорвал свой активатор, швырнул его на пол и чуть было не растоптал, вдобавок этот оскорблённый в лучших чувствах и намерениях вообще порывался уйти. Мы с удовольствием помогли бы ему вещи собрать и даже показали бы, где ближайший выход, однако Капитошкин пришёл в ужас и немедленно сделал стойку. Побережный Виктор хрен его знает как по отчеству несомненно прислушался бы тогда к гневным выражениям своего недоделанного сынульки, а тогда прощай инвестиции.

Я вздохнул и вынырнул из лифта, бегом направляясь в лаборатории Грэя, как успел посоветовать мне один из плешивых умников, которого я встретил по дороге, рыжий здоровяк находился где-то там...

Грэй, затем Грин... И прыжок в неизвестность. Один лишь Триединый ведает, сколько сейчас между нами лет... Но ты держись там, Побережный! Не подыхай! Пока у папашки твоего не кончился золотой запас, пока Капитошкин у штурвала, не вздумай помирать! Держись, я скоро буду!

Шеле я, ясен пень, напрочь забыл позвонить...

Глава 8

Забавно устроен наш с вами разум: запоминая и храня в мозгу все факты проходящей жизни, при первом же запросе к этим своеобразным "базам данных" он выдаёт на-гора лишь только некоторые обрезки информации, которые принято называть воспоминаниями. Свою жизнь нельзя прожить повторно, если только не окунуться с головой в поток времени и не поплыть против течения, возвращаясь к своим истокам, однако утруждать себя этим почему-то мало кто хочет. Без этого невозможно физически вернуться в прошлое и стать свидетелем или участником события, имевшего место где-то когда-то. Но можно вспомнить что-либо, пусть даже далеко не всё...

Зачем нам эти воспоминания? Зачем нам данные о том, что безвозвратно ушло и что вернуть никак нельзя? Я искренний сторонник теории разума, которая гласит, что в прошлом сокрыты ответы на загадки будущего, однако... зачем нам воспоминания? Ведь мы живём и живём, пролетают года, и вот уже цветущая и бурная юность сменяется рассудительной взрослостью, на смену которой приходит степенная старость. Оглядываясь сейчас назад, я вспоминаю своё первое разбитое окно, свою первую сигарету и первый поцелуй украдкой в школьном коридоре, свои свидания, своих девчонок, которых моя выразительная и яркая внешность привлекала как цветок пчёл; я вспоминаю своё дебютное выступление в Малом академическом театре, свою первую вечеринку по этому поводу; я вспоминаю свой первый полёт в космосе; я вспоминаю улыбку Шелы... Великий Космос, как же много всего я вспоминаю! И иногда до слёз жалею, что всё это ушло безвозвратно. Я помню свою первую встречу с диким тигром, когда я первый раз в жизни посетил зоозону на цветущей Земле, отстал от Проводника и, разумеется, сразу же потерялся, я помню ужас в глазах Смотрителя, который вернулся за мной и увидел меня и тигра гоняющимися за бабочками по поляне. Я помню всё это и многое другое... Но что с того? Оно всё в прошлом, которое уже не вернуть... И каждый раз, вспоминая всё, я смаргиваю с глаз подозрительную влагу. Зачем нужны эти воспоминания? Зачем нам нужен такой разум, который избирательно пускает нас в хранилища мозга? Зачем?..

Может быть затем, что другого попросту нет...

Я висел на стене, уцепившись рукой за оконную раму и покрепче упёршись ногами в грубую штукатурку, и предавался размышлениям. В такой вот позе особо не пофилософствуешь да и бдить приходилось, ждать момента, когда же наконец наш богатенький Буратино соизволит появиться, однако меня такая поза вполне устраивала, принимать другую было лениво, тем более что держаться не составляло особого труда. Пальцы, конечно, начинали ныть, уставать, сказывалась неподвижность в течение довольно долгого времени, однако до того момента, когда я окончательно устану, было как от Юпитера до Китая с Камбоджи.

Ага, вот оно!..

Режущий слух треск, звон, скрип, какофония и дикая мешанина звуков, и вот в куче фонтаном брызнувших обломков появилась летящая спиной вперёд фигура Побережного. Изогнувшись дугой, он внезапно выбросил руку и вцепился в остатки разбитой рамы, замерев в той же позе, что и я, уставился зачем-то вниз, возможно, что-то прикидывая...

Мой взгляд устремился вдаль, поверх крыш и всего остального: я лихорадочно соображал... Практически весь наш отдел курьерской доставки был в восторге от непроходимого хамства и себялюбия Побережного, он почти всегда был героем дня во всех анекдотах, мы не знали, за что его следует ценить и уважать, а он со своей стороны не делал никаких шагов к нам навстречу. Ущучин чуть ли не на коленях упросил меня помочь, ведь на кону большие деньги, крупные инвестиции, однако как мне, интересно, это сделать?! Придётся действовать аккуратно, так чтобы не заметил, иначе воплей и оскорблений не оберёшься. Я печально помотал головой. Ну почему всякий раз, когда я серьёзно начинаю подумывать об увольнении, чтобы не видеть хотя бы того же Побережного и не слышать его вечных издёвок и хамства, всякий раз либо Грэй сверхлюбопытную сплетню подкинет, либо Капитошкин на ухо капнет свежим заказом. Мистика да и только...

О! Заскакал... Я презрительно поджал губы: скакать кузнечиком от стенки к стенке не так уж сложно, все мы через это проходим, когда выполняем тренировки, однако сил забирает больше, чем обычно, чем нужно, да и... позёрство всё это, честно говоря, по моему глубокому убеждению. Ладно, лишние мысли прочь, пора спускаться вслед за этим человеком-пауком.

Я сосредоточился, мысленно представив первые движения, и разжал пальцы, отцепляясь от окна. Подошвы ботинок зашуршали по штукатурке, я, быстро-быстро перебирая руками, скользил одним непрерывным движением вниз, нажатиями ладоней поправляя траекторию. Не так уж это и трудно: скользить по отвесной стене многоэтажного дома на высоте десятого этажа, умудряясь при этом не нарушать хрупкого равновесия. Не так уж и трудно, если опыт, разумеется, есть.

Побережный чуть ниже и в стороне от меня вдруг оттолкнулся от стены в очередной раз и грудью рухнул на подоконник закрытого окна, вцепился в раму и очумело повращал головой — правильно, после таких вот прыг-скоков голова кружится так, будто тебя час вращали в центрифуге. Я замер над ним на высоте пятого этажа, уцепившись рукой за какой-то выступ и прекратив скольжение. Интересно, что он забыл на четвёртом этаже?

Я отвлёкся немного и вздрогнул от неожиданности, когда звук выстрела вдруг прогремел аккурат подо мной. Побережный уже отталкивался от противоположной стены, нацелившись на окно третьего этажа, наглухо заколоченное. Я оторопел — выстрел?! Какого чёрта?! И тут из окна четвёртого этажа вдруг высунулся по пояс субъект в чёрном костюме и уставился вниз, выцеливая Побережного. Лучшего момента и не придумаешь! Я резко оттолкнулся ногами, в чёрную дыру размышления и пустые гадания, началась работа. Субъект в костюме лишь хрюкнул, когда я обеими ногами обрушился ему на позвоночник, и сразу же обмяк, а я уже делал сальто назад, отталкиваясь от его же тела.

Побережный уже разбил доски, закрывавшие окно, я отметил это краем глаза, переворачиваясь в воздухе, и нырнул внутрь. Я немного соскользнул вниз по стене, как вдруг... Ещё один выстрел! Да что же это?! Грэй же заверил меня, что Побережного сунули во временной поток, где не могло оказаться конкурентов! Великий Космос, ещё один! И тут я замечаю, как Побережный вываливается из окна, и его тело как сломанная кукла несётся к земле. Перед моими глазами пронеслось всё, о чём можно было подумать в данную минуту, волосы на голове встали дыбом, внутри всё обмерло от осознания безысходности...

И как всегда в такие моменты, когда я уже хотел застонать от осознания собственного бессилия, мой мозг вдруг захлестнула тяжёлая горячая волна жгучей дикой ярости. Я оскалился и зарычал, ну уж хрен вам провал поручения! Я сильно оттолкнулся ногами и ласточкой влетел в окно, откуда только что мешком вывалился Побережный, заранее группируясь в ожидании удара. Получай! Резкий разворот, перехват руками и подошва моего ботинка с хрустом впечаталась в грудь субъекта в чёрном костюме, в руках у которого был здоровенный пистолет. И тут снаружи раздался шлепок, как будто сырое тесто бросили на стол...

— Тройное замедление! — рявкнул я в пространство, отдавая мысленный приказ, и всё вокруг меня замерло, время замедлило свой бег и ползло теперь еле-еле заметно, его ручеёк обмелел, иссох, и вот уже ни времени, ни всего остального, лишь белые разводы повседневности на полотне реальности... Пора!

Мои удары были молниеносны и жестоки, как нас когда-то учили инструкторы: одна цель — один удар, никаких лишних движений; ненавижу убивать, всегда стараюсь оглушить или парализовать, но есть в жизни случаи, когда нет места для взаимных раскланиваний. Четыре удара и всего два движения, быстрых как молнии, я краем глаза замечаю два трупа, которые передо мной оставил Побережный, и окончательно успокаиваюсь — не я первый счёт открыл — разбегаюсь и прыгаю ногами вперёд в окно. И вижу фигуру Побережного, застывшую неподвижно на сером асфальте, и лужу крови вокруг его головы.

Я развернулся в воздухе, скользнул по стене до первого этажа, прыгнул и, грамотно спружинив, приземлился на полусогнутых. Бегом! Одним прыжком покрыв расстояние, отделявшее меня от Побережного, я присел рядом с ним и бесцеремонно перевернул на спину. Закатав рукав его рубашки, я едва не взвыл от охватившего меня бешенства — этот сумасшедший даже броню под рубашку не надел! Первый раз в жизни мне по-настоящему захотелось врезать ему от всей души, так чтоб прочувствовал каково это, когда за спасением твоей драгоценной шкуры заставляют вопреки всем положениям и правилам бегать тех, у кого нет за душой золотой папочкиной спины. До боли стиснув зубы, я сдержался: следовало поспешить! Грин не мог вечно сдерживать и замедлять поток времени, генератор Маховика перегревался, а его критический нагрев стал бы катастрофой.

Мои пальцы коснулись панели активатора, пробежались по ней и нажали несколько кнопок, высветив комбинацию символов, по активатору побежала россыпь огоньков, затем она резко погасла. Я вздохнул, как и следовало ожидать медкомплект был девственно пуст, как мой карман в дни академической юности и разгула. Впрочем, даже будь он полон, надеяться на реанимацию при такой-то травме было глупо... По всему выходило, что предстояла неприятная процедура.

— Грин, подключай азотный компрессор! — крикнул я, настраивая свой активатор.

"В чём дело, Андрей?" — раздался в моём сознании его взволнованный голос.

— Подключай азотный компрессор, сейчас буду тебе генератор греть!

— И без возражений! — рявкнул я через секунду.

" Да что случилось?..".

Не слушая его я накрыл своими ладонями сжатые кулаки Побережного и отдал мысленную команду своему активатору, в ушах сразу закололо, и раздался комариный писк; тело Побережного дёрнулось, когда я снял эффект замедления времени, изогнулось дугой в охватившей его судороге и... замерло, когда я запустил возврат во времени.

"Ох, попадёт Грину от Капитошкина за перерасход энергии", — мелькнуло у меня в мыслях.

Процесс пошёл, ход времени набирал обороты, только тёк он уже в обратном направлении. Так удивительно было наблюдать, как тело Побережного медленно поднимается в воздух, дёргаясь и ломаясь, как оно изгибается, переворачивается, я не отпускал его рук, понемногу привставая с колен. Меня будто прошило мгновенным электрическим разрядом, и в следующий миг моя собственная тень, отделившись от хозяина, расплывчатый силуэт, взмыла в воздух, повторяя все движения, которые я совершил, когда спускался с третьего этажа. Ещё немного, ещё чуть-чуть...

"Хватит, Андрей! — раздался у меня в сознании голос Грина. — Держи его, я отпускаю противоход, генератор греется так, что даже компрессор не спасает, поток частиц слишком нестабилен!".

— Хорошо, — я не стал возражать. — Давай на счёт "три".

"Раз!"

Тело Побережного приподнялось ещё выше, и я мгновенно нырнул под него, подставляя спину и напрягая ноги и поясницу.

"Два!"

Краем глаза я заметил, как кровь на асфальте исчезла, будто и не было её никогда, а страшная рана на затылке моментально закрылась, оставив после себя тоненькую белую ниточку шрама; мой силуэт бежал по стене вверх, смешно перебирая ногами и руками.

"Три!"

Я оскалился, готовясь, и в тот же миг на меня обрушилась тяжесть, сравнимая разве что с весом танка, если бы мне приспичило его поднять, мышцы напряглись, а ноги сразу задрожали, в пояснице что-то еле слышно хрустнуло — на меня давил не только худосочный Побережный, но и вся тяжесть временного потока, сила инерции и прочая-прочая дрянь, обзываемая целой кучей заумных научных терминов. Я выдохнул и едва не закашлялся, глаза чуть не полезли из орбит, сердце замолотило на пределе возможного, однако через несколько секунд тяжесть ушла, напряжение спало, и теперь я просто держал на себе этого ненормального. Опустив его аккуратненько на асфальт, я вытаращил глаза и резко разогнулся, позвоночник дико хрустнул, и всего меня прошила острая боль. Пора уходить! Я отдышался, повертел головой, ища, где бы спрятаться, и вдруг заметил едва различимое дрожащее полупрозрачное пятно, мелькнувшее и скрывшееся в окне третьего этажа. О, Триединый, только не это!..

Побережный закряхтел и заворочался, веки стали понемногу приоткрываться; покрутив головой, ища, куда бы спрятаться, я зайцем скакнул к росшему неподалёку хвойному дереву — то ли ёлка, то ли сосна — и, ухватившись за нижние ветви, моментально вскарабкался на него. Быстренько осмотрев себя, я в очередной раз покрыл последними словами этого богатенького Буратино — недавно стиранную и по сути дела всё ещё новую рубашку я уже умудрился изгваздать в смоле, успел исцарапать лицо мелкими веточками, вдобавок мне за шиворот насыпалась целая куча хвойной и древесной трухи, которая сразу же стала немилосердно колоться. Помня предыдущий случай с муравьём, я мужественно терпел, художественно постанывая сквозь зубы от раздиравшей тело напополам чесотки, и пристально наблюдал за Побережным.

Тот не заставил себя долго ждать, несмотря на многие свои минусы и выбрыки, он как и его родитель умел быстро соображать и ориентироваться в любой обстановке. Покрутив головой, он с трудом встал, опираясь на руки, пошатался немного, восстанавливая равновесие, и, приложив зачем-то руку к груди, стал осматриваться, привязываясь к местности. Довольно быстро сориентировавшись, он опять похлопал ладонью себя по груди и тут вдруг замер, видимо что-то вспоминая, и бросил пристальный взгляд на окно третьего этажа, из которого он в предыдущем временном потоке выпал и разбился насмерть.

Я насторожился: память — это неотделимая от сознания единица, которая ведёт себя по-разному под воздействием временных потоков, вдобавок разумом в тогдашнем настоящем была зарегистрирована смерть, а теперь... Я передёрнулся: некстати вспомнились вдруг случаи, когда курьеры сходили с ума из-за вот такого вот наслоения фактов, в приоритете которых разум не мог разобраться.

— Будем надеяться с психикой у него всё в порядке, — прошептал я себе под нос, пристально наблюдая за ним.

Активатор требовательно пиликнул, и я, недовольно зашипев, быстро понизил на нём громкость, после чего нажал сенсорную клавишу соединения на запястье.

— Чего там?

"Товарищ Преображенский, — раздался у меня в голове голос Ущучина, — точка выхода от вас в полукилометре, на стройплощадке. К сожалению, есть и плохая новость: точка выхода находится на десятом этаже, ниже никак не смогли, товарищ Грэй говорит, что причина тому слишком насыщенное информационное и техногенное поле...".

— Маяк поставили, умники? — я говорил холодно и спокойно.

"Тебе же говорят — никак! — вмешался Грин. — Техногенная матрица перенасыщена, взломать её и переформировать для создания временной петли более-менее удалось, а вот маяк и...".

"Андрюха, прыгай!" — раздался вдруг страшный рык в моей голове.

Все мысли прочь — кто меньше думает, дольше живёт. Ноги сами сгруппировались для прыжка, толчок, и со страшным треском я выломился из кроны ели, приземляясь на полусогнутых. Очутившись на земле, я резко развернулся, готовясь нанести удар, и... вздохнул, стараясь унять вставшее на дыбы сердце. Ноги мгновенно стали ватными, а разум заверещал от ужаса. Прямо передо мной, метрах в двух, висело в воздухе небольшое радужное пятно, переливавшееся всеми цветами спектра, и пристально разглядывало меня. Меня прошиб холодный пот, а рот моментально наполнился вязкой слюной.

— Великий Космос и, мать твою, Триединый! — прошептал я еле слышно непослушными одеревеневшими губами. — Хранитель...

Я сделал маленький шажок назад, и пятно вдруг вспыхнуло переливами ярко-красного и оранжевого и, описав в воздухе невероятную дугу, внезапным скачком рванулось ко мне.

"Беги, дурак!" — прозвучал в сознании страшный рык Грэя, и время вокруг меня замерло.

Я рванул с места так, как никогда раньше не бегал, долой шутки и выкрутасы — за мной гналась самая настоящая смерть в обличье Хранителей, смерть, от которой следовало делать ноги и поживее. Я обернулся на бегу, и тут вдруг заметил, что пятно, скользившее за мной над землёй, внезапно, не замедляя хода, задрожало, замерцало, пошло рябью как круги по воде и... раздвоилось. Я сразу всё вспомнил и прибавил прыти — за мной неслось уже два Хранителя.

"Сними временную блокаду! — прокричал я мысленно, надеясь, что Грин услышит. — Они только силы увеличивают от темпоральных преобразований!"

Я нёсся вперёд как спятившая комета, перепрыгивая через скамейки, мусорные баки, невысокие оградки, парапеты, и ежесекундно оглядывался: пятна летели за мной, постепенно нагоняя.

"Где товарищ Побережный?!" — заверещал у меня в голове голос Ущучина.

— Откуда мне знать?! — огрызнулся я, рассвирепев, и снова обернулся.

Результат не заставил себя ждать: я врезался всем телом в брошенный ржавеющий грузовик, невесть зачем оставленный тут во дворах, который я прошляпил и не заметил. Лишь отточенные рефлексы спасли меня — в последний миг, когда Хранитель уже был готов настичь меня и поглотить, я резко нырнул под грузовик, проскользнув под мостами и между колёсами.

Лицо запорошило ржавой трухой, когда грузовик от удара качнулся как на высокой волне, я разъярённо зафыркал и вынырнул из-под него с другой стороны, выпрямляясь и вставая на ноги.

— Пригнись! — гаркнуло сзади, и я, не успев отплеваться, ничком рухнул на землю, закрывая голову руками.

Шипение, лёгкое потрескивание ионизированного воздуха и режущий ноздри неприятный запах — всё это явные признаки применения запрещённого по всей Системе ионного оружия. Над моей головой раздался лёгкий беззвучный взрыв, кожу легонько обожгла термическая волна, и я резко перекатился влево, уходя от последующих крайне неприятных эффектов. Чья-то рука вдруг схватила меня за волосы, рванула, вне себя от боли и злости я взлетел на ноги одним порывом, развернулся, занося руку для удара... И замер...

— Преображенский! — выплюнули мне в лицо презрительно сжатые губы Побережного. Его рука, та что вцепилась мне в волосы, скользнула вниз, и его палец нажал на кнопку перезарядки.

Я скосил глаза, дуло ионного пистолета было нацелено мне в живот, и палец этого психа уже поглаживал нежно спусковой крючок.

— А я-то думал, что за идиот под машину от Хранителей ныряет? — произнёс он издевательски, криво улыбаясь.

Я нахмурился...

— За языком следи, коллега, — я выделил интонацией последнее слово, так чтобы оно прозвучало как "калека".

— Тихо! — оборвал он меня, дуло пистолета по-прежнему смотрело мне в живот. — Ты мне противоход времени запустил? Хотя, что за дурацкий вопрос? Разумеется, ты.

— Ну-у... — я неопределённо мыкнул и пожал плечами.

— Гну! — взорвался Побережный диким воплем, заплевав мне при этом всё лицо. — А пули из меня ты не догадался вытащить?! Мозгов не хватило?! Или соображать разучился на старости лет?! А может ты вообще думать не умеешь, а как робот делаешь всё, что прикажут?! Идиот...

Я медленно закипал, этот ненормальный чем-то до боли напоминал мне одного моего "приятеля", которого я знал ещё в свою бытность актёром. Тот парень состоял в труппе Лавринёва, кажется, и был слишком высокого мнения о себе и слишком низкого о других; высокий, тощий, с очками на вытянутом как у лошади лице он изводил всех своими мелочными язвительными придирками и замечаниями. Вразумлять его было бессмысленно, а бить его мы побаивались — парень был щупл настолько, что один хороший удар в почки или ещё куда мог вполне отправить его к праотцам. Вот и терпели его, пока не пришёл приказ о переводе части труппы в Большой театр Федерации вместе с этим ужастиком, после чего все наконец вздохнули свободно.

Движение! Слева...

Краем глаза я ухватил его и среагировал моментально: одна моя рука схватила запястье Побережного и резко вывернула в ту сторону, пальцы второй сдавили плечевой нерв. Побережный, от ярости брызжущий слюной и ругательствами во все стороны, внезапно побелел от боли и рефлекторно нажал на спуск. Хранитель появился совсем рядом с нами, возникнув как всегда из ниоткуда, хаотичное мельтешение цветных пятен сменилось одним ярко-красным цветом, и атаковал. В моём мозгу мелькнула мысль: "А вдруг не поможет?", однако Побережный уже давил на спусковой крючок, и ионная молния, порождённая вихревыми колебаниями ионизирующих генераторов, метнулась к цели.

Беззвучный мощный взрыв раздался совсем рядом, и ударная волна швырнула нас метров на пять, протащив ещё пару метров по искрошенному асфальту. Хранитель исчез в бесцветной вспышке, лишь воздух задрожал и завибрировал на том месте.

Я не знал всего об ионном оружии, любая информация о нём была настолько засекречена, что даже Грэй, попыхтев несколько дней, лишь в огорчении развёл руками, а потому и не надеялся на какой-либо эффект. Хранителя невозможно уничтожить, даже просто нанести какой-либо вред этому наполовину нематериальному сгустку разумной энергии немыслимо. По нему можно стрелять из всех видов оружия — от этого Хранители лишь становились сильнее и злее, они функционировали вне привычной системы временных координат, подчиняясь каким-то непостижимым законам времени, и выполняли свою функцию — кушали, уничтожая все неестественное и материальное, все следы аномальной активности и прочая-прочая. То что мир ещё не перестал существовать, а временные пласты не перемешались в винегрет — наполовину их заслуга.

— Ноги в руки и валим отсюда! — гаркнул я на ухо Побережному и резким рывком вздёрнул его на ноги.

— Да шевелись же ты! — заорал я, видя, что он не проявил особой прыти, и с удовольствием наподдал ему пониже спины.

Это подействовало. Наполовину оглушённый Побережный шатался и то и дело касался ладонями ушей, словно проверяя на месте ли его голова, однако направление выбрал верное и бежал достаточно ровно, на автомате резво перепрыгивая через скамейки, автомобили и небольшие парапеты.

— Слушай, Побережный, — прокричал я на бегу и покрутил головой, осматриваясь, — ты прекрасно понимаешь, что я тебя терпеть не могу!

Он злобно зыркнул в мою сторону, уже придя в себя.

— А раз понимаешь, — продолжил я, не обращая внимания на его убийственные взгляды, — то должен осознавать, что мне совсем не улыбается утирать тебе нос и спасать повсюду, даже если того требует начальство!

Мы одновременно, не сбавляя хода, взбежали вверх по довольно высокой стене и уселись на ней, свесив ноги вниз и переводя дыхание. Я сразу стал осматриваться, выискивая лишь одному мне известную цель.

— Ты же умница, Побережный, — произнёс я примирительно. — Пойми, Ущучин кипятком бурлил, когда ко мне со своей просьбой обратился, вдобавок ты из окна вывалился — я еще больше переволновался. Забыл я про эти пули, забыл, ну прости... Да и всё равно они уже растворились... Ведь так?

— Твоё счастье, что так, — произнёс он злобно и глубоко вздохнул, очищая лёгкие и голову. — Будь на моём месте ты, уже бы копыта откинул.

— Конечно, — легко согласился я. — Я бы уже помер, несомненно. Но ты ведь покрепче меня будешь, ведь ты один из лучших...

"Ну где же он? Вроде был рядом, вроде мелькнул неподалёку его силуэт, когда я под грузовик нырял...".

— Я лучший из лучших, — самодовольно произнёс он. — Точнее не из лучших, а из того стада баранов, которых понабирали на фирму и которые не знают, какой рукой следует подтираться!..

— Ладно, — я примирительно поднял ладони. — Давай сойдём с тропы войны и выкурим трубку мира. Держи свою железяку обратно.

Я сунул руку в карман рубашки и вытащил из него ионный пистолет, который безо всяких сожалений вернул Побережному. Тот посмотрел на меня, криво усмехаясь, и сделал несколько хитрых движений запястьем. Активатор на его руке ожил, мигнул пару раз мягкой вспышкой, пластины на предплечье пришли в движение, и в образовавшуюся выемку он сунул ионный пистолет. В тот же миг пластины сомкнулись, сдвинулись, и пистолет, судя по вибрации и практически незаметным движениям, убрался куда-то ближе к спине. Я с умилением покачал головой: ну и хитрые эти штуковины, активаторы... Ох, хитрые...

— "Конвертером" не пользуешься? — деловито спросил я.

"Опаньки, кажется, я его нашёл... Он? Ну точно... Он". Я мысленно улыбнулся, решая для себя проблему жизни: быть или не быть?

— Игрушка для детей, — презрительно сплюнул Побережный. — Настоящие профессионалы...

— Как ты, — быстренько вставил я, стараясь не заржать во весь голос.

— Как я, — гордо подтвердил он и хмуро посмотрел на меня. — Не перебивай... Так вот настоящие профессионалы предпочитают именно ионное...

— Стоп! — рявкнул я, отдавая мысленный приказ активатору, и всё замерло...

И тут же раздался звук выстрела...

Я резко обернулся и довольно усмехнулся: охотник сам стал жертвой, не выдержал и вышел на живца. Я медленно вздохнул, наслаждаясь моментом, после чего отдал ещё один мысленный приказ, по активатору побежала тёплая, щекочущая кожу волна, и пластины пришли в движение. Через мгновение мне в ладонь ткнулась столь знакомая и привычная рубчатая рукоять "конвертера". Я медленно поднял руку и прицелился, вспоминая с улыбкой героическую речь "супермена" Побережного о том, чем пользуются "настоящие музчины"... Не прекращая улыбаться, я чуть придавил спусковой крючок и тут вдруг вспомнил то, о чём совершенно забыл: о Хранителях.

Огненно-красное пятно возникло вдруг прямо у меня под носом, и я рефлекторно нажал на спуск. Время отчего-то возобновило свой бег, и пуля, предназначавшаяся Побережному, ударила в Хранителя. Выстрел из "конвертера" даже не пощекотал эту тварь, и я, схватив за шиворот ошеломлённого Побережного, резко сдёрнул его со стены, опрокидываясь вперёд. Над головой вдруг мелькнула ослепительно яркая голубая вспышка, и до меня донёсся разъярённый рык Хранителя.

Мы приземлились на полусогнутых, Побережный едва не упал, и я с трудом удержал его, затем быстро осмотрелся. Цель близка, стройка была аккурат перед нами, вот только там нас явно ждал комитет по встрече, вооружённый как для большой войны.

— Тройное замедление! — это мы рявкнули одновременно и понеслись как вспугнутые лоси вперёд и только вперёд...

Ох, что это был за бег... Мы неслись быстрее ветра, едва успевая мысленно представить, куда и как поставить ногу, мы перемахивали через нагромождения труб, блоков, груды обычного строительного мусора, ныряли под вагончики, взмывали над оставленной строительной техникой, мы перепрыгивали рвы и канавы, упорно неслись к цели, а вокруг плясали свой танец рикошеты пуль...

Нырок!.. Я группируюсь и, ухватившись руками за бортик брошенного грузовика, ныряю под него, перекатываюсь, уродуя и добивая свою любимую рубашку, вскакиваю на ноги и... Как наяву я вижу пулю, нацеленную мне в голову, но из-за замедления времени еле ползущую к своей цели. Уклонение! Резкий разворот всем корпусом, прыжок с горизонтальным вращением тела... Я уже знаю, что пуля ушла куда-то назад, и в подтверждение сему предчувствию раздаётся громкий хлопок. "Разрывными бьют, сволочи!" — проносится вдруг в голове. Однако думать некогда: я под прицелом не менее десятка стволов, которые наверняка держат, к сожалению, умелые руки. Я ускоряю бег, передо мною экскаватор — ну это совсем легко, ребята, просто детский сад. Отталкиваюсь правой ногой, ищу опору левой, и тут вдруг замечаю на грани слышимости еле заметный тонюсенький писк. Взгляд моментально скользит в кабину экскаватора, а там... Ну, молодцы, что скажешь. Я бы тоже именно здесь и заминировал, но я-то специалист в этом хреновый, и положил бы мину, разумеется, на видное место, а эти-то чего так оплошали? Хочется забрать назад комплименты по поводу "умелых рук". Но шутки шутками, а писк-то раздаётся! И я, сгруппировавшись, отталкиваюсь резко и сильно ногами и падаю вперёд как будто ныряю в воду.

Рвануло качественно, у меня даже в ушах зазвенело от грохота, однако я уже упал на спину, кувырок, и вот я снова на ногах. И вижу, как летит в меня пронзительно яркий голубой шарик плазмы...

Хранитель возник передо мной и вспыхнул ярким огненно-красным цветом, разум взвыл от ужаса, однако рефлексы не подвели. "Полный комплекс! Инъекция через секунду!" — мысленно рявкнул я, падая боком в оказавшуюся совсем рядом канаву, дно которой было засыпано остатками неиспользованной стекловаты.

Шарик плазмы ударил в Хранителя, и тот моментально засиял глубоким чёрным цветом, каким-то двадцатым чувством, прежде чем закрыть глаза, рот, нос и уши, я успел почувствовать жгучую ярость и злость, бьющую от него, а после этого ударная волна швырнула меня в самый центр кучи стекловаты, под которой оказалось ещё и битое стекло. Я замычал от дикой боли и изогнулся дугой, однако компьютер активатора сработал молниеносно. Его десятки сенсоров прощупали и изучили моё состояние, и сотни микро-иголок одновременно вонзились мне в кожу. У меня глаза на лоб полезли... Если бы не осознание того что раскрыть рот, находясь в облаке разворошённой взрывом стекловаты, смерти подобно, я бы точно заорал, не стесняясь никого. А так...

Волна стимуляторов, обезболивающих, укрепляющих и прочих составляющих полного комплекса пронеслась по телу, заживляя порезы, зуд моментально ушёл, я пьяно хихикнул, когда лошадиная доза астроми?на отрубила большинство нервных окончаний, и одним прыжком выскочил из канавы и покатился по земле, сбивая с себя остатки стекловаты. От нехватки воздуха перед глазами заплясали чёрные мушки, и я, вскочив на ноги, наконец-то вдохнул полной грудью.

Активатор запиликал как сумасшедший. И я ощутил вдруг, как потяжелела броня на груди и как легко стало бокам и спине. И в тот же миг мне в грудь словно кувалдой с размаху залепили. От толчка я едва не рухнул обратно в канаву, упал на спину, острая резкая боль пронзила грудную клетку и огненным жгутом ворвалась в мозг, лицо обожгло пороховой гарью, а по плечам словно бритвой проехались, я с удивлением увидел свою кровь...

Ошеломление и медлительность непростительны для курьера, а я успел об этом позабыть. Лежал и смотрел как дурак в хмурое небо и думал, почему же оно хмурое, когда вокруг вроде бы весна... А потом некая сила, стократ превосходящая мою, вдруг схватила меня за шиворот и рванула вперёд так, что я покатился по земле; она же потом вздёрнула меня, подняла на ноги, хотя я честно пытался встать, развернула и тут внезапно отпустила. Я опёрся спиной обо что-то твёрдое, какое-то лицо, смутно знакомое, появилось передо мной, я ощутил на себе полный дикой ярости взгляд... и тут в сознание ворвалась боль. Мою щеку ожгло огнём, и голова мотнулась влево.

— Ч-что? — это что мой голос? С чего это я шепелявлю?! — К-кто?..

— Приди в себя, Преображенский!

Уже другую щеку ожгло огнём, и мне показалось, что голова сейчас оторвётся.

— Ну?! Давай же, приходи в себя!

И тут я действительно пришёл в себя. Помотал головой, собирая глаза воедино.

— Хватит. Я в норме, — коротко рыкнул я и быстро осмотрелся. — Как там?..

— Хреново, — выплюнул Побережный и отвернулся. — Что ты там пищал недавно? Кто кого спасать должен и кому это должно нравиться?!

— Уймись, — я расстегнул рубашку и положил ладонь на солидную вмятину на броне на груди. У меня богатое воображение, и я мигом представил себе, как и чем бы всё закончилось, сработай активатор мгновением позже.

Я помассировал лёгкими движениями грудь: болит, конечно, сильно, но жить особо не мешает, до свадьбы заживёт, тьфу-тьфу-тьфу, никогда мне не жениться! Я кончиками пальцев коснулся вмятины — глубокая, зараза, сразу понимаешь: броня, несмотря на утолщение, едва выдержала. Так!.. Стоп! О чём это я вообще?.. Какое утолщение?! Да, броня покрыта слоем активных наноботов, но чтоб активатор отдал команду их колониям на рост да ещё и обработал всё в пикосекунду?.. Что за бред?!

Я кончиками пальцев снова коснулся вмятины, её глубина поражала, подозреваю, что и в грудной клетке у меня тоже появилось солидное углубление, кровоподтёк, наверняка, да и фарш, наверное, вкусный из внутреннего ливера получился. Хвала Триединому, рёбра не сломаны, с детства боюсь и не люблю переломов.

И тут до меня дошло: руки! Они же все должны быть изрезаны осколками, однако я напряг мышцы и расслабился... Всё в норме. А активатор?! Как он-то цел остался?!

— Да хватит себя щупать! — зашипел Побережный, озираясь по сторонам. — Всё же просто, неужели не понимаешь?! Тебе в активатор дополнительные батареи и чип контроллера мощности запихали, отсюда и вес дополнительный — я видел, как ты кривишься, — и максимальный контроль над наноботами брони. Понимаешь? Или тебе как дурачку объяснять всё нужно?!

Я, не говоря ни слова, поднял ладони, сдаваясь, — каким бы психом и ненормальным я ни считал Побережного, но выясняется, что кое в чём он смыслил не хуже, а то и получше моего.

— Тогда так, — продолжил Побережный и наклонил голову, напряжённо вслушиваясь, — ты меня спас, я тебя из-под пуль вытащил. Отсюда простая как все вы догадка: мы квиты. Ещё раз так получишь, выбирайся уже сам, я напрягаться не стану. Усёк?

Я коротко кивнул — он был вправе это требовать, каждый из нас отвечает прежде всего за свою собственную жизнь, это только я такой дурак, что продолжаю любить человечество, даже когда оно мне откровенно хамит, — глубоко и осторожно вдохнул, проверяя болевой порог. Боли однако я не почувствовал, хотя здесь можно было сказать спасибо астромину, который очень эффектно заблокировал нервные окончания.

— Сюда идут трое, — Побережный приблизил губы к моему уху и еле слышно прошептал, — один слева и двое справа, у всех тяжёлое автоматическое оружие, полный комплект брони, а также темпоральные дешифраторы. Их прикрывают трое снайперов: двое на первом этаже, двое на втором и ещё один на вышке у трансформаторной будки...

— Идут пятеро, — перебил я его, напряжённо вслушиваясь в какофонию звуков вокруг. — Двое действительно идут справа, ещё трое слева, из этих один ближе других, и двое на расстоянии четырёх шагов прикрывают его. Все в полной броне, у одного из тех, что справа, переносная импульсная пушка.

Я посмотрел Побережному в глаза и пожал плечами.

— Парализует качественно, если угодить под импульс, — произнёс он, помолчав немного.

— Надо постараться не попасть, — хмыкнул я. — Снайперов действительно пятеро, — я понюхал воздух и снова прислушался, — однако на вышке у трансформаторов автоматика, а не человек, пятый на самом деле укрылся возле труб у крайней слева канавы у самого забора, и в руках у него... Ого! Со "Зверобоем" засел, он что по десантным флаерам стрелять собрался? Ах да, ещё одна бригада на четвёртом этаже засела. Судя по вони и сопению, человек там трое-четверо, не больше. Всего получается не слишком много, но, засоси их чёрная дыра, все собрались как на большую войну.

— Ты справишься с Хранителями?

— А разве с ними можно справиться? — удивился я, вслушиваясь в приближающиеся осторожные шаги.

— Можно... Вот только такой неумёха как ты вряд ли это сможет. А вот я, например, могу, — гордо заявил он. — Не очень меня устраивает, когда они тут носятся...

— Будем надеяться, что они уже не нападут, — отмахнулся я. — Хотя это глупо звучит, да и надежда эта, честно говоря, давно уже сдохла... Слушай, герой, а может позовём их на помощь?

— Как это? — нахмурился Побережный.

— А поиграем немного со временем. Авось сработает...

"Грин, ты нас слышал?" — спросил я мысленно.

"Да", — мелькнул в сознании его лаконичный ответ.

"Поможешь?".

"Возможно, — призадумался он. — Только скажи мне, друг мой, для начала, как ты собираешься всё это устроить? Ты не озаботился пополнением персонального счёта, поэтому..."

"Что значит "поэтому..."?" — мне не понравился его тон.

"Опять в долг?" — раздался его безнадёжный голос.

"Снова, — фыркнул я, усмехаясь. — Грин, ты меня знаешь, я за свои долги всегда отвечаю".

"Знаю, потому и помогаю тебе с этим иногда... — вздохнул он. — Но учти: формально это запрещено".

"Я знаю, Грин... Давай не разводить болтологии... Поможешь?"

"Я уже всё сказал. Авось и помогу... Только будь осторожен, ты выбрал не лучший способ привлечь внимание Хранителей" — ответил он, и тут ко мне в сознание ворвался голос Ущучина:

"Товарищ Преображенский, товарищ Преображенский, не отходите ни на шаг от товарища Побережного, слышите меня? Следите за ним и обязательно, слышите меня — обязательно!!! — помогите ему, если того потребует ситуация...".

Я поморщился от его чересчур усердных воплей и торопливо отключил канал связи. Шаги раздавались совсем близко.

— Ну что? — я покрутил запястьями и изогнул их особым образом. — Грин нам поможет. А это значит, что Хранители тоже только в отличие от него несколько по-своему. Кого берёшь? Слева? Справа?

— Слева их больше, — с сомнением произнёс Побережный, его руки уже сжимали рукояти небольших но грозных кинжалов-трезубцев. — Ты вряд ли их одолеешь, у тебя как и у всех недочеловеков реакция заторможенная и движения не так быстры, как мои.

Я смотрел ему в глаза и мысленно улыбался: "Двинуть бы тебе под дых, интересно, успел бы защититься? И у кого б тогда реакция была заторможенной?".

— А у тех, что справа, импульсная пушка, — я простецки пожал плечами, — я их тем более вряд ли одолею...

— Ну да, ну да, — Побережный горестно вздохнул, — ни там, ни тут не успею, чтоб всё сразу... Ладно, бери тех, что слева, я всё-таки уверен, что там только один противник, а не трое, как тебе показалось. Надеюсь, ты хотя бы с одним справишься...

— Если что случится, я тебя позову на помощь, — пообещал я, прилагая огромные усилия, чтобы не заржать.

Рукояти ножей настойчиво ткнулись мне в ладони, я перехватил их поудобнее и сжал.

— Ну что? — я скрестил запястья на груди, лезвия ножей хищно блеснули в свете выглянувшего на мгновение из-за облаков солнышка, вдохнул и выдохнул, настраиваясь. — Работаем?

— Работаем! — кивнул Побережный.

И мы вырвались из-за прикрытия стены как две сорвавшиеся с цепи молнии, и наши ножи заплясали в воздухе свой танец смерти. Взмах! Поворот! Уклонение! Развернувшись всем корпусом, я перехватил нож поудобнее, кисть моей руки описала небольшой полукруг, сложное вращение запястьем, и вот уже лезвие с хрустом врубается в подмышку одного из наёмников, стоящего ближе всех, и рассекает артерию. Рывок! Скольжение! Я поднырнул под удар прикладом, носок моего ботинка впечатался аккурат под коленную чашечку, наёмник изогнулся и захлебнулся воплем, я резко повернулся к третьему. Нож описал небольшую плавную дугу, я видел, как округлились за полумаской шлема глаза не ожидавшего такой прыти наёмника, и тут между нами возник Хранитель.

Лезвие ножа прошло сквозь него как сквозь воздух, наёмник даже не успел закричать, в его сторону выстрелило щупальце Хранителя, и когда-то молодое сильное тело застыло как статуя и от порыва ветра развалилось на куски серого пепла. Я изогнулся дугой, едва не касаясь затылком земли, и сделал дикое сальто назад — помирать от прикосновения Хранителя мне совсем не хотелось. Это существо повернулось ко мне, засияло мириадами огней, и в этот миг до меня донеслось знакомое характерное урчание. Одним гигантским прыжком я рухнул на землю как можно дальше, закрывая уши руками и успев послать мысленную команду активатору.

Спину ожгло огнём, а волосы затрещали от внезапного жара, меня легонько толкнула в спину ударная волна, но я уже перекатывался, преследуемый вонзаемыми в землю совсем рядом с моей головой пулями. Это было что-то с чем-то... Пластины активатора наконец пришли в движение, мне в ладонь ткнулась рубчатая рукоять "конвертера", я резко перекатился в другую сторону, фонтанчик пуль брызнул чуть левее, я вскочил на ноги, и...

Цель! Я выбросил руку и нажал на спуск, со злым удовольствием наблюдая, как оседает бесформенной кучей снаряжения и мяса с костями тело бегущего ко мне наёмника. Ещё цель! Я прицелился и нажал на спуск, после чего резко нырнул вперёд, перекатился через голову и побежал. Оттолкнувшись от оказавшейся передо мной тумбы, я прыгнул, развернулся в полёте, поджал ноги, а затем с силой вбил их в спину одного из наёмников, который целился в Побережного. Наёмник хрюкнул и свалился, я упал на него, оттолкнулся, перекатился и, ещё раз оттолкнувшись, взмыл из позиции "лёжа" в невероятном прыжке. Ботинком я отбил ствол автомата, направленный в Побережного, развернулся, подошва ботинка с хрустом впечаталась в грудь наёмнику, и тот отступил; разворот, мой второй удар ногой пришёлся в шею, аккурат в кадык; разворот!.. Я не успел ударить последний раз, за спиной наёмника будто из ниоткуда вынырнул Хранитель, раздался беззвучный рёв торжества голодного хищника, который я ощутил всей кожей, вспыхнул переливами огненно-красного, его щупальце пробило грудь наёмнику, и тот осел на землю кучкой пепла.

— Пригнись! — услышал я знакомый противный голос и резко присел, закрывая голову руками.

Мир вокруг меня утонул в хаосе цветов и оттенков. Ярко-синий шарик плазмы, выпушенный с верхних этажей стройки, ударил в Хранителя одновременно с молнией ионного пистолета Побережного. Два клубка энергии вспыхнули, моментально пожрали друг друга, и ударила лимонно-жёлто-голубая волна адского жара.

Я отшатнулся, закрывая лицо предплечьем, меня швырнуло на землю, протащило немного, затем обдало адским жаром, и я почувствовал, как закипает моя кожа. Краем уха я услышал вскрик Побережного, и тут мою ногу прошила дикая боль. Захлебнувшись собственным криком, я встал на четвереньки и с трудом разлепил глаза, чёрт, нога прострелена, хуже для курьера просто не бывает, по телу уже ползут ярко-красные точки лазерных целеуказателей, а руки раздирает боль от уколов, и дико чешется лицо. Я замычал, мотая головой и стараясь прийти в себя, попытался повернуться, опёршись на руки, однако те не выдержали веса, подломились, и я рухнул, перекатываясь в сторону, на том месте, где секунду назад была моя голова, вдруг прозвучал громкий хлопок, и осколок разорвавшейся пули больно секанул мне по предплечью, пропахав глубокую царапину.

Я поднял голову и вдруг увидел, что над распростёртым в грязи Побережным стоит тот самый человек в чёрном костюме, которого я выжидал, сидя там на стене, надеясь покончить с ним одним выстрелом, и направляет ему пистолет в голову.

— Нет! — зарычал я, невероятным, невозможным усилием поднимая себя на ноги, рванулся к нему и тут же рухнул опять, когда ещё одна пуля ударила мне во вторую ногу, и я ощутил глухой удар и сильную резкую боль.

Активатор работал на пределе, жар от перегруженного работой медкомплекта жёг мне руки... Руки...

И тут я вспомнил о "конвертере"... И лапнул пустое место...

Субъект в чёрном вдруг посмотрел на меня, не снимая очков, он улыбнулся, мне показалось я уже где-то видел эту улыбку, и внезапно показал мне два пальца. Его улыбка вдруг стала холодной, он повернул голову и прицельно сощурился, его рука чуть приподнялась, направляя дуло пистолета прямо в голову, палец коснулся спускового крючка.

И в этот момент Побережный со стоном пошевелился, а я вдруг вспомнил о метательных ножах... Резкий изгиб запястьем, движение кистью, пластины активатора раздвинулись, и я поднял руку, прицеливаясь. Механизм щёлкнул, руку легонько толкнуло, серебристая рыбка-лезвие унеслась в цель, однако "чёрный" по-видимому каким-то образом услышал звук щелчка. Он молниеносно закрылся рукой, и нож, летевший в шею, угодил ему в плечо. "Чёрный" зашипел от боли, развернул пистолет и нажал на спуск, пуля ударила мне в грудь, броня предательски затрещала, боль прошила всё тело, сметая заслоны из астромина, и разошлась волной...

Последнее, что я успел почувствовать, прежде чем мир померк и растворился, — это беззвучное довольное рычание Хранителя, возникшего из ниоткуда аккурат между мной и "чёрным"...

Не слышно было выстрелов, не было всепожирающего жара плазмобоев, ушла в неведомое боль, разрывающая тело и разум на части, всё ушло, всё исчезло... Как будто и не было никогда...

Мои глаза закрылись, а мышцы расслабились...

Сознание гасло, выдавливаемое из привычного ритма жизни дикой болью, пронизывавшей всё тело насквозь и заставлявшей корчиться в страшных судорогах...

Сознание гасло, медленно уходя на покой...

А вслед за ним уходил и я...

— Ты посмотри, уже улёгся! — нежный пинок по рёбрам резко и внезапно вернул меня к жизни.

Перезагрузка реальности...

Я дико всхрапнул и открыл глаза, морщась и кривясь.

Всмотрелся...

И глаза у меня полезли на лоб!

И вдруг радостно застучало сердце...

На того в чёрном костюме будто вихрь налетел: пируэт "три шажка", молниеносный разворот, обмен ударами, и вот уже рука Шелы будто бы игриво скользит по его позвоночнику, затем касается шеи, и вот уже субъект в чёрном как сломанная кукла валится на землю, а пистолет не успевший выплюнуть смерть в Побережного меняет хозяина. И в этот миг на Шелу вдруг набросился Хранитель. Уже чувствуя, как чья-то (чья-то?) сильная рука за шиворот поднимает меня на ноги, я залюбовался отточенными движениями своей подруги. Щупальца выстреливали со скоростью мысли, били то туда, то сюда, делали ложные выпады, Хранитель надвигался, переливаясь всеми оттенками огненно-красного, а Шела уворачивалась, скользила в немыслимых пируэтах, вольтах, уклонениях, как вдруг...

— Получай, тварь! — прогремел густой медвежий бас у меня над ухом.

В ту же секунду иссиня-чёрная молния метнулась к Хранителю, ударила в него, вокруг вспыхнуло и вмиг растаяло энергетическое кольцо, раздался дикий вой разочарования, и Хранитель исчез.

Шела остановился, встрепенулась, помотала головой, подскочила к Побережному, протянула руку, и одним сильным рывком поставила его на ноги. Удержав его на ногах, она отвесила ему внезапно оглушительную пощёчину, после чего подтащила к нам.

— Держись, Андрюха, Чип и Дейл прибыли, — прогудел Грэй и взял меня на руки. — Шела, поторопись!

— Я уже готова, — её мелодичный с лёгкой хрипотцой голос проник мне в уши и постучался в сердце. Я закрыл глаза и застонал от невыразимого счастья, свалившегося на меня.

— Не стони, Андрюха, не рви сердце, — произнёс Грэй, легко удерживая меня одной рукой, а другой закрепляя на моём запястье непонятный браслет.

— Да симулянт он просто, — фыркнула Шела, застёгивая такой же браслет на запястье безвольно болтавшегося в её руках Побережного. — Ты как там, милый? Живой?

— Глм, — икнул я обиженно.

— У него лёгкое прострелено, — раздался рык Грэя, — и обе ноги, а так же множественные повреждения кожных покровов и раздроблена ключица. Его прямо сейчас надо в реанимацию, на фирму, иначе он загнуться может.

— А как же доставка? А заказ?

— Шела!..

— Ну что сразу "Шела"?! Я что ли их сюда привела?!

— Хорошо... — отмахнулся Грэй. — Грин, переход на фирму, темпоральный коридор с ориентацией на маяк браслетов, пусть подготовят реанимационную камеру!

— Подожди! А как же?..

— Если хочешь, можешь заняться этим сама! — рявкнул Грэй так, что у меня уши заложило. — Подзаработаешь кредитов, оплатишь его лечение...

— Что?!

— Тихо! Переход через полторы секунды. Идёшь или нет?!

— Чтоб тебе в Космосе раствориться! Иду!..

И спасительная тьма поглотила нас...

Дальнейшее я помню смутно... Эти воспоминания сохранились в моей памяти фрагментами, отрывками, которые как неполную мозаику очень трудно собрать воедино. Помню холод и тошноту перехода и режущее глаз переливающееся многоцветие темпорального коридора; помню, как трудно было дышать, как била всё тело дрожь, помню, как Грэй орал и сыпал проклятиями и ругательствами, как торопил наших медиков, как махал мною в воздухе, стараясь ускорить мышиную возню; помню взгляд Шелы, брошенный мне напоследок, когда надо мной уже закрывался колпак реанимационной камеры, и этот взгляд был красноречивее всех слов — "Вот только попробуй мне умереть! Откопаю, верну и уже сама прибью!"... Помню, как приятно холодила тело лекарственная жидкостная смесь — ко?льто — постепенно заполнявшая камеру, а потом... Потом наступил глубокий долгожданный сон, когда я вдохнул специально распылённый расслабляющий успокоительный газ...

Сон... В котором мне, вот уже в который раз, приснилась Шела... Она смотрела на меня своими лучистыми серыми глазами, печально качала своей растрёпанной головкой и что-то долго-долго говорила... Я не запомнил всего, да и не до того мне было, честно говоря, зато её прощальный поцелуй вдруг как огнём ожёг мне губы.

Я вдруг почувствовал, что могу открыть глаза, и так и сделал, не откладывая на потом. Прямо напротив моих глаз в стенке камеры было прорезано окошечко для визуального наблюдения за состоянием пациента. Я сфокусировал взгляд, из окошечка кто-то на меня смотрел, я напряг зрение — видно было не очень, мутноватый лечебный раствор не идеально прозрачен — и тут вдруг увидел Её, мою подругу, мои "тридцать три несчастья", как я в шутку её иногда называл, мою любовь, мою инфернальную любовницу, моё "горе от ума" и "наказание строптивого"... Она смотрела на меня, её классически прекрасное чуть бледное лицо источало заботу и нежность. Наши взгляды пересеклись, она заметила, что я смотрю на неё, и нежно улыбнулась. Мои ресницы дрогнули, на рту была кислородная маска, так что улыбнуться ей в ответ я не смог... Но Шела поняла. Улыбка ещё мгновение украшала её губы, затем она оглянулась, посмотрела по сторонам и вдруг поцеловала пластик окошечка, вложив в этот поцелуй всю свою неразделённую страсть. Мои глаза дрогнули, и я поспешно моргнул, как жаль, что я не мог ей ответить. Она ещё несколько секунд постояла у окошечка, затем прощально улыбнулась и исчезла.

Я закрыл глаза и глубоко вдохнул через маску... Я очень хотел спать...

Глава 9

— Надевай костюм...

— Что?! Да ни за что на свете!

— Надевай костюм, я тебе говорю!

— Да ни за какие пряники!

— Но почему?! — закричала Шела, потеряв терпение, и встала посреди комнаты, уперев руки в бока, в весьма соблазнительной позе.

— Да потому что я в этом костюме чувствую себя как псих в смирительной рубашке! — рявкнул я и встал напротив неё, сложив руки на груди.

— Какое замечательно сравнение, — прыснула она, — а главное — точное.

— Не умничай слишком много, — я почесал подбородок и огляделся, ища свою любимую рубашку.

— Ой-ой-ой, уже испугалась, — фыркнула она и отошла к зеркалу, обольстительно покачивая бёдрами, при этом мне страшно захотелось ущипнуть её. — Надевай костюм...

— Ну что ты заладила как попугай одно и то же, — я всплеснул руками и, изобразив немую сцену, трагическим взглядом уставился в потолок.

Великий Космос!

Какой идиот забросил мою рубашку на люстру?!

Я напряг память, мучительно вспоминая. Вчерашний вечер был посвящён целенаправленному походу по всем окрестным заведениям, где делали хороший натуральный кофе и прекрасную табачную смесь, а не ту синтетическую гадость, которую продают повсюду во всех уголках Системы. Разумеется, стоит чашечка натурального кофе столько же, сколько банкет в шикарном ресторане на несколько персон, так как выращивают кофе исключительно на Земле, на всех остальных планетах и орбитальных оранжереях он почему-то к огромному сожалению всех любителей этого напитка не прижился. С табаком та же кстати история, в результате чего из-за его бешеной дороговизны половина населения Системы отказалась от курения, так как учёными давно доказано, что синтетические заменители табака вызывают постепенное наступление импотенции.

Ну так вот... Вечер начался просто великолепно: огромный букет свежих роз, специально по моему заказу доставленных прямиком с Земли, от которого Шела едва не хлопнулась в обморок от переизбытка счастья и удовольствия; потом мы сели в мой самый лучший скутер — она любезно уступила мне управление — и на невероятнейших скоростях понеслись среди шедевров местной многоэтажной архитектуры; пару раз мы пролетели по солнечной стороне Деймоса и не смогли сдержать вздоха восхищения, когда отражённый свет Солнца заиграл на зеркальных конструкциях какой-то гостиницы — всё здание, казалось, было охвачено белым пламенем, которое играло и плясало в отражениях хитроумно размещённых зеркальных панелей. Затем мы опустились, и я торжественно, под руку, вошёл с Шелой в местный импер-класс аналог кофеен народов Востока Земли. Мы торжественно заказали себе самый лучший кофе, затем я как более опытный в этом деле выбрал табачный аромат (признаюсь по секрету, это был кофейный табак на молоке с добавлением вишнёвой и коньячной эссенций), выбрали десерты и направились в специально отведённую для двоих комнатку...

Мы отдыхали душой и телом, наслаждались, испытывали удовольствие, вкушали яства, и тут вдруг ни с того ни с сего всё пошло наперекосяк... Сначала Шела вопреки всем своим правилам и принципам заказала себе вина, благо повод был: мы отмечали мою первую "зарплату" на новом месте, куда она меня устроила после того безумного прыжка с веранды ресторанчика. Затем чёрт принёс моего старого, ещё по театральным подмосткам и тамошнему самогону знакомого приятеля, естественно с бутылкой. Как я ни отнекивался, мы выпили и повторно познакомились. Потом Шеле позвонила её хорошая подружка, слово за слово, и вот мы уже втроём летели к ней на квартиру гулять дальше, кофейня осталась далеко в памяти и далеко позади. А уж в квартире начался форменный загул, от которых я, признаться, уже успел отвыкнуть, подружка Шелы оказалась не одна, а в разогретой компании, мы по дороге тоже прихватили пару старых приятелей и...

Я почесал ухо и задумчиво посмотрел на рубашку, висящую на люстре, затем вспомнил крики Шелы, когда она, проснувшись утром, обнаружила своё вечернее платье в душевой кабинке, и попробовал представить себе, какими мы вчера вернулись из гостей. Честно говоря, получалось слабо...

Я поморщился, скривил губы и изобразил мычание подавленного жизнью и алкогольными испарениями в голове человека. Мне очень хотелось пить... Пить и спать... А тут ещё этот звонок с самого утра от Альберто Танзани, который пригласил меня с Шелой к себе на обед.

— Милый, надевай костюм, — донеслось до меня назойливое. — Не упрямься, ты будешь выглядеть в нём мило, элегантно и неотразимо...

— Элегантно?! — я чуть не задохнулся от праведного возмущения. — Элегантно?! Кто бы говорил об элегантности! Ты сама идёшь к Альберто в гости в шортиках!

— Да, но я же надену белую блузку! И потом я не надевала бы шортики, если б не какой-то дикий самец, который порвал моё любимое вечернее платье и измазал все стены дорогущей косметикой! Ты случайно не знаешь, кто бы это мог быть?!

Я с удовольствием зажмурился и мысленно произнёс про себя: "Йес!". Мы просто обожали изводить друг друга шутливыми мелочными придирками, доводя себя до белого каления, до скандала, до битья посуды о стену и о голову ближнего своего не переступая однако роковой черты, сразу за которой следовала мгновенная разрядка, и вот мы уже оказывались в постели, переводя наши крики в горизонтальное положение, и... И вообще я считаю, что это наилучший выход из вот таких вот ситуаций. Сегодня же я брал реванш за прошлый раз, когда Шела по незнанию отправила все мои вещи в прачечную "Минутка", тут неподалёку за углом, не посмотрев, что их нужно стирать в строго определённых условиях, в результате чего левая штанина моих любимых брюк окрасилась в ярко-оранжевый цвет, правая — в дикую смесь жёлто-голубого, рубашка приобрела нежный розово-серебристый оттенок, а футболка стала похожа на искупавшуюся в мазуте зебру. Когда я увидел свои вещи, которые Шела преподнесла мне с видом униженного и оскорблённого кролика, прижавшего свои очаровательные ушки в ожидании трёпки, меня чуть весёлый старик Кондратий не посетил. Так что сегодня был мой реванш...

— Ты не заболел, прелесть моя? — тревожным тоном спросила моя "тридцать три несчастья", подойдя ко мне.

— Да нет, — я пожал плечами и недоумённо уставился на неё, — не заболел. А с чего ты вдруг спрашиваешь?

— Ну как "с чего"? Ты молчишь, не огрызаешься, не строишь из себя великого юмориста всех времён и народов, не язвишь, не умничаешь... Ты не заболел часом?

Я посмотрел в её лучистые прекрасные глаза, окунулся в них, побултыхался там немного, затем вынырнул и вдруг произнёс:

— Я люблю тебя...

Она стояла как громом поражённая, слабая улыбка играла на её губах, а в глазах замерло выражение нежной беспомощности, они распахнулись, и донельзя удивлённый взгляд упёрся в меня. Она стояла так довольно долго, своим пристальным хоть и удивлённым взглядом изучая моё лицо, затем удивление погасло, в глазах заплясали игривые искорки, слабая улыбка сменилась лукавой, и тут Шела прямо с каким-то садистским чувством ущипнула меня за голый живот, да так, что у меня глаза полезли из орбит. Я захватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, по которой вдобавок ещё и саданули сапогом.

— Ну тебя нафиг с такими шуточками, — фыркнула она, полюбовавшись на неземное выражение моего лица.

Она вдруг закинула мне руки на плечи, и тут её лицо оказалось совсем рядом, мягкие, чуть влажные губы коснулись моих, и мы слились в крепком страстном поцелуе...

— М-м-м... — промычал я.

Меня потрясли...

"Что за...", — мелькнуло в голове.

Ещё одна встряска, посильнее предыдущей...

"Ну какого?..", — успел подумать я, и тут лицо Шелы стало стремительно удаляться от меня, в никуда провалились комната и рубашка на люстре, яркая красочная картинка сменилась непонятными тёмными тонами, которая вдруг вспыхнула аляповато-яркими красками, чей-то красивый мощный звучный глубокий голос торжественно назвал моё имя, прибавив к нему пару метафор, и... тут я проснулся. Меня трясла и немилосердно швыряла из стороны в сторону моя собственная кровать, причём так сильно, что я едва удерживался на ней в горизонтальном положении.

— Доброе утро, — раздалось вдруг над головой.

— А?.. Что?.. — встрепенулся я и диким взглядом посмотрел по сторонам.

— Доброе утро, говорю, — спокойно повторил Грэй, нахально меня разглядывавший с экрана на потолке.

Я сфокусировал взгляд, два лица слились воедино, я узрел знакомые черты и тут вдруг до меня дошло, что тряска, хвала Космосу, прекратилась. Взбултыхав мне мозги, равномерно провибрировав всё серое вещество, она ушла в никуда, что я с удовольствием и отметил.

— Здрасьте, — машинально поздоровался я и тут меня как молнией вдруг поразило.

— А что это ты тут делаешь, друг мой? — спросил я жутко подозрительным тоном.

— Бужу тебя, — коротко и ясно отозвался Грэй. — Где твой будильник? Почему не отвечает?

— В унитазе утонул, я же не знал, что он плавать не умеет, — огрызнулся я — спросонья у меня характер мерзкий, тяжёлый и отвратительный, Шела уже успела как-то в этом убедиться, и если мне не сделать ритуальное жертвоприношение в виде чашечки ароматного чая, то... за последствия утреннего общения со мной я не отвечаю. — Теперь мне всякий раз оттуда напоминания приходят, из глубины... сибирских руд... М-м-м, да...

Грэй фыркнул и улыбнулся, я же усиленно заморгал, прогоняя... эх, какой же мне замечательный и прекрасный сон снился...

— Извини за фокусы с кроватью, — вздохнуло это рыжеволосое чудовище, — сам знаешь, терпеть не могу будить кого-либо, по мне так пусть лучше слюни и дальше пускают, но мне тут Старик внушение с утра сделал — ты ему срочно понадобился по делу — и теперь вот через каждые пять минут об этом напоминает.

— А в чём дело? С чего бы это я ему понадобился? — вяло поинтересовался я.

— Действительно, с чего бы? — весьма натурально изумился Грэй. — Ты его полноценный подчинённый, на работу постоянно опаздываешь, заказы первым выхватываешь, хорохоришься, не слушаешься начальства...

— Что опять подслушивают? — перебил я его.

— Да нет, — ухмыльнулся он, — просто давно мечтал позудеть у тебя над ухом с самого утра. Так вот, у Старика к тебе дело есть — один весьма крупный заказ как раз для твоего уровня. Детали он мне не сообщал, но, судя по одолевшей его трясучке и обильному слюноизвержению, заказ действительно жирный...

— Падр-р-робности давай, не томи душу, — прорычал я, лениво потягиваясь и изгибаясь.

— Откуда я их тебе возьму? — фыркнул Грэй. — Я бы сообщил, если б знал...

— Ты у нас добываешь информацию, и ты не знаешь деталей?! — изумился я.

— Андрей, проснись! Информационные блоки и все сведения поступают в закрытом и закодированном виде, а что полагается за несанкционированное вскрытие и расшифровку? Помнишь?

— Помню, — проворчал я и сел на кровати. — А ты чего так... официально, что ли... говоришь?

— Да просто голова у меня болит от всех проблем со Стариком, — отмахнулся он нетерпеливо. — Это ты у нас в реанимации в кольто валялся и балдел, а мне кучу отчётов и бланков пришлось писать и заполнять, кучу объяснительных отправлять... Ладно. Будешь на фирме, зайдешь? Посмотреть на тебя хочу, да и Элечка наша по тебе соскучилась...

— Пусть перетопчется — я замужем, — буркнул я, пытаясь вспомнить, куда сунул одежду.

— Замужем? — Грэй иронично приподнял бровь. — И когда уже успел? Да ещё и без меня?

— Ну то есть не замужем, а женат... В смысле в кавычках женат... Короче! — я запутался в словах и в мыслях — слишком много всего на мою бедную голову да ещё и с утра пораньше. — Короче, передай этому старому костотрясу, что за заказ я возьмусь, если только не понадобится никого опять спасать.

О, Триединый, где же мои носки?!

— О заказе сам со Стариком договоришься, — спокойно ответил Грэй, задумчиво наблюдая, как я прыгаю в штанах по комнате — спросонья у меня хватило ума засунуть обе ноги в одну штанину. — Только забеги ко мне обязательно, хочу на тебя посмотреть...

— Дело есть? — я сделал ужасно таинственный и загадочный голос. — Или ты меня просто любишь?

— Может быть, — зевнул он. — Отбой, Андрюха.

— До встречи, рыжий, — бодрым голосом попрощался я.

Потолок-экран замигал и погас, после чего вернулся к своему стандартному цвету. Я зевнул и удивлённо посмотрел на него: интересно, как это Грэй смог дозвониться до меня, если вызов я не принимал... Мистика какая-то... Я зевнул ещё раз и чуть ли не с волчьим подвыванием и с истинным наслаждением почесал голую грудь, после чего огляделся и поёжился — чего-то явно не хватало. Мой взгляд упал на пульт от кондиционера (пульты от бытовой техники — вещь нынче недешёвая, сейчас немногие их приобретают, потому что большинство компаний выпускают потоком технику со встроенными пси-кристаллами Альба?ра, которые ориентируют выполнение операций на мысли человека, это дешевле и проще в изготовлении; ну а что поделать, если я актёр, пусть даже бывший, и мысли у меня как вспугнутые тараканы бегают внутри головы всякий раз разные; что же мне теперь ходить по комнатам и от тостов с вилками уворачиваться?), я тупо смотрел на него секунду-другую и вдруг понял, чего мне не хватает: в это время марсианских суток, на которые ориентируют и время Деймоса, Солнце находится на другой стороне и довольно холодно становится даже в утеплённых квартирах.

Я взял пульт, посмотрел на кондиционер и вдруг увидел свои носки. Палец на автомате коснулся сенсорного экрана. Мощно дунул тёплый воздух, и оба носка отправились в свободный полёт... Один долетел вполне нормально и шлёпнулся аккурат возле моих ног, второй же пошёл по синусоидальной кривой, подгоняемый струями воздуха, и ляпнулся в аквариум, перепугав при этом рыбок. Я вздохнул и покачал головой — во всём этом чувствовалась шкодливая рука Шелы...

Уладив все проблемы с собственным организмом, искупав его в тёплом утреннем душе с массажными струями, расчесав свою буйну головушку и закутав себя, любимого, в чёрный с золотом халат, я уселся на балконе в кресло с чашечкой чая. Вид с балкона открывался восхитительный: берег моря, песчаный пляж, на котором в соответствии с моими тайными пожеланиями не было ни души, рокочущие волны, неторопливо ползущие на берег и бессильно откатывающиеся в своё царство воды и света; седые тяжёлые тучи; лёгкий ветерок, забавляющийся и играющий с пеной морской, и меж двумя царствами неба и воды лёгкими белыми лепестками скользящие чайки... Я люблю море... Люблю смотреть на его тяжёлую поступь, когда оно неспешно облизывает берег; люблю его дикие танцы, когда бешеные порывы ветра заставляют волны вставать на дыбы, когда солёные брызги полосуют лицо и растягивают в кривой ухмылке губы, когда от кромки волн тебя отделяют лишь десять сантиметров специального укреплённого пластика и толика благоразумия... Люблю ночь, когда она своим тёмным бархатом накрывает морскую гладь, и кажется будто небо обнялось с водой, когда не видно почти ничего, и лишь свет невыразимо далёкой Луны, неподвижным белым глазом висящей высоко в небе над горизонтом, ложится на воду, освещая её немного, и создаётся впечатление, что если сильно захотеть, то можно пробежаться по этой лунной дорожке навстречу горизонту и неизвестно чему... Я пригубил чай и улыбнулся своим мыслям, вспомнил, как плыл когда-то по этой лунной дорожке вместе с Шелой и всякий раз, останавливая на ней свой восхищённый взгляд, мне казалось будто вся она блистает золотом на чёрном бархате волн... А потом был берег и яркий костёр на берегу, и звёздное небо над головой, и мы занимались любовью под мягкий шёпот и шелест волн...

Я вздохнул, вспоминая всё это и многое другое... Та ночь под звёздным небом на берегу под музыку моря и багровый жар углей от костра нам безумно понравилась, и мы поклялись её когда-нибудь повторить, но спустя некоторое время я понял, что лучше не стоит... Не стоит портить очарование ночи и воспоминаний повторением прошлого, иногда это приносит совсем не те результаты, которых ожидаешь. На что дано воображение человеку? Вот-вот...

Я допил чай и встал, с наслаждением потянувшись. Есть мне не хотелось, да и перед заказом наедаться совсем не желательно. С сожалением отключив голограмму, я с унылым видом поглядел на непрезентабельный сероватых оттенков пейзаж за окном, после чего вышел в главную комнату и сел за компьютер. Пролистав полученные сообщения и письма, я недовольно поморщился: опять эта реклама никому не нужных товаров созданных в стиле той самой печально известной "суперхренорезки".

— Вот ведь незадача, — пробормотал я, высунув кончик языка от усердия и удаляя рекламу, — чем меньше берут эту дрянь, тем больше её рекламируют.

Удалив все рекламные сообщения, я оставил остальные на разбор ЭлИн, а сам вылез в Галанет, решив зайти на парочку своих любимых сайтов. Перед моими глазами замелькали знакомые музыкальные каталоги, и вот уже в который раз я убедился, что незабвенная и величайшая музыка Бетховена, Баха и Глинки всё ещё закодирована администраторами сайтов и скачать её для прослушивания, не заплатив при этом энную сумму, никак невозможно. Бесплатными были уже немного поднадоевшие мне симфонии Моцарта и Скарлатти, музыка Мусоргского, Шопена, Берлиоза и Боккерини, однако я их если и не знал наизусть, то уж точно очень хорошо помнил. Я надулся и обиженно запыхтел, не люблю, когда перед носом висит груша и бесплатно её никак нельзя скушать, а платить пятьсот кредитов за сборник классической музыки меня жаба давила. Хотя нет, я оговорился — всем величайшим композиторам древности я бы без лишних слов отдал бы сумму в десять, двадцать, даже сто раз большую, чтобы только оказаться на их концертах, услышать как льётся река божественной мелодии из-под рук самого Вивальди, Рахманинова и Штрауса, Римского-Корсакова и Паганини, Франца Гайдна и Ференца Листа... Я бы не торговался и честно выложил бы любую затребованную сумму в разумных пределах, разумеется, однако платить неизвестным личностям за возможность получить права доступа к файлам неизвестного качества я не стану ни в коем случае.

Я пошевелил извилинами и тут вдруг вспомнил кое-что: на последней нашей вечеринке, посвящённой какому-то гремучему празднику народов Востока Земли, разумеется, приглашённый Грэй оставил у меня на компьютере универсальный декодер; тогда мы как раз поспорили, сумеет ли он написать программу, которая расшифровала бы пароль на компьютере Капитошкина. Грэй написал... Программа расшифровала... И мы из вредности и веселья ради накидали этому динозавру вирусов на компьютер в обход антивирусного программного обеспечения.

Старика тогда чуть удар не хватил, когда он узнал, что его компьютер забарахлил, а восстановление и наладка стоит денег, а Грэй тогда очень удачно и вовремя ушёл в отпуск. Мы неделю наблюдали, как этот старый костотряс метался между двумя огнями: с одной стороны, его поджимали вирусы, с аппетитом поедавшие биты информации и электронное нутро его компьютера, с другой стороны, его грызло самое обыкновеннейшее скупердяйство. Это было загляденье просто...

Так, где же этот декодер?.. Я пошарил по папкам, зашёл в поисковик, потом напряг память, пытаясь вспомнить, куда же я мог его засунуть, и тут мне вспомнился случай, когда Шела, решившая ни с того ни с сего вдруг блеснуть передо мной интеллектом, как-то сообщила мне, что установила новое программное обеспечение, а оно оказалось платным, она, естественно, воспользовалась декодером и... А вот "и..." пришло чуть позже, когда срок пробной лицензии закончился, и Шела вновь воспользовалась декодером, чтобы продлить срок договора, однако воспользовалась им неумело, приехали представители фирмы-разработчика, был немалый скандал и крупный штраф, а меня вдобавок ещё и дома не было. Словом, Шела каким-то образом "договорилась", в результате чего у меня со счёта сняли около трёх тысяч кредитов, и меня чуть весёлый старик Кондратий повторно не посетил. В отместку я ей тогда сообщил, что новая косметика и вечернее платье, которые она приобрела "через знакомых" якобы за полцены, оказались дешёвой подделкой местных гастарбайтеров с Юпитера, вдобавок стоили они в три раза дороже тех, что продавались в фирменных магазинах. Видимо, тогда я переборщил с язвительностью, так как Шела неделю со мной не разговаривала, а от меня ушла вся в расстроенных чувствах...

Совсем отчаявшись на халяву получить сокровенные мелодии, я вдруг наткнулся на случайную ссылку, выползшую откуда-то сбоку, которая после нескольких проверок "на жадность" провела меня в настоящий Золотой Рай, у меня просто слов других не было... Миллиарды альбомов классической и современной музыки, не скажу сколько внеальбомных песен, ибо таких больших цифр я просто не знаю, и всё это богатство абсолютно бесплатно?! Великий Космос, где я был раньше?! Нет, тут что-то не то... Я насторожился и поискал взглядом название сайта, через секунду-полторы взгляд мой наткнулся на эмблему, я рассмотрел её повнимательнее и... расслабился, мигом всё поняв. Даже рассмеялся от удовольствия — на эмблеме было красиво выведено одно слово "СоХаР" (так называемый Союз Хакеров России), название легендарной пиратской организации, чьи идеи и взгляды на жизнь описывать — всё равно, что сборник анекдотов писать.

Я торопливо — следовало поспешить — вставил плеер в разъём, быстренько закачал на него несколько альбомов классической инструментальной музыки и пару десятков песен ритмичной, в стиле древнего "Диско 80-х". Меломан я, что тут поделаешь. Зато они мне бодрости прибавят, если я не забуду взять с собой плеер.

Я отсоединил плеер, затем прыгнул к своему шкафу, открыл его и застонал от неудовольствия — Шела опять навела порядок! Ох, сколько же мне мучиться?! Сколько её просил, сколько упрашивал, уговаривал, убеждал, даже угрожал — она лишь мягко улыбалась и снова наводила у меня в шкафу порядок. Один раз я даже ловушку на него поставил, на дверь, ничего страшного, просто безобидный разряд тока, как мне объяснили в магазине, потом я о ней забыл, разумеется, и попёрся одеваться. Из отключки меня вытащила Шела, когда пришла ко мне и увидела, как я, по её выражению, дрыгаюсь, лёжа на полу. Нифига себе безобидный разряд я тогда получил, а я-то, дурак, думал, чего это его по инструкции на тюремные блоки ставят и чего это продавец на меня так удивлённо косился, когда узнал, что я его в квартире хочу установить...

Я быстро натянул на себя броню и провёл подушечкой большого пальца правой руки по боковому шву, которым броня закреплялась, закрывая и блокируя замок. Шов за моим пальцем закрылся и исчез, по нему пробежали огоньки, и я почувствовал лёгкую вибрацию в районе рёбер — щит активировался и настроился. Я попрыгал, помахал руками, наклонился в разные стороны, как и всегда броня из пластистали, внешне похожая на шерстяную кольчугу, никапельки не стесняла движений, гравитационные компенсаторы, встроенные в районе рёбер и плеч, работали безукоризненно, усиливая мышечный предел, а какая она лёгкая, эта "фуфайка", и гибкая, я вообще молчу.

Штаны улетели куда-то в угол, там их подберёт робот-уборщик и выстирает; попрыгав ещё немного в броне и в трусах, привыкая к ней, я быстро скользнул в другие штаны и затянул потуже ремень и тесёмки на щиколотках. После этого я пулей накинул на себя рубашку и застегнул пуговицы.

Плеер лёг во внутренний карман рубашки, оба беспроводных наушника я сразу же прицепил к ушам, после чего причесался. Рубашка у меня была с короткими рукавами, активатор находился в персональном ящике на фирме, подумав немного, я решил дополнительные крепления с собой не брать, надел цепочку, которую мне подарила Шела, на шею, на глаза нацепил солнцезащитные очки, после чего глянул в зеркало — вполне красивый пельмень получился... Ну и ладушки. Можно было ехать. Оставалась одна мелочь.

— ЭлИн, — позвал я, — номер Старика набери, пожалуйста, видеовызов, объёмное звучание, вывод контакта на компьютер.

— Сделано, — промурлыкал женский голосок.

Изображение на мониторе исчезло, экран потемнел, на нём появился логотип нашей фирмы, послышалось несколько гудков, и на экране появилось лицо Капитошкина, нахмуренное, а значит озабоченное проблемами.

— Доброе утро, Зизольдий Гурабанович, — приветливо поздоровался я, скривившись при этом внутри.

— Доброе утро, Андрей. А что это ты на ногах уже? Встал ранёшенько?

— Что вы, Зизольдий Гурабанович, какое там встал? Я ночь не спал, всё делами да работой занимался, — вдохновенно соврал я. — Хоть и не спал, да ничего — много зато всего сделал, учился тоже вот, образование третье хочу получать, — я наморщил лоб и почесал в затылке, вспоминая, — или четвёртое... Вот к поступлению заранее готовлюсь.

— Умно, юноша, умно. Похвально, что не на глупости время расточаешь, если только ты не врёшь мне часом.

— Зизольдий Гурабанович, — я вспыхнул от неправедной обиды, — какое там врать?! Да пусть Инквизиция меня покарает, если я вру вам, да не сойти мне с этого места...

На самом деле я не врал, а фантазировал, в конце концов Старику вовсе не обязательно было знать, что вчера я свалил пораньше с работы, после чего на пару с собственной совестью обежал все местные притоны и ночные клубы, перезнакомился с кучей миловидных и сексапильных барышень нетяжёлого поведения, после чего всех отшил, индивидуальные контактные номера стёр и в гордом одиночестве улёгся спать, непосрамлённая совесть кружила над головой и вместе с ангелами посылала хорошие сны.

— Ладно, ладно... Андрей, когда ты будешь на фирме?

— Да хоть сейчас, — восторженно подлизался я к нему, — ибо уже собран, готов и, как там говорится, кони бьют копытом звонко, сбруи их звенят...

— Прекрасно, Андрей, просто прекрасно. В таком случае, когда прибудешь на Марс, не поезжай на поезде, а давай на скутере добирайся — ты мне срочно нужен!

— Слушаюсь, Зизольдий Гурабанович! Уже лечу!..

— Погодите, юноша, не суетитесь, — он поднял ладонь, остужая мой пыл. — Андрей, ты осведомлён о деталях заказа?

— Никак нет, — отчеканил я. — А откуда я мог бы их знать, Зизольдий Гурабанович? Мне позвонил Гр... виноват, мистер Аластор, сообщил, что у вас для меня есть заказ и... всё. Более ничего я от него не услышал.

— Хм, — он поплямкал губами и нахмурил брови, — но ведь факт же имеет место быть...

— Простите?..

— Приезжай на фирму, Андрей. Заказ тебя ждёт, детали оговорим у меня.

Экран замерцал, на нём снова появился логотип нашей фирмы, после чего потух — звонок завершился, свёрнутая картинка вернулась на экран, и я снова увидел рекламу этой клятой "суперхренорезки".

— И чего это Старик вдруг стал так быстро соображать? — пробормотал я, призадумавшись.

Быстрые, точные, а главное умные и логичные реплики меня весьма удивили, уж от кого-кого, а от Старика я такого никак не мог ожидать. Или он всё это время притворялся? Жаль будет, если он вдруг исправится в лучшую сторону, когда он плямкает губами, сопит, гоняет мысли-улитки, плюётся, что-то бормочет, хмурит брови, он становится таким смешным...

— ЭлИн, обработай, пожалуйста, почту и, я тебя прошу, поищи на том сайте, где я был, музыку Бетховена и Рахманинова и, если она там будет, то скачай её, пожалуйста. И ещё: достань мне самый свежий каталог зоозон Земли.

— Желаете слетать с Шелой?

— Пожуём — увидим, — я пожал плечами и вызвал лифт. — Сделаешь?

— Конечно, сэр, — спокойно ответил милый слуху женский голос, и я шагнул в открывшиеся передо мной двери лифта.

Может быть я и перегибал палку вежливости, говоря простому искусственному интеллекту слова "пожалуйста" и "спасибо", однако после той памятной встречи с Элечкой в гостях у Грэя я не мог вести себя иначе. После того раза ЭлИн стала для меня не просто электронным информа?рием, наверное, я уже стал считать её полноценным человеком, раз уж стал вести себя с ней по-другому... Даже Шела поражалась моей привычке всегда, везде и во всём быть максимально вежливым, однако с ЭлИн я сам себе удивлялся. Но... Зато чувствовал себя человеком, когда в кои-то веки даже с невидимой женщиной-прообразом искусственного интеллекта стал вести себя как уважающий себя и других мужчина.

Лифт остановился, дверцы растворились в воздухе, и я вошёл в свой личный гараж, на ходу снимая ментальную блокировку с выбранного скутера. Покрутив головой, придирчиво осматривая его корпус, я пальцем демонстративно стёр пыль в самом неприметном месте, мысленно устроив нагоняй роботу-уборщику — ишь, разбаловались! — после чего уселся в кресло и мысленной командой активировал систему. Вспыхнули экранчики мини-компьютеров, колпак кабины выполз из-за головы и, мягко чмокнув, изолировал меня от окружающей среды, на экранчике в центре высветился логотип фирмы "Старлайт", помигал и сменился информацией о состоянии скутера. Прямо перед лицом сантиметрах в тридцати от глаз развернулась как свиток бумаги сенсорная голографическая панель старта, я пристегнулся и набрал на ней комбинацию символов. Генератор тихо загудел, прогреваясь, скутер еле ощутимо завибрировал, удерживаясь от взлёта грави-скобами. Я осмотрелся — на экранчиках вокруг каждого параметра загорелась зёлёная галочка, панель старта как свиток свернулась и, померцав секунду, исчезла, я коснулся пальцами шарика управления и отдал мысленный приказ убрать грави-скобы. Скутер плавно взмыл над полом гаража и десятком своих собратьев, я легонько двинул шарик в нужном направлении, и сквозь открывшийся шлюз гаража мы выскользнули наружу.

В голове всё крутились последние слова Грэя, сказанные им перед прощанием: "Забеги ко мне обязательно, хочу на тебя посмотреть...". Чего на меня смотреть? После реанимации и заживляющего кольто у меня никаких следов на теле от той переделки не осталось, и Грэй это хорошо знает. А чего ещё на меня смотреть? Другое дело, что это может быть связано с "деталями заказа" и с тем, как моим знанием их интересовался наш штатный старый хрыч. К чему вся эта беготня вообще? Что за суета вокруг дивана? Я сердито пожал плечами и прибавил скорости: надо было поспешить на стоянку транспортников и прицепиться к ближайшему, уходящему на Марс, — прыгать через космос на лёгком скутере, который даже слабые магнитные бури качают так, что создается впечатление будто плывёшь в шлюпке по бурному морю, мне совершенно не хотелось, не знаю как вы, а я ещё жить хочу...

Глава 10

Мягкий чуть приглушённый свет, который тихим потоком изливается из-под абажуров ламп, хитро распределённых по углам комнаты именно для того, чтобы создать вот такое вот освещение, романтичную вечернюю обстановку даже в яркий солнечный день с тенями, прячущимися в уголках и за немногочисленными шедеврами мебели, выполненными в стиле эпохи позднего Ренессанса, завораживает меня, заставляет отрешиться от мирских проблем, вздохнуть полной грудью и ощутить вселенское спокойствие... Это моя любимая комната у Альберто Танзани, где я просто обожаю отдыхать от всего на свете: от своих личных дел и от несуразиц этого мира, от бесконечных сплетен и высасывающей все силы и здоровье работы, от конфликтов разного уровня и от простого присутствия большого количества людей в моей жизни, наконец, в этой комнате я отдыхаю от его многочисленной и шумной родни, от вечных посиделок за кружечкой домашнего вина со специями — у Альберто свои плантации на Марсе — от повышенного внимания со стороны окружающих (как же, сам когда-то Великий Андрей Преображенский по прозвищу "Первозванный", первый кутила, бабник и лицедей Первого объединённого театра Федерации). Не люблю я этих торжеств, когда они постоянны, а у Танзани они каждый день, нужно когда-то и отдыхать от развесёлых компаний. Так вот эта комната — моё истинное спасение...

Я сижу в удобном и мягком кресле, вытянув ноги к горящему напротив камину, рядом со мной журнальный столик, на нём рюмка с моим любимым коньяком, дольки лимона на тарелочке и сигара в пепельнице. Я сижу, смотрю в пляшущие язычки огня и душевно расслабляюсь, наслаждаюсь этим крошечным моментом блаженства, который подарил мне Альберто, когда тебя никто не дёргает, когда никто не зовёт работать, когда Шела не теребит, пытаясь выяснить, какое из её платьев не так ужасно на ней смотрится, когда можно вздохнуть полной грудью, сделать глоток коньяку, ощутить на губах его терпкий и горький вкус и обонять носом букет, смотреть в огонь и наслаждаться покоем... Хотя бы несколько мгновений, которые мне столь любезно подарил Альберто. За что он меня терпит и периодически приглашает на обеды? В память о былой славе? Или всё ещё не верит в то, что я до сих пор как-то умудряюсь жить без театра, это я то, король масок и лицедейства? Ни доли сомнения, господа, или же пустого бахвальства — из Театральной академии кого попало в Первый объединённый театр Федерации не провожают всей коллегией...

Я пригубил коньяку и задумчиво посмотрел на тихо-тихо сидящую рядом со мной Шелу, похоже атмосфера всеобщего покоя захватила и её — её изумительные губки обычно упрямо сжатые сейчас приоткрыты, чуть припухли, она не отрываясь смотрит в огонь, как и я заворожённая игрой язычков пламени и быстрых как огненные феи искорок, её глаза чуть прикрыты веками, ресницы еле заметно подрагивают, в такие моменты мне неудержимо хочется поцеловать её. Но вместо этого я произношу вдруг:

— Я люблю тебя...

Она поворачивает голову, не отрываясь прямым долгим взглядом буравит мои глаза, затем чуть слышно произносит:

— Ты мне это уже говорил сегодня...

— И что с того? — я пожимаю плечами и отворачиваюсь к огню. — Я готов повторять это снова и снова хоть каждый день, хоть каждую минуту...

— А можно ли верить человеку, который в прошлом был актёром и сыграл немало ролей? — чуть слышно шепчет она, её рука нервно поглаживает подлокотник кресла.

— А можно ли верить нераскаявшемуся преступнику, которого приглашают вдруг в правительственный совет? Понятно, что он продолжит врать и воровать, зато как преданно он будет лизать руку начальства, которое его протолкнуло туда... Я честен с тобой, Шела, пусть я и бывший актёр, а значит лицедей. Моя прошлая жизнь давно закончилась и ушла, теперь я живу этой жизнью... Я живу тобой...

Я поворачиваюсь к ней, смотрю в её бездонные лучистые глаза, и всё внутри меня обмирает от восторга и от осознания того, что я сейчас держу в руках нежные пальчики моей сбывшейся мечты, вдыхаю аромат её тела, волос. Я открываю рот, чтобы сказать что-нибудь ещё, но её палец вдруг касается моих губ — я умолкаю, чувствуя, как он дрожит.

— Я верю тебе, — шепчет она и глубоко вздыхает. — Просто всё как-то так быстро и неожиданно развилось, я не успела ни привыкнуть, ни свыкнуться с мыслью, что я теперь не одна... Ты очень шустрый тип, Андрей, несмотря на кажущуюся медлительность, впрочем как и все русские... Возможно, я и ошибаюсь, возможно я когда-нибудь пожалею об этом, но... — она делает глоток коньяку и прерывисто вздыхает, я молчу, ожидая развязки. — Но... Я тоже люблю тебя... Вот.

Она смотрит на меня повлажневшими глазами, и я вижу, что она не врёт, что она действительно верит мне, а это значит... Да! Великий Космос! ДА!!!

— Я никому никогда не говорила этого, — она ещё раз прерывисто вздыхает и отворачивается к огню. — Можешь считать меня дурой, можешь — стеснительной идиоткой, но ты первый, кто вызвал во мне эту бурю чувств и эмоций. Первый и наверняка единственный... Вот...

Я ничего не говорю, а лишь беру её двумя пальцами за подбородок и наклоняюсь. Наши губы сливаются в поцелуе, её сильная рука обнимает мою шею, наши души раскрываются навстречу друг другу, и я чувствую, как жаркая волна страсти захватывает меня всего с головой...

Мягкая медвежья шкура на полу у камина даёт нам приют...

— Как это у тебя так получается?..

— Что именно? — спрашиваю я лениво, лёжа на шкуре рядом с ней.

Волна страсти, огня, безумства, порождённая любовными признаниями и огнём в камине, нахлынула, захватив нас целиком, и через пару часов ушла, сменившись ленивой безмятежностью. Никто нас не тревожит, остались позади будоражащие воображение и плоть стоны, горячечный шёпот, безумные ласки и дикий жар объятий, я, кажется, слышал, как пару раз открывалась дверь, но занятый своей любимой не обратил на это внимания.

— Я имею в виду твои фокусы с ножом, — нетерпеливо поясняет Шела, отодвигаясь подальше, а я только сейчас замечаю, что вот уже некоторое время кручу в пальцах небольшой обрезочный ножичек для сигар — лезвие как рыбка пляшет, скользит, кружит в моих пальцах, отблёскивая то красноватым отсветом камина, то серебристым сиянием ламп, переворачивается, кружит, подталкиваемое и направляемое выверенными осторожными движениями. — Где ты им научился? У нас таким фокусам не учат, я бы знала...

— У нас нет, — спокойно отвечаю, продолжая подбрасывать, переворачивать, прокручивать лезвие между пальцами, перехватывая его то так, то эдак. — Это всё моё творческое наследие. Перед поступлением в Академию я несколько лет кем только не батрачил: и клоуном, и фокусником, и метателем ножей в разных цирках, пару раз даже укротителем выступал... А в любом цирке работает такой принцип: либо ты показываешь три уцелевших пальца на руках и всем громогласно заявляешь, что ты уже сорок лет метатель ножей, либо ты ведёшь себя тише воды ниже травы, учишься потихоньку и через некоторое время действительно становишься настоящим профессионалом, при этом сохраняя все пальцы в целости и сохранности.

Я покрутил кистями рук, сжал и разжал пальцы, ножичек исчез. Шела приподняла голову и удивлённо посмотрела на меня, я коснулся её прически, погладил по голове, почесал за ушком, отчего она мечтательно замурлыкала, и тут вдруг вытащил ножичек у неё из уха.

