Так он впервые наткнулся на так называемые "эзотерические" издания, которые рассказывали, каким образом можно решить все проблемы путем работы над своей личностью. А именно, нужно было раскрывать "чакры", напрягать "кундалини", гонять энергию вдоль каких-то меридианов. Такими упражнениями можно было решить в этой жизни все, как утверждали специальные книги, даже исправить судьбу, не говоря уже о том, чтобы избавиться от мелких проблем и неприятностей, связанных с кармой. Книжки эти писали некие "просветленные" (слово это напоминало Змею о фотографической оптике) личности, за которыми тянулся целый хвост из учеников и школ. Некоторые из пишущих объявляли себя учениками других "просветленных", которых трепетно называли "учителями". Так как каждый из учителей объявлял себя учеником кого-либо из ныне живущих или давно умерших легендарных "просветленных", то в совокупности появлялся целый мир "учителей" и "учеников", подобный гигантскому лесу со множеством стволов, веток и литьев.
Этот мир стал чрезвычайно популярным в то время. Огромное количество людей пыталось проверить на собственном опыте правдивость исцелений, просветлений, кармических исправлений и прочих ранее неведомых чудес, которые "учителя" описывали в своих книгах, и о которых стало модно писать в журналах и рассказывать с экранов телевизоров. Змей не был исключением. Он погрузился в великолепное захватывающее чтение эзотерической литературы. Это было царство сладостных грез, зачаровавшее не одну сотню тысяч колумбов неведомого, мир бесконечных обещаний счастья, настоящей, подлинной жизни, наполненной чувствами, так отличными от скучных обывательских. Там обещали жизнь внутри пространств "я", бесконечные путешествия в которых влияли на внешний мир. И даже краеугольный камень эзотерических построений — карма, мог быть отшлифован истинным искусником до состояния, при котором ей, карме, как бы возвращалась утраченная невинность, и она начинала сверкать, как алмаз, и тем самым улучшалась судьба шлифовальщика. А еще обещано было, что можно научиться плавать по волнам выбора судьбы, как на серфинговой доске, ловко перебираясь с потока на поток. А можно было развить свое внутреннее пространство, свой "атман" так, чтобы после смерти окончательно разорвать путы ненавистной, захватившей твою судьбу "сансары", и навсегда покинуть этот бренный, никому не приносящий счастья мир. Предлагалось также постигнуть истинные законы мира и стать ясновидцем или целителем, и тогда можно было не только стать счастливым и могучим, но и сделать счастливыми и могучими множество других людей. Ну разве не достойная интеллигентного человека задача?
Томимые духовной жаждой советской поры интеллигенты воспряли. Миру вновь явились, но уже торжественно, как серафимы, любимцы высоко духовной кухонной интеллигенции времен застоя: супруги Рерихи, мадам Блаватская с Алисой Бейлис, Рамакришна с Вивеканандой, Карлос Кастанеда с прочая, прочая и прочая. Вместе с ними хлынула новая молодая поросль, уже перестроечного разлива. Бывшие колдуны, ведьмы и знахарки получили гордое имя "экстрасенсов", которое быстро сменили на более прибыльное — "народных целителей". Это название оказалось исключительно удачным. Духовная жажда была удивительно быстро удовлетворена, а вот здоровья никогда много не бывает. Диплом "народного целителя" открывал дорогу в любые кабинеты, он не хуже Моисея в пустыне помогал найти путь к решению любой житейской проблемы. Но самое главное — он давал возможность заниматься лечением. Скорее даже не лечением, а "целительством народа", процедурой малопонятной, с невнятным исходом, но далеко не бесплатной. В период бума "народные целители" охватили своим искусством около четырех пятых населения. Армия целителей в своей бесчисленности и всеядности была подобна алчной саранче, налетевшей на страну. Все стадионы, все залы принимали больших и малых целителей, причем после того, как один уезжал, через несколько дней появлялся очередной. В офисах ежедневно принимали страждущих более ленивые, а, может быть, менее "продвинутые", "целители", которым вполне хватало местного населения для счастливой жизни. И уж совсем скромные, как и в стародавние времена, принимали на дому. У каждого откуда-то объявился диплом или удостоверение народного целителя, дающее право на такого вида деятельность. Выдавали подобные дипломы появившиеся в изобилии всякого рода академии и научные центры. Так как отцы-основатели всех этих учебных заведений сами обладали дипломами, создавалось впечатление, что все эти целительские университеты на начальном этапе выписали дипломы друг другу, а потом начали свою просветительскую деятельность. Знаменитый "НИИЧаВо" в подметки не годился ни одному из этих столпов чародейского-магической науки. За вполне реальную плату в них любой желающий учился вещам, скептиками рассматриваемыми как нереальные, и получал диплом "народного целителя". Правда, подавляющее большинство новоиспеченных "целителей" затруднялись ответить, чему именно они научились и даже научились ли чему-либо.
