Непрощенные...

К "окну" вышли, проплутав почти два часа. Но, благодаря складкам местности, нигде не засветились.

Заехали в лесок, в километре от которого начинались траншеи, замаскировались, пыхнули зеленой и двумя красными ракетами, ожидая обещанного прикрытия — хороший артобстрел, после которого "БТ" пролетит пару километра и выскочит у своих.

Ждали полчаса.

Потом у опушки послышался рев бронетранспортеров. Пожаловали гости. Немцы выгрузились, выстроились цепью и двинулись на поиски любителей пиротехники. Артобстрелом с нашей стороны и не пахло.

Олег выматерился, стукнул кулаком по ладони и приказал уходить. Оставаться дальше было нельзя.

* * *

Торча в открытом люке "БТ", Ильяс вспоминал последний вечер на хуторе. Группа готовилась к походу. Не поступи приказ из Могилева, они все равно бы ушли. Не обнаружив диверсантов в первые после нападения на дороге дни, немцы не успокоились. Со всех сторон на хутор доходили тревожные вести. Немцы прочесывали село за селом, лес за лесом. До момента, как в укрытой кустами балке обнаружат заваленный ветками танк, оставались дни, если не часы. Пора было делать ноги. Штаб в Могилеве весьма вовремя придумал им "дембельский аккорд".

...Аля тихо плакала в углу. Полночи жарко шептала Ильясу в ухо, что ждать будет, что не надо ему никуда идти, что и здесь жить можно. После заревела, в подушку уткнувшись.

Олег на своей половине писал. Вытребовал керосиновую лампу, достал записную книжку убитого немца и строчил в ней огрызком карандаша. Ильясу было невмоготу слушать сдавленные рыдания, и он вышел к Олегу. Спросил, что ваяет. Оперу, что ли?

Рыжий криво ухмыльнулся и ответил, что оперу писать пока рано. А вот докладную записку — в самый раз. Потому как завтра вполне может случиться, что излагать мысли на бумаге станет некому.

— Чем с начальством поделиться хочешь? — Ильяс оглянулся, не слышит ли кто еще. — Промежуточный патрон, атомная бомба, Хрущева к стенке? Сам же понимаешь...

— Понимаю, — согласился рыжий. — Никто такому хода не даст.

— Зато в шпионы, паникеры и враги народа запросто запишут!

— Это да...

— Так что пишешь?

— Тактику применения танковых частей. Неизвестную здесь.

Ильяс глянул: на листках блокнота помимо текста виднелись прочерченные карандашом схемы.

— Ты серьезно? Кто, тебя, лейтенанта, слушать станет?

Лицо бывшего сержанта стало хмурым.

— Я это в училище учил. По учебникам и пособиям тех, кто на этой войне выжил. Знаешь, какой кровью за эти сведения плачено? Если хоть часть их в практику досрочно внедрят, тысячи жизней спасем! Победу на денек-другой, но приблизим.

— "А главное — запретите нашим войскам ружья кирпичом чистить"?

— Чего?

— Да так, вспомнилось. Из русской классики.

Олег отодвинул блокнот и с удивлением посмотрел на Ильяса.

— Не понимаю я тебя, Илья. Иногда, вроде, ты свой парень. А вот брякнешь что, и сразу... не понимаю, — он посмотрел на закрытую дверь в другую половину дома. — С полькой этой связался. С братиком ее недостреленным, дезертиром польским.

— Тебе тут не нравится?

— Мне, вообще, на войне не нравится в тылу сидеть. По ту или другую линию фронта.

— Что ж ты не послал "гэбэшников" в задницу? Плюнул бы и двинулся к фронту!

— Потому что приказ! Не я решаю, где мне полезней за родину сдохнуть.

— А это обязательно?

— Что?

— Сдохнуть?

Олег задумчиво повертел карандаш:

— Иногда. К чему разговор?

— Думаю, погибнем мы завтра. Даже если с аэродромом прокатит, далеко не уйдем. Там вокруг гарнизоны друг на дружке, все дороги через деревни идут, лесов почти нет.

Рыжий почесал небритый подбородок.

— Может и так.

Ильяс решился. Сдвинул лавку, уселся напротив.

— Ты думал над тем, что мы здесь делаем?

— Воюем, что ж еще?

— Нет. Что МЫ с тобой здесь делаем?

