Смерть зверя с тонкой кожей

— Согласен. Но так у меня есть хоть какой-то шанс увидеть его. Хоть какой-то.

— У нас осталось двадцать минут, — взял слово министр, — Даже если нам удастся протянуть время... В общем, я считаю, что попытаться стоит. Не стоит упускать ни малейшего шанса.

Он повернулся к Контролеру:

— Ваше мнение?

— Не знаю. Может и сработать.

— Шеппард?

— Это наш единственный шанс.

— Смит?

— Нет.

Ещё одна пауза.

— Ваши возражения?

— Слишком много неизвестных в этой формуле, как сказал когда-то Эбботт.

— Объясните.

— Если Клиффорд найдёт нужную позицию. Если штора двинется в нужный момент — когда Эбботт окажется на линии огня. И, в конце концов, если Клиффорд попадёт в него.

Клиффорд вскочил и впервые за вечер отвернулся от окна.

— Если я попаду? Если я попаду?

— О'кэй, допустим вы попадёте. Допустим. Но удастся ли вам вырубить его сразу? Другими словами, не убьёт ли он Нджалу уже после этого?

— Послушайте. После попадания из этой штуки хоть куда-нибудь — он будет не в том состоянии, чтобы убивать. Эти пули проделывают маленькое входное отверстие, но на выходе дают дыру с кулак. Попадёт даже в руку — всё равно уложит на месте.

— А у меня наготове будут полдюжины вооружённых людей, — добавил Шеппард, — которые ворвутся в комнату, как только услышат выстрел.

Смит кивнул.

— Великолепно. Просто великолепно. Всё превосходно.

— Кроме? — спросил Контролер.

— Не знаю. Кроме того, что ничего никогда не идёт по плану. Как говорится, благими намерениями...

— Фрэнк, — сказал Контролер, — речь теперь не идёт о гарантиях, речь только о шансах. Вот и всё. План Клиффорда даёт хоть какой-то шанс. Может, не очень большой. Но шанс. Есть идеи получше?

Фрэнк Смит вздохнул:

— Нет. Нет у меня идей. Господи, выпить бы.

— Занятно, — заметил Шеппард, — в моменты кризиса невротиков всегда тянет выпить.

— Да. Этим мы и отличаемся от извращенцев и полицейских. Могу я поговорить с ним?

— Эбботтом? — переспросил Контролер, — Конечно.

Смит поднял трубку.

— Комнату Нджалы, пожалуйста.

Через секунду в трубке щёлкнуло.

— Эбботт слушает.

— Ричард, у нас может не быть другого шанса поговорить. Я хочу...пожелать тебе удачи и всё такое.

— Ты не обязан желать удачи стороне противника.

— Ты понимаешь, что у тебя не больше шансов выбраться из этой истории живым, чем у кошки в аду?

— У кошки девять жизней, Фрэнк. Даже в аду.

— Скажи, что мы можем сделать, чтобы ты...передумал?

— Ничего, Фрэнк.

Смит помедлил.

— Наверное тебе стоит знать: Нджала причастен к взрыву на Трафальгарской площади. Бомбу для "Чёрного Сентября" провёз именно он. За это он получил от них золотой браслет и...

Кулак министра обрушился на телефон.

— Какого чёрта вы делаете? Хотите гвоздь забить в гроб Нджалы?

— Какая разница? Его всё равно закопают.

22.

Нджала продолжал выдигать ящик. Пистолет виднелся уже наполовину, но этого было мало. И даже будь он виден целиком, — Нджала совсем не был уверен, что этого достаточно.

Требовалось что-то другое — например, чтобы Эбботта кто-то отвлёк. А для этого, судя по его взгляду — как у змеи перед броском — понадобилось бы минимум землетрясение.

Этот холодный пристальный взгляд вселял холод — а Нджала был не из пугливых.

— Я понимаю ваши чувства, — сказал он, — и ваше желание убить меня. Вы не одиноки в нём. Но только ли оно движет вами? Или есть и политические мотивы?

Эбботт молчал.

— Если тут политика, тогда разумеется надежды нет. Каждый рискующий жизнью по политическим мотивам — дурак по определению. С дураками не поспоришь. Но если причины только личные... тогда ведь всегда можно прийти к взаимопониманию... договориться о компенсации. Любой компенсации. Любой, понимаете.