Венцом массового увлечения целительством стали телевизионные шоу. Миллионы людей наблюдали сеансы с массовым трансом, истериками, рассказами о чудесных исцелениях и почернениях волос. Наутро в общественном транспорте, на работе, в школах, институтах и даже детских садах страна обсуждала, что же там на самом деле происходит, на этих сеансах. Счастливчики демонстрировали маловерам исчезнувшие шрамы и почерневшие волосы. В те дни казалось, что самый воздух бурлил и звенел от напряжения. Ни один футбольный матч, ни один телевизионный концерт Аллы Пугачевой не могли заставить нацию так долго желать одного, думать об одном, надеяться только на одно.
Долго это продолжаться не могло. Скопившееся напряжение разрядилось серией больших и малых скандалов и разочарований. Огромное количество целителей ни от чего не излечивало, а просто укатывало в другой город, собрав урожай со стремительно скудеющей нивы человеческих горестей. Чудесным образом излеченные болезни возвращались. Сведения о массовых смертях людей с почерневшими после телевизионных сеансов волосами дополнили удручающую картину. Всеобщее разочарование опустошило залы. Новоиспеченные "целители" не могли найти применения своим дипломам. Закрывались академии. Целители средней руки были вынуждены вернуться к прежним занятиям, требующим сноровки во владении серпом и молотом, а также прочими мало изыскаными инструментами, от которых их на некоторое время оторвал гигантский вихрь человеческого психоза. Только несколько гигантов, успевших завоевать прочную популярность, продолжили жатву прежней нивы. Но и они были вынуждены искать новые формы работы. Гастрольная деятельность сократилась в соответствии с сократившимся количеством потребителей. Зато стали активно продаваться всякого рода амулеты и "заряженные" предметы. Увеличилось количество индивидуальных приемов в кабинетах. А самое главное, стали издаваться книги, написанные новым поколением эзотериков. Это были как руководства по исцелению, так и разного рода практики по самосовершенствованию. Были и прямые продолжатели дела Рерихов и Блаватской, описывающих все новые и новые, бесконечно, как оказывалось, разнообразные аспекты мироустройства.
Все, как было принять говорить в те времена, "устаканилось", приняло спокойные благопристойные формы. Для Змея, прошедшего вместе со всей страной все стадии интереса к эзотерике — от увлечения до разочарования, и затем стойкого, но спокойного интереса, обращение к подобного рода литературе для обретения точки опоры в той странной круговерти, которая творилась вокруг него, не было чем-то невероятным. "Что-то в этом есть", — говорил он сам себе, мечтательно оторвав взгляд от очередой книги, — "не может не быть за этим чего-то подлинного, настоящей тайны мира". Тайна эта тревожила и манила, казалось, что еще чуть-чуть и раскроется нечто столь важное, что вознесет Змея наверх славы и могущества. Змей немного стеснялся своих мыслей. Ну какие слава и могущество могли быть у бухгалтера, пусть даже и главного? C чего? "Наверное каждый вот так", — думал скептически Змей, — "вся эта литература ловит нас на тщеславии, а оно у каждого есть. Но все-таки есть чудеса! Есть! Ведь приборы фиксировали изменения физических полей!"
