Пять коротких сигналов и через интервал шесть коротких.
— Стоять на месте! — отдаю команду. Наша и шестая пехотная тысяча останавливаются.
Через несколько минут снова слышатся сигналы, и остальные тысячи последовали нашему примеру. Когда новое построение было закончено, я заметил, что выстроившиеся пехотные тысячи напоминают тупоносый клин, а стрелки, прикрываемые и спереди и по флангам, являются своеобразной сердцевиной. Хотя с моей позиции было видно не всё, но додумать остальное не стоило никакого труда.
— СОМКНУТЬ РЯДЫ!!! — по армии прошёлся многоголосый командный клич, который я подхватил во всю мощь своей глотки.
— ПРИГОТОВИТЬСЯ!!! — солдаты выставили вперёд щиты и свои двухметровые копья. Неужели враг близко? Из-за спин передних двух рядов что-то разглядеть очень непросто.
На грани слышимости нарастает какой-то странный шум. Я бы обозначил его, как глухой, тяжёлый и одновременно хлёсткий. И он всё ближе и ближе. Напрягаюсь, примерно представляя, что сейчас последует. Сканирую эмоции всех ближайших ко мне солдат. Собраны, сосредоточены, немного мандражируют. Хороший настрой.
Тем временем от топота летящих на нас всадников начала содрогаться земля. Появился какой-то слабо понятный вой тысяч глоток и ржание лошадей. Пространство заполнила настоящая какофония, перекрывающая все остальные звуки. Обнажаю меч, и так же, как солдаты, выставляю щит вперёд. Уже видна несущаяся на нас нестройная, но очень решительная, лавина. Пробрало даже меня. В эмофоне же солдат добавилась немаленькая нотка страха. Наверное, то же самое чувствовали красноармейцы в окопах, когда на них ехали немецкие танки. Вроде бы, теоретически, знаешь, как с этим бороться, а всё равно страшно жуть. Плохо вооружённая орда накатывает на передний строй и бешеным напором пытается сломить, раздавить, опрокинуть нас. Вот и пришла она, мясорубка.
* * *
Три передних ряда отошли в тыл, уставшие и израненные. Но мы держимся. Я уже не могу эффективно командовать вверенной мне сотней. Всё, что остаётся — это крошить врагов, воодушевляя подчиненных личным примером. Злая, но плохо вооружённая, и также обученная, конница отхлынула, не сумев сходу опрокинуть нас, и тем самым увязнув в сече. Где преимущество было явно не на их стороне. Лохматые всадники с маленькими деревянными щитами, с копьями и в различных кожаных доспехах или плотных стёганых куртках. Чаще всего без какого-либо шлема. Отступали, посылая вдогонку грязные оскорбления и натужные насмешки. Но никакого облегчения это нам не принесло. Стоило этим конным ополченцам ускакать на значительное расстояние, как на нас посыпался целый дождь копий и камней. Впереди в огромных количествах расположилось мясо, главное достоинство которого в количестве и умении метать всякое в нужную сторону. Вооружены пращники и копьеметатели были, по-моему, ещё хуже, чем недавние всадники. Несмотря на подобие черепахи, в которое мы построились, щиты и добротную броню, урон этим обстрелом был нанесен очень значительный. Только у меня в подразделении выбило треть из оставшихся после боя с лёгкими всадниками. Положение соседних полков было во многом схоже с нашим. Атака стрелками шла не только на нас, а ещё и по всему правому крылу клина. Приказ сира Лаяна был однозначный: 'Любой ценой держать позицию!'