Архивы Конгрегации

— Давай сюда, — велел Курт трактирщику.

На засаленном клочке бумаги были криво нацарапаны всего два слова: "Клаус Краут".

— Что там, Молот Ведьм? — полюбопытствовал Ван Ален, заглядывая через плечо.

— Имя наводчика, — он показал записку. — Интересно, кто это?

— Так это ж тот самый зеленщик! — восхитился охотник. — Вот шельма!

— Зар-раза! — припечатал Курт. — Макс, за мной! Ян, где он живет, знаешь? Веди.

* * *

Дом зеленщика оказался заперт и пуст. Опрошенные соседи припомнили, что Краут был на обедне, он вообще никогда не пропускал воскресных служб, очень набожный человек, требовательный к себе и другим. С тех пор дома он не появлялся.

— Троих из шестерых убитых в последний раз видели в воскресенье в церкви... — задумчиво протянул Ван Ален. — Это, часом, не священник местный развлекается?

— Зараза... — снова простонал Курт, хлопая себя по лбу. — Макс, ломай эту дверь к хренам! Живо!

— Эй, Молот Ведьм, ты чего? — опешил Ван Ален. — Ты свихнулся или...

Дальнейшие предположения охотника утонули в грохоте слетевшей с петель двери. Хагнер не привык переспрашивать, когда ему приказывали вышестоящие.

— Либо зеленщик и есть малефик, либо он — последняя жертва, — коротко бросил Курт, приступая к обыску дома. — Малефик заканчивает ритуал и заметает следы. Краут — если это не он режет эбингенцев — единственный, кто мог бы нас к нему вывести. И если мы не поторопимся, то именно так все и случится. Макс, помнишь участок, который я вчера обвел на карте? Дуй туда и ищи. Крики, запах крови, горячего железа, жженой плоти... Без крайней необходимости один не суйся, но помни, что важнее не дать убить жертву, чем сохранить малефика. Ян, останешься со мной. Быстро осматриваем дом и бежим следом.

Хагнер кивнул и выскочил на улицу. Следователь и охотник разошлись по дому.

На первый взгляд обиталище зеленщика ничем не отличалось от домов обычных горожан. Разве что некоторая утварь выглядела поновее и побогаче, чем ожидаешь найти в доме человека подобного рода занятий.

— Дьявол и святые угодники! — раздалось из кухни, куда несколько минут назад ушел Ван Ален. — Молот Ведьм, погляди-ка, что я тут нашел!

Курт вышел на кухню и присвистнул. Под одной из досок пола обнаружился тайник с золотыми монетами, какими-то украшениями и серебряной утварью.

— А внакладе-то добрейший и благочестивейший зеленщик не оставался... — с непонятным выражением протянул Ван Ален.

— Воистину безграничны лицемерие и алчность человеческие, — вздохнул Курт. — Пошли отсюда, Ян. Какой бы кары эта тварь Божья ни заслуживала, пусть примет ее не из рук малефика.

* * *

Когда они добрались до предполагаемого района проведения ритуала, уже стемнело. Макс понуро бродил по пустеющим улицам, несмотря на довольно теплую погоду, надвинув капюшон плаща по самый нос. Подойдя ближе, Курт понял, почему: лицо парня сейчас с большим трудом можно было назвать человеческим. Подбородок оставался прежним, а вот нос вытянулся, почти превратившись в волчий. На приятном и открытом человеческом лице влажный волчий нос смотрелся диковато, но следователю сейчас было не до того. Он лишь отметил про себя, что со времени их последней встречи Макс поднаторел в обращении со своей второй натурой.

— Ничего, — хмуро доложил он. Голос звучал непривычно гулко, будто с подвыванием. — Обычные люди, обычные дома. Горячее железо — разве что котлы в печках.

— Во дворы забирался? К сараям и задним дверям подходил? Вряд ли он станет разделывать жертву прямо в комнате, позволяя ей вопить на весь квартал и рискуя быть увиденным в окно.

— Всех собак распугал, — кивнул Макс. — Я по дворам на четырех лапах бегал.