— Бросил бы ты читать эти книжки, не доведут они до добра, — вмешивалась в его раздумья жена.
Губы у нее в такие минуты всегда были поджаты. Она была практичным человеком. Гадания на картах и на кофейной гуще считала вполне допустимыми, разумными и полезными вещами, возможно, потому что они были знакомы любой девушке, а значит априори имели право на существование. Ко всему остальному арсеналу эзотерики она относилась с предубеждением:
— Мне кажется, есть в них что-то нехорошее, в книжках этих, будь осторожнее.
Змей негромко хмыкал.
— Люда, ну что тут может быть опасного? Нормальные книжки, относись к ним как сказкам.
— Нет, — печально качала головой Люда, — не нравятся мне все эти экстрасенсы и их россказни. Говорят, что те, кто к ним ходит, потом умирают.
— Ой, Люда, чего только не говорят и не пишут! А я слышал, что многим они помогают. И даже очень серьезные люди пишут, академики, что мы сталкиваемся с тайной, которую еще не постигли.
— Витя, ну что я, не видела их по телеку? Фальшивые они какие-то все, ну абсолютно все! Я это чувствую, понимаешь? Чувствую! Они как артисты!
— Они же с аудиторией работают, конечно, они в каком-то смысле артисты! Они должны уметь внимание удерживать! Внимание целого зала!
— Я в артистах не всегда фальшь вижу! А в этих — всегда! Я других не видела!
— Это не значит, что их нет. Эх, да что ты понимаешь. Как вобьешь себе что-нибудь в голову, так потом ничем не выбьешь!
— А-а-х ты дрянь такая! Выбьешь! Сразу оскорблять! Из-за каких-то паршивых экстрасенсов! Ты-то что в этом понимаешь, дурачок несчастный! Погубишь ты себя, мерзавец, со своими экстрасенсами! Попомни мое слово!
— Вот дурная баба, только бы скандалить! Ну что за жизнь, ну что за жизнь!
И супруги расходились по разным комнатам, взвинченные и недовольные друг другом.
Иногда они спрашивали себя, с чего же все началось, почему вполне счастливая семья стремительно теряла ощущение мира и спокойствия, почему атмосфера постоянно была перегретой, и в любой момент от малозначительного повода начинался скандал. Но такие попытки осмысления случались все реже и реже. Само воспоминание о счастье стиралось и уступало место привычке к мелкой постоянной грызне с перемириями. В периоды перемирия они целовались и обещали друг другу больше никогда не ругаться, но не очень верили сами себе даже в те минуты нежности, когда хочется верить, что все лучшее в тебе наконец-то расправит свои крылья, и ты начнешь жить по новым законам, теперь уже навсегда сумеешь удержаться на своей истинной высоте, и все обязательно, обязательно изменится к лучшему несмотря на все несовершенство мира, несмотря на все каверзы судьбы.
* * *
В феврале к великой змеевой радости он получил письмо от своего давнего институтского друга Рюрика, которого не видел уже лет десять.
— Рюрик к нам в Южноморск переезжает! — ворвался в комнату Змей, подпрыгивая и размахивая письмом, как белым флагом, — Рюрька! Здорово-то как!
— Это что за Рюрик такой? — Владина мама, меланхолично обрабатывающая ногти под аккомпанемент мексиканских стенаний из телевизора, приглушила звук и отложила в сторону пилку.
Влада тоже нехотя оторвалась от очаровательных обезьянок, отчаянно скачущих по дисплею недавно купленного компьютера.
— Ха-а-а! — залилась она смехом, — папа прыгает, как мои обезьянки!