. Вот мы и держали. После на нас пошла пехота. И вот это стало самой большой проблемой. Прямо на нас шли мерсийцы. Уверенно, чеканя шаг не хуже отборных солдат Камелота. Вооруженные так же, как мы, только ткань синяя. В отличие от нас они были свежи и рьяно жаждали нашей крови. Это чётко прослеживалось в эмофоне. Как выяснилось чуть попозже, выучкой и дисциплиной они нас даже чуть-чуть превосходили. Всё-таки наш полк состоит из рекрутов, которые настоящей войны ещё ни разу в глаза не видели. И началось настоящее веселье. Одна колючая бронированная стена против другой колючей, и тоже бронированной, стены. Передняя шеренга моей сотни оказалась практически полностью перемолота за несколько минут, а её жалкие остатки отошли в тыл. Судя по всему, на нас бросили отборных ветеранов Байярда, которые были закалены многочисленными войнами именно с Камелотом. К сожалению, мой опыт, как командира, ограничивается разведкой и пограничными стычками. Да и под началом у меня было всего десяток человек, поэтому в таком бою я могу действовать, опираясь только на советы более опытных товарищей и собственную смекалку. Магия, увы, сейчас не самый сильный помощник. Практически все мои силы уходят на порции бодрости трём сотням солдат и поддержание их морального духа. К сожалению, когда мерсийцы принялись бодро нас крошить, в эмоциях бойцов стало проявляться всё больше страха и апатии. Столкнувшись с противником, который однозначно их превосходит, они стали желать того, чтобы всё это поскорее кончилось. Мои опасения начали сбываться. Вот я и начал небольшими порциями маны придавать бодрость своим солдатам. И это практически полностью осушает мой резерв. Остаётся только необходимый мизер, который даёт мне повышенную силу и реакцию. Благодаря расцветке доспехов и плащу, я очень заметен. Это даёт как положительный, так и отрицательный эффект. Хорошее заключается в том, что мои солдаты прекрасно видят меня живым и сражающимся, это придаёт им мотивацию. Плохое же состоит в том, что для врагов я, как маяк в ночи. Они с особым упорством стараются меня уничтожить и, несмотря на все усилия, постепенно окружают. Закрыться щитом от целившего мне в бедро копья. Ответный выпад мечом в стык между шлемом и нашейной кольчугой. Не получилось, вовремя отступил гад. Лезвие лишь немного чиркнуло по лицу. Если выживет, шрам и поврежденный глаз ему обеспечены. Обливаясь кровью, он отступил в глубину вражеского строя, а на его место встал другой, свежий, солдат. Товарищи раненого с удвоенной силой стали наседать на меня, дав ему, тем самым, время. И мы, и враги сражаемся в строю, плечом к плечу. Здесь не особо важно воинское мастерство. Правят бал выносливость и моральный дух. Как игра в гляделки, кто первым сломается. Нам в этом смысле повезло сильно меньше. Когда пришлось вступить в столкновение с мерсийцами, мы уже значительно устали и понесли потери. Пользуюсь шансом, резко, всей массой, толкаю щитом стоящего напротив неосторожного врага. Потеряв равновесие, он внёс некоторую сумятицу в ряды своих товарищей. Пинаю его бронированными сапогом под колено, чтобы гарантированно сломать. И у меня это получается. Солдат заходится в протяжном крике и падает на спину, начиная кататься по земле и завывать.
— За мной, воины! Покажите этим ублюдкам, чего стоят защитники Камелота! — ору во всё горло, немного взбадривая солдат чуть скопившимися крохами маны. Одновременно начинаю активно работать мечом, мешая противникам восстановить строй. Смахиваю голову у стоящего справа мерсийца, наступаю на его труп и продолжаю всячески отвлекать на себя внимание. В эту небольшую брешь хлынули мои солдаты, помогая мне расширять прореху.