Олег всмотрелся в лицо собеседника, глаза его сошлись в щелочки:

— Мы здесь, чтобы эта война кончилась быстрее.

Ильяс криво ухмыльнулся:

— А я вот думаю, нас сюда послали, потому что дела остались незаконченные.

Олег откинулся на лавке, опершись спиной на бревенчатую стену.

— Мистикой увлекаешься? Карма, шварма?

Ильяс проигнорировал выпад.

— У тебя другие идеи?

Рыжий хмыкнул.

— Меня, Илья, шлепнули перед домом за то, что я человека по ошибке убил. Исправлять это тем, что следом отправлю еще десяток-другой фрицев, глупо.

Ильяс напрягся.

— Подробнее о том случае рассказать не хочешь?

Он физически ощутил, как потяжелел в кармане трофейных брюк "Люгер".

— О чем? — удивился Олег.

— О том, как ты... Не того убил.

Рыжий посерьезнел.

— Такое случается на войне. К сожалению. Когда постоянно на взводе, забываешь, что для кого-то твои действия могут стать вопросом жизни и смерти... Я забыл.

Олег придвинул к себе котелок с вареной картошкой, вынул одну, покрутил в руках и положил обратно.

— Жизнь — сложная штука, Илья.

— Ты убил невинного?

— Я часто убивал тех, кто считал себя такими... Но в тот раз я действительно ошибся. Погорячился, — рыжий уставился в стену за спиной Ильи. — Ты же знаешь суть дела. Нас обстреляли укурки. Ответным снарядом я их разнес, но потом дернуло меня заросли проредить. Снаряд угодил в дерево...

Ильяс подвинулся так, чтоб рука, взявшаяся за рукоятку пистолета, осталась незамеченной.

Рыжий продолжил.

— Я жалею, что так получилось, я этого не хотел. Суд определил, что часть своей жизни я должен отдать за ошибку, и я эту часть жизни отдал. Преступление и наказание, совершенное и полученное. Но кто-то решил, что цена вопроса выше.

Рука с пистолетом пошла наружу.

Олег встал и повернулся к Ильясу лицом, оставаясь по ту сторону стола.

— А ты как сюда попал, Илья?

— Я рассказывал: меня сбили...

Рыжий усмехнулся. Только сейчас Ильяс заметил, что за котелком, прямо перед вставшим командиром лежит старенький потертый наган. Руки лейтенанта опирались на стол так, что револьвер оказался между ладонями.

"Never free, never me, so I dub the unforgiven", — завыло в ушах.

Он встряхнул головой. Рыжий еле заметно усмехнулся.

— Ты, наверное, не смотрел старые советские фильмы? О шпионах, разведчиках, агентах?

Ильяс мотнул головой.

— Я ведь ждал этого разговора... Люди, они во сне на родном языке говорят. Иногда несут ерунду такую, что слушать тошно. Но в большинстве случаев то, что беспокоит человека днем.

Он не успеет! Снова не успеет! "Люгер" свинцовой гирей тянул руку вниз, заставляя потеть ладонь на ребристых щечках. Если рвануть и упасть вправо...

Рыжий перегнулся через стол:

— Ну же... Я жду... Говори!

— О чем?

— О том, зачем тебе ночью пистолет в кармане? Ты сидишь, чтоб рука с ним осталась незамеченной, но я же не первый день воюю. Во сне говоришь по-чеченски, а я ваш язык немножко знаю... Говори, что должен и хочешь мне сказать! Ведь хочешь? Иначе давно прирезал бы и ушел в лес.

Ильяс выпустил рукоятку "Люгера". Все равно не успеет.

— Ты убил мою сестру.

— Это я сообразил.

— И меня... Во дворе, когда пистолет в кармане зацепился.

Олег отодвинулся и выдохнул воздух.

— Вот ты кто! Мог бы догадаться: пистолет выхватывать ты так и не научился.

Ильяс ждал.

Рыжий сел, откинулся к стене, задумчиво рассматривая Ильяса так, будто только что увидел в первый раз.

— Ты хочешь мне отомстить, — полутвердительный тон не оставлял пространства для маневров.

Ильяс еле заметно кивнул.

— Я ДОЛЖЕН.

— Почему раньше не убил?

— Я... Мне тяжело это сделать.

— Что?

— Убить тебя.