Эбботт слушал вполуха. Он и без того был занят: не спускал глаз с Нджалы, наблюдал за окном, прислушивался, не появится ли вертолёт, да ещё и обдумывал, зачем Фрэнку Смиту понадобилось говорить про "Чёрный Сентябрь". Чтобы намекнуть на неодобрение политики Истеблишмента? Или просто укрепить Эбботта в его намерении? Он усмехнулся про себя. Как будто он нуждается в этом.

— Чему вы улыбаетесь?

— Размышляю, за какие заслуги вы получили этот замечательный браслет.

Несмотря на пронизывающий его холод, Нджала мгновенно взмок. Но Эбботт не стал развивать тему.

В летнем домике окончательно решили дать сержанту Клиффорду поискать себе подходящий наблюдательный пункт. И он быстро нашёл его — раскидистое дерево прямо напротив западного окна.

В кроне обнаружилась удобная развилка, в которую удобно лёг ствол его прекрасной винтовки. Всё, что от него требовалось — ждать, пока не колыхнётся штора. И молиться. Он был глубоко религиозным человеком.

Пистолет виднелся уже больше, чем наполовину. До него можно было даже дотронуться — если надоела жизнь.

Оставалось толкать ящик и тянуть время.

— Знаете, вы ведь из этих старомодных либералов. Да, все либералы старомодны. Их эксплуатируют левые, их презирают правые.

Подождал комментария. Его не последовало.

— Кто я, спросите вы. Диктатор? Фашист? Коммунист? У вас ведь непременно найдётся ярлык.

Ящик скрипнул.

— Что это?

"Магнум" смотрел Нджале в сердце, неумолимый, как пара глаз за ним.

— Стул, наверное. Скрипит иногда.

Эбботта, кажется, объяснение удовлетворило. Пистолет опустился. Нджала перевёл дух.

— Вашему драгоценному приятелю жить ещё двенадцать минут, если не появится вертолёт, — сообщил Эбботт и положил трубку.

— Двенадцать минут. Не слишком много.

— Назовите хоть одну причину оставить вас в живых.

— Я нужен своей стране.

Эбботт нехорошо улыбнулся. Нджала облизнул пересохшие губы.

— История находит тех людей, в которых она нуждается в конкретный момент. Сейчас моей стране нужен я.

— Чтобы убивать направо и налево?

— Жестокость бывает иногда необходима, особенно на теперешней стадии нашего общественного развития. Я контролирую её. Я ограничиваю её. Попытайся я сейчас обойтись без жестокости — это будет воспринято, как слабость. Меня сметут. Начнётся гражданская война.

— Каждый преступник легко найдёт оправдание своим преступлениям.

— Не могу сказать.

Он провёл ладонью по своим курчавым волосам. Речь шла об его жизни, и он знал об этом. Если удастся протянуть минуту или две после крайнего срока... что ж, никто не знает, что тогда. Это только шанс, пусть и ничтожный, но шанс.

Ящик наконец выдвинулся до конца.

— Знаю одно: вам, британцам, понадобилась добрая тысяча лет более-менее стабильного правления, чтобы построить довольно несовершенную демократию. И вы ждёте, что мы пройдём тот же путь за пять минут? Да, вы помогли нам. Заодно изрядно поэксплуатировав. Потом в один прекрасный день вы уходите, оставив нас с конституцией, которая ещё и не работает.

— В самом деле?

— Не у нас. Слишком всё сложно. Мы не готовы к ней. Нам следует пройти весь наш исторический путь — от феодализма — к капитализму, социализму, коррупции и всему, что полагается.

— Какое отношение это имеет к вашим зверствам?

— Я — продукт своего окружения, как и все мы. И, кстати, чем уровень моего зверства хуже того, что был у вас в правление Елизаветы I — а вы ведь называете её вашим золотым веком. Или возьмём великолепную викторианскую эпоху. Шестьдесят славных лет. Вы когда-нибудь видели статистику по детской проституции за 1875 год?

Долгая пауза. Потом Эбботт улыбнулся. Не одной из тех скупых хмурых улыбок, а по-настоящему, широко и открыто. Улыбка была настолько приятной и дружеской, что Нджала откинулся назад.

— Знаете, — проникновенно сказал Эбботт, — а ведь все эти беседы об этике, морали и сравнительной истории — это ведь полная чушь. Настоящая причина, почему я пришёл сюда, намного проще: вы — сукин сын и я хочу убить вас. И убью.

