| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Мне небом дар отпущен,
Чтоб расточать его.
Истраченным богатством
Я овладею вновь.
Быка зажарим, други,
Но для веселья нам
Сейчас же надо выпить
Заздравных триста чаш.
— Ведь могут же, когда хотят, — сказала я стволу ближайшего дерева.
— Могут что?
Я вздрогнула. В тени, отбрасываемой галереей, оказывается, стоял ещё один человек. Потом он сделал шаг в сторону и вышел на место, куда доставал свет факелов, горевших у казармы.
— Ваше высочество, — я уже не удивилась. Плюхаться на колени мне показалось неуместным, так что я просто поклонилась.
— Гуляешь на ночь глядя?
— Я просто решилась пройти перед сном, ваше высочество.
— Ясно. Так что они могут? И кто "они"?
— Сочинители песен. Все песни, которые я слышала до сих пор, были унылыми.
— Даже те, исполняют придворные музыканты?
— Тех я вообще не могу оценить, ваше высочество. Я женщина простая, для меня их исполнение слишком изысканно.
Принц фыркнул.
— А вы, ваше высочество...
— Что?
— Вы тоже решили прогуляться?
— Пообещай, что никому не скажешь.
— Клянусь, — кивнула я, чувствуя себя заинтригованной.
— Я был вон там, — он кивнул на казарму. — Как ты заметила, там сейчас веселье, не то, что во дворце. Ну и тоже вышел пройтись.
— А-а...
Мы немного помолчали.
— Я должна ещё раз поблагодарить ваше высочество, — сказала я наконец.
— За что?
— За благородство, которое вы проявили в отношении меня.
— А... Ты о том последнем разе? — после короткого замешательства сообразил Тайрен. — Забудь. Уверен, многие сочли бы, что я проявил не благородство, а мягкотелость.
— Почему?
— Ну, любви принято добиваться, за неё принято сражаться... А не отступать по первой же просьбе.
— Ну, не знаю, — проворчала я, покрепче обхватывая себя руками. — Добиваться имеет смысл, когда есть ответная склонность. А если склонности нет, то это просто упрямство. Или самодовольство, отказ признать, что ты вовсе не такой прекрасный и замечательный, как привык о себе мнить. Но во втором случае добиться своего можно разве что грубой силой, а это никого не красит. В первом же случае человек, к вам благосклонный, найдёт способ дать это понять.
— А если девушка сама не знает, чего хочет? Бывает же и такое.
— Ваше высочество, обычно пары-тройки встреч вполне хватает, чтобы определиться. Конечно, это не значит, что девушка за это время обязательно вот так прямо и влюбится, но, во всяком случае, поймёт, что мужчина не вызывает неприязни.
Тайрен ещё немного помолчал, пристально глядя на меня. Налетел порыв ледяного ветра, и меня пронизала дрожь.
— Замёрзла? — заметил он.
— Да, ваше высочество.
— Тогда почему бы нам не пройти куда-нибудь, где теплее? — он приглашающе протянул руку.
— Только не в казарму! — быстро сказала я.
— За кого ты меня принимаешь? — беззлобно усмехнулся Тайрен. — Я ещё не сошёл с ума — вести девушку в толпу пьяных мужиков.
От него самого пахло вином, но пьяным он не выглядел. И что-то это мало похоже на оставление в покое, подумала я, когда он обхватил меня за плечи. Но бок у него был тёплый, рука тоже, и выворачиваться мне отнюдь не хотелось, наоборот, хотелось прижаться к нему покрепче. А вслед за этим мелькнула шальная мысль: а что, если и в самом деле переспать с ним разок? Авось удовлетворит любопытство и отстанет. А так парень видный, отвращения не внушает. В конце концов, грех не беда, молва нехороша. Если удастся сохранить всё в тайне, едва ли я пострадаю.
