'Мы в Нагорном Карабахе, в хищном городе Шуше' — писал поэт в далёких двадцатых годах... вот и говори после этого, что поэты — не обладают чувствительностью сейсмографов, предчувствуя грядущие бури...

'Хрен его знает, кому она понадобилась...'— пожилой , тридцатипятилетний капитан Логинов печально улыбнулся, блеснув в свете дребезжащих ламп дневного света, бессонно горящих под потолком переговорного узла, белым металлом съеденных в Хабаровском Крае (вода там не очень) передних зубов.— Наверное, кому-то понадобилась!'

'Кому, кому она понадобилась?!'

'Если бы никому не понадобилась, то не спёрли бы — разумно резонировал мудрый авиатехник— Она ведь, ГШ-23, чисто авиационная! Хотя стрелять, конечно, и с машины может, с помощью авиационного аккумулятора.'

'Но кто?'

'Элементарно, Ватсон. Пушку с ероплана так просто не снять, это надо уметь... техники у нас русские, на такую подлость по отношению к машине не способны, тупые прапора-айзеры могут только тушонку тырить, значит, либо ты, либо я. Я пушку не крал.'

Собеседник Логинова, выпускник Даугавапилского авиационного радио-технического, Артурас Вилкас, которого в части за глаза звали Ложкасом и не очень любили — за имманентную тупость и лень, возмущённо набычился :'Я тоже не брал...'

'Ну правильно... значит , сама ушла.'

Двери переговорного пункта распахнулись и в помещение вошли несколько очень плохо выбритых молодых людей, из тех, кого на московских рынках относят к неведомой этнографам кавказской национальности...

Увидев двух советских офицеров, они приветливо заулыбались белозубыми, ослепительными , волчьими оскалами и стали охватывать их с обеих флангов...

Более молодой и стремительный Вилкас рванул с места и бросился было к дверям — но запнулся о подставленную ему ногу в чувяке , грянулся об пол и завизжал как заяц... фуражка отлетела в угол, где её весело, как футбольный мяч, пнул один из азербайджанцев.

Капитан Логинов, кряхтя, и придерживаясь за ноющую радикулитом поясницу, с трудом приподнялся... эх, ведь не хотел, не хотел ведь идти! Кого послушался, Ложкаса? 'Ночью звонить дешевле...',.. ага. Съэкономили. Как раз на недорогой букетик хватит...

Логинов сунул руку в карман форменных брюк и решительно вытащил личное оружие — скорострельную автоматическую , заточенную до бритвенной остроты шлицевую отвертку...конечно, лучше бы было взять с собой стальную вилку— два удара, восемь дырок.

Увидев , что у Логинова в руках, джыгыты весело засмеялись... Один из них схватил Вилкаса за волосы, приподнял голову, приставил к горлу клинок :'Вай, рэзать будим? Э, а можэт ти армянин, а?'

Вилкас, не помня себя от страха, визжал не переставая...

Логинов подавил приступ смертной тоски и ровным, командирским голосом скомандовал :'А-атставить!!'

От его командного рыка азербайджанец машинально принял стойку смирно — рефлекс сработал... голова Вилкаса с костяным стуком упала на пол.

Остальные воины ислама закатились от смеха... покрасневший от стыда моджахед с досадой пнул Артураса...

'Ой, не бейте... я же за вас! Я вам пушку продал!!'

'А, сукин кот, значит, всё же ты?'

'Нет, не я! Я не хотел, меня заставили...'

Логинов подскочил к Вилкасу и уже со своей стороны пнул его под бока...

Моджахед, которому видимо понравилась эта забава, снова было занёс ногу для пинка— но тут ему под подбородок упёрлась логиновская отвёртка :'Пошел нах! Никто не имеет права бить нашу сволочь, кроме нас самих!'

Моджахеды глухо заворчали, блеснули ножи...

'Тут мне и кирдык!— умиротворённо подумал Логинов— Зачем же я шило не допил? Оставил на завтра, дурак... а завтра уж и не будет!'

Дверь переговорного пункта слетела с петель :'ЛЕЖАТЬ!!! ВСЕ НА ПОЛ!! МАТЬ, МАТЬ, МАТЬ!!'

'Э, зачэм про мою маму так гавары... ой, ой, ой!!!'