— Ай-яй-яй, — улыбаясь, заявил я, — красть игрушки у маленького ребёнка нехолосо. Я всё маме рассказу... — загнусавил я.

Ножичек скользнул между пальцами, я поддел его ногтём большого пальца, перевернул, подбросил в воздух, ухватил двумя пальцами за кончик лезвия и резко метнул. Нож свистнул, с невообразимой скоростью пронёсся через комнату, перевернувшись в воздухе, и с глухим стуком вонзился в дверной косяк, чуть пониже еле заметной трещины, оставшейся с прошлого раза, которую Альберто уже успел залакировать.

Шела захихикала и поёжилась, я обнял её и тут вдруг получил сладкий и тяжёлый поцелуй в губы, я выгнулся дугой, прижимаясь к ней, и ощутил, как её руки скользят всё ниже и ниже по моему телу.

— Тётенька, а это не страшно? — прогнусавил я тоном маленького дитяти ей в ухо и легонько прикусил мочку её ушка.

— Не бойся, деточка, — фыркнула она и эротично рассмеялась, — это не больно и не страшно, и мама не наругает...

Нас снова затопила тяжёлая волна страсти. Последнее, что я помнил, прежде чем окунуться в нёё с головой, был яркий и игривый смех Шелы и её солнечная улыбка, затем я поцеловал её, и время перестало для нас существовать...

* * *

— Ё-МОЁ!!!

Я еле успел вовремя двинуть шарик влево, сработала аварийная система корректировки курса, мой скутер резко нырнул влево, сбросил скорость и прижался к торцу здания, этой своеобразной обочине воздушной магистрали.

— Замечтался, блин, придурок, — рассерженно обругал я сам себя и вздохнул, успокаивая бешено бьющееся сердце, воображение услужливо нарисовало последствия воздушного столкновения скутеров, и я задышал ещё чаще.

Попытавшись успокоиться, я потёр ладонями лоб и глаза, после чего взялся кончиками пальцев за мочки ушей — старый цирковой приём, работает, как правило, безотказно. Я прикрыл глаза, вздохнул полной грудью, отрешившись от всего мира, и тут вдруг раздался резкий настойчивый сигнал. Я скосил глаза, посмотрел на экран наружного сканера и воздел очи горе — положительно сегодня был день сюрпризов...

— Превышение скорости на воздушной магистрали, выезд на встречную полосу движения, игнорирование сигнала ограничительных маяков, создание аварийно-опасной ситуации, — бубнил голос инспектора движения у меня над ухом, — а также парковка и стоянка в запрещённом месте...

— Какая парковка, господин инспектор? — возмутился я, пытаясь вспомнить его инициалы и звание, которые он мне пробубнил минут десять назад. — Я...

— Вы, Преображенский, — инспектор в очередной раз заглянул в моё удостоверение и прожевал вдумчиво мою фамилию, — очевидно не знаете, что вышли новые Поправки к Закону о движении воздушного транспорта, согласно которых вы не имеете права находиться в месте, где парковка и стоянка запрещены, более пяти минут, — инспектор сверился по часам. — Штраф за нарушение этих правил невелик, ситуации могут быть всякие, тем более что некоторые оговорены в существующих Поправках, однако вы должны сознавать, что стоянкой у обочины создаёте аварийно-опасную ситуацию. Сознаёте?

— Сознаю, господин инспектор, — покаялся я.

— Вдобавок следует учесть, что это не единственное ваше нарушение, — тянул этот усач в форме, ободрённый молчаливой поддержкой своих двух напарников, которым явно было не на что позавтракать, а тут как раз я подвернулся. — С учётом всего думаю, что одним штрафом вы не отделаетесь, — он пригладил роскошные усы и гаденько улыбнулся. — Придётся составить протокол и изъять вашу лицензию на соответствующий срок...

— Д-да, — выдавил я, вовремя прикусив язык и вспомнив, что никакой лицензии у меня отродясь не водилось. — Господин инспектор, а может быть, ну... как-нибудь договоримся?.. Зачем штраф? Разве мы с вами не люди?..

— Вы что мне взятку предлагаете? — нахмурил он свои густые брови.

— Никак нет, господин инспектор! — я в испуге поднял руки. — Вовсе не взятку! Я уверен, что вы свято блюдёте честь мундира и не порочите свою службу взяточничеством. Это так... подарок... От чистого сердца вам за долгие годы службы, за...

— Слушай, Преображенский, — перебил он меня сердито, его глаза засверкали злым огнём, — я в транспортной инспекции работаю не за деньги, а за совесть, так что взятки мне можешь не предлагать! Не возьму, не посмотрю, а за дачу взятки должностному лицу такой штраф впаяю, что вовек не расплатишься! Ни взяток, ни подарков мне твоих не надо! Понятно?! — рявкнул он, подперев вдруг подбородок, и я увидел, как у него на пальце блестит и переливается золотая печатка с инкрустацией сапфирами и изумрудами, и понял, что договоримся за милую душу...

— Полста пять, приём! Полста пять, ответьте! — загремел вдруг служебный коммуникатор в кабине их скутера, и все мы невольно вздрогнули от неожиданности.

— Полста пять на связи, — отчеканил один из инспекторов, сидящий у панели управления, склонившись над засветившимся экранчиком. — Что произошло?

— Полста пять, приказываю вам срочно проследовать в направлении проспекта Героев колонизаторов к филиалу Единого системного антикварного хранилища, где совершено нападение на грузовой конвой с антиквариатом. В этом направлении уже выдвинуты патрульные машины гвардии СБФ...

— Центральная, у нас здесь нарушитель, — промямлил нерешительно инспектор, взглянув на меня.

— Вы что первый день работаете, инспектор? — презрительно выплюнул рассерженный голос задёрганного вызовами диспетчера из коммуникатора. — Установите штраф-маяк и немедленно отправляйтесь в пункт назначения! Это приказ!

— Есть, — вяло козырнул инспектор и повернулся к тому, который говорил со мной. — Вы всё сами слышали, сэр...

Тот кивнул и посмотрел на меня таким взглядом, что мне показалось, будто он хочет оторвать мне ухо и съесть — повод для такого взгляда, разумеется, был, они с утра видите ли наверняка не жрамши, а тут деньги сами в карман лезли, пока из Центральной директива не пришла "лететь — всех спасать!".

— Да, это служба... — проворчал инспектор и, повернувшись к своим коллегам, стал рыться в бардачке скутера.

Выудив оттуда штраф-маяк — небольшой диск размером с ладонь и толщиной в два пальца — он поместил его аккурат над генераторным отсеком моего скутера и убрал пальцы, цепь разомкнулась, магнитные захваты щёлкнули и намертво приклеились к обшивке корпуса. Я незаметно вздохнул: избавиться от этой штуковины весьма непросто, сенсоры магнитных захватов реагируют лишь на определённый рисунок кожи на пальцах, а если штраф-маяк не снять, то через некоторое время сработает таймер, который запустит высокочастотный электромагнитный сигнал, а тот мало того что уничтожит всю программную начинку скутера, так ещё и собьёт настройку сверхчувствительных кристаллов генератора, после чего скутер можно будет поставить в угол в качестве декоративного пылесборника.

— Принцип действия штрафного маяка знаком? — спросил инспектор, повернувшись ко мне.

Я понуро кивнул.

— Что ж в таком случае вам остаётся лишь обратиться с этим документом, — он протянул мне протокол, — в ближайшее отделение транспортной инспекции, где вам определят размер штрафа. Срок я вам установил пять дней. Прощайте. Будьте бдительны на трассах.

— Всего доброго, — улыбаясь как китайский болванчик, выдавил я сквозь зубы.

— Чтоб тебя подстрелили в одно место, чтоб на тебя нейтронная звезда упала, — прорычал я, когда скутер с инспекторами отчалил от меня и унёсся в сторону Героев колонизаторов, — чтоб у тебя генератор взорвался, чтоб тебе пятьсот вольт схлопотать!..

Я б изъявлял свои чувства ещё долго и со вкусом, если бы не сигнал коммуникатора, раздавшийся у меня сбоку. Я заткнулся и посмотрел на экран — звонил Грэй. Удивившись этому, я нажал клавишу принятия вызова и приготовился что-нибудь сбрехать.

— Где тебя носит? — ворчливо осведомился он.

— Инспектора тормознули, — выплюнул я брезгливо.

— Правильно — неча ездить как подстреленный по встречным трассам, — рыкнул он в ответ. — Ладно, скажешь мне спасибо, когда приедешь наконец.

— За что это "спасибо" вдруг?

— Как "за что"? — от удивления у него изо рта чуть сигара не выпала. — Да за то, что я увёл их от тебя! Давай чеши к станции шаттлов, да побыстрее!

— Ты их увёл от меня? — я наморщил лоб, пытаясь понять его загадочную речь, и тут у меня в голове прояснилось, даже стыдно стало за собственный "могучий интеллект"...

Единое системное антикварное хранилище (ЕСАХ) не перевозит антиквариат в грузовых поездах, даже если правительство планеты, где находится филиал или музей, куда необходимо доставить ценности, обеспечивает вооружённый конвой, — слишком велик риск нападения со стороны бандитских формирований. Конвой, перевозящий предметы, ценность которых зашкаливает за миллионы кредитов, становится слишком лакомой добычей, на захват которой можно бросить любые силы, поэтому служащие ЕСАХ используют другой способ транспортировки. Хранилище связано с каждым существующим музеем и своими филиалами особыми Линиями доставки, основанными на законе темпоральных перемещений материальных предметов Краузе-Левенкова — две герметичных особо охраняемых камеры соединены специальным алгоритмом, который работает только при парной готовности обеих камер, в противном случае он отключается, посылая сигнал тревоги, из-за чего взлом этой сети практически невозможен. Когда в одну из камер помещается предмет или предметы, срабатывает датчик темпорального поля, алгоритм зацикливается сам на себя, возникает критическая ошибка, происходит сбой системы и... предмет перемещается во вторую камеру, где бы она ни находилась, а первая становится пустой, алгоритм возвращается к открытому циклу и при необходимости используется повторно. Идея темпорального перемещения на неограниченные расстояния, схожая по принципу работы с идеей телепортации материальных тел по фотонному лучу, возникла относительно недавно, зато оправдала себя целиком и полностью и с экономической точки зрения, и с технической, после чего необходимость в грузовом конвое просто-напросто отпала как неэффективная. Так что какое уж тут разбойное нападение...

Всё стало ясно...

— Грэй, дружище, спасибо тебе, — проникновенно и прочувствованно произнёс я, прижав руки к груди.

— Сказал же — скажешь спасибо, когда приедешь, — заржал довольно этот здоровяк.

— Я тебе ещё памятник у себя в комнате поставлю, — пообещал я, — и буду каждый день целовать ему ноги и совершать ежеутренние молитвы.

— Ладно тебе, — отсмеялся он. — Приедешь, попробуем разобраться со штраф-маяком. Давай поскорее, у Старика случился приступ геморроя, и он ходит тут, терзаемый желаньем всех озадачить проблемами и работой. Не забудь зайти ко мне!

— Помню, — весело отозвался я. — Ты ведь так и не сообщил зачем?

— Приедешь — узнаешь, — лаконично отозвался Грэй и разорвал связь.

Я пожал плечами, глубоко вдохнул и выдохнул, сбрасывая нервное напряжение, и положил пальцы на шарик управления.

Мой скутер неспешно отвалил от обочины и вклинился в общий поток воздушного транспорта, в котором несколько минут назад растворился скутер инспекторов, так и не дождавшихся возможности пообедать. Сбоку от меня вставало солнце, оно пока ещё было скрыто за корпусами домов и строений, но свет его уже заливал океаном своего сияния улочки и проспекты внизу, скользил по ним, разливаясь как вода в половодье; я вырвался из ловушки зданий и небоскрёбов, сворачивая на боковое ответвление воздушной трассы, которое вело аккурат к станции шаттлов, и обомлел... Сколько раз уже видел, а всё равно поражаюсь: Солнце сияло миллиардами цветов, переливалось оттенками, в атмосфере Деймоса оно казалось то бледно-розовым, то жёлтым, то оранжевым, то огненно-красным, это наслоение красок, это многообразие оттенков всегда удивляли и восхищали меня. А внизу подо мной простирались равнины, когда-то безжизненные, безлюдные и каменистые, они с возникновением атмосферы на Деймосе приобрели золотисто-зеленовато-розовый цвет, природа постепенно брала своё, экосистема спутника была уникальной, её запрещено было изменять и вмешиваться, и вот теперь... Станция шаттлов и посадочные площадки утопали в удивительной зеленовато-красной высокой траве, а административные и технические здания, а также зона парковки скутеров были окружены невысокими деревцами, которые мелодичным шелестом своей золотистой листвы навевали мир, покой и гармонию... Уничтожать всё это, вторгаясь в экосистему, было бы святотатством, поэтому никто и не вторгался, разве что совсем уж дикие туристы, но таких быстро брали в оборот клирики Белой Башни.

Я вырулил на парковочное место и стал высматривать шаттл, отправляющийся на Марс. Следовало поспешить уладить дела с заказом, да и к Грэю зачем-то ещё забежать. Интересно, зачем? За ложкой очередных сплетен?..

Глава 11

С самого начала всё как-то пошло очень странно и непонятно, как-то совсем не так, как я привык всё делать и получать, узнавать и запоминать; с того момента как я прибыл на фирму, меня вдруг захлестнул водоворот событий, диалогов, интонаций, полунамёков, в котором затруднительно было бы разобраться даже с моим актёрским прошлым. Такое впечатление возникало будто бы, прибыв на фирму и опоздав-то всего ничего, на полчаса, я оказался не в привычной знакомой и изученной до мелочей атмосфере, к которой привык за несколько лет работы, а в каком-то непонятном ведомстве, занимающимся лишь дознанием, выяснением и выбиванием информации из всяких подопытных кроликов навроде меня...

— Здравствуйте, Зизольдий Гурабанович, — поздоровался я приветливо, входя в его кабинет, предварительно постучав. — Можно войти?

— О-о-о, Андрей, — изобразил он бурную радость, — рад тебя видеть наконец-то... И ведь почти не опоздал, всего-то на полчаса задержался, — добавил он, посмотрев на часы, висящие на стене напротив его стола, и взмахом руки пригласил меня войти.

— Простите за опоздание: на станции шаттлов с расписанием отбытия не дружат, вот и задержали отправку ближайшего на целый час из-за временных нестыковок, а дальше уж я летел, как мог, — пробормотал я, садясь в кресло и вспоминая, как угробил почти целый час на поиски местного кафетерия, потому как неожиданно проголодался.

— Ничего, ничего, — пошлёпал он губами, — прогресс заметен — раньше ты опаздывал не меньше чем на час-полтора...

— Виноват, — я потупился и опустил взгляд.

— Ох уж эта молодость, — понимающе произнёс он и довольно метко (и, разумеется, совершенно случайно!) плюнул мне в лоб, мужественно вытерпев это, я решил дождаться хоть какого-то дальнейшего развития событий.

— Так вот, Андрей, — спохватился он через полминуты, судя по неземному выражению лица вернувшись из воспоминаний о старых добрых временах своей молодости, — есть один хороший заказ на доставку информации, который поступил от нашего старого клиента. Задача проста — доставить вирр и вернуться на фирму, сложностей по ходу выполнения возникнуть не должно, потому что линия связи с этим клиентом у нас налажена, устойчива и хорошо защищена от взлома, насчёт акций со стороны конкурентов можно не беспокоиться. Но! — он поднял палец, призывая к вниманию, наклонился ко мне через стол и проговорил еле слышно:

— Поступило сообщение из анонимного источника, которому я доверяю настолько, насколько вообще могу верить таким вот источникам, что в последнее время участились случаи копирования и кражи конфиденциальных данных с целью их последующего вскрытия и дешифровки, причём случаи эти происходят сплошь и рядом, и наша фирма не исключение...

Я поёрзал в кресле, собираясь с мыслями, и стал заранее прикидывать варианты, куда меня может завести след логической цепочки его повествования.

— Я всё проверил и перепроверил, — продолжил Капитошкин, сцепив пальцы в замок, — специально по моей просьбе отдел аналитиков из тех, что непосредственно подчиняются только мне и Аластору, проработал кое-какие факты и пришёл к любопытным результатам: информация, которую от нас требуют заказчики, добывается, обрабатывается, анализируется и повторно кодируется, после чего курьеры доставляют её клиентам, однако где-то на этапе логической обработки и первичного анализа некоторые информационные узлы копируются и вместе с определёнными фрагментами кода-ключа пересылаются на неизвестный удалённый сервер...

Сказав это, Капитошкин воинственно выпятил челюсть, а я обомлел — мне совсем не понравилось, куда он начал клонить.

— Простите, Зизольдий Гурабанович, — начал я, требовалось срочно выяснить детали проведённой проверки, теперь я уже догадывался, с какой такой целью меня мог позвать к себе Грэй, — а что это за анонимный сервер такой? Откуда?..

Я умолк, потому что понял...

— Вот-вот, Андрей, — продолжил, улыбаясь, Капитошкин, — ты правильно догадался. Центр защиты информационных и темпоральных контактов (ЦеЗИТеК, Центр) заинтересовался этим сразу после гибели Шамрина, когда мы предоставили все необходимые материалы в его аналитические отделы. Ты сам знаешь, что в соответствии с Гражданским и Трудовым Кодексами, а также с Договором об использовании информационных ресурсов мы были обязаны это сделать...

Я кивнул, напряжённо обдумывая его следующие возможные ходы.

— Аналитики Центра провели расследование и выявили факты частичного хищения информационных блоков, которые проводились и на нашей фирме, и в конторе Глеба Овчинникова, и на фирме Эдуарда Пецелапо. Помнишь хоть их?

Я снова кивнул и негромко прочистил горло, откашлявшись.

— Обнаружили ещё одну интересную деталь, — продолжил Капитошкин. — Шамрин погиб в результате многочисленных пулевых ранений, однако в этом виноваты не наёмники конкурирующих фирм, они-то как раз таки были далеко, Шамрин смог от них оторваться, а некий субъект неизвестного пола, одетый в чёрный мужской костюм, смокинг. Этот субъект ликвидировал курьера, после чего НЕ донёс по назначению вирр-диск с информацией, а попросту его уничтожил. Вопрос: зачем он это сделал?

— Но ведь, — я замялся, не зная, что сказать, — судя по фотографиям, Шамрину на голову надевали устройство для считывания ментальных импульсов мозга, так называемый "краб"... Может информация вовсе не была уничтожена, а...

— Банальное заметание следов, так как с нами связался клиент и пожаловался, что мы не выполнили заказ, после чего со счетов фирмы были возвращены деньги, — фыркнул Капитошкин, плевком угодив мне в глаз, и тут же насторожился:

— По каким это фотографиям?

— Э-э-э, — я замялся, чувствуя, что зря всё это ляпнул, надо было выкручиваться как-то, — понимаете, Зизольдий Гурабанович, я видел некролог Шамрина, на фотографиях хорошо видны отметины от захватов "краба"...

— Врёшь, Преображенский, — Капитошкин напрягся и даже перестал шлёпать губами, — не мог ты видеть некролог, его сразу же отправили спецдоставкой в аналитический отдел Центра. Какие фотографии, я тебя спрашиваю?!

— Грэю пришли с анонимного сервера, — промямлил я убито, — он мне их показывал, удивлялся, он даже пытался отследить сервер, однако тот был замаскирован за паутиной ложных, и ничего не добился...

— Какая прелесть, — промурлыкал Капитошкин. — Грэю значит, да? За несколько секунд до смерти Шамрина БОГА перехватил координаты темпорального прыжка, ориентированные на констант-сигнал активатора. Модуляции констант-сигналов имеются лишь у Аластора Грэя и Бенефициуса Грина, а полный доступ к БОГА имеет лишь центральный компьютер Аластора! Фотографии, да?! А кто их мог сделать?! Что это за сервер такой анонимный?! Не тот ли случайно, на который по подозрениям аналитиков Центра сливается украденная информация?! — гаркнул он так, что у меня аж уши заложило.

— Ладно, Преображенский, — прочавкал он, успокоившись, — это, увы, не твоя работа, а моя личная головная боль, моя и аналитиков Центра. Так вот, что от тебя требуется... От тебя требуется доставить клиенту вирр с информацией, при этом ничего никому там не поломав по дороге — это наш старый и уважаемый клиент. Предупреждаю, возможно возникновение внештатных ситуаций, так как он состоит на учёте у психиатров, причём довольно долгое время... Пусть Кузьма и Славен обеспечат тебя всем необходимым, а Грэй... — Капитошкин покряхтел и откинулся, наконец, на спинку кресла. — Грэй... В этом заключается мой второй интерес — информационный блок ещё не обработан и не проанализирован, поэтому утечки информации пока ещё не было и, будем надеяться, не будет. Ты отправишься на доставку заказа, а я в это время прослежу за всем, и в случае возникновения несанкционированного копирования данных вместе с аналитиками попробую отследить, откуда оно идёт.

— Это называется — вперёд на мины, — горько усмехнулся я.

— Именно так и называется, — спокойно подтвердил этот верблюд, угодивший на этот раз мне в ухо. — В связи с этим, а также с невыясненными до конца обстоятельствами касательно темпорального пласта, в котором будешь работать, плачу двойную ставку...

— То есть? — я навострил уши.

— Пять тысяч кредитов. Спокойнее, юноша! — прикрикнул он, когда увидел, что я чуть слюной не подавился и захватал воздух ртом как рыба.

— Простите, Зизольдий Гурабанович, — проблеял я, когда немного отдышался, — у меня два вопроса.

— Всего два? — поднял он бровь и добавил еле слышно в сторону:

— Везучий ты человек...

— Первый: есть ли смысл подозревать конкретно одного Грэя, когда в отделе у него работает немалое количество людей? И второй: почему вы всё это рассказываете именно мне?

— Отвечаю на первый вопрос — я всегда подозреваю всех без исключения, тем более в такой ситуации, когда на кону репутация фирмы, моя работа как таковая и астрономические суммы штрафов за несоблюдение "коммерческой тайны", — холодно отозвался Капитошкин и поплямкал губами, размышляя. — А вот со вторым вопросом сложнее, Андрей. Отвечу так — я знаю, что ты не разболтаешь всё, что я тебе здесь наговорил, всем подряд, и в то же время я знаю, что ты сейчас поскачешь к Аластору и передашь ему все мои слова, а мне это выгодно в определённом отношении; я предчувствую и опасаюсь, что гибель Шамрина не первая и не последняя, доказательство тому — нападение на Побережного того же субъекта в чёрном костюме. В данном случае мне понадобится вся твоя помощь, а ты мне сможешь эффективно помочь только, если будешь разбираться в ситуации. Понятно?

— Д-да, — выдавил я, понимая, что Капитошкин смог подцепить меня на небольшой но очень острый крючок. — А если я откажусь участвовать в этих шпионских играх?

— Ты лучший курьер из всех, кто работает на фирме, — помолчав, отозвался Капитошкин. — Тебя выгодно отличает наличие мозгов, зачатков логики и интеллекта. Если я привлеку к этому делу кого-то другого, не такого умелого как ты, его вероятная гибель, а также возможная гибель других курьеров наверняка будет на твоей совести.

Я внутренне похолодел — крючок вонзился глубоко и теперь уже напоминал собой гарпун.

— Ну что ж, — Капитошкин пожал плечами, — инструктаж окончен, давай двигай к Грэю за вирром, не забудь сообщить ему, что я нанял тебя шпионить за ним и его отделом — мне очень интересно будет посмотреть на его реакцию — после чего принимайся за работу.

— А... ведомость?.. — я помахал пустой рукой, вставая.

— Иди, — отмахнулся Капитошкин, — Кузьма и Славен предупреждены, а ведомости не будет — заказ не совсем официальный, всё-таки это наш самый старый клиент.

Он посмотрел на часы, встал из-за стола и решительными взмахами рук выпроводил меня из кабинета.

— Только помни — поосторожнее с ним, он человек неуравновешенный, а охрана у него нервная, так что будь осторожен.

Дверь закрылась прямо перед моим носом, и я оказался в коридоре. В голове моей суматошным водоворотом мельтешили и кружились всякие разные мысли, на ум упорно лезла какая-то бредовая абракадабра, однако разум гнал её прочь, серое вещество бурлило и кипело от огромного количества фактов, догадок и домыслов, столь внезапно посетивших меня. Я развернулся и побрёл по коридору, на автопилоте выбрав правильный маршрут в лаборатории Грэя, по пути пытаясь систематизировать услышанное от Капитошкина.

"Если Капитошкин прав, и кто-то из наших действительно подрабатывает "кротом", — мысли о том, что этим кем-то теоретически мог быть и Грэй, я даже не допускал, — то какой толк сейчас об этом трепаться на всю фирму, ведь то что знает Грэй, уже через несколько минут будет знать и Элечка, а потом и весь персонал фирмы, — размышлял я, проходя мимо поста охраны, краем глаза отметив, что цербер причёсан, прилизан, держит хвост пистолетом, занял боевую стойку у мониторов и усиленно работает. — Какой толк трезвонить, если "крот" после этого наверняка заляжет на дно? Или не заляжет? А может Капитошкин просто делает ставку на Грэя, а сам будет бдить и ждать? Как-то всё нелогично... Хотя, — меня вдруг посетило озарение, — а если Капитошкин знает, что Грэй и его отделы не "сливают" информацию, но всё равно давит на них, чтобы "крот" проявил себя, увидев, что его никто не подозревает...".

Я спустился по лестнице и толкнул дверь в информационный отдел.

"Ещё один вопрос — зачем Капитошкин мне всё это сообщил? — я остановился возле стены и задумался. — То что он говорил мне про мои навыки, конечно, было приятно слышать, но я вовсе не супергерой, а к услугам Капитошкина аналитический отдел и церберы из отдела безопасности плюс все службы Центра, если тот заинтересован в расследовании гибели Шамрина. Какая здесь моя роль? Моё дело обезьяной прыгать, куда скажут, и не трепаться, сохраняя тайну личности и заказа, а не играть в шпионов. Где логика? Или логика именно в том, чтобы отвести всё внимание от претендентов на роль "крота", дабы те раскрыли себя? А может он и меня подозревает, поэтому и дал такое дурацкое поручение — рассказать Грэю всё услышанное от этого старого интригана? Ох-х, как всё в жизни сложно, если б кто знал...".

— Ну и чего встал? — раздался густой похожий на медвежий бас у меня над ухом, да так неожиданно, что я вздрогнул. — Здесь вроде камня указательного с надписями "Налево пойдёшь...", "Направо пойдёшь..." нет. Заходи, гостем будешь, сейчас барашка молодого зажарим, вином горячим угостимся...

— Здрав буди, боярин, — вздохнул я и повернулся к Грэю, мы обменялись крепким рукопожатием. — Кстати, спасибо.

— За что? — он непонимающе нахмурил лоб.

— Как "за что"? Сам же просил.

— А-а-а, точно, — он звучно шлёпнул себя по лбу ладонью, раздался громкий хлопок, и я затряс головой, восстанавливая чувствительность барабанных перепонок. — Будешь должен в следующий раз... Пойдём ко мне, буду сплетнями тебя угощать.

— Кстати, — добавил он, когда мы развернулись и направились в сторону его кабинета, — твой скутер уже на нашу личную стоянку отдела отогнали и сняли этот дурацкий штраф-маяк; мои яйцеголовые пупсы чуть не передрались между собой — каждому не терпится первым его разобрать и пощупать.

— Разобрать?! — я не поверил своим ушам. — Грэй, это же секретная технология, ты сам рассказывал: они собираются только в одной мастерской СБФ, местонахождение которой засекречено. Как?..

Грэй открыл передо мной дверь своего кабинета и встал в проходе, внимательно посмотрев на меня.

— Андрюха, я понимаю, что ты спец в том, как правильно бегать и прыгать, — произнёс он, надувшись от гордости, — однако мои очкастые смешарики в состоянии разобрать абсолютно всё, даже то, что по конструктиву не может быть разобрано, за это я ручаюсь, сам их натаскивал...

— Как это?

— Ай, стандартная операция, — отмахнулся Грэй и вошёл в кабинет, — берёшь десяток краснодипломных умников и ставишь перед ними танк и задачу — разобрать танк на запчасти до того, как он выстрелит.

Я хохотнул, представив мечущихся как вспугнутые тараканы лаборантов Грэя с мех-наборами в руках перед здоровенным трёх-, четырёхтонным монстром, прошёл в кабинет и уселся в одно из кресел. Грэй притворил плотно дверь, уселся в своё кресло и нажал кнопку селектора.

— Элечка, зайди, — скомандовал он и замолчал, уткнувшись взглядом куда-то в пол.

Я рыпнулся, порываясь начать разговор, однако он вдруг сердито шикнул, приложив палец-сардельку к губам, и я обиженно скис, решив выложить всё немного погодя. Элечка вошла через минуту, всё это время мы пребывали в напряжённом молчании, которое хоть как-то пытались компенсировать мыслями, многозначительными покряхтываниями, покашливаниями, жестами и прочим; Элечка вошла, и всё сразу вернулось на круги своя: Грэй заулыбался и даже немного, судя по виду, взбодрился, я снова испытал мощнейший приступ желания, однако вовремя вспомнил о Шеле. Элечка поставила на стол — прямо на кучу какой-то документации — поднос с кофе и, выпрямившись, произнесла:

— Мистер Аластор, все баги обезврежены, вы можете спокойно общаться.

— Милая моя, спасибо тебе, — улыбнулся Грэй. — Э нет, погоди, пока не уходи. Присядь, пожалуйста...

— Значит так, Андрюха, — начал этот здоровяк, дождавшись, когда Элечка удобно расположилась в кресле и выставила всем на обозрение свои шикарные ноги, — я знаю, что перед тем как ты пришёл сюда, у тебя был разговор с этим старым пердуном; я знаю, о чём вы говорили, благо редко стесняюсь подслушивать и подглядывать; я знаю, о чём тебя просил Капитошкин, что он тебе рассказал и о чём, разумеется, умолчал. Мне очень нужно поговорить с тобой как раз об этом...

Грэй умолк и выжидающе уставился на меня, я же поёрзал в кресле, неохотно настраиваясь на детективный ритм беседы — с детства не люблю шпионских игр.

— Н-ну и... — произнёс я подталкивающе, когда пауза стала слишком уж долгой.

— Вот тебе и ну... — вздохнул он, откидываясь в кресле. — Никогда бы не подумал, что этот старый "хрюк" станет под меня копать... Так вот, запомни, Андрей, информацию ни я, ни мои краснодипломные пупсы налево не сливаем, "кротов" у меня здесь нет, а доказательство тому очень простое — вирр-пломбы первичного кодирования информации до её аналитической обработки и вторичного кодирования после неё совпадают на все сто процентов, символьная погрешность отсутствует, а всё потому что и я, и мои яйцеголовики слишком любим свою работу, чтобы так просто терять её из-за возможности урвать лишнюю сотню кредитов. Капитошкин знает о соответствии пломб, однако почему-то об этом даже не заикнулся...

— Грэй, я тебе верю, — я успокаивающе поднял ладони. — Я не знаю, почему Капитошкин взъярился именно на тебя, все его объяснения показались мне высосанными из пальца...

— Они не высосаны из пальца, — оборвал он меня. — Капитошкин верно подметил, что утечка данных происходит между этапами логической обработки и первичного анализа информационного блока, я сам это перепроверил, и всё подтвердилось, однако он опять же не стал уточнять, что оба этих этапа не являются работой сотрудников моего отдела, это непосредственные задачи аналитического отдела, который...

— Который как раз и проводил проверку по "указивке" Капитошкина, — закончил я.

— Да, дорогой, — кивнул Грэй. — Более того, у меня на руках есть доказательства того, что некролог Шамрина перед отправкой спецлинией доставки в Центр был несколько изменён, причём столь мастерски, что аналитики Центра скушали это и не заметили.

— Какой смысл был изменять некролог Шамрина? — пожал я плечами.

— Для того чтобы привлечь внимание Центра к его гибели, — тихо сказала Элечка, о присутствии которой я, честно признаться, к своему глубокому стыду уже успел позабыть.

— Ну а смысл?!

— Никогда не слышал такого афоризма: "На войне все на одно лицо"? — пояснил Грэй. — Привлекать внимание Центра к гибели Шамрина имело смысл лишь в том случае, если необходимо было скрыть какие-то махинации, под шумок провернуть какие-то дела и аккуратно умыть руки не запачкавшись.

— Какие махинации? Какие дела? — взорвался я возмущённым воплем, терпение моё лопнуло. — Грэй, мне монолог Старика о шпионской деятельности показался полным бредом держащегося за своё гнездо старого динозавра, но уж твой-то — это... Блин, это полный верх беспредела! Я всегда считал тебя умным человеком и до сих пор считаю, а тут выясняется, что ты тоже заразился этой шпионской лихорадкой!.. Ребята, давайте все успокоимся, будем жить дружно, никого не будем подставлять, подсаживать, следить, перестанем, наконец, интриговать!

— Андрей, не будь ребёнком, — устало вздохнул Грэй, и я заткнулся, поражённый его серьёзностью. — Пойми, Капитошкин, откопал топор войны и собирается использовать его против меня, и в этом деле ему очень поможет фальшивый некролог, который очень удачно отвлечёт внимание аналитиков Центра на Шамрина и меня, благодаря чему под шумок можно будет ещё что-нибудь прокрутить.

— Но какой смысл ему воевать с тобой?! — не выдержал я. — Да, он тебя терпеть не может, потому что считает, что ты только тратишь, не экономишь, не сокращаешь, его злит, что у тебя всегда есть собственное мнение и ты не боишься его отстаивать в отличие от некоторых, которые всегда на коленях перед его взором ползают... Но ведь всё это ему дешевле терпеть, чем увольнять тебя, искать нового компетентного специалиста, договариваться с ним, нанимать его, а потом ещё и некоторое время нести дополнительные расходы, связанные с его обустройством. Какой смысл ему воевать с тобой?! Объясни по-человечески! Где тут логика?!

— А кто говорит об увольнении, — удивился Грэй. — Ты меня слушал вообще? Я сказал не про увольнение и наём нового сотрудника, а про войну, которую он уже давно развязал против меня, да только ты про неё ничего не знаешь. А насчёт твоего вопроса: где логика? Ты никогда не задумывался над тем, как к нам на фирму пролез Ущучин да ещё и поднялся столь высоко за столь короткий промежуток времени? Вижу, не задумывался. Вспомни, Ущучин сменил Келдышева, официальная причина увольнения Владимира Ярославовича — пенсионный возраст и реструктуризация штатного расписания. Только уходит Келдышев, на его место приходит Ущучин, которого принимают даже без конкурса, хотя там и были специалисты получше него — я просматривал списки кандидатов — после этого издаётся приказ по фирме за подписью директора об отмене реструктуризации штатного расписания, фирма неожиданно получает крупный заказ, однако нашего курьера опережают буквально на несколько минут, а Капитошкин вдруг покупает себе новый дом на Ганимеде с озером, клумбами и унитазом с подогревом. Интересно?

— Весьма, — выдавил я еле слышно, в голове не укладывались такие вещи, но тут же воспротивился:

— А в чём же связь этих событий?!

— Продолжаем разговор, — Грэй сделал вид, что не услышал моего вопроса, отхлебнул кофе и прокашлялся. — Некоторое время всё идёт нормально, инвестиции поступают, курьеры бегают по заказам, а Капитошкин доискивается, как бы все расходы взять и сократить, между делом он портит мне жизнь по поводу нашей прекрасной и несравненной Элечки, и тут вдруг совершенно неожиданно случается внеплановая проверка бухгалтерии фирмы налоговыми органами, вызванная анонимным письмом, отправленным с одного из сайтов Галанета.

— И что? Какое отношение это имеет к нашему делу?

Грэй поднял палец, собираясь сказать, однако его опередила Элечка:

— Такое отношение, что буквально через три дня после начала проверки гибнет Шамрин, обстоятельства его гибели фиксируются в стандартном некрологе, он архивируется, кодируется, однако где-то на этапе первичной архивации он подменяется фальшивым, который отличается от оригинального всего несколькими словами, и в соответствии с трудовым законодательством и условиями Договора отправляется в Центр.

— Ну и что?! — повторил я устало. Понесло же их на шпионские темы, почему-то все без исключения любят о них поговорить, придумывать заговоры, интриги, выдумывать их даже на пустом месте, лишь бы не было так скучно жить...

— Аналитические службы Центра, — помолчав немного, объяснил Грэй, — для фирм, осуществляющих свою деятельность в сфере торговли информацией, имеют более высокий юридический статус и приоритет, нежели службы других ведомств. Образно говоря, некоторые отделы Центра для нас всё равно что папа и мама, а налоговая служба, контрольно-ревизионная инспекция, санитарно-эпидемиологические органы и все прочие находятся уровнем ниже, за исключением, разумеется, следственных органов СБФ.

— Нифига себе у тебя память! — восхитился я.

— В моём положении знать нюансы законов, уставов, договоров, внутри— и межфирменных отношений, а также контактов с контролирующими органами — жизненно важно, — вздохнул Грэй и потянулся, затем сделал ещё один глоток кофе. — Знал бы ты, как иногда от всего этого голова болит... Ну так вот...

— Подожди, — перебил я его, лихорадочно обдумывая услышанное, — получается, что Капитошкин подменил одну проверку другой? Проверку налоговой он заменил проверкой аналитических служб Центра?

— Не совсем. Полномочия аналитических отделов Центра велики, однако полностью отменить действия федеральной службы они не могут. Действия налоговиков и ревизоров были приостановлены на время проведения проверки Центром, после чего возобновились и... — Грэй порылся в верхнем ящике стола и протянул мне какую-то бумажку.

Повертев её в руках, я развернул её и всмотрелся в длинные столбики цифр, рядом с которыми шли пояснения.

— Экономист из тебя, как из меня стюардесса, — поцокал языком Грэй, — не напрягай голову, это отчёт ревизионной комиссии. Посмотри, там внизу листа указана сумма штрафа.

— Две тысячи сто пятьдесят восемь кредитов? — я глазам своим не поверил. — И ради этого штрафа стоило посылать анонимное письмо?

— Ты это так сказал, будто сам его и посылал, — фыркнул Грэй.

— Несомненно, сумма штрафа была бы значительно большей и более точно бы отражала истинное положение дел, если бы Капитошкин не смог договориться с комиссией, — пояснила Элечка. — Комиссия оказалась опытной и сразу же нащупала нить несовпадений во внешней отчётности и во внутренней бухгалтерии. Если бы не проверка Центра, то штрафом даже крупным бы не отделались, Капитошкин мог потерять своё место.

— И вы хотите сказать, что он подстроил смерть Шамрина для того чтобы укрыться от налоговиков?!

— Чтобы выиграть время, — сквозь туман непонятно откуда взявшей злости донеслись до меня слова Грэя. — К смерти Шамрина он прямого отношения не имеет, суди сам — Шамрин был не самым опытным курьером, однако ему специально дали очень серьёзный, крупный, а потому и трудный для выполнения заказ, который должен был достаться либо Побережному, либо тебе, однако Побережный сын главного инвестора, его подставлять под удар — значит выжить из ума, а ты болтался в это время на Земле, плюс ко всему для Шамрина специально создали идеальные условия для путешествия в один конец: сеть активатора перегрузили, предоставление услуг в долг закрыли, прикрывшись новым положением Устава фирмы, медкомплект загрузили клорати?ном...

— Это же наркотик! — воскликнул я.

Элечка кивнула.

— Но Шамрин даром что неопытный всё это умудрился пережить, да ещё и от наёмников смог оторваться, — продолжил Грэй. — И вот на этом этапе появился неизвестный субъект в чёрном костюме, который помог Шамрину отправиться на тот свет...

— Подожди, — я прищёлкнул пальцами, — Старик сказал, что БОГА засёк координаты темпорального прыжка этого "чёрного", они были ориентированы на частоту констант-сигнала активатора Шамрина, а...

— А частоты констант-сигналов имеются лишь у меня и у Грина, а БОГА подчиняется только командам, отправленным с моего компьютера, который не так просто взломать... Знаю я всё это, — кивнул Грэй, — слышал пламенную речь этого клятого инквизитора. Раз уж так, то вот тебе ответный удар: во-первых, частоты констант-сигналов всех активаторов в Системе продублированы в Спецхранилище Центра, к которому имеют доступ только тамошние аналитики, а во-вторых, у БОГА есть один нюанс — он не может засекать координаты, он может лишь фиксировать факт темпорального прыжка как изменение в информационной матрице Системы...

У меня шарики за ролики начали закатываться от обилия фактов, в которые я не хотел верить, терминов и выражений, которые не мог понять, а также домыслов, мыслишек, размышлений и прочей умственной белиберды.

— Шамрина загнали в угол, где он не смог уже сопротивляться, после чего составили некролог, подменили его, отправили в Центр и... грянула проверка. Налоговики были потеснены, и пока они топтались на месте в томительном ожидании, Капитошкин успел с ними договориться.

— Но засчёт чего?

— Хороший вопрос, — Грэй задумчиво поджал губы и почесал нос. — Думаю, что за счёт гранта, который должен был официально поступить к нам на текущий счёт со счетов Центра, чтобы далее мы могли его распределить: часть семье погибшего, часть родителям, если они живы, разумеется, часть пустить на всякие мероприятия и благотворительность, и так далее — это стандартная процедура, однако... Гранта не поступило, налоговики остались довольны, а официальные сайты Центра почему-то временно не доступны...

Он помолчал и добавил:

— Знаешь, чем фальшивый некролог отличается от подлинного?

— Так, стоп! Хватит! — туман перед глазами становился всё гуще, и я уже чувствовал, что мне очень хочется кого-нибудь убить, неважно кого, кто первый под руку подвернётся. — Я всё понимаю! Капитошкин старый "спиногрыз", который не знает ничего кроме "сократить" и "прекратить", но он человек! Я не верю в то, что вы мне тут сейчас всё наговорили! Может это и правда, может это и доказано, но... Блин! Великий Космос! Мы кто вообще такие?! Люди или монстры?! Капитошкин это старый плюющийся ишак, но я не верю в то, что он может хладнокровно послать человека на смерть, чтобы поиметь какую-то свою выгоду! Не верю!..

— Не ори, Станиславский! — рявкнул вдруг Грэй. — Не истери! Я тоже не верил до тех пор, пока не ознакомился с некрологами. На, читай! — он сунул мне в руки две бумажки.

Я едва не зарычал от бешенства, у меня возникло дикое желание порвать их ко всем чертям, выкинуть и, хлопнув дверью, уйти, забрав при этом вирр, — меньше всего на свете мне нужны были лишние проблемы. Клянусь, я бы так и сделал с бумагами, однако Элечка вдруг прикоснулась к моему колену, я дёрнулся как от удара током и... успокоился. Её бездонные синие глаза смотрели в упор в мои, подчиняя, завораживая, настраивая на определённый ритм, и я постепенно успокаивался, чувствуя, как утихает разгорячённое сознание, как мысли, мечущиеся со скоростью света, скользят всё медленней, как скрюченные нервной судорогой пальцы разгибаются. Я пришёл в себя и потряс головой, стряхивая с глаз пелену ярости, после чего виновато посмотрел на Грэя.

— Не поджимай хвост, — добродушно отозвался он, — мне даже понравились твои гневные вопли в защиту человечества, если бы ты ещё и сплясал на столе, я бы тебе даже монетку кинул.

— Ага, — отмахнулся я, — знаю я ваши монетки. В этот раз не пройдёт, даже и не думай!

Элечка улыбнулась чему-то своему, не отрывая от меня взгляда, и от её улыбки у меня сладко заныло сердце, я взял её за руку и позволил её нежным пальчикам скользить между моих, она потупила взгляд и опустила голову.

— Ладно, горе моё, — проворчал Грэй, поднимая с пола листы с фрагментами некролога, — не хочешь читать, сам расскажу. Слушай сюда, истинная версия гласит: "... причина смерти — многочисленные пулевые ранения..." и всё, потому как сочинять дальше нет смысла! В фальшивке же чёрным по белому написано: "... причина смерти — многочисленные проникающие ранения, нанесённые оружием неизвестного типа, а также вызванная этим обширная кровопотеря...". В конце некролога добавлена ещё одна строчка: "Ситуацию, во время которой произошла гибель курьера Шамрина Владимира Витальевича, следует классифицировать как внештатную, надлежит расследовать её и причины, приведшие к её возникновению, всеми имеющимися способами, задействовав особые аналитические службы ЦеЗИТеК...", — Грэй швырнул обе бумажки на свой стол и брезгливо вытер руки о подлокотники кресла. — Вот так, Андрюха, дёшево и сердито.

— А?.. — отозвался я, заворожённый красотой Элечки и тем, насколько близко от моих губ были её губы.

— Ты что ничего не слышал?! — возмущённо всплеснул он руками и тут заметил моё состояние. — Чтоб тебе в чёрную дыру угодить, ты когда с бабами перестанешь флиртовать?!

Элечка укоризненно посмотрела на него, и я срочно вмешался:

— Бабы, Грэй, на базаре генномодифицированной квашеной капустой торгуют. Вот там истинные бабы!.. А здесь... Изящество, красота, нежность, ум, привлекательность — все те качества, которые я так надеялся найти хотя бы в одной женщине.

— Да, друг, заговариваться ты стал, — вздохнул Грэй. — Ладно, закругляемся на сегодня.

— Что уже всё? — вяло удивился я, полностью поглощённый прекрасным лицом Элечки.

— Шела, — вдруг ни с того ни с сего произнёс он.

— А?.. — встрепенулся я. — Что?.. Денег нет, и не проси! Что?.. — и тут я пришёл в себя окончательно, посмотрел на его довольное лицо и обиделся. — Иди ты знаешь куда с такими шуточками! И хорош ржать как невоспитанный слон — у меня в последнее время имя Шела ассоциируется либо с "Милый, купи мне это замечательное платье...", либо с "Дорогой, а когда мы с тобой пойдём в ресторан?..". Ну, разумеется, с вариациями.

— Бедный ты бедный, — притворно пожалел меня Грэй. — Ну как, уяснил нюансы?

— Честно говоря не все, — признался я, — слишком много всего навалилось. Грэй, я и без всех этих фактов верю, что ни ты, ни кто-либо из твоего отдела не занимается подлогами, и попробую это доказать Капитошкину.

— Не стоит, — поднял он ладонь. — Ты меня слушал, но не слышал. Продолжай верить в "идеализьм", "романтизьм" и в сказки о хороших людях и недорогих красавицах, только запомни, Андрюха, когда на кону большие деньги, любой человек даже самый чистый, светлый и безупречный засомневается в своей непорочности, а грант от Центра — это действительно большие деньги. По стандартной процедуре общая сумма составляет порядка двадцати тысяч кредитов, в отдельных случаях она увеличивается вдвое. А теперь иди сюда, держи вирр, — он протянул мне коробочку с диском. — Ступай и победи всех... Veni, vidi, vici!

— Грэй, — промямлил я нерешительно.

— Иди, иди — махнул он рукой. — Потом как-нибудь поболтаем, посплетничаем...

Я растерянно посмотрел на Элечку, однако та спешно отвернулась и принялась рассматривать свои ногти с новеньким маникюром. Я встал и подошёл к его столу, забрал вирр, и направился к двери. Потоптавшись немного у входа, я произнёс:

— Я поговорю с Капитошкиным, постараюсь его убедить, чтобы он не принимал всерьёз домыслы аналитиков Центра, заодно выясню у него насчёт деталей гибели Шамрина...

— Не советую, — резко оборвал меня Грэй.

— Почему? — спросил я, чувствуя, что задаю глупый вопрос.

— Потому что вскоре после этого тебя не станет, — отрывисто произнёс он.

— То есть?

— Случится то же самое, что и с Побережным, с той лишь разницей, что у тебя нет богатенького папаши, который всегда может прикрыть тебе спину. Я почти успел тогда переслать информацию о махинациях Старика отцу нашего богатенького карасика, но... Ущучин отреагировал быстрее, и послал тебя спасать его, зная откуда-то, что ты изменишь временно?й пласт, и Побережный забудет детали того, что он смог чисто случайно подслушать, и в душе надеясь, что ты не вернёшься...

Я стоял как громом поражённый. Такого унижения я не испытывал уже давно, волна всепоглощающей ярости захватывала меня с головой, и я едва сдерживался, чтобы не утонуть в ней и не пойти вразнос.

— Доказательства? — произнёс я хрипло.

— А доказательств уже нет, — развёл руками Грэй. — Изменение темпорального пласта затрагивает всех, кто хоть как-то связан с объектом, так что доказательства, увы... тю-тю...

— Интересно, — пробормотал я, раздираемый на части противоречиями.

— Интересно другое, но тебе оно пока не важно, к сожалению... Вот когда научишься слышать, что тебе говорят, тогда милости просим к нашему шалашу. А пока иди, попробуй воспитать в Капитошкине дух любви не только к деньгам, но и к человечеству.

— Грэй, — виновато позвал я и обернулся, переступив через порог.

Он лишь развёл руками, дескать, что я могу поделать, и перед моим носом захлопнулась дверь...

Как-то всё пошло уж слишком неправильно...

Я стоял перед парадным входом в "Эмпайр Тауэр" — вторым по величине небоскрёбом в мире в это время — засунув руки в карманы плаща, раздобытого неподалёку отсюда у местного бомжа за двадцать долларов, и любовался невероятно искусным сочетанием различных стилей в лепнине, украшавшей арку портала, — барокко, рококо, изящный ионийский стиль, элементы коринфского — а сверху меня поливал дождь. Несильный, он не рвал в клочья порывами ветра плащи и пальто снующих туда-сюда людей, не полосовал их тугими струями, не бичевал и не избивал беспощадно, напротив, он был спокоен и нетороплив, неумолим и непреклонен, и его скрытая напористость и сила грозили этому миру очередным потопом.

У самого входа в небоскрёб стоял швейцар и бдительно-подозрительно на меня косился, спрятав руки в карманах широкого и длинного похожего на сюртук пиджака и укрыв голову под кепкой-безкозыркой, время от времени он откашливался, прочищая горло, переступал с ноги на ногу, скорбным взглядом обводя практически пустую стоянку, на которой под многочисленными навесами стояла жалкая парочка автомобилей.

Не обращая на него внимания я ещё раз окинул взглядом узоры лепнины над входом и на двух колоннах, обрамлявших его, и понял, что они меня одновременно и притягивают, и отталкивают — мастерское сочетание разных стилей поражало и восхищало, однако некоторые несуразицы всё же портили общее впечатление. Я посмотрел вверх, прикинул примерную высоту, на которую мне предстояло подняться, скорбно вздохнул, по моему лицу побежали ручейки слёз неба, и быстрым шагом направился к дверям. Швейцар засуетился и занервничал, я его прекрасно понимал — "Эмпайр Тауэр" во все времена был и оставался весьма респектабельной и дорогой конурой, гранд-отелем для нуворишей и "золотых кошельков", в котором не было места для всякого не обеспеченного золотом сброда, поэтому всем служащим наверняка были даны указания на километр не подпускать неопрятно одетых, неряшливо выглядящих прохожих, даже если среди них окажется переодетый президент США, а сразу же отправлять их к конкурентам для поднятия у тех боевого духа. Я его очень хорошо понимал и будь моя воля, я бы, возможно, развернулся и ушёл, или нашёл какой другой способ попасть внутрь, но... уйти нельзя — пять тысяч кредитов на деревьях не растут, а я так хотел подарить Шеле бриллиантовое колье; а искать обходные пути мне было лень.

— Простите, сэр, — начал было швейцар предупредительно-вежливым тоном, бросаясь ко мне наперерез, однако я легонько ткнул указательным пальцем в особую точку на его шее и едва успел подхватить обмякшее тело, мешком свалившееся мне на руки.

Пропыхтев что-то непонятное себе под нос, я обнял швейцара за талию и прижал к себе, поддерживая его в таком положении, тихий храп прозвучал возле самого уха — прекрасно, пара часов глубокого здорового сна ему не повредит, хоть бы спасибо сказал потом благодетелю своему, так ведь и не скажет...

— Но пасаран! — пробормотал я и, застонав как тяжеловес, привалил непослушное и страшно тяжёлое тело старика к стене.

— Помогите, человеку плохо! — крикнул я в микрофон видеофона, вмонтированного в стену возле гигантских роскошно отделанных дверей. — Помогите! Вызовите скорую!

Всё это было жутко глупо и абсолютно непрофессионально, вдобавок я сильно рисковал, наверняка у них повсюду были расставлены видеокамеры наружного наблюдения с прямым выходом на ближайшее полицейское отделение, однако в кои-то веки хотелось подурачиться и расслабиться, благо времени у меня было хоть отбавляй — старый динозавр оказался прав: канал темпоральной связи был хорошо защищён, и за мной не последовал десяток вооружённых до зубов убийц, что заставило меня ещё раз подумать о словах Грэя и ещё больше засомневаться в них.

— Ну помогите же! — закричал я ещё более жалостливее. — У человека сердечный приступ! Откройте двери! Помогите!

Двери были закрыты, наверняка их открывал лично швейцар, после того как его и посетителей осматривали в видеофон, сейчас я чувствовал на себе чужие взгляды, они ощупывали меня, моё лицо, осматривали тело швейцара, которого я держал так чтобы было хорошо видно — ну когда-то же они должны поверить!

В момент, когда я уже засомневался в любви отдельных человекообразных к ближним своим и приготовился выносить двери могучим пинком, те вдруг отворились, и из них выскочило двое крепких парней в элегантных костюмах. Они бросились к нам, один подхватил похрапывающего швейцара, вежливо отодвинув меня в сторону, второй выхватил из кармана радиотелефон и начал судорожно давить на кнопки, наверное набирал номер местной службы спасения. И в этот момент я откинул полу плаща и нажал на сенсорный символ на лицевой панели активатора — мысленные приказы в этом темпоральном пласте почему-то не работали, в этом я уже успел убедиться, когда решил с ветерком прокатиться на местной полицейской машине под вой сирен целой процессии сопровождающих.

По руке пронеслась еле ощутимая вибрация, кожу слегка прихватило и стянуло, и время вокруг меня замерло, повинуясь силе Маховика, направляемой через канал активатора из главного здания фирмы, повисли в воздухе капли дождя, замерли люди в нелепых позах, застыло платье одной прекрасной леди, чуть ли не до трусиков задранное шаловливым порывом ветра, остановилась слетевшая шляпка ещё одной представительницы прекрасного пола, я полюбовался неземным выражением её лица и торопливо шагнул внутрь здания.

— Вот так вот рождаются легенды о полтергейстах, — весело произнёс я, проходя через приоткрытые двери мимо застывшего за регистрационной стойкой портье и замершего как статуя ещё одного швейцара, пересёк огромный богато отделанный и украшенный вестибюль и оказался перед лифтом.

Сменив музыку в плеере на более ритмичную, я убавил громкость в наушниках и, потерев руки, сбросил плащ, брезгливо содрогнувшись при этом, — похоже, бомж, его носивший, последний раз мылся ещё во времена Великой Депрессии — отряхнул и любовно огладил рубашку, поправил воротничок (перед старыми уважаемыми клиентами и личными друзьями Капитошкина следует выглядеть на все сто, авось на радостях премию даст) и нажал на кнопку вызова лифта, после чего прикоснулся пальцем к сенсорной панели активатора. Время содрогнулось и возобновило свой ход; довершая начатые движения, столь неожиданно приостановленные, многие из тех, кого я видел, чуть не упали. Весьма симпатичная горничная, рядом с которой я встал, очнувшись и увидев меня, взвизгнула и отпрянула, опрокинув тележку с кастрюльками и тарелочками, в которых, судя по запахам, было что-то очень вкусное. Кастрюльки и тарелочки с грохотом разлетелись по паркету, пачкая и уродуя содержимым ковры и мебель, портье, увидев меня, по его мнению появившегося буквально из ниоткуда, от неожиданности чуть не опрокинул монитор компьютера, стоящий на подставке, и дёрнулся, как ужаленный в одно место, швейцар как стоял, так и застыл в нелепой позе, удивлённо таращась на меня... Все замерли, глядя на меня выпученными глазами, я польщённо выпятил грудь и надулся от осознания того, что вновь как и в старые времена нахожусь в центре внимания, и тут пискнул звонок, и двери лифта открылись. Я, улыбаясь, повернулся, готовясь войти, и замер на мгновение...

Потому что в живот мне уткнулось дуло огромного чёрного пистолета, чьи-то холодные глаза из-за чёрных очков неспешно изучили моё лицо.

Тело отреагировало молниеносно, рукой я резко отбил в сторону нацеленный в меня пистолет, разворот, и моя нога нанесла сокрушительный удар в грудь, субъект в чёрном костюме рухнул на стенку кабины лифта, сполз по ней и затих, пистолет вывалился из его руки...

А я уже гигантскими прыжками нёсся прочь от лифта, ища двери, ведущие в служебную часть гостиницы, под аккомпанемент людских воплей и паникёрского истеричного визга, лихорадочно соображая: лифты вполне возможно перекрыты, а значит лестница — мой единственный шанс добраться до места, хотя и на ней меня уже наверняка ждут. Нет, ну откуда они появились, эти чёрные тараканы?! Ведь линия связи защищена — Капитошкин сам мне это говорил!

Да где же эти чёртовы двери?! Я в отчаяньи мазнул взглядом вокруг себя, нырнул куда-то в закуток с пальмами в кадках, осмотрелся... Ага, вроде бы похоже на то, что мне нужно! Не раздумывая я бросился к укрытой за пальмами двери и, по опыту зная, что, как правило, они редко закрываются, прыгнул, сгруппировавшись. Замок хрустнул — закрыта всё-таки — и дверь распахнулась, чувство опасности заверещало как паровозная сирена, и я мгновенно нырнул в сторону, раздался лёгкий хлопок, и пуля рванула дверной косяк в паре сантиметров от моей головы. Я резко ушёл влево — ещё одна пуля ударила правее — и прыгнул вперёд, вытягиваясь в струну. Ударив очередного в чёрном костюме своим телом, я рухнул на него, перекатился по нему и с силой ударил локтями, пятками и головой — приём называется "Морской ёж", он не оставляет в организме человека ни единой целой косточки за исключением разве что черепных. Послышался всхлип, и я торопливо вскочил на ноги, перепрыгнул через рухнувшего в обморок молодого парня-уборщика и тут вдруг завяз, не в силах сделать ни шагу. Я дёрнулся раз, другой, затем стал вырываться изо всех сил, однако попытки были бесплодны, с каждым разом я увязал всё крепче в темпоральной ловушке и через полторы-две секунды уже не мог даже пальцем пошевелить. "Чтоб тебе в Космосе раствориться!" — зашипел я разъярённо, попытавшись отдать мысленную команду активатору на расшифровку алгоритма ловушки и вспомнив не к месту, что пси-кристалл в этом времени не работает. Проклиная изобретателей этих подлых штучек, я покрутил головой, надеясь найти любую возможность, чтобы вырваться, и тут вдруг мои руки пощекотала лёгкая вибрация, я скосил глаза — панель активатора вспыхнула россыпью символов, компьютер прилежно отчитывался, что дела плохи — какая новость, блин! — и тут вдруг мигнул и пропал один-единственный символ, который я совсем не ожидал увидеть здесь и сейчас, затем мигнул ещё раз, привлекая моё внимание, и я задышал чаще, стараясь не выдать своей радости.

Обе двери — впереди и позади меня — открылись, и вошли двое в чёрных костюмах с чёрными очками на бледных лицах и замерли не шевелясь и даже, похоже, не дыша. Прошла минута, другая, они молчали и пялились на меня, не спеша освобождать из оков темпоральной ловушки, а я в свою очередь раздумывал — здесь их двое, там в лифте был ещё один, когда я спасал Побережного, их также было несколько... Кто они? И почему все друг на друга так похожи, что невозможно отличить? Я всей своей фигурой постарался изобразить невысказанный вопрос. Ага, есть контакт! Один из них, тот, что стоял передо мной, протянул руку и показал мне три пальца, затем его рука нырнула за пазуху, я сразу напрягся, инстинктивно пытаясь защититься, и... вдруг вытащила оттуда небольшую фотографию. Секунду он рассматривал её, после чего повернул ко мне, и я с огромным удивлением увидел самого себя...

Активатор пискнул, значит алгоритм темпоральной ловушки расшифрован, и я встряхнулся, отбросив в сторону ненужные мысли, не понимал я смысла ситуации, в которой оказался, не понимал, зачем они показывают мне мою собственную фотографию — после разберёмся. Действуем!!!

По-видимому "чёрные" всё поняли, их руки нырнули к рукоятям пистолетов. Я прыгнул к стоящему впереди, три шажка, пируэт "бабочка", сложный захват, его руки оказались в замке моих, я резко дёрнул на себя и вниз, одновременно приседая и разворачиваясь, он перелетел через меня мёртвым грузом, сломав, судя по хрусту, шейные позвонки. Я резко встал, разворачиваясь на пятках, и тут на меня обрушился второй, я принял на руки и локти град ударов, отскочил, моя нога упёрлась в тумбочку, стоящую у стены, я развернулся, оттолкнулся от неё, упёрся руками в стены, повиснув над полом, и сильно ударил ногой, метя в голову. "Чёрный" закрылся плечом, там что-то ощутимо хрустнуло, и он, зашипев от боли, отшатнулся, я спрыгнул на пол и нанёс два молниеносных удара руками в шею, усиливая их за счёт разворота корпуса. "Чёрный" отступил и уклонился, ребро его ладони будто играючи коснулось нервного узла под локтём, и мою правую руку парализовало, я отскочил назад, спружинил ногами и резко скакнул вперёд, метя ботинком ему в грудь. "Чёрный" молниеносно развернулся, схватил мою ногу в замок и дёрнул на себя, я потерял равновесие и, нелепо взмахнув парализованной рукой, ударился о стену. "Вот это да, — мелькнуло в мыслях. — Шустрый малый...". "Чёрный" отскочил и развернулся, я отклеился от стены и, шипя сквозь зубы от боли, двинулся на него. "Один, два, три!" — вспыхнуло в голове. Мы атаковали одновременно: он точным ударом в горло, выходя из полупируэта и замерев в нижнем декстере, я жестоким и точным пинком в коленную чашечку. Я сделал вольт, от его удара чуть не проглотив собственный кадык, моя рука описала небольшую дугу, локоть, метящий аккурат в висок, "чёрный" заметил в самый последний момент. И ведь почти ушёл, гад... Не будь у него раздроблена коленная чашечка, сейчас бы перехватил и ушёл в верхний синистр, а из этой позиции очень много вариантов для контратаки, любой из которых закончился бы для меня плачевно. Мой локоть врезался ему в глаз — "чёрный" всё-таки успел дёрнуть головой — кость мягко хрустнула, глаз лопнул и вытек; завершая начатое движение, я развернулся, схватил его за волосы и подбородок и резко повернул его голову в сторону, ломая шею... "Чёрный" дёрнулся и затих, замерев в позе сломанной куклы. Я хрипло отдышался и, сжав зубы, чтобы не заорать, принялся разминать парализованную руку. Разгоняя кровь, я уважительно присвистнул — на мастера нарвался, не иначе, так метко угодить в горячке драки в локтевой узел да ещё и так грамотно выполнять переходы, пируэты и контратаки может только истинный специалист рукопашного боя.

Я покрутил головой, разминая мышцы шеи, покрутил плечами, повращал предплечьями и кистями рук — следовало размяться получше, с появлением "чёрных" дело сильно осложнилось... Великий Космос, откуда они вообще взялись?! Ведь темпоральный канал защищён от постороннего проникновения. Значит, ждали здесь. Блин, опять что ли шпионские игры продолжаются?! Достали уже! Грэй, кажется, ещё что-то говорил про то, что меня могут убрать, если стану совать нос не туда, куда нужно. Но я же не сую никуда свой вечно любопытный нос! К чему всё это?! Капитошкин... Грэй... Кто из вас прав, кто виноват?! Почему всегда именно я?!

Мой взгляд уткнулся в чёрные очки на лицах "чёрных", ну ничего, сейчас я узнаю, чьи бесстыжие глаза под ними прячутся! Я наклонился, чтобы снять очки, и тут дверь позади меня резко распахнулась, я отпрыгнул к стенке, оборачиваясь, и увидел насмерть перепуганного клерка, его взгляд бегал по двум трупам, и рот начал открываться, чтобы заорать. Чтоб тебя в чёрную дыру засосало! Я скакнул зайцем вперёд, пинком открывая дверь, и оказался на лестничной площадке, лицом к лицу столкнувшись с миловидной девушкой в фартучке с ведром воды и шваброй в руках. Она завизжала от ужаса и, уронив ведро, молнией скользнула мимо меня. Я чуть не зарычал от боли — полное воды ведро рухнуло мне аккурат на ноги, а ручка швабры треснула по лбу — и побежал вверх по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек.

Выстрел прогремел откуда-то сверху, и пуля разорвала на куски участок перил, где секунду назад была моя рука, я пригнулся и побежал быстрее, вторая пуля свистнула над головой и раздробила плафон лампы. "Чёрный" вдруг оказался прямо передо мной, вынырнув будто из воздуха, я отбил в сторону ствол пистолета, мы обменялись серией ударов, я сделал ложный выпад, перехватил его руку и, крякнув от натуги, перебросил его через перила, недолгое падение, и он повис на крючьях, где раньше висел занавес, отгораживающий часть служебных коридоров.

Прямо под ноги мне, звякая по ступенькам, скатился вдруг небольшой чёрный шарик, мои глаза полезли на лоб, и я судорожно замолотил по панели активатора. Мелькнула еле заметная искорка, и время замерло, давай мне возможность в очередной раз уйти от смерти. Я разбежался, оттолкнулся, перелетел через разделявшую пролёты пустоту и вцепился руками в перила следующего лестничного пролёта, подтянулся, упёрся ногами, спружинил и, ещё раз оттолкнувшись, взмыл вверх. Руки намертво вцепились в перила, активатор пискнул, отпуская блок бега времени, секунда, и внизу, двумя пролётами ниже меня, полыхнул адский огонь. Пламя взметнулось вверх, превратив в пар несколько ступенек, его кончики лизнули мои пятки, и я как ошпаренный свечой взмыл в воздух, перелетая через поручень, оттолкнулся от стены и не теряя скорости метнулся к следующему. Рука вцепилась в декоративную завитушку, я изменил траекторию прыжка, перевернулся и приземлился на полусогнутых позади "чёрного". Тот обернулся, его рука дёрнулась, наводя ствол пистолета мне в грудь. С каким-то мстительным садистским удовольствием я вонзил кончики пальцев ему в горло, от души врезал ладонями по ушам и, развернувшись, ударил ногой в голову, метя в лоб. "Чёрный" изогнулся колесом, его перевернуло, и он загремел по ступеням, катясь вниз.

Я метнулся наверх, краем глаза отметив надпись на табличке, прикрученной возле двери на лестничной площадке, — "пятый этаж" — о, Триединый, а ведь нужен сорок восьмой... Я остановился на лестничной площадке пятого этажа и задумался на мгновение, дело становилось всё более опасным, ни о каком отдыхе и развлечениях и речи быть не может. Что там Капитошкин бухтел про охрану этого типа? Неужели эти "чёрные" и есть его охрана? Тогда на кой ляд им моя фотография?! На кой ляд им этот ненормальный Побережный?! А Шамрин?!

Много думать — вредно для здоровья. Дверь распахнулась, и на меня уставилось дуло пистолета, я с удовольствием пнул по двери изо всех сил, раздался дикий вопль, и рука, держащая пистолет, убралась восвояси. Я решился. Активатор давно уже работал в автономном режиме — вот что означал тот символ, мигнувший пару раз, — исключительно благодаря этому я был всё ещё жив, мне в ладонь ткнулась рубчатая рукоять "конвертера", и я неохотно сжал её. Не люблю я это оружие, грязное оно какое-то, как мне частенько кажется во время приступов особо тяжелой болезни под названием "человеколюбие", да и мощь его чересчур велика, для меня одного многовато её будет, пожалуй. Впрочем, сейчас не время плакать о судьбе тех, кто мне попадёт под горячую руку, нефиг соваться, куда не следует...

За дверью вдруг что-то громко заурчало, как будто гигантский пылесос вбирал воду, решив ополоснуть свой шланг, я прислушался и резко рванулся в сторону, едва не упав со ступенек. На мгновение всё стихло, а потом громадной силы практически беззвучный удар вдруг обрушился на дверь и часть стены, фонтаном брызнули осколки пластика, куски штукатурки, бетона, кирпичей, густым облаком взвилась пыль, а из носа у меня из-за перепадов давления побежала кровь. Все мои мыли о чистоплюйстве в отношении "конвертера" моментально ушли на задний план: раз уж вы вакуумным оружием пользуетесь, господа, то уж не обессудьте...

Я сосчитал до трёх, оттолкнулся и нырнул в облако, наощупь находя дорогу по раскатившимся кускам стены и остаткам двери и косяков, неясный тёмный силуэт возник передо мной, и я обрушился на него, ударив всей массой. Раздался всхлип, мои пальцы скользнули по его груди, я ощутил характерную шершавость ткани пиджака и резко вывернул руку. У моего живота тускло блеснул металл ствола пистолета, но я уже заканчивал поворот — рывок, и тело "чёрного" перелетело через меня, с шумом рухнув на пол, я перекатился по нему, ударив коленями по грудной клетке, и вскинул руку с "конвертером". Палец придавил спусковой крючок, и ещё один "чёрный" вздрогнул, обмяк и мешком рухнул на пол. Я развернулся влево и увидел нацеленный мне в грудь ствол вакуумного преобразователя, по нему пронеслась россыпь огоньков, и заурчал втягиваемый воздух.

Ноги швырнули меня в сторону, как можно дальше, я рухнул на бок, перекатился на живот, вцепился в какую-то тумбочку, стоявшую возле стены у двери какого-то номера, и укрылся за ней. Урчание стихло, я непонятно зачем поднял голову и тут вдруг увидел выходящую из-за поворота стены в коридор молодую женщину под руку с каким-то пожилым мужчиной, они остановились и недоумевающе посмотрели на меня.

— Нет!!! — закричал я.

И тут включилась разрядка. Неодолимая ударная волна, сгенерированная обратным вектором импульса энергии вакуума, обрушилась на коридор, сметая всё на своём пути. Картины, обои, миниатюрные светильники, двери, тумбочки — всё это как будто схватила, вырвала и швырнула чья-то жестокая рука. Тумбочка, за которой я укрылся, разлетелась в щепки, а меня оторвало от пола и швырнуло вперёд метров на пять, сверху обрушилась уцелевшая дверь, а по голове ощутимо приложило небольшим — хвала звёздам! — куском стены, с корнем вырванным из-под раздробленного косяка, в уши, в глаза набилась куча пыли, во рту противно захрустело, и тут до меня донёсся крик. Женский крик, полный отчаяния и боли...

— Дедушка!!!

В голову ударила тяжёлая горячая волна ярости и захлестнула до самых кончиков пальцев, дверь улетела куда-то вбок, а я вскочил на ноги одним рывком. Развернувшись в сторону лестницы, я увидел выскочившего из-за угла "чёрного", который как раз наводил на меня ствол преобразователя. Заурчало...

Сорвавшись с места, я двумя гигантскими прыжками покрыл расстояние, разделявшее нас, ударом ноги подбил ствол преобразователя вверх, и нанёс страшный удар ногой с разворота в грудь, лицо "чёрного" исказила страшная гримаса, его палец дёрнулся, машинально нажимая на кнопку разрядки, и грянул гром. Меня швырнуло назад, будто влупив молотом по телу, конечности моментально парализовало, и я рухнул на спину, пытаясь вдохнуть хоть глоток воздуха, благо мощь, набранная преобразователем, была невелика. Тело "чёрного", оказавшегося в эпицентре разрядки, перепад давления разорвал на молекулы, и на пол осыпался в натуральном смысле слова кровавый фарш, который тут же завалило кусками обвалившегося потолка.

— Дедушка!.. — вновь донеслось до меня безнадёжно-отчаянное. — Помогите! Кто-нибудь! Помогите, пожалуйста! Умоляю!..

Я перевернулся на живот, лёгкие и бронхи раздирал дикий кашель от набившейся пыли, мой палец коснулся панели активатора, вспыхнул ряд символов, я выбрал нужный, и в тот же миг ощутил лёгкую боль от укола. Через секунду по телу пронеслась горячая волна, парализованные конечности отпустило, сердце забилось в нормальном ритме, а печень вкупе с селезёнкой, вздохнув от натуги, выпустили в кровь свежую порцию фагоцитов и эритроцитов. Я поднялся на ноги, отряхнул штаны от пыли и собрался было двигаться дальше, но меня приковал к месту крик девушки:

— Помогите, мужчина, пожалуйста! Прошу вас, помогите! Мой дедушка умирает!..

Её жалостливый крик, полный надежды, беспомощности и боли взволновал бы даже сердце серийного маньяка, окажись он рядом, нужно было быть моральным уродом, чтобы не отозваться. Однако перед глазами вдруг стали буквы Договора, озабоченное и хмурое лицо Капитошкина, особые пункты Устава, которые запрещали в строжайшей форме любой контакт с представителями иной временной эпохи во избежание темпоральной катастрофы. В общем-то они были правы: в своё время человечество постояло на грани полного уничтожения, когда группа сектантов, озабоченная не свершившимся Страшным Судом и не состоявшимся Приходом Господним, воспользовалась захваченным генератором темпорального поля и отправила в прошлое несколько заминированных контейнеров с кварковыми батареями. Если бы не героическое самопожертвование нескольких спецагентов ОКО, которые имели приказ ликвидировать мины любой ценой, даже ценой собственных жизней, то меня бы здесь не было. Я заколебался — запреты и правила не зря устанавливаются, тем более, если это запреты Договора, однако её умоляющий взгляд решил всё за меня.

Отряхнувшись от пыли, я побежал по коридору к ней, скользнул по полу и присел возле тела её деда. Отшвырнув в сторону её руки и отодвинув её, я быстро осмотрел его — внешних повреждений нет, что удивительно, так как ударная волна вызвала настоящий фонтан из осколков и кусков, значит успели как-то отскочить. Не вдаваясь в подробности я положил руку на грудь старика и попробовал уловить дыхание и сердцебиение — безрезультатно, требовалась элекрокардиостимуляция, а ничего такого под рукой не было, кроме... Я чуть не взвыл от безысходности ситуации, в которую сам угодил, поддавшись на уговоры сердца, — запрещено иметь даже простые контакты, но для тех, кто упёрт и совсем мало что смыслит, категорически, строжайше воспрещено использовать технологии будущего в прошлом, оставлять неизгладимые следы — от этого даже Хранители не спасут, они уничтожают материальные следы, но людские воспоминания и воображение им не подвластны. Я стиснул зубы, жалея, что я не тупой наёмник, которые чхать хотели на пункты Договора, к своему огромному сожалению я видел, к чему приводят последствия контакта людей и идей разных темпоральных пластов: выжженный чёрный кратер с оплавленными краями и фон радиации, в сотни раз превышающий смертельный для человека, — вот, что осталось от когда-то красивого процветающего марсианского города Лайтар, как визуальное напоминание и подтверждение Правил Договора.

Я тихо застонал, сознавая собственное бессилие, мои пальцы случайно скользнули по затылку умирающего, я попытался что-нибудь придумать и вдруг явственно ощутил холод металла. Ещё не понимая до конца, в чём дело, я насторожился, глаза стрельнули в сторону девушки, она как раз выпрямлялась у стены, а её маленькая ручка вытаскивала из чудом уцелевшей сумочки... "конвертер"?!

Чтоб тебя Триединый трахнул!

Я взмыл с колен, тяжёлая голова старика, теперь я понимал почему, глухо стукнулась об изодранный в клочья когда-то красивый ковёр, девушка взвизгнула, направила "конвертер", я чудом уклонился, краем глаза заметив, как растекается парующей лужицей кусок стены, и перехватил её руку, выворачивая на себя. Запястье в ответ рвануло с такой силой, что я едва его не сломал, она отшвырнула "конвертер" в сторону, её вторая рука вцепилась мне в горло и сдавила стальной хваткой. Я засипел, дёрнулся, пытаясь вырваться, размахнулся, мои пальцы, сложенные клювом, ударили её в шею, чуть не сломавшись при этом. Её глаза вспыхнули диким огнём, пальцы сдавили горло ещё сильнее, вторая рука вырвалась из моей хватки и нанесла жестокий удар по почкам, от которого я едва не потерял сознание. Впрочем, я его и так терял: перед глазами плясали и кружились чёрные мушки, от кислородного голодания огнём горел мозг, сердце чудовищно колотилось о рёбра, грозясь их проломить и упрыгать подальше отсюда, а ведь она даже дыхания не перевела после моего удара в шею! Что за суперпрофи? Секунду! Не перевела? Дыхания?! Сморгнув слезу с глаз, я уже гаснущим сознанием вдруг понял...

Робот!

Ах ты ж дрянь!.. Активатор завибрировал, по нему побежала россыпь огоньков, откуда-то из-под пластин выдвинулся небольшой телескопический щуп, через который мы их всегда подзаряжали, и последним усилием, размахнувшись как следует, я вбил его ей в глаз. Блеснула короткая вспышка, негромко треснул разряд, она вдруг содрогнулась всем телом, хватка у меня на горле ослабла, голова стала ватной от резко повысившегося давления, когда поток крови хлынул в мозг, однако, шатаясь и слабо всё различая, я всё же умудрился ткнуть пальцем в нужный символ на панели. Активатор мелко завибрировал, пластины зарядились поверхностно отрицательным зарядом, я повёл рукой и успел заметить, как рыбкой через весь коридор ко мне метнулся мой "конвертер". Она выпрямилась, держась за стену, повернулась ко мне, видно сработал резервный источник питания и резервные цепи, рука метнулась к моему горлу, однако я, мысленно посылая ей воздушный поцелуй, молниеносно ухватил её за запястье, сдавил изо всех сил и нажал на спуск. Её глаза вспыхнули и погасли, губы утратили свой манящий цвет и блеск, и я с каким-то мстительным удовольствием пронаблюдал, как она растекается грязной лужице и бесформенными останками по изуродованному полу.

— Хоть ты и робот, сволочь паскудная, но мне тебя жалко, — пробормотал я, опёршись рукой о стену, чтобы удержаться на ногах, и меня скрутило в сухом позыве рвоты — нормальная реакция для человека, которому чуть трахею через уши не выдавили.

— Руки вверх! — раздалось вдруг сзади безумно храброе.

Я застонал от бессильного бешенства, мало мне робота и "чёрных", так ещё и местная охрана или полиция нарисовались, будь они неладны. Меня скрутил ещё один сухой рвотный позыв, с трудом удерживаясь на ногах, я попытался подняться, стараясь глубоко не дышать, — горло болело со страшной силой, при каждом сглатывании или простой попытке напрячь голосовые связки я чувствовал, будто у меня там шевелится ёжик с невероятно длинными и острыми иглами.

— Поднимите руки, чтобы я их видел! — заорали сзади, и я услышал еле слышное бряцанье наручников.

Как пожелаете! Я поднял руки и коснулся пальцем сенсорной кнопки на активаторе, после чего обернулся. Юный безусый мо?лодец в аляповато-синей рубашке со звездой на груди и в великоватой для него фуражке, судя по напряжённому покрасневшему лицу, с трудом удерживал солидный револьвер с барабанным магазином, нацеленным в меня. Я наклонился, упёршись ладонями в колени, и потихоньку вдохнул и выдохнул — горло постепенно приходило в норму, подгоняемое инъекцией фортила?на, которую произвёл мой активатор, всё ещё работавший в автономном режиме. Я напряг память, вспоминая. Кажется, укол был произведён в тот момент, когда я думал, что ещё миг и горлышко у меня станет как у прекрасного лебедя — тонкое и длинное. Приятно, конечно, что техника заботится о жизни хозяина, честно говоря, без этого укола я вполне мог бы и не очухаться и мешком свалиться без сознания под ноги обалдевшему полицейскому и проснуться в какой-нибудь милой комнатушке с решётками на стенах. М-да, меня терзал примитивный скупердяйский конфликт — от Капитошкина я им заразился, что ли? — с одной стороны, благодаря фортилану я мог нормально говорить и дышать, а не выдавать свистящее соло на высоких октавах, с другой стороны, с этой заботой на медкомплектах разориться можно, а ведь каждый курьер их восполняет за свой счёт, а полная зарядка всеми необходимыми препаратами стоит от трёхсот кредитов.

В ушах раздался тоненький комариный писк — организм возмущался, ему не нравилось столь длительное пребывание вне временно?го потока, так что следовало поторопиться. Я вдохнул полной грудью, осторожно сглотнул, горло прекрасно функционировало, и хвала звёздам! Выпрямившись, я посмотрел на героя-полицейского, покачал головой (и таких "гераклов" в полицию берут? Вот у нас в СБФ истинные громилы работают, шкафы на ножках, им по долгу службы думать не положено, вот и балуются стероидами и спецтренировками), осмотрел револьвер, ну надо же, "Анаконда", серьёзная игрушка для серьёзных парней, знаменитый "Пустынный орёл" создавался на основе этого калибра. Похлопав паренька по плечу, я без зазрения совести высморкался ему в рубашку и бросился по коридору назад, обратно к двери, ведущей на служебную лестницу, свернул направо и понёсся вперёд, ища, где здесь лифт. Хватит, надоело мне бегать по этажам, благо до нужного ещё пилить и пилить, и что теперь драться за каждый шаг вдобавок? Не хочу, ленивый я сегодня, да и Капитошкин слёзно умолял меня особо охрану не мордовать, клиента головой в унитаз не окунать, ничего не ломать — ну прямо не жизнь, а книга запретов какая-то.

Я выскочил на площадку, распахнув двойные двери, которыми заканчивался коридор, по которому я бежал, и осмотрелся: справа, слева от меня располагались точь-в-точь такие же двойные двери, сбоку от меня находилась стойка портье, украшенная тремя пальмами, стоящими в напольных вазах, с другого боку во всю стену располагалось зеркало, красиво обрамлённое фигурной рамой из красного дерева с кучей завитушек, узоров и прочей декоративной фигнёй, а вот впереди... Я с облегчением вздохнул — впереди находились хорошо узнаваемые дверцы лифта, огоньки настенной панели не горели, значит комитет по встрече ещё не выехал, задерживается, видать...

Писк в ушах давно уже сменился рёвом водопада, гулом грохочущего поезда, кровь била в виски как в там-тамы — пора отключать блок бега времени, иначе сознание взбунтуется, начнёшь дико кричать, прыгать как кузнечик, ходить на руках и бегать по потолку — увы, но таковы некоторые побочные эффекты игр со временем, появившиеся, как только был раскрыт эффект Маховика. Я быстрым шагом подошёл к лифту и нажал кнопку вызова, заранее сжав в руке "конвертер" и приготовившись ко всяким пакостям, после чего коснулся панели активатора.

Как чувствовал... Все двери распахнулись одновременно, и из них повалила толпа постояльцев вперемешку с "чёрными". Грохот выстрелов, разрывов, крики, вопли, истерика, паника — всё это обрушилось в один миг на мои многострадальные уши. Матерясь сквозь зубы, я ужом вертелся в бросающейся то туда, то сюда толпе, уворачиваясь от выстрелов и остро жалея, что не могу отвечать на них: стрелять в ни в чём не повинных людей — для меня преступление сродни братоубийству. Удивительно было другое: как это "чёрные", расстреляв уже никак не меньше полусотни патронов, умудрялись не задевать никого из гражданских, пули с визгом рикошетили у самых моих ног, рвались в местах, где ещё секунду назад была либо моя рука, либо голова, но прочих они не задевали, что ж это за профи-то такие?! Везёт мне однако на приключения...

"Чёрный" оказался совсем рядом, не тратя драгоценное время на размышления я выбросил вперёд правую руку, мои пальцы вонзились в особую точку на его запястье, "чёрный" зашипел от боли и рефлекторно разжал кулак. Перехватив выпадающий пистолет, я молниеносно развернул его ствол на сто восемьдесят градусов, направляя его ему в голову и нимало не смущаясь нажал на спуск. Пистолет рявкнул, мою руку ощутимо толкнуло — нифига себе отдача — и голова "чёрного" от разрывного патрона разлетелась на куски, забрызгав кровавым фаршем стены и потолок, визг мечущегося народа достиг апогея, меня как будто посетило видение, я развернулся... Стволы уткнулись друг в друга, я с ненавистью посмотрел в непроницаемо-чёрные очки, и мы оба взорвались комбинациями ударов. Пистолеты улетели куда-то в сторону, я изогнулся дугой, уходя от сокрушительного удара в переносицу, взмах, выверт, ребро моей ладони стукнуло по его запястью, я услышал лёгкий хруст и радостно оскалился. Полный разворот, я отшвырнул в сторону его руку, тянувшуюся к моим волосам, мои ладони, сцеплённые воедино, с невероятной силой ударили его в грудную клетку, там захрипело, "чёрный" отшатнулся, его лицо посинело. Не тратя ни секунды, я нырнул под его правую руку, своей правой захватывая его шею в кольцо, моя нога с силой ударила под колено. Потеряв равновесие, оглушённый "чёрный" вздрогнул и упал на колени уже мёртвым.

Я убрал руку, и "чёрный" рухнул на пол, потом поднял глаза, осматриваясь, удивлённый обрушившейся вдруг тишиной, и несколько удивился — вокруг меня, окружив ровным кольцом, стояли "чёрные" с оружием в руках, не шевелились и даже, казалось, не дышали, столь неподвижны они были. Толпа людей, бестолково мечущаяся вокруг, куда-то внезапно испарилась, истеричные вопли, хвала звёздам, исчезли, зато в обстановке прибавилось трагичности и напряжённости.

Я покрутил головой, осматриваясь, два трупа "чёрных" так и лежали у моих ног, однако остальные с каменными лицами стояли возле стен навроде почётного караула, нацелив разнокалиберное оружие в меня, любимого, с казнью они вроде не торопились, однако и никаких других поползновений не делали. Странно... Я скосил глаза на панель вызова лифта, огонёк горел ярко-синим огнём, сколько ж можно ехать-то?! А может пока они и в ус не дуют, их всех того... малым ходом? Я осторожно вытянул руки по швам, выпрямился, чувствуя на себе внимательные, сверлящие, буравящие злые взгляды не менее полутора десятков пар холодных глаз, и, стараясь не делать лишних движений, медленно пополз пальцем к панели активатора. Чёрт, как же плохо, что мысленная связь не работает, похоже технологическая матрица этого временно?го пласта не дружит с пси-кристаллами Альбара, ей-то, конечно, всё равно, а мне ой как неприятно — пока доползёшь, пока нажмёшь...

Противный множественный скрежет передёргиваемых затворов заставил меня временно отказаться от мысли воспользоваться остановкой времени, я снова вытянул руки по швам и прикинулся паинькой, сделав милое доброе лицо, при этом непонимающе нахмурившись, — чего стоим, кого ждём? Хотите информацию изъять, изымайте, я не сумасшедший, лезть на нацеленные мне в живот автоматы и дробовики не стану, вот если бы была возможность воспользоваться активатором... Эх, в такой ситуации даже автономный режим не поможет, его возможности не столь велики, как хотелось бы.

Великий Космос, кто же они такие, эти "чёрные"?! Стоят, не шевелятся, будто замерев по команде "Раз, два, три, в позе статуи замри!", не чешутся, не сопят, не покачиваются, не переговариваются — они хоть люди вообще?! После того робота я уже сомневался.

Позади раздалась короткая мелодичная трель — лифт приехал... Ну очень вовремя, он бы ещё на полгода опоздал.

"Чёрные" замерли как по команде "смирно", вытянувшись в струнку и задрав подбородки, я залюбовался: столь идеально ровному строю мог бы позавидовать даже элитный спецназ гвардии СБФ, после чего неспешно обернулся. И обомлел...

Из лифта выскочило несколько вооруженных людей в бронекостюмах из пластистали, они мигом осмотрели помещение, рассредоточившись по периметру и потеснив "чёрных", теперь уже и их автоматы оказались нацелены мне в грудь, а вслед за охраной из лифта вышел тот самый старый клиент, которому я должен был принести информацию.

Он обошёл меня кругом, осмотрев со всех сторон, у меня создалось впечатление, будто меня примитивно оценивают, как выставленного на продажу мерина, и мне это жутко не понравилось. Он встал передо мной — довольно миловидный моложавый дядя лет пятидесяти с хвостиком с благородной проседью на макушке и висках — сверкнул вставными зубами и продемонстрировал свои огромные как у женщин мягкие наверняка добрые карие глаза. Он встал передо мной, покрутил в пальцах сигару, которую вынул изо рта и придирчиво осмотрел меня с головы до пят. Я рыпнулся, порываясь отдать ему вирр, однако бряцанье затворов, проскрежетавшее совсем рядом, в который раз остановило меня.

— Итак ты и есть Андрей Преображенский, — начал этот "Дедушка", как мысленно я его окрестил, напрочь забыв его имя, хотя Капитошкин мне его специально раза три или четыре повторил, — тот самый лучший курьер, о котором мне столько говорили.

Он поцокал языком, оценивающе нахмурился и через несколько секунд недовольно поджал губы.

— Знаешь, парень, кто-то может и считает тебя одним из лучших, но я в этом так не уверен. Слабоват ты, тощ чрезмерно да и двигаешься как беременная корова на льду, если уж не смог от моих красавчиков убежать, — он любовно похлопал одного из "чёрных" по плечу. — Хотя, признаю, экземпляр хороший, прообраз выбран верно и точно, с этим, признаться, никто не подкачал, а я-то боялся...

— Простите? — я нахмурился непонимающе.

— Экземпляр, ты должен молчать и ждать, когда тебе соизволят задать вопрос! — рявкнул он, и я оторопел — это он мне, что ли? — Ты не имеешь права разговаривать! Ты никто! Ты Экземпляр! Право говорить есть лишь у избранных, у тех, кто смог пройти Арену...

— Что?! — рассердился я и тут же рухнул на колени, задыхаясь от резкой сильной боли в рёбрах, по которым прошёлся прикладом автомата один из охранников.

— Экземпляр не понимает, — развёл руками этот "Дедушка". — Придётся воспитывать, а жаль... Ну что ж хватайте его, парни. На Арену его!

— Что?! — заорал я, вскакивая на ноги.

На меня вдруг навалились все: и "чёрные", и охранники — не ожидая этого, я упустил несколько секунд, когда ещё можно было отбиться, в результате на мне повисло более десятка человек. Руки рванули и вывернули с такой силой, что чуть не сломали, на ступни сразу же наступила не одна нога, я молча вырывался, извиваясь всем телом, двое охранников пропустили удары и осели мешками на пол, ещё один "чёрный" захрипел от боли, когда я лбом ударил его в висок, после чего ткнул подбородком в горло, поддевая его кадык. Однако это были единичные победы, в основание черепа сзади ткнулось что-то холодное похожее на ствол пистолета, я забился ещё сильнее, и в этот момент раздался лёгкий хлопок, и я ощутил неглубокий укол, от которого моментально стали ватными ноги, затем потяжелела голова, закрылись веки, и я мешком повис в руках охранников.

"Циклота?н, — мелькнула последняя мысль в гаснущем сознании. — Точно, циклотан вкололи, сволочи..."...