— Молодец, — одобрил Курт. — Продолжаем в том же духе. Один круг идешь на двух, один на четырех.

* * *

Перевалило за полночь. Свет в окнах давно погас, с улиц исчезли последние прохожие. Обитатели неблагополучных кварталов если и промышляли где-то поблизости, то к вооруженным до зубов мужчинам благоразумно не совались. Зону поиска на всякий случай расширили на несколько прилегающих кварталов, но никаких подозрительных запахов и звуков не наблюдалось. Хагнер уже не возвращался в человеческую форму и, обнаглев окончательно, совал нос в окна и под двери, надеясь уловить хоть что-то. Тщетно.

Ноги гудели, недвусмысленно намекая на заслуженный отдых, а над переносицей начинала пульсировать знакомая боль.

— Он что, прямо в преисподнюю со своей жертвой спустился? — не выдержал Ван Ален. — Хвостатый, ты точно учуешь, если они где-то в погребе устроились?

Волк неопределенно мотнул головой. Выразиться понятнее в этой ипостаси он едва ли смог бы.

— Мы что-то упускаем, Ян, — медленно проговорил Курт. — Мы не видим или не учитываем чего-то важного, а время уходит. Зараза! Возможно, оно уже ушло!

— Знаешь что, Молот Ведьм, — задумчиво протянул Ван Ален, — мне тут вспомнилось, что я краем уха слышал, будто раньше где-то возле города стояла мельница. Может, стоит выйти за пределы города? Мало ли что там еще заброшенное стоит?

Курт ощутил, как гаснет головная боль, и почти с облегчением выдохнул:

— Бегом!

Майстер инквизитор и охотник шли по дороге, удаляясь от города. Мимо них туда-сюда черной молнией метался огромный волк. Вдруг зверь исчез, прямо в воздухе за считанные мгновения обратившись в человека.

— Там! — хриплым после обращения голосом выкрикнул Хагнер. — Они там! Кровь, жженое мясо и каленое железо.

— Веди! — приказал Курт.

Бежать оказалось недалеко, но если бы не Макс, притаившееся в зарослях акации приземистое, наполовину ушедшее в землю строение они бы просто не нашли. Камень стен густо зарос плющом, свет из заляпанного грязью оконца почти не пробивался наружу; новой и крепкой выглядела только дверь, явно недавно замененная. Изнутри не доносилось ни звука.

— Там вообще еще кто-то есть? — устало уточнил Курт.

— Я чувствую запах двух человек и слышу придушенные стоны, как будто кому-то заткнули рот, и шорох ерзающего по полу тела, — доложил Макс шепотом.

— Значит, живой пока, — хладнокровно заметил майстер инквизитор и приник к окну, знаком велев спутникам подождать.

Сквозь с трудом найденный относительно чистый участок окна удалось рассмотреть комнату. Помещение выглядело скорее как допросная, чем как обиталище малефика. Никаких пентаграмм, ритуальных кругов, черных или каких-либо других свечей не наблюдалось. На невысоком столике был разложен самодельный пыточный инвентарь: крючья, иглы, ножи; у дальней стены в жаровне с углями калился металлический прут. Посреди комнаты, привязанное к вбитым в пол кольям, было растянуто истерзанное тело мужчины. И сама жертва, и все вокруг нее перемазано в крови; кожа местами содрана, местами неаккуратно разрезана. В ранах на руках и ногах белела голая кость; низ живота, пах и бедра сплошь покрывали ожоги. Над телом, скрывая лицо мужчины, спиной к окну склонилась фигура. Прежде чем Курт успел что-либо предпринять, рука палача с зажатым в ней ножом взметнулась и опустилась на горло жертвы. Убийца ловко отшатнулся, пропуская мимо себя поток крови, и стало видно лицо убитого — местного священника.

— Зар-раза! — уже не скрываясь, рявкнул Курт и рванулся к двери. Та оказалась заперта, но сориентировавшийся Хагнер вышиб ее одним резким ударом.

Внутри уже никого не было. В открытом лазе в крыше исчезали ноги убийцы.