Мы двинулись куда-то по галерее, мимо покоев императрицы, а потом сошли с неё и начали подниматься по склону вверх. Вслед нам летела песня:
Изысканные яства
Не следует ценить,
Хочу быть вечно пьяным,
А трезвым — не хочу.
Так повелось издревле -
Безмолвны мудрецы,
Лишь пьяницы стремятся
Прославиться в веках.
Зал Небесной благосклонности тоже остался в стороне. Ещё немного, и впереди показалась стена с воротами.
— Да это же купальни!
— Ну да. А что?
— Но... Там же сейчас никого нет.
— Так ты же хотела тайны? К тому же там точно тепло, — Тайрен подмигнул. — И есть горячая вода. Чтобы кое-кто мерзлявый не подхватил простуду.
Я невольно улыбнулась. Что ж, купальни так купальни, место не хуже любого другого.
— Странно, — задумчиво добавил он. — Ты же вроде с севера, должна быть привычна к холоду.
— Я привыкла тепло одеваться, ваше высочество.
Ворота были заперты, но в них была калитка, которая легко открылась. Дверь купален тоже уступила нажиму. Поразительная беспечность, подумала я. А впрочем, кто тут будет красть? Чужакам на территорию дворца вход заказан, а слуги, во-первых, достаточно запуганы, а во-вторых, им-то замки не особо-то и помеха, если очень захочется, они найдут способ сюда проникнуть.
Влажное тепло окутало меня с ног до головы, и я прямо почувствовала, как съёжившиеся клеточки моего тела впитывают его и расправляются. Потом по телу прошла последняя короткая дрожь — словно холод выходил из тела.
— Неужели ещё мёрзнешь? — Тайрен, конечно, заметил, ведь он продолжал крепко прижимать меня к себе.
— Наоборот, ваше высочество.
Впрочем, потом ему пришлось меня выпустить, чтобы я могла зажечь лампу — похоже, ему и в голову не приходило, что подобные вещи можно сделать самому, когда рядом есть кто-то ещё. Хотя у меня до сих пор возня с огнивом и трутом вызывала серьёзные затруднения, но он терпеливо ждал, пока я высеку искру, раздую огонёк и только после этого зажгу заправленный маслом светильник. Тусклый колеблющийся свет озарил уже знакомую комнату с бассейном. Фонтанчики по его краям выпевали свою однообразную песенку.
— Не хочешь? — Тайрен кивнул на бассейн.
— Э... нет. Хотя...
Я стащила чулки и туфли и опустила ноги в горячую воду, аккуратно сев между двух фонтанчиков так, чтобы струйки не попадали на подвёрнутый подол. Принц опустился рядом на пол, скрестив ноги. Странно, но почему-то сейчас в его присутствии мне было вполне уютно.
— Почтенный настоятель Чжа показал мне записи, которые сделал по твоим рассказам о твоей стране, — сказал Тайрен.
— Правда? А я думала, что вы его пригласили, чтобы проверить, не оборотень ли я.
— И для этого тоже, — легко согласился он. — Но и расспросить тебя ему тоже было интересно. По-хорошему тебя бы надо показать чиновникам из Министерства церемоний — это они обязаны собирать знания о дальних странах. Но кто ж мог подумать, что женщина может обладать ценными сведениями! Скажи, кому пришло в голову, что женщин надо учить наравне с мужчинами?
— Ну... Это не было идеей кого-то одного. Просто в какой-то момент возобладала точка зрения, что учиться нужно всем.
— И давно это у вас?
— Не очень. Лет сто примерно.
— И каковы последствия для государства?
— Ну... Хорошие, — я пожала плечами. — Во всяком случае, если кризисы и случались, то они точно не были связаны с переизбытком образования.
— И как у вас теперь поддерживают порядок в семьях?
— Простите?
— Женщины не пытаются лезть в дела мужей и братьев? Поучать их, считая, будто они знают лучше?
Я не удержалась и хихикнула. Нет, пожалуй, если я сейчас начну рассказывать ему о достижениях феминизма, он меня не поймёт.