Я спал, и мне снились сны. Они были разные... Одни напомнили мне моём детстве, другие заставили вспомнить первые шаги на театральном поприще... Ещё одни сны показали мне вновь ту памятную встречу с Шелой, в небольшом ресторанчике на крыше одного из марсианских многоэтажных домов, я залюбовался, вспоминая и заново переживая те события, и тут вдруг заметил кое-что любопытное: а ведь тот, кто целился и стрелял в меня тогда в том ресторанчике, он ведь был в чёрном плаще и в чёрных очках со здоровенным чёрным пистолетом... О, Триединый, опять "чёрный"?! Их что на одной фабрике делают?! Да и откуда он вообще взялся в прошлом?! Или это совпадение?..

Я бы витал во снах еще долго, учитывая мою любовь к поспать и поваляться пузом кверху, хоть до второго Большого Взрыва, однако меня как всегда грубо обломали. Откуда-то сверху на меня обрушился поток ледяной воды, и я вскочил на ноги, фыркая и отплёвываясь. Протерев от воды глаза, я осмотрелся... и выругался... Так крепко, как только мог. Потому что...

— Экземпляр, — загремел из динамика голос "Дедушки", — мы посовещались и решили удостоить тебя чести сразиться на Арене с лучшими представителями твоего мерзкого рода. Если ты победишь, то покинешь Арену целым и невредимым, если нет, то не переживай, вирр-диск уже у нас, кодовые слова мы из тебя вытянули, информация доставлена, твоя работа выполнена, мы довольны. Теперь скажи нам, Экземпляр, ты согласен драться?

— Да что за бред?! — искренне возмутился я и тут же рухнул на пол клетки, да, именно клетки, корчась от дикой боли, пронизывавшей всё тело.

— Мы не советуем тебе разевать свой поганый рот для излишних комментариев, Экземпляр, — поучительно прозвучал голос из динамика. — Мы и так оказали тебе честь, что снизошли до общения с тобой.

Я встал на колено, упираясь руками в пол, и попытался прийти в себя, рука машинально дёрнулась к панели активатора и тут вдруг лапнула пустое место. Я потряс головой, сбрасывая пелену с глаз, и с тревогой посмотрел на правую руку не веря своим глазам, провёл левой рукой по ней, ладонь коснулась кожи, волос... Активатор исчез! Дерьмо!.. Я одним резким прыжком вскочил на ноги и стал осматриваться, выясняя обстановку.

— На Арене поддерживается постоянный уровень болевого пси-излучения, — менторским тоном продолжил "Дедушка". — Если его повысить, вот как сейчас, например...

Я взвыл и снова рухнул на колени, согнувшись и стукнувшись лбом о пол, сотрясаясь в страшных судорогах, — каждая клеточка тела горела диким пламенем, кричала и плакала так, будто её жгли огнём, рвали, резали на кусочки, убивали электричеством... М-мать их так, как же больно! Я сжал зубы, чтобы не заорать прилюдно, и всё же предатель-стон вырвался-таки из потаённых глубин моей тушки, организму, как оказалось, было плевать на моральные устои, он хотел жить и точка. Ну я тебя на тренировках погоняю, гад, сам не рад будешь, что запросил пощады. Предатель!..

Стон, видимо, был услышан, похоже, что его только и ждали, боль моментально исчезла, я краем уха услышал злорадное хихиканье и сам себе пообещал, что при первой же возможности сломаю этому ублюдку шею. Если доберусь до него, конечно... Но, хвала звёздам, эта жуткая боль исчезла, значит хотели поглядеть и прощупать мою несгибаемость, ну что ж поглядели, твари? Прощупали? Я собрал волю и все оставшиеся силы в кулак, напряг дрожащие в судороге руки и ноги и начал потихоньку разгибаться и вставать. Тело слушалось плохо, мышцы, испытавшие длительный болевой шок, рефлекторно сокращались, из-за чего координация движений была не ахти какая, однако могучий интеллект победил. Держась руками за воздух, я с трудом встал, разогнулся и, поминая Триединого незлым тихим словом, попытался устоять на ногах и унять головокружение. К моему огромному удивлению это мне удалось.

— Экземпляр на удивление оказался крепок, — прозвучал ненавистный голос, — так и запишите, господа. Частота излучения была приближена к максимальной, однако Экземпляр ещё жив, сохраняет равновесие и способности к мышлению. Это похвально, господа...

— Лучше, сволочь, успей наложить сам на себя руки, пока я до тебя не добрался, потому что, когда я до тебя доберусь, меня не остановят слезливые просьбы Старика и законы морали, — еле слышно пробормотал я себе под нос.

— Господа, обратите внимание — губы Экземпляра шевелятся! — взорвался восторгом голос из динамика. — Возможно, он что-то произносит, а может быть он молится или читает стихи? Что это, господа, — последствие воздействия высокочастотных импульсов на мозг? Но мы отвлеклись, господа...

— Экземпляр, — голос "Дедушки" обратился ко мне, и я отлепил лоб от решётки, тяжело дыша — похоже, воздействие этого чёртового поля слишком пагубно сказывалось на моих бронхах, которые всегда были моей ахиллесовой пятой, — и пытаясь сконцентрироваться, — мы делаем тебе честь, что соизволяем обратиться к тебе повторно. Итак, наш вопрос: ты будешь драться? Или мы сочтём тебя бесполезным хламом и повысим частоту излучения до максимальной.

Великий Космос, что я тут делаю?! Почему этот бред происходит именно со мной?! Андрюха, проснись, признай, что выпил лишку, что накачался синтага?лом, что тебя сейчас в "выжималке" откачивают, скажи сам себе: "Проснись!". Етит твою, Триединый, почему я всегда вляпываюсь во всякое системное дерьмо?! Какие арены, какая драка?!

— Согласен, — еле слышно шепнул я, мысленно послав его далеко и надолго, и тяжело вздохнул, в бронхах засипело — приближался когда-то давным-давно уснувший и прочно забытый, а теперь вновь разбуженный астматический приступ...

Это было давно, настолько давно, что я уже с трудом помнил об этом — долголетие сейчас доступно многим, лишь бы денежки были, поэтому фрагменты прошлого стираются из памяти. Помню, тогда была зима в Москве, одна из самых жестоких зим за последние сто лет, вызванная глобальными нарушениями атмосферных процессов, когда человечество едва не переступило черту, за которой уже было бы не спастись от катастрофы. Холода стояли жуткие, и если на средних и верхних "этажах" гигаполиса можно было без особых проблем существовать, то внизу в подворотнях и переулках, в подвалах и на улицах, где ютились миллионы нищих и безработных, температура не поднималась выше минус тридцати, а я тогда как раз потерял работу и вслед за этим жильё. Есть было нечего — помню, кровавые драки возникали из-за тощей заледеневшей крысы или кошки, пару раз находили обглоданные человеческие кости, иногда и детские, с отметинами зубов на них явно не животных; голод и холод были единственными признаками существования; жгли всё, что могло гореть, чтобы хоть как-то обогреться, совершали налёты на магазины, когда смерть совсем уж брала за горло... Помню, один из таких налётов закончился для меня плачевно: хозяин, видимо, был заблаговременно кем-то предупреждён, и внутри нас ждал патруль органов безопасности, а патрульные тогда "в целях сокращения численности безработных и привлечения их к труду на благо общества" имели негласный приказ "стрелять на поражение". В той бойне погибли почти все мои друзья, молодые пацаны, которых не злой умысел погнал за чужим добром, а голод, взявший их костлявой рукой за глотки, и умоляющие глаза измождённых и замерзающих подруг; дети, которым бы жить да жить, однако пули патрульных решили по-другому. В тот раз я впервые убил человека, столь сильна была ярость, вскипевшая во мне, когда я увидел на руках кровь друга, с которым шёл через ад той зимы, и долго ещё я вспоминал в кошмарах заточенный прут из арматуры, торчащий из бронестекла забрала шлема патрульного, куда я вбил его, схватив обеими руками, а потом я выхватил автомат и дал очередь по головам в шлемах, и слёзы лились у меня по лицу. А потом взрыв гранаты швырнул меня куда-то в сторону, осколки посекли в кровь и мясо полуприкрытое изношенной одеждой тело, и я провалился в подвал, набитый шерстью каких-то животных, которую мы в самые жестокие приступы голода варили и пили похлёбку, надеясь хоть как-то унять его муки. Я ненавидел эту шерсть, у меня на неё была дикая аллергия, плюс холода, сковывавшие лёгкие и бронхи в глыбы льда. Я пять лет болел астматическим бронхитом, пять лет при малейшем приступе меня выворачивало от кашля наизнанку, потом я каким-то чудом отыскал деньги, меня полумёртвого доставили в орбитальный военный госпиталь, где я наконец избавился от астмы и забыл о ней, а вот теперь она вернулась как горькое напоминание о тех временах.

— Согласен, — повторил я громче, стараясь не закашляться.

— Прекрасно! — взорвался динамик радостным голосом. — Экземпляр согласен! Мы радуемся вместе с вами, господа! Похлопаем Экземпляру, бурные овации, господа!

Я услышал громкие звуки хлопков и попытался осмотреться. Ага, так я что-то и увидел, этот ублюдок громко называл свой закуток "Ареной", однако на самом деле это была всего лишь относительно просторная клетка размером шесть метров на примерно три-четыре метра, стоящая на помосте, огороженном энергетическими полями, в которых был проделан проход; освещалась вся эта композиция несколькими довольно яркими лампами, которые были установлены столь умело, что не мешали находящимся внутри подмечать определённые детали в радиусе ограждения, но и не позволяли рассмотреть что-либо, находящееся за пределами его. Как я ни старался, я так и не смог рассмотреть, как всё расположено за ограждением — свет бил прямо в глаза — однако, судя по звукам, доносившимся оттуда, постепенно угадывал общую картинку. Последняя фраза этого проклятого "Дедушки" и эхо, сопровождавшее её, более-менее прояснили ситуацию: несмотря на приближающийся приступ, который забирал на себя все силы, я уже полностью нарисовал в голове обстановку, расставил в примерном порядке предметы интерьера, отметил возможное местонахождение каждого и на всякий случай прикинул углы наклона поверхностей. Звуки аплодисментов окончательно убедили меня в том, что никаких "господ" нет и в помине, "Дедушка" здесь один, на втором плане охрана и претенденты на драку на "Арене", хотя они, я надеялся, не станут мне мешать, когда я вырвусь из клетки, а я твёрдо решил вырваться не дожидаясь конца спектакля, ибо хорошо знал, чем такие представления заканчиваются.

Сил бороться уже не было, меня скрутил жестокий приступ кашля, задыхаясь, я согнулся в три погибели и не заметил, как через проход в энергетических полях ко мне в клетку скользнул молодой откормленный здоровый парень с пудовыми кулачищами и головой размером с пивной котёл, тело его блестело, наверняка пропитанное маслом, на руках были бойцовские перчатки с набивками, он был обнажён до пояса и одет в камуфляжные штаны и ботинки. Приложив руку к груди, которую терзала донельзя острая знакомая боль, я выпрямился и глубоко вздохнул, успокаивая бешено бьющееся сердце и будто схваченные металлическим обручем лёгкие, и смерил взглядом своего противника, который как раз вошёл в клетку, раздвинув прутья и протиснувшись между ними, и встал напротив меня, выпятив и надув мышцы.

"Рельефный мальчик, — мелькнуло в мыслях, — небось мышцы специально качает, таблетки специальные глотает, значит мозги в голове давно стали размером с грецкий орех...". Я вздохнул ещё раз, отклеился от решётки и встал напротив него — сценка, наверняка, была та ещё: красавец-культурист, по праву гордящийся красотой своего тела, и задохлик по сравнению с ним в роли меня в изгвазданной и изодранной рубашке, задыхающийся и прилагающий немыслимые усилия, чтобы не закашляться. Думаю эту сценку Пермское училище клоунов оценило бы по достоинству.

— Господа, итак мы начинаем испытания! — заорал динамик. — На Арене два претендента на выход в четверть финала, поаплодируем им! — раздались бурные овации, и я окончательно убедился, что всё это наигранно, вокруг нас никого за исключением "Дедушки", охраны и максимум пары-тройки человек больше нет. — Друг против друга стоят они — никому не известный Экземпляр человекообразного и заслуженный победитель многих боёв. Кто из них останется на Арене? Делайте ставки, господа! Итак... Мы начинаем бой!

Прозвучал короткий сигнал, лампы вспыхнули ярким светом, на мгновение ослепив меня, парень двинулся ко мне, поигрывая мышцами и сжимая кулаки, его губы растянулись в жестокой ухмылке, он уже предвидел и предвкушал исход, и что самое мерзкое ему это нравилось...

"Мразь..." — возникло в голове наиболее точное определение, подходящее для него. Я устало заглянул ему в глаза, машинально подивился той безграничной тупой злости и жестокости, которые бурлили и кипели в них, и окончательно решил его судьбу. Моя рука выстрелила ему навстречу с молниеносной скоростью, пальцы сложились щепотью, я ощутил лёгкий толчок, сопротивление живого тела, услышал хруст ломающихся хрящей и косточек и рванул руку обратно на себя. Парень секунду стоял, в его глазах не исчезало удивлённое выражение, дескать, почему я такой большой и сильный уже умер, а этот задохлик с усталым лицом жив и снова собирается закашляться. Он рухнул на пол, и клетка содрогнулась от падения столь крупногабаритного тела, кровь ручьём хлестнула из пробитого насквозь горла, руки-ноги заскребли, судорожно замолотили по воздуху и полу, организм яростно сопротивлялся смерти, он не верил, не признавал, что у всего на свете есть конец, и вот пробил его час. "Бедная мать, — подумал я, брезгливо отряхивая пальцы и глядя, как корчится на полу минуту назад ещё живой культурист. — Если она, конечно, ещё жива и вообще когда-либо существовала в природе, в конце концов технологии клонирования шагнули далеко вперёд и достигли невероятных результатов...".

— Это... неожиданно! — взорвался динамик радостным и донельзя удивлённым голосом "Дедушки". — Господа, представьте себе: бой окончен! Так быстро и так... эффектно!

Аудитория взорвалась аплодисментами, а я согнулся в три погибели, терзаемый жестоким приступом кашля, упёршись руками в колени, я незаметно для всех стрельнул глазами по сторонам, выясняя обстановку. Насколько я успел рассмотреть, проход в энергетическом поле не закрывался ничем, а это значит, что там наверняка стоит охрана или что похуже. Выхода из клетки в прямом смысле этого слова не существовало, решётка была монолитной и лишь в отдельных местах имела замки-псиграммы, которые от голограмм отличаются лишь тем, что им необязательно существовать в материальном виде, особый пси-сигнал, и ваше сознание вам с лёгкостью нарисует перед глазами картинку, что впереди глубокий обрыв скалы, а внизу бушует море, сверкают клыки скал, и чайки кричат свои песни, когда на самом деле перед вами будет ровная и прямая дорога с ограждением. Уверенность в том, что это непременно замки-псиграммы, сложилась у меня после того, как я отметил подсознанием несуразицу вошедшего культуриста: он не открыл дверцы, которой вообще не было, не приподнял клетку, а просто протиснулся через прутья, раздвинув их. Казалось бы, где здесь несуразица, ведь парень вполне возможно был силён как бык, но отчего же прутья сразу же выпрямились обратно, и тем более вы думаете, что это так просто — согнуть прут из алюминия-8 — я уже успел пощупать и прикинуть крепость и марку металла — толщиной в три-четыре пальца.

— Экземпляр! — хлестнул меня по ушам раздражённый ненавистный голос "Дедушки". — Как ты смеешь не слушать наш голос?! Как ты смеешь не обращать внимания на нашу благословлённую Триединым речь?! В наказание мы повысим частоту излучения...

— Нет! — мой вопль, вырвавшийся из самых глубин организма, едва не зашатал помост, на котором стояла клетка. — Не надо, прошу вас!

— Умоляй нас, Экземпляр! — донеслось до меня гадкое. — Встань на колени и умоляй нас об этом!

У меня дыхание перехватило от услышанного, и в голове суматошным потоком заметались мысли... На колени?!

— На колени, Экземпляр! — прогавкал голос, и волна всесокрушающей боли обрушилась на меня со всех сторон.

Я не успел подготовиться, моё слабое сопротивление было моментально смято и отброшено в уголок сознания, адская боль, от которой нервы горели, плавились и рвались на кусочки клеточки тела, растерзала меня и швырнула на колени. Я задыхался, но дышать было больно, я стискивал зубы, но они едва не крошились, дёсна ныли и кровоточили, мозг горел, а руки ломало, корёжило и выворачивало в суставах...

— Умоляй нас, Экземпляр! — вестником смерти протрубил голос "Дедушки" у меня над головой.

— А-а-а-а, — закричал я во весь голос не сдержавшись, сознание едва не гасло, тело уже не слушалось, я с трудом удерживался на коленях, глаза вылезали из орбит, сосудики в радужках полопались от чудовищного кровяного давления, и глаза заволокла багровая пелена. — Прошу вас!.. — Новый приступ боли и кашля вывернул наизнанку мои лёгкие, и изо рта у меня ручейками хлынула кровь. — Умоляю, прекратите!

Боль исчезла столь внезапно, что я испугался будто уже умер. Впрочем, нет, как утверждают все мои знакомые патологоанатомы, на том свете человека уже не мучает боль прошлой жизни, а поскольку так хреново мне никогда не было, значит я к сожалению всё ещё был жив. Не самая лучшая новость, учитывая моё состояние.

— Это поразительно, господа, — проговорил динамик спокойным голосом. — Мы просим вас отметить, что Экземпляр некоторое время подвергался воздействию максимальной частоты излучения, однако смог его выдержать и перенести в отличие от всех остальных подопытных. О чём это говорит, господа? О том что выбор Предиктора правилен, и Экземпляр действительно оказался весьма крепким? Или это говорит о том, что нужно повысить порог максимального уровня излучения? Сложный вопрос, господа...

— Ну, с-сука, ты у меня точно сдохнешь, — прохрипел я, заваливаясь на бок и отхаркивая кровь пополам со слюной, сочившуюся из пересохшего горла.

Лёгкие, мозг, каждая вена, артерия, каждый нерв, каждая клеточка тела горели и плакали, терзаемые нестерпимой болью, руки дрожали так, что мне на них было страшно смотреть. Всхлипнув и шмыгнув носом, из которого тоже кстати тоненьким ручейком сочилась кровь, я провёл рукавом рубашки по глазам, поморгал, пытаясь убрать пелену, после чего стиснул зубы, собрался, опёрся руками о пол клетки и начал потихоньку вставать. Голова закружилась сразу же — давление в кровеносной системе ещё не выровнялось, и из-за его скачков мне приходилось туго, однако я упорно пытался встать.

— Уберите тело проигравшего, — распорядился голос, — и пригласите следующего претендента на бой.

Негромкий лязг, клетка ощутимо содрогнулась, я пошатнулся и едва не упал, краем глаза заметив, как под телом культуриста вдруг обрисовался чёткий контур квадратного люка, вот он распахнулся, и тело бесшумно обрушилось вниз, тоненькими струйками стекла натёкшая кровь, после чего люк захлопнулся, его контуры померцали и... исчезли, прошла секунда-другая, и даже я уже не смог бы определить, где он находился. Я тупо поморгал — ассоциативное мышление из-за длительного болевого шока работало слабо — а ну вдруг откроется такая вот штука ещё и подо мной. Вот будет радостей полный вагон, особенно в таком моём состоянии.

— Господа! — восторженно рявкнул динамик. — Сейчас состоится бой на выход в полуфинал! Прошу вас, делайте ставки! А всем остальным мы напоминаем, что победитель полуфинала удостоится чести сразиться с многократным чемпионом Арены в финальном поединке и сможет либо претендовать на титул чемпиона и Золотой пояс с поощрительным призом, либо на уникальную возможность умереть от его руки! Аплодисменты, прошу вас!

Волна аплодисментов чуть не сбила меня с ног, когда я пытался подняться, держась руками за прутья клетки. "Один-единственный шанс, — подумал я. — Один-единственный шанс отсюда вырваться наступит прямо тогда, когда в клетку войдёт ещё один боец, потом ничего другого не останется кроме билета в один конец. Надеюсь, там внизу котлы перед моим визитом помыли, почистили, дровишек свежих подкинули? Попариться пару тысяч лет, пожалуй, не помешает — давненько я в баньке не был...".

Освещение мигнуло, и я услышал лёгкие шаги следующего претендента, собрался с мыслями и сконцентрировался; тело ныло и стонало, умоляя дать ему отдых; кровь капала изо рта и из носа, пачкая и уродуя и пол, и мою любимую рубашку; голова кружилась так, что меня крутило и швыряло будто на карусели; печень, селезёнка, почки работали через силу, истерзанные и подавленные жестокими болевыми импульсами; я задыхался, и кашель терзал мои бронхи. И вот в таком состоянии на коня и с шашкой на танки?! Увы, другого ничего нет, придётся работать с тем, что есть. Ох, чтоб им в космосе раствориться, вдобавок и активатор забрали!..

Шаги раздавались совсем близко, я приоткрыл глаза, всмотрелся: в проход в энергетическом поле шагнул какой-то белобрысый парень примерно моего роста и телосложения, чуть похожий на меня, и бодрым шагом направился к калитке. Я собрался с силами, решив использовать все резервы до последнего, но вырваться отсюда, организм всхлипнул, шмыгнул разбитым носом и пообещал помочь. Я улыбнулся бледными губами и слегка сдвинул ноги, чуть развернув корпус в направлении возможного выхода отсюда, через который наверняка пройдёт идущий к помосту парень, немного отодвинулся от решётки, держась за прутья одной рукой, и приготовился.

— Господа! — провозгласил голос из динамика, а парень поднялся на помост, я следил за ним налитыми кровью глазами. — Позвольте вам представить претендента на бой в полуфинале!

Парень подошёл вплотную к прутьям и коснулся их рукой, они слегка задрожали.

— Это...

Прутья слегка раздвинулись, он повернулся боком, протискиваясь через них, и тут я рванулся с места, вкладывая в прыжок все силы.

В мгновение ока двумя гигантскими прыжками покрыв разделявшее нас расстояние.

Я зажмурился, прогоняя из головы все мысли о клетке и о решётках, оттолкнулся ногами и обрушился на вошедшего всем телом. Решётки я даже не почувствовал (ага, я вновь оказался прав! Где моя медалька?), зато подо мной оказалось настоящее живое тело. Не открывая глаз я вцепился руками в его плечи, поджал ноги, и мы рухнули с помоста, прокатились по ступенькам и оказались на полу. Почувствовав твёрдое под ногами — парень не шевелился и, похоже, даже не дышал — я вскочил, открыл глаза, моментально сориентировался и ринулся к проходу, набирая скорость.

— Что?! Как?! — взорвался воплями динамик. — Экземпляр, немедленно вернись на Арену! ОХРАНА!!!

Я кувырком перемахнул через оказавшийся на дороге небольшой барьер, ещё больше увеличил скорость, в проходе между энергетическими полями вдруг появился "чёрный", и я с мстительной радостью ударил его обеими ногами в грудь, подпрыгнув и зависнув горизонтально в воздухе. Раздался хорошо слышный хруст, "чёрный" отшатнулся и упал, а я перевернулся в воздухе, приземлился на корточки и прыгнул в проход, вложив в этот прыжок остатки сил. И ощутил по мгновенно пронзившей лодыжки и пятки боли, что едва успел. Я споткнулся от неожиданно охватившей ноги судороги, сбился с ритма и рухнул на пол, перекатываясь. Ещё один "чёрный" оказался совсем рядом, он уже наводил пистолет, я резким и точным ударом под коленки подсёк его, откатился в сторону и изящным прогибом вскочил на ноги. "Чёрный" уже поднимался, слегка оглушённый после падения, а я уже заканчивал разворот. Носок моего ботинка обрушился на его затылок, пальцы слегка заныли от ушиба, разворот, я от души врезал ему ногой под подбородок, разворот, и моя нога нанесла сокрушительный удар в шею. Я был очень зол и ударил крепко. Громко хрустнуло, голова "чёрного" откинулась назад и повисла как тряпка, болтаясь на изогнутой под резким углом шее.

Я развернулся, ещё двое "чёрных" спешили ко мне навстречу, прыгая по ступенькам, и радостно оскалился — сейчас будет вам, ребята, месть за пережитое! Я метнулся к ним, набирая темп, эти двое даже не удосужились изменить диспозицию, лишь одновременно сунули руки за пазуху, вклинился между ними и развернулся на пятке. "Журавль поднимает крылья" — так, кажется, называется этот приём у монахов Шаолинь. Моя рука обвила одного за талию, ладонью я с силой врезал ему по глазам, разбивая очки, повернулся к нему, моя нога выстрелила и воткнулась в живот второго. Разворот! Сменив захват, я резко присел, "чёрный", которого я держал за талию, перевернулся вперёд и рухнул на ступеньки. Второй, кривясь от боли, выхватил пистолет, я нырнул ему за спину, схватил его сзади под руки и резко опрокинул на себя, подставляя колено. Хрустнуло, тело моментально обмякло, и я швырнул его от себя, брезгливо отряхиваясь, и тут вдруг заметил, как первый медленно поднимается на ноги, очумело тряся головой. Силён, мужик! Не раздумывая особо, я оттолкнулся ногами и прыгнул на него, выставляя локти. Взметнулись подставленные в защите руки, меня на мгновение ослепил быстрый жгучий удар в лицо, и я отшатнулся. "Чёрный" мгновенно перешёл в контратаку, разбитые очки, кусками, висящие на сломанном носу, похоже, нимало не мешали ему, он метко блокировал мои удары, парировал, уходил с линии атаки, защищался и нападал. Я отступил на ступеньку выше, потом ещё на одну, я отходил не глядя, чувствуя, куда следует поставить ногу. Поединок был в самом разгаре, кулаки мелькали в молниеносных ударах перед нашими лицами, мгновенные блоки, уходы, контратаки, ему нисколько не мешала кровь, ручейками сочившаяся из-под разбитых очков и сломанного носа, мне — кровь, капавшая изо рта, дыхание уже нормализовалось, внутренние органы перешли на привычный ускоренный режим работы, и без активатора время для меня будто замедлилось немного, и я начал подмечать некоторые странности в технике, которой владел "чёрный". Она почему-то до боли напоминала мою, однако не была отточена, доведена до совершенства многочисленными постоянными изнуряющими тренировками. Я отступил на ещё одну ступеньку и тут услышал, как голос "Дедушки" кричит, терзая микрофон и мои барабанные перепонки:

— Охрана! Всю охрану сюда немедленно!!

Пора заканчивать представление, хотя и не особо хотелось, честно говоря, спарринг с опытным партнёром — редкое и изысканное удовольствие. Я поймал "чёрного" на мелкой едва заметной ошибке: не доведённый до конца поворот потребовал чуть больше энергии для гашения инерции и встречного удара; я скользнул к нему, прижимаясь вплотную и повернувшись боком, мои пальцы пробежали по его рёбрам как по клавишам пианино и "чёрный" посерел от боли; я нырнул ему под руку, "Летящая чайка" сменилась "Медвежьим капканом", вывернул её, пальцы, сложенные клювом, с сокрушительной силой ударили в крестец, я подбил его ногу и, сделав полный разворот, взмахнул правой ногой, выгибаясь "ласточкой". Моя нога ударила его в грудь, "чёрный" захрипел и не удержавшись на подвёрнутой ноге упал лицом вниз, вывернутую руку дёрнуло, и тихий стон боли возвестил об окончании поединка.

Я резко повернулся, мои глаза скользнули по немаленькому амфитеатру, оборудованному в помещении, где раньше по-видимому находился спортивный зал, полутьма затрудняла поиск, вдобавок мне трудно было привязаться к одной точке, голос "Дедушки" в динамике сильно фонил, эхо неправильной акустики искажало его, и трудно было определить... Кажется, вот он! Мой взгляд зацепился за небольшой балкончик, нависавший над рядами кресел, кольцом расположенных вокруг арены, из которого наверняка комментировались бои. Зуб даю, что "Дедушки" там нет, уж слишком всё просто в таком случае становится, но проверить не помешает.

Прикинув расстояние, я перепрыгнул через ограждение лестницы и понёсся по спинкам кресел, каждый раз успевая прыгнуть к следующей за мгновение до того, как они опрокидывались. Грохот падающих кресел заполонил воцарившуюся тишину, видимо "Дедушка" решил вызвать всех, кого успеет, а потом умолкнуть, чтобы я не нашёл его. Ну, ничего, ты у меня, псих ненормальный, замолчишь надолго! Возле балкончика было несколько дверей, которые вели неизвестно куда, возможно на верхние террасы, возможно в другие помещения или на выход отсюда, за стёклами было темно, лишь переливалась призрачным голубоватым сиянием аппаратура, не ощущалось ни малейших движений, и я ещё больше уверился в том, что "Дедушку" там точно не найду. Ну и пёс с ним, ладно, не буду вендетту объявлять, на "чёрных" я уже выместил всю накопившуюся злость. Мне бы активатор найти! Иначе придётся куковать в этом времени до тех пор, пока не изобретут темпоральные переходы, то есть лет триста-четыреста, не меньше, а за это время там в моей единственной любимой реальности у меня без меня дети родятся... Нужен активатор!

"Интересно, а где охрана, которую так звал этот..." — крамольная мысль вдруг постучалась в сознание, додумать я уже не успел, двери распахнулись, и из них полезла вооружённая до зубов толпа.

Одно дело лезть на пули, когда на тебе броня из пластистали, её не всякий калибр возьмёт, и совсем другое дело с голой грудью кидаться на стволы автоматов и дробовиков, которыми вооружена местная охрана. Крикнуть что-нибудь героическое я уже не успел, рефлексы оказались быстрее, двери только начали открываться, а я уже спрыгнул со спинки кресла на пол, вытянул руки, схватил пару кресел за ножки и швырнул их навстречу охране — пусть позабавятся. Вслед за первыми двумя улетели ещё два кресла, я вскочил на сиденье одного, оттолкнулся от спинки другого, пулей преодолел последние несколько рядов и влетел в гущу вывалившихся из-под кресел людей. Они моментально отпрянули в стороны, половина рухнула на пол, когда её стоптала другая половина, вокруг меня образовалось свободное место, и я крутнулся в "чёртовом вихре". Штурм-пистолеты, нацеленные в меня, улетели в сторону, когда я ладонями подбил их стволы, вращаясь вокруг своей оси, двое сменили хозяев, скользнули по пальцами, увлекаемые силой инерции и центробежной силой, их рукояти простучали по костяшкам пальцев, я резко крутнулся в обратном направлении, и они удобно легли мне в ладони. Не замедляя вращения, я мягко улыбнулся бескровными разбитыми губами... И нажал на спуск.

Круговая очередь смела всех, охранники падали на пол с простреленными головами как спелые груши, на таком расстоянии пули не рикошетили от толстых налобных пластин гермошлемов, а пробивали насквозь, впиваясь в стены, потолок, пол, кресла... Я вращался в одном направлении, вытянув руки с зажатыми штурм-пистолетами, нацелив их в головы противника, и поливал всё вокруг себя непрерывным огнём, затем резко сменил направление вращения, крутнулся в обратную сторону, опустил оружие вниз и вдавил спусковые крючки до упора. Длинные очереди прошили тела тех, кто упал или успел откатиться в сторону, грохот от выстрелов и море крови оглушили меня, я как заторможенный ещё давил на спуск, не понимая, что магазины опустошены, потом до меня это дошло, я швырнул штурм-пистолеты на пол и схватился руками за голову. Что же я натворил?! Столько смертей, и всё ради чего? Ради денег и информации?! Грэй прав — ради денег человек готов на всё! Но не убивать же в таком количестве!!! О Триединый!.. Мне захотелось завыть во весь голос от нахлынувшей сразу после вспышки ярости, гнева и бешенства неодолимой тоски и грусти по отнятым мной жизням...

Мой взгляд упал на балкончик, и бешенство вновь вскипело во мне. Не помня себя от ярости, я подскочил к двери, ведущей на него, дёрнул на себя — закрыто, размахнулся, разворот, моя нога с невероятной силой обрушилась на дверь, та с грохотом вылетела, ударилась о стену и сорвалась с петель. Сидевший внутри старик (всё-таки он здесь!) вскинул пистолет. Хлопнул выстрел, я дёрнул головой, и пуля прошла мимо. Я окинул взглядом помещение: сверкает огоньками аппаратура, которой вообще-то слишком много для простого комментирования боёв на арене, непонятные датчики, компьютеры, на столе у самой двери контейнер для сохранения информации в самых неблагоприятных условиях (у меня невольно слюнки потекли: такая игрушка выживает даже в озере расплавленного металла и в морях гиперконцентрата кислоты, стоит она правда четыре моих месячных зарплаты вместе с премиальными, но всё же, но всё же...) и... мой активатор! Не повреждён, не перепутан, только разобран... Я посмотрел на сжавшегося в ужасе "Дедушку", вот он вскинул руку, сухо треснул выстрел, и пуля навылет пробила моё плечо. Я зарычал от боли и ярости и набросился на него.

Я был очень зол и ударил крепко. От первого моего прямого удара у него чуть голова не оторвалась. Второй удар в грудную клетку заставил его хватать как рыба воздух. Я протянул руку, схватил его за шиворот и швырнул через весь балкончик, старик, прикрыв голову руками, перелетел через стол с разложенными на нём непонятного назначения приборами и на вид вроде хирургическими инструментами и обрушился на пол возле двери.

— Как вы смеете?! — заорал он и вскочил, намереваясь убежать.

Не говоря ни слова я подхватил со стола тяжеленный контейнер и швырнул ему вслед, громоздкая вещь ударила ему в спину, и "Дедушка" с воплем боли и унижения упал, перевернув на себя несколько кресел.

Я торопливо нацепил на себя активатор, закрепил его на руках, пальцы скользнули в особые перчатки, облегчавшие контакт с поверхностью и усиливавшие мышечный предел, я провёл большим пальцем по панели, вспыхнули символы, я нажал нужные, уверяя систему защиты, что вернулся именно хозяин, а не абы кто, и сразу почувствовал облегчение. Кольца на предплечьях, локтях и запястьях сжались, фиксируя надёжнее активатор, по его поверхности пробежала синяя змейка разряда, кожу слегка стянуло, а руки чуть прижало давлением — активатор уже успел проанализировать состав крови и тонус мышц (мгновенно была произведена инъекция, нормализующая работу бронхов и лёгких, мне в одночасье полегчало, дышать стало гораздо легче и я немного успокоился) — медкомплект был готов к работе, боекомплект тем более. Я пулей скользнул в броню, лежавшую рядом, и чуть не заплакал от облегчения, когда эта удивительно лёгкая и непробиваемо прочная "фуфайка" надёжно укрыла моё тело в себе. Подушечкой большого пальца я закрепил её на боку, после чего закрыл глаза и постоял так несколько секунд, глубоко дыша. Мне следовало полностью успокоиться, причём как можно скорее, иначе я мог запросто убить старичка, о котором так пёкся Капитошкин. Столько смертей, столько боли, унижения и возможных потерь камнем висели на моей совести, а всё из-за того, что кое-кому приспичило поиграть в гладиаторов. Здесь уже отмазка "состоит на учёте у психиатра" не работала — свои границы есть даже у сумасшедших...

"Пора!" — решил я мысленно и вышел с балкончика. Разглядев груду кресел, под которыми наверняка лежал придавленный "Дедушка", я направился к ним, на всякий случай зорко смотря по сторонам — старика не могло так сильно уж ударить контейнером, чтобы он не смог отползти в сторону и подготовить какую-нибудь пакость, поэтому следовало быть поосторожнее. Я подошёл поближе — хм, неужто завалило?.. Отодвинув в сторону контейнер, я наклонился и расшвырял кресла, старик лежал на животе и похоже был без сознания, одна рука его была неестественно вывернута. Похлопав его по спине, я перевернул его...

И сильнейший толчок в живот отшвырнул меня и едва не сбил с ног, а гром выстрела оглушил так, что перед глазами запорхали разноцветные бабочки. Сильно завоняло пороховой гарью, живот пронзила сильнейшая острая боль, я очумело потряс головой и попытался собрать воедино разбегающиеся глаза. Получилось, хоть и с трудом...

Лицо "Дедушки" вдруг оказалось совсем рядом с моим, удивлённое, разъярённое, напуганное, и недолго думая я машинально двинул кулаком ему в глаз. Не ожидавший этого старик опрокинулся на спину, упал на кресла и перевернул их. И тут до меня наконец дошло, что же произошло, и я послал горячий привет Триедиому за вовремя надетую броню Одним прыжком я подскочил к барахтающемуся "Дедушке", присел возле него и отвесил ему полновесный хук правой прямо в лоб да так, что загудело как в колоколе, а у меня заныли костяшки пальцев.

— Что вы себе позволяете, Экземпляр?! — возопил он гневно, пытаясь уползти.

Не говоря ни слова я пятернёй сгрёб его за шиворот и от души дал по зубам — люблю воспитывать великовозрастных старых ослов. Старик харкнул кровью и в жестокой ухмылке показал дырку от выбитого зуба.

— Ничего у тебя не выйдет, парень! — прошипел он, сплёвывая кровь. — Поздно уже...

От моего удара его голова дёрнулась вправо, я выпрямил её за подбородок и, душевно улыбнувшись, спросил:

— Что значит "поздно"?

— Всё! — он плюнул кровью мне в лицо. — Всё поздно!

Он расхохотался жутким хохотом, от которого у меня кровь застыла в жилах, я занёс руку для последнего удара, который бы вырубил его на пару часиков и оставил бы отметины на лице на добрую память, как вдруг...

— Не смей, Преображенский! — злой окрик стегнул меня по ушам, и в тот же миг обрушилась тьма.

Я моментально отпустил старика, оттолкнув его от себя, и развёл руки в стороны, пытаясь сориентироваться. Тьма меня не пугала, настораживало другое: голос был до боли похож на голос Капитошкина, хотя и был лишён всех его привычных интонаций. Я встал на ноги, поводил руками из стороны в сторону, каким-то шестым чувством я почуял чьи-то быстрые практически неслышные шаги, и тут вдруг у меня над ухом лопнула "зуда" — мини-граната, оглушающая резким высокочастотным ультразвуковым импульсом. В мозгу у меня вспыхнул красочный букет из фейерверков, колени подломились, и я рухнул на спину, провожая сознание, уходящее в небытие...

Очнулся я уже в кабинете у Капитошкина.

— Преображенский, как ты мог?! — рычал он на меня, перегнувшись через крышку стола, пока я приходил в себя: "зуда" не зря получила своё название, вырубает она, конечно, абсолютно бесшумно, но вот постэффекты от этого совсем неприятные — голова изнутри чешется так, что хоть палец в нос засовывай и изнутри почёсывай. — Как ты мог поднять руку на клиента?! Тем более на такого уважаемого...

— Зизольдий Гурабанович...

— Молчать, Преображенский! — зарычал он.

— Не стану! — гаркнул я, выпрямляясь в кресле. — Хватит! Сил моих больше нет терпеть всё это!!

Капитошкин мгновенно заткнулся и удивлённо посмотрел на меня.

— Арена, клетка, воздействие переменного болевого пси-поля, — перечислял я, загибая пальцы, — смертельные бои, потому что другие там, похоже, не предусмотрены, ревитализа?торов я там не обнаружил, замки с псиграммными матрицами, охрана в бронекостюмах из пластистали и с современным оружием на виду у людей из другой временной эпохи, робот, который меня чуть не задушил, и, наконец, циклотан! На сколько лет по-вашему это потянет, Зизольдий Гурабанович?! — рявкнул я, вставая из кресла и нависая над столом.

— Те самые люди в чёрных костюмах, которые спокойно себя вели, когда ваш клиент разгуливал между ними, которые не шевелятся, не сопят и не чихают, которых почему-то много и которые все как на одно лицо! Кто они?! Кто вообще такой ваш старый клиент?! — продолжал я выплёскивать наболевшее. — Почему меня, курьера, разносчика информации, заставляет драться не на жизнь, а на смерть какой-то вшивый психопат на какой-то дурацкой арене?! Почему я должен убивать людей десятками, чтобы только добраться до него?! Почему они используют запрещённое вакуумное оружие?! Почему вообще всё это происходит?! И, наконец, объясните мне, пожалуйста, откуда там взялись эти самые "чёрные", когда вы сами мне лично говорили, что линия связи ЗА-ЩИ-ЩЕ-НА от взлома!

Я выдохся и рухнул в кресло, рукой утирая вспотевший лоб и пытаясь унять дрожь пальцев — ещё один побочный эффект "зуды". Капитошкин покряхтел, поплямкал губами, уставился на меня жутко серьёзным взглядом, вытянул руки, положив их на стол, и сцепил пальцы в замок.

— Десять тысяч кредитов и мы считаем, что ничего не было, — произнёс он, подумав немного.

— Что?! — я не поверил своим ушам.

— Десять тысяч кредитов, Андрей, — повторил он тише и поджал губы. — Тебе вовсе не обязательно помнить, что произошло. Скажу так: у нашего клиента не совсем легальный бизнес, это можно простить, в конце концов все мы люди и все хотим кушать, и из-за возникающих связанных с этим бизнесом перипетий у него иногда, к сожалению, случаются странности...

— Странности?! — вспыхнул я. — То есть устраивать бои на арене — это странность?! Глушить человека болевым пси-излученим — это тоже странность?!

— Пятнадцать тысяч, — произнёс он, испытующе посмотрев мне в глаза. — Пятнадцать тысяч и отпуск на две недели за счёт фирмы... Его бизнес связан с подготовкой наёмников экстра-класса. Более тебе ничего знать не нужно. Откуда там взялись эти самые "чёрные", я не знаю. Однако буду выяснять. Повторяю своё предложение: пятнадцать тысяч...

— Вам так нужно, чтобы я всё забыл, — горько усмехнулся я. — Всё ведь и так ясно как божий день: вы состоите в доле, обеспечивая его информацией по самой выгодной цене, обеспечивая его расходным материалом для проведения каких-то загадочных испытаний, живым материалом! А арена — это то место, где как раз и проводятся испытания... И раз уж вы предлагаете столь немалую сумму, значит доля ваша в этом деле совсем не мала, боюсь даже представить, какой у неё курс в пересчёте на человеческие жизни.

Я помолчал и решительно встал из кресла.

— Да подавитесь вы своими деньгами... Ни одни деньги на свете не стоят десятка загубленных глупых голов. Ко мне они потом буду приходить, Зизольдий Гурабанович. Не к вам...

Я подошёл к двери его кабинета и обернулся.

— Прошу исключить меня из списка курьеров, которые имеют допуск к выполнению особых поручений. Основание сему — тяжёлая психическая травма, медзаключение я составлю, — я говорил сухо и спокойно, — заявление будет чуть-чуть попозже.

— Андрей, я предлагаю тридцать тысяч кредитов, — произнёс он, напрягшись всем телом. — Сядь и всё обговорим. Последний раз предлагаю — тридцать тысяч...

— Я уже всё сказал, Зизольдий Гурабанович. Простите, но для меня есть вещи, которые стоят выше материальных ценностей. Я не сопливый романтик и всегда готов взять деньги, в каком бы виде они не преподносились, но лишь в тех случаях, когда они не куплены кровью немалого количества людей.

— Это были наёмники, Преображенский! — он стукнул кулаком по столу. — Не строй из себя великого гуманиста всех времён и народов, это их работа — продавать свои жизни за деньги. Сядь, я сказал, поговорим.

— Простите, Зизольдий Гурабанович, — я покачал головой, — но сейчас мне некогда. Тем более вряд ли наш разговор прояснит ситуацию с "чёрными". Именно это сейчас меня волнует больше всего.

Я помолчал, собираясь с мыслями.

— Считайте, что я уже всё забыл, что не было ничего. Но впредь прошу вас освободить меня от выполнения таких поручений. Всего доброго, Зизольдий Гурабанович.

Я вышел из кабинета, притворив за собой дверь, постоял немного и направился по коридорам в медблок — следовало провести комплексный осмотр, залечить рану в плече, заживить порезы, добить, наконец, эту чёртову бронхиальную астму и привести в порядок нервы парой рюмок коньяку. Тем более надо было переодеться: рубашка, заляпанная кровью, изодранная, изорванная и изгвазданная, и штаны, порванные в самом неудобном месте, — в таком виде меня даже в приличную тюрьму не посадят, не то что в общественный транспорт.

Вспомнив о коньяке, я даже взбодрился немного, он поможет не только успокоить нервы, но и приведёт в порядок мысли. Вопросов неожиданно и против моего желания возникло ещё больше: "чёрные" и необъяснимые странности в их поведении ещё более запутали клубок, который мне так любезно вручил Грэй после случая с Побережным — над всем этим следовало поразмыслить. Ох, как не хотелось! Но следовало... Иначе в следующий раз, придя по мою душу, эти неизвестные убийцы точно смогут её забрать.

Я остановился возле лифта и нажал на кнопку вызова, негромко загудели сервомоторы и гравикомпенсатор, и кабина поползла ко мне, остановившись на пару секунд тремя этажами ниже. "Чёрные", "чёрные"... О, Триединый, они занимали все мои мысли, мозг кипел и бурлил, пытаясь доползти до истины и разгадать загадку, я чувствовал, что главное здесь — выяснить, в чём связь между поведением "чёрных" и "Дедушкой" и тем, что они почему-то и зачем-то охотятся на курьеров. Зачем? Почему? Почему именно курьеры? Или не только они? А тогда кто ещё? Как объяснить всё это? Великий Космос, я чувствовал, что ещё немного и из моих ушей вырвется струйка пара. Углей в огонь добавляли ещё непонятные слова "Дедушки" о "прообразе", "испытаниях", "экземпляре", неведомом "предикторе"... Пиликнула короткая мелодия, я очнулся от тягостных дум, заглянул в открывшиеся двери лифта...

И нос к носу столкнулся с "чёрным"...

"Юношество"

Глава 12

— Святой отец, вы уж меня простите, но я считаю, что дальнейший разговор несколько неуместен. Вы твёрдо уверены в своих взглядах и не собираетесь их менять даже под напором фактов и доказательств, которые я вам привожу, ну а я в свою очередь не отступлюсь от своего мнения. Простите меня ещё раз, но наш разговор напоминает мне ситуацию с двумя баранами, которые встретились на мосту посреди реки...

— Молодой человек, вы допускаете слишком уж вольготную манеру общения. Не следует вам забывать, что я старше вас, и прежде всего то, что разговор этот по сути дела начали вы...

— Я не спорю, святой отец...

— Подожди, сын мой, не перебивай. Я допускаю, что в незнании и неверии своём ты не приемлешь свет Бога, свет его творения, истинный свет, который он посылает всем людям, но как ты можешь ровнять при этом знания, кои получены от дьявола, с мудростью Творца? Сие противоречит само себе! Эта богомерзкая машина, созданная приспешниками Сатаны, была рождена по умыслу злого гения, который не преследовал ничего кроме собственной выгоды!

— Но какая может быть личная выгода в знаниях доступных всем?!

— Личная выгода есть всегда и во всём.

Авторитетное это замечание всё глубже погружает меня в пучину скуки и острой тоски, в припадках которой хочется погрызть кресло, стол или стул, что угодно, лишь бы только хоть как-то развлечься, и не слушать диалога этих двух самовлюблённых упрямых ослов, каждый из которых отстаивает свою точку зрения, нимало не смущаясь тем, что его героических выпадов в защиту отстаиваемых взглядов никто, кроме него самого не замечает и нисколько не слушая возражений собеседника.

— Адронный коллайдер — это шаг в будущее, прыжок на сто-двести лет вперёд! Святой отец, вы только представьте себе, что он способен подарить человечеству! Тайна сотворения мира будет раскрыта...

— Сын мой, не впадай в ересь. Сотворение мира описано в Библии!

— Но все же уже давно знают, что Библия — это по сути дела сборник старинных сказок и мифов!

— Как можешь ты говорить подобное о Святой Книге, существовавшей от Начала Начал?! Что дала Библия человечеству: веру, надежду, любовь, силы столь необходимые для строительства мира и движения вперёд. Она как маяк сверкает впереди верующих, указывая истинный путь; ответы на все загадки мира сокрыты в Библии, она даёт ответы на терзающие людей душевные и духовные проблемы, она исцеляет недуги, укрощает слабоумие... Библия — это и есть сама жизнь! А что дала человечеству наука? Возможность жить комфортно? Губить Богом дарованное зрение за экранами этих мерзких компьютеров? Наука даёт ответ на вопросы, терзающие слепцов, отринувших Бога и веру в Него, а вслед за ответами появляется всё больше и больше новых вопросов. Что дал вам этот богомерзкий коллайдер, кроме колоссальных затрат энергии и ресурсов? Что нашли вы там такое, чего нет в Библии?

Против воли я начинаю прислушиваться. Старик-священник, едущий со мной в одном купе, изначально произвёл на меня не лучшее впечатление: борода веником, чёрная ряса, массивный серебряный крест на толстой серебряной цепочке и лицо, изрезанное то ли морщинами, то ли шрамами, словно сошедшее с картинки учебника истории об инквизиторах древности: прямое, строгое, худое, скуластое, с чётко очерченным орлиным профилем — и нос, длинный, крючковатый, ястребиный. Серые словно стальные глаза смотрят холодно, колюче из-под массивных надбровных дуг, тонкие губы сердито поджаты, длинные пальца беспрестанно дёргаются, елозят по рясе, столику, кожаному диванчику, изучая их поверхность как змея языком, — симпатяга в общем, если бы снимали фильм об инквизиторах, ему бы без раздумий предложили роль главы ордена.

Казалось бы, он говорит прописные истины, с жаром истинной веры посвящает в них молодого губастого лопоухого курносого и кучерявого студента, свесившегося с верхней полки и уставившего из-под круглых очков трагический взор на своего собеседника, однако что-то в его манере изложения заставляет прислушаться. Несомненно, старик верит во всё, о чём говорит, без зазрений называет последнее наисовершеннейшее — я уже успел в этом убедиться из местных газет — творение людских рук богомерзкой, дьявольской игрушкой, и скажи ему сейчас, что белое это на самом деле белое, он бросится со всем своим пылом доказывать, что белое всё же иногда может оказаться и чёрным, однако... Во всём его словесном поносе несколько дивно пахнущих жемчужин всё же есть, поэтому я вытягиваю ноги, ложусь на диванчик, убираю книжку в сеточку, откидываюсь на стенку вагона, прикрываю глаза и слушаю, привычно отделяя пусто тарахтение от по-настоящему интересных ценных вещей. Попутно сверяюсь с внутренними часами — до места ещё примерно минут сорок, так что можно расслабиться под их унылый хоть и жаркий лепет.

— Как вы не понимаете?! — горячится студент, размахивая свободной рукой. — Библия если и была когда-то для всего человечества маяком, светочем надежды, то уж очень давно, едва ли не в Средневековье, в Тёмные века. В сегодняшнем мире, где власть принадлежит передовым технологиям, нет места устаревшему, а Библия, согласитесь, — это, мягко говоря, несколько устаревший источник. Вы говорите, что каждый новый ответ, раскрытый или добытый нами при помощи достижений науки порождает новые вопросы, однако в таком случае, в чём вы видите смысл жизни? Жизнь есть борьба, так написано на Пантеоне в Афинах. А ведь это изречение старше Библии на много-много лет. Подождите, подождите! — машет он руками. — Вы говорите "богомерзкая наука", "мерзкие приборы", сравниваете величайшее достижение лучших умов человечества с игрушкой дьявола. Скажите мне, а что было бы, если бы не наука? Все так и ходили бы голыми, спали бы на земле и занимались собирательством! Потому как наука присутствует всегда и во всём, даже в, казалось бы, простейших вещах. Выделка шкур — наука, изготовить копьё — наука, развести или добыть огонь — наука, подыскать пещеру и коллективом забить мамонта — тоже наука, только объединённая с интуицией, чутьём. Это всё идёт из глубин человека...

— Вот, юноша! — священник торжествующе взмахивает рукой. — Это идёт из глубин человека! А глубины человеческие, как известно, дьяволом созданы из праха земного!

— А по чьей просьбе созданы, святой отец?! Вот вы кричите: "Бог... Бог...", а ведь сами не упоминаете, что Люцифер был ангелом, что создан он был Богом, ибо ангелы — то мысли божьи! Что ж у него за мысли-то такие, если он их воплощает в падших ангелах?

— Не богохульствуй, сын мой!

— Адронный коллайдер, — продолжает студент, не обращая внимания на предостережение священника, — это, по сути, тот же свет. Мы сможем доказать существование Бога или опровергнуть все теории на этот счёт, мы сможем изучить в доскональности весь процесс Большого взрыва в миниатюре, мы выявим все свойства атомов и частиц, мы шагнём вперёд в будущее на несколько сотен лет!..

Внезапно я утрачиваю едва затеплившийся интерес к их спору. Историк по образованию я помню миллионы таких вот споров, которые проносились у меня перед глазами, когда я учился, а впоследствии преподавал в Системной Академии на кафедре истории и геополитики, и почему-то все они были похожи друг на друга как братья-близнецы — ох уж это извечное противостояние боящейся любого прогресса Церкви и не ведающей преград на своём пути, безразличной к любым потерям во имя достижения цели Науки. Поэтому я закрываю глаза, отгораживаюсь от всего мира, жестом прошу их спорить потише и уплываю в сновидения, предварительно наказав организму разбудить меня через двадцать минут. Через полчаса поезд остановится на вокзале, я покину его, выберу транспорт пошустрее и поманёвреннее и поеду кататься по городу, отыскивая нужное мне место. Не в моём возрасте с дикими воплями носиться по крышам, стенам и потолкам зданий, расшвыривая охотников за головами, староват я для таких чудес и выкрутасов, да и комплекция не позволяет, я предпочитаю комфорт и удобство, и желательно, чтобы без лишней нервотрёпки.

Я просыпаюсь ровно через двадцать минут, организм у меня просто умница — прекрасно, есть время не спеша собраться, обдумать возможные события, а потому я иду в туалет, там мне, как и всякому русскому интеллигенту, лучше и проще думается. Вернувшись оттуда через пять минут в купе, я достаю небольшой чемоданчик, в котором, признаться честно, ничего нет за исключением пары брусков свинца для придания веса; вкупе с белоснежным костюмом, чёрной рубашкой и широкополой шляпой он придаст мне солидности, а активатор на руках и броня под рубашкой — уверенности в себе.

Поезд останавливается, я неспешно выхожу из него, вежливо прощаясь с утомившимися от жарких споров попутчиками, и глазами подыскиваю подходящее мне такси на площади вокзала, в который раз неосознанно удивляясь тому, какая бездна времени отделяет меня от здешних жителей. Наёмников я пока не вижу, местные ведут себя более-менее мирно, хотя и гомонят так, что уши закладывает, но что тут поделаешь, вокзальная площадь всё-таки, водители такси наперебой подскакивают ко мне, предлагая свои услуги. Краем уха слыша, как начинает отходить поезд, я выбираю одну из машин, усаживаюсь на заднее сиденье и кладу чемоданчик на колени. Я готов... Ко всему.

Мы едем. Медленно... Таксист без умолку тарахтит что-то на своём родном, который я слабо разбираю, о местных достопримечательностях, крутит руль то вправо, то влево, мы проезжаем по проспектам, улочкам и улицам, любуемся дворцами, минаретами, мечетями, ажурным украшением домов и заборов, поворачиваем налево, направо, заезжаем во дворы, и там я выслушиваю краткий экскурс в местную культуру и политику... Я не тороплюсь, денег у меня достаточно, да и чувство времени хорошо развито. В конце концов любому историку даже самому распоследнему всегда интересно узнать подробности из уст местных жителей, послушать их рассказы, узнать их точку зрения на текущую вокруг них реками и бурлящую водоворотами жизнь. Любому будет интересно, даже такой пропащей разочаровавшейся в новизне ощущений этой жизни душе как я...

Мы выезжаем на шоссе, скользящее меж невысокими домами, по которому на быстрой скорости проносятся автомобили, ползут тяжёлые грузовозы, мелькают периодически машины местных стражей закона, а таксист всё что-то весело и интересно рассказывает. Я успеваю расслабиться под его воробьиный стрёкот...

Как вдруг я слышу щёлканье блокираторов дверных замков, таксист на полной скорости выпрыгивает из автомобиля в сторону и катится по тротуару, а я поднимаю голову, донельзя удивлённый случившимся, и вижу, как навстречу мне несётся тяжело груженый трейлер, и за рулём у него никого нет.

Секунда на размышления, и вот мой палец касается панели активатора. "Констант-смещение на полторы секунды", — мысленно командую я, и в этот миг трейлер врезался в такси.

Весьма оригинальные ощущения возникают, когда видишь, как вокруг тебя сминается и рвётся на куски металл, как вылетает и лопается под чудовищным давлением стекло, как взрывается и пылает жарким пламенем автомобиль, как относит его в сторону, как сквозь тебя проносится разогнанный трейлер и давит своими мощными огромными колёсами остатки развороченного такси, а сам ты как призрак скользишь вне времени над дорогой, ожидая момента для материализации. "Сейчас!" — почувствовал я и нажал на символ повторно. Все звуки реальности камнепадом обрушились на меня, сдавив в своих крепких объятиях мои многострадальные уши, я сжался, зажимая голову руками, и тут вдруг резкий сигнал заставил меня отпрыгнуть в сторону. Мимо меня, сверкая боками из хромированного аляповато разрисованного металла, под визг покрышек и тормозов пронеслась чудная машина с открытым верхом и как комета унеслась вдаль. Я вжал голову в плечи и обернулся. Буквально размазав такси по дороге, трейлер проехался по ней сверху, колёса завизжали от дикой перегрузки, до меня донёсся напряжённый треск перегруженного крепления прицепа, трейлер пошатнулся, его швырнуло вбок и, повинуясь всем законам физики, фура начала переворачиваться.

Я стряхнул с пиджака несуществующую пылинку, гневно сплюнул на разделительную полосу, развернулся и побежал прочь от места аварии, возле которого уже начинала скапливаться колонна машин, загудели клаксоны, водители тревожно выспрашивали друг у друга подробности.

И тут рвануло... В полном соответствии с законами жанра любого бредового боевика, где в полминуты романтического секса между главными героями на дне окопа под грохот разрывов и сыплющуюся землю умудряются впихнуть максимум фейерверков и пиротехники. Упругая тугая волна толкнула в спину, меня обдало лёгким жаром, который я еле почувствовал через плотную ткань костюма, машины, вытянувшиеся в колонну, загудели ещё пронзительнее и тревожнее, и несколько водителей высыпало на дорогу, поглядывая на полыхающий пожар и о чём-то возбужденно лопоча.

Я пробежал ещё с десяток метров и тут вдруг понял, что лениво... Тем более водители начинали коситься в мою сторону всё чаще, наверное по их мнению представительный мужчина в белом костюме и шляпе с чемоданчиком в руке, бегущий подальше от места аварии, вызывал подозрение. Ну ладно, сами напросились, тем более что такой выбор, м-м-м... Я остановился и с непередаваемым вкусом истинного ценителя осмотрел колонну замерших автомобилей — хороши, девочки, как на подбор! Бока блестят, грудь сверкает, зады оттопырены, на колёсах хромированные колпаки — эх, молодость! Не говоря и даже не думая, я подошёл к одной такой, наиболее подходящей с моей точки зрения для путешествия такого солидного дяди как я, и вежливо постучал в окошечко. Оно моментально уползло вниз, и наружу высунулась небритая грубая морда.

— Чё надо, придурок? — вежливо поинтересовалась она.

Внутренне передёрнувшись и скривившись, я вогнал ему два пальца в ноздри и потянул на себя. Морда заорала от боли, заголосила и высунулась дальше, я ткнул несильно пальцем в сонную артерию и тут же услышал тихое хрюканье уснувшего борова. Ну и ладушки...

Я открыл дверцу, и тело парня вывалилось на асфальт, отодвинув его ногой, я запрыгнул на водительское кресло, обернулся назад и уставился в две такие же небритые рожи, точные копии первой, разве что чуть более подвыпившие и оттого еще более злые. Разобраться с ними не составило особого труда. Первого, полезшего ко мне через сиденье, я угомонил коротким ударом по глазам, после чего врезал ладонью по уху, складывая её "лодочкой". Второй хлопец оказался шустрее и успел схватить меня за ворот пиджака, занося свою конечность для удара. Мои пальцы оплели его запястье и сдавили, выворачивая, я посунулся в сторону, вытягивая его тело на себя и не глядя ударил рукой назад, складывая пальцы "клювом". Удар пришёлся под кадык, морда захрипела, роняя слюни мне на плечо и пытаясь втянуть воздух, и, уже развернувшись к ней, я с силой ударил костяшками по вискам. Дверцы открылись, и ещё два тела вывалились на дорогу, а я принялся брезгливо отряхиваться, как вдруг заметил, что водители, доселе гомонившие, указывавшие пальцами на догорающие остатки трейлера и кричащие, вдруг обратили на нас внимание и цепью подходят к машине. Я засуетился, разбираясь с управлением.

Ну, в принципе, ничего сложного, человечество одинаково в попытках изобрести что-то новое, когда создаёт вещь, которая практически ничем не отличается от своего аналога. Колёса завизжали, пробуксовывая на месте, я утопил педаль акселератора до упора, вывернул руль, объезжая успокоенных мною человекообразных и выворачивая на встречный поток, и рванул вперёд. Водители, сходившиеся цепью к автомобилю, с руганью отпрянули в стороны, один самый смелый даже перепрыгнул через ограждение шоссе и оттуда что-то высказал в мой адрес. Плевать! Я уже нёсся по дороге вперёд, оставляя всех далеко позади и уворачиваясь от встречных автомобилей. Замершая из-за аварии колонна казалась мне бесконечной, пока я не доехал до развязки и притормозил.

— Грин?.. — я умудрился вложить в свой мысленный лаконичный вопрос всю подноготную ситуации.

— Налево, — бесстрастно сообщил мне Марик, проанализировав поступившую с активатора информацию. — На следующей развязке поверните направо, спуститесь вниз и езжайте прямо до следующей темпоральной петли.

— Спасибо тебе, мой электронный друг, — шепнул я мысленно.

С Мариком, наверное, только я из всего нашего отдела курьерской доставки общался подчёркнуто уважительно, относясь к нему не как к простому электронному помощнику Грина, а полноправному искусственному интеллекту, зачатком и прообразом которого он, собственно говоря, был. Может быть именно поэтому он всё ещё называл меня на "вы" и старался выполнять любые мои просьбы...

Не отрывая взгляда от дороги, я правой рукой нащупал чемоданчик, укатившийся во время скоротечной драки куда-то под ноги, и положил рядом с собой на сиденье, авось пригодится ещё, хоть и не представляю, в чём он мне сможет помочь. В конце концов, раз уж начал комедию, ломай её до конца, а ведь неплохой, в принципе, образ получился: белый костюм, чёрная рубашка, шляпа... Шляпа... Где моя шляпа за сто пятьдесят долларов шестьдесят четыре цента?! Я поискал взглядом на сиденьях, посмотрел быстро назад, однако ничего не нашёл. Вот ведь шляпа — потерял шляпу! Ну да ладно, чего мелочиться. Я окинул взглядом приборную доску, посмотрел на логотип фирмы на руле, завистливо повздыхал: "Опель Кадетт", тип Е, модель 1988 года — машина на все времена жизни, зверь на колёсах, а под капотом двигатель, равного которому на то время не было. В моём времени таких машин уже не существует, фирма "Опель", разумеется, осталась, однако их модельный ряд существенно изменился и не в лучшую сторону, старых добрых седанов уже никто не выпускает — слишком много электроники там нафаршировано и виртуальных мозгов, и почти нет классической натуральной немецкой строгости и дизайна...

Ах, Триединый тебя в покрышку!

Вынырнувший слева автомобиль — шикарный джип армейского образца — на полной скорости приблизился ко мне и неожиданно ударил в бок. Мою машину качнуло как на большой волне, я на мгновение потерял управление, мой "Опель" зарыскал носом, скользя колёсами по асфальту, однако быстро выровнялся. Я ошалело покрутил головой по сторонам: справа, слева чисто! И тут мощный удар сзади швырнул меня так, что я чуть не пробил лбом лобовое стекло. Машину повело, покрышки и тормоза отчаянно завизжали, меня вынесло на встречную полосу, автомобиль впереди, несущийся на меня, отчаянно засигналил, я сбросил скорость и с трудом увернулся. Вырулив обратно на свою полосу, я набрал скорость, двигатель довольно заурчал, стрелка спидометра перешла на шестьдесят миль в час, и тут я заметил в зеркало заднего вида, что джип меня нагоняет. Что у него за движок там? Я напрягся, приготовился, пальцы сдавили руль так, что аж побелели, а на коже остались следы. Я выждал нужную минуту и резко вильнул в сторону, чудом не зацепив вынырнувшую откуда-то сбоку "Мазду", джип пронёсся в стороне, и я тут же крутнул руль, выворачивая его до предела. Колёса зашуршали по асфальту, я оставил недовольно гудящую клаксоном "Мазду" позади и протаранил правый бок джипа. Мой "Опель" тряхнуло так, что я едва удержал руль, швырнуло в сторону и чуть не закружило, однако джип от удара занесло, он заскользил колёсами по асфальту, его вынесло на встречную полосу боком, и на него тут же наехал какой-то микроавтобус. Лязг и грохот стояли ужасные, джип развернуло горизонтально к потоку машин и протащило несколько метров, перевернув при этом. "Мазда" мелькнула сбоку от меня, посигналила немного, я увидел оттопыренный средний палец, который мне продемонстрировала весьма очаровательная миловидная молодая особа за рулём, и едва не прозевал поворот развязки. Направо...

"Наёмники, похоже, объявились, — подумал я, поворачивая автомобиль и перестраиваясь в нужный ряд на дорогу, ведущую вниз, о которой мне сказал Марик. — Поздновато они что-то, ведь я уже почти добрался до цели".

Я съехал вниз, передо мной оказалась вполне приличная грунтовая дорога, местами асфальтированная, местами уложенная бетонными плитами, я сбавил скорость и поехал по ней мимо подлеска, кустарников, кое-где мелькающих в зелёном буйстве растительности частных коттеджей.

— Марик, передай координаты темпорального маяка на пси-кристалл, — попросил я вслух, озираясь по сторонам и стараясь не пропустить ни одной детали.

Мимо меня неспешно уплыл назад забор, облицованный кирпичом и украшенный через равные промежутки декоративными башенками, за ним находился красивый двухэтажный дом с печной трубой на крыше, из которой мягкими клубами валил светлый дым, и флюгером в виде аиста, и с верандой на втором этаже, украшенной пальмами и низкорослыми деревцами, растущими в кадках. Я сбавил скорость и присмотрелся повнимательнее к планировке крыши и фасадной отделке — у самого дом на Ганимеде строится среди вечнозелёных кустарников, надо же его когда-нибудь закончить, а тут ещё и Капитошкин в соседи мне внезапно пристроился ни с того ни с сего. Я ничего не имею против его деловой и рабочей хватки, но характер у него... Самый настоящий "мерзавчик", за это и недолюбливаю. Интересно, за какие такие дела ему дом на Ганимеде удалось купить, стоят-то они там ого-го... Эта мысль терзала меня всё чаще, и всё сильнее меня подмывало желание спросить об этом у самого Капитошкина.

— Координаты переданы, — ворвался в сознание безжизненный голос Марика, и вдруг он добавил совершенно неожиданно:

— Будьте внимательны и очень осторожны, Антон Сергеевич.

— А в чём дело? — лениво поинтересовался я.

— Необычная активность био-форм возле темпорального маяка, оценить их количество сложно, а дополнительные данные получить не удаётся.

— Хорошо, друг мой, я буду осторожен, — обещаю я, а сам тем временем пытаюсь запомнить рассмотренную планировку, эх, сфотографировать бы её.

Я не отрываю взгляда от дороги, сосредоточившись на управлении, справа блеснул солнечный зайчик, замерцали верхушки невысоких деревьев. На мгновение я задумался машинально: как может блеснуть солнечный зайчик, если нет отражающих поверхностей...

И тут вдруг мир впереди меня утонул в нестерпимо яркой голубой вспышке света. Волна адского жара опалила меня всего, затлела и загорелась местами ткань костюма, взрывная мощь поставила остатки машины на дыбы, и неким уголком сознания я отметил, что падаю. Всё онемело, все чувства исчезли, небо и земля поменялись местами не один раз, я замер в луже, натёкшей в неглубокую яму от колеи, и услышал вдруг, как поют ангелы. Внезапно исчезнувшая реальность кружила в моём сознании, как планеты вокруг Солнца, вертела хвостом, я ошеломлённо поводил руками по воздуху, ничего не понимая, затем всё замерло, сознание встрепенулось, мне в голову ударила свежая волна крови, а вслед за ней вернулись все чувства, и обрушилась жестокая дикая боль. Я заскрёб пальцами по земле, стиснул зубы, замычал, попытался зарыдать, однако глаза не слушались, я поднял руку, чтобы поднять веки, вокруг меня было всё черным-черно, однако пальцы коснулись голой кости. Ещё не веря ощущениям, я провёл кончиками пальцев по лицу, сотрясаясь от сковавших меня судорог, боль частично заглушил нервный шок, и замычал от ужаса — язык распух и не слушался — везде, где только я мог прикоснуться, пальцы касались оголённых костей черепа. Лица не было! О Триединый, помоги! Активатор на руке вибрировал, дрожал и жёг мне руку так, что это пробивало даже шоковые барьеры. Я дотронулся до остатков ушей, от дикого жара сплавившихся в комки окаменевшей кожи, пальцы коснулись глазниц, они были пусты, глаза выгорели в адском пламени плазменного взрыва, пробежались по подбородку, коснулись шеи, гортань была обнажена, я чувствовал лохмотья мяса и кожи, оставшиеся вместо шеи, и едва слышно завыл, дико и безнадёжно, вкладывая в этот страшный вой всю свою боль.

Удивительно, что опалённый до костей, изрезанный и изломанный, так как меня, похоже, сила взрыва швырнула через заднее стекло автомобиля и протащила по земле, я всё ещё мог слышать и различать звуки даже через спёкшиеся в комок уши. Где-то совсем рядом со мной прозвучали выстрелы, кажется, стреляли из пистолета, в ответ бабахнули короткие очереди, завязалась ожесточённая перестрелка, в которой, судя по всему, выигрывал обладатель пистолета, так как автоматы стреляли всё реже и не так густо, как было поначалу. Колоссальные инъекции астромина, введённые прямо в кровь, полностью отрубили все болевые ощущения, я лежал на земле, умирая от ран, несмотря на все старания компьютера медкомплекта, а душа моя уже поднималась в небо.

Перестрелка внезапно прекратилась, я отметил это краем сознания, которое всё ещё сопротивлялось неумолимому зову смерти, разум отчаянно метался как загнанный в клетку зверь, ища выход; простой жизненной логикой я понимал, что мне уже не выкарабкаться, что спасти меня может лишь реанимационная камера с кольто, до которой мне уже никак не добраться, однако боролся, боролся изо всех сил, как можно дольше оттягивая последний час. Астромин полностью заблокировал боль, тело всё ещё сотрясалось в судорогах, сознание не поддерживаемое ничем в своей бесплодной борьбе постепенно гасло, однако я упорно и упрямо выныривал из омута забвения, не желая опускаться в него просто так.

Наполовину мёртвые уши внезапно уловили чьи-то быстрые шаги, кто-то шёл ко мне, нарочито шаркая ногами, но кто? Я попытался повернуть голову, машинально рассчитывая посмотреть, кто же это, однако парализованные судорогами и болевым шоком мышцы отказались повиноваться, наполовину мёртвая кукла — всё, что осталось от меня, — лишь слабо дёрнулась. Шаги прозвучали совсем рядом, кто-то присел возле моей головы, невероятным волевым усилием я заставил себя сконцентрироваться, оценивая обстановку.

— Вели... ос!.. — донеслось до меня еле различимое, и чьи-то пальцы накрепко сжали мою правую руку, коснулись остатков активатора.

Я замычал, язык, которого я не ощущал всё это время, дёрнулся, порываясь сформулировать мысли в слова, однако этот некто не обратил на это ни малейшего внимания. Его пальцы что-то проделывали с моим активатором, затем вдруг мою руку пронзила резкая нестерпимая боль, чья-то ладонь легла на мой лоб, болевые заслоны из астромина внезапно исчезли, и вся боль от сгоревшего местами до кости тела обрушилась на моё сознание. Оно не выдержало, я более не мог его контролировать и удерживать, переглянувшись, эта неразлучная парочка — сознание и разум — взялись за руки и вместе канули в реку Забвения. Милосердная тьма обрушилась на меня, поглотила всего с ног до головы, жестокая раздирающая всего напополам боль отступила на задний план, перед глазами заплясали разноцветные сполохи, передо мной раскрылся мрак, и я медленно шагнул в него, мысленно успев сказать всем своим немногочисленным друзьям и любимым последнее: "Прости...".

* * *

— Антон Сергеевич!

Знакомый голос... И столь же знакомое обращение. Неужели именно ко мне обращаются? Но кто? Как?

Я отрываюсь от вдумчивого разглядывания такси, прерывая свой выбор, жестом останавливаю разливающегося соловьём водителя и смотрю поверх голов снующих по площади людей, краем глаза привычно отмечая, что поезд, простояв ровно две с половиной минуты, начинает понемногу набирать ход.

— Антон Сергеевич, здравствуйте!

Я смотрю поверх солнцезащитных очков на вынырнувшего из толпы молодого широкоплечего парня с аккуратной мексиканской бородкой и неглубоким шрамом на лице, гляжу, как он улыбается, глядя на меня, и не могу ничего понять.

— Игорь, что ты тут делаешь? — спрашиваю я тихим голосом, в глубине у меня начинает медленно скапливаться глухое раздражение, которое в любой момент может перерасти во всесокрушающую волну ярости и бешенства, — Игорь один из моих учеников, на мой взгляд самый безалаберный балбес и тунеядец на свете, однако его моё мнение, как правило, мало заботит. Если это его очередная шуточка!..

— В чём дело, Игорь? — спрашиваю я повторно, чуть повышая голос, потому что не вижу от него никакой реакции за исключением глупой ухмылки на вечно улыбающейся роже.

— Виноват, Антон Сергеевич, но это долгий разговор.

Он незаметным движением руки суёт замершему в позе влюблённого в этот мир и во всех людей одновременно таксиста несколько сложенных купюр, отчего тот показывает в полной счастья улыбке свои кривые карминового цвета зубы, после чего хватает меня за рукав костюма и пытается оттащить куда-то в сторону.

— Дегтярев, в чём дело, я тебя спрашиваю?! — видит Триединый, я начинаю злиться всё сильнее и потому вырываю свой рукав из его пальцев. — Что ты задумал?! Очередную дурацкую шутку? Не мешай работать!..

Я собираюсь вновь подозвать отошедшего и бросающего на меня косые взгляды таксиста, однако лицо Игоря внезапно оказывается совсем рядом с моим, и я настораживаюсь: таким серьёзным я его ещё никогда не видел.

— Антон Сергеевич, — произносит он медленно, раздельно и внятно, чуть ли не по слогам, — прошу вас, пойдёмте со мной. Здесь недалеко, всего пару шагов отойти. Я хочу показать вам кое-что.

Любопытство робко стучится в дверцу моего сознания, я цыкаю на него и впериваю тяжёлый взгляд в глаза Дегтярева, однако тот без возражений выдерживает его. Тут что-то не то...

— Что ты мне хочешь показать? — спрашиваю спокойно, а внутренне отмечаю, что парень еле заметно дрожит, кончики пальцев нервно дёргаются.

— Антон Сергеевич, не здесь, пожалуйста, — взмолился он, и я сдался. В конце концов заказ пару минут подождать сможет, а если уж сильно задержусь, то при переходе попросту скомандую смещение во времени на лишние полчаса вперёд.

Видя мою реакцию, Игорь облегчённо вздыхает, а я удивлённо хмурюсь — улыбки на его лице как не бывало, и идёт мимо выстроившихся в ряд такси прямиком через площадь в сторону городских улиц. Я иду за ним, беззаботно посматривая по сторонам и помахивая чемоданчиком — кто вам сказал, что он пуст, тому плюньте в лицо пару тысяч раз. Игорь вклинивается в людской поток, осторожно расталкивает людей локтями, я иду за ним, одновременно на всякий случай давая мысленную команду активатору подготовить оружие ближнего боя: хоть Игорь и мой ученик, а, значит, почти родственная душа, но я не доверяю никому, никаким родным и близким, которых у меня, собственно, почти и нет, даже самому себе я верю лишь изредка да и то под настроение.

Мы пересекаем людской поток, который дробится на мелкие ручейки: люди заходят в магазины, кафе, павильоны на привокзальной площади — я читаю над входом в один такой кафе-бар занятную вывеску: "Заходите к нам, засранцы, ждут вас выпивка и танцы!", машинально удивляюсь забитому посетителями залу — заняты не только столики и сиденья у стойки, на пол вообще плюнуть негде — ещё больше удивляюсь людской оригинальности и непонятным для историка представлениям о вкусе, и тут Игорь сворачивает в небольшой безлюдный переулок, проходит вглубь него и останавливается, поджидая меня.

— Игорь, объясни, наконец, в чём дело? — спрашиваю я раздражённо, подходя к нему, пока ещё тихая ярость так и бурлит в моём голосе, умоляя вырваться на свободу, — краткая экскурсия по местным достопримечательностям не входит в мои планы и не способствует поднятию настроения.

Не говоря ни слова, он ныряет в какую-то подворотню справа, что-то там громит, крушит и переворачивает и вдруг возвращается обратно с какой-то коробкой в руках, у которой передняя стенка сделана из выпуклого стекла.

— Что это? — спрашиваю недовольно.

— Вы не поверите, Антон Сергеевич, но это телевизор, — сообщат он радостным голосом, и тут я начинаю понемногу сомневаться в его вменяемости: в конце концов Я ЗНАЮ, ЧТО ЭТО ТЕЛЕВИЗОР!!! За кого он меня принимает?! — Сейчас я его просканирую и...

Он закатал рукав рубашки, и я увидел на его руке активатор, на котором была закреплена какая-то маленькая серая коробочка из непонятно чего, поднёс руку к задней панели телевизора, активатор засиял мягким светом, откуда-то из-под пластин выдвинулся щуп, его кончик менялся на глазах, помедлил, принимая нужную форму, и вошёл очевидно в какое-то гнездо, потому что экран телевизора вдруг замерцал, по нему побежали полосы, и тут вдруг возникла устойчивая чёрно-белая картинка.

— Смотрите внимательнее, Антон Сергеевич, — предупредил Игорь, — потом я вам расскажу подробности, если захотите.

— Что это за коробочка? — спросил я машинально, всматриваясь в картинку на экране. — И почему на тебе активатор? Тебе по рангу пока ещё не положено!

— Коробочка — это дополнительная навесная батарея с возможностью самоподрыва в экстренном случае, — ответил он, пропустив мимо ушей мой второй вопрос. — С трудом выпросил сегодня у мистера Аластора.

— А активатор? — я посмотрел ему прямо в глаза.

— Это мой активатор, я его сам собрал, — ответил он честно, и я с удивлением понял, что он не врёт. Ничего себе! — Чертежи мне Кузьма предоставил, он всё равно сомневался в том, что я способен его собрать самостоятельно.

— И ты возомнил себя готовым к темпоральным прыжкам? А ты понимаешь, дурень, что во время темпорального перехода ты оказываешься в среде, уровень радиоактивности которой в несколько раз превышает смертельный для человека, и без защиты активатора ты можешь там и умереть. Тебя ещё не подвергали предварительным облучениям, я бы знал! Так какого ты лезешь во всё это раньше времени?!

— На моём активаторе стоит защита от облучения, — твёрдо отчеканил парень, не отводя и не пряча взгляда. — И её возможности ненамного меньше, чем у стандартных конструкций. А почему полез — смотрите сами, вы всё узнаете...

— А-а-а, — туманно произнёс я, удивлённо глядя на самого себя на площади, как я сажусь в такси и еду по шоссе.

Дальнейшие события я понимал с трудом: вот в такси, в котором я еду, врезается огромный трейлер, вот я угоняю машину, вышвыривая её законных владельцев, вот тараню атакующий меня джип, едва справляясь при этом с управлением, вот, повинуясь чьим-то указаниям, съезжаю вниз на грунтовую дорогу, еду по ней, и тут вдруг совершенно неожиданно по машине стреляют из плазмобоя, и она тонет в ярко-голубой вспышке плазменного взрыва. Я замираю, дыхание пресекается, становится прерывистым, каково это со стороны наблюдать собственные смертельные муки; я вижу, как из-за кустов выходят один за другим трое наёмников, направляются ко мне... И тут картинка резко меняется, положение нарушается, она начинает дрожать, я вижу вытянутую руку и пистолет, выплёвывающий в наёмников смерть, вижу, как они перебегают из одного места в другое, меняя диспозицию и отстреливаясь, однако в конечном счёте все падают в траву. Камера склоняется надо мной, беспомощно лежащим у дороги, я с трудом сдерживаю тошноту, глядя на самого себя, точнее на то, что от меня осталось и отворачиваюсь от экрана. Игорь, деликатно молча, вытаскивает щуп из гнезда телевизора.

Я вздыхаю, поворачиваюсь к нему, он смотрит мне в глаза чистым преданным откровенным взглядом, в мыслях проносится: "Молодец, парень!.. А я его бездарем и лоботрясом хаял...".

— Вот почему я увёл вас с площади, Антон Сергеевич, — произносит он тихо, уставившись взглядом в стену дома, стоящего справа. — Если хотите, могу рассказать подробности.

Не говоря ни слова я подхожу к нему и крепко его обнимаю, мои глаза увлажняются, я торопливо смаргиваю слезу — последнее дело перед учеником слюнтяйствовать, но он же мне жизнь спас!

— Спасибо, Игорь, — говорю я хрипло и сжимаю парня так крепко, что у него пресекается дыхание. — Спасибо тебе...

— Антон Сергеевич, вы мой учитель, вы сами говорили, что нужно всегда помогать тем, кто попал в беду...

— Насколько я помню, ты в это время спал, — я держу его за плечи и смотрю в глаза, он виновато прячем взгляд.

— Не каждую науку можно проспать, Антон Сергеевич, — говорит он смущённо, — а вашу так захочешь, не проспишь.

— Как ты вообще меня нашёл? — спрашиваю я, озираясь по сторонам.

— Обнаружил несоответствия в координатах, которые вам выдавал Марик. Обратился сначала к мистеру Аластору, однако тот отказался это комментировать, а мистер Бенефициус был слишком занят настройкой и калибровкой нового генератора искривлённого сигма-поля. Когда окончательно убедился, что Марик выдаёт вам неверные координаты, поспешил на помощь. А перед этим сумел расшифровать протокол связи и передал вам предупреждение быть повнимательнее и поосторожнее, но вы, по-видимому, не прислушались.

— Ты расшифровал протокол связи? — всегда подозревал в нём задатки инженера по наноэлектронике и программированию, но даже не думал, что они ТАК развиты.

— Угу, — кивнул Игорь и смущённо вздохнул. — Предупредил вас поостеречься, потом сумел настроить координаты маяка и отправился к вам. Мистер Бенефициус был очень зол, когда увидел меня в темпоральном потоке...

— Понятно, — промычал я, разбираясь в услышанном. — А голова у тебя всё-таки соображает, Игорь, приятно знать, а то я уж совсем на тебя крест положил. Расшифровать протокол и настроить координаты маяка не каждому под силам, далеко не каждому.

— Спасибо, Антон Сергеевич, — смутился парень.

— За что это "спасибо"? Ты ж не девка, и я не комплименты источаю, — усмехнулся я. — Сухая констатация факта... Значит, ты всё-таки усвоил уроки. Похвально, Дегтярев, очень похвально. А чего ж тогда их прогуливал?

— Антон Сергеевич, ну... — парень замялся и нервно вздохнул.

— Не мямли, Игорь, — строго приказал я.

— Ну... поймите... Я не могу спокойно сидеть и слушать, когда вы всё полностью и окончательно расскажете. Многие вещи я схватываю и понимаю на лету, а характер у меня такой, что я не могу долго сидеть и... обдумывать, раздумывать, когда вы всё... расскажете, покажете... Вот!.. — парень запутался и окончательно сник.

— Короче, шило у тебя в одном месте, причём, похоже, крупнокалиберное, — подвёл я итог его невнятного бормотания. — Ладно, учтём на будущее.

— Антон Сергеевич, вот здесь координаты истинной цели, — он протянул мне листок с комбинациями цифр и букв, — их я перехватил в канале связи Марика. Наборы были те же самые, но цифры оказались переставлены местами по принципу двойного замещения, поэтому вы и ехали аккурат в ловушку.

— Что? Почему это Марик передавал неверные координаты? — удивился я возмущённо, впрочем тут же пожалев об этом — едва ли парень знал ответ на этот вопрос.

— Нет, Антон Сергеевич, координаты как раз были верными, — замахал он внезапно руками, — просто маска кодирования и замещения изначально была переиначена... Координаты всегда высылаются сплошным потоком, а Марик впоследствии на них накладывает маску замещения и выдаёт на активаторы результат. Здесь просто изначально была маска неверной.

— Как будто от этого становится легче, — проворчал я. — Кому в голову могло прийти изменять маску на моём маршруте? И вдобавок: откуда ты всё это знаешь? — я нахмурился и насторожился.

— Так вы же сами всё это рассказывали нам, — искренне удивился парень.

— Да? — я удивлённо приподнял бровь. — И когда это я успел?

— Ну и вдобавок, — он виновато потупил взгляд, — меня когда-то мистер Аластор поймал за дешифровкой протокола, он мне всё это как-то тоже показывал, когда я в его лабораториях оказался.

— Да? И что же он тебе сказал, когда застукал за шпионажем?

— Сказал, что ещё раз увидит, уши оторвёт и заставит съесть...

— Резонно, — я подавил смешок, это вполне в духе Грэя. — Значит это, — я помахал листком, — верные координаты?

— Да, Антон Сергеевич.

— Ну что ж... Поверю на слово.

— Антон Сергеевич?!

— Цыц! Пойдём отсюда...

Занеся координаты в активатор, я нажал на нужный символ и перед моими глазами в сознании нарисовалась примерная карта пути к цели. Я невольно вздохнул — далековато, а пиликать туда на своих двоих, разумеется, особой охоты нет. Мы с Игорем вышли из переулка и встали, осматриваясь и выискивая транспорт, желательно средний или крупный, такси я более не доверял, и тут вдруг он заметил, что к месту на тротуаре, где стояли в ожидании люди, подъехал непонятный транспорт — длинный вагон на широких больших резиновых колёсах с множеством окошек и двумя длинными антеннами на крыше, которые касались протянутых параллельно друг другу над улицей тонких проводов. Он подъехал к этому месту и остановился, зашипело, дверцы с лязгом отворились, и толпа повалила в них.

— Что это, Антон Сергеевич? — удивлённо спросил Игорь, когда мы подбежали к этому чуду техники и вместе с толпой полезли внутрь.

— Не помню точно, — я напряг свою память, в пыльных покрытых паутиной и прочей гадостью сундуках которой чего только не валялось, — но, кажется, это называется "троллейбус", — шепнул я на ухо Дегтяреву, хватаясь за поручень и выпрямляясь в салоне, придержал на голове шляпу и церемонно раскланялся с одной дамой, насколько позволяла теснота салона, едва позволявшая дышать.

— Ничего себе, — вздохнул он восхищённо, а я в это время как раз боролся с натиском толпы, которая не желала равномерно распределиться по салону, а потому торчала возле дверей и давила так, что спирало грудную клетку и было весьма непросто дышать.

— Трол-лей-бус, — произнёс Игорь по слогам, — какое слово-то красивое...

Я удивлённо воззрился на него — отжигает ученик однако, ничего не скажешь. Как можно думать о красоте слов, когда эта поездка напоминает чувства рыб, законсервированных в банках.

Минут через десять стало полегче, троллейбус останавливался ещё несколько раз, и толпа, сменившись в составе, заметно поредела и уже не так жала, в кои-то веки можно было нормально по-человечески вздохнуть. Я подумал немного, сверился с картой в голове на всякий случай и выяснил, что мы продолжаем двигаться в нужном направлении, и осталось уже не так далеко. Наверное, всё дело было в улочках: кривые как походка кавалериста они запутывали, обманывали, кружили не хуже леших и мавок из древних сказок, по-своему очаровывали и заманивали в свои сети, а уж погрузившись в них, запутавшись и завязнув, ты никогда уже не смог бы вырваться, не оставив в их лабиринтах частичку своего сердца. В этом прелесть и сокровенная тайна всех незнакомых городов, которые ловят в сети своих улочек и мостовых одиноких глупых до романтичности странников, испокон веков путешествующих между мирами и спокойно ходящих через их грани.

— Игорь, — позвал я тихо.

Парень, восхищённо созерцавший заоконный пейзаж, встрепенулся и обернулся ко мне.

— Да, Антон Сергеевич?

— Тебе выходить на следующей остановке.

— Но почему?! А?..

— Маяк настроен на мой активатор, — я говорил тихо, чтобы не слышали другие, — ты не сможешь через него пройти. Поэтому выходи сейчас и постарайся найти точку перехода, где Грэй тебя сможет забрать.

— Хорошо, Антон Сергеевич, — Игорь кивнул и посмотрел на меня. — Я бы хотел, конечно, с вами, но... Как скажете.

— Вот и молодец. Заплати за проезд и... возвращайся на фирму. Да кстати, — я помолчал немного, задумчиво рассматривая его, — можешь, в принципе, считать, что экзамены у меня ты сдал на твёрдое "хорошо".

— А на "отлично с минусом" не потянет? — парень улыбнулся.

— Нет, — строго сказал я. — Расход боезапаса выше рационального и обусловленного ситуацией — я успел заметить. И вообще ты не заметил разве, что я сделал вид, будто забыл, что у тебя хвосты по галактографии?

— Антон Сергеевич, вы самый лучший преподаватель на свете! — заверил он меня пылко и клятвенно, и я чуть не рассмеялся.

— Иди уж, подхалим...

Троллейбус остановился, дверцы отворились, и поток толпы хлынул наружу, освободив несколько сидячих мест в салоне. Усаживаясь в одно, я краем глаза успел отметить, что продравшийся через толпу Игорь подбежал к водительской кабине и что-то протянул туда, постоял так пару секунд и быстро зашагал по тротуару куда-то вдаль, не оглядываясь, не оборачиваясь и не терзаясь ложными сомнениями.

Я покачал головой — серьёзный парень, воспитанный, такими грех швыряться, ему бы усидчивости и спокойствия чуть побольше и можно уже к общей работе подключать, а как он взломал протокол связи и вклинился в координатный массив... Я с уважением покачал головой и твёрдо решил по прибытии на фирму закрыть его задолженности по экзаменам и ходатайствовать за него перед Аластором или Бенефициусом: насколько я помнил, им обоим нужны были толковые операторы и инженеры-техники.

Троллейбус неспешно катил вперёд по улицам, по проспектам, пересекал площади и продирался через переулки, городская планировка заворожила меня: переплетения улиц затягивали, умоляли окунуться в них с головой, упрашивали пройтись по ним, камни мостовых дрожали от желания оказаться у меня под ногами, я почувствовал сильнейшее желание выйти из троллейбуса и направить стопы вдаль, обойти все дворики, улочки и подворотни, окунуться во вторую истинную жизнь этого города и взглянуть на него изнутри, полюбить его или отвергнуть, но всё равно познать его и стать счастливым от этого...