Сражение стало потихоньку приобретать вид собачьей свалки. Копья уже давно были выкинуты, и в ход пошли топоры. С тех пор, как нас атаковали мерсийцы, никаких внятных приказов я не слышал, поэтому и действую сейчас полностью на своё усмотрение. А именно, ставлю всё на безумный натиск, вклиниваясь и создавая сумятицу в их отряде. Колю в глаз одного, наступаю на его труп, за мной бешено рвутся воины, рубя всех, до кого могут дотянуться. Делают они это, пренебрегая осторожностью, за что очень часто расплачиваются жизнью. В определённый момент останавливаюсь и начинаю выступать как позиционная 'мясорубка'. Мы прошли уже на четыре ряда вглубь вражеского строя. Дальше будет сильный риск нашего окружения. Рублю, колю, толкаю, пинаю. Использую как меч, так и другие доступные средства. Я могу только догадываться, как выгляжу со стороны. Но то, что покрыт кровью с ног до головы не вызывает сомнений. Целиком и полностью отдавшись бою, погружаюсь в что-то напоминающее транс. Сознание будто вышло на другой уровень восприятия. Заранее, каким-то шестым чувством, ощущаю, откуда приходит опасность. Более того, могу определить, насколько она сильна. Знаю, что произойдет в ближайшие двадцать-тридцать секунд. Мой разум, как будто бы, стал существовать одновременно и в настоящем, и в будущем. Никакого напряжения на мозг, в связи с этим, не было и в помине. Наоборот, появилась необычайная лёгкость и, как бы это выразиться, понятность окружающей реальности. Словно в один момент все пазлы сложились. Я превратился в настоящий конвейер по уничтожению людей. Землю подо мной и вокруг меня я усеял трупами. Уворачивался, принимал удары на щит или, в крайнем случае, на цельные куски брони. И разил врагов с недоступной для обычного человека проворностью. Дело даже не в мышечной реакции, которая не особо и полезна в тесной свалке, а в том, что я знал, что тот или иной воин будет делать спустя полминуты. Это, кстати, помогало не только в убийстве врагов, но и в спасении своих людей. Вовремя прикрыть или заранее ликвидировать того кто может убить союзника. Вопреки собственным планам о том, что нельзя идти вглубь вражеского строя, я, как это ни странно, совершенно потерялся в оперативной обстановке. Единственное, чему подчинены мои мысли и цели, это убийство как можно большего числа противников и сохранению, по возможности, союзников. Вся мана по-прежнему уходит на поддержку солдат. К счастью, воодушевлять их уже практически не надо. Втянулись уже, так сказать, в процесс. Я вместе с ещё где-то полусотней человек уже давно оторвались от своих и безобразничаем в полном окружении. Самым большим изъяном во вражеской броне было горло, и именно туда я чаще всего тыкаю свой меч. Достаточно одного не слишком сильного, но точного удара. И человек либо умирает в считанные секунды, от чудовищной кровопотери, вызванной настоящим фонтаном из разорванной артерии, либо, в случае везения, если я чуть промахнулся, и его защитила кольчуга, надолго теряет дееспособность. Мной и моими людьми овладел какой-то жуткий кураж, жажда крови. Мы убивали и ржали при этом, как кони, отпуская в сторону врагов похабные оскорбления. Вдруг у меня закружилась голова, резко накатила тошнота. Ушло 'прозрение' и 'предвидение'. Из-за внезапности я сбился с движения и упал, споткнувшись о чей-то труп. Пришедшая через секунду сильнейшая слабость не дала возможности подняться. Вместе со слабостью на разум стал опускаться тяжелейший тёмный туман. Сопротивляться ему было практически невозможно. И спустя какое-то количество времени сознание полностью уплыло на остров грёз.
Часть 2. Отрезок 3
Разум начал возвращаться в моё бренное тело. И вместе с ним пришло ощущение пронизывающего до костей холода, ноющей боли в спине и какого-то источника тепла сбоку. Голова немного побаливала. Даже не побаливала, просто было ощущение, что под черепную коробку кто-то забрался и настойчиво щекочет извилины. Вроде бы не сильно достаёт, но приятного всё равно мало. Также чувствовался отчётливый запах нечистот. Открыв глаза, я обозрел не самую просторную клетку, в которой помимо меня сидели ещё три мужика в исподнем. Один из них как раз подпирал меня слева.
— Слава Богу, очнулся. Мы уж думали ты так и скопытишься, во сне, — флегматично, с хрипотой в голосе, произнёс сидящий напротив молодой мужчина с коротким тёмным ёжиком и гладко выбритым лицом.
— Ричард? Что случилось? Мы проиграли? — задаю очевидный вопрос. Голова работает так себе, и хлынувший по венам, после осознания своего положения, адреналин не способствует здравому мышлению. Этот молодой парень является рыцарем. Знаком я с ним не очень хорошо. Так, хорошие приятели.