Нджала впервые почувствовал страх.

23.

Штора приоткрывалась уже дважды. Но всё, что Клиффорду удалось увидеть — часть левой руки Эбботта. Будь это правая, он бы рискнул. Особенно, если через секунды после этого в комнате будут ребята из Спецотдела. Но левая... Он вздохнул. Завалить она его скорее всего и завалит, а ребята скорее всего сделают своё дело аккуратно и быстро. Но если что-то пойдёт не так и если Эбботт успеет нажать на курок... Нет у него права ещё на один провал. Штора качнулась ещё раз, на секунду показав всю левую руку Эбботта. Если б зазор был чуть шире, если бы Клиффорд увидел плечо, он бы выстрелил. Эбботту снесло бы полплеча и лежал бы он тихий и смирный на полу и не отличал бы и Рождество от Пасхи.

Клиффорд прицелился получше и замер. Продолжая молиться.

В это время вызванный Контролером вертолёт шёл на посадку мимо окон спальни, где спала Дорис.

Рёв винта разбудил её.

— Ну ради бога, — пробормотала она. Потом услышала голоса из соседней комнаты и встала.

Зевнула, обернулась полотенцем и и вышла в гостинную. Дверь оказалась наполовину приоткрытой.

Один из этих голосов показался ей смутно знакомым, и это не был рокочущий бас Нджалы.

Дверь находилась точно за спиной Эбботта, так что Дорис он видеть не мог.

— Джордж, — сказала она, — что это...

Эбботт обернулся. Нджала вскочил на ноги, выхватил из ящика пистолет и выстрелил.

Всё, что увидел Клиффорд — возникший на фоне освещённой шторы силуэт человека с пистолетом. Не колебаясь ни секунды, он нажал на курок. Оба выстрела ударили почти одновременно.

Девятимиллиметровая пуля "Вальтера P-38" Нджалы попала Эбботту в грудь, пуля Клиффорда снесла Нджале пол-черепа и разбрызгала мозги по противоположной стене.

В комнату ворвались бойцы Спецотдела, но не обнаружили никого, кто нуждался бы в помощи. Кроме Дорис, бьющейся в истерике. Её отвели вниз и передали заботливой женщине-полицейскому.

Смит, Шеппард и Контролер оказались в комнате секундами позже. Через несколько мгновений к ним присоединился Клиффорд.

Эбботт был ещё жив, но истекал кровью. Пуля прошла сквозь правое лёгкое. Смит наклонился над ним, приподнял.

Эбботт заговорил:

— Девушка...отвлекла меня...он выстрелил... — он показал на Нджалу, — у него был пистолет в столе.

Он помолчал, потом повернулся к Клиффорду.

— А он застрелил Нджалу.

— Я видел только силуэт человека с пистолетом, — начал Клиффорд, — Это должен был быть Эббот.

— Застрелил , — пробормотал Эбботт , — из винтовки, сделанной специально для этой работы... Отлично...

Он попытался рассмеяться, но у него пошла горлом кровь и он потерял сознание. Смиту показалось, что он умер.

Потом он опять открыл глаза и посмотрел вокруг невидящим взглядом.

— Скажите ей... Я поведу её... — его голос слабел, — Мы ещё погуляем под пальмами на Шаар-а-Голан.

— Что?

Смит держал его на руках.

— Что ты сказал, Ричард?

Дыхание раненого стало шумным и неровным. Потом он посмотрел на Клиффорда, снова улыбнулся, поперхнулся своей кровью и умер. Час был — девять тридцать.

24.

Весь день Элис не включала ни радио, ни телевизора.

Она вернулась домой в восемь вечера и не могла заставить себя ни есть, ни заниматься чем-нибудь ещё — выпила только чашечку чая и ходила по дому.

Она ждала чего-то. Телефонного звонка. Звонка в дверь. Знака. Знамения.

И она получила его. В половине десятого. Теперь она знала, что всё будет хорошо.

Соломон запел. Он пел красиво. Светлее, радостнее, ярче, чем когда-либо.

Она сидела на своей крохотной кухонке, утирала слёзы счастья, слушала песню Соломона и ждала Эбботта — когда он вернётся, поцелует её и будет любить любовью, которую не потушат большие воды и не зальют реки.