Внезапно я заметил, что на меня все косятся подозрительно, огляделся, однако не смог поймать ни одно взгляда. Напряжение я чувствовал нутром, по всей видимости одетые в белый костюм с чемоданчиком и шляпой люди, восхищённо пялящиеся в окно, не вызывали у местных ни грамма доверия. Как это всё знакомо... Я пожал плечами и встал с сиденья, подошёл к дверям — старая русская закалка: подозрительно и настороженно относиться ко всем одетым как я сейчас типам буржуйской наружности. И никак это не исправишь, увы... Минутку, я ведь сейчас вовсе не в милой сердцу России. Тогда в чём дело?

Я поднял взгляд, осмотрел салон — всё чистенько, красиво, никаких глупых надписей на стёклах нет — затем без особого интереса, скуки ради мазнул им по головам людей — все утомлены, раздражены, почти нигде не видно улыбки или надежды во взгляде, все подавлены проблемами — посмотрел в потолок и совершенно случайно бросил взгляд на кабину водителя, любопытства ради перевёл его на лобовое стекло, и в тот же миг моё сердце будто сдавило раскалёнными клещами.

"Будь проклят этот день!", — возникла вдруг в голове гневная мысль.

Расталкивая людей, я бросился к заднему окну, набирая силы для удара, и прыгнул, группируясь и втягивая голову в плечи. Сухой дребезжащий режущий звон и мгновенная боль от порезов, пронзившая всё тело, смешались воедино, в этот же миг я выпал из троллейбуса на асфальт, больно ударившись локтями и коленками, и покатился по нему. Сзади отчаянно загудело, я резко подобрал под себя ноги и одним сильным толчком швырнул своё тело на тротуар, опрокинув стойки с газетами.

И в этот миг резко запахло озоном...

Бока троллейбуса выгнулись, стёкла завибрировали, задрожали, покрылись паутинкой трещин, внутри салона сверкнула пронзительно-яркая голубая вспышка, и грянул гром. Невероятной силы взрывная волна с корнем вырвала крышу, раздробила бока троллейбуса, превратила в пыль кресла и поручни, а после этого ударила всесжигающая, всеиспепеляющая волна адского пламени. На улицу обрушился стеклянный дождь — раздробленные в мелкий порошок и расплавленные стёкла троллейбуса усыпали всё вокруг — асфальт почернел и начал плавиться, оплыл комками металл, и превратились в парующие лужицы резиновые шины. Страшный скелет того, что несколько секунд назад было транспортом, обгорелый оплавившийся остов, пылающие багровым огнём угольки костей не одного десятка людей, место пиршества смерти — вот, что я увидел и что неизгладимо врезалось в мою память. Я поднял слезящиеся от дикого жара и страшной боли за гибель ни в чём не повинных людей глаза и увидел, как из клубов дыма выходит три силуэта в бронекостюмах, убирая оружие в заспинные и боковые держатели и доставая парализаторы.

"СМЕРТЬ!!!" — заревело в голове, и я вскочил на ноги одним резким порывом. "Смерть!!" — вторили разуму древнейшие инстинкты, призывающие встать на защиту слабых. "Смерть!" — прошептало сознание, мораль с ним согласилась и ненадолго разжала свои цепкие объятия.

И зверь внутри меня вырвался на волю...

Пиджак улетел в сторону, туда же отправилась шляпа и чемоданчик. Я хищно потянулся всем телом, глаза и сознание заволокла багровая пелена безумия, глотка исторгла рык, губы скривились в предвкушении крови, и я рванулся вперёд.

Зверь внутри меня вырвался на свободу...

И он почуял зов крови...

Легко оттолкнувшись, я взмыл над перевёрнутым силой взрыва автомобилем, поджав ноги, и приземлился совсем рядом с этими тремя. Наёмники удивлённо воззрились на меня, даже сквозь броню их костюмов я почуял их страх и удивление... Он что-то закричали, поднимая руки и пытаясь достать оружие, которое столь опрометчиво убрали.

Ярость бурным фонтаном вскипела во мне, когда я вспомнил лица людей, которых за доли секунды пожрал и испепелил плазменный огонь, ни в чём не повинных людей, которые погибли лишь потому, что оказались не в том месте не в то время — ЗА ЧТО?! Я зарычал от бешенства... Я хотел убивать...

Ближайший наёмник ничего не успел сделать, я набросился на него, схватил его не защищённую шлемом голову двумя руками и, задрожав от яростного восторга, сдавил — хрустнуло, в лицо мне плеснуло горячим и красным, я выпустил его дёргающееся тело и бросился ко второму, он уже улепётывал, доставая на бегу штурм-пистолет. Я перепрыгнул через остатки троллейбусной кабины, пуля свистнула совсем рядом с ухом — плевать! — ещё одна пробороздила почерневший от страшного жара асфальт — ха-ха-ха! Я захохотал и зарычал, в глаза будто плеснули ведро крови, и ринулся через огонь, пожиравший обивку кресел. Что значит это слабое пламя против моего, против праведного гнева?! Застрочила очередь, наёмник явно перепугался и стрелял веером, полосуя воздух вокруг себя непрерывным потоком алюминия-3. Я вынырнул из огня прямо перед ним, от языков пламени затлела рубашка и брюки, на руках и на шее кожа пошла пузырями, кровь, сочившаяся из порезов от разбитого стекла, закапала быстрей, пачкая ботинки. Наёмник замер, его лицо, искажённое диким страхом, задёргалось, будто пытаясь зарыдать, внезапно он выбросил руку со штурм-пистолетом в мою сторону, его палец придавил спусковой крючок...

"Да ты медлительнее самых толстых и контуженых улиток!" — мысленно расхохотался я ему в лицо, мои пальцы оплели его запястье, сдавили, хрустнули косточки, и лицо наёмника исказила дикая боль. Сдавив рукой его плечо так, что затрещала ключица, я с превеликим наслаждением засунул ствол штурм-пистолета ему в рот, перебарывая слабое сопротивление, и нажал на спуск, опустошая весь магазин.

Кровь за кровь!

Кровь троих ублюдков за кровь десятков невинных...

Искупи их жертву, Триединый!

Задрав голову к небу, я зарычал. Зверь во мне требовал ещё крови. Я огляделся и тут заметил слабый отблеск, и в тот же миг моё левое плечо разворотил разрывной патрон — кожа, мясо, осколки кости так и брызнули в разные стороны, кровь плеснула ручьём, заливая мне левое ухо, я завыл и окончательно потерял разум. Разбежавшись, я оттолкнулся от остатков кабины, взлетел по обгоревшим стойкам, пробежался по ним, однако на последней не рассчитал прыжка и с шумом обрушился внутрь, прямо в гнездо огненного цветка, в средоточие его лепестков. Боль стегнула огненным кнутом, активатор наверняка заверещал на все лады об опасном или даже критическом состоянии организма — плевать! Боль раздула огонь ярости, клокочущий во мне, бешенство вскипело с новой силой, и одним мощным ударом ноги я пробил дыру в задней части, куда, не теряя времени, быстро скользнул. Брюки на мне уже трепетали лохмотьями, жар от их тления жёг мне ноги, заставляя кипеть мясо и кровь, жар от раскалившихся подошв обжигал ступни, которые наверняка покрылись волдырями, ступать было больно...

Но зверь требовал крови...

И он её нашёл!

Наёмник оказался прямо передо мной, его искажённое ненавистью лицо возникло перед моими глазами, и мы сцепились, вырывая друг из друга клочья мяса и одежды. Я позабыл о всякой технике и, презрев боль, бил короткими не требующими замаха простыми короткими ударами, костяшки пальцев были уже разбиты, по ним непрерывным потоком текла кровь, но я бил и бил, не останавливаясь, горя желанием отомстить этим подонкам за смерть невинных.

Внезапно мой удар проломил шейную пластину брони наёмника, тот взвыл от боли, на мгновение его защита ослабла, и, воспользовавшись этим, я выбросил руку вперёд и ухватил его за горло, смерть от удушья слишком легка и проста для тебя, тварь! Ты у меня будешь гореть в адском огне!..

Собрав все силы, я вбил пальцы ему в пах, наёмник заорал дурным голосом, перехватил посильнее и швырнул через себя, переворачивая его и отворачиваясь.

Громко хрустнуло, раздался тихий хрип, что-то заскребло, и я обернулся, уже гаснущим от боли, пронизывавшей всё тело, взглядом видя, как дёргается будто жук на булавке тело наёмника, висящее на куске поручня, конец которого торчал из его груди, и как огонь, привлекаемый струящейся кровью, ползёт к нему...

Я рухнул на колено, сжимая зубы, чтобы не закричать от боли, ярость и бешенство ушли, осталась лишь жуткая и пугающая пустота внутри, которую не смогла заполнить даже месть за безвинно погибших пассажиров троллейбуса. Я с трудом вздохнул полной грудью, взгляд понемногу очищался, я уже мог различать объекты и предметы, чувствовать жар огня, запах опалённой огнём кожи, слышать густой заполонивший всё вокруг тяжёлый запах крови, как будто облаком он стоял над землёй и давил на меня.

Я передвинул ногу, вставая на колени и усаживаясь. Меня шатало будто пьяного, всего жгло, крутило и рвало, боль резала тело на куски как тупым запиленным ножом, я посмотрел на раздробленное левое плечо и, тупо разглядывая его, удивился — неужто это моё? Страха не было, паники я не испытывал... Я знал, что у всего сущего есть свой конец, и догадывался, что рано или поздно придёт и мой.

Я еле слышно рассмеялся сквозь стиснутые зубы. Спасибо тебе, Игорь, спас ты меня от одной смерти, а я как полный дурак угодил в лапы другой... На роду мне что ли это написано: умереть именно сегодня? Я вспомнил восторженный голос парня, его горящие в азарте глаза, и мне очень захотелось вернуться обратно к поезду, там снова встретить Игоря и... Но нет обратного пути — я понял это теперь. Кто возвращается назад, надеясь исправить провал или неудачу, тот обязательно попадает в иной, возможно ещё горший и худший переплёт...

Я окинул взглядом из-под полуприкрытых век видимую часть улицы, почувствовал, что начинаю заваливаться набок, потихоньку теряя сознание, и понял, что всё... Пора...

И тут мне в шею воткнулась игла, краткий миг боли, неприятные ощущения от инъекции, и... я вдруг понял, что могу прожить ещё немного. Я выпрямил спину, не меняя позы, и потряс головой, стряхивая пелену с глаз. Рядом со мной вдруг раздались шаги, кто-то обошёл меня справа, я увидел чёрные туфли, чёрные брюки, неспешно поднял взгляд и увидел чёрный смокинг, галстук, белую рубашку и чёрные очки. В мозгу, скованном предсмертным ощущением, вдруг что-то ворохнулось — я помнил этот образ.

Увидев, что я его примерно узнал, человек присел на корточки передо мной и снял очки, я увидел столь знакомое выражение глаз и сразу вспомнил Его, как же не узнать сотрудника-то?

— Привет, Ковалёв, — произнёс он хрипло, выражение его лица изменилось, теперь в его глазах явственно сквозила боль, которую я не мог не понять — когда-то мы были лучшими друзьями, пока между нами не встала женщина...

— Здравствуй, — вяло отозвался я, не горя особым желанием начинать разговор, мне хотелось умереть, не знаю почему, но именно хотелось. — Что ты здесь делаешь?

— Гуляю тут, местами любуюсь, — фыркнул он язвительно и с болью посмотрел на меня. — Вообще-то шёл тебя спасать, а теперь вижу что... спасать уже поздно.

Он помолчал немного, его всё понимающий взгляд окинул меня с ног до головы, выражение глаз изменилось, и он спросил:

— Уверен?

Я еле заметно кивнул: "Да".

— Но почему так спокойно?!

— Я историк, друг мой. Я видел многое, чего даже ты мог не видеть, и знаю тоже многое... Теперь я хочу уйти.

— Но ведь никогда не хотел! Боялся?!

— Боялся, — вяло подтвердил я, окончательно всё для себя решив. — Но теперь уже нет... Теперь я знаю, что нет дороги назад, так же как и нет второго шанса. Зачем мне дальше... существовать, если эта тайна, к разгадке которой я шёл всю свою жизнь, уже разгадана и доказана? Признаться честно, мне уже давно всё надоело...

— А твои ученики? А любовь ко всему интересному, в том числе и к своему хобби?

— Это всё напускное, — вздохнул я, перебарывая себя и не давая сорваться в пучину и бездну мрака, в котором не было уже ничего: ни жизни, ни смерти — одно лишь тупое бесконечное небытие, которое влекло меня, уставшего от небытия этой жизни, пытавшегося разукрасить красками её серость, но быстро в этом разочаровавшегося. — Меня уже давно ничего не греет и ничто не интересует. А ученики... Их есть кому воспитывать и доучивать. Будь другом, передай Игоря в лучшие руки, он великолепнейший инженер по наноэлектронике и системотехнике...

— Дегтярева?

Я кивнул.

— Хорошо, порекомендую его в группу Саврасова...

— Саврасов это хорошо, — вздохнул я. — Передай Игорю, я ставлю ему твёрдую пятёрку по экзамену, пусть это будет для него хоть каким-то утешением.

— Хреновое утешение, тебе не кажется?

Пропустив мимо ушей его замечание, я помолчал немного и, собравшись с мыслями, заглянул ему в глаза:

— Помоги мне, пожалуйста. Сам я не смогу...

— Кто-то должен донести вирр...

— Вот вирр, — я вынул из потайного кармашка на поясе миниатюрную коробочку. — Кодовые образы сохранены на моём активаторе, перебрось их себе и доставь вирр...

— Ковалёв, ты... — он помолчал, в его глазах блеснули слёзы. — Ты дурак! Ты уверен?..

Я молча кивнул.

Он задрал подбородок, сдерживая слёзы, потом посмотрел на меня. Я всё прочёл в его глазах, моргнул понимающе и опустил голову. Боль снова зашевелилась клубком ядовитых змей, она начала понемногу жалить меня, пробивая заслоны из обезболивающих и общеукрепляющих.

"Поспеши", — попросил я его мысленно, и он всё понял, в конце концов мы всегда понимали друг друга с полуслова.

Он откинул полу пиджака, его рука легла на рукоять пистолета, палец отстегнул крепление, и медленно вытащила его из кобуры. Холодно-серое и иссиня-чёрное дуло уставилось мне прямо в лоб, его палец лёг на спусковой крючок.

— Я вас всех очень люблю, — чуть слышно произнёс я, с трудом сопротивляясь затапливающей сверху донизу волне всесокрушающей боли, — но просто пришёл, видимо, мой черёд уходить. Не знаю почему именно сейчас, но чувствую, что именно так и нужно...

— Ты уходишь не в своё время, — выдавил он с трудом. — Твой час ещё не наступил.

— Все мы говорим это, — возразил я, — но что это меняет? У смерти свои временные рамки, которые она согласует лишь с самой судьбой. Сегодня я уже избежал её один раз, понадеялся на лучший исход, но она всё равно нашла меня. Так стоит ли пытаться от неё убежать? Не лучше ли смириться и принять всё как есть?

— Слабак! — его злой от отчаянья голос кнутом хлестнул меня, но я не обиделся — я слишком хорошо понимал его и его чувства.

— Нет...

— Но ты же историк! Учёный! Как можешь ты верить в ирреальные нематериальные субстанции как рок, судьба и смерть?! — взвыл он.

— Придёт время, и ты поверишь в них, — пообещал я.

Его глаза сверкнули холодным огнём, в них появилась мрачная решимость послать всё к чертям собачьим. Видя его сомнения, я схватил рукой ствол пистолета и направил его себе в лоб.

— Давай... — чуть слышно прошептал я.

Из его глаза выкатилась слезинка, пробороздила лицо, оставляя влажный след, и исчезла где-то в уголках рта. Я закрыл глаза, отрешившись от всего, боль более не терзала меня, и без приносящего облегчение последнего выстрела, я бы, наверное, умер, несмотря на все старания активатора, — просто не хватило бы сил добраться до перехода, ни сил, ни желания вдобавок... Позвольте быть честным с самим собой — я не страшился смерти. Когда-то не так давно я искренне желал её, звал её, пытался подманить, затем смог наконец найти себе занятие по душе — воспитывал молодняк, но всё это мне быстро надоело... Впрочем, как и всё в этой жизни.

Вот его палец придавил спусковой крючок, я вижу, как он дрожит, не хочет перешагивать грань, за которой уже нечего будет возвращать и не к кому возвращаться. "Давай", — прошептал я мысленно, и он словно бы услышал меня. Его губы сложились в последней улыбке...

И он перешагнул за грань.

"И я увидел свет,

О как же был он чист!

Сияло всё вокруг меня

Столь белоснежно,

Что понял я свой рок —

Средь света я нечист...

И в пламени я растворился

Грешном...".

Глава 13

— В свете недавних событий вынуждены вас уведомить, что проверки коммерческой деятельности некоторых крупных предприятий и их филиалов со стороны инспектирующих органов лишь участятся. Об этом заявил на сегодняшнем заседании Президент Главной инспекционной коллегии Тахиро Асаги. Как подчеркнул он, полученные данные из анонимных источников полностью подтвердились, комиссия, осуществляющая проверку финансовой отчётности одного из филиалов корпорации "Шенборн Индастриз Инкорпорейтед", выявила факт хищения и не включения в оборот денежных средств на сумму в триста семьдесят тысяч кредитов, которые поступили из планетарного бюджета для выполнения работ по заказу Торгового дома Венеры и развития производственной инфраструктуры в секторе Уоллеса...

Я напряг память, сектор Уоллеса — это, кажется, гигантская орбитальная стройплощадка на нижней орбите Венеры, где испокон веков пытались создать лаборатории и цеха по переработке кислот, содержащихся в атмосфере этой донельзя капризной планеты. Привлекать к осуществлению этих проектов корпорацию "Шенборн", которая со времён своего создания занималась исключительно созданием, проектированием и калибровкой атмосферных процессоров — сверхточных механизмов, которые занимались преобразованием атмосферного состава колонизируемых планет, делая его пригодным для обитания человека, — было, как мне казалось, по меньшей мере глупо...

— Кто-то опять отмыл деньги, — громогласно и торжественно объяснил я галавизору своё мнение по этому поводу.

"Так... Теперь порежем морковку и лучок...".

— Как сообщает пресс-служба СБФ, участились нападения рейдеров и пиратов на малые и средние транспортные корабли, которые в обход орбиты Юпитера и Сатурна направляются прямиком к Урану или Плутону через Кольца Атмес...

Сковородка зашипела, разогретая, когда я кинул на неё небольшой кусочек свиного жира, растопил его, а после добавил немного чистейшего оливкового масла и высыпал туда нарезанные мелкими кубиками морковку и лук.

"Так, теперь помидоры... Помидо-о-оры?..".

Я посмотрел по шкафам, залез в холодильник, заглянул даже в контейнер с картошкой и в банку из-под кофе с этикеткой "Сахар", в которой к моему глубочайшему удивлению оказался сухой спирт, погремел кастрюлями, залез даже во фруктовый контейнер, однако и там не нашёл. Чертыхнувшись про себя, я подошёл к телепортатору, набрал на нём нужный код, после чего указал количество и отошёл помешать жарившуюся морковку. За спиной негромко загудело, я не поворачиваясь ждал, резко и коротко вдруг блеснула яркая вспышка, озарив и без того светлую кухню, я обернулся и увидел в телепортаторе сетку с помидорами.

— С вашего счёта снято три кредита пять микро в уплату заказа и доставки, — мягко пропела над ухом ЭлИн, и я погрузился в работу, краем уха слушая последние новости.

— Сегодня в 15.00 по земному времени состоится встреча глав двух сверхкрупных компаний, которая, как сообщается, пройдёт в виде открытой церемонии, куда могут быть приглашены все желающие. Как известно, Алистер Белеф, держатель контрольного пакета акций корпорации "Нью Уэй технолоджис", и Витовт Пшайшер, собственник "Стандарт ОРИМИ техникс", являются крупнейшими конкурентами и всегда соперничали не только за рынки сбыта, но и за приоритетность инноваций. Как сообщается, данная встреча является одной из целого комплекса переговоров, направленных на поиск возможных путей сотрудничества корпораций...

— Ну да, сотрудничества, — фыркнул я, убавляя немного жар под сковородкой, и бросил туда порезанные дольками помидоры.

Заранее подготовив противень, я немного обмазал его по краям жиром, после чего положил на него здоровенный кусок шейной вырезки, которую уже успел промариновать. Засунул противень в духовой шкаф, из открытой дверцы на меня пахнуло настоящим жаром ада, и я довольно потёр руки, предвкушая красивый романтический вечер при свечах, чуть подогретом вине со специями и только что приготовленном жарком. Такой вечер мы с Шелой мечтали устроить уже давно, и вот наконец-то получилось!

— Сотрудничество тоже мне... — возразил я галавизору, который продолжал бубнить что-то о встрече двух жирных акул в сфере технологий. — Сейчас на сцену вышла небольшая такая фирма под названием "Технологии будущего", недавно на рынке, а уже подгребает под себя мелких и средних конкурентов, товар её и качественный, и цена на него не кусается. Вот вы и засуетились, ребята: купить её не можете, потому что её не продаёт никто, а задавить стандартными методами не получается, счёт против вашего: всего один завод потеряли "Технологии будущего", якобы оборудование там устаревшее взорвалось, а вот у вас один завод на Ганимеде гавкнулся — это, значит, раз, на него совершенно случайно метеорит упал; исследовательская подводная лаборатория на Европе затонула — это два, произошла совершенно случайная разгерметизация отсеков; наконец, крупный производственный комплекс на орбите Юпитера и гигантская буровая установка по добыче гелия-3 на Сатурне — это у нас три и четыре; как говорили в широкой прессе, причиной стала большая концентрация взрывоопасных производственных газов на малых площадях.

Покрутившись ещё минуту у плиты, я выключил огонь под сковородкой и сунул нос в лежавшую на столе поваренную книгу — следовало освежить в памяти дремучее и запутанное приготовление соуса "Ле Гран дью Пери", который в сочетании с жарким давал умопомрачительные вкусовые ощущения.

Галавизор между тем продолжал бубнить:

— Под данным пресс-службы Отдела солар-контроля завтра в 12 часов 35 минут по земному времени состоится несколько сильных вспышек на Солнце, которые завершат собой активную фазу Солнечной короны. Как сообщает глава Отдела Сергей Кононов, поводов для беспокойства нет и возникнуть не должно, так как излучение вспышек и аномалии магнитных полей будут предупреждены и нейтрализованы искусственными озоновыми экранами, однако рекомендуется всем людям с заболеваниями сердечнососудистой системы завтра в это время находиться в защищённых помещениях. Также сообщается, что по завершении активной фазы возобновится прерванная работа исследовательской станции "Солярис" после проведения там плановых осмотров и необходимого ремонта...

— Везёт же тамошним научникам, — пробормотал я под нос, пытаясь вспомнить, что такое консоме из пашота и с чем его едят, или этим вообще столы протирают? — Полгода кувыркайся в среде с нулевой гравитацией и впитывай как губка постоянное излучение и данные о Солнечной активности, зато потом полгода отдыхаешь, пока работает другая смена, и лечишься где-нибудь на курорте на Земле.

Я вздохнул, очередным недобрым словом помянув свою работу, откуда в последнее время смыться стало всё затруднительнее — Капитошкин бдит и требует обоснования своего ухода, а честное "хочу поужинать с любимой девушкой" его не вдохновляет, вот и приходится терзать раньше времени, к сожалению, не резиновый отпуск — заметался по кухне, настраивая технику, заодно проверил, как там мясо, засунул нос и чуть слюной не истёк от ароматов, шибанувших оттуда.

"Так... Очередь гарнира и заправки...".

Уткнувшись в мудрую книжку, я пробежал глазами несколько строк и вдруг заметил весьма любопытное название — салат "Ассоль'Амбр" — способ приготовления вроде прост, как раз на таких как я и рассчитан, осталось с ингредиентами определиться: авокадо, кальмары, крабы, устрицы, орехи, жуньпа?н, марегон, сатавье?ра и пенуа?мбр... Великий Космос, язык сломать можно! Ну авокадо — это понятно, огурцами солёными можно заменить, наверное, а вот что такое "жуньпан", "марегон" да ещё и этот "пену...амр...амбр... Пенуамбр!"? Ругаются такими словами, что ли? Я от избытка мыслей почесал в затылке и тут краем уха услышал:

— Внимание! Внимание! Срочное сообщение! — загремел грозный мужской голос, прервав бубнёж предыдущего диктора. — Докладывает Полномочный представитель Управления по чрезвычайным происшествиям Службы безопасности Федерации. Круизный лайнер "Мечта", направляющийся через Кольца Атмес к орбите Плутона, сегодня подорвался на вакуумной мине с интеллектуальным взрывателем, которая предположительно осталась со времён Первой войны. Как установлено по предварительной оценке, на лайнере произошла моментальная разгерметизация отсеков и сбой системы искусственной гравитации, аварийная система жизнеобеспечения отказала. Количество жертв неизвестно, степень разрушений не известна, все системы корабля сейчас молчат, ладары на позывные не отвечают. Внимание! Всем родственникам лиц, которые отправились в круизное путешествие на "Мечте", настоятельно рекомендуется сегодня же обратиться в ближайший по месту нахождения офис СБФ с документами, подтверждающими личность, и там зарегистрироваться в особой анкете...

— Ничего себе, — пробормотал я, почёсывая кончик носа в задумчивости, — бедные туристы...

А потом до меня дошло, ЧТО именно я услышал на самом деле, я охнул и замер, внутренне похолодев. "Мечта" — самый совершенный, ультрасовременный космический лайнер, оснащённый по самому последнему слову техники, со дня своего пуска в эксплуатацию завоевавший доверие половины Системы, меганадёжный, и... такая катастрофа! Я схватился за стол, чтобы не упасть, — воображение моментально нарисовало картину: горящий корабль с гигантской пробоиной в борту, через которую в безжизненный космос улетучивается столь драгоценный и необходимый кислород вместе с людьми и предметами; мёртвые обломки того, что совсем недавно было по сути чуть ли не небольшим городом в просторах космоса, — а потом память подлила масла в огонь: я вспомнил рассказы тех, кто вернулся об облаках нейтронных взрывов; о мёртвых обломках; о космическом мусоре, в котором сражались и за который умирали; и о хищных кораблях, подступающих к беззащитной космической станции. Я с трудом проглотил комок в горле — я не служил ни в армии, ни в космических войсках, ни разу не воевал, потому что в призывной возраст страдал от начинающегося астматического бронхита и вкалывал как проклятый на трёх работах сразу, пытаясь хоть как-то продлить своё жалкое никчёмное существование; я хорошо помню рассказы своих приятелей и знакомых, и выражения ужаса у них на лицах, когда они начинали вспоминать тот памятный бой за космическую станцию "Надежда", в котором как на шахматной доске против войск противников дальнейшей колонизации и сторонников агрессивной экспансии оказались жидкие силы тех, кто верил в свои возможности и силы. Несколько сотен штурмовиков и фотонные пушки станции против тяжёлых крейсеров и фрегатов.... Я до сих пор помню ту пугающую пустоту и отчуждённость в глазах тех, кто прошел через это и вернулся домой, помню, как мы пытались вернуть их в ритм обычной жизни; я будто наяву вижу сцены и моменты боя, о которых рассказывали они... Тот дурак и полный идиот, кто скажет, что сражения в космосе — это красиво... Его самого бы туда.

Я прикрыл глаза рукой, мысленно отдавая последние почести всем тем, кто погиб на "Мечте", мне в своё время можно сказать "повезло" — я видел разрушения, которые оставляет взрыв вакуумной мины, именно поэтому они были официально запрещены, именно поэтому ими охотно пользовались во время войны.

Галавизор что-то ещё продолжал бубнить, однако я его не слышал. Желание что-либо готовить пропало, с таким настроением лучше сразу стреляться, а не едой заниматься, отрава получится хуже той, что продаётся в магазинах. Я поглядел на таймер печи, оставалось совсем недолго, подрегулировал огонь, после чего забросил книжку обратно в ящик — хватит, обойдёмся мясом, ананасами и шампанским! — и вышел в комнату. Покрутившись немного на месте, припоминая, я неуверенно двинулся к одному из шкафов, открыл его, запустил руку вглубь и среди ящиков, коробок и кучи старого никому не нужного но бережно хранимого барахла нащупал заветный изгиб гитарного грифа. Разворошив коробки, я немного подёргал за него, затем примерился и потянул на себя — струны загудели, цепляясь за углы коробок, что-то зашуршало, зашелестело, затем с грохотом обрушилось, и я выудил, наконец, гитару. Классическая, семиструнная, с прямым чуть изогнутым на конце грифом и идеально расположенными по его бокам колками — истинный инструмент для души и душевных почестей, сейчас мало кто способен оценить этот шедевр по заслугам. Я был одним из таких ценителей, кому-то нервы успокаивал синтагал или бутылка синтетической водки, которую, судя по вкусу, гнали из старых портянок, мне даже в худшие моменты жизни достаточно было послушать мелодии под гитару, чтобы расслабиться и воспрять впоследствии духом и силами.

Я поудобнее устроился в кресле, закинув ногу на ногу, кончики пальцев коснулись струн я послушал их тихое пение, затем подкрутил немного колки — опять Шела баловалась! — и сыграл несколько нот — ага, организм уже встрепенулся! Добро... Откинувшись на спинку кресла, я закрыл глаза и позволил пальцам слушать лишь зов сердца, которому хотелось спокойной и тихой мелодии, они не подкачали, коснулись струн, тронули одну, другую, проверяя настрой, и мелодия полилась... Тихая, она начиналась в моём сердце, рождаясь в глубине души и принимая невысказанную форму под прикрытыми веками, спускалась к пальцам тоненьким ручейком, замирающим от осознания радости своего рождения, звенела на серебряных камнях, набирая силы, и полновесной могучей рекой лилась меж берегов навстречу моим чувствам, отдавая им своё сладкозвучие, играя и ликуя вместе с ними, рождая водоворот невысказанных образов, полунамёков и интонаций, в котором растворялась и уходила на дно крупными белыми хлопьями тихая грусть, вызванная гибелью "Мечты", многих людей на её борту и тем, что, несмотря на то, что война давно завершена, на всё ещё попадаются свидетельства собственной глупости, жадности и извечного желания иметь больше, чем мы в состоянии себе позволить. Мелодия лилась полновесной тихой рекой, отдавая дань памяти погибшим и умирающим, ни с того ни с сего я начал скорбеть о жизнях тех людей, которые попрощались с ними по воле господина-случая, который слишком уж часто призывают в свидетели те, кто берётся эти жизни охранять...

Я играл, и перед глазами вставали лица тех, кого я не увидел среди вернувшихся с войны, кого не увижу уже никогда, хотя среди них было много моих друзей. Я играл, и за лицами всё ярче разгоралась огненно-красная заря, тот Армагеддон, в буйство пламени которого были они брошены без сожалений и без огорчений с последним приказом: "Ни шагу назад! Стоять насмерть!". Я играл, и вслед за лицами наступала тьма, которая сменялась яркими сполохами взрывов, стонами умирающих кораблей, беззвучными криками людей, засасываемых в открытый космос, сгоравшими заживо, чёрных и обугленных от действия радиации и крайне жёсткого космического излучения. Я играл, и вслед за всем этим перед моим взором вставала "Мечта" — невероятно красивый, безумно многосложный, сочетающий в себе несочетаемые, казалось бы, стили космической архитектуры лайнер, приют богатых бездельников и иногда — в дни благотворительности — просто хороших людей, детище известной на всю Систему и ничем не порочащей своей репутации компании "Старлайт"... Великий Космос... Его стандартная загрузка — более полутора тысяч человек, при этом всем им хватает места, и все живут как на шикарном курорте, а среди них наверняка были дети... Вы скажете безумно глупо — скорбеть об их гибели, когда я их почти не знаю? Что ж воля ваша... Но в таком случае вы, очевидно, ни разу не встречали своих приятелей и друзей, вернувшихся в герметично закрытом гробу из покрытой углесвинцом стеклостали во избежание распространения радиоактивного, бактериологического и химического заражения. Не видели вы их гибель, не слышали истории об этом из уст выживших и не знаете того ужаса, который пережили они... Возможно, глупо — скорбеть о человечестве, когда оно постоянно пытается уничтожить себя любыми известными и придуманными способами, но я не боюсь показаться или прослыть глупцом — зараза к заразе не липнет — боюсь другого: как бы не очерстветь сердцем и душой до состояния природного убийцы, когда по трупам пойдёшь без оглядки и без сожалений, привыкнув к такому свойству любого живого организма как смертность...

Пальцы мои замерли, мелодия ещё лилась, ещё падали её последние капли, допевая свой реквием погибшим, ещё закрыты были мои глаза, ещё не остыли воспоминания и мысли от будто бы наяву явившихся ко мне образов... Я сидел неподвижно, обнимая гитару, отрешившись от всего на свете, и мысленно посылал последнее "Прощайте!" ушедшим на ту сторону Стикса, как вдруг...

Какофония звуков пронизала меня всего с головы до пят, заставила содрогнуться и в диком отвращении едва ли не перекреститься — что, опять?! Да сколько ж можно?! Ведь у меня сегодня выходной! Когда же наконец они научатся не терроризировать меня, когда мне этого совсем не хочется, и задумаются о мысли: а почему бы мне — такому молодому и красивому — не давать деньги за моё естественное природное обаяния, живой характер и просто неотразимую улыбку?

Жуткая мелодия звучала всё настырнее, я сжал голову ладонями и замычал в отчаяньи и от бессильной ненависти, потом взял себя в руки и заставил успокоиться — негоже давать волю гневу и чувствам и распылять их на тех, кто этого не достоин. Я поставил гитару на пол, облокотив её о бок кресла, струны чуть слышно загудели, встал посреди комнаты и мысленно скомандовав принять вызов, уставил трагический взгляд на экран, на котором появилось обрюзгшее и одутловатое лицо непосредственного начальства.

— Добрый день, Андрей, — поздоровался он подчёркнуто вежливо, после того разговора, когда я высказал ему в лицо всё, что в душе накипело, мы с ним более не общались, хотя и прошла, наверное, целая неделя, он на контакт не шёл, а я просто отдыхал от всего, восстанавливал душевное здоровье после последнего поручения.

— Здравствуйте, Зизольдий Гурабанович, — ответил я в тон ему: подчёркнуто сухо, официально и сугубо по-деловому.

— М-м-м... У тебя ведь сегодня выходной? — пошлёпал он губами и, видимо, отвернулся куда-то в сторону, потому как лицо его скрылось, и я слабо видел лишь кончик уха.

— Да, Зизольдий Гурабанович...

— Так, вот это подпишите, — донеслось до моих ушей тихое, — теперь здесь и вот здесь... Поздравляю с назначением, приходите завтра в это же время сюда, я вас буду ждать, мы с вами окончательно всё обсудим и определим вам группу обучения и персонального инструктора...

Я нахмурил лоб, затем понял — похоже, Капитошкин ещё одного зелёного птенца поймал на обещании лёгких и крупных заработков, рекламу которых с координатами нашей фирмы я вижу повсюду в галанете и на бигбордах. И ведь верят же, дурни. Когда это, интересно, крупный заработок был лёгким? Вот-вот, я тоже не помню таких случаев...

— Выходной, значит, — прошелестел он, вернувшись к нашему разговору. — М-м-м да... А как же?.. Так... А поработать не хочешь, Андрей?

Я удивился такому вопросу и удивлённо приподнял бровь: я, да поработать?! Конечно же, не хочу!..

— А... поподробнее можно? — спросил я осторожненько, внутренне предвидя, что он засияет от счастья, так как Старик такие вопросы воспринимал как завуалированное согласие.

— Поподробнее? — переспросил он. Хм, неужто я ошибся? Да быть не может. — Поподробнее, увы, нельзя, Андрей. Ты должен понимать, что задавать сейчас такие вопросы равноценно... Мы ведь так и не нашли ничего. И никого...

Он помолчал, а я состроил самую печальную рожу, на которую был только способен — какая жалость, похоже "крот" превратился в "бобра" и уплыл сквозь пальцы.

— От фирмы "Крелон Индастриз" — с нами связался их официальный представитель — поступил заказ на доставку информации особого рода, сейчас она как раз обрабатывается. Если поспешишь, сможешь успеть забрать заказ себе, пока на фирму не вернулся Ленский. Мне в этом есть свой интересе, я ничего не имею против Ленского, но нам с "Крелон Индастриз" ещё работать и работать, не хочу портить с ними отношений, так что весьма рекомендую тебе поторопиться...

— А каковы премиальные? — лениво спросил я, подумывая, а не послать бы его куда подальше — прожить без его слюноизвергательной пасти я смогу без особых проблем, сбережений хватит надолго, возможно, вернусь в театр, но вот вопрос: а пойдёт ли со мной в таком случае Шела?

— Не о том думаешь, Андрей, — попытался он предостеречь меня, — но я так и быть отвечу: премиальные за успешную доставку составят три с половиной тысячи кредитов плюс возможность завести полезные знакомства с администрацией филиала этой фирмы, куда тебе надо будет попасть, что в будущем тебе, вполне возможно, очень даже пригодится.

— Зизольдий Гурабанович, — я весьма невежливо оборвал его, — скажите, пожалуйста, а в этот раз линия связи тоже защищена? Тоже не следует опасаться возникновения внештатных ситуаций?

— Понимаю, о чём ты, — он склонил головушку, и я с облегчением вздохнул, когда его лицо пропало из поля зрения на несколько прекрасных, но, увы, недолгих секунд. — Все ещё нюни распускаешь, вспоминая тот случай? Приди в себя, Преображенский, тебя на это место никто волоком не тащил, сам прибежал, сверкая и лопаясь от любопытства. Тебе честно обрисовали все возможные конфликты и происшествия, которые могут случиться с тобой здесь. Ты сам согласишься, помнишь? Тебя никто за язык не тянул... А посему подотри нос, закатай губу и бегом на фирму — заказ весьма прост, но его необходимо выполнить в кратчайшие сроки, понял? Я записываю его на тебя. Увидимся у меня в кабинете. Конец связи!

Он отключился и исчез с экрана, а я остался стоять как дурак посреди комнаты, стиснув зубы и кулаки от невольного бешенства и в то же время прекрасно осознавая неким шестым чувством, что он прав, безусловно, безоговорочно прав. Да, я дал согласие, хотя и был подробнейше ознакомлен с условиями работы, никто меня действительно за язык не тянул, но я же тогда был просто очарован Шелой, а посему всё происходящее просеивал сквозь жемчужный свет её глаз, не обращая внимания на многие детали, о которых вспомнил позднее, хотел лишь поскорее оказаться с ней наедине. Ну что ж... Действительно никто меня на эту работу за ухо не тащил, сам прискакал как миленький и как китайский болванчик кивал, радостно скалясь, на все вопросы, чего теперь нюни распускать... Мужики, бойтесь баб — они зло, когда не спят зубами к стенке.

Я вздохнул и засунул руки в карманчики передника, в котором, оказывается, был всё это время, не люблю пачкать одежду во время готовки, но постоянно смущаюсь надевать его, когда не один дома, так как Шела как-то сказала, что я в этом передничке напоминаю ей её горячо любимую мамочку, особенно когда отпускаю волосы подлиннее — есть у меня такой диагноз, появляется периодически.

Так... что же теперь?.. Я вздохнул и задумался: если идти на заказ, то романтический ужин вдвоём при свечах накрывается медным тазиком, а если послать всех туда, где они как раз и должны быть, то... Тут меня задавила самая настоящая жаба, и я понял, что почему-то именно эти три с половиной тысячи кредитов — то, чего мне так не хватало для полного счастья в этой жизни. Я сердито поджал губы: мужчина, у которого несколько дней подряд не было секса, испытывает примерно те же чувства, которые испытывают лоси в период весеннего гона; мужчина, у которого более месяца не было какой-нибудь мало-мальски крупной романтики в отношениях с любимой девушкой, начинает всех вокруг подозревать, что они ему должны... Именно сейчас я почему-то вспомнил вдруг, что один милый распрекрасный человек по имени Бенефициус Грин давно мне уже должен кругленькую сумму в марсианских куглах, потом представил себе его семью, в который раз уже пожалел мужика — жены нет, погибла во время столкновения шаттлов в Айзисе, дома на лавке десяток его копий в пелёнках мал-мала меньше. Как он с ними не зашивается, да ещё и спокойно руководит своими технарями на работе?.. Мне бы такую выдержку.

Я ещё немного постоял, подумал и наконец решился. Подождёт этот ужин, никуда не денется, тем более что внутренний контроль влажности в духовом шкафу поддержит мясо на нужном уровне готовности хоть ещё несколько суток, а всё остальное... Я метнулся на кухню, открыл холодильник и быстро закидал туда всё, что успел приготовить, вернулся в комнату, повертел в руках гитару и убрал её обратно в шкаф, совершив героические усилия и впихнув её в небольшой зазор между коробками. Осмотревшись, я прикусил губу и беспомощно посмотрел на потолок — ох, как же я не люблю отменять свои договорённости, если они вдобавок заключены с любимой девушкой.

— ЭлИн, — попросил я тихо, — набери, пожалуйста, номер Шелы и выведи изображение и связь на главный экран.

— Сделано, — мурлыкнул женский голосок, и от его нежных интонаций меня — вот уже в который раз — пробрала лёгкая дрожь.

Экран на потолке замерцал, на нём появилась фотография Шелы в купальнике и на берегу моря, я напряг память, кажется, это Чёрное море, Крым, послышались мелодичные звуки какой-то романтичной песни, прошло несколько секунд, и тут её лицо, появившееся на экране, как солнышко озарило и осветило меня, заглянув в самые тёмные уголки моей дремучей души и выгнав оттуда всякую потустороннюю грусть и злость. Я улыбнулся ей, она улыбнулась в ответ, её нежные словно созданные для поцелуев губки чуть приоткрылись:

— Милый, я сегодня не смогу с тобой поужинать вечером, прости!

— Любимая, мы сегодня не сможем поужинать вечером, прости!

Это мы выпалили одновременно, на одном выдохе, чтобы потом не краснеть и не заикаться, и оба рассмеялись тому, что услышали.

— Что произошло? — я первым успел задать этот наверняка терзавший нас обоих вопрос.

— Этот наш Старик, чтоб ему провалиться в какой-нибудь кратер, — гневно засопела она, и её глаза заблистали молниями, — опять хочет, чтобы я новичков натаскивала, он уже препоручил мне группу Серафимова, теперь хочет отдать ещё и цыплят Саврасова. Такими темпами я на этой работе скоро буду оставаться ночевать!

Она зафыркала сердито, и мне неудержимо захотелось её обнять и погладить по волосам — моя наполовину прирученная дикая кошка, способная в одиночку справиться с десятком громил, начинала млеть от неодолимого и невыразимого удовольствия каждый раз, когда я касался её волос. Пока длилось сие мистическое действо, добиться от неё чего бы то ни было становилось вполне возможно, ибо, как она сама говорила, от нежных прикосновений моих рук к её волосам, её голова вместе с сознанием и ливером из мозгов уносилась в необозримые выси космоса.

— А у тебя что случилось? — нетерпеливо спросила она, когда немного успокоилась.

— Заказ очередной, — коротко и лаконично ответил я, и она застонала, вспомнив, каким я вернулся с двух последних поручений, затем подумала и снова застонала, но уже намекающее, припомнив блеск в моих глазах, когда я открыл перед ней коробку с колье, и... резкий запах ситрина, которым я выводил её из счастливого обморока.

— От кого на этот раз? — поинтересовалась она, потягиваясь как кошка перед экранчиком, мои глаза против воли расширились, и я задышал чаще, вспомнив её поистине кошачью грацию в постели и её волосы, раскинувшиеся по подушке... О Триединый, с такими искушениями до старости не доживёшь, весь изойдёшь на молекулы.

Я заставил себя оторвать взгляд от её восхитительной груди, которую очень эффектно обрисовывала тренировочная маечка, и постарался сосредоточиться на теме разговора. Ага, уже... Размечтался...

— "Крелон Индастриз", — ответил я, подняв глаза и встретившись с её лукавым взглядом. — Если повезёт, то... будет Старик мне должен, как планета колонистам.

— Попроси за меня, милый, пожалуйста! — вдруг слёзно запросила она, её личико секунду назад ещё улыбающееся вдруг нацепило на себя маску грусти, и Шела пару раз весьма натурально всхлипнула. — Хорошо? Хорошо? Я знаю, как тебе спасибо сказать заранее...

Её губы приблизились к экрану, я немного отодвинулся — это у неё разница слабая, экран-то коммуникатора, а у меня он раз в двадцать-тридцать побольше будет, на приближении да ещё и с увеличением... такое впечатление, будто тебя хотят съесть — в уши ударил чмокающий звук нежного поцелуя, и я улыбнулся довольно: все эти детские радости, на первый взгляд совершенно не подходящие взрослым людям, она позаимствовала у меня после того, как я доходчиво и в лицах объяснил ей, что ничего криминального и жутко позорного в этом нет.

— Милая моя, — я довольно развёл руками, старательно обнимая воздух и мысленно представляя её в моих объятиях, — златопопая ты моя фея, ну, разумеется, попрошу, если вспомню, конечно...

Она вздохнула, весёлая и радостная улыбка на её лице сменилась чуточку лукавой — уж слишком хорошо она знала о периодических провалах в моей памяти, когда я упорно не хотел делать то, что нужно было делать, но разве ж я в этом виноват? Конечно, нет! А тот, кто в этом сомневается, получит в ухо моей специально для этого дела немытой правой верхней конечностью.

Я зевнул и потянулся, она иронично пронаблюдала за этим, лукаво изогнув бровку, и произнёс:

— Если успеешь вернуться сегодня домой раньше меня, то знай: мясо тебя ждёт в духовке, а соусы и гарнир в холодильнике. Если я к этому времени уже прибуду, что кстати вряд ли, то... тоже буду где-нибудь в квартире бестелесной тряпочкой прикидываться...

— Как-то мы ролями поменялись, — фыркнула она и хихикнула, — такие вещи обычно жёны мужьям объясняют, а не наоборот. Но... мне нравится.

— Ну ты же пока не моя жена, — задумчиво произнёс я, пытаясь вспомнить, поставил ли я позавчера активатор на зарядку; чёрт, у кого бы узнать, потому что сам я нихрена не помнил!

— Пока что нет, — намекающе произнесла она и ослепительно улыбнулась.

Я посмотрел ей в глаза, скорчил рожу посмешнее и упрямо покачал головой...

— Ну как знаешь, — надула она свои обольстительные губки и отключилась.

Зевнув, я приказал ЭлИн ещё раз набрать номер Шелы. Секунда-другая, и вот она снова со мной — старательно хмурится, пытаясь изобразить недовольство.

— Я тут забыл сказать пару мелочей, — произнёс я, лениво почёсывая между лопаток, посмотрел на неё и нежно улыбнулся. — Я люблю тебя и целую крепко-крепко!

— А как насчёт свадьбы? — капризным тоном избалованной девочки поинтересовалась она.

— Солнце моё, я же говорил, что женюсь не раньше, чем мне стукнет лет двести, — я покрутился по сторонам, обыскивая комнату взглядом в поисках рубашки потеплее или лёгкой куртки — в последнее время всё чаще становилось довольно прохладно (оно, в принципе-то и неудивительно, зима близится) — и тут вдруг вспомнил, что активатор на зарядку я всё-таки догадался поставить, благо Грэй мне об этом напоминал раз пять или шесть.

— Но я к этому времени буду уже совсем старой! — возопила она, гневно всплеснув руками.

— Ничего, зато я не буду постоянно беспокоиться и ревновать, — успокаивающе сказал я и сам себе удивился: куда девалась моя весёлость? Раньше на такой вот вопросик я мог всегда ответить парочкой язвительных и не очень колкостей или простых скабрезных шуточек... Что со мной случилось, куда подевалось моё вечно хорошее настроение? Ни приведи Триединый, старею?..

Шела, видимо, тоже прекрасно уловила перепад моего настроения не в радужную сторону, потому как лишь печально помотала своей прекрасной головкой и послала мне воздушный поцелуй — я на него ответил лёгкой улыбкой.

— Нет, ну это совсем никуда не годится, — фыркнула она. — Короче так, милый, если не хочешь меня рассердить и обидеть, если не хочешь, чтобы я за тобой по всей квартире со сковородкой гонялась, то к моему приходу желаю, чтобы шампанское было в ведёрке со льдом — ведёрка у тебя нет, но та китайская ваза династии Цинь тоже сойдёт — и чтобы ты меня ждал на столе в самом большом блюде с яблоком во рту и морковкой в другом месте, уже разогретый и готовый! Я тебе буду... — она мечтательно закатила глаза и облизнулась, ну прямо дикая кошка, — ЕСТЬ!

Её глаза вспыхнули диким жёлто-зеленоватым огнём, в потаённых глубинах моей души от этого что-то ворохнулось, в мозг ударила горячая волна крови, и я понял, что если она сейчас ещё что-нибудь скажет, то я схвачу блюдо побольше, пару яблок и морковку и побегу к ней на свидание, наплевав на Капитошкина и на заказ, повыгоняю из тренировочного зала всех молодых "птенцов", и скучные будни курьеров вроде меня с ней разукрасят жизнерадостными красками наши страстные стоны и буйное воображение молодых.

Наверное, она всё прочла в моих глазах, потому что мягко и нежно улыбнулась и произнесла:

— Ну вот ты и реанимирован, а то срам какой-то: ходил как зомби. Похоже, наше штатное начальствующее привидение с моторчиком тебя совсем загоняло... Но ничего, можешь наступить ему на ногу и передать, что это пламенный привет от меня.

Я улыбнулся, она расцвела и тут же добавила:

— Ну ладно, любовь моя горемычная, до скорых встреч! Не забудь про яблоко и морковку... Кстати, — она игриво и чуть капризно надула губки, придирчиво осмотрела меня с головы до пят, — тебе очень идёт этот передничек, ты в нём просто... м-м-м... Как настоящий мачо!

— Мы поздно созвонились, прелесть моя кошачья, буквально за десять минут до звонка я ходил ещё и без футболки в одном только переднике, — вдохновенно соврал я, мысленно вздохнув с облегчением, что хоть в этот раз она не перепутала "мачо" с "чмо", а то было бы немного обидно.

— Не-е-ет, — обиженно застонала она. — Ну почему всегда не вовремя?!

Не понимаю, чего она во мне нашла такого красивого? Мышцы как мышцы...Ну выпуклые, ну рельефные, ну хоть сейчас на конкурс культуристов, но... Ну и что? Чего красивого-то в этом? Я не могу никак понять, а ей безумно нравится. Как-то она увидела меня таким: я был без одежды, в одном лишь рабочем фартуке, ковырялся в импровизированной мастерской — меня тогда как раз одолел тяжелый очередной приступ ремонта всего, что только под руку попадётся, — а тут как раз она зашла, увидела меня в этом фартуке и чуть в обморок не хлопнулась от переизбытка чувств и возбуждения, кинулась обниматься, а я рефлекторно раскинул руки и зацепился за оголённый конец кабеля. Стоял, дёргаясь как клоун на ниточках, а Шела не придумала ничего лучше, чем плеснуть в меня водой из стоявшего рядом ведра. Вот с тех пор и не понимаю, в чём же здесь красота?..

Она отключилась, экран замерцал и погас, сменившись через секунду потолочным узором, и я в глубине души вдруг ощутил, как сильно мне её не хватает, странно, правда; ведь вроде бы она ушла не насовсем, мы поговорили и попрощались, ещё впереди немало встреч и таких вот звонков, но... Что-то в душе болит, что-то в ней плачет, это что-то требует её вернуть и как можно скорее, потому что без неё, оказывается, не жизнь, а череда анекдотов и горестей... Я пожал плечами — может быть это и есть любовь? Нет, в том, что я люблю, я и не сомневался, знал это твёрдо и готов был бороться и жизнь отдать за это знание, но... Как и всем мужикам, мне так хотелось иметь чёткое определение тому, что же на самом деле любовь? Что это за зверь такой? И почему он столь многолик и многогранен, когда природа вроде бы стремится к универсальному варианту решения. Или же нет?

Ох, всё это философия и ненужный словесный хлам, который весьма тяжело переваривать. Мой девиз прост — меньше умничай, и да полюбят тебя люди. Самиздат между прочим. Результат двухдневных попыток хоть немного наморщить лоб и практически бесплодных поисков лишних извилин. Давным-давно я ещё подметил, что стоит лишь пару раз прилюдно назвать себя идиотом, как все окружающие, какими бы лютыми мудаками они ни были, начинают есть у тебя из рук, вилять радостно хвостиком и проситься на ручки. Вы скажете, мнение однозначное складывается? Ну и пусть себе складывается — тот, кто недооценивает противника, в конце концов сильно жалеет об этом и первым зачастую покидает поле боя...

Я сладко потянулся, вытягиваясь в струну и пытаясь достать кончиками пальцев до потолка, в пояснице легонько хрустнули позвонки, в мозг пошла свежая волна крови, я встрепенулся как мокрый пёс после купания и скомандовал:

— ЭлИн, солнце моё, соедини меня, пожалуйста, с Грэем.

— Звонок на рабочий кабинет? — уточнила она.

— Да, конечно, — рассеянно подтвердил я и скользнул к шкафу — следовало быстренько переодеться, пока у меня в очередной раз память не отшибло, и я не поехал на работу в передничке с половником и кухонным полотенцем в руках. — Дай объёмное звучание, а видео выведи опять же на главный экран, хорошо?

— Конечно, Андрей, — спокойно ответила ЭлИн, и я мысленно перекрестился, поздравляя себя с только что одержанной победой: неделю я угробил на то, чтобы убедить строптивый виртуальный интеллект называть меня по имени, а не добавлять через пару слов это уже давно доставшее "сэр" — неужто получилось, и ЭлИн сдалась? Ура-а!..

Я развязал тесёмочки передника, расправил его и положил аккуратно на кресло, нырнул в шкаф, разворошил кучу коробок с одеждой, пустых и не очень, наконец нашёл свой любимый собственноручно связанный и от этого чуть кривоватый но тёплый и уютный свитер, развернул его, осмотрел и прижал к груди, любовно поглаживая. Детство всё это, конечно, опять же олень, которого я вышил на груди, в своё время он до слёз рассмешил Шелу, но... В жизни должно быть детство, хотя бы в мелких поступках или вещах оно должно скользить, иначе все мы благополучно сдохнем от старости и безрадостного уныния лет в тридцать-сорок, увы, но это суровая правда жизни.

— Простите, Андрей, — донесся до меня виноватый голос ЭлИн, и я высунул голову из шкафа, в который, оказывается, уже успел целиком забраться, оценивая обстановку, — но рабочий кабинет мистера Аластора не отвечает. Перезвонить на коммуникатор?

Я задумался на мгновение — на большее меня редко хватает — после чего согласно кивнул.

— Соединяй с коммуникатором, и... после разговора проверь, пожалуйста, мой счёт у Грина.

— Хорошо, сэ... Простите, Андрей, — поправилась она.

Я недовольно нахмурился: вроде бы половину её упрямства я одолел, когда требовал прекратить называть меня "сэр", но теперь оставалось ещё одно дельце: убедить её прекратить обращаться ко мне на "вы", каждый раз, когда она говорит "простите", "извините", я чувствую себя лет на сорок старше. Другое дело Шела, м-м-м... Я мечтательно закатил глаза — я хорошо помнил тот распрекрасный момент, когда мы орали друг на друга, срывая голос и не стесняясь в выражениях, после того памятного прыжка с парапета ресторанчика, и как я вдруг, оборвав свою пламенную речь на полуслове, внезапно обнял её и поставил перед фактом, что мы теперь вместе, и без всяких возражений! Эх, как давно это было...

Я фыркнул, загнал подальше и поглубже воспоминания и снова нырнул в шкаф, первую попавшуюся под руки коробку я выкинул прочь, остальные стал перебирать, пытаясь отыскать куртку потоньше и полегче — как-то холодновато уже в рубашке бегать.

— Связь установлена, — промурлыкала ЭлИн как раз в тот момент, когда я под грудой летних тапочек и туфлей — откуда они взялись в таком количестве?! — отыскал, наконец, заветный клад, который сразу же и напялил на себя, предварительно стряхнув с него всю пыль и громогласно чихнув при этом на всю комнату.

— Будь здоров, собака злая, — прорычал Грэй.

Я вылез из шкафа, распинав по пути раскатившиеся коробки, покрасовался секунду перед зеркалом, после чего посмотрел на его лицо и понял, что невзирая ни на что жизнь по-прежнему остаётся прекрасной.

— Хорош... — произнёс он. — Оч-чень, однако, хорош. На роль провинциального бомжа среднего пошиба подходишь идеально.

— Ничего себе "доброе утро"! — возмутился я. — А вдруг я обижусь?

— Во-первых, не "доброе утро" а "добрый день" для начала. А во-вторых, не обидишься, я тебя знаю — нету в тебе этой весьма полезной в иных случаях фиговины, — авторитетно заявил этот рыжий шерстистый мамонт, его лицо исчезло с экрана, через мгновение он чем-то так загремел, опять на кого-то из своих наорал, витиевато и многосказательно помянув его родню, после чего вернулся на экран.

— А-а-а... — замялся я не представляя особо, с чего начать разговор.

— Так, Андрюха, — нетерпеливо перебил он меня, — давай говори скорее, зачем позвонил, потому что времени на пустой трёп у меня нет, у нас тут ЧП случилось.

— Какое ЧП? — заинтересовался я.

— Приятеля твоего никак забрать не можем, его активатор не отвечает, а темпоральный маяк координаты сплошь и рядом бредовые выдаёт, — фыркнул он зло и вздохнул печально. — Грин с утра бегает как ужаленный, всех на уши поднял, но его можно понять, он за маяки и их работу головой отвечает, да и неизвестно, что с курьером случилось опять же... Хотя подозреваю худшее.

— Какого моего приятеля? — насторожился я, мысленно перебирая в голове список друзей и знакомых, которые могли бы попасть в такую вот ситуацию.

— Ну как "какого"? — всплеснул он руками и тут же отвлёкся:

— Эй, Роберт, стой! Иди сюда! Да иди сюда, не бойся! Держи, вот здесь последние координаты, отфильтруй по "треугольнику вариантности", после этого сверь со списком предыдущих. Если появится где-то совпадение, записывай строки и ряды и после этого пулей ко мне! Понял?! Всё, ноги в руки и темпом, темпом! — прикрикнул он.

— Так, о чём я говорил? — нахмурил он лоб, вернувшись на экран и посмотрев мне в глаза долгим пристальным взглядом.

— О приятеле моём, — напомнил я, снимая куртку и свитер и надевая поверх майки броню, — который...

— Всё, вспомнил, — с шумом выдохнул он с такой силой, что у меня, наверное, волосы зашевелились на голове. — Ковалёв на связь не выходит уже длительное время, его активатор молчит, лишь изредка посылает прерывистые сигналы по спецкоду, темпоральный маяк врёт в координатах, из-за этого не можем послать туда людей на выручку... Чтоб у них всё отсохло, кто эти маяки придумал! — рявкнул он так свирепо, что даже мне стало не по себе, а уж топот и торопливое шуршание на заднем плане вообще испарились.

— Ковалёв пропал? — я не поверил своим ушам. — Антон Сергеевич?!

Грэй печально кивнул.

— Не нравится мне эта срань, Андрюха, — произнёс он напряжённым сухим голосом. — То Капитошкин у меня над душой с веником стоял, то он теперь против меня многих настраивает, дескать, я "крот" и сливаю информацию направо и налево за хорошие бабки, то вот теперь Ковалёв ни к селу ни к городу на связь не выходит... Да что же это такое-то?!

— Что за спецкод такой?

— Код критической ситуации, — прорычал Грэй, наливаясь кровью. — Беда в том, что закодированные по нему сигналы приходят уже долгое время, потом оборвались, около часа по времени было всё в порядке, теперь вот опять началось, и ведь не разберёшься, что случилось, потому что без координат маяка мы примитивно топчемся на месте! Чёртов маяк!..

Он зарычал и стиснул кулаки, его лицо побагровело, по нему побежали крохотные капельки пота, глаза засверкали явственными молниями, а уголки губ приподнялись, обнажая клыки. Я отодвинулся на шаг назад, потом подумал и отошёл ещё подальше, даром что нас разделяло немалое расстояние, в гневе этот остроумный добродушный гигант страшен, под горячую руку даже я не рисковал и не горел желанием ему попадаться; сила у него дикая, необузданная, воображение богатое — в гневе натворит дел, ходи потом с протезами вместо конечностей и вставной челюстью.

— Постой, — я поднял ладони, надеясь его успокоить, — не переживай так. Ковалёв мало того что историк и один из лучших курьеров, он ещё и инструктор по боевой подготовке. Или был им... Куда он пропадёт? Я видел как-то, как он молодняк по залу гонял, с ним мало кто справиться сможет. Кстати мы с ним вовсе и не приятели, — добавил я, пожав плечами.

— Андрей, — воздел очи горе этот рыжий великан-таракан с усами и роскошной бородищей — ему бы повязку на глаз, трубку в зубы и попугая-матершинника на плечо и получился бы вылитый капитан Флинт, — от пули в лоб из-за угла или от плазмы в спину даже суперспец при случае не уклонится, а Ковалёв давно уже отошёл между прочим от боевых тренировок и уже долгое время преподаёт гуманитарные науки. Ну какой из него в данной ситуации боец? А даже если и представить его таким, то... всякое в жизни бывает, судьба у каждого своя. О Триединый, мать твою и всех последователей в придачу, убереги Ковалёва, прошу тебя!

Вот тут я по-настоящему испугался — Грэй как истинный учёный с системным именем и колоссальным опытом весьма критично относился к религиям вообще и к вероучениям в частности, критиковал других, развенчивая их тупое стадное поклонение фетишу, каким бы он ни был, раскрывал нюансы и секреты сектантов и написал в своё время по-моему не один десяток книг как раз на эту тему, за что его однажды даже вызвали к себе клирики Белой башни, откуда он вернулся, сияя от восторга и громогласно восторгаясь тупостью монахов. Услышать от него мольбы о помощи высших сил!.. Я покачал головой: это было не просто из ряда вон выходящее, а полное крушение привычной системы взглядов и ценностей и в каком-то роде смахивало на мини-Апокалипсис.

— Есть!!! — донёсся с заднего плана чей-то восторженный крик. — Нашёл!! Мистер Аластор, нашёл!!

— Что там? — рыкнул Грэй, опять исчезнув с экрана, я насторожился. — Ну?! Говори!

Я услышал чьи-то быстрые шаги, кто-то подбежал, и до меня донёсся хорошо различимый и узнаваемый шорох бумаги, перебираемой под аккомпанемент чьего-то шумного и хриплого дыхания.

— Прекрасно, — выдохнул Грэй, обращаясь к подбежавшему. — Роберт, теперь слушай внимательно! Сейчас берёшь эту сетку координат, прогоняешь её через локальный и темпоральный фильтры, значения менее сорока... нет, лучше тридцати процентов совпадения отсеиваешь. Когда наберёшь три совпадающих координаты, фиксируй их в матрице и посылай запрос. С логикой типа "тетрарх" работать умеешь? Хорошо, тогда садись за мой компьютер — не спорить! — и начинай фильтровать. Три наберёшь, посылай запрос, в точках максимального соответствия ставь маркеры и пересылай их Грину. Понял?

— Но ведь это долгий процесс, мистер Аластор, — услышал я чьё-то испуганное блеяние.

Грэй зарычал, я явственно услышал скрип кожи на его, наверняка, стиснувшихся кулаках и мысленно пожалел паренька, осмелившегося возразить своему диковатому начальнику.

— Что предлагаешь? — ангельским тоном вопросил Грэй.

Я попытался представить его лицо сейчас: побагровевшее, с вздутыми венами на лбу, разъярённое, встревоженное и в то же время умилённое, чтобы не отправить парня раньше времени в обморок, — и чуть не рассмеялся, почему-то трагичность ситуации меня совсем не трогала, уж не знаю почему. Возможно, я был уверен внутренне, что с Ковалёвым ничего не случилось, а потому и не переживал особо за него, а может роль сыграло то, что я догадывался, что именно могло послужить причиной его невыхода на связь, — знакомое и предсказуемое меня мало волновало, наверное я просто начал понемногу привыкать к тому, что сейчас стало происходить. Я совершенно спокойно чувствовал себя в разразившемся сейчас на фирме бедламе, не испытывая особой любви к Ковалёву, который в своё время пытался затащить Шелу к себе в апартаменты, и не мог жалеть и переживать о его пропаже...

— Мистер Аластор, Дегтярев на связи! — донёсся до меня чей-то далёкий крик.

— Дегтярев? Игорь? — встрепенулся Грэй. — Что там?

— Он просит помощи! Сообщает, что Ковалёва убили...

Воцарившаяся моментально абсолютная тишина столь неожиданно обрушилась на меня, что сдавила уши, и я испугался, что оглох. Кашлянув для пробы, я посмотрел на экран и вдруг ясно увидел, как побелело лицо Грэя.

— Всё, Андрюха, потом поговорим! — бросил он коротко и, судя по топоту, галопом рванулся куда-то вперёд, забыв разорвать связь.

— Координаты сигнала засекли? — рявкнул он громогласно.

— Да, мистер Аластор! Идут непрерывным потоком...

— Джейкобса и Сальвази к нему на выручку туда, живо! — заорал он. — Роберт, свяжись с Эланой, пусть готовят реанимационную камеру и ревитализаторы! Живее, олухи, живее!..

Я как завороженный слушал, как он сыпал на бегу командами направо и налево, при всей своей кажущейся безалаберности Грэй был, наверное, самым строгим и суровым начальником из всех, с кем я успел пообщаться. Своих умников он за пару месяцев приучил к строжайшей похожей на воинскую дисциплине, от его оперного рёва они мотыльками разлетались во все стороны, молниеносно выполняя распоряжения и быстро отчитываясь за них. Иногда я даже завидовал немного его таланту и умению организатора...

Я натянул куртку, решив всё-таки свитер не надевать, всё равно успею разогреться, пока буду на заказе бегать, помахал руками, покрутился во все стороны, наклонился влево, вправо, затем вытянулся вертикально, и медленно стал поднимать правую ногу, не сгибая её в колене. Обхватив рукой под коленку, я коснулся лба лодыжкой, затем согнул ногу в колене, замерев в позе цапли, раскинул руки в стороны и, закрыв глаза, сосчитал до десяти. Опустив ногу, я повторил ту же процедуру с левой, однако её держал чуть подольше. Наконец опустив и её, я подтянул штаны и мягко и плавно сел на шпагат, наклонился влево, вправо всем корпусом, каждый раз с удовольствием отмечая, что растяжка никапельки не ухудшилась, при наклоне я вытягивался в струну и касался без малейших проблем носом голени. Я наклонился вперёд, опёрся на локти, после чего подтянул ноги и прогибом назад встал на руки, покачавшись так пару раз, я напрягся, оттолкнулся и встал на кулаки, держа ноги и туловище идеально вертикально, осторожно наклонил корпус влево, вправо, подумал и, решив, что не убудет с меня, несколько раз отжался, стараясь не отклоняться ни на градус от идеальной вертикали. Руки немного заныли, однако я твёрдо решил хотя бы раз за эту неделю довести упражнения до конца, спружинил на кулаках, оттолкнулся и встал на пальцы, затем сделал над собой огромное усилие, взяв самого себя за шкирку и как следует встряхнув, и убрал правую руку, прижав её к груди, оставшись стоять на пальцах левой. В таком вот положении, стоя на пальцах одной руки, следовало, постепенно меняя руки, выполнить сто отжиманий — ежедневная норма для курьеров по тренировке рук и кистей — я мог сделать двести без особого труда, однако сейчас как и всегда, впрочем, мне было жутко лениво, вдобавок Капитошкин ждал меня, пообещав позолотить ручку за выполнение какого-то очередного заказа.

Решившись, я отжался десяток раз на пальцах левой руки и наклонил корпус вперёд, вставая и выпрямляясь. Закрыв глаза я постоял немного, не шевелясь, пережидая приступ слабости, когда кровь, прилившая к голове, хлынула вниз по артериям и венам, головокружение и лёгкую тошноту из-за моментально понизившегося кровяного давления. Наконец голова пришла в норму, слабость ушла, я осторожно приоткрыл глаза и сделал несколько быстрых взмахов и ударов, отряхивая руки и сбрасывая напряжение. Куртка к слову нисколечко не мешала.

— И чего я её раньше не носил? — удивлённо спросил я сам себя, расхаживая по комнате и пытаясь угадать и заодно вспомнить, что мне следует брать с собой.

Активатор на фирме; будем надеяться, что он заряжен, что я не перепутал номера и щупы как в тот раз, когда я по незнанию перепутал зарядки и подогрел воду в бассейне до температуры горячего супа, а в нём как раз отмокали тогда девчонки из группы Сависсовой... Я мечтательно закатил глаза, вспоминая: ох, и устроили они мне нагоняй, когда выяснили, кто виноват, тридцать крепких подтянутых красивых девчонок не отягощённых излишками одежды... Сказка да и только... Так. Я ещё раз окинул всё внимательным взглядом: ничего не забыл? Главное — себя не забыть, а то я такой... Вполне могу.

— ЭлИн, милая, активируй скутер на прогрев генератора и... проследи за жарким в духовом шкафу, пожалуйста, — я с сожалением вздохнул, как жаль, что не успел попробовать творенье собственных рук, ладно, лишь бы Шеле понравилось, а я всегда собой доволен. — Когда Шела придёт, пусть...

— Всё будет готово на высшем уровне, Андрей, — успокоил меня её мелодичный голос, и я едва не зааплодировал ей. — Кстати вы просили проверить ваш счёт у мистера Бенефициуса...

— Да, — я встрепенулся. — Какая там сумма?

— Двести сорок девять кредитов шестнадцать микро, — отчиталась она.

— Ага, — я задумался, вспоминая, сколько кредитов числилось на моём персональном счёте на фирме. — Переведи на этот счёт ещё тысячу кредитов и дай выписку с моего персонального.

Старенький принтер (я любитель старины и коллекционер!), стоящий возле компьютера, негромко загудел, пару раз мигнул огоньками на крышке, и из него выскользнула бумажка с цифрами, я поднял её и сам удивился, затем потёр глаза, всмотрелся и очень сильно удивился и растерялся вдобавок.

— ЭлИн, транзакции на мой персональный счёт за последние три дня были? — спросил я, не отрывая взгляда от цифр на бумажке.

— 28 октября 2312 года: приход — сто пятьдесят кредитов, расход — шесть кредитов двадцать семь микро; 29 октября: приход общий — три тысячи восемьсот девяносто шесть кредитов сто двадцать микро, расход...

— Э-э, прости, я имел в виду крупные транзакции, — перебил я её поспешно.

Она помолчала секунду, анализируя поступающую информацию, и вдруг выдала:

— За период с 20 октября по сегодняшний день крупных транзакций не проводилось, все суммы денежных переводов не превышают трёх-пяти тысяч кредитов.

А вот эта новость меня ошарашила.

— Состояние счёта на 27 октября? — скомандовал я.

— Двадцать восемь тысяч шестьсот девяносто три кредита восемьсот семьдесят микро, — мгновенно ответила она.

"Так, правильно...".

— 28 октября?

— Тридцать тысяч сто пять кредитов тридцать три микро.

Я напряг память, вспоминая тот день. Ну что ж вполне возможно...

— 29 октября?

— Двадцать девять тысяч семьсот двадцать четыре кредита девятьсот четыре микро.

"Угу...". Я пометил на бумажке-выписке со счёта очередную сумму.

— Сегодняшнее число?

— Семьдесят одна тысяча кредитов ровно, — спокойно ответила она.

"А?! Каково?!".

— Отследи переводы на общую сумму в сорок одну тысячу кредитов.

— Таких переводов не было.

"Ну?! Каково?! Переводов не было, а деньги сами нарисовались... Что за бредятина?! Или они поступали массовыми небольшими переводами? Но тогда бы она указала это, а не молчала как партизан".

— Не было зарегистрированных переводов или вообще всех крупных? — уточнил я.

Она помолчала, соединяясь с базой Системного управления финансов, обработала запрос и выдала:

— Ни зарегистрированных, ни прочих переводов в указанном размере в период с 20 октября по сегодняшний день не проводилось.

"Вот это новости, чтоб им в нуклонном море раствориться!..".

Я ошалело рассматривал выписку, сравнивая мою честно заработанную сумму с только что свалившейся — семьдесят тысяч, во имя Большого Взрыва, это ведь... Ну... Ну... Ну нихрена себе! Для сравнения: шикарнейшее бриллиантовое колье, о котором мечтают, наверное, все женщины в Системе, стоит в самом дорогом ювелирном известном на всю Систему магазине пять с половиной тысяч кредитов, на чёрном рынке то же самое колье стоило бы раза в полтора дешевле. Откуда мне такие деньжищи достались?!

Я напряг воображение, затем собрал всю свою силу воли в кулак: моя ахиллесова пята — любопытство, которое погубило кошку и давно уже довело меня до цугундера, сейчас меня не просто терзало любопытство, а трепал настоящий охотничий азарт, природа рычала и требовала достучаться, докопаться, доползти до истины, посмотреть на неё, похвалить самого себя и... топать дальше. Я напряг извилины и решился, согласившись поиграть немного если не в Шерлока Холмса, то хотя бы в доктора Ватсона, согласившись с правилами и условиями навязанной мне игры, а я чувствовал, что это так и есть, ибо в столь роскошном подарке подозревал лишь двух человек, у которых хватило бы возможностей совершить перевод, обманув при этом систему слежения и контроля Системного управления финансов, уничтожить все даже самые незаметные следы и уйти, притворив плотно за собой дверь. Лишь двое людей могли провернуть такое, остальных власть имущих мог интересовать лишь Андрей Преображенский по прозвищу "Первозванный", а не курьер по фамилии Преображенский с небольшим по меркам театральных гонораров заработком.

"Опять двое, — тоскливо подумал я, глядя в потолок, — опять эти двое... Грэй, Капитошкин, что за игру вы ведёте? Какая роль в ней отведена мне? И где место "чёрным"? Что они? Кто они? Почему гибнут курьеры и всегда рядом с фактами их смерти вы, кружащиеся друг против друга? Что за игра у вас, что за противостояние умов? Хоть на один вопрос мне кто-нибудь когда-нибудь даст ответ?".

Я опустил голову и понуро вздохнул — не люблю быть пешкой в чьих-то планах, какими бы они ни были. И тут вдруг мне в голову постучалась шальная мысль: а почему я обязательно и непременно должен быть именно пешкой? Все эти вопросы наверняка связаны с заказами, которые исходят от Капитошкин, и информацией, которую предоставляет Грэй. На всех последних заказах фигурировали "чёрные". Ну что же... Я потёр ладони, мысленно облизываясь в предвкушении долгожданной сольной партии. Вы меня втянули в это, ребята, так я вам подыграю, но и свой интерес поимею: Шамрин, Побережный — они дл меня мало что значат, но вот "чёрные" подняли руку на меня и пытались убить. Зря вы это, ребята, надо было не пытаться, а делать.

— ЭлИн, отследи все транзакции по Системе за последние пять дней, отфильтруй их по суммам сальдо и скомпонуй в одну таблицу, а потом распечатай, — задумчиво почесывая нос, попросил я. — Приду, будем разбираться...

— Как скажешь, Андрей...

Я удивлённо прислушался — показалось или нет — запахнул и застегнул куртку, поправил воротник и рукава и направился к лифту. В голове всё не унималась одна беспокойная мысль: неужели и Ковалёв как-то связан с делами Грэя и Капитошкина? И что получается, если да? Получается, его смерть тоже запланирована? Любопытная теория получается, не правда ли? А самое любопытное и неожиданное заключалось в том, что неизвестно куда испарилось вдруг моё человеколюбие, вера в честь и совесть, и в моральные принципы. Куда всё это ушло? Неужели взрослею? Неужели одного урока оказалось достаточно? Эх, жаль терять свою светлую половину, так и не заметишь, как утонешь во мраке недоверия, отчаяния и злобы тёмной половины; будем надеяться, что сегодня я такой серьёзный исключительно благодаря переменчивому настроению... А если нет? Ведь я избил ни в чём не повинного парня... О Триединый, хранитель всего сущего, в кого я тогда превращаюсь? Кем я уже стал, если гибель Шамрина и возможная смерть Ковалёва не вызывают у меня никаких эмоций кроме азарта охоты и желания узнать наконец ответы на мучащие меня вопросы?

Глава 14

"Чтоб тебе в Бездне раствориться!".

Мозг ещё переваривал увиденное, а тело, повинуясь быстрой и чёткой команде, отреагировало молниеносно. Короткий жестокий удар ногой в солнечное сплетение, и "чёрный" со всхлипом отлетел к стенке лифта, ударился об неё и сполз на пол, распластавшись на нём неподвижно как сломанная кукла.

"Не притворяйся, гад! Ты сильнее этого, я знаю!".

Я прыгнул внутрь кабины, нагнулся, схватил его за грудки и, взревев как марсианский паровоз, поднатужился и швырнул через себя, нагибаясь немного. Тело "чёрного" вылетело из лифта, зацепившись ногами за дверцы, обрушилось с мягким грохотом на пол и замерло, перевернувшись несколько раз.

"Вставай, тварь! Вставай, кому говорю!".

Кровавая пелена заволокла мои глаза, не соображая и не видя практически ничего кроме смертельного врага передо мной я прыгнул вперёд, опустившись на колени возле него, вскочил на ноги, размахнулся и врезал что есть сил ему по рёбрам; раздался мягкий шлепок, как будто по сырой глине залепили кулаком, противно затрещали, ломаясь, кости, и я, не выдержав, ударил ещё раз, метя носком ботинка в висок, однако плохо скоординировал движения и угодил в плечо. Пальцы на ноге заныли от лёгкого ушиба, кость ключицы с негромким хрустом треснула и сломалась, однако "чёрный" и не пошевелился — ждёт, сволочь, момента, когда я отвлекусь, нет, ну до чего же у них выдержка натренированная, я мысленно поаплодировал ему.

"Ну что же ты не встаёшь? Чёрный костюмчик, чёрные туфли, белая рубашка... Где же ты свои чёрные очки забыл, душегуб? Ну вставай! Вставай!!!".

Надеясь поднять его, схватить за волосы и швырнуть Капитошкину на ковёр с криком: "Вот вам ответ на все вопросы!", я бил "чёрного" быстрыми коварными ударами: в бедро, по почкам, в рёбра, в лодыжки, под колено — однако он лишь дёргался как червяк на рыболовном крючке и еле слышно и глухо стонал сквозь зубы.

"Громче! Громче стони, убийца! Кричи! Вопи! Хрипи предсмертно! Как наверняка хрипел Шамрин, которого вы убивали! Как стонал я на Арене, корчась от немыслимой боли! Громче, ещё громче! Визжи, как будто тебя режут, ублюдок!"...

Краем уха я услышал, как где-то рядом со мной зазвучал сигнал тревоги.

"Правильно, — с облегчением подумал я, нагнулся и схватил "чёрного" за волосы, оттягивая его голову назад. — Это правильно... Наверняка он не один, а со своими "близнецами" прибыл. Необходимо их срочно отыскать и уничтожить... Всех! Беспощадно!".

Я оттянул голову "чёрного" назад так, что чуть не захрустели шейные позвонки, и чуть не зарыдал от переполнявшего меня бешенства, с размаху ударил его ребром ладони по горлу, потом по уху. "Чёрный" захрипел, его вырвало кровью, ухо моментально обвисло как тряпка, стало синюшно-багрового цвета, я отвёл руку для, возможно, последнего удара, как вдруг...

Резкая боль пронзила моё запястье, я чуть не взвыл и сразу же обернулся, чтобы тут же рухнуть и покатиться по полу, задыхаясь от боли в особым образом изогнутой кисти. Улучив момент, когда хватка на мгновение ослабла, я вложил в рывок все оставшиеся силы, развернув кисть и схватив пальцами чью-то руку, я сдавил её мёртвой хваткой и рванул на себя, одновременно поднимаясь с пола. Раздался чей-то крик — сквозь багровую пелену на глазах я не видел ничего и посчитал, что на помощь своему подоспели остальные "чёрные", — я вскочил на ноги, поднимаясь и выпрямляясь, махнул рукой вправо, описывая широкую дугу, и сразу же рванул её влево, выворачивая запястье и сам разворачиваясь спиной, дёрнул на себя. Хруст, треск, чей-то дикий крик, мне на спину обрушилось чьё-то тело, я присел, переваливая его через себя, и тут же вскочил на ноги одним прыжком, ярость требовала выхода, бешенство кипело и бурлило в крови, выплёскивая через край, придавая мне сил, ускоряя реакции и обостряя чувства, — огонь в жилах, сталь вместо мышц и сухожилия как натянутая тетива — всё это во мне сейчас. Гори огонь! Крепче сталь! Звените мелодичным пением жилы! Рефлексы, инстинкты, выручайте!

Я захрипел, зарычал, разбрызгивая слюни и чуть не визжа от ярости берсерка, я кинулся на смутные силуэты, колеблющиеся передо мной, — всех убить, разорвать, уничтожить! Вы мне ответите за смерть Шамрина, за покушение на Побережного, за измывательства на Арене, за своё холодное молчание и за тайну, окутывающую всех вас! Ответите за всё!!!

— Андрей, очнись! — чей-то громкий крик, столь знакомый, столь узнаваемый; кто же это?.. Грэй?!

Я радостно оскалился — Грэй здесь, со мной рядом! Вдвоём мы раскатаем этих "чёрных" а потом начнём выяснять всё от и до, все детали, все нюансы, все секреты... Смерть им!

Силуэты заколебались и разбежались по сторонам от меня, отхлынув как вода от нерушимой скалы. Боитесь меня, твари? Правильно боитесь! Я огляделся, выбирая первого для нападения, собрался как змея перед прыжком...

Треск. Резкий треск распарываемого электрическим разрядом воздуха. И сильная мгновенная боль в боку. И неприятный запах озона, режущий ноздри...

Я покачнулся, перед глазами всё плыло, трудно было сконцентрироваться, я махнул руками по сторонам, шатаясь, попытался выпрямиться, однако скривился от боли и, качнувшись в сторону, едва не упал.

— Ещё разряд! Не видишь, что его не берёт?!

Чей-то сухой противный металлический голос... Кто же это? О Триединый, а где это я? Что со мной? Сознание гасло, я из последних сил сопротивлялся этому, пытаясь устоять на ногах. Грэй, где же ты? Что происходит вообще?

— Повысить мощность! Давай разряд!

— Пшёл прочь, цербер, руки оторву и сожрать заставлю! — рык Грэя... Но где же он сам? — Андрей, родной мой, приди в себя!

Меня кто-то (кто-то?) обнял за плечи, чьи-то сильные руки прижали меня к могучей груди, ладонь легла мне на затылок, а в ухо загудел столь знакомый и родной голос. Повинуясь ему и его тормошениям, я медленно выныривал из непроглядных и тёмных пучин ярости, гнева и отчаянья, которые затянули меня с головой, стоило только увидеть "чёрного", боролся с действием парализатора, не пуская сознание на незаслуженный отдых — о как это было тяжело, если бы вы знали. Бешенство и гигантские дозы адреналина всё ещё трясли меня, я содрогался в запоздалых судорогах мышц, меня качало и носило из стороны в сторону, я чувствовал себя как зелёный новичок, под аккомпанемент дружного хохота товарищей и тошноты выползающий из центрифуги.

— Андрей... — гудел у меня над ухом успокаивающий голос Грэя, одной рукой он крепко обнимал меня за грудь, прижимая спиной к своей груди и не давая возможности вырваться и дальше пойти вразнос, а другой он непрерывно и мягко гладил меня по затылку, и под успокаивающие движения его ладони вся моя ярость утихала, уходила, прикрывая за собой дверь, смирялась, бешенство отступало, освобождая сознание и разум от своих цепких оков, я уже мог различать контуры предметов и черты знакомых встревоженных напуганных лиц — Великий Космос, как много людей, что же стряслось?! — пелена уходила с глаз, белки очищались от залившей их крови, я нервно сглотнул, увидев, что все смотрят на меня осуждающе и с ненавистью, заметил, что их взгляды скользят между моим лицом и неким телом на полу, одетым в черный костюм.

Чёрный костюм?! Ярость во мне приготовилась вспыхнуть адским огнём, взбурлить, взыграть, ударить в голову, сорвать оковы морали и втоптать тело "чёрного" в пол, однако, всматриваясь получше, я мысленно качал головой, сдерживая себя. Взгляд окончательно прояснился, я поморгал, прогоняя образы, кружащиеся в мозгу и обличающие меня в страшном преступлении, обвёл взглядом лица собравшихся, мысленно удивляясь опять же: ребята из внутренней охраны, Кербер, Грин, Викентий, наш штатный психолог, сменивший Айдашева, Элана в своём очаровательном белоснежном халатике и стетоскопом на изящной нежной шейке, которую я когда-то бесчисленное количество раз покрывал поцелуями, её белобрысые реаниматоры возле тела, лежащего в луже крови на полу, Капитошкин, Ущучин — да что случилось? Я перевёл взгляд на тело в чёрном костюме, его как раз переворачивали на спину реаниматоры, вгляделся в лицо и... рухнул на колени, пряча лицо в ладонях и чуть не завыв от горя и отчаяния, когда вдруг понял... ЧТО произошло...

— Андрей, родной ты мой... — прогудел над головой мягкий голос Грэя, полный горя и сожаления. — Ну что же ты натворил...

"Что же я натворил!.. Великий Космос, Боже, боги и Триединый в придачу, что же я наделал!!! Господи!.."...

* * *

Я сидел в кабинете Капитошкина, закинув ногу на ногу, откинувшись на спинку удобного кресла, и смотрел на Старика, а тот в свою очередь буравил меня своим колючим холодным взглядом.

— Тебе повезло, несказанно повезло, — подчеркнул он, — что Герхард остался жив... Если бы не это, гулять бы тебе по марсианским подворотням и кабакам, вышвырнутым с этой работы, на пару с совестью, отягощённой убийством невинного человека, и вместе с ней вы бы выли на спутники, заливая горе дешёвым виски...

Капитошкин помолчал немного и печально вздохнул:

— Что на тебя нашло тогда, Преображенский? — устало спросил он, глядя тяжёлым серьёзным взглядом на меня, под грузом справедливых обвинений и упрёков забившегося вглубь кресла и печально оценивающего происходящее на пару с грустью и трезвостью человека, умеющего — я так надеялся на это — отвечать за свои поступки.

— Я сам не знаю, Зизольдий Гурабанович, — с искренней тоской и грустью ответил я, глядя не на него, а сквозь него и полностью осознавая свою вину и последствия своего поступка. — Я ведь говорил вам уже, что не помню, не понимаю, что это были за чувства, эмоции, которые толкнули меня напасть на него, я помню лишь, что один только вид чёрного пиджака вызвал во мне фонтан такой ярости и злобы, что под их напором отключилось сознание, и верх взяли рефлексы...

Я прерывисто вздохнул, заново переживая те события, попытался понять: чего же хочет от меня тот старый верблюд? Раскаяния? Полноте вам, господа, я раскаялся сразу же, как только узнал и понял, что натворил. Сожаления? Глупо сожалеть о том, что произошло, но, даже несмотря на это, я сожалел, сожалел и клялся себе, что мне бы секунду лишнего времени, и этого бы не произошло. Разумеется, я врал... Врал сам себе, но... человек в состоянии аффекта не несёт ответственности за последствия своих поступков, а моё состояние именно в тот момент оставляло желать лучшего. Элана лишь качала головой, когда в присутствии свидетелей вытягивала из моей памяти моменты, связанные с Ареной, с "Дедушкой", с "чёрными"; приняв всё это во внимание, меня можно было понять и простить. Так и вышло, однако сам себя я не простил — впервые мой железный самоконтроль дал сбой, вдобавок я чувствовал, что под давлением последних событий как-то ожесточился, стал более злым и прямолинейным, а это, мягко говоря, было нехорошо.

— Подумать только, — продолжал Старик, как будто не замечая моих внутренних терзаний, — у парня праздник был, он цветы заказал, приоделся покрасивее, спешил к невесте своей на свидание, а нарвался... на тебя.

— Зизольдий Гурабанович, — я поднял взгляд и посмотрел на него, — я раскаиваюсь, как раскаялся ещё тогда, я не понимаю, что на меня нашло, я готов понести все мыслимые и немыслимые наказания, я готов ответить, и я отвечу перед ним, его семьёй и его... Ольгой. Я...

— Да-да, именно ты, — перебил он меня. — Разумеется, ты ответишь, вот только не по суду и закону, в конце концов это наши внутренние дела, а в соответствии с собственными понятиями о чести, долге и совести. Я говорил с реаниматорами, они обещают поставить его на ноги через две недели, а пока он находится под наркозом в кольто, за это время ты должен придумать, как попросить прощения у Ольги, её фамилия Светлова кстати, и определиться с размером суммы, которую ты заплатишь за лечение Герхарда и его последующую реабилитацию. Множественные переломы некрупных костей тяжелее всего заживляются, как ты знаешь, так что уверен, реаниматоры счёт тебе выставят немалый.

— Я заплачу всё до единого микро, Зизольдий Гурабанович, — пообещал я тихим голосом, прикрыв глаза, — а теперь давайте, пожалуйста, закроем эту тему, прошу вас...

— Ну хорошо, — произнёс он, откинувшись в кресле, — я буду рассчитывать на твою сознательность и совесть, Преображенский, а также на честность по отношению к другим. А теперь — ты прав — давай поговорим о делах. По поводу заказа тебе всё известно: сумма выплаты за выполнение составляет четыре тысячи кредитов, так как заказчик пожелал увеличить гонорар, заказ поступил от фирмы "Крелон Индастриз", Аластор и Бенефициус уже успели мне доложить, что информационная матрица временного слоя изучена и подготовлена к изменению, темпоральный коридор готов, так что можешь смело отправляться. Предупреждаю сразу: канал связи здесь общий, заказчик не пожелал воспользоваться приватным, так что будь готов к возможным неприятным вторжениям со стороны конкурентов. Ну и... — Капитошкин пожевал губами, нахмурил брови, вспоминая, очевидно, не забыл ли чего, — вроде бы всё.

Я пошевелился, разминая затёкшие мышцы шеи, ног и рук, предчувствуя, что сейчас наверняка начнётся продолжение шпионских игр, и, в принципе, угадал...

— Мои расчёты не оправдались, Андрей, — печально произнёс Капитошкин и скривил в обиде губы, отчего его лицо мигом обрело все черты сходства с мордочками пекинесов, которых даже в моё время — я лазил по Галанету, любопытствовал, искал, сравнивал — никак не меньше, чем в предыдущие века. — Выходит постепенно так, что я действительно зря подозревал Грэя в шпионаже, ему действительно нет никакого резона заниматься этим, уж слишком неприбыльно это и опасно...

— А вы откуда знаете? — удивился я.

— Я создал несколько информационных серверов, зарегистрированных на несколько разных подставных лиц, и связался с людьми из фирм-конкурентов, которых я подозреваю в двойной работе, послал им запросы, мотивируя это требованиями времени и работы, — сознался Капитшкин, и я чуть слюной не подавился — неужто этот старый гремлин знает, что такое сервер, запросы и даже понимает, такое страшное слово как "требование времени", из его слюнявых уст оно звучало примерно как "веяние моды". — Ответ пришёл нескоро и не сразу, но пришёл... В нём были чётко оговорены условия копирования информации, которые оказались не такими уж и запредельными. Я знаю Аластора гораздо дольше, чем ты его, и хорошо знаю его принципы работы — за столь малое вознаграждение за труды он бы даже не почесался...