Ворвавшиеся солдаты с красными погонами внутренних войск были не настроены на долгие беседы... некоторое время раздавались чавкающие звуки ударов по сырому, сопровождающиеся кхеканием, которое издают лесорубы...

Схватив Вилкаса — обосравшегося, судя по запаху— за шиворот, Логинов выволок его на улицу, и тут же было вновь не заскочил внутрь почты. Потому что по улице, в свете редких фонарей, бежала, как спринтеры на Олимпиаде, толпа айзеров... за ними молча, размахивая сапёрными лопатками, гнались вевешники... и быстро догоняли.

'Что случилось?! В лесу кто-то сдох?!'— спросил Вселенную поражённый в самое сердце благостностью картины Логинов...

'Никак нет— отвествовал утирающий с лица кровавый пот сержант — просто, говорят, из Москвы сам Громов позвонил. И ДАЛ СООТВЕТСТВУЮЩУЮ КОМАНДУ'

21 августа 1991 года. Три часа ночи. Октябрьская площадь, здание МВД СССР.

Самое глухое и таинственное время... в этот час священный индийский бык , стоявший полночи в стойле, наконец ложится, подогнув под себя мощные ноги и засыпает, протянув изо рта ниточку тягучей слюны...

В этот час в больницах , скомкав белеющими пальцами покрывала, умирают те, кому уже не суждено увидеть новый рассвет... в этот час закрыто метро, и в подземных языческих дворцах с пентаграммами притушены огни, и ушли в парк последние трамваи... и Москва спит. Вполглаза...

Берия, с трудом распахнув тяжёлую министерскую бронзовую дверь, вышел во внутренний двор...

Слева от двери, заснувшим мастодонтом, чернел милицейский бронетранспортёр, у высоких колёс которого вспыхивали и тут же пропадали оранжевые и малиновые огоньки сигарет омоновцев.

Справа стояла лавочка, чуть влажная от ночной росы...

На неё Лаврентий Павлович и присел... он любил посидеть в одиночестве, подумать... днём на это катастрофически не хватало времени. Вот так и жизнь прошла, а он и не заметил...

Сын , Серго... в честь Мироныча назвал, да... уже взрослый, мужчина... узнает ли? И ...эх-х...

Лицо Берии, никому не видимое в темноте, исказилось болезненной гримасой. Проклятые сволочи... украли мою жизнь. Да что жизнь. Страну мою украли...

Лаврентий Павлович охватил голову руками и от нестерпимой душевной боли глухо застонал...

'Что, плохо Вам?'— чуть хрипловатый, заботливый женский голос заставил вынырнуть его из чёрной бедны отчаяния...

Берия оторвал руки от лица... перед ним, сжимая в руке большую клеенчатую сумку, стояла давешняя буфетчица...

'Вы... не сможете со мной минуточку посидеть?'

'Да не вопрос... я тут рядышком живу, на Шаболовке... дома всё равно никого нет, кроме кота Васьки, да и он, поди, опять в форточку на блядки удрал...'— женщина присела рядом, при этом лавочка скрипнула, а в сумке что-то обещающе звякнуло и булькнуло...

'А Вы его кастрируйте, чтобы не убегал !'

'Да Вы что? Моего Васю? Ни за какие коврижки... у него и так жизнь поломатая, вроде как у меня... слушайте, что это мы так сидим... Вы со мной будете? по-маленькой? вот, давайте я газеточку постелю, и стаканчик поставлю, и закусочка, вот котлеточка, теплая ещё...Ну, будем?'

'За присутствующих здесь дам!'

'Ха-ха...ой, не в то горло пошло... а знаете, как дамы класс... классификацируются? На дам, на не дам, и на дам, но не Вам...'

'А Вы к какой себя категории относите?'

'На дам, может , даже и Вам... ещё по одной?'

'Не откажусь... это что?'

'Да так ... жидкое и горит. Скажите чего-нибудь...'

'За то, чтобы Вас любили...'

'Эх, да кому... а Вы, извиняюсь ...'

'Вдовец.'

'Правда?! Ой, простите, я не хотела, дура я, ну простите...'

'Да ничего... скажите, а Вам не надоело?'

'Что?'