— Макс, взять эту сволочь! — заорал Курт не своим голосом, и ликантроп молнией метнулся за дверь.

Минуту спустя все было кончено. Помятого и испачканного в грязи малефика Хагнер приволок за шиворот и остановился перед начальством в ожидании указаний, потрясая добычей.

— Краут... — выдохнул Ван Ален. — Последняя жертва, мать его так!

Следователь перехватил малефика у Макса и с размаху приложил палача-самоучку об стену.

— Кого ты вызывал?! — рявкнул майстер инквизитор.

— К-к... В к-каком с-смысле? — заикаясь, проблеял зеленщик.

— Что это был за ритуал?! — наседал Курт. — Кого ты пытался вызвать?

— Н-н-не знаю...

— Говори, мразь! Кого?! Демона? Дьявола? Ангела? Языческого бога? И как это остановить?

— Никого... я... никого...

— Я тебя сейчас самого на куски порежу! Как обратить действие твоего ритуала? Отвечай! — Курт хлестнул его раскрытой ладонью по щеке. Голова Краута мотнулась из стороны в сторону.

— Никого я не вызывал! — наконец пришел в себя задержанный. — Это не ритуал. Не надо ничего отменять.

— А что тогда ты делал? — с подозрением уточнил Курт.

— Я спасал их души, — торжественно изрек окончательно опомнившийся Краут. — Ибо страдание очищает.

* * *

— Признаться честно, так глупо я себя лет десять не чувствовал, — вздохнул Курт.

— И как, освежает? — участливо уточнил Бруно.

— Да не то слово, — хмыкнул Курт. — Вспомнил молодость, охоту на несуществующего стрига...

— Главное, не с такими же последствиями, — наставительно поднял палец духовник. — И, как и в упомянутый тобою раз, ты все же был там не зря. Борьбой с ересью, если ты забыл, Конгрегация тоже занимается.

— Да уж, ересь там была первостатейная, — усмехнулся Курт. — Этот Краут чем-то напомнил мне недоброй памяти Бернхарда. Должно быть, обширным цитированием Писания и потрясающим его толкованием.

— Вот об этом поподробнее, будь любезен, — подал голос Висконти, до сих пор слушавший доклад агента Совета почти что молча. — Из твоего письменного отчета в силу его исключительной, как обычно, краткости мы смогли составить лишь весьма поверхностное представление. Хотелось бы больше деталей.

— Рассказываю подробнее, — кивнул Курт, поудобнее устраиваясь на табурете напротив итальянца. — У сего выдающегося субъекта был дядя со стороны матери. Дядя был священником, учил племянника грамоте, а заодно оный племянник получал бесконтрольный доступ к книгам, в том числе к священным текстам, в том числе к тем, кои запрещены для самостоятельного изучения. Результат получился потрясающий. Этот умник и поборник нравственности возомнил себя ни много ни мало агентом Чистилища на земле. Люди, известное дело, грешны, кто-то больше, кто-то меньше. Всем, понятно, за гробом воздастся по делам их. С теми, кто грешил без меры, все понятно, но есть ведь и те, кто ничего совсем уж непростительного не совершал — ближних не убивал, сирых и убогих не обижал, а так, по мелочи. Чуть подворовывал, обманывал, прелюбодействовал... Таким, как мы знаем, дорога скорее не в Ад, а в Чистилище, а там, может, и выше подняться удастся.

— И каким же образом этот Краут предполагал ускорить сей процесс? — уточнил Висконти.

— Он, видишь ли, проникся идеей, что страдание духовное и телесное способно очистить грешную душу от налипшей грязи. И чем раньше начать, тем выше шанс спасти погрязающую в грехах душу. Мне так и не удалось от него добиться, что именно послужило толчком к тому, чтобы начать применять свою блестящую теорию на практике, подозреваю, что он сам не вполне это понимал.