— И это единственный аргумент? — не выдержал я. — А как же целостность пломб? А честность и порядочность Грэя в отношении выполняемой им работы?

— Это кто мне говорит о честности и порядочности? — деланно удивился Капитошкин и хрипло расхохотался, заплевав при этом весь стол перед собой. — Это мне говорит человек, который за счёт фирмы в рабочее время, без зазрения совести прогуливая работу, мотается на прогулки на Землю, мотивируя это своим сложным психическим состоянием. И нечего делать невинный взгляд, Преображенский! — прикрикнул он строго. — Скажи спасибо, что в отношении группы курьеров, имеющих допуск к выполнению особых поручений, я на многое закрываю глаза, а в твоём варианте — на очень многое! Кстати заявление твоё и медзаключение, которое тебе Элана за поцелуй в щёчку сляпала, я уже обработал, они давно в утилизаторе и распылены на молекулы. Не строй из себя неврастеника, Преображенский, уясни свою полезность прежде всего для меня хотя бы с той стороны, что на твою подготовку и обучение потрачены большие деньги, и ты фирме ещё должен как планеты колонистам. Хотя бы с этого боку попытайся меня понять, а не сучи истерично ручками, не хлопай дверью и не избивай курьеров... Вот так вот!

Капитошкин отдышался и вытер лоб, а я же незаметно вздохнул: шанс отмазаться от кровопролитных особых заказов, которые хоть и оплачивались дороже, но пахли всегда не просто жареным, а пригоревшим, похоже, вылетел в трубу вслед за улетевшим осенним ветром, я мысленно помахал ему рукой, провожая в дальний путь. Чтоб тебе на рейдера нарваться, куда катится этот мир? Капитошкин, выясняется, умеет складно лепить логически завершённые и целостные монологи, а не только мямлить, сопеть, покряхтывать и плеваться. Я ему, оказывается, нужен, и о моей полезности он громогласно заявляет вот уже который раз. Грэй, всегда такой спокойный, добрый, немного ленивый, напоминающий мне большого мамонта с длинным языком вместо хобота, на удивление ведёт долгую и давнюю войну со Стариком, в которой нет и не будет победителя, так в чём же смысл такой войны? Что произошло вообще? Или пока я спал, в это реальности произошёл локальный переворот, перевернувший всё с ног на голову и запутавший меня окончательно. Какие-то шпионские игры, опять же "чёрные" эти как кость в горле и загадка века, прибавить к этому события последних дней, и получится неплохой детективчик, я бы почитал, честно говоря, не отрываясь от более важных дел, скажем, в туалете...

— Ты ещё молод, Андрей, — Великий Космос, Старик затянул свою любимую песню, откинувшись на спинку кресла, он сидел, сцепив пальцы на животе, и вещал как истинный гуру, открывая, как он считал, мне правду жизни и уча меня жить, — а потому и не знаешь ещё, что у взрослых людей слово "порядочность" не всегда включено в их словарь незнакомых терминов. Есть Малая выгода и Большая выгода, потому как собственный карман всегда как-то ближе, чем прочие, и заботишься прежде всего о нём. Так вот, ради малой выгоды человек ещё может подумать: а что будет, если я сделаю так или иначе, а как на меня посмотрят окружающие, а как я оправдаюсь в случае чего, то есть, образно говоря, он может вести себя порядочно, руководствуясь какими-то своими соображениями, оценивая риски и продумывая запасные варианты. А вот когда на горизонте маячит Большая выгода, тот самый шанс на миллион, то тут уж девяносто девять человек из ста пошлют в дальний Космос свои принципы и совесть, свою добропорядочность и честность, лишь бы только завладеть сокровищами этой большой раковины-жемчужницы...

— Ты добывал когда-нибудь лунный жемчуг, Андрей? — спросил он вдруг, посмотрев на меня, и я, сделав колоссальные усилия и жесточайшее издевательство над самим собой, собрал волю в кулак и заставил себя вынырнуть из полудрёмы, навеянной отвлечёнными суждениями этого идола с острова Пасхи и печально покачал головой.

— А я ловил, — произнёс он мечтательно, снова уставившись в потолок, когда убедился, что я не уснул, — очень интересное, надо сказать, и интригующее занятие. Лунный жемчуг можно добывать только в ночь полнолуния из особых раковин-жемчужниц и только в нескольких местах. По сути это является браконьерством, но мы тогда были молоды и считали, что имеем право переступать через закон. Добыча лунного жемчуга — крайне тонкое и опасное дело; неправильно вскрыл раковину, а её можно вскрывать только под водой, и вот у тебя уже нет пальцев, или она может оцарапать тебя и заразить кровь страшной дрянью, от которой практически нет спасения и которая заставляет организм постепенно гнить изнутри, а может не сделать ни того, ни другого, а подманить своим запахом кваррака — местное страховидло размером от восьми метров и большими зубами размером с твою руку. Зато, если откроешь её правильно и соблюдёшь при этом все ритуалы, — Капитошкин зафыркал и закряхтел, орошая пол и стол обильным слюноизвержением, — кажется, так он смеялся, — то наградой тебе станет лунный жемчуг, наиредчайший жемчуг на свете, несмотря на все современные технологии по их выращиванию и всё прочее... Чем-то охота за ним напоминает беготню за Большой выгодой, не правда ли?..

Я согласно покивал, угукнул пару раз, едва сдерживаясь, чтобы не захрапеть и не заснуть прямо тут, и Капитошкин откашлялся, поглядел на меня внимательно.

— Вот поэтому я и не верю, что Аластор стал бы этим заниматься ради сотни кредитов, не потому что верю в его честность, а потому что слишком хорошо его знаю — он не станет рвать жилы и сердце ради малых выгод. Он меркантилен, как и я, впрочем... — задумчиво сказал Капитошкин, и я неверяще посмотрел на него восторженным восхищённым взглядом — неужто всё, неужели боевые действия окончены, и обе стороны подписали мирный договор? Хвала тебе, Триединый, что уберёг и сохранил, раз все успокоены, значит возвращаются старые добрые времена, по которым я уже успел, признаться, соскучиться, когда мы работали, я бегал по заказам и честно прогуливал работы, не было никаких шпионских игр, Шела не пропадала на работе, и прочая-прочая...

— А что ты там насчёт пломб сказал? — лениво поинтересовался Капитошкин.

— Ну... пломбы... — я развёл руками. — Грэй это так быстро сказал, что я плохо запомнил, но могу сбегать переспросить, хотя они вроде бы там заняты все сейчас...

— Контрольные пломбы с символикой верификации? — Капитошкин отмахнулся. — Знаю я о них... А тебе не сказал умышленно, чтобы поглядеть: вспомнит ли о них Аластор или нет. Раз вспомнил, значит не врал. Чёрт, как же это... неудобно...

— А чего тут неудобного? — искренне удивился я.

— Легко и просто было подозревать именно Грэя, — объяснил Старик, устало прикрыв глаза, — потому что у него работа такая, что его в случае чего бьют всегда первым. В данном случае я вижу два выхода из сложившейся ситуации, и оба они меня не устраивают: признать, что Грэй не "крот" и продолжать его искать, имея за спиной бронь из ЦеЗИТеК, либо забыть об их сообщениях и спустить все эти поиски на тормозах. Третьего, похоже, не дано. Первое подразумевает под собой колоссальные затраты сил, времени и энергии с ресурсами, а второе... Второе не может быть вторым, потому что в непорочность людей я катастрофически не верю.

— Зизольдий Гурабанович, я доверяю Грэю на любое самое высокое количество процентов и верю, что ни он, ни его подчинённые не работают "кротами", у них на это просто не такой возможности...

— Ох, Преображенский, молчал бы уж на эту тему, — он устало посмотрел на меня. — Ты бы и серийного маньяка защитил бы, будь он твоим другом.

— Ну... — я неопределённо мыкнул и развёл руками.

— Вот тебе и "ну"... А чем это они там заняты? Я имею в виду Аластора и его подчинённых.

— У них там ЧП случилось, — откровенно признался я, перебирая в памяти диалог с Грэем. — Ковалёв на связь не выходит, а активатор его не отвечает.

— КТО на связь не выходит? — Капитошкин вдруг резко выпрямился в кресле и приник к столу, его пальцы вцепились в крышку и хищно сдавили её, взгляд его, такой тяжёлый и пристальный, вперился в меня и проник в глубины моей головы, с лёгкостью миновав хрусталик, зрачок, оболочку и прочий физиологический ливер.

Я нервно сглотнул — не любил я вот такой вот его позы и тона, они, как правило, означали, что будет продолжение детективных историй, а значит на мою голову опять посыпется ещё больше вопросов.

— Ковалёв, — слабым голосом умирающего лебедя произнёс я, готовясь к водопаду вопросов, на половину которых не смогу ответить в силу того, что НИЧЕГО НЕ ЗНАЮ и НЕ МОГУ ПОНЯТЬ!

— Ко-ва-лёв, — Капитошкин произнёс его фамилию по слогам, приноравливаясь к ней, что ли; у меня сложилось впечатление, что он как гурман только и ждёт момента, когда уже можно будет, наконец, наброситься на блюдо и дегустировать его...

Внезапно он стукнул кулаком по столу, звякнули многочисленные диски в коробках, задребезжали хрустальные подвески на декоративной фигурке женщины с коромыслом, заскрипела крышка стола под тяжестью нагромождённых на неё приборов.

— Ковалёв Антон Сергеевич, — прошипел Капитошкин ледяным шёпотом, и у меня аж мурашки по коже побежали, — и не выходит на связь... Чёрт, мало нам "чёрных" и этой непонятной ситуации с "кротом", так ещё и в довесок получили мешок с подарками!..

Я растерялся, не зная, что сказать, и принялся водить руками по поверхности стола, пытаясь понять логику поступков и поведения Старика, однако то ли я аналитик был хреновый, то ли он пришельцем с Альфа Центавра не подчиняющимся общечеловеческой логической и смысловой системам, но проследить чёткую связь и соответствия я не мог. Сначала нападки на Грэя и тугодумное покряхтывание вместо живой человеческой речи, теперь — мир во всём мире и любовь между людьми и чёткие вразумительные сентенции и умозаключения. Эх, жаль Грэй со своими занят, мне было бы весьма интересно услышать его мнение на сей счёт, в конце концов возможно я повзрослел, возможно я научился слушать, что мне говорят, однако, согласившись сыграть свою роль в их противостоянии, я будто отсёк для себя иные возможности завершения этого затянувшегося сценария. Впрочем... Кто сказал, что мне это не по душе? Признаться честно, я слукавил — актёр я в конце концов или нет, и хрен с тем, что бывший! Мне скучно жить обыкновенной человеческой жизнью, в которой я работаю, треплюсь с Грэем о том, о сём, гуляю с Шелой, обедаю иногда у Танзани и героически терплю слюнявую болтовню Капитошкина. Теперь мне уже хотелось развеяться, поинтриговать, сыграть свою роль, поучаствовать в чужой игре — забавно, и ведь при всём при этом я с детства не люблю шпионских драм и сериалов: они, как правило, глупы, скучны и неоригинальны.

— Преображенский! — окрик Капитошкина вырвал меня из ступора, в котором я всё это время пребывал, когда оценивал свои намерения и возможности. — Хватит спать уже на рабочем месте! И не делай умное лицо, у тебя от этого морщины прибавляются.

Он помолчал, постукивая кончиками пальцев по столу, затем резко встал из кресла и заходил взволнованно по кабинету.

— А что это ты тут ещё делаешь? — удивился он вдруг, обратив на меня внимание.

— Как? Зизольдий Гурабанович, а ведомость? А "обязаловка"? А прочая макулатура?

— Всё уже давно подписано, — повысил он голос, краснея. — Брысь отсюда, Преображенский, заказчик уже давно ждёт. Вирр заберёшь у Грина, а Аластора не смей отвлекать от случившегося, понял?!

— Понял — прогундосил я обиженно, выскакивая из кабинета и закрывая за собой дверь.

— У тебя до активации перехода осталось пятнадцать минут, — донеслось из-за двери, — так что бегом, страус, бегом! Крыльями работай!

И я побежал. А что мне ещё оставалось делать?

* * *

У порога ОСТ я стоял уже через одиннадцать минут, тяжело дыша как взмыленный конь, — вот уж не верил, не гадал, что способен ещё на такие чудеса. Памятуя о прошлом заказе, я загрузил активатор не только антипсихотропными препаратами, но и расширенным ассортиментом вооружения, без зазрения совести позаимствовав на некоторое время несколько особо притягательных и оттого опасных штучек из мастерских Кузьмы, когда он отвернулся, чтобы рассказать очередному несчастному свежий анекдот.

Меня более чем устраивал стандартный набор — не люблю убивать и делаю это только в случаях, когда моей жизни что-то непосредственно угрожает, — однако эти новомодные штучки были так заманчивы... Как вам понравится генератор кинетических экранов с нестабильной матрицей векторов отклонения, который можно разместить на обыкновенном обручальном кольце или на грудной цепочке, и пусть по вам палят из всех стволов — оставшиеся в живых стрелки очень удивятся последствиям. Или, например, конденсаторы и токоприёмники, встраиваемые в перчатки и подключаемые к ЦНС носителя, работающие от его биополя и биотоков. Наденьте их на руки, закрепите на пальцах и сможете карабкаться по любой поверхности и в любом направлении независимо от её структуры и атомарной решётки, а уж если на вас с ножом кидаются... Обугленный труп и вспышка как при рождении Сверхновой гарантирована. Однако более всего мне понравился "Малахит" — гениальная разработка нашего болтливого гения инженерии и наноэлектроники не имеющая пока что в Системе ни аналогов, ни намёков на них, существующая пока только в единственном экземпляре, но дающая большие надежды на наше безбедное существование в дальнейшем, как только удастся получить патент. "Малахит" по сути был абсолютно новой моделью активатора, которая превосходила все наши так же, как высокоточное лучевое оружие превосходит кремниевые пистолеты. Наши активаторы крепятся к рукам особыми кольцами-креплениями и фиксируются зажимами из активной ткани — аналога человеческих мышц; "Малахит" ушёл вперёд в этом плане — он врастает в тело, оставляя лишь небольшие выступы за плечами. Наши активаторы имеют хитроумно размещённые хранилища боезапаса и медкомплекта, а "Малахит" сам по себе оружие, трансформирующееся во что угодно, а за счёт слияния с телом и подключения к нервным каналам головного и спинного мозга он — лучшая из существующих аптечек. Добавьте к этому встроенный преобразователь света, намного превосходящий "Амальгаму", преобразователь материи — мало того, что невидимы, так ещё и неосязаемы, неслышимы и нематериальны; суперсистему обнаружения — врага или цель можно почувствовать за несколько сотен метров; и щитовой комплекс "Чешуя", который может защитить владельца от прямого попадания плазмы. Всё вместе получается такое вкусное, что поневоле слюнки текут, если бы он не существовал в одном только экземпляре, то сегодня я бы уже красовался в нём. Шутка... Стоить эта игрушка по самым скромным подсчётам будет от ста тысяч кредитов, так что... Придётся довольствоваться тем, что есть.

Мой палец коснулся малозаметного выступа справа от дверей — ОСТ есть ОСТ, сюда кого попало пускать нельзя, вот и установили множество всяких защит. Мягко пиликнуло, зашипел воздух, закачиваемый в герметичную камеру, и двери приглашающе распахнулись. Я вошёл, прошёл через камеру, остановился возле ещё одних дверей по ободу которых переливалась ярко-красным свечением гирлянда огоньков. Двери позади меня сомкнулись с тихим стуком, зашипел вытягиваемый воздух, откуда-то слева — я всё время забывал посмотреть — на телескопической опоре выдвинулась небольшая коробочка, вспыхнул огонёк. Я поморщился: не люблю я эту процедуру... Огонёк погас, из еле заметного отверстия выдвинулась тонюсенькая иголочка, дематериализовалась на мгновение и мягко вошла в мой зрачок, микрокамера на её конце, функционирующая вне временного потока, проверила что-то там изнутри, затем иголка убралась в коробочку, огонёк вспыхнул ещё раз, и гирлянда по бокам дверей замерцала белым цветом — можно было заходить.

Щёлкнули запоры, я толкнул, напрягая мышцы — двери будто были украдены из банковских сейфов и могли выдержать точечный направленный термально-водородный взрыв — и подивился той суете, которая здесь царила. Техники, инженеры, служащие, операторы носились взад-вперёд, подбегали к каким-то приборам и датчикам, снимали какие-то показания, что-то крутили, вертели, настраивали, двое в белых халатах — по-видимому лаборанты — проволокли мимо меня, покраснев от натуги, здоровенный блок какого-то генератора — позже я вспомнил, что это был выпрямитель потока частиц, который в случай крайней необходимости устанавливался на генераторы, он позволял наращивать мощь темпорального Потока за счёт его выпрямления и пробивать сопротивление технологической и информационной матриц временного пласта, но при этом быстрее изнашивался концентратор потока и волновой фильтр.

"Ну и суета, — мелькнуло в мыслях. — Похоже с Ковалёвым они так ничего и не решили".

В это время среди мечущегося персонала неподалёку мелькнул силуэт Грина, и я заспешил к нему, проталкиваясь через толпу.

— Грин! — закричал я, вытягивая шею. — Грин, подожди!

Он замер, остановился и стал осматриваться, его всклокоченная борода — мне почему-то всегда хотелось за неё подёргать — была расчёхрана, перепутана и наполовину выдрана, похоже Грин, как это всегда бывало в моменты отчаянья, опять за неё дёргал, я мог ему в этом только посочувствовать.

— Грин, послушай, я за вирром пришёл, Старик на меня очередной заказ оформил, откроешь мне Поток? — выпалил я на одном дыхании, когда протолкался к нему.

— А счёт ты пополнил? — ворчливо осведомился он, между делом выслушивая отчёты и доклады останавливающихся рядом с ним работников и раздавая ценные указания. — Долго ты меня ещё "завтраками" кормить будешь?

— Беня, — рассердился я, вспомнив, что он терпеть не может, когда его так называют, — счет я пополнил ещё перед отъездом на фирму. Не веришь — проконтролируй. Ты так говоришь, будто я тебе по гроб жизни буду должен и при этом не буду расплачиваться.

— Не смей называть меня Беней! — прошипел он, подцепив меня своим тонким длинным пальцем за воротник и приблизив своё лицо к моему. — Откуда я это могу знать, если уже с утра тут творится вот такое вот... — он обвёл рукой вокруг себя и незаметно ото всех сплюнул на пол.

— Ладно, пойдём, а то активация скоро, а мы тут стоим без дела, — сказал он, успокоившись немного, и, схватив меня за руку, потянул вглубь коридоров, ориентируясь в царящей здесь полутьме по ему одному, наверное, видимым меткам.

— Что с Ковалёвым? — спросил я, вырывая свою руку и приноравливая свой шаг к его размашистой ходьбе.

— А ничего хорошего, — удручённо признался Грин. — До этого маяки врали и координаты были не верны — мы не могли никак засечь его. Сейчас координаты идут сплошным потоком, но забрать, судя по тому, что мне передали, мы его живого уже не сможем.

— А что с маяками и координатами происходило? — поинтересовался я, внутренне вздыхая тоскливо — вот и ещё один из нас переплыл на утлом челне Харона Стикс.

— Мы когда маяк устанавливали, делали игольчатый прокол, опираясь на координатный сведённый треугольник, выверенный в точности по всем вершинам, а потом... — печально вздохнул Грин, сворачивая направо, затем налево и ускоряя шаг. — А потом, когда из-за сбоя в координатной сетке и маске точки перемешались, и мы попытались исправить дело, выяснилось, что там пласт практически непробиваемый. Из-за сбоя маски координаты перепутались, правило треугольника не сработало, точка прокола имела всё больший радиус, а из-за этого игольчатого прокола не получалось, а долбить большим диаметром... Ну ты должен был видеть, как волокли выпрямитель потока.

— И что совсем непробиваемый? — я не поверил своим ушам — это было практически невозможно.

— Никак, — помотал головой Грин и остановился у полупрозрачных дверей, ведущих в зал переходов. — Генератор один грелся так, что от его свечения город можно было по ночам освещать, а подключаешь другие — от повышения мощности матрица едва не полетела ко всем чертям. Аластор всё бился над корректировкой маски, не знаю, получилось у него или нет, да только всё одно уже поздно... Новости от Дегтярева нас просто ошарашили.

Мы открыли двери и вошли в зал, я сразу отметил, что недавний ремонт явно пошёл ему на пользу: в кои-то веки стало не просто удобно и рационально, но ещё и красиво и эстетично. Арки из уникального сплава металлов с добавлением марсианского подземного лимонно-жёлтого песка и кристаллизовавшейся смеси атмосферных кислот с Венеры, вмонтированные в пол и увешанные кучей проводов; стоящие одна рядом с другой двухметровые высокоточные зеркальные панели из "умного" зеркала, "Спасители" — как мы, курьеры, их называли — размещённые по бокам от арок, они позволяли спасти курьера, если нестабильный Поток грозил ему смертью; гудение кондиционеров, преобразователей напряжения и прочая, и прочая... Я засмотрелся, восхищённо вздохнул, хоть я и видел это уже не первый раз, но всё равно... Люблю нагромождения высокотехнологичных конструкций, одни нюансы работы которых заставляют меня трепетать от восторга.

— А что с Дегтяревым? — спросил я рассеянно, оглядывая зал и всё более понимая и уверяясь в том, что мне следовало идти работать именно сюда — общаться со всеми этими сверхсложными приборами на "ты", докапываться даже до незначительных мелочей их работы, конструировать их, ремонтировать, налаживать... Моё любопытство и неудержимая страсть к познанию чего-то нового нашли бы здесь пиршественный стол, уходящий в бесконечность и этой своей бесконечностью могущий накормить меня до отвала.

Я скосил взгляд на Грина, не расслышав мой вопрос он как раз отошёл к пультам управления Вратами, как их поэтично называли все сотрудники — тоже мне поэты, брюзгливо подумал я — бегал пальцами по сенсорным панелям, касаясь нужных символов, затем надел на голову специальный пси-шлем и закрыл глаза, сосредоточиваясь.

"Всем сотрудникам ОСТ приготовиться к активации темпорального перехода, — загремело во весь голос в зале и в коридоре за нами, и по всему отделу. — Подача энергии на третий генератор, активировать щиты контроля мощности, подключить азотный компрессор, прогреть магнитно-вихревые концентраторы... Всем, кто находится в генераторном отсеке, немедленно покинуть его и поставить молекулярные экраны. Энергоблок номер три, ответьте! — пси-шлем разносил его мысли по всему ОСТ, губы Грина не двигались, так как обычная разговорная речь искажается дефектами дикции, а вот мысли свободны от всего этого, они как полёт птицы вольны и стремительны, а потому пси-связь получила такое распространение в последнее время. — Третий энергоблок, подайте половинное напряжение на подготовительный приёмник и зациклите систему на автоматику, после перехода доложите о готовности смены цикла".

Грин снял шлем с головы и сел перед главным терминалом управления, а я чуть не зааплодировал ему восхищённо — нет, Капитошкин доиграется как-нибудь, и я точно уйду сюда работать. Тут зарплата, конечно, в несколько раз меньше нашей будет, но зато свои плюсы тоже есть: никто в тебя не стреляет и целая куча техники вокруг — ковыряйся не хочу!

— Эй, артист уездного цирка, — донеслось до меня из-за терминала, — лови вирр!

Коробочка с диском взлетела в воздух, я проводил её зачарованным взглядом, вскинул руку и поймал, ухватив за краешек. Повесив её на шею и затолкав поглубже под броню, я оправился, пригладил волосы и подошёл поближе к Вратам, которые заиграли по ободу переливами разноцветных огоньков, воздух внутри них содрогнулся, пошёл рябью, затем явственно и ощутимо преобразился, став закручиваться плавной спиралью. Я почувствовал на лице лёгкий ветерок и стал приглядываться повнимательнее, надеясь не пропустить момент зарождения темпорального вихря, который, судя по синхронно вспыхивающим огонькам на раме Врат, готов был вот-вот появиться. Раньше я думал, что все эти огоньки не более чем гирлянды лампочек, призванные отсигналить что-то вроде "красный, жёлтый, зелёный... На старт!", приставал к Грину с расспросами, и, наконец, как-то это патлатое чудо снизошло до объяснений и пролило свет на мучившее меня любопытство. Оказывается, конструкция Врат была проста до гениальности, и я долго ругался, обзывая себя самыми "лестными" метафорами за то, что не смог самостоятельно додуматься до всего этого. Арка была из сплава тяжёлых и лёгких металлов, а также редкоземельных элементов, на которой были последовательно один за другим размещены генераторы переменных электромагнитных полей и контакты генератора Маховика, сверху находился кристалл концентратора — вот и вся конструкция! Чертовски сложно, не правда ли? Генераторы магнитных полей создавали множественное магнитное поле с пересекающимися векторами и направлениями, благодаря чему пространство в точке наложения полей искривлялось, позволяя обойти технологическую и информационную матрицы или взломать их; после этого наступала очередь генератора Маховика, создаваемые им динамичные гиперполя скручивали пространство внутри Врат особым образом, оно становилось похоже на сферу, и как раз в тот момент срабатывал концентратор. Выпускаемый им луч создавал в этой сфере темпоральную петлю, время в этой петле закручивалось в бесконечную не имеющую ни начала ни конца спираль, функционирующую отдельно от общего временного потока. Фундаментальные законы темпоральных перемещений гласили, что в такую спираль возможно любое вторжение извне любого материального тела с дальнейшим его перемещением по этой спирали с прямым или обратным вектором направления. А переливающиеся огоньки были следствием физических реакций, протекающих внутри Врат. Они сигнализировали своей яркостью о готовности Потока, действительно давая своеобразную отмашку "На старт". Чёрт, иногда я искренне восхищаюсь современными технологиями — они дают простор для воображения и базу для дальнейшего продвижения ничем практически не ограничивая свободы полёта фантазии. Всё-таки хорошо иметь три диплома о высшем образовании, а Грэй всё бухтел, что, дескать, не гожусь я в лысые умники, что таких как я не берут в космонавты специально, чтобы от восторга и любопытства ради не протаранили Солнце на субсветовой. Ничего он не понимает! Любопытство не порок, когда ограничено здравым смыслом, хотя в моём случае это, пожалуй, действительно реальная угроза человечеству...

— Преображенский, — раздался раздражённый и недовольный вопль Грина, привставшего специально для этого из-за терминала, — ты долго ещё мух языком ловить будешь?! Чего встал?!

Я вздрогнул и очнулся — передо мной неописуемым многоцветием сияла арка Врат, а внутри неё как будто кипящим бурлящим клубком свернулось само пространство, его нити выстреливали в разные стороны, языки облизывали арку, силясь вырваться на свободу, вздувались какие-то невообразимые пузыри, чтобы затем беззвучно лопнуть и выстрелить ещё одним длинным язычком — у меня под ложечкой засосало от всего этого, разум забастовал, он не желал видеть этого, не хотел понимать, что происходит... Увы, но каким бы ни был технологический прогресс, какими бы продвинутыми мы ни были, версия разума в нас — самых совершенных биороботах, как выразился как-то Грэй, — проинсталлирована всё та же, что и была всегда, и она так и не доработана. Как и в 21 веке она бастует, отказываясь принимать факты и верить в них, если это выходит за её рамки, как и тысячу лет назад она упорно отказывается понимать, что путешествия во времени отныне вполне возможны для многих, а совсем скоро они станут доступны массам и — ненавижу это слово! — туристам. Разум не хочет верить в то, что привычное пространство вокруг нас может быть преобразовано под воздействием гиперполей высокой мощности и концентрации, что человек может обладать, скажем, скелетом из адаманта — поэтичное название экзоскелета из наноботов — что свет — это всего-навсего поток фотонов и квантов, и его можно опять же преобразовывать, становясь в буквальном смысле слова невидимкой. Эх, разум, ты наш разум...

Я посмотрел на этот мельтешащий плюющийся неосязаемыми искрами клубок, переливающийся всеми цветами и оттенками, зажмурил глаза покрепче и шагнул в него, сразу ощутив себя как в водовороте. Меня обдало резким сильным холодом, я привычно напряг мышцы тела, в ноздри шибанул резковатый запах озона и почему-то мяты, меня закрутило, завертело, ноги унесло куда-то в сторону, руки сами по себе поднялись, я с некоторым содроганием ощутил, как они тают, становясь всё легче, распадаясь на атомы и кварки, — никак не могу привыкнуть к этому — куртка, рубашка — всё это испарилось и растаяло как лёд на солнцепёке, я почувствовал как тает грудь — ног, рук уже не было — и в этот момент щёлкнул переключатель Потока. До того растворявший меня в себе темпоральный Поток взыграл ярчайшими переливами всех вообразимых цветов — я различил это даже через крепко зажмуренные глаза — на мгновение замер, набирая мощь, я вдохнул побольше воздуха как пловец перед прыжком, подготовился... и в этот же момент меня сдавило с чудовищной силой, скрутило, смяло и швырнуло вперёд, через годы и километры навстречу временному пласту, который был для меня специально подготовлен и о котором я не знал ничего, потому что так и не смог поговорить по душам с Грэем. Вместо этого поговорили с Капитошкиным... О лунном жемчуге и способах его добычи. Ё-моё и десять монашек в придачу, как это мне теперь поможет?! Вот до чего же я не люблю идти на заказ, не зная всех подробностей о темпоральном пласте, куда меня отправляют.

Но уже поздно было что-либо выяснять. Оставалось только рассчитывать на лучшее и как всегда готовиться к худшему...

Глава 14

Тра-та-та-та-та... Бах-бах-бах... Ба-бах! Вж-ж-ж... Ба-бах!

Какофония звуков, грохот стрельбы, гулкий и тяжёлый рокот разрывов и взрывов, лязг металла, стон разрушений — всё это обрушилось на меня сразу, как только виток темпоральной спирали вышвырнул меня из своего нескончаемого потока, причём аккурат над крышей какого-то дома метрах в пяти над ней. Раскинув руки, я перевернулся на спину, сгруппировался и, скривившись в ожидании резкой боли от удара, с шумом обрушился на крышу, проломил её и в облаке пыли, взвившейся фонтаном и забившей мне весь рот, и обломков провалился в какую-то комнату с коврами на стенах и на полу, изображениями каких-то седовласых и седобородых представительных старцев в тюрбанах, ставнями на окнах и циновками, кажется, на порогах. Я окинул взглядом комнату — подушки на полу, диваны, где-то в углу орёт радио на непонятном языке, узоры непонятные на коврах — Великий Космос, где я оказался?! И тут я наконец услышал ту атмосферу, в которой очутился, и едва не сжался в клубок от давящего и разрывающего напополам грохота.

Я подскочил к окну, сильным толчком распахнул ставни, высунулся, пытаясь разобраться в обстановке, и меня швырнула обратно внутрь комнаты ударная волна, обдав предварительно адским жаром и наполовину оглушив. Ударившись спиной о стену, я непроизвольно сел на задницу и очумело увидел, как кучерявятся опалённые волоски на руках, после чего посмотрел вперёд. Как раз вовремя — часть стены и кусок пола пошли трещинами, отчаянно затрещали и с грохотом обрушились куда-то вниз.

"Второй этаж, — машинально отметил я и тут же спохватился: — Куда меня засунули эти экспериментаторы?".

Очередной грохот от взрыва, раздавшегося неподалёку, заставил меня болезненно сморщиться и вжаться в стену, изо всех сил зажимая уши руками, — Великий Космос, какой ужасный грохот! Проклиная всё на свете, я скорчился на полу, пытаясь сконцентрироваться для восстановления самоконтроля и давая возможность организму привыкнуть к невыносимом шумовому уровню — вот к чему приводит долгая жизнь во время более совершенных технологий, у нас даже выстрел сверхтяжёлого танка "Мышонок", предназначенного для прорывая укреплений типа "Цитадель", производит раза в три меньше шума!

Грохот от ещё одного взрыва, прогремевшего неподалёку, едва не заставил меня на стену лезть от нестерпимой боли; звон в ушах, резко повысившееся кровяное давление, которое едва не рвало барабанные перепонки, — всё это сводило меня с ума, я даже вспомнил: одно время в СБФ практиковались негласные пытки экстремистов и террористов, доводя их до безумия шумовым воздействием. Громыхнул ещё один взрыв, у меня от него глаза чуть на лоб не полезли, и тут где-то на границе слышимости, за рёвом крови в ушах и невыносимым кровожадным писком я уловил, как за полуразрушенной стеной дома прогрохотала длинная очередь из тяжёлого похожего на пулемёт оружия, затем раздалось несколько коротких очередей, прозвучали чьи-то голоса в отдалении, кажется, бабахнула граната, и те же самые непонятные голоса вдруг зазвучали подо мной, на первом этаже дома.

Наплевав на режущую боль в ушах, я подстегнул сам себя резким крепким словцом, оттолкнулся от стены и ринулся вперёд, в пролом, прыгая ногами вперёд. Краем глаза отметив непривычный бледно-жёлтый цвет горизонта, я приземлился на полусогнутых и нос к носу вдруг столкнулся с молодым парнем в желтоватой грязной форме в каске и в великоватых для него штанах, опоясанных потёртым ремнём, на котором болтались солидных размеров кобура и пустые ножны из-под штык-ножа. В руках солдатик держал здоровенную непонятной мне формы, судя по виду, винтовку, нацелив её на меня.

— Ханде хох! — гаркнул он вдруг, от неожиданности дав петуха, его глаза расширились в испуганном удивлении — он явно не сводил взгляда с меня и моей куртки.

— Чего? — удивился я, пытаясь понять, что он там пропищал, а заодно облечь ясными словами смутные образы и видения, которые настойчиво ломились ко мне в голову, подсказывая, что всё это я уже где-то когда-то видел, слышал, осознавал. Но вот где?..

Ствол винтовки больно ткнулся мне в грудь, солдатик страшно заорал мне в лицо, сыпя незнакомыми непонятными словами, надувая тощую грудь и стараясь казаться грознее, чем есть на самом деле, и в этот не самый удачный момент предательски запиликал активатор — похоже, Грину приспичило пообщаться...

Глаза солдатика расширились до пределов возможного, и это стало последним в его жизни — короткая очередь из-за его спины, и он как сломанная кукла упал на меня, схватившись за полы куртки, харкнув мне кровью в лицо и оседая на землю. Схватив его за кисти рук, я оторвал его пальцы от куртки и пулей нырнул куда-то влево, в проход между домами, перегороженный целыми и битыми кувшинами, какой-то телегой с кучей тряпья на ней, затаившись там и прислушиваясь. Разрази меня гром и одолей триста немочей, не мог я разобраться в происходящем, а без этого бегать вот в таких вот условиях — дикий свит, жужжание, стрёкот, чья-то тень мелькнула в небе надо мной, секунда тишины, и я увидел, как в пламени и грохоте страшного взрыва оседает и разрушается трёхэтажный дом — в таких вот условиях бегать без чёткого знания обстановки я пас. Мне моя жизнь милее всех кредитов на свете...

Активатор запищал ещё раз, мысленно выругавшись, я нажал на клавишу приёма и сосредоточился, не горя особым желанием вываливать на Грина все мысли, копошащиеся на данный момент в моей буйной головушке.

"Жарковато там, да?" — без обиняков, переходя сразу к делу, спросил Грин.

— Не то слово, — озадаченно отозвался я, наблюдая, как группа людей в грязных, местами опалённых и изорванных куртках с непонятным оружием в руках выскочила из кустов позади убитого молодого солдатика и ворвалась в дом вслед за первой вошедшей туда группой.

Громыхнул взрыв от гранаты, до меня донёсся треск автоматных очередей и одиночных винтовочных выстрелов, раздались вопли, крики и стоны раненых, внезапно внутри дома мелькнула вспышка пламени, я услышал чей-то дикий крик и увидел, высунувшись из-за угла, как из дома вывалилось двое людей, объятых пламенем, они покатились по земле, стараясь сбить его, и замерли неподвижно. Я сглотнул нервно, поднявшийся ветер донёс до меня вонь горящего мяса и тяжёлый запах крови, и тут вдруг вздрогнул, потому как перестрелка в доме возобновилась с новой силой. Высунувшись ещё раз и покрутив головой, оценивая ситуацию, я привалился спиной к стене переулка, гадая, куда же меня на этот раз занесло...

"Вот-вот, — раздался в сознании голос Грина. — Можешь не благодарить меня особо, размер твоей благодарности я определяю суммой кредитов на твоём счёте. Ладно, поясню, если ещё не догадываешься, где оказался. Не догадался еще?".

Я покачал головой, пытаясь сложить картинку из разрозненных образов, которые штурмовали моё сознание, пытаясь достучаться до пыльных и нехоженых лабиринтов моих извилин, однако получалось слабо. Особых исторических знаний у меня никогда не было — ну, не складывается у меня с датами и событиями, ещё Ковалёв жаловался на это, когда пытался ознакомить меня с некоторыми историческими фактами, — технических знаний как бы тоже — знания по работе механизмов ОСТ не в счёт — зато гуманитарных хватало с избытком; подгоняемый кнутом собственного любопытства я совал нос во всё, что мне только было интересно, переваривая это и запоминая. Нутром я чуял, что истина эта, забитая, избитая и разбитая истина где-то рядом, лежит, наверняка, неподалёку и насмехается надо мной, зараза, но вот ключа у меня к её пониманию не было, а ключ, я опять же чуял своим сверхчувствительным нутром, лежал в области истории.

До меня донёсся громкий лязг, что-то очень тяжёлое двигалось сюда, проламывая по пути стены домов, невыносимо громко лязгая чем-то, гремело, производя такой же шум, как целый завод по переработке орбитального мусора у нас. До меня не сразу дошло, что стрельба в доме прекратилась, я осторожно высунулся из-за угла и увидел, как выходят, пошатываясь и поддерживая друг друга, двое окровавленных солдат в грязно-белых куртках, своё оружие они закинули на плечи и тащили за собой что-то явно тяжёлое. Вот они вышли на заваленную обломками улицу, расступились, и я увидел, как они бросили на землю извивающееся тело в песочно-жёлтой форме, один из людей снял со спины своё странное оружие, переглянулся со вторым и, не говоря ни слова, обрушил на того в форме несколько ударов прикладом. Брызнула кровь, до меня донеслись приглушенные крики, и тут они оба как с цепи сорвались, принялись избивать его ногами, обрушивая чудовищные по силе и жестокости удары. Я сглотнул подкативший к горлу комок и снова привалился спиной к стене, дрожа от охватившего меня бешенства и возбуждения; лязг раздавался совсем рядом, метрах в десяти-пятнадцати, я краем глаза заметил, как пошла мелкими трещинами стена, которой заканчивался переулок, и в очередной раз отметил странную хрупкость конструкций и их бледно-жёлтый цвет, спрессованный песок под ногами, булыжники желтоватого цвета... Вдобавок тут растут... пальмы?! Где я, чтоб мне на атомы разлететься?! В пустыне, что ли?!

Краем уха я отметил вдруг появившийся и приближающийся уже знакомый дикий, пронзительный свист, и тут вдруг, отвлекая от всех остальных мыслей, у меня в сознании раздался возмущённый до предела вопль Грина.

"Что за манера молчать, когда к тебе обращаются?!" — возопил он гневно, и у меня сразу же заболела голова от его ультразвукового вопля.

— Прости, — буркнул я коротко, вслушиваясь в нарастающий свист — он шёл с неба и шёл... В мою сторону?! — Какая это эпоха, говори скорее!

"Двадцатый век", — с готовностью отозвался Грин.

— Конкретней! — рявкнул я, вскакивая на ноги — свист был уже совсем рядом, вот он перешёл в жужжание, в раздирающий голову рёв мотора, заглушив собой жуткое лязганье и громыхание неизвестного монстра, от которого уже начинала разваливаться на куски стена переулка и стены соприкасающихся с ним домов.

Рёв перерос в стрёкот, я услышал шлепки и глухие удары пуль о камни и землю, внезапно он стих, над головой у меня мелькнула тень...

"Конкретнее — Тобрук 20 июня тысяча девятьсот сорок второго года", — мелькнуло в моём сознании, кусочки мозаики и образов сразу же встали на место, картинка сложилась, и в этот миг раздался чудовищной силы взрыв.

Взрывная волна обрушилась на переулок, размолотив в пыль стену и стены домов, сорвала меня с места и швырнула через всю улицу, окатив всего волной огня и земли, залепив рот, ноздри и уши тучей песка; со всего размаху она ударила мной о стену дома, я почувствовал, как трещат мои кости и глиняные перегородки, и, со страшным грохотом развалив половину стены, ввалился внутрь дома.

Хриплый стон пополам с кровью и кашлем вырвался из моей груди, я чуть не выплюнул лёгкие, в которые набилась куча песка и пыли; полузадохшись, ничего не видя вокруг, я нащупал пальцами панель активатора, отсчитал символы и нажал, как мне показалось, на нужную, активируя компьютер медкомплекта и переводя его в автономный режим. Угадал — по активатору пошла лёгкая вибрация, кожу слегка стянуло и защипало, я ощутил тепло от активировавшегося ревитализатора и перевернулся на спину, задыхаясь от приступов кашля. В ожидании уколов прошло две или три минуты, я удивлённо приподнял голову, терзаемый кашлем, и увидел, как обе руки, на которых размещался активатор, охватило необычное радужное переливающееся колеблющееся как разогретый воздух сияние... Вот оно сконцентрировалось в узкий луч, он коснулся моей груди, расширился, и я ощутил тепло и моментальное облегчение, дышать стало гораздо легче, кашель уже не терзал, грудь практически не болела... Удивительно... Луч сместился ниже, раздвоился, замер на рёбрах, и я ощутил лёгкое жжение в тех местах, вдруг стало очень горячо, я зашипел от боли, предвидя ожог, однако раздался вдруг резкий щелчок, что-то внутри моего организма — не ребро ли сломанное, случайно? — словно бы встало на место, сильный обжигающий жар сменился ласковым теплом, и лучи заскользили ниже. Вот они замерли, я по-настоящему забеспокоился — не хватало мне ещё и тут проблем! — покрутились, собрались воедино, убрались к рукам, где и рассеялись мягким светом, который затем незаметно погас и растворился в солнечных бликах.

— Что ЭТО было? — произнёс я раздельно и по слогам, ни к кому не обращаясь, просто надеясь, что прилетит волшебник на голубом вертолёте и расставит все точки над "i". Меня терзали смутные сомнения, что подобного я не видел ни в "Малахите", о котором Кузьма уже успел всем рассказать и похвастать, не слышал ни об одной похожей разработке СБФ и никогда не сталкивался с подобным. Ревитализаторы и медкомплекты активаторов работали по другой схеме: уколы из комплекса лекарственных препаратов и колоний наноботов, управляемых компьютером медкомплекта, вита-поле, воздействующее на биополе организма, а через него на органы и ткани... До исцеляющего излучения мы, как бы это сказать, чтобы себя не обидеть, ещё и додуматься не успели, а если бы и додумались, то я бы уже об этом знал: в конце концов сплетни с Грэем о том, о сём, творящемся в Системе, — ещё один неплохой способ удовлетворить моё любопытство.

Я поднёс руки к глазам и придирчиво осмотрел панель активатора на правой руке и полуавтономный её дубликат на левой и разочарованно хмыкнул, не найдя ничего нового кроме тех хитрых штуковин, которые я взял на время попользоваться у Кузьмы, естественно, забыв у него спросить: можно или нет?

— Грин? — обратился я к нашему гиду во всех кругах времени и реальностей. — Грин, ответь!

— Ау, приём! — добавил я через пару минут и тут же почувствовал себя глупо — ну занят человек, чего я к нему пристаю?

Я встал, отряхнулся, осмотрел пролом в стене, который проделал своим телом, уважительно присвистнул — крупный мужик я, оказывается, похоже опять надо на диету садиться, хорошее питание раз в неделю до добра не доводит — осмотрел себя, чуть не взвыл от злости — неряха, уже успел куртку порвать! — и скривился от неприятной боли в плечах и боках. Оно, конечно, неудивительно, после такого взрыва и удара я вполне мог стать отбивной, но всё равно неприятно.

Выйдя из дома на улицу, я покрутил плечами, руками, несмотря на вспыхивающую при каждом движении боль, торопливо размялся и зачарованно проследил, как расцветает гигантским алым цветком пламя от горящего неподалёку полуразрушенного скелета небольшого дома. В лицо мне дохнул жаркий ветер пустынь Туниса. Его особый аромат, сложенный из запахов прокалённого солнцем ветра и песка, из жара, идущего отовсюду и выходящего, казалось, из самой преисподней, из незримого присутствия витающей повсюду смерти, был напоен жирным густым дымом чадящих пожаров, вонью горящей нефти и полуразрушенных домов, миазмами разложения и непередаваемым жутким потусторонним приторным привкусом горящей и парующей крови, от которого меня колотило как в ознобе. Каково быть живым в этом царстве смерти?

Я обвёл взглядом полуразрушенные улицы когда-то живого, а теперь умирающего города-крепости, уютно расположившегося в тени пальм и у холода и животворящей влаги оазисов, и не увидел ничего, что могло бы напомнить мне о том, каким он был раньше. Тотальные разрушения, ямы и дыры от разорвавшихся снарядов, мин, бомб, повсюду трупы в лужах крови, над которыми густыми тучами роятся мухи, оружие в завалах, осколки, неразорвавшиеся фугасы, чёрные пятна сажи и источающие едкий чёрный дым костры — всё это была неполная картина того места и времени, в которое я угодил. Теперь, после подсказки Грина, я вспомнил об этом временном пласте всё, даже больше, чем мне хотелось бы вспомнить: 20 июня 1942 года штурм Тобрука, самой укреплённой крепости в Африке — это был главный плацдарм союзников, взять боем который не удавалось никому, кроме Эрвина Роммеля, — противостояние двух армий в бескрайних просторах пустынь — немецко-итальянской и союзников, чьим главнокомандующим был генерал К.Дж. Окинпек, — борьба с переменным успехом, и тысячи солдат, нашедших последний приют в этих и без войны убийственных песках.

Я сбросил с себя вяжущее оцепенение, вздохнул, собираясь с мыслями, и в этот момент у меня в сознании раздался взволнованный голос Грина.

"Преображенский, у меня для тебя две новости: одна плохая, вторая странная. С какой начать?".

— Давай со странной, — пожал я плечами непонимающе.

"Правильно говорят: послушай Андрея и сделай наоборот, — кивнул Грин, и мне очень захотелось его задушить. — Начну с плохой... Мы вытащили Ковалёва — он мёртв. Застрелен из пистолета с близкого расстояния, на него смотреть страшно: весь в ожогах последней степени, живого места нет, на лице выражение такое, что ребята, которые его вытаскивали, чуть в обморок не упали".

— Нихрена себе... — произнёс я чуть слышно: Ковалёв и смерть... Как-то до этого для меня эти вещи слабо сочетались друг с другом. Выходит, Грэй был прав: даже суперспеца может уложить обычная шальная пуля, пущенная из-за угла... Эх, судьба, судьба. Злодейка, сволочь и тварь! Как обмануть тебя, чтобы перестали умирать хорошие люди?!

"Задавать глупые вопросов не будешь?" — с надеждой спросил Грин.

— Не буду, — холодно и мёртво буркнул я, вспоминая Антона Сергеевича, которого даже я, безалаберный по жизни оболтус, называл всегда по имени-отчеству, просто потому что уважал его, уважал, несмотря на то, что когда-то дал ему в морду за пьяные приставания к Шеле.

— А что за странная новость? — вздохнул я печально, сместившись в тень полуразрушенной стены дома, скрывшись с улицы, чтобы не маячить у всех на виду, невдалеке от меня за завалами из камней замелькали белые куртки солдат союзников, я сфокусировал и напряг зрение и увидел чёрные эмблемы на их куртках на предплечьях и против сердца, а на них белые орлиные головы — значит принадлежат к американским парашютистам.

"Очень странная, — озадаченно отозвался Грин, а я тем временем затянул потуже тесёмочки на штанах. Долой излишнюю болтологию, пора приниматься за работу, иначе я со своей любовью поговорить рискую проторчать тут ещё бог знает сколько времени, а ведь дома меня ждёт горячее жаркое, горячее вино со специям и горячая Шела и её роскошные серебристые волосы, раскинувшиеся по подушке. — Всё дело в том, что как только мы вытащили Ковалёва, вслед за ним появился Дегтярев, весь трясущийся, перевозбуждённый какой-то, мы попытались его успокоить, но он кричал, что ему нужен ты, и точка! Вызнал у Грэя координаты твоего маяка, уж не знаю как, и без моего ведома запустил генераторы. Короче, к тебе летит это взбудораженное чудо, не знаю уж с какими намерениями, он не соизволил объяснить, так что будь готов на всякий случай... Понял?".

— "Не знаю как...", "без моего ведома...", — передразнил я его, прикинувшись тенью за углом стены, мимо меня как раз прошли те самые солдаты в белых куртках, они оживлённо переговаривались, что-то ища по сторонам. Хвала звёздам, что Грин ко мне обращался мысленно, иначе они бы услышали его визгливые вопли. — Признай, что сам отправил его ко мне, за компанию.

"Признал бы, а смысл? — удивился Грин. — Какой в этом смысл? Меня как и Аластора Зизольдий давит за перерасход кварэнов, вот мне делать больше нечего, как отправлять туда-сюда лишних лиц. Я же отчитываюсь за каждый кварэн...".

— Знаю-знаю, — перебил я его. — Не переживай, эт я шутю так... Как умею. Ладно, я тебя понял, буду готов к появлению этого птенчика, а теперь давай заканчивать. Время — деньги...

"Хорошо, — согласился Грин. — До связи".

— Буэнос диас, ми амиго, — проворчал я, в который раз уже машинально удивляясь тому, что у него по чувству юмора слон сплясал, отдавив всё на свете, и аккуратно и незаметно высунулся из-за стены. Та группа вошла в переулок и сейчас стояла у искорёженных оплавленных горящих слабыми огоньками останков чего-то металлического и оживлённо жестикулировала, переговариваясь. Вот один из солдат присел, снял со спины здоровенный короб с длиннющей антенной — неужели рация?! — поднёс ко рту микрофон и начал в него что-то говорить. Я понял, что пора...

Неслышным дуновением ветра я вырвался из-за остатков стены, за которыми прятался, пробежал по улице с десяток метров, старательно огибая валяющиеся тут и там трупы и лужи крови, взбежал по груде развалившихся обломков стены какого-то дома, подпрыгнул, уцепился кончиками пальцев за парапет, подтянулся, упёрся ногами, оттолкнулся и легко как паук взбежал по стене дома чуть ли не до крыши, схватившись за малозаметный выступ и подобрав под себя ноги. Слева от меня совсем рядом метрах в трёх была стена другого дома, в центре её было окошечко, забранное решёткой, по его откосам виднелась изящная надпись на арабском. Я примерился, прикинул расстояние и резко оттолкнулся, вытягивая руки. Удар! Пальцы впились в прутья решётки. Рывок! И перебирая руками и ногами как взаправдашний паук, я взлетел по стене на крышу, уселся на ней, наслаждаясь видом — я старался не смотреть на очаги пожарищ и груды развалин — и не давая себе ни минуты отдыха, пробежал по крыше и скакнул вперёд, вытягиваясь в длинном прыжке.

Крыша следующего дома оказалась уже метрах в пяти и вдобавок этажом ниже, я, раскинув руки и поджав ноги, обрушился на неё, мягко перекатился, подбежал к краю и замер. Грин забыл дать мне направление, но это мелочи — пси-кристалл активатора всегда ориентирован на темпоральный маяк, он укажет направление, — меня волновало другое: по крышам домов к цели не доберёшься, а она лежала где-то за пределами города, вдобавок на улицах не утихает бой. Артиллерия пока не громыхает, самолёты тоже куда-то испарились, но оказаться меж двух огней мне совсем не улыбалось, даже скорее меж трёх — я совсем позабыл об охотниках за головами, да и Дегтярев этот ещё со мной повидаться хочет. Чего ему надо?! Чтобы я ему сказку рассказал? Эх, как ни крути, а на землю спускаться периодически придётся — я окинул взглядом видную часть города и наметил примерный маршрут — не сейчас, конечно, но всё же, но всё же...

Я отошёл от края крыши, развернулся и побежал, наращивая скорость. Прыжок! Я перелетел через улочку, по которой как раз со страшным лязгом и грохотом катился ещё один железный монстр — неужели это действительно танк?! — по обе стороны от него бежала группа пехоты, ударился грудью о парапет, мгновенно на него взобрался и помчался далее. Оттолкнувшись, я пробежал по стене одного из домов, скользя подошвами ботинок, сгруппировался, схватился за выступ полуразрушенного окна, рванулся вверх, взбежал по стене вертикально, схватился за ещё один выступ и что есть сил оттолкнулся, прыгая назад и разворачиваясь в воздухе.

Удар... Зашипев от боли, я упёрся ногами, замедляя скольжение, мои пальцы вцепились в малейшие выступы и выемки в плохо уложенной кладке, давая опору, я взметнулся наверх и уселся на гребне стены, переводя дыхание и осматриваясь. С одной стороны подо мной метрах в десяти внизу располагался дворик, по стене одного из домов которого я взбежал секунду назад, сюда мне явно не следовало спускаться, с другой стороны подо мной метрах в двадцати-тридцати располагалась дорога — дворик, похоже, находился на холме — по которой сновали туда-сюда группы людей, отстреливаясь от кого-то, укрывавшегося в соседних домах. На моих глазах один солдат в белой куртке вдруг бросился к подорванному и искорёженному догорающему грузовику, выволок из огня длинный короб с чем-то очень тяжёлым, открыл его и вскинул на плечо длинную трубу, навёл её. Негромкий хлопок, белый след газов, и через секунду громыхнул мощный взрыв на другом конце улицы, взметнулась фонтаном облако пыли, солдат снова кинулся к ящику, как вдруг длинная тяжёлая очередь прошила его насквозь, он всплеснул руками и рухнул в грязь, автомат лежал рядом с ним. Из-за угла улицы и примыкавших к ней домов вынырнула группа солдат в жёлтой форме, они моментально рассредоточились по укрытиям и открыли шквальный огонь, но тут со страшным лязгом из-за домов со стороны площади выкатил танк, его башня развернулась со скрипом, секунду ствол его орудия смотрел на дом, где укрылись солдаты Роммеля, и громыхнул выстрел. Ударная волна качнула даже меня, а дом осел внутрь себя, похоронив подл собой несколько человек. Опять заскрипело, башня развернулась, танк взревел мотором, выпустив густые клубы дыма, гусеницы со страшным лязгом задвигались, и танк, развернувшись, укатил вперёд, вслед за ним повалили пехотинцы в белых куртках, поливая огнём любое подозрительное укрытие...

— Чтоб на тебя астероид упал! — зашипел я сердито, когда вдруг очнулся и понял, что отвлёкся.

Группа солдат союзников под прикрытием "Крестоносца" — ура, я вспомнил, наконец, название этого танка! — уже уползла далеко вперёд, нестерпимые лязг и громыхание стали значительно тише, я с удовольствием потянулся, прикидывая в уме направление. По всему выходило, что придётся спускаться вниз; я вытянул шею, осматриваясь, и вдруг заприметил на горизонте малозаметные пока ещё очень далёкие чёрные точки. Один, два, три, четыре... пять, шесть... Ого! Похоже, самолёты возвращались, следовало успеть максимально дальше отойти от центра городка, иначе взрывающихся градин на голову будет не избежать. Попадёт такая да прямо в темечко — причёску испортит, зараза. Хвала звёздам, артиллерия молчала, видать боялись своих зацепить. Ну да и пёс с ними...

Я развернулся лицом к тридцатиметровой пропасти подо мной, свесил ноги вниз и похлопал руками по стене, проверяя кладку и снимая напряжение с рук. Я передвинулся поближе к краю, стараясь как можно дольше оттянуть неприятный момент — как бы нас ни гоняли инструкторы, а страх высоты всё равно остаётся, и инстинкты верещат на все лады — стал потихонечку сползать, и в этот момент за моей спиной по ту сторону стены внизу раздались чьи-то лёгкие торопливые шаги, зашуршало...

И мощный толчок в спину швырнул меня вниз.

А вдогонку донеслось: "Умри, убийца!!".

"Ну нихрена себе!" — мелькнуло в мыслях. Я сгруппировался, раскинул руки и ноги в стороны, однако зацепиться не удалось, а воздух давать опоры не пожелал, я падал в свободном падении, от души поминая всех на свете, а улица летела ко мне навстречу с невероятной скоростью.

Видать, встречный ветер продул мне мозги, я вытянулся горизонтально, складывая руки крестом на груди, поджав под себя ноги, и напряг мышцы живота. "Временная линза, — скомандовал я мысленно. — Смещение на три секунды вперёд".

И время замерло. И всё вокруг остановилось, пропали звуки, замер неподвижной массой ветер, песчинки, принесённые им и недвижимо повисшие в воздухе посекли мелкими царапинами кожу на лице, я поморщился, зависнув метрах в четырёх над дорогой, выпрямился вертикально и неторопливо опустился на неё. В ушах загрохотало; толчки крови отмеряли секунды — фокусы с временной линзой, когда не только окружающее замирает, но и сам ты движешься много медленнее, — более, чем какие-либо другие, не приветствовались организмом, который не желал жить вне привычного для него хода времени. "Три!" — отсчитал я мысленно, и активатор пиликнул, соглашаясь со мной, время ринулось своим ходом, я посмотрел вверх, надеясь найти того, кто столь неожиданным и могучим пинком скинул меня со стены, и в этот миг сзади раздалось мощное пронзительное гудение, пробравшее меня с головы до пят. Из моих ушей чуть пар не повалил от неожиданности (шутка была из разряда особо идиотских, когда подкрадываются со спины и на ухо говорят: "Гав!!!"), обернулся и увидел несущийся на меня во весь опор армейский грузовик и бледное безусое лицо юнца-водителя за стеклом кабины. Вот он коснулся руля, раздался ещё один мощный как паровозная сирена гудок, и мои ноги сорвались с места, унося непослушное тело и противоречивый разум подальше от опасности.

"Какая... радость эта ваша заливная рыба!.." — подумал я, ускоряя бег и уже несясь вперёд как спятивший метеор. "Чтоб тебе в Бездне раствориться!" — рычал я мысленно — все боковые проходы были завалены, оставался один-единственный путь: вперёд — и по нему я сейчас летел, не чуя земли под ногами и соревнуясь в скорости с грузовиком, однако грузовик в этом соревновании выигрывал — его радиатор едва не подталкивал меня в место, которым большинство людей думает, — и гудел, не переставая.

— Здесь фокусы со временем не пройдут! Думай, атаман, думай, пока шапка цела! — пыхтел я сквозь зубы себе под нос, уже начиная хрипеть и понемногу сбиваться с ритма, как вдруг приметил впереди себя спасительный полуразваленный дом, балки перекрытий которого нависали над дорогой, соединяясь с другими домами. Вот оно спасение!

Я рванулся вперёд изо всех сил, взбежал по груде обломков, прыгнул, приземляясь на другую кучу, более высокую, разбежался, пробежал по стене прямо под носом у разогнанного грузовика и прыгнул, оттолкнувшись от неё как в последний раз. Вытянутые руки коснулись балки, я вцепился в неё как клещ, подтягиваясь и вытягиваясь в струну горизонтально, со страшным раздирающим уши гудением грузовик пронёсся подо мной, меня по спине мазнуло ветром, едва не сорвав куртку с рубашкой, и унёсся вдаль, громыхая на кучах обломков.

Я со скрипом и со стоном разогнулся, спрыгнул на дорогу и, прислонившись к стене дома, стал восстанавливать дыхание. Тяжёлая это работа — спасать такого как я бегемота. Организм ныл, умолял и упрашивал воспользоваться фортиланом, однако я сцепил зубы и начал разминать мышцы, глубоко дыша, затем, закончив, выпрямился и осмотрелся.

-Мать их так и разэтак, ну что за ипподромы! — выругался я в бессильной злости себе под нос, оглядывая улицу, по которой улепётывал от грузовика, — вот уж действительно идеальная прямая, хвала звёздам, короткая линия! Все боковые проходы завалены и перегорожены грудами обломков и останками какой-то техники, некоторые я пропустил, каюсь, дорога почти ровная — ну все, блин, условия для гонок. Но почему я?! Он что притормозить не мог?! Не мог пропустить меня?! Вилял на бешеной скорости как девка бёдрами, хрен спрячешься от такого шумахера на обочине! Или он меня за врага принял? Куртка-то у меня жёлто-коричневого оттенка...

Я почесал нос и глубоко и спокойно вздохнул: чего стоим, кого ждём? Того неизвестного Тарзана, крикнувшего: "Убийца!"? Это он мне, что ли? Похоже, да... Кто же он? Очередной "чёрный"? Или теперь ради разнообразия "полосатый"? Какая-нибудь тигра свирепая за мной на охоту вышла?.. Я покачал головой и сплюнул на дорогу, очищая рот от набившейся пыли, после чего сверился с внутренним компасом и побежал вперёд, постепенно наращивая темп и напряжённо вслушиваясь в царящую вокруг обстановку. Судя по звукам, стрельба и грохот выстрелов переместились левее, плотность огня изменилась, но к одиночным мощным и гулким выстрелам добавилось ещё несколько, похоже на помощь той группе с "Крестоносцем" подошло ещё несколько, их огонь сконцентрировался в одном месте, значит штурмуют что-то, дом или комплекс какой... Ну и Триединый вам в помощь, ребята!

Я взбежал вверх по стене дома, хватаясь за выступы кладки, торчащие концы балок, окна и особенности местной конструкции, взлетел на крышу и подошёл к краю, отряхивая ладони и осматриваясь. Справа, слева было чисто, вот только впереди перемещалось скрытно несколько групп солдат Роммеля, вооружённых достаточно серьёзно — пулемёты, фаустпатроны, трое солдат тащили даже небольшой миномёт — я нахмурился, по-видимому придётся делать крюк, обогнуть их и выйти к нужному мне месту с другой стороны. Тогда сделаем так... Я пригнулся, готовясь к бесшумному прыжку...

И тут возле самых моих ног ударила пуля, оглушительно разорвавшись при этом, один из осколков пробил штанину и глубоко резанул голень. Я глухо охнул, в глазах потемнело от резкой боли, которая пробилась даже через волевой барьер, и тут солдаты внизу засуетились, забегали, взбудораженные звуком выстрела, кто-то поднял голову и... увидел меня, стоящего на крыше.

"Великий Космос! — мелькнуло в голове, на парапет обрушился град пуль, я инстинктивно отпрянул назад, нелепо взмахнув руками и едва не упав, развернулся и неуклюже побежал к другому краю крыши, хромая и тяжело припадая на раненую ногу. — Чтоб тебя на атомы распылило! Какая сволочь меня подранила?!".

Нет, так дело не пойдёт. Грохот выстрелов стих, кто-то закричал, посыпались команды, а я быстро уселся и стал закатывать штанину, быстро напитывающуюся сочащейся кровью. Обнаружив рану, я выругался шёпотом — хуже нет, когда голень повреждена, активатор, конечно, поможет, но помощи особой от этой ноги уже не будет, пока не залатают её на фирме...

Я пробежался кончиками пальцев по панели активатора, запуская компьютер медкомплекта, мгновенно последовали два укола астромина и фортилана, следующим уколом в грудь была впрыснута колония наноботов, пластины пришли в движение, раздвинулись, и мне на вовремя подставленную ладонь шлёпнулись два листика ИсОМ, я распрямил и приложил к ране, прилепив их сверху. Откинувшись назад и опёршись на руки, я вытянул раненую ногу и закрыл глаза, борясь с тошнотой и лёгким головокружением.

Вспомнив вдруг о генераторе кинетических экранов, который я с таким риском для себя быть уболтанным до полусмерти нашим говорливым пингвинообразным инженером взял попользоваться на время, я одной рукой не открывая глаз расстегнул куртку — тело сразу задышало свободнее, лёгкий ветерок обдул его под рубашкой, и мне сразу стало легче — сунул руку в особый карман, выудил оттуда кольцо с вмонтированным генератором и нацепил его на палец, провернув его. Вокруг меня тихонько загудел, завибрировал воздух, я почувствовал его еле заметную дрожь, затем всё успокоилось и пропало — я от души надеялся, что генератор заработал, и теперь меня надёжно прикроют кинетические экраны, но вот проверить я этого не мог. В конце концов не стрелять же в самого себя!

Я наклонился к ноге, проверяя, как лежат листики ИсОМ, боль уже давно исчезла, заглушённая дозой астромина, фортилан придал мне сил, кровь уже не сочилась, наноботы и ИсОМ спешно заделывали повреждения, образуя тромбы, корку, наживляя новую ткань...

За моей спиной кто-то мягко приземлился после прыжка, я услышал обманчиво медленную нарочито неторопливую поступь, кто-то шёл кругом огибая меня.

— Рану лечишь, убийца? — раздался знакомый голос.

Я оставил в покое голень, замедленно выпрямился и потихоньку обернулся, предварительно взглянув на тень говорившего — против солнца встал, гад! Я поднял глаза, щурясь против солнечного света, зрачки привычно сузились: контуры фигуры, лица — всё это было смутно знакомо, я будто видел этого парня несколько раз, видел где-то недалеко и не так давно...

— Игорь? — произнёс я удивленно. — Дегтярев Игорь?

— Он самый, убийца, — спокойно подчеркнул этот осенённый солнцем — вокруг его головы будто нимб полыхал, словно солнце подарило ненадолго ему свою корону.

— Что ты мелешь? — нахмурился я, вспоминая, что Грин предупреждал меня о странной нервозности этого парня и его упорстве в моих поисках. — Какой я тебе, нахрен, убийца?

— Подлый и мерзкий, — ответил он, выплёвывая эти весьма оскорбительные слова мне в лицо. И чего он на меня взъелся? Или я опять чью-то комнатную кошечку совершенно случайно на варежки пустил? — Не ожидал от тебя такого, признаю, думал ты ему друг. А ты убийца, убийца, предатель, сволочь!!! — кричал он исступлённо, выплёскивая накопившуюся ярость.

Я окончательно перестал что-либо понимать.

— Чей я друг?! — возопил я, дурея от растущего в геометрической прогрессии количества загадок, покрытых мраком. — Чей я убийца?!

— Молчи, сволочь! — взорвался парень, выхватив пистолет и нацелив его мне в лоб. — Молчи! Молчи!! Ты убийца! Убийца!! Предатель!!!

Его голос дрожал, по лицу катились слёзы рука, державшая пистолет, дрожала, и палец прыгал на спусковом крючке. Вот Игорь сглотнул, всхлипнул и неестественным металлическим голосом произнёс:

— И приговор тебе как убийце будет соответствующий...

Его палец придавил спусковой крючок, и я вдруг понял, что парень не шутит, что это не бездарная любительская игра одного актёра, а настоящий водевиль с пафосным переходом к драме.

"Тройное замедление!" — скомандовал я и, поджав по себя ноги, оттолкнулся, взмывая в длинном прыжке, надеясь обезоружить его и выяснить, наконец, в чём дело. Мой активатор пиликнул, я краем глаза заметил, как вспыхнул в ответ активатор Игоря, выстрел прогремел совсем рядом — сожри тебя цуцлик, неужели у тебя темпоральный дешифратор встроен?! — экраны, хвала звёздам, сработали, пуля отклонилась и ушла куда-то вдаль, я поддел отшатнувшегося парня под подбородок.

Он вскинул голову, потерявшись на мгновение от удара, я резко ударил его по руке, держащей пистолет, сдавил запястье особым захватом, вывернул, и пистолет улетел в сторону. Игорь отступил, его рука описала полукруг, другая с быстротой молнии устремилась к моей груди, пальцы сложились клювом. "Слабоват пацанёнок, мало его Ковалёв гонял..." — мелькнуло в мыслях дурацкое, мы обменялись парочкой ударов, я поймал его за локоть, вывернул его, вонзая палец в нервный узел, схватил Игоря за ворот рубашки, сдавил так, что он засипел, и рванул на себя, выгибаясь в наклоне. Голень пронзила резкая острая боль, я сам едва не упал, но удержался, ударил Игоря головой о крышу дома и уселся на него сверху, прижимая его руки и ноги.

— А теперь говори, чей я убийца и чей друг! — потребовал я грозно, увидев, что он очухался от удара и теперь кривится от боли. Поделом ему, наверняка он в меня и стрелял и со стены сбросил. Гнида... — Ну?! Говори!

— Сдохни, убийца! — выплюнул он мне в лицо, его глаза горели фанатичной ненавистью и яростью.

— Да с удовольствием, — честно признался я и отвесил ему хлёсткую пощёчину. — Говори, давай, в чём дело! Я не шучу!

— Ты убил человека и у меня же спрашиваешь: кого?! — расхохотался он мне в лицо и внезапно оскалился в жуткой гримасе. — Не заговаривай зубы, подонок, не притворяйся невинным! На твоих руках кровь твоего друга, которого ты хладнокровно застрелил! Убийца! Убийца!! УБИЙЦА!!!

Он кричал и едва не бился в истерике, изгибаясь всем телом, стараясь вырваться, я с трудом удерживал его, чувствуя себя как на гарцующем необузданном коне, и лихорадочно соображал, кого же он имеет в виду, кого я успел застрелить из своих друзей...

— Как его имя, ненормальный?! Имя?! — рычал я ему в лицо, сам заражаясь этой истеричной нервозность и чувствуя, что ещё немного, и у меня шарики за ролики закатятся, и я пойду вразнос. Ох, опасно мне злиться... Ох, опасно... В здравом уме и сознании меня пока что удерживал лишь образ Шелы на столь далёком финише, лакомый кусочек, который можно есть до упоения и который будет ждать меня дома, переодевшись в мой любимый халатик с золотыми драконами на чёрном фоне.

— Ковалёв Антон Сергеевич! — закричал Дегтярев, и крик его полный отчаяния калёной стрелой вонзился мне в мозг и в сердце, взбудоражив и добив окончательно.

Я опешил, машинально ослабляя хватку и отпуская его руки, он тотчас же вырвал их и наотмашь ударил меня по лицу, скидывая с себя и вскакивая на ноги. Я упал на бок, боль в голени остро стегнула меня и пронеслась по всему телу, однако я не обратил на неё внимания. Стараясь осознать и переварить услышанное, я приподнялся, опираясь на руки, сел, посмотрел на Дегтярева и тупо спросил:

— Как?

— Антон Сергеевич мёртв, — отчеканил Игорь, возвышаясь надо мной в позе Колосса Родосского. — Ты убил его, хладнокровно застрелив на моих глазах, когда я пытался пробиться к вам через кольцо огня и перевёрнутых взрывом автомобилей. Ты убил его. Убил! Хладнокровно! Жестоко! Как последняя сволочь и тварь! Убил, хотя мог спасти его, отправить на фирму. Ты не захотел спасать его, поэтому убил его!

Его слова обрушивались на меня как удары молота, они оглушали, разбивали, размазывали; как удары кнута они были хлёсткие обжигающие и жестокие; как лезвие ножа они резали меня, рвали на куски, вгрызались в потаённые глубины моей тушки и сверлили, дробили, истязали там. Я поднял глаза, посмотрел на Дегтярева, по его лицу бежали крупные слёзы, он не отрываясь смотрел на меня, наверное, ожидая каких-то слов, но я ничего не мог сказать ему в ответ, я не знал и не понимал, что можно и нужно говорить. Выдавливать из себя жалкое "Я не виновен!"? Он всё равно не поверит. Но я решил рискнуть, тем более что был действительно совершенно ни причём.

— Игорь, родной, я не убивал Ковалёва, — я от всего сердца надеялся, что голос мой звучит правильно, так, чтобы парень понял всё и осознал, — не убивал и не мог его убить. В это время я был у себя дома и занимался своими делами, и это подтвердить могут и Грэй, и Зизольдий Гурабанович. Спроси у них и услышишь подтверждение моим словам.

— Зачем мне спрашивать кого-либо, кто может подтвердить твоё враньё, если я видел всё собственными глазами, а я, хвала звёздам, ещё не ослеп и наркотики не употребляю, — возразил Дегтярев, поднимая и нацеливая пистолет на меня — и когда он успел его подобрать?! — Зачем мне слышать лишний раз, как "лучшего из курьеров", — он явно передразнивал Капитошкина, — в очередной раз отмазывают от совершённых им проступков, лишь бы только не портить его репутацию и общий фон на фирме?

Я открыл и закрыл рот, раскрывая его как рыба и силясь понять нюансы его последней фразы. "Отмазывают"? "От проступков"? От каких, нахрен, проступков?! Как это отмазывают?! Нет, мне точно пора в гости к Айдашеву, с таким количеством непоняток я скоро действительно с ума сойду, если уже не сошёл.

— А главное, ты ещё так приоделся, — прошипел Дегтярев, взводя большим пальцем курок, — как будто на праздник собрался... Или убийство для тебя уже праздник? Чёрный костюмчик, белая рубашка... Где оно всё это сейчас? У кого ты их одолжил, убийца?

Я навострил уши и моментально встрепенулся: чёрный костюмчик, говорите? Белая рубашка? Ну всё... В сторону добродетель и любовь к ближнему своему, попадитесь мне только, "чёрные"! Жизнь положу, но притащу одного из вас на допрос к Грэю!

— И приговор тебе, убийца, будет произнесён и приведён в действие прямо сейчас, — пафосно произнёс Дегтярев, задрав подбородок. — Не слышу оправданий и жалких потуг спасти свою жалкую продажную жизнь.

Я устало посмотрел ему в глаза, подивился той бездне и океану отчаяния, которые плескались в них, и открыл рот, чтобы сказать...

И подо мною разверзлась земля...

А потом обрушился давящий рёв и грохот.

Мы с Дегтяревым нелепо взмахнули руками и обрушились вниз под аккомпанемент страшного грохота и треска разваливающейся на куски крыши. Падая, я успел вскинуть голову и увидел, как растворяется высоко в небе силуэт пикирующего бомбардировщика, а потом я скользнул по падающим обломкам, в падении ухватился за крюк, торчащий из стены, скакнул в сторону и тут же прыгнул вперёд, вытягиваясь в струну. Пол затрещал, застонал, когда на него навалилась тяжеловесная гора обвалившейся крыши, я пробежал по нему, скользя по кучам пыли, и едва успел выхватить тело потерявшего сознание Дегтярева, как вдруг во второй раз ощутил, как под ногами разверзаются бездны.

"Теперь понятно выражение: чтоб ты провалился", — фыркнул я мысленно, прилагая отчаянные усилия и сохраняя шаткое равновесие на валящихся вниз обломках — оказаться погребённым заживо мне совсем не улыбалось, приходилось прыгать, нагибаться, нырять, скользить, а с Дегтяревым на плечах это было не так уж и легко, однако бросать я его не собирался. Убить — да, был готов как пионер, но вот бросить... Даже врагу не пожелал бы такой участи.

Ах, чтоб тебя! Очередной обломок, на который я ступил, соскользнув с верхнего в образовавшейся куче, не удержался и покатился в сторону, а я на нём как взаправдашний цирковой трюкач с бесчувственным бревном на плечах. Поймав момент, я удачно оттолкнулся, спрыгнул на пол первого этажа, мягко спружинив ногами, и, закряхтев от натуги, кинул Игоря куда-то в кучу тряпья, которое грязной горой валялось в углу. Оглядевшись, я присвистнул уважительно — вроде бы и бомбы у таких бомбардировщиков небольшие, а всё же развалила весь дом, зараза, хвала звёздам, взрыв ударил снизу, иначе даже броня из пластистали не спасла бы.

И тут я вспомнил о простреленной голени и наклонился её осмотреть, поморгал, потёр кулаком глаза и всё равно не нашёл ровным счётом ничего, никаких следов, ни малейшей царапины или шрамика, или ещё чего-нибудь такого героического, чтобы покрасоваться можно было потом перед Шелой. Нифига. Я вздохнул печально: опять никаких доказательств. Опять придётся сочинять, что с голым торсом на танки лез и в доты прорывался, лишь бы премию побольше урвать...

Игорь заворочался и захрипел, перевернулся на бок, закашлялся и тут его стошнило. Я с умилением покачал головой — очухался, подлец. После удара таким камушком по голове, я бы ещё неделю вёл бы себя как ребёнок: ползал, писался и говорить бы не мог, а этот нет, уже ворочается, неудобно ему, видите ли, ну да, тряпки же грязные, а под ними наверняка что-то твёрдое лежит, вот и ворочается... Тоже мне, принцесса на горошине...

"Быть или не быть?" — подумал я, поправляя штанину и заматывая голень на всякий случай куском тряпки почище (а всё-таки превосходно эти пластинки действуют: залепляют раны, вживляются в кожные покровы, проникают в них, восстанавливают их — это же искусственный органический материал, вот и следов никаких нет, это уже считай новая кожа, причём на все 100 процентов идентичная хозяйской). Я поцокал языком — надо будет прикупить ещё пару наборов ИсОМ, при моей феноменальной везучести и маниакальной привычке лезть куда не надо, они ой как пригодятся!

"Все-таки, наверное, не быть, — решился я, глядя, как Дегтярев ворочается на тряпье, пытаясь прийти в себя, и нисколечко не желая ему в этом помочь. Раздери тебя цуцлик — опасный, кстати, зверь на Марсе — парень меня убить хотел! И за что? За то, чего я никогда не совершал и в жизни не сделал бы. Убивать Ковалёва?! Фу, мерзость какая! И из-за чего? Причины? Одни сплошные непонятки...

Неподалёку вдруг загрохотали автоматы и пулемёты, что-то пронзительно вжикнуло, громыхнул взрыв, и сразу же до меня донёсся грохочущий лязг и чьи-то крики. Стрельба прекратилась на мгновение, затем вспыхнула с новой силой, раздробилась на несколько очагов, которые начали постепенно смещаться, загромыхали тяжёлые выстрелы, я увидел из окна, как в дальнем доме за стеной взметнулся фонтан огня и каменных брызг, кто-то заорал...

Я выскочил на улицу, оглядываясь и заметил, как в дальнем её конце скрытно перемещалась большая группа солдат — возможно, те самые, что обстреляли меня, возможно, другие — они ныряли под прикрытия домов каждый раз, как в небе мелькала хищная тень стальной птицы. Я оглянулся, Дегтярев что-то мычал, держась за голову руками, ладно, авось, отойдёт, а не отойдёт — что ж придётся возвращаться и помогать ему выбраться отсюда, опять придётся "суперменничать", ёлки-моталки, мне б за это премии давали, что ли, а то с моими героическими поступками Чип и Дейл без работы сидят.

Пора! Я выскочил из полуразрушенной двери, пробежал по улице, каждый раз по привычке ныряя в укрытие, когда выстрелы и грохот стрельбы перемещались совсем близко ко мне, когда хищная тень самолёта устремлялась за мной в погоню, нырнул в какой-то переулок, который подсказало мне моё драгоценное чутьё, подпрыгнул и ухватился кончиками пальцев за край стены, перегораживавшей его. Подтянувшись, я, стараясь не терять более ни секунды, взобрался на неё, перебежал по её верхушке до крыши дома, разбежался как следует, и оттолкнулся от самого края крыши, вытягиваясь в прыжке через всю улицу. Есть контакт! Я ударился всем телом о стену дома, скользнул по ней вниз, однако успел ухватиться за остатки рамы, болтающиеся на двух проржавевших петлях, вцепился в них как клещ, рванулся вверх и ухватился за выступ над окном. Рывок! Я схватился едва ли не за воздух, покраснев от натуги, — щель между камнями кладки оказалась слишком уж мала, мои пальцы с трудом там зацепились — рванулся вверх, подтягиваясь. Моя нога упёрлась в выступ над окном, я поднял голову, прицеливаясь и готовясь, как вдруг...

Осколки камня брызнули у самого моего уха, автоматная очередь ударила в стену возле меня, я инстинктивно зажмурился и едва не упал, а вслед за ней раздался грубый окрик:

— Ханде хох, швайне!

И чей-то дикий мерзкий гогот, в котором — я не смог не узнать — явно скользили нотки страха.

Ну уж нет! "Стоп!" — скомандовал я мысленно, активатор пиликнул, выполняя команду, и рванулся вверх, мысленно плюнув на все пункты Договора. Мне было жалко тех парней, которые в меня стреляли. Если бы я слез, то они у меня на родину отправились бы в банках с тушёнкой с пометкой в личном деле "Скончался от дизентерии". А так... Пусть живут пока, подонки. Они ещё не знают, что война ими будет проиграна и таких как они солдаты армии союзников будут развешивать на пальмах вдоль дорог в назидание сопротивляющимся.

Перевалившись через край, я шумно отдышался, быстро вскочил на ноги и побежал вперёд, перепрыгивая через дыры в крыше, через попадающиеся тут и там провалы; вспомнив вовремя об остановленном времени, я полюбовался на зависший в воздухе недалеко от меня самолёт, от его крыльев бежал огненный ручеёк, нацеленный в один из домов, стоящий на близлежащей площади, после чего отпустил блок бега времени. Самолёт пронёсся даже ближе, чем я предполагал, меня едва не сдуло мощным потоком ветра и газов, миг тишины, и ахнул рокочущий взрыв, я сбился с ритма, со стоном зажимая голову и уши руками, споткнулся, не заметив торчащего обломка, и едва не упал. Фонтаном взвились клубы дыма и пыли, мелькнули и пропали язычки огня, дом завалился и осел внутрь себя, через две-три секунды когда-то вполне неплохой домишко пусть и непонятной для меня формы и внешности превратился в груду развалин, от которых за километр веяло смертью. Я едва не упал на колени, сдерживая себя и не давая воли чувствам — уж слишком хорошо я знаю обратную сторону войны, её истинное лицо. Кто видит в ней красоту взрывов и силу пламени, тогда добро пожаловать сюда: посидите в окопах сутки напролёт под дождём и палящим солнцем, в грязи, в своей и чужой крови, в компании вшей и голодных клещей, ощутите, что чувствует солдат, услышьте разрывающий душу и сердце холодный свист смерти у вас над головой и попытайтесь угадать, кому она достанется: вам или соратнику, с которым прошагал полконтинента. А когда прочувствует всё это на своей шкуре, когда будет лежать в грязной санитарной палатке прямо на сырой земле и помирать от гангрены, только тогда вы и осознаете, сколь тяжела участь простого солдата, да только поздно уже будет...

Я встряхнулся как дикий кот после купания, осмотрелся, прикинул направление и побежал в ту сторону. "До маяка ещё с полкилометра, с этим Дегтяревым и его несправедливой вендеттой я не успел смыться до подлёта бомбардировщиков, — сердито думал я, прыгая с крыши на крышу как кенгуру, взбираясь по стенам и сигая с пяти-, шестиметровой высоты. — Теперь придётся под обстрелом выбираться...".

Я резко свернул в сторону, почуяв, что взял слишком сильно вправо, прыгнул, вытягивая вперёд руки и ноги — я уже наловчился не биться о стены домов всем телом, а амортизировать удары — коснулся ими поверхности стены, спружинил и резко рванулся в сторону. Бег по вертикальной поверхности с горизонтальным направлением — то ещё удовольствие и особой повод для беспокойства на голову. Я пробежал по стене вбок ещё немного, быстро-быстро перебирая руками и ногами и понемногу опускаясь всё ниже; уже чувствуя, что ещё немного и сорвусь, я выбросил вперёд левую руку и дотянулся до края развороченной взрывом стены, схватился за неё... Рывок! И я мощным толчком перебросил себя через стену и спрыгнул вниз, оказавшись в дворике, огороженном со всех сторон домами, украшенным пальмами, в центре его возвышался колодец, когда-то чистый, а теперь заваленный песком, обломками, какими-то кусками чего-то деревянного...

С удовольствием вдохнув полной грудью, я перевёл дыхание, отряхнул руки и ноги, сбрасывая напряжение, прислушался, стрельба поутихла немного, до этого сконцентрированная в одном месте, она вроде бы рассредоточилась по всему городку, взрывы раздавались то тут, то там, над головой с пронзительным воем и оглушающим рёвом проносились самолёты. Обстановка вполне стандартная, только вот одна мысль не давала мне покоя с момента встречи с Дегтяревым: а куда же наёмники запропастились? Быть не может, чтобы они за мной не последовали. Я покрутил головой, закрыл глаза т открыл всего себя звукам, делая всё в точности, как нас учили инструкторы. Временной пласт выбран идеально, за это и Грэю, и Грину спасибо — здесь крайне легко потеряться, уйти от погони, но сама погоня-то где? Или они тоже потерялись? Не услышав ничего существенного, я подумал, прикидывая возможные варианты и объяснения сему, но ни до чего не догадался и пустил всё на самотёк. Осмотревшись, я краем глаза заметил проход между домами, как вдруг...

Толпа солдат, потных, грязных, в крови, наверняка чужой, а не своей, гогочущих, сквернословящих, громыхающих сапожищами, ввалилась в дворик, топча всё вокруг, шатаясь и шалея от вседозволенности на время войны и своей неприкосновенности. Меня они не заметили — я мигом вжался в стену дома возле окна и прикинулся столбиком, причина была и другая — в середине они волокли трёх женщин, яростно сопротивляющихся, отбивающихся, кричащих и призывающих на помощь, они были полностью закутаны в паранджу, закрывались руками, но грубая солдатня, хрипло смеясь, срывала с них покрывала, одежды. Толпа стоптала последние кусты, остановилась в середине дворика, бедных женщин они швырнули к колодцу и тут же набросились на низ, топча и избивая за любое неповиновение, в сторону полетели покрывала, гогот усилился, многие заранее сдирали с себя штаны, швыряли оружие на землю. Я зажмурился, рыча сквозь стиснутые зубы от бешенства: крики, гогот, пускающее слюни разноцветное быдло в армейской форме. Великий Космос, что же творится! Где же пропаганда и слова о том, что армии союзников несут мир и спокойствие в разорённые войной эти края. Это тот самый мир?!

Смех, похабные шуточки, рык и довольный рёв стали громче, я зарычал громче, не в силах сдерживаться, крики, вопли боли разрывали моё сердце. На одной чаше весов были три женщины, насилуемые подонками в форме солдат союзников, на другой — пункты Договора, которые запрещали, запрещали, запрещали... И тут до моих ушей донёсся долгий протяжный пронзительный леденящий душу стон. Я открыл глаза: двух женщин насиловали одновременно десять ублюдков, ещё одну зверски избивали ногами. Я резко выдохнул, глаза заволокла багровая пелена дикой первобытной ярости, и шагнул вперёд. Насрать на запреты, когда такое творится!

Я шагал к ним, машинально и подсознательно считая шаги и нагнетая в себе ярость, кулаки сжались сами собой, я стиснул зубы и выгнал из головы всё человеческое, сейчас мне нужен был первобытный зверь, от рождения сидящий в каждом из нас, вся его сила, вся его мощь. Человеческое понадобится потом, когда я залитый кровью этих мразей буду стоять над тремя беззащитными женщинами и уже сдерживать свой напор. Я резко напряг все мышцы и отпустил, тело слушалось идеально, голень давно зажила и больше не беспокоила, однако на фирме надо будет обязательно к Элане заскочить, мы с организмом кивнули друг другу, и я побежал на них, нагнетая силу удара.

Ближайший ко мне вдруг обернулся, видимо услышав мои шаги, его жирное чёрное лицо исказилось в гримасе ужаса, он поднял руки, пытаясь защититься, но опоздал. Я прыгнул с разбега, выставляя вперёд колени и поджимая ноги, откидываясь всем корпусом немного назад. Негр булькнул, когда я ударил всей массой и проломил ему грудную клетку, начал заваливаться на спину, а я уже ворвался в середину толпы. Пластины активатора щёлкнули и раздвинулись, рукояти ножей скользнули мне в руки, я крутанулся на месте, лезвия свистнули и плавно рубанули сразу троих. Кровь из перерубленных артерий брызнула мне в лицо, я слизал её капли и бешено зарычал.

Косой взмах!

Я присел на колено, махнул руками в стороны, вскочил, перешагивая через распростёртую девушку, изогнулся назад и описал ножами круг, остро жалея, что нет под рукой хотя бы самого захудалого длинного узкого кинжала или гладиуса, к примеру. Кровь ударила фонтанами из рассечённых глоток, уже мёртвые тела с шумом рухнули на землю, поливая и пятная её, я разогнулся и оказался нос к носу ещё с десятком насильников. Ножи легли крест-накрест, я на мгновение принял защитную стойку и, увидев, что они клюнули и бросились ко мне, сам шагнул к ним навстречу.

Нырок в сторону!

Уклонение!

Пируэт!

Я резко нырнул влево, уходя от медвежьих объятий ещё одного негра — окажись я в его нежных руках, сразу похудел бы на сто килограммов и выглядел бы как переваренный лимон — нож взвыл и укусил, точно вонзившись в подмышку и разрубив артерию. Негр заорал и рухнул на колени, зажимая рану рукой. Развернувшись и изогнувшись назад, уходя от удара пудовым кулаком ближайшего из солдат, я выпрямился, развернулся на носке и ударил его ногой в висок — негр хрюкнул и упал. Больше не поднимется...

Влево!

Вправо!

Уклоняясь резко в стороны от сыплющихся на меня ударов, я скакнул назад, оттолкнулся и резко метнулся вперёд, проскальзывая между солдатами в полупируте. Ножи блеснули в лучах закатного солнца, их лезвия будто играючи коснулись шей насильников, послышался лёгкий чмокающий хруст разрубаемых позвонков, и солдаты рухнули на землю, спущенные штаны и неудовлетворённая мужская гордость являли собой премерзкое зрелище. Передо мной мелькнуло лицо ещё одного солдата: глаза навыкате, рожа красная, рот раскрыт в беззвучном крике — плевать, я сам, наверняка, не краше; я мощно пнул его в живот ногой, отшвыривая его и освобождая себе место для манёвров, женщины пошевелились у меня под ногами, беззвучно плача и сотрясаясь в рыданиях.

Ещё двое!

Ножи мелькнули в воздухе, блеснули солнечными зайчиками, их лезвия в очередной раз обагрились кровью, и я скакнул вперёд, вращаясь и кружась в вихре.

Три шага, разворот!

Я припал на колено, левая рука метнулась вперёд, нож вжикнул и разрубил сухожилия, насильник заорал дурным голосом, падая на колени, я вынырнул из-за его спины, заканчивая поворот, мгновение я смотрел в его тупые бараньи глаза, не увидел там ничего крове обиды — обиды?! — тупого животного страха, злобной ненависти и, не сожалея, вогнал ему тридцать сантиметров заточенного как бритва боевого ратана в ухо. Выдернув нож, я ударом ноги отшвырнул от себя тело и нырнул вперёд, приседая под удар замахнувшегося на меня прикладом автомата верзилы. Клинок с хрустом врубился ему в коленку, он заверещал тонко, по-заячьи, его лицо исказилось, гримаса ярости моментально сменилась гримасой боли и страха, он отшвырнул автомат, и в этот момент я резко распрямился. Лезвие ножа проехалось по его груди, рассекая её, разрубило подбородок и располосовало лицо. Увернувшись от брызнувшей крови и слюней и скривившись от дикого поросячьего визга, я метнул руку назад, размахнувшись как следует, перевернул лезвие и наотмашь рубанул солдата по горлу, уходя в сторону.