'Ну вот эта жизнь... не думайте, я Вас не осуждаю и уважаю. Вижу, женщина Вы самостоятельная, взрослая, рассудительная ...'

'Ой, да ну Вас...'

'Нет— нет... ну так скажите мне: что Вы в этом буфете делаете?!'

'Да работаю я там...нет.

Не так.

Конечно... обрыдло мне всё. До смертной тоски обрыдло, верите, нет? И место неплохое, и посетители, ребята хорошие... но жить— жить-то когда я начну, а?! Одно и тоже, одно и тоже... база, санэпидемстанция, пожарный, ревизор... и каждому дай!

Хорошо, что возраст уже... сейчас больше деньгами берут, а по первости кто только меня в подсобке не нагибал... эх, разбередили Вы меня...может, ещё?'

'Наливайте...'

'Давайте на ... ты? Ничего, не обижу Вас? Вы вот какой мужчина видный, министра построили...'

'Да ладно тебе...звать как?'

'Татьяной крестили...'

'Ну, Танюша, за тебя...'

'Зачем же за меня? Давайте за Вас, то есть за ...тебя, да?'

'Так что мы пьём-то?!'

'Не угадаешь... это мне ребята из Еревана подогнали, с винзавода, пятидесятилетний коньячок...'

'Да, чувствуется... помню, я только Черчиллю такой отправлял...'

'Это какому Черчиллю— мяснику что-ли, с Ленинградского рынка?'

'Ага, угадала... слушай, Таня... вот я намедни тут гадость одну ел, называется...'

'Шаверма?'

'Да нет... этот, гамбургер...'

'Ну, и я его ела... булка да котлета, делов-то...'

'Ну так вот и я про тоже... а потом себе думаю. Они ведь, подлецы, не булку с котлетой продают. Они Америку нам свою всучивают... и музыка там у них, и всё не по-нашему... вот народ туда и ломится, не за котлетой, а чтобы жизнь иную увидеть... а чем мы хуже?'

'Да, чем?'

'Мы— не хуже. Мы — русские, лучше! Вот, взять и открыть свой ресторан, кооперативный— в русском стиле, чтобы и украинский борщ, и грузинский шашлык, и сибирские пельмени... да всё с пылу— с жару...а?'

'Здорово! Я бы туда работать пошла... только... Хех, да кто же за это возьмётся?'

'Да ты и возмёшься...'

'Шутишь...'

'Без шуток.'

'А деньги где взять?'

'А ну, пойдём-пойдём... да брось ты эту лабуду! Коньяк только возьми, ага...

Дежурный! Какой в столице самый крутой банк? А ну-ка, соедини...быть не может, чтобы там сейчас никого не было...

Это кто?

Давид Исаакович, а фамилия Ваша как?

Трактовенко? Так Вы украинец?

Нет? А кто?

А, ну тогда извините... а должность Ваша какая? Директор по экономике и коммерческой деятельности?

И чего Вы в три часа ночи на работе делаете?

Как это разбежались? Вот сволочи... а Вы отчего вместе с ними не разбежались?

Жаба душит?

Думаю, она Вас будет душить гораздо сильнее в должности Председателя Правления банка, ага...

Да уж какие шутки в три часа ночи... слушайте сюда, товарищ директор.

К Вам завтра поутру придёт гражданка — как ? Сидорова, Татьяна Батьковна, Вы с ней поговорите на предмет открытия коммерческого ресторана на Пушкинской площади, напротив Макдональдса... что значит мэр Попов? Где этот мэр вообще? Забейте на мэра большой и толстый... да, думаю, пары миллионов хватит, какие ещё проценты?

Слушайте, Вас там точно жаба душит... беспроцентный, под мою гарантию... кто говорит? Берия говорит, Лаврентий Павлович....алло? Трубку бросил, да...ничего, Таня, я завтра поутру с тобой сам к нему съезжу... ты что?! Сдурела?'

Женщина, вся в слезах, стоя на коленях, всё пыталась поймать своими пухлыми губами его с испугом выдергиваемую руку...

( Маленькое отступление... 'Просьба одна. Про берию и буфетчицу не надо. Ну не втему както оно пошло. На первого секретаря райкома еще как то так тянет. Но для менистра несколько мелковато.'— пишет мне Взыскательный Читатель...