— Честно говоря, понятия не имею. Мне в голову прилетел камень. Очнулся я уже здесь, — сказал он, голос его был глухим и каким-то бесцветным, а глаза пустыми, как колодец посреди жарких песков. Что же могло привести его в такое состояние?!
Попытка применить магию, чтобы прощупать эмоции узников, отозвалась резкой болью где-то в районе солнечного сплетения. Будто оголённый нерв тронул. Из глаз выступили слезы, а к горлу подступил мерзкий ком. Напряжённо выдыхаю и тут же захожусь в утробном кашле. Пытаюсь задавить накатившую панику, но тщетно. Что с моей магией?!! Закрываю глаза и погружаюсь в себя. Нужно понять что происходит. Спустя какое-то время мне удаётся справиться с эмоциями, и я начинал настраиваться на своё духовное тело. Одним из плюсов такого состояния является отключение от внешнего мира и от химических реакций, протекающих в организме. Следственно эмоции достаточно сильно притуплены. Хорошо это потому, что даже не представляю, как среагировал бы, увидев своё энергетическое тело в таком состоянии. Даже не знаю, как это описать. Каналы маны каждую секунду необратимо меняются, сплетаясь во что-то невообразимое. Резерв никуда не делся. Вот только воспользоваться им нельзя пока энергетическое тело так лихорадит. Что же, мать твою, происходит?! Как же плохо. Повлиять на это я никак не могу. А если попытаюсь, то вполне возможно ещё хуже сделаю. Остаётся только ждать и надеяться на лучшее. Хотя, учитывая где и в каком положении я нахожусь, до окончания этого хаоса, что твориться с моей духовной системой, могу попросту не дожить. В смешанных чувствах возвращаюсь во внешний мир. Мои соседи, устроившись кто как, спали. И Ричард в том числе. Да уж, холод действует на пленников лучше, чем любые запугивания и увещевания. Чуть повернувшись, что отозвалось в теле ноющей болью, заглядываю себе за спину, сквозь прутья решетки. Перед глазами предстали выстроенные ровными рядами палатки, образцово показательный порядок. Со своего ракурса я насчитал три костра, рядом с которыми грелись солдаты. Кто-то был в кольчуге, кто-то в поддоспешнике. Они были слишком далеко, поэтому разобрать о чём идут разговоры, но было видно, что люди расслаблены, веселятся, пьют, смеются. Наводит на не самые лучшие мысли, однако. С неба падали крохотные снежинки, а само оно, что для зимы в порядке вещей, радовало нас серо-белой палитрой облаков. Прижимаюсь поближе к тёплому боку своего безымянного сокамерника, и начинаю размышлять. То что мы в плену именно у мерсийцев не вызывает никаких сомнений. Хорошо это или плохо? Я убил кучу их товарищей и то, что жизнь всё ещё теплиться во мне, можно объяснить лишь тем, что они приготовили для меня что-то очень неприятное и мерзкое, или же не знают, кто я (зависит от обстоятельств попадания в плен). Надо бы как следует расспросить товарищей по несчастью.
* * *
Вглядываясь в лица своих подчинённых, Артур не мог отделаться от мысли о жареном мясе. Желательно кабанины. Командуя очень напряжённой битвой, которая чуть было не закончилась сокрушительным поражением, он очень устал и проголодался. Но обстановка сложилась не самым лучшим образом, и естественные нужды плоти сейчас стояли далеко не на первом месте в списке приоритетов короля.
— Сир Престон, прошу вас, — обратился Артур к седому интенданту, поудобнее устраиваясь на стуле. — Сидите, все мы сегодня устали. Незачем лишний раз тратить силы.
— Кхм. Итак, ранены у нас пять тысяч двести восемьдесят семь человек. Из них, скорее всего, не доживут до следующего рассвета семьсот три человека. Люди, которые имеют все шансы выздороветь, но сейчас категорически не готовы встать в строй, составляют тысяча триста сорок четыре человека. У остальных лёгкие, практически неопасные для жизни, ранения. Безвозвратные потери составляют девятьсот двадцать шесть человек, — сухо сообщил старый рыцарь. Перед боем он с таким же равнодушным лицом отчитывался об имеющихся в наличии припасах и амуниции.