Протрещала очередь и меня швырнуло назад, оглушив и дезориентировав. Я ударился обо что-то твёрдое, выронил ножи и помотал головой очумело, кривясь от боли в груди. С трудом разлепив глаза, я увидел застывшее в страшной гримасе лицо уцелевшего насильника — остальные, видать, успели убежать — который как раз дёргал затвор автомата, вот он выщелкнул магазин, сорвал с пояса — штаны уже успел натянуть, тварь! — и вставил другой, передёрнул затвор, его глаза прицельно сузились. Секунда анализа, пока я приходил в себя, активатор впрыснул в кровь свежую порцию фортилана, мышечные компенсаторы сдавили мне бёдра, и я прыгнул вперёд, одним звериным прыжком покрыв разделявшее нас расстояние. Я видел, как закричал насильник, успел почуять его мысли, содрогнуться от омерзения и... понять, КУДА он целится! Кровь взбурлила, адреналин ударил в мозг, сознание прокричало: "НЕТ!!!", и тут солдат нажал на спуск. Длинная очередь прошила тела всех троих содрогающихся в судорогах женщин, они вздрогнули все разом, вздохнули, их глаза приоткрылись, бросая последний взгляд на светлое чистое голубое небо, полосуемое крыльями пикирующих бомбардировщиков, их губы приоткрылись, будто говоря последнее "Прости!" своим мужьям и родным, сердца, которым биться бы да биться, последним усилием толкнули кровь по венам и артериям, замерли на мгновение, ещё не веря в неумолимость судьбы и... замолчали навсегда. И в этот момент я обрушился на насильника.

— Фак ю, бич! — выдавили мне в лицо его толстые жирные губы.

Я вырвал у него из рук автомат, швырнул его в сторону и, развернувшись, врезал ногой по лицу. Губы лопнули с отвратительным хлюпаньем, насильник отшатнулся, нелепо вскидывая руки, я немедленно схватил его за кисти рук и вывернул в разные стороны, косточки затрещали, он страшно закричал, и я ударил его ногой в грудь, вгибаясь всем телом назад. Его отшвырнуло к стене дома, я тотчас же подскочил к нему, схватил его за голову обеими руками и, сломав его слабое сопротивление, ударил с размаху о стену. Затрещало, насильник завыл, замолотил переломанными руками по воздуху, стараясь задеть меня, а я схватил его голову покрепче, заглянул в его жестокие глаза, подивился той бездне ненависти, которая в них плескалась, и стал бить его о стену до тех пор, пока его голова не хрустнула как гнилой орех. Насильник обмяк и мешком гнилого мяса осел на землю, сползая по стене и оставляя на ней кровавый след. Я устало выпрямился и осмотрелся — Великий Космос, ну почему люди до сих пор не додумались до более гуманного решения проблем?! Таких подонков как эти распинать надо на крестах, не церемонясь и не обращая внимания на их крики и крики публичных "человеколюбов", но неужели и почему другие должны при этом непременно страдать?! Неужели другие способы кроме убийства бессильны?! Я огляделся, проводя равнодушным взглядом по трупам, валяющимся в лужах крови, застывшим в самых разнообразных позах, посмотрел на безразличное мудрое небо и покачал головой. Ввязался в драку, чтобы спасти женщин, а сам как раз и не успел. Когда крыша улетает под напором рвущегося из глубин души зверя, тут не до логического анализа, не сразу и вспомнишь, что помимо ножей есть ещё и "конвертер", и прочие "прибамбасы", и темпоральные преобразования, поневоле пользуешься первым, что под руку попадёт. Кстати о "прибамбасах". Я потёр и размял спину и бока, боль прошла, но впечатление и синяки, разумеется, останутся надолго. Нет, ну почему генератор экранов не сработал?! Очередь-то в меня как раз угодила, а не отклонилась! Надо будет у Кузьмы поинтересоваться... Хвала звёздам, хоть живой остался.

Я присел возле женщин, посидел возле них с минуту, глядя, как разглаживаются черты их лиц, как отпускает их смерть, даруя им вечный покой, как размягчаются малозаметные морщинки и складочки, как сходят с них гримасы ужаса, боли и ненависти, печально покачал головой, шепча слова полузабытой молитвы, затем выпрямил их тела, уложил прямо вдоль тела руки и закрыл их покрывалами. Заглянув в последний раз в их уже мёртвые глаза, я глубоко вздохнул и закрыл им веки, после чего накрыл лица паранджой...

— Мало того, что убийца, так ещё и насильник и мародёр! — донеслось до меня яростное сверху.

Я выпрямился и печально посмотрел на Дегтярева, стоящего передо мной на крыше одного из домов, вот он прыгнул, раскинув руки, и мягко приземлился, приседая и амортизируя прыжок. Выпрямился и посмотрел на меня.

"Отпустило от жопы", — подумал я, глядя, как он крадущимся мягким шагом приближается ко мне, и как блестит в его руке "конвертер".

— Вот уж не знал я, не думал, что ты таким бизнесом промышляешь, Преображенский, — гнусно произнёс он, глядя на меня и поигрывая "конвертером".

— Заткнись, идиот, — устало отозвался я, испытывая неодолимое желание завалиться куда-нибудь под кустик и поспать там часиков двадцатью — Ты что мелешь? За словами следи...

— Что, Преображенский, защищаешься? — Игорь гаденько улыбнулся. — На воре, как говорится, шапка горит.

— А ты, я смотрю, уже очухался от удара камушком, — хмуро констатировал я, пытаясь понять, что же в этот немаловажный для него и меня момент я испытываю. Не приведи Триединый, если ненависть! Тьфу, тьфу, чтоб этому никогда не случиться! Иначе фирма потеряет хорошего кандидата в курьеры, а меня Капитошкин сожрёт с потрохами и старыми носками. — Что тебе надо, Игорь?..

— Глупый вопрос, — лучезарно улыбнулся он и встал напротив меня, широко расставив ноги. — Ты не уйдёшь из этого временного потока. Я, вполне возможно, тоже, но сейчас меня это мало волнует.

— Я не убивал Ковалёва, пойми ты это наконец, — мягко повторил я. — Не убивал! И никогда не пошёл бы на это. Он мне не друг, но и врагом никогда не был. Зачем мне его смерть?

— Не знаю, — отмахнулся он, и заметил, как прицельно сузились его глаза. — Я видел то, что я видел, и отрицать это я не буду и не могу. Я видел, как ТЫ, — подчеркнул он, — стрелял в Антона Сергеевича, не кто-то иной, а именно ТЫ. Антон Сергеевич был для меня более чем учитель, он стал моим вторым отцом, когда моя семья погибла во взрыве Лайтара, поэтому его смерть для меня — это по сути дела конец жизни. И ты за это ответишь, Преображенский.

— Ты фаталист и дурак, Дегтярев, — холодно произнёс я, поворачиваясь к нему спиной и собираясь уходить. — У тебя на руках нет доказательств моей вины, кроме собственного мнения, и ты лезешь решать всё это смертельным судом. Советую тебе повзрослеть поскорее...

— Не смей уходить! — крикнул он яростно. — Дерись со мной, убийца! Прими свой приговор! Умри как мужчина!

— Обойдёшься, — фыркнул я, подходя к проходу между домами. — Ты сначала докажи, что именно я настоящий убийца.

Он зашипел яростно, и в этот момент чувство опасности взревело как паровозная сирена, я резко скакнул в сторону, перекатываясь, и успел заметить, как расплывается парующей лужицей кусок стены полуразрушенного дома. Мысленная команда, активатор зарядился и создал вокруг себя мощное магнитное поле, ко мне заскользили по земле оружие, тела насильников, влекомые силой притяжения, и тут два солнечных зайчика метнулись ко мне, я привстал, вскинул руки, и ножи удобно легли в ладони.

— Не делай этого повторно, Игорь, — предостерёг я, обернувшись и увидев, как он целится из "конвертера". — Дырку сделаешь, потом не запломбируешь!

— Ты умрёшь сегодня, убийца! — закричал он и нажал на спуск.

Активатор загудел, передо мной вспыхнуло радужное сияние, оно растеклось вокруг меня как мыльный пузырь и поглотило убийственный заряд "конвертера", после чего рассеялось как ни в чём ни бывало. Мы обалдели оба — я и Игорь — эта радужная оболочка походила как две капли воды на тот самый исцеляющий свет, она не была результатом работы генератора экранов, у него другая схема их создания. Великий Космос, что мне в активатор напихали?! Откуда у меня это?..

Я опомнился первым, благо этот радужный блеск видел уже во второй раз, заколебался, затем вспомнил падение со стены и раненую ногу и отбросил в сторону моральные препоны: хотят убить тебя, либо уйди, либо убей первым. Я не хотел и не мог убивать, поэтому перевернул ножи, подкинул их в воздух, перехватил за кончики лезвий и метнул, ныряя вправо. Ножи свистнули, и Дегтярев застонал от боли, когда они чуть ли не по рукояти вонзились ему в плечи, миллиметром ниже наплечников брони, которую он неизвестно где сумел раздобыть — броня из пластистали на нашей фирме выдаётся исключительно курьерам — и в стороне от каких-либо жизненно важных жил и артерий. "Конвертер" выпал из его пальцев, Игорь скрючился и тихо застонал от боли, не в силах вытащить ножи, он мог лишь еле поводить руками, потому как любое движение вызывало адскую боль.

— Остынь немного, — пробормотал я себе под нос, подошёл к проходу, и тут вдруг услышал за спиной дикий крик, резко обернулся, отпрыгивая на всякий случай в сторону, и увидел, как кричит Дегтярев, задрав голову к небу. Вот он опустил её, посмотрел на меня, внутри меня всё оборвалось, я сам чуть не завыл от тоски и безнадёжности, и, зарычав в бешенстве, схватился руками за рукояти ножей. Я отступил на шаг. По плечам Игоря хлынула ручейками кровь, он вдруг странно захихикал и вырвал из плеч лезвия, швырнул их на землю и встал так, глубоко дыша. Я отступил ещё на шаг, надеясь, что ещё не всё потеряно, мало ли какие внутренние резервы есть у человека. Затем он посмотрел на меня снова, и я понял, что всё... Финиш. О Триединый, ну почему опять именно я?!

Дегтярев всхрапнул и бросился на меня, раскинув руки в стороны, будто намеревался обнять. Я сильно сомневался, что, окажись я в его объятиях, смогу вырваться оттуда не покалеченным, — парень, похоже, переступил порог вменяемости и сейчас пользовался силой, что сокрыта в нас до поры до времени.

В ногах отчаянно зачесалось, мне жутко захотелось дать дёру, однако я встал на пути Дегтярева, собравшись, сконцентрировавшись, скрутив все мышцы и остатки сил в один тугой узел, готовясь. Он уже совсем рядом!.. Остался ещё шаг... Я привычно качнулся в сторону, надеясь пропустить его и подсечь, однако на меня будто ураган налетел: жестокий и молниеносный удар под ложечку, два удара по рёбрам, от которых они у меня затрещали. Я развернулся, изгибаясь в уклонениях, уходах, однако вслед за первыми последовал коварный удар под коленную чашечку, я сразу охромел, не успел с пируэтом, и Игорь, схватив меня за волосы и воротник куртки, швырнул через себя, сразу же прыгая сверху в добивающем ударе.

"Нифига себе ириска!" — мелькнуло в мыслях, я резко перекатился в сторону, уходя от страшного добивающего удара ногами, сгруппировался и изящным прогибом вскочил на ноги, ныряя влево, вправо и уходя от его суматошных взмахов. Уловив момент, я скользнул назад, крутнулся в сложном повороте, куртка как пёрышко слетела с меня и хлёстко ударила Игоря по лицу, тот инстинктивно отшатнулся, я прыгнул вперёд как тигр, выбрасывая вперёд руку с растопыренными пальцами. Удар пришёлся Дегтяреву в лицо, он захрипел и едва не закричал, отшатнувшись назад и очумело мотая головой, ослеплённый. Я моментально сменил стойку, финт "Два шажка", потом вольт, и моя ладонь, сложенная лодочкой, огрела Игоря по щеке, его голова мотнулась вправо так резко, что мне показалось, что ещё немного, и она оторвётся. Я отступил назад, глядя, как он пытается собрать воедино разбегающиеся глаза и сфокусировать расплывающийся взгляд, и тут вдруг вспомнил о больном колене. Мой взгляд мазнул по лицу Дегтярева, я убедился, что его временно можно не кантовать, и присел, вытянув ногу с больным коленом. Ощупав его, я убедился, что до свадьбы, в принципе, заживёт, сейчас сделаем укольчик, палец коснулся одного из символов на панели активатора, миг ожидания, короткая слабая боль, и по телу пошла тёплая волна стимуляторов, и всё, и можно бегать и прыгать без опаски дальше.

Краем уха я уловил неясный непонятный еле различимый шорох и поморщился: и что теперь с этим чудом делать? Оставлять здесь нельзя, он мне жизни не даст, таскать с собой... Гм, это он сейчас оглушён "лодочкой", а что будет, когда очухается? Он, похоже, совсем умом двинулся на гибели любимого наставника и окончательно с катушек съехал, когда я ему ножи в плечи вогнал. Не везёт мне в последнее время: Побережный с его причудами, этот ещё с непонятными и необоснованными упрёками, Капитошкин с его загадочным поведением... Я не успел додумать, потому что...

— Сдохни, нацистский ублюдок! — прогремело за спиной.

Я вскинул голову, выпрямляясь в защитной стойке, и успел увидеть, как...

Как...

Как рассекает лезвие ножа натянутую кожу на горле Дегтярева, как брызжет кровь из рассечённых артерий, как его голова запрокидывается назад, оттягиваемая за волосы, как сипит всасываемый воздух в рассечённой гортани, как вспыхивают последним светом уходящего солнца его глаза, и как обмякает и оседает его тело, удерживаемое рукой в белой куртке с выцветшей нашивкой "USA" и орлиной головой.

— ИГОРЬ!!! — закричал я страшно, замирая от страха, ужаса и слепой надежды на то, чего уже никогда бы не случилось. Фонтанчик крови ударил последний раз, забрызгав всю землю вокруг тела, затем опал, тело дёрнулось и мешком осело на землю, я проводил его безумным взглядом.

— Нет... — прошептал я непослушными губами, глядя, как оно валится в грязь.

— Нет... — повторял я, поднимая руки и касаясь лица скрюченными пальцами.

Великий Космос, как много смертей! Да кто же я в конце-то концов?! Ангел смерти?!

Мой голос задрожал и сломался, я едва не рухнул на колени, протягивая к Игорю руки.

— Нет... — прошептал я, закрывая глаза и дрожа и всхлипывая. Твою мать, только истерики не хватало!

— Руки вверх, фашистская погань! — гаркнуло злое, и я поднял взгляд, открывая глаза.

Передо мной стоял солдат союзников, весь перепачканный, грязный, в крови, лоб и ухо его были перемотаны грязной и окровавленной тряпкой, каска на голове сидела криво, ремешок был порван. Он стоял передо мной, что-то непрерывно жуя и сплёвывая, и целился мне в грудь из винтовки, которую держал довольно ровно — ствол не колыхался.

— Подними руки, тварь! — закричал он и нажал на спуск, опустив ствол. Пуля ударила у моей правой ноги, и я рефлекторно отступил.

— Танцуй, ублюдок нацистский, танцуй! — рассмеялся он хрипло и ещё раз нажал на спуск.

Кровь во мне взбурлила, огненной волной она хлынула в мозг, не помня себя от ярости, я прыгнул на него, желая лишь одного: чтобы он умирал медленно. Солдат успел ещё раз нажать на спуск, пуля мелькнула у самой груди и, отклонённая кинетическим экраном — ура, заработал! — срикошетила и ударила в стену дома неподалёку, но это был его последний раз, когда он пытался убить человека. Рукой схватив ствол винтовки, я ударил им его по лицу, солдат закричал, выронил оружие, я поднырнул по его удар, скользнул за спину, приседая, и вбил указательные пальцы в особые точки на пояснице. Ноги отнялись моментально, не ожидавший этого солдат рухнул на колени, а я встал, перекинул через него ногу, схватив его рукой за челюсть и сдавив её, примерился и обрушил сложенные клювом пальцы на один из позвонков, продавливая его. В спине хрустнуло, солдат завыл и задёргался, я уложил его на спину, присел над ним на корточки и заглянул ему в глаза. Пылавшие храбростью и безумством войны, когда нож резал горло Дегтяреву, сейчас эти глазёнки не выражали ничего, кроме тупого животного ужаса и страха, и безмолвной мольбы о пощаде, однако я не намеревался её давать. Когда угодно, но только не сегодня...

— Ты убил одного из лучших людей в этом проклятом мире, — душевно улыбнувшись, обратился я к солдату. — Убил его грязно и хладнокровно, как свинью на бойне. Этот человек был моим хорошим знакомым, а теперь его уже нет. За это, — я говорил холодной и спокойно, ни грамма лишних эмоций, обращаясь к нему специально так, чтобы он меня понял, — ты сам будешь умирать долго и мучительно: сначала у тебя начнёт сильно болеть голова от нехватки крови, затем начнёт отмирать мозг, когда ему будет уже совсем недалеко до конца, ты испытаешь такие страшные муки, что я даже не стану их описывать. У тебя всё впереди и целая куча малоприятных ощущений, так что отдыхай, парень.

Я похлопал солдата по щеке, встал и подошёл к телу Дегтярева, коснулся его кончиками пальцев, закрыл глаза, отдавая последние почести хоть и тупому как валенок но честному и преданному человеку, который не поленился и не испугался сунуться вслед за наставником в ад его работы, а затем за мной, чтобы отомстить за то, что я, как он считал, убил его. О Триединый, в такие моменты я сам начинал верить в то, что мог это совершить.

"Господи, — я провёл пальцами по волосам Дегтярева и вздохнул прерывисто, стараясь не выронить даже скупой мужской слезинки, — он же ещё совсем ребёнок... Жить бы ему да жить ещё лет двести-триста, ан нет, по-другому всё судьба решила. И как так жить с такой вот судьбой?". Я вздохнул ещё раз, затем пробежался пальцами по панели активатора, повинуясь команде, одно из креплений отстегнулось, модифицировалось, по нему побежали огоньки, я взял его и застегнул на руке Дегтярева. Мелькнула крамольная мысль: а если воспользоваться противоходом? Я встрепенулся и задумался, потом прикинул время, поразмыслил, обдумывая варианты, и сам себе покачал головой печально — не выйдет. Сразу в таком случае надо было действовать, а не устраивать спектакли с обездвиживанием и разговорами с заламыванием рук. Более трёх минут прошло, а такое время генераторы Грина на противоход не потянут, даже если засунуть их в марсианские ледники. Я со злостью стукнул кулаком по земле: ну чем я думал, идиот?! Лишняя минут времени, и Игоря можно было бы спасти, он правда так и остался бы невменяемым дурачком, но он бы жил! Жил!! А вернуть личность не так уж и трудно — я почему-то на это очень надеялся...

— Грин", — позвал я.

"Слушаю", — его резкий быстрый ответ немного привёл меня в чувство, следовало сообразить, что следует говорить, а о чём умолчать, однако соображалка работала худо, в голове всё проносились перед моим внутренним взором то образ Дегтярева, лежащего в том полуразрушенном доме, то образ Ковалёва, когда мы с ним ещё более-менее нормально общались, то образ ножа, вспарывающего миллиметр за миллиметром тонкую кожу горла, то выражение лица Игоря, когда он перешагнул за моральный край человечности. Всё это вместе, вдобавок ещё и нехватка сил как физических, так и духовных отнюдь не способствовали быстрому прогрессу моего "могучего" интеллекта.

— Дегтярев мёртв, — выдавил я, помолчав немного.

"Как?" — раздался спокойный вопрос, слишком уж спокойный для излишне впечатлительного и легко возбудимого Грина. Секунду, а не с Мариком ли я случайно разговариваю?

— Убит. Ему перерезали горло, — констатировал я очевидный факт, глядя, как корчится в страшных судорогах парализованный терзаемый мучительной болью солдат. — Я не успел и не смог помочь, он набросился на меня и чуть не обездвижил. Его убил представитель этой эпохи...

"Хреновые дела начинаются, — вздохнул Грин — всё-таки Грин, не Марик, вздыхать этот электронный гений пока ещё вроде бы не умеет. — Ковалёв убит, Дегтярев мёртв... Что происходит, Андрей?".

— Хотел бы я знать! — вяло огрызнулся я. — Меня этот вопрос терзает уже давно, да вот только ответа на него хоть капельку вразумительного я пока ещё не нашёл. Всё, что есть, — куча бесполезных лишь запутывающих дело фактов, в которых сам шайтан ногу сломит и язык узлом завяжет.

"Каково! — удивился Грин. — Прочувствованный монолог, сразу видно: здорово тебя допекло. Андрей, я тебе скажу одну вещь по поводу Дегтярева: ты сам знаешь, что координаты темпорального потока, куда мы забрасываем курьеров, конфиденциальны, однако Дегтярев их требовал, причём весьма настойчиво. Уже тогда он показался мне каким-то чрезмерно взбудораженным и настойчивым, поэтому координаты я ему не дал. Так вот ты представляешь: он обратился к Грэю, и тот их ему дал! После этого Дегтярев самовольно запустил генератор и отправился к тебе, намереваясь что-то выяснить, какое-то дело, как он говорил... Вы, я так понял, выяснили?..".

-Увы, да. Выяснили... — хмуро подтвердил я, отметив любопытную деталь и сделав зарубку в памяти, чтобы не забыть.

"Слушай, Преображенский, а это случайно не ты его?.. А?.." — раздался у меня в сознании доверительный шёпот.

— Беня, ты за кого меня принимаешь?! — вскипел я возмущённо.

"Не смей! Называть! Меня! БЕНЕЙ!!! — заорал его голос в моей голове, и я поморщился. — За кого принимаю?! За наглого, нахального молодого балбеса, который изредка вдруг с бухты-барахты ни с того ни с сего становится похож на человека".

— Заканчиваем разговор, — я закрепил покрепче браслет на руке Дегтярева, встал и потянулся, мышцы сладко застонали и доверительно сообщили мне, что вполне способны выдержать ещё парочку кроссов. — Забирай его на фирму, ориентир — темпоральный браслет моего активатора.

"Ты снял свой браслет?! — возопил он возмущённо. — А как прикажешь тебя забирать?!".

— Есть модуляции констант-сигналов, — резко ответил я. — Есть координаты маяка, к которому я приближаюсь. Воспользуйся любыми из них. Всё. Закончили разговор.

"Обидели мышку — написяли в норку, — успел услышать я. — Не обижайся, Преобра...".

И я разорвал связь. Не люблю хамства, когда оно направлено на меня и моих близких, даже если оно и за дело, собственно говоря. Балбесом я себя, разумеется, не считал, но вот наглым и нахальным быть, ежели оно в меру, конечно, — это святое.

Я посмотрел поверх крыш домов, заходящее солнце окрасило небо в изумительный багрово-красный цвет, к которому примешивались, растворяясь в нём, чёрные дымы пожарищ и огня войны, разгоревшейся в городе и во всё мире. Казалось, над домами зависли столбы торнадо, густые клубы дыма в безветренной атмосфере клубились, вытягивались в колонны, дрожали, пятная собой чисто безоблачное небо.

Я переёл взгляд на Дегтярева, его мёртвое тело, ничком распростёртое на залитой кровью земле, вдруг стало понемногу расплываться, терять свои очертания, темпоральный браслет на его руке вспыхнул огоньками, засиял, засверкал, от него пошёл чистый белый свет, заволакивающий пространство вокруг наподобие тумана. Я сглотнул и отвернулся, следующую за всем этим ярчайшую вспышку, которая поглощала в себе и растворяла любые материальные объекты, перекидывая их в ирреальный темпоральный Поток, не выдерживали даже тренированные и модифицированные специальными мутациями глаза курьеров.

Не собираясь более терять ни минуты, я развернулся и побежал. Взметнувшись одним прыжком на крышу одного из близлежащих домов, я понёсся стрелой, едва успевая вовремя замечать, куда поставить ногу и где посильнее оттолкнуться. Мозг отключился от оперативного управления, занявшись оплакиванием Дегтярева и перевариванием информации, полученной от него и от Грина, вместо него за штурвал в моей голове встало подсознание, и я отпустил тормоза, доверившись инстинктам и рефлексам.

"Итак, я убийца... — думал я, перепрыгивая с крыши на крышу, пробегая по парапетам и перелетая в длинных прыжках через широкие улицы. — Какая прелесть, блин! И что дальше? Даже если у Дегтярева нет... не было, — поправился я, — доказательств, а их у него, наверняка, не было, всё равно его версию наверняка пустят в обработку, и тогда несколько бессонных ночей во временном изоляторе мне обеспечены. Но ведь я не убийца! Не убийца!! — с лёгкой руки Игоря, впрочем, я сам в это уже начинал верить: мой бич — излишняя впечатлительность, хотя я не особо люблю об этом распространяться. — К смерти Ковалёва я не причастен, но ведь Дегтярев говорил, что видел именно МЕНЯ! Но как он мог меня там видеть, если я в этот моменты был у себя дома. Я, конечно, ни на атом ему не верю, но ведь не с потолка же он это взял! Бред какой-то...".

Я перелетел через ещё одну широченную улицу, схватился рукой за свисающий с крыши полуразрушенного дома канат и по нему съехал вниз на дорогу, оглянулся, прощаясь с городом, в котором вместо привычной работы получил кучу дополнительных загадок и вопросов, посмотрел, как кружатся над его центром самолёты, как взметаются клубы пыли, дыма, огня и развороченной земли под очередными взрывами, как грохочет в отдалении гул и рокот стрельбы, разрывов, тяжёлых выстрелов, мысленно послал обе воюющих стороны подальше — как выражался мой старый приятель: "Война войной, а девки по расписанию!". Кто бы ни победил, всё равно будет мародёрство, будут убийства, будет насилие и грабежи, и как всегда мирное население больше всего именно на своей шкуре ощутит горький кровавый вкус войны. Когда-то я долго думал, почему возникают войны? Если сталкиваются режимы или интересы, то пусть и дерутся меж собой лидеры этих режимов и сторонники их интересов! А потом понял: война внутри нас. Мы стоим на границе падения и возвышения, жадность, желание иметь больше, чем то нужно, жажда крови и насилия горят внутри нас — это от Безымянного. Но моральный закон, который заставляет нас опустить оружие, нацеленное в грудь соседу, у которого откормлены жена, две дочки и три коровы, — это от Триединого, Тресветлого. Все мы слишком сложные существа, на нас лежит величайшее проклятье и дар одновременно — свобода выбора; то, как мы ей пользуемся, определяет нашу дальнейшую судьбу. Кто убивает, грабит, насилует, получая от этого истинное удовольствие, того в конце концов пожрёт Зверь, рвущийся на волю в каждом из нас, и он погибнет, потому что другие люди не могут жить со зверьми. Кто убивает по приказу, ненавидя внутри себя это чувство, кто давит в себе жажду смерти, крови, ему не гарантировано перерождение, но он остаётся Человеком, хозяином всего сущего и самого себя.

Я постоял так ещё минуту, закрыв глаза и раскачиваясь в такт неизвестной мне мелодии, которая пришла вдруг из пыльных глубин и уголков моего сознания, затем развернулся и побежал по дороге, зорко глядя себе под ноги и успевая замечать всё вокруг, поминутно сверяясь с внутренним компасом, — маяк был уже недалеко.

"Грэй... — эта мысль не давала мне покоя, терзала и трясла синапсы, никак не желая успокаиваться. — Зачем Грэй дал Дегтяреву мои координаты, если ему до этого в них отказал Грин? Неужели этот "супермозг" не видел, в каком состоянии находился Игорь? Или Дегтярев ему по ушам поездил, пока Грэй разбирался с Ковалёвым. Мутно как-то получается... Нестыковки здесь: везде "зачем" да "почему"...

Мозги закипали от обилия загадок, для более-менее нормальной их работы мне требовался Альберто, его кресло, его камин и его коньяк, можно даже без Шелы, потому что у меня никак не получалось увязать воедино смерть Шамрина от руки "чёрного", которую по словам Грэя подстроил Капитошкин, покушение на Побережного, целую кучу "чёрных", которые охотятся, как выяснилось, и за мной тоже, сфабрикованный некролог, ударные поиски "крота" на фирме, лихую смену типов поведения Старика, слова Дедушки о прообразе и испытаниях, а теперь ещё и смерть Ковалёва и Дегтярева. "Прибавить к этому слова Игоря, что я ещё и убийца, — мрачно подумал я, — и вообще получается фирменный винегрет. Чёрт, неужели Грэй действительно дал ему эти координаты?!". Мистика какая-то... Связать все ниточки воедино у меня не получалось, и я сильно сомневался, что выйдет, веник получался порядочный и усердно подметал мне мозги, вытесняя прочь все остальные мысли. Я уже жалел, что ввязался в этот непонятный круговорот событий, моя игра получалась обкусанной и обрезанной, свободу полёта стискивала куча загадок, мозаика была выложена по краям, в центре оставалось агромадное белое пятно, даже простые очертания которого было трудно угадать. Я здорово надеялся, что Грэй мне поможет в этом разобраться, кажется, я действительно научился и слышать, и слушать, и даже махать лапками и хвостиком в унисон, лишь бы мне всё рассказали и подробно объяснили. О! Я вспомнил ещё одну немаловажную деталь. Интересно, откуда у меня на счету вдруг появились деньги, причём их солидная сумма? Спрашивать у двух главных претендентов на это я как-то стеснялся, не люблю публично блистать своим тупоумием...

Вдруг я оступился, зацепившись носком за еле заметную кочку, нырнул в сторону, восстанавливая равновесие, и услышал металлический негромкий лязг и щелчок под моей левой ногой, что-то вдавилось, и активатор пиликнул, докладывая ситуацию: опасность прямо под левой ногой! Какая опасность?.. Радужное сияние вдруг вспыхнуло ярко-ярко, я зажмурился, успев заметить, что оно окутывает меня и пространство вокруг неким подобием тумана, и тут вдруг почувствовал, что делаю шаг назад, затем ещё один и ещё... Правая нога вдруг вывернулась под неестественным углом, я едва не заорал от боли, меня рвануло в сторону, я сделал ещё шаг назад, дёргаясь как кукла на ниточках, которую умелые руки мастера заставляют танцевать и кружить, и в этот момент радужное сияние исчезло. Я успел это заметить, так как вовремя открыл глаза, рванулся по инерции вперёд, зацепился носком за кочку и...

Вовремя вспомнив, что произошло, я прыгнул далеко вперёд, кувыркаясь через голову, вскочил на ноги, замер — любопытство взыграло во мне со страшной силой, я подошёл к обочине дороги, постоял, вспоминая место, куда ступила моя левая нога, присел и стал внимательно осматривать землю. Ага, вот она, негодяйка! Еле заметный штырёк из земли торчит — мина! Я осмотрелся, приглядываясь, и похолодел: вся обочина вдоль дороги была ими усеяна: противотанковые, противопехотные, фугасные заряды, растяжки — приглядевшись, я увидел след как от консервной банки — кумулятивные... Прелесть! А кстати вот ещё одна загадка: что это за радужное сияние такое? Которое лечит, которое от пуль и от "конвертера" защищает и которое, как выясняется, ещё и временем управлять умеет. Противоход — штука серьёзная, требует колоссального расхода энергии. Если бы это исходило от Грина, его возмущённый голос уже орал бы у меня в голове, что нужно под ноги смотреть, а не на другое отвлекаться, значит... Я с уважением посмотрел на активатор, с трудом подавив в себе желание вознести ему молитву.

"Андрей, поторопись! — возник вдруг в сознании голос Грина, чересчур серьёзный и напуганный какой-то. — Старик вне себя: он узнал о смерти Дегтярева и об обстоятельствах гибели Ковалёва — мы их уже успели выяснить — требует тебя срочно, поэтому поторопись с доставкой!".

— Добро, — отозвался я, вздохнул и побежал вперёд по дороге, взбивая пыль ботинками и размеренно глубоко дыша через нос, справа от меня садилось солнце, я помахал ему рукой, оно в ответ блеснуло лучиком света.

"Уйду я с этой работы, — подумал я, глядя, как оно озаряет небо над головой — столь причудливого и в то же время изящного и неповторимого и гармоничного сочетания цветов я не видел никогда, — поселюсь на Ганимеде, буду рыбу ловить и огородик возделывать. Или в гвардию СБФ подамся... Надоело мне". Чует моё сердце: грядёт беда с полночной стороны, зарифить паруса, убрать гафель-гардели, вахтенного на фок-мачту, шторм грядёт, готовьтесь, морские волки — вспомнились мне слова просоленного, просмоленного и испытанного всеми морями, ветрами и рифами старого капитана Моргана.

Беды я не чуял и не уверен был, что она вообще способна грянуть. А если чувства меня и подводят, то за себя в крайнем случае постоять я всегда смогу.

Эх, понесла же меня нелёгкая в тот самый ресторанчик... Хотя причём здесь он вообще?

Спустя примерно час меня обдало холодом и пронизывающим ветром темпорального перехода, я сконцентрировался, сгруппировался в ожидании падения и... ступил на мягкий специально для этой цели выложенный пуховиками пол приёмной камеры. Зашипело — в камеру закачивался воздух — я постоял секунд десять, после чего выдохнул, уже не сдерживая дыхания, и вдохнул полной грудью, сбрасывая напряжение, — я вернулся! Вам этого не понять, возможно, но я готов был целовать пол, стены и потолок, восклицая: "Вернулся! Вернулся!", и прыгать через голову от радости. Слишком многое я успел повидать, о многом знал, чтобы вот так вот радоваться и чувствовать себя как заново рождённым человеком. Клиент оказался доволен, информация доставлена в срок, меня на радостях наградили только что собранным и почти откалиброванным с пылу с жару модифицированным генератором переменного экранирующего поля, который действовал почище ПЭУЗ, правда пока не тестированным, за рекордный срок подписали все бумаги и отпустили восвояси. Я был рад — я был дома, наконец, и готов был эту радость донести до остальных.

Голова закружилась от переизбытка кислорода, я прикоснулся лбом к прохладной стенке камеры и услышал, как открывается дверь. Меня бережно подхватили за плечи и за бока, чья-то заботливая рука сунула мне под нос толстенный кусок шоколада, в который я вцепился зубами как в последний продукт на свете, и меня, осторожно и аккуратно поддерживая, вывели из камеры — самому мне сделать это было бы затруднительно: почему-то прыжок из будущего в прошлое отнимает совсем мало сил, а вот обратный переход слабого неподготовленного человека может и убить. Вдобавок радиация эта... Она тоже силы и здоровье вытягивает, хвала звёздам, нас, курьеров, специально модифицируют для защиты от неё. А вы как думали? Мутанты мы, мутанты... Зелёные четырёхглавые десятирукие человечки... Другие в этом деле не выживут, но у других зарплата от силы триста, четыреста, пятьсот кредитов.

— Преображенский! Ну наконец-то! — разъярённое лицо Старика оказалось передо мной, и слюна полетела в цель. — Когда оклемаешься, срочно ко мне в кабинет! Ты и Аластор! Будем разбираться по поводу случившегося! Впрочем, нет... — добавил он через секунду, чуточку успокоившись. — Завтра поговорим. А то помрёшь прямо у меня на ковре от слабости, и что мне тогда с тобой делать.

"Как здорово, — подумал я, проглатывая последний кусочек шоколада. — А я, глупец, боялся, что не успею к романтическому ужину...".

Меня качнуло, вскинув руки, я устоял и решил до завтра не мучить себя вопросами. Никакими. Всё как-нибудь само собой образуется. Всё будет завтра. А сегодня...

Сегодня меня ждала Шела и романтичный ужин при свечах под мягкую музыку. И будет мягкий чуть приглушённый свет... И будет дразнящий шёпот и жаркие стоны, перемежающиеся страстными поцелуями. Когда есть мечта, всегда будет приятно возвращаться... И я вернулся.

Сегодня!

А вопросы завтрашнего дня меня волновали мало...

Глава 16

— Тоска, тоска, одна тоска

Грызёт меня день ото дня.

Никак её мне не унять:

Что ни поделаю — всё зря.

О как же поступить мне с ней,

С проклятьем безупречных дней?

Как поразить сию напасть?

Как с ней, чертовкой, совладать? — декламировал я себе под нос, вышагивая как караульный солдат у двери Капитошкиного кабинета: три шага вперёд, р-разворот, три шага обратно. Слова лезли в голову спонтанно, сами собой формируясь и выражаясь, над ними не было ни малейшего контроля с моей стороны, однако каким-то чудом они выражали мои мысли в данный конкретный день: сегодня над городом дождь, небо хмурое, облака застили всё небо, а у меня в голове как всегда царит каша-малаша, и правит бал юная проказница пурга.

— О где, о где же тот клинок,

Что в грудь тоске легко войдёт?

Её он сердце поразит... — я остановился и прислушался: похоже, Капитошкин прекратил скрипеть креслом, кряхтеть и плямкать губами — вкупе с невнятным, трудным для понимания бормотанием себе под нос и периодическими взрёвываниями-всхрапываниями он называет это рабочим инструктажем. Да победит губошлёпство и воцарится "слюноизвергательный" порядок — ох, не приведи Триединый, докатиться до такого! В своё время я едва в обморок не падал от восторга, когда учился в институте и проходил в нём курс поверхностной истории: помнится в конце 20-го века — аж Лао Цзы знает сколько лет назад! — у власти одного из политических блоков стоял бровастый серьёзный с виду политик с весьма оригинальной дикцией и манерой изъясняться. Помнится, как-то раз нам дали для сравнительного анализа протоколы его выступлений и записи, сделанные для опубликования на широкой публике, — наша тогдашняя преподаватель истории, соблазнительная, очаровательная, молодая девчонка, с которой перегуляла лучшая половина моей группы, дала нам их так, смеху ради — и в одном из таких вот протоколов отчётливо была слышна ахинея такого плана: "Сосиски сраные сиски-масиски мсявят нам псисику..."... До конца я не дослушал, потому что после этого мне очень захотелось в одно место, куда даже женатые люди ходят по отдельности, сил терпеть разрывавший меня смех не было. Сакральный перевод услышанного я узнал спустя несколько минут, когда вернулся и обратился к опубликованному в печати варианту сказанного — редактор, надо признать, неплохо поработал, потому что сопоставить "Социалистические страны систематически заявляют нам о политике..." с услышанным в протоколе было затруднительно, пожалуй, даже для меня. Сей курс истории я запомнил надолго, глаза девчонки-преподавательницы и её дрожащие губы, когда она говорила мне: "Прощай...", оставались в моей памяти ещё пару месяцев, пока я не нашёл очередную пассию, а потом... Потом я оказался здесь через много-много лет и вот теперь стою, замерев в классической позе "шпиёна" у закрытой двери и думаю: "А ведь чем-то тот древний политик и наш штатный лысый динозавр схожи...". Во всяком случае дефекты дикции у обоих примерно одинаковы.

Я разогнулся и зашагал дальше; постепенно войдя в роль, я начал словно бы печатать шаг, плечи выпрямил, руку выставил, будто ружьё держу: три шага вперёд, р-разворот, три шага обратно. Эх, какой замечательный генерал бы из меня получился! В отличие от современных я всё же строем ходить приучен, не помню, правда, кем и за что, но всё же, но всё же...

— О где, о где же тот клинок,

Что я намедни приволок?

Неужто ж я его пропил?

В болоте ль спьяну утопил?

Эгей, тоска, пойдём — гульнём,

С собою девок мы возьмём,

И в русской баньке за столом

Мы чарки полные нальём,

Чтобы потом... Чтобы потом...

Я запутался в рифмах, мысли были слишком уж разнокалиберные: хотелось и потосковать, и погрустить, и погонять чаек под дождём, благо на Марсе они развелись в превеликом количестве, и в баньку русскую нагрянуть с Шелой под мышкой, попариться там, а потом... А что будет потом, другим должно быть неинтересно.

"Гомер бы меня расстрелял. Из крупнокалиберного пулемёта", — мрачно подумал я, пытаясь вспомнить начало своего зарифмованного детища, и тут вдруг дверь кабинета распахнулась, едва не треснув меня по лбу. Я молниеносно отскочил в сторону, моментально вытянул руки по швам, принял самый что ни на есть серьёзный вид и постарался нарисовать на своём выразительном лице почёт и благоговение перед царём нашим, батюшкой. Ошибочка вышла — из кабинета выскочил вдруг Побережный, замер, испуганно посмотрел на меня, его взгляд окинул меня с ног до головы, после чего, не поздоровавшись и не попрощавшись, он задал стрекача и унёсся куда-то вдаль по коридору.

"Хоть бы хватило ума повернуть, а-то там окна и высота всё-таки, мало ли..." — мелькнуло в мыслях и ушло, пока я стоял и старался понять происходящее, оторопело глядя этому "мерзавчику" вслед, затем услышал приближающееся кряхтение и приосанился, замирая в почтительной позе. Дубль два! А ведь я так надеялся, что Побережного удалят после того случая, отправят куда-нибудь в СБФ или на границу, чтобы стерёг, но... У начальства своя голова, большая и лысая, у него от этого связь с Космосом, видать, лучше, а повышенная волосатость ушных антенн качественней фильтрует сигнал. О, а вот как раз и наш драгоценный Змей-Горыныч, хвала звёздам, что не трёхголовый, я бы тогда на его приёмы в гермошлеме бы только ходил: плевки от одной головы я худо-бедно сносить научился, а сразу от трёх?!

— А, Преображенский... — хмуро буркнул Капитошкин, выйдя из кабинета и посмотрев на меня. Чертовски не понравился мне этот взгляд! Так, наверное, знаменитый Павлов смотрел на подготовленных к операциям лабораторных крыс. — Скажите мне, Андрей, почему всегда с вами у меня связано большинство проблем и крупные расходы на лекарства от головной боли?

"О, Триединый, опять что ли начинается?!".

— Не знаю, Зизольдий Гурабанович, — промямлил я, пытаясь собраться с мыслями. — Сам пытаюсь в этом разобраться, но пока что не выходит...

— Сам, сам... — проворчал он. — Знаю, что не выходит. У меня тоже, между прочим, хотя я в этом деле побольше твоего работаю...

Капитошкин вздохнул и прислонился к стене, засунув руки в карманы и закрыв глаза.

— Преображенский, скажи мне на милость: каким образом ты мог раздвоиться и прикончить Ковалёва?

— Зазиольдий Гурабанович, я не делал этого! — возопил я в отчаянии. — В конце концов нужны же доказательства! Вы же сами мне звонили, видели, что я дома, занимаюсь своими делами! Ну какое раздвоение?! Какое убийство?!

— Не ори... орёл! — прикрикнул он строго и вздохнул. — Я сам прекрасно помню, что ты тогда стоял в переднике и с ножом в руках, но... Аналитики Центра потребовали всю информацию, в том числе и снимки последних фрагментов памяти Дегтярева и Ковалёва.

— И? — я напрягся в ожидании ответа.

— Видения Дегтярева нечётки, как будто он смотрел на всё это через завесу дыма или тумана, особо не разобрать, вдобавок они отрывочны. Видно силуэт, да-да, тот самый субъект в "чёрном", частично видно лицо, детали фигуры, но... Угол зрения неудачный: все детали закрывает фигура Ковалёва, опять же нечёткость, размытость... Аластор провёл корректировку, лицо видно несколько лучше, могу тебя "обрадовать" — чем-то оно похоже на твоё.

Я замер как громом поражённый. Вот это да! Бывают же в жизни сюрпризы...

— Более детальную информацию мог бы дать снимок памяти Ковалёва, — спокойно продолжал Старик, не открывая глаз, — однако сделать его, м-м-м... как бы несколько затруднительно.

— Почему? — выдавил я.

— Ты убийца и ты не знаешь? — Капитошкин даже глаза открыл и посмотрел на меня в деланном удивлении. — Ладно, ладно — шучу! — успокоил он меня, видя, наверное, как краска ярости и гнева заливает моё лицо. — Ковалёва добили выстрелом в голову, у него множественные очень серьёзные ожоги по всему телу, очень тяжёлые ранения и переломы, а также обширная кровопотеря. Элана, когда его к ней доставили на осмотр для заключения, в обморок упала.

— Значит, всё-таки именно я его убил, — пробормотал я, погружаясь с головой в море отчаянья. — И снимок памяти Дегтярева — прямое тому доказательство.

"Великий Космос, как же я всё-таки сумел раздвоиться?!".

— Снимок памяти не может быть доказательством, Андрей, — вздохнул Капитошкин, отклеился от стены и посмотрел на меня. — Уликой — да, но не доказательством. Чему тебя вообще учили в твоих институтах? Мой звонок и разговор с тобой, а также данные о времени этого — вот твоё алиби в этом деле, и молись, чтобы со мной маразм не случился, и я не удалил эти данные, иначе влип ты, очкарик.

— Молюсь, — искренне ответил я, внутренне удивляясь, насколько же этот грозный представитель армии бубнящих и ворчащих изменился. Или он просто прикидывался всё это время? Да нет, скорее эти перемены как приступ болезни временны. — Зизольдий Гурабанович, а...

— Так, стоп! — поднял он ладонь, и я заткнулся. — Не сейчас! Я же говорил уже: ты одна большая проблема на мою голову, Преображенский. Ты с утра уже торчишь у кабинета?

— Ну да, — растерянно ответил я.

— Прекрасно! — всплеснул он руками. — Как раз с утра ко мне заявился Побережный и изъявил желание уволиться, а ты понимаешь, что это означает для фирмы? — он повернулся ко мне, сгрёб меня за ворот куртки и потряс, при этом его лицо перекосилось, и я прикрыл глаза, опасаясь меткого плевка. — Понимаешь?! — гаркнул он, и я понял, что зря, собственно, умывался. — Я его час отговаривал, убеждал, теперь он хочет, чтобы я обсудил этот вопрос с его отцом, а значит впереди внеочередное совещание, опять будет куча ненужных вопрос, куча любезностей и подарков. Ты не мог позже прийти, Преображенский?! Чтоб тебя в чёрную дыру засосало, никогда бы не подумал, что могу это сказать, но почему ты не опоздал?! Почему именно сегодня ты припёрся даже немного раньше, чем надо?! — взмахнул он кулаком, подчёркивая свои слова.

— Давайте график составим, чтоб я знал, когда мне можно и нужно опаздывать, — невинно возразил я.

— Иди ты... — фыркнул он раздражённо и отпустил меня. — Сегодня тебе работы нет, вот и иди, пообщайся с Аластором, давно ты ему что-то в воротник не плакался и не сморкался.

— Слушаюсь, — отчеканил я, выпрямляясь и отдавая честь.

Капитошкин посмотрел на меня, как-то безнадёжно покачал головой, печально вздохнул и, обернувшись к двери кабинета, закрыл её и запечатал, коснувшись подушечкой мизинца крохотного пятнышка ДНК-распознавателя. Толкнув дверь и убедившись, что она надёжно закрыта, Старик обернулся и посмотрел на меня, скептически поджав губы.

— Преображенский, скажи мне на милость, почему природа одарила тебя неплохими мозгами, но вот только пользуешься ты ими лишь в редких случаях, когда нужно позарез фирму наказать на лишнюю тысячу кредитов?

Я замычал, простецки пожимая плечами, и задумчиво почесал в затылке — дескать, нам, великовозрастным сельским дебилам, невдомёк.

— Значит, так, — палец Капитошкина обрекающе уткнулся мне в грудь, — срок предоставления всей информации аналитикам Центра три дня. До этого надо будет разобраться со снимком памяти и ещё кое-какими данными. Будь наготове: сегодня или завтра тебя, меня и Аластора ждёт визит к Директору, там все вместе попробуем выяснить, как дальше быть. Ясно?

— Да, Зизольдий Гурабанович, — кивнул я, и он, успокоившись, вздохнул.

— Аластора не дёргай пока, я ему сам про визит к Директору сообщу, когда всё будет готово — негоже его от работы отвлекать. Понял?

— Да, Зизольдий Гурабанович, — повторил я терпеливо.

— Точно понял? — нахмурился он.

Я кивнул, и Капитошкин развернулся и побрёл прочь от меня по коридору, ссутулив спину и засунув руки в карманы — переход между двумя совершенно разными личностями и типами характера и поведения был столь разителен, что я с уважением покачал головой, и даже от удивления позабыл о деле, о котором мне вчера напомнила Шела и о котором собирался пошушукаться со Стариком, пока с утра он добр и всемогущ. Не знаю, откуда у Старика такая школа взялась, но результаты её работы налицо: я уже всё больше начинал склоняться к собственной версии, что наш штатный старый отечественного производства консервированный лосось — хороший игрок и актёр, который мастерски играет свои роли.

— Ну и ну... — пробормотал я, глядя ему вслед и намётанным глазом подмечая все его неосознанные движения. — Неужто Старик и впрямь губошлёпом прикидывается, а на деле он толковый руководитель? Да нет, быть такого не может... А ежели может, то к чему весь этот маскарад?

И тут я вспомнил о весьма настойчивой просьбе Шелы, которая весь вечер терроризировала меня ею, умоляя не забыть, и даже записала мне её на бумажке, которую я клятвенно пообещал, что не забуду дома, и, разумеется, уходя на работу, забыл.

— Зизольдий Гурабанович! — крикнул я, бросаясь за ним вдогонку по коридору, он вздрогнул, резко обернулся навстречу мне, буквально мгновение на его лице было такое хищное и жестокое выражение, что у меня возникло неодолимое желание срочно куда-нибудь смыться подальше, однако затем оно смягчилось, он быстро изобразил дёргающийся подбородок и баранье выражение глаз, причём настолько достоверно, что не знай я его чуть дольше, чем мне хотелось бы, даже я бы ошибся с первым мнением и впечатлением — а это, господа, уже работа мастера, никак не меньше.

— Чего тебе? — буркнул он недовольно, останавливаясь.

— Зизольдий Гурабанович, позвольте... — я решительно но ненавязчиво оттеснил его к стене коридора. — У меня к вам просьба личного характера. Разрешите?

— Ну? — надулся он сердито и пожевал губами.

— Я предлагаю вам сделку, — произнёс я тихо. — Сделку, которая устроила бы обе стороны. О том заказе я клянусь забыть раз и навсегда и никогда даже во время снимка памяти не вспомнить о нём, а вы в свою очередь снимете с Шелы группу новичков Саврасова, потому что...

— Потому что Шела явно успела тебе пожаловаться на то, что я во многом озадачиваю её чрезмерной работой. Так? — перебил он меня и зафыркал сердито. — Ты сентиментальный дурак, Андрей, и никогда от этого, к моему глубокому сожалению, не вылечишься.

— Так это можно устроить? — спросил я, не обижаясь и не оскорбляясь на "дурака" — увы, это побочный эффект моей методики подлизывания к людям.

— Каким образом? — удивился он. — Ковалёв погиб, Дегтярев тоже, а он был первым из кандидатов на его место. Серафимов в долгосрочном отпуске — у него жена в декрет ушла. Саврасов на больничном — один из его подопечных сломал ему ногу на тренировках — и пролежит в кольто ещё неделю, не меньше. Кто у нас остался? Бердичев? Кеосаян? Из них такие же инструкторы и наставники, как из тебя писатель или композитор. Куда мне в такой ситуации отпускать Шелу, подчиняясь твоему низкосортному шантажу и её слезливым просьбам?

— Ну...

— Вот когда придумаешь, тогда и подходи, — авторитетно заявил Капитошкин и отвернулся, однако я придержал его осторожно.

— Можно ведь временно Побережного поставить на место Саврасова, — осенило меня. — Мотивировать это тем, что кроме него настоящих суперспециалистов на фирме не осталось, что больше некому гонять новичков, что он единственный ас у нас в команде. Поверьте мне, парень недалёк в своих жизненных взглядах, на эту примитивную лесть он купится с головой.

Этот лысый динозавр осмотрел меня с ног до головы проницательным внимательным взглядом, задумчиво поджал губы и покачал головой.

— Я ошибся, Преображенский, — вдруг заявил он, помолчав секунд пять. — Мозги у тебя варят не только тогда, когда именно тебе что-то нужно, но ещё и одной весьма нахальной особе... Хорошо, возможно, я так и поступлю, во всяком случае я подумаю над этим. Но! — он поднял палец, призывая меня к вниманию. — Раз уж ты предлагаешь мне столь наглую и беспринципную сделку, то я вправе, поскольку от меня зависит многое на этой фирме, в том числе и твоя дальнейшая судьба, подправить несколько условия нашего договора: ты не только забываешь ВСЁ о деталях того заказа и его последствиях, но и... — он посмотрел мне в глаза внимательно, — ты НИЧЕГО не скажешь Аластору о том, что всех нас ждёт визит к Директору, в противном случае, если проболтаешься, тебя будут ждать не самые приятные последствия. Проследить за сим, будь уверен, я смогу.

— Видишь ли, — начал он пояснять, похоже, заметив, что моё лицо начало наливаться краской от столь откровенно выраженной угрозы, — я никак не могу отделаться от стойкого подозрения, что "крот" где-то рядом. Я уверен, что это не Аластор, мне кажется даже, что я готов поверить в то, что это даже не человек из его лабораторий, но... Меня терзают смутные сомнения, которые требуется разрешить в скором времени. Поэтому я прошу тебя помочь мне и не разглашать пока Грэю о готовящемся визите к Директору, не потому что я подозреваю его или тебя, а потому что здание фирмы попросту усеяно багами, к некоторым из которых ни я, ни Аластор не имеем ни доступа, ни какого-либо отношения, значит кто-то ещё следит за нами, но вот кто? Пока я не найду ответ на этот вопрос, я буду подозревать... всех, — просто и откровенно подытожил Старик, с любопытством разглядывая моё, наверняка, красное аки помидор лицо.

— Тебя устраивают мои условия? — спросил он, помолчав немного. — Если да, то так и быть, сделку я с тобой заключу. Если нет, то... Ты извини, Андрей, но мне нужно идти работать, у меня скоро совещание с Виктором Олеговичем по поводу дальнейшей работы у нас на фирме его сына.

— Вполне устраивают, — пожал я плечами, успокоившись немного.

— Тогда по рукам, — вздохнул он. — В принципе, ничего криминального, если ты расскажешь Аластору о грядущем визите, не будет, но всё же лучше давай повременим. Хорошо?

— Ладно, — кивнул я. Старик посмотрел мне в глаза, задумчиво поджал губы, кивнул своим мыслям, затем развернулся и побрёл по коридору к лестнице, шаркая ногами и демонстративно согнув спину, я посмотрел ему вслед и залюбовался — тонкая игра, очень тонкая.

Воспроизведя в памяти весь наш диалог, я обдумал его и решил, что, в принципе, дело улажено, наверняка Капитошкину понравилось моё предложение касательно перевода Побережного на другую должность, где его "величайшие" способности проявились бы со всех сторон, а значит он будет проталкивать его во время переговоров с его отцом. А это значит, что в свою очередь нагрузка на Шелу будет снижена, она не будет так уставать и... не будет меня терроризировать и будить в те самые сокровенные моменты, когда мне снится всякая романтическая дурь.

Пожав плечами, соглашаясь сам с собой, я вздохнул и направился по коридору вслед за нашим оригинальным божеством местного масштаба и разлива, следовало вопреки всем указивкам свыше не теребить Грэя и не отвлекать его от работы, разыскать его и вдумчиво допросить. Я пошарил по карманам, засунул руки за пазуху, поискал там, после чего, проклиная собственную девичью память и феноменальную забывчивость, подошёл к посту охраны и попытался очаровать тамошнего цербера своей неотразимой улыбкой.

— Что? Опять? — трагически воззрился он на меня.

— Угу, — я печально кивнул и состроил самую жалостливую и умоляющую моську на свете, на какую только был способен, цербер фыркнул, лениво встал из-за стола, вышел из-за стойки и, поискав по карманам, вручил мне свой коммуникатор.

— Я с тебя скоро деньги начну брать за все эти бесконечные звонки, — пригрозил он, зевнув во весь рот с подвыванием.

— Не дождёшься, — фыркнул я, пролистывая список контактов и отыскивая номер Грэя. — А как же помощь голодающим детям Урана?

— Ты не дитё вроде бы и уж тем более не голодающий, — авторитетно заявил цербер, шутливо ткнув мне кулаком в живот.

— И на уранчанина я тоже не похож — знаю, — вздохнул я, касаясь символа вызова. — Совсем нет мне места в этом злом мире, никто сироту не пожале-е-ет, не приголуби-и-ит, по головке не поглади-и-ит...

— Ой началось!.. — цербер трагично возвёл очи горе и шустро убрался за стойку, откуда посоветовал мне трепаться покороче и закругляться, в противном случае он свалит в долгосрочный отпуск, и тогда я вообще останусь без коммуникатора.

Крыть было нечем, угроза была вполне реальна, и я взглянул на экран коммуникатора, секунда-другая, и вот на нём появилось лицо Грэя.

— Чего надо? — негостеприимно прорычал он. Я не обиделся — тоже не люблю, когда отрывают от работы всякие надоедливые приставалы вроде меня.

— Продай мне полкило своих мозгов, — попросил я тихо, чтобы цербер, притаившийся за стойкой, не услышал.

— А это ты, Почемучка, — вздохнул он и провёл по лицу ладонью, будто сбрасывая с себя напряжение, и я поразился, увидев на мгновение, как он постарел... Меня пробрала дрожь, низ живот сковало холодом — я никогда ещё не видел Грэя в таком подавленном ужасном состоянии. — Рад тебя видеть.

— Я тебя тоже рад видеть, учёная горилла, — добродушно и елико можно искренне ответил я. — К тебе можно в гости напроситься?

— Приходи, — пожал он плечами. — Только я сейчас не у себя в кабинете.

— А где ты? — удивился я. — В библиотеке опять что ли или за Элечкой бегаешь?

— Нет, — фыркнул он. — Истина проста как сортир, в котором все срут: даже мировым светилам вроде меня нужны углеводы, белки и витамины, а ещё желательно аминокислоты и жиры — это чтобы волосы блестели и зубами можно было проволоку перекусывать.

— А, так ты в столовой? — осенило меня. — Умница ты моя, закажи мне что-нибудь вкусненькое, а я пойду пока наведаюсь к Кузьме, выпрошу у него килограмм проволоки специально для тебя и пару литров растворителя вместо кофе.

— И атомный клей захватить не забудь, — ткнул он в меня своим пальцем-сарделькой, подчёркивая сказанное.

— Ну конечно не забуду, — подхватил я, театрально пожимая плечами. — Куда ж без атомного клея?.. Да это только несерьёзные молокососы обедают без атомного клея, а мы же с тобой настоящие м-мужики!

— Вот то-то и оно, — взмахнул он рукой, затем резко посерьёзнел. — Ладно, Андрюха, кончаем байки травить. Хочешь со мной почирикать, прибегай в столовую, как и все нормальные люди я имею привычку хотя бы изредка завтракать. Так что можешь успеть совершить этот священный ритуал вместе со мной.

— Святое причастие к таинству? — я сделал голос загадочным и таинственным.

— Вроде того, — отмахнулся он и вдруг деланно нахмурился: — Родной мой, алмазный, деревянный, если не хочешь, чтобы я тебя сожрал заживо без приправ и соуса, то давай прибегай ко мне, а сейчас мы, увы, попрощаемся. Если ты у нас мазохист, то милости просим, можешь продолжать наш невинный диалог ещё до тех пор, пока я окончательно слюной не изойду. Не издевайся над голодным человеком, я и так разрываюсь между тобой и самым вкусным на свете бифштексом, который лежит у меня на тарелке и меня соблазняет...

— Всё-всё-всё, — поспешно закруглился я, я ж не маньяк какой-нибудь: замучить десяток "чёрных", запытать их до смерти — это я как пионер, всегда готов, но вот не давать человеку пожрать, когда он голоден... Увольте, я не садист. — Понял, испугался, убежал...

Экран замигал и потух, когда я разорвал связь, я быстренько стёр набранный номер — незачем церберу видеть, кому я звонил, — и подошёл к стойке.

— Ты бы ещё полчаса разговаривал! — возмущённо возопил цербер, когда я отдал ему его коммуникатор. — Андрей, когда ты свой носить научишься?!

— Знаешь, — я доверительно коснулся лбом полистекла стойки и посмотрел на цербера своим самым добрым и нежным взглядом, — когда я был маленький и постоянно терял варежки, мама сообразила, что проще присобачить к ним длинную резиночку и продеть её в рукава пальто, чем каждую неделю покупать мне новые варежки. Куртка на мне надета, видишь? — я помахал руками, демонстрируя в деталях церберу свой костюм. — Теперь подумай сам: как можно к коммуникатору присобачить резиночку, чтобы я никогда более его не забывал? А вот когда додумаешься, тогда я у тебя перестану всё время попрошайничать твой.

Я поскрёб ногтём поверхность стойки, стирая с неё малозаметное пятнышко грязи, посмотрел на опешившего от такой неописуемой наглости цербера и решил его добить.

— Хочешь фокус? — спросил я лениво.

— Ну? — буркнул он сердито, пряча коммуникатор, однако заинтересованный блеск в его глазах выдал его с потрохами.

— Загадай любое число от единицы до десяти.

— Ну... — произнёс он неуверенно, я вздохнул незаметно, надеясь, что он умеет считать не только кредиты в бумажнике и своих многочисленных бабс, как правило, церберов к нам на фирму набирали, основываясь на других их показателях.

— А десять можно? — спросил он.

— Не надо, — махнул я рукой и зевнул. — Теперь умножь это число сначала на пять, потом полученный результат на два. Готово?

— Ага, — кивнул он, его глаза закатились куда-то под лоб, мозг явно спотыкался, выполняя несвойственную ему работу.

— Теперь отбрось первую цифру этого числа а ко второй прибавь девять и результат умножь на два.

— Та-а-ак... — медленно произнёс он, кивая в такт своим потаённым мыслям.

— Теперь отними восемь и снова умножь на два, после чего прибавь шесть. Готово?

— Да, — кивнул он и уставился на меня.

— Получилось двадцать шесть? — лениво спросил я.

— Да... — удивился цербер, его глаза стали размером с чайные блюдца из сервиза, который я давно уже хотел прикупить в одном антикварном магазине неподалёку от моей квартиры, но как-то постоянно не хватало времени. — А как ты?.. Вы... Как?! — он открыл рот и обалдело уставился на меня, я посмотрел в его искренне удивлённые глаза и чуть не рассмеялся довольно — фокус стар как этот мир, однако и по сей день работает безотказно и безукоризненно.

— Я тебе потом расскажу секрет, — пообещал я. — А пока думай, Федя, думай... Додумаешься — куплю шоколадку.

— Так ведь я не Федя, — ещё более удивился цербер.

— Я знаю, родной, знаю, — вздохнул я и зашагал по коридору, после разговора с Грэем у меня самого ощутимо засосало под ложечкой и я вовремя вспомнил, что со вчерашнего вечера ещё ничего не ел, а кусочек мяса из рук разгорячённой и благоухающей как зимняя роза Шелы не в счёт, я его честно отработал потом...

В своё время, едва только приступив к работе, я не мог не надивиться оригинальности проектировщиков и строителей здания, которое арендовала наша фирма. Одно время я даже пытался раздобыть проектную документацию, первоначальный план, но... все мои попытки провалились и ушли сквозь пальцы как вода в землю. Плана не было, равно как и всей сопутствующей документации, это, пожалуй, и послужило причиной того, что арендная плата была снижена чуть ли не втрое по сравнению с рыночной ценой таких построек. Нет, в самом здании ничего плохого не было, глупо было бы даже говорить об этом, благо строили его, как я понял, инженеры и строители с Ганимеда, привыкшие работать в тамошних условиях: стены были толстенные и выполнены были не из синтетических сверхпрочных плит, среди которых на то время брака было процентов шестьдесят-семьдесят, а из земного известняка с полимерной решёткой внутри и добавлением марсианской глубинной породы; фундамент, который запросто держал на себе пять этажей, без проблем позволил бы надстроить ещё три-четыре, вдобавок он был сейсмоустойчив, а его толщина везде составляла метр-полтора сверхупругого высококачественного твердогибкого бетона. Здание было сделано на века, но вот распланировано оно было в соответствии с условиями Ганимеда, которые, мягко говоря, не слишком соответствовали марсианским.

Грин в своё время ругался последними словами, когда узнал, что его отдел будет расположен непосредственно через помещение от мастерских Кузьмы; Кузьма тоже не сверкал от радости, когда узнал, что этажом выше аккурат над его цехами будет располагаться душевая и санузлы, просто потому, что их больше негде было размещать; лазарет и операционная располагались рядом со столовой, и больные иногда одуревали от доносящихся оттуда запахов и ароматов; библиотека и информационный зал, где можно было ознакомиться с последними доступными для широкой огласки новостями, посмотреть фильмы, почитать, пообщаться, совместно с комнатой отдыха находились через стенку от котельной и в холодные марсианские ночи и дни там можно было расплавиться от жары, которую передавали через стену водородные котлы. И, наконец, спортзал и тренажёрная... До перепланировки они располагались рядом с душевой, и инженеры Кузьмы сатанели от постоянно протекающей им на голову воды и от бесконечных стуков, возни и тренировок курьеров и церберов; чтобы не слушать всего этого, они запускали станки на полную мощь, и у Грина начинали от этого компьютеры и агрегаты чуть ли не ездить по полу от нешуточной вибрации, а Грэй держался за стену, держал ногами стол, стул и компьютер и от души высказывал всё, что в нём накипало. После перепланировки, когда стены обшили термо— и звукоизоляционным плитами из керамопластика с добавлением синтетических стеклянных волокон, укрепили и зафиксировали все важные агрегаты и генераторы Грина, перенесли спортзал и перепланировали обстановку и местонахождение каждого из отделов, жить стало немного лучше. Не так весело, конечно, не так интересно, разумеется, но однозначно немного лучше. Правда, бегали мы теперь из спортзала в душевую чуть ли не через половину здания, но это были мелочи, на которые начальство не всегда и обращало внимание.

В столовую я вошёл аккурат в тот момент, когда Грэй сидел и меланхолично глядел на последний маленький кусочек бифштекса, лежащий у него на тарелке, присел рядом, отодвинув кресло и преданным взглядом уставился ему в рот.

— Ты мне уже заказал что-нибудь? — спросил я интригующе.

— Да, — ответил он, не отрывая взгляда от кусочка, — салфетка вон перед тобой лежит, можешь её попробовать, она сегодня со вкусом зелёных яблок почему-то; на второе у нас столовые приборы, ради лучшего друга я даже готов пожертвовать ложкой и отдать тебе её на съедение, ну а на десерт где-то тут была полупустая солонка с перечницей, ну и, разумеется, хит сегодняшнего поварского искусства — набор зубочисток. Как тебе такое меню?

Я вяло хлопнул в ладоши, изобразив бурные аплодисменты и поискал взглядом официантку ну или на худой конец официанта.

— Чего ты его гипнотизируешь? — спросил я, энергичными движениями рук подманивая хоть кого-нибудь, кто принесёт мне чего-нибудь пожрать, иначе я и в самом деле возьмусь за столовое серебро, разложенное по бокам на салфетках.

— Да я тут кино недавно видел, — сообщил Грэй, — "Вечера на хуторе близ Диканьки", кажись, называется, так там...

— Эк тебя на классику потянуло, — уважительно присвистнул я и тут же очаровался огромными зелёными глазами и чуть припухлыми беззащитно приоткрытыми губками молоденькой очаровательной официантки, подскочившей ко мне. Взгляд мой скользнул от её изумительных коленок выше, выше, попытался зацепиться за поясок коротенькой юбки, однако скакнул ещё выше, нежно коснулся двух тугих молочно-белых крупных округлостей в глубоком вырезе, пробежался по её словно созданной для поцелуев шейке, нашёл глаза, секунда, и вот я уже тону в них, забывая обо всё на свете, в том числе и о таком святом причастии и таинстве как завтрак. Она похлопала ресничками, качнула бёдрами — я сглотнул набежавшую слюну и стиснул кулаки, заставляя себя не давать рукам волю, — и что-то произнесла.

— А? Что? — встрепенулся я.

— Вы будете что-нибудь заказывать? — подняв глаза к потолку, видимо, устав от неоригинальных мужских взглядов, едва не хрипящих самцов, тоном не терпящим проволочек повторила она.

— Так вот там один мужик, похоже, колдун местный, какие-то пельмени, что ли заставлял взглядом к себе в рот прыгать. Правда это не пельмени были, а какие-то... "гаду...", "галу...". Короче что-то на "га"! Вот теперь и я пытаюсь, — вздохнул Грэй, насадил на вилку последний кусочек и задумчиво его осмотрел со всех сторон. — Да вот только нихрена у меня почему-то не получается...

Он печально вздохнул и отправил его в рот, а я как раз пожалел, что не могу никак выманить взглядом две очаровательных наливных пельмешки, что так и просились наружу из-под выреза блузки под обжигающе горячий ласкающий мужской взгляд. Я ещё раз сглотнул и посмотрел на официантку умоляющим взглядом, однако она лишь презрительно фыркнула и отвернулась. Я пожал плечами — дескать, не судьба значит, и спокойно отбарабанил заказ: почки говяжьи тушёные с рисом и зеленью в соусе — двойную порцию, омлет с грудинкой, зажаренной по-нормандски и свежезаваренный чёрный чай без всяких примесей и добавок, и если принесёте его уже остывшим, то всем головы поотрываю и приклею их обратно задом наперёд. Официантка фыркнула, торопливо сделала пометки у себя в "заказнике" и умчалась за ширму, откуда через несколько секунд повалил густой благоухающий аромат тушащихся почек и поджаривающейся грудинки.

Я осмотрелся, в столовой было пусто, кроме нас с Грэем не было никого, работники столовой не в счёт, затем взглянул ему в глаза.

— Омлет я для тебя заказал, — спокойно произнёс я, выгоняя прочь из головы всякие посторонние мысли, — не люблю кушать, когда мне в рот голодным взглядом каждый кусок провожают.

— Зря, конечно, — он потянулся и откинулся в кресле, — я всё-таки на диете вроде бы как, так что этот омлет — лишний соблазн... Но ты и не надейся, что я тебе его отдам!

— Был бы дураком, если бы надеялся, — ухмыльнулся я, откинул крышку стола справа от себя, изучил номера и дважды коснулся сенсорной клавиши возле номера, который обозначал "вино десертное, чёрное".

— Вино? — Грэй удивлённо приподнял бровь. — Не знаю как ты, а мне ещё работать... Или это из разряда: "С утра выпил — весь день свободен"?

— Это из разряда: "Мы таки всегда сможем с вами договориться...", — улыбнулся я, ставя локти на стол и задумчиво опуская подбородок на сплетённые пальцы. — Извини меня, но это даже не смешно — рюмка десертного вина с утра, распитая на пару с моим лучшим другом.

— Опять подлизываешься? — вздохнул Грэй и поёрзал, устраиваясь в кресле поудобнее, отчего оно отчаянно завизжало и заскрипело. — В этот раз не выйдет, любовь моя, нет у меня для тебя ровным счётом никаких ответов на твои бесконечные вопросы.

— А я пока что никаких вопросов и не задавал, — лучезарно улыбнулся я, принимая от подоспевшей официантки рюмки с вином и ставя одну себе, одну Грэю.

— Даже если бы и задал, все равно бы ничего не услышал, — проворчал он загадочно, взяв рюмку со стола и поводив ею перед носом, обоняя букет, потом посмотрел на свет и чуть пригубил, пробуя на вкус. Понравилось, видать, потому как его лицо наконец-то расплылось в довольной ухмылке. — Нет ответов... Никаких.

— Такого не бывает, — авторитетно заявил я, легонько чокаясь с ним. — Помнишь, ещё до появления летательных аппаратов человечество в едином порыве твердило, что сие невозможно, грешно и является бесовским умыслом тех, кто продал душу дьяволу. Помнишь формулы и законы, которые убедительно доказывали нам, что невозможно превысить световой барьер и нельзя создать "вечный двигатель"? Типчик там такой шустрый был по имени Альберт Эйнштейн, который, размахивая своей теорией, громогласно заявлял, что это нельзя, то нельзя... И ведь верили, дурни! А что потом? Когда все узнали, что свою ненаглядную теорию относительности он нагло слямзил, вдобавок исковеркал и ещё неправильно понял и выразил, вот тут-то все и зашевелились. Через сколько лет после этого дошли до законов движения фотонов в нуклонном море? Когда сверхсветовой двигатель создали? То-то же... Ага, спасибо! — я принял от официантки поднос с вкусностями и в этот раз сумел-таки ущипнуть её пониже талии, за что сразу был вознаграждён уничтожающим обжигающим взглядом, и довольно улыбнулся — о да, крошка, мне тоже понравилось!

— Так что не бубни насчёт того, что нет ответов на вопросы, — продолжил я, расставляя тарелки и с удовольствием вдыхая аромат почек в соусе.

Грэй сноровисто разделал омлет и грудинку, удивительно изящно и ловко работая ножом и вилкой, которые в его лапищах казались детскими зубочистками и злобной пародией на столовое серебро у муравьёв, после этого осмотрел разгромленного "противника" и, не сдержавшись, торжественно проглотил первый кусочек.

— Плакала моя диета, — промычал он с набитым ртом. — Но здесь есть и свои плюсы: всегда мечтал пожрать за твой счёт... Надо было тебе мне ещё чего-нибудь заказать, подороже и побольше.

— Кушай — не обляпайся, — добродушно пожелал я ему, проглатывая первый кусочек и с мычанием, наслаждением истинного гурмана катая его во рту, покачал головой — сказка! — и торопливо набросился на еду, мысленно твердя себе: не съесть, разохотившись, ещё и тарелку. — Там в меню кстати значится жареная лошадь, могу её тебе заказать — позавтракаешь со вкусом, до обеда хватит...

— Нет, спасибо, — чуть не подавился Грэй. — Мне потом от копыт в пузе будет тяжко. Было как-то раз: наелся я устриц, слопал целый поднос — советовали попробовать, дескать, вкусно очень, ну я и попробовал, потом два дня тяжко было. Сходил к доктору и только там узнал, что их, оказывается, расковыривать надо, перед тем как съесть.

— Да ну — овчинка выделки не стоит, — отмахнулся я. — Ковыряешь их ножом, ковыряешь, себе все пальцы исколешь, изрежешь, а потом награда тебе — пряная сопля невыразительной формы и цвета. Как наш Кузьма любит говорить: КПД слишком мал.

— Интересно, он жене своей это хоть раз говорил? — фыркнул Грэй, изящным движением отправляя в рот кусочек грудинки.

— Ты чего? — я чуть не подавился от такого святотатства. — Она бы тогда о его лысую голову весь фарфор их коллекционный расколошматила. Кстати, — я навострил уши из любопытства, — что это у тебя за диета такая гремучая?

— Андрюха, — Грэй торжественно ткнул в меня невесть откуда взявшейся косточкой, из зубов он её выковырял, что ли? — у тебя есть одна милая привычка пудрить собеседнику мозги пустопорожней болтовнёй, а затем, когда он совершенно раскиснет и освоится с дружеской манерой разговора, задавать интересующий тебя вопрос, бить точно в яблочко и сразу докапываться до сути, пока собеседник мямлит и тупо топчется на месте, пытаясь вспомнить, что он тебе уже успел соврать. Привычка это у тебя очень милая, конечно, да вот только я давно тебя знаю, так что можешь не играть в сыщиков, я тебе и так всё разложу по полочкам, благо раскладывать почти нечего...

Он прожевал, положил приборы на стол, откинулся в кресле, сцепив пальцы на животе, и уставился на меня пронзительным взглядом.

— А ведь ты изменился, — сообщил он вдруг, изрядно меня этим удивив, я уже, признаться честно, настроился на рубрику "Вопросы и ответы". — Сам ищешь ответы на терзающие тебя вопросы, не ждёшь, пока принесут на тарелочке с голубой каёмочкой, не кричишь геройски в защиту человечества и по потолку не бегаешь от нежелания слушать то, что тебе не нравится.

— Люди меняются, — пожал я плечами.

— Люди меняются лишь под воздействием определённых факторов: внутренних или внешних, — твёрдо и жёстко ответил он. — Человек есть система инертная, без воздействия какой-либо силы, неважно исходит она извне или он испытывает внутренний порыв, но факт остаётся фактом: без влияния факторов человек НЕ меняется, другое дело, что создать подобное условие невозможно, оно идеализированное. Мне просто интересно: какая же совокупность факторов повлияла на тебя настолько сильно, что ты забыл собственные героические вопли в защиту человечества, Капитошкина и послал подальше устаревшие моральные принципы.

— Они не устаревшие, — твёрдо произнес я.

— Хорошо, — Грэй кивнул, соглашаясь. — Человек есть сверхсложная система, аналогов которой даже сейчас не существует, и для своего полного функционирования обязан сочетать в себе всё доброе и всё злое. "Добрая сволочь" звучит мощно, согласись. Так что мораль нам нужна, без неё никак, зато в сочетании с трезвой рациональностью она приносит неожиданные результаты...

— Ты перефразируешь Ницше и его теории об "идеальном человеке", — хмуро сказал я. — Какое отношение к этому имеют ответы на мои вопросы?

— Самое что ни на есть прямое, — рыкнул он грозно. — Мне надо знать, до какой степени ты повзрослел, Андрей, и что этому послужило, уж извини, но моя откровенность будет сильно от этого зависеть.

— Грэй, что за игру ты ведёшь против Старика? Какая у него роль? Почему он ведёт себя так, будто бог знает сколько лет ишачил на сцене?

— А-а, вот оно как... — Грэй довольно улыбнулся. — Ты ошибаешься, Андрюха. Сам же не любишь шпионские игры, вот и раздул зачем-то простую борьбу человека, который хочет остаться на работе, и человека, который хочет его убрать, в подобие "Гамлета" или "Короля Иоанна". Нет никакой игры. Просто Старик хочет меня убрать, а я хочу остаться, невзирая ни на что. Вот и всё...

— Это ничего не объясняет, — упрямо сказал я.

— Андрей, — Грэй выпрямился и облокотился на стол, — ты вообразил себе невесть что, стараясь дать объяснение тем непонятным вещам, которые тебя окружают.

— Какие непонятные вещи? — возопил я шёпотом. — Ты же сам мне всё рассказывал, когда я к тебе заходил в последний раз.

— Тогда правильно задавай вопросы, — прорычал он вполголоса. — Игру здесь ведёт один лишь Старик, и я до сих пор не могу обрисовать даже для себя ни её целей, ни её возможного конца. Я знаю, что он отмывает огромные деньги и держится как клещ за своё место, но чувствую при этом, что всё это маска, маска, созданная исключительно для отвода глаз. Он хочет избавиться от меня, потому что я мешаю ему отмыть ещё больше денег, наверняка из-за этого и гибнут курьеры. Козырь у него на руках: я, дескать, сливаю информацию налево. Этого достаточно, чтобы сбросить меня, но и у меня тузы в рукаве припрятаны, он об этом знает, потому и отравляет мне жизнь, зная, что, уходя, я сильно попорчу ему его дело.

— Хорошо, — я стиснул зубы и наклонился над столом, поближе к этому Гераклу. — Я не буду пока что бегать по потолку, прыгать с разбегу в окно с гневными воплями. Давай всё разъясним: первым у нас был Шамрин; если верить тебе, то его смерть подстроил Капитошкин, после чего купил дом на Ганимеде. Вторым был Побережный, его тоже пытались убить за то, что он что-то там подслушал, но поняли, что ты можешь всех накрыть, и послали меня спасать Побережного, зная, что после противохода он забудет о подслушанном. Так?

— Ну, — кивнул Грэй.

— А тогда объясни мне, как увязать в этот веник мой случай со старым клиентом Старика, Арену, загадочные "испытания" и "прообраз"? Как объяснить смерть Ковалёва и вопли Дегтярева, что я убийца? Как?

— Я тебе что энциклопедия "Вопросы и ответы"? Я сам ничего не понимаю во всём этом! Смерть Ковалёва вписать в общую массу ещё можно — насколько я знаю, он себе как раз дом достраивал на Ганимеде, когда наш Старик ему в соседи свалился, естественно, у Ковалёва возникло много нежелательных вопросов...

— А причём тут Дегтярев?

— Не знаю. Похоже, парень действительно любил своего наставника, вот и нырнул за ним во временной поток, хотя это и запрещено неподготовленным. Получается, что Дегтярев стал неизбежной случайностью, которая грозила испортить старому хрычу план, и он поспешил избавиться от Игоря.

— Моими руками? — всплеснул я руками.

— Да откуда мне знать? — потерял терпение Грэй. — Здесь загадка на загадке и загадкой погоняет. Я не могу объяснить загадочное поведение старого клиента Капитошкина, хотя видел запись снимка твоей памяти. Я не могу понять, как Игорь оказался в этом водовороте: действительно ли случайно или его подтолкнули к этому. Я не могу разобраться с этими загадочными "чёрными", хотя ты и предоставил мне много сведений, могу лишь авторитетно заявить, что все они клоны, но вот чьи? Опять же снимок памяти Дегтярева... Его нельзя оценивать со стопроцентной уверенностью, потому что парень был в состоянии аффекта.

— Но ведь на снимке моё лицо, — прошептал я убито.

— Андрюха, выкинь это из головы, — отмахнулся Грэй. — Ты может и обидишься, но таких лиц как у тебя по всей Системе валом навалено. Я как-то изучал наши фотографии с последней вечеринки, ну и от нечего делать случайно запрос послал. Результатов знаешь сколько выдало? Более миллиона! А ты тут переживаешь... Не ты там, точно не ты, если только не признать, что ты сам себя клонировал и решил заняться убийствами курьеров.

— Что за чушь? — сердито фыркнул я.

— И я того же мнения, — кивнул он. — Вся наша демагогия сейчас на эту тему, впрочем, бесполезна и бессмысленна, ибо напоминает топтание на одном месте, просто потому, что не хватает сведений. Мне бы одного такого "чёрного" живым поймать, а потом допросить со всем пристрастием — мигом выяснили бы всё, что нужно.

Он стукнул кулаком по столу, лязгнула подпрыгнувшая посуда, из-за ширмы высунулось встревоженное личико миловидной официантки — я помахал ей рукой — и, убедившись, что мы пока ещё не прыгаем по шкафам и не раскачиваемся на люстрах, скрылось обратно. Я восхищённо помотал головой: ну надо же как этого самца гориллы зацепило, аж весь дрожит в азарте, едва пламя из ноздрей не пускает, бык медный.

— Не буянь, — успокоил я его. — Мне мысли о поимке хоть одного "чёрного" неоднократно в голову приходили, но тут ведь как угадаешь. Их появление — это ж не сезонная миграция марсианских цуцликов, а похоже что выборочные удары. Когда я доставлял информацию по заказу "Крелон Индастриз", ни единого "чёрного" так и не повстречал.

— А ведь они должны были там появиться, — погладил подбородок Грэй. — Но не было ни "чёрных", ни наёмных охотников почему-то. И вот именно эта нестыковочка меня и удивляет и не даёт выстроить цепочку до конца: "чёрные" должны были появиться, потому что ты тоже начинаешь терзаться опасными для Старика вопросами, а также потому что там был Дегтярев, который видел, как "чёрный" убивал Ковалёва. По здравой логике Дегтярева должны были убить, а тебя либо запугать, либо запутать, либо как и всех остальных обуть в белые тапочки, но... — он постучал ладонью по столу, глядя мне в глаза, — этого не произошло. Опять же возникает вопрос: "Почему?". И на него поди угадай ответ.

— Кстати о Дегтяреве, — я незаметно напрягся, отодвигая в сторону тарелку — есть мне уже не хотелось. — Зачем ты дал ему координаты моего маяка, когда я был на заказе? Ты же должен был видеть, в каком он состоянии. Почему вообще пустил его в спираль, или ты забыл, что там смертельный уровень радиации?

— Дегтярев... — проворчал Грэй. — Знаю я, знаю, что неофиту туда соваться не след. Ладно, врать тебе не буду — я так понимаю, это Грин проболтался, да? Скажу честно, координаты я ему дал, потому что почти что поверил в его возбуждённый лепет. Спокойнее! Не нужно отрицать известное, в своё время ты с Ковалёвым очень сильно поцапался, какое-то время вы друг на друга даже дышать не могли, а вашей встречи в тёмном коридоре боялась вся фирма, ты не отказывался от своих слов, он тоже не пошёл на попятную, поэтому ваш неоконченный поединок вполне мог вспыхнуть снова. Да, я дал Дегтяреву координаты, можешь сколько угодно обличать меня в этом, но запомни одно простое правило, Андрюха: люди в таком состоянии не врут, а Игорь тогда был по уши в нём. Беда в том, что он искренне верил в то, что видел, фанатично и откровенно он верил в это и даже смог частично заразить меня этой верой...

— Но ты же мог проверить, где я, — прошипел я, едва сдерживаясь, чтобы не залепить ему по-дружески от души в ухо. — А мой звонок, когда вы Ковалёва вытащить пытались? Гений детектива, скажи мне, это ли не алиби?

— Почитай детективы, родной, — Грэй зевнул и посмотрел на меня прямо. — И не надо так прицельно щуриться, в случае чего я всегда смогу сломать тебе руку...

— Я тебе ухо тогда отгрызу, — пообещал я мрачно. — Ты что несёшь?

— Бред, — спокойно заявил он. — Но и ты не горячись, добро? О твоём звонке, который ты вполне мог совершить и после и во время — вспомни темпоральные законы о возникновении двойного фактора "истина/ложь" — ну и обо всём остальном я вспомнил, честно признаться, уже после, ибо был задёрган неимоверно. Ну и убедился в твоей кристальной чистоте, когда Джейкобс и Сальвази принесли тело Ковалёва, — ты ни за что не стал бы добивать его таким способом.

— Дурак ты, обезьяна учёная! — устало выдохнул я. — Я от своих кровавых планов ещё в вечер того же дня, когда мы с ним поругались, отказался, потому что глупо это всё, а потом так... Образ поддерживал. Не было у меня ни малейшего желания, ни каких-либо серьёзных причин устраивать ему вендетту. Надавал ему по шее, когда он Шелу пытался тискать, и всё.

— А то, что он орал про возмездие?

— Что взять с пьяного дурака? Если все такие крики в оборот брать и за них наказывать соответственно, то через пять лет Земля и все колонии опустеют, потому что пока есть на свете дураки, до тех пор для них будут делать спирт.

— Ага, — как-то полуудивлённо, полурастерянно кивнул Грэй. — Когда я давал Дегтяреву координаты твоего маяка, я, честно говоря, не знал, что ты отказался от своих намерений... м-м-м, как ты тогда выразился? "Подвесить его за яйца на шпиле Парламента"? А потому и надеялся, что вы с Игорем сами разберётесь. Однако вышло не так, как я думал.

— Какая прелесть, — фыркнул я сердито. — А я то думал, что лучший друг, имеющий право пускать слюни в пьяном угаре на мой любимый диван, знает обо мне всё...

— Ну я же не твоя мама.

— А что? Размер груди вполне соответствует оригиналу, — хмыкнул я неопределённо. — Всего обо мне даже моя мама не знала. Она, например, свято верила, что я бездельник, мародёр, пьяница и наркоман, а я всего лишь был бездельником. Смешная жизнь, честно сказать, была... Напишу я как-нибудь книгу о себе, наверное, и назову её к примеру "Как закалялась сталь".

— Угу... А может лучше сразу "Молодая гвардия"? Закатай губу, Андрюха, такие книжки уже давно написаны, ещё задолго до твоего появления на свет. Да и не сможешь ты книгу написать — усидчивости не хватит.

— Да? — оживился я. — А что за книги такие? Фантастика? Детектив? Или новеллы какие-нибудь?

— Срам какой-то, — поморщился Грэй. — Это я о тебе между прочим. А книги... Ну, книги эти тоже срам, честно говоря. Скучные, вялые, все пронизаны духом "коммунизьма" и "революцьённо показывают ударный труд рабочих-комсомольцев". Белиберда, короче, сплошная.

— Да? — загрустил я и тут же встрепенулся:

— А ты не выяснил ничего насчёт того радужного сияния?

— Вот именно это я и имел в виду, — всплеснул Грэй руками. — Твоя излюбленная манера ходить вокруг да около, а потом резко задавать вопрос по теме.

— Что поделать? Другого меня нет.

— И хвала звёздам! Я бы вас двоих не потянул, — изобразил он ужас, затем вдруг посерьёзнел. — Я же тогда говорил, прелесть ты моя, что не будет тебе сегодня ответов, а то, что ты услышишь, ещё более запутает мозги. Хочешь откровенный ответ по твоему вопросу? Пожалуйста: мы с Кузьмой десяток раз вдумчиво и старательно осмотрели твой активатор, разобрали его до винтиков...

— А в нём есть винтики? — удивился я.

— Да откуда ты такой безграмотный на мою голову?! — возопил Грэй. — Не перебивай меня, чудо естественного отбора и генной инженерии! У всего на свете есть винтики, даже у тебя, только сидит он у тебя в заднице и называется "шило"! Великий Космос, о чём я говорил?.. А, вспомнил! Короче, мы с Кузьмой разобрали твой активатор до винтиков, — он осёкся и, сердито засопев, уставился на меня, я в ответ сделал невинное аки у агнца лицо. — Кстати с тебя бутылка "Рокко"! Пока мы ковырялись с твоей игрушкой, я за эти жалкие два часа успел выслушать подробный отчёт Кузьмы о делах вчерашних и позавчерашних, узнал сотню новых анекдотов, выяснил все последние новости о его супружеской жизни и о том, как он помогал соседу сверху настраивать его скутер, а заодно наслушался столько всяких заумных терминов, что до сих пор голова кругом. Так что с тебя бутылка "Рокко", никак не меньше!

— А дешевле я бы твои изъезженные мозги и не оценил бы, — согласился я. — Ну и?..

— И ничего! — драматически воскликнул Грэй. — В том-то и дело, что НИ-ЧЕ-ГО! Никаких дополнительных компонентов тебе не устанавливали, все имеющиеся мы перепроверили и изучили до мелочей — тоже ничего. Кузьма кстати удивился, что у тебя активатор в отличном состоянии, ты бы видел его лицо. На всякий случай перепроверили боекомплект и медкомплект, там, как и ожидали, ничего не оказалось; кстати, — Грэй понизил голос, — Кузьма советует тебе продлить лицензию на амикрано?л, потому как она у тебя просрочена, а за это тебя вполне могут загрести в СБФ. Но я тебе этого не говорил. В общем, поковырявшись уже лично, Кузьма заявил, что никаких, ровным счётом никаких особых компонентов, которые могли бы создать это удивительное радужное сияние, он не нашёл, а существующие выполняют исключительно свои функции и на добавочные не претендуют. Там нет ничего такого потустороннего, что могло бы создать тот эффект, какой ты описал. Вот такие вот пирожки с котятами...

— Но ведь ты видел!

— Видел! Видел собственными глазами, а потому, мягко говоря, был в шоке. Показывал снимок Кузьме, тот проанализировал его и сказал, что он подлинный, после чего снова стал ковыряться в активаторе. Он даже собственноручно проанализировал программный блок компьютера активатора, залез даже в память пси-кристалла...

— И? — замирающим шёпотом спросил я.

— Я тебе уже всё сказал, — отмахнулся Грэй. — Пси-кристалл помнит момент возникновения этого радужного сияния, он зафиксирован в его независимых временных координатах, но... Нифига. Кузьма от удивления всю свою болтливость растерял, сидел молча и глядел в потолок — думал, видать. Он клянётся своей работой и своими навыками, что в активаторе ничего такого нет, но и не может не признать подлинности снимка.

