Ижорский гамбит Византийца

— Три раза просвищу, значит, пора в атаку. Мы ударим навстречу.

Через час, девять человек, одетых в просторную рясу вышли за стены монастыря, неся на плечах носилки. Впереди шёл монах, показывая дорогу. Уверенности в том, что за обителью не следят — не было, посему пошли немного в обход, оставляя Перынь далеко слева. Деревня в пяти верстах. Если двигаться по дороге, то за полтора часа можно дойти. У нас получилось чуть ли не в два раза дольше. Топали вдоль края болота, стараясь не попадаться никому на глаза, но все предосторожности оказались не напрасны. Как только мы приблизились к опушке, за которой начинался овражек, и протекала речушка Прость, моя догадка подтвердилась. Не дожидаясь, пока с носилок разберут оружие, я со Снорькой выдвинулся вперёд, почти к самой деревне и чуть не наткнулся на секрет. Возле караульного с коротким копьём и явно не рядовым, опоясанный мечом с двумя кинжалами орденцем, стоял крестьянин, с кнутом в руке, по-немецки докладывавший об отряде, вышедшим из монастыря. Притаившийся со мной за деревом Снорька, после этого даже стал оглядываться по сторонам, нет ли кого ещё. До нас стали доноситься обрывки разговора: '... руссов столько, сколько веточек, на волокуше сложено оружие, скорее всего луки'; '... молодец Ганс. Ты выберешь себе любую девку, если переживёшь бой'.

Что ж, фактор внезапности, к сожалению утерян. Тем не менее, не стоит забывать о царившей в эти времена тактике — противники сражаются непосредственно при визуальном контакте, чего я делать не собирался.

— Снорька, незаметно, проберись слева, так, чтобы была видна криница. Я подкрадусь вон к тому дому с проваленной крышей, как только махну рукой, выбегаете из леса и пускаете стрелы. Ты оберегай монаха, стреляй, по необходимости. Поведуешь план остальным, понял?

— Да Алексий. По взмаху руки атакуем, беречь монаха.

— Умничка, действуй.

Осень не лучшее время для скрадывания. Зимой, оделся в белый балахон, и ты слился со снегом. Летом помогает листва, ну а сейчас, ползти и надеяться, что родная земля убережёт. Огород, отделявший меня от стены дома, преодолел без помех. Только оказалось, что крыша у дома цела, и не дом это, а две землянки, пристроенные одна к другой, с наклонёнными друг к другу скатами. Немчура стоит возле колодца, ждёт, когда командиру подводут коня. Всадников больше нет. Ну что ж, с тебя и начнём.

Человек, как и любой зверь, попавший под внезапное действие стихии, будь то дождь, ураган или град, старается найти укрытие и уже с безопасного места с трепетом наблюдать за буйством природы. С опытом многих поколений мы научились противостоять им, изобрели зонтики, дождевики и многое другое, но каково оказаться под воздействием сил, которых невозможно определить? Видны только результаты стихи. Расстреляв магазин, я даже забыл махнуть рукой, а сообразил, когда закончился второй. Как только всадник свалился с лошади, к нему сразу бросилось несколько человек, а как попадали и они, орденцы стали смотреть на небо, но оно было чисто, по сторонам, там тоже никого, а смерть всё прилетала. Прятаться никто не стал, наоборот, сбились в кучу, думая, что в строю под щитами безопасней.

— Что там Алексий делает? Почему не подаёт сигнал? — Расспрашивал монах Снорьку.

— Не мешай, святой отец. Сам не знаю.

— Снорри, он дал отмашку! — Монах дёрнул Снорьку за руку и от неожиданности свей выстрелил.

Наблюдавшие за Снорри воины, увидя, что выстрел сделан, высыпали из леса, побежав к домам. Сопротивления практически не было, бой закончился в минуты. Раненые кнехты выли от боли, и когда стало ясно, что всё закончилось, в самом крупном доме послышался нарастающий шум, завершившийся треском рухнувшей двери. На улицу выбежали женщины.