Олег запрокинул голову к потолку, вздохнул полной грудью:

— В первые дни здесь, наверное, да, тяжело. Ты тогда салажонком был. Но сейчас, когда не одного ганса в ад спустил?

— Теперь тем более.

Рыжий всмотрелся в лицо собеседника.

— За все в жизни надо платить... — он взял со стола наган. — За все.

Ильяс еще раз прикинул шансы. Если вскочить и рвануть пистолет. Он может успеть, только...

Наган скользнул по столу под руку Ильяса. От удивления он схватился за рукоять вспотевшей ладонью.

Рыжий даже не дернулся:

— Может, ты и прав. За свою ошибку я заплатил жизнью. Твоя сестра отомщена. Но за свою жизнь, за свою ТУ жизнь, ты можешь спросить. И я отвечу. Долгов я никогда не любил.

Ильяс крутил в руке наган. Рыжий ждал.

— Тебя как зовут? — спросил внезапно. — По-настоящему?

— Ильяс.

Он хмыкнул.

— Почти не соврал... Послушай, Ильяс, дай я докладную закончу. Утром самолет будет. Если долетит. Привезет боеприпасы, заберет Любу и доклад. Может, от этих бумаг будет больший толк, чем от всей нашей операции?

Ильяс кивнул. Олег тут же повернулся к столу и взял в руки карандаш.

Рукоять нагана лежала в ладони, как влитая.

Долги?

Скрипел по бумаге карандаш. Ильяс сидел напротив пишущего человека и думал.

Долги?

— Ну, вот и все...

Олег откинулся к стене, подняв голову. Секунду спустя наган лег на стол рядом со стопкой исписанных листов.

— Ложился бы ты спать, командир! Самолет ребята и без тебя встретят, а тебе завтра свежая голова нужна.

Рыжий посмотрел на собеседника:

— А как долги?

— Какие?

— Семейные.

— За сестру кровь взята полностью. А мои личные вопросы — мое дело.

Рыжий посмотрел на Ильяса долгим взглядом, взял со стола наган и сунул в кобуру.

Утром, когда отряд выдвигался к месту, Ильяс вдруг понял, что изменилось в рыжем в последние дни. Тот перестал щуриться. Стал смотреть на мир широко открытыми глазами, не опасаясь света, крошек и комарья. Тому, кто умер, незачем бояться умереть снова.

А ведь рыжий ищет смерти...

Простая мысль, объясняющая многое. И отчаянную авантюрность их атак, и безмятежность ночного разговора. Ничто его не держит, нечего беречь, не к кому возвращаться.

А разве у него не все то же?

"Капли датского короля пейте, кавалеры.

Это крепче, чем вино. Слаще карамели.

Шум орудий, посвист пуль, звон штыков и сабель

Растворяется легко в звоне этих капель".

Видимо, что-то такое излучало его лицо, потому что Олег сдвинул шлем на затылок и заорал, перекрывая рев двигателя:

— По полю танки грохотали...

Танки, так танки. Спорить не тянуло.

Глава 11

Телефон в углу блиндажа глухо брякнул. Кутепов оторвал взгляд от стопки с донесениями и вопросительно глянул на связиста. Тот, прижав трубку к уху, сосредоточенно слушал, затем поднял растерянный взгляд на командира.

— Товарищ полковник! Танк!

— Один? — усмехнулся Кутепов.

— Наблюдатель говорит: наш танк! Движется по направлению к передовой из немецкого тыла.

— Какой наш?! Их давно нет! — Кутепов вскочил и подошел к связисту. — Кто на НП?

— Ефрейтор Прохоров...

— Дай! — полковник выхватил трубку и прижал к уху. — Здесь первый! Что за танк?

— Наш! — услыхал он искаженный мембраной голос. — Советский!

— Уверен?

— Так точно! "БТ" — такой, как у танкистов на петлицах. Звезды на башне. Маленькие, красные, но я разглядел.

"Провокация? — подумал Кутепов. — Захватили наш танк и под этой маркой хотят прорвать оборону? Очень даже может быть. После недавних боев они не такое готовы".

— Один танк? — уточнил у наблюдателя.

— Так точно! Только...

— Что?

— Он прицеп за собой тянет.

— Какой?

— Вроде тракторная тележка. В кузове люди. Форма защитная, значит, наши.