— И что теперь? — развёл я руками.

— Ну... — Грэй повторил мой жест. — Откуда мне знать? Могу лишь посоветовать: в следующий раз, если такое случится, гляди в оба, смотри внимательно, потом будем анализировать уже новый снимок, и все вместе разбираться. Более не знаю, что тебе посоветовать.

— Ага... — произнёс я неопредёленно и пригубил чай, чашку с которым поставила передо мной официантка. Сноровисто убрав полупустые тарелки, она быстро испарилась, я втянул ноздрями аромат духов, оставшихся после неё в воздухе, и в очередной раз пожалел, что я не султан.

— Кофе будешь? — спросил я и сделал осторожный глоток, после которого тут же расплылся в довольной улыбке — сказка! — и мысленно послал подальше всех своих поставщиков чая. "Отныне буду только здесь его и заказывать", — мысленно пообещал я сам себе и взглянул на Грэя.

— Знаешь, родной, скорее нет, чем да, — вздохнул Грэй и повёл плечами. — Я привык к тому кофе, который для меня Элечка делает. Он хоть и растворимый, но к сердцу почему-то ближе.

— Ты смотри, — остерёг я его, — она матрикат. Жена из неё выйдет хреновая.

— Ну да, ну да... — неопределённо произнёс он и склонился над столом. — Знаешь, мне твоя идея насчёт поимки одного из "чёрных", честно признаться, давно уже мозги греет. Это ты её только сейчас высказал, а я уже давненько к ней принюхиваюсь, ещё с момента гибели Шамрина.

— Так?.. — я отставил в сторону чашку с чаем и насторожился, зная, что у этого гиганта-вундеркинда мысли редко с делом расходятся.

— Сегодня утром на заказ ушёл Асахиро Намуата, ты его должен знать, он давно у нас работает, также как и ты состоит в Особом списке курьеров, имеющих допуск к выполнению особых поручений.

— А откуда ты об этом списке знаешь? — удивился я: Капитошкин ничем не афишировал его существование, хотя ни поводов, ни запретов для этого не было никаких. Просто курьеры из этого списка имели первоочередное право на допуск к заказам, на которых был повышенный уровень сложности доставки, где цена и премиальные раза в два-три, а то и в четыре превышали премиальные других курьеров. Никаких секретов, ничего такого — просто группа более опытных, более профессиональных курьеров, для удобства составленная Капитошкиным лично. За какие такие пряники меня в эту группу взяли я, честно признаться, так и не смог понять, разве что за более-менее сносные навыки рукопашного боя — от агрессивной бабульки с палкой сырокопчёной колбасы в руках я вполне мог отбиться.

— Андрюха, я тебя умоляю, — возвёл очи горе рыжий Карабас-Барабас, и я почувствовал себя глупо и покраснел. — Я поговорил с этим потомком самураев и на удивление смог его заинтриговать, во всяком случае на его обычно бесстрастном лице кое-что вроде бы отразилось. Он согласился поработать на меня немного, естественно не бесплатно, кто бы сомневался, — фыркнул Грэй, — и пообещал приволочь какого-нибудь "чёрного", если те ему попадутся. И здесь у меня двойной интерес: если "чёрные" на его пути не встретятся, и всё за исключением наёмников пройдёт гладко, значит наша с тобой теории верна, и "чёрные" работают по заказу Старика, устраняя неугодных ему курьеров...

— А если нет?

— Если нет... — Грэй вздохнул. — Значит нам с тобой придётся пошевелить волосами и либо отыскать в Асахиро пунктик, который помешал бы нашей штатной старой язве отмыть ещё денег, либо, если ничего не найдём, придумать объяснение новым вопросам.

— Ох, как всё сложно, — схватился я за голову, зажимая уши ладонями.

— Ничего особо сложного, — поправил меня Грэй. — Просто мы с тобой строим дом над пустотой, у нас нет никаких фактов, чтобы мы могли от них оттолкнуться, одни лишь домыслы, а с ними не повоюешь, увы. Все наши теории основаны на моих предположениях, которые могут оказаться и неправильными. В конце концов, пёс его знает, может "чёрные" — всего лишь новый вид наёмников, которых строгает компания не желающая тратить деньги на живых людей, а наш старый динозавр активно борется за жизнь курьеров, отдавая все силы неравной борьбе. Всё это тоже имеет право на жизнь, я проанализировал все наши счета — помнишь, я говорил о гранте от Центра за гибель Шамрина? — оказывается, он прошёл по нашим счетам, но не единой неделимой суммой, а инвестиционными поступлениями, направленными, как указано в Договоре, на развитие технической и материальной базы фирмы. Я проверил — всё чисто, не придерёшься, все суммы списаны соответственно условиям Договора и если верить этому, то дом Капитошкину и взятки инспектирующей комиссии просто осыпались с неба золотым дождём. Официально его совесть чиста, неофициально — хрен подкопаешься, сиди, полируй извилины и думай, куда же на самом деле ушли деньги, и как это всё было сделано...

— А у Констанции не спрашивал? — осведомился я порядка ради.

— А толку? Это же его старая соратница в борьбе за победу и процветание бюрократов-слюножуев... Она своих подчинённых бухгалтеров знаешь как гоняет за малейшую провинность? О-о-о... Не приведи Триединый тебе такую бабушку, ты бы через неделю собрал бы манатки и уехал бы в Африку с макаками жить.

— Грэй, у меня к тебе ещё один вопросик... М-м-м... Как раз по поводу денег, — промямлил я нерешительно, раздумывая, спросить у него насчёт гигантской суммы у меня на счёте или лучше не стоит.

— Слушай, Андрюха, давай уже у меня в кабинете обо всём договоришь, — умоляюще посмотрел он на меня. — Тут слишком уж нерабочая обстановка: говорю вроде бы умные вещи вроде бы умному человечку, а все мысли только о еде в голове и крутятся. Я из-за этой грешной диеты скоро себе поварскую книгу раздобуду, буду рассматривать её и облизываться...

— На кой тебе эта диета вообще нужна? — изумился я, вставая из-за стола.

— Да, понимаешь, Элечка сказала, что у меня на брюхе не шесть кубиков как у некоторых, а один большой шарик. Вот я и сел... на диету, — прорычал Грэй, провожая взглядом аппетитнейший ароматно пахнущий здоровенный кусок отбивной, который наша быстренькая миленькая официантка унесла к дальнему столику — видимо, ожидался приход клиента.

— Тебе такое матрикат сказала? — несказанно удивился я, с удовольствием наблюдая, как дёргается его нос, готовый оторваться от хозяйского лица и упрыгать вслед за тарелкой. — Тем более откуда она может знать, что у меня там шесть кубиков, когда у меня их там нет...

— Да я сам удивился, — доверительно сообщил мне Грэй, разворачиваясь к выходу из столовой. — Но... Это же Элечка. Когда она говорит, ты можешь лишь стоять, раскрыв рот, и восхищённо внимать истинам, которые выдаёт это очаровательное милое создание.

— Преображенский, Грэй, в какую Бездну вы провалились?! — прогремело вдруг над нашими головами. Мы посмотрели вверх синхронно, как по команде задрав головы, я мимолетно удивился — внутренняя связь не использовалась с момента, когда я начал работать, что же такое произошло, если ею вдруг рискнул воспользоваться наш богобоязненный Грин.

Рука Грэя нырнула в карман брюк, он выудил оттуда коммуникатор и взглянул на экран.

— Четыре вызова пропущены, — мрачно сообщил он. — На твой смотреть не буду, ты его наверняка дома как всегда оставил.

— Есть такой грешок, — покаялся я.

— Да, заболтались мы с тобой, — пробормотал он, набирая чей-то номер и раскрывая коммуникатор. — Что же, интересно, случилось?

— Аластор, — донёсся из коммуникатора возмущённый вопль Грина, — чтоб тебе свою профессорскую сожрать и не подавиться, в какую чёрную дыру тебя засосало?! Или на этот раз в опасную трясину?!

— В чём дело, Грин?! — коротко рыкнул Грэй.

— Бегом ко мне — проблемы случились! И не бегите как лошади, воспользуйтесь хроно-камерой!

— Да что случилось-то?! — потерял терпение Грэй и тут же выругался: коротко, крепко. — Отключился. Видать, что-то серьёзное произошло. Боюсь даже представить, что...

— И что теперь? — полюбопытствовал я.

— Что теперь?.. — он похлопал руками по груди и улыбнулся. — В хроно-камеру! Бегом!

— Нет... — взмолился я. — Мы же только что позавтракали! У меня после неё всё время изжога...

— Это что, — донеслось из-за дверей столовой, — бывало после хроно-прыжка руки-ноги местами путались. Смотришь: вроде человек, а вместо рук ноги и наоборот...

— Шутка! — донеслось уже далеко из-за поворота.

— Я тебя убью, шутник хренов! — выругался я сквозь зубы и метнулся за ним.

Какие ощущения возникают, когда перемещаешься в хроно-камере? Признаюсь честно, особо приятных никаких, даже просто нормальных ощущений не возникает. Но я драматизирую, как всегда. Путешествие в хроно-камере — как игра в нашу рулетку: иной раз чувствуешь себя так, словно тебя пожевала и выплюнула, смачно отхлестав языком напоследок, гигантская корова; так, будто тебя долгое время старательно выжимали как дольку лимона, выдавливая все соки и внутренности; будто побывал под жерновами мельницы и спиралью мясорубки; а иной раз всё, впрочем, обходится без этих не самых приятных на свете ощущений. Вероятность наступления того или иного события когда-то физики, создавшие теорию темпоральных перемещений, вместе с математиками пытались высчитать, но... в итоге примитивно опустили руки — время и пространство не желали подчиняться каким-либо известным нам законам. Мы были в силах исключительно пользоваться им, но не управлять. До поры до времени... Ибо, как известно, человек не ведает преград в достижении чего-либо большего, чем то, что он уже имеет. Когда-нибудь мы станем не только царями природы — милостивыми и понимающими (после проекта "Эдем" мы поняли смысл этих слов и их значение) — но и властелинами Времени, полноправными и... я очень надеюсь, что мудрыми. Мудрость — это то, чего нам так не хватает, когда мы как дети играемся с огнём этого мира. А до тех манящих пор мы вынуждены довольствоваться существующими на сегодня удивительными образцами инженерной мысли: хроно-камерами и Маховиком Времени, хроно-оружием, генераторами хроно-полей в кварковых батареях и многим, многим другим. Но всё это лирика и отвлечённые суждения...

Я выскочил из хроно-камеры на удивление бодрый и полный сил, а оттого добродушный и жизнерадостный и почти сразу же угодил в объятия к Грэю. Он сдавил меня своей медвежьей хваткой, на мгновение приложив палец к губам и кивнул головой в сторону арок Врат, после чего встряхнул меня и отпустил. Я постоял секунду, пережидая мимолётное головокружение и мысленно обследуя организм на предмет изжоги, несварения и прочей неприятной гадости, и с удивлением покачал головой: ну надо же, как мне сегодня везёт! Сначала со Стариком повезло — я внутренне очень надеялся, что мне удастся избежать вдумчивой беседы с ним, — потом повезло встретить Грэя и поговорить с ним кое о чём по душам, теперь вот удачный хроно-прыжок, от которого — хвала звёздам! — никаких последствий. Положительно, такое везение настраивает на самый лучший лад!

— О, а вы чего тут забыли? — как всегда всклокоченный наполовину хмурый, наполовину озадаченный нескончаемыми проблемами Грин как всегда "приветливо" с нами поздоровался.

— Через три с половиной минуты ты вызовешь нас по внутренней связи, — спокойно сказал Грэй, взглянув на экранчик коммуникатора, — а до того четыре раза позвонишь мне.

— Целых четыре раза? — удивился Грин. — А что же такое случится, что я тебе буду так уж настойчиво названивать? Вдобавок нарушу внутренний регламент в каких-то неизвестных целях и воспользуюсь внутренней связью.

— Откуда мне знать? — фыркнул Грэй. — Ты сам посоветовал... посоветуешь воспользоваться хроно-камерой, вот и объясняй, что может случиться.

Грин запустил свои длинные пальцы в ещё более длинные спутанные волосы и стал усиленно чесать голову, стимулируя мыслительный процесс.

— Что же случится?.. Что же случится?.. — он надулся и взглянул на нас исподлобья. — А вы надо мной не смеётесь, часом?

— Делать больше нечего, — отозвался я.

— Хм, — Грин как-то более пристальнее взглянул на меня. — Что-то, видать, действительно серьёзное случится, если уж ты его с собой притащил. Но вот что? А впрочем откуда мне знать? И вообще, ты сказал три минуты? Вот давай подождём их, если уж я вызывал вас по внутренней связи, значит дело было... будет серьёзным, а не просто моя глупая прихоть!

— Да? — удивился Грэй. — Тогда дело дрянь... Идём-ка поближе к Вратам; Андрюха, отойди к "Спасителям" и держи в поле зрения приёмную камеру. Грин, ты иди к терминалу.

— Чего это? — удивился он, мгновение даже прекратив чесать макушку.

— Никто из курьеров не должен вернуться в течение ближайших пяти минут? — быстро спросил Грэй.

— Да нет вроде бы, — пожал плечами Грин. — Сегодня ушло всего трое курьеров: Самойлов — но он ещё долго там пробудет, у него сложный временной пласт — потом Митчелл — этот губошлёп как всегда в двух пальцах запутался, перепутал координаты и до маяка теперь доберётся нескоро, если вообще доберётся — и... — Грин поскрёб подбородок, вспоминая, — Асахиро ушёл ещё с самого утра, ты его должен знать, но он тоже не должен вернуться прямо сейчас, расчётное время где-то часа два-два с половиной. Так что... — Грин посмотрел на Грэя и помотал головой.

— Тогда живо к терминалу, — мягко толкнул его наш Кинг-Конг. — Надевай шлем и трезвонь Элане — пусть готовит камеру с кольто.

— Да зачем?! — возмутился Бенефициус.

— А ты не думаешь, что мог связаться с нами по внутренней связи, потому что нужна была... будет, — поправился Грэй, — помощь в вытаскивании курьера?

— Аластор, не моги повышать на меня голос! — фыркнул зло Грин. — И не неси ерунды! Подумай сам: на кой мне в этом случае нужны именно вы двое, когда у меня в соседнем отделе операторы в ларст режутся на деньги, просто потому что работы нет? Чего бы я стал за вами бегать и ради вас терзать внутреннюю связь и свой несчастный коммуникатор?! — напирал он, уперев руки в бока, на Грэя.

Я почувствовал, как за моей спиной вдруг словно сквозняком подуло, лёгкое дуновение ветерка коснулось моей рубашки, чуть тронуло её и сразу же улеглось. Скосив на всякий случай глаза в ту сторону, я убедился, что окна открыты, вдобавок включены акклиматизаторы — значит, волноваться не о чем, мало ли вдруг за стенами сейчас непогода бушует...

— Резонно, — Грэй задумчиво почесал нос и посмотрел на Грина. — Никогда не поверю, что ты по нам настолько соскучился, но...

— Я по всем начинаю скучать, когда вижу, что сумма на ваших счетах всё больше склоняется к величине реально не существующей, — фыркнул Грин. — Вот тогда я вас всех вспоминаю, думаю о вас, гадаю, как же вы там, что же не пишете, не звоните, долги не погашаете...

— Слушай, а ведь три минуты уже прошли, — задумчиво произнёс Грэй и окинул взглядом помещение.

— Ну как бы да... — рассеянно подтвердил Грин, повернулся, и они оба уставились на меня...

Полными ужаса глазами.

— В сторону! — заревел как разбуженный медведь, которому слон наступил на ухо, Грэй. — Прыгай, Андрюха!!!

Не думая и не гадая, я резко сгруппировался, оттолкнулся и прыгнул в сторону, спиной чувствуя, что что-то явно не то творится. Сверхчувствительная спина не подвела: я будто увидел, как сзади меня назревает нечто вроде гигантского пузыря из аномальной темпоральной энергии, и в тот момент, когда я отталкивался от пола, этот пузырь лопнул, выстрелив тучей щупалец и языков темпоральной спирали. Меня швырнуло далеко вперёд, несколько язычков коснулись меня, я едва не заорал от обжигающего невообразимого холода, упал на пол и покатился в сторону, закрывая голову руками.

— Говорил тебе: садись за терминал! А ты... ты!.. — донёсся до меня разъярённый рык Грэя.

— Да кто же знал?! — возопил Грин.

Я моментально вскочил на ноги, отряхиваясь и открывая глаза, потом будем изображать тяжелораненых и хлопотать о длительном отпуске под названием "больничный" для себя, любимого, а пока... Секунда на размышления — в таких делах инстинкты и рефлексы важнее — я помотал головой, восстанавливая картинку, и увидел, как Грин карабкается к терминалу главного пульта, а Грэй отчаянно прыгает туда-сюда, уворачиваясь от бьющих в разные стороны как бичи щупалец и язычков темпорального вихря и стараясь приблизиться к "Спасителям". Я посмотрел в клубок этой какофонии, сосредоточился и распахнул веки внутреннего взгляда, дикая игра и мешанина переплетений сразу замедлились, стали чётче, крупнее, отчётливее, я вгляделся, напрягая внутренний взор, и легко увидел закономерность в этом хаосе. А там, где есть закономерность, там нет места случаю. Зато есть место мне.

Я всхрапнул как дикий конь и рванулся вперёд, соразмеряя шаги и прыжки с инстинктивными подсказками: три шага вперёд, приседание, прыжок, поворот, переворот, ещё прыжок, шаг влево, кувырок, прыжок — одно из щупалец метнулось ко мне, я краем уха услышал отчаянный крик Грэя, однако не обратил на него ни малейшего внимания, скользнул вперёд, приседая на колени и запрокидывая голову и корпус немного назад. Щупальце прошло в сантиметре от носа, от дикого холода — хвала Вечности, тут же рассеявшегося — у меня чуть в леденцы губы не превратились, на ногу выросла сосулька, я изогнулся вперёд, перекатился по полу и мощно оттолкнулся, вытягиваясь в длинном прыжке. И в этот момент цветок вырвавшегося на свободу темпорального потока взбурлил, вскипел, его "лепестки" из крупных щупалец внезапно распахнулись и в меня выстрелил целый фонтан убийственных не укрощённых язычков. "Ничего себе ириска!" — мелькнуло в голове, я изогнулся, не завершив прыжок, опёрся в полёте на левую руку, перевернулся и сделал привычную "мельницу" ногами, крутясь на руках. Чем-то мне это напомнило весёлые уличные танцы, которыми все мы переболели в юности, вот только мне сейчас было вовсе не до веселья. Раскрутившись на руках, я оттолкнулся ими от пола, перевернулся, вскочил на ноги, чтобы тут же прыгнуть вбок, опираясь на руку и высоко задирая ноги. Язычки стрельнули мимо, рассеялись в воздухе, я переворотом вскочил на ноги, краем глаза отметив, что "Спаситель" вот он уже совсем близко, спружинил, поочерёдно отталкиваясь ногами, уворачиваясь и едва не танцуя, крутнулся вокруг своей оси, наклон влево, вправо — Великий Космос, меня это начинает раздражать! Когда же вы утихомиритесь?! Я словно отключился от всего на свете, почти не слышал крики Грэй и Грина, которые умоляли меня вернуться, — передо мной была цель, а между нами кипел, рвал и метал настоящий водоворот, попасть в который значило навечно стать частичкой Вечности и Времени, а мне это совсем не улыбалось: у меня в планах ещё триста лет прекрасной жизни с Шелой под боком и может даже предложение руки и сердца году так на двести девяносто девятом нашей совместной жизни. Это чтоб не тратится сначала на свадьбу, потом на похороны и на поминки, а сразу — вжик и готово. Отмучился... Не зря же что женихам, что покойным говорят: "Краше и в гроб не кладут". Вот и я поступлю здраво, как мне подсказывает жизненная логика.

Великий Космос! Я громко и крепко выругался — один из язычков потока словно бы играючи чуточку задел мой бок, и тот сразу же онемел, чувствительность на левой стороне исчезла, хорошо хоть сердце билось... вроде бы. Ещё один язычок стрельнул аккурат перед глазами, и у меня инеем и сосульками покрылись брови и ресницы — я рассвирепел. Ну уж нет! Словно бы уловив мой настрой, темпоральный клубок взыграл переливами всех красок и цветов и выбросил мне навстречу какого-то дикого ежа с сотнями длинных извивающихся игл, которые понеслись мне в лицо.

— Активируй "Спасителя"! Скорее! — донёсся до меня крик Грина, и я, очертя голову, ринулся в это хаотичное переплетение.

— Запускай генераторы! — прорычал Грэй. — Чем тут "Спасители" помогут?!

— Помогут, недоучка! Ещё как! — визжал истерически Грин.

Я не слышал их, сконцентрировавшись на своём. Тело само реагировало на все всплески, казалось, конечности уже не слушались меня, начали жить своей отдельной жизнью, рефлексы швыряли меня из стороны в сторону, спасая, уводя от несущих смерть и оледенение щупалец, всё моё тело двигалось со скоростью не ниже их; я уворачивался, сцепив зубы, с молниеносной скоростью менял позиции, переступал ногами, уклонялся, прыгал, изгибался как стебель травы под порывами ветра в разные стороны; кружась в многочисленных вольтах, пируэтах, комбинациях вроде "Танца с тенью", я понемногу приближался к панели "Спасителя". И тут... я наконец-то коснулся её, мои руки легли на её идеально ровную и гладкую поверхность, ладонь скользнула выше, нащупывая узор символа-переключателя. Одно из щупалец вдруг замерло. Как будто обладая интеллектом, темпоральный клубок сжался, втянул в себя все бьющие в разные стороны отростки, помедлил мгновение, а затем обрушил шквал ударов на панели "Спасителей". Моя рука скользнула в сторону, замершее на мгновение щупальце вдруг повернулось ко мне, его кончик взыграл радостным блеском и сиянием, по нему поползло утолщение, и он внезапно распался на десяток маленьких язычков, которые все метнулись ко мне, раскрываясь наподобие лепестков цветка.

Есть! Мои пальцы наконец ощутили характерный узор нужного символа, и моя ладонь коснулась его, активируя "Спасителей". Я поднял глаза и с ужасом вздохнул, чувствуя и понимая, что уже не успеваю увернуться.

Темпоральные язычки ударили меня по голове, я инстинктивно зажмурился и отшатнулся, закрываясь руками и чувствуя, как они проникают внутрь, выжигая невыносимым холодом борозды в коре мозга. Я затрясся, не в силах терпеть это и выносить, и тут раздался гул панелей "Спасителей", щупальце внутри моей головы истаяло и растворилось, будто его никогда и не было, а я чуть не рухнул на колени, с трудом удерживая себя в сознании — боль в голове была жуткой, я чувствовал, как горит, трясётся и плачет каждая клеточка, и эхо этого плача разносится по всему телу вместе с непонятной слабостью, которая вдруг одолела меня.

— Держись, Андрюха! — раздался рык Грэя неподалёку от меня. — Грин, стабилизируй и сворачивай Поток!

— Как?! — донёсся возмущённый вопль.

— Руби генераторы!

— Ты сдурел?! Я не то имел в виду! Там человек внутри Потока! Неужели ты не видишь?!

— Чтоб тебя в чёрную дыру засосало! — похоже Грэй совсем издёргался. — Будь проклят тот день, когда я пришёл сюда работать! Зови сюда своих картёжников! Делай что-нибудь! Ты же начальник ОСТ и ты не знаешь, как поступить?!

— Всем подотделам ОСТ, — загремел в помещении мысленный голос Грина, усиливаемый с помощью пси-шлема, — сверхсрочная готовность по тревоге! Генераторный отсек, доложить о готовности! Энергоблоки, доложить о готовности! Аварийную группу в зал переходов, живо! Отдел контроля и стабилизации Потоков, доложите о готовности!

— Генераторный готов, — пробубнило в зале.

— Все энергоблоки на связи, — отчеканил чей-то красивый молодой мужской голос.

— Контрольный готов, — вздохнул чей-то старческий голос и откашлялся.

Я понемногу приходил в себя, прижавшись лбом к прохладной панели, восстанавливал дыхание и пытался собрать воедино разбегающиеся глаза — получалось, но с трудом. Прикосновение Потока что-то перемкнуло у меня в голове, возможно мне в порыве чувств и новых ощущений попросту так казалось, но... действия окружающих меня людей я воспринимал как будто заторможенные, мозг и сознание работали с невероятной быстротой, с какой БОГА, наверное, просматривал и анализировал малейшие изменения в информационной матрице Системы; несмотря на размытость и нечёткость восприятия, я видел, как Грэй стоит возле Врат, потрясая кулаками и призывает все кары Триединого на того, кто его затащил на эту работу; я видел, как Грин чётко и ясно отдаёт мысленные команды, руководя действиями подчинённых ему людей; я будто бы был вне времени, находясь в изолированном от всего остального мира месте, и наблюдал за действиями появившихся в зале переходов людей, которые казались мне замедленными и заторможенными. Голова трещала от обилия фактов, которые сыпались на меня со всех сторон, глаза подмечали каждую мелочь, на которые я раньше никогда не обращал внимания: оторвавшуюся пуговицу на халате одного из операторов Грина, новое кольцо на большом пальце другого, дырку от попавшего сигаретного пепла, прожжённую в воротнике рубашки третьего, чуть надтреснутые очки четвёртого — я даже смог прочесть название фирмы-изготовителя на одном из матричных стёкол — мозг переваривал всё это с молниеносной скоростью и раскладывал по полочкам в коробочки с заранее заготовленными ярлычками, а затем выстраивал такие логические цепочки и комбинации, что я сам себе диву давался. Я уже знал, что у оператора с дыркой в воротнике рубашки трое детей и жена-фотомодель, сейчас отдыхающая на одном из курортов Плутона, что у парня с новеньким кольцом на большом пальце дома в большом двустворчатом шкафу, отделанном английским дубом, скучает в ожидании новой любви розовая рубашка с кружевами на груди, а сам он истосковался без мужской ласки. Я знал откуда-то что сегодня Грину, Грэю и мне будет выволочка от Старика за происходящее вокруг, за поднятый бедлам и за неумение "сокр-р-ращать" и "экономить", мозг внезапно отмерил четвёртую секунду, минувшую с того момента, как я активировал "Спасителей", и тут в моей голове с боем ударили куранты...

Я отшатнулся и прикрыл лицо руками, прислушиваясь к происходящему вокруг, в голове царил полный кавардак, и я надеялся — признаться честно, безнадёжно — хоть в чём-то разобраться.

— Генераторный, снизить мощность Потока до семидесяти процентов, — гремел и разносился по залу голос Грина. — Контрольный, следите за скачками и не упускайте магнитного поля! Как поняли?

— Бенефициус, — вздохнул старческий голос, — ты ежели мощность Потока ниже сорока процентов опустишь, то всё, что у тебя внутри Потока, на молекулы разорвёт из-за перепадов магнитных полей...

— Я знаю это, Эрнст, — возразил Грин взволнованно, — но что прикажешь делать? Мне нужно срочно вытащить курьера, а как я это сделаю, если мощность Потока не уменьшу? Следи за гиперполями. Добро?

— Слежу, — вздохнуло.

— Мистер Бенефициус, — раздался молодой голос, — центральный щит искру даёт. Если первичную фазу выбьет, то это может плохо кончиться!

— Вы что не меняли регуляторы мощности в щитовой?! — рявкнул громоподобно Грин.

— Мистер Бенефициус, как бы мы это сделали? — возмутился молодой голос. — Для этого надо все генераторы обесточивать, а Зизольдий Гурабанович запретил простои организовывать, объявил это саботированием деятельности фирмы. А как мы поменяем регуляторы, если генераторы всё время в работе?!

— Держи мне фазу до последнего! — прокричал Грин. — Если цепь разорвёт, и генераторы встанут, я тебя первого под нож пущу как материально ответственного!

— Мощность Потока снижена до семидесяти процентов, — пробубнило в зале.

— Бенефициус, поля слишком скачут, — прохрипел старческий голос. — Если продолжатся такие скачки, то концентратор может накрыться, а новый сам знаешь сколько стоит.

— Эрнст, ну подумай, — взмолился Грин, — если я поля уберу сейчас, то Поток вырвется на свободу, а тогда... всё, что угодно, может произойти!

— Как он вырвется, ведь "Спасители" включены? — крикнул Грэй, перекрывая шум и грохот зажатого в магнитных ловушках Потока.

— Мощность выше пятидесяти процентов "Спасители" не возьмут, а на такой мощности придётся поля убирать, а в таком случае курьера нашего мы вернуть сможем только по частям!

Грэй выругался и зарычал, а я пытался лихорадочно соображать, глядя, как беснуется внутри Врат темпоральный Поток, как ярится он, как пытается вырваться наружу, но всякий раз разбивается о несокрушимые магнитные запоры, которые до поры до времени сдерживали его.

— На кой чёрт тогда эти "Спасители" вообще нужны?! — выругался Грэй.

— Они могут спасти курьера, если что-то с Потоком случится, на входе в него, — крикнул Грин, шатаясь от магнитных колебаний. — В другое время они и не нужны, потому что выход из Потока находится в приёмной камере. Сейчас Поток пытается вышвырнуть курьера через вход, а это теоретически невозможно! Если же, однако, это случится, то "Спасители" как раз и пригодятся. Понял?

— Слабо! — признался Грэй. — Не моя это стезя, увы...

— Грин, — крикнул я изо всех сил, пытаясь перекрыть рёв беснующегося Потока, — а если мы выпрямитель применим?

— Что? — крикнул он, приподняв шлем.

— Вы-пря-ми-тель! — по слогам прокричал я, надрывая горло. — Пробьём Поток за счёт его концентрации с наведением на нашу технологическую и информационную матрицу и всё! Главное — совместить точки координат с точностью до наносекунды, а дальше Поток в этом совмещении окажется сильнее, а сопротивление меньше... Может этот позволит нам вытащить Аса... парня?! — вовремя поправился я.

Грин очумело хлопнул пару раз ресницами, открыл рот, затем наморщил лоб и с невероятной быстротой нахлобучил шлем обратно.

— Ты гений, Преображенский, когда сыт и доволен жизнью! — прогремело по залу. — Вот если б ты так соображал во все остальные моменты своей жизни.

— Да ты бы помер от скуки, если б я стал при каждом удобном случае цитировать научные статьи и журналы, умничал бы постоянно, нацепил бы очки и шатался бы с учебником под мышкой, — крикнул я довольно в ответ.

— Ну да... Так хоть какая-то от тебя польза — ты сносное бесплатное развлечение! — Грин явно окрылился идеей, что я ему подал, настроение приподнялось, хвост пистолетом, глаза горят довольно — вот и здорово, вот и прекрасно...

— Себастьян, Игнац, срочно нужен стабилизатор и выпрямитель Потока! — прогремело в зале. — Генри, как там у тебя? Щит повышенную мощность выдержит?

— Мистер Бенефициус, искрит так, что хоть прикуривай! Сейчас переведём на запасную цепь, но её на повышенной мощности надолго не хватит!

— Мне нужно две-три минуты, не больше!

— Пять минут дам, но потом... — вздохнул чей-то молодой голос. — Придётся принудительно сбрасывать мощность, иначе полетят в Бездну все регуляторы и предохранители, а цепи выгорят дотла.

— Две минуты, — пообещал Грин, его побледневшее лицо было искажено гримасой яростной слепой надежды и отчаянного безрассудства, с которым даже самый последний трус может броситься на штыки окруживших его врагов, победить их, а потом испустить дух от обилия ран. — Максимум три... Продержи мне это время, прошу тебя.

— Ох, если что... Мистер Бенефициус, — дерзко рассмеялся молодой голос, — в крайнем случае загорим, не дожидаясь лета.

— Генераторный, готовьте танталовую раму для выпрямителя! — распорядился Грин и закрыл лицо ладонями, что-то чуть слышно шепча себе под нос, будто молился... А, впрочем, может и в самом деле молился. В конце концов ему с его вечно голодной и шумной оравой единственное место для отдыха — пожалуй, только часовни Триединого, его священные алтари.

— Грин, мы тебе нужны? — крикнул Грэй.

— Ещё как! — встрепенулся он. — Будете курьера ловить, потому что момент выхода, уверен, будет непредсказуем...

— Генераторный докладывает, — пробубнило в зале. — Рама установлена, выпрямитель закреплён.

— Прекрасно! — Грин пощёлкал переключателями, коснулся каких-то кнопок, и перед ним в воздухе замерцала прямо перед лицом сенсорная голографическая панель, коснувшись на ней некоторых символов, он рукой передвинул её в сторону и с невообразимой скоростью защёлкал чем-то на пульте.

— Координаты приняты! — прозвучал металлический голос Марика в зале. — Дополнительные щиты установлены и активированы.

— Держись, народ! — гаркнул Грин, хватаясь покрепче за пульт. — Генераторный, повысить мощность до ста процентов! Эрнст, держи поля! Снимешь их, когда Марик добро даст! Генри, постарайтесь там не загореть коллективно — держи мне фазу до последнего!

— Мощность Потока — восемьдесят процентов, — послышался знакомый бубнёж.

— Аластор, Андрей, держитесь хоть за воздух! — прокричал Грин, прячась за пультом.

Мы с Грэем посмотрели друг на друга, вздохнули и покрепче вцепились в панели "Спасителей", от души надеясь, что нас не долбанёт в нужный момент чем-нибудь таким высоковольтным — а-то знаю я такой способ быстрой завивки: пальцы в розетку сунул, и вот тебе кудряшки. Поток тем временем свернулся, втянулся вглубь арки, однако там взбурлил и взыграл с ещё большей силой, пол под ногами ходил ходуном, воздух вибрировал и дрожал с такой силой, что трудно становилось дышать, невидимые глазу торнадо и смерчи рвали нас, кидали, швыряли, с трудом получалось сопротивляться этому, ощущения возникали как на тренировках, когда нас загоняли по одному в специальную воздушную камеру и учили там вести себя в условиях свободного падения и воздушного сопротивлении, заодно проверяли, кто как боится высоты — кто-кто, а я потом готов был расцеловать наших инструкторов: приходилось и со стометровой и с трёхсотметровой высоты сигать вниз без парашюта и без страховки с одним лишь активатором на руках и непоколебимой верой в исправность генераторов Маховика.

— Мощность Потока девяносто пять процентов.

Ещё чуть-чуть, ещё чуть-чуть, последний бой он трудный самый... Спираль Потока в арке свернулась в невообразимое количество петель и дикую мешанину переплетений, я выглянул из-за края панели "Спасителя" — Поток будто успокоился, заиграл бешено сменяющими друг друга невообразимыми переливами, вот он стих, дрожь пропала, пол под ногами более не танцевал, всё улеглось...

— Назад, идиот! — этот безумный вопль Грина я никогда, пожалуй, не забуду. Грех обижаться на "идиота" — в конце концов этот смешной тощий дядя неоднократно спасал мне жизнь, тем более что сейчас был как раз такой случай.

— Мощность Потока сто процентов... — пробубнило в воцарившейся мгновенной и на одно короткое мгновение звенящей давящей тишине.

А потом раздался голос Марика:

— Стабилизатор настроен, выпрямитель активирован, поля убраны...

И темпоральная волна, внезапно для себя и для всех нас обрётшая свободу, ударила гигантским всесокрушающим валом, извергнувшись из арки и сметая всё на своём пути. Панели "Спасителей" пошли трещинами, я чуть не потерял сознание от обрушившейся как снег на голову мешанины звуков, среди которых затерялся слабый крик Грина:

— Руби питание!

И всё пропало...

"Так и помереть можно", — подумал я, очумело озираясь по сторонам и видя и воспринимая всё вокруг себя будто в замедленном режиме воспроизведения, абсолютная тишина, наступившая сразу после рвущей на части барабанные перепонки какофонии звуков, дезориентировала меня, а гигантский ни с чем не сравнимый энергетический удар пронизал всего с ног до головы и перемешал все внутренности во вкусный, наверное, винегрет. Какие ощущения испытывает бессмертный по сценарию персонаж, оказавшийся в эпицентре ядерного взрыва? Не знаю... Впрочем, они наверняка будут схожи с моими.

Я крутил головой, пытаясь прийти в себя и собраться с мыслями, выглянул из-за панели "Спасителя" и вдруг увидел тёмный силуэт на фоне радужных переливов Потока, он летел, раскинув руки как пловец и запрокинув голову, я тупо смотрел на него, пытаясь понять, кто он, что он, кто я, затем вдруг яркая вспышка догадки осенила меня.

— А-ы-ы-ы... — выдавили онемевшие губы.

Изобразив сей яростный клич, я присел и мощно оттолкнулся, прыгая вперёд, навстречу падающему силуэту и вытягивая руки. Мне казалось, что я плыву в застывшем желе — сгустившийся до неимоверной плотности воздух с трудом принимал и пропускал моё тело, позволяя ему двигаться дальше, движения, которые раньше занимали доли секунды и совершались зачастую неосознанно, теперь, казалось, требовали для своего выполнения часы, дни, пожалуй, даже годы — я будто оказался в густом киселе, где подобно мухе ждал часа своей смерти и момента чести быть прибитым хозяйским полотенцем. Понемногу я приближался к опускающемуся всё ниже неясному размывчатому силуэту человеческого тела — моя скорость в реальном времени была всё-таки выше — краем глаза успел отметить застывшие донельзя удивлённые рожи двух своих лучших друзей, потом я настиг падающего на пол будто в замедленной съёмке — неспешно и с эдакой ленцой — курьера, мои руки коснулись его...

Хлоп! Время, дотоле едва-едва копошащееся и ползущее по ту сторону реальности, внезапно подобно страусу показало голову из песка и засунуло свой любопытный нос к нам на огонёк. Ну что ж добро пожаловать. У нас хоть и не Париж, но милости просим к нашему шалашу...

Шум, гам, крики, вопли, тихая страстная ругань и чьё-то задумчивое сопение внезапно обрушились на меня со всех сторон, я внутренне сжался, содрогаясь от звуковых перепадов, обнял курьера покрепче, сгруппировался, и мы вместе рухнули на пол. Амортизируя удар ногами, я сжался всем телом подобно пружине, ноги обиженно загудели, принимая на себя добавочный вес; не удержавшись я упал на бок, зубы опасно клацнули, я едва не откусил себе язык — вот бы обрадовалась Шела, она бы тогда смогла трещать без умолку — тяжело и громко застонал и... вопреки всем своим ожиданиям и опасениям мягко опустил тело курьера на пол.

Крики смолкли, шум прекратился, я перевернулся на спину, хватая ртом воздух — тяжелый попался, зараза! — мышцы от мгновенного и страшного напряжения гудели и судорожно сокращались; надо мной внезапно оказалось лицо Грэя, его здоровенная не всегда помещающаяся на фотографиях физиономия закрыла весь свет, я услышал шорох отвинчивающегося колпачка, и мне в губы ткнулось какое-то горлышко, на язык и в горло пролилось крепкое, обжигающее, нос дёрнулся, обоняя букет, я замер, соображая, затем меня вдруг озарило — Великий Космос, да ведь это же "Король и королева", самый редкий уникальнейший дорогостоящий и, признаться честно, наивкуснейший коньяк на свете: он изготавливается в Славянском Союзе, в России, на единственном во всём мире заводе в Санкт-Петербурге по уникальной технологии, аналогов которой нет и вот уже лет двести не появляется. Стоит пол-литровая бутылочка этого коньяка десять тысяч кредитов, а то и больше, зависит от того, где брать. В своё время я пытался купить его вскладчину, но за ту сумму, что мы с друзьями успели собрать, нам дали разве что крышечку понюхать, от райского аромата которой нас едва не унесло в далёкие-далёкие края. Что и говорить, если минимальный срок выдержки — пятьдесят лет.

Организм моментально сделал стойку, хвост сразу стал пистолетом, стальной хваткой я вцепился в лапищу Грэя — он зашипел от боли — и сделал большой глоток, жмурясь от райского наслаждения. Мне показалось, что я проглотил кусочек солнышка, живой, трепещущий огонёк опалил кончик языка и нёбо, провалился по пищеводу и упал в желудок, где сразу же разлился благодатным теплом, поглотившим в себе все горести, тревоги и лишние заботы, мозг заволокло тёплая волна неги, я улыбнулся и окончательно пришёл в себя.

— Как он там? — донёсся до меня крик Грина.

— Пациент скорее жив, чем мёртв, — прорычал у меня над ухом Грэй, пытавшийся вырвать у меня из пальцев горлышко фляги, в которое я вцепился мёртвой хваткой — ага, щаз, так я и отдам хорошую выпивку, размечтался!

— Да я не про Андрея, — отмахнулся нетерпеливо Грин. — Как там тот, которого мы вытащили? Кто он кстати?

— Андрюха, отдай, не будь жадиной, — взмолился тихо Грэй, выкручивая горлышко из моих намертво сжавшихся пальцев.

— Друг называется, — фыркнул я сердито, глядя ему в глаза. — Сколько у тебя эта фляга? Год? Два? И всё это время ты молчал про "Короля и королеву"?

— Да я его вчера только купил! — прошипел он мне в лицо. — Последний твой вопрос там в столовой был про деньги на твоём счёте? Правильно? Каюсь, я нагрел Старика и отщипнул от его махинаций крохотный кусочек, а чтобы он не заподозрил меня...

— Решил провести через мой счёт, — закончил я. — Скотина ты всё-таки, вот ты кто! Меня лучше подставлять под удар, верно?

Я отпустил горлышко фляги, отпихнул Грэя и, разогнувшись, прыжком вскочил на ноги, после чего быстренько отряхнулся.

— И на эти деньги купил коньяк? — я хищно посмотрел на него. — И, пока не возник случай, делиться им вовсе не собирался? Молодец, родной, хорошо тебя мама воспитала!

— Андрюха, так дела сложились. Не успел... — виновато прогудел этот гигант, пряча взгляд.

— Да пошёл ты! — бросил я зло и подошёл к лежащему на полу ничком курьеру, возле его тела уже начала собираться ничего не предпринимающая тупо стоящая и мычащая как стадо коров на все лады толпа.

Отодвинув двух операторов Грина и едва не выругавшись — стоят, бараны, блин, даже посмотреть не могут, что с человеком! — я схватил рукой за плечо курьера и перевернул его на спину.

Единый вздох ужаса исподволь вырвался у всех, а я отшатнулся назад и едва не упал, натолкнувшись спиной на подоспевшего Грина, когда все увидели кусок мяса в одежде, лишь по которой и ещё по нескольким деталям можно было узнать Асахиро, и задохнулся от ужаса и отвращения: он будто побывал в мясорубке, которая превратила в кровавый фарш его лицо, исполосовала, изрубила так, что были видны мелкие косточки и хрящи, горло, раздробила грудь, разворотив лёгкие, бронхи и едва не разорвав на куски сердце, кожа была содрана вместе с кусками одежды, а живот и пах все почернели и обуглились, будто приняв на себя крещение Огня. Я закрыл рукой рот, слыша, как сквозь зубы матерятся все присутствующие, и тут вдруг... Ах, нет — показалось... Разве может человек с такими ужасными и страшными ранами... Я напряг зрение, вглядываясь. И у меня глаза на лоб полезли...

— Элану сюда со всем необходимым срочно! — гаркнул я Грину в лицо, обернулся, схватил одного из его операторов за шиворот и сдавил так, что тот бедный аж засипел. — Резервную аптечку тащи, живо! — рыкнул я ему, а сам прыгнул к Асахиро.

Миг, и я стою возле его головы на коленях.

— Ты, толстый, держи ему ноги! — не церемонясь, я схватил одного из операторов за полу халата и дёрнул к себе. — Сдави ему лодыжки изо всех сил!

Мои пальцы коснулись развороченной и разбитой груди курьера, я зажмурился и заставил себя дышать ртом, лишь бы только отвлечься от мягкого и склизкого под кончиками пальцев, что еле-еле заметно подрагивало и опадала — несмотря на все противоречия законам природы, Асахиро боролся даже с этими смертельными ранами! Оператор плюхнулся на пол возле его ног, его живот торжественно выпятился из-под халата, и схватил руками обе лодыжки Асахиро, сдавливая их, как ему казалось, изо всех сил. Я брезгливо поморщился — специально для таких хлюпиков ещё в те древние времена, когда наши дикие предки скопом ходили на работу и по магазинам, придумали эспандер. Вот же ленивый народ пошёл — лень сделать тысячу поочерёдных сжатий этой "хитроумной" игрушки. Скривившись, я только хотел сказать этому толстяку, чтобы он напряг сильнее кишечные палочки, которые, видимо, гордо называет мышцами, как вдруг его весьма бесцеремонно легко как котёнка за шкирку поднял Грэй, отодвинул в сторону, а сам плюхнулся в ногах у курьера.

— Руководи процессом, — сказал он просто и без затей.

— Не время выяснять отношения, киндер-сюрприз, — тихо прошептал он, склонившись ко мне. — Да, я тебя подвёл, но вину эту искуплю и исправлю в ближайшее время...

— Хорош трепаться, — оборвал я его. — Сжимай ему лодыжки!

А сам коснулся пальцами затылка Асахиро, приподняв его голову, наощупь нашёл нужные точки и начал их массировать, с каждым движением усиливая давление.

— Элана будет через минуту! — крикнул Грин.

— Теперь сожми под коленками, — приказал я Грэю и кивнул, подтверждая услышанное, мои пальцы коснулись ключиц, разбежались в сторону, сошлись, я нащупал еле ощутимую впадинку и сильно надавил на неё, совершая круговые движения.

Тело курьера дёрнулось, будто пронзённое ударом тока, содрогнулось, из груди плеснул слабый фонтанчик крови, я резко сменил позицию, кладя голову курьера себе на колени и закрывая глаза. Рядом со мной раздались чьи-то торопливые шаги, и кто-то опустил возле меня на пол тяжёлый ящик — аптечка? Добро!

— Сдави очень сильно его бёдра с внутренней стороны, — приказал я Грэю, с содроганием касаясь того склизкого месива, что ещё сегодня утром было по-восточному красивым лицом курьера.

Борясь с тошнотой, я начал вдавливать кончики пальцев, усиливая постепенно нажим, двигая их крестообразно: вертикально, горизонтально, в стороны, вверх — пытаясь задействовать и активизировать некоторые особые точки, которые отвечали за направления биотоков и были, по сути дела, экстренной реанимационной помощью при любых ранах, даже самых смертельных.

Внезапно Асахиро задёргался, его тело начало дрожать как в лихорадке, спазмы мышц, судороги то сковывали его, то отпускали, я сосредоточился, пытаясь вспомнить заключительные движения и области приложения пальцев, нахмурился, не открывая глаз.

— Быстро! Два шприца по десять кубиков! Один зарядить стволовыми клетками, второй — адреналиновыми эмульсиями и смесь-колониями! Подготовьте ИсОМ также, если есть, — коротко скомандовал я, мои пальцы коснулись затылка курьера, вдавили точки за ушными раковинами, быстро их размассировали...

— Схвати его под коленки, — скомандовал я Грэю, вспомнив, наконец, последний этап, который решал всё: будет жить Асахиро или уже нет.

"Времени будет секунды три-четыре от силы", — мрачно подумал я и добавил:

— По моей команде согни ему ноги в коленках и обхвати коленные чашечки.

Грэй кивнул, сбоку от меня кто-то шепнул:

— Шприцы готовы, мистер Преображенский.

— Начали! — решился я и кивнул Грэю, а сам вонзил пальцы с обеих сторон в шею Асахиро, погружая их как можно глубже и от души моля всех потусторонних не зацепить трахею и гортань, не продавить их.

Грэй отреагировал моментально, я сделал круговое движение, активируя последние точки, и в это время меня вдруг швырнул назад сильнейший удар по лицу, а потом раздался страшный полный боли и ненависти крик.

— Колите прямо в сердце один за другим! — крикнул я, ничего не видя вокруг, мало что соображая и пытаясь в этих расстроенных чувствах подняться на ноги и прийти в себя.

— Лежи, я тебе говорю! — раздался страшный напряжённый рык Грэя, до меня донеслись звуки борьбы, неясный шум, кто-то выругался, охнул, затем что-то покатилось, и тут я руками разлепил глаза и поднял голову.

Что-то красное тотчас их застило, я машинально смахнул ладонью, из разбитой — в который раз уже! — переносицы тоненьким ручейком потекла кровь, защипали рассечённые брови, и в этот момент страшно по-заячьи закричал кто-то у меня над головой!

Одним резким движением я вскочил на ноги, собрал воедино разбегающиеся глаза и увидел, как окровавленный скелет улыбается страшно остатками зубов, мой взгляд скользнул ниже, я увидел торчащие из бешено колотящегося сердца и колыхающиеся шприцы, мазнул по суматошно работающим, брызжущим кровью остаткам лёгких, и тут он коснулся руки этого страшного невообразимого ужасного живого мертвеца, которая схватила под подбородок того самого толстенького оператора Грина, развернув его спиной к себе, пальцы второй руки нервно постукивали его по лбу.

— Не надо, — мгновенно охрипшим голосом произнёс я, нетвёрдо стоя на шатающихся ногах, — не нужно, Асахиро! Не...

И скелет, рассмеявшись страшным булькающим визгливым смехом, сделал руками одно-единственное короткое движение. Раздался лёгкий хруст, и бездыханное тело молодого парня мешком осело на пол. Скелет развёл руками, виновато улыбаясь, внезапно его взгляд коснулся моего лица, он вдруг поднял руки, будто защищаясь в испуге, задрожал, скукожился, съёжился и вроде бы даже всхлипнул. Тишина воцарилась мёртвая, я стрельнул глазами влево, вправо — лица у всех ошарашенные, напуганные, Грин чуть в стороне и позади меня замер с выпученными глазами, на лице выражение полнейшего недоумения. Скелет глянул на меня одним глазом из-под поднятых в защите рук, я окончательно растерялся...

И в этот момент мощная длань разъярённого Грэя повергла его на пол, и этот будто стало отмашкой для старта: меня толкнули в одну сторону, в другую, завизжали, закричали, вопли испуганных хладнокровными жестоким и напрасным убийством людей заполонили весь зал, толпа из пары десятков человек, до того сгрудившаяся возле меня и наблюдавшая безмолвно за ходом реанимации, теперь бесновалась и кидалась из стороны в сторону, пытаясь одновременно и убежать, и скрыться, и защититься...

Асахиро, рухнув на пол от удара Грэя, скрючился, собрался в клубок, поджав под себя все конечности, и завыл, как воют, наверное, одинокие путники, заблудившиеся ночью в лесу, полном голодных волков и прочей живности, зарыдал и заплакал, отмахиваясь руками и выставляя их так, будто собрался защититься от посягательств с моей стороны на свою жизнь. Мы с Грэем обменялись непонимающими взглядами, я подошёл к курьеру и присел возле него — следовало хотя бы вытащить шприцы из его сердца, однако Асахиро вдруг забился как дикая неприрученная птица в клетке, явно пытаясь отползти от меня подальше и укрыться где-нибудь, спрятаться...

— Рухнула наша теория, Андрюха, — шепнул мне беззвучно Грэй, я едва успел вовремя поднять взгляд и прочесть это по его губам. — Придётся заново придумывать велосипед.

— Опять?! — донёсся приглушенный рык за моей спиной, и я резко обернулся и встал, чтобы посмотреть, как наш ковыляющий генералиссимус из всех сил спешит к нам в обнимку с Эланой и её молодцами, тащащими на своих немаленьких плечах громоздкое реанимационное оборудование.

Увидев сие зрелище, от которого содрогался пол и разбегались все окрестные тараканы, я понял, что всё, наше дело — труба, в очередной раз я оказался не в том месте и не в то время, и сейчас, невзирая на заслуги перед Отечеством, меня могут примитивно расстрелять или сделать внушение прямо на глазах у всей толпы, которая будет восхищённо внимать и даже похлопает в итоге в ладоши — от осознания всего этот у меня даже ресницы и брови заметно опали, были бы усы, они бы повисли как жалкие тряпочки. Но... Я недооценил Капитошкина.

— Преображенский, почему всякий раз, когда происходит ЧП с курьерами, рядом непременно оказываешься либо ты, либо твоя загадочная тень?! — прорычал он мне в ухо, схватил за руку и демонстративно потряс её, сдавив пальцы.

— Да откуда мне знать, Зизольдий Гурабанович?! — зашипел я ему в лицо в ответ. — Сами знаете: мне эта работа не особо и нужна, я бы и с театром не порывал, будь моя воля и голова на плечах. Видать, меня мама в детстве часто роняла, что у меня от рождения такой пунктик — влипать во всякие пакостные дела!

— Помолчи! — рявкнул он тихо. — И моли Триединого, Преображенский, потому что от аналитиков Центра поступили такие интересные факты, которые могут положить крест на всю нашу дальнейшую деятельность. Понял?!

Уставившись мне в глаза яростным испытующим взглядом, он молчал и лишь делал загадочный вид, а я как раз пытался понять: какое отношение услышанное имеет ко мне? У меня же алиби по поводу Ковалёва и Дегтярева. Или они ещё что-то накопать под меня смогли?!

— Элана, как он там? — громко спросил Капитошкин, не оборачиваясь и продолжая буравить меня взглядом.

— Он мёртв, Зизольдий Гурабанович, — раздался спокойный — чересчур спокойный! Неужто истерика близится? — голос нашего главного врача. Я против воли вытаращил глаза и едва не задохнулся от неожиданности: как мёртв? А инъекции? А био-стимуляция? — Инъекции помогли ему продержаться, возможно, они и удержали бы его в жизнеспособном состоянии, но мышечное напряжение и резкий скачок кровяного давления решили всё — сердце не выдержало нагрузки и разорвалось. Шоковая стимуляция его не спасёт, проводить её я не рекомендую — имеющиеся травмы и повреждения несовместимы с жизнью, их не залечит даже кольто и хроно-консервация.

— Я всё понял, — кивнул Капитошкин. — А с Леонардо что?

— Перелом шейных позвонков, — раздался холодный голос, — однако смерть наступила до этого в результате обширного инфаркта и внутреннего кровоизлияния в мозг.

Капитошкин закрыл глаза и вздохнул, руки его мелко-мелко дрожали, лицо покрылось сеточкой мелких кровяных сосудиков, побагровело и налилось дурной кровью.

— Я могу идти, Зизольдий Гурабанович? — спросила Элана, поднимаясь с пола.

— Разумеется, — кивнул он. — Свободна.

Она слабо улыбнулась мне, бросила последний взгляд, наши глаза встретились, я успел прочесть в них страшную усталость, тоску по ещё одному ушедшему в Вечность человеку, ненависть к своей работе и печальную обречённость, вызванную тем, что никто эту работу лучше неё делать не сможет. Я моргнул, посылая ей мысленную поддержку, пытаясь подбодрить и придать столь необходимых этой хрупкой нежной очаровательной милой женщине сил, она, кажется, поняла и почувствовала, потому что улыбнулась ещё раз, собрала своё оборудование и пинками вытолкала своих подручных из зала.

— Бенефициус, какие обязанности выполнял Леонардо в последнее время? — тихо спросил Капитошкин, не открывая глаз.

— Наладка СИГ-связи между БОГА и Главным терминалом, — подумав немного, ответил Грин. — Калибровка и фильтрация сигнала концентратора.

Помолчав немного, он добавил:

— Он вполне мог заменить меня у Главного терминала в случае чего... Хороший специалист... был. Впрочем, у меня здесь нет плохих специалистов.

Капитошкин зло посмотрел на него, тяжело вздохнул и потоптался на месте, будто пытаясь что-то сказать и в то же время не решаясь сделать это. Его взгляд коснулся меня, перебежал на Грэя, Капитошкин скривил губы, однако Грэй лишь ответил ему презрительной улыбкой, затем остановился на Грине и снова вернулся ко мне.

— Бенефициус, убери всех людей отсюда, — скомандовал он. — Пусть займутся работой. Вы, трое, останьтесь — разговор есть.

— Ситуация уже приближается к критической, — хрипло произнёс Старик, дождавшись, когда столпившиеся вокруг нас работники Грина разошлись по своим местам, некоторые стали проверять состояние арок Врат. — Это уже четвёртый случай гибели курьера за этот месяц. Смерти Побережного нам чудом удалось избежать. Так больше продолжаться не может. Аналитики Центра требуют от меня отчёта касательно деталей дела Ковалёва и Дегтярева, я не хочу даже представлять себе, как они воспримут новость о гибели Асахиро. Мы полностью подконтрольны Центру, а посему, если его статистическая служба зарегистрирует очередной факт гибели, произошедший в этом месяце, то неизбежны проверки со стороны особых отделов Центра, по результатам которых многие из нас, боюсь, могут лишиться своего места, а не только лично я, как некоторым бы здесь хотелось.

Капитошкин помолчал немного и, сложив руки за спиной, стал легонько покачиваться как маятник: вперёд, назад, вперёд, назад...

— Официальная директива такова: в течение трёх дней мы обязаны предоставить всю информацию, имеющую даже самое незначительное отношение к гибели курьера, если такова, разумеется, произошла. Некрологи Ковалёва и Дегтярева с сопутствующими документами ещё не поданы, на очереди, я так понимаю, Асахиро... — Капитошкин помолчал секунду, закусил губу и как-то беспомощно посмотрел на нас и на два неподвижных тела на полу. — Сейчас я предлагаю такой вариант: срок повременить с отсылкой некрологов имеется... Посему я требую от тебя, Грин, тщательно проанализировать временной пласт, в который был отправлен Асахиро, результаты мне в кабинет, срок — сегодня, как можно скорее. Аластор, ты сделаешь снимок памяти Асахиро, проанализируешь его, результаты мне на стол, срок — до завтра. Элана, — Капитошкин коснулся маленького чёрного пятнышка на воротнике пиджака, активируя канал связи, — подготовь некролог Асахиро, срок тебе — до завтрашнего полудня, потом мне его на стол для визирования и печати... — Капитошкин отдышался и вытер вспотевший лоб, затем стрельнул глазами по сторонам. — Всем ясны поставленные задачи?

Грэй и Грин кивнули, кивнул даже я, поддавшись коллективному эго, Капитошкин как-то нахохлился и пронзительно посмотрел на Грэя.

— Трудные времена требуют крайних мер, — произнёс он загадочным и жёстким тоном, — а сейчас, как вы все понимаете, далеко не праздник. Я обязан уведомить о происходящем высшее руководство, решить эти вопросы непосредственно с самим Директором. Завтра утром я отправляюсь к нему на совещание. Со мной поедешь ты, Андрей, и глубокоуважаемый мистер Аластор Грэй. Сие не обсуждается и не комментируется. Я позвоню вам обоим сегодня вечером, сообщу о времени визита. А теперь за работу! — сообщил он грозно, развернулся и вышел из зала, плотно притворив за собой дверь.

Я посмотрел ему вслед, говоря самому себе, что отныне следует мне начать привыкать к новому Старику, который почти не плюётся, слова не путает, не мямлит под нос, а говорит чётко, спокойно и лаконично, сухо подчёркивая и в достаточном свете обрисовывая детали, предназначенные для огласки. Что ж с одной стороны это хорошо — я всегда любил и уважал крутых грозных начальников, от одного окрика которых даже мухи встают по стойке "смирно" и рассчитываются на "первый, второй", любил и уважал их, наверное, потому что сам в душе был таким: суровым, строгим, но справедливым. С другой стороны, похоже, мне придётся переучивать себя с самого ноля — за тот срок, что я знал нашего Старика, я успел основательно привыкнуть к мелким неприятным "бонусам" общения с ним, кажется, без них я буду слишком серьёзно воспринимать его, а так, глядишь, дело докатится до того, что я на работу стану ходить как на работу, а не как в милый славный приют для душевнобольных. Тяжёлый выбор, что предпочесть? За советом я решил обратиться к Грэю, обернулся, заранее открывая рот для вопроса, и вдруг осёкся, насмерть перепуганный.

Его лицо было белым от непонятно откуда взявшегося чувства страха, а выражение обречённости, панической тоски и ужаса напомнило мне лица людей, попавших в западню и не знающих, как из неё выбраться.

— Грэй, — позвал я тихонько, но он не отреагировал. Его кулаки сжимались и разжимались нервно, губы еле заметно дрожали, а глаза... Глаза напугали меня больше всего.

В них не было ничего кроме страха и бессилия перед неизбежным.

Глава 17

Мне снился Капитошкин... Всю ночь. И это было ужасно. А хуже всего было то, что это оказался никакой не пророческий сон, не колдовской, ни хоть самую малость разъяснительный — если бы! Мне снилась самая обыкновенная белиберда из разряда дешёвого кризисного жанра, в котором все так просто обожают посудачить об очередном конце света. Проснулся я с больной головой и сразу возненавидел всё на этом свете, что только может меня окружать, мне сильно захотелось подыскать себе пару "чёрных, растоптать их с наслаждением, а после спокойно пойти пить чай, выплеснув из себя все негативные эмоции. Этой ночью я чувствовал себя как принцесса на горошине, которой вдобавок ещё и приснился бредовый кошмар: спать было чертовски неудобно и непривычно, потому что одеяло никто с меня не стаскивал, не лягался в ответ на мои нежные прикосновения, не ворочался и не шебуршался под боком, умудряясь за минуту раз двадцать повернуться туда-сюда; никто не будил среди ночи, желая поделиться со мной любовью ко всяким необычным фруктам, которые почему-то хочется именно сейчас и плевать, что их и в сезон фиг достанешь; никто не пихал локтём, желая узнать моё мнение по какому бы то ни было дурацкому вопросу — словом, я всю ночь чувствовал себя как не в своей кровати, а потому, ясен пень, не выспался и был зол как орда крестоносцев, ворвавшаяся после долгой изнуряющей осады в город, из которого отступающие жители успели вынести всё до последней крупицы золота. Вдобавок перед сном мне позвонил Старик, но, увы, не с пожеланием доброй ночи, а с примитивным намерением напомнить мне, что сегодня на работу опаздывать никак нельзя...

Я сжал кулак и от души дал им в стену, потом ещё раз и ещё. Уже чувствуя, что ещё немного, и она пойдёт трещинами, я внезапно успокоился, выскользнул из-под уютного и любимого одеяла, быстренько запахнулся в лежащий в изголовье халат и попёрся в ванную приводить себя в порядок.

— ЭлИн, вскипяти чайник и разогрей духовой шкаф, — буркнул я брюзгливо себе под нос и поглядел на себя в зеркало — ох, лучше б я этого не делал! Такого красавца как я сейчас даже в зоопарке показывать нельзя — дети будут пугаться.

Не глядя схватив щётку и зубную пасту и от души надеясь, что не перепутал её со средством для удаления нежелательных кожных утолщений вроде мозолей и прочего, которым пользовалась Шела, я сунул щётку в рот и начал полировать свои тридцать два друга — визитную карточку самого себя. Через несколько минут их ослепительный блеск вполне можно было перепутать с сиянием во мраке космоса какой-нибудь небольшой звезды. Полюбовавшись на творение своих рук, я кинул щётку и пасту на полочку и неторопливо умылся, содрогаясь от прикосновения холодной воды, однако принципиально не желая воспользоваться тёплой — с утра следовало проснуться и взбодриться, а не разомлеть и раскиснуть, и для этого холодная вода подходила лучше всего. Фыркая как мокрый волк, я торопливо растёрся жёстким полотенцем, с сожалением посмотрел на душ — его-то как раз и не хватало, однако времени не было на его принятие, тем более Капитошкин не поверил вчера моим клятвенным заверением, что я не забуду и не просплю — правильно сделал, конечно, потому что я проспал — и грозился позвонить мне ещё раз утречком пораньше, чтобы снова напомнить; принимать же звонок, ополаскиваясь в душе, было бы верхом нарциссизма, нигилизма и прочего идиотизма, а я себя идиотом никогда не считал. Поэтому я выскочил из ванной комнаты, замотал пояс халата вокруг шеи наподобие шарфа и бодро поскакал на кухню, где уже начинал петушиным жизнерадостным криком встречать утро мой самый драгоценный чайник на свете. Выключив под ним огонь, я сунул любопытный нос в духовой шкаф, оттуда на меня пахнуло таким жаром, что я моментально обсох и едва не закучерявился — великолепный обогреватель получился, а Шела всё недоумевала: почему я к центральному отоплению не подключён. Угу, да, знаю я наше марсианское отопление... Видел довоенные водородные птицами обгаженные котлы, которые, видимо, из-за этого только и не разваливаются. Обойдусь я и без такого "тепла". Тем более делов-то — духовку включил на прогрев и обогревайся, для себя любимого, не жалко.

Быстренько сварганив несколько бутербродов, я сунул их в духовой шкаф, а сам запустил руку в один из шкафов, в глубине которого за многочисленными банками, склянками, бесполезными и дурацкими сервизами, наборами посуды прятал от вечно любопытный и жадной до всего наилучшего Шелы, от вечно голодных гостей и приятелей и, наконец, от неугомонного себя самое драгоценное — золотую чайную смесь, которую с трудом оторвал на одном из аукционов, заплатив за неё немыслимые баснословные деньги, но... Она себя оправдала со всех сторон, не понадобилось даже повода искать в ней насильно какой-нибудь плюс, выгодно отличающий её от всех остальных; она воистину была бесподобна: более десятка чайных сортов было строго отобрано, дозировано и смешано в настолько идеальной пропорции, что вкус её завораживал, увлекал в страну грёз и мечтаний, разгонял даже самые тяжёлые и седые тучи над головой, уносил прочь грусть, тоску и печаль, наполняя сердце радостью, теплом и пониманием того, что какая бы хреновая ни была жизнь, радуйся тому, что ещё жив, что ещё борешься, а не отдаёшься в руки Гадеса. Лучшим из всего, что я когда-либо пробовал, было это зелье, потому, наверное, я и хранил его подальше ото всех, прятал, не потому что жадничал — нет! — а просто потому, мне казалось, что твои маленькие слабости и чудодейственный эликсир от них должны быть известны исключительно тебе, есть в жизни у каждого некие заповедные тропки, по которым следует гулять исключительно в гордом одиночестве.

"Дар пяти стихий", — как несколько пафосно выражались когда-то древние китайцы, истинные знатоки и ценители чая, упал в заварничек; напевая себе под нос какую-то гремучую мелодию, я аккуратно налил туда кипяток — прошла минута с момента закипания, температура воды идеальна для того чтобы не угробить сверхтонкий изящный вкус и букет — накрыл крышечкой и заглянул в духовой шкаф.

— Вы мои хорошие, — бормотал я, вытаскивая из него разрумянившиеся, прямо дышащие горячие бутерброды, — вы мои пышные, вы мои замечательные...

Заткнувшись, я выключил духовку, повесил на крючок рукавицы и втянул носом аромат — м-м-м... В желудке сразу заквакал митинг голодных лягушек, но я решил обождать немного и разогреть ещё немного жаркого с соусом, который ещё тогда приготовила дожидавшаяся меня Шела. Мурлыча что-то себе под нос — и куда только подевалась моя утренняя злость и раздражённость не выспавшегося человека? — я быстренько отрезал себе кусочек мяса, полил его соусом и грохнул на небольшой противень, засунув его опять же в духовой шкаф, после чего довольно потёр руки — намечался неплохой завтрак.

— ЭлИн, милая, который сейчас час? — лениво поинтересовался я.

— Половина девятого по местному времени, — ответила она и, подумав немного, добавила: — До момента времени, указанного вчера вашим начальником, осталось три часа.

— Спасибо тебе, родная моя, — умилился я, с любовью глядя на бутерброды. При моей нелюбви к проволочкам и с привычкой делать всё быстро, три часа для меня — это всё равно, что три недели для остальных, целая куча времени. Спросите: почему я тогда опаздываю постоянно на работу? Отвечу — из принципа. Для меня явиться вовремя на работу — значит признать её официальной работой, где я тружусь в поте лица и отрабатываю свою кровную зарплату и нечастые премиальные. А так мои опоздания, легкомысленное отношение и безалаберность и тунеядство — неплохие способы напомнить себе, что всё вокруг — как бы игра, а рабочий день — это всего лишь новая серия из приевшегося но всё ещё любимого семейного сериала. Пока так относишься к этому священнодействию — беготне за любимым начальником и изображению стахановского труда — чувствуешь себя более-менее человеком, а не рабом на службе у тех, кто обещает вознаграждение за твой по сути дела бесплатный труд.

Духовой шкаф пиликнул, я подскочил к нему, запустил руки в его огнедышащее чрево и извлёк оттуда тарелку с парующими и испускающими такие ароматы кусочками мяса, что едва не начал грызть воздух. Торопливо поставив тарелку на стол, я придвинул ближе бутерброды, заглянул в заварничек — ага, ещё минуты три-четыре можно подождать — вооружился ножом и вилкой и как голодный волк набросился на еду.

— Приятного аппетита, Андрей, — мягко пожелала мне ЭлИн, я в ответ что-то промычал с набитым ртом, помахал вилкой и услышал в ответ серебристое журчание её нежного как мягкий перезвон колокольчиков или пение ручейка по камням смеха.

Завтрак был умят за пару минут — вот уж не думал, что я настолько голоден. Откинувшись на спинку кресла, я довольно вздохнул, отодвинул тарелки и придвинул к себе чашку и заварничек. Открыв крышечку, я втянул носом аромат и у меня в голове аж посветлело, и птички зачирикали, сидя у меня на извилинах. Покрутив головой и ища взглядом одну вещь, я заглянул под стол, посмотрел на полочках над ним, засунул нос в ящики...

— Под подоконником на тумбочке, — подсказала ЭлИн.

Отодвинув занавеску, я и впрямь обнаружил искомое — баночку с мёдом, которую мне подарил Кузьма, у которого дядя признанный заслуженный бортник, у него сотни гектаров земли во владении на Марсианском Среднем Поясе, вот и снабжает любимого племянника мёдом, а тот его нам раздаёт под настроение.

— А тебе чайку не налить? — спросил я у ЭлИн, кладя в чашку две ложки мёда вместо сахара (сахар нельзя! Это гибель для организма, а для чая в особенности) и наливая сверху заваренный чай.

— Я бы с удовольствием, но... — раздался её разочарованный голос, и я в очередной раз подивился тому, как далеко эта милая виртуальная девочка зашла в общении со мной, пусть даже это всего лишь виртуальный интеллект. — Простите меня, сэр.

— Ты так говоришь, будто я прямо сейчас за твой отказ перезагружу блок управления, — поморщился я. — Без обид, тем более что как бы ты, интересно, смогла это сделать?

— Да, сэр, — раздался её неопределённый ответ.

— Ты опять?! — возмутился я, угрожающе нацелившись куда-то в сторону комнаты вилкой.

— Прости, Андрей, — быстренько поправилась она, и я успокоился, заодно мысленно погладил себя по голове — какой я замечательный генерал, оказывается, ну прям настоящий полковник.

С наслаждением вдохнув вздымающиеся к небу ароматы коренного жителя страны волшебных драконов и тысячи тысяч оттенков вкуса, я торжественно пригубил сей божественный, будто посланный людям из великого и непознанного Космоса для их вознесения, одухотворения и достижения совершенства напиток и едва не поплыл. Всё закачалось перед моими глазами, окружающая меня обстановка сплясала джигу, лихо крутанула ляжками, ещё немного, и я бы брыкнулся на пол собственной кухни с блаженной улыбкой на лице от приобщения к пусть даже мизерной но всё равно завораживающей доли небесного богатства, плода любви Земли и Неба, над которым сплясал свой весенний танец красный дракон.

К счастью для меня — пол у меня дома крепкий, выложен на кухне из тёплых мраморных плит, так что сей кратковременный полёт вниз привёл бы к возникновению немаленькой шишки — я вовремя очухался и схватился за стол, предупреждая падение, после чего помотал головой, взбалтывая мозги, и с уважением посмотрел на чай — надо признаться, отвык я от по-настоящему нормального чая, благо этот редко пью, лишь в исключительные моменты жизни.

— Андрей, прости, но здесь вызов в режиме ожидания, — раздался мелодичный голос ЭлИн как раз, когда я после первой не слишком удачной попытки сделал ещё пару глотков, ощутил на губах долгоиграющее очарование мёда и расцвёл от наслаждения.

— Кто посмел? — пробурчал я уныло, всё хорошее настроение мигом испарилось — я догадывался, кто мог позвонить мне именно сейчас и чего потребовать.

— Капитошкин Зизольдий Гурабанович, — оттарабанила ЭлИн, и я громко с волчьим подвыванием зевнул — сразу захотелось спать, захотелось лечь в кровать, укрыться одеялом, свернуться в клубочек и мирно дрыхнуть триста лет, пока какой-нибудь принцессе не приспичит меня поцеловать. — Принять вызов?

— Ну разумеется, — пожал я плечами. Даже на том свете я от этого плешивого динозавра, уверен, не отдохну. Зуб даю, он и там меня найдёт, чтобы как и при жизни озадачить проблемами, заплевать всё лицо и потребовать "Сокр-р-ратить!" и "Прекр-р-ратить!", жуя при этом свой вечно слюнявый язык... О! — меня осенило. — ЭлИн, милая, прими вызов, заблокируй видео-связь, оставь только звуковой канал и наложи на его линию звуковую матрицу "Рабочая атмосфера-3".

— Как скажешь, — мурлыкнула она, и в ту же секунду я услышал недовольное ворчание, казалось, только проснувшегося и мучающегося с похмелья бассетхаунда.

— Доброе утро, Зизольдий Гурабанович! — гаркнул я, делая несколько быстрых глотков и с наслаждением ощущая, как у меня внутри загорается солнышко, своим теплом согревая весь мой высококачественный ливер.

— Доброе утро, Андрей, — пробурчал он ворчливо. — Что у тебя случилось? Почему так долго вызов не принимал? Опять спал?

— Как можно, Зизольдий Гурабанович?! — воскликнул я возмущённо и провёл кончиком языка по губам, чтобы в как можно более полной мере ощутить уникальнейший привкус домашнего настоящего мёда, а не той пурги, что сейчас повсеместно продаётся и распространяется компанией "Синтефуд" под его видом. — Вот небольшая неисправность приключилась, я как раз её устраняю. Полночи, между прочим, устранял! Поэтому мне как Герою труда просто положен отгул за ударный труд на нивах частной собственности.

— Ты совсем обнаглел, Преображенский, — вздохнул Капитошкин. — Может тебе ещё отпуск с двойной ставкой предоставить?

— Был бы рад, — осторожно ответил я, зная, что у Старика собственные представления об отпусках и отгулах — по его глубочайше обоснованному всеми несуществующими законами на свете мнению работник должен боготворить работодателя за то, что тот даёт ему возможность на себя работать, а потому отпуск — это уже достаточная награда за его труд, который практически даже можно и не оплачивать.

— Ты всегда всему рад, — обвиняющим тоном заявил этот "громозека". — И выключи, наконец, это дурацкое звуковое сопровождение, я и так знаю, что ты всю ночь дрых как коней продавши.

Подумав немного, я решил не рисковать и послал мысленную команду ЭлИн, чтобы она отключила звуковую матрицу, твёрдо решив для себя, что за эту отповедь я Старику ещё подлостей в носки накидаю.

"Чтоб к тебе в гости все родственники сразу нагрянули, — прорычал я мысленно, — чаю не дают попить спокойно. Изверг...".

— Андрей, ты помнишь, надеюсь, что сегодня важная встреча? — спросил Капитошкин чуть спокойнее.

"Восемь", — вздохнул я, мысленно подсчитав количество его вчерашних напоминаний.

— Конечно, помню, Зизольдий Гурабанович, — ответил я как на присяге, которую в жизни никогда не давал. — Я уже, можно сказать, при полном параде...

— Вот только попробуй заявиться сегодня на фирму как обычно: в куртке, рубашке и штанах спортивных! — рыкнул он строго. — Чтоб действительно при параде был!

— Зизольдий Гурабанович, ну вы ко мне совсем как к малому дитяти, — обиделся я. — Чай не лаптем щи хлебаем, чай соображаем, что к чему.

— На это и надеюсь, — сказал как отрезал. — Ладно, собирайся, я тебя жду на фирме через час.

— Как через час?! — задохнулся я. — Встреча ведь через два с половиной часа!

— Да, — подтвердил Старик, — но я тебя жду через час. Мне, прости, так спокойнее будет.

— И это не обговаривается и не обсуждается, — добавил он как раз в тот момент, когда я хотел высказаться в свою защиту. — До связи, Преображенский. Жду тебя на фирме через час, — повторил он, будто издеваясь, после чего отключился.

От негодования я вспомнил весь свой богатейший словарный запас нецензурной лексики, начатый ещё во времена Великой Зимы, как окрестили позже те жуткие холода, и до сих пор ещё не оконченный. Фразы и слова с языка срывались и простые, и витиеватые, я помянул всю родню Капитошкина, описал все их наклонности и характеры, после чего умолк и с минуту сосредоточенно сопел, стараясь придумать что-нибудь новенькое, потому как чувствовал, что набором из более чем десяти тысяч ругательств я всё накипевшее в душе не опишу, а то что опишу, будет слабым и тусклым оттенком картины, щедро разбавленным водой.

Рука моя сама собой коснулась чашки с чаем, я залпом допил остатки, каждый раз чувствуя, что последующие глотки по вкусу отличаются от предыдущих, после чего глубоко вдохнул и закрыл глаза, потихоньку выдыхая через нос и очищая дух и разум от негатива. Через несколько секунд в голове посветлело, я испытал покой и благоговейный трепет перед силой жизни, встряхнулся, сбрасывая оцепенение, и стал прибираться. Тарелки я сгрёб и сунул в раковину, туда же угодила чашка с заварником, коробку с чаем я предусмотрительно заныкал ещё подальше, уже в другое место, памятуя, что Шела иногда будто бы невзначай умудряется даже читать мои мысли.

Протерев поверхность стола салфеткой, я активировал духовой шкаф и перевёл его в режим самоочистки, после чего приподнял кухонное полотенце и нажал на один из символов сенсорной панели управления роботами кухни, которая скрывалась под ним. Дело всего утра было выполнено, генеральная цель поставлена и достигнута, можно было бы часик поваляться пузом кверху, слушая новости Системы — чудаки, они считают свой невинный лепет новостями! Ха! — или, например, окунуться в затягивающие волны классической музыки, но... Меня ждали уже через час, вдобавок следовало отыскать в дремучих дебрях наших с Шелой шкафов костюм, а-то действительно как-то неудобно будет показываться перед нашим локальным господом богом в простенькой хоть и фирменной рубашке с короткими рукавами, штанах и лёгкой куртке поверх всего. Как я ни не любил костюмы, а всё равно надо было приодеться. Авось, себя зауважаю, когда в зеркале представительного джентльмена увижу.

* * *

— Помнишь, как это было?

— Конечно, помню...

— Не хочешь повторить?

— Знаешь, пожалуй нет... Не стоит портить романтику того раза попытками повторить и воплотить её в тех же движениях, взгляде, мыслях... Мне кажется, что это убивает чувственную сторону воспоминаний о тех событиях, оставляя лишь простые грубые факты.

— А я бы, наверное, хотела это повторить, — бормочет она тихо, прижимаясь к моему боку и оплетая руками шею.

— Зачем, если можно попробовать обставить это по-другому? На что нам воображение дано?

— Вряд ли у нас хватит пороху на вторую такую ночь...

— Ты плохо меня знаешь, — возражаю ей. — А оттого плохо представляешь весь потенциал моего могучего интеллекта, который может завести в такие дебри, откуда даже нашему дуэту вроде Бонни и Клайда выбраться будет несколько затруднительно...

— Какой ты разговорчивый, — в который раз с каким-то загадочным вздохом констатирует она. — В той ситуации, где всем хватило бы одного-двух слов, ты не успокаиваешься, пока не обрисуешь все стороны и нюансы. Откуда это в тебе?

— Ты уже спрашивала, а я уже отвечал, — говорю я спокойно, поглаживая её рукой по волосам и глядя за игрой и подмигиванием звёзд на ночном небе.

— Я помню, — шепчет она чуть слышно. — Но ты всегда отвечал в шутку, пряча настоящую причину за горой ненужных добавочных сведений. Скажи сейчас честно и откровенно и, если можно, кратко, пожалуйста, в чём причина твоей многословной манеры высказываться и изъясняться?

"Ничего у себе у меня многословная манера говорить, — удивляюсь я мысленно. — Сама-то эвон как высказалась...".

— Кратко не получится, — отвечаю я, зная, что говорю. — Не в моих привычках изъясняться кратко. Раньше — да, приходилось, но сейчас... Наверное, самый краткий ответ таков: моя многословность вызвана стремлением отличаться от подавляющего большинства людей, стремлением выделиться. Но это лишь один из множества ответов, потому как не только в этом моём желании причина.

— А почему ты спрашиваешь? — замечаю я, помолчав немного, и смотрю на неё из-под полуопущенных ресниц боковым взглядом.

— Просто никогда не могла этого понять, — вздыхает она и щекочет мне кончиками пальцев грудь. — Ты и без этой своей говорливости отличаешься от большинства мужчин, уж это я вижу хорошо, иногда даже слишком хорошо. Ты как будто из другого измерения, из другого времени... Какой-то... универсальный солдат, — медленно произносит она, с трудом облекая ясные и понятные мысли неуклюжими словами, я это знаю: почему-то всегда тяжело облечь в слова то, что так ясно горит в голове, а потом ещё и донести до собеседника. — Откуда это в тебе, Андрей?

— Но почему ты всё это спрашиваешь? — я даже просыпаюсь от удивления — в конце концов подобные вопросы она частенько задавала мне и раньше.

— Просто хочу знать...

— Просто так даже звёзды на голову не падают, — отрезаю я. — Есть причины, только говорить ты их почему-то не желаешь... Откуда всё это во мне? Я тебе уже говорил. Скажу так и быть ещё раз: наверное, из Космоса или от природы. Я не знаю, Шела. Я ведь тебе не написанная программа, с заранее определённой линией поведения, в которой вдруг обнаружился сбой, изменения... Просто такой вот я. Разносторонний. Иногда говорливый, иногда молчаливый, иногда дурак, иногда не очень. Трудно быть одним, Шела, очень трудно. А вот человеком сложным быть легко, достаточно характер воспитать... Между прочим, казаться сложным тоже не трудно, даже если таким ты и не являешься на самом деле.

— А зачем казаться не таким, каким есть? — шепчет она мне в ухо.

— А чтобы люди думали о тебе так, как хочешь этого ТЫ, — подчёркиваю я. — Многим параллельно до мнения большинства, но они подчас забывают, что это может стать весьма и весьма грозным оружием при умелом использовании.

Я умолкаю, слыша, как она посвистывает — это у неё означает храп и означает, что ей видите ли скучно и неинтересно. Нужен допинг. Нужна реанимация. А потому я поднимаю руку и нежненько так щипаю её под одеялом.

Такой реакции я никак не мог ожидать.

Могучий толчок, как будто меня лягнул подкованный бронированный мамонт, швырнул меня с кровати на пол, а потом ещё сверху с жутким визгом набросилась Шела, и мне чувствительно досталось по уху.

— Эй, ты чего?! — крикнул я, с трудом — вот уж не думал, что в этой на вид хрупкой барышне столько сил! — удерживая её руки и напрягая мышцы ног, чтобы она мне не раздавила бёдрами одну немаловажную деталь моего организма.

Она вдруг встряхнулась, её пылающие диким огнём хищные глаза словно бы погасли, лицо, искажённое страшной убийственной гримасой, приняло более спокойное выражение, черты его разгладились, она с лёгкостью освободилась из моих захватов и поджала сердито губы.

— Ты смерти своей хочешь, милый? — скептически осведомилась она, сидя на мне сверху и не делая ни малейших потуг, чтобы слезть. — Ты зачем это сделал?

— Так... э-э-э... м-м-м... — промычал я невразумительно, пытаясь одновременно найти ответ, понять, что же произошло, и разобраться в своём, мягко говоря, идиотском положении.

— Маловразумительно, — подытожила она, вздохнув. — Милый мой, я тебя очень прошу, никогда не щипай меня, если я засыпаю или уже сплю, последствия могут быть гораздо хуже...

— Может, слезешь с меня? — мрачно спросил я у этой ненормальной ниндзя и попытался пошевелиться.

— Обойдёшься, мне так удобнее, — фыркнула она и рассмеялась. — На тебе как на трибуне: высоко сижу, далеко гляжу... Тем более ты меня уже разбудил, так что будешь расплачиваться, — она облизнулась, её глаза вспыхнули страстным огнём, — КРОВЬЮ!

— А вот нечего засыпать, когда я тебе объясняю! — воскликнул я, запоздало вспомнив о своей незавершённой фразе.

— Ты скучно объясняешь, — безапелляционно заявила она и подтянула ноги повыше, усаживаясь на мне поудобней, — и слишком долго. Говорить нужно кратко и лаконично, человеку вовсе не обязательно знать все нюансы, которые ты ему освещаешь.

— Спасибо за премудрость, — буркнул я уязвлённо. — Надеюсь, мне за неё платить не придется?

— Я подумаю, — весело заявила она и от избытка веселья, видать, попрыгала на мне как на батуте — у меня чуть глаза на лоб не полезли. — Тебе не тяжело, милый? — тревожным тоном осведомилась Шела в деланном испуге приподняв свои изумительные бровки.

— Никапельки, — многообещающим тоном прорычал я, кладя руки ей на бёдра.

— Значит, я такая тощая, да?! — воскликнула она в ужасе и от души шлёпнула меня по рукам, я торопливо их убрал, с трудом подавив желание засунуть палец в рот и захныкать. — Ты скажи ещё, что я костлявая кляча! Да?!

— Нет-нет-нет, что ты?! — затараторил я испуганно, прижимая руки к груди и делая испуганное выражение глаз — не доиграл, наверное, её глаза сверкнули пламенем.

— Значит, я толстая! — всплеснула она руками. — Булочка я у тебя! Пышечка! А может планетообразная?! Или во мне вообще может уместиться вся Галактика?!

— Да нет! — рявкнул я, начиная сердиться.

— Так да или нет?!

— Ну конечно же нет! Вовсе ты не толстая!.. И не тощая!

— Значит, я некрасивая, да?! Признайся честно, я некрасивая! Мужчины! — возопила она, едва не потрясая демонстративно руками над головой. — Всем вам только одно и нужно! Из-за этого и ради этого гребёте под себя всех! А ты такой же как все! А я думала — нет! А ты...

— Да вовсе не в сексе дело! — бездна всех поглоти, я что оправдывался?! Вот уж никогда не думал, что я, Андрей Первозванный, король сцены и император масок, буду оправдываться. И перед кем?! Перед женщиной?!

— Ага! — довольно загорелась она. — Значит, я такая уродина, что не подойду даже самому последнему самцу с самыми пошлыми и грязными помыслами на свете?! Так, да?!

— Великий Космос! — заорал я, потеряв терпение, и тут же был вознаграждён долгим страстным поцелуем, в который Шела вложила, похоже, всю свою душу и бурлящий внутри неё яростный огонь.

Обняв её за шею, я не отпускал её долго время, пока не почувствовал, что начинаю задыхаться, а до тех пор её ногти словно маленькие кошачьи коготки рисовали свои узоры на моей коже, покалывая и царапая её, чёрт подери, КАК ЭТО БЫЛО ПРИЯТНО! М-м-м...

Я вдруг понял, что никакой другой женщины мне и не надо, что все прошлые и возможно, будущие мои пассии — лишь слабый отблеск, отсвет её огня и сияния, которое невидимым нимбом окружало её, заполоняя собой пространство, в котором она находилась, освещая даже души и самые мрачные уголки сознания. И ещё я вдруг с потрясающей чёткостью и ясность понял, что... Понял, что... Великий Космос, Триединый и вся твоя мистическая и метафизическая компашка в придачу, неужто я?.. Три тысячи чертей и старая дохлая крыса, похоже, что да... Пропал, мужик. Пропал, и перед окончательным падением и поднятием белого флага над головой остался лишь последний, я искренне надеялся, несокрушимый бастион мужской чести и добродетели для себя, любимого. После него вздыхаешь, смиряешься и... идёшь в Галактическое агентство по венчаниям (интересно, мужики, а ведь оно не зря называется "ГАВ"!). А там уже всё, обратной дороги нет, в моём времени от паспортов давно отказались, сожрать больше нечего за секунду до окольцовывания. Увы...

— Ты откуда такая сильная? — спрашивая первое, что в голову пришло, чтобы только она не заметила, да и я не ошибся, приняв одно за другое: любовь, увы, слишком легко перепутать с влюблённостью.

Она проводит кончиками ногтей по моим рукам, по груди, постепенно выпрямляясь и откидываясь назад, то мягко, то с нажимом, и тогда я чувствую, как они царапают мою дублёную шкуру, они скользят по животу, я инстинктивно напрягаю мышцы и одновременно пытаюсь расслабиться — до чего же хорошо...

— Там, куда ты только устроился, я отработала уже без малого пять лет, — сообщила она шёпотом, проводя кончиком язычка по губам и ведя ноготками вверх. — А до этого прошла курс специальных тренировок, который не всякие и выдерживают...

— То есть? — я нахмурился.

— Милый, — она вдруг моментально посерьёзнела, из её голоса напрочь ушли игривые нотки, — я не хочу тебе сейчас всё это рассказывать, потому что напрочь отобью охоту к этому делу, а я бы хотела, чтобы ты остался...

— Та-ак, — протянул я, стараясь выглядеть при этом грозно, а не как всегда — добродушным Винни Пухом, — рассказывай подробнее!

— Нет, — она сложила руки на груди и выпрямилась, меня моментально пробрал смех, потому что обнажённая женщина, сидящая сверху на голом мужчине и пытающаяся состроить серьёзное выражение, выглядит весьма оригинально и экстравагантно.

— Шела, — я положил руки ей на бёдра и несильно похлопал по ним, — я обещаю тебе, что не обдумав всё хорошенько и не решив всё с тобой я не откажусь от чего бы то ни было. Поэтому секретничать со мной сейчас не нужно, я уважаю в людях искренность и честность и люблю их за это, стараюсь во всяком случае любить. Давай рассказывай всё как на духу.

— Разве тебе Зизольдий Гурабанович не рассказал ничего? — она посмотрела на меня одним глазом, будто прикидывая, что мне можно говорить, а о чём можно и соврать.

— Зи... Зо... Гура... Кто?! — я напряг память и наморщил лоб.

— Зизольдий Гурабанович, — терпеливо повторила она. Как у неё это получается, это ж язык сломать можно над таким имечком! Подарили же ФИО человеку...

— А кто это?

— Начальник всего нашего отдела, он тебе проводил первичный инструктаж, объяснял о требованиях и условиях труда, — произнесла Шела и, немного подумав, поправилась: — Должен был во всяком случае рассказать.

— Это тот, который плюётся через каждое слово и всё время жуёт свой язык? — брезгливо передёрнувшись, уточнил я. — Что он мне мог рассказать? Он мою фамилию три раза пытался произнести, причём постоянно путал с каким-то Малышевым...

— Его можно понять — он старенький уже, — вздохнула Шела. — Именно из-за его этих маленьких недостатков...

— Маленьких?!

— Маленьких, маленьких, — подтвердила она. — Вот начнёшь работать плотнее, узнаешь о его больших недостатках.

— Что-то уже как-то не хочется, — пробормотал я, представляя будущие собеседования с начальством. — Чем я хоть заниматься буду?

— Курьерские доставки заказов, — ответила она.

— И всё?! — не на шутку удивился я. — Зачем же тогда вам люди? А Линия Доставки на что? А Галанет?