— Устами ребенка, — нарочито иронично усмехнулась мама, — Ради нас с тобой не помню, когда он так плясал, а ради какого-то Рюрика вон как сигает!
— Да брось ты, Люд, — Змей даже ни на секунду не поддался на провокацию, что больно кольнуло его супругу, — Я же тебе о нем столько рассказывал, он такой замечательный парень!
— Они у тебя все замечательные. Только друзья — первые предатели. Дурачок ты, а ведь достаточно взрослый, чтобы понять это.
— Люд! — Змей все-таки поддался, и в голосе его зарокотало раздражение, — это только женщины дружат, пока выгода не кончается!
Влада вздохнула. Наверное, опять родители долго будут выяснять отношения. Но удовлетворенная Люда моментально успокоилась и проворковала:
— Тише, Витенька, тише! Просто ты хороший друг, а твои так называемые друзья... Ну ладно, ладно, не буду. Что там у тебя за Рюрик такой отыскался?
— Рюрик Чуркин, — Змей опять широко заулыбался и затряс рукой с конвертом, — ну я же тебе о нем рассказывал! Мой лучший друг в институте! Я же тебе фотографии показывал! Помнишь, на озере, в Казахстане?
— Это тот, с улыбкой Крамарова? Очарова-а-тельный мужчина!
— Обаятельный точно! Такой веселый! И такой умница! — Змей был до неприличия счастлив. Люда брезгливо сморщила носик.
— Па-а-ап, а кто такой Крамаров, и как он улыбается? — Владе стало интересно, из-за чего сыр-бор.
— Ха-ха-ха-ха-ха! — радостно заржал Змей, — вот оно, молодое поколение, великих комиков не знают! На одних американских мультиках воспитаны!
Влада не поняла, что плохого в американских мультиках, на всякий случай решила обидеться и надула губы.
— Э-эх ты! — мама присела рядом с Владой и обняла ее за плечи, — ты сам американские мультики смотришь! Кассет с нашими мультиками совсем мало, а по телевизору других не показывают. Не говоря уже о Крамаровых. Кончилось их время, как ты не поймешь! Ничто вечным не бывает, в наше время были Крамаровы, а в их время мультики.
— Нет, Люд, не скажи...
— Скажу, и еще как скажу! У этого твоего Крамарова была улыбка, как в мультфильме, вот и все его достоинство. А сейчас такую можно в каждом мультике увидеть, и не нужен стал твой Крамаров.
— Люд, ну ерунду говоришь, — Змей был не расположен ссориться и старался держаться корректно.
— Пап, покажи дядю с улыбкой из мультика, — быстро попросила Влада. Ей и в самом деле стало интересно, что еще за дядя такой с мультиковой улыбкой.
— Пойдем, пойдем, — Змей заторопился и побежал в другую комнату, руками приглашая Владу следовать за ним. Влада покосилась на обезьянок на дисплее, но все-таки пошла за ним. Жена выразительно покачала головой из стороны в сторону и пошла тоже.
В соседней комнате Змей вытащил коробку со старыми фотографиями и, что-то напевая себе под нос, начал рыться в ней. Влада с мамой устроились в кресле и посмеивались, глядя на него. "Смешной он у нас", — прошептала мама Владе на ухо.
— Вот! Нашел! — Змей торжествующе выхватил какую-то фотографию, — А вот еще! И вот, и вот! Рюрька, старый черт!
Змей подбежал и сунул Владиньке в руку фотографию. На фотографии рядом с папой стоял худой черноволосый мужчина с большой челюстью и улыбался во весь рот. Улыбка действительно была как в мультике. Огромная, задорная, широкая, она обнажала крупные здоровые белые зубы. Но Влада почему-то увидела, что это серая тварь. Она не смогла бы объяснить, как и почему она увидела вместо жизнерадостного молодого мужчины какое-то чудище. Ей стало страшно, и она расплакалась. Фотографию она отбросила на пол и уткнулась моментально покрасневшим личиком маме в живот.