— Родненькие, немцы к оврагу пошли, тикайте! — Молоденькая девушка в разорванной на груди рубахе, вцепилась в Снорьку и показывала рукой в сторону холма.

— Мужики где? — Спросил я у пробегающей возле меня женщины.

— В овине заперты. Спалить грозились изверги, если весь хлеб не отдадим. А что отдавать-то? Самим еле хватает. Уходите, мало вас. Мы уж как-нибудь сами, перетерпим. — Тётка подхватила валяющийся на земле топор и с размаху, как колуном раскалывают чурбак, вогнала в спину стонущему немцу. Что творили оккупанты с женщинами — я не знал, но видимо сострадания к раненым это не прибавило. Визг и шум стал разноситься по округе. Бывших насильников лишали жизни.

— Все ко мне! — подал команду я.

Тем временем Гаврила Алексич вывел отряд к приметному холму, поросшим берёзами, чуть ли не под барабанный бой. Подумаешь, идут медленно и не в ногу, зато красиво, хоть песню запевай. Гаврюша потрогал ремень щита, оглянулся на воинов и покачал головой. Всего пятеро имели бронь, остальные так, до первого раза. Внутри раздался голос зависти: 'Это ж какие деньжища Ильич имеет, если смог снарядить столько людей'? Оказавшись посередине своего воинства, он обратился ко всем: — Как войдём в лес, что б ни звука, у холма остановимся.

Оставленные в засаде кнехты сидели между деревьев и находились в полной растерянности. Их командир, младший баронский сын Зигфрид, окружённый арбалетчиками и щитоносцами, до сегодняшнего дня неплохо руководил этим достаточно крупным отрядом, но сейчас, вместо подбадривания подчинённых, кусал себе губы. Всё шло совершенно не по намеченному плану. Дружина монастыря остановилась у холма и не сделала ни шагу по направлению к своей смерти. Зато со стороны деревни, совсем недавно доносились крики, вперемежку с воем и женским визгом. 'Счастливчики не иначе снова принялись за девок, — подумал Зигфрид, — где справедливость'? Справедливость появилась в виде стрел, сопровождающихся трелью свистка. Восемь войнов, по четыре в ряду, прикрывшись небольшими круглыми щитами, двигались прямо на полусотенный отряд. За ними следовал ещё один, без щита с кривым мечом на поясе и какой-то дубинкой в руках. Вдруг, он остановился, прислоняя палку к голове.

— Безумец! Разве можно этим напугать? — Успел произнести Зигфрид и почувствовал тупой удар в грудь, внутри что-то разорвалось, стало нестерпимо больно, а затем наступило облегчение. Всё вокруг завертелось, голубое небо и прекрасные берёзы, устремившие свои ветви вверх стали отдаляться и замерли. Зигфрид упал на спину и уже не видел, как два арбалетчика, так и не успевшими сделать ни одного выстрела рухнули рядом, вместе со своими щитоносцами.

Строй руссов остановился. Первый ряд присел на колено, давая возможность стрелкам второго выпустить стрелы. Сто шагов для стрелы с наконечником на бронь — почти убойная дистанция. Хватило минуты, чтобы кнехты не выдержали и бросились на нахально бьющих их как уток, смельчаков. Но тут произошло невероятное. Всего из четырёх луков был создан непроходимый занавес из стрел, от которых, ни щиты, ни доспехи не помогали. Убитых уже перевалил за десяток, когда преодолев едва ли пятую часть расстояния, отряд орденцев вынужден был остановиться. Вместо помощи со стороны деревни, послышался нарастающий топот справа. В тот момент, когда кнехты бежали к стрелкам, отряд Гаврилы обошёл холм и неожиданно ударил во фланг. Построенные клином новгородцы врезались в авангард и, буквально смяв его, развернулись влево, заслоняя при этом стрелкам обзор. Этот неожиданный манёвр заставил кнехтов спешно перестроиться и принять в сторону, вновь подставляясь под стрелы. Едва созданный строй развалился на две непропорциональные части и малая, оказавшись в тылу, тут же стала таять. Спасти их уже не мог ни кто. Правофланговые, командовавшие своими подразделениями, за исключением одного — убиты. Русская дружина стала окружать немцев как стадо баранов. Вырывшие яму в неё же и угодили. Орденцы остановились, спешно выстраиваясь в круг. Кто-то наиболее сообразительный оценил количество атакующих, сравнил с численностью своего отряда, и понял, что силы по численности почти равны, стал собирать вокруг себя наиболее опытных воинов. На мгновенье весы битвы закачались в равновесии.