— Что смешного?
— Ничего, ваше высочество, простите. Всё просто. У меня на родине как раз в этот столетний период было две очень разрушительных войны. Таких, что мужчин стало не хватать — они или воевали, или лечились от ран, или и вовсе погибли. И тогда женщинам пришлось выполнять мужскую работу и даже занимать мужские должности. Просто потому, что больше было некому.
— Что, были женщины-чиновники?!
— Угу.
Тайрен покрутил головой, видимо, изумляясь творящимся на свете чудесам.
— Отчасти распространение образования было связано с этим, — добавила я.
— Видимо, у вас немногочисленное население.
— Ну... в общем, да. Чем северней страна, тем меньше в ней людей. Потому что жизнь тяжелее.
Принц задумчиво кивнул. Было видно, что теперь пазл для него сошёлся, и ранее выламывающийся кусочек наконец гармонично совместился с общей картинкой.
— А в империи как с образованием? — спросила я. — Женщин хотя бы читать-то учат?
— Тех, что благородного происхождения — да. Читать, считать, литературе немного. Танцам, музыке, облавным шашкам и другим играм. Иногда ездить верхом и играть в поло. И этого больше чем достаточно.
Я промолчала. Что с них взять, и на моей родине так считали не в таком уж далёком прошлом.
— Да... Вот уж не думал, что буду обсуждать с девушкой государственное устройство, — задумчиво, явно для себя, проговорил Тайрен.
— Да и я никогда не думала, что буду говорить на такие темы с настоящим принцем.
Он усмехнулся.
— Настоящий принц, да... — Тайрен прикусил губу. — Но когда-нибудь... Когда-нибудь я стану императором. Кто бы что ни говорил. Десять тысяч лет его величеству, но когда-нибудь...
Я на всякий случай попыталась прикинуться шлангом. Не знаю, как квалифицируются эти слова с точки зрения местных законов, есть ли в них что-то предосудительное, и насколько, но лучше уж при таких разговорах не отсвечивать. Если нет возможности сбежать.
— И тогда они поймут. Непочтительный сын, ха! Даже самый почтительный из сыновей имеет право высказаться, если отец сбился с пути. Государь всё говорит о древних установлениях, о добродетели первых владык. Но при первых владыках не было бунтов и голода, и деньги не обесценивались раньше, чем их отольют! При них и денег-то не было. Это ли не знак Неба, что в империи что-то не так?
Он моргнул и посмотрел на меня.
— А ты что думаешь?
— Ну... Я не знаю, что происходит за пределами Внутреннего дворца. Так что ничего не могу сказать.
— А ничего хорошего там не происходит, — хмуро сказал принц. — Говорят, что если государь добродетелен, то всё устраивается само собой и дела идут своим чередом. А раз не идут — значит, государь не добродетелен? И при чём тут тогда я?
— Кто говорит? — вздохнула я. Вот уж не было печали, утешать его высочество в его обидах на родителя.
— Да все. И священные книги, и философы, — Тайрен полузакрыл глаза и произнёс, явно что-то цитируя: — Когда в мире множатся запреты, тогда в народе становится больше сирых и убогих. Когда в народе множатся орудия войны, тогда и сгущается мрак над дворами и царствами. Когда среди людей появляются много хитроумных и многознающих, тогда и перестают случаться чудесные вещи. Чем строже указы и методы, тем больше воров и разбойников. Вот почему мудрый говорит себе: я освобождаюсь от стремления совершать, и люди сами собой меняются к лучшему; я стремлюсь к тишине и покою, и люди сами собой приходят к порядку; я не ведаю делами управления, а люди сами по себе обретают достаток; я освобождаюсь от привязанностей и страстей, и люди сами собой обретают простоту и естественность.