— У нас особые заказы, милый, — спокойно объяснила она, глядя на меня так нежно и чарующе, что я сразу почувствовал себя последним идиотом не понимающим самых примитивных вещей.

— Что за особые заказы такие? — насторожился я. Надеюсь, убивать не пошлют? А-то мало ли... В жизни своей никого не убивал. Ну кроме того случая зимой. Слишком уж люблю я жизнь, чтобы с почтением к ней относиться.

— Ты всё узнаешь сам, пока что это коммерческая тайна, — вздохнула она и захихикала вдруг: — А то вдруг ты негодяй из фирмы конкурентов, специально подосланный, чтобы влезть в святая святых, вызнать все секреты и смыться потихоньку, оставив бедную женщину одну... На сносях... — всхлипнула она.

"Из-под тебя смоешься... — подумал я и тут же испугался: — Как на сносях?!".

— Впрочем, конкурент ты или нет, но сразу тебя к работе всё равно не пустят, придётся пройти особый курс подготовки. Вот как раз там я и работаю одним из инструкторов, натаскиваю новичков вроде тебя, тренирую их.

— Тренировки... — я покачал головой — ёлки-моталки, как всё серьёзно, оказывается. Особый курс, особые заказы... Что это за фирма такая? Негосударственное учреждение по подготовке киллеров экстра-класса? Да и название у неё подходящее: "Альтаир", в переводе с арабского то ли "Летящий ветер", то ли "Летящий с ветром" или "... по ветру", Безымянный его знает. — Какие тренировки? Зачем тренировки?

— Особая подготовка, — теперь её глаза уже с жалостью и какой-то мягкой грустной тоской смотрели на меня, изучая моё лицо. — Увы, она необходима.

— Но зачем? — любопытство терзает меня всё больше и больше, не просто высовывает свой дёргающийся носик из-за угла, а уже нагло машет пушистым хвостиком у всех на виду.

— А чтоб не помер ты через секунду после принятия заказа, — честно отвечает она, и вдруг её руки снова касаются моего живота, почему они так тяжелы? Я поднимаю глаза, смотрю на неё в упор, пытаясь отыскать хоть миллиграмм иронии в последних сказанных ею словах и к своему вящему ужасу и паническому страху своего добродушного любопытства не нахожу. Вот это да... Влип, очкарик!

Я поджимаю губы и начинаю легонько похлопывать её по бёдрам. Крыть мне нечем, а потому... Занавес опускается, господа, артисты могут разойтись. Интересно начинается новая жизнь!

И в полном молчании я нежно касаюсь её мягких изумительных губ своими губами...

* * *

Тихие голоса... Они негромко звучали вокруг меня, не собираясь, однако, утихать, не умолкали, но и не разгорались со страстной силой, просто что-то бормотали на периферии моего сознания, которое так же как и я находилось в полудрёме. Щекой я ощущал невероятную твёрдость и крепость плеча Грэя, к которому привалился, подо мной было, наверное, одно из самых мягких сидений, какие только могли существовать в природе, а ласково и нежно обдувавший меня из приоткрытой форточки ветерок доставлял ни с чем не сравнимое блаженство. Тряска почти не ощущалась, машина шла удивительно ровно — это по нашим-то марсианским дорогам! — вот только два голоса, тихо жужжащих о чём-то у меня над самым ухом, доставляли определённое неудобство и несколько раздражали.

Закрыв глаза и отрешившись от всего, я вновь и вновь уносился в свои воспоминания, которые так любил заново представлять перед глазами, не потому что живу ими — нет! — просто люблю вспоминать всё хорошее; они горели в моей памяти ярко, словно жарким огнём и крепкой сталью были выплавлены на долговечном материале, они не угасали со временем, не исчезали, не растворялись; я хорошо помнил даже мельчайшие детали, впрочем, заслуга в этом скорее всего принадлежит не мне, а тому самому специальному курсу, через который я был вынужден пройти, потому что подсознательно, каким-то мистическим шестым или седьмым чувством понимал, что в случае отказа потеряю Шелу, которая так быстро и так неожиданно легко стала значить для меня очень много. Даже слишком много, я бы сказал. Надо было остаться, чтобы быть с ней, вопреки всему моему здравому смыслу и всем привычкам, которые верещали, что хотят жить как и прежде: сладко, вкусно и неторопливо, чтобы по мановению царского пальчика ко мне спешил десяток холуёв с почтительными рожами а-ля "чего изволите-с...". Но... привычкам пришлось заткнуться, потому что на них вовремя рыкнуло мудрое сердце. И вот я здесь, веду рабочий образ жизни, не впервые, но это вовсе не значит, что мне это нравится, впрочем, иногда и нравится, зарабатываю средства для существования кровавым тяжёлым трудом. Действительно тяжёлым. И действительно кровавым. Вспомнить хотя бы те тренировки... Не зря нам потом — именно потом, когда уже почти всё закончено! — доверительным шёпотом говорят, что через этот курс проходят в среднем трое-четверо из десяти, остальные... Ну что ж, чего мямлить, я сам видел, как погибло двое молодых здоровых парней, чьи сердца не выдержали страшных перегрузок, которые едва не раздавливают тебя в лепёшку. А те, кто проходит, тех уже не назовёшь обычными людьми. Генетические мутации и результаты работы ДНК-инженеров практически незаметны, их почти невозможно обнаружить, но они есть. Они есть...

Плечо подо мной вдруг задвигалось, я недовольно замычал, не понимая, что за жестокость — меня будить, потом что-то обиженно буркнул себе под нос, с трудом отклеился от плеча Грэя, разлепил глаза и посмотрел по сторонам, выглядывая в окна.

— Но ведь мы ещё не на месте, — ляпнул я первое, что в голову пришло, осмотревшись и душераздирающе зевнув, потом посмотрел на сидящего на переднем сиденье Капитошкина, и повторил: — Нам же ещё ехать и ехать...

— Это я знаю, — ворчливо отозвался он. — Удивительно, что ТЫ это знаешь, не думал я и не надеялся, что ты окажешься способен запомнить дорогу с моих кратких объяснений. Ты меня удивил, Андрей. Во второй раз уже за сегодня.

— А первый раз когда был? — машинально спросил я.

— А ты на себя посмотри, — посоветовал он, кивая куда-то мне в сторону груди.

— А что не так? — я вопросительно посмотрел на занявшего чуть ли не половину салона нашего колоссальных размеров умника и в очередной раз постарался не рассмеяться: элегантный костюм с бабочкой и рыжая бородища производили то ещё впечатление.

— А у тебя нормального костюма не было? — ехидно осведомился Капитошкин.

Я покрутил головой, осматривая себя со всех стороны, не нашёл в себе ничего потустороннего и паршивого и удивлённо посмотрел на невесть зачем придравшегося ко мне Старика. Что значит "нормального костюма"? Чем ему этот плох? Я стряхнул с рукавов несуществующие пылинки и недовольно надулся.

— Нормальный костюм, Андрей, это смокинг или его заменитель костюм-тройка, — воздел очи горе наш лысый птеродактиль, как и его животный представитель каркающий столь же уныло, — а не театральный фрак с кружевной рубашкой и длинными фалдами, украшенными рюшечками.

— Это не рюшечки! — возмутился я, защищаясь.

— Да мне по барабану, — фыркнул Капитошкин, заплевав мне грудь. — Вон там справа за углом фирменный магазин находится. Сейчас идёшь туда и выбираешь себе костюм. Ясно?!

— А?.. — я очумело открыл рот, подумав, что ослышался.

— А поскольку я знаю, что свой ключ-счёт ты как всегда дома оставил, то можешь воспользоваться моим, — он протянул мне свой ключ-счёт и вздохнул, скорбным взглядом провожая его до моего кармана. — И учти, Преображенский, — он ткнул пальцем в мою сторону, ещё раз заплевав мне грудь, — я хорошо знаю стоимость костюма, посему быстро узнаю, если ты вдруг решишься скупить весь магазин. А теперь марш отседова и оденься как джентльмен, а не как Белый кролик из "Алисы в стране чудес"!

— Грэй, пойдём со мной, — взглянул я на нашего гиганта и в очередной раз поразился тому, как он постарел и осунулся, будто подменили человека, забрав у него вполне приличную неплохую отягощённую лишь периодическими разногласиями на работе жизнь и заменив её на судьбу человека, отягощённого и озабоченного всеми проблемами на свете, у которого вдобавок по сценарию уготована в конце пьесы смертная казнь, да вот только не указаны ни время, ни место действия.

— Это так необходимо? — скривился Капитошкин, а Грэй лишь молча посмотрел на меня, взгляд его был какой-то пустой, отчуждённый, такой я видел лишь у безумцев или стоящих в шаге от безумства гениев.

— Необходимо, — твёрдо заявил я, выходя из машины и выволакивая этого здоровенного лося за собой. — В противном случае с моим умением выбирать костюмы вы меня на приёме у Директора увидите в балетной пачке.

— Убереги Триединый! — замахал Старик руками. — Ладно, если нужно, идите, только быстро! Времени мало! — добавил он без особой надежды.

Выбравшись из машины, я под руку с подозрительно молчаливым Грэем отправился в магазин, о близости которого знал очень хорошо — когда-то именно в нём мы закупались всем необходимым, а заодно шили костюмы на заказ. Правда, с моим опытом, богатейшим лишь в одной сфере, я старался не соваться в те дела, о которых знал мало, а потому и специально взял с собой сейчас подозрительно молчаливого как триста партизан героя всего на свете, разбирающегося почти во всём, начиная со структуры компьютерных биопроцессоров и кончая сакральным знанием того, как следует правильно завязывать галстук. О том, что это символическая удавка на шее отныне знали все — были в своё время просветительские акции — однако полностью отказаться от них мы всё равно так и не смогли, нет вещи хуже привычки.

— Что произошло? — спросил я его тихо, когда мы входили в магазин под приветственное "Здравствуйте, господа! Мы рады видеть вас в нашем магазине!" небольшого синтетика-швейцара, который наверняка выполнял в этом респектабельном заведении ещё и функции охранника-вышибалы.

Грэй как-то удивлённо посмотрел на меня, затем повертел головой по сторонам и вдруг ни с того ни с сего приложил палец к губам. Я окончательно перестал что-либо понимать и, пожав плечами, молча прошёл в центр круглого помещения магазина, у стен которого стояли стеллажи, а в них разнокалиберные по размерам и фасонам костюмы: простые и вечерние, для отдыха и рабочие, строгие и с некоторой вольностью в виде — моделей и вариантов было столько, что у меня глаза разбежались и обратно сбегаться не торопились. Я даже не представлял, что такое количество костюмов бывает на свете, куда там нашему Старику-костотрясу с его требованиями касательно "смокинга"...

— Выбирай, — каким-то безжизненным голосом произнёс у меня над ухом Грэй, и я подивился тому, насколько тускло это прозвучало, раньше даже тихий его рык, звучащий из-за спины, заставлял меня вздрагивать и нервно внутренне блеять, ожидая, пока вернутся испугавшиеся и разбежавшиеся по дальним углам мысли. А теперь же... Эх, Грэй, Грэй... Критические дни у тебя начались, что ли?

— Да... — только и смог произнести я в ответ на его предложение, обозревая растерянным взглядом узревшего неприятельскую орду у себя под носом одинокого старенького богатыря столь разнообразный, мягко говоря, выбор.

— Вам что-то подсказать? — раздалось откуда-то справа. Нежный? Симпатичный? Мягкий? Да ещё и такой завлекательный! Женский голосок... Это я удачно зашёл!

Я круто развернулся в ту сторону — глаза увидели, нос обонял, уши как локаторы настроились и запеленговали, руки сразу задергались, порываясь обнять и прижать к груди — мозг отреагировал молниеносно и... я как-то сразу взыграл, губы попрыгали на месте и выдали "обаятельную улыбку номер 3" из моей весьма обширной коллекции. Результат не замедлил себя ждать.

— О, Триединый, Великий Космос, это ВЫ?! Это Вы?! Правда?! — захлопало в ладоши и запрыгало рядом со мной весьма очаровательное миниатюрное изящное существо женского пола, и я моментально размяк и вспомнил о своём почти забытом амплуа. Ну как же... "Король сцены, император масок, загадочный факир и гений любой роли, маг и кудесник... Андр-р-рей... Пер-р-рвозванный!!! Встречайте!". Мои губы подумали и быстренько сложились в "обаятельную улыбку номер два".

— Неужели, неужели это Вы?! — щебетало это милое создание, восторженно глядя на меня своими огромными глазами и заламывая в экстазе обожания руки. — Но как?! Откуда Вы здесь?! Ой, ничего не говорите, ничего не говорите! — замахала она руками и, сияя от восторга, сложила их на груди молитвенно. — Скажите, скажите, пожалуйста! — вдруг перешла она на доверительный шёпот, оглядываясь по сторонам, — можно мне Ваш автограф?! Можно?! Можно?!

Грэй за моей спиной как-то безнадёжно вздохнул и, судя по нечаянному скрипу и тому, как прогнулся пол, потоптался на месте и отвернулся. Я задрал подбородок — ничего он не понимает в этом, тоже мне... Никогда у меня не было "звёздной" болезни! И вообще я самый скромный и ни разу не наглый тип в освоенном уголке нашей Солнечной системы. А девушка уже совала мне в руки, восхищённо и восторженно улыбаясь до ушей, свой коммуникатор, потом, спохватившись, приподняла блузку, я зачарованно проследил за её движениями, и вытащила из-за пояса коротенькой белой юбочки блокнот со светопером.

— Пожалуйста, пожалуйста! — умоляюще произнесла она, глядя на меня снизу вверх, её губы задрожали, как будто она была уверена, что я окажусь вот такой вот свиньёй и откажу ей в столь малом удовольствии — лобзать после остаток жизни мою закорючку, которую я гордо именую подписью.

— Я Вас сразу узнала, — щебетала она, глядя, как я пристраиваюсь. — Вы такой узнаваемый, такой красивый, такой замечательный!..

Я гордо надулся и нацелился светопером, продумывая в голове поздравительные слова.

— Мистер Крампф, скажите, почему Вы перестали сниматься в этом сериале? — жалобным голосом вдруг спросила она, и её глазки вдруг наполнились слезами, а моя рука замерла на полпути к блокноту — что?! Какой такой нафиг "Крампф"?!

— Вы ведь в нём так прекрасно, так замечательно играли, — всхлипывала она, нервно теребя пальцами многочисленные ленточки, украшавшие её блузку, — я даже поверила в серьёзность ваших намерений жениться на Хуаните Гонсалес, но вы ушли... Почему?!

— Мистер Виктор Крампф, — вдруг раздался за моей спиной едва удерживающийся от хихиканья знакомый полурык, полурёв. — Почему вы отказались жениться на Хуаните?

Я замер, горячая волна крови ударила в голову, и я, быстренько вынырнув из океана себялюбия, торопливо выбрался на берег, вытряхивая остатки "звёздного" моря из ушей, встряхнулся и посмотрел на застывшую в трагической позе девушку-продавца, скептически поджал губы: слишком маленькая, слишком тощая — не люблю таких...

— Мне бы это... — я кашлянул, привлекая её внимание. — Костюм прикупить...

За моей спиной раздалось истерическое ржание, больше похожее на то, какое издают мустанги в брачный сезон, и я сердито пихнул локтём этого расшалившегося слонопотама, однако в ответ услышал лишь тихие всхлипывания и бульканье.

Девушка встрепенулась, вынырнув из озера трагических воспоминаний, в котором успела искупаться с головой, посмотрела в блокнот, затем намекающе заглянула мне в глаза — я упрямо помотал головой — и, вздохнув, направилась к стеллажам.

— Какой Вас интересует костюм, мистер Крампф? — спросила она тоненьким голоском, остановившись возле стеллажей и повернувшись ко мне.

— Вы знаете, — я повертелся на месте, ища место, куда бы приткнуть блокнот, тут из-за моей спины вдруг высунулась мощная волосатая рука и забрала его себе, я кивком поблагодарил эту ученую — и нефиг ржать надо мной! — гориллу, — меня зовут Андрей Преображенский. А костюм меня интересует такой, чтобы в нём не стыдно было перед самым главным начальником показаться.

— Простите меня, пожалуйста, — она опустили ресницы и покраснела, пряча взгляд. — Могу посоветовать Вам эту модель, она изготовлена специально для деловых приёмов и встреч на любом даже самом высоком уровне. Она весьма элегантна и благородна, и не лишена тенденций самой последней моды, это выгодно отличает её от других. Прошу Вас, подойдите и посмотрите.

Бросив взгляд на Грэя и увидев, что он всецело погружён в изучение светопера, я вздохнул, стараясь привыкнуть к мысли, что консультант меня бросил, променяв на очередную тайну — секрет изготовления фирмы упорно не разглашают — и подошёл к ожидавшей меня девушке; осмотрев со всех сторон костюм, на который она мне указала, я нашел его весьма неплохим, и тут мой взгляд упал на его цену. Секунда размышления, и я понял, почему она так мастерски прятала взгляд — это был её реванш за неудачу с Виктором Крампфом, на которого я действительно был немного похож, но спутать меня — меня! — с каким-то бездарным убогим исполнителем сериальных ролей?! Чёрт... Ну почему я ушёл из театра?!

Я присвистнул — отдавать восемь тысяч кредитов за умело скроенную и сшитую ткань... Даже по меркам моего славного прошлого, когда я сорил деньгами направо и налево это было бы слишком. Если бы я покупал костюм за свой счёт, я бы уже бежал по улице с истерическими воплями и бешено бы махал руками, а так... А так меня всё равно давила жаба! Хоть это и был ключ-счёт Капитошкина, у которого я давно уже собирался брать компенсации за то, что до сих пор работаю на него. Наши взгляды в этом плане с ним были немного схожи. Он считает, что работник должен умирать от счастья оттого, что ему предоставили возможность работать, а я считаю, что работодатель должен целовать пыль под моими пятками за то, что такой исключительный во всех отношениях человек как я соизволяю являться на работу. В итоге все довольны.

— Давай бери и пойдём, — прогудел над ухом угрюмый бас, и Грэй взял меня за локоть.

— Нас ждут, — пояснил он извиняющимся тоном девушке-продавцу.

— А примерка? А выбор? — возмутился я, высвобождаясь. — Надо ведь подобрать так, чтобы сидел как влитой.

— Поверь мне этот костюм великолепен, он будет сидеть на тебе просто прекрасно, — успокоил он меня, после чего добавил тихо: — Нас действительно ждут, Андрей, если ты не помнишь...

— Да помню я, — сердито огрызнулся я и взглянул на девушку, решаясь. — Давайте, пожалуй, примерим.

Она коснулась стекла витрины камнем одного из колец, украшавших её нежные тонкие изящные пальчики как капельки росы траву, стекла стеллажа, и оно испарилось, после чего сняла костюм с вешалки и торжественно вручила его мне.

— Примерочная там, — указала она на дверь позади стеллажей.

Из примерочной я вышел через пять минут, Грэй в одиночестве топтавшийся по залу взад-вперёд, посмотрел на меня, оценивающе кривя глаза, и уважительно присвистнул. Пожалуй, здесь я мог ему поверить — я сам себе понравился, когда приоделся. Активная ткань костюма быстро оценила контуры моего тела и немного великоватый пиджак чуть стянулся, облегая меня так, будто на меня его и шили, свободнее стало в одних местах, в других местах легло идеально по фигуре, костюм ещё пару оценивающе сдавил меня в плечах и в поясе, после чего лёг именно так, как и должно быть в соответствии с классическим стилем. Я не особый его любитель и последователь, но... Обозревая самого себя в зеркале, я не смог не признать, что мне это очень идёт.

— Хорош, — одобрительно кивнул Грэй, разглядывая меня со всех сторон. — Как-то на человека стал похож даже...

— Грешно смеяться над теми, кого молния в детстве ударила, — парировал я и повернулся к девушке-администратору, успев заметить её восхищенный взгляд, которым она буквально обняла меня. Моё сердце потеплело, и я подумал, что, в принципе, могу изменить своё мнение касательно миниатюрных женщин — в чём-то они как и все остальные безусловно хороши.

— А это уже подарок от магазина, мистер Преображенский, — мягко произнесла она, ставя передо мной на стойку коробку с парой таких шикарных туфель, что я простил ей даже то, что она присвоила мне чужую славу.

— Спасибо, — выдавил я, принимая этот поистине царский подарок — обувь была, я успел рассмотреть, лучшей из всего того, что мне когда-либо доводилось и видеть, и носить, и она была по-настоящему стильной и элегантной, оставаясь при этом строгой и классической.

— Не за что, — улыбнулась она. — Вы прекрасно выглядите, Андрей! Успехов Вам на сцене!

Я обалдело уставился на неё. Неужто узнала? Или этот ходячий сюрприз проболтался?

— Всего доброго! До свидания! — расшаркался и раскланялся вдруг Грэй, прервав нашу молчаливую романтичную сцену — глаза в глаза — она заулыбалась в ответ, я уже почти готов был очароваться её улыбкой, как он вдруг схватил меня за руку и чуть ли не насильно вытолкал меня из магазина.

— До свидания! — едва успел крикнуть я под мелодичные "Всего Вам доброго, господа!" синтетика-швейцара, за мной захлопнулась дверь магазина, ещё секунду я позволял себя тащить, однако во мне вдруг взыграло моё знаменитое ослиное упрямство, и я вырвался из хватки Грэя, чувствительно заехав ему по рёбрам, на что он лишь скривился но не более.

— Да что с тобой такое?! — крикнул я ему в лицо, отряхиваясь — хвала звёздам, не помял костюм!

— Вообще-то мы опаздываем, Андрей! — рыкнул он нетерпеливо и вдруг сунул мне в руки бумажку, одновременно забирая у меня коробку с обувью.

Машинально я схватил бумажку — это оказался выдранный с корнем листок из блокнота девушки-администратора — развернул её и вдруг заметил размашистую надпись, сделанную светопером. Я удивлённо посмотрел на Грэя — почерк явно был его и ничей другой — а тот вдруг сделал страшное лицо и кивнул на бумажку — дескать, смотри и изучай!

— Давай, Андрей, поскорее — некогда мне с тобой тут возиться, — произнёс он громко, и я, окончательно перестав что-либо понимать, всмотрелся в криво написанные слова.

"Если после визита к Директору, ты обнаружишь в моём поведении странности, которые не сможешь объяснить, обратись к Элечке. Она знает ответы на многие мучающие тебя вопросы. Только не медли с этим, если со мной что-то случится, иначе в какой-то момент ты вдруг поймёшь, что уже не можешь объяснить некоторые свои странности. Запомни это. А теперь порви эту бумажку на мелкие клочки и ни слова на эту тему!!! Нас очень внимательно слушают. Ты сам знаешь кто...".

Нет, это уже переходит всякие границы! В бешенстве я топнул ногой, как рыба раскрывая рот и задыхаясь, не в силах сказать ни слова от обуревавшего меня гнева. Опять?! Только на этот раз Грэй! Странности, да?! А чем это не странности: оставлять вот такие записки?! Я не забыл, между прочим, твоё выражение лица, Грэй, когда Старик сказал о визите к Директору! Что оно тогда означало?! Что это всё означает?! Ты мне сказал о том, что это просто борьба двух людей за место и за деньги, но, кажется, всё происходящее давненько уже вышло за рамки этой игры! Великий Космос и камень тебе на макушку, Триединый, ну как во всём этом разобраться?!

Я посмотрел на Грэя, он мне ответил сочувствующей улыбкой и кивнул в сторону терпеливо дожидающейся нас за углом машины. Я вздохнул, покорно кивнул и двинулся к нему, однако его рука, накрепко вцепившись в моё плечо, внезапно остановила меня. Я поднял взгляд, Грэй хмуро покачал головой и ткнул пальцем в бумажку, жестами доходчиво показав, что с ней нужно сделать. Я сердито засопел (Ненавижу! Всё! Шпионское!!!), Грэй умоляюще пихнул меня локтём, и я, разозлившись, не только порвал листок на мелкие-мелкие клочки, но и даже яростно втоптал их в плитку мостовой, после чего разъярённо взмахнул руками — это все?!

— Пойдём, пойдём, чего ты так долго копаешься? — облегчённо вздохнул Грэй, показывая мне большой палец.

— На себя, красивого, налюбоваться не могу! — зло огрызнулся я, разворачиваясь и направляясь к машине. — Ибо я в этом костюме прекрасен, обаятелен и обворожителен!

— И хвала Космосу, — вздохнул он, шагая рядом со мной, — я уж боялся, что тебе не понравится...

Выйдя из-за угла, мы увидели автомобиль и Капитошкина, вышагивающего, заложив руки за спину, возле него куриной походкой и, казалось, отыскивающего золотое зерно истины, которые спасло бы мир и накормило бы всех страждущих, среди хаотично переплетения узоров тротуарной плитки.

— Где вы так долго шатались?! — возопил он гневно, завидев нас. — Молчать, когда вас спрашивают! А ну марш в машину, мы опаздываем из-за этой непростительной задержки, в который виноват ты, Преображенский! Молчать! Бегом, улитки, бегом!

Стряхнув пену со рта, он беззлобно, будто бы в дань традиции, выругался и нырнул на своё место, мы с Грэем торопливо уселись на свои, дверцы мягко защёлкнулись, и мы покатили, плавно взяв с места.

— Преображенский, — Старик обернулся к нам и сердито нахмурился — видимо, за наше отсутствие он сильно по нам соскучился и теперь его распирало от желания пообщаться и в который раз обвинить нас во всех смертных грехах, — в кои-то веки ты нормально выглядишь, а не как вечный студент-оболтус, примерно раз в год посещающий стены родного учебного заведения. Верни немедленно мой ключ-счёт и... даже не говори, сколько этот наряд стоит, я догадываюсь, судя по марке, что ты специально выбрал самый дорогой!

— Что вы, Зизольдий Гурабанович? — я обиженно надулся. — Этот наоборот ещё самый дешёвый оказался, остальные костюмы в этом магазине в цене стартуют с десяти тысяч кредитов. Я же знаю — в своё время частенько тут бывал.

— Когда уже успел? — нахмурился Старик, пропустив мимо ушей комплимент касательно цены костюма. — Ага, небось, в своё тёмное актёрское прошлое?

— Моё прекрасное актёрское прошлое, — поправил я его твёрдо. — Оно было ненамного хуже той дыры, где я работаю сейчас.

— Значит, твоё безделье отныне называется "работаю"... — фыркнул саркастично Старик. — Аластор, ты погляди на это! — вдруг деланно удивился он, едва не тыча в мою сторону пальцем. — Он только что нас оскорбил весьма-весьма... Ну разве это не дикость?

— Всё может быть, Зизольдий Гурабанович, — отмолчался Грэй, глядя прямо перед собой тупым бараньим взглядом, такой взгляд он обычно делал, когда я излишне надоедал ему своими бесконечными вопросами и отвлекал тем самым от работы.

— Ай, — махнул Старик и отвернулся, глядя в окно, — ну ни о чём с вами не поговоришь. Тёмный народ пошёл... Просвещать и просвещать вас надо...

Я зевнул в ответ на его невысказанную мысль — тоже мне великий гуру нашёлся, Брахма и Вишну тебе в ученики! — уставился в окно слева и, положив подбородок на сплетённые пальцы, стал провожать взглядом уплывающие назад кривые потаённые улочки марсианских городов, с любовью и тщанием отделанные дома, среди которых особо выделялись многоквартирные — на Марсе в большинстве городов жил народ миролюбивый и добродушный, хоть и подозрительный, а потому и любовь к искусству и к красивому оформлению зачастую находила у них широкое применение на практике — их оформляли блоками, кто как договорится с соседями, а потому некоторые выглядели весьма оригинально, хоть и аляповато. Против воли я засмотрелся, всё больше внимания уделяя мелькавшему и проплывавшему за окном, не замечая почти ничего, кроме почти бесконечной дороги, которая петляла по дворам, кружила улочками, стремилась по проспектам, выводила на площади, пока, наконец, оглушённого и разомлевшего от разномастной и разнокрасочной городской архитектуры не вышвыривала на простор центральных площадей и магистралей, где отдавала всего свободе и погружала в общий поток автомобилей, стремящихся по своим делам и встречающихся друг с другом так часто, как повелит им великий господин и насмешник Случай...

— Андрей, проснись! — раздался вдруг среди всеобщего очарования недовольный каркающий голос нашего великого "просветителя". — Просыпайся, кому говорю, — мы приехали!

— Угу, — буркнул я лениво, отрываясь от окна и открывая дверцу машины, выползая из неё неспешно и зачарованно глядя на утопающую в зелени кустов и деревьев этакую избушку лесника, в которой, словно повинуясь прихоти могучей Судьбы, жил и здравствовал наш горячо любимый (как это было указано в Уставе фирмы) Директор.

Я никогда не мог понять, почему самые главные шишки должны находиться где угодно, но только не в главном здании — управлении того, чем им доверено руководить. Не знаю, видимо, у меня устаревшие взгляды на жизнь. Нашими учёными давно доказано, что человек лучшее соображает, находясь в уютной привычной знакомой обстановке, то есть дома, там ему обеспечен наилучший психологический климат, наилучшие условия для принятия различных решений и вообще всё под боком: кровать, галавизор, садик с фонтанчиком и шезлонгом, кухня с кучей съестного, прочие журчащие радости жизни и так далее. "Зачем самому главному непосредственное участие в решении судеб подчинённых?" — думают наши лысые умники с кучей значков за выдающиеся мозговые штурмы научных проблем. Для этого есть заместители... Пусть наши Директора отдыхают лучше — у них и без того работа нервная, благо современная техника позволяет легко осуществлять детальнейший контроль за рабочими местами прямо не вылезая из-под любимого одеяла. Им можно... А мы вынуждены каждый день в любую непогоду тащиться на эту проклятую работу. Завидно, однако...

Поэтому я и не особо хотел ехать к Директору. Глядеть на этого довольного жизнью за счёт системных законов и предпочтений человека мне вовсе не улыбалось, особенно после того, с какими мучениями я утром выползал из-под одеяла и заставлял себя тащиться в ванную, а организм кричал и вырывался: "Не хочу-у-у!!!". Как можно так издеваться над самим собой?

Грэй сочувствующе похлопал меня по плечу, я очнулся от тяжких дум, встряхнулся и поглядел на Старика, тот как раз разворачивал слева от двери сенсорную голографическую панель, вызывая биг-босса, докладывая, что ведьмы явились на шабаш точно по расписанию, даже мётлы с собой принесли, даже пугало в лице Капитошкина З.Г. захватили на случай продолжительных плясок по поводу и без на Лысой горе...

Я душераздирающе зевнул, едва не порвав себе рот, потом довольно причмокнул и, решив ещё поспать — сам себя сонливостью заразил, честное слово! — уткнулся носом Грэю в грудь, чувствуя, как его лапища поглаживает меня по голове...

Примерно через полчаса мы сидели за широким столом красного дерева в комнате для гостей у Директора и прихлёбывали травяной настой, поданный рачительным хозяином вместе с какой-то разнокалиберной дребеденью, которую всем скопом можно было отнести к одной категории "Десерт". Потихоньку жуя и прихлёбывая настой, я рассматривал нашего Директора — никогда его не видел, честно! — статного темноволосого голубоглазого мужчину, в присутствии которого даже Капитошкин держался смирненько и вёл себя соответствующе, а не задирался и не искал поводов себя проявить. Грэй... Грэй почему-то во все глаза удивлённо пялился на Директора, прямо пожирая его и проникая вглубь своим ненасытным взором, как будто не видел нашего локального Господа бога никогда. Признаться откровенно, лицо Директора располагало к себе, теперь я понимал, почему его охотно слушался даже вредный до неимоверности Старик и прочие заместители, оно не было грубо вызывающим, не было в нём и излишне мягких женственных черт, в чём-то оно было обаятельным и задерживало на себе взгляд, практически не отталкивало, в то же время по его выражению невозможно было догадаться о том, какие мысли гнездятся в голове немолодого, но и далеко не стареющего Мужчины с большой буквы; не упрямо поджатые и не доверчиво глупо оттопыренные губы, черты правильные, хотя и не кричащие о породе — лицо было приятным, не скрою, но я давно привык не доверять первым впечатлениям, потому был настороже и бдительно поглядывал по сторонам украдкой.

— Я в курсе всего того, что сейчас происходит на фирме, можешь особо в подробности не вдаваться, Зизольдий, — произнёс Директор, поставив чашку с недопитым настоем на стол, и внимательно посмотрел на меня. — Это и есть Андрей Преображенский, один из твоих доверенных курьеров?

— Да, Альберт Станиславович, это он, — кивнул Капитошкин, бросив на меня быстрый взгляд.

— Ну что ж, приятно познакомиться, Андрей, — Директор вонзил в меня свой пронзительный буравящий взгляд, и я почувствовал себя как под лазерным прицелом крупнокалиберной дальнобойной винтовки.

— Взаимно, Альберт Станиславович, — выдавил я, едва не подавившись настоем, и поспешно поставил чашку на стол, быстренько проглотив кусочек печенья.

— С господином Аластором я уже знаком, — Директор перевёл взгляд на Грэя и забарабанил пальцами по столу, а я незаметно с облегчением вздохнул — ну и взгляд у мужика, смотрит, что до молекул сканирует. На моей памяти у меня был только один такой знакомый — заведующий кассой в Первом объединённом театре Федерации, посмотрит своим тяжёлым взглядом и сразу видит, сколько ты спёр и сколько уже успел пропить, и ни единого микро от этого въедливого и дотошного не спрячешь...

— Ну что ж, раз уж все друг другу представлены, — Директор вздохнул и закрыл глаза, откидываясь на спинку кресла, — давай поговорим, Зизольдий, о наших проблемах и о том, почему за последнее время участились случаи гибели курьеров. Расскажешь своё мнение?

— Альберт Станиславович, вы уже имели возможность ознакомиться с моим мнением по поводу возникших проблем и чрезвычайных происшествий...

— Да, это так, — кивнул Директор. — Но разве ты не хочешь поделиться своими соображениями со своими подчинёнными? Ибо если нет, то в таком случае зачем ты их привёл с собой?

— Хорошо, Альберт Станиславович, как скажете, — покорно вздохнул Капитошкин и негромко откашлялся, прочищая горло. — Я считаю, что данные проблемы, то есть смертельные случаи среди курьеров, начавшие происходить всё чаще, связаны с тем, о чём мне доложили аналитики Цента: кто-то на фирме работает на две стороны, активно перехватывая информацию и переправляя её заинтересованным лицам, а те в свою очередь делают всё возможное, чтобы наши курьеры до клиента не добрались. Я считаю это объяснение единственным устраивающим и объясняющим большинство нюансов, которые возникают при тщательном изучении некрологов, статистики заказов и... — Капитошкин помялся, — в отдельных случаях снимков памяти. Моя версия о том, что на фирме работает "крот", кажется мне наиболее удобной, объясняющей большую часть вопросов, впрочем, от других версий я не откажусь и внимательно их выслушаю, если они смогут объяснить хотя бы половину случаев гибели курьеров.

— Возможно, чуть погодя мы рассмотрим варианты, — задумчиво произнёс Директор. — Версия о "кроте" кажется мне самому правдоподобной, если бы не одно "но"...

— И это "но", — подхватил Капитошкин, — заключается в том, что я, какие бы усилия ни прикладывал, так и не смог отыскать ни малейших зацепок, которые могли бы подтолкнуть меня в нужном направлении. Либо "крот" работает идеально чисто, настолько безукоризненно, что даже не оставляет никаких следов, либо, как ни прискорбно мне это признавать, "крота" как такового вовсе не существует, но тогда вся вышеизложенная версия катится псу под хвост.

Капитошкин помолчал немного, глотнул настоя из стоящей перед ним чашки и продолжил:

— Некоторое время я напрямую подозревал тебя, Аластор, и кого бы то ни было из твоих подчинённых, однако после определённых фактов вынужден был признать, что оказался неправ, прошу меня простить, — лёгкий кивок в сторону Грэя и мимолётный виноватый взгляд. — Потом я сознательно начал давить на твоих людей, надеясь, что рано или поздно "крот" явит себя где-нибудь у меня под носом, однако и этого не произошло, зато погиб ещё один курьер. Вывод прост: либо "крота" вовсе не существует, но тогда как относиться к предупреждению сотрудников Центра, либо "крот", работающий у нас на фирме, профессионал, ас высочайшего уровня, но я не поверю в то, что столь прекрасный специалист станет тратить время и рисковать, оплачивая свою двойную работу весьма ничтожными суммами.

Капитошкин отдышался и вытер вспотевший лоб платочком, я подивился тому, как он раскраснелся, и попытался продумать, в какую же сторону может скользнуть наш разговор. Признаться честно, не люблю я вот такие вот обсуждения и обжёвывания набившего оскомину вопроса, я человек действия, по мне так проще было бы послать курьера на заказ, оставив на фирме готовыми к темпоральному прыжку ещё парочку курьеров или — ещё лучше — бойцов из спасательных групп, профессионалов, которые чуть что смогли бы нагрянуть командной спасателей и, прихватив с собой парочку "чёрных, размолотили бы всех остальных и расшвыряли бы их по кустам, а уже на фирме мы бы этих пленных допросили со всем пристрастием. А все эти разговоры... Я мысленно пожал плечами — мне они напоминали топтание на одном месте, тем более что, зная истинную, как мне казалось, подоплёку событий, я был уверен, что Старик просто-напросто пудрит Директору мозги.

— Кто из курьеров погиб?

— Шамрин Владимир Витальевич, — мгновенно ответил Капитошкин, — Ковалёв Антон Сергеевич, Дегтярев Игорь Дмитриевич и... буквально вчера Асахиро Намуата.

— Насколько я помню, — произнёс задумчиво Директор, — Дегтярев не являлся курьером, не успел получить его ранг. Почему же ты увязываешь его смерть в череду прочих, Зизольдий?

— Гибель Дегтярева произошла при очень странном стечении обстоятельств, — быстро ответил Капитошкин, свирепо посмотрев на меня. — Она имеет прямую связь с гибелью Ковалёва Антона Сергеевича, поэтому я решил...

— Да, я вспомнил, — перебил его не открывая глаз Директор. — Обстоятельства действительно были странные, особенно если учесть, что на снимке памяти Дегтярева видно лицо, очертаниями схожее с лицом господина Андрея. Знаешь, Зизольдий, твоя версия насчёт работы "крота" хороша, но она не учитывает одного нюанса. Асахиро погиб, так?

— Так, — кивнул Старик.

— А ты знаешь, что он уходил не на заказ? — приоткрыл глаза Директор и всмотрелся в лицо Капитошкина, будто сканируя его.

— То есть?

— Асахиро Намуата не имел никакого заказа на тот момент, когда совершал темпоральный прыжок. Координаты у него имелись, Грин был заблаговременно предупреждён, но... Асахиро отправлялся в прошлое, преследуя свои личные цели или цели того, кто его подтолкнул к этому или попросил, или... приказал.

— А откуда у него в таком случае были координаты маяка? — опешил Капитошкин и круто и резко повернулся к Грэю. — Ты их ему дал?

— Нет, — покачал головой Грэя. — Как я мог ему их дать, если я занимаюсь лишь обработкой информации, поступающей от БОГА. Лишь в исключительных случаях, я имею право браться за расчёт координатной сетки.

— Это так, я знаю, — кивнул Капитошкин. — Но откуда тогда у Асахиро оказались координаты? Или ещё проще вопрос: зачем он вообще совершил прыжок, если ему не нужно было никуда уходить?

— Не знаю, Зизольдий Гурабанович, — пожал плечами Грэй. — Неплохо было бы это спросить у самого Асахиро, но...

— Зизольдий, ты меня не расслышал, — нетерпеливо перебил его Директор. — Асахиро ушёл в прошлое, потому что его кто-то попросил об этом... или приказал.

— Но зачем? — удивился Капитошкин.

— Причина гибели курьеров — некие загадочные люди в чёрных костюмах, невероятно похожие друг на друга и отличающиеся, прямо скажем, не вполне нормальными для обычного человека характеристиками. Так?

— Так, — кивнул Старик.

— Ну вот, — спокойно продолжил Директор, — вполне возможно, что Асахиро имел намерения выяснить всё возможное об этих загадочных убийцах. Но, увы, намерения эти он унёс с собой...

— Чьих это рук дело может быть? — задумчиво произнёс Капитощкин, поглаживая кончиками пальцев подбородок.

— Не о том думаешь, Зизольдий, — возразил Директор. — Пока что надо забыть о деталях и думать в общем. Что требуют в Центре по поводу погибших курьеров?

— Все материалы дела.

— По Асахиро они подготовлены?

— Некролог будет готов к сегодняшнему полудню, — ответил Старик, взглянув на часы. — Однако, по делу Асахиро только он и отчёт Грина о временном пласте, где работал курьер, будут проходить. Снимок памяти сделать не вышло.

— Почему? — быстро спросил Директор.

— По его мозгу будто шипастыми цепями проехались, — ответил Грэй, на которого взглядом переадресовал вопрос Директора Капитошкин, — нейронные связи нарушены, логические и психические отсутствуют напрочь. Картинка его сознания выглядит так, будто он попал под мощное подавляющее разум поле, которое сделало из него подобие зомби. Поэтому сделать снимок памяти оказалось невозможно, самое простое объяснением этому: практические полное отсутствие памяти как таковой. Его мозг оказался выжжен подчистую.

— Это будет отражено в некрологе? — спросил Директор.

— Разумеется, Альберт Станиславович, — кивнул Грэй, а я с трудом подавил зевок — укатали сивку занудные горки. Ну неужели нельзя поступить по-моему и устроить охоту на живца и на охотников разом?

— В таком случае могу предложить возможный вариант решения проблем, — Директор пододвинулся к столу и, взяв чашку с настоем в руки, допил уже остывший травяной настой. — Раз уж мы, как фирма, ведущая свой бизнес в сфере торговли информацией, во многом зависим от Центра защиты информации и темпоральных контактов, раз уж мы признаём первенство и главенство его служб и отделов даже над федеральными контролирующими органами, раз уж мы вносим ежемесячный аванс на их счета за оказываемые для потребителя услуги, в таком случае пусть они подсуетятся для нас. Я предлагаю направить все имеющиеся материалы дел погибших курьеров на рассмотрение аналитиков Центра. Да, после этого наверняка последует ряд проверок, но! — Директор поднял палец, призывая нас к вниманию, — вся ответственность с тех пор ляжет уже на них. Центр располагает огромными возможностями и ресурсами, которые во многом не задействованы, вот и пусть применит их. Мы свою задачу выполним, мы предоставим все материалы, а дальше уже их заботы. Предупреждение о возможной работе "крота" поступило от аналитиков Центра — раз! Грант, который по Трудовому и Гражданскому законодательству мы были обязаны потратить на обеспечение семьи погибшего, согласно предписанию Центра мы оказались вынуждены распределить на совершенствование материально-технической базы — два! Ну и, в-третьих, я не удивлюсь, если выяснится вдруг, что Асахиро совершил темпоральный прыжок, имея указания Центра разобраться в обстановке. Я их могу понять — это вполне обоснованное требование. Но в условиях, когда наши усилия ни к чему не приводят, следует воспользоваться их возможностями. Зизольдий, ты согласен со мной?

— Полностью, Альберт Станиславович, — кивнул Старик несколько подхалимски. — Самое главное то, что мы выполним все свои обязательства перед ними, а дальше пусть они уже разбираются. Кстати, — Капитошкин смешно наморщил лоб и подпёр пальцами подбородок, — мне не даёт покоя одна крамольная мысль...

— Ты об этих неизвестных в чёрных костюмах? — уточнил Директор и, видя, как Старик, кивнул, поджав губы, продолжил: — Мне тоже она не даёт покоя. Начнём с того, что их поведение абсолютно непонятно. Почему-то под их ударами оказываются и гибнут далеко не каждые курьеры, а лишь те, кто допущен к выполнению особых заказов. Ты ведь составил отдельный список курьеров, Зизольдий?

— Да, Альберт Станиславович, — подтвердил Старик, — сразу же, как только встал на эту должность, по указанию Центра, по их рекомендованному запросу.

— Рекомендованный запрос у них почему-то подразумевает обязательное выполнение, — проворчал Директор, устраиваясь в кресле поудобнее. — Список сформирован, как один из официальных органов надзора Центр его у себя копирует и визирует, потом проходит какое-то время, и появляются эти самые неизвестные люди в чёрных костюмах (да и люди ли они вообще?), и... почему-то начинают гибнуть курьеры, которые значатся в этом списке, все остальные лишь защищаются от наёмников и охотников за головами, которых к нам подбрасывают конкуренты. Вот интересно, — Директор похлопал ладонями по подлокотникам кресла, — почему происходит всё именно так, и какое отношение Центр имеет к этому?

— Альберт Станиславович, — поднял голову Грэй, — вы меня простите, но то, что вы сейчас говорите, попросту не может существовать в природе. Только что вы намекнули на то, что кто-то в Центре ведёт сознательное уничтожение курьеров, основываясь на каких-то своих соображениях, выполняя какие-то свои цели. Но этого не может быть!

— Почему? — живо спросил Директор. — Как и Зизольдий я совершенно уверен, что "крота" на фирме нет и быть не может — все люди проверены мною лично, а потом уже и Зизольдием. Вдобавок мы с Зизольдием провели анализ цен на "левые" услуги и ещё больше убедились в своей правоте — за такую мизерную плату никто из наших работников не станет грешить. Заработная плата у нас выше, чем у всех фирм, работающих в этой сфере. Подумайте, мистер Аластор, станет ли человек рисковать ею? Добавьте сюда факты, которые известны вам, и сами в этом убедитесь. Вспомните тех, кто погиб от руки тех самых в чёрном, — все они из особого списка. За исключением, разумеется, Дегтярева. В-третьих, я проверял кадровые базы наших непосредственных конкурентов, так, на всякий случай, никого хоть капельку похожего на того "чёрного" из снимка памяти господина Андрея у них нет, а те, кто более-менее схож, по различным причинам не имеют допуска к темпоральным прыжкам. И так далее, и так далее... Вопросы у вас есть?

— Но ведь есть же кадровые базы Центра, — возразил Грэй.

— Они закрыты и заблокированы для любого доступа, кроме персонального, — безмятежно сообщил Директор. — Код доступа обновляется каждые десять минут и представляет собой замкнутый аналог того самого шифра "Цифровая крепость".

Директор помолчал немного, затем встал, прошёлся по комнате, взял с тумбочки небольшой чайник и, вернувшись к столу, налил всем ещё немного травяного отвара, на который я сразу же с удовольствием нацелился — мне он почему-то очень понравился. Походил он цветом на слабый чай да и по вкусу был с ним примерно схож, если не чудеса послевкусия, которые одновременно и возбуждали, и успокаивали, и тонизировали, и расслабляли, и концентрировали внимание, и рассеивали его — напиток был чудо как хорош, а что самое главное — именно сейчас во время этого разговора он один, герой на всю Систему, спасал меня от льющейся реками и низвергающейся водопадами похожей на унылый лепет забуксовавших следователей демагогии...

"И ведь приспичило же старичкам почирикать, — думал я, глядя, как тоненькой струйкой льётся в красивую расписную чашку отвар. — Как же, Центр виноват в том, что гибнут курьеры... Тоже мне, нашли дурачка в эту галиматью верить...". Доказательств этой уверенности у меня, честно признаться, не было, равно как и у нас с Грэем не было подтверждения нашим подозрениями насчет того, что балом смерти верховодит экс-первый советник Сатаны в отставке Капитошкин З.Г. Наш недавний разговор многое прояснил: я с удивлением вдруг обнаружил, что Грэй сам не слишком верит в то, что когда-то мне пылко доказывал, размахивая какими-то бумажками. Под давлением каких-то новых фактов и обстоятельств он, похоже, начинал пересматривать свои взгляды и подозрения, но вот что это были за факты и обстоятельства — это для меня оставалось загадкой...

— Сдаётся мне, вы совсем заскучали? — внезапно прорезал тишину вкрадчивый голос Директора.

— Что вы, Альберт Станиславович? — встрепенулся я и посмотрел на него, краем глаза поймав мечущий стрелы и молнии взгляд Капитошкина. — Просто задумался...

— О чём же, если не секрет? — тут же задал он вопрос, которого я и ждал всё это время.

— Простите меня тысячу раз, — бухнул я напрямик, — но может быть проще было бы инсценировать очередной заказ? И послать курьера на его доставку, приказав ещё парочке специалистов подготовиться к мгновенному темпоральному прыжку?

— Что-то вроде вашего случая с Побережным? Вы кстати там прекрасно сработали, — похвалил меня он вдруг, и я едва не расплылся в улыбке от удовольствия. — Спасли наши инвестиции, уберегли многих сотрудников от возможного увольнения, которые бы, несомненно, наступило бы, если бы Побережный погиб.

— Благодарю вас, — тактично раскланялся я. — Да, вы совершенно правы: что-то вроде того случая. Но только нацелиться уже не столько на вытаскивание курьера, а на захват парочки "чёрных" из которых на фирме можно было бы прекрасно вытащить подробности. — Великий Космос, я это сказал? Разорви тебя на атомы, прямолинейность — не лучшая моя черта! Но, впрочем, чёрт с этим! Рубикон перейдён, жребий брошен, остаётся только ждать их реакции.

— Почему-то именно от вас я и ожидал такого предложения, — задумчиво произнёс Директор, пристально разглядывая меня. — Пожалуй, даже можно признать вас здесь более правым, чем мы все вместе взятые — вы один из нас, здесь собравшихся, предлагаете реальный вариант решения проблемы. А знаете, Андрей, — он понизил голос до таинственного шёпота, — наверное, так мы и поступим. Что толку сейчас обсуждать возможные варианты виновности того или другого, если можно всё выяснить сразу, не откладывая эти дела в дальний ящик.

Я победно улыбнулся и посмотрел на Грэя — дескать, видишь, наша взяла, уже и они признали необходимость такого шага, а ты мне не верил, что они не виноваты в гибели курьеров — и осёкся, не зная, как интерпретировать слабую беспомощную улыбку, блуждавшую на его лице, и отстранённость, и непонятную позу защиты, а также намертво вцепившиеся в подлокотник кресла пальцы. Я удивлённо приподнял бровь, напрочь не понимая его поведения, после чего мысленно махнул рукой и решил всё выяснить у него потом, когда закончится этот глупый и неинтересный водевиль с затянувшейся лирической частью.

— Раз уж именно вы это предложили, — Директор выделил меня интонацией, — смею рассчитывать на вас и... — он покряхтел и поглядел на Капитошкина, который вдруг подобрался и стал преданным взглядом полировать лицо любимого начальника. — Андрей, — встрепенулся он, как будто проснувшись, — как вы смотрите на то, чтобы, как вы выразились, казаться той самой "приманкой"? "Живцом", иначе говоря...

"Опаньки, — мелькнуло в голове паническое. — Влип, очкарик... Куда его мысль, однако, занесла. Ну и свободный полёт фантазии! Я на это не подряжался господа. Но что же теперь делать? Как-то подозрительно выйдет, ежели я откажусь...".

— Я почему вам это предлагаю, — заторопился с объяснениями Директор, — потому что видел вас в деле и на тренировках, поверьте мне, вы не случайно стоите на первом месте в особом списке курьеров. У вас в отличие от всех остальных курьеров больше всего шансов как нарваться на очередную засаду субъектов в чёрных костюмах, так и уйти от них, а может даже и прихватить с собой нескольких. Разумеется, подстраховка и... м-м-м, — он пожевал губами, раздумывая, — соответствующее вознаграждение, если вы дадите своё согласие, вам будет обеспечено.

"Вознаграждение?! — насторожился я, мои уши моментально встали торчком, а крылышки носа хищно раздулись, предчувствуя любимый аромат звонкой монеты — неважно кредитов ли куглов. — Вознаграждение — это хорошо... Сколько бы попросить, чтобы и себя не обидеть и их не разочаровать? Тяжёлый случай...".

— О вознаграждении речь пока не идёт, — я царственным жестом отмахнулся от горы звонких золотых монет, которую уже успел намечтать, давая тем самым понять этим двум старым интриганам, что стою я побольше, гораздо побольше той суммы, которую они уже успели мысленно для меня подобрать. — У меня к этим ребятам свои счёты, так что вопрос вознаграждения имеет вторичное значение.

— И тем не менее ваши услуги и усилия будут соответствующим образом оплачены, — подчеркнул Директор, бросив быстрый взгляд на Капитошкина.

— Господин Аластор, — обратился он вдруг к Грэю, — скажите, пожалуйста, вы подготовили примерную распечатку заказов, которые запланированы на ближайший месяц?

— Да, Альберт Станиславович, — кивнул Грэй, — я всё подготовил, как вы и просили, после чего передал её Зизольдию Гурабановичу.

— Прекрасно, — кивнул Директор и повернулся к Старику. — Зизольдий, покажи мне её, будь так добр.

Кпитошкин пригубил настой из чашки, неспешно поставил её на стол и встал, засунул руку за пазуху; пошарив там немного, он с исказившимся лицом поискал в нагрудных карманах, сунул руки в карманы на талии, поискал ещё раз за пазухой, после чего вскочил и принялся осматривать место вокруг кресла, обшарил взглядом полочки и тумбочки, заглянул под стол и вдруг удивлённо выругался, виновато посмотрев на с удовольствием за ним наблюдавших Директора и Грэя.

— Будь я проклят, — пробормотал Капитошкин и чуть не с головой нырнул к себе за пазуху.

— Холера, — прорычал он, убедившись, видимо, что искомого там нет, и нервно побарабанил пальцами по столу. — А также чума и импотенция на моё бренное тело!

— Успокойся, Зизольдий, — успокаивающе поднял ладони Директор. — Что стряслось?

— Да забыл, похоже, эту чёртову бумажку в машине! — возопил гневно Капитошкин, брызжа слюной вокруг.

Директор вздохнул и поджал губы.

— А в другом месте ты не мог её забыть, Зизольдий? — укоризненно спросил он, постучав кончиком указательного пальца себе по лбу. — На улице где-нибудь, например, или ещё в каком-нибудь месте, где полно чужих глаз? Это же коммерческая тайна, Зизольдий, а ты как к ней отнёсся? Я с мистером Аластором по большому секрету лично договаривался, чтобы ни грамма посторонних глаз и ушей, а ты её в машине забыл...

— Виноват, Альберт Станиславович, — промямлил Старик убито и как-то сразу сник, скис и расплылся жалкой вонючей лужицей.

— Виноват... — проворчал Директор и вдруг посмотрел на меня: — Господин Андрей, вам не составит труда принести эту бумагу сюда, потому что я боюсь просить Зизольдия Гурабановича, как никак он тут старше всех нас, может забыть, дойдя до машины, зачем его вообще послали...

— Альберт Станиславович, — вскинулся Капитошкин, — как вы можете так говорить?

— Могу и говорю, — спокойно заявил Директор, глядя на меня и улыбаясь. — Господин Андрей, сходите, пожалуйста, к машине и заберите эту бумажку, пока шофёр или кто там есть не запустил в неё свой нос, а тогда плакала коммерческая тайна и тайна наших клиентов...

— Я всё понял, Альберт Станиславович, — спокойно ответил я, вставая с кресла и направляясь к выходу из дома.

— Без проблем, — пробормотал я себе под нос, открывая дверь и выходя в сад, которые ещё в тот момент, когда мы шли к хозяину дома в гости, покорил моё сердце своим молчаливым спокойным великолепием, величавой красой и... какой-то особой завораживающей атмосферой, которая затягивала и растворяла в себе, давая возможность приобщиться к материнскому чреву природы и стихий, о которых мы когда-то очень давно позабыли, а потом, как пришла пора проекта "Эдем", а вслед за ним проекта "Чистое небо", не то чтобы прямо уж вернулись, но как-то вспомнили позабытое, вспомнили, заинтересовались, частично в чём-то полюбили и... вот. Пусть из-под палки, но мы теперь по-настоящему заботимся о соблюдении баланса в дроби "цена прогресса/цена потерь от него"... Земля тому прямое доказательство.

"Наградил же Триединый характером, — думал я, шагая по затейливо выложенным садовым дорожкам и легонько касаясь стволов деревьев и цветов, поглаживая шершавую поверхность красиво расположенных разнокалиберных камней и с наслаждением вдыхая ароматы. — Вроде бы и прост я как топор, ан нет: люблю, оказывается, часами бродить под яблонями, вдыхать ароматы дикого старого мёда, исходящие от груш, задевать головой ветви персиков и выпутываться из зарослей малины, и плевать, что паутина так и липнет к лицу, что мошки так и норовят залететь в рот, как в самую глубокую из всех пещер — это сад, это природа... О, Триединый, а как цветут вишни!.. Великий Космос, не будь я из вредности реалистом во всех вопросах бытия, сказал бы, что это перья ангелов украшают их ветви и играют переливами цвета под лучами солнца...".

Ещё на несколько мгновений задержавшись в саду, я вдруг понял, что если простою тут ещё несколько призрачных минут или секунд, то уже никогда не захочу и не смогу уйти, душа моя растворится среди ароматов цветов и деревьев, а тело покроется снегом грядущей зимы, застынет, превратится в лёд, а по весне истает под лучами солнца, и средь капели, под перезвон подснежников и хруст ломающегося льда на речках, я унесусь на небо к пращурам и праотцам, которые будут строго и справедливо судить меня по небесным законам, дабы вынести вердикт: достоин я перерождения или судьбой обречён на новый урок...

Я быстрым шагом покинул сад, прошёл по нейтральной "приёмной" территории, пересёк её и вышел за ворота, где помахал водителю машины, показывая, что вот он я, а не абы кто другой, иду и машу ему рукой. Было, конечно, дикое желание покуражиться, незаметно подкрасться к машине, незаметно выкрасть нужный документ и тихо убраться, заодно вытащив из-за пазухи водителя штурм-пистолет, а с пояса — "конвертер", а потом гордо всё это ему предъявить, чтобы видел, какие асы на фирме работают, но... Вздохнув, я подавил в себе это воистину детское желание и, специально погромче топая и шаркая, подошёл к машине и заглянул в приоткрывшееся окошечко.

— Витя, привет, — приветливо поздоровался я с усатой озабоченной всеми проблемами на свете, а оттого хмурой физиономией, — меня Старик послал документ один забрать. Пустишь?

Цербер по имени Витя недоверчиво на меня покосился, повёл носом туда-сюда, будто принюхиваясь ко мне, кончики его усов воинственно поднялись, потом вдруг сразу опустились, и он кивнул, пропуская меня и давая возможность порыться в документах Старика.

— Вы там долго ещё? — как-то безнадёжно и тоскливо спросил он.

— Откуда же мне знать, родной? — удивился я, копаясь в бардачке и перебирая бумаги. — А ты куда-то торопишься? Работа у тебя не бей лежачего, знай бублик крути, куда начальство укажет, а в остальное время от мух отплёвывайся.

— Больше всего утомляет именно безделье, — занудно ответил цербер как раз в тот момент, когда я, наконец, под грудой бумаг откопал вроде бы нужный документ, всмотрелся — да, похоже, действительно он. Ну и хвала звёздам!

— Знаешь, Вить, в мире есть такие удивительные и неповторимые вещи как книги, — сообщил я ему на ухо доверительным шёпотом. — Как раскроешь одну, так сразу перед тобой уникальный мир открывается, который завораживает тебя с головой, затягивает, заставляет погружаться всё глубже и глубже, пока ты не достигаешь самого дна... — я вдруг осёкся, потому что увидел, как глаза цербера от моих слов стали голубыми-голубыми, а лицо утратило жёсткие черты, расслабилось, как-то добрее стало, что ли, одухотворённей...

— В общем, почитаешь — сам узнаешь, — я похлопал его по плечу, высунулся из машины и закрыл дверцу. — Только ты, Вить, фантастику не бери для начала. Не советую — сейчас фантастика изрядно опошлилась, ни грамма интеллекта, возвышенности, одухотворённости, одни голые фантазии и эмоции, разобраться в которых сможет и первоклассник. Ты лучше классику почитай, из того, что сохранилось, — вот, где сокровищница мысли и знаний.

Посмотрев в его обалдевшее лицо и затуманившиеся глаза, я вздохнул тихонько — с ещё одним "мыслителем" из "бочки сокровенной мудрости" я знанием священным поделился, хоть бы мне карму за это почистили, до блеска, так нет же на том свете ленивые сидят, ну да ничего, я туда попаду, я там всех строем ходить заставлю — развернулся и пошёл, от души надеясь, что хотя бы каких-то церберов в Академии ЦеЗИТек учат читать и писать — как-то неудобно им, беднягам, ставить крестик вместо подписи. Хотя умный цербер для меня — это то же самое, что качающий штангу очкарик-отличник.

Отойдя от машины на несколько метров, я развернул бумагу, пробежал её глазами и, убедившись на все сто процентов, что не ошибся, вприпрыжку побежал к дому, где уже успел, наверное, остыть мой настой, который мне так понравился. "Нейтральную" территорию и сад я пересёк за несколько секунд, ещё мгновение, и вот я уже на пороге дома, открываю, дверь, вхожу внутрь и иду прямиком в комнату для гостей. Где за время моего отсутствия ничего не изменилось, никто на мою чашку не покусился — убил бы! — разве только что Грэй сидел уже в другом кресле, прежнее стояло, прислонившись к косяку, в паре метров от него, на роже у него удивлённо-испуганное выражение, а Капитошкин, насупившись, смотрит на него.

— Ну наконец-то, — ворчливо заметил Старик, когда я вошёл в комнату и протянул ему лист, — не прошло и полугода! Что ты там делал? С Виктором в ларст играл?

— Вы же знаете, Зизольдий Гурабанович, — возразил я, усаживаясь в кресло и пробуя настой — нет, не остыл, а я боялся и переживал, — мама запретила мне до конца жизни играть в азартные игры.

— И именно поэтому ты часть своей жизни провёл в "Лукулле", якшаясь неизвестно с кем? — фыркнул Капитошкин, угодив плевком себе в чашку.

Я проигнорировал его замечание — между прочим, мог бы сейчас и не хаять меня, я же принёс эту бумажку, хотя мог честно забыть, за чем шёл...

— Я выслеживал там всякий системный сброд, — грозным заунывным загробным завывающим голосом мрачно и трагично произнёс я, потом скосил взгляд в сторону облокоченного о косяк кресла и спросил, кивая на него: — А что, собственно, произошло?

— У своего приятеля спроси, — отозвался старый птеродактиль. — Чего он с утра сегодня такой хмурый? Альберт Станиславович даже не понял сразу, думал, что это стандартная реакция на визит к нему...

— Зизольдий Гурабанович, — виновато прогудел Грэй, сжимая своей гигантской волосатой лапищей кажущуюся в ней крохотной чашечку с настоем.

— Молчи уж, — отмахнулся Старик.

— Так что произошло? — спросил я, повернувшись к Грэю.

— Комплекция у меня... м-м-м... неподходящая для мебели столь тонкой работы, — виновато проговорил Грэй, осторожно ставя чашку на стол. — Поёрзал немного во время разговора и... вот и получилось.

— А-а... — только и смог произнести я, стараясь не засмеяться.

— Тише, — шикнул вдруг Капитошкин, — Директор идёт.

Мы подобрались, вытянулись в креслах по струнке, в комнату неторопливым шагом вошёл Директор с подносом, на который сноровисто убрал все пустые чашки с настоем и отставил его на дальний стол, после чего уселся в кресло и вздохнул.

— Ага, — кивнул он, когда Капитошкин протянул ему бумагу с прогнозируемым списком и анализом заказов, — хорошо... Ах, даже так?.. Ого!.. О, а вот это не очень хорошо... А где же?.. Ах, да — вот оно...

— Так, — скатав лист в трубочку и похлопав ею по колену, Директор нахмурился, — получается, что в грядущем месяце работы у нас будет достаточно, заказы пойдут крупные, денежные, для нас это с одной стороны хорошо, с другой — как бы не очень. Погибли курьеры высокого уровня мастерства, сейчас их заменить молодняком не получится? — Директор посмотрел на Капитошкина, однако тот лишь молча покачал головой. — Плохо! Значит придётся разрываться и работать на износ. Господин Андрей, — колючий пристальный взгляд Директора вонзился в меня, — если проводить в жизнь ваше предложение, то нужно делать это сейчас, пока есть возможность высвободить пару-тройку курьеров, потому что потом такой возможности уже не представится, заказы — я по своему опыту знаю — пойдут ещё большим потоком, чем это спрогнозировано, потому что на очереди выборы Генерального Директора и Круга управляющих, а это значит, что клиентам понадобится любая информация, и за эту информацию они заплатят любые деньги. Этими заказами мы привлечём внимание Центра, поэтому наверняка следует ждать появления этих неизвестных в чёрных костюмах. Поэтому, — его палец вонзился в меня, — будьте готовы в любой момент и... действуйте сразу. Зизольдий, — Директор посмотрел на Старика, — будь так добр, предоставь господину Андрею золотой пропуск в мастерские Кузьмы Вячеславовича, пусть берёт все, что посчитает нужным. Мистер Аластор, — Директор посмотрел на Грэя, — с этого дня работать чётче, докладывать обо всём Зизольдию Гурабановичу.

— Сделаю, Альберт Станиславович, — весело кивнул Грэй, и я подивился этому: куда подевалась его хмурость и явная обречённость во взгляде... Или падение с кресла реанимирует человека?

— В таком случае прошу вас приступать к выполнению своих обязанностей, господа, — Директор встал, все вскочили вслед за ним, я, помедлив мгновение, с тяжким вздохом отклеился от кресла и закачался на своих ходулях, которые упорно не желали держать мой вес. — План действий обсуждён; Зизольдий, при необходимости действуй, как договорились, или напрямую связывайся со мной; мистер Аластор, прошу вас в кратчайший срок произвести все изменения, о которых я с вами говорил, проанализировать все материалы по делам погибших курьеров и действовать в соответствии с оговоренными моментами. Добро?

— Да, Альберт Станиславович, — кивнули оба синхронно, я даже подивился такой слаженности.

— Что касается вас, господин Андрей, готовьтесь — ваши услуги понадобятся сразу, как только кто-то из курьеров окажется под ударом "чёрных", — Директор внимательно посмотрел на меня, и я снова почувствовал, как будто меня сканируют рентгеном.

— То есть? — нахмурился я.

— Планы на ваш счёт несколько изменились, — мягко пояснил Директор. — Слишком опасно и глупо — использовать вас в роли "живца", хотя здесь наши мнения с Зизольдием Гурабановичем и разошлись, вы лучший из курьеров, поэтому ваша потеря будет совсем неудобна и нежелательна. Если я, Зизольдий, мистер Аластор — все мы правы, и "чёрных" подсылает Центр, то разумнее будет использовать вас в роли своеобразного "карателя". Поэтому я требую, чтобы в случае чего вы были на подхвате и были готовы сразу нырнуть в темпоральный поток.

— А как же поимка пленника? — тупо спросил я.

— Вы этим и займётесь, — лучезарно улыбаясь, объяснил Директор. — Экономически и технически невыгодно бросать вас на заказы, ожидая, что где-то клюнет, и они придут, а потом ещё и искать свободных курьеров-профессионалов и отправлять их вам на подмогу. Выгоднее будет, если вы будете готовы отправиться сразу за любым курьером и там поможете ему отбиться. Вы согласны?

— Да, Альберт Станиславович, — прикинув палец к нос и как следует подумав, ответил я. Ну что ж быть на подхвате — дело, действительно, не столь рискованное, чем путь в заранее уготованную петлю, в объятия к "чёрным".

— Но даже и не думай, что всё это время ты не будешь работать, а будешь висеть у всех нас на шее, — зловеще предупредил меня Капитошкин, и Директор улыбнулся. — Как миленький будешь работать!

— Как скажете, о, повелитель, — я сложил руки на груди и поклонился. — Я раб вашей лампы.

— Убереги меня Триединый от такого джинна! — зафыркал испуганно Старик, а я бросил быстрый взгляд на Грэя из-под полуопущенных век — беседа, судя по всему, подходила к концу, а ничего особо страшного, за исключением падения с поломавшегося под ним кресла не произошло. Это что же получается: ошибаются даже боги и умнейшие из смертных? Впрочем, похоже правило: "Кто не ошибается, тот не работает" срабатывает во все моменты жизни, включая даже самые идиотские.

— Ну что ж, пожалуй, это всё, — неспешно и задумчиво произнёс Капитошкин, разминая пальцы и массируя ладони. — Мы ведь всё обсудили вроде бы... Альберт Станиславович?

— По-моему, да, — кивнул Директор и обвёл взглядом всех нас. — Я буду надеяться на вашу исполнительность и ответственность, господа, постарайтесь не подвести меня. Зизольдий, я жду твоего доклада ровно через неделю. Меня интересует, как пойдут дела, какие произойдут происшествия и как всё будет обстоять с... — Директор кивнул в мою сторону, и Капитошкин понимающе качнул головой. — Связь как обычно по гала-каналу.

— Будет сделано, Альберт Станиславович, — отчеканил Старик.

— Добро, — вздохнул Директор и как-то по-отечески посмотрел на нас. — А теперь, господа, я вынужден с вами со всеми проститься — дела ждут. Мне было очень приятно видеть вас всех здесь сегодня, наши разговоры, несмотря на официальный вид и деловую направленность, доставили мне истинное удовольствие.

— Нам всем тоже было очень приятно оказаться у вас в гостях, Альберт Станиславович, — едва не в пояс поклонился ему Капитошкин. — Вы уж простите, что мы доставили вам некоторый дискомфорт, — Старик свирепо посмотрел на Грэя и зло засопел, взглядом показывая ему на сломанное кресло.

— Ничего-ничего, — замахал руками Директор, — признаться честно, без определённого дискомфорта жизнь давно стала бы серой и тусклой.

— Мистер Аластор, — спросил вдруг он, увидев, что сжимает в руке листок с прогнозируемыми заказами, — я надеюсь, что у вас имеется копия этого документа?

— Конечно, Альберт Станиславович, — бодро кивнул Грэй, и Капитошкин как-то непонятно посмотрел на него.

— В таком случае я оставляю её себе, проанализирую ещё раз на досуге, — решил Директор, убирая бумагу за пазуху. — Всего вам доброго, господа. Мне был очень приятен ваш визит. Вы уж простите: не провожаю — дела срочные ждут.

— Не теряйте времени на нас, Альберт Станиславович, — успокаивающе поднял руку Капитошкин. — Мне с Андреем и Аластором как раз поговорить нужно было с глазу на глаз.

— В таком случае прощайте, господа, — Директор подождал, пока мы выйдем в коридор, обуемся — Капитошкин успел даже выкрасть пару сигар из личных запасов своего непосредственного начальника — после чего собственноручно проводил нас к выходу в сад и, притворив за нами дверь, растворился в глубине дома.

По саду мы шли, молча, вдыхая ароматы девственной флоры, обитающей в нём, нашедшей здесь свой приют, обжившейся и привыкшей. В голове у меня от увиденного и услышанного мельтешила целая куча вопросов, задавать которые я то ли стеснялся, то ли подсознательно не хотел; мне, например, казались ахинеей многие оговоренные сегодня во время визита к Директору вещи и события, однако Грэй — я видел по его довольной роже — и Капитошкин — я просто знал его характер и примерные стремления — в них почему-то поверили; кто-то понятно почему, потому что это его устраивало, а вот ещё кое-кто по причинам, мне лично насквозь непонятным. В голове как будто рой шмелей дискотеку устроил или на брачные пляски собрался — мыслей разных и разнообразных было столько, что я даже не знал, с какой следует начать и какой закончить последующий вдумчивый допрос либо Грэя у него в кабинете, либо Старика. Впрочем, почему обязательно последующий? Можно ведь и прямо сейчас...

— Зизольдий Гурабанович? — позвал я его тихо, когда мы уже подходили к садовой калитке и по одному выходили на "нейтральную" территорию.

— Чего тебе ещё? — буркнул он недовольно, закрывая за нами калитку и направляясь к автоматическим воротам, которые выводили непосредственно на дорогу.

— Скажите, — пропыхтел я, приноравливаясь к размашистым шагам своих спутников, — неужели Альберт Станиславович прав, и все случаи гибели курьеров происходят по вине Центра?

— Преображенский, тебе жить надоело? — сердито фыркнул он. — Ты думай, прежде чем такие идиотские вопросы задавать! Нашёл место — здесь камер наблюдения побольше, чем во всех магазинах Айзиса вместе взятых. Поговорим в машине.

— Простите, — вякнул я слабо, чувствуя, что в очередной раз сглупил. Эх, лишали бы меня премий за подобные ляпы, я бы очень быстро исправился, а так стимула нет, прям таки критических условий тоже нет, посему исправляться и работать над собой я не спешил. Потом... Годам к трёмстам.

Через десять минут мы уже сидели в машине, я как и по дороге сюда бок о бок с Грэем, Капитошкин на переднем сиденье, судя по его ожесточённой мимике и жестам, он что-то горячо втолковывал Вите, который лишь кивал в ответ и озабоченно хмурился. Наконец, машина мягко тронулась, нас с Грэем несильно качнуло, чуть втопило в сиденья, и мы покатили вперёд, осторожно объезжая придорожные клумбы и горшки с цветами. Я посмотрел на Грэя, его лицо было спокойным, ни грамма не осталось от утренней хмурости и плохого настроения — интересно, с чего бы? — он скучающе наблюдал за меняющимся за окнами пейзажем и любовался, судя по всему, природой. Я вздохнул незаметно: ни поболтать, ни посплетничать — неужто так и будем до самой фирмы трястись, ни слова не говоря друг другу? Я надулся и засопел, недовольно уставившись в окно, — мне было скучно...

— Преображенский! — рыкнул Капитошкин, вместе с сиденьем разворачиваясь к нам, за его спиной с тихим шипеньем выдвинулась звуконепроницаемая перегородка, надёжно отгородившая нашу часть салона от водительской. — Скажи мне на милость, подчиняясь каким таким правилам игры, ты умудряешься задавать всё время ненужные вопросы, да ещё и не в лучшее для этого время?

— Откуда я знал, что у него везде камеры понаставлены? — пожал я плечами.

— Это загородный дом одного из крупнейших предпринимателей на всём Марсе, который финансирует, вдобавок, некоторые правительственные и прочие акции, — заявил Старик, сидя — хвала Триединому! — на достаточном расстоянии, чтобы не заплевать меня в столь возбуждённом состоянии. — Естественно, он охраняется как сама Белая Башня! Или ты и этого не знал?!

— Не довелось как-то, — в очередной раз пожал я плечами — полезная физическая процедура, между прочим, стимулирует кровообращение, разминает мышцы, снимает нагрузку с позвоночника и укрепляет поясницу.

— Вы поглядите на него, — всплеснул руками Капитошкин. — Андрей, тебя хоть что-то в этой жизни интересует?

— Да, — твёрдо ответил я, глядя ему прямо в глаза. — Мне очень интересно, как в гибели курьеров может быть замешан Центр?

— Очень просто, — взглянул на меня Грэй, отвернувшись от заоконного пейзажа, который всё это время созерцал. — Центр обучает курьеров, готовит их... Разве ты забыл?

— Нет, не забыл, — фыркнул я, вспоминая те кошмарные денёчки, которые я впоследствии занёс себе в память в папку "Не влезать — убьёт!", в которой хранились и воспоминания о той кошмарной Великой Зиме и о тех деньках, что наступили после неё, и ещё какие-то моменты жизни.

— Раз Центр готовит курьеров, то у него возникает предложение, точнее его переизбыток. Образно говоря, товар залёживается на складах, — совсем просто пояснил Грэй. — А как быть, когда спрос неизменно низкий и нет тенденций к его повышению? Создать искусственно условия, которые привели бы к его увеличению, если нет возможности переориентировать или дифференцировать производство...

— Так мы же нанимаем людей на работу! — не угомонился я — слова Грэя сильно меня зацепили — я и сам не во все моменты жизни пылко люблю человечество, но чтобы так прямо высказаться о цене человеческой жизни... Пусть она стоит сейчас совсем недорого, но... должны же быть какие-то моральные принципы! Или это просто я такой устаревший?

— Мы не нанимаем людей на работу, — покачал головой Старик и поудобнее устроился на сиденье. — Мы лишь размещаем кандидатуры, которые выдвигает Центр и которые впоследствии проходят тщательную подготовку. Понимаешь?

— А как же дело обстоит со мной?

— Ты у нас случай редкий, но не исключительный, — зевнул Капитошкин. — Было дело, мы устраивали людей по блату, это было ещё в те светлые времена, когда Центр ещё не взял окончательно поводья в свои цепкие руки... Мы все им скованы по рукам и ногам, — пожаловался он вдруг. — Это только кажется, что вести дела сейчас легко, а на самом деле: отчисления за работу — в Центр, вся кадровая информация — в Центр, копии заявок заказов — в Центр, наём сотрудников — опять Центр над душой стоит. Без его жёсткого контроля не будет лицензии, а не будет лицензии — всех нас разгонят к едрене фене.

— Понятно... — пробормотал я, пытаясь обдумать и осмыслить услышанное. Чёрт, но почему же Грэй меня предаёт, высказываясь за ту ахинею, которую битых два часа нам бубнил Директор?!

— А что касается твоего несколько несвоевременного но вполне обоснованного вопроса, — Капитошкин вздохнул и пощёлкал суставами пальцев, — мы сегодня говорили на эту тему СЛИШКОМ, — он выделил это слово, — я бы даже сказал, ЧЕРЕСЧУР откровенно. В возможность такого косвенного воздействия на нашу работу со стороны Центра я верю — благо стимул у них есть: необходимость пристроить переизбыток подготовленных кадров. Вдобавок твоя фраза насчет того, что эти "чёрные" не дышат, не мигают и вообще похожи друг на друга как близнецы, если принять её на веру и вообразить, что они клоны... — Старик помедлил и пожевал губами. — Знаешь, Андрей, как-то в одном информационном блоке, который шёл через нас под грифом "Особо секретно", я успел прочесть, что планируется размещение генной лаборатории и репликаторов в Центре и его филиалах с целью восстановления генетического кода сотрудника особой службы доставки, клонирования его организма в случае его смерти, произошедшей от несчастного случая, — процитировал Капитошкин, нахмурившись, и зачем-то опять пощёлкал суставами пальцев, видимо, собираясь с мыслями.

— В общем, всё решено, — подытожил я.

— Ещё ничего не решено! — свирепо рыкнул он на меня. — Всегда удивлялся твоей привычке говорить глупости с умным видом, абы лишь бы сказать. Я в своих подозрениях уверен и... не уверен. Директор приказал рубить сплеча в ответ на малейшую провокацию, но я так делать не собираюсь. Не по мне это...

— Как насчёт моего участия в охоте на охотника? — напомнил я.

— Поглядим, — отмахнулся Старик. — Не в моих правилах бросаться, очертя голову, на мины. Посему поработаешь пока как обычно, как всегда, а потом... Посмотрим. В случае чего будем импровизировать.

— Но ведь Директор дал чёткие недвусмысленные указания, — удивился я. — Разве мы не должны их придерживаться?

— Андрей, — возвёл очи горе этот лысый Микки-Маус, — не будь ребёнком! Вся существенная разница заключается в том, что он у себя ТАМ, а мы ЗДЕСЬ, и у нас разное восприятие и реакция на ситуацию. Если бы я был столь категоричен как Альберт Станиславович, то меня давно бы уже не было на этом месте и свете.

— Кстати, чтобы развеять последние твои сомнения, — вставил вдруг доселе молчавший Грэй, — не только на нашей фирме гибнут курьеры. Я справлялся по конкурентам — та же ситуация: из-за атак неизвестных убийц в чёрных костюмах погибают курьеры из особого списка, причины смерти остальных, как правило, стандартны. Здесь явно чувствуется чья-то организованная рука.

Я с удивлением посмотрел на него — похоже, падение с кресла меняет не только настроение человека, но и его взгляды на происходящее вокруг. Помнится, вчера он мне за столом лепетал совершенно другое, и глаза так и бегали, потому что не решались, видимо, сказать правду, которая оказалась вовсе не правдой, точнее не совсем правдой, а полуправдой, смешанной с полунамёками... Великий Космос, я окончательно запутался! Впрочем, суть понятна и без этой болтологии, а суть здесь такова: Грэй резко поменял своё мнение, не знаю, уж с чем это может быть вызвано, но... Грэй как и я, и многие хорошие и замечательные люди на свете ничего не делает просто так с бухты-барахты, как и я он всегда ищет причину фактора, если уж требуется его оценить по-новой. А раз так... Что ж доверюсь ему, благо события последних дней прямо-таки рвут нашу теорию в клочья. Но всё равно как-то непонятно: так быстро взять и изменить своё мнение... А может он прикидывается? "Ай!" — я мысленно махнул на всё рукой и решил принимать таким, каким оно есть — мозги закипали от обилия предположений.

— Что дальше? — задал я, как мне показалось, не самый умный на свете вопрос, лишь бы разрядить обстановку, однако Капитошкин отреагировал на него благосклонно, даже, казалось, с некоторым оживлением.

— Дальше... работать будем, — просто объяснил он и сразу же подвёл черту: — Работать долго и упорно, благо наконец блеснул лучик света в этом проклятом бесконечном туннеле.

— А я? — тупо спросил я, а Грэй на этот мой вопрос почему-то неопределённо хмыкнул.

— А ты? — удивился Капитошкин. — Ты... Ты сейчас поезжай-ка домой, когда вернёмся на фирму — сегодня утро выдалось хлопотное, неспокойное, а вот день как раз наоборот: слишком тихий. Я связался с Мариком, он сообщает, что пока что ни один потенциальный клиент на связь не выходил, соответственно, работы, кроме той, которая уже выполняется, нет. Так что вали-ка ты домой, пока я добрый, а я на фирме всех курьеров свободных тоже по домам отпущу, чего им время зря просиживать.

Капитошкин помолчал, глядя на меня в упор, а я в свою очередь не знал, как поступить: радостно заорать: "Ура! Я еду домой!" или просто вякнуть в сторону а-ля контекст-реплика: "Ура... Ура... Ура...".

— Молодец, — с какой-то непонятной интонацией произнёс он, загадочно улыбаясь каким-то своим мыслям. — Рад, что ты не выпрыгиваешь из штанов от восторга — это хорошо.

Он почесал подбородок и поглядел куда-то мимо меня.

— А вот нам с Аластором придётся поработать, — пробормотал он негромко, Грэй как-то настороженно посмотрел на него. — Придётся нам вместе с Бенефициусом поднять клиентскую базу и архив заявок на доставку информации — будем выяснять, кто были те клиенты, на заказах которых погибли Шамрин, Ковалёв, чуть не погиб Побережный. Заодно по поводу Асахиро разузнаем...

— Моя помощь потребуется? — коротко спросил я.

— Хочешь поработать? — удивился Старик.

— Нет, — честно ответил я.

— Я бы весьма удивился, если бы услышал "Да", — вздохнул он и помрачнел. — Нет, твоя помощь не понадобится, если ты только не специалист в области программного инжиниринга и системного администрирования. Нет? В таком случае нечего проедать задарма хлеб фирмы!

— Минутку, — я поднял ладонь — меня вдруг осенила, наверное, гениальная мысль, — Зизольдий Гурабанович, скажите, какой смысл Центру организовывать подставные заказы, намеренно губить курьеров, если по законодательству за трагическую смерть положена выплата грантами фирме, на которой этот курьер работал?

— Этим вопросом ты признаёшь, что Центр теоретически может вести двойную игру? — приподнял бровь Капитошкин.

— М-м-м... — неопределённо промычал я.

— Я так и думал, — кивнул он. — Андрей, фонды Центра являются государственно резервируемыми, все выплаты пособий, дотаций, субсидий, грантов лишь проходят через счета Центра, источником является Главное управление казначейства Федерации. Понимаешь разницу?

Я мотнул головой — в экономике, признаюсь, я разбирался слабо.

— Понятно, — вздохнул Старик, подняв очи горе. — Представь, кому-то в Центре захотелось икры настоящей осетровой, стоит она по-моему что-то около шести-семи тысяч кредитов за килограмм. Нужны деньги, не так ли? И он организовывает ситуацию, в которой Центр имел бы право обратиться в казначейство и затребовать энную сумму в виде гранта, который впоследствии пройдёт через счёт-посредник Центра, там часть "потеряется", потом в соответствии с Предписанием Центра грант будет переведён на счёт фирмы, которая должна будет распределить его так, как это указано в Предписании. Возможно, часть средств вернётся в Центр, возможно и нет, но принцип примерно таков... — Капитошкин устало вздохнул и посмотрел на меня умоляюще: — Андрей, прошу тебя, сделай вид, что тебе понятно.

— Мне всё понятно, — спохватился я, вдруг заметив, что сидел с открытым ртом и внимал сему откровению. — Не переживайте, Зизольдий Гурабанович, схему я уяснил.

— Наконец-то, — с облегчением вздохнул он и перевел дух. — Не знаю, как вы, а я наговорился на месяц вперёд. Хвала звёздам, сейчас на фирму, там можно будет поработать без лишних вопросов и отвлечённых рассуждений.

Он нажал на кнопку внутренней связи:

— Витя, долго ещё ехать?

— Ещё двадцать минут, Зизольдий Гурабанович, — раздался его спокойный голос.

— Прекрасно! — спохватился Старик. — Как же это я сам не заметил? Заболтал ты меня, Андрей.

— Зизольдий Гурабанович, вы ещё не передумали насчет того, чтобы отпустить меня домой? — быстро спросил я, вытягивая шею и глядя в окошко.

— А в чём дело? — недовольно удивился он.

— Здесь остановка поезда неподалёку, — пояснил я, привязываясь к местности: улочка, по которой мы ехали, со всех сторон была зажата невысокими двух-, трёхэтажными домами из красного камня, иногда вплотную к ней примыкавшими, иногда отстоящими и окружёнными в таких случаях небольшими палисадниками и садами. — Если выйду здесь и успею на поезд, то до Айзиса минут за двадцать доберусь, а там сяду на шаттл и... домой.

Ага! Я вспомнил! Эта улица, точнее проспект, по которому мы ехали, называется, кажется, проспект Независимости, от него можно пройти дворами и выйти на рыночную площадь Героев, на которой как раз и находится остановка поездов. Вот только выходить надо либо здесь, либо ехать до самой фирмы, а уже от неё добираться до соседней площади Звёзд — от неё через площадь Героев идёт междугородный магнитный монорельс прямиком до Ликсора, на его протяжённости городских остановок практически нет, скорость развивается до тысячи километров в час.

— Ты прав — тебе лучше тут выйти, — кивнул наш лысый фантомас, быстренько сориентировавшись, — от фирмы далече добираться будет.

— Вот-вот... Остановите?

— Что за вопросы? — буркнул он. — Пользуйся, пока я добрый. Только учти, я очень скоро выздоровею.

— Витя! — рявкнул Капитошкин в небольшой еле заметный микрофон. — Останови здесь где-нибудь!

— Как скажете, — пробубнило в ответ, и машина начала сбавлять ход, прижимаясь к обочине.

— Получается до завтра? — деловито спросил я, пожимая руку Грэю и протягивая её Старику.

— Да, — ответил он, пожимая мне руку на прощание. — Завтра не опаздывай, возможно, предвидятся заказы для особого списка, так что будь начеку. Кстати может что-нибудь и тебе подберём...

— Ну тогда всего доброго! — попрощался я и вылез из машины, Грэй проводил меня каким-то странным взглядом, после чего захлопнул аккуратно дверцы.

Отойдя на обочину, я помахал рукой растворяющемуся в общем потоке автомобилю, развернулся и пошёл в направлении станции, шаркая ногами и пиная лёгкую невесомую пыль — домой мне не очень хотелось ехать прямо сейчас. Делать там было решительно нечего... "На Землю что ли слетать?" — вяло подумал я и оживился, окрылённый идеей, надо будет не забыть попросить у ЭлИн новый каталог зоозон, авось что-нибудь новенькое подвернётся.

На поезд я успел перед самым моментом его отхода. Перед этим мимо меня беззвучной молнией промелькнул междугородный, не остановившись на площади, и растворился в начавшем сгущаться тумане. Рутина дороги заволокла меня с головой, я погрузился в свои мысли и почти полностью отключился от реальности, реагируя лишь на периодические сообщения бортового компьютера о времени прибытия и том времени, которое до него осталось. Как робот бродил я рядом со станцией шаттлов, по Айзису, размышляя, раздумывая, обдумывая, прикидывая, пытался анализировать события и факты, однако получалось туго — я каждый раз упирался и натыкался на то, что верны как раз таки предположения и догадки Директора и Капитошкина, а наши с Грэем теории хороши для бульварного или туалетного чтива. Как зомби шатался я на автопилоте везде и повсюду, пока вдруг не обнаружил, что сижу за стойкой в баре "Лукулл", поглощаю маленькими глотками "Рокко", а у моих ног корчится здоровенный мужик, прижимающий одну руку к груди другой. Я посмотрел на батарею опустошённых рюмок, быстренько проанализировал собственное состояние: не пьян, а бок, в который меня пихнул сей грубиян, уже почти не болит, расплатился с барменом, который с уважением прикоснулся двумя пальцами ко лбу — ишь, помнит меня, стервец! — и вышел из бара, попутно отметив для себя, что обстановка в "Лукулле" почти не изменилась, что одновременно и радовало, и удручало — хотелось бы всё-таки, чтобы менялись не только люди, но и окружающий нас мир. Я глубоко вдохнул вечерний воздух Айзиса, постоял так немного, закрыв глаза, и понял, что пора домой. Погуляли и хватит.

Дома я был через час. Неторопливо разделся, принял душ, сунул грязную одежду роботу, который довольно — ура, работа нашлась! — мурлыкнул и укатил вытирать пыль, после чего закутался в свой любимый халат и побрёл на кухню, включив по дороге галавизор и сделав звук погромче, разогревать себе еду, чтобы хоть чем-то заняться в отсутствие Шелы. Кстати чего она мне не звонит? Я удивлённо покачал головой, поборов в себе желание самому позвонить и всё выяснить, и сел за стол, активируя роборецкого.

— Чего-нибудь лёгкого, чтобы поужинать, — велел я ему и откинулся на спинку кресла, закрывая глаза.

По кухне потекли вкусные ароматы разогреваемого ужина, я сглотнул набежавшую слюну и вдруг понял, что даже "Рокко" на пустой желудок хуже тёплой водки в жару, и решил поужинать поплотнее, махнув рукой на загадочное отсутствие Шелы. В самом деле: придёт и сама разогреет, если захочет! Ждать мне её, что ли?

Поэтому первый стук в дверь я позорно пропустил мимо ушей — не заметил, каюсь, не услышал.

Второй, более громкий и нахальный, внезапно меня заинтриговал.

"Опять ключи потеряла, шельма...", — добродушно проворчал я себе под нос и попёрся открывать. Интересно, а почему звонок не сработал? Почему ЭлИн не сообщила? Что за глупости сплошь и рядом происходят?

Кряхтя и изображая из себя немощного, я подошёл к двери, приложил большой и указательный пальцы к ДНК-распознавателю универсального замка, неспешно открыл дверь и обомлел, застыл на месте как статуя, не в силах шелохнуться или хоть как-то подвинуться — удивлению моему не было предела... Потому что...

— Привет, Андрей, — спокойно сказала стоящая на пороге Элечка. — Я могу войти?

Исподволь мне вспомнились слова Капитошкина: "Утро выдалось хлопотное, день обещает быть тихим...". "Великий Космос, — я схватился за голову, — а какой же будет вечер?!".

— Так я могу войти? — спокойно повторила она, глядя на меня снизу вверх. — Или мне так и стоять на пороге?

Конец Первой книги