Мелковато для министра? Ну-ну...

Рассказывают, что однажды Лаврентий Павлович, проходя коридором Лубянки, увидел очень печального командира-пограничника... Время тогда было архитрудное, сентябрь проклятого сорок первого года...

И у русского человека весёлое лицо — было бы увидеть как-то даже странно...

Берия в эти безумные дни спал по три часа в сутки... но тем не менее, он остановился и спросил о причине горя. История оказалась по тем временам обычная до банальности. Семья командира эвакуировалась из Карелии, под Петрозаводском поезд разбомбили...

Уцелел ли кто— неизвестно... Берия сочувственно покачал головой, и пошёл себе дальше...

Через два (!) дня командира вызвали из Балашихи, где он в составе ОМСБОН НКВД готовился в заброске в немецкий тыл, в Главк... начальник Главка, ничего не объясняя, направил в приёмную Наркома... глубокой ночью Берия принял вызванного, молча вручил ему записку с адресом и предписание— немедленно убыть на аэродром Чкаловский, откуда самолётом вылететь в Рыбинск.

Двое суток на устройство личных дел, а затем— снова прибыть в часть...

Как, каким немыслимым чудом в дикой, воистину чудовищной неразберихе эвакуации озадаченные Берией чекисты отыскали в засыпном бараке столицы ВолгоЛага — посёлка Переборы больных сыпным тифом жену и детей командира — так и осталось загадкой... но эту историю рассказал автору в 2002 году сам тогдашний начальник Рыбинского НКВД, ныне , к сожалению, покойный... Так что за подлинность автор ручается.

Вы можете себе представить, КАК потом относились к своему руководству и командир, и вся его семья, спасённая от верной смерти ? И все, кто про эту историю узнали?

Да, Берия был министром... но прежде всего, он был ЧЕЛОВЕКОМ. За это его и убили.)

(Уважаемый Валерий Иванович! — пишет мне Доброжелательный Читатель. Это про моего деда! Только семья эвакуировалась не из Карелии, а из Риги. Мне отец рассказывал, как их семьи сотрудников НКВД эвакуировали последним поездом. Как разбомбили эшелон, как он с матерью (моей бабушкой) шли пешком с младшей сестрой на руках по шпалам вместе с другими уцелевшими командирскими жёнами. И эвакуировали их в Ашхабад, куда вдруг неожиданно прилетел(!) отец (мой дед). Этот эпизод был просто фантастическим — по тем временам не часто отцы с фронта могли навестить семью и запомнился отцу на всю жизнь. Кстати в результате этого 2-х дневного визита у моего отца появился через 9 месяцев младший брат! )

21 августа 1991 года, Четыре часа утра. Москва, Красная Площадь.

Да не было никогда Лобное место — местом казней!

У нас, чай, не так, как у немцев, чтоб на торгу, где хлебушком запасаются, кровь христианскую лили.

Для сей цели в Белокаменной было Болото — площадь за Москвой -рекой, там, где по преданию, стоял некогда двор Малюты Скуратова: чёрный -черный терем, крытый чёрной-черной черепицей, из тесовых чёрных ворот которого на гнедых конях , одетые в чёрные рясы с накинутыми на буйные головы чёрными капюшонами, выезжали назгулы, то есть, извините, кромешники...

Спецназ Ивана Васильевича, который искоренял на святой Руси всякую измену да неправду ...

('А Новгород? А Псков?' — воскликнет Либеральнейший Читатель. Ну что Псков... секта жидовствующих, то есть сторонников общечеловеческих европейских ценностей, например свального греха и человеческих жертвоприношений ... да, там БЫЛА. Обычное дело, по суровым средневековым временам, и псковское разорение на альбигойские войны по размаху явно не тянет — да ведь и весь Синодик Ивана Грозного — и на четверть единой только Варфоломеевской ночи ...)

Да, именно на Болоте, на деревянном особливом помосте, каты в красных шелковых рубахах срубили буйну голову Степану Разину да Емельке Пугачёву... а как же утро стрелецкой казни? Вопросы к художнику, не ко мне... отчего он вместо стен Новодевичьего Монастыря — Кремль изобразил. Имеет художник на то полное право. Он так видит!