— Ну-у... — снова протянула я. — Как философское учение, в частной жизни, оно, может, и неплохо. Не лезь к другим, занимайся собой. Но если речь идёт о реальном управлении государством... Все те, кто рассуждают о том, что якобы можно создать идеальный порядок и тогда всё пойдёт само собой, не учитывают одного — человеческой природы.
— По твоему, человеческая природа препятствует порядку?
— А разве нет? Дети пытаются отбирать друг у друга игрушки раньше, чем начинают ходить и говорить. Никто их этому не учит, сами доходят. Отсутствие воровства, грабежей и разбоя возможны лишь в том случае, если вообще нет собственности, и всё считается общим.
— Вот! Именно так и жили в древности. А потом люди всё начали усложнять, следовать своим страстям, утратив простоту, и всё стало портиться.
— И это было неизбежно. Потому что там, где всё общее, не может быть достатка. Как только появляется избыток чего-либо, тут же появляются желающие присвоить его себе. И присваивают. И начинается расслоение — одни становятся богаче, другие беднее...
— Говорят, что на южных островах, откуда привозят экзотических птиц и розовое дерево, в избытке плодов, но местные дикари живут в бедности...
— Ключевое слово — в бедности, ваше высочество.
— Однако они как-то могут сохранять свою бедность.
— И своё дикарство. Там ведь нет государств, не так ли?
— Нет. Они живут племенами. Как горцы за западными перевалами.
— Вот то-то и оно. Считать всё общим могут дикари. Но... — я немного подумала, как сформулировать свою мысль, если я не знаю, как по местному будет "общество" и "частная собственность". — Как только люди перестают быть дикарями, они начинают считать своё имущество — только своим. И стремиться к его преумножению. Тем или иным способом. И появляется необходимость в законах, которые ограничивали бы эти способы. Не грабежи появились от того, что возникли законы, а законы возникли, когда появились грабежи!
— Ты говоришь совсем как легисты, — Тайрен придвинулся ближе и опустил руку в воду. — Твой учитель, часом, был не легист?
— А кто это, ваше высочество?
— Философы, которые утверждают, что человек дурён по самой природе своей, и заставить отказаться от зла его можно только твёрдым надзором и жестокими наказаниями.
— Жестокости я не люблю. Так что я не легист.
— Но ведь ты утверждаешь, что воровство и разбой в природе человека, разве не так?
— Но и милосердие, и щедрость, и сострадание — тоже в природе человека! Человек — существо противоречивое. Он может быть и хорош, и дурён. И это может быть один и тот же человек.
— То есть наказывать не надо?
— Почему же, надо, но во всём следует соблюдать меру. Не надо относиться к человеку как к преступнику, пока он ещё ничего не совершил. Подавляющее большинство людей всё же не преступники. Но и искушать вседозволенностью тоже не стоит.
Я сделала паузу, ожидая очередного вопроса, однако принц молчал. Я подняла взгляд. Тайрен смотрел на моё лицо, точнее сказать — на мои губы. И меня как-то внезапно бросило в жар, когда я увидела этот горящий взгляд.
— Вседозволенность... Преступления... — проговорил Тайрен. — Небо, на какую ерунду мы тут время тратим!
Он внезапно, рывком прижал меня к себе и крепко поцеловал. Так внезапно, что все мысли вылетели у меня из головы, я смогла только испуганно упереться ладонями ему в грудь в инстинктивной попытке вырваться. Ага, чёрта с два. С таким же успехом можно было разжимать объятия каменной статуи. Он просто продолжал меня целовать и разжал руки, лишь когда я издала протестующий звук. Я поспешила отодвинуться, больше не обращая внимания на льющуюся рядом воду.
— Тальо, — произнёс он и попытался коснуться ладонью моей щеки, но я отпрянула. Пару мгновений мы молча смотрели друг на друга.
— Я разочарован, — холодно произнёс Тайрен наконец и поднялся. Я моргнула, не зная, что сказать. — Можешь остаться здесь, если хочешь. Но не беспокойся, больше я тебя не потревожу. Забудь обо всём.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