— Вятко, Микола! Толкайте меня. — Гаврюша почувствовал руки своих бронированных воинов за своей спиной и на полном ходу врезался в строй кнехтов. Главное не рассыпаться, выдержать пару секунд, покуда задние, окончательно не разобьют строй длинными топорами и копья неприятеля станут бесполезными палками. Микола был левша и заслонял щитом правый бок боярина, Вятко — левый. Остановить такой таран могут только копейщики, да и то, не всегда. На смелую троицу посыпался град ударов, но в тесном строю размахнуться сложно. Получив пару синяков, Алексич резанул своим новым 'смоленским' мечом по ногам ближайшего кнехта, вжал голову в плечи и не глядя, пырнул влево. Острая сталь вспорола бок немцу и сразу же выскользнула из умирающего тела, дабы вонзиться в следующую жертву. Гаврюша тыкал мечом направо и налево, как иголка швейной машины. Вот, что значит боевой опыт и тренировки. Новгородцы стали теснить немцев, и не успевший толком образоваться строй кнехтов распался окончательно. Сначала напополам в месте прорыва, потом ещё на несколько частей и противник побежал, кто куда может.

Монастырская рать потеряла восьмерых, с дюжину было ранено, но не смертельно. Так что в деревню вошли спустя час после боя — дух переводили, да орденцев вязали. На площади, возле дома старосты валялись раздетые тела, многие изуродованы. Несколько сельчан бродили среди трупов, внимательно осматривая землю в поисках любой железки.

— Православные! Староста где? — Гаврила Алексич спросил у ближнего к нему смерда.

— Аа, защитнички явились. Где ж вы раньше были, когда мою дочку сильничали?

— Тимофей, уймись. Они живота своего не жалели, неужто не видишь? Я староста. — Второй крестьянин подошел к Тимофею, что-то сказал ему на ухо, повернулся к Гавриле лицом, снял шапку и поклонился в ноги. — Спасибо.

— Звать как? Где оружие убитых?

— Никифор. — Староста выпрямился, но продолжал смотреть под ноги. — Боярин, ты не серчай, жёнки сейчас сготовят что-нибудь, накормим вас, напоим, только обождите чуток.

Трофеев в деревне мы больше не увидели. Убогость и нищета страшная, как поведал староста: — Два топора на пять домов. Так что на многое мы и не рассчитывали, не перерывать же всю округу в поисках тряпья и пары наконечников от копий. Забрать удалось боевого коня, да доспехи рыцаря. Крестьяне одолжили две телеги с волами, как позже выяснилось, из орденского обоза, для раненых и убитых, после чего деревня словно вымерла. Женщины попрятались по домам, а мужики отправились рыть могилу у холма. Мне захотелось скорее покинуть это место.

— Напуганы они Гаврила Алексич. Пошли отсюда, монастырь совсем без охраны, не дай Бог ещё один отряд поблизости.

— Да Лексей, надо поспешать.

Гаврюша и сам был немного расстроен. Населённый пункт принадлежал монастырю, а качать права в вотчине двоюродного брата было несерьёзно. Опять же, после боя у холма кое-какое барахлишко всё же осело в раздувшихся заплечных мешках, да и полон, взят не малый, а это живые гривны, как ни крути.

— У меня тут предложение к тебе есть, — сказал я, едва мы покинули деревню, — как к обители подходить будем, неплохо было б, чтоб впереди отряда полководец на коне ехал. Народу сейчас, помимо веры в Господа, вера в ратников Русских нужна.

— Нет у меня стоящего коня, — пробормотал Алексич, — у Сбыслава есть, а у меня — нету.