— Так он, что же, решил пострадать и пожертвовать собственным посмертием в Раю ради спасения грешных душ ближних? — с сомнением уточнил Бруно; Курт отмахнулся, криво усмехнувшись:

— О нет, что ты. О собственном будущем райском блаженстве он пекся денно и нощно. Он же, по его мнению, не убивал других из корыстных побуждений, а проводил их через очистительные муки, несравнимые с адскими (куда уж ему, простому смертному, до многоопытных чертей!), тем самым ведя их к блаженству в жизни вечной. Ergo, творил добро, выступая едва ли не проводником Вышней воли. Даже ночь воскресенья была выбрана неспроста: он приходил на мессу, молился, а тем временем по сторонам поглядывал — на кого взгляд упадет. При взгляде на угодную Господу жертву (то его слова, не мои!) он испытывал некое особое, ни с чем не сравнимое чувство, которое ясно подсказывало, что сия душа нуждается в немедленном очищении. Дальше оставалось выманить намеченную жертву в какое-нибудь малолюдное место, стукнуть по голове, загрузить в тележку, для верности присыпать сверху морковкой и везти на заброшенную мельницу. Одного до сих пор не пойму — как он ухитрился закинуть на тележку кожевенника и каменотеса? По словам всех свидетелей, мужики оба были здоровые...

— Что ж он их у той же мельницы не закапывал потом, а выбрасывал где попало? — чуть нахмурился итальянец.

— Так там же земля неосвященная, — пояснил Курт. — Нехорошо. Потому он их выкидывал куда-нибудь, где их могли найти и похоронить по-христиански, "если будет на то воля Господа". Белошвейку вот так и не нашли, выходит, не заслужила погребения.

— М-да, — покачал головой Бруно. — Это же надо было додуматься!

— И не говори. Я так впечатлился, что прочел ему вдохновенную проповедь о том, что superbia et avaritia peccata mortalia sunt[81]. Свою долю за наводку-то от награбленного он получал и отнюдь не на церковь жертвовал. Утверждал, правда, что копил на то, чтобы через некоторое время переехать в город покрупнее — там и выбор грешников побогаче, и затеряться легче.

— Eia[82]! — протянул духовник. — Планы у нашего еретика, я смотрю, были грандиозные.

— Это, я так понимаю, вся история? — уточнил Висконти; Курт кивнул:

— В целом, да. Действовал он один, воры, которым он давал наводку на дома жертв, не в счет. Ни с кем связан не был, никакими особыми способностями или знаниями не владел. Ни капли раскаяния мне из него выжать не удалось. Так что дознание было быстрым, с казнью затягивать тоже не стали. Самым сложным оказалось донести, чем сей душегуб и еретик заслужил удушение перед сожжением — родственники тех жертв, у которых таковые имелись, жаждали воздаяния полной мерой.

— Но ты, очевидно, был непреклонен, — заметил Висконти.

— Разумеется. Сделали проще: Краута сначала повесили как убийцу, а после сожгли как еретика. И все довольны.

— И Молот Ведьм снова спас безвинный город от неминуемой гибели, — саркастически усмехнулся итальянец; Курт отмахнулся:

— Моей репутации уже ничто не повредит. Так что, мне написать новый отчет с более подробным изложением этого бреда сумасшедшего, или наши архивы без этого обойдутся?

— Обойдутся, — смилостивился Висконти. — Иди, Гессе. Как ты любишь говорить: свободен.

— Иди, — согласно кивнул Бруно. — Иначе, чувствую, одна юная особа скоро явится штурмовать двери рабочей комнаты Совета, и неважно, что ей сюда нельзя.

Курт только тяжело вздохнул.

Самый темный час

Автор: Дариана Мария Кантор

Краткое содержание: Что творится в душе у Маргарет в вечер перед казнью.

Самый темный час — перед рассветом.

Самый темный вечер — перед казнью.

Мой наставник просчитался где-то.

Мне гореть за это...

Вот зараза! -

Чертов инквизитор

Так сказал бы, если б видел повод.

Ты гляди, пожаловал с визитом.

Если не любил, так

будь ты проклят!

Божий пес без сердца!

Но ты словом собственным же связан.

Значит, первым пусть сгорает мерзкий,

Похотливый герцог

Аусхазен!