"Черт! — мысленно выругался Кутепов. — Час от часу не легче! Что они задумали?"

— Я — скоро! — сказал связисту, возвращая трубку. — Станут искать — на НП!

Согнув в голову в дверях, полковник вышел из блиндажа. Связист проводил его взглядом и закрутил ручку аппарата.

— Прохоров! — шепнул в микрофон. — К тебе сам!..

Полковник выбрался из траншеи и огляделся. На поляне, у края которой был вырыт блиндаж, царила суета. Воспользовавшись передышкой в боях, люди занимались насущными делами. В мелком подлеске застыли полуторки с откинутыми бортами — из них выгружали ящики с боеприпасами. Грузовики пришли ночью, ночью и уйдут. В небе темно от немецких самолетов, за одиночными бойцами гоняются, что говорить о машинах? Цепочка бойцов принимала ящики на плечи и тянулась по тропинке к линии обороны. У носилок, составленных рядами в тени деревьев, суетились мужчины и женщины в белых халатах, наброшенных поверх формы — готовили раненых к эвакуации. Обратным рейсом грузовики повезут их на аэродром. Ночью прилетят самолеты, выгрузят боеприпасы и заберут раненых. В Могилеве госпитали переполнены... В стороне группа бойцов копала яму для нового блиндажа. Вытертые до блеска о землю штыки лопат так и мелькали в воздухе. Саперы тащили к яме спиленные стволы молодых сосен — для наката. Пахло бензином, йодом, ружейной смазкой, но все перебивал густой аромат растопленный на солнце смолы. Июль, жара...

Велев охране оставаться на месте, полковник пересек поляну и подошел к высокой сосне, росшей у самой опушки. К стволу дерева были прибиты короткие перекладины из толстых веток — лестница. Рядом струился по чешуйчатой коре и пропадал в кроне телефонный шнур. Кутепов схватился за смолистую перекладину и подтянулся. Лезть предстояло высоко, но крепкий, жилистый полковник продвигался быстро. Под кроной дерева, в развилке веток, располагался НП — настил из досок с перилами, тщательно замаскированный сосновыми лапками. Кутепов взобрался на помост. Наблюдатель бросил руку к пилотке.

— Товарищ полковник! Ефрейтор Прохоров...

Полковник отмахнулся и потащил с шеи наблюдателя бинокль.

— Где?

Ефрейтор указал рукой. Кутепов поднес бинокль к глазам. Мощная трофейная оптика приблизила отдаленный лес к самым глазам. Полковник увидел грунтовую дорогу, пересекавшую чащу по направлению к шоссе. С высоты стоявшей на пригорке сосны в прогалах между кронами деревьев был заметен маленький, словно игрушечный танк с круглой башней и палочкой — пушкой. За собой он тащил тележку, в кузове которой сидели люди. Кутепов разглядел их головы и даже пересчитал их, однако, ни цвета формы, ни звезд на башне танка не различил.

"Ну, и глаза у него! — подумал о наблюдателе. — Или мои сдают? Старый я..."

— Товарищ полковник! — шепнул Прохоров. — Гляньте правее!

Кутепов сместил бинокль. Лесная дорога выходила к шоссе; сбегала к нему с возвышенности и пропадала в балке за асфальтом. Сейчас эта балка была до отказа заполнена... Полковник присвистнул.

— Со вчерашнего вечера стоят! — подтвердил наблюдатель. — Я докладывал.

"Почему не атакуют? — думал Кутепов, пересчитывая немецкие танки. Их было не менее десятка; не приходилось сомневаться, что внутри балки прячутся и другие. — Нет боеприпасов? Это у нас их нет; немцам их словно из Берлина везут — по прямой дороге. Чего они ждут? Или кого? Этот танк? Тогда почему тот движется через лес? По шоссе было бы быстрее, да и безопаснее. Соблюдают секретность? Зачем? Балка и шоссе в низине, из наших окопов не просматриваются. Об НП на дереве немцы не подозревают, иначе сбили бы из пушки. Накрыть бы их самих — из гаубиц!" — мысленно помечтал полковник и вздохнул. Гаубицы в полку имелись, целый дивизион, а вот снаряды к ним кончились. Железная дорога к Могилеву перерезана, боеприпасы возят самолетами. Прошлой ночью снаряды не долетели, обещали следующей...