— Можно на рыцарского сесть. Как раз он белой масти, ещё б накидку красную для пущего эффекта. — Размышлял вслух, так, чтобы Гаврюше было слышно.

— У меня щит красной кожей обтянут, — обронил боярин еле слышно, — а налатник цвета вишни.

Победители въезжали в монастырь с триумфом. За Гаврилой Алексичем следовали связанные кнехты, за ними остатки рати, телеги плелись чуть позади, с прикреплёнными волокушами, на которые были сложены немногочисленные трофеи. Боярин быстро подружился с конём, подарив тому краюху хлеба, так что, дестриэ вёл себя прилично, не брыкался и не упрямился. Выездке лошадку не обучали, но пиаффе у самых ворот как-то само собой получилось, что вызвало ликование зрителей. Гаврила слез с лошади, как только проехал монастырские ворота. Торжественная часть закончилась, настало время заняться делами, тем более что глава монастыря вышел навстречу.

— С победой! — Настоятель приветствовал ратников. — Это ты правильно придумал, — обращаясь к Гавриле, — торжественно и величаво в обитель войти.

— Это не я, это...

— Знаю, сам догадался. Не это главное, мирян к нам сбежалось со всей округи, пусть видят, что есть сила, способная их оборонить. — Священник посмотрел на полон, скривился, задумался и сквозь зубы высказал: — Этих, в обитель православную не пущу.

— Мы их на ладью спровадим, а завтра Лексей их в Новгород отвезёт. Потери у нас, брат. Восемь воев Богу душу отдали, посечённых целый возок.

— Усопшим воздадим, отпевание с утра будет, а пораненных — выходим. — Настоятель перекрестился и тихонечко, почти в ухо Гаврилы произнёс: — Воеводу немецкого полонили?

— Нет. Лексей его убил.

— Полохо. Как с полоном разберёшься, зайди ко мне, поговорить надо, и приятеля своего ретивого прихвати.

Священник дал указания лекарям-монахам и направился в свою келью. Вскоре и я оказался там. Впервые за весь мой опыт общения со священнослужителями, мне не пришлось выслушивать подготовительную речь, когда в преамбуле разговора задаются простейшие вопросы, опирающиеся на сложившиеся константы: мол, небо — голубое, горы — высокие и так далее. Естественно слушатель соглашается с данными ответами и когда сложность вопроса вдруг резко возрастает, он вновь соглашается с предложенным ответом, ибо собственная логика замыливается. Так вот, подобной хитрой риторики не было, что свидетельствовало о высокой степени доверия, насколько это возможно, между нами. Арсений вкраце обрисовал ситуацию, от знания которой хотелось бежать от этого места как можно дальше. На протяжении трёх недель, за стены Юрьевского монастыря свозили утварь и серебро почти со всех окрестных храмов. Приблизительная сумма оценки сокровищ составляла более восьмидесяти тысяч новгородских гривен. За возможность получить подобный куш, орденцы могли устроить бойню. Настоятель был уверен, что информация о богатстве просочилась. Необходим был отвлекающий манёвр, дабы сохранить репутацию и отвести неминуемый удар. Всей правды он нам не открыл, но даже по косвенным фактам можно было увидеть картину целиком.

— Думаю, это был передовой отряд какого-то выскочки, что будет дальше — одному Богу известно. Надо что-то придумать. — Настоятель подвёл итог своих размышлений.

— Может в Новгород переправить? — Предложил Гаврила.

— Исключено! Если б безопасней было хранить в столице, сюда бы — не возили. Обратно потом вернётся треть, это в лучшем случае, промашку Саввы я допустить не могу.

— На Ореховом острове, Пахом Ильич почти закончил строительство крепости. Гарнизон две сотни. Можно создать видимость, что сокровища оправляются туда, а на самом деле, они останутся здесь. К примеру, погрузим ящики с камнями на телеги, да так, что б многие видели. Кому нужна пустая скотница? И ещё, Резуна отпустите, пусть подсмотрит. Чую, душонка у него подлая. — Не успел я досказать своё предложение, как Настоятель подскочил с лавки.